Глава 24

— Ой, что будет! — с ужасом подумал я, вспоминая свой прежний опыт ранней любви. — И что мне теперь с ней делать? Ведь наши с ней взаимоотношения ещё только начинаются?! Ведь её не остановить!

Я реально страшился последствий любовной «горячки». Мы тоже тогда, вроде как, Хе-хе, «предохранялись», а как моя подруга-одноклассница «залетела», так и не поняли. А дело было в десятом классе. Да-а-а… Узнав о «залёте», и решив на девушке жениться, даже пришёл к её родителям с покаянием и предложением «руки и сердца». Отец подруги сдержался, а вот её мать надавала мне по лицу. Потом они увезли Светку в другой город и сделали ей аборт. Да-а-а… Такие дела…

Сейчас мой взрослый разум должен был сопротивляться юношескому кипению страстей, но со своей задачей явно не справлялся. А я рассчитывал на него. Однако инстинкты победили…

* * *

— Такого, как было вчера, быть не должно, — сказал я, войдя на кухню, где Лера жарила яичницу с луком. Об этом говорил сладковатый луковый запах, распространившийся по всей квартире.

Девушка посмотрела на меня и прыснула от смеха в полотенце, что было у неё в руке.

— Ты такой смешной! Тебе ещё газеты не хватает и очков на переносице. На моего папу был бы похож, когда он на маму сердится. Ха-ха!

— Что смешного? — насупился я. — Вчера детство кончилось! И отношения детские тоже.

— Так, мы и не дети уже давно, вроде, — продолжая улыбаться, сказала Лера. — По тебе вон, совсем не скажешь, что ты дитя.

Лера показала глазами на оттопыривающиеся спортивные штаны и снова прыснула в полотенце. Я нахмурился ещё больше, но не зная куда девать «демонстрацию» моего к ней «желания», которое возникло сразу, как только я проснулся и вспомнил вчерашние постельные сцены, спрятался за кухонный стол.

Честно говоря, проснувшись, я немного полежал и подумав, решил решительно поговорить с девушкой о «происшествии» по-взрослому. Однако теперь она сбивала меня своими насмешками с правильного настроя.

— Так же нельзя, ты понимаешь? А вдруг, кто-нибудь узнает? Это видно, когда люди, любят друг-друга…

— А ты меня любишь? — вдруг спросила она меня серьёзно. — Вчера ты что-то шептал совершенно невнятное. Как я тебя не пытала. Ты — точно японский шпион! Молчал, как партизан! Так любишь, или нет?

— Ну, как тебе сказать? — промямлил я и, опустив глаза в пол и сделав над собой усилие, добавил, словно извиняясь. — Ты красивая, но у меня голова сейчас совсем другим забита. Не могу я ни о чём другом думать, кроме музыки. Там у меня такая каша! Ты даже не представляешь!

Я так глубоко вздохнул, как только мог. Девушка сжала губы, прищурила левый глаз, словно целилась в меня из пистолета, и сказала:

— Так я и знала, что ничего не получится, — она тоже глубоко вздохнула. — Слишком ты этой своей музыкой озабочен. А Светка — дура! И я дура!

Лера вдруг закрыла лицо полотенцем и, сев на стул, тихо заплакала. Плечи её дрожали в такт всхлипываниям. Обойдя стол, подошёл к ней сзади, положил руки на плечи и попытался прижать девушку к себе, но спинка стула была слишком фигурной, а девушка наклонилась немного вперёд, поэтому получилось всего лишь положить руку голову. Я попытался её погладить.

— Я тебе не кошка, — гнусаво от слёз и соплей бросила она сквозь полотенце и движением головы уклонилась от моей ладони.

Моё сердце разрывалось, но ум был холоден. Да, я готов был схватить девушку на руки и носить по комнатам, с восторгом говоря ей всякие любовные глупости. Мне она очень нравилась. И мама у неё была спокойная и добрая, и отец не самодур, но я знал, что не люблю её по-настоящему и знал также, что любая первая «такая» любовь для девочки обернётся серьёзной психологической травмой. Когда я её «брошу».

Именно поэтому я не мог себе позволить «серьёзно влюбиться»! Во-первых, я не верил в «серьёзную раннюю любовь», так как точно знал, что в парнях просто бурлят гормоны, когда любое лицо женского пола, воспринимается как сексуальный объект. Любое, имеющее определённые половые признаки! Да простят меня женщины, но это правда!

Теперь мой разум был холоден. Я не давал Лере повода даже подумать, что она мне нравится. В ней я всегда видел всего лишь музыканта, соратника и единомышленника и чётко показывал это. Тем более, что она какое-то время дружила с моим другом Славкой. Дружба у них после нового года, вроде как, закончилась. Мне не было известно, что между ними произошло, но не спрашивал и продолжал делать вид, что не в курсе их разрыва, и даже передавал через Леру Славке приветы.

Моя холодность и отказ от её любви после того, что между нами произошло вчера может показаться подлостью, но другого варианта развития дальнейших отношений между мной и любой девушкой я не видел. Не мог я воспользоваться чувствами глупой девчонки, серьёзные они, или она себе что-то выдумала, главное, что я не испытывал к ней «настоящей любви».

— Понимаешь, ты мне очень нравишься, но я не знаю, что такое любовь. И ты тоже, скорее всего, тоже не знаешь. А просто заниматься тем, чем занимались вчера мы, — это не правильно. Ты же не хочешь сейчас иметь детей?

Девушка перестала всхлипывать и оторвала лицо от полотенца. Даже зарёванная она была прекрасна и я подумал, что нужно убрать с лица «влюблённость», но опоздал. Лера, что-то увидев в моём лице, неуверенно улыбнулась и шмыгнув носом спросила:

— Значит я тебе всё-таки очень нравлюсь? — она сделала ударение на слове «очень».

— Конечно нравишься, — поняв, что снова вложил в её сознание надежду, буркнул я, но продолжил «гнуть свою палку». — Только мы с тобой не взрослые, чтобы заниматься «этим».

— Да и ладно! — вдруг обрадовалась Лера. — Это Светка, дура… «Отдайся ему и он будет твой», — передразнила она, вероятно туже Светку. Она снова шмыгнула носом.

— Я сказала ей, что ты со мной, как с другом общаешься, а не с подругой, вот она и посоветовала соблазнить тебя.

— Хрена себе у неё советы! От такого «соблазнения» не только такой пацан как я, а любой бы мужик умом тронулся. Нравится не нравится — иди ко мне моя красавица. Но такими поступками влюбить в себя невозможно. Извини…

Лера снова «сдулась» и уткнулась лицом в полотенце. А я подумал, что что-то надо делать кардинальное и опустившись перед ней на колени, прижал свою голову к её животу.

— Прости, прости, прости, — шептал я ей в живот. — Прости, прости…

Поза была очень неудобная, но я терпел и ждал, когда она положит на неё свои руки. Минуты две стоял я скрючившись, но всё же дождался. Но не того, чего хотел. Лера вдруг заёрзала на стуле и захихикала.

— Щекотно, — сквозь смех проговорила она. — Перестань! Щекотно!

Поняв, что «нащупал» её «слабое место», я продолжил просить прощение у её живота.

— Прости, прости, прости.

Моё дыхание сразу становилось горячим и щекотало и мой нос, но я терпел, опасаясь чихнуть. Вот был бы казус! В конце-концов я сделал глубокий вдох и просто подул ей куда-то в район в пупка. Девушка вдруг прижала мою голову к своему телу и тихо вскрикнула, несколько раз конвульсивно дёрнувшись.

— Пи*дец, доигрался хрен на скрипке, — подумал я, правильно поняв, что произошло. — Это же девочка, мудак, а не сорокалетняя «девушка»!

Она прижимала мою голову так, что я боялся перекоса шеи. Мы сидели замерши несколько минут, потом руки девчонки ослабли и они погладила меня по голове, а я, уже ничего не опасаясь, положил голову ей на колени.

— У, ты какой хулиган, — проговорила она неуверенно. — Что натворил… Довёл девушку.

— Я случайно, — выдохнул я ей в колени.

— Тихо-тихо! — прошептала она и оторвала мою голову от себя. — Я ещё вся горю.

Поднявшись с колен, я взял Леру на руки и отнёс в спальню, а там, обещая себе, что «это в последний раз», с «холодной головой» уложил девушку на постель. Она лежала плотно зажмурив глаза, а я медленно снимал с неё юбку, трусики и кофточку с блузкой. Снимал и думал: «Ну, ты и скотина, Джон!» Думал, но ничего не мог с собой поделать.

* * *

После перехода наших с Лерой отношений в другую плоскость, я думал, что наш музыкальный коллектив распадётся, однако ошибся. Андрей и Гришка сначала позвонили по телефону, а потом пришли на репетицию к обеду. Мы немного перекусили «чем Бог послал»: борщом, жаренным минтаем, выловленным и замороженным ещё зимой, с толчёнкой из картофеля и компотом.

Сухофрукты — целый мешок, присылал цыганский барон, а минтай, добываемый в Охотском или Беринговом морях я покупал в центральном гастрономе на углу Ленинской и Океанского проспекта. Минтай в это время во Владивостоке никто за рыбу не считал и она залёживалась на прилавках, приобретая ещё более неприглядный вид.

Я же, зная как его надо готовить, покупал минтай, идущий на экспорт в страны Варшавского договора с удовольствием. Через заведующую «Радиотоварами» Ирину Григорьевну, которую тоже подсадил на «минтай под маринадом».

Кстати, как раз в эти годы в Москве распробовали минтай, как рыбу и правительство поручило разработать и внедрить комплексные линии по переработке этой рыбы с целью получения помимо рыбной муки и рыбного жира, высокобелковой продукции в виде балыка, фарша, печени и икры. Я знал, что в следующие годы, вплоть до развала СССР, добыча и переработка минтая будут увеличиваться из года в год.

К жаренному минтаю мои друзья уже привыкли и употребили его с удовольствием. Потом мы посидели немного, переваривая, а я поставил запись наигранных и спетых мной «патриотических» песен Юрия Антонова. Я всегда писал то, что играл. Плёнок уже скопилось более ста бобин. В моей комнате цыгане установили деревянные полки во всю стену со встроенным шкафом для одежды, книг, пластинок и магнитофонных плёнок. Там же стоял музыкальный комплекс «Текникс», практически подаренный Ириной Григорьевной: вертушка, магнитофон, усилитель и колонки.

Пока мы слушали песни, Лера «шуршала» на кухне. Причём я её отговаривал, но она взяла в свои руки бразды «хозяйки дома». Андрей с Гришкой переглядывались, перемигивались и улыбались, кивая в сторону кухни, а я тяжело вздыхал, кляня себя за «слабохарактерность».

— «Поверь в мечту» буду петь сам, — сказал я, когда прослушали все песни. — Она пойдёт первой на концерте. Остальные разбирайте себе.

— Тут хорошо вписалась бы «У берёз и сосен», — почему-то пряча глаза, сказал Андрей. — Я мог бы её спеть.

— Её? — удивился я. — В роковом исполнении? Не пропустит худсовет.

— Зачем в роковом? Упростим гитару, а я своим «вторым» голосом и спою. Мне и не вытянуть её, как ты орал. Такой глотки так у тебя нет во всём Владивостоке.

Андрей неуверенно улыбнулся. Я играл её дома на гитаре. Она мне очень нравится.

— А ну ка, возьми гитару? — кивнул я на инструменты, стоявшие у стенки на специальных подставках, сваренных из прутка на «Владивостокском судоремонтном заводе». — И иди к микрофону.

Включив аппаратуру на запись, вернулся в кресло «зрительного зала». Обеденный стол стоял ближе к окну и дальнему левому углу, ближайшему к кухне. Новый кожаный диван и кресла стояли у ближнего левого угла и вдоль обеих стен, образуя «треугольник покоя», как называл его Гришка. Он у нас ещё тот философ. Хе-хе…

— Лер, иди послушаем Андрея! — крикнул я, пересиливая шум струящейся из крана воды.

Девушка выглянула из кухни и заинтересованно глянула на нас с Гришкой, рассевшихся в кожаных креслах, а потом на настраивающего инструмент Андрея.

— Что вы ещё придумали? — спросила девушка, совсем по-взрослому вытирая руки о передник.

— Да вот! — показал я рукой на Андрея. — Садись. Сейчас «У берёз и сосен» слушать будем.

— Да? — удивлённо вскинула брови Лера и, хмыкнув, добавила. — Серьёзная заявка.

Андрей не отличался голосом и не претендовал на сольные вокальные партии. Барабан — такой инструмент, что играть на нём и петь, не для всех занятие.

— А! Так он на гитаре будет играть?! Я думала, на барабанах.

— Я и на барабанах могу! — чуть усилив голос через микрофон, произнёс барабанщик. — Там не очень сложный бой. Но песня спокойная и гитара удобнее.

— А кто тогда на барабанах сыграет? — продолжила вопрошать Лера, примеряя себя на должность «хозяйки» коллектива.

Мы с Гришкой переглянулись. Я неуверенно улыбнулся. Гришка нахмурился.

— Лер, ты сядь пока. Давай послушаем.

Девушка пожала плечами и села на диван.

Андрей начал простой перебор и спел песню так, как пел сам Юрий Антонов[34]. Я даже удивился тому, как ладно у Андрея это получилось. Наверное потому, что песни Антонова очень гармоничные, гармоничные и естественные, для обычного голоса.

— Ну как? — спросил он, положив ладонь на струны.

— Как, Гриша? — спросил я, поворачиваясь к бас-гитаристу.

Он посмотрел на меня, усмехнулся и сказал:

— По моему в самый раз. Можно прямо так и оставить. Немного клавиш добавить, там, где твои гитарные рифы шли. Для колхозников среднего возраста сойдёт, а для молодёжи твой вариант прокатит. Тут и менять ничего не надо. Просто Андрюху на второй план отправить…

— Согласен. Утверждаем. Твоя это песня, Андрей, только предупреждаю, что это песня не моя, а Юрия Антонова. Садись за барабаны.

— На барабанах я могу постучать, — предложил Гришка.

— Да? — удивился я.

— Да!

— Не-е-е. Тут твой синкопированный бас нужен для акцента вокала. Я сам сяду за барабаны.

— Не надо мудрить, — подал голос Андрей. — Я сам буду стучать и петь. Нормально получится. Да и на гитаре ты, Джон, лучше сыграешь. Соляк твой фирменный, опять же… Куда без него? С ним любая песня звучит фирмово.

Я посмотрел на Гришку, на Леру. Они оба пожали плечами.

— Пусть играет, если хочет, — «разрешила» Лера.

— Пусть, — согласился Гришка.

— Короче, — улыбнулся я. — Оставляем всё, как было, только второй голос выводим вперёд. Отлично!

— И репетировать не надо, — потёр ладони Гришка.

— Репетировать надо всегда. Вот увидишь сколько раз он собьётся, когда вместе играть будем.

— Не собьюсь!

— Спорим?!

— Спорим! На что?

— На твоё пиво чешское!

— Ну ты хитрый!

Четыре бутылки пиво привёз Роман.

— Ладно, договорились!

Поспорили. Сыграли. Не сбился. Достали пиво и всё выпили.

Потом порепетировали «Поверь в мечту» и все остальные песни. Ни Андрей, ни Гришка себе взять песни не захотели. Ни репетицию потратили два часа. Лера, стоя за клавишами, так и не снимала кухонного кружевного передника и это смотрелось так пикантно, что я вспомнил про «Имеджин».

— Покажем наш «Имеджин», Лера? Сможешь? — сказал я, когда последние ноты «Шире круга» отзвучали более-менее прилично.

— Если поможешь. Привыкла я уже к тому исполнению. А репетировали вчера мало, — сказала она и покраснела.

Ага, репетировали. Если не считать, что я поставил ей слушать «Имеджин» и ушёл в ванную, мы и не репетировали вовсе. На той бобине она была записана двенадцать раз, вот и звучала, пока мы не уснули. Да-а-а…

— Интересно. Я вчера весь вечер и всю ночь думал, что из него можно сделать кроме того, что сделал Леннон.

— Конечно помогу, — виновато улыбаясь, согласился я.

Ребята ушли в «зрительный зал», а мы с Лерой остались.

Я играл перебором, Лера первый куплет спела очень «рядом» и фразу «And no religion too» я спел высоко. Ну и дальше «правил» уже не стесняясь, ведя партию самостоятельно. Лера подпевала и в конце концов, когда мы повторили её, песня получилась.

— Круто! — сказал Гришка новое слово, которое не однократно слышал от меня. — Круче Ленноновского. Даже жалко, черт побери, что я не девушка. Хе-хе… Она так нежно её поёт, что мурашки по телу вот такие.

Гришка показал первую фалангу указательного пальца, отмерив указательный большим.

— Ну, да, — согласился я, женский романс получился. Только ты, Лера, пой с таким акцентом, как я пою. Не выделяй английский «прононс». Мягче. Некоторые звуки пропускай. Короче, слушай, как пою я, и будет всё окей. Не хочешь мня слушать, копируй Леннона. Он тоже много слов не выговаривает. Их английский на наш английский совсем не похож.

Загрузка...