Диалоги

Н и к о н о в.

Ф а д е е в.

У л ь я н о в.

З в о н а р с к а я.

С м е л я н с к и й.

П о р т у г а л о в.

Л ю д м и л а Б а а л ь.

Ш е л о н о в.

Б р о н с к и й.

Г а н г а р д т.

П о т а п о в.

М а с л е н н и к о в.

О в с я н н и к о в а.

М а н г у ш е в с к и й.

С е с т р а У л ь я н о в а.

Х о з я й к а к в а р т и р ы.

С т у д е н т ы, ж а н д а р м ы, с л у ж и т е л и, п о н я т ы е.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Углы и комнаты, сдаваемые внаем, переулки, тупички, крест церкви и башенка минарета; чей-то сдавленный крик, светящееся в тумане окно — негаснущий лик конспиративной, подпольной России, устремленной в будущее, глядит на меня из прошлого. И мне кажется иногда, что где-то там — и истинная родина моего духа. И там, с ними — я сам.

У окна, над книгой — У л ь я н о в. Но не слышно шелеста перелистываемых страниц. Глаза устремлены поверх раскрытой книги куда-то вдаль.

О л ь г а (войдя). Почему не пьешь чай? Просил.

У л ь я н о в (отхлебывает из чашки, ставит на стол). Нельзя подогреть? Я не люблю холодный.

О л ь г а. Сколько можно подогревать?

Но Ульянов уже опять не слышит ее.

Тебе говоришь, говоришь… (Машет рукой.) Мама очень беспокоится. Почему все твои товарищи старше тебя?

У л ь я н о в. Многие из них знали Сашу.

О л ь г а. Папа умер. Сашу казнили. Аня в ссылке. За один год все изменилось. Мама не выдержит, если еще что-то случится!

Молчание.

Она постарела, да?

У л ь я н о в. Принеси чаю. И не будем!.. Все равно ты в этом ничего не понимаешь!

О л ь г а. Я понимаю. Мне только маму жалко. (Мечтательно.) Если бы я была социалисткой, я бы погибла.

У л ь я н о в. Что?

О л ь г а. Цель жизни социалиста — гибель.

У л ь я н о в (смеется). Почему же непременно гибель?

О л ь г а. А потому, что только путем гибели возможна и лучше всего совершается пропаганда новой жизни! Все эти ваши разговоры, все эти шептанья ваши — они совершенное ничто! Вот!

У л ь я н о в. Да ну?

О л ь г а. Да! А гибель — совсем другое дело. Когда человек погибает, о нем начинают говорить. Что за человек казненный? За какие речи, за какие дела взят? Начинаются разговоры, расспросы. Рождается интерес у тысяч людей. (Вновь мечтательно.) Я бы хотела, как Саша, погибнуть. Мне только маму жалко.

У л ь я н о в. Иди и готовь уроки! И не мешай мне заниматься!

О л ь г а. А ты не занимаешься.

Ульянов вдруг начинает смеяться.

Ты что? О чем?

У л ь я н о в. Позавчера сестра Смелянского в народ пошла. А сегодня вернулась. В грязи, страшненькая. Я говорил ей: подумай, Вера, это безумие, глупость. Слабенькая, одинокая, куда ты пойдешь? Представь, заблудишься или мужики начнут приставать. Смелянский сколько уговаривал. Нет, вырядилась в крестьянское платье, пошла тоже… погибать.

О л ь г а. И что?

У л ь я н о в. Мы со Смелянским от хохота чуть не упали. В первый же день сбилась с дороги, зашла неведомо куда — дождь, ночь, поле. Потом встретила реку, какую — не знает, пошла вдоль берега. Я, говорит, не знала, иду ли вниз или вверх по течению. И меня спрашивает, а как, в самом деле, Володечка, узнать, в каком направлении река течет?

О л ь г а. А ты что?

У л ь я н о в. А я говорю, ты бы взяла щепку да бросила в воду. Куда бы щепка поплыла, в той стороне и было бы низовье.

О л ь г а (смеется). А она?

У л ь я н о в. А она говорит, щепки не было. На этом ее хождение в народ и закончилось.

О л ь г а. Это ты мне к чему рассказал?

У л ь я н о в. Мораль бывает только в баснях. Да и то — в плохих. А мы с тобой лучше сыграем в шашки. На пять щелчков. Маленьких девочек надо отучивать от того, что находится еще вне их понимания, щелчками по лбу.

О л ь г а. Не на пять — на десять! Посмотрим, кто кого обыграет!

Начинают играть в шашки. Возгласы, крики, смех. Сестра выигрывает. Ульянов, сорвавшись с места, бежит от нее. Она гонится за ним вокруг стола, ловит его.

Раздается громкий, продолжительный стук в дверь.

(Испуганно.) Кто это?

У л ь я н о в (преодолев замешательство). В России человек трусит тем больше, чем меньше у него к тому оснований. (Тихо.) Иди, открой.

Сестра выходит, слышен ее голос: «Кто?» В ответ вновь громкий стук в дверь и грубый, властный голос: «Полиция! Отпирайте живо!»

О л ь г а (появившись). Полиция.

У л ь я н о в. У нас все чисто. Открывай.

Сестра вновь выходит. Слышны звуки открываемой двери. И вдруг доносится смех и хохот. В дверях появляется П о р т у г а л о в, веселый, хохочущий.

П о р т у г а л о в. Что? Напугал?

У л ь я н о в. За такие шуточки!..

П о р т у г а л о в. А я вашу реакцию проверял! Ну, виноват, виноват! У человека хорошее настроение, а ему и пошутить нельзя!

О л ь г а (бьет Португалова кулачком по спине). Вот тебе! Вот тебе!

П о р т у г а л о в. Вы, Олечка, лучше накормите меня чем-нибудь. С утра бегаю.

У л ь я н о в. Раздевайся. Садись.

П о р т у г а л о в. Однако и наследил я у вас!

О л ь г а. Сам и вытирай!

П о р т у г а л о в. Ну, как жизнь, Олечка? Говорят, вся первая мужская гимназия сохнет по Олечке Ульяновой. Правда это или нет?

О л ь г а. Да ну вас!

П о р т у г а л о в. Не умею я с женщинами обращаться. Почему-то они все, как сговорились, ругают меня, колотят, бьют…

Ольга приносит чай.

(Ульянову.) Ничего, если я у вас переночую?

У л ь я н о в. Конечно. Есть новости?

П о р т у г а л о в. Минутку, минутку. Вот проводим ребенка спать…

О л ь г а. Он не хочет при мне ничего говорить! Ох и вредный же ты, Португалов!

П о р т у г а л о в (сжимаясь и втягивая голову в плечи, ожидая удара). Я же говорю, девушки меня почему-то активно не любят.

О л ь г а. А я вот назло вам не буду спать. Вот буду сидеть в соседней комнате и нарочно, назло не буду спать! Шептуны несчастные! Очень нужны мне ваши секреты! Воображают что-то из себя! (Громко хлопнув дверью, уходит.)

П о р т у г а л о в. Ох и темперамент!

У л ь я н о в. Ну?

П о р т у г а л о в (вынимает телеграмму, подает). Из центра. Вот. Пришла Смелянскому два часа назад.

У л ь я н о в (читает). «Венчание состоится в начале декабря. Ждем с нетерпением…» (Встает, ходит по комнате.) Значит, надо начинать подготовку.

П о р т у г а л о в. Завтра в шесть собираемся. Всех обойти нужно. Это должна быть настоящая заварушка!

У л ь я н о в (снова беря телеграмму). «Венчание… в начале декабря…»

Ночь, полумрак, на столе керосиновая лампа.

Студент Н и к о н о в, ротмистр М а н г у ш е в с к и й, ч е л о в е к в п а р т и к у л я р н о м п л а т ь е, ж а н д а р м, п о н я т ы е. Обыск хотя и утомительный, но несколько поверхностный, небрежный. Струится из пальцев папиросный дым. Человек в партикулярном платье сидит за столом, листает бумаги, книги.

М а н г у ш е в с к и й. Потревожили? Беспокоитесь?

Н и к о н о в. Неожиданно.

Ч е л о в е к в п а р т и к у л я р н о м. Так ли уж неожиданно?

Ж а н д а р м. Господин полковник, вот!..

Ч е л о в е к в п а р т и к у л я р н о м. Спасибо, милый. (Небрежно полистав книгу.) Составляйте протокол, ротмистр. Ничего интересного. Господин Никонов не играет в революцию. (Усмехаясь.) Мы только напрасно заставили его поволноваться.

Мангушевский пишет протокол. Никонов стоит, прижавшись спиной к стене, смотря то на него, то на человека в партикулярном.

М а н г у ш е в с к и й. Понятых сюда! (Им.) Подпишите. (Никонову.) Ничего противозаконного. Рад случаю познакомиться с вами… Вам дурно?

Н и к о н о в. Нет, нет.

Ч е л о в е к в п а р т и к у л я р н о м. Идите, ротмистр. Господину Никонову в самом деле немного дурно. Я постараюсь успокоить его.

Все выходят.

(Рекомендуясь.) Полковник Гангардт, начальник губернского жандармского управления. Ничего противозаконного, мы не обнаружили, господин Никонов. (Подняв коробку и открывая крышку.) Хотя вот это… весьма похоже… на остатки типографской краски.

Никонов молчит.

Я мог бы уже сегодня предложить вам ночлег в тюремном помещении. Вы понимаете это? (Стучит пальцами по столу.) И здесь достаточно материалов, которые мы не обнаружили.

Н и к о н о в. Почему же?

Г а н г а р д т. Я тоже думаю. Почему? Не буду играть роль гуманиста. Не из сострадания. Хотя какое-то количество лет назад я сам пережил точно такую же минуту. Как и вы, по молодости лет… В России любят поболтать. Но Россия и та страна, где к болтовне относятся всерьез. За всякого рода штучки, вроде этой коробочки или бумаги, которые с крайней неосторожностью вы храните в своем столе, можно заплатить каторгой. Недорогая ли цена за дилетантские упражнения? Не находите, что у вас холодно?

Н и к о н о в. Да. Прохладно.

Г а н г а р д т. Вы очень бледны, Никонов… Я бы хотел, чтобы вы чувствовали себя совершенно свободно. Мы говорим сейчас с вами как добрые старые знакомые.

Н и к о н о в. Чего вы хотите от меня?

Г а н г а р д т. Многого.

Н и к о н о в. Я готов к аресту. Давно готов.

Г а н г а р д т. Зачем, Павел Николаевич? Делать из вас еще одну жертву. Бога ради, избавьте! Поверьте мне, это очень нелегко. У вас есть что выпить?

Н и к о н о в. Не знаю. Да. (Приносит водку, стаканы, закуску. Наливает.)

Г а н г а р д т. Однако вы не очень любезный хозяин.

Никонов наполняет второй стакан.

Ваше здоровье!.. Политика дает шанс быть видимым. При нищете духа это соблазн. Но соблазн, повторяю, опасный. (Внезапно.) Что такое Шелонов?

Н и к о н о в (не сразу). Ничего особенного.

Г а н г а р д т. А Ульянов? Братца его казнили. Отношение к этому факту?

Молчание.

У меня всего лишь несколько вопросов. Это неофициальный разговор, мой друг. Не в моем кабинете. Никто ваших слов не записывает… Кстати, относительно Лидии Звонарской. Мне всегда трудно понять, когда красивые женщины идут в революцию. Красота — редкость. Она должна радовать мир, а не быть замурованной. Я знаю, вы любите ее. И она неравнодушна. Оградите…

Н и к о н о в. Вы считаете, что вправе касаться и таких отношений?

Г а н г а р д т. Вас это обижает? (Смеется.) Чем хороша Русь, так контрастами! Еще не вылезли из крепостного права, а гордость как у древних республиканцев! Немец в этом плане скучен. Он прозаичен. Прежде чем делать ту же революцию, он ее обмерит линейкой. Обмерит да и откажется! Потому пфенниг ему на пирожок нужен! А русский человек — не измерив дна, в воду! Что Смелянский? Последние идейки немецкого жидовства не он распространяет?

Н и к о н о в. Я не знаю, что вы имеете в виду.

Г а н г а р д т. В годы, когда я кончал университетский курс, студенчество пробавлялось нигилизмом российского производства. Хождение в лаптях к мужичку, револьверная практика, бомбочки — все это по крайней мере хоть русской формы! А сейчас что-то новомодное… Идейки переваривания того же мужичка в фабричном котле. Я как патриот!.. Вы тоже патриот или из новомодных?

Н и к о н о в (взрываясь). Если есть основания, я готов! Но официально! Приглашайте понятых! А эту комедию!.. (Открывая стол и вышвыривая ящики.) Да, нелегальщина! Да! Вот, вот!

Г а н г а р д т (улыбаясь). Хотите играть роль героя? Поверьте мне, в условиях российской действительности это ничем не замечательная роль. Незавидная. Очень незавидная. (Шепотом.) А главное, о том, как человек исполняет эту роль, никто никогда не узнает… Вы уже второй раз оказываетесь в сфере действия жандармского управления. А у вас мать. Старенькая мать. Не так просто при ее незначительных средствах дать вам возможность окончить курс гимназии. А сколько надежд возлагается на университет? А еще сестра, младший брат… Вы хотите пренебречь ответственностью за них?

Н и к о н о в. Вам не сделать из меня шпиона.

Г а н г а р д т. Вы напрасно беспокоитесь, Павел Николаевич. Наши свидания останутся в абсолютной тайне. До сих пор полиция никого из своих не выдавала. Революционеры выдавали, мы нет.

Н и к о н о в. Невыгодно?

Г а н г а р д т. Что?

Н и к о н о в. Невыгодно? Никто потом в провокаторы не пойдет?

Г а н г а р д т. Вы обижаете и себя, и меня. Поверьте мне, когда-нибудь вы с благодарностью вспомните эти дни.

Н и к о н о в. За что же с благодарностью?

Г а н г а р д т. За то, что лишаю вас бессмысленных иллюзий. Возвращаю на почву реальной жизни.

Н и к о н о в. Я устал.

Г а н г а р д т. Мы охотники, вы жертвы. Допустим! Но изменится ли хоть что-то в мире, когда вы станете охотниками, а мы превратимся в дичь для отстрела? Новые действующие лица на арене истории? Да! Но изменится ли суть действия? Вы боретесь против мирового порядка. В этом ваша обреченность! Можно изменить социальную среду. Можно уничтожить данные политические, юридические и экономические учреждения. Можно! Но изменить идеи, привычки, чувства людей? Чтобы создать так называемое ваше новое общество, вам придется сначала убить человека. Заменить его кем-нибудь другим!

Н и к о н о в. Это старая песня!

Г а н г а р д т. Вот как? (Усмехаясь.) И ее вы не поете?

Н и к о н о в. Нужно изменить сперва человеческую природу, пересоздать человеческие чувства, верования, понятия и тогда только приниматься за пересоздание общественных отношений. Так, что ли?

Г а н г а р д т. А вы полагаете, что не так?

Н и к о н о в. Вы рекомендуете нам начать с конца, а мы начнем с начала. Не с пересоздания верований и чувств, а со взрыва фундамента, который и обусловливает уродливость и несовершенство этих верований и чувств! Революция создаст на научной основе цельную систему, которая, овладев людьми, вырвет их из собственности. Из-под ее власти. И преобразит души. Причем радикально и быстро.

Г а н г а р д т. Идеи современных социал-демократов претендуют на научность, вы правы. Но наука, дорогой вы мой человек, в настоящее время еще не доработалась до того синтеза, который обобщил бы ее разрозненные данные в одно связное философское целое. Религиозный синтез заменить пока еще нечем. Так что ваши претензии на нравственное возрождение… Но это далекий философский спор! Речь идет о вашей жизни. И жизни ваших близких.

Н и к о н о в. Моя жизнь давно решена.

Г а н г а р д т. Перечеркнуть все? И ради чего? Ради какого-то фантома? Ради пустой, совершенно фантастической, мозговой идеи переустройства мира?

Молчание.

По последним данным, волнения охватывают многие российские университеты. Когда и где были решены студенческие беспорядки в России? В каком городе собирались представители? Состав совещания?

Молчание.

На днях приехал один доктор. Работал на Сахалине. Вчера обедали вместе. Женщина на каторге, по его словам, объект всесторонней половой эксплуатации. Она выходит оттуда проституткой. Если выходит, конечно… Вы хотите такого будущего любимой вами женщине?

Н и к о н о в (закрывая лицо руками). Эту землю породил, наверно, не бог, а дьявол!

Г а н г а р д т. Возможно. Но я считаю, что этот ваш дьявол путем медленной эволюции когда-нибудь облагородится и до бога. Только надо ему помочь в этом…

Н и к о н о в. Вы пришли по мою душу?.. (Встает. Как сомнамбула, кружит по комнате.) Тело не нужно, да? Уже все забито? Уже нет места для тел? Охота за душой пошла? (Рывком поднимает стакан, пьет. Падает на стул.)

Г а н г а р д т (после долгой паузы). Никто не предлагает вам играть роль рядового осведомителя. Такие у нас есть. Мы хотим от вас иного.

Н и к о н о в. Чего?

Г а н г а р д т. Вы играете в студенческих кружках вторые роли. Почему бы вам не взять на себя первую роль? Для этого у вас есть все данные. Вы умны, образованны. Вы можете поддерживать хорошие рабочие контакты с людьми разных воззрений. У вас есть задатки лидера. Их нужно только развить. Вы молоды, что тоже немаловажно. Наконец, вы не из барчуков. Напротив, темная косточка. Учитывая тенденции революционного движения, и эта деталь нелишняя. (Усмехаясь.) Молодежь влечет в революцию и жажда романтики, не так ли? Эта романтика будет у вас в избытке.

Н и к о н о в (не глядя на Гангардта). Я что-то не понимаю вас.

Г а н г а р д т (после паузы). Я предлагаю вам наиболее квалифицированную, наиболее рискованную и наиболее романтическую форму сотрудничества с нами. Работу с нами и внимание к нашим интересам можно совмещать с самым активным участием в конспиративных организациях. Высшее искусство — не только раскрывать действия, которые признаются в известном отношений преступными, и не только самому совершать их, но и являться их инициатором.

Н и к о н о в. И в этой игре — я?

Г а н г а р д т. Да-да, господин Никонов! Да! (Шепотом.) Мы поможем вам выдвинуться в кругах общероссийского подполья, завоевать доверие наиболее авторитетных членов…

Н и к о н о в (хохочет). Вы сумасшедший, полковник! Вы переоценили меня! Есть люди более талантливые.

Г а н г а р д т. Мы глубоко изучили этот вопрос. А люди более талантливые? Они могут исчезнуть, господин Никонов. (Пауза.) Сейчас налицо в России шатание политической мысли. Разрозненные группки. Фантастические партии в каждой партии. Анархисты, кружки эсдеков, террориствующие мальчики, пропагандисты старого покроя, марксистская зараза, которая начинает распространяться. И всюду крайняя неопределенность во взаимных отношениях, как вы знаете сами. Отсутствие лидеров. Последнее обстоятельство представляет как нельзя более благоприятный момент для организации правильных агентурных сил. Рано или поздно кривая пойдет вверх. И немаловажно, кто будет тогда сидеть в седле! Немаловажно и какой общий характер примет революционное движение в целом.

Н и к о н о в. Готовитесь уже к завтрашним делам? Вы очень откровенны, полковник.

Г а н г а р д т. Таков мой стиль. В расчете на взаимность.

Никонов поднимается.

(Резко.) Сядьте!

Н и к о н о в. Вы так легко делаете человеку такие оскорбительные предложения. Но кто дал вам право? Право на презрение?

Г а н г а р д т. У вас нет другого выхода, Никонов. (Стуча пальцами по столу.) Не только нелегальщина. Типография — вещь уже более серьезная. Вас уволили из Петербургского университета. Вы легко отделались. Но кой-какие подробности прояснились сейчас. В связи с делом о покушении на цареубийство. Где ваши прежние товарищи сейчас? Осипанов, Ульянов?.. Повешены! (Пауза.) А вы ничего не хотите сказать о младшем Ульянове… (Улыбаясь.) Я игрок, и мы будем играть с вами в очень крупную игру. Сегодня первая ставка — ваша жизнь. И жизнь женщины, которая вам Дорога. К сожалению, и она была связана с делом о покушении.

Н и к о н о в. На моей душе карьеру себе выстроить хотите?! (Медленно поднимается.)

Г а н г а р д т (вынув револьвер). Это уже лишнее, Никонов. Там, за дверью, люди. И это… (Стукнув дулом револьвера о стол.) Не игрушка.

Н и к о н о в (отступая). Почему вы предлагаете все это именно мне?!

Г а н г а р д т (после паузы). Мы внимательно изучили все данные о вас.

Никонов мечется по комнате. Хочет выпить. Лихорадочно наливает в стакан. Стакан опрокидывается, падает. Он снова наливает. Пьет.

Вы ведете себя, как старая дева на выданье. Перед потерей невинности.

Н и к о н о в. Что?! (Плечи его обвисают. Как мешок, он опускается на стул.)

Г а н г а р д т. Детали обговорим после. Уже светает… (Устало вытирает платком лицо. Идет к двери. Останавливается у порога.) Попова гора, дом Овсянниковой. В ближайший вторник, в шесть вечера. Помните, ставка не только ваша жизнь. (Уходит.)

Никонов сидит, раскачиваясь на стуле. Хватает бутылку и с какой-то отчаянной злобой швыряет об пол. Летят осколки. Летит на пол еще что-то. Гаснет и керосиновая лампа. И вдруг в слабых утренних сумерках, почти в темноте, когда предметы едва различимы, раздается вой. Это звериный жуткий вой продавшего свою душу, обезбоженного человека.

Светает. Никонов лежит на полу.

Спит. Входит Л и д и я З в о н а р с к а я.

З в о н а р с к а я. Паша! Паша!

Н и к о н о в. Что-о?

З в о н а р с к а я. Паша! Пьян?

Н и к о н о в. Я обману! Я надую этих кретинов! Я проведу их!.. Только ради тебя, поняла? Ради тебя!

З в о н а р с к а я. Что ты бормочешь? (Льет из ковша воду на лицо, вытирает полотенцем.) Очнись же!

Н и к о н о в. Ты!

З в о н а р с к а я. Везде обыски, аресты. Арестовали Зворыкина, Перельштейна, Сапронова. В доме, во флигеле, две барышни. Екатеринбургские гимназистки. Служат в заводе и учат в школе. Забрали и их. Я испугалась, к тебе. Какое-то предчувствие.

Н и к о н о в. Я хочу выпить.

З в о н а р с к а я. Господи, ты никогда не был так пьян! (Поднимая его.) Пойдем, пойдем на постель. (Она наклоняется, на пол падает револьвер.)

Н и к о н о в. Все со своей железкой? Ты смогла бы убить человека или… или себя? Ты сможешь!..

З в о н а р с к а я (спрятав револьвер). Я могу жить, только когда свободна.

Н и к о н о в. Свободна… Свобода всегда на краю бездны.

З в о н а р с к а я. Важно, чтобы не кто-то, а сама… Лучше самой распорядиться. Что с тобой?

Н и к о н о в. Да, я пьян. (Поднимаясь и идя к кровати.) Пьян, и душа в угаре. Угорит, и тю-тю! На небо!

З в о н а р с к а я. О чем ты?

Н и к о н о в (озираясь). Стены!.. Я не боюсь этих стен, только когда ты рядом.

З в о н а р с к а я. Ну что ты, маленький мой? Что с тобой? Обыски в городе, и я побежала. Помнишь, мы поклялись, что будем всегда вместе?

Н и к о н о в. В России всегда обыски!.. Но когда душу обыскивают? Когда в ней идет обыск? Люби же меня! Поцелуй меня! Поцелуй!..

Шум, многолюдье. Сквозь приоткрытую дверь видна зала, край стола. Л ю д и. Кто-то шпарит на фисгармонии. Кто-то тащит самовар. Смех. Выкрики.

С т у д е н т в м у н д и р е. В Питере, говорят, прогресс. В почтовом ведомстве прибавилось служащих по части распечатывания писем.

Д е в у ш к а. А я Ивану написала. Соскучилась!

В ы с о к и й с т у д е н т в п а р т и к у л я р н о м п л а т ь е. Кто эта?

М а л е н ь к и й с т у д е н т. Та или эта?

В ы с о к и й. Эта.

М а л е н ь к и й. Людка Бааль. С акушерских. Генеральская дочь.

В ы с о к и й. Ничего, хотя и генеральская. Но сама как? Не генерал?

М а л е н ь к и й. Хуже. Больно нервозна и сентиментально влюблена.

В ы с о к и й. В кого?

М а л е н ь к и й. В саму себя. И еще, говорят, в революцию.

В ы с о к и й. С такими ляжками?

М а л е н ь к и й. А что ее, одни чахоточные, что ли, делают?

Из зала доносится чей-то жидкий тенорок:

Чье-то меццо:

Чей-то возглас: «Господа, господа!»

Выходят Н и к о н о в, З в о н а р с к а я. Навстречу — Ш е л о н о в.

Ш е л о н о в. Сто, Паса, мрацен? С похмелья? Какие думы бороздят… лобик?

Н и к о н о в. Отстань.

З в о н а р с к а я. А ты, как всегда, сияешь?

Ш е л о н о в. О-хо-хо!

К т о - т о ю р к и й. Вы слышали, Лида? Паша, слышали? В Петербурге Менделеев выгнал ректора из лаборатории. В Москве семнадцать человек ранено.

Ш е л о н о в. И твое гражданское сердце скорбит?

К т о - т о ю р к и й. С тобой невозможно!.. Ты!..

Шелонов машет рукой, отворачивается. Появляется П о р т у г а л о в.

П о р т у г а л о в. Шелонов! Постой! (Отводит в сторону.) Ты почтил своим присутствием торжественный акт в честь открытия университета. Интересно, почему?

Ш е л о н о в. А пошел ты…

П о р т у г а л о в (положив ему руку на плечо). Еще раз спрашиваю тебя. В знак протеста против современных порядков было вынесено решение о бойкоте. Прошу пояснить, почему ты?..

Ш е л о н о в. А я тебе еще раз говорю, пошел! Вместе со своим судом пошел к… куда-нибудь! Инспектора с его педелями мало! Другая еще инспекция, внутренняя!

П о р т у г а л о в. Со студенческим судом не шутят.

Ш е л о н о в. Я сам себе закон, и не надо мне никаких надсмотрщиков.

П о р т у г а л о в. Кто тебя пригласил сюда?

Ш е л о н о в (после паузы). У господина Никонова тяжкое похмелье. Нуждается в лечении. Вы позволите, господин великий инквизитор? Хо-хо-хо.

Из залы, бурно споря, выходят Б р о н с к и й, У л ь я н о в, Ф а д е е в, Л ю д м и л а Б а а л ь, З в о н а р с к а я.

Б р о н с к и й. В Германии все условия для перехода. Причем без катастроф! Шестьдесят газет у эсдеков! Сознание и понимание перемен должны быть присущи народу. Вот они и работают с ним! С тем же лавочником.

У л ь я н о в. Выходит, революцию в смысле насильственного переворота побоку? Надо дожидаться, когда лавочник созреет!

Ф а д е е в. Дави его, Ульянов, дави!

З в о н а р с к а я. Я не понимаю, куда вы ведете?

У л ь я н о в. Вы жалкий прогрессист, Бронский. И ваша революция — это не революция, а шулерство, подтасовка.

Ф а д е е в. Моя революция шулерство, а ваша?

У л ь я н о в. Не знаю. Во всяком случае, не ставка на постепеновщину! Но и не испанский роман с одними приключениями!

Б р о н с к и й. Что ж? Муравьиная работа множества простых людей?

У л ь я н о в. Своего пути я еще не знаю! Я его выбираю!

Б а а л ь. Раньше хорошим тоном считалось народничество, теперь — марксизм.

У л ь я н о в (усмехаясь). Хорошим тоном? Дело разве в моде?

П о р т у г а л о в. Дело делать надо! Когда человека душат, единственная мысль — освободиться от душителя.

Ш е л о н о в. Ну, а потом что?

П о р т у г а л о в. Потом… это потом!

Ш е л о н о в. А если рука привыкнет? И чья-то шея не понравится?

П о р т у г а л о в. А ты бы хотел поставить индивидуальную шею выше общего?

Ш е л о н о в. Значит, человечку с индивидуальной шеей… Хо-хо!

П о р т у г а л о в (с яростью). Наше дело — уничтожать! Уничтожать! Мы — бикфордов шнур к динамиту!

У л ь я н о в. И что ж, люди, по-вашему, должны принимать участие в революции, не имея перед собой даже никакого определенного идеала? Возможно ли отыскать хоть одного человека, который решился бы посвятить себя какой-то деятельности…

Ш е л о н о в. Баранов всегда избыток!

У л ь я н о в. Но если мы уподобимся этим баранам и не будем думать ни о целях своей деятельности, ни о способах ее существования… (Португалову.) Все это деятельность неосмысленная, инстинктивная. Мне кажется, мы все где-то вот на этом уровне… Уровне инстинкта! Не устаем толковать о том, что следует уничтожить, против чего нужно бороться, но чем заменить разбитое? А это ведь — не курятник построить, господа!..

Ф а д е е в. Дай-то бог разбить сначала. А уж что-нибудь сообразим.

Ш е л о н о в. Что-нибудь! Вот она, манна небесная! Вот чего с нетерпением ждет человечество! Что-нибудь! А я начхал, дорогой брат Фадеев, на твое «что-нибудь».

У л ь я н о в. Мне кажется, мы спорим из-за того, что положительная часть многих революционных программ страдает спутанностью, неясностью.

Ш е л о н о в. А что, если этой положительной стороны, Ульянов, нет? Нет… за абсолютным отсутствием таковой! Кары разработаны — тюрьмы, ссылки, каторга. А награды? Жестянки на грудь? Ленточки? Только! Данте девять кругов ада подробнейше расписал, а где поэт рая? Фантазии не хватает? А если вовсе нет?

Б а а л ь. Как нет?

Ш е л о н о в. А если фокус о том, что весь этот огромный мир, весь шар земной один сплошной минус?! А плюс где-то во Вселенной!.. Там где-то затерялся… В каком-нибудь созвездии Гончих Псов!.. Его бог, как ненужную кость, туда швырнул. А там его кто-то другой грызет. Те же псы, может? А мы здесь. И в этом вся трагедия! Хо-хо!.. И комедия тоже! Трагикомедия человеческого существования.

У л ь я н о в. Да, трагедия! Но в том-то и суть, что наша задача — найти выход из нее!

Появляются Н и к о н о в, С м е л я н с к и й.

С м е л я н с к и й. Господа, прошу внимания! Внимания, господа!

Шум постепенно затихает.

Б а а л ь (звонко, ворвавшись в тишину). Всегда один базар!

С м е л я н с к и й. Базар тоже вещь. Вся Россия базарит и выбирает путь. Но о деле, господа! Сегодня здесь представители землячеств. (Никонову.) Может, ты скажешь?

Н и к о н о в (отмахнувшись). Нет, давай…

С м е л я н с к и й. Как известно, в Московском университете студент третьего курса Синявский дал на днях пощечину инспектору Брызгалову. Была свалка. Натравили мясников и казаков. Давили лошадьми. Семнадцать изувечено. Трое убито. Университет закрыт. Аресты. В Петербурге дело тоже кончилось тем же. Волна беспорядков пройдет сейчас по всем университетам без исключения. Российское студенчество должно избрать формой своей жизни протест. Протест против введенных в университетах порядков, уничтожающих нашу студенческую волю полностью. И протест против всего полицейского режима в целом! Воздухом его дышит даже ребенок! Что будем делать, господа? (Пауза.) Нам поручено объявить, товарищи, что вчера вынесено решение о сходке в Казанском университете. Каких бы взглядов ни придерживался каждый из нас, как бы теоретически мы ни разъединялись, это общее дело. Мы должны поддержать москвичей и петербуржцев! Но чтобы поддержка была ощутимой, нужно учесть их ошибки. Нужно-сделать то, чего не сумели сделать они.

У л ь я н о в. Надо поднять весь университет, все казанское студенчество. (С нажимом в голосе.) Если все, если каждый!.. Девятьсот десять человек в университете! Если каждый бросит свой входной билет!

Ш е л о н о в. А если не бросит?

П о р т у г а л о в. А для чего мы здесь собрались? Чтобы такие фокусы были?

С м е л я н с к и й. Каждый из нас, мне кажется, должен смотреть на себя как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела. (Долго смотрит на Шелонова.) Или вы не согласны?

Ш е л о н о в. Тратиться, что ли?

С м е л я н с к и й. Да, и тратиться, если надо. До конца. (Переводя взгляд на других.) Все, господа. Прошу завтра же на собраниях землячеств обсудить этот вопрос. А сегодня (снова взглядывает на Шелонова) не будем больше дразнить судьбу. Разойдемся.

У л ь я н о в. Детали, общий характер, день и час будут объявлены позже.

Все расходятся.

Б а а л ь. Вы проводите меня, Ульянов?

Ш е л о н о в. В кучу, в толпу. Церкви, партии… А любая куча — враг человека.

Ф а д е е в (Никонову). Ты куда? Подожди.

З в о н а р с к а я (Никонову). Я подожду тебя на улице.

Б а а л ь. Ульянов!..

У л ь я н о в. Мне еще нужно остаться…

Все уходят, кроме Фадеева, Смелянского, Ульянова, Никонова и Португалова.

Кто… в самом деле, пригласил сегодня Шелонова?

Ф а д е е в. Никто его не приглашал.

С м е л я н с к и й. Интересное дело.

П о р т у г а л о в. Сашка Бронский давно говорит, что он провокатор!

Н и к о н о в (хмуро). Провокаторы так себя не ведут.

С м е л я н с к и й. Допустим, что сто пятьдесят человек бросят свои входные билеты… А остальные? Как заставить остальных?

П о р т у г а л о в. Провокатор или не провокатор Шелонов, таким не место на конспиративных встречах!

Ф а д е е в. Да дурак он просто! Себе на уме!

П о р т у г а л о в. Добренький ты человек, только как бы от этой доброты твоей!.. Нам иногда кажется, что революционеры прошлых лет не имели под ногами твердой почвы. Что они витали в облаках, занимались ребяческими конспирациями, которые лопались, как мыльные пузыри! А мы, — о, мы совсем другое дело!.. А мы совершаем те же ошибки! Где гарантия, что о готовящейся сходке уже не знают в жандармском управлении?

С м е л я н с к и й (Фадееву). Что с Овсянниковой?

Ф а д е е в. Скучает баба, конечно. Но о Гангардте ни слова. Мне кажется, ее дом…

С м е л я н с к и й. Если мы не будем иметь своих людей в их среде, мы, конечно, не обезопасим себя от предателей.

П о р т у г а л о в. По пьянке Шелонов признался Бронскому, что проговорился инспектору о симбирском землячестве.

С м е л я н с к и й. Д-да!..

Молчание.

У л ь я н о в. Каждый знает все о всех. Каждый находится со всеми в непосредственных отношениях. Общие квартиры. Частые сходбища. Случайные люди на них. Письма хранятся, и шифр их известен многим… (Никонову.) Что все молчишь?

Н и к о н о в. Так. Голова болит.

У л ь я н о в. Мне кажется, Шелонова бояться не нужно. Он на отшибе. От всех на отшибе. Есть такие. Но он случайный человек.

П о р т у г а л о в. А я предлагаю отлучить Шелонова! Объявить о предосудительности знакомства с ним!.. Сходка должна показать, кто реально правит университетом. Мы или инспекция! Но свою власть нам нужно проявить уже сейчас. Дабы каждый знал, что будет с ним, если он проигнорирует решение студенческого суда. А Шелонов… Он плюет на все! В том числе и на суд!

Н и к о н о в. Не знаю. Жестоко это. Не знаю!

У л ь я н о в. Я не согласен. Конечно, таким, как он, не место здесь, на таких собраниях, но разводить нечаевщину, не разобравшись, с налета…

П о р т у г а л о в. Да, с налета! Да, жестоко! Но иначе мы умрем раньше, чем начнем жить! Чем заявим о себе каким-то осязательным фактом! Иначе мы не поднимем университета!

Н и к о н о в. А реально ли поднять всех?

У л ь я н о в. Надо поднимать всех. Чем только?

П о р т у г а л о в. Чем?! Надо хоть немного знать человеческую природу!

Н и к о н о в. Средних людей большинство.

П о р т у г а л о в. Да! И страсти у них средние! Но всякого среднего человека можно вызвать на насильственный протест. Нужно или возбудить его до такой степени, чтобы он впал в пароксизм! Или вызвать в нем уверенность в успехе! Чувство безнаказанности, с одной стороны, и страх за ослушничество — с другой! Страх!

Н и к о н о в. Страх…

П о р т у г а л о в (обнимая товарища). Нас ведь мало, Паша! И нас убивают! Мы не можем иначе! Бронский не врет. Шелонов провокатор. Таких вообще ликвидируют.

У л ь я н о в. В том случае, когда уверены в предательстве. Но тот ли это случай?

П о р т у г а л о в. Мы… люди в какой-то мере обреченные, Ульянов. Возьмите своего брата, например. Он отказался от изучения своих членистоногих!.. У нас нет и быть не должно ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности. Ни даже своей жизни! Мы разорвали всякую связь с этим прогнившим миром, и если продолжаем жить в нем, то для того, чтобы его вернее разрушить!

У л ь я н о в. Разрушить мало.

П о р т у г а л о в. Разрушить — это очень много! И если для этого потребуется моя жизнь — я отдам ее. Тут же! Если жизнь кого-то другого — Шелонова ли, его, твоя, например, — возьму! Без колебаний!

С м е л я н с к и й. Он прав. Суровые для себя, мы должны быть суровыми и для других.

Н и к о н о в. Не знаю.

У л ь я н о в. Хочешь кружковой исключительности… Здесь принципы можно незаметно для себя подменить средствами!

П о р т у г а л о в. Некогда разбираться! Некогда!

С м е л я н с к и й (обнимая друзей). Да, если мы не создадим жесткой централизованной организации!.. Во имя высшей справедливости приходится порой резать по живому, Ульянов! Приходится переступать!

У л ь я н о в. Через что переступать?

С м е л я н с к и й. Через многое! В этом, быть может, трагизм нашего пути, но приходится!.. Приходится!.. Это лабиринт, а выход… Он, может, за поворотом!.. Там! Там!

У л ь я н о в. За поворотом? Мы должны не гадать о нем. А найти! (Португалову.) Я против объявления бойкота Шелонову. Это террор против своих же товарищей!

С м е л я н с к и й (Фадееву). А ты что молчишь? Ты?!

Решетка городского сада. Л ю д м и л а Б а а л ь и Б р о н с к и й.

Б а а л ь (глядя в сторону). Ульянов! Володя!.. Не слышит. Крикните вы, Саша.

Б р о н с к и й. Ульянов!

Б а а л ь. Ну вот. Услышал.

Б р о н с к и й. Пропадает, Людочка, мой баритон.

Появляется У л ь я н о в.

Б а а л ь. Что это вы бродите здесь один?

У л ь я н о в. Так.

Б а а л ь. У вас свидание? Ждете какую-нибудь гимназистку? Мы помешали вам?

У л ь я н о в. Нет-нет.

Б р о н с к и й. Между прочим, мы направлялись именно к вам, Ульянов. Людмила Львовна выразила желание увидать вас, а я раб желаний красивых женщин.

Б а а л ь. Гуляете?

У л ь я н о в. Да. Думается лучше. Все время споришь с кем-то. А когда ходишь, ругаться лучше. Сподручней.

Б р о н с к и й. И о чем же вы спорите, Ульянов?

У л ь я н о в. О многом.

Б а а л ь. А с кем?

У л ь я н о в (не сразу). С братом. Со старшим братом.

Б а а л ь (изменившимся голосом). С братом. Как странно… И о чем же? (Вдруг плачет.)

У л ь я н о в. Что с вами?

Б а а л ь. Я потом вам объясню… О чем же вы спорите с братом, которого уже нет? И разве можно с ним спорить? Его правота, его абсолютная правота — в его гибели.

У л ь я н о в (после долгой паузы). Не будем об этом… Что ж, пойдемте? Дома горячий чай.

Б р о н с к и й. С удовольствием.

Б а а л ь. Нет. Погуляем здесь. (Улыбаясь.) В любую минуты жизнь может одеться в стены. А потом годы не увидишь этой прелести!

Б р о н с к и й (смеясь). Однако ж мрачный юмор у вас, Людмила Львовна! А мне хотелось бы продолжить наш спор, Ульянов. За этим и шел. Помнится, вы говорили что-то насчет выхода к положительному идеалу. Вы сами идеал этот представляете?

Б а а л ь. Саша!

Б р о н с к и й. Людочка, не затыкайте мне рот.

Б а а л ь. Ты любопытен и часто бываешь при этом несносен. И потом, я хотела…

У л ь я н о в. Да нет, что же? Обыкновенный разговор, Людмила Львовна. (Бронскому.) Мой взгляд таков. Борьба, которую ведет сейчас человек, борьба против старой судьбы человечества. За новую судьбу. Но главный вопрос, на который мы должны найти ответ, есть ли выход из этой старой судьбы? В ее лабиринте человек мечется уже долго. И второй вопрос — где этот выход? В существующих сейчас в России революционных программах принципиального выхода в новый мир не видно. Значит, надо поискать его где-то в другом месте.

Б а а л ь. Ну, вы нигилист, Ульянов. Все прежнее отсекать!.. Не об этом ли вы с братом спорите? Он свои убеждения кровью оплатил!

Ульянов молчит.

Это у вас по молодости! В молодости все решительны.

Б р о н с к и й. Мы плюем на старые поколения. Кто-то будет плевать на нас. Закономерно.

У л ь я н о в. Если найдем выход, никто не плюнет. (Резко, чем-то недовольный.) Выход не на пять лет. Может, для всего тысячелетия!

Б р о н с к и й. Масштабы, однако же! (Смеется.) С возрастом они уменьшаются. Вы правы, Людмила Львовна. Кстати, а если его нет, как говорил Шелонов, этот провокатор маленький? Выхода-то этого? Принципиально нет — ни для всех минувших тысячелетий, ни для всех последующих?

У л ь я н о в (резко). Для вас это смешной вопрос?

Б р о н с к и й. Вы строги, Ульянов… Я понимаю, к чему вы клоните. Что же, отрицаете, значит, и особый путь России? Всех под одну гребенку? А на мой взгляд, будучи вполне солидарными с основными социалистическими принципами европейской рабочей партии, можно в то же время и не быть солидарным с ее тактикой. И мы никогда солидарны не будем и быть солидарны с нею не должны. Европа сейчас марксует. Россия марксовать никогда не будет. Положение нашей страны совсем исключительное. Оно не имеет ничего общего с положением какой-либо страны Западной Европы.

У л ь я н о в. Чем же оно исключительно?

Б р о н с к и й. Чем? Мы в России не располагаем ни одним из тех средств борьбы, которые имеют, например, в своем распоряжении Запад вообще и Германия в частности. Мы не имеем городского пролетариата. У нас нет свободы печати. Нет представительных собраний. Власть капитала у нас в зародыше. У нас нет ничего, что дало бы нам право надеяться объединить невежественную массу народа в дисциплинированный союз всех рабочих. Поэтому-то нам требуется совершенно особенная революционная программа. Причем она в такой же степени должна отличаться от германской, в какой социально-политические условия в Германии отличаются от таковых в России. Терроризм, например, это явление чисто русского национального духа. Он невозможен на западной почве. И судить о настоящем и будущем нашей страны с германской точки зрения (а так называемый Марксов путь — это сугубо германская точка зрения) — так же абсурдно, нелепо и невозможно, как рассматривать германскую программу с русской точки зрения! Ваш брат недаром был идеологом терроризма!

У л ь я н о в (раскатисто засмеявшись). Странно вы мечетесь, Бронский. В прошлый раз вы стояли за тактику мирного прогресса, сейчас на террористов молитесь. А притом… отличная память? И… логика в аргументах?

Б а а л ь. А он всегда качается. Ему лишь бы поболтать.

У л ь я н о в (резко, потеряв всякий интерес). Ну, если поболтать, что же болтать? Лучше о погоде.

Молчание.

Б а а л ь. Что, съел, Бронский? Революционным словоблудием привык заниматься?

Б р о н с к и й (несколько растерянно). И не поговоришь!.. Надо же… выяснить точки зрения друг друга? (Ульянову.) Что вы на меня смотрите?

У л ь я н о в. У вас очень чистые глаза, Бронский.

Б р о н с к и й. А почему же они у меня не должны быть чистыми?

Б а а л ь. Чистые глаза — чистая душа?

Б р о н с к и й. Ну не будем обо мне.

Б а а л ь. Скромный! Общительный! Володя, а как божественно он танцует! Дай я тебя поцелую, и иди.

Б р о н с к и й. Ну вот! Людмила Львовна в вас влюблена, Ульянов.

Б а а л ь. Я стара для него, Саша. В самом деле, иди, иди! Мне поговорить нужно.

Б р о н с к и й. Вы меня очень интересуете, Ульянов. Подискуссируем в другой раз?

У л ь я н о в (не сразу). Может быть.

Бронский уходит.

Б а а л ь (глядя ему вслед). Вы как-то сразу свернули разговор с ним. Почему?

У л ь я н о в. Не знаю.

Б а а л ь. Недоверчивы от природы?.. А вы его и в самом деле интригуете. Расспрашивал о вас. (Пауза.) Знаете, я искала вас, Ульянов, чтобы пожать руку и проститься. Возможно, навсегда.

У л ь я н о в. Проститься?

Б а а л ь. Меня высылают дальше, в Сибирь. В целях профилактики, видимо. Через три часа я должна уехать… Я любила вашего старшего брата, Ульянов, с которым вы спорите. Он так и не узнал, что я любила его… Знайте об этом хоть вы! Мне почему-то этого хочется.

У л ь я н о в. Спасибо… Людмила Львовна, за доверие.

Б а а л ь. Ну зачем так торжественно? Просто Людмила. Люда. Вы любили кого-нибудь, Володя? Любите?

У л ь я н о в. Нет. Еще нет.

Б а а л ь (после паузы). Я тоже часто разговариваю с ним. Восьмого ноября исполнилось полгода, как его казнили. Всю ночь плакала, признавалась в любви… Искала вас… проститься, а здесь еще Бронский навязался…

У л ь я н о в. Да.

Б а а л ь. Я часто думаю, почему меня не схватили тоже?! Я бы хотела разделить… с Сашей его последнюю минуту… Взять его боль? Его страдание? Пошла бы не задумываясь!.. Нам нельзя любить. Избегайте этой ловушки, Ульянов, если свяжете свою жизнь с революцией. Ходить с отверстой раной? А иногда я вижу во сне, что меня повесили! Вместе с ним!.. А проснусь, нет! Все эти полгода я хожу как мертвая! (Плачет, стоит слегка склонившись к плечу Ульянова.)

У л ь я н о в. Я много думал после… его казни.

Б а а л ь. Вы думающий мальчик, Ульянов. Вы не похожи… Но что-то неуловимое есть, есть. Вот почему меня сразу потянуло к вам. Знайте, есть женщина, которая, пока жива, будет всегда помнить вашего старшего брата… Прощайте, Володя! Скоро сходка. Все сломается. Жизнь пойдет не так, как шла. Все перевернется у всех. Все решится иначе. Но я не хочу, чтобы вы повторили судьбу вашего брата! Желаю вам другой судьбы! Вернее, той же судьбы, но другой смерти! Другой!

Не выдержав, женщина резко поворачивается, стремительно уходит. Ульянов долго смотрит ей вслед.

У л ь я н о в. Выход!.. (Медленно уходит в другую сторону.)

Явочная квартира жандармского управления. В зале, из которой выходят несколько дверей, — Г а н г а р д т в штатском платье и Б р о н с к и й.

Г а н г а р д т (просматривая бумаги). Вы молодец, Александр Евгеньевич. Золотце мое! Действительно революционных танцевальных дел мастер.

Б р о н с к и й (вынимая из конверта жалованье и пересчитывая). Плохо у вас мастера оплачиваются, Николай Иванович.

Г а н г а р д т. Плохо, верно. Плохо.

Б р о н с к и й. Весной я дал список на двадцать девять человек. А сейчас? (Беря лист бумаги и снова швыряя на стол.) Здесь больше сотни. И это, между прочим, работа! И нелегкая!

Г а н г а р д т. Там, там (тыча пальцем в потолок)… извините меня, болван на болване! Оптимизм выживших из ума маразматиков, которые принципиально не верят в революцию, поверьте мне, дорого обойдется России. Они не допускают, что эта самая революция уже успела пустить глубокие корни в неустойчивой части общества! И что эти корешки надо выкапывать, выкапывать! А не стричь поверху. Но, боже мой, как трудно доказать этим патриотам, что для глубокой вспашки нужны средства! Средства!

Б р о н с к и й. Мне от этого, к сожалению, не легче.

Г а н г а р д т. Довели дело до того, что вся Россия в розыскном смысле крупнейший нуль! В Петербурге кое-что, в Москве, да и то. (Машет рукой.) Приехал дела сюда принимать… Наблюдательная часть в состоянии, не соответствующем элементарным требованиям розыска! Полное отсутствие секретной агентуры! А сдает дела Житков, генерал-майор, этакая старая розовая дубина в орденах! На пенсион собрался… И в чем верх идиотизма — уверен, что во вверенном ему управлении все прилично. Вот почему я не могу вам платить так, как вы того заслуживаете! Но я буду вам платить, буду! Все меняется. Я понимаю, что жалованье ваше пока ничтожно.

Б р о н с к и й. А если провал? Сколько платят выжатому лимону?

Г а н г а р д т. Какая муха вас укусила сегодня?

Б р о н с к и й. Под постоянной угрозой ареста, высылок, предания суду, разоблачения перед своими… И ради чего?

Г а н г а р д т. Я понимаю, что у вас болит душа, Александр Евгеньевич. Но поверьте, и у меня она болит не менее.

Б р о н с к и й. Меня оскорбляет не столько низкая оплата, сколько сам факт как таковой! Трудно уважать себя, когда труд оценивается столь незначительно.

Г а н г а р д т. Я подумаю. Подумаю, что можно сделать. Чаю?

Б р о н с к и й. Благодарю.

Г а н г а р д т (просматривая бумаги). Очень хорошо!.. Вы проявляете весьма ценное качество. Фотографическую точность передачи всех сведений с крайне осторожными и всегда основательными личными предположениями. Значит, весьма активен и женский пол?

Б р о н с к и й. Да.

Г а н г а р д т. Такие милые создания… Бааль Людмила Львовна. Я знавал ее отца. Окончила Кронштадтскую гимназию с золотой медалью, училась в Петербурге на высших женских курсах… Обаятельная женщина, вы не находите?

Б р о н с к и й. Не в моем вкусе.

Г а н г а р д т. Понимаю, любите этакое пикантненькое, воздушное? Вы меня иногда удивляете рыцарством своих чувств.

Б р о н с к и й. Что вы имеете в виду?

Г а н г а р д т. Несмотря на то, что Звонарская любовница Никонова…

Б р о н с к и й. Вам нет дела до всех этих отношений!

Г а н г а р д т. Почему же? Вы навели меня на мысль заняться Никоновым… Не потому ли, что захотелось сравняться с ним в достоинствах? Вернее, его уравнять?

Б р о н с к и й. Я бы не советовал вам, полковник, затрагивать некоторые темы.

Г а н г а р д т (после паузы). Извините. Значит, Никонов на собрании активности не проявлял?

Б р о н с к и й. Пьет последнюю неделю.

Г а н г а р д т. Нехорошо! Так… А что Ульянов? Мало сведений. Щедрости вам иногда не хватает, чтобы исчерпывающим образом охарактеризовать…

Б р о н с к и й. Тень казненного брата за спиной. Был дополнительный ореол. Он сразу уравнял его с теми, кто поопытней. Но и сам он штучка серьезная. Не по возрасту. Теперь его уже воспринимают как самого себя.

Г а н г а р д т. Меня интересует состав студенческого суда. Постарайтесь выяснить. Португалов, говорите, давил Шелонова именем суда?

Б р о н с к и й. Это еще ни о чем не говорит. Я сам кой-кого тряс за воротник именем суда. Все им прикрываются. Но кто в него входит?

Г а н г а р д т. У человека не только костюм, но и нижнее белье есть. А в этом белье всякие пятнышки бывают. Пятнышки тоже желательны, Александр Евгеньевич. Даже мусор! Волосок какой-нибудь. Кто с кем? Кто кого любит, не любит? Кто скуп, а кто на лесть падок.

Б р о н с к и й. Понимаю.

Г а н г а р д т. Прощупывайте. Всех прощупывайте. И Ульянова, и Смелянского, Никонова. Когда они, голубчики, будут сидеть передо мной, я должен, как бог, знать о них даже то, что они сами о себе не знают.

Б р о н с к и й. А о себе, Николай Иванович, вы сведений не собираете?

Г а н г а р д т. О себе? (Хохочет.) Однако вы!.. Однако вы, простите, шельма! (Пауза.) Между прочим, однажды мне приснился сон. А если блюсти точность, то даже совсем недавно. Просыпаюсь в поту. Во сне я словно раздвоился, и одна из половинок устроила охоту за другой. И просыпаюсь, когда одна из половинок допрашивает другую! Причем, в силу необходимости, самыми зверскими методами. (Забывшись, глядя сквозь Бронского пристальными безумными глазами.) Иногда мне кажется, что я… будто выслеживаю самого себя… в других… Никак не могу поймать! И — боюсь поймать! Боюсь! Какая-то вечная охота, когда дичь и охотник… Да, и страшно поймать!.. А вдруг меня нет? И я ловлю какой-то фантом?..

Молчание.

(Резко поднимается, протягивает руку.) На сегодня все, Бронский.

Бронский уходит. В другой двери появляется хозяйка дома — О в с я н н и к о в а. В халате до пят, вальяжная, улыбающаяся.

О в с я н н и к о в а. Наконец-то освободился. (Гладя волосы Гангардта.) Ты как большой ребенок. Тебе все нужно играть… в свои игрушки. Пойдем.

Г а н г а р д т. Устаю я, золотко. Устаю.

О в с я н н и к о в а. Господи, если бы ты хоть раз пришел ко мне! Именно ко мне!

Г а н г а р д т. Один день в неделю почти полностью я работаю не у себя в управлении, а здесь.

О в с я н н и к о в а. Вот именно, работаешь!

Г а н г а р д т. Сейчас ко мне еще кое-кто придет, а потом мы с тобой немного посидим. Дела, Катенька. Мы давно уже невинность потеряли, а есть люди, которые страждут ее лишиться. Но при этом они, как ты знаешь, немножко кочевряжатся. (Взглянув на часы.) Уже около шести.

О в с я н н и к о в а. Ты даже не ревнуешь меня. Ничего не спрашиваешь о Фадееве.

Г а н г а р д т. А что? Роман развивается?

О в с я н н и к о в а. Очень хороший юноша. Мне нравится.

Г а н г а р д т (трепля ей щеку). Надеюсь, деточка, ты не изменила мне с господином революционером?

О в с я н н и к о в а. У нас платонические отношения.

Г а н г а р д т. Надеюсь.

О в с я н н и к о в а. Мы говорим с ним о народе, о будущем. Вчера он уже открыто предложил мне работать на них. Была очень трогательная минута.

Г а н г а р д т. Любопытно! Все плетут агентурную сеть. Что интересует твоего нового друга?

О в с я н н и к о в а. Связан ли с тобой Шелонов напрямую? Или он только связан с инспектором в университете? Имена осведомителей, главным образом. Я обещала выяснить.

Г а н г а р д т. Прекрасно!

О в с я н н и к о в а. Я подумала…

Г а н г а р д т. Ну и прекрасно! Человеку нужно думать, даже если у него такой красивый лобик, как у тебя! (Целует ее.) Мы с тобой придумаем еще что-нибудь замечательное.

В дверях человек в штатском платье — ротмистр М а н г у ш е в с к и й.

М а н г у ш е в с к и й. Извините, господин полковник. Дверь была открыта.

Г а н г а р д т. Ничего, ничего, ротмистр. У нас с Катенькой деловой разговор. Не смущайтесь. Прошу.

М а н г у ш е в с к и й. Не вытерпел, Николай Иванович. Есть интересные сведения!

Г а н г а р д т. Я игрок, Мангушевский. И иногда у меня начинает дрожать сердце от азарта. Катенька, я голоден! Накрой у себя, пожалуйста, стол, а мы пока поговорим с ротмистром о делах.

Овсянникова выходит.

М а н г у ш е в с к и й (вынимая из портфеля бумаги). Гектографированная листовка. Приговор студенческого суда Шелонову.

Г а н г а р д т (беря листовку и читая). Любопытно! Очень любопытно! (Подойдя к двери и открыв ее.) Катенька!.. Скажи своему новому другу, что относительно Шелонова они не ошиблись. Что он мой агент. (Мангушевскому.) Бронский мальчика для битья вылепил. Двойничка!.. Что ж, пусть боятся тени. Выдуманная тень всегда фантастичнее в своих очертаниях.

М а н г у ш е в с к и й. И больше в размерах.

Г а н г а р д т. И в размерах. (Снова вчитываясь в текст.) Любопытно! Время больших событий надвигается, ротмистр. И большой охоты! Профессиональной охоты!..

Входит Н и к о н о в.

(Никонову.) Вы пунктуальны, Павел Николаевич.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Полусумрак. Свеча.

Н и к о н о в лежит на кушетке. Правая рука его обнимает З в о н а р с к у ю. И он тихо гладит пальцами ее волосы. Лидия Звонарская сидит рядом, на стуле. Никонов в белой измятой рубашке. Она — в строгом черном платье.

З в о н а р с к а я (рассказывая). В тот год… Это так врезалось в память! Было зимнее утро. И мимо института по Арскому полю провезли на позорной колеснице одного политического. Его осудили на расстреляние… Ты слушаешь?

Н и к о н о в. Да.

З в о н а р с к а я. У тебя такие нежные руки!

Н и к о н о в (ровным, глухим голосом). Да.

Звонарская поворачивается к нему. Низко припав, целует его. Снова поднимается.

З в о н а р с к а я. А губы холодные… Почему мне в последние дни все время вспоминается детство? А? И какая-то тоска. Словно предчувствие какое-то!

Н и к о н о в. Ничего. Жизнь.

З в о н а р с к а я (после паузы). Самое главное потрясение случилось в деревне, на каникулах, когда я встретилась с одним студентом-естественником. Мне было тогда уже пятнадцать лет. (Смеется.) Он раскритиковал в пух и прах все мое институтское воспитание, а своими рассказали о строении земли, солнце, о звездах, своими знаниями в области ботаники, минералогии вообще потряс! Он был моя первая любовь!.. Вот так! (Улыбаясь.) Ты слышишь?

Н и к о н о в. Да.

З в о н а р с к а я. Ты нервничаешь из-за завтрашнего дня? Из-за сходки?

Н и к о н о в. Нет. Не знаю.

З в о н а р с к а я. Какой странный ты в последние дни. Ты разлюбил меня?

Н и к о н о в. Ты мне еще дороже… У тебя мягкие волосы. Ты очень женственна.

З в о н а р с к а я. Знаешь, я не жалею ни о чем… И никогда не жалела! Все эти годы! Я приобрела друзей, отдающихся делу беззаветно и всей душой! Я нашла тебя. И это тоже навек. Вы пренебрегли теми же чувствами, теми же благами, не уступив ни эгоизму родных, ни личному самолюбию. Это братство даже выше любви, самой возвышенной!.. Когда я поняла, что я нужна, что я буду полезна теперь же для того дела, к которому готовила себя, к которому тянулась душой… (Вдруг, словно услышав что-то и остановившись, резко поворачивается к Никонову, склоняется над ним.) Ты плачешь?

Н и к о н о в. Замолчи же, наконец! Замолчи! (Словно поднятый взрывом, вскакивает с постели. Мечется по комнате.) К черту! Все к черту! Не могу!

З в о н а р с к а я. Что? В чем дело?

Н и к о н о в. Я отрезан уже от всего!

З в о н а р с к а я. Возьми себя в руки! Что случилось?

Н и к о н о в. Зачем ты мне все это рассказываешь? Зачем?

З в о н а р с к а я. Не знаю.

Н и к о н о в. Нарочно? Ты не веришь мне и нарочно!.. И правильно. Все это уже далеко от меня!

З в о н а р с к а я. Что случилось? Ну!

Н и к о н о в. Кончилась моя деятельность, Лида. Я… кончился!.. Четыре дня назад я завербован Гангардтом. (Усмехаясь.) Мне ничего не надо уже рассказывать. Опасно!

З в о н а р с к а я. Что ты… ерунду мелешь?!

Н и к о н о в. А если это так? Что тогда?

З в о н а р с к а я. Если так, я бы, наверное… убила!.. И тебя, и себя.

Н и к о н о в. Это так.

З в о н а р с к а я. Неправда!.. Неправда!

Н и к о н о в. Правда. Не знаю, как это произошло. Я думал сначала, что как-то обману его, проведу!.. Принесу пользу. Думал что-то узнать! (Пауза.) Не бойся. Неприятным делом я не заставлю никого из вас заниматься. Сам с собой рассчитаюсь.

З в о н а р с к а я. Садись. И рассказывай.

Н и к о н о в. А что рассказывать? Нечего рассказывать. Он пригрозил, что ты у него в руках… Что если я не пойду на это, то он тебя… У него данные, что мы связаны с первомартовским делом о покушении на цареубийство. Вот я и взял удавку себе на шею!.. Подписал. Был в другой раз и подписал!.. А может, трус? Поэтому! Я не оправдываюсь. Душа, видно, жидка оказалась.

З в о н а р с к а я. Ладно. О ком он тебя спрашивал?

Н и к о н о в. Кто входит в состав студенческого суда. Его это главным образом интересует. Но я ничего не сказал.

З в о н а р с к а я. Еще о ком спрашивал?

Н и к о н о в. Об Ульянове, о Фадееве, о многих… О том, когда, где и кем решены нынешние студенческие волнения во всех университетах. О тебе спрашивал. Ей-богу!

З в о н а р с к а я. Что ж спрашивал?

Н и к о н о в. А черт его знает! Как-то намеком все. Не прямо. Я ничего не сказал.

З в о н а р с к а я. Так о чем же он спрашивал?

Н и к о н о в. Ты не веришь? Я уже сам себе не верю.

З в о н а р с к а я. О чем спрашивал?

Н и к о н о в. Я встречался три раза, но ничего не сказал. Может, проговорился нечаянно? Но, по-моему, нет. Нож сегодня взял. У него явочная квартира. На Поповой горе, в доме Овсянниковой. И вот взял нож!.. Не смог. Человек. Понимаешь, враг, а все равно человек. Не смог ножом! Жидкая душа! Может, если бы револьвер был! Стрельнуть легче, чем ножом!.. Он гад, гад! Все поет, что якобы хочет, чтоб я был не просто провокатором. Мол, игра покрупнее, прицел на несколько лет вперед! Ввести меня в самую верхушку. Профессия: плодить провокаторов! Здесь даже лесть идет в ход. А сам спрашивает, спрашивает!

З в о н а р с к а я. О чем еще он спрашивал?

Н и к о н о в. О сходке. Про наши отношения. Связи с другими городами. Заграничные связи. О Португалове, Смелянском. Надо, мол, смотреть шире, не надо бояться. Что немыслимо для такой личности, как я, не знать чего-то.

З в о н а р с к а я. Ну, и что ты?

Н и к о н о в. Я?.. Так. Односложные ответы. Ничего существенного. Но с каждым разом он давит все сильнее. Кто-то ему напродавал. Наверно, Шелонов. Знает много. И давит. Давит.

З в о н а р с к а я. Ты?..

Н и к о н о в. Нет. Никого. Я ничего еще не сказал. Отчего ты на меня не смотришь? Посмотри мне в глаза!

З в о н а р с к а я. Всю неделю у меня сердце ныло.

Никонов поворачивается, опять ходит, опять останавливается.

Н и к о н о в. Отчего ты на меня так смотришь?

З в о н а р с к а я. Как же мне на тебя смотреть?

Н и к о н о в. Мы двое знаем. Никто больше. Никто, поняла? (Снова ходит по кругу.) Я не предатель. Он поймал меня на крючок. Купил во время обыска! И я, мразь, поддался! Но я не предатель! Поняла? Веришь?

З в о н а р с к а я (после долгого молчания). Верю. (Трогает пальцами его лицо, глаза.) Верю… Сколько близких уже в тюрьмах? С ума сошли, кончили самоубийством! Казнены!.. Господи!

Н и к о н о в. Я мог бы не сказать. Но нельзя не проститься. Нужно проститься. Хоть один человек в мире… Чтобы знал и простил. Хоть одна душа… И чтобы простила!

З в о н а р с к а я. Ты никого не выдал?

Н и к о н о в. Нет.

З в о н а р с к а я. Хорошо. Хорошо, что ты мне все сказал. Хорошо, что наша совесть чиста.

Молчание.

Н и к о н о в. Прости меня.

З в о н а р с к а я. За что же?

Н и к о н о в. Прости, если в чем-либо я произвел на тебя дурное впечатление. Мне было тяжело подумать, что ты меня осудишь. Теперь, когда я стою у могилы, все кажется мне сходящимся для меня в одном. В моей чести. В эти дни я кончаю все земные счеты. И знай, я любил тебя, страдал и молился с тобой. Будь же защитой моей чести.

Женщина вынимает револьвер, кладет на стол. Долгий взгляд глаза в глаза.

Нет!

З в о н а р с к а я. Помнишь нашу первую ночь?

Н и к о н о в. Да.

З в о н а р с к а я. Мы соединили две жизни в одну только потому… О чем мы поклялись тогда?

Н и к о н о в (не сразу). Что судьба будет у нас одна… Что мир никогда не будет сильнее нас…

З в о н а р с к а я. Нам нельзя даже любить друг друга? Мир разрывает нас. Швыряет по разным тюрьмам и ссылкам. Одного оставляет мертвым, другого — живым. Мы об этом говорили тогда!.. Но ты муж мой, брат мой, сын мой. Пусть мы не венчаны здесь, на земле. Но, может, повенчаны там, в небе! Не знаю где!

Н и к о н о в. Нет, нет, Лида.

З в о н а р с к а я. Молчи.

Н и к о н о в. Я уйду теперь свободно. Все эти дни я чувствовал себя выброшенным из человечества, а сейчас снова с ним. С тобой. Ребята завтра пойдут на сходку. Рано капкан захлопнулся. Жалко.

З в о н а р с к а я. Средняя жизнь каждого подпольщика, как бы законспирирована она ни была, коротка.

Н и к о н о в (после паузы). Я сделал то, что должен был сделать. То, что мог. То, что было по силам. Пусть мало! Пусть!.. И если бы снова пришлось переступить через черту!.. Другие, наверное, переступят?

З в о н а р с к а я. У тебя есть еще свечи?

Н и к о н о в. Да. Одна.

З в о н а р с к а я. Зажги, и вино, если есть. Я хочу праздника в эту ночь.

Н и к о н о в. Ты пойдешь сейчас к себе. Я останусь один.

З в о н а р с к а я. У меня тоже нет выхода. Меня арестуют завтра же, как только станет известно… Дело о покушении на цареубийство не шутка. А тюрьма не для меня. Недаром даже сплю с револьвером у сердца. В нем — моя свобода. И в тебе.

Н и к о н о в. Ты сошла с ума!

З в о н а р с к а я. Все мы безумцы! Весь мир безумен!

Н и к о н о в. Ты еще одну вину взваливаешь на мою душу.

З в о н а р с к а я (обнимает его). О нас говорят всякие гадости. Льют грязь. Но пусть знают, как любят, как умирают революционеры… Зажги свечи.

Никонов достает еще свечу, зажигает. Ставит на стол бутылку вина, две рюмки. Тут же, на скатерти, лежит и револьвер.

Интересный натюрморт… Не верю в Христа, в православие. Но я и не атеистка. Что-то высшее, тайное и непостижимое есть. И мне кажется еще, что мы бессмертны. Мы много раз приходим на землю. И наверное, будет, случится все-таки так, что когда мы еще раз вернемся, то, быть может, не увидим уже войн, зла, крови! Человек, быть может, станет наконец человеком? Когда догорят эти свечи, мы многое узнаем, маленький мой…

Н и к о н о в. Я люблю тебя. Я редко говорил тебе, что люблю. Был скуп. Но не оттого, что сердце было скупо. Знай это.

З в о н а р с к а я. Милый!.. Милый!..

Смеется безумным счастливым смехом женщина. Смеется мужчина.

Н и к о н о в. Я люблю тебя! Люблю!

З в о н а р с к а я. Родной! Вечная кровь моя!

Гаснут оплывшие свечи. Наступает мрак. Звучат два выстрела. Кто-то стучит в дверь. Потом входит, зажигает спичку. Становится видно, что это Б р о н с к и й. Увидев Звонарскую и Никонова, бросается к ним, ошеломленный, поднимается. Они лежат рядом, почти полуобнявшись. В откинутой руке Звонарской еще зажат револьвер.

Б р о н с к и й (отступая). Лида! Лида!

На столе — небольшой лист бумаги. Снова вспыхивает спичка.

(Читает.) «Похороните нас вместе»!.. (Листок падает из рук.) Я не виноват! Не виноват!

Гаснет спичка. И из темноты, из мрака несется человеческий вопль.

Кабинет попечителя Казанского учебного округа Масленникова. Два человека — М а с л е н н и к о в и инспектор университета П о т а п о в.

М а с л е н н и к о в. В землячествах две трети студентов! В землячествах, которые запрещены уставом!

П о т а п о в. Нет, нет, Викентий Сидорович. Я думаю, полковник перебарщивает. Одна треть, возможно. Но две трети?

М а с л е н н и к о в. Гангардт…

П о т а п о в. У меня есть и свои, так сказать, наблюдатели, Викентий Сидорович. Для многих студентов землячества вещь условная. Если бы не принудительный характер!.. Многие из страха…

М а с л е н н и к о в. По-вашему, это не усугубляет положения? Голубчик, не все столь невинно, как кажется. Я склонен разделять точку зрения полковника. Землячества в данном случае служат полулегальным прикрытием конспиративных организаций. Рядовые члены одного землячества, по результатам дознания, например, не знают состава других групп. Что это? Здесь рука, организация! Но самое главное, внутри этих конспиративных кружков существует уже совершенно законспирированное ядро! Что такое этот мифический студенческий суд, спрашивается? Ведь приговор Шелонову — это вызов! Наглый и открытый! Демонстрация силы! А вы меня успокаиваете? Мы… на первом месте во всей России по числу исключенных и уволенных студентов! На первом месте! А вы меня успокаиваете?! Зачем вы меня успокаиваете?

П о т а п о в. Я не успокаиваю вас, ваше превосходительство. Я всегда докладывал вам…

М а с л е н н и к о в. Да-да! Простите, нервы.

П о т а п о в. Ну и что вы? Что вы?

М а с л е н н и к о в. Я не виню вас. Но мне жаль, до слез жаль!.. (С болью.) Старейший из университетов российских, и двое воспитанников — в числе цареубийц! Позор! А теперь?.. Университет учрежден для образования полезных граждан, а мы наблюдаем… безначалие и смуту. Бессильно наблюдаем!.. Не понимаю!

П о т а п о в. Успокойтесь, Викентий Сидорович.

М а с л е н н и к о в. Что делают с Россией теперешние сыны ее, а? Вы понимаете хоть что-то? Какому поруганию подвергают? Ведь что они пишут в своих прокламациях, а? Ведь это же, простите, совершеннейшая, легкомысленная дичь!

П о т а п о в. Ну, Викентий Сидорович, нельзя судить о русском человеке по тому, что он плетет порой. В нашей жизни значение слова ничтожно. И что удивительного, если в те редкие минуты, когда нам приходится им пользоваться, мы позволяем себе городить такие вещи, которых у нас и в голове-то никогда не было? Знаем, что никогда не сделаем и не захотим даже сделать того, что городим, так отчего же не погородить? А пословицы наши? Язык мягок, а без костей. Языком болтай, рукам воли не давай!.. В этих мудрых пословицах, я думаю, наш ультрасолидный и основательный опыт выражен. От слова до дела, от болтанья языком до воли рук у нас всегда дистанция огромных размеров. Перебесится Россия. Поболтает и успокоится.

М а с л е н н и к о в. Не знаю, не знаю!

П о т а п о в. Легкомыслие, говорят, наша национальная черта, Викентий Сидорович. Народ у нас в самом деле фантастический. На Западе скудоумцы упражняются, будто мы рубим все сплеча, до всего хотим дойти вдруг.

М а с л е н н и к о в. Не знаю, не знаю… Я принадлежу к числу защитников русской почвы. Почва только сейчас колеблется… Не узнаю я ее!..

П о т а п о в. Викентий Сидорович…

М а с л е н н и к о в (вставая). Нет, больна Россия-матушка! Больна! И прав Достоевский Федор Михайлович! Все эти мечтания и фантазии новых людей не более как бесы! Именно бесы, вышедшие из недр больной России и, подобно евангельским бесам, перешедшие в свиней! Мечтающим юношам, обороченным в свиней, ничего, разумеется, более не останется, как броситься со скалы в море и потонуть. И, говоря не метафорически, а юридически, это должны сделать мы!.. Мы… своими руками… подтолкнуть… своих детей!.. Иногда, знаете, я думаю, а может, бесы — мы?

П о т а п о в. Ну, что вы, Викентий Сидорович?

М а с л е н н и к о в. Да-да! Именно мы! Мы, ни о чем уже не мечтающие старцы, — бесы?! А возможно… Возможно, и они, и мы! Ведь бесы могут родиться только от бесов?.. Значит, и мы…

В дверях появляется ч и н о в н и к.

Ч и н о в н и к. Студент Шелонов явился, ваше превосходительство. Точнее, привели. Нашли в портерной.

М а с л е н н и к о в (морщась). Не… пахнет?

Ч и н о в н и к. Нет, трезв.

М а с л е н н и к о в. Давайте его сюда. Гангардта еще не видно?

Ч и н о в н и к. Нет.

М а с л е н н и к о в. Как прибудет, сразу… Всегда опаздывает этот красавец.

Чиновник вводит в кабинет Ш е л о н о в а. Тот небрит, осунувшийся, мрачный.

Ш е л о н о в. Студент юридического факультета четвертого курса Императорского университета Шелонов. По вашему вызову.

М а с л е н н и к о в (любезно). Проходите, Шелонов. Константин Константинович, если не ошибаюсь? Присаживайтесь. С господином инспектором вы знакомы, а с вами мы видимся впервые. Присаживайтесь, пожалуйста.

Ш е л о н о в. Благодарю.

М а с л е н н и к о в. Я пригласил вас, чтобы задать несколько вопросов.

Входит Г а н г а р д т.

А вот и господин полковник!

Рукопожатия, поклоны, улыбки.

(Гангардту.) Студент Шелонов. (Шелонову.) Я хочу, чтобы вы знали: здесь ваши старшие друзья, которые не дадут вас в обиду.

Ш е л о н о в. Друзья? У меня никогда не было друзей.

М а с л е н н и к о в. Тем не менее это так. И мне бы хотелось, Константин Константинович, чтобы наша беседа была предельно откровенной… Известен ли вам приговор так называемого студенческого суда?

Ш е л о н о в. Да.

М а с л е н н и к о в. А кем, когда и в какой форме вам объявили его? Имели вы с кем-либо из студентов объяснения по поводу инкриминируемых вам в приговоре фактов?

Ш е л о н о в. Господин инспектор уже допрашивал меня сегодня по этому поводу. Мне нечего добавить.

М а с л е н н и к о в. Это я знаю. Господин Потапов подробно доложил мне о встрече с вами. К сожалению, вы не проявили доверия. Не откликнулись… Быть может, вы кого-то боитесь?

Ш е л о н о в. Кого?

Г а н г а р д т. Каким образом все-таки вы узнали о приговоре.

Ш е л о н о в. По городу ходят гектографированные листки. Читать обучен.

П о т а п о в. Меня интересует вот что, Шелонов. Заявлений о существовании землячеств вы мне никогда не делали. Пособия из суммы, присылаемой для нуждающихся симбирцев, не получали вообще, насколько мне известно. А в приговоре говорится, что вы получили это пособие вопреки желаниям студентов. Не могу припомнить я и никаких иных поступков, могущих вас позорить с точки зрения ваших товарищей. Единственно верное, что находится в гектографическом листке и что ваши коллеги тоже вменяют вам в вину, это факт вашего присутствия на ежегодном торжественном университетском акте пятого ноября. (Взглядывая на Гангардта и Масленникова.) Кстати, вы находились на акте, будучи в сильном подпитии. И получили от меня выговор за это.

Ш е л о н о в. Выговор, приговор — везде одно и то же.

П о т а п о в. В чем же вы полагаете истинную причину вашего отлучения?

М а с л е н н и к о в. Действительно чистое отлучение! Нечто вроде херима еврейских кагалов!

Ш е л о н о в. Не знаю.

М а с л е н н и к о в. Ну, как же так, Шелонов?

Г а н г а р д т. У вас наверняка были какие-то враждебные столкновения с кем-либо из студентов. С кем?

Молчание.

Быть может, у вас есть предположения относительно состава суда, который приговорил вас к остракизму? Или состава симбирского землячества?

Ш е л о н о в. Не знаю я ничего.

Г а н г а р д т. Вы не искренни. Вы ведь сами входили прежде в землячество.

Ш е л о н о в. Ни фамилий студентов, именующих себя судьями, ни настоящего состава землячества я не знаю. И знать не хочу! (Взрываясь.) Плевать мне на все! И на всех!

Г а н г а р д т (после паузы). У нас есть сведения, что выдающимся членом симбирско-самарского землячества является, например, Португалов. Нельзя заподозрить в нем одного из участников состоявшегося приговора?

Ш е л о н о в. Мне плевать на все эти бумажки!

Г а н г а р д т. А что вы скажете о Смелянском?

Ш е л о н о в. Человек, каких много. (Поднимается, отходит к двери.) Есть люди, растворяющиеся в среде. Некоторые во всем растворяются. Другие в определенных жидкостях. А есть нерастворяющиеся. Так вот — я нигде не растворяющийся!

М а с л е н н и к о в. Постойте! (Удивленно.) Куда вы, Шелонов?

П о т а п о в (подойдя и взяв Шелонова за руку). Ничего, ничего, Шелонов. Все утрясется. Спокойно занимайтесь.

Ш е л о н о в. Заниматься? Я — прокаженный! От меня сейчас все врассыпную! Вы что, не понимаете?

П о т а п о в. Мы не дадим вас в обиду.

Ш е л о н о в (хохочет). Водичку предлагаете? Свою?.. Ваша вода мне тоже не нужна! От нее меня тоже тошнит!.. (Остановившись на пороге двери.) Я рано, наверное, родился? А вы — сволочи! Все вы — сволочи! (Уходит.)

М а с л е н н и к о в (после затянувшейся паузы, в бешенстве). Д-да! Мерзавец! Я бы его сам приговорил! (Потапову.) Отчислите его немедленно!

Тяжелое молчание.

Г а н г а р д т (деловым тоном). Общегородская сходка студентов, господа, состоится завтра. В двенадцать часов. Волна беспорядков прокатывается по всем высшим учебным заведениям. Не минула она и нас.

М а с л е н н и к о в. Поэтому я и пригласил вас, Николай Иванович. В университете разработали некоторые меры. Сейчас инспектор нам доложит. Но надо согласовать все наши усилия и действия. Наметить общий подход.

Г а н г а р д т. Данные предварительные, не совсем точные. Но какая картина вырисовывается? Хотят поднять не только университет, но и семинаристов духовной академии, студентов ветеринарного института. История с Шелоновым в прямой связи. Это угроза другим возможным ослушникам. Завтра замышляется сделать громкое событие на всю страну. И событие явно противоправительственного характера!

М а с л е н н и к о в (подойдя к окну). Больные люди, съедаемые бессмысленными идеями! Больной мир, забывающий бога!.. Господи! Не гневайся! Спаси эту землю!

Стук в дверь. Небогатая обстановка. Дверь в другую комнату.

Ш е л о н о в (сидит, покачиваясь из стороны в сторону, поет).

Снова стук в дверь.

Кому там прокаженный понадобился? Да!

Входит х о з я й к а дома, пожилая женщина с добрым лицом.

Х о з я й к а. Извините, Константин Константинович.

Ш е л о н о в. А, вы? Что?

Х о з я й к а. Я извиняюсь…

Ш е л о н о в. Ладно, что? Что надо?

Х о з я й к а. Ко мне на этой неделе сестра приезжает, Константин Константинович. Она всегда останавливается здесь, во флигеле.

Ш е л о н о в. Ну?

Х о з я й к а. Не могли ли бы вы подыскать другую квартиру?

Ш е л о н о в. Между прочим, я заплатил вам за месяц вперед.

Х о з я й к а. Конечно, конечно! Я, я верну вам деньги, Константин Константинович. Обязательно.

Ш е л о н о в. Откуда сестра-то приезжает?

Х о з я й к а. Откуда? (Пауза.) Из Таганрога.

Ш е л о н о в. Далеко.

Х о з я й к а. Да, далеко.

Ш е л о н о в. Съезжать с квартиры, выходит, надо… Знакомые, значит, косятся? Приговор подлежит к дальнейшему исполнению?

Х о з я й к а. Вы извините, Константин Константинович. Но, знаете, неудобно. В городе говорят. А у меня еще другие жильцы-студенты. Съехать могут…

Ш е л о н о в. Съеду. Ступайте только! Ступайте к черту!

Х о з я й к а. Я извиняюсь… (Уходит.)

Ш е л о н о в.

(Подходит к зеркалу, смотрит на себя.) Так-то вот, брат Шелонов. Так-то, нерастворяющийся элемент!.. И не докажешь никому, что ты тоже человек. И не отмоешься!.. Но ничего! И без высшего образования прожить можно. Без этой талмудистики университетской. (Смеется.) Везде стаи, стаи… Одни стаи в мире!

Открывается дверь. С м е л я н с к и й, Ф а д е е в, П о р т у г а л о в. Какое-то время все стоят, молча смотря друг на друга: трое на одного и один на троих.

(Сначала неуверенно.) Ребята! Вы? (Радостно.) Вы! А я… Я же знал! Знал!

С м е л я н с к и й (Португалову). Закрой дверь. Запри сени.

Португалов выходит, появляется снова.

Ш е л о н о в. Я же знал! (Мечась по комнате и освобождая стулья.) Нельзя же так! Надо же разобраться. Вы садитесь… Сейчас чаю! И зубровка у меня есть.

П о р т у г а л о в. Не суетись.

Ш е л о н о в. Что? Не понял!

С м е л я н с к и й. Не суетись. Мы не чаи пришли к тебе распивать. И не зубровку пить.

Ш е л о н о в. Не зубровку? (После долгой паузы.) Ах, вон что… Три инквизитора, значит? Мало показалось? (Фадееву.) И ты, Алексей, с ними?

Ф а д е е в. Я со всеми. Ты с кем?

Ш е л о н о в. Ну-ну.

П о р т у г а л о в. Садись!

Ш е л о н о в. Постою.

П о р т у г а л о в (резко). Садись, тебе говорят!

Ш е л о н о в. Вы что?

П о р т у г а л о в. Что? С… сука продажная! Он еще спрашивает! Нет, это мы тебя, подлеца, будем спрашивать! А ты будешь отвечать!

Ш е л о н о в. Плевал я, чтобы еще вам отвечать! Приговора мало? За что?!

С м е л я н с к и й. Организация никого не обвинит ни в каком преступлении, не имея доказательств и улик.

Ш е л о н о в. Где? Где ваши доказательства?

С м е л я н с к и й. У нас есть свой человек в кругах, близких к Гангардту. Так что кое-что нам известно определенно.

П о р т у г а л о в. Забыл, как по пьянке проговорился Бронскому, что ходишь к инспектору?

Ш е л о н о в. Я этого вашего Бронского! Эту вошь!.. Убью, гада!

Ф а д е е в. Не прыгай.

Ш е л о н о в. Что?

Ф а д е е в. Не прыгай, говорю. Никого ты не убьешь.

С м е л я н с к и й. К кому еще ты ходил помимо инспектора?

П о р т у г а л о в. Кого выдал? Отвечай! Что известно им, отвечай!

С м е л я н с к и й. Мы должны знать все, отвечай!

Ш е л о н о в. Идите вы все к черту!

С м е л я н с к и й. О чем шел разговор у попечителя?

Ш е л о н о в. Ого! Слежку установили!

С м е л я н с к и й. Мы были бы большими дураками, если бы накануне большого дела не проявляли максимума предусмотрительности и осторожности. В особенности в отношении тех, кто уже как-то показал себя.

Ш е л о н о в. Это интересно!

Ф а д е е в. Допрыгаешься, Костя! Не прыгай.

С м е л я н с к и й (сдерживая ярость). Тебе дали возможность, Шелонов. Ты мог убраться из города. Тебя изгнали из университета, но тебе дали возможность быть живым. Тебя еще раз предупредили твои сокурсники… Не угомонился? Продолжать стал? К попечителю побежал тут же? И в это же время там Гангардт, инспектор…

Ш е л о н о в. Я никуда не бегал. Меня привели.

П о р т у г а л о в. О ком ты им донес еще?

Ш е л о н о в. Ничего я им не сказал.

Португалов с размаху бьет его кулаком по лицу. Потом еще серия коротких резких ударов.

П о р т у г а л о в. Кого еще продал? Говори, говори!

Ш е л о н о в. Вы что, ребята? С ума сошли? Вы что?

Ф а д е е в. Мы тебе не ребята, Костя.

С м е л я н с к и й. В городе идут обыски, аресты. Твоя работа? Целую группу ребят уволили из университета. Его в том числе!.. (Кивнув на Португалова.) Бааль высылают в Сибирь, других… Завтрашнюю сходку завалить хочешь, Шелонов?

Ф а д е е в. Что Гангардт знает о сходке, Костя?

Напряженное молчание. Один смотрит на трех, трое — на одного.

П о р т у г а л о в. Ладно, что с ним…

Молчание.

Ф а д е е в (расстегивая воротник рубашки). Мы когда-то были с тобой друзьями. В одной гимназии учились. На одной улице детство прошло. Поэтому мне трудно… (Пауза.) Именем будущего, Костя… Именем будущего революционный суд приговаривает тебя к казни! К сожалению, ты ничего не смог привести в свое оправдание… За шпионство, Костя. За предательство своих товарищей. За провокаторскую деятельность. Я твой бывший друг, но долг выше…

Ш е л о н о в (ошеломленный, еще не все понимая). Вы что? Дурака валять нанялись?!

С м е л я н с к и й. Бросьте, Шелонов! Игра окончена. Хватит.

Ш е л о н о в. Игра? Тебе игра, а мне?!

П о р т у г а л о в. Даем тебе полчаса. Так будет лучше. В той комнате крюк. Мы подождем здесь. Не вздумай фокусничать.

Ф а д е е в. Хоть смерть, Костя, встреть как надо. Как мужчина… Записку напиши. Примерно такого содержания, что я… умираю потому, что не могу жить в этом бесчеловечном обществе. Пусть хоть смерть твоя послужит будущему.

Ш е л о н о в. Будущему? (Хохочет.) А кто дал вам право отнимать у меня, у меня… Кто?!

С м е л я н с к и й. Ты не знаешь, кто дал нам право? А кто дал право чинить дикие расправы над нами? Кто дал право миллионами штыков, тысячами шпионов и провокаторов держать растоптанной и пригвожденной к земле огромную страну? У нас нет богатств. Власти, войска, полиции, жандармов. Но в нас живет безграничное уважение к человеческой личности и к человеческим правам! И во имя вот этой любви, во имя человеческих прав, которые ты чернишь и пакостишь своими доносами, мы и судим тебя! Око за око — вот наше право! Зуб за зуб — вот наша справедливость!..

Ш е л о н о в. Справедливость не может быть слепой! Вы же слепы, слепы!

С м е л я н с к и й. Справедливость не слепа. Она знает, где ее враги. Во имя ее казнены шпионы в Одессе, Петербурге, Харькове, Киеве, Ростове-на-Дону! Во имя ее суд совершается и здесь.

П о р т у г а л о в. Провокатор! Подонок!

Ш е л о н о в. Я не провокатор!.. Сволочи! Я приду! Я в совесть вашу… каждую ночь… Убивайте! Убивайте!

С м е л я н с к и й. Только такой нравственный урод, как вы, Шелонов, осмеливается называть эти казни убийствами…

Ш е л о н о в. Я в совесть вашу!.. Я в совести растворюсь!

С м е л я н с к и й. У предателей нет совести. Мы!.. Мы воплотители и исполнители высшей народной совести и справедливости!.. Высшей, высшей!..

Ш е л о н о в (вырвавшись). Сам! Я сам!.. Только сам! (Остановясь на пороге в другую комнату, поворачивается, растерзанный, безумный, вдруг грозит пальцем. Исчезает. Снова грозит.) И Христа так же когда-то!.. И тебя, и меня! Всех! (С хохотом скрывается в другой комнате.)

Ф а д е е в. Прощай, Костя… Прости…

П о р т у г а л о в (положив руку ему на плечо). Собаке собачья смерть. А высший суд!.. Высший суд оправдает нас!.. И, может, его…

С м е л я н с к и й. Во имя высшей нравственности!.. Чистейшей, истинно человеческой нравственности!.. (Кричит.) История нас рассудит. Одна только история!

Курительная комната в Императорском университете. Диван, несколько стульев, стол. Комната проходная, народу много, дверь в коридор то и дело открывается и с грохотом закрывается, там и сям кучки людей — свой разговор, свой конфликт и своя вера. В этой текучей, то бурно вскипающей, то опадающей толпе, живущей слухами, напряженным ожиданием, жертвенной готовностью к действию, — У л ь я н о в, тоже нервный, напряженный, внимающий… Шум. Споры, крики.

К т о - т о (маленький). Куда они меня привели?

Г о л о с а. Тебя еще вести! Пришел — сиди!

— Время медленно ползет. Когда жеребьевка-то?

— А этот… Бронский! Дома затаился! Больной!

У л ь я н о в. Сейчас кризис. Смена форм, смена идей.

С т у д е н т (высокий, длинный, в партикулярном платье). Мужик, Ульянов! Русский мужик! На него надо глядеть! Западного человека воспитал инстинкт рабства! Отсюда, например, в немце утробное стремление все огосударствить, назвать, пометить! И в их инстинктах и стремлениях искать будущую красоту нашему духу? Не влезем! Задохнемся!

С т у д е н т в м у н д и р е. Инстинкты никто не собирается пересаживать.

В ы с о к и й. А выкорчевать? А намордник надеть?

Ожидание, споры. Вваливается новая толпа, с ней — С м е л я н с к и й, Ф а д е е в, П о р т у г а л о в.

В ы с о к и й (увидев Португалова). Уволили тебя, а ты как огурчик? И здесь катаешься?

П о р т у г а л о в. Вчера уволили, сегодня исключат. В компании с тобой, а?

С т у д е н т в м у н д и р е (Ульянову). Надо вести войну не против людей, а против принципа! Война — это грабеж, убийство. А кто, как не мы, должны придать ей другой характер? Почему же мы не видим даже и во врагах наших своих возможных братий? Жизнь каждого такого возможного брата дороже для нас нашей собственной!

У л ь я н о в. И жизнь нынешних врагов дороже? Тех, кто нас же убивает? Извините, иудино занятие эта ваша умственная гимнастика!

Смелянский забирается на стул.

С м е л я н с к и й. Господа, внимание! Жеребьевка, господа! (Слезает со стула, теряется в образовавшейся вокруг него толпе. Везде тянущиеся к нему руки. И уже оттуда — из-под рук, из-под тел — доносится его крик.) Кому счастливый жребий? Билеты в шапке, господа! Кто вытянет пустой, тому бить инспектора!

Идет жеребьевка. Дверь распахивается — п е д е л ь, служитель университетской инспекции.

П е д е л ь. Прошу разойтись, господа! Прошу разойтись!

К т о - т о. А что будет, а? Что будет?

В ы с о к и й (подскочив к педелю). Вон, шпионская морда! Вон! В прах разобью, если еще раз!.. (С силой и грохотом захлопывает тяжелую литую дверь.) Громи все, ребята! Наш день!

С т у д е н т в м у н д и р е. А пули не хочешь?

В ы с о к и й. Пули? У меня тоже револьверчик работает!

С т у д е н т в м у н д и р е. Во дворе батальон солдат. Второй батальон у дома попечителя. Иди, там поиграй своей пушечкой!

Ф а д е е в. Посмотрю! (Убегает.)

Толпа раздается, в середине — студент А л е к с е е в, немного растерянный, улыбающийся. В руках у него пустая бумажка.

А л е к с е е в. Хорошо, ребята. Хорошо! Двину.

В ы с о к и й. Не посрами, земляк!

П о р т у г а л о в. Чем более ты покормишь сегодня пощечинами университетское начальство в лице Потапова, тем более окажешь услуг отечеству.

Хохот, смех. Снова распахивается дверь. На пороге — П о т а п о в, из-за его спины выглядывает голова п е д е л я.

П о т а п о в. Немедленно на занятия! Предупреждаю: в случае малейших беспорядков все участвующие…

В ы с о к и й (перебивая). Напрашивается? (Радостно.) Он раньше времени напрашивается! Да я тебя сам, без жребия!

П о т а п о в (пересиливая шум). Все участвующие будут подлежать исключению! Каково бы ни было их число!

С грохотом разбивается о стену рядом с инспектором пустая бутылка, пущенная Португаловым. Инспектор отступает назад, дверь захлопывается.

У л ь я н о в. Нервы, Португалов! Для сходки побереги. (Смелянскому.) Где же Никонов? Почему его нет? И Бронского нет.

С т у д е н т в м у н д и р е. Все это бессмысленное провокаторство! И ничего более! (Португалову.) Уголовщина!

П о р т у г а л о в. Поджилки трясутся у господ фразеров? Болтать можно, а действовать нет?

С т у д е н т в м у н д и р е. Чесотку на языке два батальона живо снимут.

В ы с о к и й. Забаррикадироваться бы и загудеть во всю ивановскую! Погромчик хороший!

С т у д е н т. А чего будет-то, а? Что будет?

К т о - т о ю р к и й (студенту в мундире). Я с вами согласен. Вызваны войска, господа! Им все известно. Основная часть студентов не поддержит. Семинаристы отказались. Наотрез! Ветеринары колеблются. Нецелесообразно! Самоубийственный акт!

В ы с о к и й. Подкуплен, продался, сволочь?

С м е л я н с к и й (отшвырнув Высокого). Господа, господа! Мы можем как угодно теоретически разъединяться, но на почве практической деятельности!..

В ы с о к и й (студенту в мундире и юркому). Постепеновцы несчастные! У того, кто составлял революционную программу, которой вы молитесь, ума не было!

С т у д е н т в м у н д и р е. Наша программа…

У л ь я н о в (останавливая Высокого, резко). Сейчас не время для споров!

С м е л я н с к и й (двум студентам). Если ваша группа принимает участие в сходке, все! Нет, — выметывайтесь к чертовой бабушке!

С т у д е н т в м у н д и р е. Мы примем участие, но я сделаю свое заявление.

У л ь я н о в (взобравшись на стул). Сходка должна идти, как намечено, господа! Все так, как обговорено на собраниях землячеств! После пощечины инспектору…

А л е к с е е в. Сделаю, ребята! Сделаю!

У л ь я н о в (не обращая внимания на крик). После пощечины инспектору — петиция о невозможности русской жизни вообще и студенческой в частности! Это главное! Политические требования — главное! И как итог — на стол входные билеты! Прошения об увольнении! Это должно быть чисто политическое выступление! Важно, чтобы никто не смог ему придать уголовный характер! Только если мы будем действовать как один организм!.. Только в этом случае!..

С м е л я н с к и й. Любое отклонение от намеченного студенческий суд будет рассматривать как провокацию!

Распахнув дверь, вбегает Ф а д е е в.

Ф а д е е в. В географическом кабинете!.. Несколько человек. Дверь заперли. Хотят отсидеться! Пошли, кто поздоровей!

Несколько студентов вместе с Фадеевым уходят.

С м е л я н с к и й (вслед им). Никого не выпускать! Из университета никого!

У л ь я н о в (вынимает часы, смотрит). Еще несколько минут!

Кучки, группки, возбужденные разговоры — последняя степень напряжения, последняя степень готовности перед броском.

П о р т у г а л о в. Никонова почему-то нет. Надо по аудиториям! И всех в зал! Каждого!

С м е л я н с к и й. Ветеринары бы!.. Если они поддержат… Нервный мандраж, а? Меня уже трясет!

У л ь я н о в. Поднимется ли весь университет? В этом все дело! Да, зуд нервный!.. Тело уже все летит!

Кто-то торкается в дверь. Вдруг истошный крик: «Нас заперли!» Растерянность. Смятение. Решимость. Злоба.

Г о л о с а. Бей! Навались!

— Еще раз! Где наша не пропадала!

У л ь я н о в. В окна! Пошли в окна!

Удары в дверь спрессованного, многорукого, разъяренного человеческого тела. Дверь трещит, распахивается, и толпа по коридорам.

Полет толпы.

Г о л о с а. На сходку! На сходку!

Визг, рев, гам, крик. Топот сотен людей. Из аудиторий, коридоров, кабинетов. Шум то затихает немного, сливаясь в сплошной гул, то опять накатывает новой волной. В нем — мощь молодости, полная неистовства и силы…

Ночь. Губернское жандармское управление. Слышен топот ног, голоса. Г а н г а р д т позвякивает ложечкой в стакане. Стакан с чаем стоит и перед С м е л я н с к и м. Он не притрагивается к нему.

Г а н г а р д т. Все волнения кончились у вашей компании, Сергей Вениаминович. А у меня работа, работа. Как, вы считаете, нужно относиться к тем, кто наваливает на вас лишнюю обузу, хлопоты?

Входит М а н г у ш е в с к и й.

М а н г у ш е в с к и й. Господин полковник… (Протягивает бумагу.)

Г а н г а р д т. Люблю такие списочки, ротмистр… Уже доставлены?

М а н г у ш е в с к и й. Там помечено, кто…

Г а н г а р д т. А где Бронский? Где он все-таки?

М а н г у ш е в с к и й. Были. Не оказалось.

Г а н г а р д т. Пошлите еще. Сегодня же арестовать!.. Португалова не вижу? Ульянова?

М а н г у ш е в с к и й. За ними поехали. Не хватает людей, Николай Иванович.

Г а н г а р д т. Пусть не канителятся! Ночь большой охоты. Надо пошевелиться!.. Вот видите, господин Смелянский, не хватает людей, свои проблемы. А что было бы, в какое положение вы бы поставили нас, если бы все получилось так, как вами замышлялось? Слава богу! Пока еще он присматривает за землей.

С м е л я н с к и й. Сделали, что смогли. Напрасно радуетесь.

Мангушевский выходит.

Г а н г а р д т (вслед ему). Всех, ротмистр! Всех! И немедленно! (Смелянскому.) Вы что-то сказали?

С м е л я н с к и й. Примеряете смирительную рубашку на человека? Вырезали ему язык в Петербурге, Москве, Киеве, вырезаете теперь его в Казани. А вдруг он заговорит в Одессе, Женеве, Владимире?

Г а н г а р д т. Я уважаю убеждения, господин Смелянский. (Смеется.) С убежденными в чем-то людьми интереснее работать. Но самое интригующее в нашей работе знаете что? Ломать убеждения. Убивать потребность в них… в человеке.

С м е л я н с к и й. История каждому дает какую-то работу. Все не сломаете.

Г а н г а р д т. Техника сыска и техника контроля за поведением человека, дорогой Сергей Вениаминович, развиваются.

С м е л я н с к и й (усмехаясь). А не кажется вам, полковник, революция иногда тысячеголовой гидрой? Вы отрубаете ей одну голову, на ее месте вырастает другая. Сейчас же!.. Чтобы ее убить, нужно изменить социальные условия той среды, из которой выходит молодежь. Нужно перестроить заново все здание общественной жизни. То есть деспотическое государство должно убить прежде самого себя. В этой-то бессмертности нашего дела, при данных, разумеется, условиях, и заключена неуничтожимость наших убеждений. Так что техника сыска и прочее… Все это жалкие средства!

Г а н г а р д т. Философский спор, а? (С наслаждением смеется.) Люблю. Обожаю даже! Ночь. За окном огромная страна. Земля плывет где-то в мироздании. Среди гигантской бессмысленной Вселенной. А два маленьких смертных человека, из которых одному гнить в тюрьме или идти в ссылку…

На пороге — М а н г у ш е в с к и й.

М а н г у ш е в с к и й. Николай Иванович?

Г а н г а р д т. Что?

Мангушевский подходит, что-то шепчет на ухо.

Пусть посидит. Подождет.

Мангушевский уходит.

(Смелянскому.) Хорошо! Допустим, вы убедили меня. Тысячеголовая гидра! И эта гидра… побеждает. Человек тысяча энергичных революционеров захватывают в данную минуту всех высочайших лиц и главных начальников четырех-пяти главных пунктов России. Действие войск парализовано. Общество, не приученное к политической инициативе, не смеет протестовать… (Улыбаясь.) Тысячу энергичных людей и даже побольше не бог знает как трудно найти! Молодежь доказала это, вы абсолютно правы. Сколько энергичных людей за последние годы она поставила в тюрьмы, крепости, заводы? Скольких выслала в народ? Революция, предположим, сделана. Горсть людей делается временной властью. Издаются декреты. Счастье близко и возможно! (Хохочет.) Поверьте, дорогой, если бы я был в числе главных революционеров, организация такого переворота была бы для меня делом чисто профессиональным. Но разве дело в этом? (Встает, расхаживает по кабинету.) Хорошо, вы издали ряд декретов, обращающих все частное и государственное имущество в общую собственность! В них вы отпроповедовали народу всеобщий труд на общую пользу! Издать декреты не бог весть как трудно. Но привести их в действие. Это не указ, батенька мой, о замене императора Ивана Антоновича императрицею Елизаветой Петровной! За собственность встанут не только крупные собственники. Кулаки! При неподготовленности крестьянства вообще к социальной революции за частную, движимую собственность встанут самые бедные хозяйства. Горсть диктаторов и их приверженцев окажется бессильной перед всеми этими врагами. Истории угодно будет поставить вас в безвыходное комическое положение. И… вас раздавят! (С удовольствием, с наслаждением.) Но перед этим, в последнем акте трагифарса, вы сами… сами передавите друг друга. Ибо неизбежно начнется борьба за личное преобладание. И в этом верх комизма!

С м е л я н с к и й. Общий интерес не даст!..

Г а н г а р д т. Нет, позвольте, позвольте! Я буду убежден, что нужно направо! Вы — что налево! Вот и война! За общий интерес. В виде фарса причем! Уже фарса! На фоне трагедии! (С пришептыванием, страстно, напряженно, не давая ничего сказать Смелянскому.) Вы правы, правы, вы — тысячеголовая гидра! Одну голову уберешь — другая! Уберешь — еще! Но ведь и перед вами, как же вы забыли?.. Ведь и ваш враг — гидра! И голов не меньше?.. Возможно, вся суть истории мировой — две гидры, сплетенные вместе! Брак гидр, совокупление их! И чем дальше, тем страстней, жутче, а? А в будущем совсем, а? (Хохочет.) Гидра добра мирового и гидра зла. Вы считаете, ха-ха!.. вы считаете, что ваша головка к гидре добра принадлежит! И я на это же претендую! Как же нам быть? А? Как же?

С м е л я н с к и й. Вы сумасшедший!

Г а н г а р д т (перебивая). И вы! И вы! Вы тоже! А может, не две гидры, а одна? Может, мы одной гидре служим? Многоголовой? Многорукой? Ха-ха! Не поймешь, где чья голова! И лучше одной служить! Лучше? А? Согласны?

С м е л я н с к и й. Что? На что?

Г а н г а р д т. На что? Ха-ха!.. (Хохочет.) Шелонов-то повесился, а гидре другой нужен. Другая головка? Разве не так? А может, голубчик, вы повесили его головку, думая взамен предложить свою? А?

С м е л я н с к и й. Сволочь!

Г а н г а р д т. Вы грубы, Смелянский. Я велю кормить вас селедками и не давать пить.

С м е л я н с к и й (после паузы, насмешливо, отчетливо). За один раз и в одно мгновенье… из головы бога… выскакивает только Минерва. И мы понимаем, что социальный переворот… перестройка заново экономических, юридических, всех наших общественных… частных, семейных отношений… всех наших воззрений и понятий!.. (Повышая голос.) Наших идеалов и нашей нравственности… Это я говорю вам, жандармскому выкормышу! (И совсем уже не сдерживаясь.) Не тебе ломать моих убеждений, сволочь! Не тебе! (Вскакивает с места, хватаясь за чернильный прибор.)

Вскакивает и Гангардт, в какие-то доли секунды натренированно выхватив револьвер. Какое-то время два человека стоят друг против друга, разделенные столом. Садятся. В стакане Гангардта тонко звенит ложечка.

Г а н г а р д т. Чаю, Сергей Вениаминович?

С м е л я н с к и й. Благодарю… (Не сразу.) Так вот, я, кажется, не договорил… Извините…

Г а н г а р д т. Да-да.

С м е л я н с к и й. Что я хотел сказать, продолжая наш разговор?.. Такой переворот не совершается ни в один, ни в два года. Он, видимо, потребует работы целого поколения. Может, больше. И никогда мы, социалисты-революционеры, не обманывали себя на этот счет. Никогда не воображали, что будто достаточно нам захватить власть в свои руки, как на другой же день мы осчастливим общество. Мы не доктринеры, полковник, и не утописты, как хотелось бы вам… нас изобразить. Мы очень хорошо понимаем размеры наших сил. И мы очень хорошо понимаем, что мы можем и что мы должны сделать. И мы сделаем все, даже если вы будете кормить кого-то из нас селедками и не давать пить.

Г а н г а р д т (подойдя к двери). Увести арестованного!

Входят д в а ж а н д а р м а, потом М а н г у ш е в с к и й.

Жандарм. Следуйте за мной.

Г а н г а р д т. Кстати, Смелянский. Относительно Шелонова… Промашечку дали.

С м е л я н с к и й. Что вы мне Шелоновым все тычете в нос?!

Г а н г а р д т. Один почтенный литератор одним вопросиком задавался, Сергей Вениаминович… О необходимости орошения невинной слезинкой фундамента рая? Нужно жертвоприношение или не надобно? (Шепотом, с наслаждением.) Оросили… невинной слезиночкой…

С м е л я н с к и й (побледнев и дернув ворот рубашки). Угрызения совести… заставляют иногда шпионов сводить счеты с жизнью. Но вся ответственность за это!.. Вся ответственность на вас! (Не выдержав.) Кто их истинные убийцы? Вы! Вы загоняете человека в угол! Вы под угрозой пыток убиваете в нем душу! Вы!

Г а н г а р д т. Ха-ха! (Хохочет.) Шелонов… Шелонов, позвольте поставить вас в известность, не был… Не был осведомителем ни университетской инспекции, ни вверенного мне управления!

С м е л я н с к и й (сгорбившись, как от тяжести). Уведите меня. (Не выдержав.) Врешь, сука!

Г а н г а р д т. Грубы, Смелянский. Грубы. Не обессудьте, если буду груб и я, когда стану вырывать у вас признания. Помимо философских бесед есть и иные средства! Мы не только кормим селедкой. (И уже не сдерживаясь, в бешенстве.) Мы еще вздергиваем на дыбу! Вытягиваем жилы!

С м е л я н с к и й. Не докажешь!

Г а н г а р д т. А я не буду доказывать! Не буду доказывать! Шея его будет доказывать! Шея докажет!.. Увести!

Смелянского уводят.

(Обессиленный, валится в кресло.) Устал!.. Если так возиться с каждым…

М а н г у ш е в с к и й. Бронский ждет, Николай Иванович.

Г а н г а р д т. Бронский?.. Подонок! Как аресты?

М а н г у ш е в с к и й. Все нормально.

Г а н г а р д т. Давай сюда это дерьмо.

Мангушевский выходит, снова появляется вместе с Б р о н с к и м.

(Поднявшись с кресла и подавая руку Бронскому.) Что же вы, Александр Евгеньевич? Самый решительный момент, а вас нет? Почему вы не были на сходке?

Б р о н с к и й. Не знаю. Прятался.

Г а н г а р д т. Полиция и мы ищем вас по всему городу, чтобы немедленно арестовать и подсадить к другим арестованным, а вы прячетесь? Как это понять? Как понять?!

Б р о н с к и й. У нас не было договора, что вы меня арестуете.

Г а н г а р д т. Где Никонов?

Б р о н с к и й. Никонов и Звонарская вчера застрелились.

Г а н г а р д т. Что? (Пауза.) Испортил игру, дурак. Все все портят!

Молчание.

Александр Евгеньевич, необходимо! Вы сами понимаете, как нужно знать все, о чем говорят в камерах.

Б р о н с к и й. Меня не за что арестовывать. Дома все чисто. Никакой нелегальщины. Хоть десяток обысков. На сходке я не был. Меня не за что арестовывать. Нет юридических оснований!

Г а н г а р д т. Детские разговоры!.. Мы найдем у вас пуд нелегальщины. И понятые это подпишут.

Б р о н с к и й (не глядя на Гангардта). Я хочу окончить университет. Я не хочу туда! Не хочу к ним!

М а н г у ш е в с к и й. Вы проявили себя весьма полезным и достойным полного доверия сотрудником, Александр Евгеньевич! Мы так довольны вами.

Б р о н с к и й (истерично). И вместо благодарности что? В тюрьму? В ссылку?

Г а н г а р д т. Вы подставили вместо себя Шелонова. Мы помогли вам в этой игре… Ну-ну, Александр Евгеньевич! Не портите игру… Займетесь самообразованием, еще плотнее войдете в революционную среду. Вы способны работать уже вполне самостоятельно, без непосредственного контроля… Усвоили задачи розыска, имеете навык быстро и всегда верно ориентироваться в окружающих обстоятельствах. (Мангушевскому.) Вы информировали его о пенсии?

М а н г у ш е в с к и й. Нет.

Г а н г а р д т. Ну как же так? По нашему ходатайству, Александр Евгеньевич, департамент полиции возбудил перед господином министром внутренних дел ходатайство о предоставлении вам права ходатайствовать…

Б р о н с к и й. Ходатайствовать… Ходатайствовать!..

Г а н г а р д т. Таков порядок. Пожизненная пенсия. В размере тысячи двухсот рублей в год. Если будете скомпрометированы в революционной среде не по своей вине. (Пауза.) У нас нет выхода, Бронский. Игра продолжается. И долго еще будет продолжаться.

Б р о н с к и й. Я боюсь! Понимаете, я боюсь! Не нужны никакие деньги! (Закрывает лицо руками.) Кровь, смерти… Я боюсь!

Г а н г а р д т. Ну-ну-ну, полноте.

Б р о н с к и й. Меня, наверно, подозревают! Ульянов спросил, почему у меня такие глаза… чистые? Не хочу к ним! Не хочу! Боюсь!

Г а н г а р д т. Уведите его. Пусть составят протокол. И сразу же в крепость, в камеру.

Б р о н с к и й. Я боюсь!..

Мангушевский выходит вместе с Бронским, возвращается. Гангардт, усталый, нервный, взвинченный, ходит по диагонали по кабинету.

Г а н г а р д т. Сорок человек… И еще все не арестованы! Уже столько времени. А если бы мы решились арестовать двести пятьдесят шесть человек? Всех, кто был на сходке? А если бы их было девятьсот? Как намечалось?.. Завтра их будет уже девятьсот, ротмистр! (Наткнувшись на стул и отшвырнув его в сторону.) Такие маленькие штаты!.. Болваны! Выжили из ума!.. Ведь есть же какие-то тайны, профессиональные тайны политического сыска! Есть техника полицейского дела!.. Что я могу с таким количеством людей? Нужно революцию делать прежде всего в департаменте полиции! Тогда не будет революции в России! Он прав, этот Смелянский! Это племя неуничтожимо! Что такое современный сыск без гигантской внутренней сети?! (Вдруг лихорадочно схватившись за руку Мангушевского.) Я должен знать, где в губернии муха пролетела, ротмистр! Муха! Все опутать сетью! Каждого человека сделать агентом! Каждого! (С каким-то безумным смехом.) Надо освободить людей от отягчающих ограничений разума, ротмистр! От грязных и унижающих самоотравлений химерами, именуемыми совестью, нравственностью!.. А? (Улыбаясь.) От требований свободы и личной независимости… Это наша работа в мире, ротмистр! Поверьте, свободой могут пользоваться лишь немногие! Очень немногие!.. Отбор. Главное — отбор! (Все более безумно.) Отбор — это орудие борьбы с нестройностью! (Шепотом.) С ростом энтропии! Это сортирующий демон, наблюдающий и отбирающий человеческие молекулы по своему усмотрению… Отбор! Иначе мир погибнет! Поэтому каждого сделать агентом, ротмистр!..

М а н г у ш е в с к и й. Что с вами, Николай Иванович? Что с вами?

Долгое молчание.

Г а н г а р д т. Я тоже… боюсь чего-то, ротмистр… Боюсь!

М а н г у ш е в с к и й. Вы устали.

Г а н г а р д т (глядя в пустоту безумными глазами). Боюсь!.. Боюсь!..

Ночь, полумрак, керосиновая лампа. У л ь я н о в — весь комок нервов, весь напряженная мысль и чувство — стоит у окна. С е с т р а собирает вещи.

С е с т р а. Господи, Аня в ссылке, Сашу казнили, теперь ты… Как мама переживет все это? (Пауза.) Что ей сказать?

У л ь я н о в. Темно!.. Какие-то огни, поля… Есть ли душа в них? А?

С е с т р а, Вот! Кажется, все! Собрала.

У л ь я н о в. Спасибо.

С е с т р а. Посмотри. Может, я что-нибудь забыла?

У л ь я н о в (машет рукой, после паузы). В этом мире у человека, наверное, может быть сейчас… только одна профессия? Быть профессиональным революционером… Научиться только этой профессии не просто.

С е с т р а (перебирая белье). А юристом ты, значит, уже не будешь. Ах, пуговицу надо пришить. Сейчас!.. У тебя все шуточки.

У л ь я н о в. Это не шуточки.

С е с т р а. Так что маме сказать?

У л ь я н о в. Не знаю. Я сказал бы про профессию… Не знаю. Я все время сейчас думаю. Все время!

С е с т р а. О чем?

У л ь я н о в (после паузы). Как о чем?

С е с т р а. О чем же?

Молчание.

У л ь я н о в. Смерти, ошибки, провалы… Это все плата, наверное. Жестокая, да? Человечество платит за дорогу вперед по жестокому счету. И впереди еще, наверное, немало плат… И трудно разобраться. Каждый находит себе что-нибудь по вкусу. Этим и удовлетворяется. Нет мира, взятого целиком, полностью. В его прошлом и будущем развитии.

С е с т р а. О чем ты?

У л ь я н о в. Я все думаю. Все эти месяцы, дни. Нужно отделить годное от негодного… Не так легко, как кажется. Но есть же какой-то единственный путь! Он должен быть! И он есть! Мы держим в руках судьбу русской истории, а может, и мира всего. Бог один для всех — свобода, свет. Но где стенка тоньше? Чем ее легче прошибить?

С е с т р а. Господи! Об этом разве ты должен думать сейчас?

У л ь я н о в. А о чем? О чем еще думать…

С е с т р а. Сейчас же придут! Тебя же должны арестовать!

Ульянов молчит. Снова подходит к окну.

Я выйду! Посмотрю! (Уходит.)

У л ь я н о в (один). Как темно!.. Быть может, именно мы, мы найдем выход для всего человечества?.. Из лабиринта! (Бьет куликом по стене.) Вы-ход!

1979