Диалоги

О н а.

О н.

Др у г а я ж е н щ и н а.

И х с о в р е м е н н и к и.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Как видение, как что-то ирреальное, но вместе с тем, быть может, более действительное, чем реальность, в луче света возникает ф и г у р а д е в у ш к и, потом в нем появляется ф и г у р а м у ж ч и н ы… Чуть позже появляются остальные участники действия — л ю д и у л и ц ы, л ю д и т о л п ы. Куда они спешат? Куда так торопятся? Впрочем, долго ли длится человеческий век на свете, по каждый, не жалея сил, бьется всю жизнь…

Ж е н с к и й г о л о с.

А уличная суета продолжается. Кто-то спешит с газетой в руках, другие — с портфелем, с хозяйственной сумкой, с зонтом. С т а р и к и, д е т и, в з р о с л ы е. И всем — некогда.

Н е к т о (когда движение вдруг останавливается). Представьте себе человека… Впрочем, зачем представлять? Вот он сидит в кресле за широким столом. Ему около тридцати. Или чуть больше. Груда бумаг раскидана по всей комнате. Рулоны чертежей, пишущая машинка… Над чем он работает, забыв даже о крепком чае? (Подняв лист и читая.) «По-видимому, единственная возможность термоизоляции плазмы от стенок…» Да, он ученый, плазменник, теоретик. Ему некогда.

И снова активное движение живой жизни.

А вот — женщина. Она некрасива, но обаятельна. Как странно она одета? Весьма странно!

И опять улица. Опять бурное брожение жизни. Женщина продирается сквозь толпу. Она бежит. Она рядом. Она в его доме.

О н а. Здравствуйте.

О н. Здравствуйте. Разве дверь была открыта?

О н а. Простите, что так внезапно! Даже без звонка!

О н. Я слушаю вас.

О н а (после паузы). Я очень устала. Дайте, пожалуйста, воды. Или, если можно, чаю.

О н (удивленно). Что? Чаю?

Н е к т о. Вот так началась эта история… (Исчезает.)

О н а. Я с самого утра хожу по городу. Проголодалась. Да и до этого несколько дней почти не ела… Пить хочу.

О н. Чаю?.. Чай у меня почти всегда горячий. Вот, пожалуйста, чай… Но, простите, я… (Недоумевающе смотрит на нее.)

О н а. Спасибо.

О н (снова задерживаясь взглядом на одежде женщины). В таком случае, раздевайтесь. Дайте, я вам помогу.

О н а. Нет-нет, я на минуту. Я помешала вам? Вы, наверное, работали?

О н. Я всегда работаю. Что же я хотел спросить у вас? Что-то хотел… Да, как вас зовут?

О н а. Дина.

О н. Да-да. Так… чему обязан?

О н а. Я узнала, где вы живете. И-вот пришла к вам.

О н. Да-да, понятно. То есть… не совсем.

Молчание.

(Внезапно рассмеявшись.) А знаете, я иногда даже представлял! Вдруг звонок, и входит незнакомая женщина. Нет, не обязательно, чтобы она была красивой. Просто женщина. С прекрасными глазами. И вот я представлял, что я совсем не удивляюсь ее приходу… Понимаете, в этом весь смысл! Я не удивляюсь, я говорю ей, давай раздевайся. Ты устала, наверное? Садись за стол, сейчас я налью тебе чаю. А может быть, ты хочешь есть? Да, хочу, говорила она. Я все это представлял. Кто вы?

О н а. Однажды мы сидели даже за одним столом у общих знакомых. Какое-то событие или какой-то праздник. Но все это не имеет значения.

О н. Виноградный сок? Молдавский рислинг? Выпьете?

О н а. Никогда не рвала сама винограда. И у моря никогда не была.

О н. У моря?

О н а. Пожалуйста, извините меня. Все это, наверное, ужасно глупо выглядит со стороны? Я знаю вас давно. О вас ходят легенды.

О н. Вы работаете в моем институте?

О н а. Нет. Рядом. В соседнем.

О н. Легенды, слухи, слава, а где выход? Лучше бы знать, где выход!

О н а. Выход? Какой выход?

О н. Я говорю о науке. Снежный ком становится все больше и больше. А процесс — все более неуправляем. Мы все были слишком увлечены решением технических проблем и не заметили даже, как подошли к рубежу, за которым каждый шаг, даже самый жалкий, самый ничтожный… Впрочем, это материя не для застольного разговора. Почему на вас этот нелепый плащ? Извините! Я посмотрю, что у меня есть… (Выходит.)

Женщина блуждает по комнате, потом останавливается перед зеркалом. И долго смотрит на себя, трогая пальцами щеки, глаза… В ужасе отшатывается… И снова вглядывается, словно видя в зеркале не только себя, а и еще что-то иное.

Звучит музыка. Но уже античеловеческая в своей сути, своей разрушительной мощи. Музыка, разбивающаяся о чистый голос скрипки. Что-то черное, крылатое, появившись было до осязаемого облика, тает в зеркале…

О н а (вынимая из стакана, стоящего на столе, тюльпаны). А помнишь, кто-то принес тебе красные тюльпаны? Помнишь, ты даже и сквозь оберточную бумагу услыхала их дыхание? Оно было настойчивым, как у младенца… А может, им тоже было плохо и они звали тогда на помощь? Огонь… маленький огонек!.. Он просиял над целым мирозданьем и идет в ночь и плачет… (Почти кричит.) Для чего? Зачем? Зачем?

О н (появившись). Что с вами?

О н а. Я боюсь. Мне страшно! Почему все так происходит? Скажите, почему?

О н. Что происходит? Что?!

О н а. Не знаю. Не знаю! Столько тел было брошено в жадные челюсти моря!.. В землю… Столько жизней перемолото. Мы как пшеничные зерна! А в реках вздувается ил, пропитанный кровью! И все это ради того, чтобы мы пришли в мир? Все это ради призрака, ради легкого шелеста платья? Бабочка летает… Легкая лебединая пушинка… Ради женской пустой рубашки? Ради вас и меня? Нет, нет, не бойтесь! Я не сошла с ума. Но я думаю! Все время сейчас я думаю!

О н. О чем?

О н а. Не знаю. Я ничего не знаю. Но я думаю, не может быть, что все эти муки и горе, вся эта жизнь, моя жизнь и вся жизнь, что вокруг, и все, что во мне, будут поглочены бездной всего только… ради игры? Нет, наверное, есть какой-то смысл? А? Родятся другие? Другие узнают то, чего не узнала я… Но зачем была я? Я не понимаю? Ведь меня даже никто не любил? Зачем же была я?

О н. Довольно. Вы слышите меня?

О н а. Что?

О н. Это я вас спрашиваю, что?.. Это я вас спрашиваю, что с вами? В конце концов, чем могу быть полезен вам?

Молчание.

О н а. Видите ли, я долго думала, кого попросить, к кому обратиться. Все ходила по городу, пряталась от всех и думала: к кому, к кому, к кому? И мне пришла мысль обратиться к вам… А сейчас на меня что-то нашло.

О н. Чего вы испугались?

Молчание.

О н а. Мне так хотелось есть… А сейчас не хочется. Вы, пожалуйста, извините меня. Я пришла… Вы, наверное, работали?

О н. Повторяю, чем могу быть полезен?

О н а (после паузы). Можно еще чаю? Я пить хочу. Я очень любила пить чай. (Поправившись.) Люблю пить чай… Жарко стало! (Поднимается из-за стола, снимает с с себя плащ и вдруг застывает, словно увидев себя его глазами; на ней — серый потертый больничный халат.) Некрасивый, да? А впрочем, пусть. Туфли тоже так жмут! (Засмеявшись.) Тоже чужие!

О н. Почему на вас этот халат?

О н а. Я сбежала из больницы. Сегодня утром. Вот… украла на вешалке плащ, туфли и — сбежала. Домой мне нельзя. Да и дом далеко. Там мама и отец, а здесь я живу одна… Но я боюсь появиться у себя даже на минуту! Есть очень близкая подруга, но к ней тоже нельзя. Она не поймет. Я перебрала всех знакомых, и ни к кому нельзя. Оказывается, ни к кому!

Молчание.

А вы совсем чужой человек. И я подумала… Поскольку вы совсем чужой человек…

О н. Это о вас, выходит, я слышал? Большое ЧП, произошедшее на днях? Какая-то крупная радиационная авария? Разрыв одной из труб контура, разгерметизация урановых кассет. Пострадал один человек?.. Вы? Это были вы?

О н а. Да, какая-то крупная авария. (Рассмеявшись.) Но сейчас все это меня уже не интересует. Все это было давно! И, может быть, не со мной! Ну вот, у вас уже и лицо какое-то скорбное сделалось. (Снова засмеявшись.) Давайте выпьем! Просто так, ладно? Ни за что. За то, чтобы вино всегда пьянило! Я от них, от всяких скорбных и серьезных лиц, и удрала!

О н (задумавшись). Что ж. По крайней мере, хоть понятно теперь.

О н а. Нет, это вино, не вода! Давайте мы выпьем!.. Я хочу, чтобы все-все люди были счастливы! Я так быстро пьянею! Вы не бойтесь! Я сейчас уйду. Уйду! Вы меня, пожалуйста, простите! Мне не к кому было прийти! А сейчас так хорошо. Сидеть вот здесь, в какой-то чужой комнате, которая уже не чужая, и пить чай с лимоном? И вино? И разговаривать. А вы знаете, я ведь не знала, не понимала раньше, что это, именно все это и есть счастье! А вы? Вы счастливый человек?

О н. Счастливый ли человек? Не знаю.

О н а. Ну вот, видите, и вы! И все так. Люди почему-то не знают, что они счастливы! Они почему-то всегда думают, что они несчастны, а это неправда. Это такая неправда! Если бы люди поверили в то, что они счастливы! Если бы увидели!

О н. Странно, у меня было сегодня ощущение, что что-то случится.

О н а. Не знаю. Голова кружится. Так мало я выпила, а голова кружится? Я сейчас уйду.

О н. Почему вы сбежали из клиники?

О н а. Я должна идти. Но я за день так устала прятаться. Я боялась ходить по улицам. Убежать из больницы — это одно дело, но потом?

О н. Почему вы сбежали?

Молчание.

О н а. Знаете, оказывается, когда нарушаются все связи, очень трудно. Оказывается, когда у человека нет уже дома, друзей, знакомых, нет даже паспорта и имени… Я не могу идти к знакомым, потому что если меня увидят, то опять отвезут в больницу! А у меня есть несколько дней. И они мои. Сейчас я чувствую себя хорошо. Вчера мне стало значительно легче! И я хочу в лес!

О н. В лес?

О н а. Я очень давно не была в лесу. Я хочу в лес… Сегодня на рассвете я все это придумала. Уйти, и — чтобы ни следа, ни дыхания не осталось. И мама… У нее будет все-таки надежда, что я жива, что я когда-нибудь вернусь…

О н. Вы пришли ко мне, потому что я для вас совсем чужой человек. Но зачем вы пришли к этому чужому человеку? Для чего?

О н а (после паузы). У меня же ничего нет. Вот платье нужно купить… А вы чужой человек. И я подумала, что вы не будете говорить о всякой ерунде, уговаривать меня. Просто поможете! Ведь вы же человек. Я могла бы прийти в любой другой дом.

Он поднимается, подходит к телефону.

(Вскочив и медленно отходя к двери.) Нет, нет! Не надо звонить! Вы не сделаете этого! Вы не можете так поступить.

Долгое молчание.

Никто не узнает, что я была у вас. Ваша совесть может быть спокойна! Вам нет до меня дела! Спасибо за чай. Все было очень хорошо. Извините. Я пойду. Пожалуйста, извините меня.

О н. Хорошо. Пусть будет так. Хорошо… (Открывает ящик стола, вынимает деньги.) Вот. Возьмите.

О н а. Быть может, у вас есть помельче? Зачем мне столько?

О н (взрываясь). А зачем я должен знать, сколько вам нужно?! Зачем вообще я должен что-то знать?! Вы пришли ко мне. Потому что я чужой человек. Потому что мне все равно! Берите деньги и идите! Езжайте куда хотите, хоть на Север! Больше я ничего не желаю знать. У меня своих забот по горло, своих дел. Я ничего не хочу знать. (Смешавшись.) Простите меня. (После долгой паузы.) Было бы лучше… Лучше, если бы вы не приходили ко мне…

Молчание.

Слушайте! А если, если все это вам примерещилось со страха? Здесь все-таки врачи!

О н а. Нет-нет! Спасибо за все. Я пойду.

О н. Куда вы сейчас?

О н а. Не знаю. Наверное, на автовокзал. Хочу в лес.

О н. Может быть, вы и правы, приняв всю ответственность за свою жизнь на себя. Подождите!.. Магазин здесь неподалеку. Я куплю все, что вам нужно. Сам.

О н а. Зачем?

О н. Вам же надо будет потом где-то переодеться? Я не буду звонить в больницу. Не бойтесь. Даю вам слово.

Женщина снова одна. Блуждает по комнате. Подходит к зеркалу, смотрит на себя, осторожно трогая рукой отражение своего лица…

О н а. Может, это все сон? Может быть, все то, что произошло, приснилось? Какой-то кошмарный сон? Или я схожу с ума и поэтому мне все кажется?

Звонит телефон.

Да. Алло?.. Да-да. Видите ли, он только что вышел… Вероятно, скоро вернется!.. Я? Ну зачем вы сердитесь? Но уверяю вас, его нет сейчас дома… Видите ли, я… Я не знаю, как вам объяснить… (После долгой паузы.) Ну вот, и трубка брошена. (Осторожно кладет на рычаг телефонную трубку.) Господи! Пришла в чужой дом, в чужую жизнь! И зачем надо было брать трубку? (Оглядывая комнату.) Спасибо тебе, дом. Спасибо тебе, последний мой человек…

Ж е н с к и й г о л о с.

Общий свет, и на месте, где стояла женщина, — он, мужчина.

О н. Где вы? Нет. Ушла… (Набрав номер.) Да, я, я! Помнишь, ты рассказывал на днях? Какая-то радиационная авария у вас? Да, нужно. Что это, серьезно у нее? Пропала? Я тебя спрашиваю, серьезно или есть шанс? Практически это смертельно? Да, завтра на конгресс. Так ты говоришь, врачи считают… (Бросает телефонную трубку. Тут же раздается телефонный звонок. Хватает трубку.) Дина?.. Это вы? (Швыряет телефонную трубку.) Зачем она появилась? Чтобы уйти?

Д е в у ш к а, нагая, гибкая, юная… Она словно изваяна из чистых слепящих потоков света, словно рождена из темноты. Но появляется и какая-то фигура, трепещущая красными и черными крыльями. А музыка все стремительней, стремительней. Все это опять как тревожное и странное видение.

Резкий звонок в дверь, обрубающий все. Он бросается в прихожую, возвращается — но не с Диной, с Д р у г о й ж е н щ и н о й.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Я звонила. У тебя кто-то был!

О н. Подожди! Ты же врач. Ты должна знать. Большая доза облучения? Примерно семьсот рентген. Что происходит? Само течение болезни? В чем оно проявляется?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Не знаю. Я же занимаюсь другим.

О н. Но хоть что-то ты должна знать!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Зачем это тебе?

О н. Ну?!

Д р у г а я ж е н щ и н а (недоуменно и растерянно). Не знаю. Кажется, резкая потеря сил, тошнота. Все это в первые часы. Через несколько дней смерть. Но если человек переносит эту стадию заболевания, выдерживает, потом какое-то время его состояние может быть и неплохим. Недолго, конечно.

О н. Что значит неплохим?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Не знаю я ничего… (Садится у стола.) Дай мне сигарету.

О н. Ну, а потом что?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Дай мне спички, пожалуйста.

О н. Я спрашиваю тебя, что будет потом?! Я спрашиваю тебя!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Что, наконец, случилось? У тебя такие глаза! Ты измучил меня совсем… Как подачки, как жалкой подачки, я жду всегда твоего звонка, твоего зова! Тебя неделями не бывает. А я все жду, жду, а ты бог знает где!

О н. У меня такая работа.

О н а. Даже когда ты бываешь здесь, у тебя одна работа. Какая-то пропасть между нами. И в твою душу я не могу пробиться. Я устала… Не мучай меня! Почему ты даже не слышишь меня?

О н. Зачем я отпустил ее одну?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Кто эта женщина? Кто? Я никому тебя не отдам!.. Я люблю тебя. Тебя, тебя я люблю! Ну солги хотя бы, соври чего-нибудь, ведь я поверю, поверю! У тебя даже лицо изменилось, когда ты увидел меня здесь.

О н. Ладно. Не будем об этом.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Ты уходишь? Куда?

О н. Может быть, я еще увижу ее? Если успею?

Д р у г а я ж е н щ и н а (яростно). Я не отпущу тебя никуда. Никуда ты не пойдешь!

О н (отдирая ее руки). Не надо, прошу тебя.

Д р у г а я ж е н щ и н а (с мольбой). Как же это? Ведь все было хорошо? Ведь вчера еще, только вчера все было?

О н. С ней несчастье. Она облучилась. Пойми же. Ну, успокойся. И пойми меня. Прошу тебя, пойми. Я не знаю, кто она. Я вернусь, я только ее увижу… Я ждал ее. Я всю жизнь ждал ее. А она пришла, чтобы тут же уйти навсегда. Пойми же и отпусти!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Ты сам не знаешь, что делаешь. Завтра лететь. У тебя важный доклад на конгрессе. Ты же сам говорил, что еще не все продумал. А это все пройдет. Такое бывает, бывает!.. Ты сошел с ума!

О н (с силой отняв от себя ее руки). Сошел с ума? А ты думаешь, та жизнь, которую я веду сейчас, — это нормальное состояние? Ты привыкла видеть меня другим? Видеть меня таким тебе страшно? Просто человеком, обыкновенным человеком, — уже страшно?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Ты никогда не был таким!

О н. Да! Половину жизни отдать работе. Спать по четыре часа в сутки! А в итоге? Да, я создаю завтрашний день. Но я сам, мы сами… способны ли сегодня понимать друг друга? Слышать чужую боль, как свою? Слава, власть, деньги? Но никогда не будет ее, этой женщины! Ее вообще не будет на земле! Она была обречена еще раньше. Едва родилась. Она уже тогда была обречена! И кто знает, возможно, и я в какой-то мере виноват в этом. Мы глупы и беспомощны. Мы вызываем к жизни силы, а потом не можем обуздать их. Если бы человек с рождения облучался не злом, не корыстью, а красотой. У меня доклад, говоришь? Да! Но, быть может, на конгрессах, подобных тому, в котором должен участвовать я, пора уже во весь голос говорить о человеческих аспектах нашего дела? Не потому ли у меня и не идет мой доклад?

Д р у г а я ж е н щ и н а (плача). Столько лет я тебе отдала!

О н. Ты привязана ко мне. Но если бы ты знала, как я завидовал тебе, тому, что ты любишь, тем, кто любит. Другим я внушаю зависть, но я сам был завистником! А я хочу, я тоже хочу быть человеком!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Я боюсь за тебя. Я боюсь.

О н. Я сейчас!.. Поверь мне, я сейчас!.. Мне бы только увидеть! Я сейчас!..

Гремит входная дверь.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Господи! Господи! Я ничего не понимаю!

Меркнет свет, и только время начинает свой счет. Звенящий резкий скрип тормозов, гудки машин, обычный шум жизни большого города, и всполохи автомобильных фар, и чей-то смех, хохот, и над всем этим, словно суть самой жизни, — жесткие удары времени.

Сквер у автовокзала. Скамейка. Резкий визг тормозов машины.

О н а (почувствовав взгляд и обернувшись). Вы?

О н. Я боялся, что не застану, не увижу вас.

О н а. Зачем вы пришли?

О н. Не знаю.

О н а. А знаете? Знаете, почему я сбежала из больницы? Я не могла видеть глаза людей. Я видела в них, в глазах, все, что со мною будет. И когда в меня вливали чужую кровь, я смотрела в глаза и знала, что она мне не поможет. А в ваши глаза я почему-то могу смотреть. И мне не так уже страшно. Спасибо, что пришли проводить.

О н. Мы едем вместе. Не заставляйте меня говорить, что-то объяснять. Не хочу. Не знаю. Я ничего не знаю сам. Есть вы. И есть я. И, наверное, в этом все.

О н а. Вы?.. Нет!

О н. В ста километрах у меня есть дом. Там озеро, небольшой остров, лес. Мы поедем туда… Вы будете жить. Пока я жив, вы будете жить.

О н а. У меня даже голова закружилась. Нет, этого нельзя делать! У вас своя жизнь.

О н. Нельзя выйти из круга? Всегда круг? Только круг?

О н а. В кругу все привычнее. Я сама нахожусь сейчас вне круга, и я не хочу, чтобы вы выходили из него!

О н (перебивая и смеясь). Мы едем! Едем!

Г о л о с в р е м е н и.

Г о л о с ч е л о в е к а.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Е г о г о л о с. У тебя такие добрые руки!

Е е г о л о с. А ты… Твое сердце… Я не знаю, где кончаюсь я, где меня нет и где ты?

Е г о г о л о с. Ты плачешь?

Е е г о л о с. Потому что я люблю тебя. Я плачу, потому что счастлива и люблю тебя. Господи! Господи!

Пятнами света, золотыми застывшими масками высвечиваются в ночи д е т с к и е л и ц а.

П л а ч д е т е й.

И в ответ женская а капелла. Плач матерей по нерожденным детям.

О н (громко). Вставай! Утро! Слышишь?

Не открывая глаз, женщина поднимается — улыбка цветет на лице. Прижимается губами к губам мужчины и снова падает на подушку, снова засыпает.

Такое утро… Роса…

О н а. Дай поспать!

О н. Молоко парное… Хочешь?

О н а (не открывая глаз). Хочу. Я так… так спать хочется! (Поднимается, снова ничком падает на кровать.) Не смотри. Я некрасивая утром. (Вскочив и усевшись в одной рубашке на постели — как будто никакого сна и не было в глазах.) Я была в ресторане сейчас. На свадьбе!

О н. На свадьбе? На чьей?

О н а. Не знаю. Я помню только золотое кольцо у себя на руке. Оно было какой-то необыкновенной формы. А еще… Еще я видела во сне, что должна родить саму себя.

О н. А я ходил за молоком в деревню.

О н а. Нет, представляешь? Это такой труд! Я кричу, вою, и мне некогда даже спросить, кто велит мне рожать саму себя… А где молоко? (Смеется, быстро притягивает его к себе, целует, снова смеется.) Я люблю молоко.

Тут же, на постели, они завтракают. Одна ложка на двоих. Одна кружка.

Принеси еще ложку!

О н. Я хочу из твоей.

О н а. Да?

О н. Да.

О н а. Всю бы жизнь так. И здесь.

О н. Да.

О н а. А что бы ты делал здесь? Ты бы через месяц взвыл от безделья и скуки.

О н. Наукой бы занимался.

О н а. Наукой?

О н. Изучал бы движение облаков, их форму.

О н а. Ты смеешься надо мной?

О н. А если на облака посмотреть оттуда, откуда никто не смотрел? Законы гармонии в естественных системах — не все ли равно, на чем их выявлять? Или ловил бы бабочек, жуков.

О н а. А зачем жуков?

О н. Ну, можно и не жуков… Хотя, размышляя над сочетанием рисунков… У меня приятель есть, геолог. У него самая богатая в мире коллекция жуков. Богаче иных собраний в зоологических музеях. В юности открыл месторождение олова на Дальнем Востоке. В этом году вернулся из Афганистана, до этого был во Вьетнаме. И там, кстати, открыл по месторождению. Но это было для него делом, как он считает, случайным. Главное, ему надо было пополнить коллекцию жуков. Так что позаимствовали бы на время часть его коллекции и занимались бы жуками.

О н а. Ты знаешь, одно время все люди казались мне какими-то очень одинаковыми. Наверное, я сама была такой, да? Одинаковой? Босиком не холодно? Я еще не умывалась!

О н. Дай я на тебя посмотрю! Подожди!

О н а. Мне не стыдно, смотри. Нисколько не стыдно.

О н. Подожди! Подожди же!

О н а. Родной ты мой. (Целует его, едва коснувшись лица губами, хватает одежду, убегает.)

Мужчина прибирает комнату. Ж е н щ и н а прибегает, кружит его, смеется.

Господи, спасибо, спасибо тебе!

О н. Что ты?

О н а (внезапно). Зачем ты здесь со мной? Уже первая женщина тотчас же лишила своего мужа рая. И я не принесу тебе ничего, кроме горя.

О н (после паузы). Есть красивая восточная легенда… «Меня часто спрашивал вопрошающий, сколько прожил я жизни? А видел он у меня на висках и щеках седину. И я ответил: «Минуту. Ничего иного я не считаю жизнью. Так судит мой разум и взгляд». Тогда вопрошающий снова спросил мудреца: «Как это? Скажи мне яснее. Ты сказал мне ужасную весть». И мудрец тогда ответил еще яснее: «Та, к кому привязалось мое сердце, поцеловала меня однажды. И поистине, хотя мои годы длились долго, жизнью я считаю только эту минуту».

О н а. Это правда?.. Ты… не жалеешь меня? Ты любишь? У меня такое ощущение, что мы будто стоим на каком-то высоком-высоком обрыве! Но каждая секунда как вечность! Милый!.. (Опускаясь, припадая к его ногам.) Как мало у ночей стыда! Они хотят души моей больше… Я все с тобой забыла!

Он тоже опускается на пол.

И во сне ты меня не щадил. Ты меня гладишь… (Вырвавшись и вскочив на ноги.) Почему ты так меня гладишь? Ты меня не любишь, а жалеешь!

О н. Тебе все хочется попробовать, проверить?

О н а. Я ломала себя всю жизнь! А с тобой сейчас хочу быть такой, какая есть! Я устала не быть собой! Раньше я боялась! Себя боялась, своего безумия! Своей страсти! Я ее давила в себе, душила! Я любила кого-то, но я не знала, кого я люблю. Когда во мне что-то подымалось, я казнила себя… Мне казалось, что я предаю его! Того, кого я люблю! Кому предназначена! Умоляю тебя!.. Я не хочу суррогата, не хочу малейшей неправды! Не считай, что я была счастлива до тебя. Ведь я не жила раньше! Только сейчас, с тобой я начала жить. А иногда боюсь, вдруг — все это сон?

О н. Во мне тоже чувство, как будто мы это не мы.

О н а. Не хочу, чтобы это было сном! Пусть, пусть все будет так, как есть!.. Мне порой кажется, что я здорова! Что ничего не случилось! (Смеется.)

О н. Ну, успокойся. Успокойся, маленькая моя.

О н а. Успокойся? (Вырвавшись снова из его рук.) Ты чужой мне или близкий? (Отходя от него.) Не подходи! Не прикасайся ко мне!

О н (приближаясь к ней). А если прикоснусь?

О н а. Ты чужой? Ты, наверное, чужой?! Ты не слышишь меня.

Неожиданно он обнимает ее, женщина вырывается, бьет его по рукам, глаза горят, и вся она в состоянии какого-то безумия.

О н. Ты что?

О н а (торжествуя). Больно?!

О н. Конечно, больно.

О н а. Ну вот, и мне больно… было. Ну, прости, прости. Ну, дай я поцелую, дай! Вот! Не больно ведь уже? Губы лечат. А я здорова! Вот увидишь, увидишь!.. Только целуй меня!.. Целуй!

Мужчина обнимает ее, гладит волосы, тихо целует.

А как еще ты меня любишь?

О н. Не знаю. Как умею.

О н а. А раньше ты умел… любить?

О н. Нет, не умел.

О н а. И я не умела никого любить…

День, полный света. Танец любви. Что это? Видение, грезы или реальность?

На лугу.

О н а. О чем, интересно, говорили друг с другом два первых человека на земле? Что такое жизнь, да? Они думали об этом?

О н. Жизнь, наверное, просто говорила им, что они должны жить. Что они есть жизнь среди жизни, которая хочет жить.

О н а. А хочешь, я приворожу тебя навсегда? На все жизни, которые у нас будут? Одной жизни с тобой мне мало.

О н. Давай. А не страшно?

О н а. Когда бывает неразделенная любовь, знаешь, как можно приворожить любимого? Надо на рассвете прийти к берегу озера и найти двух спаренных лягушек. Схватить их и бежать, но не оглядываться! А через три дня эти лягушечьи скелеты нужно высушить, растолочь в ступе, а порошок подсыпать, немножко конечно, в еду любимого. Тогда он полюбит навсегда.

О н. Ты веришь в это?

О н а. Не знаю. Просто я знаю, и все.

Появляется Д р у г а я ж е н щ и н а. Никто из них не замечает ее.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Вы здесь? Так и знала. Я так и знала!

О н а. О чем ты задумался? О своей работе?

О н. И о тебе, о себе. О всех.

О н а. Если когда-нибудь тебе станет грустно, ты поцелуй ствол рябины и тихо скажи: «Ты, рябина моя, рябинушка, деревце мое горемычное, ты одна поймешь мое горе, ты одна утрешь мои слезы. Отдай ветру буйному ветками своими горькими мое горе горемычное, чтобы в дали дальние он унес мою тоску-кручину. И да исполнится слово, мной сказанное». Если когда-нибудь тебе станет грустно…

Д р у г а я ж е н щ и н а. Они даже не видят! Не слышат!

О н а (улыбаясь). А еще можно тыльной стороной ладони мыть лицо в текучей воде и шептать про себя…

Д р у г а я ж е н щ и н а. Шептать? А разве я не молила судьбу?

О н а. Если когда-нибудь станет грустно… (Засмеявшись и внезапно вскакивая.) Как давно я не бегала! Догоняй! Догоняй же!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Что происходит? Почему вы даже не замечаете меня?

О н. Вот. Поймал.

О н а. Так быстро. Ты длинноногий, поэтому ты меня и поймал. Смотри, трава. А послушай, жаворонок ведь? Смотри, жаворонок!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Образумьтесь наконец! Сегодня третий день, пройдет еще несколько дней, и все кончится! Все, все кончится! Это же самоубийство! Тебя ищут. Вас обоих ищут. Если бы вы знали, какой переполох в городе… Почему вы даже не слышите меня?!

О н а. Ну, отпусти!.. Деревья же смотрят. Деревья ведь тоже всё видят! Дерево, здравствуй! Я тебе говорю, слышишь? Здравствуй, говорю! (Смеясь.) У тебя листья и коричневая кора, ветвями ты можешь обвить мои руки. Тебя ласкает солнце, ты знаешь это? И целует месяц… А меня — вот он? Тебе нравится он? Нравится, да? Лист! Ты хочешь прильнуть к моему лицу, да? Кровь одна в твоих жилах и моих. Люби, говорю, слышишь? Люби!.. Он отвечает: «Люби!» Живи, говорю… Ты знаешь, он говорит, чтобы я жила?! Он тоже хочет, чтобы я жила! (Кричит.) Я буду жить, буду!

Д р у г а я ж е н щ и н а. Самоубийцы. Ты умрешь! Ты же скоро умрешь! Господи, что же это такое?!

О н а. А знаешь, если бы я имела столько жизней, сколько разноцветных шариков держит на веревке какой-нибудь мальчишка в праздник, я была бы так щедра! Я пустила бы их по небу. Позволила бы им вплетаться в ветер, в тучи, в птичье крыло, а себе оставила бы только одну жизнь. Знаешь какую?

О н. Какую?

О н а. Эту! Ту, что сейчас! Ту, что с тобой…

Д р у г а я ж е н щ и н а. Что же делать? Что делать?!

О н. Максади — экса.

О н а. Как ты сказал? Что это?

О н. По-арабски «максади — экса» — это нечто тончайшее или высшая цель в мире. А высшая цель в этом мире… У одного поэта есть стихотворение… Любовь — это нечто тончайшее, отблеск в эфире…

Другая женщина плачет.

О н а. Стой! (Тревожно.) Слышишь?

О н. Что?

О н а. Как будто кто-то кричит: «Мама, мама!»?

О н. Да нет. Кто здесь может быть?.. Хотя… да!

О н а. Нет, показалось… Но я отчетливо слышала! Как будто чей-то детский голос. И звал мать. Как будто меня звал… Показалось, наверное, да?

О н. Подожди! Кого он зовет? Да, послышалось.

О н а. Послышалось. У меня даже сердце похолодело.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Они… сошли с ума!..

О н. Послышалось.

О н а. Мотылек… Здравствуй, мотылек! У тебя плюшевые крылышки. Зачем ты, мотылек?

О н. Без него, наверное, было бы неуютно на поляне.

Д р у г а я ж е н щ и н а (отступая). Господи, господи! Ничего этого не было у нас! Никогда не было! Да, я не любила тебя! Но ведь была жизнь, и столько лет я тебе отдала! Столько надежд!

О н а. Постой, кто-то плачет.

О н. Да…

О н а. Послышалось, наверное. Тихо стало… Почему-то моей душе стало вдруг больно! Я хочу кричать! Можно, я буду кричать?

О н. Кричи.

О н а. А ты услышишь, когда я стану кричать? Ты услышишь, о чем я буду кричать?! Опять? Слышишь, опять ребенок!

О н. Это кажется… Это все нам кажется. Ну, не дрожи, не бойся…

О н а. Мой ребенок!.. Это мой ребенок? Мой!..

Д р у г а я ж е н щ и н а. Безумцы! (Уже издали.) Я сегодня же расскажу все! Я скажу, что вы здесь! Я позову сюда людей!

День, полный света и неба. М у ж ч и н а и ж е н щ и н а — почти обнаженные, прекрасные тела. Их танец — как видение, как греза.

О н а. Если бы снова найти все вещи на их привычных местах, словно ничего не произошло? И чтобы на всем, как раньше, лежал спокойный свет? Зеркало, крыло занавески. На столе на своем месте — хлебница… И старая лампа… Раскрыть книгу на той главе, где закладка? Может, это и есть счастье? Или я плету последнюю сеть на этом берегу. Но, может быть, еще не последнюю? (Застывает, прислушивается, бросается к двери.)

Входит м у ж ч и н а.

Вот и ты! Как долго?! Ты был так долго.

О н (смеясь). Вот хлеб… Вино. Иллирийский «рислинг». Купил его в какой-то лавке в древней Иллирии.

О н а. В какой еще Иллирии?

О н. Это где-то в древней Греции.

О н а. Я не могу быть без тебя так долго. Почему ты можешь?

О н. Слушай, а ты будешь ревнивой женой? Но сегодня у нас праздник, и мы ссориться не будем.

О н а. Какой еще праздник?

Он наливает в рюмки вино, опускает кольца. Они чокаются, выпивают.

Кольцо? Золотое кольцо?

О н. Ты же видела во сне свадьбу! А какая свадьба без обручальных колец? Ну — обещай, что будешь вечно любить меня.

О н а. Обещаю.

О н. Теперь ты мне жена. А я тебе — муж.

О н а (после долгой паузы). И ты думаешь, это все… навсегда?

О н. Знаешь, за что мы поднимем первый тост? Человек по-настоящему живет в редкие минуты. Когда любит! Когда идет по следу истины! Когда впереди опасность! Утопия — жить по законам красоты… И все же жить надо только так! Кто знает, может, мы с тобой одно целое? Сегодня мне все время приходит в память древний миф об андрогинном человеке. Быть может, мы с тобой андрогины?

О н а. Андрогины?

О н. Да! Ведь когда-то мужчины и женщины не существовали отдельно, а жили, сросшись в одном двутелом и двуногом существе. Они были очень сильны. И были бессмертны. Но боги, боясь их силы, рассекли их пополам. И именно с тех пор каждая половинка рвется к другой, желая срастись с ней. С тех пор нас влечет друг к другу. Исцелить человеческую природу, разрушенную, рассеченную на две части, не полную… Это легенда. Но, возможно, не только легенда? Человек, который не любил, не полюбил, это человек, не поднявшийся на какие-то свои высшие уровни! Он не настоящий человек! Недочеловек! Половинный человек! У него только одно сердце!

О н а. Ты так на самом деле думаешь? Что мы одно и что мы бессмертны?

О н. Я понял многое за эти дни. Каждый шаг сейчас — выбор будущего. Выбор! В другие миры, в другие цивилизации надо идти влюбленным человеком! И мы придем туда людьми! Человечество не единый род! Оно разделено, разбито на враждующие части. Но истинная, идеальная сущность человека в его принадлежности роду. В том, что он представитель и сын всего человечества! Иначе зачем все? Какой смысл в предшествовавшей истории? Мир пока еще в огне! Но человек без любви, полный эгоизма, никогда не сможет контролировать пламя. Демоны самого ада вырвутся на волю! Огонь страсти, алчности, ненависти, вожделения… Этот огонь опустошает сейчас мир! Но природа человека не в эгоизме! Без любви усилия человека превращаются в золу. Закаты сменяются непроглядной ночью! Но любовь — это и борьба! И нелегкая борьба! Ты — моя половина. И ты нашлась. И может, действительно, мы — андрогинные люди сейчас? И в нас есть теперь их сила? И мы еще поборемся? Поборемся за то, чтобы мир стал действительно прекрасным!

О н а. Господи, как хорошо, когда человек верит!

О н (улыбаясь). Лишь бы боги, боясь нашей силы и могущества, снова не рассекли нас пополам. Но мы поборемся и с богами?

О н а. Да. Да!.. Да!

О н. Не знаю, что во мне… Словно какой-то долг? Перед всеми! И перед будущим! Люди должны быть свободными и счастливыми. Должны! Иначе зачем все эти века надежд?! Ради насмешки над человеческой судьбой? Ради бессмысленной игры?

О н а. А ты знаешь, я однажды видела сон. Какие-то юрты, ночь. И огонь. Пожары в степи и дым. И плач, крики. Налетела конница. Я стояла у юрты и закрывалась рукой. Мне клинком снесли голову. Душа как будто вышла из тела, остановилась и посмотрела на мое тело. А дым и огонь рвались к небу! Потом подошел человек, которого я любила, и тоже стал смотреть на мое тело. И стал плакать. Может, мы уже жили раньше? Почему у тебя слезы на щеке?

О н. Да, мы жили раньше. И будем жить всегда. Каким только будет это будущее? Расширение жизненного пространства, другие миры — мы в самом их преддверии! Я бы хотел, чтобы все, что я ни делал — здесь, на земле, или там, в космосе, — я бы делал ради истины и красоты! И добра! Лишь тогда жизнь будет иметь смысл!

О н а. Ты сделаешь все. Ты все сделаешь!

Яркая вспышка молнии. Удары грома.

Как ударило!..

О н. Боги сердятся? Мы покушаемся на их власть.

О н а. Я не боюсь!

Удары. Вспышки молнии.

Я ничего не боюсь!.. (Кричит.) И я буду жить! Буду! (Радостно.) Я видела сегодня, видела ночью, как ты склонился над колыбелью. Ты был в желтой рубашке, на лице была улыбка. Ресницы были опущены, и зубы белые. И ты смотрел, а он рос под твоим взглядом. А потом скрипнула дверь, и мальчик — он весь был исхлестан ветром — вбежал в эту комнату и бросил на стул вымокшую кепку. Это был наш сын!.. Смешно, да? Но почему он не должен родиться? В чем он виноват? Разве бывает, что человек, еще не успев даже родиться, уже виноват?.. Ведь он тоже хочет жить? Поцелуй меня! Целует… Еще, еще!

Е г о г о л о с. Эти губы, эти руки — все мое.

Е е г о л о с. Да. Да…

Е г о г о л о с. А душа?

Е е г о л о с. И душа.

Е г о г о л о с. И ты не растаешь, не уйдешь?

Е е г о л о с. Я всегда с тобой. Вот так… С тобой, слышишь? Каждое мгновенье с тобой вечность. Я знаю теперь, что такое бессмертье.

Е г о г о л о с. И я. И я…

Пятнами света, золотыми застывшими масками высвечиваются в ночи д е т с к и е л и ц а.

П л а ч д е т е й.

Женская а капелла — плач матерей по нерожденным детям. И вдруг — крик сирены «скорой помощи».

Как тревожен, как бесконечно похож на стон ее крик! Хлопают дверцы машин. И вот уже н е с к о л ь к о ч е л о в е к в белых халатах…

О н а (в ужасе). Нет, нет! Не хочу! Я никуда не поеду!

В р а ч. Поймите! Оставаться здесь — самоубийство!

О н а. Я не хочу в больницу! Не хочу на этот кошмарный остров. Там ночью душно от больных дыханий! Там мы все протягивали руки, выли, а постели были полны паутины и в паутине были наши души! Я здорова! Меня вылечил лес!

В р а ч. Из центра прилетела специальная бригада. Все лучшие медицинские силы… Мы сделаем все возможное!

О н а. Вы не сможете сделать невозможного! Его нет! Он не знает. Он ничего не будет знать!

В р а ч. Нельзя терять ни минуты. И без того потеряно слишком много. (Санитарам.) В машину! В машину!

Белый круг хлопочущих людей — и, как видение, над ними что-то краснокрылое, нависшее подобно сфинксу или фантастической птице. И женщина, мечущаяся в белом кругу, и музыка жизни и смерти, и война света и ночи, и последний крик…

О н а. Не хочу! Не хочу!.. Не хочу!

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

Городской дом. Из-под валика пишущей машинки торчит тот же лист бумаги. М у ж ч и н а один. Как лунатик, он бродит но комнатам, иногда чему-то улыбается, потом, увидев в стакане засохшие тюльпаны, вынимает их, подносит к лицу.

М у ж с к о й г о л о с.

О н. Для чего? (Внезапно.) Ты? Ты здесь?

О н а (появившись у него за спиной, отделенная каким-то пространством). Да, здесь. Мы снова вместе. Мы всегда будем вместе.

О н. Что случилось? Меня же не было всего полчаса. Мне сказали, приехали две машины.

О н а. Они увезли меня насильно. Они мне говорили, пока ехали, что сделают все возможное. Но они не понимают, не понимают, что только любовь могла сделать невозможное. Это чудо было там, в лесу! Красота только могла спасти меня!

О н. Успокойся. Главное, мы вместе! Опять вместе!

О н а. Господи, ты в ссадинах! Откуда эти ссадины?

О н. Разбил машину. Гнал сильно, и у моста…

О н а. Я так переживала, что ты не знаешь. Когда меня везли в машине в больницу, я поняла… Ночью еще я погружала в сон левую руку, а правой словно сжимала звезду. Это был обрывок живого неба. Всю ночь, словно кровью, я истекала светом, радостью. Становилась легкой, сильной. Еще бы немного!.. Но, значит, не судьба. Но все равно! Сколько людей, их миллионы и миллионы, а любовь даже не тронула их, не коснулась! Не знаю, что там за пределами этих гор, похожих на какие-то гигантские двери… Может, тоже любовь? Если бы только любовь?

О н. Подожди! Не уходи. Дай я на тебя посмотрю!

О н а. Я понимаю, тебе труднее, чем мне. Потому что я уже в вечности, а ты еще на земле. Но знай, я была счастлива все эти дни! Ты должен это знать. За эти несколько дней я прожила такую же полную жизнь, как другие за несколько десятков лет!.. Когда жизнь измеряется минутами… Когда каждая минута вырастает до гигантских размеров… Каждое твое дыхание, каждый толчок твоего пульса!.. Вчера ты заснул, а я лежала рядом, и со мной был ты! Ты был со мной целые века, понимаешь? И мне казалось, что я никогда не билась головой об стенку и никогда не кричала от страха. Ты был со мной, и я думала, какая прекрасная эта жизнь.

Молчание.

И ты должен понять меня.

О н. Что понять? Боги, боясь нашей силы, снова рассекли нас пополам? Это я должен понять?

О н а. Да, в мифах боги разрубают людей, а в жизни? (Смеясь.) А хочешь, я приворожу тебя навсегда? Чтобы ты никогда меня не забыл?

О н. Как я могу забыть тебя, если ты это я?

О н а. Если ты будешь тыльной стороной ладони мыть лицо в текучей воде и шептать про себя… Не знаю!.. Наверное, это был сон. Его принес нам на своих крылышках мотылек. Что он только будет делать, тот мотылек? Он привык садиться на мою левую руку, когда, устав, мы отдыхали на тропинке у озера. Неужели ему больше никто не скажет, что он прекрасен, что на своих плюшевых крылышках он несет счастье?

О н. А если и мотылек не может существовать без твоей улыбки?

О н а. Дай мне, пожалуйста, чаю. Нет, воды. Холодной воды.

Он поднимается и протягивает в пустое пространство стакан воды, хотя рука его пуста.

Не хочу. Невкусная.

О н. Ты просила холодной.

О н а. Да, а зачем занавешивают зеркала, когда кто-то умирает?

О н. Не знаю.

О н а. Ну да, я тоже знала и забыла… В машине мне стало вдруг так плохо! Они словно напомнили обо всем, и сразу стало плохо. Одежду можно сдать сиделкам, тело врачам… а душу? Душу свою кому мне сдать? Тебе? Я оставлю ее тебе. Ведь мы андрогины. А у андрогинного человека должно быть две души — мужская и женская.

О н. Ты обещала, что будешь вечно любить меня.

О н а. Я обещаю тебе все… Мне хочется для тебя что-то сделать. Я хочу сидеть рядом с тобой и смотреть на тебя. И вскакивать с места, если тебе что-то понадобится, и снова сидеть, и смотреть. Я хочу запомнить все это навсегда. Помнишь, как ты угощал меня, когда я пришла к тебе?

О н. Да.

О н а. Я еще больше полюбила тебя в ту минуту, когда ты дал мне чашку чая. А иллирийский «рислинг» помнишь? Бокал вина — это много, если пить по маленькому глотку… Я бы не хотела обронить ни песчинки из этой маленькой горсти, что у нас в руках. Мы будем пить вино и разговаривать. Тогда, помнишь, ты вдруг почувствовал, что я хочу пить, да? Ты дал мне воду раньше, чем я попросила.

О н. Да.

О н а. Меня это изумило. То, что мы знали, слышали друг от друга.

О н. Да.

О н а. А помнишь, ты ответил мне, хотя я еще не произнесла ни слова? Мысль еще не стала моим словом, но она бы превратилась и в слово, если бы ты не опередил меня. Помнишь?

О н. Помню.

О н а. А помнишь?..

О н. Да! Да!.. Знаешь, я понял страшно много за эти дни! Я только сейчас, только в эти дни понял смысл всего!

О н а. Ты все сделаешь в этом мире. Все сможешь. Ты должен, ты обязан.

О н. Если бы человек с рождения облучался не страхом, не злом, а красотой!

О н а. Ты все сделаешь. Все. А мои руки будут с тобой. Я буду всегда с тобой! Придет новая заря, и я улыбнусь тебе. Придет ночь, и женщиной, пьющей сон рядом, буду опять я. Ветер напомнит тебе весну, которая вдруг налетела среди зимы, и этой весной буду я. Я останусь навсегда с тобой, куда бы я ни ушла! А ты будешь пить, пить меня маленькими глотками, потому что, когда не окажется в стакане воды…

О н. Нет! Только вместе!

О н а. Тебе жить. Работать.

О н. Я найду тебя снова! Я верну тебя. Ты должна только в это снова поверить! Поверить, что ты есть! Поверить вся — целиком, до конца!

О н а. Милый, я верю.

О н. Я найду тебя, и мы вернемся! Вернемся!

Бросается к ней, но исчезает, тает странное видение. Он бросается к ней туда, на зеленый луг, на остров счастья, где они находились, но скатывается с него. Странная фантастическая красная птица заслоняет ее своими крыльями.

И музыка. Вновь какая-то античеловеческая в своей сути, в своей разрушительной мощи. Шквал организованных железных звуков, биенье времени, разбивающееся о чистый голос скрипки.

О н (поднимаясь). Что я могу? Что могу?

Е е г о л о с. Ты все сделаешь. Все сможешь. Ты должен остановить страх!.. Ты обязан!..

И снова звучит над миром музыка.

Ж е н с к и й г о л о с.

А в слепящих потоках света — д е в у ш к а. Она нага, гибка и юна, она изваяна светом, словно рождена из темноты. И музыка все стремительней и стремительней.

Появляется Д р у г а я ж е н щ и н а.

Д р у г а я ж е н щ и н а. Господи, как ты изменился! Ты седой? Ты стал уже совсем седым!

О н. Да…

Д р у г а я ж е н щ и н а. Это все пройдет, все кончится. Как я рада! Я так боялась, что уже не увижу тебя. Это я сказала, где вы. Я должна была что-то сделать! Даже как врач я обязана была что-то сделать. Вы оба питались иллюзиями! Ты кормил ее и себя иллюзиями. Но когда-то это должно было кончиться!

О н. Да-да…

О н а. Ты мог погубить себя! Конечно, ты крупный ученый. Но кем бы ты ни был…

О н. Да… Я понимаю тебя. Я очень хорошо понимаю тебя. Ты ушла потому, что мир еще не совершенен. Но красота придет в мир, и ты придешь, придешь… (Увидев Другую женщину.) Ты? Зачем?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Что зачем?

О н. Зачем это все надо было делать? Почему ты думаешь, что наша жизнь, все, что мы перечувствовали, передумали, принадлежит не нам? Зачем? Там она бы выжила! Она верила в это, и эта вера спасла бы ее! Зачем?

Д р у г а я ж е н щ и н а. Ты живешь не на необитаемом острове. Кем бы ты ни был, нельзя считать, что тебе все позволено!

О н. А любить, любить? Главное назначение человека на земле — любить. Любить землю, свой труд, людей, ее, женщину! И ребенок тогда родится! Он родится!

Д р у г а я ж е н щ и н а. О чем ты? (Загораживая дверь.) Тогда я отпустила тебя! Нет! Я не отпущу тебя больше. (Увидев его глаза.) Может, это и так! Может, в этом правда, и сумасшедшие — не вы? Я, наверное, не любила тебя. Но твоя любовь и во мне разбудила любовь. Прости меня. Прости.

О н. Поверь, я найду ее. Она здесь, рядом. Я найду ее и вернусь! Мы вернемся! Надо только верить! Верить! (Уходит. Гремит дверь.)

Д р у г а я ж е н щ и н а. Господи! Спаси их!

И снова все громче стук секундной стрелки. Меркнет свет, а удары времени звучат все более жестко и жестко.

Г о л о с в р е м е н и.

И вновь, как в начале, — звенящий, резкий скрип тормозов, гудки машин, шумы большого города, движение толпы, и всполохи света, и чей-то смех, хохот… Д в о е продираются сквозь толпу. Они узнают друг друга. И звучат над миром их голоса. Наслаиваясь друг на друга, они звучат отовсюду.

О н и о н а. Да!.. Да? Ведь я люблю тебя… Я люблю… Милый!.. Это ты? Ты?.. Это ты-ы!

И мальчик. Он торопится, бежит, весь сияющий, не знающий зла.

М а л ь ч и к. Мама! Мама!

О н а. Что, мой хороший?

М а л ь ч и к. Смотри, я поймал мотылька! Он такой маленький-маленький! И тоже, оказывается, живой! Он живой!

Шумы жизни. Движение жизни. Фигуры мужчины и женщины, изваянные светом из мрака.

Н е к т о.

1976