Дикая стая

Глава 9. УБЕГАЙ ОТ СМЕРТИ

Оля и не знала, в какой несчастливый день вернулась она в Усть-Большерецк.

Еще ранним утром позвонил в райотдел Рогачеву директор совхоза, вернувшийся из Октябрьского, и, заикаясь, сказал, что под мостом в реке увидел труп человека. Стас тут же поднял на ноги криминалиста, следователя и оперативников. Через час не только милиция, но и весь поселок знал, что из реки вытащили Димку Шинкарева. Конечно, он не сам утонул, кто-то круто помог парню.

— Но кто? — поползли слухи по домам, улицам. Никто не хотел предполагать, что Димку убили свои, поселковые. Его здесь знали много лет, с самого детства. Какой бы ни был, убить его ни у кого рука не поднялась бы, а вот чужие могли.

Чужими считали всех, приехавших в Усть-Большерецк недавно. Но главным виновником все поселковые, не сговариваясь, назвали Корнеева. Многие видели, как поселенец бил пацана за разбитые окна в своем и Ольгином доме, слышали, как ругал и грозил ему свернуть шею. Он даже гонялся за Димкой с багром, а тот убегал, хохоча, но, видно, споткнулся, упал, и поймал его поселенец. Не пожалел. «Откуда возьмется жалость у мужика, прошедшего зону? Да и кто ему Димка? Достал, вот и получил», — говорили поселковые.

До Гошки с Анной эти слухи дошли скоро. Их соседская старуха принесла, добавив:

— Еще про ту бабу говорят, какая у вас ошивалась и с Гошкой по рекам каталась. Что эта стерва тоже не сидела сложа руки и помогала с Димкой расправиться. Ить и она бегала за им с дрыном, аж по мосту его гоняла как зайца. А тем дрыном, ежли по башке, так убить, что плюнуть, можно без труда.

Георгий, услышав сказанное, помрачнел, задумался. Он как никто другой понимал, что к таким же вот выводам о смерти Димки может прийти милиция и прокуратура.

«Если б у них головенка имелась, а то ведь «парашу» на плечах таскают. А в ней что доброго сыщут? Надо мне послать их к Егору. Пусть он им повторит, что мне говорил. Может, тряхнут кодлу? Расколят. Не может быть, чтоб они не знали ничего. Да и тех двух «метелок» потрясти. Если я смолчу, возьмут самого за жопу, как последнего фраера, и докажи потом, что не мочил потроха! Если по поселку поползли слухи, жди, что скоро мусора с наручниками объявятся. Им лишь бы дело закрыть, чтоб «висячки» не было», — собирается Гоша в милицию и только взялся за ручку двери, та распахнулась настежь.

В дом вихрем влетела Ольга, чуть не сшибла поселенца с ног:

— Привет, козлик! А вот и я возникла! — чмокнула в щеку звонко. — Чего хмурый? Иль опять кто-то за яйцы поймал на речке?

— Ага, угадала! Димка Шинкарев всплыл.

— Слава Богу, сыскался!

— Мертвый! Всплыл то из-под твоего моста. Поселковые на нас с тобой указывают, мол, свои не трогали, а вот чужие били, гоняли, грозили голову свернуть, вот и утопили пацана! — чернело лицо Гоши.

— Когда его нашли?

— Сегодня, рано утром, так поселковые тарахтят. Хочу к Стасу сходить, у меня есть что ему сказать! — хмурился поселенец.

— У меня тоже есть что тебе сказать!

— Валяй! Уж заодно сри на душу!

— Я замуж выхожу, слышь, Гошка!

— Да что ты! Олька, лярва, как это здорово! Он хоть путний мужик? — перестал кружить бабу, опустил на пол, позвал из сарая Анну, — пыли домой скорей! Ольга приехала. Я чуть позже сам в сарае уберу!

— Замуж! Девочка ты наша! Скоро тож семейной сделаешься? Кто он?

— В Питере жить будешь?

— Он мне ключи отдавал от квартиры и сотовый телефон подарил. Сегодня позвоню ему вечером, скажу, что добралась хорошо. Завтра поеду в Октябрьский, повезу заявление об увольнении.

— Назаров с ума сойдет!

— Теперь уж поздно. Обидел он меня. Все, что было к нему, отгорело.

— И правильно! Зачем тебе плесень?

— Вот круто завязалось! Все в Питер сорвемся из этой глуши! — радовалась Анна.

— Погодите, девки! Мне вон прищемили хвост. Теперь пока разберутся со жмуром, могут и нас приморить.

— А мы при чем? — удивилась Ольга.

— Это нам ведомо, но не легавым!

— Не ходи ты к ним! Пусть сами ищут, не оправдывайся, коль не виноват! — удержала Гошку Анна. Тот послушался.

Через час в дверь постучали оперативники и велели поселенцу срочно прийти в милицию к следователю. Поселенец не заставил себя ждать. Он мигом оделся и через пяток минут вошел к следователю.

— Что ж ты отмочил, барбос? Убил мальчишку и спокойно живешь, вроде на тебе вины нет? Думал, надежно упрятал? А он всплыл!

— Никого я не убивал! Зачем мне этот засранец?

— Ну, так ты грозил ему!

— И что с того? Мне весь поселок грозил, и я брехался. Было, тыздились, махались круто, а все же живые! С чего на меня наезд? За свои подлянки получал он по соплям пару раз, но большего не заслужил. Да и не стал бы с «зеленью» разборку устраивать. У меня воля уже в руках вот-вот будет! А вот с лесником Егором вам стоило бы встретиться и поговорить о Димке. Может, сыщете, кто грохнул пацана, покуда виноватые не смылись из поселка.

— Ты это о ком?

— О его кодле! Она его завалила!

— Гоша, кому мозги сушишь? Эти ребята с ним с самого раннего детства дружили. Не разлучались никогда. Им не делить, ни ссориться не из-за чего.

— Девки были с ними! — прервал Гоша.

— Какие девки? При чем здесь они?

— Напились они там, подрались меж собой!

— Кто?

— Пацаны! Потом Димку волоком тащили в лодку.

— Почему раньше не сказал? Только теперь придумал? Хочешь мальчишек вместо себя подставить? — следователь неожиданно поддел под подбородок и стал бить ногами упавшего поселенца.

Корнеев не помнил, как оказался в камере. Он стучал в двери, звал оперативников, Стаса, но никто не подошел, не стал слушать человека.

Поселенец сидел на холодном бетонном полу. От бессилия сжимал кулаки.

— Будьте прокляты, мусора поганые! Чтоб вы сдохли все до единой падлы! Чтоб вас самих на зоне сявки запетушили! — орал мужик на всю камеру.

Из коридора не доносилось ни звука. Вокруг могильная, звенящая тишина. Ни одного голоса, ни одного звука не проникло в камеру.

Сколько Гошка пробыл в ней, он не знал. Ему в окошко просунули кусок хлеба и кружку воды. Охранник тут же ушел, закрыв Корнеева на все замки.

Поселенец не знал и не мог видеть, что творилось вокруг.

Совсем неподалеку от милиции, в морге, собралась вся милиция и прокуратура. Все они окружили стол, на котором лежал труп Димки Шинкарева. Вплотную прижался к столу старший Шинкарев и смотрел на сына.

— Павел Павлович, присядьте к окну. Мне надо установить причину смерти, — попросил патологоанатом, вооружившись лупой, микроскопом, скальпелем, придвинув к себе банки с какими-то растворами, журнал и стал внимательно изучать труп, сантиметр за сантиметром.

— Голова рассечена стеклянной бутылкой, — говорил тихо.

— Пивной, конечно, — дополнил криминалист. — Вот эти пятна от ударов, полученных еще при жизни. Вот и на боках они, и на голове, на шее и на лице.

— Не один тут вламывал! Кодла расстаралась, — говорил криминалист.

— А вот и ножевые ранения. Три разных лезвия. Тут даже перочинный был в ходу.

— Пацаны, его кодла. Надо брать, пока не поздно! — спохватился следователь.

— Куда мылишься, чмо?

— Держи вот этого!

— Пакуй всех в машину! — спешили опера, заталкивали ребят в тесный кузов.

Очень быстро их привезли в милицию, разбросали по камерам, а оперативники доставили в отдел двух учительниц, приехавших в поселок по приглашению отдела образования.

Еще по дороге в милицию обе девицы возмущались дремучестью местных органов и грозили, что покинут глухомань, как только выйдут из милиции.

— Вы хотя бы подумали об учительском авторитете! Разве мыслимо вести нас через весь поселок, на виду у всех жителей, учеников? Вам плевать, а нам после такого входить в класс, работать с детьми! Вы потом будете извиняться перед нами, но ученики этого не услышат.

— Имейте в виду, сегодняшним поступком вы выкопали под Рогачева большую яму! И не только под него! Под всех!

Оперативники не реагировали. Они вели девок молча. Доставив их в кабинет к следователю, тихо вышли и вздохнули за дверью:

— Уф-ф, черт! Еле сдержался, чтоб не вломить стерве по соплям. Пусть бы умылась своим дерьмом! Еще нас быдлом назвала!

— Обе суки отпетые! Та, которую я вел, вовсе матом крыла. Вот тебе и учителя! — расхохотались оперативники.

В милиции допоздна горел свет. Во всех кабинетах шла напряженная работа.

Даже без заключения судмедэксперта было понятно, что Димка Шинкарев умер не своей смертью, что и подтверждал осмотр внешних и внутренних органов.

— Смотрите, даже шило применялось!

— Да уж! Мочили злобно, жестоко! — согласился эксперт с патологоанатомом, указав на запекшуюся кровь на внутренних органах.

— Всей бандой метелили, озверело топтались по пацану. Но за что так яростно? — недоумевали оба.

— Колись сам, пока я тебе не помог открыть пасть! Тогда не так взвоешь! — подошел следователь к самому старшему из ребят.

— Не убивали мы его! — канючил тот.

Следователь не выдержал, влепил пощечину. Пацан напрягся, умолк.

— За что убили? — повторил вопрос следователь и снова подошел вплотную.

— Не трогали его!

От удара в зубы кулаком пацан взвыл от боли. Прикрыл рот рукой.

— За что?! — заорал следователь, свирепея.

Следующий удар пришелся в переносицу. Перед

глазами пацана вспыхнула яркая радуга.

— За что?

Мальчишка потерял сознание.

— Слабак! Ребята, унесите этого, следующего ведите! — скомандовал следователь оперативникам.

Бледный долговязый, худой мальчишка дрожал осиновым листом. Он видел того, первого, которого мешком бросили в камеру. Этот очень боялся боли. Он еще совсем недавно был низкорослым, а за полгода вдруг вымахал в настоящего дядьку, но не успел свыкнуться сам с собой. И хотя внешне стал похож на парня, в душе так и остался визгливым, беспомощным и слабым.

— За что убили Дмитрия? — услышал совсем рядом.

— Я не убивал!

— А кто? — подскочил следователь.

— Другие…

— Кто они? Давай, назови имена, фамилии!

Пацан молчал.

— Тебе помочь вспомнить? — тряхнул слегка.

Мальчишка понял, если будет молчать, его измесят в котлету как предыдущего.

— Я с девками был, а остальные мочили Шмыря, — сказал заикаясь.

— За что убили? — сел за протокол следователь.

— Из-за «метелок»! Димон достал всех. Стал клеиться в наглую к ним. Ну, а они еще не готовы были, не окосели. Надо было добавить, а он полез к трусам. «Метелка» ему в рожу сунула. Кореш завалил и стал с нее барахло рвать в клочья. Хотел в Питер мужиком возникнуть, но «метелка» с ним отказалась трахнуться, и на групповуху не уломали. А Димону по хрену, решил силой взять. Тут пацаны взъелись, почему первым полез? Такого уговора не было. Наподдали слегка, успокоить хотели. А он в «бутылку» попер в натуре. Наехал на корешей. Ему покруче вмазали. Вроде перестал наезжать. Ну, добавили мы, Димон отвалил и уснул. Мы с девками кувыркались, как хотели, по очереди оттянулись. Тут Шинкарев проснулся, увидел, что его опередили, полез махаться. Вот тут круто завязалось. Достал он всех нас и девок. Пацаны велели мне отвести «метелок» чуть подальше. Я сделал, как просили.

— А что дальше?

— Ничего! Я нарисовался, когда Димон был жмуром. Не знаю, кто уделал, но ни я и ни девки. После всего сбросили его в лодку, пацаны сами со жмуром справились. Я девок проводил и сам домой пошел. Кореши мне сказали, что Димона ночью сунули под корягу, под мост. И если он вдруг всплывет или его найдут, чтоб на Гошку «стрелки перевели», а мы отмажемся.

— Ваши девки знали, что Димка убит?

— Не-ет! Им вякнули, что он вырубился от водки. Успокоили его, чтоб не мешал всем. А им плевать на Димку было. Они и не глянули на него. Ох, и рассвирепел за это кореш! Одной в морду насовал, а она все равно не поддалась ему. Вякнула, что не хочет развращать малолетку.

Допросы длились всю ночь. Пацаны и девки признались в убийстве Димки Шинкарева.

Утром Стас Рогачев пришел на работу немного позднее. Когда следователь доложил ему о результате допросов, Стас достал из сейфа заранее подготовленные документы Гошки и, отдав следователю, попросил:

— Передай их ему сам. Сумел задержать, теперь освободи! Пусть уезжает от нас навсегда. Мне стыдно, поверишь, смотреть ему в глаза. Я знал, что он не виноват. Не мог убить мальчишку. Его убийц мы вырастили у себя, здесь, на воле! За что, возможно, не раз поплатимся, — Рогачев набрал номер телефона старшего Шинкарева и попросил его прийти в милицию. — Услышите результаты допросов! Нет, ни поселенец, ни чужие, а друзья вашего сына виновны в смерти Дмитрия. Я зачитаю вам их показания! — пообещал Стас.

В это время оперативники вывели из камеры Георгия Корнеева. Следователь отдал ему документы, похлопал по плечу, сказал:

— Прости, Гош! Ты не виноват. Я погорячился. Сам знаешь, работа у меня собачья! Считай, что я малость перебрал. Слышь? Ну, а по пьянке чего не бывает?

— Иди ты на хер! — трясло Гошу.

— Слушай, быдло, если с тобой звенят по-человечески, чего тут щеришься? Иль мне добавить тебе? С какой сырости хвост распустил? Устал дышать нормально, козел? Забирай свои ксивы и отваливай отсюда, чтоб никогда здесь не увиделись!

Гошка вырвал документы, пошел вниз по ступеням. Оглянулся назад на секунду.

— Пшел вон, пропадлина! Мне не попался, другой заграбастает тебя! — крикнул вслед следователь.

— Чтоб вы сдохли, мусора проклятые! Волчья стая! Да разве вы люди? Зверье! — ступил во двор и, пройдя его торопливо, пошел домой без оглядки, не здороваясь ни с кем.

Его кто-то окликнул. Человек лишь ускорил шаги. Он возненавидел поселок и его жителей. Вот мелькнуло лицо старшего Шинкарева, тот спешил в милицию. Лицо черное, глаза запали. Еще бы! Всю ночь просидел возле сына, похоронив с ним все свои надежды и мечты. Он поклялся мертвому отомстить за смерть, потому что своя жизнь перестала быть нужной.

Павел Павлович тяжело поднялся по ступеням. Плохо соображая, вошел в кабинет начальника милиции. Кроме Стаса, здесь были еще какие-то мужики. Они о чем-то говорили.

— Присядьте! — предложил Рогачев Шинкареву, указав на стул рядом.

Но Павел Павлович словно не услышал, продолжал стоять.

— В ходе следственного дознания нами установлено, что виновниками в гибели Вашего сына явились его друзья. Пятеро ребят, жителей нашего поселка, которые вместе с Дмитрием поехали на реку, пригласив с собой двух девиц. Там они распивали спиртное, после чего Дмитрий Шинкарев стал приставать к девушке. Получив отказ, ударил ее и оскорбил. Его друзья попытались успокоить, но он набросился на них с кулаками. Завязалась драка, в которой Дмитрий был убит. Уже мертвого его привезли в поселок и сунули под мостом, под корягу, — выдохнул Стас и глянул на Шинкарева.

Тот слушал и не слышал. Его трясло от горя, а тут еще Рогачев поливает грязью мертвого сына.

— Все виновные, конечно, будут наказаны, — услышал человек как извинение.

— Но Димка сам виноват, если честно. В наше время брать женщину силой, да еще кидаться из-за нее с кулаками на своих друзей — это дико! Он вообще

был несдержанным, непредсказуемым человеком Многих в поселке обидел беспричинно. Надо было держать его в руках с малолетства. Теперь уж ничего не исправить. Может, даже к лучшему, что его не стало…

Выстрел грянул неожиданно. Стас, пошатнувшись, упал. Сотрудники райотдела не успели сообразить ничего, оглянувшись, увидели дымок из дула пистолета в руках Шинкарева. Павел Павлович тут же направил его в висок, выстрелил, упал рядом со Стасом.

— Сдвинулся! Крыша поехала у мужика! — обронил следователь.

— А при чем Стас? За что его убил?

— За сына! Мы могли предотвратить, но все боялись Шинкарева и главной помехой каждому был Стас! — впервые честно признал Петр Бойко.

— Шинкарев всю милицию перестрелял и сам застрелился! — понеслось по поселку.

Гошка, услышав, не удивился. Он как никто другой знал, что в любой стае выживают сильнейшие…

В день похорон Рогачева Гоша с Анной и Ольгой улетали в Петропавловск. Корнеев сам погрузил багаж в самолет, помог жене занять место поудобнее, затем вышел за Ольгой. Та, стоя на трапе, кричала в сотовый телефон:

— Толик, вылетаю! Встречай! Я очень соскучилась по тебе! Наверное, снова спаслась от смерти, не попав под горячую лапу мстителя. А раз жива — твоя навсегда! Ты любишь? Спасибо! Для этого стоило выжить! Встречай!

Анна, выглянув в иллюминатор, смахнула со щеки слезу. И только пограничник, глянувший в документы Гошки, спросил удивленно:

— Сегодня Рогачева хоронят. Ты не будешь его провожать?

Нет! Я был для него постоянной подставой, которой всегда затыкают любую беду. Устал приноравливаться к стае и жить тем зайцем, на которого охотились все!

Ох, и поломали головы в райотделе милиции Усть-Большерецка, узнав, что в их район направляют на поселение Гошу Корнеева на целых пять лет.

— Кому моча в голову стукнула, что решили подбросить нам этого сукиного сына? Все равно, что самого черта за пазуху сунут! Да разве мыслимо такого недоноска сюда направить? Он половину жизни в зонах провел. От Мурманска до нашей Камчатки! Даже в Магадане отбывал! Поверишь, с Курил сбежал, с самого Итурупа! Теперь к нам подкинут этого козла! С ним сам черт не сладит, — нервничал начальник милиции Станислав Рогачев, делясь своими соображениями с заместителем Петром Бойко.

— А ты откуда знаешь этого Гошу? Кто он вообще? — прищурился Петр хитровато.

— Он в Тиличиках отбывал и смылся оттуда в бега. Сумел в самолет забраться.

— Как? Без документов? — подавился Бойко дымом сигареты.

— Самолет грузовым был. Вот и прикинулся грузчиком. Помог с десяток мешков забросить и сам за ними спрятался. Ребята-пилоты и не глянули. В Петропавловск спешили вернуться к вечеру. Гоше это на руку. Представь такую удачу. Из зоны враз на волю! Да еще в Питер! Сыщи его там! Но фортуна подвела: пока грузились, летели, испортилась погода, и экипажу приказали сделать посадку у нас. В Тиличикской зоне уже хватились и смекнули все. Поиски в зоне и поселке ничего не дали. Вот тут и позвонили в аэропорт, потом по всем райотделам. Ну, летчикам назвали причину посадки погоду, но едва они приземлились, мы тут как тут, навстречу им с распахнутым «воронком». Пилоты, увидев такой радушный прием, из своей машины на ходу чуть не выскочили, понесли на нас. Ну, мы их успокоили, мол, не вы нам нужны. И вместе вошли в самолет, оставив внизу на всякий случай возле машины двух оперативников. Тиличикский начальник зоны предупредил, что Гоша непредсказуем и, как каждый сукин сын, может оказаться вооруженным.

— Вот это да! Ни хрена себе! — невольно вырвалось у Бойко.

— Короче, вошли в самолет, весь груз перевернули, а Гоши нет нигде. Уже хотели сообщить в Тиличики, что на борту пусто. Да тут пилота по малой нужде прижало. Он — в сортир, а там закрыто. Причем изнутри. Сколько ни дергали ручку, не открывалась дверь. Тогда поняли, что там Гоша окопался. Стали требовать открыть двери. А он всех послал, мол, не открою, и все на том. Везите в Питер. Больше он с нами не желал разговаривать. Уж как его уговаривали, отмалчивался. Ну, здесь пилоту невмоготу терпеть стало. Отошел он на шаг, да как подскочил к двери, надавил плечом, она так и распахнулась настежь. Мы Гошу за грудки выволокли из туалета. Заломили ему клешни так, что взвыл гнус, и выкинули из самолета прямо в «воронок». Пинками вбили гада. Ох, и материл он нас. Так кучеряво никто не брызгал на милицию, как тот недоносок.

— Давно это было? — перебил Бойко.

— Лет пять назад.

— А что, кроме Гоши, никто не пытался бежать из Тиличиков?

— Сколько хочешь! На судах, лодках, даже на нартах, оленьих упряжках, но никто не додумался бежать на самолете. Гоша был первым.

— Куда бы он делся в Петропавловске? Там его без документов вмиг схватил бы пограничный патруль. Быстро выбили б из него, кто он такой и откуда взялся?

— Не переоценивай. Гоша, конечно, не бежал вслепую. Где-то его ждали. Понятно, не с пустыми руками. У них повсюду есть свои корефаны, тем более в Питере, — вздохнул Рогачев.

— А кто он есть этот Гоша?

— Вор и фартует давно. Из-за него, знаешь, сколько наших мужиков выкинули с работы? А скольких понизили в звании? А главное — убивал Корнеев наших ребят. Да что там базарить! Вот получим его уголовное дело, там — обо всем. Начальник Тиличикской зоны сам себе не верит от счастья, что избавился от Гоши и теперь доработает до пенсии. Мне советовал не спускать глаз с козла! — сморщился Рогачев.

— Куда ж его устроим? Ведь и жилье, и работу ему теперь подай. А что он умеет? — поскреб в задумчивости затылок Петр и добавил, — надо глянуть на него. Может, что-то слепим? Ну, коли не получится, отправим обратно в зону. Он это тоже должен понять.

А через три дня Гошу Корнеева доставил из Тили- чик в Усть-Большерецк почтовый самолет.

Скинув мешки с газетами и журналами, письма и посылки, командир экипажа спрыгнул вниз, подошел к Рогачеву.

— Стас, забери к себе отморозка. Привезли какого-то идиота. Велели его тебе с рук на руки передать. Для чего он, ума не приложу. Вот его бумаги. Забирай вместе с ним, — махнул штурману.

Тот оглянулся и пропустил к двери серого мужика с красным лицом, седыми волосами. Он запахивал телогрейку, но холодный ветер снова раздувал, шарил за пазухой. Человек глянул вперед, увидел милицию, встречавшую его, и с тоской оглянулся на самолет.

— Иди, не мешкай! Нам вылетать пора! — услышал слова штурмана и сошел по трапу прямо к двоим оперативникам, терпеливо ожидавшим внизу.

Гоша встал напротив, покорно опустил голову, ждал, когда ему нацепят браслетки, но ни у кого не увидев наручников, опустил руки в карманы, влез в машину, отметив молча, что и здесь нет решеток.

Конечно, Гоша приметил, его прибытие поперек горла милиции. Да и ему менты — не в радость, но как бы там ни было, приходится терпеть друг друга. На сколько хватит этого терпения, не знал никто.

Гоша смотрел на дорогу из аэропорта, ведущую в поселок, и все думал, куда его отвезут менты: в милицию или сразу в какую-нибудь хибару, где предстоит прожить пять лет полуволн, а потом… Но до этого «потом» сколько придется промучиться? А может, повезет? Гоша увидел реку, и шальная мысль о побеге снова обожгла душу. Человек глянул на встречавших его ментов, они тихо переговаривались о чем-то своем.

Вскоре машина затормозила у здания милиции.

— Выходи! — открыл дверцу перед Корнеевым оперативник и побрел следом за Гошей. Тот шел спотыкаясь.

— Давайте его ко мне, поговорим, а уж потом отвезете определяться, — предложил Рогачев, пропустив Гошу вперед.

Недавний зэк неуверенно переступил порог кабинета, огляделся по сторонам.

— Давайте сюда, — указал Станислав на стул напротив. — Вы имеете представление о поселении? — спросил Гошу.

Тот отрицательно качнул головой.

— Что умеете делать?

— Фартовать, — ответил, не сморгнув.

— Я спрашиваю о рабочих профессиях. Ну, куда мне вас приткнуть, чтоб сами себе на жизнь зарабатывали? — спросил Рогачев.

— А черт меня знает. Я много чего умею, но о том лучше смолчу. Вы меня отпустите — без куска хлеба не останусь. Еще и вам навар принесу.

— Вот уж и не знал, что кормильца получили. Надо ж как повезло! — рассмеялся Рогачев и сказал, посерьезнев: — С прошлым завязать придется. Навсегда. Здесь никто не ворует друг у друга. С самого начала так повелось. Даже дома не закрывают. Если украдете, а в поселке все друг друга знают, подозревать будут только Вас, больше некого. И если мы не успеем, убьют за воровство. Если живым отнимем — в зону вернем. Заранее давайте договоримся: вдруг не сможете сдержаться от воровства, скажите сразу. Тогда первым же рейсом возвращаем в Тиличики, чтобы время не тянуть. Завтра два рейса ожидаем, на любом отправлю Вас.

— Самому добровольно на зону вернуться? Или я похож на отморозка? — удивился Гоша.

— Тогда выбора нет, придется забыть о воровстве!

— А как дышать? Вот я должен где-то жить, что- то жрать. Где «бабки» возьму на все? — уставился Гоша на Рогачева.

— Насчет жилья и еды все устроим. Жить станете в комнате, вернее, в квартире. Конечно, не ахти что, но на первый случай сгодится. Посмотрим, как себя проявите, а уж потом определимся окончательно. Договорились?

— О чем? Вы меня определите, а уж потом спрашивайте! — прислушался к урчавшему животу. Оно и не мудрено, ведь завтракал в зоне в семь утра. Теперь уж на вторую половину дня давно перевалило, а в кабинете начальника милиции жратвой и не пахло, лишь пепельница с окурками на столе.

— Вы получили в зоне расчет? — спросил Рогачев.

— Да разве то «бабки»? Пыль единая. С таким наваром ни в кабак, ни к бабам не нарисуешься!

— О кабаках забыть придется. Нет у нас в поселке ресторанов. Ни одного. Единственная на всех столовая. Дело в том, что одиночек у нас мало, да и те предпочитают готовить дома. Семейным и вовсе не до ресторанов. Все работают, копейка каждому дается трудно. Пропивать никто не хочет.

— А если готовить не умею, как быть?

— Научитесь. Невелика мудрость, — успокоил Рогачев поселенца. Сказал, что Гоша до весны будет работать водовозом. Помимо оклада, в частном секторе станет получать за подвоз воды наличными. Пусть небольшие деньги, но на еду хватит. Весной, когда вода пойдет по трубам во все дома, Гоше предложат другую работу. Ну, а пока надо прижиться, оглядеться. Трех дней хватит на все и про все, а дальше надо выходить на работу.

— А где моя хаза? — спросил поселенец.

Уже через полчаса Гоша сидел в своей квартире. Другой человек, может быть, обиделся бы, но не Гоша. Когда оперативник подвел его к бараку, разделенному на три квартиры, Корнеев вмиг ожил:

— Знать, ни один дышать стану, — вошел в дверь, указанную оперативником, и оказался в коридоре.

Тут и дрова сложены аккуратно, и дверь в квартиру оббита войлоком. Открыл ее, шагнул в прихожую, служившую и кухней. Небольшая она, но здесь разместились печка и лавка для ведер с водой, умывальник и стол, шкафчик для посуды.

Гоша прошел в комнату. Старая железная кровать с жидким матрацем и подушкой накрыта выцветшим ватным одеялом. Рядом одинокая табуретка, стол у окна, на стене несколько вешалок мотались на гвоздях. Зато на подоконнике кружки и стаканы, пепельница и чайник.

— Ну, что? Огляделся? — послышался от двери голос оперативника.

— А где хозяйка? — озирался Гоша.

— Чего? Ты уже про бабу вспомнил?

— Я и не забывал об них! — озорно сверкнул глазами новый поселенец.

— Только с зоны соскочил, не жравший, а уже про бабу спрашивает. Ты хоть в себя приди! Не то забудешь, что с нею делать надо, — усмехнулся оперативник, протянув Гоше сумку. В ней лежала жареная рыба, с десяток вареных картошек, пачка чая, кулек сахара, буханка хлеба. — Этого тебе на сегодня хватит. Завтра что-нибудь придумаем. Пошли, покажу тебе, где воду брать, ну, и туалет заодно.

Кстати, там дрова твои, мы с ребятами вчера привезли. Уже готовые, только перенести их нужно в коридор, пока снегом не занесло.

Гоша вместе с оперативником вышел за порог. Тот показал ему колодец и добавил:

— Если на мозоли никому давить не будешь, спокойно станешь жить. Людишки наши, поселковые, все на материк смотрят. Только в этом году больше тридцати семей уехало, вернулись в свои родные места: кто — на Украину, кто — в Белоруссию. Ну, а мы всюду дома. Мне еще до пенсии восемь лет тут служить. Глядишь, и ты через годок получишь хорошую квартиру с отоплением, водой, туалетом.

— А на хрена она мне? — изумился Гоша.

— Жить будешь по-человечески.

— Мне на пять лет и эта сгодится. Зачем голову лишними заботами грузить?

— Э-э, не скажи, Гоша! Человек свое надумает, а судьба ему другое подставит. Так часто случалось здесь, на Северах. И ты заранее не загадывай! Никто не может свою судьбу наперед узнать, — загадочно улыбнулся оперативник Владимир.

Гоше о многом хотелось расспросить человека, но тот глянул на часы, заспешил уйти, оставив поселенца один на один с самим собой.

Человек не спеша вернулся в свою квартиру. Затопил печку, поставил чайник и решил умыться. Только снял рубашку, услышал шаги за стенкой, понял: кто-то из соседей вернулся с работы.

Вскоре Гоша услышал кошачье мяуканье и женский голос:

— Муська, отвяжись! Я сама еще ни хрена не жрала. Успеешь налопаться, потерпи.

Вскоре за стенкой послышался звон тарелок, ложек. Вот баба села к столу, отодвинув стул.

И Гоша сказал:

— Мадам, может, нам стоит познакомиться?

Он тут же услышал, как упала на пол, коротко звякнув, ложка или вилка, а испуганный женский голос спросил:

— Ты кто? Где ты? Откуда взялся, черт тебя подери?

— Я — сосед! Совсем рядом живу, за стенкой.

— Фу-у, а я думала, что нечистый объявился у меня! Ну, разве можно так пугать людей? — упрекнула соседка.

— Я не со зла! Только вот вздумал познакомиться, все ж рядом жить станем, бок о бок. Не грех бы друг дружку по имени звать, — подбирал приличные слова Гоша.

В ответ услышал:

— А Вас как зовут?

— Меня? Гнида! — выпалил лагерную кликуху, ставшую за долгие годы роднее имени, но, вспомнив, что он не на зоне и не с зэком базарит, тут же сказал имя, — Гошей зовут, Георгий, значит. А Вас как?

— Марина, — сказала тихо, неуверенно.

— Красивое имя! — нашелся сосед.

— А Вы кто? Откуда приехали к нам?

— Из Тиличик, — ответил, не подумав.

— Так путина давно закончилась.

— Я — не рыбак! Из зоны вышел, сюда на поселение определили.

— О, Господи! Только этого нам не хватало, — донеслось испуганное. Соседка замолчала. Ее больше ничего не интересовало. На Гошины вопросы она больше не отвечала, а вскоре и вовсе куда-то ушла, оборвав короткое знакомство.

«Ну, и хрен с тобой!» — подумал Гоша вслед ей. И только сел к столу поужинать, услышал шумок с другой стороны. Поселенец уже не хотел знакомиться, он жадно ел рыбу. Тут же пожалел, что быстро она закончилась. Зато чая в избытке, пей, сколько хочешь. Гоша растягивал удовольствие и слушал, как сосед с другой стороны готовит себе ужин.

Поселенец сразу понял, что этот сосед — пожилой мужик, холостяк, работает где-то на чистой должности, любит выпить. Тот и впрямь тяжело шаркал ногами по полу, это и выдало его возраст. Сам с собою разговаривал, — такое случается лишь от долгого одиночества. Вернувшись домой, он немного поработал на печатающей машинке, отпивая по глотку из бутылки. Потом он что-то ел из консервных банок, а к ночи, когда за окном совсем стемнело, запел. Поначалу тихо и невнятно, а потом, совсем согревшись, забылся и запел про «Ванино-порт», любимую песню всех зэков Севера.

Гоша, не выдержав, стал подпевать вначале еле слышно, потом в полный голос.

Вскоре сосед умолк и спросил самого себя:

— И кто тут завелся? Ведь я один, но точно слышал другого. Кто-то подвыл. Нет, не померещилось! Вот хренатень! Рядом никого, а скулили вдвоем. Ладно, только подтянул, не потребовал сто граммов! Во, будет хохма: с чертом на брудершафт пить стану! Не-е, пора завязывать, коли глюки начались, — отодвинул бутылку, но не выдержал, — эту прикончу и завяжу! Эй ты, подпевала, вылезай! Давай бухнем!

— Сейчас, — отозвался Гоша за стеной.

— Чего? Так ты и вправду здесь? Не примерещился? — протрезвел сосед.

— Ты двери мне открой. Я тут, за стенкой. В соседстве приморился, — проскулил Гоша, которого припекло одиночество.

— Входи! — открыл сосед дверь нараспашку и, протянув широкую крепкую ладонь, представился коротко, — Игорь!

— А я не только тебя наполохал, но и ту соседку, что слева живет, с другого бока. Она, как узнала, откуда я здесь взялся, мигом с хаты убежала со страха. До сих пор не возникает, — хохотнул Гоша, добавив,— сюда меня прямо с зоны на отдельном самолете доставили. Вот так-то! Двое мусоров шестерили всю дорогу, чтоб ничего не приключилось. Ссали, что соскочу с высоты, не дождавшись приземления. Но хрен им в зубы, подлым легавым! Такие как я раз в тыщу лет в свет появляются. Не резон раньше времени гробиться. Оно и вывалиться было некуда: внизу снег, тундра и колотун волчий, — а я кайф уважаю, — умолк Гоша, увидев бутылку на столе.

— Ну, меня ты не достал. Подумал поначалу, будто радио заработало, но вспомнил вовремя, что эту песню там не включат. Про соседство не подумал, твоя комната давно пустовала. А вот соседка у тебя — говно. Я с нею даже не здороваюсь. Она — замужняя, дитя имеет. Ох, и горластый, ночами напролет орет. Я раньше в твоей квартире жил, из-за ребенка сбежал сюда. Спать не давал. Раньше та Маринка вместе с мужем в райкоме комсомола работала. Там они познакомились. Теперь их в отдел соцобеспечения перекинули. Короче, им не хуже и нынче, но как были говном, так и остались такими. Будь путевыми, им давно нормальную квартиру дали бы. Да они и здесь со всеми перегрызлись. Скандальные сволочи, сколько соседей выжили! И ты не выдержишь!

— Мне деваться некуда. Разве только обратно в зону? Но кому охота? — отмахнулся поселенец, глянув на бутылку водки, стоявшую на столе.

— А ты сюда, как понимаю, на поселение? Надолго ли? — спросил Игорь.

— На пять лет. Уже и работу подобрали. Для начала водовозом, на лето обещали другую «пахоту» сыскать.

— Значит, ассенизатором, — хмыкнул Игорь Бондарев. — Из своих никого не уговорили. Хоть и зарплата там хорошая, а в поселке полно безработных, на это место у тебя не будет конкурентов.

— И меня не сфалуют! Я — не лидер, чтоб за всеми говно чистить!

— Ты тоже из гордых? Тогда валяй в зону! Нынче любому делу рады, лишь бы оно оплачивалось.

— А почему в говночисты не идут?

— Алкашей посылали из вытрезвителя. Те пару сортиров почистят, им заплатят. Они как наберутся, из туалетов на носилках вытаскивали менты. Оно и понятно, там без водки нельзя, задохнуться можно насмерть. Потому платят хорошо, что для здоровья работа вредная. Пока зима стоит — терпеть можно, зато летом спасения нет. Вот и отлавливают первого провинившегося. После такого алкаши не то про водку, о квасе забывают, — нарезал хлеб Бондарев и, положив его на стол, предложил, — давай выпьем, Гоша, чтоб не застрять нам в чужом гальюне. А свой мы как-нибудь почистим по очереди. Ведь сами пользуемся. Теперь и ты подключишься.

— А те наши соседи чистят за собой? — спросил Гоша.

— То как же? И меня заставили, хотя я им не пользуюсь неделями. Ну, да все равно достали! — налил в стаканы по половине и, взяв свой, предложил: — За знакомство!