Дикий Восток. 1910. Часть 1

Глава 7

ОмскЪ, 6 сентября 1910

Как и предполагал Хворостинин, устье буквально усеивали лодки, небольшие пароходы, баржи, мостки и прочий речной такелаж. Течение в Омке оставалось, как всегда, неслабым, поэтому Артёму ну совершенно не оставалось времени разглядывать окрестности. Когда прошли под железным мостом, напарник, первым увидев сторожку лодочника, махнул рукой, показывая Тёме, куда швартоваться.

Договорившись с лодочником сразу на месяц пригляда за полтину и сдав ему на хранение вёсла, друзья поднялись вверх по берегу и вскоре уже стояли, удивляясь, на том месте, где через век будет Театральная площадь. На месте памятника Ленину — церковь. Вместо «трамплина» Музыкального театра — одноэтажные рубленые дома. И лишь здание городской Думы позволяло ориентироваться почти безошибочно.

— Чёрт возьми! — Артём не смог сдержаться. — Вот попали, так попали…

По единственному низкому, нависающему над самой водой железному мосту через Омку тянулись конные подводы с почти деревенскими грузами: мешками, сеном, соломой. Асфальт отсутствовал. Везде. Совсем… Множество телеграфных столбов расчерчивали небо на нотный стан проводами — такие вот памятники прогрессу и свидетели цивилизации.

Первое впечатление от родного города у друзей вышло не особенно восторженным. Даже центральная часть Омска обликом своим больше всего напоминала сибирское село или скромный райцентр восьмидесятых-девяностых годов. Та же чахлая растительность, те же широченные улицы, перекрестки и площади, с зеленеющей травой по окраинам и разбитой копытами и колесами, изрядно загаженной лошадиными «яблоками» и коровьими лепехами, голой, желтоватой от песка и глины землей.

«Главпочтамт» начала двадцатого до боли и двоения в глазах напоминал деревенские аналоги конца века. Бревенчатый, скромный, с тяжелыми рамами решетчатых окон и зеленой, крытой железом, кровлей.

Несколько замощенных серым булыжником главных улиц, величественные храмы и прочие красоты в целом никак не отменяли этого впечатления о сугубой провинциальности и деревенской захолустности города. Впрочем, ни Славку, ни Артема это не смущало. Точнее, в ряду иных вопросов и проблем эта была наименее острая и напрягающая.

В лучшую, по сравнению с будущим, сторону являлся солидный облик большей части домов. Богато украшенных резьбой, с высокими потолками, крепкими, не покосившимися заборами и высокими крыльцами с навесами, выходящими на тротуары и проезжую часть.

Конечно, самым разительным отличием оставался облик людей. Причем, как бедных, скромно одетых в «этнографические» рубахи, армяки, подпояски и разномастные колпаки на давно не стриженных, густо заросших волосами головах, сплошь бородатыми, дочерна загорелыми лицами, так и богатых, роскошно наряженных, сплошь в шляпах и форменных фуражках, с часто мелькающими тут и там погонами, сияющими крестами орденов и прочих наград. Все они и вели себя, и выглядели донельзя непривычно и странно даже с точки зрения опытного краеведа и историка. Что уж говорить про Артема, у которого почти непрерывно звенел в голове тревожный сигнал когнитивного диссонанса.

Из очевидных плюсов выделялось тотальное отсутствие рекламных щитов, растяжек и прочей бьющей по глазам крупной наглядной агитации. Все вывески располагались строго на зданиях и в витринах. Для всего прочего кое-где на перекрёстках имелись цилиндрические тумбы, обклеенные афишами и объявлениями.

Вторым и наиболее ценным стал воздух. Да-да. Просто воздух. После тяжелого, затоптанного и загаженного выбросами от десятков предприятий и выхлопами от десятков и сотен тысяч машин варианта девяностых годов, пусть временами и пыльный, зато напоенный речной свежестью и запахами степного разнотравья, чистый, сухой и здоровый омский воздух можно было вдыхать полной грудью едва ли не с наслаждением. И даже пригоршня дыма паровых машин и заводских печей, изредка приносимая издалека ветром, не могла испортить это ощущение.

Обилие гужевого транспорта было понятно, хоть и несколько давило на мозги. Но это, пожалуй, оставалось наименьшей из проблем адаптации. А вот тема религии и всего с ней связанного — ровно наоборот. Друзья ничего не знали ни о церковных службах, ни о распорядках и правилах, ни о праздниках и ограничениях. Да что там говорить, даже просто облик идущего навстречу по дороге священника в широкополой шляпе и темном плаще с посохом в руках вызвал у них и, особенно, у Тёмы — завзятого, упорного атеиста — оторопь и какое-то нервное неприятие.

Вяче сразу отметил реакцию друга и, здраво оценивая, насколько этот аспект важен для вживания в имеющуюся и прочно замешанную на религии реальность, сразу мысленно сделал себе пометку.

«Надо купить соответствующую литературу, изучить ее и вколотить в упрямую голову прапорщика. Только чуть позже, пока надо разрулить самые «горячие» вопросы».

— Ну что, друг Артемий, узнаёшь ли место сие? — Обратился Вяче к другу, словно Пётр Первый к Меньшикову.

— Сейчас бы пожрать чего-нибудь… И отоспаться… — только и смог сказать Тёма. Сегодняшний день его уже утомил. — Вроде, дождь намечается. А у нас плащей нет…

И в самом деле, ветер усилился и стал ощутимо холоднее. С противоположной стороны Оми на город наступала серая мгла, и солнце, замёрзнув, тускнело на глазах.

— Да, планы меняются. Надо нам не котелок с солью покупать, а жилье на ночь, а пока просто укрытие от дождя не помешало бы, — Вяче непроизвольно поёжился, — давай-ка быстренько вон туда, — он махнул рукой в сторону будущего начала проспекта Карла Маркса, где над первым этажом просторного двухэтажного бревенчатого дома красовалась широкая надпись «Кофейная Кюна».

Запах приманивал к «точке общепита» еще с улицы. Ароматы сдобы и свежей выпечки безошибочно указали направление и тянули за собой. Войдя в гостеприимно распахнутые двери, они были встречены услужливым молодцом в белых штанах и рубахе-косоворотке. Вместо пояса у него был плетеный шнур с кистями, за которым горделиво торчал большой кожаный бумажник. Гладко выскобленные румяные щеки, тонкие светлые усики. Русые волосы прилизаны на пробор.

— Рады видеть-с, господа, вот, прошу, свободный столик прямо у окна, если желаете-с.

— Господа желают. — Согласно кивнул головой Вяче, окинув быстрым взглядом просторное, светлое помещение чайной.

Уселись у окна за накрытым белоснежной скатертью столиком.

— Чего изволите-с?! — Услужливо изогнувшись, осведомился половой, готовясь принять заказ и выложив перед гостями картонки с напечатанными расценками.

Артема особо позабавили слова «Прейс-Курант» и «Минью». Это было так знакомо и понятно, и одновременно странно и почти нелепо, что он не смог сдержать усмешку.

— Вот что, … — Славка затруднился с формой обращения к прислуге и попросту не стал его никак обозначать. Глянув в меню, без долгих раздумий сделал выбор. — Нам без особых изысков, просто покушать. Подай блинов полтора десятка отдельно на тарелке. Еще стерляжьей икры и слабосоленой наилучшей вашей красной рыбы — для двоих. И чаю, само-собой, да побольше.

Им тут же без дополнительных напоминаний принесли блестящий медью и многочисленными медалями самовар и большой заварник с черным, исходящим ароматным паром, чаем. А спустя несколько минут на столе появилась горка только со сковороды пышущих жаром, щедро сдобренных маслом желтых блинов.

К ним добавилась свежая, почти без рыбного запаха, икра и тающее во рту, нежнейшего посола розовато-прозрачное, с красными прожилками вдоль бочков, филе обского муксуна. Вышло, по словам гурмана-Славки, «совершенно умосъедательно».

По залу разносились негромкие звуки незнакомого друзьям вальса. Исходили они из широкой трубы граммофона, стоящего в дальнем от них углу, прямо на стойке. Заведение явно относилось к 1 классу. Все столы в зале были заняты «чистой» публикой. Чиновниками в вицмундирах, гражданскими в сюртуках или пиджаках разных фасонов. Все они чинно пили чай, вели негромкие беседы, курили и, положительно, никуда не спешили.

— У нас сегодня положительно постный день, дружище. Хотя и вторник. Вот признаюсь тебе, как на духу — не столько есть хочется, сколько помыться с чувством, с толком, с расстановкой. Да и белье мы менять не стали. А у меня после подземного бабаха, последующего самовыкапывания и всех прочих приключений этого дня из черепа до сих пор то камни, то песок сыпется. А это не есть хорошо.

— Да, помыться — это правильная тема. Только куда мы такие нафаршированные пойдем? В баню точно нельзя — сопрут наши бабки и финита ля комедия.

— Это верно. Нам бы найти какой вариант, чтобы прямо в номере была горячая вода в ванной.

— Такое точно есть в гостинице «Россия». Она сразу за мостом в начале Любинского проспекта. Рядом с «Художкой». Но я не уверен, что нам стоит туда соваться. Если с финансами у нас порядок, то вот с прочими бумагами пока кисло. — Полушепотом, даже наклонившись к другу, чтобы исключить чужие уши, пояснил Хворостинин, — Тут везде потребуют документы для заселения. Потому я и думал прикупить котелок и прочие причиндалы и свалить обратно в «робинзоны». Но погода нас не балует. Простудимся и пиши пропало. Может, и удастся договориться… Или попробуем понадеяться на извечную русскую безалаберность в вопросах учета и полицейского контроля.

— Всегда лучше исходить из худшего сценария. Пессимист — это просто хорошо информированный человек, — скептически воспринял слова друга Артем.

Вяче задумчиво посмотрел в окно, потом провел рукой по скатерти, его взгляд почти бессмысленно блуждал по залу, пока не наткнулся на лежащую на столе свежую газету. В русских чайных было принято размещать для гостей прессу, чтобы люди могли почитать новости и задержаться в заведении подольше. На глаза Хворостинину попалось объявление о продаже бакалейных товаров конторы Беккера П.И. и почему-то зацепило. В голове начала крутиться вроде бы знакомая фамилия.

«Беккер — это чего? Ну, теннисиста сразу отметаем, не то. А что за Беккер, почему он мне кажется знакомым, давай, Вяче, не тормози, вспоминай». Он и сам не понимал, для чего так важно разобраться с этим неведомым и давно умершим к 90-м годам русским немцем, но никак не мог отцепиться от навязчивой, как попсовая мелодия, мысли. Припоминание шарахнуло, словно шаровая молния разрядом.

— Точно! Я вспомнил, — громко, на весь зал завопил Хворостинин. На них стали оглядываться, одновременно и осуждающе, и не без любопытства. Славка тут же подавился собственным криком, — Тьфу ты, как неловко вышло… — Тихо, почти неслышным шепотом продолжил он, — Тёма, слушай сюда. Беккер — это купец, — и он подсунул газету другу, тыча в объявление пальцем.

— Очень ценная информация, — ехидно прокомментировал Торопов. Прочел текст и снова поднял взгляд на друга, — И чем же этот неведомый господин так важен, что ты переполошил всю почтенную публику своими воплями?

— Смотри сюда и запоминай сразу. Я понял, как нам быть, чтобы не спалиться! Самое логичное и простое — представляться разночинцами из Омского уезда. Я назовусь Хвостовым Антоном Андриановичем, а ты пусть будешь Бекетовым Никитой Никитовичем. Мы оба из Ново-Омска, он же рабочий поселок Куломзинский, он же станция Куломзинская. Мы приказчики в бакалейной и хлебной торговой конторе Беккера Петра Ивановича. Того самого.

— Ну ты даешь, старик. Я и не запомню всю эту канитель…

— Не парься, сейчас будем тут сидеть и повторять, пока не вызубришь.

— Да откуда ты эту ахинею на мою голову взял?! — Возмущенно-растерянно воскликнул Торопов. Заметив грозный взгляд друга, добавил уже много тише. — Надо же какие замысловатые финты выдумываешь… И зачем так сложно?

— Не шуми. Ничего я не придумал. Совсем недавно, пару дней назад, попалась мне примечательная карточка, так вот там как раз эти господа сообщали своему шефу…

— Беккеру?

— Именно, — торжествующе продолжил Славка, — Петру Ивановичу, о результатах работы. Сам не знаю почему, но запомнилось. Текст какой-то странный, но вот кроме имен ничего в голове, хоть убей! Зато карточка была нарядная… Смысл в том, что в таком раскладе нам, как местным уроженцам, паспорта вообще не требуются. ФИО эти самые что ни на есть настоящие. А шансов, что городовой или еще там кто захочет выяснить, а точно ли мы те, за кого себя выдаем, или тем более, что он опознает подмену, потому что лично знаком с вышеозначенными господами, то бишь Бекетовым и Хвостовым — по мне так совершенно ничтожны.

— И все равно, муть натуральная. — Упрямо качнул головой Торопов.

— Не бурчи. У тебя, Никита Никитович, и вовсе просто. Бекетов — опять же, красиво и понятно. У меня — да — посложнее будет. С фамилией как раз элементарно. К слову, был у нас на курсе один Хвостов. Правда, его Вячеславом звали. Тезка мой. Ты лучше давай, назови меня пару тройку раз Антоном Андриановичем. Или господином Хвостовым, Никита Никитич. Сделай милость. А уж имя нашего хозяина, господина Беккера Петра Ивановича и вовсе ничего сложного нет затвердить, а, господин Бекетов? Про хлебную и бакалейную торговлю напоминать и не требуется. Тут все просто. Ву компроне муа, мон ами?

— Натюрлих, эксцеленц, майн фройнд, — пробурчал, стараясь сдержать подступающую улыбку, все еще сердитый Торопов.

— Вот и славно, почтеннейший Никита Никитич. Так и пойдем малыми шагами, да все вперед. Верно?

— Попробуем, — почти сдавшись под мягким напором друга, согласно кивнул Артем.

— Тогда пора выдвигаться. Вот и дождик вроде прекратился на время. Надо успеть, пока он снова не зарядил.

Выбравшись на улицу, друзья встали у крыльца, оглядываясь по сторонам.

— Если не путаю, то вот как раз в этом районе, — натягивая перчатки и оглядываясь с крыльца по сторонам, принялся рассуждать Хворостинин, — примерно от музыкального театра до «Яблоньки» — должно быть полдюжины домов, где сдаются номера. На Томской, на Почтовой, на Дворцовой и Семинарской. Короче, в центре полно этого добра. Ценник примерно от рубля, ну пусть от полутора — за сутки. Роскошь нам и не нужна. Надо соответствовать образу и одежде.

— Цивилизация, епта. — выругался свежеиспеченный приказчик, едва не вляпавшись в лошадиное дерьмо. — Сказка, мля, чем дальше, тем страшней.

— Пошли уже. — Увлекая друга за собой, Вяче шагнул по деревянным мосткам дощатого тротуара. — Если честно, я пока никак не могу начать воспринимать происходящее как реальность. Все кажется, что это странная такая экскурсия или сон. Любопытно и странно. Однако с таким настроением надобно бороться, любезнейший Никита Никитич.

Торопов поморщился:

— Слушай, чего ты заладил с этим Никитой Никитичем? Я все время хочу оглянуться, кому ты это говоришь… Хорош, запомнил уже, не спутаю. Давай нормально разговаривать.

— В целях конспирации надобно на произнесение настоящих имен наложить временный запрет. Так что можно просто на «вы». Как такой вариант?

— Нормально, только зачем на «вы»? Мы ж с детства дружим…

— Нынче, друг мой, начало просвещенного двадцатого века и людям приличным пристало друг другу не тыкать.

— Ладно, уболтали, черт вы, — особо выделил Торопов не без язвительности, — языкастый.

— А ещё можно иногда добавлять приставку «с». В знак почтения. Так что «уболтали-с», Никита Никитич. — Назидательным тоном продолжил Славка, решив разыграть друга.

— Задолбали-с уже, Антон Андрианыч. Может, соизволите-с помочь нам всё-таки найти место для ночлега? Больше суток уже не спали нормально!

Тёма остановился и готов был уже взорваться выражениями, которые в текущем 1910 году были неизвестны даже портовым грузчикам, но сдержался, беззвучно выдохнув. Потом двинулся прочь уверенным шагом, задев по пути Славку плечом.

— Ты чего, Тёма? — Вяче недоумённо вскинул брови, обернувшись вслед удаляющемуся другу. — Это же шутка…

Артём не обернулся и продолжил шагать вдоль проспекта. Славка двинулся следом, несколько поотстав и предоставив Артёма его мыслям.

"Почтение… Антон Андрианыч… Как же! Говорил, что не надо трогать, блин, те долбаные ящики. Так нет же… Нафиг вообще с ним связался…" — Артёма переполняло возмущение. — "Поисковик-краевед, блин! Плесень нестроевая!".

Последняя мысль заставила Артёма улыбнуться. "Ох, и заварили же мы кашу… Почему "мы"? Скорее всего, я. И в принципе, Славка тоже может иметь ко мне претензии. Хотя, какие тут, к чёрту, претензии? Как вышло — так вышло. Могло и завалить насмерть в тоннеле… А может, так и есть?" — Холодок предательски пробежал по Тёминой спине, — "А мы с ним уже умерли или находимся в коме?»

Он остановился как вкопанный, поражённый своей догадкой.

"Да не-е…. Это не научно. А путешествие во времени — очень научно", — ехидно возразил он сам себе.

В голове вдруг заиграла песня группы "ИРАПШН" "Уан вай тикет".

"Таааак. Стоп-стоп-стоп! Так и до сумасшествия недалеко. Разберёмся спокойно. Есть 1910 год — это неоспоримо. Есть друг. Плох он или хорош? Ну как бы жизнь спас, вроде… Даже не далее как сегодня… Есть деньги. Наши. Достаточно. Так чего же ещё желать-то? В коме или не в коме — неважно. Да, можно разбежаться. А дальше что? Я же тут вообще ни в зуб ногой. А со Славкой хоть более-менее спокойно. Опять же, он без меня стопудово встрянет. Грохнут его — и всех делов… Так что друг без дружки нам теперь никак".

Тёма развернулся. Славка стоял в паре шагов от него. Их взгляды встретились. Артём протянул руку. Молчаливое дружеское рукопожатие стёрло все переживания и разногласия. Пусть и на время.

— Знаешь, дружище, все вопросы будем решать по мере поступления. Для начала найдем место, где можно будет договориться не предъявлять паспорта в обмен на небольшое вознаграждение. Так, на всякий случай. А это явно не возле полицейских участков и не в самом центре. Думаю, надо идти в сторону Герцена или Гагарина ближе к Омке и там поспрошать.

Друзья двинулись вдоль Любинского проспекта, непривычно называвшегося здесь Чернавинской улицей. Улица эта — одна из немногих в тогдашнем Омске, была вымощена камнем и снабжена полноценными широкими тротуарами. Поднявшись на гору, они попали на базарную площадь.

— Тё… Тьфу, Никита Никитич, полагаю, что мне не мешало бы сходить на рынок и разузнать что-нибудь о квартирах в наём неподалёку.

— Ладно, валяй. Я тебя здесь подожду. — Нехотя ответил Артём.

Славка нырнул в толчею базара и скрылся из виду. Тёма, между тем, оглядевшись вокруг, увидел напротив через дорогу скамейку, стоявшую возле драматического театра. Само здание Артём узнал не сразу, поскольку оно было не оштукатурено и без привычных скульптур на крыше. На взгляд попаданца из конца двадцатого века театр казался недостроенным. А может, Тёма просто предпочитал видеть все вокруг в этот день в мрачных тонах и рассматривать излишне критически? Кто знает. Он устал, натерпелся всякого и просто хотел придавить подушку часов на шесть-восемь.

Чтобы не уснуть, Тёма закурил, купил у мальчишки-разносчика газету и, присев на скамейку, принялся старательно изучать её на предмет объявлений, усмехаясь про себя от непривычного слога и алфавита статей, не забывая периодически оглядывать всё вокруг.

Иногда ему даже казалось, что он находится то ли посреди сцены театра, то ли на съёмочной площадке кинофильма о революции, которыми в детстве щедро пичкало Центральное Телевидение. Артём всё пытался найти хоть какое-нибудь несоответствие, чтобы подскочить на месте с возгласом "а, вот я вас всех и раскусил!", а потом сесть в автобус и доехать до родной "Привокзалки"…

— Пшёл вон отсюда! — Грубый окрик вернул Артёма на землю. Неподалёку богато одетая пара усаживалась в коляску. Извозчик с будто бы нарисованными тушью, лихо закрученными усиками, помогавший погрузить седокам коробки с покупками, толкнул вертевшегося под ногами пацана-газетчика. "Ты чего?" — Только и успел сказать несчастный. Пачка газет выскользнула из его рук и веером рассыпалась в грязь под ноги лошади. Артём приготовился было подняться, но тут увидел спешащего через дорогу Славку.

— Короче так, Никитич, ближайшие номера здесь в Грязном переулке. Это не далеко. Как я понял, где-то метров пятьсот в сторону нашей Краснофлотской. Один из торгашей намекнул, что если нет документов, то на ночь можно договориться. — Последнее слово было произнесено с многозначительной интонацией. — Так что надо выдвигаться. А завтра будем думать дальше.

— А что с мыльно-рыльными принадлежностями? — Армия из Артёма так и лезла специфическими фразочками. — Да и бельишко неплохо бы сменить для полного соответствия месту дислокации.

— Не дрейфь. Сейчас всё по пути организуем.

Они вновь нырнули в торговые ряды. Пока Славка искал нужные лавки, Тёма внимательно оглядывался вокруг, стараясь при этом не выглядеть странно. Купленные товары немедленно складывались в вещмешок.

— Слушай, Антон Андрианыч, а не поехать ли нам до Грязного переулка на извозчике. — Тёма толкнул Славку локтем в бок.

— С чего вдруг? Наши люди на такси в булочную не ездят. — Сказал Славка фразой из кинофильма. — Тут же рядом совсем.

— Да тут, понимаешь, похоже, за нами наблюдают. На нашем месте я бы не стал ходить по закоулкам. Хотя бы и в центре города.

— Ну окей, Никита Никитич — Славка помнил, чем закончился его утренний поход на рынок, и решил не испытывать судьбу снова.

Выйдя на базарную площадь, они взяли извозчика. Друзья понимали, что короткого пути от него ждать не приходилось. Да и они не были против. Чем длиннее дорога — тем короче хвост.

Прибыв на место и расплатившись с кучером, друзья двинулись вдоль переулка в поисках гостиницы. Он и действительно оказался грязным и узким. По обе стороны стояли типичные для того времени дома высотой в один-два этажа.

Увидев вывеску "Торговые номера", новоявленные Антон Андрианович и Никита Никитович поспешили войти внутрь, не забыв, однако, обстучать грязь с сапог на крыльце. Местный «портье» оглядел их с ног до головы. Как бы пытаясь понять уровень платёжеспособности, воспитания и щедрости на чаевые новых клиентов. Результатами он, судя по всему, остался доволен. Записав имена и фамилии постояльцев, он провёл друзей по коридору до двери свободного номера под цифрой пять, открыв её, выдал ключ.

— А что, милейший, не подскажите ли, где здесь ближайшие бани? — Славка ловко сунул в руку словно бы ненароком подставленную руку серебрушку. Он практически вжился в роль торговца среднего достатка.

— Да как же, сударь, через пару кварталов в сторону Кучугур на берегу Оми есть баня госпожи Алчедаевской. — Довольный полученным барышом, приказчик охотно пустился в подробные объяснения.

— Место приличное? — изогнул бровь Вяче.

— Конечно-с, — в голосе отельера послышалось что-то вроде обиды, мол, фирма веников не вяжет.

— Вот туда и отправимся. Благодарю.

— Будет в чем нужда, всегда готов услужить.

— Всенепременно, милейший, при случае направимся прямиком к вам, не сомневайтесь.

Артём несколько настороженно слушал диалог. Не переигрывает ли Славка? Любое подозрение приказчика — и возьмут тёпленькими. С деньгами и стволом.

И лишь когда друзья, избавившись от услужливого портье, закрыли дверь и остались одни, Тёме стало немного легче на душе. Назвать номер роскошным язык не поворачивался. Скорее, эконом класса. Простые деревянные полы без намека на паркет. Высокое окно, две металлические панцирные кровати по стенкам. Круглый стол, накрытый белой скатертью с кружевными краями, пара стульев, комод, увенчанный сверху зеркалом. Платяной шкаф, диван и несколько цветков в горшках. Вот, пожалуй, всё, что составляло основное убранство.

Артём не стал разуваться, а прямо в сапогах повалился на ближайшую кровать, не глядя, скинув картуз и вещмешок.

— Ты с деньгами поосторожнее. — Славка принялся вытряхивать из-за пазухи ассигнации. — Нужно их, наверное, спрятать где-то здесь. С такой суммой ходить нельзя.

— Ну и спрячь под комод. — Медленно протянул Артём. — Или под половицу…

Славка запихал деньги в наволочку и под матрац, справедливо рассудив, что под комодом их могут погрызть мыши.

— Ты, давай, не разлеживайся. Собирайся и вали в баню. Вместе нельзя. Кто-то должен оставаться в номере и сторожить бабки. И лучше уж ты первый — быстрее попаришься и сюда — отдыхать.

— Да, ты прав, — нехотя согласился Артем, — помыться все же надо. Тогда я пошел.

— Сейчас выйдешь на улицу, сразу поворачивай направо к реке. Потом вдоль берега налево. Так не заблудишься. Главное — не пройди мимо вывески на бане. А то попадёшь в Кучугуры. А это похлеще Порт-Артура будет. В литературе писали, что дюже они с Луговскими, что через реку, не ладили. Так что не тяни там.

— Само собой.