Динамический хаос

Глава 18

3.18

— Что? — одновременно вскрикнули Збышек и Соломон.

— Вы серьёзно? — добрые глаза Константина стали еще добрее.

— Исключено, — отрезал Ярослав. — Мы не можем взять гражданского на тайную операцию.

— Это — главное условие, — отрезал Мирон. — Иначе вам не видать поддержки Платона.

— Мы можем его заставить, — заявил Ярослав. — Вы — у нас, так что…

— Ярослав, — резкий окрик Константина заставил младшего вздрогнуть.

— Извините, — понурился тот. — Но я не могу взять на себя ответственность за вашу безопасность.

— Головой ответишь, — мстительно улыбнулся Константин.

Вот и определились с приоритетами, — подумал Мирон. — Я для них — важная птица.

— Выступаем сегодня в полночь, — проинструктировал Ярослав. — Заполучите поддержку Платона. Это, — он кинул короткий взгляд на старшего. — Моё условие. Без него вся операция бессмысленна. Не наедайся перед рейдом, — добавил он, переходя на «ты». Я пришлю за тобой в двадцать один ноль-ноль.

Когда вояки ушли, забрав с собой Соломона, Мирон поднялся и налил себе остывшего кофе. Збышек поёрзал в кресле.

— Ты мне теперь совсем не доверяешь? — спросил он, рассматривая ковёр на полу.

— Это не имеет значения, — ответил Мирон, устало опускаясь на диван. — Что случилось — то случилось.

Он с удивлением понял, что испытывает огромное облегчение: наконец-то всё сдвинулось с мёртвой точки. Наконец-то нужно делать что-то конкретное, а не метаться, как дрон с глюкавой прошивкой.

— Зачем ты напросился в рейд? — спросил Збышек.

— Надоело быть пешкой, — ответил Мирон. — Хочу сам на всё посмотреть.

Кофе, вопреки логике, оказал снотворный эффект, и он бухнулся лицом в подушку. Наволочка была жесткая, из какой-то натуральной грубой ткани — джут, или мешковина, подумал он, проваливаясь в сон.

Збышек тихо поднялся, вышел из номера и повесил табличку «не беспокоить».

Проснулся рывком. Словно кто-то толкнул в плечо. Мирон понял: это мысль о брате. Нужно как можно скорее с ним поговорить.

Ванна в номере, конечно же, была — Мультиплекс-2077, в прошлом году рекламщики о таких прожужжали все уши.

Она стояла в отдельной комнате, на роскошном пьедестале из натурального дерева. Голосовое управление, ионный душ, миостимуляция — всё, о чём можно мечтать. Биогель — если верить инструкции — был рассчитан на полноценное питание реципиента в течении месяца.

Мирон попытался представить себе человека, который снимает один из самых дорогих «люксов» в городе лишь для того, чтобы на месяц уйти в Плюс… И не смог. Ну да ладно, у богатых свои причуды.

Перед тем, как влезть в Ванну, он проверил, заперт ли номер. Увидев табличку «не беспокоить», даже испытал мимолётную благодарность к Збышеку.

На всякий случай накрепко запер дверь комнаты с Ванной, и только после этого расстегнул пуговицу на джинсах. В памяти всё ещё была свежа память о шоке, который он получил в Будапеште — когда его, мокрого и дрожащего, выволокли из Плюса неолуддиты. И не хотел больше рисковать.

Раздевшись, Мирон погрузился в тёплый гель, выставив таймер на полчаса. Так, на всякий случай.

Его виртуального дома больше не было — без постоянного доната он постепенно фрагметировался до кучки беспорядочно разбросанных вокселей, больше всего напоминающих помойку. Постояв на руинах, Мирон вышел на общую магистраль.

За время его отсутствия многое изменилось. Исчезли одни здания, появились другие — в целом райончик выглядел так себе. Кроме его собственного, исчезли почти все дома, требующие постоянных вложений и админской поддержки. Остались самопальные халупы, слепленные в буквальном смысле из электронного мусора. Почтовые ящики, в которые скидывался ненужный спам, кладбища рекламных объявлений и тайные схроны подростков для просмотра виртуальной порнушки и незаконных психотропных видеороликов.

— Платон? — спросил Мирон. — Где ты, крокодил?

Он примерно представлял, что испытывает его братец в данный момент: раздражение, растерянность — с примесью брезгливости. Злость — на себя самого.

Приключение в метро, которое он пережил — хотя и в теле киборга — наверняка наложило на нежную рафинированную душу Платона неизгладимый отпечаток. То, что ему пришлось драться голыми руками, расшвыривая обезумевшую, потерявшую всякий человеческий облик толпу…

Наверняка он в очередной раз убедился в мудрости своего решении переселиться в Плюс. Ни грязи, ни запахов, ни бактерий — это ли не идеальный мир, обиталище чистого разума?

Поймав себя на зломыслии, Мирон устыдился. Платон спас их со Збышеком задницы. Он честно не бросил их до самого конца, пока батареи киборга выдавали хоть искру энергии…

Он представил: как это? Чувствовать, что тело постепенно замедляется, теряет силы, подвижность, дееспособность. Разум угасает, перестаёт передавать команды холодеющим конечностям…

А ведь это похоже на смерть, — подумал он. — Чёрт возьми, Платон пережил настоящую смерть!.. А если он не успел выбраться? — спина похолодела. Несмотря на то, что сейчас Мирон находился в теле виртуального аватара, его затошнило. — А вдруг Платон не смог вовремя покинуть разум киборга? Да нет, — тут же он одёрнул себя. — Он мог находится в сотне мест сразу: управлять конвертопланом, решать логические головоломки, вскрывать чей-нибудь лёд… Наверняка он прекратил контакт с разумом киборга до того, как батареи разрядились окончательно.

— Платон? — позвал он ещё раз.

Тишина.

Ладно, попробую немного позже, — решил Мирон. А пока… Стоит пробежаться хотя бы по верхам, сообразить, что творится в мире. В ужасы, рассказанные чужими людьми, всё ещё не верилось. Хотелось составить собственное мнение. Разобраться, что к чему.

Так-так… Беспорядки, беспорядки, беспорядки… Луддиты громят Ванны — надеются таким образом покончить с Нирваной; их усилия — пиксель на квадратный километр, в-основном пострадали компьютерные клубы подешевле — те, что не могли себе позволить услуги охранной фирмы или хотя бы стальные решетки.

Люди всё равно продолжают зависать в Нирване: денег на душу населения становится всё меньше, работы нет, так что виртуальный сон — единственный способ прокормиться для большинства.

Выходка Амели — и его, что греха таить, и его тоже, — поимела свои результаты: упразднение одной корпорации, слияние двух других и скачок ценных бумаг на бирже. Вот и всё. Да, она спровоцировала неразбериху — перестановки в верхних эшелонах власти обрушили на головы младшего состава волну увольнений, породив миллионы недовольных. Но волна прокатилась — и схлынула. Люди нынче не склонны к самопожертвованию.

Молодежный брэнд «Ушки НА Макушке» выпустил новую линейку одежды осень-зима, и теперь все мечтают о модных шапочках в виде голов животных… Особой популярностью пользуются, разумеется, кошачьи модели «Тигра» и «Кот Баюн», перчатки в виде кошачьих лапок — в подарок.

Идору Митико даёт концерт одновременно на сорока площадках по всему миру — духовно-эмоциональное слияние через Плюс позволит ощутить себя частицей Великого Бессознательного.

Известный на весь мир психоаналитик Эол выпустил бюллетень: о чём модно думать в этом сезоне… «Лёгкая тоска с примесью ностальгии, капелька неуверенности в себе, эмоциональное восприятие фиолетового, как экзистенциального цвета поколения — а вообще, ни о чём не парьтесь, всё будет тип-топ…»

Мирон вынырнул из Плюса с чувством, что его хотели одновременно приласкать, напихать полный рот жвачки и изнасиловать.

Старею, — подумал он, ожидая, пока горячая ионизированная вода смоет остатки геля. — Потерял иммунитет к показухе, которую постоянно долбят в мозги через Плюс. Подумать только! Всего полгода назад я искренне считал, что настоящая жизнь — именно там.

Теперь у меня — перманентный Синдром Гиперреализма…

Крышка Ванны беззвучно отошла в сторону, Мирон подтянулся на руках, перекинул ноги через край, и…

На полу, свернувшись калачиком на его одежде, спала Амели.

А ведь я ждал чего-то в этом роде, — подумал Мирон. — Проверил все двери, всё запер на десять замков… Потому что жопой чуял: она объявится. И как всегда — в тот момент, когда я меньше всего буду ждать.

Лицо Амели осунулось. Под глазами залегли желтоватые тени, волосы выглядели неопрятно, губы потрескались. В уголках глаз обозначились морщинки, которых раньше не было.

Одета она была в немыслимой радужной расцветки плащ — через секунду Мирон понял, что это ткань-хамелеон, и сейчас она приняла цвет ковра на полу. Ноги в тяжелых армейских ботинках девушка поджала под себя, каблуки были измазаны в красной глине — где она её отыскала, посреди Москвы?..

— И долго ты будешь на меня пялиться? — спросила Амели, не открывая глаз.

— Ты лежишь на моей одежде, — спрашивать, как она сюда попала, было бессмысленно.

— Забирай, — сев на полу, она швырнула ему джинсы.

Мирон оделся с каменным лицом, игнорируя её пристальный взгляд. Застегнул пуговицу на ширинке, рубаху надевать не стал — в комнате было душно, спёртый воздух неприятно жег лёгкие.

— Знаешь, тебе бы пошла тату, — сказала Амели, поднимаясь и шествуя вслед за ним в гостиную — Мирон запоздало сообразил, что она могла заявиться не одна, но слава богу, ошибся. — Трайбл на бицепсе, или что-то в таком духе.

Он оставил её слова без ответа.

Клубный сэндвич, картофель-фри, молочный коктейль, стэйк из натуральной клонированной говядины… Пока он принимал тележку у официанта — которым вполне мог оказаться переодетый сотрудник фирмы «Ратибор» — Амели скрылась в спальне, с пока ещё целомудренно заправленной кроватью.

Мирон не обольщался насчёт новых друзей: наверняка номер утыкан жучками и камерами, так что о присутствии Амели уже знают. Но пока не трогают: хотят выяснить, что понадобилось внучке покойного Карамазова в Москве…

Амели ела так, словно не видела ничего калорийнее обезжиренного йогурта уже месяц. Скинув мешковатый плащ, она оказалась в пижамных шортах и короткой маечке.

В этой одежде она была, когда я ушел из модуля Капюшончика, — сообразил Мирон. — Чего ей стоило добраться сюда, в Москву — лучше не спрашивать. Впрочем, у миллиардерши Орэн Кеншин везде есть свои люди… Так что вряд ли она подвергалась таким уж лишениям, — он прекрасно понимал, что пытается успокоить совесть.

Потому что теперь кажется, что это он её бросил…

— Ты подвергаешь себя большой опасности, — наконец сказал Мирон, устав смотреть, как она поглощает стейк, картошку, одну треугольную, высокую, как Улей, половинку сэндвича, затем принимается за вторую… — Я на крючке, и тебя, скорее всего, уже вычислили.

— Удивительно, как ты, при всём твоём уме, любишь говорить очевидные вещи, — прочавкала Амели. Изо рта девушки на ковёр упала пара кусочков, она не обратила на них внимания.

— То есть, ты сделала это специально?

— Отец хочет меня убить.

Мирон моргнул. Прокрутил её слова про себя — да нет, вроде расслышал всё правильно.

— Из-за того сообщения Такеши, что он оставил тебе на флэшке, — сообразил он. — По завещанию Карамазова, ты становишься владельцем всего — что там у вас есть… А твоим родным это не выгодно. Они сами хотят рулить богатством. И не только богатством. Влиянием.

— Я сейчас примерно как Аль Капоне, — усмехнулась Амели. — Был такой гангстер в двадцатом веке…

— Мёртвая гораздо ценнее, чем живая, — кивнул Мирон.

— Можешь, когда захочешь, — похвалила Амели.

— Ты планируешь попроситься «под крышу» к русским, — сказал Мирон, наливая себе из кофейника, заказанного для Амели. Кофе в этом отеле варить умели.

— А тебе не приходило в голову, что я пришла к тебе? — с вызовом спросила девушка. Впечатление немного портил испачканный майонезом подбородок и то, что она в это время облизывала пальцы.

— Ко мне? — тупо переспросил Мирон. — Но… я — то чем могу помочь?

— Да не за помощью, идиот. За сочувствием — знаешь такое слово? Деда больше нет, Ясунаро погиб… У меня, кроме тебя, больше никого нет.

— Ты гонишь, — Мирон почувствовал, как немеют щеки. Ты всё время хотела меня убить. И убила бы — если б я тебе не был нужен. Так что…

— Помнишь, как мы с Ясунаро охотились на тебя в Токио, на автостраде? — перебила Амели. — Мы действительно собирались тебя убить — Ясунаро собирался. Но когда я попала в аварию… Ты отнёс меня к стенке, вызвал скорую…

Мирон угрюмо отвернулся к окну. На Амели смотреть ему было больно. — Она врёт, — напоминал он себе раз за разом. — Ей что-то от меня нужно, и она просто импровизирует на ходу.

— Всё это время мне не давала покоя мысль: почему ты не убил меня тогда? — подойдя сзади, Амели обняла его, провела ноготками по голой груди… Мирон вздрогнул, но вырываться не стал. Прикосновения были приятными. — Ты спокойно мог воткнуть мне в сердце свой крутой меч, мог бросить там, под колёсами грузовиков… Я бы так и сделала. И я поняла: ты — человек из другого мира. Не такого, где считается, что убийство — кратчайший способ решить проблему. И мне стало интересно.

— Интересно?

— Да, ты поразил меня, Мирон. Тем, что всегда думаешь о других. В первую очередь — о других. Ты не просчитываешь последствия для себя, если нужно кому-то помочь…

— На самом деле, просчитываю. И они редко бывают в мою пользу.

— Но ты всё равно помогаешь. Этим ты напоминаешь мне… деда. Молодого Такеши, пока он не стал жестким и прагматичным бизнесменом.

— Откуда ты знаешь, каким он был в молодости?

— Я не знаю. Но глядя на тебя, понимаю: вот таким он и мог быть.

Амели прижалась щекой к его спине, и замолчала. Её горячее дыхание порождало мурашки, которые разбегались по плечам и пояснице, заползали под ремень джинс…

— Сегодня вечером всё может закончиться, — сказал он.

Сказал — и тут же понял: а ведь это правда. Он не солдат. Не морпех, не спецназовец… И несмотря на приказ Константина беречь его ценой своей головы, он почему-то сомневался, что Ярослав выполнит его буквально. В конце концов, для исследований им хватит и тела Платона.

— Я знаю, — кивнула Амели и обняла его ещё крепче. — Я поэтому и пришла.

— Соломон? — спросил он одними губами.

— Он всё ещё один из нас, — прошептала сказала Амели.

— Опасная игра.

— Но выиграть можно очень много.

Мирон попытался представить, что такое «много» для внучки миллиардера…

— Чего ты хочешь? — спросил он, так ничего и не придумав, кроме мирового господства. А оно, рассудил Мирон, будет Амели не к лицу.

— Заняться с тобой сексом. Прямо сейчас.

— А в перспективе?

Он повернулся, и уже сам обнял девушку за плечи.

— Знаешь, как это ни банально, но чистого неба. Океанов без мазутной плёнки. Послушать песни китов. Поесть настоящего мёду.

Плевать на камеры, — подумал Мирон и потащил Амели в спальню. До рейда оставалось восемь часов. До того, как за ним придут — пять.

Успеем.

— Знаешь, киты и чистое небо не появятся от того, что ты будешь всех взрывать, — сказал Мирон, сделав глоток апельсинового сока.

Амели курила, подложив под спину подушку и натянув одеяло до подбородка. Затянувшись, она передала сигарету ему, а сама вновь свернулась калачиком.

— Думаю, мой пубертатный период окончился, — сказала она сонно. — Как-то очень быстро взрослеешь, когда тебя хочет пришить собственный папашка.

— Откуда ты узнала?

— Когда ты ушел от Капюшончика… В общем, через двадцать минут после твоего ухода в окно влетел фугасный реактивный дрон-камикадзе. Пацан засёк его за три секунды до взрыва — мы едва успели выскочить на лестничную площадку.

— Господи, Амели… — Мирон лёг рядом, лицом к девушке и посмотрел ей в глаза. — Это не твой отец, это Минск. Они охотились за мной. Это я виноват в том, что на вас с Капюшончиком напали. Они взяли меня прямо на улице, и если бы не Платон… Почему ты хохочешь?

— Глупенький. Минск-Неотех — и есть мой отец. Так же, как Хиномару и еще с десяток компаний. Все они заняты одним и тем же: лихорадочно ищут способ перемещения сознания в Плюс. Это они охотятся за тобой — все эти полгода охотятся.

Ну конечно, — в мозгу будто выбило заглушки и догадки хлынули, как водопад. Отец Амели!.. Бывший гонщик, парализованный из-за травмы. Человек, привыкший действовать очень быстро, иногда — безрассудно, обожающий риск, адреналин… И вот он прикован к креслу, а пошевелить может, разве что, глазами… Но мысли, чувства — всё осталось. Разум жаждал вновь оказаться свободным.

Мирон рассмеялся.

— Представляю, какие чувства он испытал, увидев меня на приёме у твоей матери.

— Это был большой риск, — улыбнулась Амели. — Но я не могла отказать себе в удовольствии его подразнить. Подразнить — и смыться из-под носа.

— А ты жестока, — сказал Мирон.

— Иногда я делаю что-то такое, чего не могу объяснить, — вздохнула Амели.

— Да, я уже заметил, — он провёл кончиками пальцев по голой руке девушки. — И даже не знаю: плакать по этому поводу, или сразу застрелиться.

— Поговорим о деле, — вдруг сказала Амели, садясь в постели и нашаривая майку. Нашлась только майка Мирона, и она натянула её, утонув в широких рукавах.

— Значит, дело всё-таки есть, — вздохнул Мирон. — А как же разговоры о моей неотразимой персоне?

— Одно другому не мешает, — бросила Амели, закуривая новую сигарету. — Птичка на хвосте принесла, что Платон не сможет помочь тебе со льдом Минск-Неотех.

— То есть, Соломон не только дал тебе ключ от номера, — бросил Мирон, доставая из пачки еще одну сигарету. И только потом вспомнил, что не следовало произносить имя негра вслух…

— Повторяю: он всё ещё один из Анонимусов. То, что его яйца в тисках — еще не значит, что он не будет помогать своим, — совершенно не скрываясь, сказала Амели.

— Если в «Ратибор» узнают… — Мирон огляделся так, словно ожидал, что Ярослав выскочит прямо из-под кровати.

— Поверь. Они знают.

Мирон потёр лицо.

Что-то я туго соображаю, — подумал он. — Я под наблюдением. И в то же время я спокойно трахаюсь с девчонкой, попутно рассуждая с ней о потенциальных работодателях и их подковёрных играх…

— Так что за дело? — усилием воли переключился Мирон. — Если, конечно, тебя не напрягает, что нас слышат.

— Это даже упрощает задачу, — улыбнулась Амели, выпуская дым из ноздрей.

Ты сумасшедшая, — в сотый раз подумал Мирон. — Ты знаешь, что номер под наблюдением, и всё равно заявляешься сюда, соблазняешь меня, без всякого стеснения кувыркаешься в кровати, а потом ведёшь деловые переговоры… Но ведь я тоже кувыркался без всякого стеснения. И теперь не прочь поговорить о деле. Наверное, я заразился от тебя, Амели. Стал таким же сумасшедшим. Кто бы знал полгода назад?

— Я хочу помочь уничтожить Минск-Неотех, — сказала она вдруг. Мирон секунду помолчал.

— Это чтобы отомстить отцу?

— Ты так меня и не понял, — выбравшись из кровати — майка Мирона доходила ей до середины бедра — Амели принялась собирать свою одежду. — Я хочу, чтобы никаких корпораций не было. Вообще.

— Круто. Особенно, из уст самой богатой девочки на планете.

— Это не имеет никакого значения, — отмахнулась Амели.

— Помнишь, мы говорили о китах? О том, что взрывами бомб их не вернуть. Террор — очень худая дорожка.

— Ой, только не надо читать мне нотации, — Амели с разбегу запрыгнула к Мирону на колени и обняла за шею.

— Ты принимаешь мою помощь, или нет?

— Что именно ты имеешь в виду? — зная Амели, стоит проявить осторожность.

— Я могу показать все слабые места. И знаю все коды. Я могу провести вас незамеченными. Взорвите там всё, к ебеням.

— Не думаю, что они примут твою помощь, — осторожно сказал Мирон. — Я знаю вояк: они никому не доверяют.

— Но они просили тебя договориться с Платоном.

— Да, — Мирон говорил медленно, лихорадочно обдумывая каждое слово. — Но у Платона есть мотив: забрать материалы, которые позволят другим завладеть его технологией.

— Думаешь, твои русские друзья откажут себе в этом удовольствии?

Мирон промолчал. Конечно же, он об этом думал. И пришел к выводу, что лучше всего будет их опередить. Уничтожить все записи и результаты экспериментов, как только что сказала Амели — к ебеням.

В этот момент в дверь постучали. Мирон посмотрел на светящийся циферблат в зеркале платяного шкафа: ровно двадцать один ноль-ноль, как выразился Ярослав.

— Мне пора, — сказал он, поднимаясь.

Открыл дверцу шкафа и даже не удивился, когда там оказались вешалки, набитые одеждой его размера. Выбрав чёрную майку, кожаную куртку и ботинки на толстой подошве, он оделся и вернулся к кровати, чтобы поцеловать Амели.

— Ты же не из тех девушек, что послушно ожидают героя с войны, сидя за рукоделием, верно?

— Еще чего, — её рука ловко проникла под ремень джинсов, но Мирон отстранился.

— Тогда можно тебя попросить быть осторожной? Мне бы хотелось встретиться с тобой еще раз. И не в такой напряженной обстановке.

— Всего один?

— Для начала.

— Хорошо, — кивнула Амели, закуривая. — Обещаю не хулиганить, пока ты не вернёшься. Но и ты пообещай.

— Что?

— Постарайся, чтобы твоя задница осталась целой.

И только выйдя в гостиную и наткнувшись на насупленный взгляд Ярослава, он вспомнил, что с Платоном так и не поговорил.