Дипломатические комментарии

1. Предложение американского правительства

Отказ от войны, который в 1927 г. являлся предметом только академической дискуссии через океан между французским и американским народами, в течение одного года принял форму официального предложения американского правительства, обращенного к Японии, Великобритании, Франции, Германии и Италии о заключении многостороннего договора против войны. Таким образом, предмет частного обсуждения внезапно, как бы в одну ночь, сделался предметом конкретных переговоров между великими державами. Так как американское предложение было одобрено правительствами нескольких государств, их уполномоченные без малейшего изменения подписали его и приложили к нему печати. Насколько известно, договор против войны, подписанный в Париже 27 августа 1928 г., является первым важным многосторонним договором, который был заключен в том виде, в каком был предложен соответствующей стороной без предварительной конференции между подписавшими. Текст договора следующий:

2. Критика договора против войны

Текст договора против войны так краток, что вряд ли он мог избежать неясности в толковании. Однако лица, которые принимают близко к сердцу дело международного мира, отдадут все свои симпатии принципу договора, по которому необходимо отказаться от войны, и целям договора о разрешении мирными средствами всех видов международных споров. С точки зрения цели и принципа каждый отнесется с уважением к предложению американского правительства. Вообще говоря, движение за международный мир так же желательно, как желателен хороший урожай, и в этом смысле автор приветствовал договор против войны и надеялся, что он приобретет силу в возможно короткий срок.

Можно было надеяться, что одно название договора против войны будет иметь результатом ослабление воинственности и будет способствовать распространению любви к миру и оздоровлению международной атмосферы. Во всяком случае, заключение всеми большими государствами мира договора против войны само по себе является достижением, не имеющим параллели в прошлом, и может рассматриваться как важный показатель прогресса человечества. Однако если надежда на укрепление международного мира зиждется на положениях этого договора против войны, то разочарование более чем вероятно. Говоря правду, автор не может возлагать больших надежд на договор. Если даже на него смотреть с тем чувством, с которым смотрят на благоприятный урожай, к нему нельзя относиться, как относятся к дождевым тучам томимые жаждой мира народы.

Война не разражается в один день. Всегда имеется дорога, ведущая к ней. Однако войны не всегда можно избегнуть, даже если на словах от нее отказываются. Органы для арбитража и судебного разрешения споров представляют собой необходимые преграды на дороге, ведущей к войне. Если между государствами заключен надлежащий договор об арбитраже, т. е. договор, делающий принудительной передачу всех международных споров на арбитраж, война не может между ними разразиться, если даже она представляется для них желательной. Поэтому надлежащий договор об арбитраже сам является договором против войны, и, более того, полноценным договором. С другой стороны, если договор против войны не дополняется договором об арбитраже или о судебном разрешении споров, он может иметь некоторое успокаивающее военную лихорадку действие, но бессилен предупредить войну. Иначе говоря, слова «договор против войны» должны означать надлежащий договор об арбитраже и отнюдь не что-либо находящееся в стороне от договоров об арбитраже. Если договор с этим привлекательным названием должен появиться в свет, он должен сопровождаться договором об арбитраже, и эти договоры должны быть связаны между собой, как два близнеца. В своем собственном проекте договора о постоянном мире профессор Шотуэл из Колумбийского университета предусматривает в первой его части отказ от войны и во второй части — комиссии для арбитража и примирения, что представляет собой наиболее подходящую и естественную схему.

Когда автор впервые узнал о переговорах по поводу многостороннего договора против войны, он предполагал, что наверняка одновременно рассматривается договор об арбитраже, и ожидал появления нового типа договора об арбитраже, совершенно отличного от старых договоров с их безграничными оговорками относительно национальной чести и жизненных интересов и похожего, например, на формулу А договоров об арбитраже, выработанных комиссией по арбитражу и безопасности Лиги наций. Прошло больше года с тех пор, как договор против войны был ратифицирован главнейшими государствами мира, но ничего не слышно о том, что должно появиться его дополнение — договор об арбитраже. Правда, с тех пор был заключен франко-американский договор об арбитраже, но он в действительности был только возобновлением, с одной или двумя новыми статьями договора, срок которого истек и который не может рассматриваться ^как арбитражный договор будущего, дополняющий договор против войны. Что особенно странно в отношении нового франко-американского договора об арбитраже — это то, что он содержит оговорку, отсутствовавшую у предшествовавшего, именно, что вопросы, затрагивающие доктрину Монро, должны находиться вне пределов арбитража. Вряд ли найдется хотя бы одно лицо, которое могло бы дать точное определение доктрины Монро. Ее определение варьируется в зависимости от лица и времени. Некоторые полагают, что все важные проблемы, касающиеся американского континента или Западного полушария, подходят под действие доктрины Монро. Если это так, то все важные проблемы, относящиеся к Западному полушарию, исключаются из действия нового франко-американского арбитражного договора, и только споры, затрагивающие Восточное полушарие, должны передаваться на арбитраж, что делает новый договор совершенно односторонним. Хотя возможно, что новый договор не был заключен с таким его толкованием, все же увеличение, а не уменьшение оговорок в арбитражном договоре разочаровало тех, кто многого ожидал от договора против войны. В предварительных переговорах о договоре против войны между Францией и Америкой государственный секретарь Келлог в своей ноте от 28 декабря 1927 г., отвечая на французское предложение, заявил:

Нота Келлога выдвигала положение, которое представлялось разумным для авторов и защитников договора против войны. В то время как договор против войны продвигался, ничего, однако, не было слышно об арбитраже. Был ли вопрос о нем отброшен или забыт и какие были для того или другого причины? Настоящий, так называемый, договор против войны не имел следствием договор об арбитраже, который если не составляет часть его, то во всяком случае дополняет его и представляет нечто особое. И если договор против войны является вполне самостоятельным, каковы должны быть будущие отношения между государствами? Если война должна считаться преступлением и подлежит уничтожению, то любая сторона, которая до настоящего времени была уступчива в переговорах из страха перед оппонентом, с устранением опасности войны неожиданно проявит непреклонность, а это приведет к тому, что будет невозможно разрешить проблемы, которые при других условиях могли бы быть разрешены. Если, с другой стороны, вступит в силу договор об арбитраже, стороны, склонные выдвигать большие требования, будут сдерживать себя и будут сговорчивыми, так как ясно, что нерезонные требования будут отброшены в процессе арбитража. Если благодаря отсутствию договоров об арбитраже не будет страха перед арбитражным судом, не окажется ли вероятным, что обе спорящие стороны сделаются упрямыми и думающими только о себе и что спор, который мог бы легко быть разрешен путем уступок, будет продолжен бесконечно, приводя к замешательству в отношениях между спорящими сторонами? И не может ли такое нетерпимое положение дел привести оба спорящих государства неожиданно к трагическому исходу?

В конце концов, статья вторая договора против воины, гласящая: «Высокие договаривающиеся стороны признают, что урегулирование или разрешение всех могущих возникнуть между ними споров или конфликтов, какого бы характера или какого бы происхождения они ни были, должно всегда производиться только мирными средствами», не указывает, каковы должны быть эти средства, не признает, что главным из этих средств является подчинение арбитражу или судебному приговору. Она даже не намечает заключение договоров об арбитраже. Все это приводит только к увеличению неопределенности и беспокойства. Об этих недостатках с точки зрения успеха дела международного мира приходится сожалеть.

В договоре против войны поражает отсутствие сдерживающих моментов в отношении государств, нарушающих его положения. Краткий намек на возможность этого сделан во вступлении, что не представляет собой определенной меры, но может быть полезно при толковании договора. Пропуск таких статей в тексте договора должен рассматриваться как недостаток. Почему американское правительство опускает эту важнейшую статью из своего предложения и упорно отказывается пойти навстречу настойчивым желаниям французского правительства включить в договор сдерживающую статью и соглашается только на простое упоминание этой стороны дела? Как будет показано дальше, в Америке имеется группа, которая решительно сопротивляется включению положения о наказании в договор против войны на том основании, что это будет самоубийством для договора. В настоящее время в Соединенных штатах имеется могущественная школа мысли, подобным же образом противящаяся смертной казни, исходя из того принципа, что убийство есть преступление; следовательно, закон приходит к собственному уничтожению, если, для того чтобы наказать убийство, убивает преступника. Возможно, что эта идея лежит в основе возражения американского правительства в отношении статей о наказании. Может быть, идеал уничтожения смертной казни хорош. Может быть, отсутствие наказания за нарушение договора против войны тоже неплохая вещь. Но идеалы сами по себе не действуют в этом мире успешно. Необходимо, чтобы они соответствовали существующей степени цивилизации. Если убийства увеличиваются вследствие уничтожения смертной казни и если государства, вследствие отсутствия сдерживающих положении в договоре против войны, все более увеличивают количество совершенных ими преступлений, то теряется основание для закона и для договора. Когда было установлено, что главным источником авторитета Совета Лиги и его успеха в разрешении международных споров является статья XVI устава Лиги с ее статьями о наказании, необходимо признать, что при настоящем состоянии мира идеалы являются весьма недействительной силой. Если при рассмотрении вопроса о борьбе с войной слишком подчеркиваются идеалы, то она приобретает религиозный характер. Даже теперь аргументы различных групп в Америке проникнуты духом религиозности. Во всяком случае, если международный мир должен быть прочно укреплен, при настоящих условиях договор против войны должен быть снабжен статьями об определенных наказаниях.

3. «От имени своих народов»

Когда известие о договори против войны впервые дошло до Японии, весь народ приветствовал его и выражал ему одобрение. Ни от одного японца автор не слышал критики духа и цели договора. Это указывало, что дух и цель договора встретили всеобщее сочувствие в этой стране. Можно гордиться, что японский народ на этом примере так убедительно показал, что он не является сторонником войны и не является агрессивным народом, каким считают его иностранцы.

Когда, однако, был получен текст договора против войны, то ясно стало, что он содержит фразу, не имеющую отношения к вопросу о прекращении войн, но затрагивающую государственное устройство страны. Тогда поднялся шум, какого еще не было в последние годы. Эта фраза содержится в статье первой и говорит, что договаривающиеся стороны «торжественно заявляют от имени своих народов», что они осуждают применение войны и т. д. Эта статья находилась в противоречии с государственной системой Японии, которая наделяет императора верховной властью заключать договоры, объявлять войну и устанавливать мир и не соответствует статье XIII конституции[107].

Признавая, что указанная статья была неподходящей, дипломатические представители Японии вступили в переговоры с американским правительством об ее исключении или исправлении, и так как объяснения американского правительства показались им удовлетворительными, они предложили японским уполномоченным подписать договор в его первоначальном виде. Когда это стало известно в Японии, поднялся общий спор относительно того, является ли это нарушением конституции. Автор с самого начала находил указанную фразу неподходящей, но так как вопрос обсуждался дипломатическим путем с американским правительством, он считал само собой разумеющимся, что надлежащий документ был вручен японскому правительству. Когда, однако, он прочитал в газетах объяснения министерства иностранных дел, указывавшие, что «от имени» должно рассматриваться не как на ни ойте (от имени), но как но таме ни (по поручению), и что «народы» не означает дзинмин (народ) или кокумин (нация), но кокка (государство), — только тогда он обратил внимание на удивительный характер японо-американских переговоров. В ответ на вопросы некоторых представителей прессы он откровенно заявил, что указанный текст означает «от имени своих народов» и не может быть истолковав в каком-либо ином смысле. Объяснение министерства иностранных дел было очень поверхностным, и к несчастью, вместо того чтобы удовлетворить публику, увеличило ее беспокойство. Как можно было ожидать, вся страна заинтересовалась дискуссией. В парламенте сделаны были запросы и представлены меморандумы, мнения ученых и политических деятелей заполнили страницы газет и журналов или появились в брошюрах, поддерживая или отвергая указанный пункт, и так без конца. Вообще говоря, одни считали, что это просто пустая фраза, употребленная для того, чтобы придать силу декларации против войны, и так как она была написана без намерения нарушить конституцию, поэтому нет повода для того, чтобы поднимать шум и крик относительно неконституционности фразы и тем самым подвергать опасности самый договор, хотя фраза могла быть неприемлемой. Другие держались того взгляда, что договор в принятом виде ее должен быть ратифицирован, поскольку обычный смысл вызвавших возражения слов не соответствовал государственной системе Японии и нарушал ясно выраженные положения конституции. Как автор раньше заявлял, он считал, что «от имени своих народов» честно должно пониматься как дзинмин на ни ойте (от имени своих народов), и что нет оснований утверждать, что статья первая означает кокка но таме ни (по поручению государства). Более того, зная закулисную сторону дела, он имел основание считать, что страна, предложившая договор, придавала очень большое значение этой фразе, и чувствовал, что от вопроса нельзя легко отделаться. Он полагал, что вызвавшие возражения слова не соответствуют национальной структуре и противоречат статье XIII конституции и что договор против войны не должен быть ратифицирован без оговорок в отношении этих слов. Много было сказано относительно этого пункта, но во всяком случае ясно, что эти слова находятся в противоречии с конституцией в отношении: 1) права заключать договоры и 2) права объявлять войну, поскольку соответствующая власть по конституции принадлежит императору. Если, с одной стороны, очевидно, что большое значение придается словам «от имени своих народов», то с другой стороны, совершенно ясно, что эти слова нарушают конституцию в отношении власти императора заключать договоры. Возражение автора по поводу этой фразы более всего касается ограничения прерогативы императора объявлять войну, и он приведет основания для этого в дальнейшем.

Ружья и мечи — опасные предметы, но если их употребляют для охоты или для танцев, они безвредны. Точно так же, если бы обсуждаемое выражение было пустой фразой или было приведено для большей выразительности, автор не возражал бы против него и оно не вызвало бы у него тревогу. Поскольку, однако, как он убежден и сейчас покажет, что эта фраза имеет глубокое значение, он не может не остановиться на этом вопросе.

Как было сказано, в Соединенных штатах семь или восемь лет тому назад появилась организация, назвавшая себя Лигой признания войны незаконной. Главными действующими лицами в этой организации были Левинсон — адвокат, Дюи — профессор университета, Моррисон — журналист. Их лидером был Бора, председатель комиссии иностранных сношений сената. В течение нескольких дет эта организация сделалась столь, влиятельной, что стала руководить общественным мнением и выдвинула требование, предъявленное правительству Кулиджа, предложить иностранным правительствам договор против войны. Таким образом, группа, состоящая из Бора, Левинсона, Моррисона и др., в действительности предложила народам мира договор против войны. Среди многих доктрин этих джентльменов две являются совершенно новыми. Одна из них требует, чтобы никакого наказания не применялось в отношении государств, нарушивших договор против войны, поскольку наказания, если будут осуществлены, явятся одним из видов войны. Разве, рассуждали они, не будет противоречия, что стороны, которые решили изгнать войну, потому что она является преступлением, применяют наказания, которые являются не чем иным, как мерой насилия? Не будут ли эти наказания разрушать самый договор? Другая новая доктрина заключена в словах «от имени их народов». Коротко говоря, под этими словами скрывается идея, что в прошлом вопросы мира или войны решались небольшой кучкой монархов, министров, политических деятелей и дипломатов и что судьба бесчисленных миллионов народа зависела от любви, ненависти, причуд, перемены настроений небольшого круга людей. В соответствии с этим, если в XX веке для мира должно быть возведено солидное основание, жизненные вопросы мира и войны должны быть изъяты из ведения группки государственных деятелей и переданы самим народам. В теории все вопросы, включая вопросы о заключении договоров против войны, должны решаться референдумом или плебисцитом, т. е. прямым голосованием народа. Но так как на практике это сделать трудно, то народ должен быть удовлетворен мероприятиями его правительства, действующего по его поручению. Благодаря, однако, особому характеру договора, который является соглашением между народами, должна быть проявлена особая бдительность, чтобы власти благодаря личному честолюбию не допустили бы разрыва или нарушения договора.

Коротко говоря, основным положением. Американской лиги признания войны незаконной является то, что договор против войны представляет собой соглашение между народами и что договаривающимися сторонами должны быть народы, и так как это неосуществимо, главы государств должны быть их доверенными. По мнению этих людей, слова «государство» или «нация» неудовлетворительны, и если будет употреблено слово «народ», то существо дела изменится, а потому они упорно настаивали, что «народы» должны контролировать договор против войны. Основанием для их возражений против слова «государство» и настойчивости в отношении слова «народ» является идея, что на выборах президента или членов конгресса появляется народ и голосует как государство, и поэтому избранные президент и члены конгресса представляют государство. По своей природе, считают они, договор против войны не является тем вопросом, который может быть доверен представителям государства. Такие государственные вопросы должны решаться прямым голосованием каждого человека соответственно его взглядам посредством референдума или плебисцита, а не через представителей. Другими словами, так как договор против войны является важнейшим вопросом человечества, он должен решаться посредством прямого управления народом, а не через его представителей. В слово «народы» поэтому вложена мысль, что договор против войны является таким договором, который сам народ должен решать путем референдума.

Договор против войны был предложен министром иностранных дел Франции Брианом. Зная взгляды Американской лиги признания войны незаконной, Бриан приманил метод, до сих пор не применявшийся в международных отношениях. Для того чтобы договор против войны между Францией и Соединенными штатами мог осуществиться, он отступил от обычного официального пути и обратился прямо к американскому народу, направив послание к нему через сотрудника «Associated Press». Когда предложение Бриана стало известно американскому народу, Лига признания войны незаконной воздействовала на общественное мнение и через г. Бора оказала давление на президента и государственного секретаря и в конце концов вызвала официальные переговоры, начавшиеся между американским и французским правительствами. Таким образом, американское правительство под давлением общественного мнения и как орудие Лиги предложило иностранным правительствам договор против войны в точной формулировке Лиги. Но, как и надо было ожидать, некоторые иностранные правительства возражали против двух важных особенностей новой философии Лиги, в то время как другие довольно спокойно добивались изменения этих особенностей. Французское правительство выдвинуло возражения в отношении наказаний. В противовес взгляду Лиги, что положение о наказаниях для нарушителей договора будет самоубийством для самого договора, французское правительство утверждало, что договор против войны без статей о наказаниях сделает договор ничего не значащей бумагой. Чтобы пойти навстречу возражениям французского правительства, государственный секретарь Келлог придумал компромиссный план, по которому главная часть договора оставалась без изменения, но в него включалась вводная статья, указывающая, что государства, нарушающие договор, «не могут пользоваться преимуществами, предоставляемыми договором». Таким образом, вопрос был, наконец, разрешен.

Имелись сведения, что японское правительство желало сделать некоторые изменения. Вряд ли нужно говорить, что эти изменения касались слов «от имени своих народов», заимствованных из второго догмата символа веры Лиги признания войны незаконной. Судя по факту, что договор был подписан в Париже 27 августа 1928 г. в своем первоначальном виде, переговоры императорского правительства велись не очень настойчиво, и нет никакого сомнения, что американское правительство в очень любезной форме отказалось принять японское требование, чтобы слова, вызывающие возражение, были изменены или исключены. Конечно, японское правительство должно было указать, что основанием для желаемого изменения слов является несоответствие этих слов конституции Японии. Так как американское правительство, предлагая японскому правительству договор против войны, должно было выразить готовность принять такие поправки, которые сделали бы договор приемлемым для Японии, то естественно предположить, что американское правительство не противилось предложениям японского правительства в отношении несущественных изменений. Но, очевидно, существовали важные обстоятельства, которые заставляли американское правительство определенно отклонить пожелания японского правительства об изменениях. Этим обстоятельством, бесспорно, является обсуждавшаяся раньше позиция Лиги признания войны незаконной. Как было уже сказано, некоторые японцы объясняют употребление фразы, которая не понравилась их соотечественникам, тем, что она была применена или в качестве литературного украшения, или для большей выразительности, и поэтому, останется ли она в договоре или не останется, не является существенным делом. Такое объяснение, однако, является результатом незнакомства с закулисной стороной договора против войны. Если бы фраза не имела значения и не была существенна, то у американского правительства не было бы основания не удовлетворить пожелания японского правительства и держаться своей прежней позиции.

Теперь необходимо сделать отступление и кратко остановиться на системах референдума, инициативы и плебисцита, которые являются системами прямого народного управления, известными как демократия. Процедура, согласно которой принятие или непринятие правительственного или парламентского закона решается голосованием народа, известна под именем референдума. Там, где правительство или парламент, вместо того чтобы вносить закон, получает предложения от определенного количества людей и ставит его перед нацией для принятия или непринятия общим голосованием, такая система называется методом инициативы. Различие между двумя системами заключается в методе возникновения законодательства, — либо оно исходит от правительства и главы государства, либо от народа, но они имеют то общее, что законодательство определяется прямо народом. Плебисцит может быть рассматриваем как самоопределение народа и представляет собой процесс, посредством которого народ имеет власть общим голосованием принять или не принять то или другое мероприятие, предложенное главой государства или правительством. Плебисцит, таким образом, является референдумом под другим названием.

Во время второй республики во Франции Наполеон III предложил народу общим голосованием решить, хочет ли Франция иметь императорскую или республиканскую форму правления. Опять-таки, когда было тайным образом решено уступить Франции две итальянские провинции, Ниццу и Савойю, Наполеон III, из уважения к воле жителей этих провинций, предложил им общим голосованием решить, хотят ли они сделаться новыми подданными Франции или остаться итальянцами. Наполеон называл оба эти голосования плебисцитом. На первый взгляд казалось, что имелось действительное уважение к воле народа и что эгоистические мотивы отсутствовали. На самом деле, однако, принуждение и запугивание были характерны для этих голосований, которые являлись пародией на свободное народное волеизъявление. Плебисцит приобрел известность как хитрая выдумка честолюбивых государственных деятелей, применяемая ими для того, чтобы ввести в заблуждение народ, и не является системой, обеспечивающей права народа. Для того чтобы разрешить вопрос о государственной принадлежности Верхней Силезии и Шлезвиг-Гольштейна[109], возникший на Версальской конференции после мировой войны, был применен плебисцит, и казалось, что эта система становится снова модной.

Референдум и инициатива в течение столетий применялись для решения общегосударственных и кантональных дел в Швейцарии. Они применялись также в связи с некоторыми вопросами, относящимися к новой конституции Германии, и в последние годы применялись в некоторых штатах Американского союза. Однако, помимо Соединенных штатов, Швейцарии и Германии, прямое народное управление этим способом не происходит. 15 или 16 лет тому назад в Париже швейцарский коллега автора рассказал ему следующий анекдот. Когда он был еще советником швейцарской миссии в Лондоне, покойный маркиз Солсбери задал ему однажды вопрос относительно истории и практического осуществления референдума в Швейцарии. Когда рассказчик описал подробно систему, маркиз задумался на секунду и потом заметил, что удивительно, как эта система не причинила серьезного вреда и так удовлетворительно действовала в Швейцарии, и что абсолютно невероятно принятие ее в Англии. Замечания, исходящие от премьер-министра государства, которое создало правительство, основанное на представительстве, относительно вреда общего голосования, заслуживают внимания. Если при обыкновенных выборах при представительной форме правления не могут избежать многочисленных злоупотреблений, то легко себе представить, как эти злоупотребления множатся, когда эта система расширяется до общего голосования. Так как злоупотребления, связанные с общим голосованием, даже в Швейцарии, где правление посредством прямого голосования действует гладко, превосходят злоупотребления на обыкновенных выборах, мы не можем не поставить знак вопроса в отношении ценности общего голосования.

Автор всесторонне изучал референдум и после тщательного размышления пришел к заключению, что государственные вопросы, такие, как выбор между миром и войной, не подходят для всенародного голосования и для прямого решения народом. Только ясная, дальновидная и глубокая мудрость государственных деятелей и гениальных дипломатов может предвидеть результаты и многосторонние влияния борьбы. По этой причине автор убежден, что даже в демократической стране невыгодно и опасно доверять прямому решению народа в форме референдума важнейший вопрос о мире и войне.

В Японии император, всегда думающий об интересах и счастье своего народа, крепко держит верховную власть объявлять войну и устанавливать мир. Какова бы ни была императорская воля, народ охотно ей повинуется, не боясь, в случае если война будет решена, идти в огонь и в воду, и, если будет решен мир, он вложит меч в ножны и займется мирными делами. Эта система господствует не только потому, что она прочно включена в национальную конституцию Японии, но также потому, что она соответствует истинным интересам и благополучию народа. Разве Япония не сталкивается с бесконечными злоупотреблениями ее парламентской системой? Нет ни малейшего сомнения, что если бы референдум или подобная система были введены в Японии в настоящее время, создалось бы ужасное положение дел. Автор убежден, что референдум не представляет истинной воли народа не только по большим вопросам, подобным вопросу о мире и войне, но даже по сравнительно маловажным вопросам.

Автор полагает, что он ясно показал в двух предшествующих частях главы, что вызвавшая возражения фраза в договоре против войны возникла из принципов Американской лиги признания войны незаконной, считающих, что настоящими договаривающимися сторонами в этом договоре являются народы, что смысл этой фразы в том, что правителям разрешается действовать вместо народов, и соответственным образом слова «от имени» применены для того, чтобы показать ясно, что речь идет именно о замене, так же как слово «народы» выбрано для того, чтобы показать, что имеется в виду не государство и не нация, а именно народ. Было также объяснено, почему автор не может признать референдума, который является образцом прямого народного правления, точным инструментом для измерения действительной воли народа. К какому же заключению мы придем, имея в виду указанные положения, если теперь рассмотрим беспристрастно статью первую договора? Мы найдем объяснение, что слово «народы» означает государства и что «от имени» не означает замены, противоречащей действительным намерениям инициаторов, которые будут считать это неправильным толкованием. Далее, если мы примем слова в их истинном смысле и найдем, что они точно совпадают с основными принципами инициаторов, мы должны прийти к заключению, что меч используется не для танцев и ружья не для охоты, а что эти предметы весьма опасны и способны повредить конституции и национальной структуре Японии. Конечно, американское правительство и группы, стоящие за ним в этом деле, не имели намерения повредить конституции и национальной системе Японии. Ни у одного иностранного правительства не было такого намерения. Вопрос заключается в том, совместим ли истинный дух предложения, исходящего от иностранного правительства, с конституцией и системой Японии. Автор противился употреблению спорных слов, потому что с точки зрения инициаторов они не служили для выразительности или для риторического украшения и потому что их истинное значение, которое было в мыслях инициаторов, определенно сталкивается с конституцией Японии.

4. Ратификация договора против войны

Если договор против войны имеет черты, не совместимые с конституцией Японии, и эти черты серьезно отражаются на национальной структуре, государство должно принять все меры для исправления этого положения.

Имеются два пути для этого исправления: посредством отказа ратифицировать договор и посредством ратификации его с оговоркой в отношении пунктов, которые не совпадают с конституцией. Так как первый шаг, отказ от ратификации, приведет к провалу всего договора, это все равно, что убить быка для того, чтобы выпрямить его рога. Международный мир не только является общей потребностью нашей эпохи, но он с незапамятных времен составлял благое желание японских императоров. Bo всяком случае, Япония должна быть осторожной, чтобы не предпринять шага, который сорвет такое важное для международного мира дело, как договор против войны, несмотря на имеющиеся в нем недостатки. Но недостатки являются недостатками и должны быть без колебания уничтожены, хотя сам договор должен быть во что бы то ни стало сохранен. Поэтому правильным будет другой выход — ратифицировать договор с оговоркой.

Следующим вопросом является влияние, которое окажет на договор оговорка при ратификации. Этот вопрос окончательно международным правом еще не разрешен, хотя имеется много прецедентов относительно таких оговорок, и они были даны как раз Соединенными штатами. Для правительства Соединенных штатов не представлялось необычным делом выполнять решение сената о ратификации договоров с поправками, изменениями, дополнениями и исключениями.

В случае, если одно из договаривающихся государств ратифицирует договор с оговорками, то другие стороны могут, конечно, сделать соответствующие представления, если они не принимают этих оговорок. Если происшедший из этого спор относительно соответствующих пунктов не может быть разрешен, обе стороны могут, разумеется, отказаться от договора. Если же возражений против оговорок нет, последние становятся частью договора или с открытого, или с молчаливого согласия. Предположим теперь, что оговорка в отношении вызвавших возражения слов будет присоединена к ратификации Японией договора против войны; какова будет по отношению к этому позиция подписавших договор держав? Эти слова имеют большое значение для Японии, но для других подписавших государств, за исключением. Соединенных штатов, они не имеют существенного значения. Автор с уверенностью полагает, что оговорка Японии была бы принята без возражений всеми подписавшими государствами, включая Соединенные штаты. Если по какому-либо случаю поднялся бы в отношении этой оговорки спор, который не мог бы быть разрешен, Япония Имела бы основание, конечно с сожалением, отказаться от договора против войны. Как бы ни был для международного мира желателен договор, он не оправдывает жертвы важными частями национальной структуры.

Заявление о том, что американское правительство и группы, поддерживающие его в отношении договора против войны, согласятся, по крайней мере молчаливо, на оговорки Японии по поводу вызвавшей возражения фразы, может показаться несовместимым с высказанным’ раньше утверждением, что они придают большое значение этой фразе. Конечно, американское правительство и особенно группы, борющиеся против войны, будут глубоко сожалеть по поводу японской оговорки. Однако автор уверен, что у них нет другого выхода, как только пройти мимо этой оговорки. Какое бы значение ни придавалось вызвавшим возражения словам, разве только они существенны для договора? Когда речь идет о жизни и смерти договора, можно пожертвовать важными словами для того, чтобы сохранить самый договор. Когда договор против войны обсуждался в сенате и Бора понял, что судьба договора висит на волоске, он, являющийся действительным отцом договора, смягчил свою кампанию за разоружение, которой он дорожил почти так же, как договором против войны, и снял свои возражения по поводу стоявшего на очереди закона о расширении морских вооружений, чтобы его оппоненты взамен этого сняли свои возражения против антивоенного договора. Этой уступкой он добился прохождения договора. Этот пример показывает, как легко американские государственные деятели приспособляются к обстановке.

Существует убеждение, что фраза «от имени своих народов», включенная в договор против войны, может сделаться общеупотребительной для дипломатических документов и договоров. Если Япония упустит настоящий случай прямо выразить свое отношение к этой терминологии, для нее будет трудно в будущем вести переговоры об изменении этой фразы[110].