Дипломатические комментарии

Из предыдущей главы следует, что японская дипломатия в настоящем смысле этого слова возникла в сравнительно поздний период, когда в Урага пришли американские военные корабли под командой коммодора Перри и потребовали, чтобы страна была открыта для внешней торговли. Цель этой книги не в том, чтобы изложить всю историю внешней политики Японии, а в том, чтобы рассмотреть основные черты и пути развития имперской дипломатии с тех пор, как были установлены дипломатические сношения с иностранными государствами.

1. Скромное начало дипломатии в Эпоху Мейдзи

Дипломатия периода восстановления императорской власти (1867) имела неприглядный вид. Она началась во время спора по поводу карательной экспедиции против Кореи, которая отвергла японское требование восстановить их прежние отношения и дурно обошлась с японским посольством в Сеуле. Японский народ был глубоко возмущен действиями корейцев, и многие требовали, чтобы против Кореи была послана экспедиция, — по-видимому, метод коммодора Перри налаживать отношения при помощи пушек некоторым понравился. Но пушки Перри были подходящим средством на короткий срок, в то время как корейскую экспедицию защищали как большую экспедицию. Поражение сторонников корейской экспедиции является заслугой принца Ивакура и его сподвижников, ознакомившихся с истинным положением международных дел во время их неудачной поездки по Европе и Америке, когда они пытались добиться пересмотра договоров.

После вопроса о Корее возникли дипломатические проблемы, связанные сначала с экспедицией против Формозы, затем со спором по поводу островов Рюкю[43] с Китаем, — эти острова всегда были частью Японии и принадлежали к землям клана Симадзу. Когда Япония, устанавливая новое административное деление, решила включить острова Рюкю в префектуру Окинава, считая, что это касается ее одной, она получила протест от пекинского правительства. Но спор был разрешен при посредничестве генерала Гранта. Причиной экспедиции на Формозу послужило убийство формозскими аборигенами нескольких жителей островов Рюкю, после того как эти жители потерпели кораблекрушение у берегов Формозы. Китай возражал против этой экспедиции, но вопрос был разрешен с помощью английского посланника, в Пекине, где происходили переговоры между Японией и Китаем.

Ввиду того что все три вышеупомянутых спора произошли за очень короткий период времени, сразу после установления правительства Мейдзи, за границей создалось впечатление, что Японией управляло неосторожное правительство. Правда, впечатление это было результатом незнакомства с внутренним положением Японии. Но, тем не менее, оно несколько осложняло работу японской дипломатии. Восстановление императорской власти было истинно революционным событием. В любой другой стране такой переворот почти обязательно сопровождался бы кровопролитной гражданской войной. Но, как видно, японский народ был достаточно мудрым и шел в ногу с историей. Сёгун охотно вернул бразды правления императору, и его примеру последовали другие феодалы, которые восстановили права императора в своих владениях. Такие далеко идущие перемены были осуществлены всеми группами мирно и организованно в духе самопожертвования и преданности общественному благу.

Однако японский народ после трехсотлетнего политического сна проснулся в воинственном настроении, готовый к борьбе за власть с правительством сёгуна, и почувствовал себя как бы обманутым, когда восстановление трона прошло так спокойно. Он надеялся на захватывающие события, которые могли бы утолить его жажду действия, и нужно было что-нибудь предпринять для его умиротворения. Настроение народа было чревато опасностями. Убийства были часты, и такие люди, как Иокои Сионан, Масудзиро Омура и Хиосуке Хиросава, пали жертвами меча введенных в заблуждение патриотов, а министр Ивакура был ранен. Банды из клана Тёсю[44] также начали беспорядки. В эти тревожные дни сторонники экспедиции против Кореи нашли широкую поддержку. Уход их из правительства был сигналом к началу гражданской войны в провинции Сага[45] и к мятежу Дзияпурен[46] (секта божественного ветра) в Кумамото[47] и в Хаги[48], в провинции Гагато. Правительству удалось несколько разрядить атмосферу посылкой военной экспедиции на Формозу, чтобы наказать убийц жителей островов Рюкю, потерпевших кораблекрушение у берегов Формозы. Но эта экспедиция не полностью успокоила народ, и в 1877 г. политическое недовольство приняло форму мятежа, известного под названием Сейнанской (юго-западной) войны[49]. Только после подавления этого восстания национальное брожение прекратилось. При таком положении дел нельзя считать экспедицию в Корею или экспедицию на Формозу чисто внешнеполитическими событиями. Если бы мы связывали их только с внешней политикой вновь основанного императорского правительства, мы подошли бы к делу очень поверхностно. Эти события явились результатом внутренней политики. Последующие годы показали, что внешняя политика японского государства руководилась принципами мира и умеренности.

Дипломатия эпохи Мейдзи была с самого начала сложной и напряженной. Другого нельзя было и ожидать. Японию принудили войти в сношения с другими державами раньше, чем она ознакомилась с внешним миром, и первый договор о дружбе и торговле с иностранной державой[50] она подписала с серьезными опасениями. Ее недоверчивость с течением времени не уменьшилась, и в 1863 г. она направила в Европу посольство во главе о Икеда Тикузевно-Ками, которое должно было добиться изменения или упразднения подписанных договоров. Это посольство, как известно, не имело никакого успеха. Через восемь лет принц Ивакура в сопровождении маркизов Кидо и Окубо был послан в Европу и в Америку, чтобы вновь начать переговоры о пересмотре договоров. Говорят, что министр иностранных дел одной из стран жаловался на неискренность японцев, предлагавших изменить или упразднить договоры, относительно которых еще велись переговоры. Японии посчастливилось, что Соединенные штаты взяли на себя инициативу вывести империю из одиночества. Если бы Англия, Франция или Россия взяли этот труд на себя, то, судя по методам политики, которые тогда господствовали, Японии неизбежно пришлось бы согласиться на гораздо менее выгодные условия. Соединенные штаты вели себя справедливо и честно. Американское правительство с лучшими намерениями желало сделать Японию равноправным членом семьи народов; у других держав не было иного выхода, как последовать примеру США. Опека Америки чрезвычайно помогла в первые годы сношений с другими государствами.

2. Дипломатия концессий и пересмотр договоров

Дипломатия современной Японии, которая родилась между Урага и Симода[51], в первые дни эпохи Мейдзи передвинулась в иностранные районы, или «концессии», Нагасаки, Кобэ, Иокогама и Хакодате и стала называться «дипломатией концессий», т. е. дипломатические сношения велись, главным образом, между местными властями и иностранными консулами. «Дипломатия концессий» занималась вопросами контрабанды, ссорами моряков и тому подобными делами. Хотя все это не имело большого значения с точки зрения дипломатии, но оно имело большое значение для японского народа, которого раздражали оковы экстерриториальности и консульского суда. Вопросы, которые возникали в иностранных «концессиях», не всегда легко решались местными властями и часто передавались в Касумига-секи[52], после чего следовали долгие переговоры и переписка, сложность которых никак не соответствовала незначительности самих дел.

Автор этих строк поступил на службу в министерство иностранных дел, когда «дипломатия концессий» была в самом расцвете. Иностранца нельзя было наказать даже за самое бесспорное преступление. Когда иностранного контрабандиста ловили с поличным и направляли для суда к консулу, его судили спустя рукава. Когда публиковались карантинные правила, иностранные суда не обращали на них внимания и, сознавая свою неприкосновенность, входили в японские порты, ни с чем не считаясь. Работа в министерстве иностранных дел была очень нервной. Автор был тогда еще молодым человеком, только что окончившим школу, и с трудом сдерживался. Даже министр иностранных дел, который держал себя чрезвычайно надменно со своими подчиненными, должен был, по требованию иностранных посланников, несколько раз приезжать к ним в миссию. Суверенитет, национальная независимость, равноправие наций и подобные принципы, перед которыми автор привык преклоняться в школе, на практике оказались, к его разочарованию и прискорбию, лишь пустыми фразами. Пока автор не увидел всего своими собственными глазами, он не подозревал, что экстерриториальностью и консульским судом можно так злоупотреблять и что они могут принести так много зла.

Недовольство экстерриториальностью ее ограничивалось кругами интеллигенции. Полицейские, которые разбирали преступления, совершенные европейцами, часто подвергались самым унизительным оскорблениям. Попытка полицейского убить русского царевича, когда тот посетил Японию (факт сам по себе преступный), была результатом всеобщего возмущения наглостью иностранцев.

Японский народ не мог долго мириться с экстерриториальностью. Но он не мог ожидать сочувствия со стороны иностранных держав, за исключением Соединенных штатов. В настоящее время державы готовы сочувственно отнестись к просьбам китайцев об упразднении неравных договоров, но в те дни на помощь Японии не могли прийти либеральные идеи нашего времени. Соединенные штаты в принципе быстро согласились на упразднение экстерриториальности и консульских судов, но далеко не полностью осознано, как много работал покойный граф Муцу, чтобы добиться согласия на это английского правительства. Как только Соединенные штаты и Великобритания склонились на сторону Японии, было сравнительно нетрудно повлиять на другие державы. Тогда был произведен пересмотр договоров, и началась эра быстрого развития Японии. Получив полное равноправие, страна быстро преодолела инертность и двинулась вперед по пути прогресса.

В настоящее время китайский народ и его правительство делают все возможное, чтобы добиться пересмотра договоров. Япония, которая вкусила горечь экстерриториальности и консульских судов, должна искренно сочувствовать стремлениям Китая освободиться от «их и способствовать их осуществлению. Нет ничего более отвратительного в отношениях одного государства с другим, чем существование на территории одного из них таких институтов, как экстерриториальность и консульские суды. Можно винить Китай в том, что он ничего не делает для улучшения своего положения и в то же время жалуется державам на их отношение к нему, но так как в будущем у него будут возможности исправить свои недостатки, другие державы должны быть великодушными и делать ему все разумные уступки. С другой стороны, Китай не должен злоупотреблять великодушием и поступать необдуманно. Надо помнить, что с того времени, как Япония возвратила свою судебную независимость и стала пользоваться своими суверенными правами, до того времени, когда она получила таможенную автономию, прошло пятнадцать лет.

3. Японо-Китайская война и тройственное вмешательство

Япония добилась успеха в деле пересмотра своих договоров и в войне против Китая. Но не успели высохнуть чернила, которыми был написан Симоносекский договор, как, к изумлению японских дипломатов, Россия, Франция и Германия выступили в защиту Китая. Под видом «дружеского совета» эти три державы требовали от японского правительства возвращения Китаю Ляодунского полуострова. Они мотивировали свой «совет» тем, что если Япония оставит за собой полуостров и будет стратегически господствовать над провинцией Чжили[53] (т. е. над Пекином), то это будет угрожать миру на Дальнем Востоке.

Вмешательство трех держав поразило японские власти, весь опыт которых был основан на «дипломатии концессий». Вся страна ужаснулась, но после долгого размышления было решено снести это унижение, переждать и, согласно «совету» трех держав, вернуть полуостров Ляодун Китаю. Несомненно, это было при тех обстоятельствах самое мудрое из всех возможных решении. Если бы Япония отвергла «совет», как блеф, то престиж трех держав не позволил бы им отступить, и, по всей вероятности, это в конце концов привело бы к войне. Бронированные корабли Германии, России и Франции в дальневосточных водах не были похожи на легкие монгольские суда, погибшие от бури шестьсот лет тому назад, и были все основания предполагать, что в случае войны европейские державы отняли бы у Японии плоды ее победы над Китаем и разделили бы их между собой.

Вспоминая тогдашнее положение, понимаешь, как тяжело было избрать политику мира вместо на первый взгляд более легкого пути войны. Последующие поколения Японии должны быть благодарны Ито, Муцу и другим деятелям того времени за благоразумие, которое они проявили перед лицом колоссальных трудностей. За сорок лет перед этим Россия, главный зачинщик вмешательства, очутилась в подобном положении, но она не смогла сдержать себя. Тогда началась Крымская война. В результате этой войны Россия не только потеряла все преимущества, завоеванные у Турции, но очутилась на краю гибели. Через двадцать лет Россия снова объявила войну Турции и, выйдя из нее победительницей, заставила Турцию подписать Сан-Стефанский договор[54]. Великобритания вновь вмешалась, но на этот раз Россия уступила и передала договор на рассмотрение Берлинской конференции, где он был изменен. Несомненно, для России было разумнее уступить Англии, чем воевать с ней.

4. Германия и тройственное вмешательство

Во время тройственного вмешательства автор работал в японском посольстве в Париже в качестве третьего секретаря. Будучи очень молодым человеком, он не мог иметь оригинальных и ценных мыслей по этому вопросу, а так как вмешательство произошло вскоре после заключения франко-русского союза, то причины, в силу которых Франция поддерживала Россию, были ясны даже для него. Но он не мог найти оснований для германского участия, или, скорее, главенства, в этом деле. Приблизительно, в это время он поехал в Берлин и имел там беседу с виконтом Аоки, бывшим тогда посланником в Берлине, и попросил его объяснить, почему Германия приняла участие в этом деле. Виконт Аоки, который был одним из самых опытных японских дипломатов своего времени, ответил с явным огорчением: «Я не знаю, чем объяснить участие Германии. Я могу только предположить, что причиной этого является временное помешательство кайзера».

Тройственное вмешательство возбудило у автора интерес к дипломатической истории, и вскоре он принялся усиленно ее изучать. В своих исследованиях он, наконец, нашел ответ на вопрос, который он задал виконту Аоки.

Говорят, будто бы Бисмарк однажды заметил: «У России быстро увеличивающееся население, и она полна энергии. Ее можно сравнить с закупоренной бочкой бродящего вина, которая, рано или поздно, должна в каком-нибудь месте разорваться. Если взрыв произойдет в сторону Сибири — тем лучше. Если он будет иметь место в Черном море или на Босфоре — это тоже не опасно для нас. Мы должны сделать все возможное, чтобы не допустить взрыва бочки у нашей границы».

С точки зрения Германии мысль Бисмарка была, несомненно, правильна. Когда кайзер вдохновлял и подстрекал Россию к вмешательству в японо-китайские отношения после Симоносекского договора и, наконец, когда он сам вмешался, — это было лишь продолжением политики Бисмарка. Надо думать, что Германия участвовала в этом вмешательстве с надеждой раз и навсегда передвинуть взрыв русской бочки от Европы к Дальнему Востоку. Таким образом, проникнув достаточно далеко в бесконечные степи Сибири и Дальнего Востока, русские не смогут выпутаться оттуда, будут тратить там французские деньги и ослаблять давление на Германию. В случае, если Франция была бы недовольна этими отдаленными авантюрами и попыталась бы сдержать их или направить французские деньги к русско-германской границе, отношения между Францией и Россией ухудшились бы. Это было бы на руку немецкому правительству. С точки зрения интересов отечества действия кайзера были всем, чем угодно, только не фантазией расстроенного ума. Напротив, это было осуществлением очень хорошо обдуманного плана.

Япония скоро получила возможность отплатить этим трем державам за их добрососедский «совет» по поводу Симоносекского договора. После десяти лет ожидания Японии удалось вытеснить русских из Ляодунского полуострова и из южной Манчжурии. Еще через десять лет она изгнала немцев из Шаньдуна. С Францией, однако, которая приняла участие во вмешательстве в силу обстоятельств, а не по собственной воле, были установлены дружественные отношения, оформленные франко-японским соглашением[55] и приложенной к нему декларацией. Японская политика терпеливого ожидания полностью оправдала себя.

Сближение Японии с Великобританией было естественным результатом тройственного вмешательства. Желание русских двигаться на восток было почти наследственной болезнью, которая со времен Петра Великого переходила от одного московского царя к другому. Вначале Германия играла на этих желаниях и тем отклоняла энергию России от германской границы. Она подстрекала ее, разыгрывая роль соучастника в планах России, но, когда она увидала, какую большую выгоду извлекала Россия из этих авантюр, она сама заразилась русской болезнью и пожелала иметь собственную морскую базу в Китае. Когда она получила такую базу в заливе Киао-Чао, ее аппетит разыгрался, и она хотела все большего и большего: сначала железную дорогу, потом рудники и, наконец, власть над всей провинцией Шаньдун. Затем она заявила, что провинция Хунань находится в сфере ее влияния. Действительно, у Германии был ненасытный аппетит. Франция, которая до сих пор старалась только помешать повороту русских политических интересов с запада на Дальний Восток, теперь тоже была непрочь приобрести кое-какие территории в Китае и получила в аренду Гуанчжоу[56]. Таким образом, Германия и Франция, которые начали с того, что подстрекали Россию и вместе с ней повлияли на условия мира между Японией и Китаем, кончили тем, что превратились в соучастников ее агрессии. Положение приобрело зловещий оттенок. Появилась опасность, что принципы территориальной целостности Китая, открытых дверей и равных возможностей, которые были выдвинуты Соединенными штатами и искренно поддержаны Японией и Великобританией, станут лишь пустыми фразами. Так как интересы Великобритании не позволяли ей быть пассивным наблюдателем погони за территорией в Китае, к чему она, впрочем, относилась с неодобрением, Великобритания приобрела в аренду Вэйхайвэй[57], напротив Порт-Артура, и Коулун[58], напротив Гонконга. С другой стороны, она стремилась к тесному сотрудничеству с Японией и Соединенными штатами. Но, не надеясь на активную поддержку США ввиду их традиционной политики уклонения от связывающих союзов, Великобритания не имела другого выхода, как опираться на сильную англо-японскую комбинацию. При этом положении дел Япония приветствовала английские дружественные предложения, которые для нее имели гораздо большее значение, чем для Англии.

5. Боксерское восстание[59] и Пекинский протокол

Когда автор, в то время работавший в японской миссии в Пекине, впервые услышал весной 1900 г. о восстании боксеров в Шаньдуне, он не был этим особенно потрясен. Но движение боксеров распространилось, и в Пекин начали поступать сообщения о том, что боксеры двигаются на город. В конце концов дипломатический корпус решил созвать совещание «секретарей-переводчиков» различных миссий, чтобы обсудить положение. На этом совещании «переводчики» единогласно решили, что «мятеж» — это слишком сильное слово для характеристики движения боксеров. Они указывали, что в Китае всегда было много тайных обществ, которые иногда вызывали волнения, но которые ввиду своей слабости никогда не могли принести большого вреда. Они считали, что мрачные сведения миссионеров были порождены страхом. Ознакомившись с мнением «переводчиков», дипломатический корпус вновь приобрел уверенность. Но вскоре французская миссия услышала от католического миссионера яркий и подробный рассказ о боксерских событиях, который не мог быть плодом воображения. Тогда было решено созвать совещание посланников. Только французский посланник Пишон был в тревожном настроении, — остальные находились под влиянием мнений своих секретарей. Только после того как боксеры прошли провинцию Шаньдун и продвинулись далеко в глубь провинции Чжили, когда их передовые отряды были уже в предместьях Пекина, в миссиях поняли серьезность положения. Часто говорят, что иностранцы, живущие долгое время в Китае, быстро «китаизируются», но никогда не могут понять китайские дела, и это как будто полностью относится к знатокам китайских дел, к «переводчикам» миссий. В панике совершенно неподготовленные миссии решили высадить десант с военных кораблей, находившихся в Таку[60]; но эти суда были лишь небольшими канонерками меньше тысячи тонн водоизмещения, поэтому достаточные десанты не могли быть отправлены. Всего с японских, английских, американских, русских, немецких, французских, австрийских и итальянских канонерок можно было набрать отряд не больше чем в 420 человек. Ввиду того что такой небольшой отряд не мог защитить иностранных резидентов в Пекине от многих тысяч боксеров, некоторые державы решили послать вспомогательные экспедиции. Географически положение Японии было для этого наиболее удобным, и она немедленно отправила сильный экспедиционный корпус. Спасение осажденных иностранцев в Пекине в самый критический момент было осуществлено в основном благодаря быстрым действиям 5-й дивизии японской армии.

Окончив спасение миссий и иностранных жителей, союзные войска предоставили поле действий дипломатам. Во-первых, надо было обсудить вопрос об ответственности пекинского правительства; в этом вопросе не было разногласий. Не одни боксеры пытались уничтожить «иностранных дьяволов» и нападали на иностранцев, живущих в Северном Китае и в Пекине, но и регулярные войска под командованием Дун Фусяна открыто принимали участие в нападениях; кроме того, было точно известно, что принц Дуаньчу по тайному приказу вдовствующей императрицы [Цы Си] лично командовал мятежниками. Сознавая свою вину, императрица со своим двором бежала в Сиань[61].

Второй вопрос был о вознаграждении за убытки, которое иностранцы и их правительства должны были потребовать от китайского правительства. Все посланники были согласны, что державы имели право требовать возмещения и что китайское правительство было обязано его уплатить, но, когда дело дошло до определения размеров суммы, взаимоотношения посланников немедленно ухудшились. Иностранные представители смотрели друг на друга и молчали. Хотя в принципе было решено, что вознаграждения в отношении правительств будут ограничены стоимостью спасательных экспедиций и в отношении; частных лиц действительными размерами потерь, тем не менее подсчет этот был в руках самих правительств, и никакого контроля над ними не было. Китай был совершенно беспомощен, и только чувство справедливости могло сдержать державы и их представителей. А в те дни от держав и их послов нельзя было ждать справедливости.

Тогда представитель Японии Дзётаро Комура первый показал пример великодушия. Следуя инструкциям своего правительства, он потребовал 50 миллионов иен. После этого другие державы представили свои требования:

Когда к этому прибавились претензии Австрии, Голландии, Испании, Швеции и Португалии, получилась сумма в 450 миллионов таэлей (630 миллионов иен). Эта цифра была представлена китайскому правительству. На память автор может привести следующие цифры о составе спасательного корпуса:

Если мы сравним требования отдельных держав с их участием в экспедиции, в глаза бросятся некоторые интересные вещи. После Японии требования Великобритании и Соединенных штатов кажутся наиболее справедливыми, ввиду того что содержание одного американского или английского солдата стоит больше, чем содержание солдат других национальностей. По Версальскому договору[62] Германия должна была платить Англии и Америке больше, чем Франции и Бельгии, за содержание их оккупационных армий в Рейнской области, несмотря на то что французские и бельгийские армии были многочисленнее. Поэтому требования Великобритании и Соединенных штатов нельзя считать чрезмерными. Но неприемлемость претензий других держав по сравнению с Японией сразу становится очевидной. Хотя Россия держала большое количество войск в разных важных пунктах Манчжурии, в Пекин она послала солдат на половину меньше, чем Япония. Нет сомнения, что она не имела права на оплату войск, которые она содержала в Манчжурии, так как эти войска были направлены туда с чисто агрессивными целями. Германия послала большой отряд под командованием фельдмаршала фон Вальдерзее, но этот отряд достиг Пекина уже после освобождения города, и немецкие солдаты бездельничали, пока они не были посланы на экскурсию, которую немцы назвали экспедицией, в город Баодин[63]. Немецкие войска, действительно принимавшие участие в защите Пекина, состояли из десанта в 30–40 человек с канонерки, находившейся в Тяньцзине, и из отряда, отправленного из Циндао до начала осады, — всего не больше двухсот человек. Франция предоставила для спасения Пекина меньше тысячи человек, главным образом аннамитов из Индо-Китая. Несмотря на второстепенную роль, которую они играли в походе на Пекин, Россия, Германия и Франция требовали вдвое больше денег, чем Япония, чьи войска составили больше половины всего спасательного корпуса. Другими словами, только Япония, Великобритания и Соединенные штаты отнеслись к беспомощному Китаю с великодушием и справедливостью. Остальные державы были, несомненно, несправедливы. Но автор не считает требования этих держав безусловно несправедливыми. Если бы целью этих претензий было наказать Китай, для этой цели, возможно, они не были бы чрезмерными. Но на совещании посланников в Пекине было решено, что, принимая во внимание положение финансов Китая, требования будут ограничены военными издержками и действительными убытками. Именно поэтому надо считать, что требования других держав (т. е. всех, кроме Японии, Великобритании и Америки) были чрезмерными. Приблизительные подсчеты японского правительства дали минимальную цифру в 50 миллионов иен. Эта цифра и была сообщена японскому посланнику господину Комура. Когда собравшиеся в Пекине дипломаты не могли решиться назвать свои цифры, господин Комура показал им пример справедливости и дружелюбия к Китаю и назвал указанную минимальную цифру. Но одно дело намерения, а другое — действия, и, вместо того чтобы оценить честность Японии, другие страны, за исключением Великобритании и Соединенных штатов, предъявили самые фантастические требования. Есть старая китайская поговорка в отношении торговых сделок: «Ты говори первый». Ее полезно помнить во время переговоров с иностранными державами, ибо с ними неблагоразумно говорить первому. Кроме того, есть японская пословица, что осенний ветер холодит губы, когда они раскрываются, чтобы заговорить. В дипломатии предостережение, заключающееся в этой поговорке, имеет особое значение. То, что имело место после боксерского восстания, произошло потому, что европейские державы имели больший, чем Япония, опыт в обращении со слабыми государствами. Если бы, например, Франция 1919 г. была в положении Японии в 1900 г., она, по всей вероятности, потребовала бы от Китая, подобно тому, что она сделала в Версале, больше половины всей суммы, т. е. 400 миллионов иен. Среди старых лисиц одна Япония была неопытна. Япония тогда в первый раз участвовала в международной конференции по политическим вопросам, и приятно видеть в требовании японского представителя доказательство справедливости имперской дипломатии.

6. Англо-германское соглашение и участие Японии

Отношения между Японией и Англией в результате боксерского восстания значительно улучшились. В то же время в отношениях между Германией, Россией и Францией, с одной стороны, и Японией и Англией, с другой, появилась заметная напряженность. Дипломатический корпус в Пекине как бы разделился на два лагеря, расположенных друг против друга в тесном посольском квартале[64].

Тогда Германия совершила поступок, который не соответствовал ее политике. Выдвигались различные предположения относительно причин и целей этого поступка, но ни одно из предположений не казалось убедительным. Дело в том, что сразу после освобождения посольского квартала в Пекине Германия заключила с Великобританией соглашение, касающееся Китая, и пригласила Японию присоединиться к нему. Можно считать, что это соглашение явилось предтечей англо-японского союза. Ввиду того что в свое время оно прошло почти незамеченным, несмотря на интересный материал, который оно содержит, для полного понимания этого союза мы ниже приводим текст соглашения:

Сначала английское и германское правительства решили сообщить текст соглашения правительствам Австрии, Франции, Италии, Японии, России и Соединенных штатов и предложить им признать изложенные в нем принципы; для этого был добавлен четвертый параграф. Однако в отношении Японии Германия и Великобритания поступили иначе. Они не только сообщили ей о соглашении и предложили, в соответствии с четвертым параграфом, признать изложенные в нем принципы, но и пригласили ее стать участницей соглашения. Так как из шести правительств только Япония присоединилась к соглашению, а в ответах Америки, России, Франции, Австрии и Италии не было и намека на то, что им было сделано подобное предложение, то отсюда мы можем заключить, что лишь одна Япония была приглашена. Несомненно, это было сделано умышленно. По мнению автора, особое приглашение Японии чрезвычайно многозначительно, в особенности с точки зрения германского правительства.

Однако взгляды автора основаны на его собственных выводах, а характер договора не дает ему возможности обосновать свои предположения. Для Германии не могло быть лучшего способа выяснить возможности англо-японского союза, как пригласить Японию присоединиться к соглашению (причины, которые заставляли Германию желать этого союза, будут изложены в главе III). Если бы, по предложению Германии, Англия согласилась пригласить Японию, было бы установлено желание Англии сотрудничать с Японией. С другой стороны, согласие Японии показало бы, что Япония желала бороться вместе с Германией (или с Англией) против экспансии России на восток. Таким образом, одним ловким маневром Германия могла узнать истинные намерения и Англии и Японии.

Японское правительство (министр иностранных дел Като в кабинете Ито) послало следующий ответ на зондировавшее предложение кайзера:

Английское правительство благоприятно относилось к предложению германского правительства пригласить Японию присоединиться к соглашению, а Япония приняла их совместное приглашение. Итак, эта разведывательная операция удалась кайзеру. Затем он дал указание барону Эккардштейну, одному из своих любимцев, действовать в Лондоне совершенно необычно. После беседы с выдающимися английскими политическими деятелями барон посетил графа Хаяси, японского посланника в Лондоне, и рассказал ему о результате своих бесед. Этот случай имел место лишь через четыре месяца после того, как Япония присоединилась к англо-германскому соглашению.

В англо-германском соглашении не было ничего нового. Это была лишь вторичная декларация принципов открытых дверей и равных возможностей в Китае, а также территориальной целостности и независимости Китая. Текст был прост и ясен. Однако через некоторое время в рейхстаге в ответ на интерпелляцию князь Бюлов заявил, что Манчжурия не включалась в состав «Китая», о котором говорилось в соглашении и который был ограничен той территорией, где английское и германское правительства имели влияние. Он далее объяснил, что Манчжурия лежала вне сферы влияния Германии. Это было явное извращение соглашения. Нельзя серьезно и обоснованно доказывать, что Манчжурия не является частью Китая. Могла ли колыбель династии Цинь[65] не быть в государстве, управляемом династией Цинь? Во всяком случае, фраза «на всей той части территории Китая, где они могут оказывать влияние», встречается только в первом параграфе, где говорится об открытых дверях и равных возможностях, в морских и речных портах Китая. Деятельность России в Манчжурии заключалась, главным образом, в оккупации территории, другими словами, она нарушала независимость и территориальную целостность Китая и тем подпадала под действие второго и третьего параграфов. Но слова «где они могут оказывать влияние» пропущены как раз в этих двух параграфах, и нельзя не признать, что объяснение князя Бюлова в парламенте было сплошным крючкотворством.

Если внимательно прочитать текст англо-германского соглашения и сопоставить его с последующими действиями Германии, то бросаются в глаза три удивительные вещи. В течение трех лет перед подписанием соглашения Германия под разными предлогами отклоняла все дружелюбные предложения Англии. Так, например, в 1899 г., за год до боксерского восстания, Германия игнорировала знаменитую речь в Лейстере Джозефа Чемберлена, английского министра колоний, в которой он открыто высказывался за союз с Германией. А теперь та же Германия, непонятно почему, захотела заключить англо-германское соглашение. Затем, почему немедленно после соглашения Германия предприняла действия, которые фактически сделали это соглашение недействительным? И, наконец, если сохранение дружественных отношений с соседней страной принуждало Германию к эластичному толкованию соглашения, то почему в третьем' параграфе она употребила выражения, столь определенные, что они были похожи на договор о союзе:

Если бы Германия действовала необдуманно, можно было бы понять эту непоследовательность. Но если в ее поведении был определенный план, тогда можно допустить лишь одно объяснение. Ведь немецкая дипломатия была какой угодно, только не бестолковой, — она решала свои задачи чрезвычайно осмотрительно и обдуманно. В самом деле, ни с чем нельзя сравнить основательность и глубину немецких научных работ. Надо думать, что у Германии не было искреннего желания сблизиться с Англией, а когда она пошла на это сближение, у нее были скрытые намерения, осуществление которых сделало английскую дружбу ненужной. Англо-германское соглашение подтверждает это.

Целью Германии в тот период было столкнуть Россию с Японией на Дальнем Востоке, а создание англо-японского союза было кратчайшим путем к этому. Германия, невидимому, предполагала осуществить этот союз путем предварительного англо-германского соглашения, к которому Япония была бы специально приглашена присоединиться. Считая, что это было необходимым шагом в осуществлении всей схемы, Германия без колебания предложила Великобритании заключить соглашение, хотя она незадолго до этого отвергла дружественные предложения Чемберлена. Соглашение было лишь средством к цели, и оно стало ненужным, как только эта цель была достигнута. Больше того, оно мешало наладить хорошие отношения с Россией. Когда Великобритания согласилась пригласить Японию, а Япония приняла приглашение и подписала соглашение, — оно уже сыграло свою роль для Германии. Поэтому, не теряя времени, Германия ложно истолковала соглашение, опасаясь, что Россия прекратит свое движение на восток. Этим можно объяснить, почему Германия сделала соглашение фактически для себя недействительным.

Конкретные выражения в третьем параграфе соглашения, похожие на выражения в договоре о союзе, как будто несовместимы с осторожностью Германии. Но без этих выражений соглашение ничем не отличалось бы от более ранней американской декларации об открытых дверях, равных возможностях и территориальной целостности Китая. Присоединение Японии к англо-германскому соглашению, похожему на договор о союзе, удовлетворило любознательность кайзера относительно позиции Японии. Германии не было смысла повторять американскую декларацию. Другими словами, Германия разработала план, который был чреват последствиями, и, нуждаясь в проверке его, подписала соглашение с Великобританией, несмотря на то, что подобный поступок был несовместим с ее прежней политикой. Но, как только это соглашение было подписано и как только роль его как пробного шара была сыграна, князь Бюлов пропел ему отходную в рейхстаге. Это соглашение было теперь не только бесполезным, но прямо препятствовало сближению с Россией. Действия Германии были не только последовательны с начала до конца, но и необходимы для осуществления хитроумного плана.