Дискуссия по вопросам советского языкознания

От редакции

Продолжаем публиковать статьи, поступившие в «Правду» в связи с дискуссией по вопросам советского языкознания. Сегодня мы печатаем статьи проф. Т. Ломтева «Боевая программа построения марксистского языкознания», проф. Г. Ахвледиани «За ленинско-сталинский путь развития советского языковедения».

Т.П. Ломтев. Боевая программа построения марксистского языкознания

В статье И.В. Сталина «Относительно марксизма в языкознании» по-сталински мудро, с исчерпывающей глубиной поставлены и разрешены важнейшие проблемы языкознания, волнующие в связи с дискуссией на страницах «Правды» не только научные круги, но и широкую советскую общественность.

Выступление товарища Сталина – ценнейший вклад в науку о языке, конкретная программа построения марксистского языкознания, классический образец разрешения сложнейших проблем науки о языке. Статья И.В. Сталина знаменует собою новую эпоху в развитии науки о языке, она, как мощный прожектор, осветила пути дальнейшего развития советского языкознания.

Новое произведение И.В. Сталина войдет в золотой фонд наиболее выдающихся трудов классиков марксизма-ленинизма. Оно является блестящим образцом творческого развития марксизма-ленинизма в языкознании.

Вопросы о языке и надстройке, языке и классах, лексике и грамматике, развитии языка на разных этапах истории общества, не раз являвшиеся предметом обсуждения среди языковедов, были предельно запутаны и обросли большим количеством неверных положений. Раскрытие И.В. Сталиным того, что язык не есть идеологическая надстройка, что он не представляет собою классового явления, вносит коренные изменения в теорию и метод лингвистической науки, творчески развивает советское языкознание и поднимает его на высшую ступень.

Исходя из немарксистской формулы о языке как надстройке, Н.Я. Марр выдвинул ряд принципиально ошибочных положений теории лингвистической науки.

Если язык есть идеологическая надстройка, он должен отвечать каждому данному базису и соответствовать его потребностям. Если в развитии общества один базис сменяется другим, то и данный язык или языки с характерными особенностями, отвечающими данному базису, подлежит смене другим языком или языками с характерными особенностями, отвечающими другому базису. Развитие языка представляет собою единый процесс в мировом масштабе.

Общие неправильные положения, представляющие собою вульгаризацию идеи материалистического объяснения развития языка, естественно, оказались в явном противоречии с известными и давно установленными фактами, свидетельствующими о множественности языков, каждый из которых имел свои грамматические свойства и свой лексический состав, – множественности, не сводимой к установленным в науке базисам. Это явное противоречие Н.Я. Марр разрешал не путем отказа от своей исходной вульгарно-материалистической установки о языке как надстройке, а путем нагромождений на этой базе новых построений, которые оказывались уже насквозь формалистическими и идеалистическими.

1. Как известно, Н.Я. Марр выдвинул схему развития языков, построенную по принципу пирамиды, поставленной основанием вниз. Согласно теории Н.Я. Марра, первоначально было множество языков-моллюсков, дальнейшее развитие которых состоит в схождении и генерализации путем скрещения. Схождение языков должно завершиться созданием единого мирового языка. Общность родственных языков является не результатом генеалогического расхождения по чистым линиям первоначально одного праязыка, а результатом схождения и скрещения первоначально различных языков.

Н.Я. Марр утверждал, что каждый язык в отдельности не является цельным массивом, явившимся во всем своем составе путем отпочкования от одного первоначального языка, давшего жизнь и другим родственным языкам. Каждый язык образуется в результате скрещения разных языков и заключает в себе следы и отложения всех языков мира. Грамматический и лексический материал каждого данного языка представляет собою совокупность наслоений, напластований материала всех предшествовавших языков, скрещение и смешение которых осуществлялось в мировом масштабе.

Определение тех элементов в каждом языке, которые свидетельствуют о единстве данного языка со всеми языками мира, составляет главное содержание и назначение лингвистической теории. Такими элементами Н.Я. Марр считал сал, бер, йон, рош со всеми их звуковыми разновидностями.

Как видно, вульгарно-материалистическая предпосылка о языке как надстройке привела к антиисторической универсальной схеме пирамидального развития от множества к единству вне зависимости от действительного хода развития общества, к утверждению антиисторических универсальных элементов всех языков мира.

Марксистско-ленинская наука, рассматривающая язык не как обособленное царство, а в неразрывной связи с развитием общественного бытия, не может не признавать разных закономерностей в развитии языка в разные периоды развития общественного бытия. Обоснование какой бы то ни было одной универсальной схемы развития языка для всех времен и народов неизбежно приводит к отходу от марксизма и в сущности представляет собою выражение формализма и идеализма в языкознании.

Язык идет туда и так, куда и как идет общественное бытие. Если материальные и общественно-политические условия жизни племени приводят к его разделению на два новых племени, то из одного диалекта может возникнуть два. Энгельс писал, что в первобытно-коммунистическом обществе каждое племя характеризовалось особым, лишь этому племени свойственным диалектом. «В действительности племя и диалект по существу совпадают; новообразование племен и диалектов путем разделения происходило в Америке еще недавно и едва ли совсем прекратилось и в настоящее время»[175].

Если материальные и общественные условия жизни общества приводят к объединению разных племен в одно целое, то и диалекты этих племен объединяются в один язык.

Характеризуя переход первобытно-коммунистического общества в классовое общество, Энгельс писал: «Посмотрим же теперь, что стало при этом общественном перевороте с родовым строем. Он оказался бессильным перед новыми элементами, выросшими без содействия с его стороны. Его предпосылкой было совместное проживание членов одного рода или племени на одной и той же территории, заселенной исключительно ими. Это давно уже прекратилось. Повсюду были перемешаны роды и племена, повсюду среди свободных граждан жили рабы, клиенты, чужестранцы». К родовым элементам, говорит Энгельс, «присоединилась масса нового, чуждого родовым группам, населения, которое могло стать силой в стране, как это было в Риме, и к тому же оно было слишком многочисленно, чтобы его можно было постепенно включить в кровнородственные роды и племена»[176].

Из указаний Энгельса следует, что если по тем или другим причинам общественно-экономическое развитие народа идет по пути разделения его на два народа, то на этой почве развиваются и два языка; если общественно-экономическое развитие народа идет по пути его слияния с другим народом в один народ, то на этой почве из двух языков образуется один язык. Причем «при скрещивании один из языков обычно выходит победителем, сохраняет свой грамматический строй, сохраняет свой основной словарный фонд и продолжает развиваться по внутренним законам своего развития, а другой язык теряет постепенно свое качество и постепенно отмирает», что, «следовательно, скрещивание дает не какой-то новый, третий язык, а сохраняет один из языков, сохраняет его грамматический строй и основной словарный фонд и дает ему возможность развиваться по внутренним законам своего развития» (И. Сталин).

Теория пирамидального схождения языков, рассчитанная на все времена и народы, не верна. Она приводит к рассмотрению развития языка в отрыве от развития общества и представляет собою отражение формализма в лингвистической теории, отход от принципов теории марксистского материализма в сторону идеализма. Формализм, отход от диалектического материализма в сторону идеализма заключается в том, что развитию языка приписывается одно схематическое направление, между тем как развитие общественного бытия в действительности характеризуется разными закономерностями в разные периоды жизни человеческого общества. За время своего исторического развития племена и народности дробились и расходились, смешивались и скрещивались.

2. Как известно, Н.Я. Марр выдвинул идею скачкообразного развития языка. Согласно теории Н.Я. Марра, развитие происходит путем количественных накоплений в языке, которое должно завершиться взрывом и переходом путем скачка в новое, более высокое качество, новые, более высокие языки. По мнению Н.Я. Марра, каждый данный язык является определенным качеством, соответствующим данному базису, и представляет собою ступень в развитии от низшего к высшему; определение стадиальной характеристики языка является первой задачей исследователя, а распределение языков по стадиям как ступеням движения от низшего к высшему – главное содержание лингвистической теории.

Множественность языков, с точки зрения Н.Я. Марра, объясняется отпадением некоторых языковых массивов от единого мирового процесса схождения языков в процессе скачкообразного перехода их на более высокую ступень в направлении к образованию единого мирового языка.

Отсюда является необходимость квалифицировать грамматическую структуру отдельных языков и их групп в качестве неизбежного продукта той или другой ступени в прогрессивном развитии языков в направлении единого мирового языка. Аморфность китайского языка соответствует первобытно-коммунистическому обществу и является доказательством того, что язык этот остановился на первичной ступени языкотворческого процесса, а флективность индоевропейских языков соответствует классовому обществу и свидетельствует о том, что они являются последним по времени продуктом мирового языкотворческого процесса на путях создания единого мирового языка.

Совершенно очевидно, что такая постановка проблемы неразрывно и нерасторжимо связана с признанием неравноценности грамматического строя отдельных языков и их групп, как бы сторонники этих взглядов ни открещивались от этого обвинения и какими бы благородными цитатами из работ Н.Я. Марра они ни оправдывались.

Сама идея распределения грамматических показателей всех языков мира, в которых отражается и их национальная форма, по стадиальному ранжиру от архаических к новым или от низших к высшим не верна. Она предполагает только одно универсальное объяснение различия национальных форм всех языков мира – разновременность их отпадения от процесса схождения языков по пути создания единого мирового языка и разностадиальность их оформления с точки зрения прогресса в скачкообразной смене одних языков другими. Нельзя отрицать того, что отдельные грамматические показатели не одновременны по времени своего оформления. Но распределять языки всего мира по разным ступенькам стадиального ранжира – значит отрицать образование национальной формы языков в зависимости от специфических материальных и общественных условий жизни народов. Идея распределения всех языков мира по стадиальному ранжиру, неразрывно связанная с немарксистской установкой о языке как идеологической надстройке, представляет собою схему, оторванную от жизни, от конкретной истории отдельных народов.

Диалектический материализм, рассматривающий развитие языка в неразрывной связи с развитием общественного бытия, требует разработки такой периодизации языкотворческого процесса, которая находилась бы в соответствии с марксистской периодизацией развития производственной деятельности человека, а также деятельности во всех сферах его работы. Если при этом окажется, что аморфность китайского языка или флективность русского языка сопутствуют всем формациям, пережитым этими народами на местах своего исконного пребывания, начиная от первобытно-общинной, кончая социалистической, то это является доказательством не того, что марксистская периодизация языкотворческого процесса не верна, а того, что аморфность или флективность или какая-либо другая чисто грамматическая противоположность не есть неизбежный продукт той или другой стадии языкотворческого процесса и не может служить показателем принадлежности того или другого языка к той или другой стадии, а есть продукт конкретно-исторических условий жизни общества на той или другой территории и служит показателем своеобразия развития языков в разных конкретно-исторических условиях.

Если язык, как учит товарищ Сталин, «связан с производственной деятельностью человека непосредственно, и не только с производственной деятельностью, но и со всякой иной деятельностью человека во всех сферах его работы», то он не может служить представителем одной стадии, так как он, не будучи идеологической надстройкой, не является порождением одного базиса. «…Язык, его структуру, – говорит товарищ Сталин, – нельзя рассматривать как продукт одной какой-либо эпохи. Структура языка, его грамматический строй и основной словарный фонд есть продукт ряда эпох».

Универсальная схема восхождения грамматических структур отдельных языков от архаического, низшего состояния, будь это аморфность китайского языка или какая-либо другая грамматическая особенность любого другого языка, к новому, прогрессивному состоянию, будь это флективность индоевропейских языков или номинативно-активный грамматический строй этих и других языков, находится в противоречии с основами теории марксистского материализма и представляет одну из принципиальных ошибок теории Н.Я. Марра.

Акад. И.И. Мещанинов признает, что «проблема стадиальной классификации языков и их стадиальной периодизации остается пока не разрешенною. Все же это касается лишь самой схемы, а не основной постановки» («Правда» от 16 мая 1950 г.).

Признание того, что многочисленные схемы выстраивания грамматических структур отдельных языков по стадиальному ранжиру, предложенные нашими языковедами, оказались непригодными, не убеждает акад. И.И. Мещанинова в порочности самой постановки проблемы. Акад. И.И. Мещанинов не теряет надежды на то, что в будущем ему или кому-либо другому удастся правильно расположить существующие живые языки по ступенькам стадиальной лестницы, не замечая неправомерности самой постановки такой задачи.

Таким образом, постановка проблемы стадиальности, как проблемы распределения языков по стадиальному ранжиру, приводит к построению развития языков в отрыве от конкретной истории обществ, говорящих на этих языках, и представляет собою отражение формализма и идеализма в лингвистической теории Н.Я. Марра. Такую постановку проблемы надо устранять, а не утверждать, как пытается это делать акад. И.И. Мещанинов.

3. Если, как неправильно утверждает Марр, язык есть надстройка над базисом, то общность национального языка не может быть унаследованной; она создается заново буржуазией в эпоху капитализма и ограничивается только пределами господствующего класса – буржуазии.

Буржуазия как господствующий класс закрепляет свой язык в литературе; возникший в эпоху капитализма литературный язык, буржуазный по своему происхождению, становится национальным, т.е. общим для всех социальных функций, в том числе для функций общения разных классов, а унаследованный от прошлых эпох народный язык не является национальным, так как ему якобы не свойственна общность: он состоит из диалектов.

Этой точки зрения в той или другой степени придерживается и академик В.В. Виноградов. В своей дискуссионной статье он пишет: «Учение Ленина и Сталина о национальных языках определяет основные исторические виды или типы формирования национальных языков… По существу своему национальный литературный язык представляет собою качественно новую систему литературного языка, глубоко уходящую своими корнями в народные основы». Из этого высказывания ясно, что национальный язык не наследуется, а формируется, что он есть литературный язык, поскольку последний есть общий язык, а не народный, поскольку последний имеет диалекты.

Если язык, как учит марксизм, не есть идеологическая надстройка над базисом, то общность национального языка не является продуктом капиталистической формации, а является общностью унаследованной; эта общность есть общность общенародная, а не классовая. В эпоху победы капитализма над феодализмом родной язык народа закрепляется в литературе и науке и становится национальным. Национальным языком является родной язык народа, ставший орудием не только местного общения, но и общения в области литературной, научной и политической жизни нации.

Ленин учит, что «для полной победы товарного производства необходимо завоевание внутреннего рынка буржуазией, необходимо государственное сплочение территорий с населением, говорящим на одном языке, при устранении всяких препятствий развитию этого языка и закреплению его в литературе»[177].

Итак, теория лингвистического учения Н.Я. Марра в основных своих положениях не имеет ничего общего с теорией марксистского материализма. Гениальное произведение товарища Сталина «Относительно марксизма в языкознании» творчески обогащает марксистско-ленинское учение о языке и является боевой программой научной деятельности всех советских языковедов.

В ней дана большевистская оценка учения Марра, роль которого в советском языкознании автор этих строк переоценивал, хотя и выступал с критикой его принципиальных ошибок.

Если языкознание есть не простое эмпирическое знание, а наука, научная дисциплина, оно должно иметь свою теорию и свой метод исследования. Говорят, что все науки имеют один метод – метод диалектического материализма, и потому постановка вопроса о методе лингвистической науки незакономерна. Это верно, однако, только в одном отношении: все науки имеют один метод познания – метод диалектического материализма; однако все науки, имея один метод познания, метод диалектического материализма, имеют разные методы исследования. Следовательно, постановка вопроса о методе лингвистической науки теоретически закономерна.

Если теория языкознания определяет объект науки (т.е. сущность языка и его развития) и истолковывает явления объекта науки, то метод языкознания представляет собою орудие исследования лингвистического материала.

В настоящей дискуссии поставлен вопрос о двух методах: сравнительно-историческом, выработанном традиционным языкознанием, и палеонтологическом, разработанном Н.Я. Марром.

Сравнительно-исторический метод, как указывает И.В. Сталин, имеет серьезные недостатки, однако он имеет и свои достоинства.

Этот метод называется историческим потому, что он служит для построения истории языков, он называется сравнительным потому, что средством построения истории языков служит сравнение. Если материал разных языков одной семьи является результатом разных эволюций материала первоначально одного источника, то средством построения истории этих языков может быть только сравнение фактов этих языков; данные других языков, которые не восходят к тому же источнику, не имеют никакого отношения к делу. Так, слово «город» у южных славян звучит «град», у западных – «грод» (груд); у восточных славян – «город». Эти слова являются результатом различной фонетической эволюции одного и того же слова, которое первоначально имело форму «горд» и имело значение загородки, доказательством чему служит литовское слово «гардас», имеющее то же значение.

Ссылка на литовский язык является доказательной для построения истории этого слова в славянских языках потому, что литовский и славянские языки являются результатом различных эволюций первоначально одного источника.

Материал данного языка, который не имеет параллелей в родственных языках, не может быть использован сравнительно-историческим методом в качестве источника исторического изучения языка. В славянских языках, например, имеется слово «конь», которое не повторяется в других индоевропейских языках. Оно выпадает из состава того материала, который может быть обработан сравнительно-историческим методом для построения истории славянских языков. Сравнительно-историческим методом не может быть построена история такого языка, который не имеет родственных языков. Такой язык не имеет материала, доступного обработке сравнительно-историческим методом.

Ограниченность сравнительно-исторического метода заключается в том, что он допускает сравнение только того материала родственных языков, который восходит к одному основному источнику, в наличии которого сомневаться нельзя. Однако теория науки устанавливает, что в составе родственных языков имеется и такой материал, который, являясь неотъемлемой частью основного лексического фонда и морфологического инвентаря языка, может быть отложением другого источника, принимавшего участие в формировании группы родственных языков. Таким образом, если материал родственных языков восходит не к одному источнику, а к разным, из которых только один является основным, то лингвистический материал данного языка может и должен быть обработан посредством сопоставления его с материалом тех языков, которые сохраняют отложения тех же источников. Из этого следует, что лингвистический материал каждого данного языка необходимо обрабатывать посредством сравнения его с материалом разных языков, не только родственных, но и неродственных.

Сравнительно-исторический метод обрабатывал для научного исследования только целые смысловые единицы языка (слова, морфемы). Такая обработка лингвистического материала совершенно закономерна, но она недостаточна. Нельзя отрицать того, что некоторые слова, которые современному сознанию представляются как цельные, неразложимые смысловые единицы, могли сложиться из разных смысловых единиц (слов). Это было давно известно; например, давно установлено, что русское слово «берлога» состоит из «бер», которое первоначально означало мелкий рогатый скот, и «лог» (ср. – «логово»).

Из этого следует вывод, что посредством сравнения может обрабатываться не только материал целых в современной системе языка смысловых единиц (слов), но и материал их частей, если на более древней стадии развития языка они функционировали как отдельные смысловые единицы.

Между тем техника сравнительно-исторического метода не подготовлена к такой обработке лингвистического материала. Однако из этого не следует, что техника сравнительно-исторического анализа целых смысловых единиц и их связей в языке должна быть просто отброшена. Она должна быть преобразована, обогащена и развита.

Сравнительно-исторический метод подвергает сравнительной обработке однозначный материал родственных языков; можно сопоставить русское слово «мать» с греческим и латинским «матэр», армянским «майр» и т.п. и делать те или другие выводы, но нельзя сопоставлять русское слово «конь» с латинским «канис» – «собака», так как эти слова разнозначны и не имеют отношения друг к другу. Однако теория науки устанавливает, что содержание сравниваемого материала исторически изменчиво. Те смысловые единицы, которые современному сознанию представляются не имеющими отношения друг к другу, в древнейшее время могли иметь ближайшие связи.

Из этого следует, что сравнивать можно не только относительно однозначный материал, т.е. материал, имеющий одинаковое смысловое содержание, но и разнозначный материал на основе учета особенностей первобытного мышления и общественности. Имея в виду, что названия переходили с предмета на предмет по сходству их социально-производственных функций (ср. перо гусиное и перо, которым пишут), то сравнению подлежат и те слова, которые на современном этапе разнозначны, но на древнейшем этапе могли иметь близкое значение. Если лошадь первоначально выполняла ту же хозяйственную функцию, что и собака, то название собаки тогда могло перейти на лошадь. Это дает основание, учитывая нерегулярность соответствия латинского и и славянского с, сближать слова – русское «конь» с латинским «канис» – «собака», происхождение которых до сих пор не разъяснено сравнительно-историческим методом.

Таким образом, традиционный сравнительно-исторический метод, как орудие исследования, имеет серьезные недостатки и не соответствует современному состоянию теории лингвистической науки. Однако он имеет и достоинства, которые недооценивать нельзя, ибо не может быть никакого сомнения в том, что многие положительные знания добыты именно этим методом исследования.

Традиционный сравнительно-исторический метод исследования должен быть не отброшен, а преобразован и усовершенствован с удержанием всей той ценной техники и приемов обработки лингвистического материала, которая была создана применением этого метода.

Н.Я. Марр не пошел по этому пути; «Н.Я. Марр внес в языкознание не свойственный марксизму нескромный, кичливый, высокомерный тон, ведущий к голому и легкомысленному отрицанию всего того, что было в языкознании до Н.Я. Марра» (И. Сталин).

Он полностью стал отрицать сравнительно-исторический метод со всеми его завоеваниями в технике обработки лингвистического материала. Он стал крикливо шельмовать сравнительно-исторический метод, как «идеалистический», а сформулированный им палеонтологический метод стал пропагандировать, как единственно правильное применение метода марксистской диалектики к материалам речевой и связанной с ней социальной культуры.

Противопоставляя свой палеонтологический метод сравнительно-историческому, Н.Я. Марр стал искать принципиальные различия и в технике сравнительной обработки лингвистического материала. Он пришел к выводу, что слова или формы как целые смысловые единицы в системе современных языков не могут быть предметом сравнительной обработки, так как такая подготовка материала неизбежно ведет якобы к восстановлению праязыка, например, сравнение русского слова «рука» с польским словом «ренка», старославянским «ронка», литовским «ранка» должно привести к выводу, что первичной формой для этих теперь разных слов была одна для всех славян форма – «ронка». В каждом таком отдельном факте Н.Я. Марр усматривал отражение праязыковой теории расхождения. Между тем в действительности эти факты свидетельствуют не об одном праязыке для всех славянских народов, а об одном источнике (наряду с другими источниками), который имеет отложение в славянских языках и который в результате различий в развитии этих языков получил различные изменения. Подобного рода процессы совершаются и теперь.

Французское слово «парти» в русском языке звучит «партия», в белорусском – «партыя», французское слово «диктатюр» в русском звучит «диктатура», белорусском – «дыктатура» и т.п.

Из подобного рода фактов никто не будет делать вывода, что французский, русский и белорусский одновременно восходят к одному праязыку, но из них нельзя не сделать вывода о том, что слово одного источника может получить разные значения и формы в разных языках.

Неправильно усмотрев в сопоставлении целых смысловых единиц родственных языков отражение праязыковой концепции развития языка, Н.Я. Марр принципиально отказался от сопоставления целых смысловых единиц современных языков и перешел к четырехэлементному анализу материала всех языков мира, независимо от их действительных исторических связей.

Между тем лингвистический материал данного слоя любого языка только тогда сопоставим с лингвистическим материалом другого слоя того же языка или любого другого языка, когда он получил историческую обработку и выяснены смысл и эволюция его в данном слое данных языков. Русское слово «конь» и украинское слово «кiнь» первоначально имели одну форму – «конь». Не считаться с этим – значит отрицать прочно установленные факты, отрицать неоспоримую возможность различной эволюции материала одного слоя в разных языках.

Из этого следует, что украинское слово «кiнь» нельзя отрывать от русского слова «конь» и устанавливать единство его с бретонским (во Франции) «кi» – «собака», как это делает Н.Я. Марр.

Подобного рода антиисторические сопоставления Н.Я. Марра подхватывались буржуазными украинскими националистами для доказательства отсутствия каких-либо более близких связей украинского языка с русским и ориентации его на западные языки.

Н.Я. Марр не считался с различной эволюцией целых смысловых единиц в материалах одного и того же слоя разных языков и результаты этих эволюций квалифицировал как независимые факты. Так, Н.Я. Марр объединял русское «рука» с русским словом «рок», не считаясь с тем, что форма «рука» есть продукт позднейших изменений и что она в древнейшую пору звучала иначе. Н.Я. Марр в каждом языке брал готовые слова и разлагал их на элементы, игнорируя те изменения, какие они претерпели в соответствующем слое того или другого языка. Это и привело к многочисленным ошибкам в этимологиях отдельных слов, какие мы находим в работах Н.Я. Марра.

Все эти извращения в методе лингвистического учения Н.Я. Марра объясняются и предопределяются извращениями в теории лингвистического учения Н.Я. Марра.

Правильные по существу принципы сравнительной обработки материала не только родственных, но и неродственных языков, не только целых слов, как отдельных смысловых единиц, но и их частей, если на более древней ступени развития языка они были целыми смысловыми единицами, были искажены Н.Я. Марром вследствие антиисторичности самой универсальной схемы пирамидального схождения всех языков мира путем скрещения и смешения и утверждения универсальных элементов, наличествующих во всех языках.

Результатом искажения принципов сравнительно-исторической обработки лингвистического материала является так называемый анализ по четырем элементам. Он не является чем-то случайным или побочным в методе Н.Я. Марра.

Материалы современных языков по Марру могут быть подвергнуты сравнительной обработке только на основе предварительного установления в каждой современной смысловой единице первичных смысловых единиц – четырех элементов. В результате этого сложилась техника четырехэлементного анализа, которая привела к полному отрицанию исторического анализа целых смысловых единиц.

Техника палеонтологического анализа была поставлена во взаимно исключающие отношения с техникой сравнительно-исторического анализа.

Четырехэлементный анализ превратился в универсальное средство истолкования лингвистического материала языков всех народов и времен. Если сравнительно-исторический метод при всех его серьезных недостатках «толкает к работе, к изучению языков», то палеонтологический метод «толкает лишь к тому, чтобы лежать на печке и гадать на кофейной гуще вокруг пресловутых четырех элементов» (И. Сталин).

Никакое разложение современной смысловой единицы на более первичные смысловые единицы неправомерно без учета истории ее развития и изменений. Если история такого слова, как «рука», по данным тех языков, в каких оно функционирует как целостная смысловая единица, показывает, что это слово первоначально имело форму «ронка» и имело значение собирать, то ее нельзя разлагать на более первичные элементы «ру» и «ка» и на этом основании утверждать, что «ру» в слове «рука» и «ру» в слове «русло» – одно и то же. Это не наука, а игра в бирюльки.

Тем не менее советское языкознание не может отказаться от самого принципа установления в современных смысловых единицах частей, представляющих отложения более древних смысловых единиц. Но техника установления таких частей должна опираться на данные истории той смысловой единицы, в составе которой выделяют эти части. Это значит, что советское языкознание не может отказаться от принципа восстановления истории смысловой единицы как целостной единицы современного языка.

Восстанавливать первичную форму данного слова как целостной единицы смысла можно и должно, если его первичная форма отличается от современной. И в этом нет никакого отступления от марксизма, никакого возврата к индоевропеистике и возрождения буржуазного языкознания, как пытались нас запугать марристы.

Выявлять в составе современной смысловой единицы с учетом ее истории как целой единицы смысла составляющие ее части, как смысловые единицы более первичных эпох, можно и должно, если они в ней действительно имеются. В этом нет никакого отступления от марксизма, никакого возврата к элементному анализу, к формально-механистическому вульгаризаторскому методу Н.Я. Марра.

Строго следуя методу марксистской диалектики и теории марксистского материализма, советские языковеды должны преобразовывать, уточнять, обогащать, создавать новые приемы и технику обработки лингвистического материала, смело идти по пути новаторства и творчества; расширять тематику научно-исследовательских работ, ставить новые вопросы науки, изучать вопросы, остро выдвигаемые жизнью.

Как рядовой труженик лингвистической науки, я не нахожу слов, чтобы выразить те чувства благодарности товарищу Сталину, которые переполняют меня. И.В. Сталин дал глубочайшие обобщения в области лингвистической науки, которые приводят к новому пониманию всех частных вопросов, над которыми мы работаем.

С чувством глубокой признательности товарищу Сталину мы отдадим все свои силы и знания на дело создания научно-исследовательских трудов, нужных советской науке и советской общественности; неуклонное следование руководящим указаниям Сталина есть единственная основа выхода советского языкознания из застоя, основа дальнейших успехов марксистской науки о языке, прочности и жизненности ее выводов, ее связи с трудом и борьбой советского народа за победу коммунизма.

Г.С. Ахвледиани. За ленинско-сталинский путь развития советского языковедения

Развернувшаяся на страницах «Правды» свободная дискуссия по назревшим и даже наболевшим вопросам советского языкознания как нельзя лучше отвечает желанию всех советских языковедов. Вопросами теории и практики этой области науки глубоко интересуются не только ученые-лингвисты, но и широкие массы нашей интеллигенции – особенно художники слова и многомиллионная армия учителей и студентов.

Эта замечательная дискуссия приобрела подлинно международное значение с выступлением И.В. Сталина со статьей «Относительно марксизма в языкознании», открывающей новую эру в истории советского языковедения.

Значение данной дискуссии огромно. За ее развитием с напряженным вниманием следит вся советская общественность, вся лингвистическая наука мира, наши друзья и враги.

Дискуссия открылась статьей крупнейшего кавказоведа проф. Арн. Чикобава, не первый раз выступающего с критикой общего учения акад. Н.Я. Марра. Дискуссия выявила, что в языкознании господствовал режим, не свойственный науке, что в учении Марра есть целый ряд серьезных ошибок и прорех.

Все ученики Н.Я. Марра (за малым исключением) занимались лишь перепевами декларативных заявлений своего учителя, недостаточно обоснованных и потому непригодных ни для исследовательской, ни для живой практической деятельности языковедов.

На Марра его последователи ссылались на каждом шагу, часто и без надобности. В лучшем случае знание трудов Марра, написанных им после 1924 года, считалось его последователями верхом лингвистической премудрости. Такие языковеды возглавляли, как правило, кафедры языковедения в вузах. Можно себе представить, какие учительские кадры готовились ими и чему могли обучать школьников такие учителя.

Яфетидологи, разбушевавшиеся особенно за последнее время, монополизировали все советское языковедение («мы претендуем на всю область лингвистики», – говорили они). Ряд известных языковедов (Эндзелин, Виноградов, Фрейман, Петерсон, Булаховский, Ачарян и др.), не перестававших обогащать советское языковедение своими трудами, они пытались – иногда и не без успеха – отстранить от дела. Были забыты или игнорировались замечательные труды Фортунатова, Шахматова, Бодуэна де Куртенэ и других, создавших мировую славу нашей науке. Вне досягаемости яфетидологов остались лишь единичные языковеды в отдельных республиках и только в Грузии – почти целый коллектив лингвистов.

Яфетидологи оставляли втуне колоссальное лингвистическое наследие сравнительного языковедения, как будто наследником всего ценного, созданного в прошлом, является кто-нибудь, кроме нас. А между тем старая лингвистика (и зарубежная, и отечественная) имеет огромные и для нашей работы полезные достижения.

Отказ советского языковедения от полезного наследства – вместе с указанными выше обстоятельствами – сыграл сугубо отрицательную роль. От всего этого пострадало наше языковедение, пострадали школа и все наше языковое строительство.

Традиции хороших русских грамматик прекратились. Пришлось принять особые меры для поднятия грамотности в школах всех ступеней. Стабильной хорошей грамматики русского языка не было до 1938 года, а появилась она под редакцией проф. Л.В. Щербы с портретом акад. Марра рядом с портретами столпов русской грамматической мысли (Ломоносова, Востокова, Буслаева, Потебни и Шахматова). А акад. Марр не имел никакого отношения к разработке грамматики русского языка, кроме отрицательного.

Представляется странным, когда мы читаем у проф. Чикобава: «Борьбе за создание материалистической лингвистики посвящено немало работ акад. Н.Я. Марра». Можно подумать, что у Марра имеется ряд работ по обоснованию материалистической лингвистики. А на самом деле он редко когда, почти с начала 20-х годов, писал работу, всецело посвященную последовательному развитию одной какой-нибудь идеи. Часто заглавие статьи Марра не соответствует ее содержанию, и отдельные высказывания не связаны друг с другом.

К вредной деятельности яфетидологов прибавились и наши серьезные ошибки, вскрытые в замечательной статье товарища Сталина; главная из них заключается в том, что мы, вслед за акад. Марром, принимали язык за надстройку и даже считали бесспорной заслугой Марра перед советской лингвистикой постановку им проблемы о надстроечном характере языка. Глубоко убедительно разъяснение, что «смешивать язык с надстройкой – значит допустить серьезную ошибку» (И. Сталин). Нашей ошибкой было также и то, что в доказательствах неклассовости языка мы не исходили из факта, что «…везде на всех этапах развития язык, как средство общения людей в обществе, был общим и единым для общества, равно обслуживающим членов общества независимо от социального положения» (И. Сталин).

Наши колебания в вопросе о классовом характере языка тоже не могли не способствовать застою нашей науки. Только теперь, после разъяснения, что «…люди, отдельные социальные группы, классы далеко не безразличны к языку» и что «язык и законы его развития можно понять лишь в том случае, если он изучается в неразрывной связи с историей общества, с историей народа, которому принадлежит изучаемый язык и который является творцом и носителем этого языка» (И. Сталин), – стало ясным, почему в разных языках и в разные периоды их развития создается видимость, что язык может быть классовым.

Разъяснения товарища Сталина проливают новый свет и на другие кардинальные вопросы науки о языке, остававшиеся доныне неясными. Тем самым наша наука получила непоколебимую опору для своего развития путем разработки на языковом материале гениальных мыслей товарища Сталина.

Советские языковеды призваны найти пути поднятия советского языковедения на более высокую ступень, на высоту, достойную сталинской эпохи, – подобно другим областям советской науки и техники. Застой в советском языковедении – это трудности его роста, но не упадка.

В чем заключается особый характер наших трудностей и как они могут быть преодолены? К сожалению, приходится отметить, что эти трудности и способы их преодоления были представлены, до выступления И.В. Сталина, в дискуссионных статьях слабо и кое-что даже в неправильном освещении – как «противниками» марровского учения о языке, так и, особенно, его «заступниками»; а это не могло способствовать преодолению трудностей.

Нам даны философско-идеологические основы построения всякой советской науки – марксизм-ленинизм. Мы имеем богатейшее наследие сравнительно-исторического языковедения, как большой науки с почти полуторавековой историей своего исключительно мощного развития, в котором почетное место занимают наши выдающиеся языковеды (Востоков, Буслаев, Потебня, Фортунатов, Бодуэн де Куртенэ, Эндзелин, Щерба и другие).

И, – что имеет решающее на данном этапе значение для дальнейшего развития советского языковедения, – это основополагающие и подлинно программные указания в учении Ленина – Сталина о нациях и национальных языках.

А это все осталось недоступным для Марра, который «действительно хотел быть и старался быть марксистом, но он не сумел стать марксистом» (И. Сталин).

В таких условиях, кроме того, величайшей и по последствиям роковой ошибкой акад. Марра было безоговорочное решение отгородиться глухой стеной от «индоевропеистики» (т.е. от сравнительно-исторического языковедения), повлекшее за собой самовыключение яфетидологии, как общего учения о языке, из большой науки о языке.

«О примирении новой теории со старой по принципиальным вопросам не может быть речи, если индоевропеист не откажется от своих главных положений, – писал Марр. – Попытку некоторых из моих весьма немногочисленных учеников и особенно последователей перекинуть мост считаю делом более пагубным, чем желание громадного большинства лингвистов-индоевропеистов абсолютно игнорировать яфетическое языкознание»[178].

Подобного рода заявления Марра, не раз им повторенные, послужили сигналом для его учеников, недостаточно знакомых со «старой» школой, отмежеваться от этой школы не только идейно, «по принципиальным вопросам», как наказывал им их учитель, но и незнакомством с ней, незнанием ее основ. В критике же «старой» лингвистики не было недостатка, но в критике неизменно со слов учителя. Учитель знал, что отвергал. Ученики же знакомились с «старым» учением только по остро полемическим трудам Марра.

Труды акад. Марра нового периода говорят даже о том, что их автор в своих исканиях порвал не только со своей исследовательской практикой по «старым» методам сравнительного языковедения (и, действительно, подобных работ он уже не писал), но вышел также из курса новейших достижений «старого» учения. А последователи его сочли это нормальным и, подражая учителю, игнорировали всю классическую лингвистику прошлого.

Ничем иным нельзя объяснить вредное для нашей науки пренебрежение, напр., к замечательным фонетическим законам Вернера или Фортунатова, имеющим громадное значение в этимологических изысканиях.

Менее «послушные» последователи, – каких оказалось, к сожалению, мало, – стараясь критически осваивать достижения лингвистики прошлого на основе марксистской методологии, добиваются значительных результатов.

Даже «индоевропеисты», не разделяющие учения Марра, но работающие честно[179], дали советской науке ряд ценнейших исследований. Я имею в виду, напр., труды выдающихся славистов акад. В.В. Виноградова, проф. Л.А. Булаховского и проф. Арн. Чикобава и других.

Нельзя сказать того же о некоторых последователях Марра. Так, например, проф. Н. Яковлев буквально датирует фонетическое изменение определенным годом, говоря, что в настоящее время, после Великой Отечественной войны (1947 г.), замечается утрата фонемой «къ» признака надгортанности.

Попытку тов. Б. Серебренникова показать преимущества сравнительно-исторического метода перед элементным анализом нужно всячески приветствовать. Но по характеру своей дискуссионной статьи он имел возможность показать громадные преимущества первого перед вторым. Однако он ограничился одним незначительным термином, имея возможность выбрать из многих тысяч терминов социальной значимости любой и демонстрировать перед читателем громадную силу сравнительного языковедения даже в этимологизации слов. А он, почти извиняясь, говорит следующее: «Может быть, это звучит парадоксально, но сравнительный метод гораздо более пригоден для доказательства марксистской идеи развития, чем пресловутый марровский анализ по четырем элементам».

Так ли нужно говорить в этот решающий момент развития советского сравнительного языковедения и тем подвергать его сомнению или гадать – «пригоден – непригоден»?

Возьмем приводимый им марровский ряд слов: огонь – конь – кон – ура, армянское кин – женщина – окунать. По законам «изумительно разработанной методики» сравнительно-исторического языковедения (Марр) каждое слово выбывает из этого «пустого» ряда и становится в другой – осмысленный.

Например, армянское кин – женщина – совершенно закономерно соответствует слову жена, наличному во всех славянских языках и, следовательно, указывающему на общность всех славянских языков – и не только по этому слову, но по громадному количеству слов и структуре языка; кроме того, разнообразнейшие фонетические и морфологические оформления этого корня (жен) в славянских языках выявляют такие значения, указывающие на социальные отношения говорящих на этих языках, что никакие другие материальные памятники не способны дать нам представление о них как в историческое, так и в доисторическое время. Например: еще в древнерусском языке жена значит – женщина; название лица мужского пола жених идет от корня жен, обозначающего лицо женского пола; также женитьба, жениться – названия действия мужчины идет от того же корня; сербское женка – самка – древнерусское и чешское женима – наложница – древнеславянское женимшить – сын наложницы; чешское жéниха – невеста и т.д. Каждое из этих значений указывает на определенное общественное положение лица женского пола, о чем долго рассказывать.

Тот же корень (жен) вскрывается, по всем «изумительным» законам, в германских языках, например: в готском – квенс, квино – женщина, жена; английское квиин – королева (пишется куеен) и распутница (пишется куеан), и т.д. Так же разнообразно значение этого корня в древнегреческом, например: гюнэ (из гуан) – женщина, жена, служанка, ключница, наложница, госпожа, смертная, – в противоположность «бессмертной богине» и т.д. Здесь тоже вскрываются изменения в положении женщины.

Анализ случайно подвернувшегося (благодаря тов. Серебренникову) слова по сравнительно-историческому методу дает совершенно реально такую картину истории социального положения женщины, что можно написать об этом целый том и больше.

Не столь содержательную, но тем не менее аналогичную картину дадут другие слова из этого ряда (огонь – конь – конура), поскольку эти термины не имеют столь большого социального значения. Но если выйти из ограниченных рамок тов. Серебренникова и взять любой термин с социальным значением (например, наудачу вспомнившиеся слова: труд, работа, позор, мужик, присяга, подлый, мать, отец, дочь, вдова), то перед нами откроется колоссальное количество значений, отображающих социально-классовые, родственные и иные отношения.

Взять хотя бы слово труд, имевшее еще в древнерусском языке такие значения: боль, болезнь, скорбь, страдание, забота, старание, подвиг и т.д., а в социалистическом обществе труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства, – следовательно, наша жизнь восстановила одно из многих значений этого слова. Можно написать огромное исследование на тему «Социально-экономические и общественные условия изменения значения слова труд». Замечательно, что старое значение этого слова сохранилось и по сей день в глаголе живой речи: натрудить себе ногу, трудный – больной (напр. трудная рука, трудный ребенок и т.д.) и т.п. На слове, скажем, мужик или подлый можно раскрыть не менее грандиозную картину, если восстановить по сравнительно-историческому методу, что первоначальное значение корня первого – просто человек, а то и герой, кое-где – слуга, домочадец, самец (например, в сербском языке), а в русском и польском от этого корня мужественный и т.д.; второе слово – подлый, возникшее из основы под недавно, в XVIII веке, обозначало – простолюдин, простонародный, а затем стало обозначать в устах господствующего класса относящееся к морали понятие.

Таким путем сравнительно-исторический метод вскрывает в слове разнообразную гамму значений, обусловленных общественными условиями.

Может ли идти в какое-нибудь сравнение с этом то, чтó делает элементный анализ, ответить не трудно. Поэтому отстаивание сравнительно-исторического метода едва ли может быть расцениваемо как реакционная позиция, как думают некоторые оппоненты. Даже такой историко-этимологический анализ, который мы недостаточно еще ярко представили здесь и который еще не стоит на должной высоте в индоевропеистике, дает нам представление о несравненном превосходстве его в деле «доказательства марксистской идеи развития» языка (Б. Серебренников).

Даже акад. Марр не раз отмечал «изумительную разработанность» «старого» учения, не допуская, вместе с тем, «никакого соглашательского примирения с индоевропейской лингвистикой».

Отпугивание от «изумительно разработанной методики» вполне естественно для автора новой теории, охраняемой им в чистоте, естественно потому, что он представлял свое учение, как антитезу «старому».

А ученики не поинтересовались, нет ли чего полезного в «изумительной» технике индоевропеистики.

Особо следует остановиться еще раз, ввиду его исключительной важности, на вопросе о влиянии такого состояния нового учения на советскую школу и тем самым на культуру речи во всем Союзе. Поскольку взоры нового учения были устремлены главным образом в прошлое, постольку оно плохо (или вовсе) не обслуживало культуру современной речи. Сам Марр и его ученики много говорили о создании письменности и т.д. для бесписьменных языков Союза, фактически же это было надобно им лишь для научного записывания текстов.

Больше того. Новое учение в таком виде, как оно есть, тормозило усовершенствование культуры речи. Оно требовало коренной ломки грамматической системы. Оно требовало изъятия традиционной грамматической терминологии. Марр использовал свой авторитетный голос для того, чтобы расшатать школьную грамматику – эту основу грамотности и культуры речи.

«Формальное идеалистическое учение, на котором построена так называемая грамматика, абсолютно не приспособлено к увязке ни с живой речью подлинной, ни с ее базой, производством». И это пишется в журнале «Русский язык в советской школе» (1930 г., № 4)! Или там же: «…созданная таким торжествующим доселе идеалистически-формальным научным мировоззрением грамматика смотрит обозленной волчицей на сотни, тысячи и миллионы нарушителей ее бумажного канона… Смешно даже говорить о реформе русского письма или грамматики… Тут не о реформе письма или грамматики приходится говорить, а о смене норм языка» (Н.Я. Марр. Избранные работы, т. II, стр. 374 – 375. – Подчеркнуто мною. – Г.А.).

Как известно, нормативная грамматика, которую, конечно, следует держать на уровне научных требований, потому и может играть роль основы культуры речи, что она на определенном (обычно – длительном) отрезке времени стабильна. Иначе она теряет смысл. Научная грамматика может быть изменяема даже коренным образом с каждым ее изданием, школьная же, практическая (нормативная), которой не отказано, конечно, в совершенствовании, не может допустить этого. Изменение даже одной терминологии педагогически вредно отражается на отношении учащегося к грамматике, роняя ее авторитет.

«А нужна ли вообще грамматика?» – говорит акад. Марр (Избр. работы, т. II, стр. 374).

Вот первая трудность советской языковедческой науки: отставание от большой языковедческой, «изумительно» построенной науки. Находясь идейно-методологически далеко впереди «старой» классической лингвистики, наше языковедение отстает от нее в технико-методическом отношении благодаря Марру и особенно его последователям; а технико-методическая сторона имеет огромное значение на данном и последующих этапах развития нашей общественной жизни. Ибо повернуть языковедение к современности, – чтó нужно считать первейшим делом, – невозможно без технико-методического его оснащения. А в этом мы отстаем по указанным причинам.

Вторая трудность – это трудность освоения всего наличного языковедческого богатства, в создании которого почетное место занимают наши лингвисты – советские и досоветские. «Послушать Н.Я. Марра и особенно его „учеников“, можно подумать, что до Н.Я. Марра не было никакого языкознания, что языкознание началось с появлением „нового учения“ Н.Я. Марра», – говорит И.В. Сталин в своей статье.

Третья трудность заключается в распыленности языковедческих кадров, длящейся довольно продолжительное время. Отсутствие единства в понимании задач, поставленных перед языковедами, противопоставление нового учения «старому», вызванное ошибочным стремлением Марра наглухо отгородиться от «старого», взаимное непонимание, недоверие и т.п. создали условия для распыления наших сил.

Открытая на страницах «Правды» дискуссия, протекающая, за немногими исключениями, на высоком научном уровне, уже показала, что она устранит и третью нашу трудность.

При изучении исторических, стабилизовавшихся языков (какими являются все ныне известные языки – и древние и новые) можно говорить и о «праязыковом состоянии» (акад. Мещанинов) и даже о праязыках в широком значении этого слова, о которых «говорит между строк проф. Чикобава» (слова проф. Чемоданова из дискуссионной статьи). Должно быть совершенно ясно, что проф. Чикобава и тогда был бы прав, если бы он имел мужество сказать это не между строк, а очень громко. (И это отлично должен знать проф. Чемоданов, представитель германистики, которая существует лишь как материально хорошо разработанная индоевропеистами).

Ибо на наших глазах существуют романские языки (французский, итальянский, испанский, румынский и другие) и исторически засвидетельствованный их праязык – народная латынь; наличны все главные ступени развития иранских языков. И если проф. Чикобава не произнес страшного слова праязык, то только потому, что, по выражению проф. Чемоданова, это слово стало одиозным, и совсем напрасно. Правильное указание проф. Чемоданова на сложность «процесса образования племен и народов» не мешает тому, что, например, романские языки являются развитием латыни, этого праязыка всех родственных романских языков, – пусть в очень сложных условиях. Факты говорят сами за себя, а сложность процессов может требовать лишь сложности объяснения сложных фактов – не больше. А разве наука, да еще советская, должна бояться сложности фактов или сложности их объяснения и стараться обходить их?

Термины праязык, индоевропеистика, семья и другие стали одиозными лишь для яфетидологов, услышавших их от Марра произнесенными в пылу вдохновенной остро полемической борьбы с буржуазными, сомнительной честности, лингвистами; а слушатели стали повторять их, – правда, тоже в остро полемической борьбе, – но очень часто в борьбе с явно честными советскими языковедами. Советские лингвисты не должны бояться терминов, да еще таких, которые прекрасно выражают содержание. (Заменить их, может быть, и придется, но только лишь по причине их одиозности).

Но проф. Чемоданов (боюсь, что и проф. Чикобава) забывает, что не о том идет речь, дифференцируются или интегрируются стабилизовавшиеся языки (в этих языках бывает и то и другое, чего не отрицает никто), а о том, как происходило становление языка, или систем, семей языков, становление «праязыков».

Следовательно, имеются в виду пути становления языка, который затем мог, конечно, и распадаться, дифференцироваться, а затем снова объединяться – в зависимости от социально-политических условий. (По сообщению Геродота, в Европе было около сотни языков).

Распадению, естественно, предшествует единство (в языковом смысле). Такими были: латинский, иранский, общеславянский и другие языки. Некоторые из них распались (напр., латинский, иранский, славянский), другие – нет (например, армянский, албанский); некоторые распались сильнее (латинский, иранский, германский), другие – слабее (греческий, балтийский) – и все это в зависимости от исторических условий. Иначе невозможно объяснить многочисленные явно закономерные соответствия между многочисленными индоевропейскими языками, разбросанными, несомненно, еще в доисторические времена на громадном расстоянии друг от друга, – как и не допустить даже какого-то единства их в какое-то время (рядом с хеттскими). Конечно, это какое-то единство, тоже пресловутый праязык, совсем не страшный, но очень сложный в путях дальнейшего своего развития.

«А между тем нельзя отрицать, что языковое родство, например, таких наций, как славянские, не подлежит сомнению, что изучение языкового родства этих наций могло бы принести языкознанию большую пользу в деле изучения законов развития языка» – учит нас товарищ Сталин. Родство же языков с необходимостью предполагает генеалогическую их классификацию.

Что же касается глоттогонических эпох становления речи, – там, разумеется, не может быть никакого разговора о каком-либо праязыке. И, несомненно, прав акад. Мещанинов, когда говорит, что «в их истоках (племенных языков. – Г.А.), таким образом, оказывается множество языков, а не единая речь. Можно говорить о праязыковом состоянии какого-либо языка, но не о праязыке, едином для всего языкового многообразия»[180].

В противном случае, – т.е. если мы признаем только изначальную дифференциацию, точнее, если не будем касаться «истоков», т.е. генетических вопросов, – нам придется отвечать за признание извечно готовых природно-данных языков с процессами распадания и объединения их. Мы на это пойти не можем, ибо это значило бы отрицать становление языков. Это означало бы непонимание историчности языковых законов.

При рассмотрении вопроса о стадиальности проф. Чикобава неправильно приходит к вводу, что «…стадиальная классификация акад. Н.Я. Марра, отказывая определенным языкам в способности развиваться, объективно помогает расизму». Ни о каком природном превосходстве одного языка над другим не может быть речи среди лингвистов.

Любой язык на любой стадии (или, по обычной терминологии, на любой ступени своего исторического развития) может достигнуть высшего совершенства – в зависимости от условий. Он может этого достигнуть, скажем, за столетие с лишним даже в буржуазных условиях и за десяток – другой лет в социалистических условиях. Таких примеров немало в нашей действительности. У нас необычайно быстро развились десятки языков, не имевших до советской власти даже азбуки; в настоящее время на эти языки переводятся труды классиков марксизма-ленинизма, произведения Руставели, Толстого и Шекспира, не говоря уже о появлении превосходных художественных произведений советских писателей, для которых эти языки являются родными.

И достигнуто это не сменой стадий данного языка, которая может произойти лишь на протяжении тысячелетий, и даже не изменением грамматической структуры его, а только лишь идейно-лексическим обогащением языка, приобретением им большей синтаксической гибкости.

Развитие языка не сковано стадиями, – так же, как смена общественных формаций не скована раз и навсегда установленной их последовательностью.

Итак, никакого превосходства индоевропейских и семитических языков, никакого отказа языку в развитии!

Выше было сказано, что есть все необходимое для поднятия советского языковедения на должную высоту. Для нас, как и для всех работников в любой области науки и практики, самое ценное, руководящее и направляющее – это предугаданный и предначертанный гением Ленина и Сталина путь развития общества, – предугаданный на основе произведенного ими глубокого анализа социально-экономических факторов, продуктом действия которых является и язык.

Неисчерпаема тематика ленинско-сталинской науки, охватывающей все области нашей хозяйственной и культурной жизни. Огромно поле деятельности работников культурного, в частности, языкового строительства в социалистическом государстве и огромна роль советских языковедов в этом строительстве. На разрешение задач, поставленных товарищем Сталиным перед советским языковедением, потребуется напряженная работа многих поколений ученых. Я имею в виду главным образом направляющие и руководящие указания товарища Сталина, содержащиеся в его работах, посвященных национальному вопросу, замечательную статью в «Правде» «Относительно марксизма в языкознании» и все учение Ленина – Сталина в целом.

Основное указание товарища Сталина – обслуживать современность, живую жизнь, вскрывать в ней недостатки и помочь их исправлению, ликвидировать отставание и идти дальше. Одна только формула – «расцвет национальных по форме и социалистических по содержанию культур», содержащая в себе всю действующую ныне программу нашего культурного строительства, – дает языковедению богатейшую научную и научно-практическую тематику по изучению всех разнообразных языков Советского Союза всеми имеющимися у языковедения методами и по усовершенствованию этих языков для применения к творческой работе на родном языке. В этом нуждаются все языки Советского Союза, даже имеющие древнюю письменность.

Развернутая в настоящее время словарная, терминологическая и нормализирующая грамматическая работа по всем языкам СССР, несомненно, отстающая на некоторых участках отдельных языков, как показал недавний всесоюзный съезд по этим вопросам, требует колоссальных сил от советского языковедения. Чтобы участвовать в этой работе, необходимо изучить данный язык со своими диалектами во всех отношениях, – только этим путем возможно обогащать лексически и синтаксически, усовершенствовать его стилистически.

У многих языков народов Советского Союза имеется историческое прошлое, зафиксированное в древних памятниках письменности. Изучение их, а также изучение языка лучших писателей современности и недалекого прошлого необходимо и для истории данного народа, поскольку язык – древнейший свидетель истории.

Больше того: чтобы участвовать, а тем более руководить отдельными участками этой работы, нужно стоять на уровне современного состояния лингвистической науки – как общей, так и в изучении, соответственно специальности, отдельных языков – новых и древних, живых и мертвых. Без этого нельзя не только разрешать проблемы становления речи, но, что несравненно важнее, выполнить задачи, поставленные современностью и содержащиеся в программных указаниях товарища Сталина.

Еще больше расширилось поле деятельности советских языковедов и усилилась их ответственность за выполнение плана языковедных работ в свете основополагающей работы товарища Сталина «Национальный вопрос и ленинизм», в которой открылся новый мир идей установлением различия между нацией буржуазной и нацией социалистической; открылась обширнейшая научная тематика изучения наций в таком дифференцированном разрезе, в частности, в отношении языка; открылась новая, неслыханная еще в истории, неиссякаемая научная и научно-практическая тематика для советского языковедения, недоступная для буржуазных языковедов.

Изучать языки со всеми диалектами в социалистических условиях с учетом их прошлого в указанных выше разрезах, вскрывать новые закономерности развития языка, имеющиеся, несомненно, уже в настоящее время, в новых условиях, и имеющие появиться с дальнейшим развитием нашей общественной жизни, обслуживать языковые потребности социалистической современности на каждом этапе ее развития – сугубо ответственные задачи советских языковедов. Периоды развития социалистических наций четко указаны в работе товарища Сталина.

В статье товарища Сталина «Относительно марксизма в языкознании» дано советским языковедам предельно ясное, целеустремленно программное задание – преодолеть ошибочные положения марровского учения.

«Я думаю, что чем скорее освободится наше языкознание от ошибок Н.Я. Марра, тем скорее можно вывести его из кризиса, который оно переживает теперь.

Ликвидация аракчеевского режима в языкознании, отказ от ошибок Н.Я. Марра, внедрение марксизма в языкознание, – таков по-моему путь, на котором можно было бы оздоровить советское языкознание» (И. Сталин).

Наметить конкретную тематику советского языковедения – это важнейшее дело лингвистов. Крупные проблемы, которые могут состоять из многих сотен и тысяч тем даже для каждого языка, можно схематически представить, например, в таком виде:

– Закономерности развития данного языка в социалистических и в былых буржуазных условиях.

– Условия и формы усовершенствования национальных языков (или данного языка) в социалистических условиях.

– Судьба диалектов данного языка (влияние их друг на друга, процессы их слияния, как прототип слияния языков в далеком будущем, их убыль и т.д.).

– Общегосударственный язык и национальные языки в социалистических и буржуазных условиях.

– Тенденция развития данного языка от дозонального состояния в зональное, и т.д.

Или наметить проблемы, тоже дробящиеся на многие сотни тем, из области изменения психического склада говорящих в социалистических условиях, отражающегося в языке, диалекте и т.д.; из области отношения языка к мышлению – и так бесконечно и неисчерпаемо по изучению развития языков в разнообразнейших условиях постепенного перехода в коммунистическое общество.

Так рисуются советскому языковеду задачи языкового строительства, поставленные перед нами великим зодчим коммунистического общества товарищем Сталиным.

Лучшая часть советских языковедов, не исключая и некоторых яфетидологов, фактически и работает над подобными проблемами, но, может быть, без достаточного знания марксистско-ленинской методологии в языковедении.

Нашу работу одухотворяет величественная перспектива построения коммунистического общества. Вокруг ответственных задач объединятся все советские языковеды. Они будут разрешать, на основе творческой практики изучения живого и «мертвого» языкового материала, кардинальные теоретические вопросы общего языковедения, в том числе и марровские, проверяя их на богатой исследовательской практике.

Консолидация советских языковедов вокруг этих задач необходима и возможна. Трудности будут преодолены, ибо сталинская наука всесильна. Советская лингвистика превзойдет буржуазную и в отношении технико-методическом и возвысит былую славу русского языковедения в виде обновленного советского сравнительно-исторического языковедения.