Дитя чудовища

Ученик

Хякусюбо рассказал мне, как следует одеваться мужчине в Дзютэне: штаны должны заканчиваться чуть ниже колен, а поверх рубахи нужно подвязывать пояс. Подумав, он добавил, что Куматэцу, в отличие от большинства, предпочитает завязывать узел на левой стороне, а не на правой. На рынке монаху удалось достать комплект поношенной одежды небольшого размера — как раз для невысокого меня.

В углу захламлённой гардеробной я сбросил с себя грязную футболку, надел рубашку из небелёной ткани и бледно-зелёные штаны, подпоясался красным кушаком.

Отныне моё место — среди монстров.

Куматэцу ждал на заднем дворе. Вернее, от «двора» там было одно название. Передо мной возвышалась некогда крепкая каменная постройка, игравшая роль склада. Крыша её давно обвалилась, и солнечные лучи пробивались до самого низа. Из щели в полу росла молодая липка, бросавшая на землю изящную тень. Эти руины Куматэцу использовал в качестве зала для тренировок.

На скамейке, подперев голову рукой, дремал Татара; рядом Хякусюбо разливал холодный чай, ради которого он принёс с собой походный сервиз. Где-то вдали щебетали птички, порхали бабочки, сопротивляясь лёгкому ветерку. Казалось, товарищи Куматэцу отправились на пикник.

Я переоделся и вышел во двор.

— Хо! А тебе идёт, Кюта, — попытался сделать комплимент Хякусюбо.

— Заткнись, — резко оборвал его Куматэцу и посмотрел на мой наряд как-то недоверчиво.

Видимо, ему было немного не по себе от того, что человек носит одежду монстров. Я тоже не думал, что наряд мне к лицу, и от изменений в собственной внешности испытывал противоречивые чувства.

Куматэцу фыркнул, словно отмахиваясь от посторонних мыслей, отломил от дерева ветку и взял её в левую руку:

— Гляди, как я сейчас буду.

Похоже, он хотел показать приёмы владения мечом. Я напряжённо нахмурился.

Куматэцу занёс ветку и резко опустил её. На меня вдруг обрушился такой порыв ветра, что я едва устоял на ногах. В воздух взмыли опавшие листья и ветки. Медведь продолжал размахивать палкой, и каждый раз листья с небольшой задержкой разлетались в разные стороны. Куматэцу вкладывал в движения столько силы, что создавал небольшие ураганы. И в то же время палкой он манипулировал идеально ровно, изящно и безошибочно, словно показывал представление с помощью самого настоящего меча. Но как у него получается творить такое обычной веткой? От изумления я не мог выговорить ни слова.

— Во даёт, во даёт! — Татара зааплодировал. — Из таких гениев у нас только он да Иодзэн.

Даже мне, ничего не смыслившему в фехтовании ребёнку, пришлось согласиться с его словами. Сколько же времени нужно потратить на тренировки, чтобы научиться вытворять такое?

Куматэцу небрежно бросил ветку мне:

— Понял? Теперь давай ты.

— Э… В смысле, «давай»?..

Я должен это повторить? Стоп! Я не смогу. Ясно же, что у меня ничего не получится.

Но не успел я всё это высказать, как…

— Удачи, Кюта, — подбодрил меня Хякусюбо, разливая чай.

И тогда я опомнился. Если уж решил, что буду жить здесь, значит, должен хотя бы попытаться, несмотря ни на что. Я стиснул зубы и начал махать палкой, пытаясь повторять движения Куматэцу.

— Э-эй. Ия. Ия!

Если по меркам Куматэцу палка была крошечной, то для моих рук она оказалась тяжела, словно железный шест. Мне едва хватало сил просто ею махать — в точности повторить движения медведя никак не получалось.

«Ну и что с того?» — думал я, не оставляя попыток. А затем палка вдруг выскочила из рук.

— А!

Импровизированное оружие несколько раз звучно отскочило от выложенного плиткой двора. Я услышал, как фыркнул Татара. Куматэцу молча смотрел на меня. От стыда я покраснел как помидор, но тем не менее подобрал палку и продолжил ею размахивать.

— Э-эй. Ия. Ия!

В этот раз я старался делать замах шире, чем раньше, и скоро поплатился тем, что попал себе по ноге.

— Ай! — я схватился за пострадавшую ногу и запрыгал на другой.

Куматэцу молча наблюдал за этой сценой. Всё моё лицо покрылось испариной, но я не позволял себе отчаяться и продолжал размахивать палкой просто из упрямства.

— Ия. Ия!

— Хватит.

— Ия. Ия!

— Хватит! — гаркнул Куматэцу.

Я послушался. Было так стыдно, что я с трудом смотрел ему в глаза, но всё же нашёл в себе смелость уточнить:

— Н-над чем мне работать?

Татара отвлёкся от чая и бросил издевательским тоном:

— Ха! Он ещё спрашивает. Смешно!

— A-а как иначе? Я же в первый раз…

— Гя-ха-ха! «В первый ра-аз»! «Я же в первый ра-аз»! Гя-ха-ха!

Задний двор наполнился безжалостным смехом Татары. Я потерял дар речи. Что поделать, он выражал мнение Куматэцу, и оспорить его я не мог. К счастью, на помощь пришёл сочувствующий Хякусюбо:

— Разве можно научиться что-то делать по одному лишь приказу? Объясни ему всё от а до я, Куматэцу.

— Объясни-и-ить?

— В конце концов, в этом и состоит работа учителя.

Куматэцу ненадолго задумался, а затем…

— Ладно.

Он вздохнул и принялся «объяснять»:

— Сначала меч сжимаешь так, чтобы вух.

— Ага.

— Затем фьюх.

— Фьюх.

— И бам.

Я не знал, что и сказать. Всё объяснение свелось к каким-то невразумительным звукам.

И тем не менее…

— Ну что, уяснил? — спросил Куматэцу с довольным лицом, на котором читалось: «Легко ведь!»

То есть он думал, что такого объяснения должно хватить.

— Э… и всё? — переспросил я, и медведь сразу помрачнел:

— Нет, ну я же говорил!

— Так.

— Сжимаешь, чтобы вух.

— Сжимаешь.

— Затем фьюх.

— Фьюх.

— И бум. Ну? — Куматэцу посмотрел на меня с уверенностью, что теперь-то я просто обязан всё усвоить.

Я не понял ровным счётом ничего, но решил изобразить хоть что-то:

— В… вух, так?

— Нет, ну я же говорил! — в голосе Куматэцу уже слышалось раздражение. — Вух!

— Вух?

— Нет-нет. Вьюх!

— В-вьюх?!

— Нет-нет-нет. Вьех!

— В… вьех?!

— Нет-нет-нет-нет. Вье-эх!

— Вье-эх!

— Вьё-о-ох!

— Вьё-ох!

— Нет! Не так! Всё не так! Что ж ты такой несообразительный?!

«Несообразительный»…

Скорее всего, Куматэцу выпалил это слово не подумав. Но я просто не мог пропустить его мимо ушей. Оно кольнуло меня в державшуюся на последнем издыхании гордость. Кровь ударила в голову.

— Да чёрта с два у меня получится!

— Что?

— С такими уроками я ничему не научусь!

— Кончай ворчать — и за дело!

— Нет! — я надулся и повернулся спиной.

— Вперёд!

— Нет!

— Эх, чёрт побери! — Куматэцу раздражённо почесал голову.

— Кюта ведь новичок. Ты бы разжевал всё как следует, — вмешался Хякусюбо, пытавшийся играть роль посредника.

— Да знаю я! Ладно, разжую для несообразительных! — Куматэцу вцепился рукой в мех на груди и подошёл ко мне. — Тебе нужно схватить тот меч, что в груди! Ну, есть у тебя в груди меч?!

— А? Да откуда ему взяться?

— У тебя в груди должен быть меч! Вот тут! Прямо тут! — упрямо твердил медведь и бил кулаком в грудь. — Понял? За дело!

Я молчал.

— За дело!!!

Куматэцу ждал ответа. Но я упорно стоял к нему спиной и поворачиваться не собирался.

Наконец Куматэцу цокнул, развернулся и ушёл.

— Куда ты? — Хякусюбо вскочил и побежал за ним. — Да что с тобой такое? Только и делаешь, что ругаешься. Куматэцу! Куматэцу, погоди…

Скоро оба скрылись из поля зрения.

— Меч в груди, тоже мне…

Я снова стал размахивать палкой, чтобы хоть как-то развеяться. Да что Куматэцу о себе возомнил? Несёт какую-то чушь, злится, хотя ничего толком не объяснил. А стоило мне попытаться, так обзывается «несообразительным». Полный бред! Хватит на меня давить. Да что ты вообще обо мне знаешь? Чёрт! Дурной медведь! Чёрт! Чёрт!!!

— Возвращался бы ты к себе домой, — заметил оставшийся во дворе Татара.

— Э?

Он уже не смеялся и не шутил, а говорил серьёзным, даже мрачным тоном:

— Учеников берут лет на пять-десять. Ты у Куматэцу столько не протянешь, с твоей-то дохлой волей. Если ты здесь ради жратвы, то напросись лучше куда-нибудь в мире людей.

Я не нашёлся что ответить.

— Здесь тебе никто не рад. Если понял — уходи сам.

Татара встал и покинул двор. Я остался один.

На следующее утро лачуга Куматэцу опустела сразу после завтрака. Куры неспешно поклёвывали раскиданный по двору корм. Вскоре пришёл Хякусюбо и стал листать книгу сутр, обмахиваясь веером.

Однако Куматэцу с ним не было.

— Где он?

— Вот уж не знаю. Сказал, пару-тройку дней его можно не ждать, — Хякусюбо поднял голову и поглядел по сторонам.

— Скажи, — решился спросить я, — чем занимаются ученики?

— Что на тебя нашло? Это из-за вчерашнего?

— Да нет… — хотя слова Татары и правда легли мне ма сердце тяжёлым грузом. Похоже, отговорки в духе «я же ещё новичок» и «я ведь ребёнок» мне здесь никак не помогут.

— Ну хорошо. В основном они убирают, стирают и готовят.

Хякусюбо вкратце объяснил, в чём заключаются обязанности ученика, затем простыми словами обрисовал, что конкретно следует делать, и дал пару советов.

Я послушно снял одежду Куматэцу с проволоки и вынес на улицу. Потом вытащил наружу всю мебель, ковры, пустые бутылки, обувь и прочие предметы.

Пылесоса в лачуге не оказалось, и мне пришлось взяться за метлу. Пыли внутри скопилось просто невообразимое количество. Так много, что без намотанного на лицо полотенца внутрь было не зайти. Хякусюбо сразу раскашлялся, а куры разбежались по двору. Сколько лет здесь не убирали?

Пол и стены едва ли не целиком покрывала грязь, с которой метла совладать не могла, — в основном засохшие пятна от алкоголя и мёда. Я плеснул воды, опустился на четвереньки и стал тщательно оттирать каждое пятно губкой.

На следующий день я приступил к стирке и начал с того, что рассортировал гору одежды по тканям. Разумеется, стиральной машинки не было. Пришлось набрать воды в тазик и повозиться со стиральной доской. Кстати, стиральную доску я увидел впервые. Подушечки пальцев быстро набухли, а затем сморщились.

Каждый раз, когда я принимался мести, отжимать, тереть или скрести, Хякусюбо давал краткие, но ценные советы. При этом он, по всей видимости, старался проявлять учтивость, но сам к работе ученика не притрагивался и следил за мной, прислонившись к дверному косяку или упершись локтем в подоконник.

В день, на который выпала стирка, мне очень повезло с погодой: ясное синее небо простиралось до самого горизонта. Я залез на крышу, чтобы развесить чистую одежду. Следом поднялся Хякусюбо, присел на стул и стал обмахиваться веером.

— Ты на Куматэцу не обижайся. Он, конечно, по натуре вспыльчивый, но уже через день обо всём забывает. Так что не волнуйся почём зря.

— Да не в этом дело…

— У тебя так вся одежда будет мятая, не забывай встряхивать!

— А…

Я послушался совета и стал тщательно развешивать, встряхивая каждую вещь.

На следующий день пришло время отправиться за покупками. Во всех магазинах кипела жизнь — работники готовились к открытию с раннего утра. На площади я увидел Иодзэна. Он стоял в окружении толпы учеников и раздавал указания. Хякусюбо рассказывал, что Иодзэн — настоящая знаменитость Дзютэна: действующий член городского совета, а также глава школы боевых искусств под названием «Дозорный», в которой учатся городские полицейские. Выглядел Иодзэн мужественно — казалось, на него всегда можно положиться. При этом с учениками он вёл себя мягко. Наверное, никто не откажется иметь такого учителя…

До полудня на площади работал утренний рынок. Прилавки под большими разноцветными зонтами ломились от обилия овощей и фруктов. Торговать приходили местные крестьяне, и цены были немного ниже, чем в магазинах. Я ходил по рынку, сжимая в одной руке список, а во второй — деньги. И то и другое мне выдал Хякусюбо.

Продавцы бросали на меня заинтересованные взгляды, в которых сквозило любопытство, граничащее с бестактностью.

— Никогда ещё человеку ничего не продавала!

— Правда?

В одной из лавок две любопытные пожилые продавщицы попытались меня разговорить. Я же старался не болтать лишнего и поскорее уйти с покупкой.

— И надолго ты у нас, мальчик?

— Не знаю.

На этот вопрос у меня действительно не было ответа. Я ушёл с двумя полными корзинами, за спиной слышались нарочито громкие голоса:

— Ух, какой нелюдимый.

— Да уж, человека не исправишь!

Они говорили с явной неприязнью, точно такую же неприязнь испытывал и я.

И ладно бы этим всё закончилось…

На обратном пути меня обступила толпа мальчишек во главе с Дзиромару, сыном Иодзэна. Они пытались куда-то меня заманить и хитро ухмылялись. Пришлось подчиниться и пойти за ними на школьный двор — туда, где нас никто не мог увидеть.

Вдруг Дзиромару с силой ткнул меня в спину:

— Чёртов человек! Чудовище!

Останавливаться он явно не собирался. Я держал в руках корзины с покупками и не мог дать сдачи, поэтому противник одолел меня, словно беззащитную жабу. Я упал, овощи вывалились из корзин и покатились по двору. Во рту стало солоно от крови из рассечённой губы. Дружки Дзиромару хохотали во всё горло, а сам он стоял с гордым видом, сложив руки на груди. Похоже, этот поросёнок был у них заводилой.

— Я слышал, о чём говорил папа: со временем люди выходят из-под контроля.

— Ну-ну.

— Раз так, надо бы от тебя поскорее избавиться!

Но стоило Дзиромару занести сжатый кулак…

— Дзиромару, прекрати, — вмешался подошедший Итирохико.

— Брат?

— Разве такой слабак тянет на чудовище?

— Просто слабаки вроде него бесят…

Итирохико протянул руку, помогая мне подняться.

— Если брат будет опять приставать, скажи, и я его накажу, — участливо произнёс он и стал собирать рассыпавшиеся овощи.

— А ябедничать вообще нечестно! — заныл Дзиромару, смотревший на нас со стороны.

— Дзиромару, перестань!

— Брат, ты такой сильный! Можешь вещи поднимать, не притрагиваясь к ним, прям как волшебник, — начал подлизываться кабанчик. — Покажи-ка ему, как ты умеешь.

— Нет. Сила не для того, чтобы красоваться. Папа вечно твердит, что она для добрых дел, — ответил Итирохико и мечтательно уставился в небо. — Сейчас я ещё ребёнок, но однажды стану таким же великим воином, как отец, с длинным носом и большими клыками…

Дзиромару горящими глазами уставился на старшего брата:

— И я! Я тоже буду крутым мечником, как папа!

Затем Итирохико ушёл, уводя за собой Дзиромару и компанию.

Я закончил собирать овощи, обернулся и посмотрел вслед Итирохико. Приятный профиль образцового старшего брата. Шапка с торчащими ушками. Светлая кожа, правильные черты лица, полный достоинства взгляд. Наверняка этот ребёнок — настоящий отличник среди монстров.

Я проклинал собственное бессилие. Не потому, что меня повалил Дзиромару, и не оттого, что был осмеян его дружками. Итирохико назвал меня слабаком! Да, я действительно слаб…

— Чёрт…

Мне очень захотелось стать сильнее, хотя бы чуть-чуть.

Вечером того же дня Куматэцу вернулся домой и сразу принялся скандалить:

— Что это? Зачем? Кто хозяйничал в моём доме?

— Твой ученик, — непринуждённо отозвался Хякусюбо. — Пока ты отсутствовал, он навёл такой порядок, что лачугу теперь не узнать. Похвали его.

Но Куматэцу не оценил моих стараний. Он грубо отдёрнул занавеску из бусин на входе в кухню, подался вперёд и рявкнул:

— Не делай то, чего не просят!

Я в это время раскладывал еду по тарелкам и тут же опустил голову, чтобы не показывать Куматэцу лицо. Однако тем самым только привлёк его внимание.

— А?.. Чего это у тебя морда в царапинах?

После работы к нам заглянул Татара и тоже уселся за обеденный стол.

Как я понял, эта троица — холостяки, и, хоть у каждого есть свой дом, они с давних пор регулярно ходят в гости к Куматэцу, где вместе едят, пьют чай или что покрепче.

Сегодня на ужин было блюдо под названием «нисимэ», готовить его меня научил Хякусюбо. На первый взгляд кушанье казалось совершенно бесхитростным, но на самом деле сил на него ушло немало. Я купил сушёные грибы, шарики куриного фарша, конняку[9], жареный тофу[10], редьку, таро[11] и морковь. Всё это сварил по очереди, причём каждый следующий ингредиент — в бульоне от предыдущего. Как сказал Хякусюбо, этот метод не даёт вкусам продуктов смешаться и позволяет насладиться всеми оттенками ароматов даже в готовом блюде.

Я угробил на нисимэ уйму времени, а Куматэцу заглатывал его, даже не пытаясь прочувствовать вкус.

— Тебя Дзиромару поколотил? Ха-а, позорище. И не стыдно от всех подряд тумаки получать? Эх, какой же ты жалкий…

И тут я не выдержал:

— Ты прав! Я жалкий. И слабый. С этим не спорю.

— Хоть что-то радует.

— Но позволь-ка спросить: а сам-то ты — нет?

— А? — Куматэцу замер, так и не донеся редьку до рта.

— Он просыпается с рассветом — ты дрыхнешь до обеда. Он всегда по уши в работе — ты постоянно бездельничаешь, — выплёвывал я слова, чтобы остудить свой пыл.

Палочки с редькой мелко задрожали в медвежьих руках.

— «Он» — это Иодзэн? — уточнил Хякусюбо.

— Он всегда занят, но вежлив. Ты вечно прохлаждаешься, но ведёшь себя грубо и безответственно.

— Что ты хочешь сказать?

— Что понял, почему ты не можешь одолеть его.

Стоило мне договорить, как палочки в руке Куматэцу перерубили редьку пополам.

— Что ты сказал, поганец?! — взревел он, но я уже выскочил из лачуги.

Куматэцу с перекошенным от злости лицом выбежал следом:

— Стоять! А ну-ка, повтори!

Я метнулся к другому входу и вновь заскочил в дом. Куматэцу тоже влетел внутрь. Я уже поджидал его с другой стороны стола, чтобы сказать ещё пару ласковых:

— Да сколько угодно! Ты просто ничтожество!

— Что-о?!

— Успокойтесь. Оба! — попытался вмешаться Хякусюбо, но Куматэцу и не думал слушать.

Татара уже успел ретироваться к стене, прихватив с собой миску и палочки. А я снова выскочил на улицу и начал бегать вокруг лачуги. Куматэцу не отставал.

— Как ты смеешь говорить такое учителю?!

— Назвался учителем — так будь им!

— Что-о?

— Ты бесишься на пустом месте!

— Эй ты!

— Сдаёшься, столкнувшись с малейшими трудностями!

— Хватает же тебе наглости нести такую чушь! Ученик должен помалкивать и делать что сказано!

— Ну уж нет! Буду тебя слушать — вырасту таким же придурком!

— Заткнись, гадёныш!

— Прости его, Кюта, — вдруг с болью в голосе воскликнул Хякусюбо. — Ну неуклюжий он у нас, этого не отнять, прояви к нему снисхождение.

— Куматэцу, пойдём прогуляемся. А? Давай?

Татара увёл бушующего медведя вниз по холму, словно пытаясь как-то успокоить его.

Я вам вот что скажу: никогда ещё я не видел Куматэцу настолько разъярённым. Как же он топал и прыгал от досады!

— Я, понимаешь ли, стараюсь, слова вежливости из себя выдавливаю, а этот сопляк…

Ну я ему и говорю:

— Что, усвоил урок? Так бросай его поскорее!

Но он всё никак не унимался. Знаете ту площадку между лестничными пролётами, где стена каракулями исписана и фонарь висит? Куматэцу ходил там взад-вперёд в совсем извёл меня своим ворчанием:

— Я ведь не бездельничаю! Дрова колю, штукатурю, чай собираю, чтобы на жизнь заработать. Ещё и этого поганца кормлю!

— Вот и брось это дело. Так будет лучше.

— С какой это стати он мне такое в лицо высказывает, а? Ты тоже так думаешь?

— Разумеется! — Я представил себя на месте Куматэцу. — Прекрасно понимаю, насколько легче тебе жилось одному. Ответственности — ноль, никто не заставит что-то делать, не скажет правду в глаза, не разозлит!

— У…

Куматэцу замер как вкопанный. Обидчивый он тип.

— Ой, проговорился, — я изобразил смущение и втянул голову в плечи.

— Чёрт! Уо-о-о! — Куматэцу в ярости замахал кулаками.

И вдруг…

— Меня радует, что ты не прекращаешь тренировки даже глубокой ночью, Куматэцу, — обратился к нам святой отец, возникший вдруг на небольшой скамейке под фонарём.

— С-святой отец? — пробормотал Куматэцу и попятился назад.

— Почему бы тебе не показать ученику, как ты трудишься, чтобы он брал пример?

— У… в-вы правы… я подумаю.

— Славно. Тогда вот тебе кое-что, — с этими словами он достал несколько конвертов.

— Что это?

— Приглашения.

— Приглашения?

— Бери своего ученика и отправляйся с ним в путешествие по разным странам. Эти документы помогут вам встретиться со святыми отцами тех земель.

— Н-но…

— Все они — прославленные мудрецы и, надеюсь, помогут вам обрести истинную силу.

— Нет, но…

— Счастливого пути!

— А!..

Святой отец неожиданно исчез, успев, впрочем, изрядно огорошить Куматэцу.

Я пошёл в сторону лестницы, нарочито громко причитая:

— Эхма… А ведь был такой удачный момент, чтобы избавиться от сопляка! Но против воли святого отца не попрёшь!

И вот мы отправились в путешествие…

Хотя святой отец предложил Куматэцу путешествовать вдвоём с Кютой, мы никак не могли оставить их без присмотра. Наша разномастная компания ещё из города не успела выйти, как они уже принялись громко переругиваться, а мне оставалось лишь горестно вздыхать.

Когда мы пробирались через густой лес, Куматэцу скакал по веткам, словно заправская обезьяна. Кюта же тяжело дышал. Ему едва хватало сил карабкаться по деревьям. Но стоило мальчугану замешкаться, как раздавался недовольный окрик: «Не тормози!» — и ему ничего не оставалось, как через силу двигаться дальше.

Потом была каменная лестница из сотен ступеней. Куматэцу с лёгкостью запрыгивал всё выше и выше. Кюта вконец вымотался, но стоило ему присесть отдохнуть, как снова раздавалось: «Не тормози!»

Я пытался объяснить Кюте, чтобы он не принимал всё близко к сердцу и делал привалы по мере необходимости, но он из принципа вставал и бежал вперёд. Конечно, новоиспечённому ученику приходилось нелегко, но преодоление трудностей наверняка добавило ему выносливости.

С собой мы взяли сущие гроши, поэтому ночевали не в гостиницах, а под открытым небом. А вот с чем у нас сложностей не возникало, так это с едой. Когда добрались до бурной реки, переходящей в шумный водопад, Куматэцу заметил в ней рыбу, засунул голову под воду и начал одну за другой выбрасывать тушки на берег. За какие-то секунды он наловил целую гору радужных гольцов. Мы посолили их, зажарили и съели, запивая бульоном, который взяли с собой.

Когда под звёздным небом сидишь у костра с друзьями, лето открывается с новой стороны. Но даже в такой момент Куматэцу, заглатывавший рыбу целиком, не угомонился. Видя, как медленно ест Кюта, он то и дело его подгонял:

— Быстрее! Быстрее, быстрее, быстрее!

И мальчонка пытался жевать ещё быстрее, чем сам Куматэцу, а Татара всё причитал: «Дай хоть поесть спокойно!» — но куда уж там…

Первой остановкой на нашем пути стал необычный городок, построенный на возвышенности. Казалось бы, сплошная пустошь, но прославился он цветами, что выращивали местные жители. Цветочный рынок был просто огромным. Если Дзютэн — город ткани, то это — город цветов.

Мы показали приглашение, и нас сразу провели в пещеру, где жил отшельником местный святой отец. Там мы увидели огромную глицинию, с которой свисали бесчисленные цветы, а на стволе — мудреца гамадрила в мантии.

— Позвольте задать вам вопрос: что есть сила? — почтительно произнёс Хякусюбо.

Гамадрил этот славился в первую очередь как величайший иллюзионист.

— Сила? Мои руки слабы, но могут создавать иллюзии, — ответил он и взял в руки розу.

Затем из ниоткуда возникла небольшая бабочка и села на цветок. Но не успел я и глазом моргнуть, как насекомое и растение вдруг слились воедино, а затем лепестки вновь обратились бабочкой, и она взлетела в воздух.

Мудрый гамадрил хитро прищурился:

— Не шути́те с иллюзиями! Порой они становятся живее самой жизни.

Кюта зачарованно протянул руку к загадочной лепестковой бабочке. И стоило ему коснуться её пальцем, как хрупкая красавица вдруг выросла до размеров человека.

— А-а!

Вроде и понимаешь, что иллюзия, а всё равно диву даёшься!

— В этом и есть сила, и-хи-хи, — гамадрил широко улыбнулся и оскалил зубы.

Впрочем, Куматэцу ни о каких иллюзиях слышать не желал и вообще с самого начала смотрел куда-то в сторону…

После мы посетили ещё один необычный городок, построенный на склонах огромной ямы, выкопанной посреди джунглей. Нам хватило беглого взгляда на прилавки магазинов, чтобы понять, откуда взялась эта яма. Поселение славилось гончарами, которые добывали там глину. Размер котлована красноречиво говорил о том, сколько веков насчитывает история города.

Святой отец, похожий на длинношёрстного кота, при помощи телекинеза выстроил для нас множество крупных расписных горшков в воздушную спираль. Мир монстров велик, но даже в нём непросто найти мастеров передвижения предметов по воздуху, в совершенстве освоивших этот дар. Мы рты разинули от удивления, а мудрый кот промолвил:

— Сила? Зачем вы ищете её? Я довольно искусен в телекинезе, но, как бы я ни гордился своей силой, есть вещи, которые мне неподвластны. Например…

— Например? — переспросил Кюта.

— Прошу прощения, но не могли бы вы…

— Да?

— Помассировать мне поясницу. Телекинез здесь бессилен. Ох, ой-ой-ой.

Кот слегка прищурился и потёр больное место.

Впрочем, Куматэцу ни о каком телекинезе слышать не желал и вообще с самого начала смотрел куда-то в сторону…

Следующий город расположился в лесном лабиринте с такими извилистыми тропками, что казалось, будто нас засасывает в водоворот. По обеим сторонам узких дорожек стояли тысячи, нет, десятки тысяч каменных статуй — и больше ничего.

Мы пошли искать местного мудреца и первым делом направились к башне монастыря, но встретившие нас послушники объяснили, что их наставника здесь нет и они не знают, где его искать. Видимо, это у них традиция такая — не отвечать на вопросы. Что же нам оставалось делать? Мы пошли обратно той же дорогой и начали бродить среди статуй, пытаясь отыскать его. Вдруг в очередном ряду изваяний нам попался монах в каких-то лохмотьях. Оказалось, он и есть мудрец.

Внешностью святой отец походил на слона, да и спокойствием напоминал его же. Монах сидел в позе лотоса, и голос его был подобен шороху трущихся друг о друга камней.

— Сила? Напрасно вы пришли ко мне, если хотите отыскать её. Я лишь сижу на одном месте, подобно камню, и в дождь, и в ветер…

— Но для чего? — спросил Хякусюбо.

— Чтобы забыть о времени, о мире, о самом себе и стать выше всего. Другими словами…

— Что «другими словами»? — переспросил было Кюта, но…

Мудрец, с которым мы только что говорили, превратился в каменную статую.

— Другими словами, он стал камнем, — тихо подытожил Хякусюбо.

Мы сложили руки и поклонились навеки уснувшему отшельнику.

И только Куматэцу ковырял в носу и вообще с самого начала смотрел куда-то в сторону…

Слегка покачиваясь, лодка пристала к берегу каменистого острова, что возвышался над поверхностью воды. Город на нём напоминал паразита, поселившегося на раковине.

Святым отцом оказался морской лев в соломенной шляпе. Он сидел на балконе на самой высокой скале и рыбачил чуть ли не километровой леской. Лев сразу же показался мне существом весьма прожорливым.

— Сила? Не буду пускаться в философию, — ответил святой отец и тут же с помощью магии смотал леску и вытащил из моря цветного желтохвоста. — В жизни побеждает тот, кто быстрее всех ловит рыбу, кто может отведать любые деликатесы мира.

Он быстро откусил острыми зубами голову желтохвоста и продолжил, наслаждаясь вкусом:

— Нужно подгадывать момент и хватать добычу. Другими словами…

— «Другими словами»…

Глаза мудреца вдруг хищно сверкнули, и он сглотнул. Мы с Кютой мгновенно почуяли опасность и отскочили. А вот Татара чуть замешкался.

Мудрец с невероятной скоростью взмахнул удочкой:

— Не уйдёшь!

Татара с лёгкостью попался на крючок. Он засучил руками и ногами, но куда там — уже через секунду его тело описывало дугу и летело прямиком в широко раскрытый рот мудреца, причём отдельно от одежды.

— Гя-а-а!

Но стоило мне подумать, что Татаре пришёл конец… как морской лев вдруг проглотил одежду, не тронув самого растяпу. Мы стояли как вкопанные и дрожали, а мудрец смотрел на нас с ухмылкой:

— Спокойно, гостей я не ем!

Похоже, он хотел преподать нам урок, показав, насколько жестокой бывает реальность.

Позади послышался зевок Куматэцу…

Тяжёлое солнце уже практически завалилось за горизонт.

Уставшие от путешествия, мы тащились по пустоши, чтобы выйти на дорогу до Дзютэна.

— У каждого собственные взгляды, всякий говорит о чём-то своём, — сокрушённо произнёс Хякусюбо.

Куматэцу повернулся и насмешливо хмыкнул:

— Ладно тебе, будешь всякую бредятину слушать — совсем потеряешься.

«И это вовсе не шутка, — подумалось мне, — я и сам чуть не потерялся в чужом рту». Одному Кюте было весело. Во время путешествия он делал заметки и теперь просматривал исписанные листы.

— За словом «сила» скрывается столько разных смыслов! Так интересно было послушать, что скажет каждый мудрец!

Конечно же, Куматэцу не мог оставить эти слова без внимания:

— О как! Вот и сидел бы за партой да учился.

— И то правда, от этого пользы было бы куда больше. Там бы меня точно никто «вухами» и «вьёхами» не мучил.

— Ты сам должен понять, в чём сила!

— Да ты просто не умеешь объяснять!

— Нет, это ты несообразительный!

Эх, опять они за своё…

— И только на споры у вас всегда находятся силы, — измученно заметил Хякусюбо.

И правда, хватит уже. Мы все устали…

Заночевала наша компания прямо посреди пустоши.

Из-за того, что Куматэцу и Кюта продолжали спорить даже во время еды, их пришлось поселить в разные палатки.

Я сидел под звёздным небом, следил за костром и ждал, когда Кюта заснёт.

Вдруг вижу: мальчишка потихоньку вылезает из палатки. Почти всё путешествие он проходил в пончо, но отдал его Татаре, когда тот остался без одежды. А ведь ночи здесь прохладные даже летом.

— Не спится? — спросил я, наливая чай.

Кюта сел рядом со мной и молча смотрел на костёр, обхватив руками колени.

— Может, я в самом деле бестолковый?

— Не в силах отделаться от этой мысли?

— Он называет меня несообразительным.

— Я с ним не согласен. Поначалу ты ничего не смыслил в уборке и стирке, но быстро уловил суть дела после пары советов. По мне, так ты и трудолюбивый, и смышлёный.

— Но…

Я протянул чашку с чаем Кюте и достал из ящичка ещё одну для себя.

— Если кому и надо исправляться, так это Куматэцу. Ты видел, как он дерётся? Как попало. Он ведь сам придумал свой стиль. А знаешь почему?

— Почему?

— Он рано осиротел, а учителя себе так и не нашёл.

— О…

— Он становился сильнее в одиночку. И стал. В этом его талант и его беда. Он одинаково плохо умеет и слушать, и подбирать нужные слова.

— Так вот оно что…

Я налил себе чаю и отхлебнул.

— Но иногда он говорит такое, что невольно подумаешь: надо же, а ведь и правда. Догадываешься, о чём я?

— О том, что я сам должен понять, в чём сила?

— Да. По-моему, это правильная мысль.

Больше Кюта за вечер не произнёс ни слова и лишь напряжённо вглядывался в свой чай…

А мы с Куматэцу тем временем лежали в палатке и смотрели на подвешенный к потолку фонарь.

— Не понимаю, как вообще его учить, — пробормотал он.

— Вот уж не думал, что единственный и неповторимый мастер Куматэцу так привяжется к гадкому сопляку, — хихикнул я.

— Д-да не в том дело, — бросил он в ответ.

Это была одна из тех ночей, в которые тянет на разговоры о прошлом.

— Да ладно, ты и сам когда-то таким сорванцом был, что ещё неизвестно, кого из вас гадким впору называть. Тот ещё слабак, зато огрызался знатно.

— Так ведь у меня не было толкового учителя, — с обидой в голосе отозвался Куматэцу.

— С тобой вообще, кажется, только святой отец и занимался. Все остальные умывали руки и называли упёртым, строптивым щенком.

— Чёрт. Как вспомню тех мерзавцев, аж колотить начинает.

— Да-да, прямо как ты сейчас. Ой…

— У…

Я закутался в пончо, которое отдал мне Кюта, и закрыл глаза:

— Хотелось бы, конечно, чтобы этот сопляк поскорее исчез с глаз долой… Но если ты и в самом деле задумал учить его, для начала вспомни, каким сам был в детстве и чего хотел. Ну, спокойной…

Похоже, в ту ночь Куматэцу так и не лёг спать — он сидел и смотрел на фонарь до самого утра…