Дитя чудовища

Каэдэ

Куматэцу нёсся следом и ругался во всю глотку, так что мне пришлось нырнуть в переулки Дзютэна.

Надо сказать, в детстве бегать от него было куда проще: тогда я легко просачивался в находящиеся у земли дыры в стенах, протискивался в дверные щели и скрывался от медведя ходами, в которые его огромная туша просто не пролезала. Но со временем я вырос, и те лазейки спасти меня уже не могли. Теперь мне оставалось лишь тягаться с Куматэцу в скорости.

Наконец рёв стих вдали. Можно было успокоиться и отдышаться.

— Вот ведь приставучий… — бросил я, оборачиваясь и переводя дыхание.

Вдруг на глаза мне попался стул, а на нём — цветок, камелия в горшке. Символ окончания зимы и прихода весны. Родственница легендарной камелии, у которой весна длилась восемь тысяч лет и ещё восемь тысяч — осень…

И вдруг…

Гул.

До моего слуха донеслись посторонние звуки.

— Э? Где я?..

Нет, всё в порядке. Когда-то давным-давно я уже слышал подобное, и мне показалось…

Гул.

Я поднял голову и вгляделся.

Там, вдали, стояло марево, напоминая воздух, прогретый весенним солнцем.

Гул.

Нет, это был не Дзютэн! Я принял за марево толпу людей, пересекавших оживлённый перекрёсток.

Спустя восемь лет Сибуя показалась мне каким-то параллельным миром. Я не ощущал ни капли тоски по прежним временам. Бесконечные высотные здания. Бесконечные окна. Бесконечные экраны. Бесконечные машины. Город казался ненастоящим, пустым, чуждым… Но больше прочего с толку сбивали бесчисленные иероглифы. Город захлёбывался в них: рекламные слоганы, описания товаров, напоминания о правилах поведения, предупреждения. Полотнища многословных объяснений закрывали собой всё пространство. Я невольно задумался над тем, почему люди настолько полагаются на текст.

Но что удручало ещё больше — половину иероглифов я не мог прочесть. Непонятные символы бросались в глаза, и на душе стало до того тревожно, что меня начало подташнивать.

Разумеется, кое-как читать и писать в Дзютэнской школе меня научили. Но среди монстров бытовало мнение, что «мёртвой букве никогда не заключить в себя живую мысль» и что «лучше рисовать картины, чем буквы». Лишь редкие трудяги, вроде отличника Итирохико, умели читать наравне с людьми.

Я почувствовал себя совершенно чужим: мимо текла толпа людей, но меня здесь никто не ждал. Я побрёл куда глаза глядят в надежде совладать с чувством одиночества.

В итоге я оказался в жилом квартале недалеко от оживлённых улиц, у небольшого кирпичного здания районной библиотеки.

В окна, играя тенями на корешках книг, пробивался мягкий свет. В залах царила тишина, посетителей можно было по пальцам пересчитать. После ярких кричащих улиц простота и скромность библиотеки успокаивали меня. Однако тошнота от вида иероглифов всё ещё не прошла.

Хватит, довольно надо мной издеваться! Лучше бы в глаза бросались те символы, которые мне известны. Я надеялся, что, увидев их, смогу освежить детские воспоминания. Но всё было не так просто: произведений, которые крутились у меня в голове, на полках не оказалось. Поэтому, сдавшись, я стал бесцельно бродить вдоль стеллажей.

Наконец я наугад выбрал толстую книгу, открыл на одной из свёрстанных в две колонки страниц и попытался прочитать те символы, что помнил:

— Матросы… корабля… не… ищут… но среди них… враг… долгая… битва…

В тексте постоянно попадался один и тот же иероглиф довольно необычной формы. Но фуриганы[13] у него почему-то не было. Из контекста было понятно, что в истории это слово играет ключевую роль: оно красовалось даже на обложке. Но прочитать его я не мог.

В растерянности я поднял голову и покосился по сторонам. На глаза мне попалась девушка, читавшая том из старого сборника.

С виду моя ровесница, брюнетка с короткими волосами в тёмно-синей форме старшеклассницы. Поверх застёгнутой на все пуговицы рубашки красовался карминно-красный бант. На лацкане пиджака блестел серебристый значок в форме средневекового щита. Под чёлкой белел высокий лоб, по его форме чувствовалось, что незнакомка далеко не глупа. Возможно, она смогла бы разобрать этот иероглиф.

Я какое-то время сомневался, но всё-таки обратился к ней:

— Послушай, как это читается?

Девушка оглянулась, затем уставилась на страницу протянутой книги. Наконец взгляд её круглых чёрных глаз вновь вернулся ко мне, и она кратко ответила:

— «Кит»?

— A-а, «кит».

Точно! Я вспомнил, эта книга, «Белый кит», была у меня в детстве в адаптированном варианте, сложные иероглифы там не использовались. Может, она и попалась мне в руки случайно, но я всё же убедил себя, что выбрал её не просто так.

Чёрные глаза девушки стали ещё больше. Она с интересом разглядывала меня, причём не как слабоумного или сумасшедшего, а с искренним любопытством зоолога, изучающего редкое животное. Мне от такого пристального внимания стало неловко, и я отвернулся. Но сердце будто бы застучало громче обычного. Я совершенно не понимал, почему так реагирую на чей-то взгляд.

А затем… она вдруг отвернулась.

Точнее, её вынудил отвернуться взрыв хохота, раздавшийся со стороны дальнего стеллажа.

— А я тебе говори-и-ил.

— Разве?

— Не помню я.

— Да заткнитесь. Алло? Ну вот, сбросил.

Две девушки и три молодых человека в такой же форме учеников старшей школы, что и моя собеседница, сидели за столами для чтения, выставив ноги в проход, ели сладости из пакета и без конца строчили сообщения на телефонах. У всех на пиджаках виднелись уже знакомые мне значки со щитом. Наверное, одноклассники.

От шума пожилые посетители библиотеки недовольно морщились.

Девушка поставила том на место (книга из серии «Мировая художественная литература» издательства «Тикума Сёбо», на обложке которого значилось только «Кафка») и подбежала к весёлой компании.

Шум тут же прекратился.

Длинноволосая девчонка недовольно уставилась на неё:

— Чего тебе?

В ответ моя знакомая расправила плечи и чётко, словно пытаясь придать голосу уверенности, проговорила:

— Хотите шуметь — выходите.

Другая, кудрявая, одноклассница молча наблюдала за происходящим. Молодые люди следовали её примеру.

Длинноволосая встала из-за стола и смерила ценительницу Кафки высокомерным взглядом.

— И что нам снаружи делать?

— А это уже сами решайте.

Какое-то время длинноволосая девушка молчала, а затем…

— Идём, — бросила она своим товарищам.

И они удалились, тихонько посмеиваясь на ходу. Я увидел, как девушка облегчённо вздохнула. В библиотеке вновь воцарились тишина и спокойствие.

Однако моя знакомая так просто не отделалась. Как выяснилось, та компания поджидала её в темноте до самого закрытия библиотеки.

Длинноволосая задира демонстративно преградила дорогу и сообщила кудрявой подруге:

— Она ещё со средних классов всех бесит. У неё и друзей-то нет!

— О как! Значит, никто не вступится? — удовлетворённо заметила вторая и надменно уставилась на замершую одноклассницу.

Та на мгновение оцепенела, а затем попыталась обойти компанию сбоку.

— Куда? Стоять!

Девушки ухватили её за лямку сумки, отчего содержимое со стуком вывалилось на асфальт. Выпали тетради, ручки и только что взятая книга — тот самый «Белый кит», которого я сегодня пытался читать, пятнадцатый том серии «Библиотека мировой художественной литературы» издательства «Коданся».

Одноклассницы обращались с хозяйкой сумки так, будто имели полное право унижать другого человека.

— Прекратите! — девушка тщетно пыталась отбиться.

— Сказала ведь: снаружи сами решаем, что делать!

— Мы же никому не мешаем, верно?

Парни стояли в сторонке и хохотали:

— Вы это, полегче с ней.

— Ну вы и жуткие!

— Ха-ха-ха.

А затем эта троица кое-кого заметила.

— А?..

Меня, застывшего истуканом.

При виде нежданного гостя двое парней напряглись, зато третий, с зачёсанными назад волосами, ласково улыбнулся, виновато покачал головой и подошёл поближе.

— Так ты всё видел? Понимаешь, у нас тут мелочь одна… — не договорив, он изо всех сил пнул меня коленом в живот и глухо пригрозил: — Ты же никому не расскажешь, правда?

«Ты по сравнению с нами — никто. Заткнись и проваливай», — словно говорил он.

— Чего пялишься? Есть что сказать, придурок?

Я не сопротивлялся, поэтому оставшиеся двое парней успокоились и подошли поближе:

— Э, дай-ка я ему врежу!

— И я!

Они по очереди пинали меня в живот — похоже, их это забавляло. Я какое-то время ничего не делал, лишь думал обо всём, что испытал после возвращения в Сибую: о пустоте внутри, об отчуждённости, об одиночестве, о дискомфорте, о неприкаянности… Мне показалось, я смог отчасти обнаружить источник всех этих чувств. В следующее мгновение я перестал быть истуканом.

Повалить на землю троих старшеклассников оказалось проще, чем отломить веточку от дерева. Девушки оставили стонущих, держащихся за животы парней, и бросились прочь. Я встретился взглядом с моей знакомой. Она стояла, обхватив себя руками.

Рядом с библиотекой, по другую сторону переулка, находилась парковка. От дороги, ведущей к храму, она была отделена зелёным забором. Сакуры, что цвели вдоль улицы, осыпали маленькими лепестками и машины, и белые линии разметки.

Девушка собирала разбросанные тетради и письменные принадлежности.

— А говорят, в престижных школах классы дружные, — пробормотала она себе под нос, застегнула молнию на сумке и взглянула на меня. — Насилие — это плохо, но… спасибо, что выручил.

Я сидел на бетонном блоке, не дававшем машинам проезжать по тротуару, и листал взятого у девушки «Белого кита».

— Я тебя не выручал.

— Нет, выручил.

— Слушай, а это как читается? — я ткнул в книгу.

— Это?..

Девушка посмотрела на меня так озадаченно, что я понял — пора объясниться:

— Я ничего не знаю. Не ходил в школу с младших классов.

Она шумно ахнула, словно не веря своим ушам:

— Правда?

— Да, — я снова опустил взгляд на страницу.

Выражение лица моей знакомой смягчилось, и она внезапно предложила:

— Хочешь, расскажу обо всех иероглифах этой книги?

Я так изумился, что даже привстал:

— Правда?

Девушка молча кивнула, положила руку на грудь и представилась:

— Меня зовут Каэдэ. Один иероглиф. Слева — «дерево», справа — «ветер», — одновременно с этим она пальцем выводила символы в воздухе.

— А я… — я ненадолго задумался, прежде чем назвать имя. — Рэн. Один иероглиф…

— А, сверху — «трава», снизу — «стоять в ряд»? — догадалась она, подалась вперёд и снова нарисовала в воздухе символ.

Палец её двигался на удивление ясно и точно. А ещё я заметил под рукавом пиджака завязанную на запястье красную нить.

— Очень приятно, Рэн-кун, — Каэдэ приветливо улыбнулась.

В воздухе невесомо кружились маленькие лепестки.

Запутанный лабиринт переулков Дзютэна строился так, чтобы никто посторонний не мог проникнуть в мир монстров из человеческого мира. Те самые горшки с цветами, что встречались периодически, на самом деле служили ключами от дверей между мирами. Лишь на восьмой год я наконец разобрался, как они работают, и научился свободно перемещаться в обоих направлениях.

С тех пор я нередко покидал Дзютэн и наведывался в Сибую. И каждый раз — втайне от Куматэцу. Ежу понятно: если он узнает, то строго-настрого запретит. Но это совершеннейшая глупость, ведь я волен делать то, что хочу.

Водить Куматэцу за нос оказалось несложно. Весной того года к его лачуге выстроилась огромная очередь кандидатов в ученики, и он тратил на них всё своё время. После обеда я говорил, что ухожу тренироваться, и, не дожидаясь ответа, тихонько сбегал в Сибую. Там Каэдэ учила меня иероглифам.

Чтобы не брать книги в долг, я приобрёл несколько томиков в букинистическом магазине (заплатил теми самыми десятитысячными купюрами, что восемь лет лежали без дела).

Занимались мы в кирпичном здании районной библиотеки, что произвела на меня весьма приятное впечатление с первого же взгляда. Урок начинался с выписывания из книги в тетрадь всех непонятных иероглифов, затем я смотрел их значение в словаре для младших классов. После школы в библиотеку приходила Каэдэ, надевала очки, просматривала мои записи и, словно настоящая учительница, давала дельные, уместные для моего уровня советы.

Но чем больше иероглифов я выписывал, тем меньше верил, что задача выполнима. Какое же количество символов я должен выучить, чтобы одолеть хотя бы одну книгу? И сколько времени на это уйдёт?

Однако Каэдэ, уже прочитавшая «Белого кита», посоветовала ни о чём не волноваться и добавила, что это произведение наверняка разожжёт во мне жажду знаний. Я спросил, как это понимать. И вот что она ответила: «Сцены с участием многочисленных, непохожих друг на друга матросов пробудят в тебе интерес к истории американского общества середины XIX века, а также к событиям, которые способствовали возникновению такого социума. Яростные битвы с китами дадут толчок к изучению истории поисков энергоресурсов, ведь после промышленной революции этот вопрос встал ребром, и охотились на китов ради их жира. Ты обязательно захочешь узнать, как именно США стали главной мировой державой после введения ограничений на китовый промысел и каким образом охота на китов заставила тогда ещё закрытую Японию интегрироваться в мировую экономику, какие изменения превратили её в ту страну, которой она является сегодня. Другими словами, тебе непременно захочется выяснить, как именно события романа связаны с современностью, как они отражаются на каждом из нас».

Я отложил ручку и слушал её с широко разинутым ртом.

— Ну как? Тебе ведь уже не терпится про всё узнать? — спросила Каэдэ, наклонив голову.

Я усомнился, действительно ли это произведение мне по плечу…

В мае я завершил программу начальной школы и перешёл к средней. Каэдэ поделилась со мной книгами, по которым сама когда-то занималась. Однако приходить в библиотеку с учебными материалами было запрещено, и я начал бродить по городу, отыскивая места, где можно присесть: каменные лестницы храмов, скамейки в парках, лужайки… Каэдэ следовала за мной по пятам. Все темы, что я проходил, она разъясняла кратко, но ёмко и с душой. У меня едва хватало времени на то, чтобы следовать её указаниям. Возникало ощущение, будто она пытается затолкать в мою голову учебники целиком.

В то же время я увлёкся изучением китов. В качестве отдыха от суровых тренировок я разыскивал в библиотеке всевозможные материалы о них. В романе китов описывали лишь словами, и я просматривал изображения, чтобы с их помощью оживить сложившиеся образы.

Не успел я и глазом моргнуть, как сезон дождей остался позади, наступило лето. Каэдэ переоделась в лёгкую форму, тёмно-синий жилет и бледно-голубая рубашка с короткими рукавами хорошо смотрелись с её стрижкой. Из-за укороченных рукавов в глаза мне постоянно бросалась красная нить на её запястье, каждый раз я невольно задумывался, что же она означает…

— Рэн-кун, ты бы тоже переоделся, — с этими словами Каэдэ затащила меня в магазин секонд-хенда рядом со станцией и предложила сочетание классических джинсов и футболки.

Будучи воспитанным в Дзютэне, я не хотел одеваться в то, что носили мои ровесники из Сибуи, и потому долго упирался, но в конце концов всё же согласился с выбором Каэдэ (расплатился, конечно же, сам).

Куматэцу мои частые исчезновения откровенно бесили, и он постоянно досаждал Тата-сану и Хяку-сану вопросом: «Где опять Кюта?» Но я не обращал на это внимания, ведь сейчас у меня появилось дело поважнее, чем возиться с медведем. Я вставал раньше него и не пропускал ни единой тренировки, чтобы Куматэцу не мог ко мне придраться.

Июль.

— Главный герой этой книги стремится отомстить ненавистному киту, из-за которого он потерял ногу. Но не кажется ли тебе, что, сражаясь с китом, на самом деле он борется с самим собой?

— С самим собой?

— Другими словами, кит — своего рода зеркало, отражение главного героя.

— Зеркало…

Я перешёл на учебники рубежа средних и старших классов. Наставления Каэдэ становились всё более пылкими. Я уже едва успевал пережёвывать их, но постепенно начал замечать, что проникаюсь процессом учёбы. И библиотечные книги, и параграфы из учебников, и рассказы Каэдэ — всё пробуждало во мне интерес. Я и не представлял, что смогу так измениться после многих лет сплошных тренировок. Передо мной словно открылся неизведанный мир. Оказалось, познавать что-то новое очень интересно. И осознал я это исключительно благодаря Каэдэ.

Стройные ряды дзельквы[14] блестели в лучах летнего солнца. Эта аллея рядом с концертным залом NHK[15] стала нашим излюбленным местом для занятий.

— Ты очень усидчивый! Такими темпами скоро сможешь отвечать на вопросы из моих задачников.

— Из тебя вышла хорошая учительница, Каэдэ.

— Правда?

— Заметь, это говорю я, вечно спорящий со своим наставником, так что можешь мне поверить.

— Ты про того учителя кэндо, который воспитал тебя?

Внятно рассказать ей про Дзютэн было бы слишком сложно, поэтому о Куматэцу она знала только это.

— Одно название, а не учитель…

— Хи-хи-хи. Сразу чувствуется, что вы близкие люди.

— Не смеши! Только и делаем, что кричим друг на друга.

— Везёт. Я так тебе завидую…

— Почему?

— Ты знаешь, я… никогда в жизни не спорила с родителями.

— Да? — я оторвал взгляд от книги.

До этого я не видел, чтобы Каэдэ была настолько грустной и понурой.

— Я живу ради счастья родителей. Начиная с детского сада сдаю экзамены и как проклятая тружусь, чтобы стать такой дочерью, о которой они мечтали. Но им ничего не известно о моих чувствах. Просто не замечают их, — тихо проговорила девушка.

Я попытался представить родителей Каэдэ. Жила она в высотном доме к востоку от станции (мы встречались у входной двери, когда я приходил за учебниками), где в просторном и чистом холле дежурили несколько охранников. Должно быть, она из богатой семьи. И тем не менее в Каэдэ не было ни капли высокомерия. Она напоминала обыкновенного ребёнка, робкого и одинокого. Я молча продолжал слушать её.

Глаза Каэдэ засветились тихой решимостью.

— Но я уверена, что лишь сама могу отыскать настоящую себя. Поэтому сейчас мне приходится усиленно заниматься, а как поступлю в университет — съеду от родителей. Буду прилежно учиться, заработаю стипендию, освобожусь от платы за обучение и самостоятельно получу диплом. Вот тогда уж заживу своей жизнью! — быстро проговорила она, не поднимая глаз, а затем…

— Уфф!

Каэдэ вдруг резко вскинула голову, словно вынырнула из воды, заулыбалась и потянулась:

— Впервые с кем-то поделилась! Эх, как на душе полегчало!

Теперь я видел, что за мягким выражением девичьего лица скрывается душа воина. В ней росло недовольство происходящим и решимость противостоять трудностям. Мне даже подумалось, что я начинаю понимать Каэдэ.

— Ну так вот, по поводу книги, — она снова менторски улыбнулась и посмотрела на «Белого кита» в моих руках. — Я не научу тебя всему, наверняка есть кто-то более компетентный в вопросах языка.

— И кто?

Каэдэ бросила на меня загадочный взгляд, словно что-то задумала, затем расправила плечи и выпалила:

— Рэн-кун, ты не думал поступить в университет?

— Что?

— Я помогу со вступительными экзаменами.

— В университет???

От неожиданности я оказался совершенно сбит с толку. Мне такие мысли и в голову не приходили.

Круглые глаза Каэдэ заблестели, и она с нажимом спросила:

— Но ведь ты хочешь узнать ещё больше?

Казалось, она бросает вызов бойцу внутри меня.

— Хочу, — выдавил я.

Каэдэ услышала мой ответ и широко улыбнулась.

— Существует система равноценного экзамена, точнее, экзамена, равноценного выпускным, что бывают по окончании школы. Когда-то его называли университетским. Если успешно сдашь, сможешь поступить в университет, не имея аттестата…

Каэдэ потащила меня в районную администрацию так же энергично, как когда-то в секонд-хенд. На стойке информации она выяснила, куда нам идти, затем бодро прошагала по коридорам в сторону отдела образования и села рядом с окном консультанта по вопросам поступления. Вместо меня со специалистом говорила она, но заливалась так, словно речь шла о ней самой.

Однако пожилой работник администрации не проникся.

— Безнадёжно, — первым делом бросил он, даже не став листать справочные документы, и смерил меня суровым взглядом. — Каким бы способным он ни был, если бездельничал до такого возраста, начать придётся с вечерней школы.

— А, но… — попыталась перебить Каэдэ, однако клерк невозмутимо продолжил:

— Мир не настолько снисходителен. Допустим, поступит он — и как будет платить за учёбу без помощи родителей? На одну стипендию не протянешь, а кредит ему никто не даст.

Мне даже подумалось, что у них есть какая-то инструкция, по которой они говорят с непонятно откуда взявшимися типами вроде меня.

— Простите, но… — Каэдэ всё пыталась настоять на своём.

Клерк скосил взгляд на наручные часы. Девушка схватила меня за руку и вскочила со стула:

— Ладно, я поняла!

Мы уже вернулись к стойке информации, а она всё никак не могла успокоиться:

— Как же бесит тот дядька!

— Похоже, университет мне всё же не светит…

Но не успел я договорить, как с нами поравнялась молодая сотрудница, прижимающая к груди толстую папку. Она какое-то время следила за происходящим со своего места.

— Прошу прощения, задавайте любые вопросы, — протараторила она, быстро листая страницы. — Немало университетов предлагают бесплатное обучение выдающимся студентам, к тому же я могу рассказать об отраслевых программах спонсирования, которые предоставляют средства на безвозмездной основе. Разумеется, при условии отличных успехов в учёбе…

Она протягивала нам брошюру за брошюрой.

Каэдэ поначалу впала в ступор, но тут же просияла и поклонилась девушке:

— Большое вам спасибо!

Я тоже поклонился:

— Спасибо…

Вдогонку мы получили перечень документов для сдачи равноценного экзамена и тут же начали его просматривать. Дойдя до страницы со вступительными баллами, я побледнел:

— Математика и физика в числе обязательных! А я их совсем не знаю…

— Не волнуйся, Рэн-кун, уверена, у тебя всё получится.

— А я вот не уверен…

— Положись на меня, будем заниматься — и ты обязательно сдашь!

Прозвучал сигнал, приглашающий очередного посетителя в отдел регистрации населения. Там нас встретил ещё один клерк:

— Вы подали заявление на получение справки с места жительства для сдачи равноценного экзамена, однако все ваши данные были стёрты по запросу органов власти.

— Так я и думал…

Я отсутствовал очень долго. Ничего удивительного, что сведения уничтожили.

— Однако, — вдруг продолжил мужчина, — поскольку все сопутствующие документы остались, вы можете зарегистрироваться по новому адресу.

Мой взгляд впился в бумагу, которую протянул клерк.

— Пожалуйста, удостоверьтесь, что адрес вашего отца написан без ошибок.