Дитя Марса

Снег укутывал вершину утеса и наискосок пронзал свинцовые волны Атлантики, чередой накатывавшие на узкую песчаную полосу у подножья склона.

Деревья на вершине почернели, листья опали под натиском ноябрьских бурь. За деревьями виднелся скромный коттедж, из трубы поднимался сизоватый дымок и таял на ветру. Перед коттеджем, на краю утеса, примостилась небольшая гаубица. За нею стоял Дэвид Стюарт, прячущий лицо от летящего снега за воротником макинтоша.

И взял посох свой в руку свою, и выбрал себе пять гладких камней из ручья, и положил их в пастушескую сумку и с пращою в руке своей...

Незаметно пролетали лето за летом, весна за весной, осень за осенью. Зима любила хлестать нежную траву у крыльца, стегать деревья на обрыве, истязать береговую полосу у подножия...

Пока кругом бушевала буря, они лежали в коттедже, тесно прижавшись друг к другу, плоть к плоти, дыхание к дыханию, отгоняя лютый холод. Зима, не жалея сил, пыталась разрушить крепость, возведенную их любовью, а они только смеялись в кромешном мраке и тепле, уверенные, что крепость никогда не падет.

Но вот крепость разрушена до основания.

Снежинки жалили лицо, но Дэвид не отводил взгляда от водной глади. Он искал золото, много золота – золото женских волос. Необъятные водоросли золотистых прядей; безбрежные, точно стаи рыб, плечи, вздымающиеся от взмахов исполинских рук; фонтаны брызг, поднимающиеся от ударов длинных, словно корабельные мачты, ног. Если сводки не врут, еще надо высматривать чаек и дельфинов. Чайки будут кружить на ее увенчанной пеной головой, а дельфины – плыть рядом. Она восстанет из глубины, сверкающая, как солнце – любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами, и его огромная смертоносная праща запоет, и ее не станет. Как прекрасно нежное твое чело – как прекрасны ноги твои в сандалиях!

Ветер усилился, и Дэвид отвернулся, пряча коченеющие щеки. Его взгляд упал на коттедж. Пока Дэвид разглядывал дорогой сердцу зимний домик, на крыльцо вышла девушка и направилась к нему сквозь предрождественскую метель. Теплое пальто скрывало высокую фигуру, чьи изгибы он знал как свои пять пальцев; вязаный шарф перехватывал каштановые волосы, которые по ночам рассыпались на соседней подушке. Ясные серые глаза вечно заставали его врасплох, прямо как сейчас, когда девушка приблизилась и сказала:

– Дэвид, кофе на плите. Выпей и поспи хоть немного. Он покачал головой.

– Выпью чашку и вернусь.

– Нет. Ты не спал всю ночь. Не бойся, если она объявится, я тебя разбужу. Успеешь навести прицел.

Дремавшая до сих пор усталость очнулась при упоминании сна и с новыми силами навалилась ему на плечи.

Усилием воли Дэвид отогнал ее прочь.

– Ветер совсем ледяной,– заметил он чуть погодя. – Накинула бы одеяло.

– Ничего, не простыну.

– Интересно, а она не замерзла?

– Ты же знаешь, она больше не человек и холода не ощущает. Иди поспи.

– Хорошо, попробую.

Он помедлил, собираясь поцеловать ее на прощание, но не смог.

– Разбуди, если она появится. В любом случае, буди через три часа.

– Я постелила на диване. Там теплее. За меня не беспокойся, я не подведу.

Он двинулся по запорошенной снегом лужайке к дому. Ликующая усталость снова взобралась на плечи, заставляя их обмякнуть. Дэвид почувствовал себя стариком. Стариком, которому неполных тридцать пять лет. Ныне предаст тебя Господь в руку мою, и я убью тебя...

В домике было тепло. Нарубленные накануне дрова весело потрескивали в камине, и перед диваном плясали алые и желтые языки пламени. Дэвид повесил шляпу и макинтош на вешалку у двери, стряхнул с ног галоши. Тепло разгладило глубокие борозды на лбу. Но Дэвид точно знал, что он не уснет.

С плиты доносился аромат свежесваренного кофе. Завернув в тесную кухоньку, Дэвид наполнил чашку обжигающей жидкостью. Вокруг витали воспоминания, они таились повсюду: в тарелках, кастрюлях, сковороде и прочей утвари, в оттенке занавесок и деревянной обшивке стен. В медовый месяц она варила кофе, жарила бекон, разбивала яйца на раскаленную сковородку. Стол, за которым они завтракали, мавзолеем застыл посреди комнаты. Дэвид развернулся и зашагал прочь, забыв про дымящийся на плите кофе.

В гостиной он опустился на диван, разулся. Жар камина коснулся его лица. Шерстяная рубашка нестерпимо кололась, пришлось ее снять. Оставшись в брюках и футболке, Дэвид рассеянно глядел на огонь. Снаружи завывал ветер, и в его порывах чудилось ее имя. «Хелен,– нашептывал он. – Хелен...» Глубоко в пучине ее золотистые локоны, которые Дэвид некогда гладил, золотистыми водорослями разметались по дну; глубоко в пучине прелестная головка, некогда покоившаяся у него на плече, вздымала мрачные ледяные волны; глубоко в пучине гибкое тело, некогда любимое им до безумия, дрейфовало, словно библейский Левиафан. .. В сером утреннем свете на ладонях блеснули капельки влаги. Дэвид в недоумении уставился на них, и только при виде новой капли понял, что плачет.

I

Как ни странно, в первую же встречу она почудилась ему невероятно высокой. Впрочем, впечатление было ложным и возникло из-за разных перспектив – она стояла на плоту, а он только поднимался. Однако все последующие годы он ни на мгновение не забывал, как принял ее за богиню, на чью красоту взирал снизу вверх, барахтаясь среди синих волн. То был слабый отзвук лейтмотива, который постепенно нарастал и, превратившись в навязчивую мелодию, преследовал его всю жизнь.

Упругие грудные мышцы, широкие плечи наводили на мысль, что перед ним превосходная пловчиха. Длинные, изящные, но вместе с тем мускулистые ноги усиливали это впечатление, а золотистый загар укреплял его окончательно. Но высокой ее не назовешь, особенно когда он встал рядом. При росте «метр шестьдесят три» ее золотистая макушка едва доставала ему до подбородка. Даже загоравшая на том же плоту девушка с каштановыми волосами оказалась на порядок выше. Брюнетка окинула Дэвида цепким взглядом холодных серых глаз и натянула на лоб желтую купальную шапочку.

– Поторопись, Хелен, иначе опоздаем к ужину,– бросила она своей спутнице и, нырнув, легким кролем устремилась к белой полосе пляжа с орнаментом из пирсов и коттеджей.

Златовласка поправила белую шапочку и хотела присоединиться к подруге, но Дэвид взмолился:

– Пожалуйста, подождите.

Она покосилась на него с любопытством, и в ее глазах отразилось синее сентябрьское небо.

– Пожалуйста? С чего бы вдруг?

– С того, что я вряд ли отважусь на второй заплыв и навсегда лишусь великолепного зрелища в вашем лице. А еще я жаден до времени и, если вдруг выпадает драгоценный момент, из кожи вон лезу, чтобы пополнить им свою сокровищницу.

– А вы чудной. С ветряными мельницами не сражаетесь на досуге?

– Случается,– улыбнулся он и тут же добавил: – Кстати, ваше имя я знаю. По крайней мере, первую его часть. Позвольте представиться – Дэвид. Дэвид Стюарт.

Хелен сняла белую шапочку, и золотистые волосы заструились по плечам, обрамляя незаурядное личико – одновременно овальное и в форме сердечка. Линия бровей смотрелась логическим и естественным продолжением изящной линии носа.

– Кстати, моя фамилия Остин. – Очевидно, она приняла решение. — Хорошо, уделю вам минутку. Максимум три – ценой похода в душ. Но не больше.

Хелен опустилась на плот, подставив тело солнечным лучам. Дэвид торопливо сел рядом. На синей глади озера плясали белые барашки волн, по небу степенно плыли перистые облака.

– Странно, почему я не видела вас раньше. Мы с моей сестрой Барбарой отдыхаем здесь почти месяц. Или вы ракотшельник?

– Нет, просто приехал сегодня утром. Совсем недавно на меня свалилось солидное наследство, в частности – пляжный домик. Хотел насладиться им прежде, чем настанет мертвый сезон.

– Поздно спохватились. Похороны уже завтра.

– Не мой случай. Я давно вычеркнул из календаря День Труда. Знаете, у меня слабость к сентябрьским пляжам, но возможность реализовать эту слабость появилась только сейчас. Наверное, задержусь здесь до октября, буду коротать дни в компании серебристых чаек и прошлых воспоминаний.

Хелен любовалась мерцающей поверхностью вод.

– Обязательно вспомню о вас, когда вернусь на каторгу к диктофону и печатной машинке.

В очертаниях ее шеи и подбородка проступало что-то детское, как у маленькой девочки.

– Вам хотя бы есть девятнадцать?– полюбопытствовал Дэвид.

– Мне двадцать один, курсы секретарей давно позади. Вообще-то я хотела профессионально заниматься спортом и переплыть Ла-Манш, но моя мудрая не по годам сестра Барбара посоветовала поискать работу посолиднее.

– Вы с ней совершенно разные,– заметил Дэвид и тут же сменил тему: – Расскажите о своем увлечении плаванием.

– В 1966 году я участвовала в марафонском заплыве на длинную дистанцию, выступала от Союза спортсменов-любителей. Ну как, способствует это драгоценному моменту?

– Вы даже не представляете, до какой степени. А заодно развивает комплекс неполноценности. Должен признаться, я не проплыву и мили.

– Если все делать грамотно, проплывете. Плавание – более естественный способ передвижения, чем ходьба.

Хелен снова надела шапочку – на сей раз основательно – и встала.

– Боюсь, три минуты истекли. Мне действительно пора.

Дэвид стремительно поднялся.

– Я с вами.

Они синхронно нырнули и, поблескивая мокрыми плечами, поплыли к берегу; она – ленивыми взмахами, он – пыхтя и отдуваясь.

Выбравшись на сушу, Дэвид наблюдал, как по золотистому от загара телу спутницы сбегают струйки воды.

– Надеюсь, ваша сокровищница пополнилась эксклюзивным экспонатом. А теперь, простите, мне надо бежать.

– Стойте! Я бы не прослыл скрягой, если бы, заполучив один драгоценный момент, не начинал бы сразу грезить о следующем. – А потом еще и еще, и так до бесконечности?

– Да, порочный круг,– согласился Дэвид. – Но против природы не попрешь, вдобавок, время поджимает, а...

– Вечером мы с Барбарой собирались в павильон. Можете угостить меня кружечкой пива... но только кружечкой. – Хелен взбежала по ступенькам на пологий откос, увенчанный летними коттеджами, и на ходу бросила:

– До скорого.

– До скорого,– вторил Дэвид.

Полуденное солнце ласково грело спину, мелодия девичьего голоса пульсировала в висках. Наконец-то он встретил свою единственную! Единственную, единственную – не умолкала мелодия. Едва касаясь ногами земли, Дэвид поспешил к пляжному домику. «Она само совершенство,– звенела мелодия. – Равных ей нет. На всем белом свете». На ее фоне упавшее с неба наследство мало чем отличалось от гнилой падалицы. Она – единственное золотое яблочко, уцелевшее на ветвях, скоро Дэвид вкусит его наливную сладость и навсегда утолит голод одиноких лет.

Дядюшкин пляжный домик – Дэвид еще не привык к свалившемуся на него богатству и по-прежнему именовал домик «дядюшкиным» – был одной из трех резиденций, где старик коротал остаток своих дней. К двум другим относился особняк в уединенной части побережья Коннектикута и бунгало на острове Бижу-де-мер в Коралловом море. Помимо бунгало, дядюшка владел всем островом, где предавался двум из своих немногочисленных, в силу занятости, хобби – выращиванию риса и производству копры.

Пляжный домик только звался таковым, в действительности за непритязательным словосочетанием скрывался роскошный дворец, на фоне которого стандартные курортные постройки выглядели почти трущобами. Зеленая лужайка, засаженная вязами и плакучими ивами, лениво простиралась до низкого волнореза. Композиция из травы и деревьев повторялась с восточной и западной стороны, только с юга ее разбавляла угольно-черная подъездная аллея, тянувшаяся от курортной дороги к трехместному гаражу.

Построенный в колониальном стиле дом начитывал три этажа. На первом располагалась внушительная гостиная с высокими потолками, справа и слева к ней примыкали элегантная столовая и необъятных размеров кухня. Второй этаж занимали просторный кабинет, бар в старинном стиле, богатая библиотека, бильярдная на три стола, огромная ванная комната и хозяйская спальня. На третьем этаже – гостевые комнаты со всеми удобствами. Рядом с кухней находилась комната для прислуги, куда вела отдельная дверь. Именно эту дверь и облюбовал себе Дэвид. Воспитанный представителями среднего класса, он по-прежнему трепетал перед большими деньгами и потому чувствовал себя скорее взломщиком, нежели законным владельцем такого богатства.

Сразу после дядюшкиной смерти прислуга получила расчет, но Дэвид и не думал нанимать новый штат. Его фантазии хватило лишь на то, чтобы отправиться в ближайшую деревушку Бэйвилль и договориться, чтобы кто-то из местных приходил дважды в неделю и поддерживал имение в порядке. Подыскать хорошего дворецкого, повара и горничную – задача не из легких, однако Дэвида пугали не трудности и даже не перспектива полагаться на других. С ранних лет он все делал самостоятельно и не собирался изменять своим привычкам. Наконец, всю жизнь он стремился к уединению, какое можно купить только богатством, и теперь не намеревался делить воплощенную мечту с посторонними людьми.

Раздевшись в самой скромной из гостевых спален, Дэвид побрился и принял душ в примыкающей ванной комнате. Потом достал из гардероба слаксы и рубашку, за которые заплатил многим больше, чем обычно платил за костюмы. «Непринужденный ансамбль для повседневной носки»,– напутствовал продавец. Однако изучая свое отражение в зеркале, Дэвид не испытывал непринужденности. Наоборот, чувствовал себя скованным и неуклюжим – и выглядел соответственно.

Ужинать он поехал в Бэйвилль, а когда вернулся, по лужайке уже ползли длинные тени. Устроившись на колоннаде, Дэвид наблюдал, как тени постепенно удлиняются, гонимые беззвучной поступью ночи. С наступлением темноты он поспешил на пляж.

Отыскать павильон не составило труда—тот расположился прямо на песчаной полосе, из обрамленных тополями окон струился яркий свет. Переступив порог, Дэвид моментально пожалел о своей затее. У бара и вокруг столов толпилась молодежь. В помещении стоял адский шум – казалось, все говорят одновременно, и вся эта какофония вкупе с завываниями музыкального автомата здорово действовала на нервы. Идеальный праздник для детей, но никак не для взрослых. В свои двадцать девять Дэвид внезапно почувствовал себя сорокалетним.

Он втиснулся в узкое пространство у бара, заказал пиво, хотя пить совершенно не хотел, и уже подумывал смыться, как вдруг заметил Хелен и Барбару. Сестры сели у широкого окна с видом на озеро. Дэвид взял еще два пива и, прихватив свой бокал, направился к столику, прокладывая путь сквозь толпу. Хелен неотступно следила за ним глазами и, едва стаканы коснулись столешницы, вознаградила его ласковым:

— Привет! Познакомься, Барбара, это Дэвид Стюарт,– обратилась она к спутнице. – Дэвид, это моя сестра Барбара. Она пишет любовные рассказы для журналов.

Барбара смерила его долгим ледяным взглядом. Ее белое платье рождало ассоциации с греческой туникой. Нежнорозовое платье Хелен утренним туманом обволакивало ее золотистую кожу. Два сосца твои - как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями...

Вы тот самый Дэвид Стюарт, о котором судачат газеты?– спросила Барбара, когда гость опустился на свободный стул. – Счастливчик, собравший золотой урожай?

– Урожай моего дядюшки,– уточнил Дэвид.

— Хелен не поверила, когда я расписывала, как вы безбожно богаты,– сказала Барбара.

– Послушать вас, быть богатым – преступление.

– Банальная зависть. К несчастью, у меня нет богатого дядюшки, поэтому я нища, как церковная мышь. Но даже десяток дядь не помог бы мне выбраться из нищеты.

– У меня тоже нет дяди, но я ни капельки об этом не жалею,– вставила Хелен. – Дэвид, вам нравится ощущать себя богатым человеком?

– По правде сказать, не знаю. Еще не привык.

– Почитайте Фитцджеральда,– посоветовала Барбара. – У него комплекс относительно богачей. Впрочем, вы, вероятно, читали.

– Бедный Джулиан,– кивнул Дэвид.

–Бедный Дэвид,– вздохнула Хелен. – Барб, сделай одолжение, угомонись. Кстати, я размышляла над вашими словами насчет чаек и воспоминаний. Когда все разъедутся, здесь наступит настоящий рай.

– Но только не с вашим отъездом. Может, ненадолго задержитесь?

– Я бы с удовольствием, но увы. Завтра надо возвращаться в Буффало.

– И к Стиву,– вставила Барбара. – Не забудь про Стива.

– Кто такой Стив?– нахмурился Дэвид.

– Любовь всей ее жизни. Неужели ты еще не рассказала про Стива?

– Не будь такой ехидной, Барбара. Знаешь же, мы и десятком слов не успели перекинуться.

Дэвид сосредоточенно разглядывал содержимое своего бокала. Только дурак не догадался бы о существовании Стива. Куда же без него!

Неловкое молчание снова нарушила Барбара.

– Как намереваетесь распорядиться золотыми россыпями, мистер Стюарт? Купите яхту?

Дэвид заставил себя улыбнуться. Девушка начинала его раздражать, но он скорее умрет, чем признается ей в этом – много чести.

– Вообще-то, яхта у меня уже есть. На самом деле, я планировал приобрести печатную машинку и сочинить великий американский роман.

Барбара покачала головой.

– Не выйдет, поскольку вы не стеснены в средствах. Шедевры писали люди, отчаянно нуждавшиеся в деньгах. Возьмите Бальзака, Достоевского. Возьмите...

– А как же Флобер?– перебил Дэвид. – Он точно не нуждался.

– В финансовом плане нет, у него преобладали другие нужды. – Барбара вперила в него проницательный взгляд. – Не ваш случай, мистер Стюарт. Бьюсь об заклад, вы в жизни не написали ни строчки.

Дэвид ухмыльнулся.

– Впрочем, это так, фантазии. Скорее всего, я куплю замок, наполню ров эксклюзивным виски и упьюсь до смерти. Это больше соответствует вашему образу нувориша, мисс Остин?

– Определенно. – Едва притронувшись к пиву, Барбара поставила бокал на столик и поднялась. – Для разнообразия лягу сегодня пораньше. Всего доброго.

– Барб, подожди,– встрепенулась Хелен.

– Прости, не могу. Непременно расскажи про Стива.

Хелен проводила сестру негодующим взглядом.

– Не понимаю! Какая муха ее укусила?

– Наверное, я ей не понравился,– предположил Дэвид и кивнул на бокалы. – Конечно, вы просили один, но, может, допьем и закажем еще.

– Нет, мне достаточно одного. Знаете, мне тоже пора возвращаться в коттедж. – Заметив его разочарование, Хелен быстро добавила: – Можете проводить меня, если хотите. Посидим на ступеньках, поболтаем.

– Неплохая мысль. Здесь немного шумновато.

На улице Хелен первым делом разулась.

– Люблю гулять босиком по песку.

Дэвид галантно взял у нее туфли.

– Позвольте я понесу.

Над головой сияли звезды, однако луна не спешила появляться на небосводе, и побережье окутывал слабый, пленительный мрак. Озеро вздыхало у ног, теплый ветерок овевал их лица. Они миновали темные островки одеял, откуда доносился любовный шепот. У пляжной лестницы Хелен остановилась.

– А вот и ступеньки. Я сидела тут часами, любовалась на звезды. – Неужели одна?

– Одна-одинешенька. Вы – единственный мальчик, с которым я познакомилась этим летом.

Дэвид засмеялся.

– Давно меня не называли мальчиком.

– А по-моему, вам подходит. Присядем?

Ступеньки были узкие, поэтому пришлось потесниться. Теперь они сидели совсем близко, их плечи соприкасались.

– Вы собирались рассказать о Стиве, помните?

– Особо рассказывать нечего. Мы познакомились год назад. Он неоднократно делал мне предложение, но у меня язык не поворачивался сказать «да». Наверное, сомневалась, люблю ли я его.

– Сомневались?– выразительно переспросил Дэвид.

– О, я употребила прошедшее время? Неудивительно. Зато теперь все сомнения отпали.

– Теперь вы уверены, что любите?

– Уверена, что не люблю.

Только сейчас Дэвид позволил себе перевести дух.

– Если не возражаете, моя очередь рассказывать. Меня в дрожь бросает при мысли о богатстве, поскольку в душе я остался бедняком. К бедности постепенно привыкаешь, она становится твоим вторым «я», и когда на тебя вдруг сваливается несметное богатство, ты убеждаешь себя, что ничего не изменилось, пытаешься жить как прежде, общаться с теми же людьми. А потом узнаешь истинную цену этим людям. Они гонят тебя прочь, как собаку, травят в общественных местах, и ты застреваешь меж двух миров – старым, где отныне стал нежеланным гостем, и новым, куда не отваживаешься шагнуть. И еще есть нюанс, который усугубляет ситуацию. Понимаете, я с детства считал, что книги важны для человека не меньше, чем хлеб насущный, поэтому всегда читал запоем. Читал все подряд – хорошие книги, плохие, посредственные, словом, все, что попадались под руку. Когда родители развелись – именно поэтому дядюшка вычеркнул их из завещания,– я уже мог позаботиться о себе, бросил школу и устроился на работу. С тех пор я переменил кучу мест, чем только ни занимался. Водил грузовик, доставлял почту, работал на заправке – всего не упомнишь,– и все это время продолжал читать. Полгода я трудился рудовозом в районе Великих Озер, а на досуге изучал судоходство. Потом мне надоело, и я устроился на сталелитейный завод «Бетлехейм Стил» в Лакаванне. Когда умер дядя, я пахал в ночную смену, а в свободные часы читал «Сагу о Форсайтах» в дешевой меблированной комнате. Можете представить себе что-нибудь более абсурдное и жалкое? Остерегайтесь книголюба, который не в состоянии извлечь пользу из прочитанного. Остерегайтесь мечтателей. Потом не говорите, что вас не предупреждали.

– Ну романы-то вы крутили?

– По пальцам можно сосчитать. Все девушки, в которых я влюблялся, существовали исключительно в книгах.

– Жаль, ваши родители расстались. Они не пытались оспорить завещание?

– Отец пытался – как-никак, дядюшка приходился ему родным братом. Правда, особо не преуспел. Ничего, освоюсь немного, и сразу выделю ему ренту, матери тоже. Они оба вступили каждый в повторный брак, преуспевают, нарожали детей и не любят вспоминать о моем существовании. Однако с моей стороны было бы свинством не помогать им деньгами.

– Радует, что вы печетесь о своих родителях. Я своих никогда не знала.

– Выходит, вы сирота?

– Найденыш. Вдобавок, со странностями. Отец Барбары, позднее ставший и моим отцом, обнаружил меня зимой во время отпуска во Флориде. Я лежала на пляже, нагая, опутанная водорослями, с виду полумертвая, хотя в действительности очень даже живая. Я не могла ходить и разговаривать и не помнила, что со мной случилось. Папа удочерил меня, привез домой, выяснил примерный возраст – десять лет – и определил дату рождения. Он был вдовцом, воспитывал единственную дочку. Мы с Барбарой росли вместе в его доме в Буффало. Мои первые воспоминания относятся к одиннадцатому «дню рождения». К тому времени я уже научилась ходить и разговаривать, правда, весьма посредственно. Я быстро оправилась, только понятия не имею, от чего. Врачи тоже не смогли установить причину моего недуга. К счастью, «болезнь» никак не сказалась на моих умственных способностях, и с помощью отца и Барбары я быстро наверстала упущенное и окончила старшую школу еще до восемнадцати. Папа назвал меня в честь покойной супруги, а когда три года назад он умер, мы с Барбарой в равных долях унаследовали дом, где живем и поныне. Конечно, всем заправляет сестра – ведь она старше на три года. В молодости три года – солидный срок.

– А восемь лет вообще вечность. – Дэвид вдруг щелкнул пальцами. – Теперь понятно, почему Барбара меня невзлюбила. Она думает, что я для вас дряхлый старик.

Хелен покачала головой.

– Сомневаюсь. Барбара не страдает предрассудками. И потом, по-моему, все как раз наоборот, вы ей очень понравились. Иногда не угадаешь, что у нее на уме. – Девушка поднялась. – Ну, мне пора. Не соблаговолите вернуть мои туфли?

– Позвольте помогу вам обуться.

Не встретив возражений, Дэвид опустился на песок. Ее ступни бледно вырисовывались в звездном свете. От прикосновения к прохладной бархатистой коже руки затряслись. Он нежно водворил «лодочки» на ноги Хелен. Звездный свет, разгораясь, обернулся дождем, и беззвучно хлынул в ласковую летнюю ночь. На мгновение у Дэвида перехватило дыхание. Вновь обретя способность дышать, коленопреклоненный он процитировал:

–О, как прекрасны ноги твои в сандалиях!

Воздушная ладонь коснулась его волос, задержалась ненадолго, и упорхнула. Дэвид поднялся, Хелен замерла на ступеньке, слегка возвышаясь над новым знакомым. Ее озаряемое звездами лицо было так близко... Поцелуй откликнулся знакомым лейтмотивом, который постепенно нарастал и оборвался, едва они отпрянули друг от друга. Да, она единственная, пело его сердце, и равной ей нет.

– Спокойной ночи,– нежно прошептал он, касаясь губами золотистого локона.

– Спокойной ночи,– нежно раздалось в ответ.

Еще долго Дэвид стоял под открытым небом, вслушиваясь в ее удаляющиеся шаги, их звук преследовал его даже в постели, посреди сгустившегося мрака, а во сне он снова и снова видел ее лицо, озаренное звездами, снова и снова их губы сливались в упоительном поцелуе. Поистине, равной ей нет. Нигде на всем белом свете.

II

Скромная свадьба состоялась 24 декабря того же года в маленькой церквушке неподалеку от дома, где обитали сестры. Барбара стала подружкой невесты, а в шаферы Дэвид пригласил единственного друга из нового мира роскоши, к которому отныне принадлежал – Гордона Роули, самого юного сотрудника юридической фирмы, ведавший делами дядюшки, а теперь и самого Дэвида. В тот же день счастливый новобрачный арендовал самолет. Сразу после церемонии супруги вылетели в Коннектикут и уже ближе к вечеру обосновались в уютном домике на вершине утеса.

Разумеется, ничто не мешало им отправиться во Флориду, однако оба слишком любили классическое, снежное Рождество (тем более, нынешний праздник обещал стать самым радостным в их жизни), чтобы жертвовать им ради тропиков.

В домике на утесе они провели две недели. Днем гуляли среди увенчанных белыми шапками гор, а вечерами пили немецкое пиво перед жарко натопленным камином. Утром спали допоздна, а после неспешно смаковали кофе за кухонным столиком. Именно тогда их посетило Вдохновение с большой буквы. Они решили отправиться в затяжной круиз на «Нереиде», яхте Дэвида, и посетить его остров в Коралловом море.

«Нереида» стояла в Бостонской бухте. 29 декабря укомплектованное штурманом и командой судно подняло якорь и заскользило вдоль скованного льдом побережья. Когда Панамский канал остался позади, Дэвид, пользуясь погожими деньками, под руководством штурмана существенно обогатил свои познания в судоходстве и теперь мог сам с легкостью проложить курс. Время пролетало незаметно. Март застал «Нереиду» на пути от Соломоновых островов к Новым Гебридам, а вскоре на горизонте замаячил Бижуде-мер.

Дядюшка любил свой остров не меньше, чем Стендаль – Милан, однако Дэвид был разочарован до глубины души. Он надеялся увидеть тропический рай, как на фотографиях, которыми пестрят туристические брошюры, а вместо этого перед ним предстала огромная кокосовая плантация и невозделанные рисовые поля. За кокосовыми рощами и полями риса возвышались поросшие джунглями холмы. К счастью, на острове имелась солидная гавань, чьей глубины хватало, чтобы пришвартовать скромное судно, и коралловый пляж. Поперек берега торчал покосившийся пирс, сразу за ним начиналась тропинка, примыкавшая к низкой насыпи, которая вела вдоль рисовых полей к бунгало на холме.

В сарае за бунгало стоял генератор, знававший лучшие дни – Дэвид не смог его запустить, как ни старался. Зато сам дом оказался на удивление добротным, а в шкафах обнаружился изрядный запас свечей. Покончив с мелкими переделками и уборкой, молодая пара беззаботно наслаждались идиллией – купались, удили рыбу, гуляли по окрестностям. Хелен обожала море; проснувшись в пустой постели, Дэвид бросал взгляд в окно и видел Хелен. Она бороздила волны, а иногда заплывала далеко от гавани, туда, где томилась на якоре «Нереида». Когда она возвращалась, Дэвид журил супругу за беспечность, но она только смеялась:

– Не ворчи, милый. В море со мной ничего не случится.

На острове они провели неделю и, вероятно, задержались бы подольше, не наступи сезон дождей. Дэвид слыхал о нем, однако слухи не шли ни в какое сравнение с реальностью. Дождь лил стеной, вода струилась по холмам, превращая мирные ручейки в бурлящие потоки. На месте затопленных рисовых полей образовались болота, невыносимая влажность проникала повсюду, даже под крышу бунгало – казалось, ливень добрался и туда. Отсырело все – одежда, книги, полотенца, не спасавшие от влаги, постельное белье, продукты. Три дня спустя терпение у Дэвида лопнуло:

– Довольно, Хелен. Плывем обратно.

На сей раз путь пролегал не через Панамский канал. Они направились в порт Такома, что недалеко от Сиэтла. Дэвид намеревался поставить там «Нереиду» на прикол. Ему достались по наследству акции судостроительного концерна «Риз и Харрисон Инкорпорейдет», а яхта требовала ремонта. И хотя Дэвид понимал, что сэкономит гроши, ему льстило иметь дела с фирмой, которой он владел на паях. Не желая бесцельно содержать штурмана и команду, он отпустил их на все четыре стороны, предварительно оплатив перелет до Бостона. Оставив «Нереиду» на попечении профессионалов, они с Хелен купили билеты и сели в самолет до Буффало. Остаток лета супруги провели в пляжном домике, а осенью арендовали дуплекс на Делавэр-авеню и перебрались в город.

Дэвид еще не определился, чем займется после отдыха, и пробовал себя в разных ипостасях. Однако без необходимости зарабатывать на хлеб все его начинания неизбежно переходили в разряд хобби. За баснословный деньги он приобрел электроорган и вдвоем с Хелен стал брать уроки. Чуть меньше месяца хватило супругам, чтобы осознать – музыканты из них неважные. С легкой руки Хелен они бросили музыку и приобщились к живописи. На другой стезе Дэвид преуспел ничуть не больше, чем на первой, зато у Хелен обнаружился скрытый талант, и несколько недель спустя она уже рисовала полотна, интересные сугубо своей тематикой. При взгляде на картины Дэвид испытывал дискомфорт, а от одной его и вовсе бросило в дрожь. На переднем плане зияла пещера, рядом высился причудливый замок из грубо вытесанных камней. Непропорционально высокие башни венчала склизкая зеленая поросль, отдаленно напоминающая плющ. Оторванные побеги «плюща» развевались, словно потрепанные знамена. В узких окошкахбойницах стояла кромешная тьма. А фоном разгоралось совершенно немыслимое, кобальтово-синее небо, пронизанное странными фосфоресцирующими лучами. Очевидно, в попытке усугубить мрачное впечатление, Хелен нарисовала стаю зловещих, рыбоподобных птиц.

В памяти невольно всплыли строки из «Странников мира» Шелли:

После вопроса, что символизирует ее картина, Хелен замешкалась.

– А она должна что-то символизировать?

– Конечно! Иначе чем ее оправдать?

Хелен долго разглядывала леденящий кровь пейзаж, а после покачала головой.

– Картина как картина. Может, слегка жутковатая. Но если в ней и есть скрытый подтекст, я его не знаю.

Дэвид не стал развивать тему. Однако полотно возненавидел с первого взгляда и больше к нему не приближался.

Внезапно лейтмотив, почти неслышный в последние месяцы, грянул с новой силой и эхом зазвучал в ушах.

Дэвид давно подмечал странности в поведении Хелен, но никак не мог отыскать этому объяснение. Раньше сестры виделись раз или два в неделю, по субботам ходили в кино, а после – в ресторан ужинать. Теперь Хелен безвылазно сидела дома, а когда Дэвид пригласил ее на концерт в Кляйнханс-мьюзик-холл, отреагировала с неожиданной злобой, повергнув возлюбленного в ступор. Следом она решительно отказалась от туфель на высоких каблуках, а на расспросы Дэвида отговорилась больной спиной; якобы, низкий каблук полезнее.

История с туфлями быстро вылетела из головы, но однажды, разбирая почту, Дэвид наткнулся на уведомление, поразившее его до глубины души. Отправителем значился магазин одежды, куда Хелен не наведывалась раньше. Выставленная сумма была с четырьмя нулями. Однако поразила его не сумма, а перечень покупок. Хелен не просто разнообразила гардероб, а сменила его полностью!

С его подачи она привыкла ни в чем себе не отказывать, поэтому шкафы в спальне буквально ломились от нарядов. Тогда зачем, скажите на милость, ей вдруг понадобились новые пальто, новые платья, новая обувь, новые неглиже и белье? А главное, зачем такая скрытность?

А может, Хелен и не собиралась ничего скрывать. Может, так совпало, что гардероб доставили в его отсутствие. И все же странно, что Хелен ни словом не обмолвилась об обновках – вероятно, хотела сделать сюрприз. Хотя... если бы хотела, то уже бы сделала.

Оставив уведомление на столе, Дэвид поспешил из кабинета вниз, на второй этаж. Хелен приспособила одну из трех спален под студию и теперь трудилась в поте лица над очередным полотном. Дэвид застыл на пороге, любуясь ее красотой, впитывая ее до капли. Стоял удивительно теплый день, какие иногда выдаются в разгар бабьего лета. Хелен сбросила туфли и разделась до белья. Ее ноги казались длиннее и грациознее обычного, руки и грудь словно принадлежали богине. Игривый октябрьский ветерок врывался в открытое окно и ерошил упавшие на лоб непокорные завитки.

Увлеченная работой, Хелен заметила мужа, только когда он подошел к ней вплотную, но и после этого не отвела взгляд от мольберта. Покосившись на картину, Дэвид вздрогнул. Хелен изобразила мрачную, похожую на ущелье долину, заросшую диковинными зелеными растениями. Их хрупкие тычинки устремлялись вверх вопреки всем законам гравитации. Низовье долины испещряли крохотные зеленые точки, а на заднем плане виднелся едва различимый частокол хлипких стволов. В центре громоздился окованный медью сундук, навевавший ассоциации с флибустьерами, а на крышке скалился человеческий череп.

Наконец, Хелен отложила палитру, кисти, и повернулась к мужу.

– Какие новости, любимый?

Дэвид с усилием оторвался от композиции.

– Решил пригласить тебя в ресторан. Облачимся в парадные костюмы и прогуляемся по городу.

Хелен потупила голубые глаза.

– Извини, Дэвид, сегодня вечером никак.

– Почему нет? Мы сто лет не выбирались на люди... Заодно продемонстрируешь мне новый гардероб.

Голубые глаза скользнули по его лицу, задержались на долю секунды, и снова уставились в пол.

– Значит, ты получил счет. Я собиралась сказать, но...

Хелен вдруг осеклась, шагнула к окну и устремила взгляд на улицу.

Дэвид бросился к жене и обнял ее за плечи.

– Не расстраивайся, я рад, что ты купила наряды.

Я бы их не купила, если бы... – Внезапно она подняла голову. – Посмотри на меня. Неужели ты ничего не замечаешь?– Смотрю. И что я должен заметить?

– Смотри внимательнее. – Хелен придвинулась к нему вплотную. – Раньше моя макушка доставала тебе до подбородка, помнишь? И где она теперь?

Дэвид уже хотел засмеяться, но в следующий миг осознал: его губы касались лба Хелен, а линия ее волос оказалась вровень с его переносицей. Он машинально отодвинулся, проверить, не стоит ли она на цыпочках. Как выяснилось, нет. На мгновение Дэвид лишился дара речи.

– Теперь понимаешь, почему я предпочитаю сидеть дома. Почему избегаю встреч с Барбарой. Ты видишь меня каждый день и поэтому не замечаешь изменений, но другие обязательно заметят. Особенно Барбара. Если долго не видишь человека, малейшие перемены бросаются в глаза.

– Значит... ты поэтому сменила гардероб?

– Это была вынужденная мера – разве не ясно? Сначала я просто распускала подол – ерунда, ребенок справится, но потом пришлось бы расставлять платья целиком, а я не умею, а нанять портниху страшно – она бы мигом заподозрила неладное. Дэвид, я не просто расту вверх, у меня растет все – ноги, руки. Даже обручальное кольцо стало мало. Мне...

Он заключил ее в объятия, предупредив бурный поток слез.

– Милая, ты тревожишься напрасно. До двадцати пяти человек растет – это нормально.

– Нормально, если увеличивается вес, а не рост. – Хелен положила голову ему на плечо. – Давай начистоту. Я давно знала, что расту – вернее, не прекращаю расти. Но очень постепенно, по чуть-чуть. А теперь процесс ускорился. За два месяца я выросла на пять сантиметров. И почти на восемь с момента нашей свадьбы! И прибавила пять килограмм веса!

– Выходит, ты – исключение, подтверждающее правило, однако рано или поздно это пройдет.

Но Хелен пропустила его слова мимо ушей.

– На каблуках я буду с тобой вровень.

– Любимая, послушай. Завтра мы навестим семейного врача, и он развеет твои страхи. А сегодня оденемся и пойдем в ресторан, потом в кино. Ты так долго просидела взаперти, что тебе мерещатся всякие глупости. Уверен, если измерить твой рост, выяснится, что ты прибавила максимум сантиметр!

– Думаешь, я не измеряла? Думаешь...

– Хорошо, хорошо. Но поверь, беспокоиться не о чем. Все, собирайся и идем. А все волнения оставь мне.

Переодеваясь, Дэвид пытался убедить себя, что поводов тревожиться нет, но без особого успеха. О гигантизме он знал мало, однако поверхностных знаний хватило, чтобы напрочь отбить аппетит и испортить впечатление от фильма. Если Хелен и впрямь страдает этим недугом, восемью сантиметрами и пять килограммами дело не ограничится. Она будет расти до тех пор, пока не превратится в ярмарочного уродца, каким уже себя считала.

Впрочем, доктор Боннер, лечащий врач Хелен, не разделял его опасений. После тщательного осмотра он заявил, что давно не видел более здоровой женщины. Никаких отклонений в плотности костной ткани, никаких признаков слабости, характерной для гигантизма. Вслед за Дэвидом Боннер только посмеялся над историей про восемь сантиметров, заключив, что Хелен нервничает из-за всякой ерунды.

– Вы абсолютно здоровый человек,– объявил он и с ухмылкой добавил: – А снова возникнут трудности с ростом, милости прошу.

– По-моему, он не поверил ни одному моему слову,– жаловалась Хелен на обратном пути. – Разговаривал со мной как с ребенком.

– А ты не допускаешь мысли о том, что все это лишь плод твоего воображения?– осторожно спросил Дэвид. – Допустим, ты действительно выросла на полтора-два сантиметра, но восемь – это уже из области фантастики!

— Говорю же, на восемь! На восемь с четвертью, если быть точной.

– Ладно, не буду спорить. Тем более что лишний рост тебя не портит. И вообще, высокие девушки сейчас в моде.

Внезапно Хелен улыбнулась.

– Если тебе нравится, то мне тем более грех унывать. А знаешь, я, пожалуй, встречусь сегодня с Барбарой.

Хелен отправилась к сестре и вернулась сияющей.

– Барбара ничего не заподозрила, пока не увидела низкий каблук. Забавно, как люди мнят себя центром мироздания. Стоит сменить прическу, и кажется, будто все тычут в тебя пальцем. Зато у меня отличное настроение. Потянете еще одно свидание, мистер Стюарт?

– Только если одна знакомая прелестница составит мне компанию.

– Вот и славно. Сейчас обновлю макияж, и вперед!

Позднее Дэвид вспоминал, что тот вечер ознаменовал последние счастливые часы их совместной жизни. За следующую неделю Хелен выросла еще на несколько сантиметров, а к концу месяца догнала мужа по росту.

III

В их третий визит доктор Боннер отбросил профессиональные шуточки и поспешил перепоручить пациентку своему коллеге, доктору Линдеману. Тот тоже произвел тщательный осмотр, однако не сумел выявить никаких аномалий. Выслушав биографию Хелен, Линдеман заинтересовался периодом, предшествовавшим ее одиннадцатому «дню рождения», но внятных ответов не получил. Тогда он предпринял последнюю попытку и на неделю уложил Хелен в стационар – понаблюдать,– но и это не приблизило его к решению загадки.

Супруги скитались от доктора к доктору, сменили кучу специалистов как в Буффало, так и в других городах. Однако никто не смог пролить свет на причину стремительного роста Хелен. Тем временем она продолжала расти, а вместе с размерами росли и ее комплексы. Дэвид изо всех сил старался помочь жене – начал носить ботинки на кубинских каблуках, создававших иллюзию, будто они с Хелен одного роста. Увы, иллюзия не поспевала за стремительно увеличивающимися габаритами супруги. Тогда он сговорился с сапожником, чтобы тот потихоньку наращивал каблук, но и этой уловки хватило ненадолго. В конечном итоге, Дэвид махнул рукой. Тем более, Хелен уже переросла мужа на пять сантиметров и почти сравнялась с ним в весе.

К счастью, росла она пропорционально, и это единственное утешало ее, спасало от нервного срыва. Несмотря на выдающиеся габариты, Хелен сохранила присущую ей симметрию и грацию. Глядя на нее издали, Дэвид видел всю ту же очаровательную девушку, в которую влюбился несколько месяцев назад. Впрочем, вскоре он лишился и этой радости, ибо настал вполне ожидаемый день, когда Хелен наотрез отказалась выходить из дома.

Прокормить ее по-прежнему не составляло труда, а вот с одеждой обстояло куда хуже. Туфли, платья, пальто, любую мелочь приходилось шить на заказ. Впрочем, в пальто Хелен не видела надобности, поскольку безвылазно сидела в четырех стенах; однако Дэвид и слушать ничего не желал. У его супруги будет полноценный гардероб, вне зависимости от того, пользуется она им или нет.

К первой годовщине свадьбы рост Хелен достиг отметки в два метра. Супруги избегали людей, единственным гостем в их квартире стала Барбара. Именно Барбара, навещавшая сестру каждый вечер, помогала ей справиться с затяжным кошмаром. Дэвид старался поддержать жену, твердил, что любит ее как прежде. И хотя Хелен не сомневалась в искренности его слов, ей требовалось нечто больше, чем просто осознание. Она хотела удостовериться, что по-прежнему желанна, и Барбара сумела подкрепить ее уверенность сполна.

Как ни странно, на годовщину Хелен выглядела прекраснее, чем в день свадьбы. От добровольного заточения она нисколько не побледнела, не осунулась. Напротив, ее кожа приобрела золотистый оттенок и сияла, словно внутри пылал неведомый огонь. До последнего Дэвид надеялся, что супруга проникнется торжественностью момента и согласится поужинать вне дома. Но когда знаменательный час пробил, Дэвид засомневался, стоит ли подвергать ее такому испытанию, и даже обрадовался, услышав твердое «нет».

Он распорядился прислать две кварты шампанского и заказал роскошный свадебный обед. Вдвоем с Хелен они поставили и нарядили елку, а после обменялись подарками. Через Барбару Хелен купила наручные часы с календарем, а Дэвид преподнес супруге мольберт – на порядок выше прежнего, но не чрезмерно,– и с десяток новых холстов. Потом откупорили шампанское, произнесли тост и сели за стол. Праздник не шел ни в какое сравнение с первым упоительным вечером, проведенным под сенью коттеджа в Коннектикуте, однако Дэвид наслаждался каждой секундой, зная, что они навсегда останутся в памяти.

Миновало Рождество. Новый год протрубил в нарядные фанфары и сгинул. Хелен продолжала расти. Теперь ее рост увеличивался в геометрической прогрессии, и Дэвиду чудилось, что день ото дня она становится ощутимо выше. Вместе с пропорциями росло и ее отчаяние. А бедняга муж совершенно не мог ничего поделать. Сумей они с Барбарой отыскать грамотного специалиста, измученная комплексами Хелен не решилась бы нанести ему визит. Помимо габаритов, Дэвида тревожили последствия, какими неизбежно чревато отшельничество. И еще кое-что. Он любил ее больше, чем когда-либо, и она отвечала ему взаимностью, но теперь к любви примешалась обреченность – обреченность, которая выбивает почву из-под ног, когда понимаешь, что игра почти проиграна. Осознание неминуемого проигрыша укоренялось все глубже, пока зима за окном сменялась весной, а юная великанша приобретала поистине пугающие пропорции. Дэвид стал просыпаться задолго до рассвета и, лежа в холодной постели, ловил каждый вдох той, что спала в исполинской кровати по соседству. Иногда его мысли не уступали по цвету серому сумрачному небу, и серость довлела над ним весь оставшийся день.

Нет, так дальше продолжаться не может! Пусть он не способен помочь Хелен физически, но обеспечить ей комфортные условия ему вполне по силам. Пляжный домик с его высокими потолками и просторными комнатами как раз сгодится. Дополнительной перепланировкой он займется по ходу. Однако ему понадобится помощь – слишком тяжкая ноша для одного. Промозглым апрельским вечером Дэвид поехал к Барбаре.

Под проливным дождем Дэвид припарковал автомобиль на подъездной аллее и помчался бегом через лужайку к веранде. Поднимаясь на крыльцо, он вдруг испытал сильное чувство дежавю, отчего на лбу залегла складка. Почему Барбара ассоциируется у него с дождем? Или только будет ассоциироваться?

Из-за двери доносился стрекот клавиш. Дэвид вдавил кнопку звонка, и звук прекратился. Следом в коридоре возникла Барбара в слаксах и старом свитере. Непокорные темно-каштановые волосы устроили настоящий мятеж и буйной копной падали на плечи. Казалось, холодные серые глаза увидели Дэвида раньше, чем на веранде вспыхнул свет. На мгновение во взгляде девушки мелькнуло удивление, но в следующую секунду он снова подернулся льдом.

– Входи. – Барбара посторонилась, пропуская гостя. – В такую погоду собаку грех выгонять, не говоря уж про человека.

Дэвид поколебался. Он всегда пасовал перед цинизмом свояченицы, поскольку не знал, направлено ли ее предубеждение исключительно против него или против всего человеческого рода. Однако отчаяние перевесило сомнения.

Барбара помогла ему снять плащ, повесила его на вешалку и проводила Дэвида в гостиную.

– Как Хелен?

Он уныло покачал головой.

– Все так же.

Барбара опустилась на низкий диванчик, Дэвид устроился в кресле напротив. Справа в дверном проеме виднелся кабинет. Посреди заваленного бумагами стола стояла печатная машинка. Повсюду громоздились справочники. Другая дверь из гостиной вела в темную столовую. Над диваном висела репродукция «Дочерей Эдварда Дарли Бойта» кисти Сарджента. Дэвид хорошо запомнил картину, когда ухаживал за Хелен.

Подавшись вперед, он уперся локтями в колени и уставился на свои ладони.

– Барбара, я хочу, чтобы ты работала на меня. Хочу, чтобы помогла мне заботиться о Хелен.

Затянувшуюся паузу нарушил щелчок зажигалки, к потолку взметнулась струйка сизоватого дыма. Наконец раздался голос Барбары:

– Значит, ты не лучше других, тоже мнишь себя пупом земли в нашей игрушечной вселенной. Считаешь, будто детальки конструктора сложены исключительно для тебя, и если вдруг в твоих стенах появятся трещины, мы должны всё бросить и кинуться тебе на выручку.

Дэвид отважился поднять взгляд. Серые глаза Барбары из холодных сделались ледяными.

– Ты можешь продолжать писать,– пробормотал он. – Эксплуатировать тебя никто не собирается, а сумму назначай сама.

– Деньги лечат любые раны, да, о благородный врач? Вот только мне они не помогут. Впрочем, не суть. – Барбара поднялась и направилась к камину. Облокотившись о полку, она долго созерцала стену и вдруг резко обернулась.

— По рукам, благородный Дэвид. Я принимаю твое предложение, но не ради синекуры, которая позволит мне заниматься любимым делом, а только затем, чтобы спастись от неизбежной деградации. Ты избавил меня от необходимости зарабатывать на хлеб, сочиняя сентиментальные сказки о любви. Я готова стирать, гладить, готовить, шить, но впредь никогда не унижу свой интеллект написанием низкопробной чепухи, где две картонные куклы встречаются в самолетах, поездах или на плоту, и их двумерная любовь расцветает на фоне рекламы сигарет «Лаки страйк». Да, я согласна работать на тебя, благородный Дэвид. Согласна окончательно и бесповоротно. – Но я не хочу, чтобы ты бросала творчество,– запротестовал Дэвид. – Ни в коем случае.

– Зато я хочу! Добросовестный труд заканчивается там, где пропадает вера в целесообразность. Если нет веры, лучше не продолжать. Моя пропала давным-давно, вот только я никак не могла заставить себя бросить. Не хватало мужества. Но теперь своего решения не изменю... Хелен здорово выросла?

Дэвид пожал плечами.

– На несколько сантиметров с вашей последней встречи. Похоже, это бесконечный процесс.

– Тогда ей больше нельзя оставаться в квартире, она там как в тюрьме. Надо подыскать вам новое жилье.

Дэвид обрадованно закивал. Приятно, когда есть человек, готовый разделить с тобой непосильную ношу.

–Пока не начался пляжный сезон, перекантуемся в пляжном домике. Там ей будет просторно. А я пока подыщу что-нибудь посолиднее. В крайнем случае, куплю ферму и огорожу территорию забором. Уединенный уголок с большим домом. Таких в горах за Бэйвиллем хоть пруд пруди. – Дэвид резко поднялся. – Завтра смотаюсь на курорт и все организую. А ты пока собирай вещи. Через пару дней я куплю фургон и займемся переездом.

Барбара посмотрела на него через всю комнату.

– Кофе я варю паршивый, но перед твоим уходом предлагаю выпить по чашечке.

– После дождичка в четверг. – (Почему у него вырвалась именно эта фраза?). – Хелен ждет.

– Ты до сих пор от нее без ума, верно?

–Да.

– Даже если она вымахает под три метра, ты не перестанешь ее любить... Я права?

Дэвид смутился.

– Полагаю, да.

Холодные серые глаза смотрели на него в упор.

– Однажды под вечер Давид, встав с постели, прогуливался на кровле царского дома и увидел с кровли купающуюся женщину; а та женщина была очень красива[3].Я И узрел Давид Вирсавию и влюбился в нее, не подозревая, что стал жертвой своего психологического состояния и стечения обстоятельств, при которых ему суждено было полюбить первую встречную, кем бы она ни была. – Это ты к чему?– нахмурился Дэвид.

– Вирсавия просто очутилась в нужном месте в нужное время. Сейчас принесу плащ.

Дэвид последовал за ней в коридор. Дождь барабанил по крыше, утробно журчал в водосточных трубах. Барбара сняла с вешалки плащ и протянула Дэвиду. На мгновение их руки встретились. Прикосновение длилось долю секунды, но внезапно Дэвида осенило. Стала понятна и откровенная враждебность Барбары, и то, как все могло – и еще может!– обернуться. Параллельно он осознал, что не только не решил свою проблему, но и усугубил ее.

Барбара распахнула дверь.

– Спокойной ночи,– пробормотал он, не глядя на нее, и растворился в пелене дождя.

IV

Сапожник посмеялся ему в лицо. Дэвиду чудилось, будто он уже много часов бродит по зимним улицам. Вряд ли, конечно, ведь ощущение времени – штука субъективная.

Броди он часами, давно бы наступил вечер, а сумерки еще только начали сгущаться. Тем не менее, все ярче разгорались огни – свет уличных фонарей и автомобильных фар, всполохи разноцветных гирлянд на соснах, елях и декоративных туях. Барбаре нравились яркие переливы, возможно, из-за этого все и пошло наперекосяк. Лицемерно клясться в любви одной, и ползать в ногах у другой. Мишура мерцает обоюдоострым мечом, коммерсанты разбойниками с большой дороги засели в домах. Доллар наш насущный дай нам на сей день, ибо мы есть Царствие коммерции. Сегодня чествовали Варавву, а не канун Рождества.

Дэвид пополнил железный котелок изможденного Санты, позвякивавшего колокольчиком, и свернул на соседнюю улицу. Огни становились все ослепительнее – алые, зеленые, желтые всполохи гирлянд, пронзительный блеск фар, флуоресцентное сияние витрин. Город-сад не ведал Гефсимании, но познал Процветание. Повсюду сновали толпы запоздалых покупателей. Певцы рождественских гимнов возносили праведные голоса к звездам, но те оставались глухи и безмолвны. Праздничная эйфория достигла своего апогея. Завтра будут родственники, индейка, нудный полдень. Сумерки, сон... суровое пробуждение. Даже Варавва мог догадаться, что золото во всем его блеске не спасает от мучительных рассветов.

С неба повалили огромные мягкие снежинки. Нет, не умрет поэзия земная[4]... чего не скажешь о поэзии чего не скажешь о поэзии новых туфель! Впереди возник обувной магазин, однако Дэвид не ускорил шаг. Он искал производителя обуви, а не продавца. С недавних пор слово «сапожник» в корне поменяло свое значение. Сегодня под ним подразумевался тот, кто чинит обувь, а не мастерит ее. Теперь обувь изготавливали машины, а неведомые люди на неведомых фабриках координировали процесс. Но где найти подлинного мастера, способного смастерить пару туфель?

– Да вы никак спятили, мистер. Починкой я занимаюсь, верно. Но шить на заказ? Такого гигантского размера? Помилуйте!

Поравнявшись с магазином, Дэвид застыл перед витриной с женской обувью всевозможных видов. За стеклом выстроились туфли на низких и на высоких каблуках, «долгоносики», элегантные сабо, шлепанцы, босоножки. Внимание привлекла пара белых «лодочек». Дэвид не мог отвести от них взгляд, съежившись от холода, снегопада и прохожих, оставаясь глухим к рождественским мотивам, доносившимся из громкоговорителя над головой. В памяти всплыло озеро, воздух наполнился упоительными ароматами летней ночи. Опустившись на песок, он бережно водворил белые «лодочки» на ноги возлюбленной, пальцы дрожали от прикосновения к прохладной бархатистой коже. Звездный свет, разгораясь, обернулся дождем, и беззвучно хлынул в ласковую летнюю ночь... О, как прекрасны ноги твои в сандалиях!..

Днем он вдруг осознал, что больше не в силах находиться дома. В маленьком домике на пригорке, откуда открывался панорамный вид на прилегающую ферму, купленную нынешней весной. В маленьком домике на выселках, где они с Барбарой жили как брат с сестрой. Из окна гостиной просматривалась запорошенная снегом дорога, ведущая к домине, где поселилась Хелен – к домине, который Дэвид обустроил своими руками и куда они с Барбарой тайком перевезли Хелен, когда на курорте стали появляться первые отдыхающие, спешившие подстричь куцые лужайки. К домине с исполинской дверью, высоченными потолками и снесенными перегородками. К домине, где Хелен коротала одинокую жизнь великанши. На обнесенной электрическим забором территории высился лес, неподалеку мерцало озерцо, где Хелен плескалась летом; чуть поодаль расстилались луга и поля, где ей хватало простора бегать и играть. В ближайшей деревушке Тимбервилль никто не догадывался о ее существовании и, бог даст, не догадается. Барбара шила сестре наряды, готовила еду, Дэвид собственноручно смастерил жене кровать, на которой она спала, стулья, на которых она сидела, и стол, за которым ела. Он сделал для нее множество приспособлений, но вот туфли смастерить не мог. Производители обуви смеялись, услышав его просьбу, или хуже того, пытались выведать, кому и зачем такое понадобилось. Да, сегодня чествовали Варавву, а не канун Рождества.

По локтю царапнул сверток.

– Прошу прощения,– раздалось за спиной.

Не оборачиваясь, Дэвид затрусил вниз по улице. В его списке значился последний адрес, заблаговременно выписанный из телефонного справочника Буффало перед переездом. Заветный обувной магазин располагался в соседнем квартале.

Дэвид решил предпринять еще одну попытку.

Крохотная лавочка втиснулась между декоративными фасадами галантерейного и универсального магазинов. В витрине горела единственная лампочка, одиноко свисавшая с потолка. Тусклый свет не столько констатировал факт, что магазинчик открыт, сколько безжалостно озарял трещины в штукатурке. Облупившиеся буквы на стекле гласили: ЭКСТРЕННЫЙ РЕМОНТ ОБУВИ. Над узкой дверью облупившейся краской было выведено название «ОБУВНОЙ САЛОН ФРАНКОНИ».

Сутулый старик за тесной конторкой начищал пару «оксфордов» на электрической полировальной машинке. Заметив Дэвида, он отложил ботинки, выключил станок и поприветствовал посетителя едва уловимым кивком.

– Добрый вечер, сэр,– произнес старик, делая акцент на слове вечер. – Я мистер Франкони.

— Добрый вечер. У меня к вам деликатное дело.

Франкони выпрямился и, хотя выше не стал, зато его сутулость претерпела значительные изменения к лучшему.

– Желаете туфли, сэр?– с азартом в голосе спросил старичок.

–Да.

– Новые?

– Индивидуального пошива. Женские, но...

Франкони еще шире расправил плечи. От предвкушения щеки его порозовели, он словно сбросил добрый десяток лет.

– Вы пришли по адресу, сэр. Я, Энтони Франкони, некогда слыл первоклассным сапожником и, пусть с тех пор минули годы, истинный профессионал никогда не забывает секретов мастерства. Итак, вы желаете туфли. Каков срок?

После бесплодных скитаний у Дэвида, наконец, забрезжила надежда.

– Сегодня. Хочу преподнести их в качестве рождественского подарка.

Мистер Франкони оторопело уставился на посетителя.

– Сегодня! Боюсь, сэр, мне никак не успеть...

– Проблема не только в сроках,– признался Дэвид. – Мне нужны не совсем... не совсем обычные туфли.

– Какие же?

Дэвид сглотнул.

– Белые. Очень большого размера.

– Насколько большого, сэр?

Снова сглотнув, Дэвид вытащил блокнотик со скрупулезно высчитанными параметрами и зачитал их вслух. В магазинчике воцарилась тишина.

Наконец Франкони нарушил паузу.

– Правильно ли я понял, вы собираетесь преподнести их кому-то на Рождество?

Дэвид кивнул:

– В доказательство серьезности своих намерений я готов сразу заплатить всю сумму, если вы возьметесь за заказ. Возьметесь?

–Нет.

На Дэвида навалилась чудовищная, нечеловеческая усталость.

– Спасибо, что хотя бы не засмеялись мне в лицо,– вздохнул он, направляясь к выходу.

– Почему вы не обратились ко мне раньше?– укорил старичок. – Будь у меня фора, я бы сделал вам туфли.

– Не сообразил. Мы оборачивали ей ноги в... Даже в голову не пришло. В общем, не сообразил. Доброй ночи, мистер Франкони.

– Стойте,– окликнул его сапожник. – У меня есть то, что вам нужно.

Дэвид недоверчиво обернулся.

— Без шуток?

– Абсолютно серьезно. Размер совпадает, белые. Счастливое совпадение, согласны? Пять лет назад я изготовил их для рекламной акции. Когда кампания завершилась, фирма-заказчик хотела пустить туфли на сырье для стандартной обуви, поэтому я выкупил их обратно. Грех уродовать такую красоту – их фабрикам подобное даже не снилось... Туфли хранятся в кладовой над магазином. Желаете взглянуть?

– «Желаю» не то слово,– откликнулся Дэвид.

По узкой лесенке старичок проводил гостя наверх и щелкнул выключателем, озарив длинную, словно пенал, комнату, набитую всякой всячиной.

– Сюда, сэр.

В темном и пыльном углу мистер Франкони жестом фокусника сдернул брезент.

— Восхитительное зрелище, правда?

Завороженный, Дэвид подался вперед и коснулся ближайшей туфли. Мягкой, точно морская пена. Контуры каблука и подъема плавностью не уступали клиперу. Единственное, носок слегка заострен, и каблук мог бы быть повыше. Зато материал – нежнейшая телячья кожа, и белая, как первозданный снег.

– Берк ничего не смыслил,– вырвалось у Дэвида.

– Берк?– переспросил мистер Франкони.

Дэвид улыбнулся, чувствуя, как тает лед, сковавший его сердце.

– Эдмунд Берк, английский политик позапрошлого века, мнивший себя знатоком красоты[5]... Мистер Франкони, я готов купить эти туфли, если вы согласны продать их. Старичок озадаченно нахмурился.

– Кто-то из ваших друзей занимается обувью и хочет выставить их на витрине?

– Нет. Но и в углу они пылиться не будут, уверяю вас. Ну так что, мистер Франкони, по рукам?

– Их точно не порежут на заготовки?

– Ни в коем случае. Обещаю.

– Это хорошо. Пять лет они пролежали в темноте за ненадобностью. А это досадно, ведь хорошие туфли должны носиться. Конечно, хозяйки для них не сыскать, но пусть хотя бы послужат благой цели. Вы на машине, сэр?

– Мой грузовик припаркован в десятке кварталов отсюда.

– Подгоните его ко входу. Сейчас мы отнесем туфли вниз, а как подъедете, поднимем в кузов.

Прихватив по «лодочке», они вернулись в магазин. Из соседней телефонной будки Дэвид вызвал такси и отправился за грузовиком. Внезапно мир снова заиграл яркими красками. Мелодии рождественских гимнов ласкали слух, переливы гирлянд наполняли душу радостью. Варавва сгинул с улиц. Люди торопились домой к пылающим каминам и семьям. Теперь Дэвид может ехать к себе с чистой совестью. Ему есть чем наполнить рождественский чулок.

Как прекрасны ноги твои в сандалиях!

Едва грузовик подкатил к задней двери маленького домика, как на пороге возникла встревоженная Барбара.

– Дэвид, где ты пропадал? Уже почти полночь!

Он выбрался из кабины и шагнул к кузову.

– Барбара, ты не поверишь! Нам сказочно, просто сказочно повезло! Взгляни!

Обхватив себя руками, чтобы хоть немного защититься от холода, девушка сбежала по ступенькам. Дэвид снял брезент, скрывавший вожделенную покупку, и повторил:

– Взгляни!

Снегопад прекратился, небо усыпали звезды, в их свете «лодочки» чудились Дэвиду хрустальными туфельками Золушки. Однако Барбара не разделяла его восторгов. Скользнув по туфлям глазами, она обрушилась на Дэвида.

– Идиот! Мы из кожи вон лезем, чтобы сохранить тайну. Закупаем провизию в разных городах, прикидываемся парой чокнутых писателей, отваживаем любопытных. А ты берешь и выкидываешь такой фортель! Может, сразу повесим на дверь табличку «Великан» и стрелочку! Нас же растерзают местные и репортеры. Да как тебе в голову пришло сотворить такое?

Уязвленный Дэвид принялся оправдываться.

– Я купил их в городе, у богом забытого сапожника. Никто не узнает.

– Это ты так думаешь, что никто не узнает, но не можешь знать наверняка. В нашем положении нельзя рисковать. Кругом люди, и если кто-то пронюхает... Барбара вдруг осеклась, пораженная переменами в собеседнике. Пять минут назад он стоял, горделиво расправив плечи, а теперь ссутулился, уставившись в пол.

– Бедный Дэвид,– ласково произнесла она. – Туфли действительно прелесть. Надо занести их в дом и упаковать.

Дэвид мгновенно воспрянул духом, в глазах появился блеск.

– У нас есть большая коробка? Оберточной бумаги хватит?

– Я приберегла коробку от новой швейной машинки. Должна подойти. Не переживай, как-нибудь справимся.

Из кузова «лодочки» перекочевали на кухню, а оттуда в гостиную, заваленную рулонами ситца, перкалевой ткани и джерси. Дэвид расчистил свободное место, и они принялись за работу. Коробка от швейной машинки не подвела, но на упаковку пришлось извести всю оберточную бумагу.

– Проклятье!– чертыхнулась Барбара. – Теперь мне не во что завернуть твой подарок.

– А мне твой.

Барбара взглянула на него поверх пестрых узоров из рождественских колокольчиков и остролиста.

– Просто положим их под елку, пока никто не видит. Ладно, иди ужинать, еда греется на плите.

Дэвид устроился за кухонным столом, Барбара села напротив, прихлебывая кофе. Ужин был выше всяких похвал. Как всегда. За что бы ни бралась Барбара, все ей удавалось с блеском. Покончив с едой, Дэвид отодвинул стул и поднялся.

– Давай помогу убрать посуду, а после вместе отнесем подарок в большой дом.

Барбара, до сих пор не сводившая с него глаз, вдруг потупилась.

– За посуду не переживай, справлюсь. Лучше иди один, я присоединюсь чуть позже.

– Хорошо, только подгоню грузовик.

Дэвид сунул коробку в кузов, вскочил за руль и запетлял по извилистому спуску к большому дому. Раньше они с Хелен жили там вдвоем, пока не стало слишком тесно. Ставни были закрыты, но не прилегали вплотную, и сквозь щели в ночную мглу пробивался теплый свет. У галереи Дэвид развернул грузовик и сдал назад – так откидной борт оказался вровень с крыльцом. С коробкой на плече он направился к парадной двери. При виде Хелен его охватила гордость. Исполинская красота захлестнула прямо с порога. Дэвид пересек огромную гостиную и положил коробку под нарядно украшенной сосной. На Хелен было белое платье — Барбара сшила его из списанного парашюта, купленного Дэвидом. Ткань мягкими складками ниспадала на бедра, тонкой пелериной окутывала величественно вздымающуюся грудь, снежным хороводом обвивала изящно вылепленные колонны ног. Лицо Хелен лучилось от удивления и восторга.

– Счастливого Рождества, любимая. С годовщиной тебя, — поздравил Дэвид.

Сгорая от нетерпения, она склонилась над коробкой. Гигантские девичьи пальцы разорвали обертку. Увидев туфли, Хелен горько заплакала.

V

Весной, едва сошел лед, Хелен, невзирая на протесты супруга, начала купаться в озере. Не помешали ни погода, ни холодная вода, и Дэвид заподозрил, что к физическим изменениям ее организма теперь добавились физиологические. Впрочем, озаботиться новой проблемой он не успел, поскольку в конце апреля случилось нечто, вынудившее его срочно продать ферму и перебраться на западное побережье.

После, размышляя об инциденте, Дэвид клял себя за беспечность. Как он мог подумать, что население Тимбервилля отпугнет электрический забор и знаки «Проход воспрещен! Частная собственность». Разумеется, большинство местных обходили ферму стороной, но рано или поздно всегда найдется человек, не способный противиться соблазну. По описанию Хелен, с чьих слов они и узнали эту историю, исключением из правил стало «седоголовое пугало, отдаленно напоминающее мужчину». Таинственным образом нарушитель проник через забор (скорее всего, пролез под ним), миновал лес и, очутившись на берегу, столкнулся с Хелен нос к носу. Мужчина моментально преобразился – ни дать, ни взять настоящее пугало, мучнисто-бледное лицо побелело еще больше и приобрело синюшный оттенок. Очевидно, седовласый промышлял браконьерством, ибо в руках сжимал винтовку двадцать второго калибра. Однако в тот день охота не задалась. Винтовка грохнулась на землю, а ее владелец бросился наутек со скоростью, какой бы позавидовала его потенциальная добыча.

Хелен больше удивилась, чем расстроилась, впрочем, ее неожиданная реакция нисколько не умаляла серьезности ситуации. Разумеется, незадачливый браконьер растрезвонит об увиденном на всю округу; разумеется, люди ему не поверят, но пойдут разговоры, и вскоре ферма окажется в центре внимания. Рано или поздно кто-нибудь снова попытается проникнуть через забор и неизбежно заметит следы Хелен или ее саму. А там и газетчики не заставят себя ждать.

С самого начала Дэвид понимал, что единственное место, где Хелен будет в полной безопасности, зовется Бижу-де-мер. Однако он нарочно тянул с отъездом – остров в Коралловом море чудился ему конечным пунктом, точкой невозврата. Тем временем катастрофа назревала, и дальше оттягивать уже было нельзя.

Дэвид понимал, что есть только один способ перевезти туда Хелен втайне от всех.

Наутро после разоблачительной встречи Дэвид отогнал грузовичок в город, продал его, а взамен приобрел трактор с тридцатифутовым трейлером-прицепом. Водительские права он обновлял регулярно, теперь для порядка оставалось обзавестись номерными знаками и страховкой. Покончив с транспортными приготовлениями, Дэвид навестил Гордона Роули, передал тому ключи от обоих домов и поручил продать ферму. К ключам он присовокупил незаполненный банковский чек и просьбу раздобыть поддельный или подлинный диплом капитана. Пусть Роули перешлет его в такомский филиал судостроительного концерна «Риз и Харрисон». Гордон пробовал возражать, но в конечном итоге сдался. Дэвид поспешил откланяться, пообещав связаться с приятелем позже.

Из конторы Роули он отправился к ближайшему телефону-автомату и набрал номер «Риз и Харрисон Инкорпорейтед». За солидное вознаграждение судостроители согласились переоборудовать «Нереиду» и подготовить ее к отплытию через неделю. Наконец, Дэвид забрался в кабину трактора и покатил на ферму.

Остаток дня они с Хелен и Барбарой грузили провизию и прочие вещи в трейлер. Коробки, сундуки и чемоданы сложили у лобовой перегородки, зафиксировав с помощью крепкой бельевой веревки, продетой сквозь массивные петли. Восемь имеющихся матрасов (шесть для Хелен, и по одному для них с Барбарой) выложили в два слоя, сверху набросали одеял. Последнее свободное пространство заняла швейная машинка и рулоны ткани.

После ужина Дэвид приладил к внутренним бортам трейлера несколько скоб – подвесить завалявшиеся в хозяйстве три шестивольтовых карманных фонарика. Барбара бросила на сковородку три здоровенных ростбифа, чудом уцелевшие в морозилке. Разобравшись со скобами, Дэвид проделал в бортах небольшие отверстия для воздуха. Ближе к рассвету Барбара перекрасилась в блондинку, а Дэвид и Хелен завернули в большой дом, вытащили всю исполинскую мебель и сожгли. Первые лучи солнца застали троицу уже в пути.

В трех километрах к западу от Бэйвилля Дэвид заехал на заправку и потребовал полный бак. Не упустил ли он чего-нибудь в спешке? Вроде бы нет. Барбара раздобыла «липовую» накладную на поставку несуществующей мебели для несуществующей фабрики в Такоме. Дэвид путешествовал под своим именем, Барбара представлялась его женой Хелен. На расходы у беглецов имелось несколько тысяча наличными и чековая книжка, откуда, если понадобится, можно черпать пятизначные суммы. Для ночевок Дэвид разжился удобной, легкой в применении палаткой. Барбаре же предстояло спать в кабине. Определенно, он обо всем позаботился, ничего не упустил.

Однако Дэвид не учел одно обстоятельство – когда люди сжигают за собой мосты, их нравственные устои, обычно такие крепкие, могут дать трещину.

Оберегая специфический груз, Дэвид избегал скоростных магистралей и старался держать шоссе, где можно было, хоть и с огромным трудом, отыскать уединенное местечко для привала. Естественно, приходилось сворачивать с трассы и долго петлять по проселочным дорогам, высматривая глухой уголок, но только там, вдали от людей, Хелен обретала возможность размяться после поездки.

На третью ночь, после продолжительных скитаний по лесу, они очутились на берегу маленького озера. Кругом ни души, не считая опустевших домиков на другом берегу. Оставив трейлер на опушке неподалеку от пляжа, Дэвид поставил палатку в ивовой роще, тянувшейся до самой кромки воды. Несмотря на время года, Хелен решила искупаться, пока Барбара стряпала ужин на газовой плитке, купленной на второй день бегства. Перекусили на пляже, под порывами ледяного северного ветра. Хелен не мерзла даже в мокром купальнике, зато Дэвида холод пробирал до самых костей. Барбара и вовсе дрожала всем телом.

Для обоих день не задался. Ближе к полудню у трейлера лопнула задняя покрышка. Битых полтора часа Дэвид возился с запаской, а Барбара помогала ему по мере сил. Час спустя запаска приказала долго жить, и Дэвиду не оставалось ничего другого, кроме как ехать в ближайшую автомастерскую. В путь тронулись только через час, зато лопнувшую покрышку заменили на новую, а первоначальную залатали, и она перекочевала в разряд запасных. Минут через сорок у трактора лопнуло заднее колесо – еще час коту под хвост. Да, день выдался не из легких.

Интересно, терзает ли Барбару та же усталость. Те же уныние и отчаяние. Дэвид покосился на свояченицу, но в темноте различались лишь смутные контуры лица. Хелен успела вернуться в трейлер, и они остались на пляже вдвоем.

– Пожалуй, разведу костер.

Они набрали хвороста, сложили их у входа в палатку и, едва пламя занялось, устроились на пороге, поближе к огню. Исподволь поглядывая на соседку, Дэвид пытался сообразить, нравится ли ему ее новый цвет волос, и в конечном итоге решил, что нет.

– Как только доберемся до острова, сразу перекрашивайся обратно.

Барбара изумленно вскинула брови.

– С чего бы?

– Брюнеткой тебе лучше. И потом, мне надоело думать, что ты моя... моя... – Он сконфуженно замолчал.

– Давай, договаривай,– потребовала Барбара.

Он заставил себя посмотреть в холодные серые глаза.

– Не пойми меня неправильно, но ты столько времени жила со мной под одной крышей, готовила, стирала. В общем, так получилось, что я...

– Стал считать меня своей женой,– закончила Барбара.

Раздавленный, Дэвид уставился в огонь:

– Полная нелепица.

– Бред,– подтвердила она.

Он, не отрываясь, смотрел на пламя, опасаясь поднять взгляд, чтобы Барбара не догадалась про обуревавшие его чувства. Однако гадать не было нужды, она знала.

Прохладные пальцы коснулись его щеки.

– Бедный Дэвид. Добродетельный, благородный Дэвид. Ты все-таки меня заметил.

– Заметил? Когда?

– В тот день на плоту. Я ждала твоего внимания, а, не дождавшись, разозлилась. И злюсь до сих пор. Ведь ято тебя заметила. Перед мысленным взором всплыла дамба, тело Дэвида уподобилось конструкции из бетона и стали. Толща воды напирала на нее, давила, силясь отыскать лазейку, брешь в монолите.

– Люди твоей породы отличаются от нас,– продолжила Барбара. – Ваш идеализм возводит между нами неприступную стену, в глубине души мы осознаем собственную ничтожность и потому пытаемся низвести соперника до нашего уровня. По крайней мере, так видится со стороны, однако в действительности мы не стараемся низвергнуть вас, а стремимся сами подняться до вашего уровня.

Дэвид по-прежнему смотрел в сторону, но везде видел Барбару. Она присутствовала повсюду, в каждом дуновении ветерка. Драгоценный миг оказался фальшивкой, дешевой подделкой под золото. Только сейчас он обрел истинное сокровище, предначертанное ему судьбой.

Когда Дэвид, наконец, обернулся, ее лицо было совсем близко, он ощущал теплое дыхание на своих губах. В тот же миг дамба рухнула. Погасли звезды, небо разверзлось, и воцарилась тьма. И воцарился свет. И любовь.

После этого поездка превратилась в нескончаемую череду унылых, мучительных дней, сменявшихся долгожданной ночью. С рассвета до заката Дэвид наслаждался близостью Барбары и терзался ненавистью к себе. Затем наступал самый страшный момент – вечер, когда они наблюдали, как Хелен бродит по заброшенным каньонам или резвится в пустынной долине. Глядя на их виноватые лица, она непременно догадается об измене, сообразит, какие страсти кипят в палатке, пока законная супруга безмятежно спит в своей десятиколесной кровати. Но если Хелен о чем-то и догадывалась, то виду не подавала.

Наконец путники добрались до Такомы. Убедившись, что Роули выполнил его просьбу и добыл капитанский диплом, Дэвид немедленно взялся за дело. Перво-наперво он пристроил трактор и трейлер в пустующий ангар судостроительного концерна, следом закупил провизию, оборудование, необходимое для полноценной жизни на острове, и распорядился доставить их в частный док, где была пришвартована «Нереида». Позже, под покровом ночи, Дэвид подогнал туда прицеп и вместе со спутницами погрузил на борт покупки, а заодно и вещи, захваченные с фермы. Теперь в их распоряжении имелось два холодильника, морозильная камера, стиральная машинка, новенький генератор и двадцать баков горючего. Хелен легко, словно играючи, управилась с неподъемным скарбом. Закончив погрузку, она скрылась на нижней палубе, в специально оборудованной каюте, занимавшей добрую половину судна. Дэвид тем временем вернул трактор в ангар, отдал последние распоряжения сторожу, и поспешил обратно на борт. К утру «Нереида» снялась с якоря.

На фоне морских кошмаров странствия по проселочным дорогам чудились детской забавой. Дэвид неплохо разбирался в судоходстве и ловко управлялся с агрегатами в машинном отделении, однако впервые он очутился один на один с судном – случись беда, к кому обраться, откуда ждать помощи? Насущные тревоги усугублялись вечным страхом: вдруг Хелен дознается, что творится у нее за спиной. От гнета изнурительных дней и ночей спасали лишь ее затяжные отлучки с яхты. Поначалу Хелен плыла вдоль борта, но со временем осмелела, стала заплывать все дальше, на залитый солнцем простор, и ее золотистые волосы сливались с пронизанными лучами волнами. В такие минуты Дэвид с облегчением переводил дух – отныне она принадлежала морю, а не земле. Если был его черед нести вахту, Барбара присоединялась к нему в лоцманской каюте, если дежурила она, Дэвид спешил уединиться с ней на палубе.

Двадцатого июня причалили к Бижу-де-мер. Имея в распоряжении Хелен, снести на берег коробки не составило труда, однако целая неделя ушла на то, чтобы привести в порядок бунгало, установить новый генератор и возвести для Хелен сборный ангар из гофрированного железа. И потянулись сонные, однообразные будни, нарушаемые систематическими появлениями корабля из Новой Каледонии с топливом и свежими припасами (разумеется, на острове принимались тщательные меры предосторожности, чтобы уберечься от любопытных). Хелен все больше времени проводила в море и перемены в ее организме из смутных догадок стали очевидным фактом. Недели перетекали в месяцы. Наступил сочельник, праздновали его, как полагается, с шампанским. Супруги поздравили друг друга с очередной годовщиной; вечером Дэвид отправился бродить по пустынному пляжу, пока Хелен плескалась далеко на горизонте. Никем не замеченный Новый год промелькнул и сгинул, и жизнь вошла в привычную колею.

А потом нагрянул сезон дождей.

VI

В тот день, сидя в бунгало, Дэвиду чудилось, что дождь льет целую вечность. Оторвавшись от книги, он устремил взгляд в окно, туда, где за туманными очертаниями рисовых полей, качалась на якоре «Нереида». Горизонт заволокло пеленой дождя, но даже за непроницаемой завесой Дэвид мысленно видел Хелен. Она плавала среди необъятных просторов там, далеко-далеко, золотые локоны резко выделялись на фоне серых, в барашках пены волн. Теперь она стала неотъемлемой частью моря, как дельфины, мчавшиеся с ней наперегонки, как летучие рыбы, сопровождавшие каждый ее заплыв, как планктон – единственная пища, которую она теперь ела. Хелен обрела свой мир, однако Дэвиду только предстояло узнать его подноготную.

Он снова уткнулся в книгу. Впрочем, привезенное с Большой Земли пособие о великанах всех мастей ни на сантиметр не приблизило его к решению загадки, ибо все тамошние герои относились к разряду мифов, а Дэвида заботила великанша из плоти и крови.

Если верить истории, гигантов не существовало в природе, но согласно легендам, водились они повсеместно. Вспомнить сына Посейдона, Полифема, ослепленного Одиссеем. Или Титанов, заключенных (предположительно) Зевсом в темную бездну Тартара. Или богов Асгарда.

Но, положа руку на сердце, что есть история? Когда речь заходит о туманном, далеком прошлом, не является ли история упорядоченным переложением тех самых легенд, которые сама же история так категорично отрицает? Кто может с уверенностью отличить миф от правды? Как знать, вдруг Титаны действительно существовали, но погибли от природных стихий, воплощаемых Зевсом. Или не погибли, а вернулись в море. Если допустить, что все живое произошло из воды, почему бы не допустить и обратное – рано или поздно все живое возвращается к истокам.

Предположим, Хелен действительно потомок древних Титанов, волею судьбы вынесенная на берег; тогда возникает вопрос – как ей удалось выжить на суше?

– Дэвид, смирись ты, наконец. Если даже она не понимает свою природу, тебе и подавно не понять.

Он отложил книгу и покосился на Барбару, калачиком свернувшуюся на кушетке.

– Наверное, ты права.

– Конечно права. – Она села и сунула ноги в изящные сандалии. На ней был собственноручно сшитый белый купальник. От регулярных солнечных ванн кожа приобрела кофейный оттенок, а темно-каштановые волосы непокорнее обычного рассыпались по плечам.

– Прогуляемся?

– В такой ливень?– удивился Дэвид.

– А здесь бывает по-другому?

Он не отреагировал. Барбара приблизилась к креслу и посмотрела любовнику в глаза.

– Давно она плавает?– спросила она.

– Со вчерашнего утра.

– Интересно, куда она запропастилась.

– Не представляю.

– По-моему, ее рассудок тоже меняется, тебе не кажется?

– С чего ты взяла?

– Видел ее взгляд? Холодный. Безжалостный. – Барбара поежилась. – Думаю, она догадалась и собирается прихлопнуть нас, как мух.

– Ничего она не догадалась,– резко возразил Дэвид. – Даже не подозревает!

– Возможно, я ошибаюсь. Но все равно мне страшно. По-моему, в ней не осталось ни капли человеческого. Эти жабры у нее на шее, странный, словно чешуйчатый, блеск кожи, привычка не вылезать из воды...

Дэвид решительно поднялся.

– Ты, вроде, хотела прогуляться? Идем.

Барбара скользнула за дверь, на веранду под соломенной крышей. Прихватив дождевики, Дэвид отправился следом. Громко барабанил дождь.

– Плащ мне не нужен. – Барбара покачала головой. – В нем промокнешь сильнее, чем без него. Но ты надевай.

Она спустилась с веранды под моросящий ливень. После короткой заминки Дэвид отбросил дождевики и присоединился к девушке. С неба падали теплые капли. Рубашка и слаксы моментально намокли. Вода струилась по лицу и шее, катилась по губам. Внезапно напряжение минувших недель схлынуло, и Дэвид почувствовал себя почти беззаботным.

Они пересекли мостик, протянувшийся над одним из многочисленных ручьев, сбегавших с гор. Из-за непогоды ручей превратился в мутный поток, который мчался к морю, сметая все на своем пути. Некогда зеленые холмы заволокло серой пеленой тумана. Барбара обогнула ангар и двинулась по прибрежной насыпи к пляжу. Дэвид не отставал от нее. Неухоженные рисовые поля одичали, и посевы вымахали в высоту. Казалось, повсюду витает дух плодородия, взлелеянный дождем.

Из-за оползней широкая дорога превратилась в узкую коварную тропинку. На середине спуска Барбара вдруг поскользнулась. Дэвид бросился к ней и тоже потерял равновесие. Они вцепились друг в друга, изгибаясь в попытке устоять на ногах, однако маневр не удался – в следующий миг они покатились по склону и приземлились в глубокую, по колено лужу. Когда оба встали – запыхавшиеся, промокшие до нитки,– Барбара вдруг расхохоталась, и Дэвид поддержал ее – впервые за многие беспросветные месяцы.

К ее щеке прилипла грязь. Дэвид потянулся стереть пятно, но в итоге размазал его еще больше. Волосы Барбары висели сосульками, девственно-белый купальник сделался бурым.

– Ты сейчас похожа на мокрую мышь,– констатировал Дэвид.

– Зато повеселились. Ты на себя посмотри. Пугало, да и только.

Упираясь руками и ногами, они вскарабкались на склон, став еще грязнее и расхристаннее прежнего.

– Чур я купаться,– воскликнула Барбара, едва они добрались до пляжа. И разогнавшись, плюхнулась в воду прямо в одежде.

Дэвид погрузился в ласковый, теплее тропического ливня омут, и вынырнул прямо перед Барбарой, подцепив лбом ее мокрую прядь. В следующий миг они слились в страстном поцелуе. С неба лил дождь, волны вздымались и опадали под натиском их тел.

Внезапно Барбара вырвалась из его объятий, промчалась по песчаной косе и растворилась в кокосовой роще. С бешено колотящимся сердцем Дэвид пустился в погоню. Продравшись через мокрые заросли, раскинувшиеся меж двух рядов пальм, он лихорадочно озирался в поисках беглянки. Но та как сквозь землю провалилась, зато оставила след. Сначала сандалии... купальник... и напоследок – белье.

Барбара ждала на уютной полянке. Они целовались под стук капель по пальмовым листьям. Набухшая от влаги трава обволакивала их, манила, тяжелое дыхание растворялось в шуме дождя.

Многим позже дыхание Барбары резко оборвалось. Встрепенувшись, Дэвид взглянул на любовницу. Та смотрела прямо перед собой, на лице застыл нечеловеческий ужас. Дэвид проследил за ее взглядом, но увидел только пальмовые листья, заслонявшие их гнездышко. Лишь потом он заметил, что листья раздвинуты и над ними маячит исполинское лицо с бездонными синими глазами. В следующую секунду рухнул небесный свод, лейтмотив оглушительно грянул с моря. Наконец кроны сомкнулись, гигантское лицо исчезло.

До бунгало добрались к вечеру. Железный ангар пустовал — Хелен уплыла вновь.

И больше не возвращалась.

VII

Дэвид рассеянно смотрел на свои ладони. Пламя обсушило их, капельки влаги исчезли. Забытая чашка кофе попрежнему томилась на плите.

Дэвид поднялся и нехотя побрел на кухню, наполненную воспоминаниями. Кофе успел остыть, но Дэвид и не подумал налить новый. Вернувшись в гостиную, он поставил чашку на каминную полку – и снова забыл о ней.

Из окна виднелся утес, где дежурила Барбара. Метель хлестала ее наискосок, ветер трепал полы пальто. Снаружи доносился громкий плеск волн; одна за другой они накатывали на песок и бились о скалы.

От Барбары взгляд непроизвольно переметнулся к миниатюрной гаубице. И выбрал Давид себе пять гладких камней... и с пращою в руке своей... Отвернувшись от окна, Дэвид снова стал смотреть на огонь и растравлять свои раны.

Правильно ли он поступил, связавшись с Тихоокеанским флотом, дрейфовавшим неподалеку от Бижу-де-мер? Да, они разыскали бы ее и сами, без его помощи, однако факт остается фактом – за три дня Дэвид предал любимую женщину дважды.

Он предвидел тяжелый разговор с адмиралом и думал, как убедить его в существовании Хелен. Однако убеждать не потребовалось. Выслушав сбивчивый рассказ, адмирал достал размытую фотографию.

– Это ваша супруга, мистер Стюарт?

На увеличенном снимке с воздуха Дэвид узнал Хелен. Облаченная в сшитый Барбарой купальник, она лежала на коралловом пляже Бижу-де-мер.

– Откуда?..

– Пару дней назад нашему пилоту поручили сделать общие фотографии окрестностей. Перед вами увеличенная версия одной из них. Поначалу я не придал ей значения – обычная женщина самых обычных пропорций загорает на морском пляже. Однако зелень, принятая мною за кусты, в действительности оказалась деревьями. Тогда я сообразил, что передо мной великанша. Мой рассудок отказывался верить увиденному, но снимки такого рода не лгут, поэтому мне пришлось поверить. Теперь появляетесь вы и сообщаете, что ваша жена сбежала – хотя не объясняете, почему. Вы просите ее разыскать. Ну хорошо, предположим, я выполню вашу просьбу, а дальше? Что вы намерены предпринять?

– Постараюсь убедить ее вернуться на Бижу-де-мер. А вы, со своей стороны, постараетесь не допустить утечки информации в СМИ.

– А если она не захочет вернуться?

Я сумею ее уговорить. Она разумный человек и должна понимать, что другого выхода нет. – А после возвращения?

– Ей придется навсегда остаться на острове. Куда ей еще податься? Где спрятаться от людских глаз?

– Боюсь, все не так просто, мистер Стюарт. Даже если мне удастся обеспечить режим строгой секретности,– что в данном случае трудновыполнимо,– шила в мешке не утаить. Уже поползли слухи. Только сегодня я получил сообщение с новозеландского грузового судна: его команда засекла глубоководного монстра, похожего, цитирую, на «исполинскую русалку с ногами». Гарантирую, новость вот-вот просочится в прессу. И таких донесений будет масса – если ваша супруга не надумает возвратиться в необитаемые воды близ вашего острова. Хотя, подозреваю, вас это тоже не спасет, лишь отсрочит развязку. А когда вся эта история выплывет на свет божий, вашей популярности позавидуют создатели Гиганта из Кардиффа[7], а уединения на острове будет не больше, чем на Центральном вокзале. – Ничего, справлюсь. В конце концов, куплю другой остров. Главное – найдите ее.

– При положительном результате вас сразу же уведомят, не сомневайтесь. Но считаю своим долгом предупредить, что последствия могут быть самые непредсказуемые. Так или иначе, если она действительно ваша жена, вам многое предстоит объяснить, мистер Стюарт. – Адмирал перегнулся через столешницу. – Мистер Стюарт, послушать вас, так эта история тянется уже довольно давно. У вас есть какиенибудь предположения, почему ваша супруга превратилась в гиганта?

Дэвид не решился озвучить версию о Титанах – объявить такое означало признать, что Хелен не человек, поэтому он ограничился кратким:

– Нет, сэр. Ни малейших.

Шли недели, месяцы – Хелен появлялась то там, то там, и тщательно оберегаемый секрет превратился в достояние гласности. Газетчики разыскали специалистов, к которым обращались супруги, и засыпали их вопросами. Один из врачей утверждал, что свидетели преувеличивают, пациентка не могла вырасти до таких размеров, ее кости просто-напросто переломились бы под тяжестью массы тела. Его коллега, напротив, выдвинул теорию: якобы костная ткань у великанов крепнет по мере увеличения внешних габаритов. Браконьер, заставший Хелен на берегу озера, ежедневно давал с десяток интервью, приукрашивая их все новыми подробностями. Его жуткая история с подзаголовком «Моя встреча с монстром глубин» облетела весь мир, сам очевидец стал завсегдатаем телешоу «Я знаю тайну», «Момент истины», а фотографическая память вкупе с умением цитировать наизусть романы Гарольда Райта обеспечили ему постоянное место среди участников «Своей игры».

Вскоре к поискам присоединилась Австралия, потом Франция, Голландия и Япония. Хелен видели у мыса Коли, между островами Флориды и Гуадалканалом, у побережья Велья-Лавелья, неподалеку от архипелага Бисмарка и у островов Гилберта и Элис. Однако все донесения шли от гражданских – когда спецотряды, получив сигнал, прибывали по указанным координатам, Хелен успевала скрыться.

Дэвид понимал, что ему не угнаться за нею на яхте, поэтому они с Барбарой остались на острове и следили за поисками по рации. Поначалу в передвижениях Хелен отсутствовала закономерность, но постепенно в них стала прослеживаться четкая схема. Дэвид заметил ее, но не придал значения, пока не услышал, что через пару недель после появления к югу от Туамоту она выплыла у пролива Дрейка. Однако истина открылась ему лишь тогда, когда Хелен объявилась в Магеллановом проливе.

Возненавидев Бижу-де-мер и все, что с ним связано, она стремилась обрести приют там, где нет тягостных воспоминаний,– в доме на берегу Коннектикута. Своими появлениями на поверхности Хелен обозначала маршрут, сигнализировала Дэвиду, чтобы тот встретил ее у моря.

И он окажет ей достойный прием.

В сентябре они с Барбарой отчалили с острова в СантаКруз. Там Дэвид нанял команду, настало время возвращаться домой. В очередной раз Дэвид решил плыть через Такому – спешить не было нужды, все равно Хелен доберется до Коннектикута не раньше декабря.

Проблеск чудовищной догадки ослепил его, сердце ушло в пятки. Хелен затеяла свой фантастический вояж не просто ради воссоединения с мужем, а чтобы воссоединиться с ним в четвертую годовщину свадьбы.

Дэвид возненавидел землю, по которой ходил.

В начале октября «Нереида» подошла к Такоме. В тот же день на первых полосах всех газет появилась шокирующая новость, затмившая прежние «сенсации». Американское китобойное судно засекло Хелен в южных водах Атлантики и снарядило катер для ее поимки. Если верить рапорту, великанша, безо всяких на то причин, атаковала ловцов и перевернула катер. Когда плавучий рыбозавод ринулся на подмогу, преступница нырнула и растворилась в пучине. Но самое страшное – экипаж не досчитался двух матросов. Их искали, но безрезультатно.

Картина вырисовывалась чудовищная, но очевидная для каждого, кто склонен хоть немного верить общественному мнению. «Голиафша» унесла моряков в омут и проглотила.

Отныне Хелен обрела имя и славу истинного великана. А в придачу к ним – благодарную и восторженную аудиторию. Никогда еще народный дух не был так крепок, никогда еще страна не знала такой сплоченности. Люди объединились против общего врага, которого легко возненавидеть всей душой и чьей «смерти» можно «следовать с величайшим удовлетворением».

Дэвид был в панике. Окончательно его добило известие, что Конгресс, предвкушая поимку монстра, выделил средства на постройку специальной тюрьмы, где Голиафша будет содержаться до суда, и специального зала, где магистры свершат над нею правосудие. В очередной раз обществу нанесли смертельное оскорбление, и в очередной раз оно отреагировало по принципу «око за око». Правда, теперь жажда мести удовлетворится сполна, вне зависимости от приговора. Суд превратится в зоопарк, а процесс уничтожит Хелен с неотвратимостью атомной бомбы. Общество виделось куда более устрашающим исполином, чем та, чьей крови оно жаждало.

Дэвиду оставалось только одно. Подобно своим собратьям, он должен убить ту, которую любил.

Он не облачился в алую мантию, когда инкогнито добирался из Вашингтона в Коннектикут. Не облачился в нее, когда тайком организовал покупку и доставку гаубицы.

Не облачился и сейчас.

Почудилось или ветер позвал его по имени? Он прислушался.

–Дэ... вид! Дэ... вид!

Он бросился к окну. Барбара лихорадочно размахивала руками, потом повернулась и ткнула пальцем в сторону моря.

Час пробил.

Точно сомнамбула, Дэвид обулся, нацепил галоши. Накинул на плечи макинтош и с непокрытой головой устремился в пургу. У края утеса он замер и устремил взгляд на горизонт.

Сначала он увидел чаек – полчища белых птиц кружили в низко нависшем небе. Потом увидел дельфинов, рассекающих свинцовые волны. И наконец узрел золотые водоросли волос.

Опустившись на колени, Дэвид занял огневую позицию.

Ныне предаст тебя Господь в руку мою.,.

Снова грянул лейтмотив; под оглушительную какофонию Хелен ступила на берег, сияющая, словно золотое изваяние. Золотые одежды, облеплявшие грудь и чресла, гармонировали с золотистой кожей. Золотистую макушку венчала золотая тиара, золотые пряди рассыпались по мерцающим плечам. Она возвышалась над водой, точно маяк – ЯХелен застыла в десяти метрах от утеса. Золотистые пальцы сжимали золотой трезубец. За спиной у нее резвились дельфины. Над головой парили чайки. Дэвид пристально вглядывался ей в лицо, подмечая разительные перемены. Ее облик преобразился, стал грозным, пугающим, но в глазах по-прежнему отражалась синева сентябрьского неба, губы по-прежнему хранили мягкость летних ночей.

Зато голос, ласковый голос, остался прежним.

– Не тревожься за меня, Дэвид. После долгих странствий я наконец обрела семью.

Позабыв камни и пращу, он выпрямился во весь рост:

– Значит, это правда? Титаны вернулись в море!

– Титаны или нет, не знаю. Это случилось так давно, что мы сами толком не помним своих предков. Знаем лишь, что изначально они обитали на суше. Когда вода начала прибывать – возможно, из-за схода ледников,– они испугались потопа и адаптировались к жизни в морских глубинах. Процесс оказался необратимым. Приобщившись к морю, предки уже не смогли вернуться обратно.

– Тогда как тебе удалось так долго существовать на земле?

– Я атавизм, пережиток тех дней, когда наши прародители только приспосабливались к новым условиям. Переход длился несколько столетий и поначалу не действовал на потомство. Дети рождались на суше и постепенно приучались жить под водой. Но к зрелому возрасту их организм перестраивался полностью. Как в случае со мной. Я погибла бы, не переправь меня родители на берег. Они завернули меня в водоросли и держали над водой, стараясь не попасться никому на глаза, а при первой удобной возможности доплыли до суши и подбросили «сверток» в людное место, где его обязательно бы нашли. Им оставалось только надеяться, что мне удастся уцелеть. Когда приемный отец подобрал меня, мне был всего день от роду. Младенец. В этом плане мы сильно отличаемся от людей. Пубертатного возраста достигаем к двум годам, через четыре года становимся подростками, и, наконец, спустя еще восемь лет, достигаем половой зрелости. Чем мы старше, тем быстрее растем. Вот откуда в вашем фольклоре столько великанов. Дэвид взглянул на серые, исколотые снегом волны, плещущие за золотистой спиной, и поежился.

– А как же холод? Тьма, давление? Как вам удается существовать глубоко на дне?

– Мы живем не на дне, а на вершинах подводных вулканов, материковых отмелях, во впадинах подводных каньонов, в расщелинах континентальных склонов. В действительности наш быт мало отличается от вашего. У нас есть подводные фермы, где выращивают съедобные водоросли, есть фабрики для переработки сырья и производства текстиля. Мы селимся уединенно, маленькими группами, но есть и крупные города на больших вулканах. Кругом покой и безопасность. У нас только два исконных врага – белая и тигровая акулы,– впрочем, с оружием, особенно современным, мы им не по зубам. Предки делали трезубцы из сломанных мачт и шпангоутов, поэтому они часто ломались, мы же используем прочные материалы.

Дэвид посмотрел в огромные синие глаза.

– Зачем ты напала на китобойное судно?

– Я не могла иначе. Они пытались загарпунить меня. Они бы убили, не переверни я катер. К несчастью, двух моряков унесло течением. Я не успела их спасти, о чем жалею до сих пор.

Порывшись в золотистой сумке на поясе, Хелен положила к ногам Барбары крохотный предмет. Барбара подняла его и оцепенела – у нее на ладони поблескивало обручальное кольцо.

– Словами не передать, какую боль я испытала в тот момент. Хотелось только одного – поскорее убраться подальше от острова. Однако со временем боль притупилась, я успокоилась и поняла, что вы предназначены друг для друга. Поэтому я приплыла сюда в надежде, что вы догадаетесь и придете меня встретить. Прощай, сестренка, — обратилась она к Барбаре. Небесно-голубые глаза задержались на Дэвиде. – Прощай, милый, ласковый Дэвид.

Хелен развернулась, и чайки взмыли вверх. Дельфины запрыгали по волнам. Вода задрожала от ее поступи.

– Постой,– воскликнул Дэвид. – Пожалуйста, постой.

Она не замедлила шаг. Ее ноги все глубже погружались в воду, та бурлила, смыкаясь у бедер, талии. Дэвид понимал, что уже не любит Хелен. А если и любит, то не так, как прежде. Теперь эта любовь стала иного, более возвышенного рода, а потому невыносимо было наблюдать, как любимая женщина одиноко бредет в пучину.

— Погоди, постой, умоляю!– крикнул он.

Хелен обернулась и с улыбкой покачала головой. В ее улыбке смешалась грусть и неведомое, потаенное счастье...

Внезапно воды забурлили, вспенились, и на поверхности возникла золотистая голова, безбрежные, точно стаи рыб, плечи, исполинские руки... Взметнув фонтан брызг, новый суженый Хелен вынырнул на поверхность, и она заглянула в его огромные лазурные глаза. Их взаимная любовь золотым огнем сияла даже сквозь пургу. Вдвоем они поплыли прочь.

Резвились дельфины, кружили чайки. Ветер усилился, поднялся слепящий, свирепый буран. Прежде чем нырнуть, влюбленные воспарили высоко над водой, и единственный солнечный луч, пробившись сквозь толщу облаков, озарил золотистые тела, отчего все вокруг залило ярким светом.

Мгновение спустя луч погас, небо заволокло серыми тучами, никто не тревожил морскую гладь, кроме неугомонных дельфинов и снегопада.

По щекам Барбары струились слезы. Дэвид притянул ее к себе и обнял.

– Все хорошо. Теперь она свободна.

Его взгляд устремился вдаль, за пределы свинцового моря. В памяти всплыла картина, написанная Хелен в разгар их любви – причудливый замок, изящные башни, странные лучи, мерцающее сияние, рыбообразные птицы. Почти как у Шелли.

– Когда смежишь в пучине ночи свои сверкающие очи?– прошептал Дэвид.