ранее. Самолет начинает двигаться назад ,и я удивлена тем, насколько плавным это

ощущается, как будто мы уже парим над землей. Затем он поворачивается и скользит по

тротуару, который окрашен десятками строк и символов.

Моѐ сердце бьѐтся тем чаще, чем дальше мы отдаляемся от здания аэропорта, и затем

голос Карен объявляет через громкоговоритель : "Приготовиться в взлѐту."

Я сжимаю подлокотники, когда самолѐт приходит в движение. Меня прижимает к

сидению, вид из окна превращается в смазанный набор цветов. Затем я чувствую - мы

отрываемся от земли, вид из окна становится шире, всѐ становится таким меленьким за

секунды. Мой рот открыт, словно я забыла, как дышать.

Я вижу аэропорт, по форме он напоминает нейрон, как из моего учебника, его окружает

стена. Вокруг него паутина из бетонных дорог с "сэндвичами" зданий между ними.

И затем, внезапно, и здания и дороги исчезают, под нами только полотно серого, зелѐного

и коричневого цветов. Я смотрю вдаль, но всѐ что я вижу - земля, земля и земля.

А чего я ждала? Что место, где заканчивается земля будет выглядеть, как гигантский

обрыв, висящий в небе.

Чего я уж точно не ждала, так это осознавать, что я была человеком, жившем в доме, который даже не видно отсюда. Места, где я прошла по сотням улиц - тысячам разных

улиц.

Я не ждала, что почувствую себя такой маленькой.

"Мы не можем лететь слишком высоко, или слишком близко к городу, чтобы не

привлекать внимание, так что наблюдаем с приличного расстояния. С левой стороны вы

можете видеть некоторые из разрушений, оставленных Войной за Чистоту. Они были до

ещѐ того, как повстанцы прибегли к биологическому оружию, вместо бомб."

Мне приходится вытереть слѐзы с моих глаз, перед тем как рассмотреть то, что поначалу

выглядит просто как кучка из тѐмных зданий. Присмотревшись получше, я понимаю, что

здания не просто чѐрные - они обуглены до неузнаваемости. Некоторые из них разрушены

до основания. Дороги между ними разрушены и покрыты трещинами, словно разбитая

скорлупа.

Это кажется мне какой-то частью города, но в то же время и нет. Разрушения городу

должно быть принесли люди. Но также их вызвало ещѐ что-то, что-то большое.

"И теперь небольшой взгляд на Чикаго!" Говорит Зоуи. "Как вы можете видеть, часть

озера была осушена, чтобы можно было построить забор, мы старались оставить его

нетронутым настолько, насколько это было возможно."

С еѐ словами я вижу двузубый Центр, словно игрушечный с такого расстояния, рваной

линией наш город врезается в океан из бетона. А чуть дальше него, коричневые просторы

- болото - только что пролетели его . . . голубое.

Однажды я проехалась на канате вниз со здания Хэнкока, и воображала себе, как если бы

болото было полным воды, серо-голубой, блестящей на солнце. И теперь я могу видеть

ещѐ дальше, чем когда-либо, и я понимаю, что далеко за границей нашего города всѐ

точно так, как я себе представляла, озеро сверкает в лучах солнца, изрезанное волнами.

В самолѐте тихо, не слышно ничего, кроме равномерного рычания двигателя.

Глава 19. ТРИС (Часть 2)

-Вау, - говорит Юрай

-Тссс, - отвечает Кристина

-Насколько он велик по сравнению с остальным миром? - на весь самолѐт говорит Питер.

Его голос звучит так, будто он задыхается от каждого слова. -Наш город, я имею в виду.

По сравнению с площадью земли. Какой процент?

-Чикаго занимает приблизительно двести двадцать семь квадратных миль, - говорит Зои. -

Площадь суши планеты составляет чуть меньше двухсот миллионов квадратных миль.

65


Доля настолько... мала, что будет незначительной.

Она сообщает факты спокойно, будто они ничего не значат для неѐ. Но они ударили меня

прямо в живот, и я чувствую, что сжимаюсь, будто что-то рушится внутри меня. Так

много пространства. Интересно, как выглядят места за пределами наших; как живут там

люди.

Я снова выглядываю из окна, делая медленный, глубокий вдох, тело слишком напряжено, невозможно пошевелиться. Когда я смотрю на эту землю, я думаю это, как ничто другое, неоспоримое свидетельство для моих родителей и Бога, что наш мир огромен, и он

совершенно вышел из под контроля, мы даже не можем быть настолько большими,

насколько себя чувствуем.

Настолько мала, что будет незначительной. Это странно, но есть что-то в этой мысли, что

заставляет меня чувствовать себя почти ... свободной.

В тот вечер, когда все остальные находятся на ужине, я сижу на выступе окна в

общежитии и включаю экран, данный мне Дэвидом. Мои руки дрожат, пока открывается

файл под названием «Журнал.»

Первая запись гласит:


Дэвид всѐ время просит меня записывать всѐ, что я переживаю. Я думаю он ждѐт чего-то

ужасного, может даже надеется на это. Полагаю отчасти это так, но трудно приходилось

всем, так что не думаю, что я особенная.

Я выросла в небольшом доме в Милуоки, штате Висконсин. Я никогда не знала, что

находится на территории за городом (которую все называли "Граница"), поэтому даже не

думала о том, чтобы пойти туда.

Моя мама служила в полиции; у неѐ был взрывной и безжалостный характер. Отец был

учителем, он был мягким, отзывчивым и беззащитным. Однажды они сильно ссорились в

гостиной, всѐ вышло из под контроля, он схватил еѐ и она его застрелила.

Той ночью мать хоронила труп отца на заднем дворе, в то время, как я собрала кое-что из

моих вещей и вышла через входную дверь. Никогда больше еѐ не видела.

Там, где я росла, повсюду была одна трагедия. Родители большинства из моих друзей

спились до сумасшествия, ругались слишком много, или давно перестали любить друг

друга, ничего особенного в этом не было. Так что когда я уехала, уверенна я была просто

ещѐ одним именем в списке всех гадких вещей, произошедших в нашем районе за

последний год.

Я знала, что если пойду куда-нибудь официально, к примеру в другой город, мерзкие

типы из правительства просто отправят меня домой к моей матери, и я не представляла, как смогу смотреть ей в глаза, не вспоминая той лужи крови, оставленной головой моего

отца на ковре в гостиной, так что я не решилась на это.

Я отправилась к Границе, где множество людей жили в небольшой колонии, построенной

из брезента, алюминия и послевоенных обломков. Жили на отходах, жгли старую бумагу

чтобы согреться потому, что правительство было неспособно обеспечить их всем

необходимым, истратив все ресурсы в тщетных попытках собрать нацию вместе, после

того, как сотню лет война разрывала нас на части. Может они и не хотели им помогать. Не

мне судить.

Однажды я увидела, как взрослый мужчина избивал ребѐнка, пытаясь его остановить, я

ударила его по голове деревянной доской, и он умер, прямо там, посреди улицы. Мне

тогда было всего тринадцать. Я убежала.

Меня поймал какой-то парень на фургоне, выглядел он как полицейский. Но он не

выкинул меня на обочину, не застрелил и не запер в тюрьму. Вместо этого он привѐз меня

сюда и протестировал мои гены, затем рассказал об экспериментах, проводившихся в

городах, и что мои гены чище чем у остальных людей. Он даже показал мне карту моих

генов на экране, чтобы доказать это.

66


Но я убила человека, как и моя мать. Дэвид говорит, что это не моя вина потому, что я не

желала его смерти, а он мог забить ребѐнка до смерти. Но я более чем уверенна, что моя

мать также не собиралась убивать моего отца, тогда в чѐм разница, хотел ты или не хотел

это сделать? Случайно или намеренно, результат один, одной жизнью в этом мире стало

меньше.

Вот что мне пришлось пережить, наверное. По мнению Дэвида, всѐ это случилось потому, что давным давно люди пытались шутить с человеческой природой, и сделали всѐ только

хуже.

Полагаю он прав. Или хотела бы.

Мой зуб вгрызается в нижнюю губу. Здесь в Бюро, люди прямо сейчас сидят в кафе, едят, пьют, смеются. В городе, они скорее всего делают тоже самое. Обычная жизнь окружает

меня, и я наедине с этими открытиями.

Я прижимаю экран к своей груди. Моя мать была отсюда. Это место для меня и моѐ

прошлое и моѐ настоящее. Я чувствую еѐ дух в стенах, в воздухе. Я чувствую еѐ внутри

меня, она никогда больше не оставит меня. Смерть не может просто стереть еѐ, она со

мной навсегда.

Холод стекла проникает сквозь мою футболку, и я дрожу. Юрай и Кристина заходят в

комнату, смеясь над чем-то. Светлые глаза Юрая и его уверенный шаг наполняют меня

чувством облегчения, внезапно я осознаю, что мои глаза наполнены слезами. Они с

Кристиной облокачиваются на подоконники по сторонам от меня.

- Ты в порядке? - говорит она.

Я киваю и моргаю, чтобы смахнуть слѐзы. - Где вы сегодня были?

"После полѐта на самолѐте мы пошли в контрольную комнату и наблюдали за экранами

некоторое время," говорит Юрай. "Это очень странно, видеть чем они заняты теперь, когда нас там нет. Всѐ как обычно. Эвелин зверствует, как и еѐ лакеи - это как посмотреть

выпуск новостей."

"Не думаю, что хотела бы на это смотреть," говорю я. "Слишком . . . страшно и

навязчиво."

Юрай пожимает плечами. "Не знаю, если им нравится смотреть, как я почесываю задницу

или ужинаю, это говорит о них больше, чем обо мне."

Я смеюсь. "И как часто ты почесываешь свою задницу?"

Он слегка толкает меня локтем.

"Не хотелось бы менять тему разговора с задниц, которые очевидно очень важно обсудить

-" Кристина слегка улыбается. "Но я согласна с тобой, Трис. Просто наблюдать за

происходящим на мониторах заставляет меня чувствовать себя мерзко, словно я лезу не в

своѐ дело. Так что будем держаться от них в стороне."

Она указывает на экран, лежащий на моих коленях, на котором всѐ ещѐ открыта из

страница дневника моей матери. "Что это?"

"Как выяснилось," говорю я, "моя мать была отсюда. Ну вообще-то она была из места

недалеко отсюда, но затем пришла сюда. Когда ей было пятнадцать, еѐ отправили в

Чикаго как Бесстрашную."

"Твоя мама была отсюда?" Говорит Кристина.

Я киваю. "Да. С ума сойти можно. Ещѐ более странным кажется то, что она написала этот

дневник и оставила его у них. Именно его я читала пока вас не было."

"Вау," говорит Кристина. "Но это ведь хорошо, не так ли? В смысле, так ты сможешь

узнать больше о ней."

"Ну да, наверное хорошо. И нет, я не расстроена, так что можешь перестать на меня так

смотреть." Заботливый взгляд исчезает с лица Юрая.

Я вздыхаю. "Я просто не перестаю думать . . . что в какой то степени принадлежу этому

месту. Словно это место может стать моим домом."

Кристина сводит вместе свои брови.

67


"Возможно," говорит она, и мне кажется она не верит в это, хоть это и вежливо с еѐ

стороны.

"Ну не знаю," говорит Юрай, теперь его голос звучит серьѐзно. "Я не уверен, что где-

нибудь снова смогу почувствовать себя как дома. Даже если мы вернѐмся назад."

Может это и правда. Может мы всегда будем чужими, куда бы мы не пошли, не важно, здесь в Бюро, или в остальном мире, или в эксперименте. Все поменялось, и изменения не

скоро закончатся. Или может мы сделаем домом самих себя, чтобы носить его с собой

куда бы мы не отправились - как я теперь храню память о моей матери.

Калеб заходит в комнату. На его футболке пятно, похоже на соус, но он похоже его не

замечает - я узнаю этот взгляд в его глазах - интеллектуальное очарование, на секунду я

задумалась, о чем он читал, или смотрел, чтобы так выглядеть.

"Привет," говорит он, пытаясь пойти в мою сторону, но похоже замечает отвращение в

моих глазах, и останавливается посреди шага.

Я накрываю экран ладонью, хотя вряд-ли он может видеть его через всю комнату, и

пялюсь на него, неспособна, или не желая ничего ему отвечать.

"Ты когда-нибудь сможешь снова заговорить со мной?" с грустью говорит он, уголки его

рта направляются вниз.

"Если сможет, меня точно удар хватит," холодно отвечает ему Кристина.

Я отворачиваюсь. Правда в том, что иногда я хочу просто забыть обо всѐм, что случилось

и вернуться к тому, что было до того как мы выбрали фракции. Даже когда он постоянно

исправлял меня, велел мне быть самоотверженной, это было лучше, чем сейчас - это

чувство, что я должна оберегать от него даже дневник моей матери, чтобы он не отравил

его, как всѐ к чему прикасался. Я встаю и прячу его под подушку.

"Ну ладно," говорит Юрай. "Пойдѐшь с нами за десертом?"

"Разве ты уже не съел один?" "Ну и что с того?" Юрай закатывает глаза и кладѐт руку мне

на плечо, подталкивая меня к двери.

Мы втроѐм направляемся в кафе.

Глава 20. ТОБИАС


-Я не была уверена, что ты придешь, говорит мне Нита.

Когда она поворачивается, чтобы отвести меня, туда куда мы направляемся, я вижу, что ее

свободная рубашка открывает спину, и у нее есть татуировка на позвоночнике, но я не

могу понять, что это такое.

- Вы здесь тоже делаете татуировки?- говорю я.

- Некоторые делают, - говорит она. - Та которая у меня на спине из разбитого стекла. Она

замолкает, пауза, которую ты берешь, когда решаешь, следует ли или не следует, делиться

чем-то личным.

- Я сделала ее, потому что она подразумевает повреждение. Это . . . своего рода шутка. -

Снова это слово, ―повреждение‖, - то которое погружалось и всплывало, погружалось и

всплывало в моей голове после генетического теста.

Если это шутка, то не смешная даже для Ниты - она выплевывает объяснение, как будто

чувствует горечь в нем. Мы идем вниз по кафельным коридорам, почти пустым в конце

рабочего дня, и вниз по лестнице. Как только мы спустились, синие и зеленые и

фиолетовые и красные огоньки, затанцевала над стенами, меняя цвета каждую секунду.

Туннель внизу лестницы широкий и темный, и только странный свет ведет нас. На полу

здесь старая плитка, и даже через подошвы обуви, я ощущаю ее зернистость, грязь и пыль.

- Эта часть аэропорта была полностью переделана и расширена, когда они впервые

приехала сюда, - говорит Нита. - Какое-то время, после Войны за Чистоту, все

лаборатории находились под землей, чтобы сохранить их более безопасными, если бы они

были атакованы. Теперь это просто вспомогательный персонал, который спускается сюда.

- Это с ними ты хочешь меня познакомить?

68


Она кивает. - Персонал службы поддержки - это больше, чем просто работа. Почти все из

нас ГП - генетически поврежденные, оставшиеся от неудачных городских экспериментов

или потомки других оставшийся или люди, попавшие из вне, как мать Трис, но без ее

генетического преимущества.

Все ученые и лидеры ГЧ - генетически чистые, потомки людей, которые изначально

сопротивлялись генной инженерному движению. Есть, конечно, некоторые исключения, но их так мало, что я могла бы перечислить их всех, если ты хочешь.

Я собираюсь спросить, почему такое строгое разделение, но я могу выяснить это сам. Так

называемые ―ГЧ‖ выросли в этом сообществе, их миры, насыщенны экспериментами, наблюдениями и изучениями.

―ГП‖ выросли в экспериментах, где им достаточно было знать как дожить до следующего

поколения. Разделение основано на знании, на квалификации - но, как я узнал от

афракционеров, система опирающаяся на группу необразованных людей, для того чтобы

они выполняли грязную работу, не давая им способа подняться - это вряд ли справедливое

общество.

- Я думаю, что твоя девушка права, ну ты знаешь, говорит Нита.

- Ничего не изменилось; сейчас у вас всего лишь есть лучшее представление о ваших

собственных возможностях. Любое человеческое существо имеет ограничения, даже ГЧ.

- И так, имеется вверх предела . . . чему? Моему состраданию? Моей совести? - говорю я.

- Это заверение для меня которое у тебя есть?

Нита изучает меня глазами, внимательно, но не отвечает.

- Это смешно, - говорю я.

- Почему ты, или они, или кто-либо имеете право определять мои возможности?

- Это всего лишь порядок вещей, Тобиас, говорит Нита.

- Это просто генетика и ничего больше.

- Это ложь, говорю я.

- Здесь что-то большее, чем просто гены, и ты знаешь это.

Я чувствую, что мне необходимо уйти, повернуться и бежать обратно в общежитие. Гнев

закипает, и меня трясет, наполняя меня яростью, и я даже не уверен, из-за кого. Из-за

Ниты, которая только что призналась, что она каким-либо образом ограниченна, или из-за

того, кто сказал ей об этом? Может быть, это из-за всех сразу.

Мы дошли до конца туннеля, и она толкает тяжелую деревянную дверь открывая ее

плечом. За ней шумный, яркий мир. Комнату освещает маленькие, яркие лампы на

веревках, а веревки настолько крепкие, что сеть из желтого и белого покрывает потолок.

На одном конце комнаты деревянная столешница с яркими бутылками за ней, и море

стекол поверх нее. На левой стороне комнаты столы и стулья, справа группа людей с

музыкальными инструментами. Музыка наполняет воздух, и единственные звуки, которые

я узнаю,- из моего ограниченного опыта с Дружелюбием -это оборванные струны гитары

и барабаны.

Я чувствую, что стою под прожектором, и все смотрят на меня, ждут от меня движения, речи, чего-то. Какое то время трудно услышать что-нибудь из-за музыки и болтовни, но

через несколько секунд я привыкаю, и я слышу, Ниту, когда она говорит :

- Сюда!

- Выпить хочешь?

Я собирался ответить как раз когда кто-то вбежал в комнату. Он не высокий и его

футболка висит на нем и явно велика на 2 размера. Он жестами показал музыкантам

выключить музыку, они так и сделали, но достаточно медленно для него и он закричал,

- Время приговора!

Половина комнаты вскакивает и бросается к двери. Я вопросительно смотрю на Ниту, и

она хмурится, образуя складку на лбу.

- Какого приговора? - говорю я.

69


- Маркуса, без сомнения, - отвечает она. И я бегу.

Я бросаюсь обратно вниз по туннелю, в поиске открытых пространств между людьми и

проталкиваюсь, если их нет. Нита наступает мне на пятки, призывая меня остановиться, но я не могу остановиться. Я отделился от этого места и этих людей, и от моего

собственного тела, и, кроме того, я всегда был хорошим бегуном.

Я беру лестницу в три подъема, вцепившись в перила для баланса. Я не знаю, почему я так

возбужден - может из-за обвинительного приговора Маркуса? Его освобождения? Стоит

ли мне надеяться, что Эвелин признает его виновным и казнит его, или стоит надеяться, что она пожалеет его? Я не могу сказать.

Для меня любой исход одинаков. Все равно либо злоба Маркуса или маска Маркуса, злоба

Эвелин или маска Эвелин .

Мне не обязательно помнить, где диспетчерская, люди в коридоре сами ведут меня к ней.

Когда я уже здесь, я пробираюсь в начало толпы и вот они, мои родители, на половине

экранов. Люди расступаются передо мной, что-то шепча, за исключением Ниты которая

стоит рядом, переводя дыхание.

Кто-то увеличивает громкость, так чтобы все могли слышать их голоса. Звук их голосов

трещит, искаженный из-за микрофонов, но я знаю голос своего отца; я слышал, как он

меняется в нужное время, повышается в нужных местах. Я практически могу предсказать

его слова, до того как он произнесет их.

- Не спешишь, - говорит он, насмешливо.

- Наслаждаешься моментом?

Я оцепенел. Маркус без маски. Это не тот человек, которого в городе знают, как моего

отца, - терпеливого, спокойного лидера Отречения, который бы никогда и никому не

навредил, и меньше всего его собственному сыну или жене.

Это человек, который вытаскивал ремень из петли за петлей и обматывал его вокруг

костяшек пальцев. Это тот Маркус, которого я знаю лучше всего, и его образ, такой же

как в моем пейзаже страха, превращая меня в ребенка.

- Конечно, нет, Маркус, говорит моя мама.

- Ты служил этому городу многие годы. Это не то решение, которое я и мои советники

приняли легко.

Маркус без маски, но Эвелин как раз в ней. Она прозвучала так искренне, практически

убедила меня.

- Мне и бывшим представителям фракций было о чем подумать. Твои годы службы,

преданность, вдохновляемая тобой среди твоих членов фракции, мой продолжительные

чувства к тебе, как к моему бывшему мужу . . .

Я фыркаю.

- Я все еще твой муж, говорит Маркус.

- Отречение не предполагает разводов.

- Но не в случае супружеского надругательства, отвечает Эвелин, и я ощущаю это снова, пустоту и груз. Не могу поверить, что она признала это публично.

Но теперь она хочет, чтобы люди в городе, видели ее определенным образом - не как

бессердечную женщину, которая взяла под контроль их жизни, но, как женщину, которую

Маркус избивал, тайна, которую он прятал за чистым домом и подавленная серой

одеждой.

Теперь я знаю, каким будет исход.

- Она собирается его убить, говорю я.

- Факт остается фактом, говорит Эвелин почти нежно, - что ты совершил вопиющие

преступления против этого города. Ты обманом втянул невинных детей, рискуя их

жизнями в своих целях.

Твой отказ подчиняться приказам моим и Тори Ву, бывшего лидера Бесстрашных, повлек

за собой бессчетное количество смертей во время атаки Эрудитов. Ты предал равных себе

70


по положению, не сделав, так как мы договорились, и провалившись в борьбе против

Джанин Мэтьюс. Ты предал свою фракцию, открыв, то, что было тайной.

- Я не.....

- Я не закончила, - говорит Эвелин.

- Учитывая твой послужной список в этом городе, мы приняли альтернативное решение.

Ты, в отличие от других бывших представителей фракции, не будешь прощен. и тебе не

будет разрешено консультировать по вопросам, касающимся этого города. Ты не будешь

казнен как изменник. Вместо этого, тебя вышлют за забор, за строения Дружелюбия, и

тебе нельзя будет вернуться.

Маркус выглядит удивленным. Я не виню его.

- Мои поздравления, говорит Эвелин.

- У тебя есть привилегия начать все с начала.

Должен ли я чувствовать облегчение, что мой отец не будет казнен? Сердитым, потому

что я настолько приблизился, наконец-то, к спасению от него, но вместо этого он по-

прежнему в этом мире, по-прежнему остается в моей голове?

Я не знаю. Я ничего не чувствую.

Мои руки немеют, я знаю, что это настоящая паника, но я действительно ничего не

чувствую, как это обычно бывает. Я переполнен необходимостью быть где-то в другом

месте, поэтому я разворачиваюсь и оставляю моих родителей и Ниту и город, в котором я

жил когда-то позади себя.

Глава 21. ТРИС


Они объявляют учебную тревогу утром по внутренней связи, когда мы завтракали. Четкий

женский голос дает нам инструкции: запереть все двери изнутри, занавесить окна и сидеть

тихо, пока сирена не замолчит. - Все произойдет в конце этого часа, сказала она.

Тобиас выглядит изнуренным и бледным, с темными кругами под глазами. Он берет

маффин, отщипывает от него маленькие кусочки и то ест, то о забывает о них.

Многие из нас встали поздно, часов в десять - потому что не было никаких причин

проснуться раньше, как мне кажется. Когда мы покинули город, мы потеряли наши

фракции, нашу целеустремленность. Здесь нечего делать, кроме как ждать, что что-то

произойдет, и все это не дает мне расслабиться - я нервничаю и напряжена. Мне всегда

было чем заняться, и что-то, за что можно было сражаться. Я пытаюсь напомнить себе, что надо успокоиться.

- Вчера они взяли нас покататься на самолете, говорю я Тобиасу. - А где был ты?

- Мне просто нужно было прогуляться. Переварить кое-что. Он старается быть краток и

явно раздражен. - И как все прошло?

- Вообще-то, поразительно. Я сижу напротив него, и наши коленки соприкасаются в

проходе между нашими кроватями. - Мир, оказывается... гораздо больше, чем я думала

Он кивает. - Мне бы не понравилось, наверное. Высота, и все такое.

Я не знаю, почему, но его реакция меня расстраивает. Я хочу, чтобы он сказал, что он бы

желал быть там со мной, испытать это со мной. Или хотя бы спросить, что я имела в виду

под словом "поразительно". Но все, что он может сказать, это то, что ему бы не

понравилось?

- Ты в порядке? спрашиваю я. - Ты выглядишь так, как будто вообще не спал.

- Ну, вчерашний день принес небольшое открытие, говорит он, подпирая лоб ладонью.

- Ты не можешь действительно обвинять меня за то, что я был расстроен из-за всего этого.

- Я хотела сказать, что ты можешь расстраиваться из-за всего, чего хочешь, говорю я, нахмурясь.- Но с моей точки зрения, все это не кажется веской причиной для

расстройства. Я знаю, что это шок, но как я уже сказала, ты такой же человек, какой был и

вчера, и позавчера, и неважно, что все эти люди говорят об этом.

Он качает головой. - Я не про свои гены говорю. А про Маркуса. Ты понятия не имеешь, 71


так ведь? Его вопрос обвинительный, но не его тон. Он встает, чтобы выбросить его

маффин в мусор.

Я чувствую разочарование. Конечно, я знала про Маркуса. Все шушукались на эту тему, когда я проснулась. Но я почему-то не думала, что его может расстроить тот факт, что

отца не казнят. Кажется, я была не права.

В этот момент завыли сирены, мешающие мне сказать ему что-либо, но это не помогает.

Они настолько громкие, визжащие, и их настолько больно слушать, что я практически не

могу думать, не говоря уже про двигаться. Одной рукой я зажимаю ухо, а другой достаю

планшет с маминым дневником из-под подушки.

Тобиас запирает дверь и занавешивает окно, и все сидят на своих раскладушках. Кара

накрыла подушкой голову. Питер просто сидит с закрытыми глазами, прислонившись к

стене.

Я не знаю, где Калеб - может быть, это как-то связанно с его сдержанностью,

отдаленностью вчера - или где Кристина и Юрай - может, открывают для себя

территорию. Вчера, после десерта, они были полны решимости исследовать каждый угол.

Вместо этого я решила исследовать мамины мысли об этом - она написала несколько

заметок о ее первых впечатлениях от увиденного, от безупречной, даже странной чистоты

этого места, и как все постоянно улыбаются, и как она влюбилась в город после

наблюдения за ним из диспетчерской.

Я включаю планшет, надеясь отвлечься от шума.

Сегодня я вызвалась пойти в город. Дэвид сказал, что дивергенты умирают и кто-то

должен это прекратить, потому что это - пустая трата нашего лучшего генетического

материала. Я думаю, что он выбрал довольно мрачный способ изложения фактов, но

Дэвид не это имел в виду - он просто хотел сказать, что если бы дивергенты не умирали, мы бы не стали вмешиваться до определенного уровня разрушения, но поскольку это

происходит, мы должны позаботиться о них прямо сейчас. Всего на несколько лет, сказал

он. Все, что у меня есть здесь - это лишь несколько друзей, нет семьи, и я достаточно

молода, так что будет легко поместить меня туда - просто снабдить меня запасом

воспоминаний нескольких людей, и я готова. Сначала я буду принадлежать к

Бесстрашным, потому что у меня уже есть татуировки, и это было бы трудно объяснить

другим участникам эксперимента. Единственная проблема состоит в том, что на моей

Церемонии выбора в следующем году мне придется присоединиться к Эрудитам, потом

что убийца находится там, и я не уверена, что я достаточно умна, чтобы пройти через

инициацию. Дэвид говорит, что это не имеет значения, он может подделать мои

результаты, но я чувствую, что это неправильно. Даже если Управление считает, что

фракции ничего не значат, что это просто вид поведенческой модификации, которая

помогает справиться с разрушением, эти люди верят, что фракции имеют значение, и

кажется неправильным играть с их системой Я наблюдала за ними в течение пары лет, поэтому мне не так сложно будет приспособиться. Держу пари, я знаю город лучше, чем

они на этой стадии. Будет трудно посылать новости - кто-то может заметить, что я

соединяюсь с удаленным сервером, вместо любого из внутренних серверов, поэтому мои

сообщения, вероятно, будут приходить реже или вообще не будут приходить. Будет

трудно отгородить себя от всего, чего я знаю, но может это и к лучшему. Может быть это

будет жизнь с чистого листа. Я могла бы использовать одного из тех.

Отсюда много можно было почерпнуть, но я поняла, что перечитываю предложение: Единственная проблема состоит в том, что на моей Церемонии выбора в следующем году

мне придется присоединиться к Эрудитам, потом что убийца находится там. Я не знаю, какого убийцу она имела в виду - может быть предшественника Джанин Метьюз? - но

удивительнее этого тот факт, что она так и не присоединилась к Эрудитам

Что заставило ее присоединиться к Отречению?

Сирены замолчали, и мои уши кажется заложило в их отсутствие. Остальные выходили не

72


спеша, но Тобиас задерживается на мгновение, постукивая пальцами по ноге. Я не

заговариваю с ним - не уверена, что хочу услышать то, что он должен сказать, прямо

сейчас, когда мы оба на краю.

Но он всего лишь говорит: - Могу я тебя поцеловать?

-Да. - Отвечаю я с облегчением.

Он опускается, и дотрагивается до моей щеки, затем нежно меня целует.

Ну, по крайней мере, он знает, как улучшить мое настроение.

- Я не думала о Маркусе. А должна была.- говорю я

Он пожимает плечами. - Теперь все кончено.

Я знаю, что не кончено. Никогда не покончено с Марксом; ошибки, которые он совершал

слишком велики. Но я не настаиваю.

- Еще записи? - спрашивает он.

- Да. - говорю я. - Просто воспоминания, связанные с прошлым. Но становится интересно.

- Хорошо. - Говорит он. - Я оставлю тебя с ними.

Он улыбается, но я вижу, что он до сих пор выглядит усталым, что до сих пор расстроен.

Я не пытаюсь остановить его. В некотором смысле, чувствуется, что мы оставляем друг

друга в нашем горе. В его потере способности дивергента и надежд, которые он имел на

суд Маркуса и наконец. и с моей стороны - в потере моих родителей

Я коснулась экрана, чтобы прочитать следующую запись.

- Дорогой Дэвид, - я подняла брови. Сейчас она пишет Дэвиду?

Дорогой Дэвид, я сожалею, но то, что мы планировали не произойдет. Я не могу сделать

это. Я знаю, что ты подумаешь, что я веду себя как глупый подросток, но это моя жизнь, и

если я собираюсь пробыть здесь годы, я сделаю это п- своему. Так что завтра на

Церемонии выбора, мы с Эндрю собираемся выбрать Отречение. Я надеюсь, что ты не

злишься. И даже если злишься, я, наверно, не узнаю об этом.

-Натали.

Я прочитываю запись снова и снова, погружаясь в слова. Мы с Эндрю собираемся

выбрать Отречение.

Я улыбаюсь себе в руки, наклоняю голову к окну и позволяю слезам пролиться в тишине.

Мои родители любили друг друга. Достаточно, чтобы отказаться от планов и фракций.

Достаточно, чтобы бросить вызов девизу "Фракция важнее крови». Кровь важнее

фракции, нет, любовь важнее фракции, всегда.

Я выключаю экран. Я не хочу читать ничего, что испортит это чувство: как будто я плыву

по течению спокойной воды.

Странно, что сейчас, несмотря на то, что я должна была бы скорбеть, я чувствую, что на

самом деле я вернула назад части ее, слово за словом, строка за строкой.

Глава 22.ТРИС (часть 1)


В файле еще дюжина записей и они не раскрывают мне все, что я хочу знать, хотя, у меня

возникает все больше вопросов. Вместо того, чтобы содержать ее мысли и впечатления, они написаны для кого-то.

Дорогой Дэвид,

Я думала, что ты больше друг мне, чем наставник, но, наверно, я ошибалась. Что ты думал

произойдет, когда я прибыла сюда? Думал что я буду одиночкой и буду одна всегда? Что

я не привяжусь ни к кому? Что я не буду принимать свои собственные решения?Я

оставила позади все, чтобы прибыть сюда, когда никто больше не захотел сделать это. Ты

должен благодарить меня, вместо того, чтобы обвинять меня в том, что я упускаю свою

миссию из вида. Давай прямо: я не собираюсь забывать зачем я здесь только потому, что

выбираю Отречение и собираюсь выйти замуж. Я заслужила свою собственную жизнь. То

что я выбираю, это не то что ты и Управление выбрало для меня. Ты должен знать все об

этом, ты должен понимать почему эта жизнь будет привлекательна для меня, после всего, 73


что я видела и через что прошла. Честно, я не думаю, что тебе есть дело до того, что я не

выбрала Эрудитов, как предполагалось. Звучит, как будто ты просто ревнуешь. И если ты

хочешь, чтобы я продолжала писать тебе, ты извинишься за то, что сомневался во мне. Но

если ты не захочешь, то я не буду больше писать тебе и, конечно, не буду покидать город

для визитов больше. Все зависит от тебя.

- Натали.

Мне интересно, была ли она права на счет Дэвида. Действительно ли он ревновал к моему

отцу? Исчезла ли его ревность со временем? Я могу видеть их отношения только ее

глазами и я не уверена, что она самый достоверный источник информации об этом.Я могу

сказать, что она взрослеет от записи к записи, ее язык совершенствуется по мере того, как

время отделяет ее от места, которое она однажды покинула, Она реагирует более

сдержанно. Она растет.

Я проверила дату последней записи. Несколько месяцев спустя. Но оно не адресовано

Дэвиду, не так как были адресованы другие письма. Изменился тот - не такой близкий, более простой.

Я щелкнула экран, присвистывая записи. В 10 кликов я нашла запись, которая адресована

Дэвиду снова. Дата записи предполагает, что прошло уже 2 года.

Дорогой Дэвид,

Я получила твое письмо, я понимаю, почему ты больше не можешь принимать письма от

меня, я уважаю твое решение. Но я буду скучать по тебе.

Желаю тебе всяческого счастья.

- Натали.

Я стараюсь провернуть дальше, но журнал записей закончен. Последний документ в

файле - это свидетельство о смерти. Причиной смерти указаны множественные

огнестрельные ранения в тело.

Я слегка раскачиваюсь взад и вперед, чтобы выкинуть мысль о ее падении на улице из

моей головы. Я не хочу думать о ее смерти. Я хочу знать больше про нее и моего отца, и

про нее и Дэвида. Что-нибудь, чтобы отвлечь меня от того, как ее жизнь закончилась.

Признаком моего отчаянного желания получить информацию и сделать хоть что-то

является то, что я иду в диспетчерскую с Зои тем утром. Она разговаривает с

руководителем диспетчерской о встрече с Дэвидом, в то время как я решительно смотрю

на свои ноги, не желая видеть, что происходит на экране. Я чувствую, что если я позволю

себе смотреть на них, даже на мгновение, я стану зависимой от них, потерянной в старом

мире, потому что я не знаю, как вести себя в новом.

Но когда Зои заканчивает беседу, я больше не могу держать мое любопытство в узде. Я

смотрю на большой экране над столом. Эвелин сидит на кровати и трогает что-то на ее

тумбочке. Я подхожу ближе, чтобы посмотреть, что это такое, и женщина за столом

передо мной говорит:

- Это видеокамера в комнате Эвелин. Мы отслеживаем ее 24 часа в сутки 7 дней в неделю.


- Вы можете слышать ее?

- Только если включить звук, отвечает женщина. - Он в основном выключен. Трудно

слушать всю эту болтовню целый день.

Я киваю.

- Что она трогает? Какая-то статуэтка, я не знаю. Женщина пожимает плечами.

- Однако, она очень часто на нее смотрит.

Я узнаю ее, откуда-то - из комнаты Тобиаса, где я спала после того, как меня чуть не

казнили в штабе Эрудитов. Она сделана из синего стекла и имеет абстрактную форму, которая выглядит как падающая вода, застывшая во времени.

Я касаюсь кончиками пальцев подбородка и пытаюсь вспомнить что-либо. Он сказал мне, что Эвелин дала статуэтку ему, когда он был ребенком, и поручила ему скрыть это от

74


своего отца, который бы не одобрил бесполезную, но красивую вещь, ведь он был

Отреченным. Я не очень-то и думала об этом прежде, но статуэтка должна что-то значить

для нее, если она проделала с ней весь этот путь из Отречения до Эрудиции, чтобы

хранить на тумбочке. Может быть, это был ее личный способ восстания против системы

фракций.

На экране, Эвелин подпирает подбородок рукой и кидает взгляд на скульптуру. Потом она

встает, встряхивает руки и выходит из комнаты.

Нет, я все же не думаю, что скульптура является для нее символом восстания. Мне

кажется, это просто напоминание о Тобиасе. Так или иначе я никогда не понимала, что

когда Тобиас сбежал из города вместе со мной, он был не просто бунтарь, который

бросает вызов своему лидеру, он также был сыном, который отказывается от своей

матери. И она тоскует по нему. А он? Их отношения были сопряжены с трудностями, но

связь между ними никогда не порвется. Просто не может порваться.

Зои дотронулась до моего плеча. - Ты хотела у меня что-то спросить?

Я киваю и отворачиваюсь от экранов. Зои была еще очень молода на фотографии, где она

стоит рядом с моей мамой, но она все же была там, и как я полагаю, она должна что-то

знать. Я бы спросила Дэвида, но он глава Бюро и его трудно найти.

- Я хотела узнать о моих родителях, говорю я. - Я читаю ее дневник, и я догадываюсь, что

мне будет крайне нелегко сообразить, как они встретились, или почему они вместе

присоединились к Отречению.

Зои медленно кивает. - Я расскажу тебе то, что знаю. Не возражаешь пройтись со мной до

лабораторий? Мне надо передать сообщение Мэттьюсу.

Она держит руки за спиной, таким образом давая им отдохнуть. Я по-прежнему держу

планшет, который дал мне Дэвид. Он весь покрыт моими отпечатками пальцев и теплый

из-за постоянного прикосновения. Я понимаю, почему Эвелин продолжает трогать

статуэтку - это последний кусочек ее сына, который у нее есть, прямо как планшет -

последний кусочек мамы, который есть у меня. Я чувствую себя ближе к ней, когда он со

мной.

Я думаю, что как раз поэтому я не могу дать его Калебу, хотя у него есть право

посмотреть. Я не уверенна, что могу расстаться с планшетом. Пока не могу.

- Они встретились в классе, говорит Зои. - У твоего отца, хоть он и был очень умным

человеком, всегда были проблемы с психологией, и учитель - Эрудит, что неудивительно -

был суров с ним. Так что твоя мать предложила ему помощь после школы, и он сказал

родителям, что он делает нечто вроде школьного проекта. Они делали это несколько

недель, а потом начали тайно встречаться - я думаю, одно из их любимых мест был

фонтан южнее Миллениум Парка. Букингемский Фонтан? Справа от болота?

Я представляю маму и папу, сидящих у фонтана, струю воды, их ноги, едва касающиеся

бетонного низа. Я знаю, что фонтан, о котором говорит Зои, не работал долгое время, так

что там никогда не было струящейся воды, но так картинка приятней.

- Церемония Выбора приближалась, и твой отец безумно хотел покинуть Эрудицию, потому что увидел кое-что ужасное...

- Что? Что он увидел?

- Ну, твой отец был хорошим другом Джанин Мэтьюз, отвечает Зои. - Он видел ее

эксперимент над афракционером за еду, или за одежду, или еще за что-нибудь. Так или

иначе, она испытывала сыворотку, вызывающую страх, которую потом стали

использовать на инициации Бесстрашных – раньше моделирование не сформировывали

индивидульные страхи человека, понимаешь, только общие страхи, вроде высоты, или

пауков, или еще чего-то - и Нортон, представитель Эрудиции, был там, и он дал пейзажу

страха продолжаться гораздо дольше, чем следовало бы. Афракционер так никогда и не

оправился полностью. Это было последней каплей для твоего отца.

Она останавливается перед дверью в лабораторию, чтобы открыть ее с помощью

75


удостоверения личности. Мы идем в темный кабинет, где Дэвид дал мне дневник моей

матери. Нос Мэттьюса находится в трех дюймах от монитора, глаза сощурены. Он едва ли

замечает наше присутствие, когда мы входим внутрь.

Мне хочется улыбаться и плакать одновременно. Я сажусь в кресло рядом с пустым

столом, и складываю руки между коленями. Мой отец был трудным человеком. Но и

хорошим.

- Твой отец хотел покинуть Эрудицию, а твоя мать не хотела к ним присоединиться, не

смотря на ее миссию, она хотела быть рядом с Эндрю, поэтому они выбрали Отречение

вместе. Она делает паузу. - Это внесло разлад в отношения между твоей матерью и

Дэвидом,как ты уже видела. В конце концов он извинился, но сказал, что он больше не

мог получать от нее сообщения - я не знаю, почему, он бы не сказал - и после этого ее

доклады были очень короткие, очень официальные. Именно поэтому они не в этом

дневнике.

- Но даже в Отречении она по-прежнему могла выполнять свою миссию.

- Да. И она была гораздо счастливее там, я думаю, чем если бы она была Эрудитом, говорит Зои. - Конечно, Отречение в некотором смысле было не намного лучше. Кажется, что нет никакой возможности избежать генетического повреждения. Даже среди лидеров

Отречения.

Я хмурюсь. - Ты говоришь о Маркусе? Потому что он - Дивергент. Генетические

повреждения не имеют с ним ничего общего.

- Жизнь рядом с генетически поврежденными людьми не может не повлиять на поведение

человека, говорит Зои. - Мэттьюс, Дэвид хочет назначить встречу с твоим руководителем, чтобы обсудить кое-что по разработке сыворотки. Последний раз Алан совсем забыл об

этом, поэтому я хотела поинтересоваться, можешь ли ты пойти с ним.

- Конечно, говорит Мэттьюс, не отрываясь от своего компьютера. - Я попрошу его

сообщить мне время.

Глава 22.ТРИС (часть 2)


- Прекрасно. Ну, я должна идти, надеюсь, что ответила на твой вопрос, Трис. Она

улыбается мне и выскальзывает за дверь.

Я сижу сгорбившись, поставив локти на колени. Маркус был Дивергентом - генетически

чистым, как и я. Но я не считаю, что он был плохим человеком, потому что он был

окружен генетически поврежденными. Я тоже жила рядом с ними. И Юрая. И моя мать.

Но никто из нас не набрасывался на наших близких.

- В ее аргументе есть несколько спорных моментов, не так ли, говорит Мэтью. Он смотрит

на меня из-за стола, постукивая пальцами по ручке кресла.

- Да, соглашаюсь я.

- Некоторые люди хотят обвинить генетические повреждения во всем, говорит он. - Это

для них легче, чем принять истину, которая в том, что они не могут знать о людях все и

почему они действуют так, а не иначе.

- Каждый человек обвиняет кого-то за то, как устроен мир, говорю я. - Для моего отца это

были Эрудиты.

- Тогда мне, наверно, не следует тебе говорить, что Эрудиты всегда были моей любимой

фракцией, говорит Мэттьюс, слегка улыбаясь.

- Правда? выпрямляюсь я. - Почему?

- Я не знаю, мне кажется, что я с ними согласен. Если бы все продолжали изучать мир

вокруг них, было бы гораздо меньше проблем.

- Я всегда была с ними настороже, говорю я, положив подбородок на руку. - Мой отец

ненавидел Эрудицию, так что я тоже начала ненавидеть эту фракцию и все, что они

делали со временем. Но сейчас я думаю, что он был неправ. Или просто... необъективен.

- Ты сейчас говоришь об Эрудитах или об изучении нового?

76


Я пожимаю плечами. - И о том, и об этом. Так много Эрудитов помогли мне, когда я даже

и не просила о помощи. Уилл, Фернандо, Кара - все из Эрудиции, и они - одни из самых

лучших людей, которых я когда-либо знала. Они были настолько сосредоточены на том, чтобы сделать мир лучше. Я качаю головой. - То, что сделала Джанин, никак не связанно с

жаждой познания, которая ведет к жажде силы, как мой отец говорил мне, а связанно с ее

бессилием по сравнению с огромным миром. Может быть, в этом смысле Бесстрашные

были правы.

- Есть одна старая поговорка, говорит Мэттьюс. - Знание - сила. Сила значит что-то

плохое, как у Джанин... Или сила значит что-то хорошее, как у нас. Сама по себе сила не

есть зло. Так что знание само по себе - тоже не зло.

- Кажется, там, где я выросла, относились с подозрением к обеим вещам. И к знанию, и к

силе, говорю я. - Отреченные считали, что сила должна быть только у тех, кто ее не хочет.

- Что-то в этом есть, отвечает Мэттьюс. - Но может быть, сейчас самое время от этого

подозрения отказаться. Он достает книгу из-под стола. Она толстая, с изношенной

обложкой и обтрепанными краями. На ней написано БИОЛОГИЯ ЧЕЛОВЕКА.

- Тут все на довольно элементарном уровне, но эта книга помогла мне понять, что значит

быть человеком, говорит он. - Чтобы быть такой сложной, загадочной частью

биологического механизма, и что еще более удивительно, иметь потенциал для анализа

этого механизма! Это особый, беспрецедентный случай во всей эволюции. Наша

способность знать о себе и о мире - как раз то, что делает человека человеком.

Он протягивает мне книгу и возвращается к компьютеру. Я смотрю на изношенную

обложку и провожу пальцем по краю страниц. Он говорит о приобретении знаний как о

чем-то таинственном, красивом и древнем. Я чувствую, что если бы я прочитала эту

книгу, я смогла бы дойти через все поколения человечества до самого первого, и что я

могу участвовать в чем-то гораздо больше и старше, чем я.

- Спасибо, отвечаю я, и это не за книгу. Это за возврат мне того, что я потеряла еще до

момента, когда я бы смогла хранить это у себя с умом.

Лобби пахнет лимонными цукатами и отбеливателем, едкой комбинацией, которая

прожигает мои ноздри, когда я вдыхаю. Я прохожу мимо растения в горшке - яркого

цветка на ветке, в сторону общежития, который стал здесь нашим временным домом.

Когда я иду, я протираю планшет моей рубашкой, пытаясь избавиться от отпечатков

пальцев.

Калеб в общежитии один, волосы у него растрепаны, а глаза красные из-за сна. Он

подмигивает мне, когда я вхожу и бросаю книгу по биологии на кровать. Я чувствую

тошноту, боль в животе и прижимаю планшет с заметками нашей матери ближе к себе. Он

ее сын. Он имеет право читать ее журнал, как и я.

- Если тебе есть что сказать, говорит он. - Просто скажи.

- Мама жила здесь. Я выпаливаю это, как давнюю тайну, слишком громко и слишком

быстро. - Она пришла с окраины, и они привели ее сюда, и она жила здесь в течение

нескольких лет, а затем отправилась в город, чтобы остановить убийства Дивергентов

Эрудитами.

Калеб растерянно моргает. Прежде чем я потеряю мое самообладание, я протягиваю ему

планшет. - Ее записи находятся здесь. Дневник не очень длинный, но тебе следует это

прочитать.

Он встает и дотрагивается до стекла. Он намного выше, чем он раньше был, и гораздо

выше, чем я. В течение нескольких лет, когда мы были детьми, я была выше, хотя я и

почти на год младше. Это было самое лучшее наше время, тогда, когда я не чувствовала, что он был больше, или лучше, или умнее, или самоотверженней, чем я.

- Как давно ты об этом знаешь?, спрашивает он, прищурившись.

- Это не важно. Я делаю шаг назад. - Я рассказываю тебе сейчас. Ты можете оставить его

себе, кстати. Я с ним закончила.

77


Он протирает экран рукавом и ловким движением руки переходит к первой заметке

дневника нашей матери. Я ожидала, что он сядет и начнет читать, тем самым, закончив

разговор, но вместо этого он вздыхает.

- У меня тоже есть кое-что тебе показать, говорит он. - Об Эдит Приор. Пойдем.

Это именно ее имя, а не моя привязанность к нему, зовет меня идти за ним, когда он

начинает двигаться по направлению к выходу.

Он ведет меня из общежития по коридору, в комнату, сильно отличающуюся от тех, что я

уже видела в Бюро. Она длинная и узкая, стены заставлены книжными полками с

одинаковыми серо-голубыми книгами, толстыми и тяжелыми, как словари. Между

первыми двумя рядами стоит длинный деревянный стол и стулья. Калеб нажимает на

кнопку, и бледный свет наполняет комнату, напоминая мне о штабе Эрудитов.

- Я проводил здесь много времени, говорит он. - Тут хранятся различные данные. В том

числе, некоторая информация об эксперименте в Чикаго.

Он рассматривает полки на правой стороне комнаты, перебирая пальцами корешки книг.

Он достает один из томов и кладет его на стол в открытым; на страницах много текста и

картинок.

- Почему бы не хранить все это в электронном виде?

- Я предполагаю, что они хранили эти записи еще до того, как разработали сложную

систему безопасности их сети, говорит он, не поднимая глаз. - Данные на компьютере

никогда полностью не исчезают, а бумага может быть уничтожена навсегда, так что ты

можешь избавиться от нее, если не хочешь, чтобы информация попала в руки не тем

людям. Иногда безопаснее, когда все распечатано.

Его зеленые глаза перебегают со строчки на строчку, он ищет нужное место; его

проворные пальцы просто созданы для листания страниц. Я думаю о том, как он

маскировался, скрывал эту черту характера, прятал книги между спинкой кровати и

стеной в нашем доме в Отречении, пока его кровь не смешалась с водой Эрудиции на

Церемонии Выбора. Я должна была догадаться, что он обманщик и доверяет только себе.

Я опять чувствую тошноту. Я с трудом могу терпеть его присутствие, дверь, еще больше

сблизившую нас, и то, что между нами только стол.

- А, вот. Он показывает пальцем нужное место, а затем поворачивает книгу в мою

сторону.

Похоже на копию контракта, но написано чернилами:

Я, Аманда Мари Риттер, Пеория, штат Иллинойс, даю свое согласие на следующие

процедуры:

• процедуру "генетического исцеления", по описанию Бюро Генетического

Благосостояния: "генетическая процедура, призванная исправить гены, указанные как

"поврежденные" на третьей странице этого бланка."

• процедуру "очищения", по описанию Бюро Генетического Благосостояния: "процедура

стирания памяти, разработанная, чтобы сделать участника более подходящим для

эксперимента."

Я заявляю, что была тщательно проинструктирована на предмет рисков и преимуществ

этих процедур членом Бюро Генетического Благосостояния. Я понимаю, что это означает

- Бюро даст мне мою новую биографию, новое имя и поместит в Чикаго, штат Иллинойс, где я буду жить остаток своих дней, участвуя в эксперименте.

Я согласна родить, по меньшей мере, двух детей, чтобы дать моим исправленным генам

наилучшие шансы на выживание. Я понимаю, что мне будет предложено сделать это

после того, как я получу образование еще раз, уже после процедуры очищения.

Я также даю свое согласие на то, что мои дети, дети моих детей и т.д., будут продолжать

участие в этом эксперименте до тех пор, как Бюро Генетического Благосостояния не

сочтет его завершенным. Им будет рассказана придуманная история, которую расскажут и

мне после процедуры очищения.

78


Подпись:

Аманда Мари Риттер.

Аманда Мари Риттер. Она снялась в том видео, она - Эдит Приор, мой предок. Я смотрю

на Калеба, чьи глаза светятся от знания, как будто внутри него есть настоящие провода.

Она наш предок.

Я отодвигаю один из стульев и сажусь. - Она была предком отца?

Он кивает и садится напротив меня. - Да, семь поколений назад. Тетя. Ее брат - тот, кто

носил фамилию Приор.

- И это...

- Это форма согласия, говорит он. - Ее форма согласия для участия в эксперименте.

Сноски гласят, что это был всего лишь первый проект, она была одним из первых

разработчиков эксперимента. Член Бюро. Были только несколько членов Бюро в

оригинальном эксперименте, большинство людей в эксперименте не работает на

правительство.

Глава 22.ТРИС (часть 3)


Я читаю контракт снова и снова, пытаясь понять его. Когда я увидела ее на видео, все

казалось очень логичным: она станет жителем нашего города, она будет вовлечена в

систему фракций, она начнет новую жизнь, оставив позади все, что было. Но тогда мне

казалось, что жизнь за городом ужасна, а она оказалось не такой, какой ее описывала

Эдит.

На том видео она умело манипулировала нами; цель его была заставить нас быть

переданными Бюро - "мир за пределами города разрушен, и Дивергенты должны что-то с

этим сделать". Это не совсем ложь, потому что люди в Бюро действительно верят, что

исцеленные гены исправят некоторые вещи, и что если мы вольемся в общество и

передадим их, то мир станет лучше. Но им не нужно много Дивергентов в качестве армии, чтобы побороть несправедливость и всех спасти - тут Эдит не права. Интересно, Эдит

Приор действительно верила в то, что сказала, или она просто сказала то, что должна

была. На следующей странице есть ее фото; ее рот сложен в тонкую линию, пряди

коричневых волос обрамляют ее лицо. Она явно пережила что-то ужасное - чтобы

добровольно стереть себе память и начать жизнь с чистого листа?..

- Ты знаешь, почему она присоединилась к эксперименту? - говорю я.

Калеб качает головой. - Записи показывают, хотя на эту тему они довольно туманны, что

люди присоединялись к эксперименту, потому что только так их семьи могли выйти из

крайней бедности - ведь их семьям предложили ежемесячные выплаты за участие в

эксперименте в течение десяти лет. Но очевидно, что это не было мотивацией для Эдит, так как она работала в Бюро. Я подозреваю, что с ней произошло что-то, что она

определенно хотела забыть.

Я нахмурилась, посмотрев ее фотографии. Я не могу себе представить, какая нищета

будет мотивировать человека, чтобы заставить забыть себя, и всех кого они любили, чтобы их семьи могли получать ежемесячную стипендию. Я жила на хлебе и овощах

Отречения большую часть своей жизни, без ничего лишнего, но я никогда не была

настолько отчаянной. Их положение, должно быть, было гораздо хуже, чем все, что я

видела в городе.

Я не могу себе представить, из-за чего Эдит была так отчаянна. Или, может быть, ей

просто не было ради кого беречь свою память...

- Меня интересовало, легально ли давать согласие от имени своих потомков, говорит

Калеб. - Я думаю, что это экстраполяция своего согласия, на согласие детей до

восемнадцати лет, но это кажется довольно странным.

- Я думаю, мы все решаем судьбу наших детей, когда принимаем решения за нас самих, говорю я неопределенно. - Выбрали бы мы те же фракции, если б мама и папа не выбрали

79


бы Отречение? Я пожимаю плечами. - Я не знаю. Может, мы бы не чувствовали себя

настолько зажатыми. Может, мы бы стали другими людьми.

Мысль прокрадывается в мою голову, как какое-то скользящее существо - может, мы бы

стали лучше. Мы бы стали людьми, которые не предают своих сестер.

Я смотрю на стол передо мной. Эти несколько минут мне было легко притворяться, что

Калеб и я - снова брат и сестра. Но человек может хранить реальность - и злость - глубоко

в душе только до того момента, как правда опять вернется. Когда я поднимаю мои глаза, я

могу смотреть на него только так, как я смотрела на него будучи заключенной в штабе

Эрудитов. Я просто слишком устала продолжать с ним войну или слушать его

оправдания; слишком устала волноваться о том, что мой брат от меня отказался.

Я спрашиваю коротко, - Эдит присоединилась к Эрудитам, не так ли? Хотя она взяла

Отречонное имя?

- Да! Кажется, он не заметил мой тон. - Вообще-то, почти все наши предки были

Эрудитами. Было несколько Отреченных и пара Искренних, но в этом смысле наша линия

родства практически не менялась.

Я похолодела изнутри и дрожу так, что, кажется, могу разбиться.

- То есть, в твоем искривленном мозгу это выглядит как оправдание всему, что ты сделал, говорю я прямо. - Оправдание - за то, что присоединился к Эрудиции, за то, что доверял

им. Я имею в виду, что если ты предполагал быть одним из них всю жизнь, то "фракция

превыше крови" - отличный девиз для тебя, ведь так?

- Трис... Произносит он, и его глаза умоляют меня понять, но я не понимаю. И не пойму.

Я встаю. - Так что теперь я знаю про Эдит и ты знаешь про нашу маму. Хорошо. Давай

тогда все так и оставим.

Иногда, когда я смотрю на него, я чувствую прилив симпатии к нему, а иногда мне

хочется схватить его за горло обеими руками. Но прямо сейчас я просто хочу уйти и

притвориться, что всего этого никогда не было. Я выхожу из комнаты данных, и мои

туфли скрипят, когда я бегу назад в жилой корпус. Я бегу и останавливаюсь только тогда, когда чувствую запах цитруса.

Тобиас стоит в холле снаружи общежития. Я запыхалась и чувствую мое сердцебиение

даже в кончиках пальцев; меня переполняют эмоции: и боль от потери, и любопытство, и

злость, и страстное желание.

- Трис, говорит Тобиас, поднимая бровь с недоумением и беспокойством. - Ты в порядке?

Я качаю головой, по-прежнему нуждаясь в свежем воздухе, и прижимаю его к стене, мои

губы находят его. На миг он пытается оттолкнуть меня, но потом понимает, что ему все

равно, в порядке ли я, все равно, в порядке ли он, все равно. Мы не были наедине дни.

Недели. Месяцы. Его пальцы гладят мои волосы, и я держу его за руку, чтобы устоять на

ногах, ведь мы прижались друг к другу как приклеенные. Он сильнее, чем все, кого я

знаю, и гораздо более отзывчивый, чем, кажется остальным; он - секрет, который я храню

и буду хранить всю оставшуюся жизнь.

Он наклоняется и целует меня в шею, и его руки обнимают меня за талию. Мои пальцы

цепляются за пряжку его ремня, мои глаза закрыты. В этот момент я точно знаю, чего я

хочу; я хочу, чтобы не было этой одежды между нами, я хочу содрать все, что разделяет

нас - и прошлое, и настоящее, и будущее.

Я слышу шаги и смех в конце коридора, и мы размыкаем объятия. Кто-то - возможно, Юрайа - что-то шепчет, но я практически ничего не слышу из-за звона в ушах.

Глаза Тобиаса встречают мои, и я вспоминаю, как в первый раз по-настоящему

посмотрела на него во время моей инициации, после моделирования; мы смотрим друг на

друга слишком долго, слишком сосредоточенно. - Заткнись, кричу я Юрайе, не отводя

взгляда.

Юрайа и Кристина входят в общежитие, и мы с Тобиасом следуем за ними, будто ничего и

не произошло.

80


Глава 23. ТОБИАС (часть 1)


Этой ночью, когда моя голова, отяжелевшая от мыслей, падает на подушку, я чувствую

что-то под моей щекой. Записка под наволочкой.

Т-

Встречаемся у входа в жилой корпус в одиннадцать. Мне нужно с тобой поговорить.

- Нита

Я смотрю на койку Трис. Она растянулась на спине, и прядь ее волос закрывает ей нос и

рот, который вздрагивает при каждом выдохе. Я не хочу ее будить, но чувствую себя

неловко, что пойду на встречу с девушкой посреди ночи и не скажу ей об этом. Особенно

сейчас, когда мы так стараемся быть честными друг с другом.

Я сверяюсь с моими часами. Десять минут одиннадцатого. Нита - просто друг. Ты

расскажешь Трис завтра. Это может быть срочно.

Отбросив одеяло, я обуваюсь - эти дни я спал в одежде. Прохожу мимо кровати Питера, а

затем и Юрайи. Верхняя часть бутылки выглядывает из-под подушки Юрайа. Я сжимаю

ее между пальцами и несу к двери, где кладу ее под подушку одной из пустых коек. Я не

присматривал за ним как обещал, что буду Зику.

Как только я оказываюсь в коридоре, я завязываю мои ботинки и приглаживаю мои

волосы. Я перестал обрезать их, как это делают Отреченные, когда я хотел чтобы

Бесстрашные видели во мне потенциального лидера, но я скучаю старой традиции, по

клацанью ножниц и осторожным движениям моих рук что знали больше на ощупь, чем на

вид.

Когда я был маленьким, мой отец обрезал мне их, в коридоре на верхнем этаже нашего

дома в Отречении. Он всегда был слишком небрежен с лезвием, и царапал заднюю часть

моей шеи или ухо. Но он никогда не жаловался на необходимость подстригать меня. Мне

так кажется.

Нита стучит ногой. На этот раз она одета в белую рубашку с коротким рукавом, ее волосы

зачѐсаны назад. Она улыбается, но есть что-то неспокойное в ее глазах.

- Ты выглядишь, взволновано, говорю я

- Это потому что я взволнованна, отвечает она. - Пошли, есть тут одно место, которое я

хочу тебе показать.

Она ведет меня тусклыми коридорами, пустыми за исключением случайных уборщиков.

Все они, кажется, знают Ниту - машут ей, или улыбаются. Она кладет руки в карманы, и

осторожно прячет свои глаза каждый раз, когда наши взгляды встречаются.

Мы проходим через дверь без датчика безопасности, при помощи которого она была бы

заперта. Комната за ней представляет собой широкий круг, где в центре висит люстра со

свисающими стекляшками. Пол из темного полированного дерева, и стены, покрытые

листами бронзы, блестят, там, где их касается свет. На бронзовых панелях высечены

имена, десятки имен.

Нита стоит под стеклянной люстрой и широко разводит свои руки, чтобы охватить

комнату этим действием.

- Это генеалогические деревья семей из Чикаго, говорит она. - Ваши генеалогические

деревья.

Я приблизился к одной из стен чтобы прочитать имена, питаясь найти что-то знакомое. В

конце концов, я обнаружил несколько: Юрайа Педрад и Зик Педрад. Рядом с каждым

именем небольшая пометка "DD", и есть точка рядом с именем Юрайа, и она выглядит

свежо вырезанной. Возможно, означает, что он Дивергент…

- Ты знаешь, где мое имя? - говорю я

Она пересекает комнату и касается одной из панелей. - Поколение матрилинейное. Вот

почему записи Джанин гласят, что Трис со второго поколения - потому что ее мать была

из-за пределов города. Я не уверен, как Джанин знала это, но я предполагаю, что мы

81


никогда не узнаем.

Я подхожу к панели, на которой мое имя с трепетом, хотя я не уверен, чего должен

бояться, видя мое имя и имена моих родителей, высеченные на бронзе. Я вижу

вертикальную линию, соединяющую Кристин Джонсон и Эвелин Джонсон и

горизонтальную, что соединяет Эвелин Джонсон и Маркус Итан. Ниже этих двух имен

только одно: Тобиас Итон. Строчными буквами рядом с моим именем начерчено "ОБ", и

там тоже есть точка, хотя я теперь точно знаю, что я на самом деле не Дивергент.

- Первая буква обозначает фракцию вашего происхождения , говорит она, а вторая-

фракцию что вы выбрали. Они думали, что отслеживание фракций поможет им

проследить путь ваших генов.

- ЭОА написано напротив имени матери. "А" обозначает "афракционер" предположил я

Напротив отца - ОО с точкой

Я прикасаюсь к линии, соединяющей меня с ними, к линии, соединяющей Эвелин с ее

родителями, и к той, что соединяет их с их родителей, все они идут через восемь

поколений, считая и моѐ. Это отображение того, что я всегда знал, что я связан с ними, связан навсегда, не смотря на то, как далеко я убегу.

- Что ж, я ценю, что ты мне это показала, говорю я, и чувствую грусть, и усталость, - Но я

не уверен, что это нужно было делать посреди ночи.

- Я думала, что ты должен это увидеть. И мне нужно с тобой поговорить кое о чем.

- Еще аргументы за то, что мои гены не определяют меня как личность?- Я качаю головой.

- Нет, спасибо, с меня уже достаточно.

- Нет, - она сказала. - Но я рада, что ты произнес это.

Она наклоняется к панели, закрывая имя Эвелин плечом. Я делаю шаг назад, потому что

не хочу стоять очень близко к ней, и теперь я могу видеть светло-коричневую радужку ее

глаз.

- Тот наш разговор прошлой ночью, про генетическое повреждение... Вообще-то это была

проверка. Я хотела увидеть, как ты среагируешь на все то, что я говорила о поврежденных

генах, так что я смогла бы понять, можно ли тебе доверять или нет, - говорит она. - Если

бы ты согласился с тем, что я говорила о недостатках твоего положения, то мой ответ был

бы "нет". Она подходит ближе, и теперь ее плечо также закрывает имя Маркуса. Как

видишь, меня не сильно волнует, что меня классифицировали как «поврежденную».

Я думаю о том, как она буквально выплюнула объяснение тату с разбитых стеклом, будто

это был яд.

Мое сердце застучало быстрее, и я могу чувствовать пульс в шее. Юмор в ее голосе

сменился горечью, и ее глаза потеряли теплоту. Я боюсь ее, боюсь того, что она скажет -

но в то же время испытываю трепет перед ее словами, ведь это значит, что мне

необязательно соглашаться с тем, что я хуже, чем когда-то считал.

- Я принимаю мысль, что тебя это тоже не волнует, - говорит она.

- Да.

- Тут много секретов, говорит она. - Один из них для них-что ГП становится все меньше.

А другой, что мы не собираемся просто сложить ручки и принять это.

- Что ты имеешь в виду под становится все меньше? - Спрашиваю я.

Они совершили серьезные преступления против таких людей, как мы, - говорит Нита.

- И скрыли это. Я могу предоставить тебе доказательство, но позже. Сейчас, я могу тебе

рассказать, что мы работаем против Бюро, по понятным причинам, и мы хотим, чтобы ты

присоединился.

Я прищуриваю глаза.

- Почему? Чего вы вообще от меня хотите?

- Прямо сейчас я хочу дать тебе такую возможность увидеть то, что из себя представляет

мир за пределами комплекса.

- А что ты получишь взамен ?

82


- Твою защиту, - говорит она.

- Я направляюсь в опасное место, и никому из Бюро не могу рассказать об этом. Ты

чужак, а значит, для меня безопаснее доверять тебе, и я знаю, что ты имеешь

представление о том, как защитить себя. И если ты пойдешь со мной, я покажу тебе, то

доказательство, которое ты желаешь увидеть.

Она слегка касается своего сердца как будто клянется им. Я настроен довольно

скептически, но любопытство берет свое. Мне не трудно поверить в то, что Бюро

причастно к плохим вещам, потому что каждое правительство которое я когда-либо знал, делало что-то плохое, даже олигархия Отречения, главой которой мой отец был. И даже

сверх этого обоснованного подозрения, внутри меня кипит отчаянная надежда, что я не

поврежден, что я стою больше, чем исправленные гены, которые я передам всем детям, которых я мог бы иметь.

Итак, я решил согласиться. Сейчас.

- Отлично,- говорю я.

- Для начала, говорит она, прежде чем я покажу тебе что либо, ты должен принять тот

факт, что об этом нельзя никому рассказывать - даже Трис - о том, что ты увидишь. Ты

согласен с этим?

- Ты знаешь, ей можно доверять. Я обещал Трис, что у меня не будет больше от нее

секретов. Мне не следует влезать в ситуацию, где я буду вынужден снова это делать.

Почему я не могу ей рассказать?

- Я не говорю, что она не надежна. Это просто о том, что она не обладает навыками, которые нам нужны, и мы не хотим кем-либо рисковать, когда это не так уж и

необходимо. Смотри, Бюро не хочет, чтобы мы были организованы. Если мы поверим, в

то, что мы не "поврежденные", тогда мы будем говорить, что все, что они делают -

эксперименты, генетические изменения, все это - пустая трата времени. А никто не хочет

слышать, что дело всей его жизни, это фикция.

Я знаю об этом достаточно - это тоже самое, что выяснить, что фракции это искусственная

система, сконструированная учеными, чтобы держать нас под контролем, так долго как

это возможно.

Она отходит от стены и говорит единственную вещь, которая может заставить меня

согласиться с ней:

- Если ты расскажешь ей, то лишишь ее выбора, который я даю тебе сейчас. Ты заставишь

ее стать соучастником. Скрыв это, ты защитишь ее.

Глава 23. ТОБИАС (часть 2)


Я проводу пальцами по выгравированной надписи "Тобиас Итон" на металлической

панели. Это мои гены, это мои проблемы. Я не хочу втягивать в это Трис.

- Хорошо, говорю я. - Покажи мне.

Я наблюдаю за тем как луч ее фонаря прыгает вверх и вниз когда она идет. Мы только что

забрали сумку из кладовки в холле - она уже была подготовлена. Она ведет меня вглубь

подземных коридоров комплекса, мимо того места, где собираются ГП, к коридору, где

нет электричества. В нужном месте она нагибается и ее рука скользит по земле до тех пор, пока ее пальцы не находят щеколду. Она протягивает мне фонарик и тянет щеколду, поднимая дверь из-за кафеля.

- Это тоннель для побега, - говорит она.

- Они выкопали его, когда впервые пришли сюда, так что здесь всегда будет путь к

бегству во время чрезвычайной ситуации.

Из своей сумки она вынимает черную трубку и открывает ее. Оттуда брызжут искры

света, озаряя красным цветом ее кожу. Она выливает содержимое над проемом, и оно

падает на несколько футов, отсвечивая мне в глаза. Она садится на край ямы, ее рюкзак в

безопасности, на спине, и она спускается.

83


Я знаю спуск довольно короткий но, он кажется гораздо длиннее из-за открытого

пространства внизу. Я сажусь, даже не вижу своих ботинок из-за темноты, и спускаюсь.

- Интересно, говорит Нита когда я приземляюсь. Я поднимаю фонарик, а она удерживала

огонь перед собой, когда мы шли по туннелю, достаточно широкому для нас обоих чтобы

идти рядом и достаточно высокий для меня чтобы идти прямо. Здесь довольно сильно

пахнет гнилью из-за затхлого и заплесневелого воздуха.

- Я забыла, что ты боишься высоты.

- Ну, я много чего не боюсь, говорю я.

- Не обязательно сразу оборонятся! - улыбается она. - Вообще-то, я всегда хотела спросить

тебя об этом.

Я перешагиваю через лужу, подошвы моих ботинок трутся о песчаную поверхность

туннеля.

- Твой третий страх, говорит она. - Выстрел в женщину. Кто она?

Становится все темнее и темнее, так что фонарик в моей руке - наш единственный

навигатор по туннелю. Я отхожу, чтобы между нами было больше пространства - не хочу

дотрагиваться до ее руки в темноте.

- Она не была кем-то конкретным, говорю я. - Страх как раз заключался в выстреле.

- Ты боялся стрелять в людей?

- Нет, говорю я. - Я боялся того факта, что у меня большая способность убивать.

Она молчит, как и я. Я впервые произнес эти слова вслух, и сейчас я слышу, как странно

они звучат. Как много молодых людей боятся того, что внутри них сидит монстр? Люди

должны бояться других, но не себя. Люди должны стремиться стать защитниками самим

себе, а не вздрагивать только от одной мысли.

- Меня всегда интересовало, что бы было в моем пейзаже страха. Она говорит тихо, словно молит об этом.

- Иногда я склоняюсь к тому, что существует много чего, что можно бояться, а иногда к

тому, что не осталось ничего, чего можно опасаться.

Я киваю, хотя она не может меня видеть, и мы продолжаем идти, луч фонарика

подпрыгивает, наши ботинки соприкасаются, откуда-то с другого конца до нас доносится

затхлый воздух.


После двадцати минут ходьбы, мы поворачиваем за угол и я вдыхаю свежий ветер, достаточно холодный, чтобы вызвать дрожь. Я выключаю фонарик, и лунный свет в конце

туннеля ведет нас к выходу. Туннель выводит нас куда-то в пустырь, через который мы

пришли к комплексу, среди разрушающихся зданий и заросших деревьями,

прорывающихся через тротуар. В нескольких метрах припаркован старый грузовик, задняя часть которого закрыта искромсанным и изношенным брезентом. Нита пинает

одну из шин, для проверки, затем забирается на водительское сиденье. Ключи уже

свисают из зажигания.

- Чей грузовик? - Спрашиваю я, когда сажусь на пассажирское сидение.

- Он принадлежит людям, которых мы собираемся встретить. Я попросила их

припарковаться здесь, отвечает она.

- А кто они?

- Мои друзья.

Я не знаю, как она видит куда ехать в этом лабиринте улиц перед нами, но у нее

получается, направляя грузовик, вокруг корней дерева и упавших уличных фонарей, мигая

фарами несущимся животным, которых я вижу краем глаза.

Длинноногое существо с худощавым коричневым телом, пробивает себе путь через

дорогу впереди нас, почти достающий в высоту до фары. Нита тормозит, чтобы не сбить

его. Его уши дергаются, и он смотрит на нас своими темными, круглыми глаза с

осторожным любопытством, как ребенок.

84


- Они красивые, не правда ли? - Говорит она. - Перед тем, как я попала сюда, я никогда не

видела оленей.

Я киваю. Он красивый, но неуверенный, спотыкающийся.

Нита нажимает пальцами на клаксон, и олень отходит в сторону. Мы вновь ускоряемся, добираясь до широкой, открытой дороги висящей поперек железнодорожных путей, по

которым однажды я спускался, чтобы добраться до корпуса. Я вижу его огни впереди, единственное светлое пятно в этой мрачной пустоши.

И мы едем на северо-восток, подальше отсюда.

Прошло довольно много времени, прежде чем я снова увидел электрическое освещение.

Оно тянется по узкой, неоднородной улице. Лампочки свисают со шнура натянутого

вдоль старых фонарей.

- Мы остановимся здесь. Нита дергает руль, втаскивая грузовик в переулок между двух

кирпичных зданий. Она вынимает ключи из зажигания и смотрит на меня.

- Проверь бардачок. Я попросила их дать нам оружие.

Я открываю отсек перед собой. На верху нескольких оберток лежат два ножа.

- Как ты относишься к ножу? – говорит она.

В Бесстрашии новичков учили, как бросать ножи, даже перед теми изменениями Макса в

инициации, сделанные до того когда я к ним присоединился. Мне это никогда не

нравилось, потому что, казалось способом стимуляции театральности Бесстрашных, нежели полезным навыком.

- Нормально, говорю я с ухмылкой.

- Я никогда не думал, что этот навык будет чего-то стоить, тем не менее.

- Полагаю, что Бесстрашные еще для чего то сгодятся после всего... Четыре, она говорит

немного улыбаясь. Она берет нож, что побольше, я беру тот, что поменьше.

Я напряжен, пальцами вращаю ручку, идя по аллее. Надо мной в окнах мерцает

различного рода свет - пламя от свечи и фонаря. На мгновение, когда я посмотрел вверх, я

увидел завесу волос и темные глазницы, смотрящие на меня.

-Здесь живут люди? - спрашиваю я.

- Это окраина периферии, говорит Нита.

- Где-то в двух часах езды от Милуоки, центральной области к северу отсюда. Да, люди

живут здесь. В настоящее время люди не уходят слишком далеко от города, даже если они

хотят жить за пределами влияния правительства, как люди здесь.

- Почему они хотят жить за пределами влияния правительства? Я знаю, что это такое

благодаря наблюдению за афракционерами. Они всегда голодные, они всегда замерзают

зимой, а летом изнывают от жары, всегда борющиеся за существование. Это не слишком

легкая жизнь, чтобы ее выбирать - тебе нужна убедительная причина для этого.

- Потому что они "генетически поврежденные", говорит Нита смотря на меня.

- Генетически поврежденные люди технически легальны, равны генетически чистым

людям, но только на бумаге, так сказать. В реальности беднее, чаще обвиняемые в

преступлениях, менее вероятно нанимаемые на хорошую работу...ты называл это, это

проблема, и она существует со времен Войны за Чистоту, около столетия.

- Людям живущим на периферии, это место кажется более привлекательным для того

чтобы отстраниться от общества полностью, а не пытаться исправить проблему изнутри, как это собираюсь сделать я.

Я думаю, о фрагменте стекла, вытатуированном у нее на коже. Интересно, когда она ее

сделала, и из-за чего у нее такой опасный взгляд, и почему ее речи полны драматизма, и

что заставляет ее становиться революционером.

- А как вы собираетесь осуществить этот план?

Она поджимает губы и говорит:

- Отберем у Бюро хотя бы часть их власти.

Аллея выходит на широкую улицу. Некоторые люди рыщут по краям, тогда как другие

85


идут прямо по середине, пошатываясь группами, руками покачивая бутылки. Все, кого я

вижу, молоды - взрослых не так много на периферии, я полагаю.

Я слышу крики впереди и вижу осколки стекла на тротуаре. Толпа окружила двух людей и

бьет их руками и ногами. Я начинаю идти по направлению к ним, но Нита хватает меня за

руку и тянет меня к одному из зданий.

- Сейчас не время быть героем, говорит она.

Мы подходим к двери здания на углу. Большой человек стоит рядом с ним, вращающий

нож в руке. Когда мы поднялись вверх по ступенькам, он остановил нож и перебросил его

в другую руку, заскорузлую со шрамами.

Его габариты, его ловкость с оружием, его пугающий и покрытый пылью внешний вид -

это все должно меня напугать. Но его глаза как у оленя, большие, настороженные и

любопытные.

- Мы здесь, чтобы увидеться с Рафи, - говорит она.

- Мы из Комплекса.

- Вы можете войти, но ваши ножи останутся здесь, - говорит мужчина. Его голос выше, мягче, чем я ожидал. Он мог бы быть добрым человеком, возможно, если бы это место

было другим. Но как я вижу, он не добрый, хотя даже не знаю, что это значит.

Глава 23. ТОБИАС (часть 3)


Хотя я сам отбросил любого рода мягкость, как что-то бесполезное, я ловлю себя на

мысли, что потерялось что-то важное, если этот человек был вынужден обманывать свою

собственную натуру.

- Даже не мечтай, говорит Нита.

- Нита, это ты?- доносится голос изнутри. Он выразительный, музыкальный. Человек, которому он принадлежит, невысок и с широкой улыбкой. Он подходит к дверному

проходу.

- Разве я тебе не говорил просто впустить их? Заходите, заходите.

- Привет Рафи, говорит она, очевидно расслабленно.

- Четыре, это Рафи. В периферии он важный человек.

- Приятно познакомиться, говорит Рафи и делает знак идти следом за ним.

Внутри большая открытая комната освещена рядами свечей и фонарей. Деревянная

мебель разбросана повсюду, все столы пусты кроме одного.

Женщина сидит в конце комнаты, и Рафи садится в кресло рядом с ней. Хотя они и не

похожи - у нее рыжие волосы и благородное телосложение; у него смуглые черты, и он

худой как проволока - но у них одинаковый взгляд, словно два камня высеченные одним и

тем же долотом.

- Оружие на стол, говорит Рафи.

На этот раз Нита повинуется и кладет ее нож на край стола прямо перед ней. Она садится.

Тоже самое делаю и я. Напротив нас, женщина сдает пистолет.

- Кто это? спрашивает женщина, подергивая головой в мою сторону.

- Он мой союзник, говорит Нита

- Четыре.

- Что это за имя такое - Четыре? Она спросила без усмешки, как обычно делают люди

задавая мне этот вопрос.

- Имя, которое дают внутри города-эксперимента, говорит Нита. За наличие только

четырех страхов.

Мне показалось, что она, возможно, представила меня этим именем просто, чтобы иметь

возможность рассказать, откуда я. Это, что дает ей какого-то рода силу?

Я, что должен иметь больше доверия к этим людям?

- Интересно. Женщина постукивает указательным пальцем по столу.

- Ну что ж, Четыре, меня зовут Мэри.

86


- Мэри и Рафи руководят филиалом повстанческой группы "ГП" Среднего Запада, говорит

Нита.

- Назвав его группой вы превращаете нас в престарелых леди играющих в карты,

спокойно говорит Рафи.

- Мы больше чем мятеж. Наш радиус действия простирается через всю страну - есть

группы для каждого существующего центрального района и региональные надсмотрщики

для Среднего Запада, Юга и Востока.

- Существует Запад? - спрашиваю я.

- Больше нет, тихо произносит Нита.

- Этой местностью было очень трудно управлять и города слишком далеко протянулись, и

было неразумным жить там после войны. Теперь это дикая страна.

- Значит, все, что говорят это правда? - спрашивает Мэри, ее взгляд ловит свет словно

осколки стекла, когда она смотрит на меня.

- Люди из городов-экспериментов действительно не знают, что снаружи.

- Конечно это, правда, почему они должны знать? - говорит Нита.

Мои веки тяжелеют, усталость подползает ко мне неожиданно. Я принимал участие в

слишком большом количестве восстаний за свою короткую жизнь. Афракционеры, и

теперь видимо эти ГП.

- Не то чтобы я хочу быть не любезной, говорит Мэри, - но нам не следует здесь

оставаться слишком долго. Мы не сможем удерживать людей достаточно долго, прежде

чем они начнут сновать вокруг.

- Правильно, говорит Нита. Она посмотрела на меня.

- Четыре, не мог бы ты убедиться, что снаружи ничего не происходит? Мне необходимо

поговорить с Мэри и Рафи недолго наедине.

Если бы мы были одни, я бы спросил, почему я не могу быть здесь, когда она

разговаривает с ними, или почему она удосужился пригласить меня внутрь, когда я мог бы

стоять на страже снаружи все это время. Полагая, что я вообще то еще не согласился

помогать ей, и она, должно быть, хотела познакомить меня с ними по какой то причине.

Так что я просто встал, забрал свой нож, и пошел к двери, где охранник Рафи, наблюдал за

улицей. Драка через улицу уже закончилась. Одинокая фигура лежала на тротуаре. На

мгновение я подумал, что он еще двигается, но потом понял что это из-за того, что кто-то

обыскивает его карманы. Это не фигура - это тело.

- Мертв? - говорю я, и это слово всего лишь выдох.

- Ага. Если ты не можешь себя защитить здесь, то не протянешь и ночи.

- Почему тогда люди приходят сюда? - хмурюсь я.

- Почему бы им просто не вернуться в города?

Он молчит так долго, что я уже начинаю думать, что он не слышал моего вопроса. Я вижу, как вор выворачивает карманы умершего наизнанку и бросает тело, проскальзывая в одно

из близлежащих зданий. Наконец, охранник Рафи, заговорил:

- Здесь, есть шанс, что если ты умрешь, кому то будет не все равно. Как Рафи, или одному

из других лидеров, - говорит охранник.

- В городах, если тебя убьют, определенно никому не будет все равно, только если ты не

являешься ГП. Худшее преступление, за которое я когда-либо видел это ГЧ убившего ГП

обвиняли, в ‗непредумышленном убийстве.‘ Чушь собачья.

- Непредумышленное убийство?

- Это значит, что убийство произошло по неосторожности, спокойный, мелодичный голос

Рафи говорит позади меня.

- Или, по крайней мере, не столь серьезное, как, скажем, убийство первой степени.

Официально, конечно, к нам ко всем, должны относиться одинаково, да? Но, это редко

воплощаются в жизнь.

Он становится рядом со мной, скрестив руки. Когда смотрю на него, то вижу царя, 87


осматривающего свое собственное царство, которое он считает красивым. Я смотрю на

улицу, на разбитую мостовую и обмякшее тело с его вывернутыми карманами и окна в

которых мелькает костер, и я знаю, что красоту, которую он видит - это просто свобода-

свобода рассматриваться как полноценный человек, а не поврежденный.

Я видел эту свободу, однажды, когда Эвелин делала знаки мне среди афракционеров, призывала выйти из моей фракции чтобы стать полноценной личностью. Но это было

ложью.

- Ты из Чикаго? - Рафи спрашивает меня.

Я киваю, все еще смотря на темную улицу.

- И теперь ты здесь, снаружи. И как тебе в этом мире? - спрашивает он.

- По большей части так же, отвечаю я.

- Люди просто разделены другими вещами, бьются на других полях сражений.

Половицы внутри скрипят когда Нита идет по ним и, когда я оборачиваюсь она стоит

прямо у меня за спиной, пряча руки в карманы.

- Спасибо, что организовал это, говорит Нита кивая Рафи.

- Нам пора.

Мы снова идем вниз по улице, и когда я оборачиваюсь чтобы взглянуть на Рафи, он

поднял руки и машет на прощание.

Когда мы возвращаемся к грузовику, я слышу крики, но на этот раз это крики ребенка. Я

иду мимо сопящих, хныкающих звуков и размышляю о том, когда я был младше,

сжавшийся в своей спальне, вытирая нос рукавом. Моя мать, оттирала манжеты губкой, прежде чем выбросить их в стирку. Она никогда ничего не говорила об этом.

Когда я забрался в грузовик, то уже чувствовал себя онемелым по отношению к этому

месту и его боли, и я вполне был готов вернуться в мечту комплекса, к теплу и свету и

чувству безопасности.

- У меня проблемы с пониманием того, почему это место предпочитают городской жизни, говорю я.

Глава 23. ТОБИАС (часть 4)


- Я только раз была в городе, где проводился эксперимент, говорит Нита. - Там было

электричество, но оно было по карточной системе, каждая семья могла пользоваться им

всего несколько часов в день. То же самое с водой. В городе была очень развита

преступность, которую объясняли генетическими повреждениями. А полиция не могла с

этим ничего поделать.

- Итак, комплекс Бюро, говорю я

- Проще говоря, лучшее место для жизни.

- С точки зрения ресурсов, да, говорит Нита. - Но та же социальная система, которая

существует в городах, существует и в Бюро, просто немного сложнее увидеть.

Я смотрю, как периферия исчезает в зеркало заднего вида, отличающаяся от заброшенных

зданий вокруг нее только тем рядом электрического освещения висящего на узкой улице.

Мы проезжаем мимо темных домов с заколоченными окнами, и я пытаюсь представить их

в чистоте и безупречности, так как они должны были выглядеть, когда-то. Дома с зеленой

штукатуркой и светящимся окнами по вечерам. Я полагаю, что жизнь здесь была тихой и

мирной.

- О чем конкретно ты хотела поговорить с ними, приехав сюда?- спросил я.

- Сюда, я пришла для того, чтобы окончательно обговорить наш план, говорит Нита. При

свете приборной доски я замечаю несколько порезов на ее нижней губе, словно она

слишком часто покусывала ее.

- И я хотела, чтобы они познакомились с тобой, лицом к лицу с людьми из экспериментов.

Мэри раньше подозревала таких людей как ты, в том, что на самом деле вы были в

сговоре с правительством, что, конечно, неправда. Рафи, хотя... он был первым человеком, 88


предоставившим мне доказательство того, что Бюро и правительство лгали нам о нашей

истории.

После того как она это сказала, она замолкает словно для того, чтобы помочь мне ощутить

всю тяжесть этого, но мне не нужно ни время, ни тишина, ни пространство чтобы

поверить ей. Правительство обманывало меня в течении всей моей жизни.

- Бюро говорит об этом золотом веке человечества до генетических манипуляций, где все

были генетически чисты и был мир, говорит Нита.

- Но Рафи, показал мне старые фотографии войны.

Немного выждав, спрашиваю:

- И?

- И? скептически спрашивает Нита.

- Если генетически чистые люди спровоцировали войну и полнейшее разорение в

прошлом в том же размере, что и генетически поврежденные предположительно творят

сейчас, то тогда с какой стати мы должны тратить так много ресурсов, и столько времени, стараясь исправить генетические повреждения? Какой толк от всех этих экспериментов, за

исключением того, что убедить нужных людей в том, что правительство, что-то делает

для улучшения наших жизней, хотя это совсем не так?

Истина меняет все, не потому ли Трис настолько отчаянно хотела показать, видео Эдит

Приор, что даже объединилась с моим отцом? Она знала, что правда, какой бы она ни

была, изменит нашу борьбу, приведет к смещению наших приоритетов навсегда. И вот

здесь, сейчас, ложь изменила борьбу, ложь сместила приоритеты навсегда. Вместо того, чтобы работать против бедности и преступности, свирепствующих в этой стране, эти

люди сделали выбор в пользу работы против генетических повреждений.

- Зачем? Зачем тратить столько времени и энергии, борясь с тем, что на самом деле не

является проблемой? - я спрашиваю, внезапно чувствуя разочарование.

- Ну, люди борются с этим сейчас, борются наверно потому, что их учили видеть в этом

проблему. Рафи показал мне кое-что еще - образцы пропаганды, выпущенные

правительством касательно генетических повреждений, говорит Нита.

- Но изначально? Я не знаю. Это, наверное, десяток вещей. Предубеждение против ГП?

- Контроль, возможно? Контроль генетически поврежденной популяции с помощью

приучения их к тому, что с ними что-то не так, и контроль генетически чистых людей

приучая их тому, что они здоровы и полноценны? Все это произошло не за одну ночь, и не

по одной причине.

Наклонив голову к холодному окну, я закрываю глаза. Слишком много информации

гудящей в моем мозгу чтобы сосредоточиться на чем-то одном, поэтому я перестаю

пытаться и засыпаю.

К тому времени когда мы вернулись через туннель и я добрался до кровати, солнце почти

взошло, рука Трис снова свисала через край ее кровати а пальцы слегка касались пола.

Я сел напротив нее, и какое-то время просто смотрел на нее спящую и размышлял на тем

о чем мы договорились той ночью в парке Миллениум: больше никакой лжи. Она

пообещала мне, а я ей. И если я ей не расскажу о том, что слышал и видел сегодня ночью

то нарушу обещание. И ради чего? Чтобы защитить ее? Из-за Ниты, девушки, которую я

едва знаю?

Глава 24.ТРИС


Питер находится на другой стороне комнаты, собирает стопку книг в кучу и заталкивая их

в сумку. Он покусывает красную ручку, и выносит сумку из комнаты, я слышу, как внутри

сумки книги ударяются о его ногу, когда он идет по коридору. Я жду до тех пор, пока уже

больше их не слышно, прежде чем повернутся к Кристине.

- Я старалась не спрашивать тебя об этом, но я сдаюсь, говорю я.

- Что происходит между тобой и Юрайем?

89


Кристина тянется через свою кровать при этом ее нога свисает с края и смотрит на меня.

- Что? Вы проводите очень много времени вместе, говорю я. Очень, очень много.

Сегодня солнечно и свет льется сквозь белые шторы. Я не знаю, как, но в спальне

ощущается атмосфера сна так же как и белья и обуви и ночного пота и утреннего кофе.

Несколько кроватей заправлены, на некоторых все еще скомканные простыни, сбившиеся

в кучу у основания кровати или на краю. Большинство из нас вышли из Бесстрашия, но

как бы то ни было я поражена тем, насколько мы отличаемся. Разные привычки, разные

темпераменты, разные способы видения мира.

- Ты можешь мне не верить, но это совсем не то. Кристина приподнимается на локтях. -

Он глубоко опечален. Нам обоим скучно. Ну, и это же Юрай.

- И?он симпатичный.

- Симпатичный, но с ним не возможно говорить серьезно в целях сохранения его жизни.

Кристина мотает головой. - Не пойми меня не правильно, я люблю смеяться, но ты

знаешь, мне тоже нужны отношения, которые бы что то значили.

Я киваю. Вообще то, я понимаю даже лучше чем большинство людей, возможно, потому, что на самом деле наш с Тобиасом тип отношений не шутливый.

- К тому же, говорит она, не все дружеские отношения переходят в романтические. Я не

предпринимала попыток поцеловать тебя еще.

Я смеюсь. - Верно.

- Где ты была в последнее время? - говорит Кристина. Она шевелит бровями.

- С Четыре? Занимаетесь немного... сложением? Умножением?

Я закрываю глаза руками.

- Это была худшая шутка, которую я когда-либо слышала.

- Не уклоняйся от вопроса.

- Ни какого "сложения" у нас не было, говорю я. Во всяком случае, пока. Он слишком

озабочен всей этой "генетической поврежденностью".

- Ах, этим. Она садится.

- Что ты об этом думаешь? - спрашиваю я.

- Я не знаю. Полагаю, меня это раздражает. Она хмурится. Кому понравиться, когда тебе

говорят, что с тобой, что-то не так, особенно что-то не так с генами, которые не возможно

изменить.

- Ты и в правду думаешь, что с тобой что-то не так?

- Полагаю, что да. Это похоже на болезнь, ведь так? Они могут увидеть ее в наших генах.

На самом деле здесь нечего обсуждать, не так ли?

- Я не говорю, что твои гены не отличается, - говорю я. Я просто говорю, что это не

значит, что вот эта последовательность повреждена, а вот эта нет. Гены, отвечающие за

голубые и карие глаза тоже разные, но голубые глаза разве "поврежденные"? Похоже, они

просто произвольно решили, что этот вид ДНК испорчен, а этот нет.

- Основанная на доказательствах худшего поведении ГП, отмечает Кристина.

- Причиной, которой может быть много вещей, возражаю я.

- Я не знаю, почему спорю с тобой, когда я так хочу чтобы ты была права, говорит

Кристина смеясь. - Но не кажется ли тебе, что куче умных людей, как эти ученые из Бюро

удалось выяснить причину плохого поведения?

- Конечно, - говорю я. - Но я думаю, что неважно, насколько они умны, люди, как

правило, видят то, что они ищут, вот и все.

- Возможно, ты не совсем объективна, - говорит она. - Потому что у тебя есть друзья и

парень, с этой генетической проблемой.

- Может быть.

Я знаю, что ищу объяснение, то в которое я на самом деле может, и не верю, но

произношу его в любом случае: - Полагаю, что у меня нет причин верить в генетическое

повреждение. Неужели из-за этого я буду относиться к людям по-другому? Нет.

90


Возможно, даже наоборот. И, кроме того, я вижу, что происходит с Тобиасом, как это

заставляет его сомневаться в себе, и я не понимаю, как в этом может быть, что-то

хорошее.

- Ты не потому веришь, вещам, что они хорошие, а потому что они истинны, отмечает она.

- Но - я говорю, медленно обдумывая - не смотреть на результат убеждений хороший

способ оценки, если это правда?

- Ты говоришь как Стифф. Она делает паузу.- Хотя, наверно, я продолжаю думать как

Искренняя. Боже, мы не можем избежать эту систему фракций, и не важно, где мы, ведь

так?

Я пожимаю плечами.

- Возможно, это не так важно убегать от них.

Тобиас заходит в спальню, выглядит бледным и измученным, как обычно все эти дни. Его

волосы сбились на одну сторону, ту на которой он лежал на подушке, и он все еще одет в

то, в чем был вчера. Он спит одетым с тех пор как мы пришли в Бюро.

Кристина встает.

- Хорошо, я собираюсь уйти. И оставляю для вас двоих.....все это пространство. Одних.

Она указала на все пустые кровати и затем подмигнула мне заговорщески когда выходила

из спальни.

Тобиас немного улыбается, но не достаточно, чтобы я думала, что он счастлив. И вместо

того чтобы сесть рядом со мной, он стоит у основания моей кровати, и теребит пальцами

край своей рубашки.

- Есть кое-что, о чем я хочу тебе рассказать, говорит он.

- Хорошо, я говорю, и ощущаю импульс страха в груди, подобный скачку на сердечном

мониторе.

Я хочу попросить тебя пообещать не сходить с ума, - говорит он,

- но...

- Ты же знаешь, что я не даю глупых обещаний, говорю я, у меня сжимается горло.

- Точно. Затем он сел на изгиб одеял оставленных не убранными на его кровати. Он

избегает смотреть мне в глаза.

- Нита оставила записку под мой подушкой, в которой говорилось о том, что она хочет

встретиться ночью. Я так и поступил.

Я выпрямляюсь, и чувствую, как ярость распространяется во мне, когда я представляю

красивое лицо Ниты, изящные ноги Ниты, направляющиеся к моему парню.

- Симпатичная девушка просит встретиться с ней поздно ночью и ты идешь? - задаю я

вопрос.

- И затем ты просишь меня не сходить с ума из-за этого?

- Речь не об этом, совсем не обо мне и Ните, - говорит он поспешно, наконец, взглянув на

меня.

- Она просто хотела мне что-то показать. Она не верит в генетическое повреждение, насколько она меня убедила. У нее есть план, как забрать часть власти Бюро, чтобы

создать более равное положение для ГП. Мы были на периферии.

Он рассказал мне о подземном туннеле, который ведет наружу, и о полуразвалившемся

городе на периферии, и о разговоре с Рафи и Мэри. Он объяснил, что правительство

умалчивает о войне, чтобы никто не узнал, что ―генетически чистые‖ люди способны на

невероятную жестокость, и о том, как живут ГП в мегаполисах, где правительство все еще

имеет реальную власть.

Пока он говорит, я чувствую что внутри меня нарастает подозрение насчет Ниты, но я не

знаю, откуда оно исходит, от внутренней интуиции которой я привыкла доверять, или от

моей ревности. Закончив, он смотрит на меня выжидающе, а я искривляю губы, пытаясь

принять решение.

- Откуда ты знаешь, что она сказала тебе правду? - говорю я.

91


- Я не знаю, отвечает он. - Она обещала продемонстрировать мне доказательство. Сегодня

ночью. Он берет меня за руку. - Я хотел бы, чтобы ты пошла со мной.

- А Ните это понравиться?

- Мне вообще то все равно. Его пальцы скользят между моих.

- Если ей действительно нужна моя помощь, то она найдет способ, чтобы это ей

понравилось.

Я смотрю на наши соединенные пальцы, на изношенные манжеты его серой рубашки и

потертые колена джинс. Я не хочу проводить время с Нитой и Тобиасом вместе, зная, что

ее предполагаемое ―генетическое повреждение‖ дает ей что-то общее с ним, чего у меня

никогда не будет. Но ему это важно, и я хочу знать, есть ли доказательство преступлений

Бюро, о котором он говорит.

- Хорошо, говорю я. - Я пойду. Но даже на секунду не задумывайся, что я вообще

поверила в то, что ты ей не более интересен, чем твой генетический код.

- Итак, говорит он. - Даже на секунду не задумывайся, что мне интересен кто-либо кроме

тебя.

Он кладет руку мне на шею и притягивает к себе.

И поцелуй и его слова успокаивают меня, но мое беспокойство исчезло не полностью.

Глава 25. ТОБИАС(Часть 1)


Мы с Трис встречаемся с Нитой после полуночи, в лобби жилого корпуса среди

комнатных растений с распустившимися цветками, прирученная пустыня. Когда Нита

видит Трис рядом со мной, ее лицо сморщивается, как будто она съела что-то горькое.

- Ты обещал, что ты не скажешь ей, говорит она, обращаясь ко мне. - А как же желание

защитить ее?

- Я передумал, отвечаю я.

Трис громко смеется. - Это то, что ты ему сказала - что так он меня защитит? Хм, умелая

манипуляция. Молодец.

Я смотрю на нее, подняв бровь. Я никогда не думал об этом как о манипуляции, и это

меня немного пугает. Я обычно распознаю скрытые мотивы других людей, но я уже

привык к моему желанию защитить Трис, особенно после того, как я чуть не потерял ее, и

поэтому я не подумал дважды. Или я уже привык лгать, вместо того, чтобы говорить

горькую правду, что сразу же ухватился за шанс обмануть ее.

- Это была не манипуляция, это правда. Нита больше не выглядела озлобленной, только

лишь уставшей, ее рука скользнула по лицу и она убрала волосы назад. Она не

оборонялась, что говорит о том, что она могла сказать правду.- Вы можете быть

арестованы только за то, что знали и не заявили об этом. Я думала, что лучше было бы

избежать этого.

- Что ж, слишком поздно, сказал я. - Трис с нами. Или это проблема?

- Я предпочла бы вас обоих, чем ни одного из вас, и я уверена, что здесь подразумевается

ультиматум, говорит Нита, закатывая глаза. - Идемте.

Трис, Нита, и я возвращаемся по тихому, спокойному комплексу к лабораториям, где

работает Нита. Мы все молчим, и я замечаю каждый скрип своей обуви, каждый голос на

расстоянии, каждый щелчок закрытой двери. Я чувствую, что мы совершаем что-то

запрещенное, хотя технически мы ничего такого не делаем. В всяком случае пока.

Нита останавливается у двери в лабораторию и сканирует свою карту. Мы следуем за ней

мимо комнаты генной терапии, где я увидел свою карту генетического кода, дальше в

глубь помещения, где я уже был. Здесь снова темно и мрачно, и скопления пыли кружатся

над полом, когда мы проходим мимо.

Нита толкает другую дверь, открывая ее плечом, и мы заходим в складское помещение.

Тусклые металлические ящики, заграждающие стены, помечены бумажными номерами, чернила которых стерлись со временем. В центре комнаты стоит лабораторный стол с

92


компьютером и микроскопом, и молодой человек с зачесанными назад светлыми

волосами.

- Тобиас, Трис, это мой друг Реджи, говорит Нита. - Он тоже ГП.

- Приятно познакомиться, говорит Реджи с улыбкой. Он пожимает руку Трис, затем мою, у него крепкая хватка.

- Давай сначала покажем им слайды, сказала Нита.

Реджи включает экран компьютера, и делает нам знак подойти ближе.

- Он не кусается.

Трис и я обменялись взглядом, затем встали за Реджи, который сидит за столом, чтобы

взглянуть на экран. Картинки в нем начинают мелькать, одна за другой. Изображения

полутоновые с зернистостью, а также деформированы, они должно быть очень старые.

Мне требуется всего лишь несколько секунд, чтобы понять, что они представляют собой -

фотографии : худые, измученные дети с огромными глазами, канавы полные тел,

огромные холмы горящей бумаги.

Фотографии двигаются так быстро, подобно страницам книги развевающимся на ветру, что я только ужасаюсь. Затем я отворачиваюсь в сторону, не в силах больше смотреть.

Внутри нарастает глубокая тишина. Сначала, когда я смотрю на Трис, ее лицо как водная

гладь, как будто то, что она увидела, ничуть не тронуло ее. Но потом ее губы задрожали, и

она сжала их, чтобы скрыть это.

- Посмотрите на это оружие, Реджи показывает фотографию мужчины в форме, который

держит пистолет и прицеливается.

- Этот вид пистолета невероятно старый. Во время Войны за Чистоту использовались

гораздо более продвинутые. Даже Бюро согласилось бы с этим. Должно быть, этот с очень

древней войны. Которая могла вестись генетически чистыми людьми, тогда, когда

генетические манипуляции еще не осуществлялись.


- Как вы скрыли войну? - спрашиваю я.

- Люди изолированы, голодают, тихо говорит Нита.

- Они знают только то, чему их научили, видят только то, что им позволили. А кто все это

контролирует? Правительство.

- Допустим. - Трис качает головой и говорит слишком быстро и взволновано. - Значит они

врут о вашей... нашей истории. Это ведь не значит, что они враги. Это лишь значит, что

они - группа неверно информированных людей, пытающихся... улучшить мир. Неверным

способом.

Нита и Реджи переглянулись.

- Есть проблема - сказала она.

- Они вредят людям.

Она положила руку на стойку, наклонилась над ней, ближе к нам и снова я увидел

нарастающее сражение внутри нее между молодой девушкой, ГП и работником

лаборатории.

- Когда Отречение хотело раскрыть главную истину их мира раньше, чем им следовало

бы, говорит она медленно, Джанин хотела помешать... и Бюро было весьма счастливо

предоставить ей невероятно улучшенную сыворотку моделирования - сыворотку

моделирования для нападения, поработившую умы Бесстрашных, что привело к

разрушению Отречения.

Мне понадобилось немного времени, чтобы все это осело.- Это не может быть правдой, говорю я. - Джанин говорила мне, что самый высокий процент Дивергентов - генетически

чистых- из всех фракций, в Отречении. Ты только что сказала, что Бюро ценит

генетически чистых достаточно, чтобы послать кого-то, чтобы спасти их, с чего вдруг им

помогать Джанин, убивать их?

- Джанин ошибалась, сдержанно говорит Трис. Так говорила и Эвелин. Самая высокая

93


доля Дивергентов была среди афракционеров, а не среди Отречения.

Я повернулся к Ните.

- Я все еще не понимаю, почему они опасаются большого количества Дивергентов, говорю я. - Мне нужны доказательства.

- Почему вы думаете, мы пришли сюда? - Нита включает другой фонарь, который

освещает ящики, и возвышение вдоль левой стены. Мне потребовалось много времени, чтобы получить разрешение войти сюда, говорит она. Даже больше, чем чтобы

приобрести знания, чтобы понять, что я увидела. Вообще то мне помогал один ГЧ.

Сочувствующий.

Ее рука нависает над одним из нижних ящиков. Из него она вынимает флакон с

оранжевой жидкостью.

- Выглядит знакомо? - спрашивает она меня.

Я пытаюсь припомнить что-нибудь об инъекции сделанной мне перед атакой

моделирования, прямо перед последним туром посвящения Трис. Ее сделал Макс,

вкалывая иглу мне в шею, сбоку, точно также как я делал себе уколы десятки раз. Правда, прямо перед инъекцией, на стеклянный флакон попал свет, и жидкость в нем была

оранжевого цвета, точно такого же, как и та, что держит Нита.

- Цвета совпадают, говорю я. И?

Нита несет флакон к микроскопу. Реджи заменяет слайд с лотка рядом с компьютером и с

помощью капельницы, ставит две капли оранжевой жидкости в ее центре, затем

уплотнения жидкости в место второго слайда. Когда он помещает его в микроскоп, его

пальцы были осторожны, но точны, они являются движениями человека, который

выполнял те же действия сотни раз.

Реджи меняет картинки на экране компьютера несколько раз, открывая программу под

названием "MicroScan".

- Эта информация является бесплатной и доступна любому, кто знает, как использовать

это оборудование и имеет систему паролей, которую ГЧ сочувствующий любезно дал мне, говорит Нита. - Итак, другими словами, это не все, трудно получить доступ, но никто не

думал бы, чтобы изучить это очень внимательно. И ГП не имеют системные пароли, так

что это не то, что мы знали об этом. Это складское помещение по устаревшим

экспериментам - неудачи, или устаревшие события или бесполезные вещи.

Она смотрит в микроскоп, используя регулятор сбоку, чтобы навести резкость объектива.

- Давай, говорит она.

Реджи нажимает кнопку на компьютере, и абзацы текста появляются под строкой

"MicroScan" в верхней части экрана. Он указывает на параграф в середине страницы, и я

читаю.

- Сыворотка Моделирования версия 4.2. Координирует большое количество целей.

Передает сигналы на большие расстояния. Галлюциноген, из оригинальной формулы, не

включен - моделируемая реальность предопределяется владельцем программы.

Вот и все.

Это сыворотки моделирования атак.

- Так почему же они здесь, в Бюро, если они не разрабатывали их? – говорит Нита. - Они

были теми, кто вводил сыворотки в эксперименты, но обычно они оставляют сыворотки в

исходном состоянии, позволяя жителям города самим их совершенствовать. Если Джанин

была той, кто разрабатывал ее, они бы не украли ее у нее. Если сыворотка здесь, то это

потому, что они сделали ее.

Я уставился на подсвеченный слайд в микроскопе, на плавающую оранжевую каплю в

окуляре и судорожно вздохнул.

Трис говорит, задыхаясь: - Почему?

- Отречение собиралось раскрыть правду всем в городе. И вы видели, что происходит

сейчас, что город знает правду: Эвелин практически диктатор, афракционеры давят

94


членов фракции, и я уверен, что фракции восстанут против них рано или поздно. Многие

люди умрут. Рассказанная правда поставила под удар безопасность эксперимента, без

сомнения, говорит Нита.

- Таким образом, несколько месяцев назад, когда Отречение было на грани того, чтобы

стать причиной уничтожения и нестабильности, показав видео Эдит Приор вашему

городу, Бюро, вероятно, подумало, о том, что лучше будет, если Отречение понесет

огромные потери, даже за счет нескольких Дивергентов, чем целый город. Лучше

покончить с Отречением, чем рисковать экспериментом. Поэтому они обратились к тому, кто бы с ними согласился. Джанин Мэтьюс.

Ее слова меня окружают и зарывают внутрь.

Глава 25. ТОБИАС(Часть 2)


Я положил свои руки на лабораторный стол, позволяя ему остудить мои ладони, и

посмотрел на свое искаженное отражение на столе из матового металла. Я, возможно, ненавидел своего отца на протяжении большей части моей жизни, но я никогда не

ненавидел его фракцию. Отреченные скромны, их община, режим, всегда казались мне

приятными. А сейчас большинство из тех добрых, дающих людей - мертвы. Убиты,

руками Бесстрашных, по приказу Джанин, с помощью власти Бюро, поддерживающим ее.

Отец и мать Трис были среди них.

Трис стоит так до сих пор, ее руки безвольно болтались, краснея с потоком ее крови.

- Это проблема с их слепой приверженностью к этим экспериментам, говорит Нита, рядом

с нами, а ее слова как будто скользят в пустом пространстве нашего разума. - Бюро ценит

эксперименты выше жизней ГП. Это очевидно. И сейчас, все может стать еще хуже.


- Хуже? - Говорю я. - Хуже, чем убить большинство Отреченных? Как?

- Правительство угрожало закрыть эксперименты уже почти год, говорит Нита. -

Эксперименты продолжают разваливаться, потому что вместе живущие люди не могут

жить в мире, и Дэвид, именно в то время продолжает поиск путей восстановления мира. И

если, что-то еще пойдет не так в Чикаго, он может сделать это снова. Он может

перезапустить все эксперименты в любое момент.

- Перезапустить их? - говорю я.

- С помощью сыворотки памяти Отречения, говорит Реджи. - Ну, на самом деле, это

сыворотка памяти Бюро, Каждый мужчина, женщина и ребенок будут вынуждены начать

все сначала, говорит кратко Нита, - Все их жизни сотрут, против их воли, ради решения

"проблемы" генетического повреждения, которой на самом деле не существует. У этих

людей есть власть сделать это. Ни у кого не должно быть такой власти.

Я вспомнила мысль, промелькнувшую у меня после того, как Джанин рассказала мне о

том, как Дружелюбные вводили сыворотку памяти патрульным Бесстрашных - мысль о

том, что когда они забирали у человека память, они могли изменить их.

Совершенно неожиданно мне нет никакого дела до плана Ниты, до тех пор пока этот план

подразумевает нанесение удара по Бюро настолько жестко, насколько это возможно.

После то, что я узнал за последние несколько дней, у меня такое ощущение, что здесь

ничего не стоит спасения.

- Какой план? - сказала Трис, ее голос был бесцветным, почти механическим.

- Я проведу своих друзей через подземный туннель, говорит Нита. - Тобиас, ты должен

выключить систему оповещения так же как это делаю я, и тогда нас не поймают - здесь та

же самая технология, с которой ты работал в диспетчерской в Бесстрашии, для тебя это

будет легко. Затем Рафи, Мэри и я проникнем в Оружейную Лабораторию и украдем

сыворотку памяти, так что Бюро не сможет ее использовать. Рэджи находится за кулисами

и поможет тем, что откроет туннель для нас в день нападения.

- Что ты будешь делать с кучей сыворотки памяти? - говорю я.

95


- Уничтожу ее, спокойно говорит Нита. Я чувствую себя, опустошенным, словно

сдавшийся шар. Я не знаю, о чем я думаю пока Нита рассказывает о своем плане, но это

совсем не то, он ощущается таким незначительным, пассивным как акт возмездия в

отношении лиц ответственных за атаку с помощью моделирования, в отношении людей

твердящих мне, что со мной что-то не так, в самой сокровенной моей части, в моем

генетическом коде.

- Это все, что вы собираетесь делать, Трис говорит, наконец, глядя в сторону от

микроскопа. Она сужает глаза на Ниту. - Вы знаете, что Бюро несет ответственность за

убийства сотен людей, и ваш план должен... отнять у них сыворотку памяти?

- Я не помню, чтобы приглашала тебя критиковать мой план.

- Я вовсе не критикую твой план, говорит Трис. Я говорю о том, что не доверяю тебе. Ты

ненавидишь этих людей. Я сужу по тому, как ты о них говоришь. Чтобы ты не

намеревалась делать, я думаю, это намного хуже, чем воровство некоторого количества

сыворотки. - Сыворотка памяти это то, что они используют, для сохранения

Загрузка...