Дневник, 2006 год

1 июля

1-го июля, суббота. Первый день второго месяца лета ознаменовался осенней погодой. Вчера было около тридцати, а утром сегодня чуть больше десяти градусов. К вечеру я задышал плохо.

Вечером был у Толи Богомолова и Наташи, здесь же в Обнинске. Не видел их много лет Анатолию уже 76,он только что из больницы. Наташа оправилась после депрессии. Диагноз необычный: депрессия, вызванная перестройкой. Рассказывала, что когда читала «Возрождение» Брежнева, то плакала, когда там рассказывалось о восстановлении металлургических заводов, она по профессии инженер-металлург и знает этому цену. Депрессию вызвала разруха, которая царила в стране. С Анатолием вспомнили многих деятелей последнего времени, Горбачева, Ельцина, Егора Яковлева, с которым Анатолий был дружен. «Вначале я понимал, куда идем, сейчас нет». Анатолий и сейчас работает, в Союзе журналистов. Этот союз, как и Союз писателей, никому не нужен. Путин, по мнению Богомолова сейчас занят только тем, чтобы сохранить, чтобы не разрушалось дальше…Ушел в двенадцать. У Богомолова из всех их прекрасных левреток осталась только одна, ей 13 лет. Я опять вспомнил Долли.

Часа два работал над романом, Саня уже обошел храм и театр и поразмышлял возле домом с почтой. Кажется, получилась и сцена с мусором. Посмотрим, как пойдет дальше.

2 июля, воскресенье. Проснулся около шести утра бодрый и готовый к работе, но, проведя несложный подсчет, понял, что надо закрыть глаза и сразу же провалился до девяти. Великое счастье хотя бы раз в неделю высыпаться. В девять позвонила В.С.; она уже дома. Лучше ли ей, никто не знает, все мы сейчас балансируем по кромке стекла. Или мы обрежемся, или треснет хрупкое стекло.

Ходил гулять по обычному маршруту, проявив определенное усилие воли. Мы все начинаем беречь здоровье, когда оно уже истончилось. По дороге у реки встретил молодого человека. Он шел со спиннингом в одной руке и с топором в другой. Но, главное, — одетый в зеленый генеральский плащ, с генеральскими же погонами. Я спросил у него: «Ваша фамилия, случайно, не Раскольников?» Оба посмеялись и разошлись.

3 июля, понедельник. Уже в двенадцать дня отвезли вместе с Г.С. Костровой уже вычитанную рукопись дневников в издательство. Я до сих пор не верю, что книга может выйти. И, конечно, если бы не Г.С. она бы никогда не вышла. Здесь нужна власть и воля женщины. Эти соображения, как ни странно посетили меня утром, когда к девяти я пошел к Элле Ивановне, зубному врачу. Больше часа она медленно, как ювелир, ковырялась над моим коренным зубом. Ни у одного мужчины на это никогда не хватило бы терпения. Этой мыслью я с нею поделился и что же услышал в ответе? Мужчина на кропотливую, медленную, не дающую быстрого результата работу, действительно подходит мало, в частности, у них в стоматологии уже давно подмечено, что удаления нервов в корнях зубов мужчина делать практически не может. Но дело все же в ином, в быстром и безаппеляционном решении, во внутренней воле, с которой женщина врач берется за дело. Вот так же Г.С. взялась и за мою книгу, там, где я рефлектировал и сомневался, как же, собственные прижизненные дневники, она после «Нашего современника» прочла, взялась и с настойчивостью пробила все до завершения.

Почувствовал временно некоторое облегчение, но сразу же возникли в памяти «долги», которые я сам на себя и понавесил. Ну зачем, собственно, нужно было брать на себя предисловие к рассказам Лены Георгиевской? Зачем в свое время вызвался сделать «Вестник РАО»? Зачем за три дня до защиты нужно было брать на оппонирование работу самоуверенной Рейдль? Вот теперь и хлебаю. Любое благодеяние не проходит безнаказанно. Помню, когда я написал небольшое предисловие к рассказикам Вани Аксенова, он тоже был недоволен и сказал, что многое я перепутал.

После издательства мы с Г.С. традиционно пообедали в «Граблях» и потом я заехал в институт, чтобы взять тексты Георгиевской. Тут мимоходом у меня состоялся нехороший разговор с Тарасовым. Он, как и обещал, прошел Рейдль, но в его оценках моей ошибки был все та же формальная линия, не писательская, а архивная линия, за которой чувствовалось глухое раздражение. Я про общую оценку, мне — про допущенную мною описку. Я о ней и сам знаю, и как она образовалась, тоже знаю. У БНТ цепкая память на детали. Отношение ко мне даже не связано с теми аплодисментами, которыми меня, так некстати, как бы в оппозицию, встретили ребята при вручении диплома, а в необходимости оглядываться на меня и мое мнение. Но я то твердо и самоуверенно знаю, что такое недоброжелательство по отношению ко мне заканчивается неприятностями.

Вечером внимательно прочел статью Ильи Кириллова в «Завтра литературы». Как он разбазаривает свои мысли. Во-первых, о вторых ролях, на которых оказалась русская литература в двадцатом веке. Хотим мы этого или не хотим, нам с этим придется согласиться. А мы-то все по привычке полагаем себя, чуть ли не ближайшими наследниками Толстого и Достоевского. Отчасти эти мысль прозвучала на презентации в «Библио-Глобусе». Здесь она уточнена. «… сразу же после Чехова (не считаем Толстого, он принадлежит, разумеется, веку девятнадцатому) мы впали в литературный и гуманитарный провинциализм, сомнений нет. Теперь при трезвой оценке Серебряного века, соцреализма, литературы постсоветского периода, отрицать совершившийся факт было бы непростительным самообманом…».

«Я не люблю Чехова с детства, с ранней юности, не умея объяснить себе причину этого». У меня с юности же возникло точно такое же ощущение. Далее Илья приводит цитату из Аннинского, доправляя ее интересным соображением, скорее точно найденным словом об оскудении русской жизни. Вот теперь Аннинский: «Любите ли вы Чехова?.. О, конечно, любите…Но что сказать о времени, которое готово называть Чехова чуть ли не великим? Я перечитал опять Чехова… И неужто же, точно, надо было вязнуть в болотах Достоевского и рубить с Толстым вековые деревья, чтобы стать обладательницей этого палисадника… Выморочная, бедная душа, общипанная маргаритка вместо души».

Опять у Кириллова нечто оглушительное, хотя, казалось бы, и давно знакомое по мысли. К мыслям надо уметь подбирать слова.

«Возражение Иннокентия Аннинского можно было бы признать безоговорочным в том случае, если общее оскудение жизни обернулось бы у Чехова художественным обольщением либо моральной неразборчивостью. (История русской литературы знает творческий пример этому. Гоголь)»

Весь смысл этого пассажа в имени в самом конце. Вот тебе и тихий римский страдалец.

Статью, конечно, надо читать, она вся в маленьких открытиях и формулировках. Особенно интересен Кирилловский анализ отношений Толстого и Чехова. Вот чеховская «Моя жизнь». «Толстой, тем не менее, отозвался о повести снисходительно, даже радушно. На первый взгляд такая оценка объясняется благородством Толстого, готовностью следовать собственной тории и простить довольно-таки язвительную полемику в свой адрес». Это в начале большой «раскатки» посвященной этому произведению. А вот заканчивается все по-другому. «Снисходительная оценка Толстого… могла быть вызвана удовлетворением проигранного Чеховым сражения на территории заведомо ему малознакомой». Дальше идет короткий, но безукоризненный анализ содержания «Мужиков» и «Новой дачи». И опять критик проявляет себя как безукоризненный психолог. «И, опять же, едва ли в силу того, что идея «опрощения» и сближения с народом изображена здесь несостоятельной. Скорее всего, Толстой был уязвлен в чеховских произведениях изображением народа, того «простого народа» …в Толстом заговорило оскорбленное чувство принадлежности к сословию, веками державшему этот народ в рабстве и после освобождения бросившему его на полпути без всякой ответственности». Дальше замечательные слова о «Воскресенье» во многом новые и значительные, но уже устал делать выписки.

4 июля, вторник. Спал очень плохо, в памяти пережевывая ту ловушку, в которую я попал с дипломной работой. Как легко, оказывается, меня выбить из седла. Проснулся уже в три часа и почти до пяти сначала смотрел «Лоуренса аравийского», а потом читал дневники Кузмина, в основном комментарии и словник. О таких комментариях можно только мечтать. Возникла тут же мысль, взять одного из безвестных персонажей из этих дневников и разогнать его до повести. Само по себе знаменательно, что совершенно не претендующий не только на бессмертие, но даже и на упоминание в истории человек, какой-нибудь мальчишка, гимназист или банщик вдруг становится персонажем литературы.

Утром до работы заезжал Максим, чтобы взять текст моей заметки для Литучебы о Лене Георгиевской.

В четыре часа поехал встречать Татьяну, которая приезжает на три или четыре дня. Кстати, ее полет типичный поступок западного человека. Я разве мало летаю? Но разве я когда-нибудь собирал бонусы за поездки? Каждый раз я забывал о том, где я был. А авиационный билет, не задумываясь о каком-то собирательстве, выбрасывал в мусорную корзину, а вот порядочные люди, оказывается, эти билетики собирают и, когда накапливается определенное количество поездок и полетов, авиакомпания представляет бесплатный билет. Вот именно таким образом Татьяна второй уже раз прилетает в Москву, поболтать и повидаться с подружками, сходить на кладбище к отцу.

В Шереметьево, как всегда, бардак, впрочем, как призналась Татьяна, и в Эйр Франс тоже, поэтому они прилетели на час позже. Я посмотрел на табло прилетов и поплелся в сторону выхода «В». А там с табличкой наперевес Нина Александровна встречает китайскую делегацию, из университета, в котором мы с Л.М. и С.П. были два года назад. Нина Александровна сказала, что завтра будет обед, чтобы я пришел. Но я сказал, что меня и не предупредили, и не позвали. Если не позвонят, то не пойду. Естественно, не позвонят, естественно завтра я никуда не пойду, кроме как на день рождения Наташи, жены моего племянника Валеры, который уже тоже не работает в охране института. Так, значит, я сказал, так, значит, я подумал, в этот момент Татьяна потянула меня за плечо: «Сереня, я уже прилетела». Мы потом специально пошли смотреть табло, а какое «крыло» должны были выходить французы. Я, оказалось, если судить по объявлению, ждал совершенно правильно. Но, как говорил в «Фанафан — Тюльпане» Герт, «наш противник нам изменил».

В машине Татьяна совершенно изумительно рассказывала про эмигрантов из России. Сразу же спросила, нет ли каких-либо погромов армян в Москве? Я естественно посмеялся, а она захлебываясь стала рассказывать, как сейчас во Франции, по крайней мере, у них на Севере, волна армян, дагестанцев и чеченцев, накат. И все рассказывают об ужасах своей жизни. Татьяна к этому, зная наши порядки, относится своеобразно, иронично отзывается о властях и своих соотечественниках с их любовью к фратерните, эгалите. Во время последних волнений относительно «первого контракта» двери колледжа, где она преподает, перекрыли самые бездарные двоечники. Ее реплика: «Вы не пропускаете меня в здание, вы нарушаете мои права, записанные в конституции, на работу». Другие эпизоды не привожу, потому что перевести их из устного изложения в письменный ряд займет, чтобы они не потеряли красочности, много времени.

Вечером ужинали, пожарив купаты и замостырив салат. Салат, кстати, я привез в воскресенье с дачи. Таня достала из сумки бутылку изумительного Токая.

5 июля, среда. Работаю сразу на несколько фронтов: заканчиваю учебный год, пытаюсь дописать новый роман, который, буквально, надо весь вынимать из головы, работаю с дневником, обдумываю научную плановую работу, за которую уже получаю деньги. Я плохо слежу за сегодняшней политической жизнью, почти не заношу в дневник свежих политических новостей, ничего не пишу о жизни сегодня в писательском сообществе. А Валентина Сергеевна тем не менее работает: смотрит телевизор, читает все газеты, слушает радио, общается со своими товарищами по гемодиализу и все это выкладывает мне. Попробую теперь как-то все это уложить, хотя и понимаю, смогу я это сделать только в хаотическом порядке. Самая большая и самая «личная» для меня новость: Москва, наконец-то, стала самым дорогим городом мира. А я-то все удивляюсь, куда так быстро расползаются довольно большие деньги, которые я получаю. Наверное, отсюда очень высоки уровень у нас коррупции среди чиновников: не хватает на жизнь, черную икру, на обучение своих детей в тех же учебных заведениях, где учатся сыновья шейхов из Саудовской Аравии и Дубаи, не достает на приличный автомобиль с приборной доской из черного драгоценного дерева и золотой инкрустацией. Но за этим, тайно, полагаю, завидуя, смотрят другие чиновники и даже, возможно, Путин. Мы ведь тоже все отлично понимаем, что просто так отослать крупного, проштрафившегося чиновника послом, не роняя собственного лица, в какую-нибудь страну седьмого ранга, как поступало раньше Политбюро никак нельзя. И слишком много иногда чиновники знают и со зла могут наболтать, и все уже на уровне детей и внуков давно породнились, а свой человек, это родной человек, поэтому своих переставляют или пересаживают из кресла в кресло. Возможно, со временем, когда пристальность пропадет, отсадят подальше. Но я, кажется, писал о рокировке Устинова и Чайки. Один из замов Устинова, как писали газеты, непосредственно вел дело «Китов» и «Гранда». Теперь в этом деле плутает какой-то ленинградский следователь. Попутно, если смотреть телевидение, то можно заметить, что без рокировки каждый день сажают и арестовывают чиновников: таможенников на контрабанде, мэров на служении своим интересам и пр. и пр. Газеты вообще пишут очень интересно, надо только их внимательно читать. Например, о полном провале последнего Московского Кинофестиваля. Боюсь, что самым заметным на нем явлением стала презентация книги Андрея Плахова о фестивалях вообще. Он опытный наблюдатель, видимо делал заметки давно, кое-что есть и с желтым оттенком, но очень интересно, читал до двух ночи. Издатели тоже книжку, видимо, сразу же прочухали — тираж, как у Марининой или Донцовой, — 55 тысяч, но думаю, еще будут переиздавать. Из звезд только Депардье, приманенный премией с именем Станиславского. Два знаменитых режиссера — Гринуэй и Хенеке от председательства отказались. Командовал парадом режиссер Жулевский, поднятый со скамейки запасных. Все прошло, в отличии от прошлых лет, так неярко, что я даже забыл кого и за что наградили. Было время — «8 1/2»!

Почти из области кино: Жириновский, сын юриста, ездил в Израиль, где нашел могилу отца. По этому поводу были его соображения, а телеведущие задавали ему интересные вопросы. Я думаю, это не просто жизненный момент, а какое-то изменение в политическом видении, потому что у Жириновского нюх собаки на общественное мнение.

Исполнилось 70 лет со дня смерти Горького, «Правда» напечатала интервью со мною — «Горького от народа не отлучить». Интервью сделала Лариса Ягункова, моя соседка по улице, сегодня газету положила в почтовый ящик. Еще раньше по поводу этого интервью мне звонил В. Бушин и В.Усков. Лариса — молодец, собой я недоволен, можно было бы говорить менее демагогично.

В пять часов с Татьяной поехали на улицу Свободы к Валере и Наталье, у которой сегодня юбилей, 50 лет. Как всегда был полон стол, масса салатов, а потом курица с картошкой, мороженое и чай с тортом. С каким-то полувосторгом я окунулся в родственную атмосферу, в разговоры, фотографирование, в воспоминание былого. Был также Анатолий Силин со Светланой, мальчишки-сыновья: Сережа и прелестный Алешка, его дружок Денис, с которым мы поговорили, — они оба учатся в какой-то танцевальной школе — о балете и будущем. У Дениса, видимо, все получается по полному разряду, у Алексея чуть пока хуже. Алексей занимается фокусами, в его комнате портреты Давида Копперфильда, но Алексей мечтает о карьере артиста. Я решил показать его осенью Вл. Алекс. Андрееву, как когда-то показал Татьяну, дочь Анатолия Силина, Табакову и он ее от тетра отвадил: способностей нет. Все было замечательно, разговоры, еда, мальчишки, погода, зенит лета. Вечером узнали, что французы в футбол выиграли у Португалии и вышли в финал. Для меня в этом нет ничего неожиданного: это, в отличии от нынешней талейрантной России, нация. Страна, идеология, держава. Только Саркази, министр внутренних дел Франции, мог сказать: «Кому не нравится Франция, могут уезжать». Кого из наших деятелей можно было бы представить говорящим подобные слова? Грызлова, Слизку, Миронова, Зюганова?

6 июля, четверг. Слишком много времени проваливается в быт и хозяйство. Утром поехал в институт, чтобы забрать документы на могилу отца, они хранились в сейфе — нужны Тане. Там все по-летнему, начальство в сборе, в приемной комиссии шуршат документы. БНТ предложил пообедать с китайцами, но мне надо к четырем часам к врачу, вынужден был отказаться. Переговорили с Л.М., институт, хозяйство, перспективы. Ставят новые окна на заочке, это последнее по поводу чего я распорядился. Как обычно, если я что-нибудь поручаю Владимиру Ефимовичу, то все получается с его высшим образованием строителя не так, как надо. На этот раз померили только одно окно, решив, что они все одинаковые, хотя невооруженным взглядом было видно, что окна разные, и теперь расширяют оконные проемы, подгоняют, рабочие вытаскивают из здания носилки с битым кирпичом и штукатуркой. Во что этот прогрессивный метод замера и хозяйствования обойдется институту, я не знаю, но уж не даром.

Заходил в книжную лавку к Василию Николаевичу Гыдову. Купил три томика «Ах, заграница, заграница…» Это была такая ошибка не вынести на обложку «Марбург». По сути, если мерить по советским меркам, то правильно, а с точки зрения коммерции «закрывать» два знакомых слова и названия, уже засветившиеся в журналах «Хургаду» и «Марбург» — ошибка. Один томик подарю Белле Абрамовне, с которой у меня назначенное еще вчера, свидание, один для Татьяны и Татьяны Алексеевны, которые наверняка роман не прочтут, Татьяна еще «не дочитала» моих дневников, один — в запас. Вася, молодец, все-таки достал по моей просьбе книжечку из серии «Повседневная жизнь», которую выпускает «Молодая гвардия». Не известный мне автор Валентина Антипина, посвящена книжка «советским писателям». Целиком название звучит так: «Повседневная жизнь советских писателей. 1930–1950 годы».

Здесь много замечательных архивных сведений, так сказать, взятых в «моем ракурсе». Постараюсь дальше что-нибудь занятное поцитировать, а пока эпизодик, который я обязательно вставлю в новый роман. Кое-что я о Таирове, его снятии в присутствии будущего ректора Литинститута Пименова, о Алисе Георгиевне Коонен уже написал, теперь анонимная «деталька»: «Съезд писателей закончился несколько дней назад — банкетом в Колонном зале. Рассказывают, что было очень пьяно. Что какой-то нарезавшийся поэт ударил Таирова, обругав его предварительно «эстетом»…

Встретился с Беллой Абрамовной Ушаренко, моим вторым зубным врачом. Довольно долго болтали, пока Белла Абрамовна что-то мне ремонтировала. Говорили о Турции, о памятниках античной культуры. И Белла Абрамовна, и вчерашний врач Элла Ивановна много интересного мне рассказали о физиологии. О повальном пародонтозе в средние века, когда на куске мяса за столом мог остаться зуб — появилась вилка, о моде на декольте, об особенностях организма и о многом другом.

Вечером поднялась температура, то ли от истерзанных моих челюстей, то ли от простуды, которую нажил в машине, когда ехали от Валеры.

Уже пару дней читаю Кундеру. Начинаю понимать, о чем говорил Кириллов, сравнивая между собой русский и европейский современные романы. Звонил А. Ф. Киселев из «Дрофы». Им в издательство пришла бумага из Букеровского комитета: номинированный издательством роман С. Есина «Марбург» вошел в длинный список. У меня по этому случаю ни ликования, ни радости нет. Мне никакой награды не видать.

7 июля, пятница. Как обычно Ашот, положил мне в почтовый ящик газетные вырезки, касающиеся литературы, на этот раз это «дружественные» «Коммерсант» и «дружественная» «Культура». Объявляя о длинном списке, я в нем, кажется, стою под 15 номером, газеты, естественно, объявили только самых известных писателей: «В лонг-лист вошли уже нашумевшие романы — такие как «Москва-ква-ква» Василия Аксенова, «Учебник рисования» Максима Кантора, «Санькя» Захара Прилепина — и новые произведения известных авторов — «2017» Ольги Славниковой, «Ниязбек» Юлии Латыниной, «Хвастунья» Инны Лиснянской». Я автор неизвестный. Начинаю верить, что в прессе действительно существуют некий лист с «неупоминаемыми» в положительном плане фамилиями. На этот раз, — это было бы мне понятно, — заметка в «Коммерсанте» подписана даже не Лизой Новиковой, некой Майей Стравинской. О «Культуре» не говорю, если в ней такой мулодец редактор, сумевший растерять и былой авторитет и тираж, если в ней работает и пишет скучищу о кино Света Хохрякова, ученица Вишневской. Отзывы последней о своей ученице — утаю. Так как у меня нет своей газеты, а есть чувство и ощущение несправедливости, начну писать об этих девочках и мальчиках, критиках, в своих Дневниках. Есть у меня и что сказать о Лизе Новиковой, как о дочери ее отца. Но вот и цитата из «Культуры», где с литературой разбиралась Елена Гаревская. «В длинном списке много произведений писателей, которые рецензировались в «Культуре»: Ольга Славникова «2017», Лев Тимофеев «Портрет художника в траурной рамке», Захар Прилепин «Санькя», Василий Аксенов «Москва-Ква-Ква» и многие другие». В список романистов, которых рецензирует «Культура», я не вошел.

С восторгом и трепетом читаю историю советских писателей. Какие поразительные факты.

8 июля, суббота. Щека болит, распухли железки под челюстью. Утром провожали Татьяну. Ее взялся в аэропорт везти Толик: для меня это и свободное время и поддержка человека в беде. Он пока без работы, суд у него через пару дней. Он, наконец, мне признался, что в суде ему уже намекнули, что оправдательный приговор обойдется ему в 15 тысяч рублей. Но не с Толиковым характером подобное выслушивать, как он при этом еще и не заехал в морду, я не знаю. Пока мы с ним договорились, что летом, если его лишат водительских прав, его машина пусть постоит на даче у С.П., а зимой в гараже в Обнинске. Я все равно в Обнинск приезжаю зимой на новой «Ниве», которая в гараж не входит.

Толик повез Татьяну, я выехал, прихватив С.П. в одиннадцать. По дороге в Обнинске мы заехали в «Техносилу». Здесь совершенно другой стиль, нежели в Москве, где все равно все равно купят, и продавцы уже привыкли и плевали на капитализм. Здесь каждый продавец может остаться без работы. С.П. купил себе именно здесь телефон для дома, с определителем, как он любит, и бачок для подогрева воды — у него тоже грядет отключение. Если все будет благополучно, то на следующий год я тоже куплю себе большой бойлер и установлю в шкафу в туалете — горячая вода весь месяц «отключки» будет и в ванной, и на кухне. В Обнинске благодать, но почему-то, от жары или от старости, сил никаких нет. Только читаю и иногда смотрю фильмы.

По мере чтения «Советских писателей» возникла идея кое-что сгруппировать вокруг наших «непоставленных» мемориальных досок, если я не ошибаюсь, то хотели открыть доску, связанную с именем Павла Васильева. Вот это было бы здорово: здесь столько о предательстве наших письменников…

Как же это я ничего не сказал о замечательных фрагментах интернет-конференции, на которой Путин разговаривал с человечеством? Это не справедливо. Он придумал чудные пассажи. В ответ на вопрос дамы из Би-Би-Си не снизят ли уменьшенные поставки нефти в Европу имидж России, Путин сразу же раскусил, что речь идет об Украине с ее претензиями и Крыме, и спросил у смелой дамы, сколько стоит ее ожерелье и не собирается ли она его отдать первому встречному? Помогайте кому хотите, но за свой счет, не за счет русских. Второй эпизод. Он связан с двойными стандартами в современной политике. Если вдруг Южная Осетия, на референдуме решит присоединиться к России и, если Преднестровье заявит на референдуме тоже самое, то почему мы не должны прислушиваться к праву на самоопределение народа? А как же единство Грузии? А пусть Грузия проведет в Южной Осетии референдум: хотят осетины быть в составе России или в составе Грузии? Дальше пошел пример с краем Косово, получающим самостоятельность. Потом якобы наивный и справедливый вопрос: почему в этом случае не давать свободу Чечне? Не провести там референдум? Ответ: а Чечня во время принятия своей конституции проголосовала за пунктом в ней о единстве с Россией. Вот тебе и референдум! Очень все кругло.

9 июля, воскресенье. С восьми до десяти утром занимался теплицами и садом, поливкой, прополкой, организовал маленькую клумбу с анютиными глазками. С вечера накануне посмотрел темы для этюдов, которые представили преподаватели. Наверное, в этом году для прозы я сделаю несколько вариантов тем для этюдов по прозе. У меня отобрано 100 человек. Если, дай Бог, все приедут, то я сойду с ума, читая одно и тоже. Вперед, за работу. Не вызывают никаких сомнений темы у Гусева и Вишневской.

Проза, первый вариант.

1. «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» (Б.Пастернак)

2. Русский литератор берет интервью у Наполеона на острове св. Елены.

3. Это лист салата, он тоже дышит.

4. Роман с дурью.

5. Памятник себе. Материал, объем, идея?

6. Разъяренные феминистки атакуют мужское общежитие.

Проза, второй вариант.

1. Вы тоже выбрали для школьного сочинения тему горьковского «На дне»? Почему?

2. Народ, который зимой ест мороженое, победить нельзя.

3. Олигарх уходит в монастырь.

4. Особенность границы между городом и деревней.

5. В меня влюбился мотоцикл.

6. Гламур не для дур?

Проза, третий вариант.

1. Микельанджело: «Не надо бояться смерти, если тебе нравится жизнь, то и смерть тоже понравится. Ведь это дело рук одного Мастера».

2. Фрагмент из 3 тома «Мертвых душ».

3. В трех верстах от Рублевки.

4. Девочка без персиков (по картине В.Серова).

5. Мне жалко зверей в цирке.

6. В общежитии Сорбонны тоже случаются беспорядки.

Уже по темам ясно, что и я в своем выборе изменился, и время ушло вперед, и литература двинулась. Уже нет смысла давать открыто социальные и изобразительные темы сами по себе, — это бессмысленно, все напишут, и ничего не узнаешь. А хочется узнать основное: есть ли сердце? Постараюсь через БНТ пробить идею неких «билетов»: каждый из абитуриентов получает один из трех или двух «вариантов» тем, номер пакета фиксируется. Есть решение и по проверке этюдов. Проверять надо сериями. Здесь появится возможность объективно выявить лучших. При таком способе легче установить критерий для оценок. Это надо делать особенно, потому что в этом году опять будет действовать стобалльная система.

Поэзия.

1. «Я родился в маленьком городе, и чтобы он не стал еще меньше, я никогда не уеду из него». Плутарх.

2. Гармония или свобода в поэзии? (По Гегелю, Шиллеру, Пушкину, Блоку).

3. За что я ненавижу великую русскую литературу?

4. Что означает Родину любить?

5. «Когда судьба по следу шла за нами». А.Тарковский.

6. «А шарик улетел…» Б.Окуджава.

Критика.

1. В чем обаяние Обломова?

2. Трое Толстых, четвертая Толстая: случайность? Каковы места по ранжиру?

3. Погода и литература.

4. Бывает ли буржуазная литература?

5. Робот пишет стихи. Почему не художественно?

6. Полезен ли Интернет для литературы?

Гусев он всегда Гусев — работает в «десятку», в его темах и проблема и сегодняшний день, а главное есть над чем думать.

Драматургия.

1. Новая драма или новое приспособление.

2. Что такое русский национальный театр?

3. Футбол под фанатов, пение под фанеру.

4. Диалог с сержантом ГБДД.

5. «Чайка» — сюжет для небольшого рассказа.

6. Почему Литературный институт носит имя Горького.

Выборка из тем, которые представила И.Л.Вишневская. Всего тем 22, но очень много сделано здесь по старинной филологической инерции. Надо ли сражаться с ветряными мельницами? Страшная смерть отечественных поэтов. А где, так сказать, «драматургическая» компонента?

Детская литература.

1. Выступление Левши в Министерстве Образования России.

2. Спор Бабы Яги и Карлсона о полетах и детях.

3. Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет — пословица для дураков.

4. История пса, брошенного хозяином.

5. Я — победитель конкурса красоты среди нищих.

6. Ребенок — существо думающее.

Это уже Ал. Торопцев, тоже почти в точку. Уверен, что первую тему мое новое начальство вырежет. А вдруг нет?

Публицистика.

1. «Мечты, которые сбываются, это не мечты, а планы» (А.Вампилов)

2. Почему я хожу (не хожу) на выборы.

3. Эту книгу я перечитывал(а) много раз.

4. В пределах (за пределами) МКАД. Взгляд москвича (не москвича).

5. Милосердие начинается у себя дома. (Английская пословица).

6. Что означает родину любить?

Не успел доехать до Москвы, как ужасное известие: в Иркутске разбился аэробус. Иногда я думаю, что лучше такие новости и не узнавать сразу. Они заполонили всю жизнь, каждый день кого-нибудь убивают, кто-нибудь разбивается. Показали по ТВ и саму катастрофу, столб пламени, в котором сгорел самолет. Они что не понимают, что показывают огонь, в котором в этот момент горят живые люди? Самолет уже сел, но что-то случилось с тормозами или какая-то разладка, и машина покатила, ничем не сдерживаемая, по взлетной полосе, потом дала скосяка, пробила бетонное ограждение и уткнулась в кирпичные индивидуальные гаражи. Специалисты предполагали разные причины, но возникло еще одно условие, которое оказалось не выполненным. Вокруг летного поля должна быть двухсотметровая засыпанная гравием полоса и никаких гаражей. Возможно, в этих двухстах метрах самолет бы увяз. Какая здесь меня взяла злость. Я отчетливо представил себе, как за положение, за взятку, за блага или даже по любви к начальству одни чиновники разрешили это строительство, другие, которые должны были надзирать за порядком, на все это не обратили внимание. В Иркутске — министр транспорта Игорь Ливитин, о зарплате которого недавно писал «Труд». Может быть, свои собственные коммерчески дела отвлекают? Сколько говорится слов чиновниками, а люди гибнут. В списке погибших, которые опубликован телевидением, есть и имя Марии Распутиной. У меня все сжалось, такая возникла тоска, такая жалость, так что-то стало комом в горле. Через несколько минут В.С. позвонил Слава Басков, худшее подтвердилось — это дочь Валентина Григорьевича. Как же он это перенесет?

Тем не менее, моя печаль, она локальная, это бедному отцу жить теперь с этим все годы до смерти.

Стал смотреть футбол, решающий матч между Францией и Италией. Но до этого прочел новый и любимый «Труд». Внимание привлекла небольшая заметка: солдатика, ефрейтора, бедного мальчика некого Гугаева отослали служить на дачу к бывшему повару, который стал держать его за раба. Полковника Александра Погудина (полковник не боевой, служащий в академии в Санкт-Петербурге, в батальоне обеспечения, значит хозяйственник, снабженец) присудил наш российский справедливый суд всего к штрафу в 50 тысяч рублей. Какой позор, из армии даже не выгнали. В рабстве этот мальчик был у повара, наверняка бывшего сослуживца этого неразжалованного полковника. Я хотел бы взглянуть, что бы сделал наш русский царь, если бы ему на глаза попалось подобное дело. В порошок бы стер, выгнал из армии, насильно постриг в монахи, лишил дворянства. Полковника, видит те ли, хорошо характеризовали. Это опять все те же гаражи за взлетной полосой.

Я болел за Францию, команды были равные. В самом конце матча итальянский игрок Марко Маторацци что-то видимо обидное сказал Зидану, тот ударил его головой, игрок упал, Зидана, лучшего игрока планеты, удалили с поля. Какое мужское благородство, на обиду ответить тут же, не ведя никаких подсчетов! Но что ему было сказано?

10 июня, понедельник. Решил на ревизию поехать в Сопово. Все утро собирался и стаскивал в машину книги и бумаги, скопившиеся после того, как я освободил свой кабинет. Как изменилась моя жизнь и сколько осталось бумаг и памятных вещей от прежней. Выехал часов в одиннадцать и ехал довольно легко, по дороге заехав в магазин, где смотрел печные трубы, а потом на рынке в Электрогорске покупал продукты, молоко, сметану, овощи. На всякий случай купил полкило сарделек, потому что вроде бы обещал после разбора его «пьяного дела» приехать Толик.

Он приехал под вечер, мы поговорили, и что меня в этом разговоре порадовало? Ой, какая странная и большая страна Россия. Судья, которая должна была разбирать его дело, оказалась не такой уж простенькой и быстрой, как по нашей прессе мы представляем себе суд. Мальчика-секретаря, который уверял, что «проблема решаема» не было. Кажется, и судья была другая. Толик все рассказал и судья, разбирая бумаги, представленные милицией и «летучей» милицейской экспертизой отнеслась к ним без должного доверия. Вы не производите впечатление пьющего человека. Это реплика судьи. Читая акт, она остановилась на фразе: дрожали руки. У вас и сейчас дрожат руки, и это ни о чем не говорит, также, что вы говорили тихим голосом. Вот такая сцена, в результате которой Толик, кажется, повез в комиссию частное определение. Но все будет решаться дальше и решатся без его участия.

По телефону В.С. сказала, что убили Басаева. Я не могу радоваться, такой уж у меня характер, смерти ни одного человека. Смерть человек это умаление Божьей сущности в этом мире. И не с чем здесь друг друга поздравлять.

11 июля, вторник. Утром позвонила Оксана Лисковая и сказала, что БНТ просит, чтобы я показал ему темы этюдов. Я боюсь, что эта инициатива инспирирована самой Оксаной Павловной. Знание тем — это свобода действий. Наши преподаватели, кажется, уже выучили всех своих детей и внуков. Но я помню, как совсем недавно рассказал один парень, поступающий на журфак, что он заплатил репетитору 2000 долларов за список тем, которые якобы будут на экзамене. С другой стороны, черт с ними с нашими страдальцами за бюрократию, пусть делают что хотят. Темы у меня готовы, но удивительно, с БНТ мы договорились на 17-ое, когда я даю первую консультацию.

Завтра очередная операция у В. С. Придется с дачи уезжать. А здесь так просторно и хорошо, после того как я чуть-чуть разобрался. Делал я это с удовольствием, соскучился по хозяйству, но есть одна сложность. Племянник покойного Ю.М. не очень добросовестно, видимо, дачу строил, сел угол у террасы, и просел пол в зале. Завтра должен приехать Анатолий, он собирается вскрыть полы и, хотя бы посмотреть, не лежат ли балки прямо на земле.

12 июля, среда. Утром поехал в институт на машине. Мирно поговорил с БНТ, обсудили с ним темы по этюду. Кое-что он резонно поправил. Я рассказал все что знал о экзаменах и опасностях, которые здесь нас поджидают. Тут же все разложили в конверты и оставили все в сейфе. БНТ попросил меня посмотреть и Модестовские темы. Сложность здесь в том, что они в принципе, все посвящены одному: что такое переводчик. Если ты готов к одной, автоматически пишешь и все остальные. Но, коли ребята выбрали на всю жизнь английский язык, кое-что они должны знать и об Англии? В этом духе я и предложил. «Что вы знаете из книг, телевизионных передач и кинофильмов об Англии?», «Чем бы занялся в наши дни Левша в столице Британии?»

Потом на метро поехал к В.С. Ей операцию уже сделали, она не очень сложная, но мучительная. Но В.С. мастерски терпит любые боли. Когда я пришел, она уже вскипятила чайник, и не отпустила меня, пока я не съел пару бутербродов с беконом и колбасой.

Обсудили с ней в первую очередь выступление председателя избиркома Вишнякова, комментирующего последние законы о выборах. Как и ему, мне тоже кажется, что все это довольно страшно. В любой момент во время избирательной компании тебя могу обвинить, в чем бы то ни было и снять с выборов. Выборы без выборов. Вопрос и необычность ситуации в том, как чиновник такого уровня решился на подобное, практически уйти в оппозицию. Это еще раз говорит о том, что в русском человеке есть неконтролируемый элемент жизни. А декабристы чего полезли против власти?

Потихонечку работаю над романом. В Москве жарко, силы у меня появляются только возле компьютера.

13 июля, четверг. Утром позвонила Галина Степановна. Она плачет, потому что знала Машу Распутину и дружит со Светланой Ивановной и Валентином Григорьевичем. Рассказала, что собирался накануне ехать в Иркутск Володя Крупин, но потом позвонил сын В.Г. Сергей и сказал, что этого лучше пока не делать. Это и понятно, в горе человек старается закрыться, уйти от всех. Вроде бы — это сведения опять через Крупина — В.Г. опознал дочь, по нательному крестику. Крестик этот вроде бы привез из Палестины в подарок Маше Владимир Николаевич Крупин. Но тут же сказал, что это тело опознал также кто-то из других родственников погибших. Состоятся ли завтра похороны или нет, неизвестно.

Я сказал Г.С., что хотел послать телеграмму В.Г., но постеснялся, в этой ситуации быть нескромным. Г.С. довольно решительно сказала мне — пошли. Телеграмму я быстро написал дома, но вот отослать ее оказалось довольно трудно: на почте по Ленинскому 72 телеграммы не принимают, отослал меня на почту Ленинский 64. Там что-то испортилось, и довольно грубо меня отправили не объяснив адреса. Я пешком пошел на знакомую мне почту на проспекте Вернадского возле сберкассы. Они вообще телеграмм не принимают, но девушка посоветовала мне отправить ее из дома, по телефону 06. Это оказалось довольно просто, но теперь с квитанцией, которая прибудет, надо будет снова идти на почту, чтобы платить. Все быстро и хорошо у нас случается только на телевидении.

Весь вечер читал библиографический словарь «Русская литература ХХ века. Прозаики, поэты, драматурги». Это для романа, кое-что я в нем уже нашел.

14 июля, пятница. Перед тем как уехать в Обнинск убрался в квартире и погладил белье. Еще вчера выстирал все полотенца и кофточки В.С. Она собирается приехать домой после диализа в субботу и, быть может, хоть это ее порадует.

В «Труде» большая подборка материалов — «Песня для Марии»: здесь Мария Распутина, прощальные слова о ней и два поразительных фото: ее портрет и большой снимок: Светлана Ивановна, Сергей и Валентин Григорьевич выходят из машины после поездки в морг. Жутко!

По дороге после путепровода через железную дорогу подсадил какого-то парня. Без рубашки и без каких-либо вещей очень он упорно шагал в сторону Калуги. Любопытство у меня сильнее страха, что убьют, ограбят, отберут машину — посадил и довез до перекрестка, где одно шоссе уходит на Калугу, а другое на Малый Ярославец. Парня зовут Андрей, ему 33 года. Что-то в его откровенности мне не нравилось, так легко и понятно говорят обычно осужденные, когда выходят на свободу. Как тот парень, я уже забыл, как его звали, который во время строительства дачи мне помогал, и еще тот молодой мужик, ночевавший в одной гостинице со мною в Горькой Балке, ему я подарил рубашку. Меня еще тогда покойный председатель Чуприна предупредил, толку от подобных людей не бывает, почувствовав свободу, они уже не могут осесть. Тот молодой мужик тоже не стал работать в колхозе и на следующее утро ушел. Возможно, (и скорее всего) рассказанное им чистая правда. Андрей брел в Калугу откуда-то из-под Подольска. Несколько раз его подсаживали, но в основном он рассчитывает только на свои ноги: сажают неохотно, денег, чтобы ехать на автобусе, у него нет.

Несколько месяцев он работает на стройке сварщиком — специалист по железным дверям. Вчера должен был получить полный расчет. Наниматель, некто грузин по имени Сергей Борисович все это время выдавал небольшие авансы — на жизнь и на питание; должен он Андрею что-то около 45 тысяч рублей. Так вот вчера, когда они пришли за расчетом, оказалось, что офис открыт, компьютера и телефонов нет, нет и нанимателя, который, оказывается, был на подряде. Андрей понял, что его кинули.

Вторая линия — биография. Воевал несколько лет в разведроте в Чечне, довольно подробно и конкретно об этом рассказывает. Вернувшись, ничего не приобрел. Живет где-то в поселке, в доме, который с братьями делить не хочет. Третья линия — это несчастная семейная жизнь. Жена, лет на десять его моложе, с ней он прижил дочку, связалась с каким-то своим ровесником-охранником и уходит к нему. У Андрея сравнительно недавно была какая-то операция. Жена не хочет, чтобы дочка забыла отца, которого любит. «Я и стирал, и гулял, и в садик за ней ходил. Моя это дочка». Теперь жена предлагает, чтобы Андрей жил с ней, с дочкой и ее новым мужем, в его квартире. С мужем Андрей знаком. Но как это все изобразить в литературе, я не представляю.

В Обнинске впервые за несколько последних дней стал смотреть телевизор. Опускаю политические подробности, но саммит, который начинается завтра, это интересно: Константиновский дворец, ужин Путина и Буша при свечах с лакеями в перчатках. Лакеев можно назвать и официантами. Империя! Показали в Константиновском дворце первую машину Путина — белый «Запорожец». Он купил его, когда был студентом. У меня был такой же, только желтого цвета. Но время у меня было другое: мой ушастый «Запорожец» появился у меня, когда мне исполнилось 40 лет.

15–16 июля, суббота, воскресенье. Сдвоил дни, потому что провел их, как никогда однообразно: с напряжением и потерей времени прорывался через следующий эпизод романа. Мой герой идет вдоль нашего литинститутского кафе «Форте». Здесь ему приходят в голову разные мысли относительно поэзии и поэтов, которых засадили их же товарищи. Я ни за что бы не одолел этот «перевал», если бы не подарок Дины Кандаксазовой — словарь «Русская литература. ХХ век». В нем я нашел все, что мне недоставало для работы. Практически за два дня, все время находясь в поле романа, я вчерне сбил эпизод, и сразу же что-то замаячило впереди новенькое. Еще раз убедился, что озлобление плохой советчик в литературе, почему-то передумал сводить некоторые литературные счеты, хотя хочется. Больше всего я последнее время думаю о М.Ю., оказавшемся видимо заложником своих игривых разговоров во времени выборов. Теперь я много думаю о Мише и как о духовном выученике Ю.И.Минералова, и пытаюсь не думать о нем, как о возможном литературном персонаже.

Вообще, хотя С.П. и советовал мне по собственному примеру не думать об институте, я постоянно думаю, а в частности, о будущей судьбе. В некоторых материалах проходило сожаление, что институт утратил свою особенность и элитарность. Я-то, в отличие от воспоминателей собственной молодости, понимаю, что раньше, хотя также редко и мало выходило из институт крупных, заметных писателей, но сама принадлежность к литинститутскому сообществу как бы гарантировала восхищение, я-то понимаю, что дело в том, когда везде и все было запрещено, в институте что-то было все же можно. Это были не новые идеи, а только возможность говорить о самом банальном. В тот момент, когда со сменой времени свою свободу это институт утратил, я повел его по единственному верному пути: сбережение и сохранении традиции. В конечном итоге Малый театр переиграл новаторства Мейерхольда.

Из дачных подвигов, кроме большой поливки, я еще посадил банку семенного лука. Может быть, к осени вырастит зелень. И так меня радуют петунии, которые поднялись в цветочном горшке. И почему я так полюбил цветы — м.б., их неверная и недолгая красота особенно близка старым людям, сознающим, как мимолетна жизнь.

За субботу и воскресенье, когда приехал С. П., пока свободно распоряжающийся своим временем, потому что его сын сейчас в Крыму, посмотрели на диске два американских фильма средней руки. Первый «Где же правда» — скорее не об убийстве, а об мерзости людей в шоу-бизесе. Второй фильм «Торговля телами» о проституции, в частности детской, об импорте из восточной Европы живого товара. Самое интересное то, что наши проблемы подняли американцы.

По всем каналам Путин и саммит. Путин стал раскованнее и как-то добрее. Мне нравится в нем все время вылезающее мальчишеское, что-то свойственное его дворовому детству.

В.С. в субботу вернулась, как я и предполагал, из больницы и смотрела телевизор. Ура!

17 июля, понедельник. Утром на метро ездил на Октябрьское поле в аптеку за рекармоном. На этот раз дали шесть коробок, это на полтора месяца — во время диализа В.С. принимает по две ампулы, на неделю коробку. Посмотрел на цену — 7225 рублей 02 копейки упаковка. Как хорошо, что во время психоза с монетизацией льгот, Валя не согласилась ни на какую денежную компенсацию. В институте, когда вернулся из аптеки, поставил лекарство в холодильник в отделе кадров. Евгения Александровна, которая только что сделала операцию, чувствует себя по видимости неплохо, по крайней мере, вид у нее бодрый. Дай Бог, чтобы пронесло.

Все время нахожусь в поле воскресной работы над романом. В библиотеке взял Клычкова, Корнилова и Васильева. Кажется, меня ожидает юношеское удовольствие от поэзии.

В три часа началась моя консультация по этюду. В конференц-зале ребята стояли. БНТ хотел на консультации присутствовать. Я все начал с того, что представился сам и представил ректора. БНТ очень неплохо и толково сказал вступительное слово. Я, как обычно, начал со своего старого постулата о интеллектуальной гигиене писателя. Вот, дескать, в тринадцатый или в пятнадцатый раз провожу консультацию и знаю, что если хоть раз повторюсь, употреблю во время своего выступления привычные формулы, то это означает — погиб. На этот раз я выбрал такую стремительную форму вопросов, когда каждый вопрос облекаю в целый кокон своих высказываний. Это принцип института, мы привычные

18 июля, вторник. Я уже вчера понял, что мой роман окончательно встал. Возможно, что-то возобновиться, когда закончу все экзамены, по крайней мере, все, что касается моего семинара. Но в этом и заключается особенность точно начатой работы… В свое время мне говорил об этом Г.Я. Бакланов. Подобная работа, как воронка, в нее засасывает все… Это действительно справедливо, уже сделанное начинает притягивать к себе все остальное.

Приехал утром к 9 часам в институт, слишком рано, встретил там Инну Ивановну Ростовцеву, которая в этом году начинает вести у нас семинар. Она дала мне статью о поэте советской поры Владимире Державине, о котором я знал как о знаменитом переводчике. Говорили, как его еще молодого, поэта, так сказать, классической школы, оттесняли от трибуны и печати. Я даже не представлял, какая борьба, в том числе и за собственную практику шла на 1-м съезде писателей. Как упорно оттеснялись конкуренты, как вступил против именно классической манеры Державина Семен Кирсанов. Устаревшее письмо, он даже Державина поцитировал. Свой всегда должен помогать своим, — потом Вера Инбер попеняла самому Бухарину, что он столько времени в докладе уделил Брюсову, обделив Кирсанова. У Инны Ивановны замечательный в статье появился термин «прицельная критика». Это то, о чем я сейчас пишу. В романе воспользуюсь этим термином, не мною изобретенным, сноску делать не стану, а вот в дневнике не отметить этого не могу. Инна Ивановна очень высоко оценивает стихи Максима Лаврентьева. Я этим горжусь.

В десять часов посадили всех студентов в аудитории и начали экзамен. У меня на двадцать мест восемьдесят абитуриентов. Писали все довольно разнообразно. Проверял работы и считал баллы до восьми часов, около трети прочел, остальное буду читать завтра.

Обедал с Б.Н., он спросил: когда я собираюсь идти в отпуск. Внутри себя я поулыбался.

Вечером сидели в приемной комиссии. Разговорились с Лешей Антоновым о Лисунове. Обсуждали его увольнение из института. Картина довольно подлая. Заодно поговорили о том, что наша матушка Молчанова, оказывается, согласилась пойти на живое и теплое место Лисунова. Я вспомнил, как в свое время, когда Молчанову теснил с кафедры Гусев, я сумел ее сохранить в институте. Это своеобразие верующих людей, пришедших к вере непосредственно из партбюро. Лисунов по почте, в то время когда он лежал в больнице, получил уведомление, что контракт с ним продлен быть не может. За чьей, интересно, подписью. Я уже перестал задумываться, чей ученик Миша Стояновский.

19июля, среда. Утром до двенадцати читал этюды, ничего выдающегося пока нет. Совершенно неожиданно позвонил Паша Басинский. Сергей Николаевич, купите в пятницу нашу «толстушку» и прочтите там статью о Вашем романе. Попутно поговорили о конкурсе «Большая книга». Паша посоветовал мне заглянуть в Интернет. Там уже выставлен, дескать, и короткий список. Ребята его, Павла, поколения разобрали и распределили все места между собой. Потом мне Леня Колпаков сказал, что выкинули не только меня, но буквально всех, кто не участвует в их поколенчески-либеральной тусовке. Жалко, конечно, бедный Степашин, хотел, как президент Книжного союза нормальной честной премии, а за спиной получил игру либералов, людей, как мне кажется, не вполне близких ему, и мелкую возню, осененную его именем.

20 июля, четверг. Смотрел опять фильмы Ким Ки Дука. До конца посмотрел «Береговую охрану», а потом и «Натянутую тетиву». Можно говорить и о реализме, и о поэтическом кино, и о верности жизни, и о ее полетах. Для искусства это не имеет никакого значения. Лишь бы точно складывалось действие в каждом эпизоде. Это также, как и в прозе.

21 июля, пятница. Очень нервничал, что сегодня надо обязательно побывать и на дне рождения Валентина Васильевича Сорокина, которому исполняется 70 лет, и сегодня же, и даже в тот же самый час, на юбилее «Дрофы». По этому поводу звонил сам Александр Федотович Киселев, директор, ему я ни в чем и никогда отказать до конца моей жизни не смогу. Принялся звонить Сорокину, но, оказалось, я как обычно все перепутал, его юбилей во вторник. С облегчением сразу же побежал за «толстушкой» «Российской газеты». Ночью, между прочим, спал плохо. Во сне также думал об этой, Басинского, статье о моем романе. Старый мужик, все видел и все перетер, а тебя еще волнует статья литературного критика! Правда, критик не простой, Басинский сейчас, возможно, один из лучших, если не лучший. По крайней мере, человек не только замечательного вкуса и близкого к моему, серединного, мировоззрения, но и обладатель не нужного, как мне всегда казалось в критике рудимента — сердца. Там же на улице, прислонившись у метро к какому-то ларьку, прочел.

Вот несколько фрагментов из этой статьи, мне важных. Начинается все с большого и очень любопытного рассуждения о романе. «Главное отличие русского романа от европейского в том, что русский роман — это роман «со смещенным центром тяжести». Поскольку «центром тяжести» любого романа является главный герой, то русский роман — это роман, где акцент с главного героя смещен на другие персонажи». Дальше идут примеры и уточнения. Потом Павел приступает ко мне. «Самое интересное, что новый роман известного писателя Сергея Есина написан как раз в узнаваемой европейской манере. Причем современной европейской манере. Современная серьезная европейская проза, как правило, бессюжетна и крайне индивидуалистична. На реального читателя она не ориентированна, с его ритмом жизни не считается. Время течет вязко, медленно, детали громоздятся друг на друга, часто повторяясь, когда автор почему-либо желает одну и ту же деталь смаковать. И обязательно в сердцевине темы — болезнь. Физическая или психическая. Здоровый человек этой прозе неинтересен. Здоровый человек — это норма, а зачем норме писатель? Она и так всем известна. Герой должен быть либо импотентом, либо маньяком.

Поверхностно новый роман Сергея Есина можно и так прочитать…»

Дальше выпускаю, выпускаю. Кое-где Паша прозорлив до изумления. Докапывается до потаенного, тщательно скрываемого мною, кажется, что это я сам говорю о себе. «Пожалуй, это первый из известных мне романов, где любовь приравнена к ответственности за любимого человека. Донести свою ношу и закончиться как личность, потому что смысл твоей жизни в том, что ты — носильщик. И ты счастлив, потому что тебе не пришлось выбирать своей крест. Тебе его просто подарили». Невероятно прозорливо. Что бы, собственно, я делал и в жизни и в литературе без этого «креста»? «Герой обязан быть здоров, потому что больна жена. Потому что на высокий индивидуализм нет морального права».

Ну, а теперь и то, что может показаться автору обидным или хотя бы его смутить, но без чего этот автор не может обойтись. «Те, кто читали не так давно изданные дневники Сергея Есина (прижизненные, как сейчас принято), знают, что сюжет более, чем реален для автора. Стоило ли из своей реальной жизни делать полупридуманный роман — вопрос лично для меня открытый. Жанр прижизненно опубликованных дневников в этом случае мне кажется более внятным. Но соединение Ломоносова с Пастернаком в контексте болезни жены героя — ход удивительно неожиданный!»

Все-таки так редко обо мне писали, не зажав завистливо губу! Я полагаю, что Паша прочел и большую статью Левы Аннинского. Критики между собой не спорят, один говорит поверх другого. Паша, к счастью, не человек моего жуткого поколения.

«Но главное — в романе (что, конечно, невозможно в дневниках) просматривается важная христианская мысль, Это мысль христианская, известная, но мало кем сегодня понимаемая. Бог дает человеку такой крест, какой он способен вынести. Главный герой романа — это очень сильный человек».

Около часа из института, куда я завозил проверенные этюды, выехал на празднество «Дрофы». Встретил БНТ, А.К. Михальскую и нашего выпускника Олега Цыбулько. Последнее время меня заинтересовал этот парень, собирающийся идти в аспирантуру. Мягок, улыбчив, контактен, что у него за душой? Рывок он за время института сделал большой, от хорошего спортсмена-пловца почти до аспиранта. Тем не менее, что-то в нем мне мерещится холодно-рациональное. Состоялся интересный разговор с БНТ, мной и Михальской о сегодняшнем студенте и о его владении русским языком.

Сегодня Анна Константиновна диктовала абитуриентам текст для изложения, это был текст Бунина. Она обратила внимание, что огромное количество слов — уже непонятно. Они не знают, например, слова «нагайка», «Черкесска». Как же они будут читать художественную литературу? Телевидение с его бездумными ведущими и безумными примитивными текстами вымывает лексику, язык оскудевает.

Торжество должно было состояться в спортивном парке «Волен». Это на 63-м километре Дмитровского шоссе. Пока ехал, удивлялся. Я ведь столько раз в молодости катал по этой дороге в Хлебниково, где у тещи Антонины Петровны была дача. Когда переезжал по мосту над каналом, отчетливо увидел себя на байдарке посередине воды. Какая молодость, какая сила, сколько всего впереди! Впомнилось, как плавали по водохранилищу с Валей. Я тогда работал в «Комсомольской правде», если я в тот день дежурил, то до двух часов проводил время на воде.

Все сильно изменилось, куда делись маленькие деревянные дачки с верандами, тетки, торговавшие ягодами возле дороги. И вообще мы, сидя у своих телевизоров, плохо представляем, как меняется жизнь. Газетные статьи мало рассказывают, о том, как реально она меняется. Мы все думаем о бедных, об их тоске и нищете, а тем временем вырос уже целый класс богатых. Парк «Волен» — это, видимо, большой и дорогой комплекс, для занятий зимними видами спорта. Но и летом, видимо, есть чем здесь заняться.

От шоссе дорога поднималась резко в гору, а на вершине на плато построен и этот «парк» — большой отель, стоянки для автомашин. Везде ворота, загородки, масса охраны и обслуживающего персонала, один мир надежно отделен от другого. На стоянке толпы машин, несколько больших автобусов. Я не предполагал масштаба праздника.

Из-за пробок, я, наверное, на полчаса опоздал, но, хотя все уже сидели за роскошно накрытыми столами, церемония еще не началась. Мой стол оказался номер третий. А столов этих была уйма. Все рассчитывалось, видимо, на жаркую погоду.

Мне бы надо записать имена людей, с которыми я оказался за столом, но это обычное мое свойство, что с первого раза ничего не могу запоминать. Лучше я запомнил еду и саму церемонию. Наверное, почти так кормили и поили толпы гостей, обслуживающего персонала и журналистов в Ленинграде на путинском саммите. А здесь надо говорить в первую очередь о другом моем знакомом все о том же Александре Федотовиче.

Он все это гениально придумал и гениально сам вел. За всем чувствовался характер, уверенность в себе и личность. Передать это почти невозможно. Под благодушный восторг зала, он сказал, что хотя он и доктор наук, и приготовил доклад минут на сорок, но прочел десять или двадцать стихотворных строф об издательстве.

Прошли, уже 15 лет

и, наконец, нас ждет Банкет…

Все стихотворение не цитирую, а для истории надо бы.

15 лет она творит

Шедевры новых школьных книг.

После, как оказалось, всеми любимого сьтихотворца выступил Олег Ткач, люди из академии наук, читали адреса от С.М.Миронова и Думы, от Людмилы Путиной, от министерства. Кого-то наградили грамотами, все быстро и четко. Встретился глазами с Виктором Антоновичем Садовничьим, сидевшим почти рядом со мною за соседним столом. Я все думал, что надо бы ему как-нибудь передать или хотя бы сказать, что написан роман об ученом и поэте, именем которого назван Университет. Он смутно меня узнал, рядом с ним сидел зам. министра образования. В карих холодных глазах математика, я не прочел желания говорить с бывшим ректором. Все совсем не так как было еще со всем недавно.

Александр Федотович объявил меня и как ректора многие годы возглавлявшего вуз, и как автора издательства, и как писателя. Я говорил в микрофон о старых учебниках, называл фамилии Крючкова, Бархударова, Перышкина и желал, чтобы современные учебники также запомнились нынешним школьникам, как в свое время учебники моего поколения.

Уехал довольно быстро, как только начали петь неумирающие, но уже обветшавшие «Самоцветы» и как только попробовал барашка. Не знаю, уж везде ли его подавали или только в ВИП-шатре, где мы сидели. По своей крохоборской привычке перепечатываю меню горячего. За столом я удачно имитировал свою приобщенность к празднику, налив в огромный бокал алого, как вино, вишневого сока. Но каково меню! Ждали Л.И.Путину, она обещала приехать, но начался московский саммит руководителей стран СНГ. Завтра скачки на приз Президента на ипподроме, дамы обязаны быть в шляпках.

Корейка ягненка, печеная на углях.

Сега-гриль под щавелевым соусом

Курица в соусе торияки с кунжутом

Мини-кальмары на гриле с чесноком и зеленым маслом.

Фирменный шашлык из свинины

Баклажаны, печеные на углях.

Что-то подобное, я ел на приеме в честь принца Майкла года два или три назад. Тогда тоже был ягненок, каких-то драгоценных свойств.

22 июля, суббота. Есть у меня темы, о которых я не могу сразу написать. Здесь, видимо, срабатывают какие-то защитные свойства психики. Все до поры до времени остается в себе, и только позже, когда жар углей ослабевает, я начинаю спокойнее об этом размышлять. Я не поставил в дневник свою рецензию на австрийскую студентку Райдль (?), потому что чувствовал себя трагически обиженным, и ее жалобой, и даже реакцией БНТ. Ну, наконец-то, дескать, попался на некомпетентности или недобросовестности! Все меня угнетало! Здесь пришло бы все объяснять с точки зрения восприятия искусства, доказывать несостоятельность фрагментов текста. У меня настолько определилось чувство своей правоты, что появилась определенная брезгливости, не позволившая поводу спорить и доказывать.

Также я настроен по отношению к событиям, происходящим в Ливане. Уже неделю в ответ на похищение палестинцами двух израильских солдат Израиль бомбит юг Ливана. Разрушаются огромные материальные ценности, гибнут люди. Но, пожалуй, впервые Израиль испытывает определенное сопротивление. Представители шиитской Хизбалы, — по определению это почти 40 процентов населения Ливана, — самодеятельными ракетами бомбардируют израильские города. В частности — Хайфу. Вчера у на ливанскую территорию уже прошли израильские танки. Военная мощь против дерзости. На этот раз Голиаф против Давида. Победит, конечно, Давид, но у меня ощущение, что перевод ливанского сопротивление в сферу партизанской войны может оказаться для Израиля роковым.

Во всем это поразительный двойной счет, причем все отчетливо понимают, на чьей стороне не бумажная, а истинная справедливость. Даже наши средства массовой информации, формально поддерживающие Ливан, иногда прорываются в более крутых формулировках. Так хорошо и настойчиво какой-то парень говорил по Маяку, когда я возвращался из Яхромы о двойных стандартах. Пословица «На миру и смерть красна» — это пословица о русском характере и русской, не умолкающей никогда совести. Когда ехал из Яхромы, позвонил Ваня Журавлев, в этом году окончивший институт, умер его отец Сергей Иванович Журавлев. Мы с ним ездили в Ирак, вместе состоим в Иракском комитете.

Пишу это уже в Обнинске, значит, завтра же придется возвращаться в Москву, да еще Толику я обещал передать домкрат. Полы на даче в Сопово немножко сели, и я боюсь, что скоро может сгнить весь пол. Все с огромной настойчивостью уводит меня от моих собственных дел.

23 июля воскресенье. Все же в пятницу на праздновании «Дрофы» я простудился. И дело даже не в каком-то легком ветерке, на который я попал в машине без кондиционера, а в том, что моя собственный старый механизм предупреждает, мол, не стоит давать ему такие перегрузки. Утром сделал зарядку и пошел на большой круг. У реки порадовался, что у корейцев, за которыми я с таким вниманием наблюдал весною, все зеленеет и уже давно пошли огурцы и кабачки. Правда, они жалуются, что после холодных ночных туманов огурцы частично пожелтели и приостановились в росте. Я уже перестал задавать себе вопрос, почему корейцы, а не наши возделывают роскошное поле у реки. Видимо, каждому свое. Но почему остальная часть этого поля стоит пустой? Почему на противоположном берегу реки одна за другой вырастают дачи? Опять думал о гастарбайтерах: благо они или зло для России? Наверное ситуация эта выгодна только людям, которые нанимают, продают, меняют.

На даче был Игорь, сын Володи. Рассказывал, что в Москве есть целая сеть, которая наживается на этих людях. Например, один из менеджеров по живому товару едет куда-нибудь в Тулу, где целые лагеря таджиков и узбеков. Отбирает десять человек, их на маленьком автобусе с затененными стеклами привозят в Москву. Первый месяц им что-то дают, чтобы они не умерли с голода, а потом, накануне зарплаты их всех забирает милиция, у которой хозяин стройки их «выкупает».

Полчаса разговаривал по телефону с Леней Колпаковым, и узнал много литературных новостей. Мне начинает казаться, что я положительно на обочине жизни. В частности рассказал о скандале, который возник во время передачи «Школа злословья». Дуня Смирнова и Таня Толстая пригласили Игоря Волгина, широкого и самоигрального человека и вдруг спросили его как вы, дескать, может печататься в таком низкопробном и антисемитском издании, как «Литературная газета». Акцент был, конечно, сделан на понятие «антисемитская». Леня сказал, что газета, подает судебный иск на двух дам, обвиняя из в разжигании национальной розни. Про себя я подумал: старая песня. Бездоказательные обвинения, от которых невозможно отмыться. Да, и от чего отмываться? В русском человеке нет застарелой биологической злобы к людям другой национальности. Я уже много раз писал, что понятие «еврей» возникает тогда, когда без достаточного таланта человек лезет на не принадлежащее ему место. А понятие «русское быдло», когда человек моей национальности начинает, не имея на то прав и способностей, командовать и воображать себя аристократом.

В четвертом часу все же уехал в Москву, хотя так надоело мотаться на машине. Отсидеться, отдохнуть, отдышатся.

В Москве сразу же проверил температуру. Около 38! Интенсивно принялся лечиться. Мой сосед Михаил Михайлович, тут же по телефону поставил мне диагноз. На фоне тотального падения уровня медицины мне повезло знать нескольких врачей, которые обладают широким кругозором и искусно лечат и диагностируют. Это покойный Саша Науменко, это Дима Хазирашвили, это Мих. Мих.

Вечером, наконец, прочел телевизионную полосу в «Литературной газете». Большая статья Волгина, беседа Ксении Лариной и Пеотровской по «Эху Москвы». Все расценивают выпад двух образованных дам как некую домашнюю заготовку. За живое их берет «Литературная газета». Отвечая двум «комиссаршам в пыльных шлемах», Игорь Волгин пишет. (Привожу цитату, потому что в ней образный комментарий на исторический процесс; Игорь не только замечательный историк литературы, но и историк вообще.) «Что касается распада Союза, мне и впрямь трудно почесть эту глобальную катастрофу великим историческим благом. Хотя всегда найдутся охотники отплясывать качучу на костях собственной страны. Положим, я не люблю Ленина, Сталина, Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова. Но отнюдь не следует восторгаться эпохой, символом которой стала коробка из-под ксерокса. Да, позорное десятилетие. Т.Толстая и А.Смирнова пытаются уверить нас в том, что переход к новой России обошелся малой кровью. О чем идет речь? Тысячи и тысячи трупов в гражданских войнах — в Москве, Чечне, Абхазии, Приднестровье и т. д. и т. п., взрывы домов, убийства детей, наконец, криминальные войны — это что, малая кровь?»

24 июля понедельник. К утру, кажется, немножко оправился. Но битву с нездоровьем решил не прекращать. Перед тем, как ехать на похороны Сергея Ивановича Журавлева, был в аптеке и вооружился. Лекарства перечислять не стану, все равно сделаю ошибку, но зато купил замечательно удобный и дорогой электронный градусник.

Чужие похороны я все чаще и чаще рассматриваю как некую модель своих. Выступавший на похоронах священник очень точно сказал, что Господь забирает человека в самое выгодное именно для человека время. Это нам кажется, что иногда это безвременно или слишком поздно, человек мучается, пути Господни не видны, но в идею самого благоприятного для человека времени я верю. Может быть, и меня держит на свете, чтобы я что-то успел. На похоронах Сергея Ивановича первым выступил Ю.В.Бондарев, потом Валентин Варенников, потом от СП Станислав Куняев. Я промолчал, хотя если бы выкликнули, сказал о мужском мужестве и смелости этого человека. Все о Сергее Ивановиче говорили очень точно и правильно. Не было ни обычно случающихся в подобных случаях рассказов о себе, ни искусственных преувеличений. Мне было бы трудно говорить о С.И., потому что все сказанное о нем было точно и правдиво. Замечательно сильный, мужественный и энергичный русский человек. Замечательно говорила о верности Надежда Дмитриевна, жена. Таким убитым горем и понурым я ВанюЖуравлева еще не видел. Рядом с ним стоял такой же крепенький, как боровичок, его брат Дима.

Куняев сказал, что в августовском номере идут мои дневники. Этой публикации я не радуюсь. Редактировал меня Женя Шишкин, правда, он же редактировал меня и в «Нижнем Новгороде». Прошлый раз С.Ю. вырезал из дневников все, кроме политики и еврейского вопроса, который в сгущенном виде мне не свойственен. Кстати, видимо, интересующийся моим творчеством содиализник В.К., полковник в отставке, который ездит с нею на скорой помощи, передал ей для меня два высказывания Димы Быкова по еврейскому вопросу. Видимо, интерес к нему поутих, и Дима решил его несколько оживить. Не разжигает ли Дима национальную рознь, восстанавливая умный и деловой еврейский народ против русских? Вот цитаты. «На Россию пока не махнули рукой только евреи — все копошатся, все им чего-то надо». Далее. «Еврей ведь — тот, кого много, тот, кому всегда чего-то надо».

Телевизор почти не смотрю. Как бы его совсем выключить из жизни. В Краснодаре губернатор Ткачев, который мне нравится, решил переименовать Краснодарский край в Екатеринодарский. В этом я не вижу ничего особенного, если можно, пусть историческая справедливость проявится. Но первое, что сделал Ткачев, это снял с постамента памятник Ленину. На этом месте будет памятник Екатерине Великой. Я думаю, что Екатерина это бы не одобрила. Мне вообще кажется, что Екатерина скорее бы нашла общий язык с Лениным и Сталиным, нежели с Ельциным и Чубайсом. Ткачева бы она пожурила за неловкую почтительность.

25 июля, вторник. Ночью и потом утром читал книгу Басинского о Горьком. Читаю выборочно, смерть Горького, отношение с сыном, о том, как в Америке писалась «Мать». Все это снабжено поразительным количеством материала и обогащено не заемной, а естественной, органической эрудицией. Я уже писал, о моем «совпадении» с Басинским в освещении ряда вопросов. Здесь нет оголтелой схемы, которая присуща большинству наших документальных писателей. Вы мне скажите, как думать, и я придумаю. Все сложно, как и сам человек, в любом явлении много смыслов, и поводы всегда, как и причины, многовекторны. Я не вытерпел, и когда довольно рано приехал в институт, похвалил книжку Басинского Сереже Федякину. Он как раз вместе с Антоновым ждал, когда зашифруют работы по литературе — шел экзамен. Вот тут я еще раз получил маленький урок, насколько мы все одинаковы. Сережа книжки товарища, с которым он только что написал учебник, не читал, нет времени. И это так одному мне не понятно, но так мне другому ясно и понятно. Как отчетливо я вижу эту постоянную гонку, ощущение, что время уходит.

Приехал в институт рано, решив сразу, одним махом избавиться от нескольких висящих на мне дел. Во-первых, в три часа должен был начаться в нашем кафе юбилейный вечер Валентина Васильевича Сорокина, во-вторых, я решил сходить к С.С.Федотову в РАО. И ненаписанный протокол, и недоделанный «Вестник» меня давно и сильно угнетали. «Вестник» обилием технических мелочей, которые нужно бы доделать, а протокол полным незнанием, как это сделать. Вдобавок ко всему я потерял «повестку дня». Конечно, все бы я по записям восстановил, и, собственно, за протоколом и решил пойти. Сделать это я собирался до юбилейных торжеств, но у С.С.Федотова оказались какие-то встречи, и решили перенести свидание на половину пятого.

У Сорокина церемония проходила довольно удачно. Народ был в основном союзовский, из организаций писательских, а не институтский. Во главе стола, как и положено, сидел ректор, рядом с ним Гусев. Я вошел в зал, когда все в основном уже заняли места, а какая-то женщина моталась по залу, расставляя таблички с фамилиями. Я вовремя углядел табличку со своей фамилией в ее руке. Придет ли Есин, не придет? Женщина немножко растерялась, пытаясь посадить меня между «президиумом» и первым столом, где уже кто-то сидел из «Современника». И вот тогда я увидел за последнем столом ребят из Московской писательской организации: Максима Замшева, Ваню Голубничева. Туда, туда! Потом за этот стол сел и Лева Катюков. Кайф я получил от этого перемещения невероятный, вот будет разговоров

В начале церемонии показали ДВД-диск — родня, детские фотографии, правда, слишком много было обложки книги Вал. Вас. о С.Есенине с названием «Крест поэта». Кто несет этот крест, Сорокин ли, Есенин ли? Хотя очевидно Сорокин — председатель Есенинского комитета и здесь делает много…

Теперь о походе к Федотову. Он сидел совершенно замученный в своем новом кабинете в клубах дыма. Он быстро все понял про «Вестник». Забрал у меня бумаги. Дальше этим будет заниматься Геннадий Геннадьевич. Я по своему характеру специалист по идеям, по компановке, по общему смыслу. Если с эти номером все получится, то у меня уже несколько идей на следующие: мемуары, детектив и прочее.

Федотов, по-моему, любит делать все сам и не на кого не надеется. В этом смысле я на него привык, чтобы не говорили о его молодости и прочее, полагаться и здесь мы очень похожи. У него и протокол в его редактуре, хороший, выверенный, оказывается, уже был готов. Я внес в него лишь одно маленькое замечание относительно представительства на Украине и в Казахстане.

На празднование юбилея я уже не вернулся. Зашел в книжную лавку поболтать с Василием Николаевичем и сразу же бросилась в глаза книга Л.М. Видгофа «Москва Мандельштама. Книга-экскурсия». Разве это не судьба? Пришел домой и уже до глубокой ночи книжку из рук не выпускал. Какое я здесь нашел письмо Ставского Ягоде, какой изысканный и очень советский образец профессионального и человеческого предательства.

26 июля, среда. День начался со счастливого известия. Позвонил Толик: прямо в зале суда ему отдали права. По запросу судьи медицинская комиссия снова рассмотрела его бумаги и решила, что вся эта милицейская кляуза не объективна. Но ведь этот милицейский гаденыш, который сразу же предложил дать ему 15 тысяч, чтобы «решить вопрос» и выдерживал его на дороге несколько часов, чтобы парень дозрел, будет еще и еще мучить людей. Утром продолжал читать книгу о Мандельштановской Москве и биографию Горького. По телевидению беззаконная война, которую ведет Давид против безоружного Голиафа. На этот раз новые достижения в технике помогают плохо. Война идет уже чуть ли не десятый день, жертвы среди победительного народа растут, а «варвар» Голиаф запустил партизанскую войну. Меня волнует здесь полное бесстыдство принципа, который пытаются внушить всему миру: еврейская кровь ценнее любой другой и еврейская жизнь важнее, еврейский закон справедливее. По телевидению сообщили и о завергении майской истории с армянским самолете рухнувшем в море возле Сочи. На основании анализа данных «черных ящиков» установлено: человеческий фактор, виноваты армянские пилоты; как говорят профессионалы на своем сленге, пилоты «уронили» самолет.

Вечером приехал из Ленинграда Вася Калинин. «Василек, любимый цветок…». Он в отпуске и решил немножко развеяться, сменить обстановку. Слава Богу, мне будет с кем на три-четыре дня поехать на дачу. Вася, как всегда, с кучей разных увлекательных рассказов.

27 июля, четверг. Выехали на дачу только после двенадцати, потому что надо было отнести тяжелую сумку В.С… По дороге побезумствовали с продуктами и заехали на строительную ярмарку. Наконец-то купил жароустойчивый герметик для печки в Сопово. Вася худ, как дон Кихот, несмотря на свое майорство. Приехали в пятом часу, я кинулся поливать огород.

28 июля, пятница. Обнинск, похолодало, огурцы идут плоховато, Вася спит и медленно, как микстуру, попивает, когда просыпается, водочку, я в божественной тишине разбираюсь с бумагами. Звонила В.С., после диализа ей ту руку, которую оперировали, уже бинтовали не всю, не полностью, а только пальцы. Состояние у меня сложное. Это какое-то прекращение душевной работы и невозможность сосредоточится и одним махом закончить хотя бы главу романа. Когда я за него берусь, то вижу, что все довольно живо движется, но работаю урывками. Сознание расщеплено между экзаменами, размышлениями об институте, размышлениями о несправедливости, необходимостью вести дневник, который оттягивает меня от романа. Нависает научная работа по кафедре, дом, быт, будущее, собственные амбиции, беспокойство за неутвержденную пока докторскую, тревога за то, что мало читаю.

Два дня назад получил большое серьезное письмо от Марка Авербуха. Здесь много информационного для меня. К его письмам я отношусь еще и как к персту литературной судьбы часто указывающей мне направление мысли и чтения. На письмо я, наверное, отвечу позже, когда спадет накал нехватки времени. 13 лет я практически жил у себя на работе, в моем кабинете оказалось такое невероятное количество бумаг, сувениров, книг, картин, фотографий, которые надо было куда-то деть. В основном все это оказалось у меня в квартире, но огромное количество времени занимает приведение всего в порядок, да хотя бы просто рассовать пачки по углам. Так что пусть Марк уж тут меня простит. Пока из письма выбираю то, что является темой моих записей: институт, немножко психологии, ученики, мои собственные истории..

Сначала об истории нашего знакомства. Мне то кажется, что Марк как-то материализовался из воздуха книжных волн на Франкфуртской ярмарке. Я, конечно, помню, его вопрос об Олеге Павлове, но все остальное в тумане. Тоже, конечно, интересно: я объяснял, как найти, чтобы вручить премию, человека, с которым в то время находился в напряженных отношениях. Но, оказывается, есть и еще история и она, как обычно и у меня «с раскруткой».

«В годы молодые, по окончании Харьковского Политеха, я работал в одном из отраслевых научных институтов. И там, в своём исступлённом, невоплотившемся стремлении попасть в аспирантуру, я, чтобы сдать кандидатский минимум, выучил от корки до корки учебник философии Спиркина и ещё двух авторов. С тех пор я зауважал эту науку мудрости, её законы и категории. Одна из них уместна в контексте этого письма, а именно, категория случайность и закономерность.

Едва ли не единственная случайность в том, что мы общаемся, смею утверждать, дружим вот уже почти 3 года — совпадение во времени нашего посещения кафетерия во Франкфурте, когда Соня обратилась к продавщице за лишней вилкой, и Вы переспросили её по-английски о том же…»

29 июля, суббота. Весь день работал на участке, что-то убирал, копал. Вася всем этим предводительствовал. В этом смысле он похож на муравья, не прекращает работу ни на одну минуту. Это и крестьянские корни, и врожденное трудолюбие. Кое-что, заведенное Васей еще год назад во время его очередного приезда, уже традиция, живет и сегодня.

Утром взял в руки последний номер «Московского литератора» и прочел колонку редактора, которую ведет Ваня Голубничий. Не всегда эту колонку читаю, побаиваясь демагогии, но здесь прочел. Прекрасная и деловая статья об обществе, о роли телевидения в оболванивании народа. Но это все, казалось бы, общие места. Дальше коротенькая фразочка. «Вообще, в деле оболванивания народа современный российский кинематограф уверенно играет одну из первых ролей». Фраза знаковая, потому что все грехи мы привыкли списывать исключительно на телевидение, а наши кинематографисты всегда исполняют некую чистую и святую роль, как будто не они снимают ужасные сериалы и отвратительные клипы. Будто бы их заставляют чуть ли не угрозой лагерей. Вот Лиознова, например, не снимает. Здесь же очень точный и злой анализ нового фильма Рогожкина «Перегон». О Рогожкине я всегда думал, как о человеке, который своим художественно-финансовым методом сделал нелюбовь к России. Эту нелюбовь я обнаружил, когда мы с ним вместе сидели в жюри, и пытался понять, откуда она взялась: из репрессий, с которыми связана его родня, из плохого детства, из комплекса художественной неполноценности — большого-то стиля нет! «Глумливая русофобия выливается на зрителя под видом «трагикомедии»….

30 июля, воскресенье. Накануне напился с вечера чая, смотрел телевизор, показывали пение наших и зарубежных эстрадников по поводу дня рождения Раймонда Паулса. В принципе, все это довольно убого, особенно, когда начинается пародия. Верка Сердючка пела «Эй, вы там, наверху..» Типичный случай паразитирования, на уже кем-то сделанном. Если бы не Пугачева, не образ этой песни, который каждый держал в этот момент в уме, кому бы нужен был сомнительный исполнитель? Но неестественно моложавая Пугачева в своих белых перьях тоже явление своеобразное. Эти перья у нас в Общественной палате. Потом, также с имитацией молодости и звездности, София Ротару и Валерий Леонтьев, вооруженный неизменным гульфиком. Но тема в другом. А вечером Пресняков-младший и певец Агутин на два голоса, стараясь и показывая телодвижениями страсть, тряся кудрями, что-то изображали. Неужели они думают, что это святое и чистое искусство? Наверное, даже они не думают. Впрочем, деньги всем им даются с трудом. Но деньги не малые: Дима Билан за последние 12 месяцев заработал 3,1 мл. долларов, Филипп Киркоров 2,9 миллиона, Алла Пугачева 2,7. Потом Акунин и Никита Михалков. Эти сведения из газет. А я удивляюсь, почему Михалков взялся играть в «Жмурках»! А тем временем сгорело Мураново, дом Тютчева.

Во время бессонницы опять терзал книгу о Мандельштаме, в ней есть приложение с замечательными избранными стихами и статьями. Ну, во что я должен был впереться? Естественно в статью «Литературная Москва». Или есть мысли универсальные для всех времен, или сами времена поворачиваются своим боком под уже готовые цитаты. Статья 1922 года.

«Для Москвы самый печальный знак — богородичное рукоделие Марины Цветаевой, перекликающейся с сомнительной торжественностью петербургской поэтессы Анны Радловой. Худшее в литературной Москве — это женская поэзия… На долю женщин в поэзии выпала огромная область пародии…Большинство московских поэтесс ушиблены метафорой.

Адалис и Марина Цветаева пророчицы, сюда же и София Парнок. Пророчество, как домашнее рукоделие…» Как все это напоминает сегодняшнюю ситуацию, это бесконечное лужение псалтыря, эта ритмическая проза, выдаваемая за откровение. Так они и веселятся, развлекая друг друга и пророчествуя друг другу.

Ну, почему я всегда недолюбливал стихи Цветаевой? Видимо всегда чувствовал их самоспровоцированность, возвышенную сделанность, бунт неудовлетворенной женственности. А какие глазки делала Галя Седых, когда я осторожно говорил о своем «особом мнении». Теперь я не одинок. «Безвкусица и историческая фальшь стихов Марины Цветаевой о России — лженародных и лжемосковских …» К чему продолжать, здесь и Мандельштам в своих сравнениях допускает ошибку.

Дальше идут очень важные для меня фразы, просто поддерживающие меня в собственной работе. Я еще вернусь к этому интересному цитированию. Но пока настигшее меня самонаблюдение. Теперь я перешел к работе над основным, т. е над романом только по утрам. Дальше уже нет сил и воли. Для работы хватает только ранних часов. Поняв это, я развил мысль дальше: не браться ни за что, пока не отработаю на компьютере хотя бы положенный час. Только так складывается страничка к страничке.

Утром, хотя после хождений, начала и окончания чтений, приема снотворного проспал до двенадцати дня, взял на колени свой компьютер и снова намотал полторы странички. В этом странном, как я думаю, романе, «не художественном» скажет Павел Нерлер, не романе, скажет Наталья Иванова, который я сейчас пишу, вдруг возникают странные прорывы, которые я, наученный опытом, не пытаюсь осаживать. Сегодня вдруг появился «Гастроном» у Никитских ворот, которого нет уже лет тридцать, кинотеатр на Тверском бульваре возле Пушкинской площади. Что это за роман? Роман воспоминание, роман места.

31 июля, понедельник. Утром, как обычно, начали собеседование. Обжегшись на прошлом годе, когда слишком мало вызвали народа, в этом году устроили конкурс очень обширный. Чуть ли не семьдесят человек. Все это продолжалось до десяти часов вечера. Для БАНТа дело это было новое, и он с ним справился очень неплохо. Хотя, с моей точки зрения, как и любой академист, слишком много обращал внимания на формальное знание литературы. У меня ход несколько другой. Он хорошо узнавал формальный потенциал каждого студента. Я шел скорее от впечатлений, которые меня редко обманывали. Думаю, всем нравилось, что с ними так подробно и обстоятельно беседуют. Но это продолжалось слишком долго, и я немножко нервировал, потому что все знали, что я никогда на собеседование не повторяю один и тот же прием, один и тот же вопрос. Это разница в художественном и человеческом методе. Тем не менее, мне, как ведущему мастеру семинара, в этом году было собирать ребят легче, чем обычно. Все-таки, работали не на один голос, а на два. У меня не осталось после работы ни раздражения, ни неудовлетворенности. Вот список ребят, которых я взял:

Денисенко, Семина, Иванов, Иванькова, Требушинина, Травников, Колногоров, Евдокимова, Рейман, Власов, Нелюба, Кирюхин, Максимович, Брановец, Буйлов, Киселева, Аксенов, Осинкина, Корзун, Бессмертная.

Последняя в этом списке — внучка Юрия Визбора. Вот и опять встретились, тогда мы были чуть постарше, чем его внучка. Перед этим заходила ее бабушка, Женя Уралова, предпоследняя жена Юры, когда-то знаменитая актриса. Но руку к этому, я по своему обыкновению, не приложил, только внимательнее прочел. А потом буквально, забыл ее фамилию, девочка очень неплохо пробивалась сама. Никого не предупреждал, чтобы посмотрели внимательнее, никого не просил. Только перед самым собеседованием отыскал телефон Жени Ураловой, чтобы задать ей вопрос: «Как фамилия твоей внучки?» Но и этого не понадобилось. Девочка, которая шла одной из первых, так прелестно отвечала на вопросы, так была обаятельна и мила, что ее просто внесли в институт. Кстати, и умна: фамилия ее деда на комиссии не прозвучала. Мы не любим детей знаменитостей. Попал в этот эшелон и брат Вани Аксенова. Я какое-то время сомневался, не брат ли написал вступительную работу, выяснилось, что брат не в курсе, и младший брат прекрасно написал этюд. Текст старшего Аксенова из очень немногих текстов этого семинара я совершенно отчетливо помню. Видимо, судьба моя, помнить тексты подмосковных провинциалов Аксеновых. Занятная может получиться ситуация: два знаменитых брата.

Весь день был совершенно болен, но деваться некуда. Вечером кашлял, стала отходить мокрота с гнилью.