Много лет спустя я узнала от Львова — Анохина, что он никогда дневник не вел, а сказал публично, что ведет дневник, чтобы «припугнуть» чиновников, чтобы они думали, что все их действия, слова, поступки фиксируются. Я же мало что записывала в своем дневнике о том, что в эти годы происходило со Львовым — Анохиным, считая, что он делает это сам, и, в частности, эпопею его ухода из театра Станиславского.
Спектакль «Смерть Тарелкина» по пьесе Сухова — Кобылина, поставленный молодым тогда режиссером Фоменко, долго не выпускали, как якобы направленный против советской действительности. Особенно возражало Министерство культуры РСФСР, на обсуждении в московском Управлении зам. Министра Бердников высказался категорически против. Спектакль был все же выпущен во многом благодаря позиции бывшего тогда замом начальника Управления театров Министерства культуры СССР В. Голдобина.
Кремлевский театр был расположен в Кремле, недалеко от Спасских ворот (вход через Спасские ворота). Это была гастрольная площадка для показа достижений музыкального и драматического искусства Советского Союза. Сюда свои лучшие спектакли привозили театры из всех союзных республик, а также показывались в основном премьеры московских и ленинградских театров. Выступали здесь и отдельные зарубежные театры — в частности, на сцене Кремлевского театра Лоренс Оливье играл своего Отелло. Для этих целей театру выделялись деньги. Театр был закрыт в марте 1968 года, а его помещение было отдано Верховному Совету СССР.
В эти годы Министерство культуры СССР размещалось в двух зданиях — на Неглинной, 15, где находились Управление театров, другие творческие управления, и на Куйбышева, 10, где находились Министр, его замы и все остальные подразделения Министерства.
Текст спектакля «Братская ГЭС», поставленного Поламишевым по поэме Евтушенко, подвергался до выпуска многочисленным «уточнениям» по «идейным» соображениям.
Анастасьев подписал обращение в защиту Синявского и Даниэля, осужденных за публикацию на Западе своих литературных произведений под псевдонимами Абрам Терц и Николай Аржак.
«Синяя ворона» Р. Погодина — первый спектакль Ленкома после снятия Эфроса с должности главного режиссера и перехода его в Театр на Малой Бронной весной 1967 года.
При переходе А. Эфроса в Театр на Малой Бронной ему разрешили взять с собой 12 ведущих актеров Ленкома.
Не могу поручиться, что представители абсолютно всех слоев населения Советского Союза в летний и осенний периоды посылались на помощь в «битве за урожай» на село, а также на овощные базы, но для чиновников госучреждений, работников научных учреждений и особенно студентов и школьников это была постоянная общественная повинность, иногда даже начало занятий в институтах по этой причине переносилось на более поздний срок.
В. Максимов был вынужден в 1974 году эмигрировать в Париж, где создал известный журнал «Континент», которым руководил 15 лет.
В те годы понятия «левые» и «правые» силы были противоположны сегодняшним понятиям.
В книгах Смелянского «Предлагаемые обстоятельства» и «Уходящая натура» эпизод о взятии Фурцевой ответственности на себя за выпуск спектакля «Большевики» отражен неверно.
Для осуществления генеральной реконструкции помещения МХАТа труппа должна была переехать работать в помещение, выстроенное на Тверском бульваре, 24, где сейчас работает МХАТ им. Горького п/р Дорониной.
18 января 1968 года в газете «Советская культура» было напечатано две статьи о «Трех сестрах» Эфроса: Ю. Дмитриева, не оставившего от спектакля камня на камне, и, для «объективности», М. Строевой в защиту спектакля, в которой она в первой же фразе, по существу, объяснила, почему его будущие поклонники не сразу оценили спектакль по достоинству: «Как трудно бывает расставаться с привычной театральной традицией. Словно тебя обкрадывают, отбирают частицу от твоего прошлого».
Спектакль так и не был выпущен.
В записной книжке Тарасова (случайно ко мне попавшей) перечислено, какие были произведены изменения в спектакле: 1) полностью восстановлен по Островскому монолог Жадова; 2) Пельтцер (Кукушкина) не выходит на авансцену и не обращается в зал; 3) исключаются повторы текста Жадова, Юсова, Вышневского; 4) восстанавливается финал пьесы о суде общественном.
Сохранился интересный документ: письмо Посла СССР в ЧССР Червоненко на имя Министра культуры СССР Фурцевой и Председателя Комитета по культурным связям с зарубежными странами при СМ СССР Романовского от 28 сентября 1966 года, в котором посол пишет: «Посольству известны имеющиеся сложности в этом вопросе, однако полагаем, что следует использовать имеющуюся благоприятную обстановку и направить театр на Таганке как экспериментальный театр, хотя бы лишь с одним спектаклем „10 дней, которые потрясли мир“». Управление театров своим письмом за подписью Тарасова дало свое согласие, но на уровне замминистра Попова, а потом ЦК принятие решения тянулось больше года, гастроли были намечены лишь на 1968 год и из-за событий в Чехословакии не состоялись.
Возможно, именно поэтому Б. В. Алперс в 1967 году — в последний год своей работы в ГИТИСе — прочитал 10 лекций о театре предреволюционного десятилетия и записал их на магнитофон. Это не столько лекции, сколько беседы со студентами свидетеля происходивших процессов и рассказы очевидца, знакомого со многими персонажами. Они дополняют уже сказанное Алперсом в его опубликованных работах, а в некоторых случаях дают новый оригинальный взгляд, например на творчество Вахтангова. Лекции сняты мною с пленок и ждут своего опубликования, а сами пленки переписаны Театральным музеем им. Бахрушина для длительного хранения.
Привожу краткие записи выступлений на симпозиуме из записных книжек Тарасова.
О. Крейча: «1. Нам важно, чтобы произошел разговор откровенный, чтобы были выявлены все недостатки. 2. Мы не должны забывать, что наиболее сильный диалог — это наша работа, то есть надо говорить о том, что делаешь. 3. Нам кажется, что мы должны разговаривать как специалисты и выяснять все неясные вопросы. 4. За фамилиями участников симпозиума стоит богатый опыт, и они должны отвечать на тему „Драматург, актер, режиссер“. Правда, наша внутренняя дискуссия на эту тему неделю назад не увенчалась успехом. 5. Искусство — особый вид общественной активности, искусство может быть и самим собой, выражать свою собственную сущность. Этот диалог — очная ставка между нашим и советским театром. В нашем театре живет инициатива Станиславского, живы приемы Мейерхольда и Таирова. Я думаю, что наши нынешние разговоры должны касаться сегодняшней практики. Плодотворные взаимоотношения между нами должны учитывать не только общие факторы, но и индивидуальности. Дело в самих художниках, сама культура должна формироваться в себе без внетеатральных вмешательств. Фактическая творческая деятельность больше всяких симпозиумов, ее нельзя организовать, художественное действо нельзя подавить. Художническая деятельность весьма субтильна, она не может быть не самостоятельна».
Сухаржипа — о драматическом театре Чехии и Моравии. «В прошлом году удивила цифра постановок советских и русских классических пьес: „Ревизор“, „Враги“, „На дне“, три пьесы Булгакова. Повышается интерес к классике, и снижается интерес к советским пьесам. Мы хотим давать те произведения, которые вызывают интерес, — „Блоха“ Замятина, Булгаков, Эрдман. Они не ставились в СССР. Не всегда постановка этих пьес увенчивается успехом, например „Мандат“. Можно сказать, что пьесы, волнующие Москву, мало интересуют нашего зрителя. Вот „Традиционный сбор“ Розова, идущий в ряде театров у вас, а у нас не переведена. Розов не переходит ту грань, где кончается официальная оценка и начинается искусство. Сатирическое острие нашего зрительного зала требует другой драматургии, поэтому мы взяли пьесу Арканова. У нас идут и „эротические“ пьесы (как кажется советским товарищам) — это любовные пьесы, не бульварные, среди них и „104 страницы про любовь“. В советских пьесах мало того, что привлекло бы наши театры, в них мало художественно-убедительного качества». Дальше говорит о переводах, о «Трех сестрах» О. Крейчи, в которых показан распад семьи, о том, что Чехов — отец драмы абсурда.
Топорков — высказывает свои впечатления от спектаклей, просмотренных за время пребывания, и, в частности, о «Трех сестрах» О. Крейчи.
Ефремов — спорит с Сухаржипой о Розове и его концепции об отметках, что Розов не привлечет зрителя своими отметками. Говорит: «Мне грустно ходить в СССР в театры, мы утрачиваем искусство актера. Надо развивать систему Станиславского».
Урбанова — о спектаклях Горького. «Он всегда вызывал широкий интерес и будет вызывать интерес. „Враги“, „На дне“, „Последние“ — пьесы говорят о конфликте общества и человека. Горький вечен и будет нужен всегда».
Головашенко — не соглашается с некоторыми моментами трактовки «Трех сестер» О. Крейчи. Говорит о реализме и его безграничности, что реализм имеет границы, но их не видно.
Царев — говорит об актере, о том, что он находится в центре любого режиссера.
Мартинек: «Надо говорить о ранних годах развития театра как о золотом веке. Не издаются книги о Таирове, Мейерхольде, Евреинове, Комиссаржевском, Радлове, Сахновском и др. Многое же из того, что было издано, переиначено, причесано, приглажено. Этот культурный нигилизм ослабляет советскую режиссуру. Мы изобретаем порох. Мне кажется, вся сфера театральной режиссуры не добилась того, что содержится в материалах Мейерхольда, которые держатся за семью замками».
Выступления на собрании из записных книжек Тарасова.
Зайцев: «Возникла необходимость посоветоваться о творческом положении нашего театра».
Родионов: «Группа актеров посетила Министра культуры СССР, горком КПСС, райком; письма коллективные в связи с назначением художественного руководства. Надо это обсудить. Последним главным режиссером был Монюков. Прошло полтора года, как театр работает без главного режиссера. Это время театр работал неплохо: выпущены „Физики и лирики“, „Гроссмейстерский балл“, „Визит дамы“ и другие. Но ощущалась и ощущается потребность в едином руководстве. Там, где главный режиссер направляет деятельность театра, там театры преуспевают. Партбюро театра обсуждало положение (в связи с критикой в прессе) и приняло решение о коллективном руководстве. Действительно, такое руководство существует в Театре Маяковского, МХАТе, но оно очень сложно, трудно достичь единого понимания. Мы посоветовались и решили, что такая форма рекомендована быть не может. За отсутствие квалифицированного руководства в театре критикуют нас. Театр — государственное учреждение, непорядки в нем касаются партийных и общественных организаций. Мы должны реагировать на критику. Возникла необходимость назначить художественное руководство.
В театре авторитетная, сильная режиссура — Эфрос, Поламишев, Судакова, — отсюда сложность требований к главному режиссеру. Нам кажется, что мы такого человека нашли, вы его знаете: Юрий Борисович Щербаков — мужчина пятидесяти лет (смех, голоса — рост и т. д.), у него достаточно и физических и нравственных сил, чтобы руководить театром. Коммунист, народный артист БССР, поставил 50 спектаклей. Имеет три предложения: вернуться в Белорусский государственный театр, главным режиссером в Калинин и наше предложение о Драматическом театре на Малой Бронной. Принял предложение не сразу, подумал, дал согласие, но поставил два условия: 1 — не реорганизовывать коллектив; 2 — обязательно встретиться с Эфросом».
Волков: «Цель собрания — доложить о мужчине пятидесяти лет или посоветоваться?»
Родионов: «Назначение главного режиссера голосованием не решается».
Сухаревская: «У нас было решение о художественной коллегии, чего же еще от нас хотят?» (Реплика Родионова: «Коллегия не принимается».) «Не вносилось ли предложение о назначении главного режиссера из коллектива театра?»
Песелев (секретарь партбюро): «То, о чем мы говорили в райкоме партии, должно стать предметом гласности. Мы все просили сохранить для нас форму коллегии на год. Мы считаем, что у нас ничего панического не происходит. Монюков несерьезно был назначен. Режиссерская чехарда настораживает коллектив. Очень важно, кто возглавит театр».
Сухаревская: «Все сказано. Нельзя нас насиловать. Я считаю, что режиссерская коллегия является главной. Надо устроить диспут по „Трем сестрам“. Дискуссия были невозможной. Может быть, что-то у Эфроса не получилось, но критика была предвзятой».
Соколовский: «Театр и пресса. „Советская культура“ объявила даже дискуссию, но это была не дискуссия, а стрельба по одному человеку, Эфросу не дали выступить, ни слова не говорят об актерах. О главном режиссере. Монюков работал год и ничего не сделал. Театр без главного режиссера стал работать лучше, кончились склоки и интриги. И сейчас худсовет, парторганизация, местком пришли к мысли о коллегии. Надо нас поддержать».
Богданова: «Все началось с „Трех сестер“. Надо открыть дискуссию о состоянии театральной критики, так как количество статей перешло в оргвыводы. В явлениях искусства разбираться очень сложно. Мы прислушиваемся к критике и поправляем спектакль. Это большое достижение, художественное явление. „Современник“ был долго под коллективным руководством. Была бы сделана ошибка, если бы к нам не прислушались».
Веснин: «Мы рады, что товарищи увидели, как мы едины. У режиссеров разный подход к решению творческих проблем. Я не совсем согласен с Эфросом, его методологией. У меня методология другая, но я признаю талантливость Эфроса и с удовольствием сижу у него на репетициях».
Волков: «Присоединяюсь к товарищам. Дела у нас неплохи. Да и кандидатура Щербакова не самая хорошая. Я-то считал, что Эфрос может быть худруком».
Судакова: «С нами считаются, мы не быдло, и это необыкновенно отрадно. Очень хочется, чтобы это не было иллюзией. Неверно, что режиссерам в театре не придется потесниться. Придется. Почему мы должны тесниться в пользу Щербакова? Почему должны тесниться люди более талантливые, а менее талантливые должны занимать большее место? Эфрос талантливее».
Владыкин: «Я принадлежу к числу тех, кто наблюдал за работой театра». Григорий Иванович сказал об удачах театра, о некоторых неудачах, что были трудные разговоры о «Братской ГЭС», о «Трех сестрах», о некоторых ошибках в этом спектакле. О «Колобашкине», о разговорах с Эфросом в Министерстве по поводу постановки.
Эфрос: «Надо кончить трагическое недоразумение между нами и руководством. Приходится доказывать, что (Щербаков) — это уважаемый режиссер и педагог. О „Колобашкине“ — давайте скажем, что это „наша вина“. Мы продолжим работу над „Тремя сестрами“ и „Колобашкиным“. Нечестно, когда печатают статью за чужой подписью. Нужен какой-то другой стиль. Вы должны нас защищать. Нечестно — вот что плохо».
Родионов: «Три высокоталатливых режиссера. Не все у них положительно. Вместе с тем с каких-то слухов говорят о неталантливости Щербакова. Нельзя выдумывать критику, нельзя обвинять в травле. Больше требовательности к себе».
Первая режиссерская конференция состоялась в 1939 году.
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства СССР.
НТС — Народный трудовой союз (эмигрантская организация).
Валентин Блинов был талантливым драматургом, его пьеса «Белые облака» шла в Малом театре.
Назначение А. Дунаева оказалось удачным. Он предоставил Эфросу полную свободу и самым активным образом защищал его спектакли при обсуждении в административных органах. Он и сам «обэфросился» (по выражению Шумова), что отразилось на его собственных спектаклях.
Совещание в Чиерне над Тиссой на границе с Чехословакией, проводившееся по инициативе советского руководства, было попыткой остановить начавшиеся в Чехословакии процессы демократизации. Попытка оказалась неудачной, поэтому 21 августа 1968 года в Чехословакию были введены войска стран Варшавского Договора во главе с Советским Союзом.
Скоро Мрожек вернулся на польскую сцену. Уже в 1973 году он называется первым современным драматургом Польши.
Роман Хемингуэя «По ком звонит колокол» был переведен, но не напечатан, набор его был рассыпан из-за протеста жившей в СССР Долорес Ибаррури — секретаря Испанской компартии, считавшей, что Хемингуэй неверно отразил гражданскую войну в Испании. В машинописном варианте роман ходил по рукам, Грибанов сделал по нему инсценировку, решение по которой и должен был принять Владыкин.
меня сохранился полный доклад Абалкина, а стенограммы выступлений других участников Худсовета потеряны.
Хейфец от дальнейшей работы над пьесой отказался — то ли заболел, то ли не захотел участвовать в скандале, возникшем во МХАТе по поводу ее постановки.
Ежедневно во всех московских театрах, от ГАБТа до театра кукол, было предусмотрено по 2 лучших места, билеты на которые изымались из продажи и направлялись в Министерство культуры СССР, Министерство культуры РСФСР, московское Управление культуры, Всесоюзное агентство по авторским правам (ВААП) и Главлит. При помощи упомянутой «афиши» они и распределялись. Первым на «афише» расписывалось руководство, потом сотрудники Управления театров, Управления музыкальных учреждений. Руководство, да и сотрудники часто отдавали эти билеты родственникам, врачам и т. д. Задумывалась эта «афиша» как способ контроля за репертуаром, а превратилась в кормушку.
В 1962 году «Современнику» пьесу ставить запретили.
Фурцева посмотрела спектакль «Живой», после чего вопрос о его выпуске вообще был снят с повестки дня.
Пьеса Радзинского «Чуть-чуть о женщине» все же была поставлена с Дорониной во МХАТе Львовым — Анохиным, который к этому времени расстался с театром Станиславского, премьера состоялась в 1970 году.
В Советском Союзе производилась перлюстрация корреспонденции, пересылаемой по почте, как за рубеж, так и из-за рубежа.
Ходил анекдот, что, когда Фурцева при встрече с Мотыкой выразила свое недоумение по поводу некоторых пьес, идущих на сценах польских театров, вопросом: «Разве мы не в одном лагере?», Мотыка якобы ей ответил: «В одном, но наш барак повеселее».
В конце концов главным редактором журнала «Театр» был назначен драматург Лаврентьев. Приказ о снятии Рыбакова и назначении Лаврентьева был издан 15 декабря 1969 года.
21 августа 1969 года исполнился год с момента ввода в Чехословакию войск стран Варшавского Договора, а с апреля 1969 года вместо Александра Дубчека первым секретарем ЦК КПЧ стал Густав Гусак.
В своей статье «О традициях и народности», напечатанной в 4-м номере «Нового мира», Дементьев подверг критике антизападные статьи В. Чалмаева: «Великие искания» и «Неизбежность», напечатанные в журнале «Молодая гвардия» № 3 и № 9 за 1968 год, чем вызвал шквал обвинений в антипатриотизме. Статья послужила поводом для развязывания кампании против самой редакционной политики «Нового мира», самого прогрессивного журнала того времени.
Анатолий Кузнецов — автор знаменитого романа «Бабий яр» — остался на Западе в 1969 году, работал на Би-би-си, умер в 1979 году.
Пьеса Розова «На беговой дорожке» так и не была выпущена, и ее никто не поставил.
Пьеса Дельмара «Уступи место завтрашнему дню» была поставлена Эфросом в театре Моссовета с Раневской и Пляттом под названием «Дальше тишина».
Конрад Свинарский — режиссер, художник, крупнейший артист, ставивший спектакли на сценах почти всех европейских стран, а также в США и Мексике, первый постановщик пьесы П. Вайса «Марат и Маркиз де Сад» в Берлине в 1965 году, погиб в авиационной катастрофе 19 августа 1975 года.
Была борьба, нервотрепка, «уточнения», но спектакль пошел и имел огромный успех и разноречивые оценки и отношение.