До первой ошибки. Рассказы о минере.

ЛИХА БЕДА НАЧАЛО…

Крытая брезентом грузовая машина остановилась около двухэтажного кирпичного здания, и шофер сказал пассажиру-моряку:

— Вам сюда, капитан.

Лейтенант с красной повязкой на рукаве потребовал у моряка пропуск. Пока моряк предъявлял свои бумаги, лейтенант пристально разглядывал его — худого, очень бледного. «Должно быть, только из госпиталя выписался», — решил лейтенант. Но оказалось, что инженер-капитан Алексютович приехал из Ленинграда в служебную командировку.

— Тяжело в блокаде? — сочувственно спросил лейтенант.

— Не сладко… Доложите начальству, что я прибыл.

В штабе дивизии висела карта с четко обозначенными красными кружочками возле железнодорожного полотна. Сразу за железной дорогой проходила линия фронта.

— Наши самолеты разбомбили эшелон с немецкими морскими минами. Вот здесь, — указка начальника штаба замерла под одним кружочком, — бомба угодила в паровоз, и получилась каша. Если не расчистить путь, мы не сумеем подбросить по этой дороге подкрепление. А это нам крайне важно. Наши саперы с такими минами не имели дела, вся надежда на вас.

— Ясно, товарищ полковник. Надо посмотреть участок.

— Конечно, посмотреть, изучить… Но знайте: время не терпит. Машина ждет вас — поедете в полк.

В землянке командира полка висела такая же карта, как и в штабе дивизии. Командир саперного батальона майор Ястребов сразу же повел минера на высокий холм. Оттуда хорошо был виден путь. В ложбине громоздились разбитые, исковерканные вагоны, огражденные табличками с надписью: «Опасно! Мины!»

— Много их тут! — вырвалось у Алексютовича.

— Много. Из-за них застопорилось движение дивизии. А вы понимаете, что это значит на данном этапе?

Алексютович сдержанно улыбнулся. Если бы майор знал, что «на данном этапе» Алексютович впервые самостоятельно приступает к такому ответственному заданию…

Назавтра, едва забрезжил рассвет, Алексютович спустился с холма и прошел мимо первой таблички: «Опасно». Мина, к которой он приблизился, валялась в кустах, ее замыкатели были помяты. Когда имеешь дело с поврежденной миной, взрыватель может сработать от одного прикосновения. Алексютович это знал, и ему стало жарко. Он оглянулся. С холма за ним наблюдали Ястребов и другие саперы.

«Э, лиха беда начало». С этой мыслью приблизился он к поврежденной мине, тихо коснулся ее пальцами и вынул из ее утробы взрыватель. Вторая мина лежала у самой насыпи, и в ее корпусе зияла трещина, настолько большая, что видна была желтая взрывчатка.

«Что же с этой делать? Их тут более двухсот различных типов, и к каждой мине нужен особый подход. И ни разу нельзя ошибиться, потому что такую ошибку уже не исправить».

«Отставить!» — сам себе скомандовал Алексютович и стал вывинчивать замыкатели второй мины. Уже был поздний вечер, когда Алексютович поднялся на холм.

— Сколько разоружил, Борис Константинович?— спросил его Ястребов.

— Мало. Семнадцать…

Ястребову хотелось подробно расспросить о минах, но, видя, что глаза минера слипаются от усталости, он посадил его в машину и увез к себе.

Утром Алексютович снова разоружал мины. В полку его почти не видели. Он возвращался поздно и падал на заботливо приготовленную Ястребовым постель. А с рассветом вставал и шел опять к линии. Утром работать было легче: за ночь землю подмораживало, и воздух был чистый, свежий. Когда же солнце стояло в зените, становилось жарко и разоружение двигалось медленно.

Теперь Алексютовичу приходилось залезать под вагон и ползать на четвереньках. Однажды он увидел расколотую металлической балкой мину, из которой частично была выворочена взрывчатка. Ее хватило бы для того, чтобы разворотить днище корабля. Доступ к гидростатическому взрывателю был прикрыт обломками досок. С большой осторожностью начал вытаскивать одну доску за другой. Работа подвигалась медленно. И в голову лезла назойливая мысль, что эта мина обязательно взорвется. К тому же до слуха откуда-то доносился тягучий скрип. Разоружив наконец мину, Алексютович выполз из-под вагона. Скрип прекратился. Как только он стал выворачивать замыкатели из другой мины, скрип опять возобновился. «Что бы это значило? Неужели начинается галлюцинация?»

Он работал с яростью обреченного, решив ни на что не обращать внимания. Но нудный, жалобный скрип раздражал, отвлекал от работы. Минер не выдержал, поднялся на ноги и осмотрелся.

Над головой ветер раскачивал надломанную ветку осины…

Алексютович подпрыгнул, ухватился руками за скользкие ветви и потянул их к себе. Сук затрещал и упал на землю.

На следующий день в безоблачном небе появились «юнкерсы», и Ястребов, размахивая красным флажком, подавал сигналы минеру, чтобы тот прекратил работу и шел в укрытие. Но Алексютович решил остаться на месте. Он знал по опыту, что налет может продолжаться несколько часов, а терять драгоценное время нельзя.

Послышался свистящий вой. Алексютович прижал голову к холодному корпусу мины. Казалось, бомба упадет прямо на него, но она глухо разорвалась в стороне. Взрывной волной сорвало с головы надвинутую на затылок фуражку.

Постепенно он привык к вою и взрывам бомб. К счастью, ни одна из них не упала на разбитый железнодорожный состав.

За лесом хлопали зенитки: минер видел, как в воздухе тут и там появлялись дымки от разрывов снарядов.

После одиннадцати дней работы Алексютович сообщил Ястребову, что завтра закончит разоружение.

Ночью выпал небольшой снег — последний в эту тревожную весну сорок третьего года.

Алексютович остановился возле одного из опрокинутых вагонов, собрал мягкий, податливый снег и, слепив комок, с силой бросил его в разоруженную мину. Комок ударил о корпус и смахнул с него часть тонкого слоя снега, обнажив черную полосу. Минер оглянулся: на холме стоял бессменный Ястребов и приветливо махал ему рукой.

Вот и паровоз. Он лежал боком, полузаваленный обломками, кругом виднелись присыпанные снегом мины. Алексютович подошел к первой из них, смахнул рукавом кителя снег и привычно стал извлекать взрыватель.

От второй мины он испуганно отскочил. Из-под паровоза торчали посиневшие руки. Только руки — тела машиниста не было видно.

Солнце уже растопило на макушках деревьев снег, когда обессиленный Алексютович поднялся на холм.

— Все! — выдохнул он. — Можно очищать полотно.

— Досталось тебе, друг, — сказал Ястребов. — Постой, а что это у тебя на висках?

Алексютович снял фуражку и машинально провел пальцами по вискам.

— Теперь нет?

Ястребов молча смотрел на черную как смоль голову минера, на которой резко обозначились седые клинышки висков.

— Почему так смотрите? — спросил Алексютович, снова потирая ладонью виски.

— Ничего… — мотнул головой Ястребов. — Я думал— снег… Я сейчас распоряжусь о расчистке,— быстро проговорил он и сбежал с холма.

Алексютовичу не хотелось уходить. Он достал трубку, набил ее крепким самосадом и жадно затянулся. Невольно вспомнил слова своего учителя Федора Ивановича Тепина, сказанные ему на прощание: «Минер вы теперь! Минер!».

С холма Алексютович видел, как саперный батальон во главе с Ястребовым подходил к разминированному полотну.