До последней капли

Глава 21

Старики держали большой совет. Как в Филях. Только в отличие от Кутузова у них не было армии. Одни военачальники.

— Как действовать будем?

— Силой. Больше никак.

— Лобовой штурм?

— На обходные маневры времени не осталось.

— Интересно, сколько их там, в лагере?

— Сколько бы ни было — все наши.

— Может, «языка» допросим?

— Этот «язык», по-моему, со злости язык проглотил.

— Эй, парень, ты слышишь меня? Сколько людей в лагере?

Водитель только мычал и с ненавистью зыркал глазами во все стороны.

— Ты ему кляп-то вытащи. Когда спрашиваешь.

Семен выдернул изо рта «языка» втиснутую ему туда случайную, взятую из ремонтного набора, грязно-масленую тряпку.

— Ну, что скажешь?

— Козлы вонючие! Гниды старые! Все равно вас там всех положат! До одного…

— Я же говорил…

— Это потому, что вы его спрашиваете неправильно, — зло сказал Семен. — С соблюдением социалистической законности. А с ними уже по-другому надо. Сколько людей в лагере?

— Да пошел ты!

Семен схватил бандита за волосы и силой развернул в сторону его мертвого напарника.

— Смотри. Он пять минут назад был жив. Дышал, говорил, баб хотел. А сейчас его нет. И тебя не будет. Через минуту.

В прокуратуру я тебя не сдам — не надейся. Я грань переступил. Мне что один труп, что два. Срок мне по старости скостят. А перед Богом я за такую погань как-нибудь отговорюсь. Будешь говорить?

Бандит отрицательно замотал головой.

— Ты никак мести своих дружков боишься? — спросил Семен. — Тогда дурак. Некому тебе будет мстить. Не будет мстителей, если ты нам поможешь. Но даже если у нас ничего не выйдет, ты будешь иметь несколько часов, чтобы слинять куда подальше от своих приятелей. Или ты предпочитаешь вместе с ними в яму лечь?

Молчишь? Тогда так: времени воспитательные беседы с тобой вести у меня нет. Я не Макаренко! Даю тебе две минуты. Через две минуты я тебя убью! Но не сразу. Постепенно. По секундам. Клянусь всем дорогим, что у меня есть и чего вы меня захотели лишить.

Семен задрал рукав и поднес к глазам бандита часы. Рядом с часами он вертикально поставил тесак.

— Отсчет пошел!

Десять раз прыгнула секундная стрелка.

— Десять секунд! Первый раунд ты проиграл, — сказал Семен и неожиданно ударил бандита рукоятью ножа в губы. Чтобы он запах крови почувствовал.

Тот дернулся, еще сильнее стиснул зубы.

— Будешь говорить?

— Сука! Гад! Падла! — хрипел упорствующий пленник.

Семен не обращал никакого внимания на матерную ругань. Он внимательно смотрел на часы. И в этом своем безмолвном упорстве он был страшен.

— Еще десять секунд, — сообщил он и, ухватив бандита за ухо, оттянул в сторону мочку, — раз, два, три…

— Ты что творишь, сволочь! Ты что удумал!

— Десять секунд, — бесстрастно сказал Семен и с маху резанул лезвием тесака по мочке.

Он знал, что делал. Ранения ушной раковины жизни не угрожают, но болезненны и очень кровавы.

— А-а-а! — вскричал, заерзал на месте покалеченный бандит. Ему еще не было больно. Но уже было очень страшно. Он не видел раны, но чувствовал густо стекающую по его шее, и по спине, и по груди кровь. Водопад крови!

На что и был расчет.

— Раз, — начал новый отсчет Семен. Рывком задрал, уложил на руль руку бандита, ухватил и отжал в сторону один палец.

— Два.

— Ты что? Ты что? — невнятно бубнил упорствующий пленник, глядя то на Семена, то на тесак, то на палец.

— Три. Каждые десять секунд я буду отрубать тебе по пальцу. По одному. Потом убью. Но не раньше чем через сто секунд. Пять. Шесть.

— Сема, прекрати! — попробовали остановить его друзья.

— Сидеть! — страшно оскалился Семен. — Они не жалели меня. Я не буду жалеть их. И вас, если вы мне помешаете. Семь. Восемь.

Он с силой оттянул один палец и занес для удара нож.

— Сколько людей в лагере?

— Много! — заорал бандит. — Девятнадцать!

— Подробнее.

— Двенадцать охраны. Еще шеф с телохранителями. И еще…

— Где заложники?

— В главном корпусе, на втором этаже, в кладовке.

— Живы?

— Два часа назад были живы.

Слаб в коленках оказался бандит. Не было у него по-настоящему серьезных стимулов для молчания. Своя боль ему была важнее жизни подельников. Своя боль болела сильнее.

Не за кого и не за что ему, по большому счету, было страдать и умирать. Погибшие на фронте друзья Семена не раскрывали рта, даже когда им, плененным, жилы на шомпол наворачивали Даже когда умирали на нейтральной полосе с выпавшими наружу внутренностями, с оторванными руками и ногами. И тогда они молчали, зная, что любой шум может вызвать обвал минометно-артиллерийского огня. Но уже прицельного огня. Молчали, потому что беспокоились о товарищах больше, чем о себе. Потому что приняли как одиннадцатую заповедь — честь выше жизни. И выше страданий!

— Оружие в машину! На сборы — три минуты!

Не через три — через две с половиной минуты иномарка вырулила на дорогу. Ветераны сидели друг на друге и на свертках с оружием. Но сидели все. Труп в обнимку с пленником уместили в багажнике. Трупу было все равно, а пленнику подобное тесное соседство даже полезно. Дальние поездки в подобном обществе хорошо прочищают голову. Если она засорена.

— Вначале работаем парами. Михась и Борис — в лагере. Я и Толя — на дороге. Далее рассыпаемся поодиночке и закрываем пути отходов, — уточнял боевую задачу Семен. — В случае, если не справимся своими силами, выходим на связь с милицией, с боем прорываемся к заложникам, захватываем и удерживаем их и плацдарм до подхода основных сил. Держимся до последнего. Отступать нам некуда!

На последнем повороте, не доезжая метров двести до ворот лагеря, Анатолий притормозил. Притормозил неловко — машину занесло. Не был он знаком с иномарками, но все же справился. Машина не остановилась, но, когда скорость была наименьшей, из ее на мгновение приоткрывшихся дверей на дорогу выскочили Михась и Борис. Не очень красиво выскочили. Не как в кино. Скорее даже не выскочили, а выпали. Но машину не задержали. И даже на ногах устояли.

— Десант сошел! — сообщил Семен, закрывая двери. — Теперь газуй, пока нас не заметили.

«Десант», согнувшись в три погибели, словно под минометным обстрелом, сделал пять шагов по асфальту к обочине, упал, скатился в кювет, на четвереньках продрался сквозь густые кусты.

— Черт возьми! — выругалась одна из половин личного состава десанта.

— Что случилось?

— То самое! Радикулит. Что б его!

— И что теперь делать?

— Теперь отлеживаться. Неделю!

— Разогнуться-то можешь?

— Не могу!

— Что ж ты, теперь на четвереньках воевать будешь?

— Не буду. Я вовек в атаку на коленях не ползал! Иди сюда.

— И что дальше?

— Врежь мне по пояснице. Вот сюда.

— Чем врезать-то?

— Кулаком. Чем еще. А если не поможет — чем ни попадя! А если и это не поможет — то прикладом, да не по пояснице, а по башке. Может, этого мой дурной организм испугается. Ну давай. Колоти!

— В полную силу?

— В полную! Она у тебя все равно меньше, чем половинная. Удар!

— Ну что, полегчало?

— Нет, но второй раз получать не хочется. Пошли. По дороге дораспрямлюсь. А если нет… го пусть пеняет на себя.

— Кто пеняет?

— Позвоночник…

На первой же поляне «десантники» переоделись. Цивильную одежду снимали не жалея, так что с треском отлетали пуговицы и крючки. Где «молнии» или застежки заедали — резали ткань ножами. Проявлять бережливость к барахлу было некогда. Время было важнее вещей.

Ветераны очень спешили. Но не торопились. Торопливость в экипировке в бою может стоить жизни. Помнили они, как однажды на фронте только что прибывший в роту новобранец сам себя подстрелил, зацепившись за курок автомата не там где надо пришитым крючком. На случайный выстрел противник ответил получасовым минометным обстрелом. Раненый самострел выжил. А двое его товарищей погибли. И операция была сорвана. Вот вам и крючок.

Не бывает в разведпоиске мелочей. И безопасной одежды, если она на ротозея надета.

Ботинки. Зашнуровать накрепко. Да не на бантики — на мертвые узлы. Чтоб не слетели в самый напряженный момент. Потом их можно будет попросту оборвать.

Штаны. Пристегнуть на подтяжки. Это уже дань старческой моде.

В правую штанину, под колено, ручкой вниз — нож. Перехватить, застегнуть страховочной лямкой, чтобы не выпал на ходу.

Гимнастерку — в штаны. Поверх портупею. Сбоку на ремень — кобуру. В кобуру — револьвер.

Револьвер проверить. Взвести курок. Отпустить, придерживая пальцем. Прокатать барабан по руке. Осмотреть, все ли патроны на месте. Пристегнуть к рукояти, через карабин, шнур, другим концом прикрепленный к кобуре.

С другого боку на ремень десантный нож в ножнах.

Сзади саперную лопатку в матерчатом чехле.

В застегивающийся карман — запасные патроны россыпью.

В «ППШ» — диск. До щелчка. Затвор на предохранитель. И чтобы патроны не полным числом. А по-фронтовому — на две трети. Не любит «ППШ» полного боекомплекта. Пережим пружины при полной набивке часто ведет к перекосу патрона. Пусть их будет на десяток меньше, но не будет осечек.

Все?

Еще обязательная маскировка. Тоже не пустяк, когда идешь по чужой территории. Насовать в специальные кармашки на маскхалате ветки, замазать лицо грязью. Светлое на зеленом заметнее, чем темное. Лучше грязь, чем кровь. И, кстати, комары меньше достают. Не прокусить им грязевую корку.

Теперь все?

Теперь все!

Походили. Попрыгали. Ничего не гремит, не болтается? Ничего не мешает, не впивается в кожу?

Нет?

Тогда вперед!

— Как там время?

— Еще успеваем. Еще в графике. Только бы Семен с Толей не подкачали. Только бы у них машина не заглохла…