До последней капли

Глава 40

Сан Саныч думал. Напряженно думал. Долго думал. И самое лучшее, что он смог придумать, — это пойти и застрелиться. Чтобы больше не думать.

Он бы и застрелился, если бы это хоть чем-то помогло его друзьям. Но его смерть ровным счетом ничего не решала. Свидетелей, знающих про дискету, все равно бы вычистили.

Благополучного исхода из сложившейся ситуации не было.

Они могли продолжить жить как жили и очень скоро по одному почили бы под колесами случайных автомобилей и упавших с крыш, несмотря на лето, сосулек.

Они могли обратиться за защитой в органы (не все же их курировал депутат) и отправиться до конца дней в тюрьму за учиненное ими массовое истребление бандитов в пионерском лагере. А тех, кто по недоразумению избежал бы наказания в виде лишения свободы, постепенно прибрали все те же бандиты. Потому что при судебном расследовании всех обстоятельств дела им лишние свидетели будут опасны еще более, чем теперь.

Еще можно было попытаться скрыться. Но как бы они умудрились это сделать? Уехать в деревню к родственникам? И на сколько? На всю оставшуюся жизнь? И где взять тех родственников, которых невозможно вычислить через стол справок?

Переползти на брюхе государственную границу? А потом каждый месяц переползать обратно, чтобы получить отпущенную государством пенсию. И на эту пенсию там, за кордоном, ни в чем себе не отказывать?

В общем, некуда податься. Только в могилу.

Можно было бы и в могилу, они свое пожили. Но как быть со снохой и внучкой?

И как вообще быть?

Единственно, что могло сдержать месть бандитов, — это дискета. Дискета, которой не было. Которую недальновидный Сан Саныч пожертвовал в качестве безвозмездного благотворительного взноса в фонд бандитствующих политиканов.

Можно было попытаться вспомнить записанную на дискете информацию. Но кого могут испугать слова? Слова — это только сплетня. На которую ни один уважающий себя политик внимания обращать не станет. По поводу сплетен должностные расследования не назначаются.

Для того чтобы пугать, нужны доказательства, а не пустопорожнее трясение атмосферы посредством распущенного во всю длину языка.

Нужна дискета!

Уж не пойти ли на поклон к ее новому хозяину? К генералу? Мол, так и так, верните, пожалуйста, вещицу, которую я намедни вам по глупости одолжил. А то нас убить грозятся и одного уже убили.

«А кто убил-то?»

«Так вы и убили. А чтобы совсем всех не убили, мы хотим с помощью той самой дискеты бандитов и вас, уважаемый, шантажировать. Так что вы уж не откажите. Посодействуйте».

Так, что ли?

Нет, не проходит. Об этой дискете можно забыть. Как о сладком, после кошмарного пробуждения, сне. Как о…

«Минуточку! — осекся в мыслях Сан Саныч. — Как я сказал? Вернее, подумал? Вот только что?»

«Можно забыть».

Нет, не так. Как-то иначе. Другими словами. Что-то было в этих словах важное. Что-то такое особенное. Ну-ка, еще раз.

«Об этой дискете можно забыть».

«Об этой…» Вот именно — «ОБ ЭТОЙ»! О той, которая была у него!

А почему дискета должна была быть в единственном, навсегда утраченном, числе? Кто это сказал? Серьезную информацию обычно дублируют. Хотя бы из боязни случайно потерять. Хотя бы из чувства самосохранения. Чтобы, потеряв часть, не утратить все. Чтобы не остаться нос к носу с рассвирепевшим противником безоружным.

Допустим, одну-две дискеты покойный Иван Степанович хранил в потайных местах дома. И их преступники, конечно, обнаружили. Не могли не обнаружить. Слишком много было поставлено на карту.

Заранее предполагая подобный исход, Иван Степанович часть дискет растащил по друзьям. Вот ведь даже на язык просится множественное число. Не бесперспективное единственное.

«Часть дискет». А не «дискету».

Одна из этих дискет случайно попала Сан Санычу.

Что тоже косвенно подтверждает предположение о их множественности. Сан Саныч не был самым доверенным другом убитого Ивана Степановича. Почему же он принес дискету — самое дорогое, что у него было, именно ему? А если бы Сан Саныч по невнимательности или разгильдяйству потерял ее, повредил, в мусорное ведро выкинул? Если бы просто-напросто сгорела его квартира? Что, такого не может быть? И что тогда? Всё прахом? Прости-прощай последняя надежда?

Нет, Иван Степанович был слишком осторожным и аккуратным человеком, чтобы не предусмотреть подобной случайности. Чтобы не подстраховаться.

Дискета не могла быть в единственном экземпляре.

Но не могло быть и сто и даже десять дискет. В противном случае невозможно было бы сохранить заключенную в них тайну.

Дискет было несколько. От трех до шести.

Одна-две у самого Ивана Степановича, где-нибудь поближе, чтобы быстро и легко можно было достать. И еще две-пять в прочих местах. Скорее всего три. Будем считать, что три.

У Сан Саныча — одна. Где-то еще как минимум две.

Так?

Скорее всего так. Уж очень похоже на правду!

Отсюда следующий вопрос — где могут находиться эти дискеты?

Да там же, где и все прочие, — дома, или у родственников Ивана Степановича, или у его друзей. Примерно таких, как Сан Саныч. Возможно, не все их отыскали преступники. Возможно, какую-нибудь пропустили. Вот ее-то и следует найти. По крайней мере попытаться найти. В ней — вся надежда на спасение.

Дома у Ивана Степановича искать безнадежно. Там наверняка бандиты перерыли все вверх дном. У них было на это большое желание и немерено времени. Хозяин случайно вернуться в квартиру не мог. Уж они это знали лучше, чем кто-либо.

Родственники? Тоже проверены. Наверняка не один раз. Но уточнить не мешает.

Сан Саныч позвонил жене покойного и в ходе типичной о том о сем беседы узнал много интересного.

Совсем недавно квартиру его престарелой матери залили верхние жильцы. Что-то у них потекло, когда они отсутствовали. Так залили — что мебель плавала. Ремонт ей сделал жэк. Сделал бесплатно и без многомесячных хождений по инстанциям. Пришедшие рабочие ободрали до кирпичей стены, отскоблили потолки и даже перестелили полы. Справились в три дня! Вот какие молодцы!

Подобные скорости ремонта были Сан Санычу знакомы.

В общем, старушке повезло.

А вот еще одним родственникам — нет. Их обокрали. Взяли немного, но переломали все, что можно было переломать. Вплоть до половиц.

И это тоже было знакомо.

А как насчет дачи? А дача просто сгорела. В пепел! И значит, и все, что находилось в ней, тоже сгорело.

Ловчий трал проскреб по второму кругу. Чтобы самую мелкую рыбешку не пропустить.

Искать дискету дома и у родственников было безнадежно.

Оставались друзья и коллеги.

Сан Саныч встретился с Борисом.

— Необходимо узнать всех друзей и сослуживцев Ивана Степановича, с которыми он контактировал в последние десять лет жизни. Пошуруй по своим каналам. Это возможно?

— Допустим. А дальше что?

— А дальше мы разобьем список на две равные части и обойдем все эти адреса ножками.

— На предмет?

— На предмет поиска дискеты. Еще одной дискеты. Я не верю, что Иван Степанович не заховал еще где-нибудь дубликат единственной своей козырной карты. Не мог он доверить всю информацию одному человеку.

— Тем более такому безответственному человеку, как ты, — добавил Борис.

— Когда это будет возможно?

— Когда ты добудешь пол-ящика хорошего коньяка.

— Зачем?

— Затем, чтобы получить эту информацию. Из расчета — бутылка за фамилию.

— А почему только пол-ящика?

— Потому что другие пол-ящика причитаются с меня. Как я понимаю, это дело теперь наше общее дело? Соответственно, и расходы должны делиться пополам.

А ты пока обойди всех наших и предупреди о нарушающих правила дорожного движения самосвалах и являющихся без вызова доброхотах-врачах. Пусть лишний раз по улицам не гуляют, двери незнакомым людям не открывают и к окнам не подходят.

Фамилий нашлось меньше, чем ожидалось, — только на шесть бутылок. Но взяли все двадцать. За скорость исполнения заказа.

С первыми четырьмя фамилиями разобраться было нетрудно. Ребята были свои, хотя в одних кабинетах с Сан Санычем и Борисом не сидели. Зато с Иваном Степановичем сидели. Не по одному месяцу.

Им достаточно было намекнуть, что гибель их сослуживца не была случайностью и что вещь, местоположение которой злодеи у него выпытывали, возможно, была передана в их руки.

Было такое?

Только да или нет — без подробностей. Без подробностей — чтобы сослуживцы не заподозрили чего-нибудь нехорошего.

Все четверо сказали нет.

Пятый и шестой ничего сказать не могли, потому что умерли. Один — год тому назад, другой три месяца.

Борис с Сан Санычем отправились по этим двум последним адресам.

— Я к вам от Ивана Степановича. Сослуживца вашего отца.

— Но ведь он…

— Да, он был убит. Но дело в том, что перед смертью он передал вашему отцу один документ. Чужой документ. Вы не в курсе?

— Нет, я ни о чем подобном не знаю.

— Вы бы не были против, если бы я осмотрел его комнату?

— Был бы.

— Но это очень важно.

— Если это так важно — ступайте в прокуратуру и возьмите санкцию на обыск.

— Вы меня неправильно поняли…

— Считайте, я вас никак не понял. До свидания.

И дверь захлопнулась. Чуть нос Сан Санычу не прищемив.

— Ну, как успехи? — спросил при встрече Борис.

— Попросили санкцию и тут же попросили.

— Как попросили?

— За дверь попросили.

— Санкцию, говоришь? Будет им санкция. Готовь деньги еще на пол-ящика коньяка.

Через день ответственного квартиросъемщика вызвали в военкомат. На трехдневные офицерские курсы. У Бориса были обширные знакомства. А коньяк уважают пить не одни только милицейские чиновники. Офицеры армии тоже.

— Получай санкцию, — сказал Борис. — Сроком на три дня. Хватит?

— Одного хватит. Только как остальные члены семьи?

— Нет у него остальных членов. Были, да давно сплыли. Я в жэке по прописке проверял. И еще со старушками задушевно поговорил. Жлоб он. Не выдерживает с ним никто больше полугода. Так что действуй. Дорога чистая до самого горизонта.

— И ветер в спину?

— И ветер. Чуть пониже спины…