Добрыня Никитич и Алеша Попович

Из да́лече-дале́че, из чиста поля,

Тут едут удалы два молодца,

Едут конь о́ конь да седло́ о седло,

Узду́ о узду да тосмянную,

5 Да сами меж собой разговаривают:

«Куды нам ведь, братцы, уж как ехать будёт?

Нам ехать, не ехать нам в Су́здал-град?

Да в Суздале-граде питья много,

Да будёт добрым молодцам испропитисе,

10 Пройдет про нас славушка недобрая;

Да ехать, не ехать в Чернигов-град?

В Чернигове-граде девки хороши,

С хорошими девками спознатца будёт,

Пройдет про нас славушка недобрая;

15 Нам ехать, не ехать во Киев-град?

Да Киеву городу на о́борону,

Да нам, добрым молодцам, на выхвальбу».

Приезжают ко городу ко Киеву,

Ко тому жо ко князю ко Владымиру,

20 Ко той жо ко гриденке ко светлоей,

Ставают молодцы да со добрых коней,

Да мецют коней своих невязаных,

Некому-то коней да не приказаных,

Некому-то до коней да право дела нет,

25 Да лазят во гриденку во светлую,

Да крест-от кладут-де по-писаному,

Поклон-от ведут да по-ученому,

Молитву творят да все исусову,

Они бьют челом на вси чотыри стороны,

30 А князю с княгиней на особинку:

«Ты здраствуй, Владымир стольнокиевской!

Ты здраствуй, княгина мать Апраксия!»

Говорит-то Владымир стольнокиевской:

— Вы здраствуй, удалы добры молодцы!

35 Вы какой жо земли, какого города,

Какого отца да какой матушки?

Как вас, молодцов, да именем зовут?

Говорит тут удалой доброй молодец:

«Меня зовут Олешой нынь Поповицём,

40 Попа бы Левонтья сын Ростовского,

Да другой-от Еким, Олешин паробок».

Говорит тут Владымер стольнокиевской:

— Давно про тя весточка прохаживала,

Случилосе Олешу в очи видети;

45 Да перво те место да подле меня,

Друго тебе место супротив меня,

Третье тебе место — куды сам ты хошь.

Говорит-то Олешенька Поповиц-от:

«Не седу я в место подле тебя,

50 Не седу я в место супротив тебя,

Да седу я в место, куды сам хоцю,

Да седу на пецьку на муравленку,

Под красно хорошо под трубно окно».

Немножко поры-де миновалосе,

55 Да на пяту гриня отпираласе,

Да лазат-то цюдо поганоё,

Собака Тугарин был Змеевич-от;

Да богу собака не молитче,

Да князю с княгиной он не кланетче,

60 Князьям и боярам он челом не бьёт;

Вышина у собаки видь уж трёх сажон,

Ширина у собаки видь двух охват,

Промежу ему глаза да калена стрела,

Промежу ему ушей да пядь бумажная;

65 Садилса собака он за ду́бов стол,

По праву руку князя он Владымира,

По леву руку княгины он Апраксии;

Олёшка на запечье не у́терпел:

«Ты ой еси, Владымир стольнокиевской!

70 Али ты с княгиной не в любе живешь?

Промежу вами чудо сидит поганое,

Собака Тугарин-от Змеевич-от».

Принесли-то на стол да как белу лебедь.

Вынимал-то собака свой булатен нож,

75 Поддел-то собака он белу лебедь,

Он кинул собака ей себе в гортань,

Со щеки-то на щеку перемётыват,

Лебе́жьё косьё да вон выплю́иват,

Олёша на запечье не у́терпел:

80 «У моего у света у батюшки,

У попа у Левонтья Ростовского,

Был старо собачишшо дворовоё,

По подсто́лью собака волочиласе,

Лебежею косью задавилосе,

85 Собаке Тугарину не минуть того,

Лежать ему во да́лече в чистом поле».

Принесли-то на стол да пирог столово́й,

Вымал-то собака свой булатен нож,

Поддел-то пирог да на булатен нож,

90 Он кинул, собака, себе в гортань,

Олешка на запечье (не) у́терпел:

«У моего у света батюшка,

У попа у Левонтья Ростовского,

Было старо коро́вишшо дворовое,

95 По двору-то корова волочиласе,

Дробиной корова задавиласе,

Собаки Тугарину не минуть того,

Лежать ему во далечем чистом поле».

Говорит-то собака нынь Тугарин-от:

100 «Да што у тя на за́печье за смерд сидит,

За смерд-от сидит, да за засельшина?»

Говорит-то Владымир стольнокиевской:

— Не смерд-от сидит, да не засельщина,

Сидит русьскёй могучёй да бо́гатырь,

105 А по имени Олешенька Попович-от. —

Вымал-то собака свой булатен нож,

Да кинул собака нож на за́печьё,

Да кинул в Олёшеньку Поповиця;

У Олёши Екимушко подхватчив был,

110 Подхватил он ведь ножицёк за черешок,

У ножа были припо́и нынь серебрены,

По весу-то припо́и были двенадцеть пуд.

Да сами они-де похваляютца:

«Здесь у нас дело заежжое,

115 А хлебы у нас здеся завозные,

На вине-то пропьём, хоть на калаче проедим».

Пошел-то собака из-за столья вон,

Да сам говорил-де таковы речи:

«Ты будь-кё, Олёша, со мной на полё».

120 Говорит-то Олёша Поповиць-от:

— Да я с тобой, с собакой, хоть топере готов. —

Говорит-то Екимушко да парубок:

«Ты ой есь, Олёшенька названой брат!

Да сам ли пойдёшь, али меня пошлёшь?

125 Говорит-то Олёша нынь Поповиць-от:

— Да сам я пойду, да не тебя пошлю,

Да силы у тя дак есь ведь с два меня. —

Пошел-то Олёша пеш дорогою,

Настрету ему идёт названой брат,

130 Названой-от брат идет Гу́рьюшко,

На ногах несёт по́ршни кабан-зверя,

На главы несёт шелон земли греческой,

Во руках несёт шолы́гу подорожную,

По весу была шолы́га девеносто пуд,

135 Да той же шолыгой подпираитца.

Говорит-от Олёшенька Поповичь-от:

«Ты здраствуй, ты мой ты названой брат,

Названой ты брат, да ведь уж Гу́рьюшко!

Ты дай мне-ка поршни кабан-зверя,

140 Ты дай мне шолон земли греческой,

Ты дай мне шолыгу подорожную».

Наложил Олёша поршни кабан-зверя.

Наложил шолон земли греческой,

В руки взял шолыгу подорожную,

145 Пошел-то Олёша пеш дорогою,

Да этой шолыгой подпираитце,

Он смотрел собаку во чистом поле,

Летаёт собака по поднебесью,

Да крылья у коня ноньце бумажноё.

150 Он втапоры Олёша сын Поповиць-от,

Он молитця Спасу вседержителю,

Чудной мати божьей богородице:

«Уж ты ой еси, Спас да вседержитель наш!

Чудная есть мать да богородиця!

155 Пошли, господь, с неба крупна дожжа,

Подмочи, господь, крыльё бумажноё,

Опусти, господь, Тугарина на сыру землю».

Олёшина мольба богу доходна была,

Послал господь с неба крупна дожжа,

160 Подмочилось у Тугарина крыльё бумажноё,

Опустил господь собаку на сыру землю;

Да едёт Тугарин по чисту полю,

Крычит он, зычит да во всю голову:

«Да хошь ли, Олёша, я конём стопчу?

165 Да хошь ли, Олёша, я копьем сколю?

Да хошь ли, Олёша, я живком сглону?»

На то-де Олёшенька ведь верток был,

Подвернулса под гриву лошадиную.

Да смотрит собака по чисту полю,

170 Да где-де Олёша нынь стопта́н лежит;

Да втапоры Олёшенька Поповиць-от

Выскакивал из-под гривы лошадиноей,

Он машот шолыгой подорожною

По Тугариновой-де по буйной головы,

175 Покатилась голова да ’плець как пуговиця,

Свалилось трупьё да на сыру землю.

Да втапоры Олёша сын Поповиць-от,

Имаёт Тугаринова добра коня,

Левой-то рукой да он коня дёржит,

180 Правой-то рукой да он трупьё секёт.

Россек-то трупьё да по мелку часью,

Розметал-то трупьё да по чисту полю,

Поддел-то Тугаринову буйну голову,

Поддел-то Олёша на востро копьё,

185 Повёз-то ко князю ко Владымеру,

Привёз-то ко гриденке ко светлоей,

Да сам говорил-де таковы речи:

«Ты ой есь, Владымир стольнокиевской!

Буди нет у тя нынь пивна котла,

190 Да вот те Тугаринова буйна голова;

Буди нет у тя дак пивных больших чаш,

Дак вот те Тугариновы есны оци;

Будет нет у тя да больших блюдишшов,

Дак вот те Тугариновы больши ушишша».

Два коня, два коня да коня добрые,

Два копья, два копья да бурзуменския,

Еще две сабли да сабли вострыя.

Приезжают они да ко могилочке.

5 На могилочке лежит камушёк,

Тут на камушке-то написано,

Три дороженьки да написаны:

Еще перва-то дорога Тугарину.

Приклоняются они да ко камушку:

10 «Мы поедём мы, слуга, да мы Тугарину».

— Нам Тугарину яхать не выяха́ть:

У Тугарина девки заманчивыя;

Нам за девьими гузна́ми залежатися. —

«Мы поедём мы, слуга, на Вуяндину».

15 — На Вуяндину яхать не выяхать:

На Вуяндиной девки заманчивыя,

Нам за девьими гузна́ми залежатися.

Мы поедём, Олёшенька млад,

Мы поедём мы солнышку Владимиру! —

Поехали да они солнышку Владимиру,

20 Приезжают они солнышку Владимиру,

Олеша вежет своего-то коня за золочено кольсо,

Это тот ли его слуга за медное кольсо.

Приходили они да солнышку Владимиру.

Испрого́ворит солнышко Владимир-от:

25 «Еще первое место Олёшеньке,

Еще первое место на переднюю кровать;

А другое тебе место подле вобраза;

Еще третьё-то место подле меня!»

Да садился этот Олёшенька.

30 Приезжаёт Тугарин-от солнышку Владимиру

А несут его Тугарина во дом;

Под одним-те концом тридцать богатырей,

Под другим-те концом да других тридце́ть.

Приносили Тугарина солнышку Владимиру,

35 Посадили Тугарина на кровать Владимировой жене;

Еще ноги-то положил на коленки ей,

Еще голову-то ей на грудь положил.

Подносили Тугарину полведра вина.

Подносили Олёшеньке полведра вина:

40 Олёшенька-та да потихоньку пьет,

А Тугарина-от да на один душок;

А Тугарин-от на один дух выпиват.

Подносили-то Тугарину белу лебедь-то,

Подносили Олёшеньке другу белу лебедь:

45 А Тугарин-от он селком ее глотат,

Только косточки-суставчики выплёиват,

А Олёшенька да потихоньку (помаленьку) ест,

Да половину-то да слуге дает,

Половину-то он да слуге своему дает.

50 Как Олёша спроговорит слуге своему:

«Ты слуга, ты мой слуга, да слуга паревок!

Ты не быдь, не быдь слуга Тугарина Змеевича,

Еще будь ты, будь Олёшеньки Поповича.

Еще спомнишь ли, Екимша,

55 Еще спомнишь ли, Екимша, вспомятуешь ли,

Как у нашего у света у ба́тишка,

У Левонтья попа да у Ростовского,

Была у него собачища жадная,

Еще жадная собака обжо́рчитая;

60 По подлавицам собака каталася (валялася),

Лебедино костьё грызла, подавилася;

Оттого этой собаке смерть случилася,

Ещё завтра-те по утру Тугарину то же будёт!

Еще вспомнишь ли, Екимша, вспомятуёшь ли?

Как у нашего у света у бати́шка,

65 У Левонтия попа да у Ростовского,

Была у него корова-то жадная;

Как помои-те хлебала, охлебалася,

Лебедино костьё грызла, подавилася;

Оттого этой корове смерть случилася.

70 Еще завтра-то по утру Тугарину то же будёт!»

А Тугарину-то показалося за досадочку;

Он стрелял его да он булатным ножом.

Этот тот его Екимша подхватлив был,

Этот тот его булатный ножик на полетах подхватал,

75 На полетах те хватал.

Еще тот-то Олёша спроговорит:

«Не хочу я его белу душечку губить,

Не хочу я его да кровь горячую пролить,

Не хочу я да белы столики марать.

80 Выезжай ты, Ту́гарин, на войну завтре́,

Выезжай ты, Ту́гарин, в чисто поле,

То твоя-то головушка на плаху пойдёт!»

А не хто за Волёшу не ручаётся:

Один солнышко-то Владимир-от ручаётся,

85 А за Тугарина да весь город ручаётся.

Выезжает Тугарин на чисто поле.

«Посмотри-ка, слуга, выехал ли Тугарин на чисто поле?»

Еще выскочит слуга да посмотреть ёво;

Еще выяхал да Тугарин на чисто поле;

90 Круг Тугарина змеи огненные,

Змеи огненные да оплетаются.

Он шел-то Олёша во божью церковь,

Богу молится:

«Еще бог ты бог, да бог спаситель мой!

95 Принеси ты тучу грозную,

Еще вымочи да у Тугарина,

Еще вымочи у Тугарина гумажны крылья!»

А пришла-то туча, туча грозная,

Еще вымочила у Тугарина гумажны крылья:

100 Еще пал-то Тугарин на сыру землю.

Поехал-то Олёша Тугарину,

Приехал-да Олёша Тугарину-те:

«Еще хочёшь ты, Олёша, тебя дымом задушу?

Еще хочёшь ты, Олёша, так искрами засыплю?

105 Еще хочёшь ты, Олёша, огнём-пламенем спалю?

Еще хочёшь ты, Олёша, живьем тебя сглочу?

Еще хочешь ты, Олёша, головнями застрелю?»

Из дыры-те головни выскакивают.

— На что ты, Тугарин, за собой силу ведёшь?

110 Я один да один, как да пёрстичёк,

Ты, Тугарин, да за собой силу ведешь! —

Он поворачивал коня да коня на́круто.

Этот тот-то Олёша подвертлив был,

Подвертывался да под конину гриву,

115 Отсекал он своей да саблей вострой,

Отсекал он своей да саблей востренькой

(Голову Тугарину Змеевичу).

Как Тугарин-от упал, да земля на трое раскололася,

Как Тугарину голову на востро́ копье соткнул,

Своего-то коня да поводу́ повел,

120 На Тугариновом-те коне он поехал-да,

На Тугариновом-те коне поехал он,

Своего-то коня да поводу́ ведет.

Этово солнышка Владимира жена-то его да спроговорит:

«Еще знать-то добра молодца по поездочке,

125 Еще знать-то Тугарина по поездочке да по походочке:

А Тугарин-от едет, Олёшину-то голову

На востро́м копье везёт».

(Слуга): — Ты не ври, ты не ври да не вобманывай!

Как Олеша-то едет на Тугариновом коне,

130 Своего-то коня да поводу́ ведет,

Как Тугаринову-то голову на востром копье (везет).

Приезжает Олёша солнышку Владимиру,

Он бросает эту голову стекольчато вокно:

«Ты возьми ты, солнышко Владимирова жена,

135 Ты возьми, возьми Олёшину голову,

Тугарин-от привез тебе!»

Еще тот-то солнышко Владимир спроговорит:

— Еще первуё место́ — переднё место,

А друго-то тебе место подле меня,

140 Еще третье-то место куда сам хочешь! —

(Алеша): «Как был бы ты да не мой бы дя́дюка,

Я бы назвал тебя я бы прямо сводничком,

Как бы не тетушка была бы, назвал курвой б...ю!»

Солнышко было на вечер.

У князя была беседушка.

Княгиня по сеничкам похаживала,

Крупными бедрами поворачивала,

5 Широкими рукавами поразмахивала,

Ну часто в окошечко посматривала,

Ждала, пождала друга милого к себе

Того-то ведь змея ну Тугарина,

Немножко княгиня чуть измешкалася —

10 Не стук-то стучит, не гром-то гремит:

Тут едет собака Тугаринин.

Как конь-то под ним будто лютый зверь.

А он на коне — что сенная копна,

Что сенная копна не подкопненная.

15 Голова у собаки сы пивной, большой котел,

Глаза у собаки ровно чашнишши,

Между-то очей кленова стрела лежит.

Подъезжал собака кы широкому двору,

Сказано от собаки своему доброму коню:

20 — Заржи ты, мой конь, по-звериному,

А я засвищу по-змеиному!

Не жилецкие кони все пошарахнулися,

Порвали они чумбуры шолковые,

Поломали колушки все позлащеные.

25 Овечин (?)[5] конь не ворухнется стоит,

Только ушками конь поваживает,

Глазками на собаку он посматривает.

Как не тут-то собака догадался:

— Мне тут супротивничек есть!

30 Въезжает собака на широк светлый двор,

Слезает собака сы добра своего коня,

Ни к чему свово коня не привязывает,

Никому свово доброго не приказывает.

Он входит в палаты в белокаменные,

35 Чудным образам богу не молится,

Князей-то, бояр сам не здравствует,

Он здравствует княгиню Омельфу;

Берет ее за белые груди,

Цалует в уста ее сахарные;

40 Садится в большое место:

Пониже садится чудных образов,

Повыше садится всех князей, бояр.

Как тут-то ковши наперед ему несли,

Он пойло-то пьет, по ведру берет,

45 По целому быку он закусывает,

Серую утицу он за скул положил.

Алеша сидит, сам речь говорит:

— Как что это к нам за невежа пришел?

Чудным образам богу не молится,

50 Князей, да бояр сам не здравствует,

Здравствует Омельфу Тимофеевну.

У моего у батюшки у родимого,

Кобыла была она обжорлива,

Она сена ела и на ж...у села!

55 А у моего у батюшки у родимого

Собачка была она звегливая.

Что нам тут спориться?

В чужом доме не приходится,

А пойдем с тобой во чистом поле переведаемся! —

60 Змей Тугарин натягал себе крылья бумажные,

Алеша Евстегнеевич просил бога:

— Создай мне, боже, тучу грозную, полуденную,

Со сильным дождем, сы буйным ветром!

Тут ни откель туча собралася,

65 На Тугарина змея она опускалася,

Намочила ему крылья бумажные —

Упал на сыру землю змей Тугарин.

Да и едёт Тугарин-от да Змеёвиц же,

Да и едёт Тугарин да забавляицсе;

Впереди-то бежат да два серых волка,

Два серых-то волка да два как выжлока;

5 Позади-то летят да два черных ворона.

Да и едёт Тугарин да похваляицце:

«Уж я город-от Киёв да во полон возьму,

Уж я божьи-ти церкви да все под дым с(п)ушшу,

Уж я руських богатырей повышиблю,

10 Да и князя-та Владимера в полон возьму,

Да кнегину Ёпраксею с собой возьму».

Приезжал-то Тугарин да в стольней Киев-град,

Приезжал-то ко князю да ко Владимеру.

Да стрецят-то ёго батюшко Владимер да стольнекиевской

15 Да со матушкой кнегиной Опраксией королевисьней.

Заводилось пированьё да тут поцесьён стол.

Да собиралисе вси князя и все бояра.

Тут несли как Тугарина за дубовой стол;

Да несло двенадцать слуг да ведь уж князёвых

20 Да на той ж доски да роззолоцёной.

Да садился Тугарин да за дубовой стол,

Да садиласе матуш(к)а кнегиня Ёпраксия королевисьня.

Да принесли-то ведь как лебедь белую.

Она рушала матушка Ёпраксея лебедь белую

25 Да юрезала да руку правую;

Тот же Тугарин-от Змеевиць же

Да целком-то сглонул да лебедь белую.

Да сидел-то Олёшенька Попович же,

Он сидел-то на пецьки да на муравцятой;

30 Он играл-то во гусли да яровцятыя;

Да и сам-то Олёшенька-то надсмехаицсе

Да над тем над Тугарином Змеёвицём:

«Ише ю нас-то у дядюшки была корова старая;

Да и охоця корова да по поварням ходить,

35 Да и охоця корова ёловину исть;

Да оловины корова да обжораласе.

Да тебе-то, Тугарин, будёт така же смерть».

Да уж тут-то Тугарину за беду пришло,

За великую досаду да показалосе;

40 Олёшу стрелил он вилоцькой серебряной.

Да на ту пору Олёшенька ухватцив был,

Да ухватил-то ён вилоцьку серебряну.

Да и говорит-то Тугарин-от Зм(е)ёвич же:

«Ише хошь ле, Ёлёшенька, я живком схвацю;

45 Ишше хошь ли, Ёлешёнька, я конём стопцю,

Я конём-то стопцю да и копьём сколю».

Да по целой-то ковриги да кладёт на щоку.

Да сидит-то Ёлешёнька Поповичь же,

Да сидит-то на пецьки да на муравляной

50 Да играт-то во гусельци в яровцятые,

Да сидит, над Тугарином насмехаицсе:

«У нас у дядюшки была собака старая,

Да охоця собака да по пирам ходить,

Да и косью собака да задавиласе;

55 Да тебе-то, Тугарин, будет така же смерть».

Да и тут-то Тугарину за беду пришло,

Да за великую досаду да показалосе;

Да ухватил-то ён ножицёк булатной же.

Да ён стрелил Ёлёшеньку Поповица.

60 Да на ту пору Ёлёшенька ухватцив был,

Да ухватил-то ён ножицёк булатной же,

Да говорит ёму Тугарин-от да Змеёвиц же:

«Ишша хошь-то, Ёлёшенька, живком схвацю;

А хошь-то, Ёлёшенька, конём стопцю,

65 Да конём-то стопцю да я копьём сколю».

Да сидит-то Олёшенька Попович же,

Да сидит-то на пецьки да на муравляной;

Он играт-то во гусли да яровцятые,

Да сидит-то, над Тугарином насмехаице.

70 Да тут-то Тугарину за беду пр(и)шлось,

За великую досаду да показалосе.

Да бежал тут Тугарин да ведь вихрём вон

За тех же столов да он дубовых же,

Из-за тех же напиток да розналицьные,

75 Из-за тех же есвов сахарных же;

Ишше звал-то Ёлёшу да ехать во цисто полё.

Ишше тут Олёшенька не трусливой был;

Да и брал-то коня да лошадь добрую,

Да взял-то он сабёлку-ту вострую,

80 Ишше взял-то он палицю буёвую,

Да брал он копьё да долгомерноё.

Выезжали с Тугарином на цисто полё.

У Тугаринова коня да крыльё огнянно,

Да летаёт-то конь да по поднебесью.

85 Говорит тут Олёшенька Попович же:

«Нанеси, бох, бурсацька да цяста дожжицька».

Нанесло тут бурсацька да цяста дожжицька.

Тут спускался у Тугарина конь да из поднебесья

Да на матушку да на сыру землю.

90 Говорит-то Ёлёшенька Поповиць млад:

«Уш ты ой еси, Тугарин да Змеёвич же!

Огленись-ко назад: там стоит полк богатырей».

Оглянулса Тугарин Змеёвич же.

Да на ту пору Ёлёшенька ухватцив был;

95 Ухватил-то он сабёлку-ту вострую

Да и сек у Тугарина буйну голову,

Да тут-то Тугарину славы поют.

Он россек-то ёго на мелки речеки;

Он россеял-розвеял да по цисту полю

100 Да черным воронам да на пограеньё,

Да птицькам-пташицям да на потарзаньё;

Да Тугаринову голову да на копьё садил,

Да повёз-то ей да в стольней Киёв град

А-й князю Владимеру в подароцьки.

105 Да привёл(з) он ко князю да ко Владимеру,

Да говорит тут Олёшенька Поповиц млад:

«Да уж ты ой еси, Владимёр, князь стольнекиевьской!

Ты возьми-тко Тугаринову голову да и в подароцьки;

Да хошь рубахи буць да и пиво вари».

110 Уж тут-то князь Владимер да возрадовалса;

Дарыл-то Ёлёшеньку подароцьками,

Да подарками дарыл его великима;

Ишше взял-то Ёлёшеньку во служеньицё.

Под стольным городом под Киевом

При ласковом князе при Владимире

Объявилось новое чудовище:

Наезжал Тугарин Змеевич.

5 Солнышко Владимир стольно-киевский

Заводил свой хорош почестен пир

И зазвал Тугарина на почестный пир.

Ставили столы ему дубовые,

Наливали питьица медвяные,

10 Полагали ему ества сахарные.

Садился Тугарин за дубовый стол,

Он по белой лебедушке зараз глотал.

И сидел тут Алешенька Попович,

Сам говорил таковы слова:

15 «Как у моего государя было батюшки,

У Левонтья попа было Ростовскаго

Было псище-то старое,

Старое псище-то седатое,

Хватило костище великое,

20 Где оно хватило, подавилося:

Подавиться Тугарину Змеевичу

От меня Алешки от Поповича».

Стал Тугарин пить зелено вино,

По целой чары зараз глотал.

25 Говорит Алеша таковы слова:

«Как у моего родителя было батюшки,

У Левонтья попа было Ростовского

Было коровище великое,

Выпило питьица лоханище,

30 Где оно выпило, тут и треснуло.

И треснет Тугарин-от Змеевич

От меня Алешки от Поповича».

Эты ему речи не слюбилися:

Хватил на столе ножище булатное

35 И шибнет в Алешку во Поповича, —

Пролетел нож мимо Алешу Поповича.

Как у той было у печки муравленой.

Стоял его слуга Аким паробок,

Налету он нож подхватывал,

40 Сам к ножу приговаривал:

«Ах ты ей, Алешенька Левонтьевич!

Сам ли ты пойдешь, али меня пошлешь

С Тугарином супротивиться?»

Говорил Алешенька Левонтьевич:

45 — Не куда уйдет гагара безногая. —

Уезжал Тугарин во чисто поле.

К тому же времени на другой день

Выезжал Алеша во чисто поле,

Стретил Тугарина Змеевича,

50 И убил Тугарина Змеевича.

Тут век про Алешу старину поют,

Синему морю на тишину,

А вам, добрым людям, на послушанье.

Ездил Илья Муромец по чисту полю,

Наехал-то старчища Пилигримища.

И сам говорит таковы слова:

«Ай же ты, старчище Пилигримище!

5 Дай-ко ты мне своих платьев старческих,

Дай-ко мне клюку сорока пудов;

Добром буде не дашь, силом возьму».

Сокрутился он старчищем Пилигримищем

И пошел по полю по чистому.

10 В ту ли пору, во то время

Ездило Идолище под облакой,

Шибало свою палицу стопудовую,

На коне гоняло и само подхватывало.

И говорит Илья Муромец таково слово:

15 «Ты дай-ко мне, господи, дожжичка

Частенького и то меленького,

Чтобы подмочило у Идолища добра коня крылатого:

Опустилось бы Идолище на сыру землю,

Поехало б Идолище по чисту полю».

20 Дал тут господь дожжичка

Частенького и то меленького,

Подмочило у Идолища добра коня крылатого;

Опустилось Идолище на сыру землю

И поехало по чисту полю,

25 И увидело старчища Пилигримища:

Шляпа у него тридцати пудов,

Клюха у него сорока пудов.

И говорит Идолище таковы слова:

— Как по платьицу старчище Пилигримище,

30 А по походочке быть старому казаку Илью Муромцу:

Хоть кто хошь тут быдь, а жива не спущу. —

Как замахнул своей палицей булатноей

Во того старчища Пилигримища,

А Илья на ножку был поверток,

35 Увернется под гриву лошадиную:

Пролетела палица во сыру землю.

Как скочит из-под гривы лошадиныя,

Замахнул клюхой сорока пудов,

Ударил Идолище в буйну голову

40 И убил Идолище проклятое.

Тут по три дня было пированьице

Про старого казака Илью Мурромца,

Что убил Идолище поганое.

Тут век про Илью старину поют,

45 Синему морю на тишину,

А вам, добрым людям, на послушанье.

Как Олешенька Попович сын Иванович

Ён на да́лечи далечи на чистом поли,

Да едет-ка тут Олешенька да и на добром коне,

Да как видит-то он Тугарина неверного,

5 Высоко летит Тугарин, близ под о́блакой.

Как тут Олешенька спустился-то с добра коня,

Да как ставился Олеша на восток лицём,

Да он молится тут господу святителю:

— Дай-ко ты, господи, дождичка частого да и мелкого,

10 Чтобы омочило у Тугарина бумажны крыльиця,

Спустился бы Тугарин на сыру́ землю,

Да как мне было с Тугарином посъехаться,

Да и по Олешенькину тут молению,

Как по божьему-то велению,

15 Наставала тученька-то темная

С частыим дождичком да с молнией,

Омочило у Тугарина бумажные крыльица,

Спустился тут Тугарин на сыру землю.

Да как едет-то Тугарин на добром коне,

20 На добром коне да по сырой земле,

А идет Олешенька к нему на стре́тушку.

Как тут Задолище поганое

Замахнулся он кинжалом-то булатныим,

Что срубить Олеше буйну голову;

25 Да как был Олешенька восте́р собою́,

Завернулся он за ту гриву лошадиную,

Промахнулся тут Тугарин тот неверный,

Ушло с рук кинжалище булатное,

Ушло в землю́ до череня.

30 Как был Олешенька восте́р собою,

Повывернулся тут он з-за гривы лошадиноёй,

Ен ударит своей палицей военноей Тугарина,

Своротилось главище на праву страну,

А’ще тулово да на левую.

35 Берет Олешенька Попович сын Иванович

Кинжалище булатное,

Воткнул он в буйную голову, —

Не может он главища на плечо поднять,

Закрычал он своим зычным жалким голосом:

40 — Уж вы служки панюшки, верны нянюшки.

Подсобите-ко главище на плечо поднять!

Подбежали служки панюшки, верны нянюшки,

Подсобили главище на плечо поднять.

Несёт он тут к своему добру́ коню,

45 Привязал он желтыма волосочкамы

Ко тым стремянам да лошадиныим,

Поехал он ко городу ко Киеву.

Подъезжает он ко городу ко Киеву,

Крычит он да во всю голову:

50 — Ай же вы, бабы портомойницы!

Я привез-то вам буцище со чиста́ поля, —

Вы хоть платье мойте, а хоть зо́лу варите,

Хоть всим городом ср... ходите!

Алеша Попович млад

Со Екимом, сыном Ивановичем,

Выезжали на разстани на широкие;

На разстанях лежит бел-горюч камень,

5 На камешке подписи подписаны,

Все пути-дороженьки рассказаны.

Тут-то Алеша, тучен человек,

Соскакивал с добра коня,

На камешке надписи рассматривал,

10 Все пути Екиму рассказывал.

«Слушай-ка, Еким, сын Иванович;

Первая дорожка — в Чернигов-град,

Вторая дорожка — в Путерему (?),

Третья дорожка — в славен Киев-град.

15 Во Чернигове-городе не бывано,

И пива, вина много не пивано,

Калач бел-крупищат не рушиван

И белая лебедушка не кушана;

Дома, кабаки были вольные,

20 Молодушки были приветливы,

Девушки красные прелестливы;

А мы с тобой, Екимушка, упьянчивы,

Запьемся, Екимушка, загуляемся,

Потерять-то нам будет слава добрая,

25 Вся-де выслуга богатырская.

Тоже в Путереме не бывано,

И пива и вина много не пивано,

Калач бел-крупищат не рушиван

И белая лебедка не кушана;

30 Дома, кабаки были вольные,

Молодушки были приветливы,

Красные девушки прелестливы;

А мы с тобой, Екимушка, упьянчивы,

Запьемся, Екимушка, загуляемся,

35 Потерять-то нам будет слава добрая,

Вся-де выслуга богатырская.

Во Киев-городе было бывано,

Много пива, вина было пивано,

Калач бел-крупищат много рушиван,

40 Белая лебедка много кушана.

Завладел у князя Владимира

Хорошую дочь княжну-королевишну

Змей Тугаретин.

Туда побежим на встречу».

45 Садились они на добрых коней,

Они били коней по тучным бедрам.

Тут-де их кони прирассе́рдились,

С горы на гору кони перескакивают,

Темны леса промеж ног пущают,

50 Реки, озера хвостом устилают.

Побежали по городу по Киеву,

Скакали через стену белокаменную,

Ко тому ко столбу ко дубовому,

Ко тому колечку ко злаченому

55 Коней они не привязывают,

Никому держать не приказывают,

Отпирают гридню на́ пяту,

Запирают гридню на́плотно,

Приходят среди пола кирпищатого,

60 Молитву творят сами сусову (иисусову),

Крест кладут по-писаному,

Поклон ведут по-ученому,

Кланяются, покланяются

На все четыре стороны,

65 Князю и княгине на особицу,

На особицу и особь статью.

«Милости просим, люди добрые,

Люди добрые, храбрые воины!

Садитесь вы в куть по лавице».

70 — То-де место не по рядине.

«Второе место — в дубову скамью».

— То-де нам место не по вотчине.

«Третье место — куда хочете».

— Неси-ко ты, Алешенька Попович млад,

75 То ковришко волокитное!

Ковришку Владимир-князь уди́вился:

«Хорошо-де ваше ковришко волокитное!»

Красным золотом оно было вышивано,

В углах то было вшивано

80 По дорогу камню самоцветному;

От его-то от пацыря (?), как луч стоит,

Как луч стоит от красна солнышка.

«Стели-ко его за пещной за стол(б)!»

И садятся они с Екимом за пещной за стол(б).

85 Не от ветричку палаты зашаталися,

Не от вихря палаты всколыхалися:

Прилетел змеишко Тугаретин.

Отпирает он гридну на́ пяту,

Запират он гридню не на́плотно,

90 Господу богу не молится,

Чудным образам не кланятся;

Садят его за столы за дубовые,

За скатерти садят за бранные,

За ествы за сахарные.

95 Калач бел-крупищат за праву шшоку бросает,

Белую лебедь за левую шшоку.

Говорит Еким таковы слова:

«У попа было у Ростовского

Был кобелище цингалище (?),

100 Охоче по подполью ходить,

Костью подавился,

Оттого и переставился;

А тебе, змею, не миновать того».

«Что у те, князь, за пещным столбом?

105 Что за сверчок пищит?»

Отвечает Владимир-князь:

«А маленьки ребятишки промеж себя говорят, —

Сами бабки делят».

Подают змею чару зелена вина,

110 Зелена вина в полтора ведра,

А весом чара в полтора пуда,

Принимает он чару единой рукой,

Выпивает он чару на единый дух.

Говорит Еким, сын Иванович,

115 Говорит он таковы слова:

«У попа у Ростовского

Корова была бурая,

По поварням ходила,

Барды по чану выпивала — треснула,

120 А тебе, змею, не миновать того!»

Схватил змеишко Тугаретин

Ножишко-чинжалишко,

Бросил за печной за столб.

Тут-то Алешенька подхватлив был,

125 Подхватывал ножишшо-чинжалишшо

Правою полою кафтанною;

Тут-то они возопияли:

«Сам ли ты, Еким, бросишь,

Или, Еким, мне велишь?»

130 «Сам я не брошу и тебе не велю:

Нечего кровенить палату белокаменну,

Надо со змеем переведаться

На поле на Куликовом,

На том елбане раскатистом».

135 Покатился змей Тугаретин

Из палаты белокаменной,

Надел он крылья бумажные

И полетел на поле на Куликово,

На те елбаны раскатисты.

140 Выходил Еким со Алешею

На улицу на широкую,

Еким Алеше наказыват:

«Ежли два часа не буду, беги на выручку».

И сам садится на добра коня,

145 Бежал на поле на Куликово,

На те елбаны раскатисты;

Втыкал копье мурзомецкое

И вбегал на тупой конец,

И смотрел во чисто поле.

150 Завидел Змея Тугарина

Выше лесу ходячего,

Ниже облака попловучего.

Говорит змей Тугаретин:

«Что тебя, Еким, огнем сожечь,

155 Иль живьем сглотить,

Или тебя дымом заглушить?»

Взмолился богу господу

Еким, сын Иванович,

Наипаче пресвятой богородице:

160 «Сошли, господи, крупчата дождя,

Помочи у змея крылья бумажные!»

И повалился змей на сыру землю.

Тут подхватывал его Еким

На копье мурзомецкое

165 И притыкал ко сырой земле,

И отсек буйну голову.

Тут-то миновалось два часа, —

Побежал Алеша на выручку;

Не видит он света белого,

170 Не видит он солнца красного.

Сбегался он со Екимом на встречу

И бил его палицей боевой,

И сшиб со добра коня,

Притыкал его в грудь белую

175 Копьем мурзомецким,

И угодил в крест чувственный.

Соскакивал Алеша со добра коня,

Брал его на руки белые,

Садил в седло черкатское.

180 Поехал путем-дорожкою

Ко князю Владимеру;

И бросали голову змея Тугарина

За стену белокаменную.

Выходил князь Владимир

185 Сеславич, красно солнышко,

На улицу на широкую:

«Милости просим, храбрые воины,

За единый стол хлеба кушати!»

Отвечали они князю Владимиру:

190 «На приезде гостя не учествовал,

На отъезде не учествовати».

Из славнова Ростова, красна города,

Как два ясныя соколы вылетывали,

Выезжали два могучия богатыри:

Что по имени Алешенька Попович млад

5 А со молодом Екимом Ивановичем.

Оне ездят, богатыри, плеча о плечо,

Стремяно в стремяно богатырское.

Оне ездили-гуляли по чисту полю,

Ничего оне в чистом поли не наезживали,

10 Не видали птицы перелетныя,

Не видали оне зверя прыскучева,

Только в чистом поле наехали —

Лежит три дороги широкия,

Промежду трех дорог лежит горюч камень,

15 А на каменю подпись подписана.

Взговорит Алеша Попович млад:

«А и ты, братец, Еким Иванович,

В грамоте поученой человек!

Посмотри на каменю подписи,

20 Что на каменю подписано».

И скочил Еким со добра коня,

Посмотрил на каменю подписи, —

Росписаны дороги широкия:

Первая дорога во Муром лежит,

25 Другая дорога — в Чернигов-град,

Третья — ко городу ко Киеву,

Ко ласкову князю Владимеру.

Говорил тут Еким Иванович:

«А и братец, Алеша Попович млад,

30 Которой дорогой изволишь ехать?».

Говорил ему Алеша Попович млад:

«Лутче нам ехать ко городу ко Киеву,

Ко ласкову князю Владимеру».

Втапоры поворотили добрых коней

35 И поехали оне ко городу ко Киеву.

Не доехавши оне до Сафат-реки,

Становились на лугах на зеленыех,

Надо Алеши покормить добрых коней,

Расставили тут два бела шатра,

40 Что изволил Алеша опочив держать,

А и мало время позамешкавши,

Молоды Еким со добры кони,

Стреножимши, в зелен луг пустил,

Сам ложился в свой шатер опочив держать,

45 Прошла та ночь осен(н)ея,

Ото сна Алеша пробуждается,

Встает рано-ранешенько,

Утрен(н)ей зарею умывается,

Белою ширинкаю утирается,

50 На восток он, Алешка, богу молится.

Молоды Еким сын Иванович

Скоро сходил по добрых коней,

А сводил он поить на Сафет на реку,

И приказал ему Алеша

55 Скоро седлать добрых коней.

Аседлавши он, Еким, добрых коней,

Нарежаются оне ехать ко городу ко Киеву.

Пришел тут к ним калика перехожей,

Ла́патки на нем семи шелков,

60 Подковырены чистым серебром,

Личико унизано красным золотом,

Шуба соболиная долгополая,

Шляпа сорочинская земли греческой в тридцать пуд,

Шелепуга подорожная в пятьдесят пуд,

65 Налита свинцу чебурацкова,

Говорил таково слово:

«Гой вы еси, удалы добры молодцы!

Видел я Тугарина Змеевича,

В вышину ли он, Тугарин, трех сажен,

70 Промеж плечей косая сажень,

Промежу глаз калена стрела,

Конь под ним как лютой зверь,

Из хайлиша пламень пышет,

Из ушей дым столбом стоит».

75 Привезался Алеша Попович млад:

«А и ты, братец, калика перехожея!

Дай мне платье каличее,

Возьми мое богатырское,

Ла̀патки свои семи шелков,

80 Подковырены чистым се́ребром,

Личико унизано красным золотом,

Шубу свою соболиную долгополую,

Шляпу сорочинскую земли греческой в тридцать пуд,

Шелепугу подорожную в пятьдесят пуд,

85 Налита свинцу чебурацкова».

Дает свое платье калика Алеши Поповичу, не отказываючи,

А на себе надевал то платье богатырское.

Скоро Алеша каликою нарежается

И взял шелепугу дорожную,

90 Котора была в пятьдесят пуд,

И взял в запас чингалиша булатное,

Пошел за Сафат-реку.

Завидел тут Тугарин Змеевич млад,

Заревел зычным голосом,

95 Подрогнула дубровушка зеленая,

Алеша Попович едва жив идет,

Говорил тут Тугарин Змеевич млад:

«Гой еси, калика перехожея!

А где ты слыхал и где видал

100 Про молода Алешу Поповича?

А и я бы Алешу копьем заколол,

Копьем заколол и огнем спалил».

Говорил тут Алеша каликою:

«А и ты ой еси, Тугарин Змеевич млад!

105 Поезжай поближе ко мне,

Не слышу я, что ты говоришь».

И подъезжал к нему Тугарин Змеевич млад.

Сверстался Алеша Попович млад

Против Тугарина Змеевича,

110 Хлес(т)нул ево шелепугою по буйной голове,

Росшиб ему буйну голову,

И упал Тугарин на сыру землю,

Скочил ему Алеша на черну грудь.

Втапоры взмолится Тугарин Змеевич млад:

115 «Гой еси ты, калика перехожея!

Не ты ли Алеша Попович млад?

Токо ты Алеша Попович млад,

Сем побратуемся с тобой».

Втапоры Алеша врагу не веровал,

120 Отрезал ему голову прочь,

Платья с него снимал цветное на сто тысячей,

И все платья на себе надевал,

Садился на ево добра коня

И поехал к своим белым шатрам.

125 Втапоры увидели Еким Иванович

И калика перехожея,

Испужалися ево, сели на добрых коней,

Побежали ко городу Ростову.

И постигает их Алеша Попович млад,

130 Обвернется Еким Иванович,

Он выдергивал палицу боёвую в тридцать пуд,

Бросил назад себе:

Показалося ему, что Тугарин Змеевич млад,

И угодил в груди белыя Алеши Поповича,

135 Сшиб из седелечка черкесскова,

И упал он на сыру землю.

Втапоры Еким Иванович

Скочил со добра коня, сел на груди ему,

Хочет пороть груди белыя,

140 И увидел на нем золот чуден крест,

Сам заплакал, говорил калики перехожему:

«По грехам надо мною, Екимом, учинилося,

Что убил своего братца родимова».

И стали ево оба трести и качать

145 И потом подали ему питья заморскова,

От того он здрав стал.

Стали оне говорити

И между собою платьем меняти:

Калика свое платье надевал каличье,

150 А Олеша — свое богатырское,

А Тугарина Змеевича платье цветное

Клали в чебодан к себе.

Сели оне на добрых коней

И поехали все ко городу ко Киеву,

155 Ко ласкову князю Владимеру.

А и будут оне в городе Киеве

На княженецком дворе,

Скочили со добрых коней,

Привезали к дубовым столбам,

160 Пошли во светлы гридни,

Молятся Спасову образу

И бьют челом-поклоняются

Князю Владимеру и княгине Апраксеевне,

И на все четыре стороны.

165 Говорил им ласковой Владимер-князь:

«Гой вы еси, добры молодцы!

Скажитеся, как вас по именю зовут,

А по именю вам мочно место дать,

По изо(т)честву можно пожаловати».

170 Говорит тут Алеша Попович млад:

«Меня, асударь, зовут Алешею Поповичем,

Из города Ростова старова попа соборнова».

Втапоры Владимер-князь обрадовался,

Говорил таковы слова:

175 «Гой еси, Алеша Попович млад!

По отчеству садися в большое место, в передний уголок,

В другое место богатырское —

В дубову скамью против меня,

В третье место, куда сам захочешь».

180 Не садился Алеша в место большее

И не садился в дубову скамью,

Сел он со своими товарыщи на полатной брус.

Мало время позамешкавши,

Несут Тугарина Змеевича

185 На той доске красна золота

Двенадцать могучих богатырей.

Сажали в место большое,

И подле ево сидела княгиня Апраксеевна.

Тут повары были догадливы:

190 Понесли ества сахарные и питья медяныя,

А питья все заморския.

Стали тут пить, есть, прохлаждатися,

А Тугарин Змеевич нечестно хлеба ест:

По целой ковриге за́ щеку ме́чит,

195 Те ковриги монастырския;

И нечестно Тугарин питья пьет:

По целой чаше охлестовает,

Котора чаша в полтретья ведра,

И говорил втапоры Алеша Попович млад:

200 «Гой еси ты, ласковый сударь Владимер-князь!

Что у тебя за болван пришел,

Что за дурак неотесоной?

Нечестно у князя за столом сидит,

Ко княгине он, собака, руки в пазуху кладет,

205 Целует во уста сахарныя,

Тебе, князю, насмехается!

А у моево сударя-батюшка

Была собачишша старая,

Насилу по подстолью таскалася,

210 И костью та собака подавилася, —

Взял ее за хвост, под гору махнул;

От меня Тугарину то же будет!»

Тугарин почернел, как осення ночь,

Алеша Попович стал как светел месяц.

215 И опять втапоры повары были догадливы:

Носят ества сахарныя.

И принесли лебедушку белую,

И тут рушала княгиня лебедь белую,

Обрезала рученьку левую,

220 Завернула рукавцом, под стол опустила,

Говорила таково слово:

«Гой вы еси, княгини-боярыни,

Либо мне резать лебедь белова,

Либо смотреть на мил живот,

225 На молода Тугарина Змеевича».

Он взявши, Тугарин, лебедь белую,

Всю вдруг проглатил,

Еще тут же ковригу монастырскую.

Говорит Алеша на полатном брусу:

230 «Гой еси, ласковой асударь Владимер-князь!

Что у тебя за болван сидит?

Что за дурак неотесоной?

Нечестно за столом сидит,

Нечестно хлеба с солью ест:

235 По целой ковриге за́ щеку ме́чит

И целу лебедушку вдруг проглотил.

У моево сударя-батюшка,

Федора попа ростовского,

Была коровишша старая,

240 Насилу по двору таскалася,

Забилася на поварню к поварам,

Выпила чан браги пресныя,

От того она лопнула, —

Взял за хвост, под гору махнул.

245 От меня Тугарину то же будет!»

Тугарин потемнел, как осення ночь,

Выдернул чингалишша булатное,

Бросил в Алешу Поповича.

Алеша на то-то вёрток был,

250 Не мог Тугарин попасть в него,

Подхватил чингалишша Еким Иванович,

Говорил Алеше Поповичу:

«Сам ли ты бросаешь в ево, али мне велишь?»

«Нет, я сам не бросаю и тебе не велю.

255 Заутра с ним переведаюсь:

Бьюсь я с ним о велик заклад —

Не о сте рублях, не о тысячи,

А бьюсь о своей буйной голове!»

Втапоры князи и бояра скочили на резвы ноги

260 И все за Тугарина поруки держат:

Князи кладут по сту рублев,

Бояра — по пятидесят,

Крестьяна — по пяти рублев.

Тут же случилися гости купеческия,

265 Три карабля свои подписывают

Под Тугарина Змеевича,

Всяки товары заморския,

Которы стоят на быстром Непре,

А зо Алешу подписывал

270 Владыка черниговский.

Втапоры Тугарин (в)звился и вон ушел,

Садился на своего добра коня,

Поднялся на бумажных крыльях поднебесью летать.

Скочила княгиня Апраксеевна на резвы ноги,

275 Стала пенять Алеши Поповичу:

«Деревеншина ты, засельшина!

Не дал посидеть другу милому».

Втапоры тово Алеша не слушался,

(В)звился с товарыщи и вон пошел.

280 Садилися на добры кони,

Поехали ко Сафат-реке,

Поставили белы шатры,

Стали опочив держать,

Коней опустили в зелены луга.

285 Тут Алеша всю ночь не спал,

Молился богу со слезами:

«Создай, боже, тучу грозную,

А и тучи-то с градом дождя!»

Алешины молитвы доходны ко Христу.

290 Дает господь бог тучу с градом дождя,

Замочила Тугарина крылья бумажныя,

Падает Тугарин, как собака, на сыру землю.

Приходил Еким Иванович,

Сказал Алеши Поповичу,

295 Что видел Тугарина на сырой земле.

И скоро Алеша нарежается,

Садился на добра коня,

Взял одну сабельку вострую

И поехал к Тугарину Змеевичу.

300 И увидел Тугарин Змеевич Алешу Поповича,

Заревел зычным голосом:

«Гой еси ты, Алеша Попович млад!

Хошь ли, я тебе огнем спалю?

Хошь ли, Алеша, конем стопчу,

305 Али тебе, Алеша, копьем заколю?»

Говорил ему Алеша Попович млад:

«Гой ты еси, Тугарин Змеевич млад!

Бился ты со мною о велик заклад —

Биться-драться един на един,

310 А за тобою ноне силы сметы нет

На меня, Алешу Поповича».

Оглянется Тугарин назад себя,

Втапоры Алеша подскочил,

Ему голову срубил,

315 И пала глава на сыру землю, как пивной котел.

Алеша скочил со добра коня,

Отвезал чембур от добра коня,

И проколол уши у головы Тугарина Змеевича,

И привезал к добру коню,

320 И привез в Киев на княженецкий двор,

Бросил среди двора княженецкова.

И увидел Алешу Владимер-князь,

Повел во светлы гридни,

Сажал за убраны столы;

325 Тут для Алеши и стол пошел.

Сколько время покушавши,

Говорил Владимер-князь:

«Гой еси, Алеша Попович млад!

Час ты мне свет дал,

330 Пожалуй ты живи в Киеве,

Служи мне, князю Владимеру,

До́ люби тебе пожалую!».

Втапоры Алеша Попович млад

Князя не ослушался,

335 Стал служить верою и правдою;

А княгиня говорила Алеши Поповичу:

«Деревеншина ты, засельшина!

Разлучил меня с другом милым,

С молодым Змеем Тугаретиным».

340 Отвечает Алеша Попович млад:

«А ты гой еси, матушка княгиня Апраксеевна!

Чуть не назвал я тебя сукою,

Сукою-ту — волочайкаю!».

То старина, то и деянье.

Во стольнём во городи во Киеве

У ласкова князя у Владимера

Было столованьё, почесьён пир.

Все на пир да собиралисе;

5 Все на пиру да напивалисе,

Все на пиру да приросхвасталисе:

Хвастаёт иной да иной тем и сем,

Хвастаёт иной да отьцём-матерью,

Хвастаёт иной да силой-могу́той,

10 Хвастаёт иной да золотой казной,

Хвастаёт дурак да молодой жоной.

Хвастают два братьцы два милые,

Два милые братьця Петровици,

Два милые братьця Збродовици,

15 Хвастают они да всё родной сёстрой,

Молодой Олёной Петровисьны:

«Есь ведь как у нас да всё родна сёстра,

А молода Олёна Петровицьна;

Сидит она у нас за деветью замками:

20 Буйны-ти ветры не завеют ей,

Цясты-ти дожжи не замоцат ей,

Добры-ти люди не засмотрят ей». (2 раза)

Выскоцил Олёша Поповиць млад:

«Не хвастайте, братья, вы родной сёстрой,

25 Молодой Олёной Петровисьной:

Знаю я у вас да всё родну сёстру,

Молоду Олёну Петровисьню.

Подите-тко ноцесь да во седьмом цасу,

Зажмайте-тко да снегу белого,

30 Киньте-тко вы ей окошецько,

Во окошецьк(о) в окутьноё:

Выйдет Олёна на крылецюшко

В одной тоненькой рубашецьке, без пояса,

В одных беленьких цулоциках, без чоботков».

35 Тут-то братьям за беду стало,

Тут-то родимым за великую.

Пошли они ноцесь да во седьмом цасу,

Зажмали тот (так) да снегу белого,

Кинули во ей в окошецько в окутьнёё.

40 Вышла Олёна на крылецюшко

Выдной тоненькой рубашецьке, без пояса,

Выдных тоненьких цюлоциках, без чоботков.

Тут-то братьям за беду стало,

Тут-то родимым за великую.

45 Вымают из ножьне́й да саблю вострую,

Хотят сымать да буйну голову.

Тут-то Олёнушка змолиласе:

«Ой еси, два братьця, два милые,

Два милые братьця Петровици!

50 Дайте строку до бела свету

Смыть с лиця белы белилицька,

Сотереть с лиця алы руменецька;

Тогда вывезите меня да середи торгу,

Середи торгу да середи ярманги;

55 Иной на меня ишшо насмотритьсе,

Иной надо мной слезно росплацытьсе»[6].

Все же на Олёну насмотрелисе;

Хотят нашу Олёну призакинути камкой,

Ой хотят нашу Олёну призахлопнути доской.

60 На погосте-то поют, да тут Олёнушку везут;

На погосте-то звонят, да тут Олёну хоронят.

Выскоцил Олёша Поповиць млад:

«Ставай-ко ты, Олёна, на резвы ноги,

Садись-ко ты, Олёна, на добра коня;

65 Поедём-ко, Олёна, ко божье́й церкви,

Мы златым веньцём, Олёна, повеньцеимсе,

Золотым перснём, Олёна, поменеимсе».

У Владимера князя был поцестён пир.

Да все на пиру напивалисе,

Да все на цесном наедалисе;

Да все на пиру приросхвастались:

Да иной хваста́т золотой казной,

5 Как иной хваста́т молодой жоной,

Как иной хваста́т конём ежжалым-е,

Как иной хваста́т быко́м кормлёным-е.

И сидят как два Петра Петровица;

Они не пьют, не едят, нице́м не хвастают.

10 Говорят как им как товарышши:

«Уж вы ой еси, два брателка!

Не пьите́, не едите́, нице́м не хвастаете».

— Уж мы цем же будём хвастати?

Ишша нету у нас золотой казны,

15 Ишша нету у нас молодой жоны.

Ишша нету у нас быка кормлёного,

Ишша нету у нас коня ежжалого, —

Только есь у нас е́дна се́стриця,

Ишша та же Еленушка Петровна-свет;

20 Как нихто не видал в едной рубашецьке,

А в едной рубашецьке, без пояса,

А в единых цюлоциков (так), без чоботов. —

Подскоцил Олёшецька Поповиць сын:

«Уж вы ой еси, два бра́телка!

25 Вы не хвастайте своей сестрицей

А и той Еленушкой Петровною:

Я видал вашу ведь сестрицю

А в единой руба́шецьке, без пояса,

30 Я в единых цюлоциков, без чоботов;

Вы поди(те)-тко ведь домой же веть,

Закатайте ком да снегу белого,

Уж вы киньте в окошецько в кошевьцято

Со востосьнею да со стороноцьку».

35 Ишша тут братьцям за беду стало

А-й за ту круцинушку великою.

Собирались тут со беседушки.

А идут они к своёму двору,

Закатали ком да снегу белого

40 А кидали в окошецько в кошевьцято,

Выходила тут и́хна сестриця,

Ишша та же Еленушка Петровна ведь,

Она в едно́й руба́шецьки, без пояса,

А в единых цюлоциков, без чоботов.

45 Ишша тут ей братьця россердилисе,

Ишша тут они розгневилисе:

«Уж ты ой еси, наша сестриця,

А-й ты жа Елена Петровная!»

И хотят рубить да е́йну голову,

50 Ишша тут им сестриця поклониласе,

Ишша тут она покориласе:

«Уж вы ой еси, два брателка,

Два Петра ведь вы да два Петровиця!

Не рубите-тко да буйной головы,

55 «Уж вы дайте строку на малой цяс

А сходить Елены ко божье́й церкви́

Ишше богу ей помолитисе,

А с подружецьками ей ро̀спроститисе».

Они тут были ведь послушливы,

60 А послушливы, розговорциты,

А дают ведь строку на малой цяс

А сходить Елены ко божьей церкви

А и богу ей помолитисе,

А с подружецьками роспроститисе.

65 А как пошла Елена ко божьей церкви

Она богу тут помолитисе,

А с подружецьками роспроститисе.

Она стоит да тут богу молитьсе:

А слезами она да умываитьсе,

70 А горё́м она подтира́итьсе.

Подскоцил Олёшецька Поповиць сын,

Науцят Еленушку Петровную:

«Ты просись у бра́тей во цисто полё,

Щобы срубили там твою да буйну голову».

75 А приходит Елена от божье́й церкви.

Ишша братья у ей да россердилисе,

Ишша тут они розгневилисе,

А хотят рубить буйну голову.

Ишша тут Елена возмолиласе,

80 Ишша тут она покориласе:

«Уж вы ой еси, вы два брателка,

Два Петра да вы два Петровиця!

Не секите моей да буйной головы,

Уж вы дайте строку на малой цяс,

85 Вы ссеките мою да буйну голову

А во да́леци да во цистом поли».

Как у ей братья́ были послушливы,

Как у ей были розговорциты;

Повезли Елену во цисто полё,

90 Они там хотят срубить да буйну голову,

Ишша тут Елена возмолиласе,

Ишша тут она покорыласе:

«Уж вы ой еси, два брателка,

Два Петра ведь вы да два Петровиця!

95 Вы рубите мою да буйну голову,

А на той на плахи на липовой».

И как у ей братьци́ были послушливы,

А послушливы, розгово́рциты;

Закопали Елену в землю по по́ясу,

100 Они поехали за плахой за липовой,

Подскоцил Олёшецька Поповиць сын,

Ишша выкопал тут Еленушку.

Да уехали они к божьей церькви,

Да веньцями они повеньцялисе,

105 Да перстнями они поменялисе.

А приехали как два брателка,

Два Петра ведь их да два Петровиця, —

Ишше тут Елены только место знать.

Ишше тут они и заплакали:

110 «Уж ты ой еси, наша сестриця,

Ишша ты Еленушка Петровна ведь!

Ишша мы тебе дак много слушали,

Ишша ты нас дак не послушала».

Во славном городе во Киеве,

У князя было у Владимира,

Столованьице было, пированье, почестен пир

На многие князи и бо́яра,

5 На сильных-могучих бога́тырёв

И на все паленицы уда́лыя.

На пиру все были пьяны-веселы,

Все на пиру прирасхвастались:

Иной хвастает добры́м конем,

10 Ново́й хвастает своей ухваткою,

А бояре хвастают животом своим.

При том пиру, при беседушке,

Сидят два брата, два Петровича;

Сидят они брата́ны не веселы,

15 Свои буйны головы повесили.

Князь Владимир стольный Киевский

Стал по гриднице похаживать:

«Что́ вы, братаны не веселы,

Что́ вы ни чем не похвалитесь?»

20 — Князь Владимир стольный Киевский!

А и не чем нам, братанам, похвастати:

Добры кони у нас не у́далы,

Молоды жены не изро́дныя,

Есть у нас у братов родна́ сестра,

25 Свет Наталья Збородовична:

Сидит она во высоком тереме,

Сидит — заперта двумя две́рями,

Она за́мкнута тремя ключами;

Ей красно солнышко не о́греет,

30 И буйны ветры ее не о́бвеют,

Ясный сокол мимо терема не пролетит,

На добром коне мимо молодец не проедет. —

При том пиру при беседушке

Случилось быть Алёшеньке Поповичу;

35 Попович говорил таковы речи:

«Не че́м же вы, братаны, хвастаете,

Не добром вы, братаны, похваляетесь;

Довольно я видал вашу се́стрицу,

Свет Настасью Збородовичну,

40 А бывали и такие часы,

Что у ней и на грудях леживал!»

Збородовичам братьям за беду пало,

За беду пало, за великую;

Хватали они по ножи́шку по булатному,

45 Метали ими в Алёшу Поповича.

Гора́зден Алеша был ножи хватать,

Хватал за черенья за ножо́выя,

Сам говорил таковы слова:

«Ой вы гой еси, два брата, два Петровича!

50 Поезжайте, братаны, к своему двору,

Сойми́те с себя платье цветное,

Отдавайте его любимым конюхам,

Оболокайтесь сами в платье черное,

Чтоб вас жены не опо́знали;

55 Дождитесь ноченьки седьма́ часу,

Поезжайте тогда во чисто́ поле,

Захвати́те комулю снега белого,

Метните ее во окошечко во слу́хово:

Услышите отви́сьте Настасьи Збородовичны».

60 Снимались братаны со пира в по́лпьяна,

Садились они на добры́х коней,

Поезжали братаны к терему высокому,

Захватили кому́лю снега белаго,

Метали его во окошечко во слухово.

65 Услышала бре́кот Настасья Збородовична,

Сама держит скорее отвестьице:

— Уж ты гой еси, Алешенька Попович млад!

Без тебя у меня кушанья призаче́рстнули,

Пи́тьица медвяны застоялися! —

70 Тогда два брата Збородовичи

Ко высокому терему сбегалися:

Ломали двери теремо́выя,

Захватили свою родну се́стрицу,

Свет Настасья Збородовичну,

75 Везли ее во поле во Кули́ково,

Хотят ей срубить буйну голову,

Тогда Алёша Попович млад

Крычал-зычал зычным голосом:

«Ой вы два брата, два Петровича!

80 Не губите своёй Настасьи Збородовичны:

Отдайте мне-ка во замужество!»

Остоялись братья Збородовичи,

Низко кланялись они Алеше Поповичу,

Отдавали ему во замужество

85 Свет Настасью Збородовичну.

А во стольнём во городе во Киеве,

Вот у ласкова князя да у Владимера,

Тут и было пированьё-столованьё,

Тут про руських могуцих про богатырей,

5 Вот про думных-то бояр да толстобрюхиих,

Вот про дальних-то купцей, гостей торговыих,

Да про злых-де полениць да преудалыих,

Да про всех-де хрестьян да православныих,

Да про чесных-де жон да про купеческих.

10 Кабы день-то у нас идёт ныньце ко вецеру,

Кабы солнышко катитсе ко западу,

А столы-те стоят у нас полустолом,

Да и пир-от идёт у нас полупиром;

Кабы вси ле на пиру напивалисе,

15 Кабы вси-то на чесном да пьяны веселы,

Да и вси ле на пиру нынь приросхвастались,

Кабы вси-то-де тут да прирозляпались;

Как иной-от-де хвастат своей силою,

А иной-от-де хвастат своей сметкою,

20 А иной-от-де хвастат золотой казной,

А иной-от-де хвастат чистым серебром,

А иной-от-де хвастат скатным жемцюгом,

А иной-от-де домом, высоким теремом,

А иной-от-де хвастат нынь добрым конём,

25 Уж как умной-от хвастат старой матерью,

Кабы глупой-от хвастат молодой жоной.

Кабы князь-от стал по полу прохаживать,

Кабы с ножки на ножку переступывать,

А сапог о сапог поколачиват,

30 А гвоздёк о гвоздёк да сам пощалкиват,

А белыми-ти руками да сам розмахиват,

А злачными-ти перстнеми да принабрякиват,

А буйной головой да сам прикачиват,

А жолтыми-ти кудрями да принатряхиват,

35 А ясными-ти оцями да прирозглядыват,

Тихо-смирную рець сам выговариват;

Ка́бы вси-ту-де тут нонь приумолкнули,

Кабы вси-ту-де тут нонь приудрогнули:

«Ох вы ой еси два брата родимыя,

40 Вы Лука-де Матвей, дети Петровичи!

Уж вы што сидите́ будто не веселы?

Повеся вы держите да буйны головы,

Потопя вы дёржите да очи ясные,

Потопя вы держите да в мать сыру землю.

45 Разве пир-от ле для вас да всё нечесен был?

Да поднощычки для вас были не вежливы,

А не вежливы были, да не ёчесливы?

Уж как винны-то стоканы да не доходили,

Але пивны-то цяры да не доносили?

50 Золота ле казна у вас потратилась?

Але добры-ти кони да приуежжены?»

Говорят два брата, два родимые:

— Ох ты ой еси, солнышко Владимер князь!

Уж пир-от для нас право чесен был,

55 А поднощычки для нас да были вежливы,

Уж как вежливы были и очесливы,

Кабы винны стаканы да нам доносили,

Кабы пивныя-ти цяры да к нам доходили,

Золотая казна у нас да не потратилась,

60 Как и добрых нам коней не заездити,

Как скачен нам жемцюг да всё не выслуга,

Кабы чистоё серебро не по́хвальба,

Кабы есть у нас дума да в ретивом серце:

Кабы есть у нас сестра да всё родимая,

65 Кабы та же Анаста́сья да дочь Петровична,

А не хто про ей не знат, право не ведает,

За семима-те стенами да городовыми,

За семима-ти дверьми да за жолезныма,

За семима-те замками да за немецькима. —

70 А уцюло тут ведь ухо да богатырьскоё,

А завидяло око да молодецькоё,

Тут ставаёт удалой да доброй молодец

Из того же из угла да из переднего,

Из того же порядку да богатырьского,

75 Из-за того же из-за стола середнего,

Как со той же со лавки, да с дубовой доски,

Молодые Алёшенька Поповиць млад;

Он выходит на се́реду кирпищат пол,

Становилсе ко князю да ко Владимеру:

80 «Ох ты ой еси, солнышко Владимер-князь!

Ты позволь-ко, позволь мне слово вымолвить,

Не позволишь ле за слово ты сказнить меня,

Ты сказнить, засудить, да голову сложить,

Голову-де сложить, да ты под мець склонить».

85 Говорит-то-де тут ныньце Владимер-князь:

— Говори ты, Олёша, да не упадывай,

Не единого ты слова да не уранивай. —

Говорит тут Олёшенька Поповиць млад:

«Ох вы ой есь, два брата, два родимые,

90 Вы Лука-де, Матвей, дети Петровици!

Уж я знаю про вашу сестру родимую, —

А видал я, видал, да на руки сыпал,

На руки я сыпал, уста чело́ивал».

Говорят-то два брата, два родимые:

95 — Не пустым ле ты, Олёша, да похваляишьсе? —

Говорит тут Олёшенька Поповиць млад:

«Ох вы ой еси, два брата, два родимые!

Вы бежите-ко нынь да вон на улицу,

Вы бежите-тко скоре да ко свою двору,

100 Ко свою вы двору, к высоку терему,

Закатайте вы ком да снегу белого,

Уж вы бросьте-ткось в окошечко косявчато,

Припадите вы ухом да к окошечку, —

Уж как чё ваша сестра тут говорить станёт».

105 А на то-де робята не ётслушались,

Побежали они да вон на улицу,

Прибежали они да ко свою двору,

Закатали они ком да снегу белого,

Они бросили Настасье да во окошецько,

110 Как припали они ухом да к окошецьку,

Говорит тут Настасья да доць Петровицьна:

«Ох ты ой еси, Олёшенька Поповиць млад!

Уж ты што рано идёшь да с весела пиру?

Разве пир-от ле для те право не чесен был?

115 Разве поднощычки тебе были не вежливы?

А не вежливы были да не очесливы?»

Как тут-де робятам за беду стало,

За великую досаду показалосе,

А хоцют они вести ей во чисто полё.

120 Кабы тут-де Олёшеньке за беду стало,

За великую досаду показалосе.

«Ох ты ой еси, солнышко Владимер-князь!

Ты позволь мне, позволь сходить посвататьсе,

Ты позволь мне позвать да стара казака,

125 Ты позволь мне — Добрынюшку Никитиця,

А робята-ти ведь роду-ту ведь вольнёго,

Уж как вольнёго роду-то смирёного».

Уж позволил им солнышко Владимер-князь,

Побежали тут робята скоро-на́скоро,

130 Они чесным порядком да стали свататьсе.

Подошли тут и руськи да три богатыря,

А заходят во грыню да во столовую,

Они богу-ту молятсе по-ючёному,

Они крест-от кладут да по-писанному,

135 Как молитву говорят полну Исусову,

Кабы кланяютсе да на вси стороны,

А Луки да Матвею на особицу;

«Мы пришли нынь, робята, к вам посвататьсе,

Кабы с чесным порядком, с весела пиру,

140 А не можно ле как да дело сделати?

А не можно ле отдать сестра родимая?»

Говорит тут стар казак Илья Муромець:

— Не про нас была пословиця положена,

А и нам, молодцам, да пригодиласе:

145 «Кабы в первой вины да, быват, бог простит,

А в другой-то вины да можно вам простить,

А третья-то вина не надлежит ище». —

Подавал тут он ведь цяру зелена вина,

Не великую, не малу — полтора ведра,

150 Да припалнивал мёду тут да сладкого,

На закуску калач да бел крупищатой;

Подавают они цяру да обема́ рукми,

Поблишешинько они к има́ да придвигаются,

Понижешенько они им да поклоняютсе,

155 А берут-то-де цяру единой рукой,

А как пьют-ту-де цяру к едину духу,

Кабы сами они за цярой да выговаривают:

«А оммыло-де наше да ретиво серцё.

Завеселило у нас да буйну голову».

160 Веселым-де пирком, да они свадебкой,

Как повыдали сестру свою родимую,

За того же Олёшеньку Поповиця.

Во славном во городе во Киеве

Был у князя да у Владимера,

Был у него почестен пир.

Ишше все на пиру да напивалисе,

5 Ишше все на цесном да наедалисе;

Ишше все на пиру да приросхвастались:

Иной ведь как хвастаёт добрым конём,

Иной ведь как хвастат своей силою,

Иной ведь как хвастат молодой жоной,

10 Иной ведь как хвастат золотой казной.

Выставало как два братца Петровици,

По прозваньицю братьцы Бродовици:

«Ишше нецим нам, братьицам, похвастати:

Силой нам хвастать — у Владимера силы больше есть,

15 Добрым конём хвастать — у Владимера добры кони лучше есть,

Молодой жоной хвастать — у Владимера князя кнегина лучше есть,

Золотой казной хвастать — у Владимера князя казны больше есть;

Хвастать, не хвастать нам родной сестрой,

Нам родной-то сестрой Анной Петровицьней:

20 У нас родна-та сестра Анна Петровисьня

Она станом-то статна да полном возрости,

Ишше лицюшко у ей да как белой снег,

Глаза-ти у ей, как у сокола,

Ишше цёр(н)ые брови да как у соболя».

25 Ставал как Олёша да на резвы ноги:

«Полно вам, братьицам, хвастати.

Ехал я к Владимеру на поцестён пир, —

Выходила ваша Анна Петровисьна

В одной-то рубашецьки, без пояса,

30 В одных-то цулоцках, без башмациков;

Звала она меня к себе в нову горницю, —

Не досуг было мне да остоятисе.

Моему-то слову, братьци, не верите,

Уж вы станьте на то крыл(ь)цё под крышею:

35 Поеду я да мимо ихной дом,

Выйдёт ваша Анна Петровисьна».

Поехали два братьци Петровици,

Они стали под то крыльцё под крышею.

Едёт Олёшенька мимо ихной дом,

40 Зажимаёт комыльку да снегу белого,

Кидаёт он к Анны да в нову горьницю,

Сломал он у ей да всё окольницю.

Выходила тут Анна всё из горьници;

«Уж полно, Олёша, надо мной смеятисе,

45 Тебе полно, Олёша, да изрыгатисе:

Были мои братца да на поцесном пиру,

Надсмеялса ты над моима братьцямы родимыма».

Заходили как два братьця Петровиця,

Заходили они к Анны да в нову горьницю.

50 Они брали как Анну за белы руки,

Повели они Петровну да вон из горьници:

«Укора ты наша да молодецькая,

Просмеха ты наша да вековесьная!»

Садили они Анну да на добра коня;

55 Повезли они Петровну да во цисто полё,

Во цисто-то полё да к плахи дубовой.

Не ясён сокол в поле налетаёт, —

Наехал Олёшенька Попович-от.

Он брал ведь как Анну да за белы руки,

60 Садил он Петровну да на добра коня,

На добра-то коня да позади-то собя;

Говорил он ведь двум братьцям Петровицям:

«Побоелись вы-то укоры сестриной;

Не побоелись вы укоры-то жениной;

65 У большого-то братьця да у Петровиця

Живёт его жона да с Ильёй Муровицём,

У меньшого-то братьця да у Петровиця

Живёт у его жона да с Микитушкой Добрыницём».

Да во славном во городе во Киеве,

А у ласкова князя у Владимера

Заводиласе пирушочька, почесен пир

Шьто на многия кнезье́й, да на думных бояров,

5 Шьто на руських могучих на бога́тырей,

Шьто на тих полени́ц на преудалыя,

Шьто на тих жа на каза́ков на Задо́ньския,

Шьто на тех жа бурла́ков на московьския

И на тех на кресьян на прожиточьния.

10 Красно солнышко кати́тце ко западу,

Ай ко западу солнышко, ко за́кату;

У Владимёра-та пир идёт на радосьти.

Ишше все-ти на пиру сидя пьяны весело,

Ишше все на пиру-ту да напиваючись,

15 Ишше на пиру-ту да наедаючись, —

Ишше все ведь на пиру-ту да приросхвастались:

Шьто иной-от сидит хвастаё золотой казной,

Шьто иной-от сидит хвастат широки́м двором,

Шьто иной-от сидит хвастаёт добры́м конём,

20 Сидит глупой-о хвастае молодой женой,

Неразумной-о хвастаё родной сестрой.

Да сидело два ведь братьицей Петровицей;

Ай Петровици ети братьиця Збродо́вици,

Да сидят они не пьют, сами они не кушают,

25 Ишше беленькой лебёдушки не рушают,

Ай сидят-то они, не чим сами не хвастают.

Да Владимер-князь по гривнюшке похаживает,

Он жолтыми кудерцями сам натрясыват,

Ишше сам говорит он таково слово:

30 «Ишше все-ти на пиру у мня пьяны, ве́селы.

Уж вы вой еси, вы братьеця Петровици!

Сидите́ вы не пьете́, нечего не кушайте,

Уж вы беленькой лебёдушки не рушайте,

Сидите́, да не чим у нас не хвастаите?»

35 — Уж ты вой еси, Владимёр стольнёй-киевской!

Золотой казны у нас-то да не случилосе,

Именьиця при себе не пригодилосе;

Только есть-то ведь у нас одна любимая,

Любима есть у нас, одна да есь се́стричя

40 Ишше та же Олёнушка Петровна-я.

А сидит она у нас да в задьней горьнице,

Шьтобы лишныя люди ею́ не за́здрили,

Шьтобы красное солнышко ю не за́пекло. —

Говорил тогды Олёшенька Поповиць сын:

45 «Уж вы ой еси, вы братьиця Петровици!

Ай живу с вашей Олёнушкой, будто я муж с жоной».

Ишше тим братьям речи-ти не в любви пришли,

Показались за досадушку за великую.

Говорил тогда Олёшенька Поповиць сын:

50 «Вы подите-тко теперече к широку́ двору,

Закатайте-тко-се ком снегу белого,

Ай мечите-тко Олёнушке в око́лёнку; —

Ише сами вы увидите, шьто как будё делати».

Да пошли ети братьиця ко широку́ двору,

55 Закатали они ком-то да снегу белого,

Ише кинули в стекляну свою околенку.

Увидала-де Алёнушка Петровна-я,

Отпирала-де окошочько косисьчято,

Выпушшала она беленько полоте́нышко.

60 Увидали ети братьиця да родимыя,

Ишше сами говорили да таково слово:

«Уж ты вой еси, Олёнушка Петровна-я!

Наряжай-ко-се во платьицё ты во че́рное,

Повезём-то тебя на́ полё на Кули́ково

65 Да сьсекём-то у тебя буйну головушку».

Говорила-де Олёнушка Петровна-я:

— Уж вы вой еси, вы братьиця мои родимыя!

Да не бойтесь-ко стыду-сраму вы сестрина,

Уж вы бойтесь-ко стыду-сраму вы женина:

70 У большого брата живёт жона с Добрынюшкой,

У меньшого брата жона живёт с Перемётушкой. —

Ишше етому братья не поверили;

Наредили ей во платьичё во че́рноё,

Ай поло́жили в кареточку во те́мную,

75 Повезли-то ей как на́ полё на Кули́ково:

Ай хотят у ей отсекци буйну́ да головушку,

Да во ту же-де во пору и во́ время

Ай поехал-де Олёшенька Поповиць сын,

Ай кричит-то он, зычит-то зычным голосом:

80 «Уж вы вой еси, вы братьеця Петровици!

Ай не троньте вы Олёнушку Петровны-я.

Вы не бойтесь стыду-сраму вы сестрина,

Уж вы бойтесь-ко страму-стыду вы женина:

У большого-то жона живёт с Добрынюшкой,

85 У́ меньшого брата жона живёт с Перемётушкой; —

Ишше ходим мы все трое в одны гости».

Ише взял-то Олёшенька Поповиць сын

Ай увёз-то Олёнушку Петровну-ю.

Беседа ли, беседа,

Смиренная беседа,

Во той во беседе

Сидели тут два брата,

5 Два брата родные,

Хвалились сестрою,

Своей сестрой родно́ю;

«У нас сестра хоро́ша:

Голубушка приго́жа:

10 На улицу не ходит,

В хороводы не играет,

В окошечко не смотрит,

Бела лица не кажет».

Где ни взялся Алёша,

15 Алёшенька Попович:

— Не хвалитесь, два брата,

Своей сестрой родною:

Я у вашей сестры был,

Две ноченьки ночевал,

20 Два завтрака завтракал,

Два обеда обедал,

Два ужина ужинал. —

Как взго́ворит большо́й брат:

«Пойдем, братец, ко́ двору,

25 Сожмем снегу по́ кому,

Бросим сестре во́ терем,

Что взго́ворит нам сестрица».

«Не шути шутку, Алёша!

Ступай прямо во терём:

30 Моих братьев дома нету».

Как взго́ворит большо́й брат:

«Пойдем, братец, в кузницу,

Скуём, братец, сабельку,

Срубим сестре голову!»

35 Покатилась головка

Алёшеньке под ножки.

А бог суди Алёшу:

Не дал пожить на свете!

Что не стук то стучит во тереме,

Что не гром то гремит во вы́соком, —

Подымается чадо милое,

Чадо милое, порожденое,

5 Свет Алешенька Чудородыч млад.

«Ах ты, мать моя, родна матушка,

Свет Амирфа Тимофеевна!

Дай ты мне благословеньицо,

Благословеньицо позаочное,

10 Погулять мне по белу́ свету».

«Ах ты гой еси, чадо милое,

Чадо милое, порожденое,

Порожденое однокровное,

Свет Алешенька Чудородович!

15 Ты не можешь, Алеша, на коне сидеть,

Ты не можешь, Алеша, конем владеть,

Булатная сабелька тебе во́тяжела,

Златая кольчуга тебе во́долга».

«Ах ты гой еси, мать родимая,

20 Свет Амирфа Тимофеевна!

Я могу, Алеша, на коне сидеть,

Я могу, Алеша, конем владеть,

Я могу, Алеша, копьем шурмовать,

Булатная сабелька мне во́легка,

25 Златая кольчуга мне во́коротка».

Зародился на небе светёл месяц,

У нас на земле — русский богатырь.

Свята русска земля взрадовалася,

Сходилися попы со дьяконами,

5 Нарекли ему имя Алеша Попов,

Алеша Попов сын Федорович.

Стал же наш Алешенька скорёшенько ходить,

Стал скоро ходить, как сокол летать,

Громко говорить, как в трубу трубить:

10 — Не вей меня, матушка, пелёнами,

Ты пелёнами меня камчатными,

Не вей меня, матушка, поя́сьями,

Ты поя́сьями меня шелковыми,

Ты вей меня, матушка, кольчугою,

15 Ты кольчугою меня железною.

Что не белая береза к земле клонится,

Приклоняется Алеша к своей матушке,

Приклоняется Алеша ко родимоей,

Он и просит у нее благословеньица,

5 Он и просит, он великого:

— Благослови-ка ты меня, матушка,

Благослови меня ты, родимая,

Да со Скимом-зверем поборотися,

Да со Скимом-зверем порататися.

10 А дала же ему матушка благословеньице,

А дала же ему родимая великое.

Он садился же Алеша на добра коня,

На добра коня богатырского.

Он поехал же Алеша во чисто поле,

15 Он поехал же Алеша во раздольице.

Выезжал-то Алеша на долинушку,

Выезжал-то Алеша на широкую.

Увидал же Алешу сам-от Ским-от зверь,

Он вставал, вор-собака, на задни ноги,

20 На задни ноги, на востры когти,

Наперед на нем шерстка перепрокинулась.

Закричал же вор-собака по-звериному,

Засвистал же вор-собака по-змеиному.

Да дрались они, рубились трое суточки,

25 Не пиваючи, не едаючи,

Со добра коня не слезаючи.

Порубил его Алеша на мелки части,

Раскидал его Алеша по чисту полю,

По чисту полю, по раздольицу.

30 Выезжал же Алеша на дороженьку,

Выезжал же Алеша на широкую,

Он поехал же Алеша к своей матушке.

Как издалече, из чиста́ поля́

Выезжали два русские богатыря:

Один богатырь — Илья Муромец,

Другой-то — Алеша Попович млад.

5 Приезжали они к синю морю

На тихие морские заводи.

Не случилось тут ни сера́ гуся́,

Ни сера́ гуся́, ни белого лебедя,

Ни мало́й пташки — серой уточки:

10 Не на чем им сердце приутешити,

Могучие плечи прирасправити.

Побежал тут Алеша через широку степь.

Среди той широко́й степи́

Стоял сы́рой дуб креко́вистый.

15 На том дубу на крековистом

Тут сидела птица вещая,

Птица вещая — черён ворон.

Он с крыла на крыло перелетывает,

С ноги на ногу ворон переступывает.

20 Тут Алёша удивляется,

Удивляется, рассержается,

Соскакивает со добра́ коня,

Снимает лук с могучих плеч,

Берет из колчана калену́ стрелу́,

25 Кладет стрелу на тетивочку,

Хочет птицу вещую подстрелити,

Могучие плечи порасправити,

Богатырское сердце приутешити.

Приговаривает птица черён ворон:

30 «Ты гой еси, Алеша Попович млад!

Тебе на мне сердце не утешити,

Могучие плечи не расправити!

Побегай-ко, Алеша, через эту степь,

Через эту степь Саратовскую,

35 Что к той речке ко Саратовке,

К тому камню бел-горючему,

К тому кусту ко ракитову:

Тут сидят-то два татарина,

Два татарина некрещеные;

40 Полонили они красну девицу,

Красну девицу — душу русскую,

И один татарин уговариват:

«Ты по-русскому — красна девица,

А по-нашему будь голчаночка».

45 А другой молвит: «Увезем тебя,

Увезем тебя, красна девица,

Увезем тебя к себе в орду:

Отдадим тебя за татарина,

За татарина за дородного,

50 За хорошего — в косу сажень,

Мы все ему покоряемся,

Покоряемся и поклоняемся».

Тут Алеша Попович млад

Надевал тугой лук на могучи плечи,

55 Клал стрелу во колчаночку,

Заскакивал Алеша на добра коня,

Бежал он через широку степь,

Через широку степь Саратовску,

Ко той было речке ко Саратовке,

60 К тому камню бел-горючему,

К тому кусту ко ракитову:

Одного татарина конем стоптал,

Другого татарина мечом зарубил.

Соскакивал Алеша со добра́ коня,

65 Падал коню в праву́ ногу́:

«Спасибо тебе, батюшко, добрый конь!

Получил я себе обручницу,

Обручницу, подвенечницу».

Заскакивал Алеша на добра коня,

70 Садил девицу на тучны́ бедры́.

Говорил тут де́вице Алеша Попович млад:

«Какого ты, девица, роду-племени?

Царского али боярского?

Княженецкого али купецкого?

75 Али последнего роду — крестьянского?»

Отвечала Алеше красна девица:

«Не царского я роду, не боярского,

Не княженецкого, не купецкого,

Не купецкого, не крестьянского,

80 А того ли батюшка попа Ростовского».

Соскакивал Алеша с добра коня,

Падал коню во праву ногу:

«Спасибо тебе, батюшко, добрый конь!

Я думал получить себе обручницу,

85 Обручницу, подвенечницу,

А выручил ро́дну се́стрицу».

Заскакивал Алеша на добра коня,

Побежал он к своему батюшке,

Что к тому ли попу Ростовскому.

У нас-то было во Московском государстве

Строена была палатушка белокаменная,

Белокаменная палатушка грановитая,

Крытыя палатушка жестью белою,

5 Изукрашена палатушка медью красною:

И в той-то палатушке — столы дубовые,

А на столиках — скатерточки шелковые,

На скатерточках — тарелочки золотые,

Во тарелочках — явствочки сахарные.

10 Собрались-то князья-бояры,

Все-то князья-бояры кушают,

Белу лебедь они рушают.

Все-то князья-бояры принакушались,

Принакушались и прирасхвастались:

15 И кто-то хвастает молодой женой,

И кто-то хвастает добрым конем,

Кто-то хвастает удачей молодецкою

И послугою царскою.

Расхвастался Алеша Попович молодой,

20 Расхвастался службой царскою,

Удачей богатырскою,

Не боялся в чистом поле недруга, небрата своего.

Говорил Алеша Поповичев:

— Молодой Ярюк, сын Иванович,

Отсеку тебе да буйну голову,

Твою молоду жену да себе заму́ж возьму.

5 Говорил молодой Ярюк да сын Иванович:

— Не хвались, Алеша Поповичев,

От двора ли идучи,

Похвались, Алёша Поповичев,

Ко двору приезжаючи.

10 Разъезжались добры молодцы на три поприща,

Ударились саблями вострыим;

Молодой Ярюк ударил Алешу Поповича,

Как убил Алёшу Поповича:

— То-то Алёша на моей жене женат бывал!