Добрый доктор

VIII

Ничего и не изменилось. Здесь вообще ничего не менялось. Никогда. Каждый новый день полностью повторял предыдущий: тот же набор потребностей, та же горизонтальная линия на энцефаллограмме желаний. Со всем этим я давно свыкся. Мне уже ничего не было надо — лишь бы все шло как идет, катилось по привычной колее.

Даже погода изо дня в день не менялась. Сказывалась близость к тропикам. Правда, времена года все-таки имелись — целых два, сезон засухи и сезон дождей, но колебания температуры были совсем незначительные.

Лоуренс приехал в середине лета — в сезон дождей. После полудня небо озарялось тревожным электрическим сиянием, и грозовые тучи слипались в сплошную массу. Сверкали умопомрачительные молнии. Длилось это, как правило, недолго. Вскорости небо прояснялось. По вечерам в воздухе роились крылатые муравьи. Поутру всюду валялись их прозрачные крылья. Но лето миновало, и наступила зима. Холодное солнце, безоблачное небо. Некоторые деревья сбросили листья. Иногда к утру земля покрывалась тонким слоем инея.

Ничего экстраординарного не случалось; происходило все то же самое, что и ежегодно. Согласно установленному графику. Со стороны казалось, что моя жизнь течет как обычно. Но где-то в глубине, внутри, что-то переменилось.

Однажды ночью у Марии, едва мы с ней устроились на одеяле, я почувствовал, что мое вожделение — давно надоевшее, превратившееся в рутину — отступило. Его место заняло какое-то иное чувство. Совсем другое. Такое необычное, что во мне все перевернулось.

— Что такое? — спросила она.

Мои руки больше не касались ее тела. Я разглядывал ее в сумраке.

— Давай сегодня не будем этим заниматься, — сказал я. — Займемся чем-нибудь другим. Поговорим.

— Поговорим?

— Расскажи мне что-нибудь, а?

Неотрывно глядя на меня, она привстала, оправила на себе платье.

— Рассказать что-нибудь… Что?

— Я хочу, чтобы ты все мне рассказала о своей жизни.

— Я тебе рассказала это все.

— Нет. Мне нужно, чтобы ты рассказала по-настоящему. Мне нужно все. Я хочу знать, где ты родилась. Хочу узнать все подробности о твоей матери и отце. О твоих братьях и сестрах. Я хочу знать, какие мысли были у тебя в голове, когда ты росла. Хочу знать, как ты вышла замуж. Какой он — твой муж. Хочу знать все.

— Я тебе это рассказала! — воскликнула она с притворным возмущением, за которым таилась паника. Можно было подумать, словно я ее в чем-то обвиняю.

Тогда я продолжил таким тоном, словно подытожил только что сказанное:

— Мария, если ты хочешь, мы можем разорвать отношения. Ты понимаешь? Если ты хочешь, чтобы я ушел и больше не вернулся, просто скажи мне.

— Ты хочешь разорвать это?

— Нет. Нет. Но если ты хочешь, я сделаю так, как ты скажешь.

Она замотала головой.

— Я не хочу такие разговоры, — сказала она и, перекатившись по одеялу, привалилась ко мне.

Возможно, она расслышала в моем голосе нотку фальши. Ее руки вернули меня на старую, привычную колею. И дальше все повторилось как всегда.

Как-то раз, играя со мной в пинг-понг в уголке отдыха, Лоуренс сказал:

— Послушайте, Фрэнк. Когда к вам приезжают гости, где они останавливаются?

— Ко мне никто не приезжает.

— Никогда?

— Никогда.

— A-а…

Пластмассовый шарик срикошетил от стола на пол.

— Кто к вам приедет, Лоуренс?

— Занеле. Моя девушка. Ну помните, из Лесото.

Уже несколько месяцев он не упоминал ее имени.

Примерно раз в неделю они обменивались письмами — листочками тонкой цветной бумаги. Но и только. Святилище у его изголовья — все эти фотографии и камешки — покрылось пылью. Никаких взволнованных бесед по телефону, никаких приступов тоски — ничего того, что я помнил по своей молодости. Я даже начал сомневаться в существовании Занеле.

Но она решила приехать на выходные. Не смогла выбраться раньше, пояснил он мне, потому что очень занята в Лесото.

— Должен же где-то быть отель… хоть что-нибудь.

Я покачал головой:

— У Мамы Мтембу был отель, но она его закрыла. Нет постояльцев.

— Может, она сдаст Занеле комнату, если хорошенько попросить?

— Послушайте, — сказал я. — Если надо, я уступлю вам нашу комнату.

— Нет, нет, разве я могу… Было бы замечательно, если бы вы попросили миссис Мтембу. Она вас очень высоко ставит.

В ту ночь по дороге к Марии я заехал к Маме навести справки. Я не ожидал, что она поможет. Однако произошло странное совпадение. У барной стойки топтались двое или трое мужчин, которых я видел впервые в жизни. В этом городе — и чужаки? Они были в гражданской одежде, но по стрижке и выправке я узнал в них военных. Мама подтвердила: они из армейского подразделения, которое прислали сюда и расквартировали в ее отеле. Старые номера как раз сейчас готовят к приему жильцов.

— Дело прибыльное, — сказала она, широко улыбаясь.

— Военные? Но зачем они здесь?

Она придвинулась ко мне с заговорщическим видом:

— Я думаю, они пограничники. Чтобы не пускать иностранцев.

— Сколько их?

— Еще не знаю. Пять, шесть?.. Пока всего трое. Но скоро приедут другие.

Вот еще одна мелочь, изменившая атмосферу в городе. В старых законах появляются новые лазейки. Тяжелые камни срываются со своих вековых мест.

— Может быть, у вас случайно найдется свободная комната на эти выходные? Одной женщине нужно где-то остановиться.

— Г-м-м, может быть. Спросите меня в четверг, я скажу точно. Значит, у вас есть милочка-подружка?

— Не у меня. Она приедет навестить Лоуренса Уотерса. Это наш молодой врач, он иногда…

— Да, я знаю Лоуренса. Он мой друг.

— А-а, — сказал я. — Да-да-да.

Моего имени она так и не удосужилась запомнить, а Лоуренс был для нее другом. Но договариваться о комнате он послал меня, как будто я имел на Маму особое влияние.

Прошло два дня. В городе только и говорили что о военных. Слухи ходили самые разные. С уверенностью можно было предполагать лишь одно: подразделению поручено охранять границу, поскольку на нашем отрезке она изобиловала дырами. Границу свободно пересекали не только люди, но и всякая нехорошая контрабанда: оружие и боеприпасы, наркотики, добытые браконьерами слоновые бивни. Чаще всего этот бизнес связывали с именем Бригадного Генерала. Но то были лишь слухи и намеки. Никаких веских доказательств не было. Но теперь горожане принялись бурно обсуждать, как поступят с Генералом новоприбывшие военные — если, конечно, не договорятся с ним полюбовно.

— Они станут действовать вместе. Да-да-да. Обязательно, — мрачно предрекла Клаудия за завтраком. — Тут одна коррупция. Одна коррупция.

— Нет, — сказал Хорхе. — Они его арестуют. Отправят в тюрьму. Это очевидно.

Таковы были два полярных мнения. Своя точка зрения имелась у каждого, от поваров до завсегдатаев бара Мамы.

— А вы что думаете? — спросил Лоуренс. Он столько наслушался о Бригадном Генерале, что все-таки почтил его вниманием.

— Не знаю, — сказал я. — Поживем — увидим.

Честно говоря, я напрочь не верил никаким слухам о Генерале. Этот человек превратился в миф. Самые фантастические байки о его жизни, передаваясь из уст в уста, вскоре обретали непреложность факта. Вполне возможно, что его давно уже нет на свете. Он лишь утраченная, обугленная частица прошлого.

Впрочем, толковали не только о Бригадном Генерале. В приезде военных видели счастливое предзнаменование — дескать, город скоро возродится. Постояльцы в отеле, который столько времени пустовал, — это лишь начало. А вдруг откроются магазины, начнут приезжать новые люди? Хоть что-нибудь наконец-то произойдет?

Я выслушивал эти речи с недоумением. В первый день в баре было всего трое военных. Если верить Маме, скоро к ним прибавятся еще, допустим, трое. Шестеро военных ничего нигде не изменят. Но я ни с кем не делился своими соображениями.

В четверг я снова заглянул к Маме. Приехало еще четверо военных. Ожидалось прибытие командира подразделения. Но для подруги Лоуренса место найдется, заверила меня Мама.

Лоуренс был в восторге:

— Я вам очень благодарен, Фрэнк.

По-видимому, он думал, что без моей помощи не удалось бы договориться о номере.

— А как бы вы поступили, если бы для нее не нашлось ночлега?

Он всерьез призадумался:

— Отложил бы ее визит, наверно.

— Вы могли бы просто спать на одной кровати, пока я на дежурстве.

— О нет! Так не годится.

Он сам съездил к Маме Мтембу посмотреть номер.

— Немного шумно, — отчитался он передо мной, — окна выходят во внутренний двор, но вообще номер хороший.

Он поставил на стол букет цветов, которые сам набрал в велде, а рядом — фотографию, где они с Занеле были запечатлены в Судане.

Но вечером в четверг Лоуренс погрустнел, занервничал. По-видимому, его донимали какие-то глубоко затаенные мысли.

— Фрэнк, когда у вас в последний раз была любовница? — спросил он меня.

— После того как я женился, не было ни одной. Почему вы спрашиваете? Волнуетесь из-за своей девушки?

— Ну-у… Понимаете ли… Мы давно не виделись. Последний раз встречались за месяц до того, как я выехал сюда. Я ездил к ней в Лесото на неделю.

— И как там в Лесото?

— О, чудесно! Великолепно! Мы отлично провели время, — настойчиво уверял он, избегая смотреть мне в глаза.

— Что ж, сами увидите, как пойдет дело.

— Я тут подумал: не устроить ли в ее честь небольшую вечеринку? Завтра вечером. Никаких изысков — просто собрать наших сослуживцев. Вы бы пришли?

— Я? Ну конечно же!

Его идея показалась мне крайне странной.

— Договорились, — произнес он, немного оттаяв. — Давайте в семь. Очень мило с вашей стороны, Фрэнк. Спасибо.

Мне в любом случае не удалось бы увильнуть от вечеринки, поскольку она состоялась в нашей комнате. Когда я вернулся с дежурства, действо уже было в разгаре. Я застыл на пороге, вытаращив глаза. Поразительно, но собрались все. Даже Темба и Джулиус с кухни. И Техого в сопровождении парня, который часто околачивался в больнице, — вероятно, своего единственного друга. Отсутствовала только Клаудия, которой я только что сдал дежурство.

Вначале меня никто не заметил. Лоуренс где-то одолжил стереосистему, и в комнате гремела музыка. Кассета слегка заедала. Лоуренс выставил и угощение — несколько больничных тазиков с арахисом и черствыми чипсами, дешевое вино в пакетах. Лампа, закутанная в цветной пластик, озаряла ядовито-желтым светом лица людей, ведущих натужно-беспечные разговоры.

— Фрэнк! Где вы пропадали? Я думал, вы от нас сбежали! — Лоуренс весь нахохлился от напряжения. С радостью, в которой сквозило отчаяние, он подхватил меня под руку и куда-то повлек: — Пойдемте, я познакомлю вас с Занеле. Я так давно хотел вас ей представить!

Я увидел ее с порога. Держась неестественно прямо, она стояла в углу со стаканчиком вина. Миниатюрная, хорошенькая, с волосами, заплетенными в косички, в ярком западноафриканском платье. Когда она пожала мне руку, я почувствовал, как напряжены ее длинные, тонкие пальцы.

— О, здравствуйте, — сказала она, — да-да-да, Фрэнк, конечно же.

Американский акцент в этой комнате, где все говорили, с ленцой растягивая слова, прозвучал как гром среди ясного неба. Я никак не ожидал, что Занеле, о которой я столько слышал, вовсе не африканка. Не зная, что сказать, я сконфуженно постоял перед ней и ретировался. Я уже успел заметить, что доктор Нгема со страдальческим видом примостилась на краешке моей кровати, прихлебывая вино и исподволь поглядывая на часы. Я сел рядом; она обернулась ко мне. В ее глазах блеснуло нескрываемое облегчение.

Первое, что она сказала, было:

— Фрэнк, мне скоро придется уйти.

— A-а. Ничего, ничего.

— У меня масса работы. Но тут очень мило, очень.

Это было произнесено с таким неискренним пафосом, что я смекнул: она считает, будто это сборище — моя затея.

— Я тут ни при чем, — сказал я. — Вечеринку устроил Лоуренс.

— Да, да. Нужно почаще устраивать такие вот маленькие посиделки. Благотворно влияет на… на атмосферу в коллективе. Кстати, Фрэнк, я хотела вас кое о чем расспросить. В связи с вашей идеей.

— Какой идеей?

— Ну, знаете, с проектом. Работа с населением. — Она перешла на интимный шепот: — Лоуренс со мной говорил. Но мне любопытно: как вы установили, куда лучше отправиться?

— Что? Простите, Рут, никак не возьму в толк.

— Я имею в виду, почему именно в это селение? Я и не подозревала, что вы интересуетесь общественной работой, Фрэнк. Вы большой конспиратор.

Я уставился на нее. Голова у меня шла кругом. Но кое-что становилось понятно.

— Он вам сказал… — начал я.

— Т-с-с. Т-с-с, — нервно зашипела она.

Подошел Лоуренс — спросить, не налить ли нам еще, и я умолк.

— Нет, спасибо, — ответила ему доктор Нгема. — Мне скоро придется уйти.

— Так рано?

— Работа, работа.

Когда он отошел, она поспешно обернулась ко мне:

— Здесь не место для таких разговоров, Фрэнк. Зайдите ко мне, хорошо? Мы все обсудим. У меня есть кое-какие задумки.

— Хорошо.

— Честно говоря, я не совсем уверена в вашей идее, Фрэнк. Боюсь, из нее мало что получится… Вы же знаете, я очень ценю перемены и новаторство. Но вопрос: как изменяться? Или, в данном случае, когда… Вот что главное. Т-с-с… он опять идет… Скоро поговорим, да? — И, допив вино, поставила стакан на пол. — Что ж, мне пора. Работа, работа. Письменный стол зовет. Но вечеринка отличная, Фрэнк. Огромное спасибо.

— Это не моя вечеринка, — вновь попытался я внести ясность, но доктор Нгема уже направлялась к двери.

Подскочил Лоуренс. Вручил мне стаканчик с вином. Присел на кровать.

— Ей не было скучно? Я о докторе Нгеме. Она так быстро ушла…

— Лоуренс, она сообщила мне кое-что загадочное.

— Что? — переспросил он, озираясь.

Приглашенные веселились, но как-то робко, с оглядкой друг на друга. Заедала не только кассета в магнитофоне. Здесь заедало все.

— Как по-вашему, эта музыка не слишком неподходящая?

— Музыка как музыка.

— Вы уверены? А вечеринка? Никто не скучает? Все в порядке?

— Все в порядке, Лоуренс, — сказал я, но, оглядевшись, вновь поразился этому фантастическому смешению людей: в углу Занеле разговаривает с Хорхе, неподалеку на кровати, картинно обнимая за плечи своего друга, развалился Техого, а у двери в ванную танцует пара — Темба с Джулиусом.

С трудом верилось, что все это происходит в комнате, которую я знаю как свои пять пальцев.

— Правда? Я хотел сделать все, чтобы Занеле почувствовала себя… ну-у-у… в общем… желанной гостьей.

— Судя по ее лицу, она довольна.

— Правда? Но у нее всегда такое лицо. Она человек неунывающий.

Я не слукавил: увлекшись рассказом Хорхе, она и впрямь немного расслабилась. Ощущение надлома исходило скорее от самого Лоуренса, не сводившего с подруги своих огромных беспокойных глаз.

— Вы мне не сказали, что она американка.

— Разве? А вы как думали, откуда она родом?

— Я так понял, что из Судана.

— Из Судана? — удивился он. — Нет, нет, она из Штатов. Я хотел спросить, — продолжал он как ни в чем не бывало, — не окажете ли вы мне одну маленькую услугу.

— Что за услуга?

— Вы случайно не могли бы составить ей компанию завтра вечером? Всего часа на два, не больше. У меня дежурство. Я не хотел бы бросать ее совсем одну.

— Э-э… Конечно, могу. А с доктором Нгемой вы поговорить не хотите? Она перенесет ваше дежурство.

— Нет-нет, не стоит.

— Но Занеле приехала, чтобы навестить вас. Разве вам не хочется…

— Нет, нет, дежурство — мой долг. Я не хочу ему изменять.

Около месяца тому назад доктор Нгема впервые поручила Лоуренсу дежурить самостоятельно. Он до нелепости гордился своим новым статусом. Впрочем, на деле его дежурство сводилось к присутствию в ординаторской. Если поступал тяжелобольной, Лоуренсу предписывалось вызвать кого-нибудь из нас. Перенос его дежурства не возымел бы никаких последствий.

— Она сама не хочет, чтобы я переносил дежурство, — добавил он.

— Кто не хочет?

— Занеле. Для нас обоих работа на первом месте. В воскресенье мы все равно увидимся. Большое спасибо, Фрэнк. Буду вам очень признателен.

Я поймал себя на том, что мне хочется поскорее опьянеть. По-видимому, взвинченность Лоуренса передалась и мне. Я вливал в себя стакан за стаканом, пока веселье других участников вечеринки не показалось мне искренним. И тогда я растворился в этом веселье.

Расстановка фигур в комнате изменилась. Темба и Джулиус бухнулись на мою кровать. Хорхе исчез, зато появилась Клаудия. Она, Занеле и Лоуренс, устроившись на полу, глубокомысленно беседовали. Я же оказался на второй кровати — сидел между Техого и его другом.

Друга Техого звали Рэймонд. Его имя казалось мне знакомым, звучало привычно; следовательно, я просидел здесь с ними уже довольно долго. Я и раньше часто видел Рэймонда на больничной территории, но обычно мы обменивались лишь несколькими вымученными фразами. Он был молод, смазлив почти по-девичьи: обаятельная улыбка, гладкая, словно пластик, кожа. Рэймонда и Техого роднило общее чувство стиля; коротко остриженные, модно одетые, увешанные золотыми украшениями, оба выглядели здесь инопланетянами. Наша дружеская беседа тоже казалась какой-то нереальной, фантасмагоричной. За все годы Техого и я ни слова друг другу не сказали. Если я и говорил, Техого в ответ лишь сердито хмыкал. Но сегодня беседа струилась легко и непринужденно. Нить разговора возникла как бы ниоткуда. И сидели мы близко друг к другу, так близко, что становилось жарко. Рэймонд упирался локтем в мое плечо. Несмотря на сумрак, оба друга не снимали темных очков и потому походили на слепцов.

Речь почему-то зашла о том, как мне живется в одной комнате с Лоуренсом. И я неожиданно для себя проболтался, что когда-то хотел занять комнату Техого.

Его улыбающееся лицо застыло, как маска. Я немедленно принялся оправдываться:

— Никаких проблем. Я раздумал. Больше не хочу в ней жить.

— Вы хотите мою комнату?

— Нет, нет. Теперь меня все устраивает. Я один раз спросил у доктора Нгемы, но на том все и кончилось. Никаких проблем. Я всем доволен.

Рэймонд что-то сказал Техого, и оба расхохотались. Рэймонд обратился ко мне:

— Вы хотите его комнату? Вы ждите.

— Нет, нет, я вам уже сказал, мне не нужна его комната.

— Один месяц, два месяц, — сказал Рэймонд. — Вы ждите.

— Вы не поняли… — Но тут до меня дошел смысл сказанного: — А что будет через два месяца?

— У него будет новая работа, — сказал Рэймонд.

— Серьезно?

— Новая работа, — подтвердил Техого. — Хорошая работа.

— Что за работа? — спросил я. — Вы можете мне сказать. Я умею хранить секреты.

— Работа хорошая, но плохая, — сказал Рэймонд. — Такая хорошая-плохая работа.

Техого дружески потрепал меня по плечу:

— Не волнуйтесь. Живите здесь. Берите мою комнату. Потом я приду и отрублю вам голову.

Оба вновь затряслись от хохота. Затем заговорили между собой, перегибаясь через меня, в более серьезном тоне.

— Это разговор-шутка, — сказал Рэймонд.

— Нет никакой работы, — заверил меня Техого. — Все только разговор-шутка.

Не успел я отреагировать, как перед нами возник встревоженный Лоуренс:

— Фрэнк, что-то меня эта музыка смущает. Как вам она, нормально?

— Не волнуйтесь вы так из-за музыки.

Тут вмешался Техого.

— Эта музыка плохая, — сурово объявил он. — У меня есть хорошая. Ждите. Две минуты. Сейчас приду.

И он пошел к себе. В его отсутствие Рэймонд, наваливаясь на меня, нашептывал мне на ухо что-то о девушке Лоуренса. Что именно, мне никак не удавалось расслышать, но тон был добродушный, вкрадчивый, — по-видимому, какие-то остроумные замечания.

Тут вернулся Техого с целой горой кассет без коробок и немедленно уронил их на пол. Ритм изменился — стал более быстрым, энергичным, бездумным. Поразительно, но танцевать пошли все. Все, кроме Лоуренса. Сидя на моей кровати, он смотрел на нас с озадаченным, скорбным видом. Я поманил его, но он покачал головой.

Я сам себе дивился. Последний раз я танцевал, вероятно, на собственной свадьбе. А тут обнаружил, что прыгаю и машу руками в паре с самым неожиданным для меня партнером — Техого. Я едва узнавал в нем того зажатого, сутулого парня, который не столько ходил, сколько волок с места на место свои кости. Техого отлично владел своим телом. Оказался гибким и вертким, но самое удивительное — он был весел. Его ухмыляющееся, потное лицо казалось мне безумным, пока я не увидел в нем, как в зеркале, свое собственное.

В тот вечер с нами что-то случилось. Казалось, мы проломили собственными телами стену, которая обычно преграждала нам путь, не давала пошевелиться. Комната стала как цветок — то распускалась вокруг меня ядовито-пестрым бутоном, то вновь смыкала лепестки. Я был уже не я. Меня прорвало. Мной овладела хмельная раскованность, совершенно чуждая моей натуре. Я словно бы вознесся над своей привычной жизнью, увидел сверху, как она узка и ограниченна. Решил, что никогда не вернусь вниз, к прежнему существованию. Я знал: все мы навеки останемся здесь, на этой высоте, сохраним это умилительно-дружелюбное настроение, которое пролилось на нас, точно божественная благодать.

И тут все потянулись к двери. Кассеты были прослушаны, вино — выпито, Техого с Рэймондом звали меня к Маме Мтембу — еще выпить и потанцевать. Но я осознал: на сегодня с меня хватит. Голова у меня уже ныла. Я встал у двери, учтиво говоря всем «доброй ночи», словно я был хозяином, а они — гостями, которых пригласил я лично.

— Утром увидимся, — сказал я Техого, обнял его, почувствовал, как ходят под моими ладонями его узкие лопатки.

— Помните, — сказал Рэймонд. — Через два месяца вы будете иметь свою комнату.

— Он шутит, — сказал Техого. — Это неправда.

— Я уже не знаю, где правда, где неправда, — сказал я.

Опять хохот, беспричинный, чрезмерный. Затем комната опустела. В тусклом свете лампы я вновь узнал свое жилище, грязное, замусоренное. Из динамиков доносилось тихое потрескивание.

— Пойду отвезу Занеле, — сказал Лоуренс. — Через минутку вернусь.

Занеле, смущенно улыбаясь, засовывала одну из своих косичек за ухо. На меня она не смотрела.

— Возвращайтесь утром.

— О, не могу же я переложить на вас уборку. Это несправедливо.

— Отложим на завтра.

— Нет, нет, я сейчас вернусь.

Когда за ними закрылась дверь, я окинул взглядом мусор, сдвинутую с мест мебель. Ликование стало отступать. Неужели я только что пил и отплясывал, словно юнец, который мне в сыновья годится? Но чувствовать себя молодым было так славно! Зато Лоуренс Уотерс сквозь зыбкий туман моего нынешнего настроения выглядел старым, усталым, побитым жизнью. Почему он не хочет остаться у подруги на ночь?

Он вернулся минут через пятнадцать. Вопреки всем давешним разговорам про необходимость уборки, лишь покосился на разгром в комнате и бухнулся на свою кровать.

— Как, по-вашему, прошло? — спросил он.

— Что именно?

— Вечеринка. Все было нормально? Людям понравилось?

— Наверно, да.

— Правда? А по сравнению с другими вечеринками как?

— Лоуренс, за все годы, пока я здесь работаю, никто ни разу не устраивал вечеринок. Ваша первая.

— Правда? — снова спросил он. На его обеспокоенном лице заиграла слабая улыбка. — Фрэнк, вы были сногсшибательны.

— Это потому, что я пьян.

— Разве?

— Лоуренс, я пьян. Ужас как пьян. Господи ты боже, я уже много лет так себя не чувствовал.

— Замечательно, — рассеянно проговорил он. Его лицо вновь потемнело от беспокойства. — Но почему доктор Нгема ушла так рано?

— Думаю, вечеринки не ее стихия.

Он рассеянно кивнул. Взял с пола несколько бумажных стаканов, сосредоточенно принялся собирать из них пирамиду. Немного понаблюдав за ним, я спросил:

— О каком это проекте она говорила? Насчет работы с населением?

— A-а, это…

— Ну так что за проект?

— Да вы знаете, Фрэнк. Я вам сказал первому.

— Ваша мобильная поликлиника?

Он кивнул.

— Но я должен вас поблагодарить. Это вы предложили начать с деревни Марии. Отличная идея.

— Вы были в этой деревне?

— Пару раз. Подходит идеально. В общем, план такой: организовать пробный выезд, «день здоровья», примерно через неделю. Посмотреть, что получится. И если получится… — Он рассмеялся. — Никаких символов, Фрэнк. Вы были правы.

— Почему же все молчат?

— Доктор Нгема объявит в понедельник, на общем собрании. Давайте сейчас об этом не будем, Фрэнк. У меня что-то нет настроения.

Мы прекратили разговор и вскоре заснули. Меня несколько покоробил тот факт, что идею визита врачей в деревню Марии обсудили за моей спиной, но ощущение гармоничности мира, обуявшее меня на вечеринке, взяло верх над обидой. «Все это не важно, — думал я, — прошлое запутано и изломано, но оно осталось позади. Завтра придет новый день».

Проснувшись утром, я не почувствовал своей головы — только очаг ужасной боли, зависший в пространстве где-то между висками. Вчера мы забыли выключить лампу, и теперь ее тусклый огонек, смешиваясь с дневным светом, озарял разгромленную комнату. Растоптанные чипсы, недопитое вино в надтреснутых пластиковых стаканчиках.

Поднявшись с кровати, я увидел, что деревянную рыбку — ту самую, которую подарил мне Лоуренс, — кто-то уронил со стола и разбил; на полу валялись ее обломки. Швырнув их в мусорную корзину, я уставился, щурясь от боли, на Лоуренса, который лежал на кровати ничком. Его рот был приоткрыт, с губы спускалась ниточка слюны. Едва начавшийся день уже казался мне каким-то грязным, несвежим.

Горячий душ и таблетка аспирина не помогли. Когда я вышел за дверь, Лоуренс все еще спал. Я сам не знал, куда держу путь, — лишь бы подальше от моей комнаты.

Оказавшись в коридоре, я увидел, что Техого запирает свою дверь. Похоже, он чувствовал себя не лучше моего. Я знал, что надо бы ему улыбнуться, но в то утро мне было не до улыбок.

Он сказал мне:

— Мои кассеты…

— Что?

— У вас мои кассеты. В вашей комнате.

Мой осоловелый мозг не сразу проник в смысл его слов. А когда проник, меня разозлила его грубость.

— Лоуренс еще спит, — сказал я сквозь зубы. — Заберете их попозже.

Техого хмыкнул, и моментально все вернулось: прежняя угрюмость, ожесточенность, недоверие. Все то же прошлое — подновленное, с подзаряженными аккумуляторами. Ничегошеньки не изменилось.

Это неприятное ощущение сопровождало меня весь день. Головная боль не проходила. Мне было не по себе. Мерещилось, будто по моему мозгу разбегаются тоненькие трещины безумия. Меня донимали бессвязные мысли о Лоуренсе, о его девушке, о его вечеринке. Я помнил, что согласился сегодня вечером на несколько часов составить ей компанию, вот только зачем? Мои мотивы больше не были мне ясны. Я досадовал на то, что Лоуренс снова втянул меня в свои личные дела. Мне казалось: если я пробуду наедине с собой, вдали от Лоуренса, достаточно долго, мое обещание само собой отменится.

Но мое обязательство осталось в силе. Когда к вечеру я вернулся в комнату, Лоуренс деловито занимался уборкой. При виде меня он тут же выпалил:

— Слава богу! Я уж думал, вы от меня прячетесь.

— Лоуренс, выслушайте меня. Давайте я за вас отдежурю. Тогда вы сможете…

— Нет, нет, даже не думайте. Я же сказал вам: это мой долг.

Я прилег на кровать и стал смотреть, как он, согнувшись в три погибели, трет мокрой тряпкой пол. После вчерашнего на этом полу остались пятна, которых не смыть вовек.