Закончив заклинание, Фульгенций остановился и затем медленно, торжественно опустил руки. Конан стоял перед ним неподвижный, как статуя. И к тому же весьма красивая статуя…
Фульгенций невольно залюбовался зрелищем. Рослый полуобнаженный человек, дочерна загорелый, с мощными лоснящимися мускулами. Копна нечесаных черных волос, ярко-синие глаза, выразительные черты молодого лица. Да, такой может устрашать, если захочет, но может и вызывать искреннюю симпатию. Недурной образец. Хорошо заполучить его в свое собрание душ.
Конан шевельнулся и хрипло проговорил:
– Моя чувствовать себя лихо.
– Что? – тихо вымолвил Фульгенций.
– Ха! – вскрикнул Конан. Он охлопал себя по бокам и расхохотался. – Моя ощущать мощь! Моя быть сильно-сильно!
– Нет, – прошептал Фульгенций, отступая на шаг. – Нет, не может быть… Я энвольтировал интеллект… Как такое могло произойти? Разве, что у него очень сильная воля… Но – да спасут меня боги Ахерона! – это же… это же…
– Моя рычать в ночи! – объявил Конан и действительно испустил жуткое утробное рычание. – Моя рвать на части! Ха-ха!
Он бросился бежать. Фульгенций в ужасе смотрел, как гигантский покрытый мускулами варвар носится кругами по комнате. Конан высоко вскидывал ноги, размахивал на бегу руками и все время порыкивал. Его черные волосы развевались, из ноздрей, казалось, вырывался пар. Он вскрикивал и вздыхал, он скалил зубы и выглядел совершенно счастливым.
Фульгенций попятился к выходу. Нет, такого результата он не ожидал. Конан, кажется, был первым из его клиентов, кто повел себя так странно.
Неожиданно Конан прервал свой дикий бег. Тряся головой, он повернулся к Фульгенцию.
– Моя хотеть сырой мясо! – заревел он. – Моя голодать! Моя убивать!
Фульгенций поднял руку и выкрикнул еще одно заклинание.
Огромный золотой шар ударил в стену за спиной Конана. Непостижимым образом варвар оказался быстрее, чем огненный шаг, и успел увернуться. По изразцовой стене пробежала сетка трещин.
– Моя смеяться! – сообщил Конан, надвигаясь на Фульгенция.
Маг отшатнулся. Он не мог найти в себе достаточно сил, чтобы метнуть в противника второй огненный шар: для того, чтобы собраться и создать это заклинание, требовалось хотя бы немного восстановить энергию. Поэтому Фульгенций позвал на помощь.
На лестнице затопали шаги: как и предполагал Конан, в башне имелась стража. Варвар остановился посреди комнаты и оглушительно, с вызовом захохотал. ¦
– Мясо приходить! Быстрое живое мясо! – завопил он в восторге и затряс кулаками над головой.
Стражники вломились в комнату. Конан стремительно оглядел их: шестеро, все вооружены мечами и кинжалами. Против одного безоружного варвара. Не слишком-то хорошее соотношение.
– Моя быть голодно! – заорал Конан, не дав стражникам ни мгновения для того, чтобы прийти в себя от неожиданного зрелища и броситься в атаку.
Варвар помчался, наклонив голову, как бык, на ближайшего из стражников. Тот отступил назад и поднял меч, но было уже поздно: Конан налетел на него с размаху и вышиб из него дух. Стражник ахнул и выронил меч. Пока он хватал ртом воздух и корчился на полу, киммериец уже завладел оружием. Испустив оглушительный боевой клич, Конан напал на второго из стражников.
Мгновение – и голова стражника покатилась по полу. Она подкатилась к ногам мага, и Фульгенций в ужасе отшатнулся. Пол красивой светлой комнаты был весь залит кровью.
– Кром! – кричал Конан, размахивая мечом. – Кром!
Он перешагнул через обезглавленный труп. Четверо оставшихся собрались с силами и попробовали было атаковать охваченного лютым гневом варвара. Но это было все равно, что сражаться с непобедимой стихией. Налитые мощью мышцы бугрились на загорелых руках одичавшего варвара, дикарская ярость заполняла его примитивную душу.
– Кром! Моя убивать! Моя пожирать! – рычал он, отбивая удары всех четырех своих противников с поразительной быстротой и ловкостью.
Он казался неуязвимым. Сколько они ни нападали на него, ни один клинок не смог даже задеть киммерийца. Он отскакивал и снова налетал на стражников, непрерывно вертелся, так что в глазах у них рябило. Казалось – как и представлял себе Конан, когда находился в комнате с зеркалами, – в помещении находится не один Конан, а сразу десяток.
Фульгенций закрыл лицо руками. Что-то пошло не так. Столкновение воль? Но не было никакого столкновения. Маг, читая заклинание, энвольтировал интеллектуальные способности объекта. Объект вообще никак не реагировал. Если бы Конан сопротивлялся, Фульгенций почувствовал бы это. Магическая сила иногда сталкивается с непокорной волей субъекта приложения колдовской формулы. Иногда такое случается. Тогда маг ощущает некое слабое ответное воздействие, вступает в небольшую «битву», если можно так назвать схватку двух воль, слабенькой и мощной.
А в случае с Конаном никакого сопротивления не было. Киммериец просто стоял и смотрел, как Фульгенций читает заклинание. А потом он озверел. Стал что-то рычать про «мясо», бегать по кругу, размахивать руками, скалить зубы…
Неужели?…
Фульгенций гнал от себя эти мысли. Ему было страшно. Не потому, что он находился посреди кипящей смертоносной схватки, но потому, что он что-то не учел. Впервые за долгие годы его магия дала сбой. Такого попросту не может быть. Но это случилось…
Конан быстро отбил еще два удара, а затем стремительно повернулся и нанес ближайшему стражнику сильный удар в бок. Заливаясь кровью, тот упал. Оставшиеся отступили.
– Мясо! – заорал Конан, надвигаясь на них и сильно топая.
Они отошли к лестнице.
– Трусы! – завизжал Фульгенций. – Убейте его! Что вы смотрите? Убейте!
Тот из стражников, что находился ближе других к выходу, выскочил наружу и побежал вниз по ступенькам. Фульгенций вне себя от ярости прокричал заклинание. С лестницы донесся отчаянный вопль, потянуло дымом и запахом горелого мяса. Должно быть, бедолага сгорел заживо в огне магического гнева.
Если это и не придало мужества оставшимся, то, по крайней мере, удержало их от бегства. Они снова обернулись к киммерийцу.
Завывая и хохоча, Конан набросился на них. Он видел, что они напуганы, напуганы дважды: яростной атакой сумасшедшего дикаря и гневом их господина. Очень хорошо.
Один решил покончить с варваром и смело вырвался вперед, сделав довольно искусный выпад. Конан ответил сокрушительным ударом и перерубил ему руку. Страшно закричав, стражник упал. Кровь хлынула потоком.
Последний стиснул зубы. Он начал атаку расчетливо и осторожно: шаг за шагом он приближался к дикарю. Конан видел его внимательные глаза. Он понимал, что этот противник довольно опасен, но знал также, что и такой стражник не устоит перед безумной яростью дикаря.
Подражая гоблину, Конан бросился на него. Стражник отступил и предпринял атаку сбоку. Очень хорошо. Мысленно Конан одобрил его действия. Должно быть, Туризинд нашел бы такого фехтовальщика недурным.
Мысль о Туризинде была лишней. Она отвлекла Конана от поединка. Он все-таки недооценил стражников из башни магов. Тотчас клинок царапнул по телу варвара. Конан ощутил резкую боль, и сразу же кровь потекла по его телу.
Он зарычал, обнажая зубы, как тигр, и прыгнул на ранившего его стражника. Мгновение спустя тот уже лежал на полу, корчась от боли. Из широкой раны внизу живота вываливались внутренности.
Конан наступил ногой на руку раненого и заставил его выронить меч. Затем ногой отбросил меч стражника в сторону. Он повернулся к Фульгенцию.
– Моя рвать горло, – предупреждающе произнес он. – Если твоя не отвечать, моя впиваться зубами. Твоя понять?
– Моя понять и отвечать, – пробормотал Фульгенций, дрожа всем телом. Он чувствовал себя завороженным.
– А-а, твоя дразниться? – гневно завопил Конан. Его синие глаза выкатились, норовя выпасть из глазниц, слюна опять закипела в углах рта. – Ты передразнивать? Разве ты – варвар? Нет, Конан – варвар, ты – проклятая цивилизованная шлюха!
– Как тебе угодно, – вздохнул Фульгенций, обреченно глядя на приближающуюся к нему тушу с лоснящейся мускулатурой, всю в кровавых пятнах и поту. – Ты хочешь что-то узнать еще, Конан-варвар?
– Моя задавать вопрос! Твоя не морочить голова! Мой голова есть заморочен без твоя глупость!
– Хорошо, хорошо…
Конан приблизился к Фульгенцию вплотную, приставил лезвие к горлу старшего мага и неожиданно совершенно спокойным тоном осведомился:
– Как действуют черные зеркала, ты, старая сволочь? Отвечай, иначе я перережу тебе глотку…
Фульгенций побледнел и потерял сознание. Он ожидал чего угодно, только не этого. Он выдержал и кровавую бойню, которую сумасшедший дикарь устроил в его чудесной красивой лаборатории, и внезапное превращение туповатого мелкого землевладельца в жуткое чудовище… Но обратное превращение дикаря во вполне нормального, разумного человека с тихой речью доконало старого мага.
Конан посмотрел на него с сожалением. Затем отвесил Фульгенцию затрещину. Старый маг застонал.
– Ну, давай, говори, – Конан встряхнул его. – Как они действуют?
– Забирают часть… души… Ты обязан… подчиниться… – прошептал Фульгенций, с трудом ворочая языком.
– Я? Обязан? Ты меня с кем-то перепутал, старый осел. Я тебе ничего не обязан. Говори!
– Что говорить?
Ну, для начала называй меня «господин Конан», – приказал киммериец. – Думаю, так будет лучше. Давай, гадина, веди себя почтительно! Ну?
– Да, господин Конан.
Конан огрел его кулаком по голове.
– Что – «да»? Говори все как есть!
– Да, господин Конан. Все как есть, – пробормотал Фульгенций.
Конан потянул его за волосы, заглянул старому магу в лицо и понял, что добиваться от него ответов бессмысленно. В глазах мага стояло безумие: он утратил рассудок.
Конан отбросил бесполезного пленника и вышел из лаборатории. На лестнице еще дымился труп одного из стражников – того, что пытался бежать. Конан задумался.
Если все, что удалось узнать о черных зеркалах Дарантазия, – правда, то должно существовать некое общее зеркало. Маги, насколько понял Конан, обменивали свои услуги на частицу человеческой души. Частица эта, заключенная в глубине зеркального осколка, позволяла магам в любой момент управлять пленными людьми. Для того, чтобы осуществлять такой контроль, необходимо держать главное зеркало где-нибудь на верхушке башни. Так, чтобы оно могло улавливать все, все стороны света, любые дуновения воздуха.
Конан вернулся в лабораторию и наклонился над лежащим на полу Фульгенцием.
– Общее зеркало. Оно существует, не так ли?
– Да, – пробормотал Фульгенций. – Дело моей жизни.
– Это оно управляет жизнями людей?
– Да…
– Скажи, Фульгенций, что станет с этими людьми, если я разобью зеркало?
Фульгенций вскочил, словно его ужалила змея.
– Нет! Ты не смеешь! Нельзя разбивать зеркало! Это – труд моей жизни! Дело многих лет… Он почти завершен. Почти! Еще немного, и с помощью этого зеркала Дарантазии сможет захватить весь Аргос, всю Аквилонию и Зингару! Мы станем великими владыками, никто не посмеет перечить нам, никто! Мы прославимся в веках как захватчики, как ученые…
– Избавь меня от всей этой напыщенной ерунды, – поморщился Конан. – Если ты и прославишься в веках, так в качестве самонадеянного болвана, которого одурачил самый обыкновенный варвар…
– Как ты это сделал? – спросил Фульгенций тихо.
– Как? – Конан пожал плечами. – Нет ничего проще. Я не стал пить твое зелье…
– Боги Ахерона! – простонал Фульгенций. – Я был наивен!
– Такое случается. Ты плохо знаешь жизнь, но, впрочем, сейчас это уже неважно… Вернемся к зеркалам. – Конан резко встряхнул своего пленника, как собака встряхивает крысу. – Что случится с одураченными тобою людьми, если я разобью проклятую черную стекляшку?
– Не знаю, – пробормотал Фульгенций. – Я действительно не знаю, – заторопился он, видя, как потемнели глаза киммерийца и как угрожающе сдвинулись его брови. – Никто никогда не пробовал разбивать зеркала. Ни общее зеркало, ни осколки, из которых я его собираю… Это невозможно! Мне даже представить себе трудно, что у кого-то поднимется рука… Если ты это сделаешь… Быть может, люди, чья душа заключена в зеркале, попросту умрут. – В глазах Фульгенция мелькнула искорка торжества и он повторил: – Да, имей в виду: люди, связанные с зеркалом, могут умереть, если ты уничтожишь стекло.
– Ну что ж, – вздохнул Конан, – мои друзья утверждают, что у меня – государственный ум. А это означает, что ради моих возвышенных целей я вполне готов пожертвовать чужими жизнями. Так что я выбираю наименьшее зло. Прощай, Фульгенций. Приятно было поболтать.
– Ты убьешь меня? – жалко спросил Фульгенций, садясь на полу и обхватывая руками костлявые колени.
Конан внимательно смотрел на него. Сейчас перед ним был просто старик, растерянный и испуганный. Киммериец пытался сказать себе, что на самом деле это – страшный маг, беспринципный и жестокий. Но у Конана, даже невзирая на его «государственный ум», не поднималась рука перерезать ему горло.
– Живи пока, – коротко бросил варвар и побежал на крышу башни.
Над замком дули сильные ветра. Находясь на вершине башни, Конан понимал, что Дарантазии находится высоко в горах, на перевале. Здесь ощущалась разреженность горного воздуха; дышать было тяжело и вместе с тем в теле появлялась странная легкость. Казалось, еще немного – и ты, взмахнув руками, как крыльями, полетишь.
На самой вершине башни в огромной серебряной раме причудливой формы стояло огромное черное зеркало. Оно было сложено из мириадов крохотных обломков. Конан поразился тому, как их много. Несколько сотен. Иные были совсем крохотные, другие – побольше. Их изломы идеально совпадали, но все же солнечные лучики ухитрялись подчеркивать отсутствие целостности стекла.
Конан неожиданно понял: до завершения зеркала действительно оставалось совсем немного. Один-два осколка – и стекло будет цельным. Должно быть, именно тогда магия сделает стеклянную поверхность идеально гладкой.
Киммериец криво ухмыльнулся. Вот уж чему не бывать! Теперь уже никто никогда не узнает, свершится ли превращение битого зеркала в цельное. Никогда. Потому что сейчас не останется никакого зеркала, ни цельного, ни Состоящего из кусочков.
В последний миг мысль о Дертосе задержала руку киммерийца. Ведь девушка тоже проходила ритуал. Частица ее души сокрыта здесь, в этом черном монстре. И если люди, заточенные в зеркале, обречены погибнуть вместе с магическим стеклом, Дертоса неизбежно окажется в числе мертвецов.
Что ж, еще одна необходимая жертва. Как бы там ни было, зеркала должны быть уничтожены, иначе Аргос будет залит кровью междоусобной войны. И, что хуже всего, обычные, нормальные люди будут во время этой войны обречены на уничтожение. Колдуны Дарантазия убьют их руками предавшихся им наёмников. Непобедимых, наделенных магическими дарами – силы, удачи, ловкости. Простому человеку попросту не выстоять против такого.
Конан стиснул зубы. Дертоса знала, на что идет. Никакое обращение к магии не может оставаться для человека безнаказанным. Маги ничего не делают даром. Они всегда забирают что-то взамен. Дертоса – не маленькая, она должна была понимать, чем все это могло закончиться.
Конан больше не колебался. Широко размахнувшись мечом, полученным в бою от стражника, киммериец изо всех сил ударил в самую сердцевину зеркала.
Посыпались осколки. Раздался долгий, неестественно долгий звон: казалось, это не звон даже, а стон, точно жизнь нехотя, с трудом уходила из тела гиганта. Осколки летели над городом, как живые существа – птицы или бабочки. Они кружили, не желая опускаться, но все-таки сдавались, умирали и падали. Все крыши, все мостовые были усыпаны блестящими черными кусочками стекла.
Конан стоял на краю крыши, наблюдая за происходящим. Один или два осколка, пролетая мимо, черкнули его по коже плеча, но киммериец даже не заметил этих царапин. Он широко ухмылялся, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от переполнявшего грудь восторга. Магия была разрушена! Одно дерзкое движение свободного от колдовства человека – и черные зеркала Дарантазия осыпались, как осенние листья на ветру.
Из башни послышался отчаянный вопль. Конан в последний раз глянул на совершенное им и побежал обратно, вниз по лестнице.
В магической лаборатории, где он оставил Фульгенция, ему предстало жуткое зрелище. Старый маг метался по комнате, хватаясь окровавленными руками за стены, за окна, за мебель, и везде оставлял большие багровые пятна. На бегу он кричал… и еще до киммерийца доносился странный хруст, как будто совсем близко толкушкой разбивали мелкие стеклянные осколки. Присмотревшись, киммериец понял, что хруст этот издает тело Фульгенция. Он весь был в осколках: казалось, на его коже не сохранилось ни одного не разрезанного участка, откуда не торчало бы тонкое, как стрела, стеклышко. Эти-то кусочки стекла и терлись друг о друга, издавая тот самый характерный хруст, который поразил киммерийца. Фульгенций превратился в мешок, набитый стеклами.
Кровь текла непрерывно из множества ран. Фульгенций обезумел. Он не мог произнести ни одного заклинания, чтобы избавить себя от страданий. Он был в состоянии лишь метаться, кричать и призывать проклятия на голову своего убийцы.
Конан смотрел на него бесстрастно. Он не испытывал никаких эмоций при виде страшной гибели колдуна. В конце концов, маг заслужил подобную участь! Он обрекал на смерть других. Но, что еще хуже, он считал себя вправе решать за других людей, как им жить и какой будет их участь.
Конечно, можно возразить: все эти люди сами приходили к нему, их никто не звал. Но… Так ли это? Так ли уж «никто не звал»?
Конан покачал головой в ответ на эту мысль. Фульгенций распустил слух о том, что можно, заплатив некоторую сумму денег или продав в рабство, на смерть, какую-нибудь девушку, сделаться умнее, богаче, красивее. Старый хитрый маг призывал людей обещаниями. А люди, легковерные и слабые создания, шли на этот зов. Летели, точно мотыльки на приветливый огонь лампы.
Отчаявшиеся, как Дертоса. Алчные, как тот колбасник в маленьком городке. Жаждущие мести. Мечтающие о любви…
Так просто играть на людских слабостях! Конан фыркнул. Он знал, по меньшей мере, одного человека, у которого не имелось никаких слабостей. И звали этого человека Конан-киммериец.
Оставив мага биться в жуткой агонии, Конан побежал вниз по лестнице. Ему требовалось отыскать Дертосу и удостовериться в том, что она мертва и заботиться о ней больше не следует.
Дертоса лежала на каменном полу в луже крови и смотрела на обезглавленное тело своего мучителя. Она совершенно утратила волю к жизни. Все было закончено. Силы оставили ее в тот самый миг, когда голова Тургонеса откатилась в сторону.
Она ни о чем не жалела. Она сделала свою часть работы. Должно быть, в этот самый миг Конан вершит собственное правосудие. Если это правосудие покарает и ее, Дертосу, – что ж, девушка не испытывала страха. Она прожила достаточно лет, чтобы знать: иногда смерть воспринимается как избавление.
Она стала думать о Туризинде. Судьба послала ей встречу с человеком, который сумел полюбить ее, невзирая ни на что. Ни на ее происхождение, ни на ее прошлое.
Сумел? Странное слово. Любовь настигла его, на то была воля богов. Сладострастной Бэлит… а может быть, и справедливого Митры. Потому что, как бы там ни было, а Дертоса заслуживала любви.
Она закрыла глаза. Все кончено. Она больше не увидит его.
Далеко в вышине послышался вопль. Пронзительный, отчаянный. Как будто разом были смертельно ранены сотни, тысячи людей, и все они закричали одновременно.
Дертоса воспринимала этот предсмертный крик как острую физическую боль, которая пригвоздила ее к полу мириадами острых игл. С каждым мгновением боль становилась все более жгучей; казалось, еще немного – и сердце девушки разорвется. А затем все разом закончилось. Боль отпустила, дышать стало легче. Она села, тряхнула головой. Мысли ее прояснились, и вдруг странная, ничем не обоснованная радость заполнила все ее естество. Дертоса засмеялась.
Она была свободна! Она ощущала свободу как легкость, как возможность стоять, ходить, бегать – и получать величайшее наслаждение от этого. Жить – и быть свободной. Быть живой – и ни от чего, ни от кого не зависеть!
Это было восхитительно.
Дертоса внезапно осознала, что никогда прежде не чувствовала себя такой свободной. Она всегда от кого-то зависела. Когда была мала – от своих воспитателей, когда подросла – от Эндоваары, который был ее наставником, другом, учителем… и надзирателем. Потому что друиды никогда полностью не доверяли девочке, бывшей дочерью болотницы.
После она добровольно впадала в зависимость от мужчин, которых дурачила. Не они от нее зависели, но она от них. От их настроения, от степени их доверчивости или глупости, от их испорченности.
Ну а потом, когда она оказалась в руках тайной стражи, Конана…
Вдруг Дертосе пришла в голову чрезвычайно странная мысль. Конан поработил ее не только душевно, но и физически: он таскал ее за собой, можно сказать, на веревке, он заставлял ее делать то или это, отдавал ей приказы, отправил ее практически на верную смерть в логово Тургонеса… И именно Конан послужил причиной ее полного освобождения.
Она улыбнулась. Она не будет благодарна ему. Он был с ней жесток и не считался с ее желаниями. Да, она не свяжет себя благодарными чувствами! Свобода – так свобода, полная и окончательная!
Девушка прошлась по комнате, стараясь не поскользнуться в луже крови. Она все еще испытывала боль, но уже не такую сильную. Раны на ее теле заживали прямо на глазах: должно быть, действовала магия друидов.
Она прошла через спальню, где несколько часов назад мирно отдыхала в объятиях альбиноса-мага. Дертоса старалась не смотреть на постель. В те минуты альбинос вызывал у нее какие-то странные, почти сестринские чувства. Он представлялся ей едва ли не братиком, который набирается сил перед занятиями с учителем. Лучше об этом не думать. Дертоса тряхнула головой и, поднявшись на носки, выбежала к двери.
Она не успела коснуться ручки, как дверь сама распахнулась ей навстречу, и на пороге появился тот, о ком она думала перед тем, как войти в спальню: Конан-киммериец.
Конан был исцарапан, синие глаза его светились диким ликованием, а с губ рвался боевой клич. Завидев Дертосу, он расслабился и вдруг улыбнулся совершенно простой, юношеской улыбкой, так что она сразу увидела, насколько он молод.
– А, Дертоса! – стараясь говорить небрежно, бросил Конан. – Я так и знал, что у тебя все получится. Где эта гадина?
– Я отрезала ему голову, – пробормотала девушка.
Конан схватил ее за плечи, притиснул к себе и сочно поцеловал в губы. Затем чуть отодвинул, все еще держа за хрупкие плечи своими могучими лапищами, и полюбовался на нее, точно на дивное произведение искусства.
– Я обожаю тебя, – заявил он. – Ты знала об этом, болотная жаба? Я тебя просто обожаю!