Дожди в августе

Ожидание

Глухов сидел на лавочке в стеклянной ожидалке и, засунув руки в карманы пиджака, смотрел в темноту. Сентябрьский дождик назойливо барабанил по опавшим листьям, по асфальту, по разноцветным стеклышкам автобусной остановки. Люди приходили и, дождавшись своего автобуса, уезжали. Появлялись новые, а Глухов все сидел и сидел, глядя в одну точку на ту сторону улицы, где теплыми пятнами светились поздние окна.

Часы у Глухова остановились, и он не представлял, который сейчас час, хотя по уменьшившемуся количеству пассажиров и можно было предположить, что уже довольно поздно.

— Последний не проходил, дядь? — спросили у него.

— Не проходил, — не оборачиваясь, ответил Глухов.

— А закурить нету? — спросил все тот же мальчишеский голос.

Глухов вздохнул и полез в карман за "Примой". Достал две сигареты, одну протянул пареньку.

— А спички есть?

"Может, тебе еще и губы дать", — хотел было сказать Глухов, но промолчал. Чиркнул спичкой и, зажав в ладонях горячий огонек, протянул мальчишке. И пока тот прикуривал, рассмотрел его: длинные висюльки намокших волос, белые ресницы, нос картошкой.

Посидели, помолчали, попыхивая сигаретами.

— Видишь, дело какое, — неожиданно заговорил Глухов. — Я и задел-то ее так себе. Передком легонько толкнул…

— Кого? — не понял парнишка.

— По Маяковской еду, вижу, старуха ковыляет, ну я и скинул вроде. А когда подъехал к ней, смешно сказать, еле полз… на тормозах… А оно ведь дождь… Вот маленько и стукнуло. — Глухов затянулся несколько раз подряд, выпуская дым через ноздри. — Она отскочила в сторону — ну, ясное дело, упала. Мне бы остановиться, а он свистеть… И я, дурень, — ходу. Струхнул, стало быть, — он стрельнул "бычком" в лужу и замолчал.

— Может, обойдется, дядь?

— Какой обойдется! — Глухов махнул рукой. — Номер, как пить дать, записал, так что — сливай воду… — Он потер ладонью небритый подбородок. — Машину поставил, пришел сюда и сижу. Домой боюсь идти, небось уже ждут-дожидаются. Нинка, наверное, плачет. Нинку жалко… Да… Двадцать семь лет шоферю, хоть бы курицу раз задавил, а тут…

— Дядь, может, ничего со старушкой?

— Какой — ничего? Я в больницу звонил. — Глухов снял кепку, зачем-то засунул ее в боковой карман. — Бедро сломано… Как ни крути, а года три впаяют. Нинку вот только жалко… Весной с ней серебряную справили, а тут такое дело…

Мальчишка поднял воротник плаща и поежился, а Глухов так и сидел с непокрытой совсем почти лысой головой и не замечал ни холода, ни сырости.

— Ваську в прошлом году обженил, а у Верки пацану уже три года. Хорош пацан! — Глухов улыбнулся. — Уши оттопырены, как у меня.

Он достал из кармана кепку, повертел ее в руках и надел на голову.

— Если записали номер, тогда… — парнишка подумал, но так и не придумал, что тогда.

— А мне сон с четверга на пятницу снился, — снова заговорил Глухов: — будто Нинка сидит, хлеб отломит и сначала в сметану помакает, а потом в соль и ест. Плохой сон. И вот тебе, пожалуйста… Он опять снял кепку и положил ее рядом на лавочку. — Главное, что еду-то веселый. Время к шести… Ну, думаю, приеду, поем, телевизор посмотрю, а завтра выходной, к Ваське схожу завтра.

— Выпили бы с Васькой, да?

— Чего? — переспросил Глухов.

— Я говорю, выпили б, небось, с сыном-то? — смутился мальчишка.

— Не-е, я зарок дал. Уже год не пью. Нинка рада. А раньше я здорово зашибал. В вытрезвителе два раза был, а теперь не пью, не-е… Нинка говорит — теперь друг для друга и поживем. Рубаху мне вчера купила, в полоску такая, дорогая — рубликов семнадцать… Вот так.

Парнишке очень хотелось еще что-нибудь сказать.

— Ишь, сеет как, — выглянул он на улицу.

Глухов тоже встал, будто хотел убедиться в том, что действительно сеет, потом снова сел, вздохнув.

— Может, еще закурим? — предложил парнишка.

— Валяй, закуривай.

Закурили. Дождевые капли клевали крышу остановки, шуршали в оставшихся на деревьях листьях.

— Карп щас на горах идет, — раздумчиво произнес Глухов. — Мне Сапожков Петька крючков кованых принес. — Отогнув подкладку кепки, показал: — вишь, блестят? — Пригладил подкладку и опять надел кепку. — Хорошие крючки. Цевье крепкое.

— А может, пойти и все рассказать? — парнишка словно заглянул ему в душу.

Но Глухов ушел от ответа на мучающий его вопрос.

— Есть хочется… — Он встал и начал ходить по остановке. — Хорошо хоть Верку успел перевезти. Им квартиру в ту среду дали. Ничего квартирка, двухкомнатная. Только подоконники узкие… И кухню надо кафелем покрыть… А Сашка, зять мой, сапоги мне подарил. — Глухов покрутил ногой, показывая сапог. — Хороший товар, яловые. Сашка из армии их привез. Ему-то они на что? А я сапоги люблю. Перед Сашкой теперь неудобно… Вот черт…

Хлюпая по лужам, подошел блестящий автобус, но никто из него не вышел. И автобус, обдав остановку теплым сизым облачком, устало покатил дальше.