Дожди в августе

Тяжелый, плотный ливень сорвался с клубящихся колдовских небес и рухнул на землю. И тотчас закипели, яростно заклокотали лужи. Белые чертенята и стеклянные кузнечики запрыгали по асфальту, в золотом свечении редких лучей заиграли в воздухе алмазные нити. Травы воспрянули навстречу дождю. А тополь с обломанной верхушкой словно присел, опустив поникшие от сырости листья.

Грустно и сладко стоять у низенького подъезда материнского дома, отрешенно смотреть сквозь ливень на пустую улицу шахтерского поселка, на одинокого мальчика в синем костюмчике, ведущего за руль велосипед и совсем не обращающего внимания на погромыхивание небес, на крупный тяжелый ливень… Ему, наверное, мучительно сладко под этим августовским дождем, как мне мучительно сладко вспоминать ливни моего детства, которые уже давным-давно впитала в себя земля.

Зачем я стою у подъезда? О чем я жалею, чего я хочу?

Эхо моего детства… Я явственно слышу твой серебряный звоночек и смотрю вдаль — туда, где раньше находились шахта и террикон, к которому я бегал встречать со смены отца, и в ожидании его подолгу разглядывал огромные колеса, медленно крутящиеся над копром. Где эта шахта? Она уже давно выработалась, и террикон срыт. Где мой отец? От него осталась только фотография, на которой он, молодой и красивый, смеется, сидя за столом со стаканом пива в руке. Где наша счастливая и веселая жизнь без денег, в вечных нехватках, в неумении ловчить и приспосабливаться? Она магнитом тянет меня из моей сегодняшней сытой, обеспеченной и устроенной жизни. Тянет к тем воскресным дням, когда вся наша большая семья усаживалась за праздничный стол, соревнуясь в нехитрых шутках и ожидая румяный пирог с капустой.

Память детства… Она нахлынула на меня, вернувшегося в материнский дом в день своего тридцатилетия, вызванная этим августовским ливнем, пляшущим по маленькому садику с розовыми, чопорными, как старые девы, мальвами и по четко вырисовывающейся при входе в соседний сквер серебристой фигуре шахтера с облупившимся отбойным молотком на плече.