Когда мы добрались до моей берлоги, голова более или менее оправилась от шока, а значит, я гораздо лучше ощущал, как все у меня болит. Боль капитально укоренилась во всем моем теле, не ограничиваясь одной избитой башкой. Клонившееся к закату солнце било в глаза до занятного болезненно, так что я с наслаждением перевел дух, спустившись по лестнице ко входу в мою квартиру, отключил магические обереги, открыл замок и с усилием толкнул тяжелую дверь.
Она, разумеется, не отворилась. Прошлой осенью целая толпа зомби сокрушила мою стальную дверь и к чертовой матери погромила квартиру. Даже при том, что теперь я получал приличное жалованье Стража, денег на ремонт все равно не хватало, так что дверь пришлось чинить самому. Не могу сказать, чтобы результат отличался особым качеством исполнения, но я стараюсь находить во всем положительную сторону: теперь эту чертову штуковину трудно открыть, даже если я вдруг забуду ее запереть.
Зато в порыве строительного энтузиазма я постелил на кухне линолеум, ковровое покрытие в гостиной и спальне, а в ванной уложил плитку. В этой связи могу поделиться с вами одной мыслью: всё не так просто, как пишут в приложениях к глянцевым журналам.
Пришлось два или три раза двинуть в дверь плечом, и лишь тогда она со скрипом и лязгом подалась.
— Мне казалось, ты собирался попросить домовладельца починить ее, — заметила Мёрфи.
— Когда деньги будут.
— Тебе же сейчас регулярно платят.
Я вздохнул:
— Угу. Но оклад установлен в пятьдесят девятом году, и с тех пор Совет ни разу не делал поправки на инфляцию. Думаю, в ближайшие лет десять или двадцать они все-таки займутся этим.
— Ух ты! По части оперативности даже круче нашей мэрии.
— Учись мыслить позитивно, — хмыкнул я и, шагнув внутрь, наступил на некоторую неровность пола, внезапно образовавшуюся на ковре перед дверью.
Квартирка моя невелика. Она состоит из довольно просторной гостиной с компактной кухонной нишей прямо напротив входной двери. Дверь в крошечную спальню и ванную по правую руку от входа, рядом с ней камин. Голые каменные стены прикрыты книжными полками, коврами и киноплакатами. Моя гордость — настоящий, не репринтный постер «Звездных войн» — пережил нападение на квартиру, а вот библиотеке дешевых книг в бумажных обложках досталось изрядно. Видите ли, у этих чертовых зомби есть дурацкая привычка рвать страницы и обложки, как только разделаются с мебелью.
Два старых подержанных дивана я покупал на распродаже, поэтому и заменить их оказалось нетрудно. Кроме них, обстановку гостиной составляют пара удобных старых кресел у огня, журнальный столик и груда серого с черным меха. Электричества у меня нет, так что мое жилье представляет собой темную нору — зато эта темная нора еще и прохладная, и я не могу описать, что за наслаждение оказаться дома после испепеляющего солнца на улице.
Небольшая груда меха встряхнулась и, поднявшись на лапы, превратилась в большого коренастого серого пса — только шикарная, почти львиная грива была темнее. Пес направился прямиком к Мёрфи, сел и подал ей правую лапу. Мёрфи рассмеялась и пожала ее, как могла, с трудом обхватив эту лапищу.
— Привет, Мыш. — Она почесала его между ушами. — Когда ты его этому научил?
— Это не я, — буркнул я и, задержавшись, чтобы потрепать Мыша по холке, двинулся к леднику. — Где Томас? — спросил я у пса.
Мыш выразительно шмыгнул носом и покосился на закрытую дверь спальни. Я замер, прислушиваясь, и до меня донеслось негромкое журчание воды в трубе. Томас принимал душ. Я достал из ледника банку «колы» и посмотрел на Мёрфи. Она кивнула. Я достал банку и для нее, доковылял до дивана и медленно, осторожно сел. Даже так все мои болячки отозвались самым мучительным образом. Я открыл банку, сделал глоток и, прикрыв глаза, откинулся на спинку дивана. Мыш положил тяжелую башку мне на колено. Потом осторожно толкнул лапой мою ногу.
— Я в порядке, — заверил я его.
Он скептически фыркнул, и мне пришлось в доказательство потрепать его холку.
— Спасибо, что подбросила, Мёрф.
— Не за что, — отозвалась она, плюхая на пол большой пластиковый мешок, который принесла из машины. В мешке лежали мои плащ и забрызганный кровью балахон. Мёрфи подошла к кухонной раковине, заткнула слив пробкой и пустила воду. — Давай-ка поговорим.
Я кивнул и рассказал ей про мальчишку-корейца. Пока я говорил, она опустила в раковину балахон и принялась отстирывать.
— Мальчишка превратился в того, кого чародеи называют колдунами, — сказал я. — В того, кто предал Законы Магии. Изначально порочного.
Она помолчала немного, а когда заговорила, голос ее звучал тихо, но угрожающе.
— Они убили его здесь? В Чикаго?
— Да, — кивнул я, ощущая себя еще более усталым. — Последнее время это одно из самых безопасных мест для наших встреч.
— И ты это видел?
— Да.
— И не помешал им?
— Я бы не смог, — сказал я. — Они же все тяжеловесы, Мёрф. И еще... — я сделал глубокий вздох, — я не уверен, что они так уж неправы.
— Черта с два они правы! — взорвалась Мёрфи. — Мне глубоко начхать, что там ваш Совет делает в Англии, или Южной Америке, или еще где им нравится трясти своими чертовыми бородами. Но они приперлись сюда.
— К тебе и твоей работе это не имеет ни малейшего отношения, — буркнул я. — И к закону, если уж на то пошло, тоже. Это сугубо внутреннее дело. С парнем проделали бы то же самое вне зависимости от того, где бы это происходило.
Движения ее на мгновение сделались порывистыми, и Мёрфи плеснула водой из раковины на пол. Потом она с видимым усилием взяла себя в руки, отложила балахон в сторону и принялась возиться с плащом.
— Почему ты так считаешь? — спросила она.
— Паренек изрядно преуспел в черной магии, — объяснил я. — По части контроля над чужим рассудком. Лишая других воли.
Она смерила меня ледяным взглядом.
— Не уверена, что понимаю тебя.
— Четвертый Закон Магии, — устало пояснил я. — Не позволяется устанавливать контроль над сознанием другого человека. Однако... черт, это едва ли не первое, что пытаются сделать большинство неразумных юнцов — штучки в стиле джедаев. Иногда начинают с того, что заставляют учителя не заметить не сделанной домашней работы, или чтобы родители как бы по своей воле купили им машину... Магические способности проявляются годам к пятнадцати, а к семнадцати-восемнадцати сил у них уже хоть отбавляй.
— А это плохо?
— Очень часто, — кивнул я. — Вспомни, на что похожи люди в таком возрасте. И десяти секунд не проходит, чтобы они не думали о сексе. Рано или поздно — если кто-то не возьмется за их обучение — они залезут в голову школьной чирлидерши, чтобы добиться свидания. А потом к другим девицам... да и парням, если быть политкорректным. Кому-то другому не нравится терять подружку или что его дочь обрюхатили, и тогда наш парень пытается замазать свои ошибки новой порцией магии.
— Но почему это карается смертью? — не поняла Мёрфи.
— Ну... — Я нахмурился. — Залезать в чужое сознание трудно и опасно. И рано или поздно, меняя других, ты начинаешь меняться сам. Помнишь Микки Малона?
Мёрфи не вздрогнула, но руки ее на мгновение замерли. Микки Малон работал раньше у нее в отделе. Через несколько месяцев после того, как он вышел на пенсию, на него напал злобный, чертовски опасный дух, наложивший на него мучительное заклятие. В результате такого внедрения в психику пожилой, уравновешенный пенсионер превратился в визжащего, совершенно неуправляемого психа. Я сделал для бедолаги все, что мог, но зрелище было страшнее некуда.
— Помню, — тихо произнесла Мёрфи.
— Когда кто-то залезает в чужую голову, это причиняет там кучу повреждений — вроде того, что случилось с Микки Малоном. Но и того, кто это делает, такое действие тоже увечит. И чем сильнее ты искалечен, тем проще тебе калечить других. Не только потому, что тебе вдруг приходится поверить в то, что ты теперь царь и бог всея вселенной. Эти штучки здорово грузят психику, и чем непривычнее для себя приходится поступать человеку, тем больше они его калечат. По большей части все заканчивается вконец уже съехавшей крышей.
Мёрфи поёжилась.
— Как у тех клерков, над которыми поработала Мавра? И ренфилдов?
При этом воспоминании мою руку пронзила вспышка фантомной боли.
— Именно так, — кивнул я.
— А что можно натворить с помощью такой вот магии? — спросила она. Голос ее звучал уже не столь обвиняюще.
— Достаточно. Этот парень заставил с десяток людей покончить с собой. Еще с десяток превратил в убийц. И еще кучу народа, по большей части собственных родственников, сделал своими рабами.
— Господи, — произнесла Мёрфи еще тише. — Ужас какой.
Я кивнул.
— Такова черная магия. Стоит дать ей послабление — и она начинает менять тебя. Уродовать.
— Неужели Совет ничего больше не мог поделать?
— Не мог. Мальчишка зашел слишком далеко. Они ведь все перепробовали раньше. Иногда казалось, что колдун пошел на поправку, но в итоге все равно все кончалось плохо. И это приводило к новым жертвам. Поэтому, если только кто-то из членов Совета не берет колдуна на поруки под личную ответственность, их просто убивают.
С минуту она обдумывала услышанное.
— А ты мог бы? — спросила она. — Взять его на поруки?
Я неловко поерзал на диване.
— В чистой теории... черт его знает. Если бы я верил в то, что его можно еще спасти.
Она поджала губы и уставилась в раковину.
— Мёрф, — произнес я так мягко, как только мог. — Закон не в состоянии справляться с подобными вещами. Таких людей невозможно арестовать или держать в заключении, если только их способности не будут нейтрализованы какой-либо серьезной магией. Если ты попытаешься запереть злобного колдуна в обезьянник ОСР, дело кончится плохо. Хуже, чем тогда, с луп-гару.
— Не может быть, чтобы не нашлось какого-то другого выхода, — настаивала Мёрфи.
— Если собака заболела бешенством, ее уже не спасти, — возразил я. — Все, что можно сделать, — не дать ей перезаражать других. Тут нет способа лучше превентивных мер. Выявлять детей с признаками магических способностей и учить их разумному, доброму, вечному. Только вот беда: мировое население возросло за последний век настолько, что Белый Совет уже не в состоянии отследить всех. Тем более в условиях продолжающейся войны. Нас просто слишком мало.
Она вопросительно склонила голову набок.
— «Нас»? Что-то я не слышала раньше, чтобы ты отождествлял себя с Белым Советом.
Я не нашелся, что ответить, поэтому просто допил свою «колу». Мёрфи прополоскала балахон, отжала, отложила в сторону и взялась за плащ. Она опустила его в воду, нахмурилась и вытащила обратно.
— Глянь-ка, — сказала она. — Кровь исчезла, стоило ей коснуться воды. Сама собой.
— Словно мальчишку и не казнили. Круто, — негромко произнес я.
Мёрфи внимательно посмотрела на меня.
— Может, так это видится простым людям, когда они наблюдают копов за какой-нибудь малопривлекательной работой. Очень часто они просто не понимают, что происходит. Видят то, что им не нравится, и это их огорчает — а все потому, что не знают всего, сами с этой проблемой не сталкивались и не представляют, насколько страшнее может быть любая альтернатива.
— Возможно, — согласился я.
— Фигня выходит.
— Уж извини.
Она едва заметно улыбнулась и тут же снова посерьезнела, когда пересекла комнату и села рядом со мной.
— Ты правда считаешь, что у них не было другого выхода?
Видит Бог, я кивнул искренне.
— И потому Совет так прижимал тебя? Из-за того, что считал готовым переродиться в колдуна?
— Угу. Все так, только ты заблуждаешься, говоря об этом в прошедшем времени. — Я опустил голову, прикусив на пару секунд губу. — Мёрф, это как раз из тех случаев, в которые копы не должны вмешиваться. Я предупреждал тебя, что такие ситуации возможны. Мне случившееся нравится не более твоего. Но прошу тебя, не лезь в это дело. Это никому не поможет.
— Но я не могу игнорировать труп.
— Не будет трупа.
Она тряхнула головой и некоторое время смотрела на свою «колу».
— Ладно, — выдохнула она наконец. — Но если труп вдруг найдется или объявятся свидетели убийства, у меня просто выбора не останется.
— Понимаю. — Я огляделся по сторонам, словно в поисках другой темы разговора. — Ладно. Если верить до обидного скупой информации от Привратника, в Чикаго снова имеют место случаи черной магии.
— Что еще за привратник?
— Чародей. Довольно загадочный тип.
— Ты ему веришь?
— Угу, — кивнул я. — Значит, нам нужно следить за убийствами, необычными происшествиями и всем таким. Как обычно.
— Идет, — отозвалась она. — Буду обращать особое внимание на трупы, извращенцев и монстров.
Дверь спальни распахнулась, и в гостиную шагнул мой сводный брат Томас, свежий после душа, благоухающий одеколоном. Роста в нем примерно шесть футов, и сложен он как модель с обложки спортивного журнала — мускулист, но без избыточной рельефности культуриста. Одежду его составляли черные брюки и черные же ботинки; светло-голубая футболка была небрежно перекинута через плечо.
Мёрфи смотрела на него не без восхищения. На Томаса вообще чертовски приятно смотреть. К тому же он еще и вампир Белой Коллегии. Отличают их не столько клыки и кровь, сколько бледная кожа и сверхъестественная страстность в сексе; впрочем, то, что они питаются не кровью, а жизненной энергией, вовсе не означает, что они менее опасны.
Томас изо всех сил старается держать свой вампирский голод под контролем, чтобы не причинить большого вреда тем, на ком он кормится, — но я-то знаю, с каким чудовищным трудом это ему удается, и его напряжение заметно внимательному глазу. Оно проявляется в выражении лица, да и все движения выдают в нем натянутого как струна, голодного хищника.
— Монстры? — переспросил он, надевая футболку. — День добрый, Кэррин.
— Для тебя — лейтенант Мёрфи, красавчик, — отозвалась она, расплываясь в довольной улыбке.
Томас улыбнулся в ответ сквозь завесу упавших на лицо волос — черт, даже мокрые и спутанные они не теряют у него привлекательности.
— Премного благодарен за комплимент, — заявил он, пригнулся, чтобы почесать Мыша за ушами, и поднял лежавшую у дверей большую черную сумку. — У тебя что, снова неприятности в городе, Гарри?
— Можно сказать, жопа, — буркнул я. — Хотя сам не знаю пока точно.
Он склонил голову набок, внимательно посмотрел на меня и нахмурился.
— Что, черт подери, с тобой случилось?
— В аварию попал.
— Гм, — хмыкнул Томас, вскидывая ремень от сумки себе на плечо. — Слушай... потребуется помощь — дай знать. — Он покосился на часы. — Черт, бежать пора.
— Конечно, — кивнул я ему вслед.
Дверь за ним захлопнулась. Мёрфи выразительно изогнула бровь.
— Ничего не скажешь, резко. Вы с ним еще уживаетесь?
Я поморщился и кивнул.
— Он... ну, не знаю, Мёрф. Последнее время он какой-то отстраненный. И почти не бывает дома. Даже ночами. То есть он приходит поесть и поспать — но в основном, когда я на работе. А если мы и встречаемся, то почти всегда вот так, мимоходом. Куда-то он там спешит.
— Куда? — поинтересовалась Мёрфи.
Я пожал плечами.
— Ты за него беспокоишься, — заметила она.
— Угу. Это он сегодня еще не такой напряженный, как обычно. А все его вампирский голод. Я боюсь, ему может взбрести на ум, будто весь его самоконтроль никому не нужен.
— Думаешь, он калечит кого-то?
— Нет, — отозвался я чуть поспешнее, чем надо. Я заставил себя успокоиться и лишь потом заговорил: — Нет, вряд ли. Не знаю. Конечно, лучше бы ему поговорить со мной об этом, но начиная с прошлой осени, он не подпускает меня к себе близко.
— А самому спросить? — удивилась Мёрфи.
Я выпучил на нее глаза.
— Нет.
— Почему нет? — не поняла она.
— Ну... так не делается.
— Но почему?
— Потому... Потому что у мужчин так не принято.
— Нет, дай-ка мне разобраться, — сказала Мёрфи. — Ты хочешь, чтобы он поделился с тобой, но сам ему об этом не говоришь и вопросов не задаешь. Вы оба просто сидите молча, в напряжении, так?
— Ну... так, — согласился я.
Она посмотрела на меня в упор.
— Для того, чтобы это понять, тебе не хватает простаты, — сказал я.
Мёрфи покачала головой:
— Главное-то я понимаю. — Она встала с дивана. — Вы оба просто идиоты. Тебе нужно поговорить с ним.
— Возможно, — устало буркнул я.
— Ладно. Я пока держу ухо востро. Если нарою чего-нибудь необычного, дам знать.
— Спасибо.
— Что ты намерен делать?
— Дождусь захода солнца.
— И что потом?
Я стиснул руками виски, в которых пульсировала боль, и испытал внезапный приступ злости к тем, кто устроил наезд на меня, и к извращенцу, занимающемуся всякими гадостями в моем городе.
— А потом я надену свой чародейский колпак и займусь выяснением того, что же происходит.