Долгая смерть Лусианы Б.

Глава 12

Я подошел к самой трудной части моего рассказа. Много раз потом я мысленно возвращался к тому короткому отрезку времени, когда мы с Клостером вышли на улицу, много раз, как кинопленку, прокручивал туда и обратно все незначительные события, пытаясь отыскать в них предвестие того, что открылось мне слишком поздно. Однако в тот момент я не усмотрел в них ничего рокового. Клостер замкнулся во враждебном молчании, будто его против воли втянули в неприятную историю. Мы сели в такси, где было включено радио, и я назвал водителю адрес Лусианы. Он предупредил, что придется делать круг, из-за пожаров некоторые улицы перекрыты. И хотя мы с Клостером ни о чем его не спрашивали, сообщил, что во время облавы в районе Флорес китайца поймали и при обыске дома нашли у него карту с отмеченными на ней мебельными магазинами, всего более сотни. Тем не менее пожары по всему городу продолжались. То ли это дело рук шатающихся по улицам бездельников и пироманов, то ли сами владельцы магазинов, воспользовавшись неразберихой, решили свести между собой счеты, никто не знает. Рассказывая, водитель слегка повернул голову и обращался в основном к Клостеру, но по нему нельзя было понять, слушает он или нет. На первом же перекрестке стояло заграждение, и полицейский всех заворачивал. Чуть дальше таксист указал нам на пожарные машины и здание с почерневшим фасадом, откуда поднимался столб черного дыма, колеблющегося в свете фонарей. Я спросил, погиб ли на пожарах кто-нибудь еще, и он отрицательно покачал головой. Единственными жертвами стали те старики из приюта. Он сказал, что некоторые были привязаны к кроватям и не смогли даже слезть с них. Погибли почти все, настоящая катастрофа. Я взглянул на Клостера, но он оставался невозмутим, будто не слышал ни единого слова, только нетерпеливо постукивал носком ботинка по резиновому коврику. Лицо его ничего не выражало, но, возможно, он просто погрузился в свои мысли и находился сейчас далеко от нас. Правда, на каждом перекрестке он вглядывался в названия улиц, будто ждал знака, что путешествие скоро закончится. Наконец мы остановились у дома Лусианы. Клостер вышел первым и медленно направился к стеклянной двери, сквозь которую был виден пустынный освещенный вестибюль. Я подошел следом и нажал на домофоне кнопку последнего этажа. В пронзительной тишине ночи мы услышали наверху, очень высоко, звук открывающегося окна и увидели мелькнувшее лицо. Потом в домофоне раздался голос то ли Лусианы, то ли ее сестры. Мы по-прежнему молча стояли у двери. Сквозь стекло слышался приглушенный скрип ползущего вниз лифта. Когда лифт открылся, из него вышла, с ключами в руке и опущенной головой, восемнадцатилетняя Лусиана — на какие-то доли секунды мне даже показалось, что передо мной призрак. На ней было длинное, свободное шерстяное пальто, отчасти скрывающее фигуру, и по тому, как эта высокая худенькая девушка направилась к двери, было ясно, что у нее тот же гордый и решительный нрав. Когда же она, пытаясь найти нужный ключ, отбросила назад волосы, я испытал мгновенное замешательство: ее юное лицо было столь совершенной копией лица Лусианы, какой та была десять лет назад, что наводило на мысль о жестокости природы. Тот же высокий лоб, живые глаза, приоткрытые губы — это походило на безупречно выполненный трюк.

— Боже мой, да она же вылитая Лусиана! — пробормотал я и поискал взглядом Клостера, словно нуждался в свидетеле, который вернул бы меня к реальности. — Какой та была раньше, — непроизвольно вырвалось у меня.

— Достаточно впечатляюще, не правда ли? Первый раз я тоже был поражен, — сказал Клостер, и я, глядя на нее с прежним, но все-таки иным восхищением, не мог не задаться вопросом, был ли тот первый раз единственным.

Я заметил только одно отличие — она казалась еще моложе и лучезарнее, чем Лусиана в ее возрасте, но это, возможно, объяснялось тем, что я сам и мои глаза состарились на десять лет.

Дверь открылась, и в тот же миг Валентина спокойно и доверчиво взглянула на Клостера, будто между ними существовал какой-то тайный сговор, быстро поцеловала его в щеку и только потом посмотрела на меня.

— Сестра много о тебе рассказывала, — просто произнесла она.

— Как она? — спросил я.

— Успокоилась, даже чересчур, и это больше всего меня тревожит. После твоего звонка она сразу уселась у окна, сказала, что вы придете вместе и она подождет вас тут. Больше не произнесла ни слова, а когда зазвонил домофон, встала и открыла окно.

Тем временем двери лифта раздвинулись, и мы молча начали подниматься. В предрассветной тишине кряхтение ржавой кабины эхом разносилось по всей шахте. Так и не оправившись от изумления, я смотрел на это явившееся из прошлого лицо, и во мне всколыхнулись прежние чувства. Сейчас, когда Валентина молчала, иллюзия была еще более полной и ошеломляющей. Она же смотрела только на Клостера, с неловкостью подростка стараясь, чтобы он этого не заметил. Вероятно, она недавно плакала, но тем не менее не забыла подкраситься и, если бы не я, давно бы бросилась в его объятия в поисках надежного убежища. Да, у Лусианы были причины для опасений, но почему в таком случае она под тем или иным предлогом не отправила куда-нибудь сестру на время? Почему позволила открыть нам дверь и стоять лицом к лицу с Клостером в тесноте лифта? Глядя на светящиеся цифры, я вспомнил, что по телефону Лусиана довольно невнятно упомянула о каком-то плане убийства Клостера. Я не придал этому значения, но вдруг она и вправду, дойдя до высшей степени безумия, замыслила убийство, а ее внезапное согласие — лишь способ заманить его в дом, и, пока ее сестра спустилась к нам, она ищет подходящее орудие? Вот какие мысли промелькнули у меня в голове, но я, конечно, не принял их всерьез — уж слишком все это казалось фантастическим и к тому же отдавало мелодрамой. Другой же поворот событий, гораздо более страшный, я не только не предусмотрел — я о нем даже не подумал. Лифт остановился, и когда мы вышли на маленькую площадку перед дверью, то услышали крик, который до сих пор иногда будит меня по ночам, — душераздирающий крик человека, падающего в пустоту, а потом, пока Валентина пыталась открыть дверь, — глухой удар о мостовую. Мы все вместе ворвались в квартиру. Окно было распахнуто настежь. Мы выглянули и увидели распростертое на брусчатке тело Лусианы. Она неподвижно лежала лицом вниз под рассеянным светом фонарей, шея ее была неестественно вывернута, сбоку расплывалось кровавое пятно. Рядом раздался крик, перешедший в отчаянное рыдание, и сестра Лусианы ринулась вниз по лестнице. Мы с Клостером остались одни, и когда я отошел от окна, не в силах больше смотреть на это, то увидел подсунутую под дверной замок бумажку. Руки тряслись и не слушались, но я все-таки вытащил ее. Пусть хотя бы она спасется, было написано крупным торопливым почерком. Адресована ли записка мне или это последняя просьба, обращенная к Клостеру? Он по-прежнему смотрел в окно, а когда обернулся, его лицо не выражало ни ужаса, ни скорби — ничего, что свидетельствовало бы о сострадании, лишь удивление и восхищение, словно он столкнулся с произведением гораздо более талантливого творца.

— Вы понимаете? — еле слышно произнес Клостер. — Снова он, в полном блеске. Трудно сделать более простой, очевидный и соответствующий его стилю выбор. Всеобщий закон. — И он щелчком словно пустил по воздуху пылинку или перышко. — Понимаете? — повторил он. — Закон всемирного тяготения.