Долгое прощание

Глава 42

К северу от ущелья Колдуотер стала ощущаться жара. Когда мы, перевалив за холмы, начали спускаться по извилистой дороге в долину Сан-Фернандо, солнце шпарило вовсю и было нечем дышать. Я покосился на Спенсера. На нем был жилет, но жара его вроде не смущала. Гораздо больше его смущало кое-что другое. Он смотрел перед собой сквозь ветровое стекло и молчал. Долину окутывал толстый слой смога. Сверху он похож на туман, но когда мы в него въехали, Спенсер не выдержал.

— Боже, а я думал, в Южной Калифорнии приличный климат, — пожаловался он. — Что здесь — жгут старые шины?

— В Беспечной Долине будет хорошо, — успокоил я его. — У них там есть океанский бриз.

— Рад, что там есть хоть что-то кроме пьяниц, — заявил он. — Судя по тому, на что я насмотрелся здесь в богатых пригородах, Роджер, переселившись сюда, совершил трагическую ошибку. Писателю нужно вдохновение, но не такое, что извлекают из бутылки. Здесь кругом сплошное загорелое похмелье. Я, разумеется, имею в виду высшие слои населения.

Я свернул, сбросил скорость на пыльном участке перед въездом в Беспечную Долину, снова выехал на асфальт, и вскоре нас встретил бриз, дувший из расщелины меж заозерных холмов. На больших гладких лужайках вращались высокие разбрызгиватели, вода, шелестя, лизала траву. В это время года большинство людей имущих разъехались кто куда. Это было видно по закрытым окнам и по тому, как садовник поставил свой пикап прямо посреди дорожки. Затем мы подъехали к дому Уэйдов, и я затормозил позади «ягуара» Эйлин. Спенсер вылез и величественно зашагал по дорожке к подъезду. Он позвонил, дверь открылась почти сразу. На пороге стоял Кэнди в белой куртке, такой же, как всегда — смуглый красавчик с пронзительными черными глазами.

Все было в порядке.

Спенсер вошел. Кэнди бегло взглянул на меня и захлопнул дверь перед моим носом. Я подождал, но ничего не изменилось. Я нажал на кнопку звонка, зазвенели куранты. Дверь распахнулась, и Кэнди злобно оскалился.

— Пошел отсюда! Хочешь ножом в брюхо получить?

— Я приехал к м-с Уэйд.

— В гробу она тебя видела.

— Уйди с дороги, грубиян. Я по делу.

— Кэнди! — это был ее голос, и прозвучал он резко.

Не переставая скалиться, он сделал шаг назад. Я вошел и закрыл дверь.

Она стояла у дальнего конца дивана, Спенсер рядом с ней. Выглядела она на миллион долларов. На ней были белые брюки с очень высокой талией и белая спортивная рубашка с короткими рукавами, из кармана которой над левой грудью выглядывал лиловый платочек.

— Кэнди немножко распустился в последнее время, — сообщила она Спенсеру. — Рада вас видеть, Говард. Как любезно, что вы приехали в такую даль. Я не ожидала, что вы с собой кого-нибудь привезете.

— Это Марло привез меня на своей машине, — сказал Спенсер. — Кроме того, он хотел с вами повидаться.

— Не могу себе представить, зачем, — холодно заметила она. Наконец, взглянула на меня, но не было заметно, чтобы за неделю она успела по мне соскучиться. — Итак?

— На это сразу не ответишь, — сказал я. Она медленно опустилась на диван. Я сел на другой, напротив. Спенсер, насупившись, снял очки и протирал их, что позволяло ему хмуриться более естественно. Потом сел на мой диван, но от меня подальше.

— Я была уверена, что вы останетесь на ленч, — сказала она ему, улыбаясь.

— Сегодня не могу, спасибо.

— Нет? Ну, конечно, если вы так заняты… Значит, просто хотите посмотреть на рукопись.

— Если можно.

— Конечно. Кэнди! Ах, он ушел. Книга на столе в кабинете у Роджера. Сейчас принесу.

Не дожидаясь ответа, он двинулся к двери. Очутившись за спиной у Эйлин, он остановился и тревожно взглянул на меня. Потом пошел дальше. Я сидел и ждал. Наконец она повернулась и окинула меня холодным отчужденным взглядом.

— Для чего вы хотели меня видеть? — отрывисто спросила она.

— Так, поговорить. Я вижу, вы опять надели этот кулон.

— Я его часто ношу. Его очень давно подарил мне близкий друг.

— Да, вы говорили. Это ведь какой-то британский военный значок?

Не снимая с цепочки, она протянула его ко мне.

— Нет, это украшение. Копия со значка. Золото с эмалью, и меньше размером, чем настоящий.

Спенсер вернулся, снова сел и положил перед собой на край столика толстую кипу желтой бумаги. Он скользнул по ней беглым взглядом и влился глазами в Эйлин.

— Можно посмотреть поближе? — попросил я.

Она перевернула цепочку, чтобы расстегнуть. Затем передала мне кулон, вернее, уронила его мне на ладонь. Потом сложила руки на коленях и стала с любопытством наблюдать за мной.

— Что тут интересного? Это значок полка под названием «Меткие Винтовки», территориального полка. Человек, который мне его подарил, вскоре пропал без вести. В Норвегии, в Андальснесе, весной этого ужасного сорокового года. — Она улыбнулась и сделала легкий жест рукой. — Он был в меня влюблен.

— Эйлин провела в Лондоне все время блица, — заявил Спенсер бесцветным голосом. — Не могла уехать. — Мы оба не обратили на него внимания.

— И вы в него были влюблены, — сказал я.

Она опустила глаза, затем вскинула голову, и наши взгляды скрестились.

— Это было давно, — сказала она. — И шла война. Все бывает в такое время.

— Тут дело было посерьезнее, миссис Уэйд. Вы, наверное, забыли, как откровенно об этом рассказывали. «Безумная, непонятная, невероятная любовь, которая приходит только раз». Это я вас цитирую. Вы и теперь не до конца его разлюбили. Чертовски мило с моей стороны, что у меня оказались те же инициалы. Наверное, это повлияло на то, что вы выбрали именно меня.

— Его имя было совершенно не похоже на ваше, — сказала она холодно. — И он умер, умер, умер.

Я протянул эмалево-золотой кулон Спенсеру. Он взял его неохотно.

— Я уже видел, — пробормотал он.

— Проверьте, правильно ли я его описываю, — сказал я. — Широкий кинжал из белой эмали с золотыми краями, острием вниз. Позади — сложенные и направленные кверху голубые эмалевые крылья. Впереди — свисток с надписью:

«Кто рискует — выигрывает».

— Как будто правильно, — подтвердил он. — Но какое это имеет значение?

— Она говорит, что это значок «Метких Винтовок», территориальной части. Что подарил его человек, который служил в этой части и пропал без вести во время британской кампании в Норвегии, в Андальснесе весной 1940 года.

Теперь они слушали внимательно. Спенсер не сводил с меня глаз. Понял, что это все неспроста. Она нахмурила светлые брови с недоумением, может быть, непритворным, но явно враждебным.

— Это нарукавный значок, — сказал я. — Он появился, когда «Меткие Винтовки» были прикомандированы, или подчинены, не знаю, как точно сказать, специальным военно-воздушным силам. Раньше они были территориальным пехотным полком. Этого значка до 1947 года не существовало вообще. Поэтому в 1940 году никто его миссис Уэйд не дарил. Кроме того, «Меткие Винтовки» не высаживались в Норвегии в 1940 году. «Шервудские Лесные Стрелки» и «Лестерширцы» там действительно воевали. Оба полка — территориальные. «Меткие Винтовки» — нет. Неприятно вам слушать?

Спенсер положил кулон на столик и медленно подвинул его к Эйлин. Он ничего не ответил.

— Может быть, мне лучше знать? — презрительно спросила меня Эйлин.

— Может быть, британскому военному министерству лучше знать? — парировал я.

— Вероятно, здесь какая-то ошибка, — робко произнес Спенсер.

Я обернулся и в упор посмотрел на него.

— Можно и так считать.

— А можно считать, что я лгунья, — сказала Эйлин ледяным тоном. — Никогда не знала человека по имени Фрэнк Марстон, никогда не любила его, а он меня. Никогда он не дарил мне копию своего полкового значка, не пропадал без вести, вообще не существовал. Я сама купила этот значок в Нью-Йорке, в лавке, где торгуют английскими товарами — сумками, башмаками ручной работы, эмблемами знаменитых школ и военных частей, безделушками с гербами и так далее. Такое объяснение вам годится, м-р Марло?

— Последняя часть годится. Первая — нет. Несомненно, кто-то сказал вам, что это значок «Метких Винтовок», но либо забыл объяснить, какой именно, либо сам не знал. Но Фрэнка Марстона вы знали, он служил в этой части и пропал без вести в Норвегии. Только не в 1940 году, миссис Уэйд. Это было в 1942-м, и не в Андальснесе, а на островке близ побережья, где коммандос провели молниеносный рейд, а он был в частях коммандос.

— Не вижу, что здесь такого страшного, — заявил Спенсер начальственным голосом, теребя лежавшие перед ним желтые листки. Я не понимал, подыгрывает он мне или просто разозлился. Он взял часть рукописи и подержал на руке.

— Вы их что, на вес покупаете? — спросил я. Он вздрогнул, потом выдавил из себя улыбку.

— Эйлин в Лондоне пришлось нелегко, — сказал он. — В памяти иногда все перепутывается.

Я вынул из кармана сложенную бумагу.

— Вот именно, — сказал я. — Например, за кого выходишь замуж. Это заверенная копия брачного свидетельства. Оригинал находится в Англии. Дата женитьбы — август 1942 года. В брак вступили Фрэнк Эдвард и Эйлин Виктория Сэмпсел. В каком-то смысле миссис Уэйд права. Человека по имени Фрэнк Марстон не существовало. Это было вымышленное имя, потому что в армии надо брать разрешение на женитьбу. Этот человек подделал себе имя. В армии его звали по-другому. У меня есть его послужной список. Поразительно, как люди не понимают, что все можно узнать, стоит лишь спросить.

Теперь Спенсер совсем притих. Он откинулся и пристально смотрел. Но не на меня. На Эйлин. Она ответила ему одной из тех полужалобных, полукокетливых улыбок, на которые женщины такие мастерицы.

— Но он погиб, Говард. Задолго до того, как я встретила Роджера. Какое это имеет значение? Роджер все знал. Я всегда носила девичью фамилию.

Пришлось тогда ее оставить. Эта фамилия стояла у меня в паспорте. Потом, когда его убили в бою… — Она умолкла, медленно выдохнула и тихо уронила руку на колени. — Все кончено, все прошло, все потеряно.

— А Роджер действительно знал? — осторожно спросил он.

— Кое-что знал, — сказал я. — Имя Фрэнк Марстон ему было знакомо. Я однажды спросил его об этом, и у него в глазах мелькнуло страшное выражение. Но он не сказал, в чем дело.

Пропустив это мимо ушей, она обратилась к Спенсеру.

— Ну, конечно, Роджер все знал. — Теперь она улыбалась Спенсеру терпеливо, словно он туго соображал. Ну и приемчикам они обучены.

— Тогда зачем лгать насчет дат? — сухо осведомился Спенсер. — Зачем говорить, что человек пропал в 1940 году, когда он пропал в 1942-м? Зачем носить значок, который он не мог подарить, и настаивать, что это его подарок?

— Может быть, я была как во сне, — мягко произнесла она. — Или, скорее, в кошмаре. Сколько моих друзей погибло в бомбежке. В те дни, говоря «спокойной ночи», мы старались, чтобы это не прозвучало как прощание навсегда. Но часто так и случалось. А прощаться с солдатами было еще хуже. Убивают всегда хороших и добрых.

Он ничего не сказал. Я тоже. Она взглянула на кулон, лежавший на столе.

Взяла его, снова повесила на цепочку на шее и спокойно откинулась назад.

— Я понимаю, что не имею права устраивать вам перекрестный допрос, Эйлин, — медленно сказал Спенсер. — Забудем об этом. Марло поднял слишком много шуму вокруг значка, свидетельства о браке и прочего. Честно говоря, он сбил меня с толку.

— М-р Марло, — безмятежно ответила она, — поднимает много шуму по пустякам. Но когда дело доходит до вещей серьезных — например, когда надо спасти человеку жизнь, — он гуляет у озера, любуется дурацкими моторками.

— И вы никогда больше не видели Фрэнка Марстона, — сказал я.

— Конечно, ведь он умер.

— Откуда вы знали, что он умер? Красный крест не сообщал о его смерти. Он мог попасть в плен. — Ее внезапно передернуло.

— В октябре 1942 года, — медленно сказала она, — Гитлер издал приказ, чтобы всех пленных коммандос передавали в гестапо. Мы все знаем, что это значит. Пытки и безвестная смерть в гестаповских застенках. — Она снова вздрогнула. Потом выпалила:

— Вы страшный человек. В наказание за пустячный обман заставляете меня переживать все это снова. А если бы кто-нибудь из ваших близких попал им в руки, и вы понимали бы, что ему выпало на долю? Неужели так странно, что я попыталась создать себе другие воспоминания — пусть и ложные?

— Мне нужно выпить, — заявил Спенсер. — Очень нужно. Вы позволите?

Она хлопнула в ладоши, и, как обычно, из воздуха возник Кэнди. Он поклонился Спенсеру.

— Что желаете пить, сеньор Спенсер?

— Неразбавленный виски, и побольше, — велел Спенсер.

Кэнди отправился в угол и откатил от стенки бар. Поставил на него бутылку и налил в стакан приличную порцию. Вернулся и поставил его перед Спенсером. Повернулся, чтобы уйти.

— Кэнди, — спокойно произнесла Эйлин, — может быть, м-ру Марло тоже хочется выпить.

Он остановился и взглянул на нее мрачно и упрямо.

— Нет, спасибо, — сказал я. — Мне не надо.

Кэнди фыркнул и удалился. Снова воцарилось молчание. Спенсер отпил половину и закурил. Обратился ко мне, не глядя на меня.

— Вероятно, миссис Уэйд или Кэнди отвезут меня обратно в Беверли Хиллз. Или возьму такси. Насколько я понимаю, вы уже все сказали.

Я сложил копию брачного свидетельства. Убрал ее в карман.

— Уверены, что вам так будет удобнее? — спросил я у него.

— Так всем будет удобнее.

— Хорошо. — Я встал. — Наверно, глупо я поступил. Вы крупный издатель, мозги вам положены по профессии — если я не ошибаюсь — и я думал, вы поймете, что я сюда явился не спектакль разыгрывать. — Я копался в истории и тратил собственные деньги, добывал информацию не для того, чтобы покрасоваться. Я заинтересовался Фрэнком Марстоном не потому, что его убили гестаповцы, не потому, что миссис Уэйд носит поддельный значок, не потому, что она путается в датах, не потому, что они наспех поженились в военное время. Когда я начал расследование, я вообще ничего этого не знал. Знал только его имя. И как вы думаете, откуда я его узнал?

— Несомненно, кто-то вам сказал, — отрывисто бросил Спенсер.

— Верно, м-р Спенсер. Человек, который знал его после войны в Нью-Йорке, а потом видел его здесь с женой в ресторане Чейзена.

— Марстон — довольно распространенное имя, — возразил Спенсер и прихлебнул виски. Он наклонил голову к плечу, и его правое веко еле заметно дрогнуло. Тогда я снова сел. — Даже у Фрэнка Марстона наверняка были тезки. Например, в нью-йоркской телефонной книге девятнадцать Говардов Спенсеров.

Четверо из них просто Говарды Спенсеры без среднего инициала.

— Прекрасно, а как, по-вашему, у скольких Фрэнков Марстонов поллица было снесено снарядом замедленного действия, а потом покрыто шрамами от пластической операции?

У Спенсера отвисла челюсть. Он с трудом втянул в себя воздух. Вынул платок и промокнул виски́.

— Как вы думаете, сколько Фрэнков Марстонов при этом спасали жизнь двум рэкетирам по имени Менди Менендес и Рэнди Старр? Оба живы, и память у них хорошая. Могут кое-что порассказать, когда им это нужно. Чего тут притворяться, Спенсер? Фрэнк Марстон и Терри Леннокс — одно и то же лицо. Это доказано с абсолютной точностью.

Я не ожидал, что они подпрыгнут на шесть футов и завопят. Этого и не произошло. Но бывает молчание, которое громче крика. Оно воцарилось. Обступило меня плотно и тяжело. Было слышно, как в кухне течет вода. За дверью послышался стук брошенной на дорожку газеты, потом негромкое фальшивое насвистывание парнишки-разносчика, отъезжающего на велосипеде.

Я почувствовал легкий укол ножом в шею. Дернулся и обернулся. Сзади стоял Кэнди с ножом. Его смуглое лицо словно окаменело, но в глазах брезжило что-то необычное.

— Ты устал, amigo, — мягко произнес он. — Дать тебе выпить?

— Спасибо, виски со льдом, — сказал я.

— De pronto, Senor.

Он защелкнул нож, уронил его в боковой карман куртки и, мягко ступая, отошел, Тут я, наконец, взглянул на Эйлин. Она наклонилась вперед, стиснув руки. Голова была опущена, и если ее лицо что-то и выражало, то этого не было видно. Когда она заговорила, в голосе ее была та же четкая пустота, что и в механическом голосе, который сообщает нам время по телефону. Если послушать его подольше, чего люди не делают, потому что им это ни к чему, он так и будет вечно отсчитывать бегущие секунды без малейшей перемены в интонации.

— Я его видела один раз, Говард. Всего один раз. Не заговорила с ним. И он со мной тоже. Он страшно изменился. Волосы поседели, а лицо… Оно стало совсем другим. Но, конечно, я его узнала, и он меня тоже. Мы посмотрели друг на друга. Вот и все. Потом он вышел из комнаты, а на следующий день ушел из ее дома. Это у Лорингов я встретила его… и ее. Вы там были, Говард. И Роджер там был. Вы, наверное, тоже его видели.

— Нас познакомили, — сказал Спенсер. — Я знал, на ком он женат.

— Линда Лоринг потом сказала, что он просто исчез. Никаких объяснений. Никаких ссор. Немного погодя эта женщина с ним развелась. А потом я узнала, что она снова его нашла. Он был на самом дне. И они поженились снова. Бог знает, почему. Вероятно, он сидел без денег, и ему просто было все равно. Он знал, что я замужем за Роджером. Мы не существовали друг без друга.

— Почему? — сказал Спенсер.

Кэнди без единого слова поставил передо мной стакан. Взглянул на Спенсера, тот покачал головой. Кэнди удалился. Никто не обратил на него внимания. Он был как «невидимка» в китайском театре — человек, который передвигает вещи на сцене, а актеры и зрители ведут себя так, словно его нет.

— Почему? — повторила она. — О, вам не понять. Мы потеряли то, что между нами было. Это не восстанавливается. Он все-таки не попал в гестапо. Должно быть, нашлись и среди нацистов порядочные люди, которые не выполнили приказ Гитлера насчет коммандос. Так что он выжил и вернулся. Я все уверяла себя, что когда-нибудь найду его, но такого, как раньше — молодого, чистого душой, полного жизни. Но увидеть его мужем этой рыжей шлюхи — какая мерзость! Я уже знала про нее и Роджера. Не сомневаюсь, что Фрэнк тоже знал. И Линда Лоринг тоже — она и сама потаскуха, но не законченная. Одна порода. Вы спрашиваете, почему я не ушла от Роджера и не вернулась к Фрэнку? После того как он побывал в ее объятиях, тех же самых, в которые она с такой готовностью приняла и Роджера? Нет, спасибо. Меня такие вещи не подстегивают. Роджеру я могла простить. Он пил, не ведал, что творит. Мучился из-за работы, ненавидел себя, потому что стал продажным писакой. Он был слабый человек, отчаявшийся, не мог примириться сам с собой, но его можно было понять. Он был просто муж. От Фрэнка я ждала либо гораздо большего, либо ничего. В конце концов он стал для меня ничем.

Я отхлебнул из стакана. Спенсер допил свой виски. Он царапал пальцем обивку дивана. Забыл про кипу бумаги на столе, неоконченный роман популярного писателя, с которым было все окончено.

— Не сказал бы, что он стал ничем, — заметил я. Она вскинула глаза, равнодушно поглядела на меня и снова их опустила.

— Ничем, и даже меньше того, — произнесла она с новой, язвительной ноткой в голосе. — Он знал, что она собой представляет и женился на ней. Затем, оттого, что она была такой, убил ее. А потом бежал и покончил с собой.

— Он ее не убивал, — сказал я, — и вы это знаете. — Она легко выпрямилась и непонимающе взглянула на меня. Спенсер издал невнятный звук.

— Ее убил Роджер, — сказал я, — и это вы тоже знаете.

— Он вам сам сказал? — спокойно осведомилась она.

— Говорить было необязательно. Намекнул пару раз. В конце концов он рассказал бы мне или кому-то еще. Из него это прямо рвалось.

Она легонько покачала головой.

— Нет, м-р Марло. Ничего из него не рвалось. Роджер не знал, что он ее убил. Он тогда был в полном беспамятстве. Потом чувствовал беспокойство, пытался понять, что произошло, но не мог. Шок уничтожил все воспоминания.

Может быть, они и всплыли бы; может быть, это случилось в последнюю минуту его жизни, но только тогда, не раньше.

Спенсер хрипло выдавил из себя:

— Так не бывает, Эйлин.

— Почему, бывает, — возразил я. — Знаю два таких случая. Один был с пьяницей, который в беспамятстве убил женщину. Подцепил ее в баре, потом задушил ее же собственным шарфом с модной застежкой. Это было у него дома, и как все происходило, неизвестно — только она погибла, а когда его поймали, у него галстук был заколот этой застежкой, и он понятия не имел, откуда она у него.

— Так и не вспомнил? — спросил Спенсер. — Или потом признался?

— Не признался до конца. Теперь его нет, так что спросить не у кого. Его отправили в газовую камеру. Другой случай был с человеком, раненным в голову. Он жил с богатым извращенцем — из тех, что собирают первые издания, и любят готовить изысканные блюда, и держат в тайнике за стеной очень дорогую секретную библиотеку. Они подрались, носились в драке по всему дому, из одной комнаты в другую и наконец он очутился на улице, весь в синяках, с поломанными пальцами. Понимал одно — что у него болит голова, и он не знал, как проехать обратно в Пасадену. Ездил кругами, все время подъезжал к одной и той же бензоколонке и узнавал дорогу. Там решили, что он свихнулся, и вызвали полицию. Когда он появился в очередной раз, его уже ждали.

— С Роджером такое не могло случиться, — заявил Спенсер. — Он был не более безумен, чем я.

— В пьяном виде он ничего не соображал, — возразил я.

— Я была там. Я видела, как он это сделал, — спокойно проронила Эйлин.

Я ухмыльнулся Спенсеру. Это была не лучшая моя ухмылка, но уж какая получилась.

— Сейчас она расскажет, — объявил я. — Слушайте. Сейчас расскажет. Ей уже не удержаться.

— Да, это правда, — сурово сказала она. — Некоторые вещи трудно рассказывать и про врага, тем более про собственного мужа. Если мне придется выступать свидетелем при всех, вам будет неприятно, Говард. Ваш прекрасный, талантливый автор, такой популярный и прибыльный, предстанет в жалком виде.

Он ведь был король секса, правда? На бумаге, конечно. И как же этот бедный дурак старался оправдать эту репутацию! Эта женщина была для него просто очередным трофеем. Я следила за ней. Наверно, это стыдно. Так принято говорить. Так вот, я ничего не стыжусь. Я видела всю эту мерзость. Дом для гостей, где она любила развлекаться, — уединенное местечко, с собственным гаражом, с входом сбоку, из тупика за высокими деревьями. Наступил момент, неизбежный для таких, как Роджер, когда он перестал устраивать ее в постели.

Перепил. Он решил уйти, но она с воплем выскочила за ним, совершенно голая, размахивая какой-то статуэткой. Выкрикивая отвратительные, грязные ругательства, которые я не могу повторить. Потом замахнулась на него статуэткой. Вы, конечно, понимаете, какое потрясение для мужчины — услышать от якобы утонченной женщины слова, которые пишут на стенках писсуаров. Он был пьян, ему и раньше случалось впадать в буйство, и тут это повторилось.

Он вырвал статуэтку у нее из рук. Остальное можете представить сами.

— Крови, должно быть, было много, — сказал я.

— Много? — она горько рассмеялась. — Видели бы вы его, когда он вернулся домой. Когда я побежала к своей машине, чтобы уехать, он все еще стоял и смотрел на нее. Потом нагнулся, взял ее на руки и понес в дом для гостей.

Тут я поняла, что от шока он немного отрезвел. Домой явился через час. Не говорил ни слова. Его потрясло, что я его жду. Был не то, что пьян, а словно одурманен. Лицо, волосы, весь пиджак были в крови. Я отвела его в уборную возле кабинета, раздела и почистила немного, чтобы можно было отвести его наверх в душ. Уложила в постель. Достала старый чемодан, спустилась и положила в него окровавленную одежду. Вымыла раковину, пол, потом взяла мокрое полотенце и протерла сиденье у него в машине. Поставила ее в гараж и вывела свою. Поехала к резервуару Четсвортской водокачки — а дальше сами понимаете, что я сделала с чемоданом, где лежала окровавленная одежда и полотенца.

Она умолкла. Спенсер нервно почесывал левую ладонь. Она мельком взглянула на него и продолжала.

— Пока меня не было, он встал, нашел виски и напился. На следующее утро не помнил ничего. Вернее, не сказал ни слова и вел себя так, словно мучился только от похмелья. И я ничего не сказала.

— А он не удивился, куда девалась одежда? — поинтересовался я. Она кивнула.

— Наверно, потом удивился — но промолчал. К тому времени уже все началось. Об этом сразу закричали газеты, затем исчез Фрэнк, а потом он умер в Мексике. Как я могла знать, что он погибнет? Роджер был моим мужем. Он совершил страшную вещь, но и она была страшная женщина. И он сделал это в беспамятстве. Потом газеты так же внезапно умолкли. Наверно, к этому приложил руку отец Линды. Роджер, конечно, читал прессу, но рассуждал об этом, как любой, кто просто был знаком с этими людьми.

— И вам не было страшно? — тихо спросил Спенсер.

— Я чуть не заболела от страха, Говард. Если бы он вспомнил, то, наверно, решил бы меня убить. Он был хорошим актером — как большинство писателей — и, возможно, уже все знал и выжидал удобного случая. А может, и не знал. Была надежда, что он все-таки забыл навсегда. А Фрэнка уже не было на свете.

— Если он не спросил про одежду, которую вы потом утопили в резервуаре, значит, что-то подозревал, — заметил я. — И помните, в том тексте, что он оставил в машинке — это когда он стрелял наверху, а вы пытались отнять у него револьвер — там говорилось, что из-за него умер хороший человек.

— Вот как? — глаза у нее округлились ровно настолько, насколько нужно.

— Это было напечатано на машинке. Я уничтожил эти листки по его просьбе. Решил, что вы их уже прочли.

— Никогда не читала того, что он писал у себя в кабинете.

— Читали — записку, которую он оставил, когда его увез Верингер. Даже рылись в корзине для бумаг.

— Это другое дело, — холодно возразила она. — Я пыталась выяснить, куда он делся.

— О'кей, — сказал я, откидываясь на спинку. — Вы все сказали?

Она медленно, с глубокой грустью кивнула.

— Кажется, все. В последний момент, перед тем, как застрелиться, он, наверно, вспомнил. Этого мы никогда не узнаем. Да и нужно ли?

Спенсер откашлялся.

— А какая роль во всем этом предназначалась Марло? Это была ваша идея — пригласить его сюда. Помните, вы меня уговорили.

— Я страшно боялась. Боялась Роджера и за Роджера. М-р Марло был друг Фрэнка, едва ли не последний из тех, кто его здесь видел. Фрэнк мог ему что-нибудь рассказать. Я хотела точно знать. Если он был мне опасен, нужно было иметь его на своей стороне. Если бы он узнал правду, возможно, Роджера еще удалось бы спасти.

Внезапно, вроде бы без всякой причины, Спенсер разозлился. Подался вперед и выпятил челюсть.

— Давайте-ка начистоту, Эйлин. Вот частный сыщик, у которого уже были нелады с полицией. Его держали в тюрьме. Считалось, что он помог Фрэнку — я его называю по-вашему — удрать в Мексику. Если бы Фрэнк был убийцей, это преступление. Значит, если бы Марло узнал правду и мог оправдаться, вы бы предпочли, чтобы он сидел в углу и отмалчивался? Так вы себе это представляли?

— Я боялась, Говард. Неужели это не понятно? Я жила в одном доме с убийцей, да еще, возможно, и с сумасшедшим. Почти постоянно оставалась с ним наедине.

— Это я понимаю, — сказал Спенсер, по-прежнему жестко. — Но Марло отказался у вас жить, и вы остались одна. Потом Роджер выстрелил из револьвера, и всю неделю после этого вы были одна. Потом Роджер покончил с собой, и по странному совпадению на этот раз один оказался Марло.

— Это верно, — ответила она. — Ну и что? При чем тут я?

— Пусть так, — сказал Спенсер. — А может, вы думали, что Марло, докопавшись до правды, учтет, что этот револьвер уже однажды выстрелил, и просто вручит его Роджеру с примерно такими словами: «Слушайте, старина, вы убийца, я это знаю, и ваша жена тоже. Она прекрасная женщина. Хватит ей мучиться. Да и мужу Сильвии Леннокс тоже. Будьте человеком — спустите курок, и все решат, что вы просто допились до чертиков. Пойду-ка я покурить к озеру, старина. Желаю удачи и прощайте. Кстати, вот револьвер. Если понадобится — он заряжен».

— Что за бред, Говард? Мне ничего подобного в голову не приходило.

— Вы же сказали полиции, что Роджера убил Марло. Это как понимать?

Она бросила на меня беглый, почти смущенный взгляд.

— Это было очень дурно с моей стороны. Я не знала, что говорю.

— Может, вы считаете, что Марло его застрелил? — спокойно осведомился Спенсер. Глаза у нее сузились.

— Ну что вы, Говард. Зачем ему это? Какое чудовищное предположение.

— Почему? — пожелал узнать Спенсер. — Что здесь чудовищного? Полиция тоже так подумала. А Кэнди подсказал им мотив. Он заявил, что в ту ночь, когда Роджер выстрелил в потолок, а потом уснул со снотворным, Марло провел два часа у вас в спальне.

Она залилась краской до корней волос и растерянно уставилась на него.

— И на вас ничего не было надето, — свирепо продолжал Спенсер. — Так сказал Кэнди.

— Но на предварительном слушании… — начала она дрожащим голосом.

Спенсер перебил ее.

— Полиция не поверила Кэнди. Поэтому на слушании он этого не рассказывал.

— О-о… — во вздохе послышалось облегчение.

— Полиция, — холодно сказал Спенсер, — заподозрила также и вас. И подозревает до сих пор. Им не хватает только мотива. По-моему, теперь его нетрудно найти.

Она вскочила.

— Прошу вас обоих покинуть мой дом, — гневно бросила она. — И чем скорее, тем лучше.

— Так как же, да или нет? — спокойно спросил Спенсер, не двигаясь с места — только потянулся за стаканом, но обнаружил, что он пуст.

— Что — да или нет?

— Застрелили вы Роджера или нет? — Она застыла, не сводя с него глаз.

Кровь от лица отхлынула. Оно было бледное, напряженное и злое.

— Я задаю вам тот вопрос, который будут задавать на суде.

— Меня не было дома. Я забыла ключи. Пришлось звонить, чтобы попасть в дом. Когда я вернулась, он был уже мертв. Это все известно. Ради бога, что на вас нашло?

Он достал платок и вытер губы.

— Эйлин, я бывал в этом доме раз двадцать. У вас же днем дверь никогда не запирается. Я не утверждаю, что вы его застрелили. Я просто спрашиваю. И не говорите, что у вас не было такой возможности. Наоборот, вам это было легко сделать.

— Значит, я убила собственного мужа? — медленно, раздумчиво спросила она.

— Если считать, — тем же равнодушным тоном сказал Спенсер, — что это ваш настоящий муж. Когда вы за него выходили, то уже были замужем.

— Спасибо, Говард. Спасибо вам большое. Последняя книга Роджера, его лебединая песня, лежит перед вами. Забирайте и уходите. И, по-моему, вам лучше позвонить в полицию и поделиться своими соображениями. На этой очаровательной ноте и закончится наша дружба. До свидания, Говард. Я очень устала, у меня болит голова. Пойду к себе, лягу. Что касается м-ра Марло — конечно, это он вас так настроил — могу только сказать, что если он не убил Роджера буквально, то несомненно довел его до смерти.

Она повернулась, чтобы уйти. Я резко бросил:

— Минуточку, миссис Уэйд. Доведем разговор до конца. Не стоит обижаться. Мы все хотим, как лучше. Этот чемодан, который вы бросили в Четсвортский резервуар — тяжелый он был?

Она остановилась, глядя на меня.

— Я же сказала — старый чемодан. Да, очень тяжелый.

— Как же вы его перетащили через такой высокий проволочный забор вокруг резервуара?

— Что? Через забор? — она беспомощно развела руками. — Наверно, в опасной ситуации силы удваиваются. Как-то перетащила, вот и все.

— Там нет никакого забора, — сказал я.

— Нет никакого забора? — механически повторила она, словно не понимая.

— И пиджак Роджера не был вымазан в крови. И Сильвию Леннокс убили не на улице, а в доме для гостей, на постели. И крови практически не было, потому что это был уже труп. Сперва ей прострелили голову, а статуэткой по лицу колошматили уже мертвую. У покойников, миссис Уэйд, кровь из ран почти не льется.

Она презрительно скривила губы.

— Наверно, вы там сами были, — надменно заявила она.

И двинулась прочь.

Мы смотрели ей вслед. Она спокойно и грациозно поднялась по лестнице, скрылась у себя в спальне, и дверь захлопнулась мягко, но решительно.

Наступило молчание.

— При чем тут проволочный забор? — растерянно спросил Спенсер. Он нервно дергал головой, вспотел и раскраснелся. Держался молодцом, но ему было нелегко.

— Я сблефовал, — объяснил я. — Никогда не был у этого Четсвортского резервуара, не знаю даже, как он выглядит. Может, там есть забор, а может, и нет.

— Понятно, — сокрушенно сказал он. — Но, главное, что и она этого не знает.

— Конечно, нет. Она убила их обоих.