Долгожданная развязка

Глава 8

Кент, Англия

Заслышав звук урчащего мотора, леди Сильвия подняла голову. Машина проехала по дорожке из гравия и остановилась перед входом в ее тридцатикомнатный, величественный особняк. Тонкая, изящная рука леди Сильвии сжала ручку с золотым пером и задрожала над письмом, адресованным тете. Она нервно облизала губы, медленно поднялась и пошла к огромным окнам. Ноги предательски дрожали. Она осторожно отодвинула тяжелую штору из зеленого бархата.

Выйдя из большого черного «роллс-ройса», ее муж выпрямился во весь свой внушительный рост и захлопнул дверцу, со спокойным удовлетворением бегло оглядев пронзительными голубыми глазами импозантный особняк. Сильвия почувствовала, как знакомо заколотилось сердце. Она быстро прошла по персидскому ковру к резной двери, открыла ее и вышла в просторный, светлый холл, где на стенах висели портреты Гейнсборо, в венецианских зеркалах отражались вазы эпохи Мин и тикали многочисленные часы восемнадцатого века. Все это досталось ей от предков, торговцев-мореплавателей.

Сильвия задержалась перед ближайшим зеркалом и взглянула на себя со смесью отчаяния и злости. Из зеркала на нее смотрела сорокалетняя женщина с короткими завитыми темными волосами, широко расставленными серыми глазами, довольно крупным носом, большим ртом и слишком круглым лицом. Кожа ее была безукоризненной, ресницы длинными и густыми, но красоткой ее назвать было нельзя — так, симпатичная, как однажды сказал ей отец со своей обычной честностью и бестактностью. Она вздрогнула, заслышав скрип открывающейся двери, и в глубине серых глаз что-то мелькнуло. Страх? Возбуждение? Надежда? Любовь? Да, все это и кое-что еще. То, что удерживало ее около мужа вот уже десять лет, когда на ее месте любая другая давно бы уже подала на развод. Не то чтобы она об этом не думала. Впервые ей пришла в голову мысль о разводе во время медового месяца. И все же…

— Сильвия.

От звука его голоса у нее по спине побежали холодные мурашки, которые одновременно и жгли и холодили. Она резко повернулась. На лице появилась жалкая улыбка.

— Уэйн, какой приятный сюрприз. Я думала, ты из Парижа поедешь в Лондон.

Уэйн Д'Арвилль следил за приближающейся женой. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, то почувствовал знакомый запах духов Нины Риччи. Жест был автоматическим, ничего не выражающим, но когда его губы коснулись ее, он ощутил, как она задрожала.

— Я собирался, но потом решил, что в конце недели там все равно никого нет и я не смогу ничего сделать, вот и подумал, что лучше заехать домой.

Сильвия почувствовала укол в сердце и закусила губу. Отвернулась, обзывая себя в душе дурочкой.

— Может быть, пойдешь в гостиную? Выпьем кофе, и ты расскажешь мне о поездке. — Она понимала, что несет чушь, ведет себя, как какая-то дуреха из плохой пьесы, но как всегда не могла найти что сказать. Уэйн приезжал домой так редко, что, когда он наконец снисходил до визита, у нее было такое впечатление, будто она развлекает незнакомца. Она подошла к шнурку, скрытому пейзажем Тернера, и коротко дернула его три раза. Уэйн, не отводя от нее глаз, ослабил галстук, бросил кейс из кожи крокодила на пол рядом с креслом, подошел к окну и уставился на расстилающийся за ним сад. Ничего не изменилось, подумал он, недоумевая, почему у него так тяжело на душе. Струи фонтанов сверкали на солнце, жирные карпы как обычно лениво плавали между лилиями. Цветы цвели в полном соответствии с пожеланиями садовников, даже птицы, казалось, пели по указке. Усадьба Гринуэй, древний каменный дом, спрятавшийся в глуши Кента, выглядел точно так же, как в тот день, когда он его впервые увидел. Тогда старик Гринуэй пригласил его на выходные под предлогом игры в гольф, а на самом деле, чтобы попытаться отговорить от покупки его фирмы компанией «Платтс».

Лорд Гринуэй долго не принимал всерьез действия француза. Ведь «Платтс» никогда не пыталась завладеть другими компаниями. Когда же он наконец оценил опасность, его забавная приверженность старой поговорке «Держись поближе к друзьям, но еще ближе к врагам» позабавила Уэйна. Рассмешила его и Сильвия Гринуэй, единственная дочь старика. Некрасивая девственница, робкая и по уши влюбившаяся в него. Только после того как он присоединил компанию Гринуэя к своей гигантской империи, он потихоньку начал понимать, что малышка Сильвия — как раз то, что ему нужно в качестве жены.

Даже теперь, когда он следил за движением, каким она указала горничной, куда поставить серебряный поднос, он видел, что в ней чувствуется класс. Странная это штука, класс — а уж британцы особенно этим славятся. Многие годы Уэйн не мог понять, в чем же он заключается. Не стиль, это точно. Сильвия вообще была до мозга костей деревенской женщиной, некрасивой, безвкусно одетой. Она носила бесформенные платья, резиновые сапоги, плотные куртки и бродила по окрестностям, напоминая чучело. И все же ее окружала аура особой принадлежности, не заметить которую было просто невозможно.

И интеллигентность здесь была ни при чем. Хотя его жена училась в Роудин-скул и Гертон-колледже[2], своими скромными успехами она была обязана хорошей памяти, а не умению самостоятельно думать. И тем не менее она была, есть и останется леди Сильвией Гринуэй. Ни в коем случае не миссис Д'Арвилль. Сначала его это злило, потом стало забавлять. Когда местной аристократии рассылались приглашения, принять участие в бракосочетании в соборе Святого Павла леди Сильвии Гринуэй и Уэйна Д'Арвилля, он начал понимать психологию англичанина. Сильвия всегда будет леди и Гринуэй. И поскольку он ничего не мог с этим поделать, то решил использовать это обстоятельство себе на пользу. В финансовом мире его все еще считали начинающим иностранцем, завладевшим компанией неблаговидным образом. Продолжающиеся неудачные попытки внуков сэра Мортимера вернуть компанию создали ему репутацию, изменить которую он не мог. Но с женой, которую звали леди Сильвия и которая происходила из знатной семьи, с величественным особняком и списком гостей, достойным уважения, он имел больше шансов. Во всех отношениях, кроме одного, Сильвия была идеальной женой. Робкая, послушная, с хорошими связями.

Если бы только эта сука не оказалась бесплодной!..

Уэйну страстно хотелось иметь ребенка. Только в этом отец сумел его обойти. Вольфганг дал жизнь двум сыновьям. Уэйн женился, чтобы получить наследника. Прошло десять лет — и ничего.

— Молока, сахара не надо, верно? — спросила Сильвия и покраснела, заметив его злую ухмылку.

— Правильно, дорогая. Хоть раз, да не ошиблась.

Рука Сильвии слегка тряслась, когда она наливала ему кофе из серебряного испанского кофейника в изящную чашку из уорчестерского королевского сервиза. Но не пролила ни капли.

— Так как там Париж? — спросила она, откидываясь на спинку дивана и переводя дыхание, потому что чувствовала, как покалывает груди. Почему она всегда так на него реагирует? Превращается в жалкую, дрожащую размазню, когда он рядом? Но нужно быть справедливой, ничто в ее предыдущей жизни не подготовило ее к такому мужу, как Уэйн. Мать умерла, когда ей еще не было семи, растила ее череда нянек, заботившихся о всех ее нуждах. Красотки из нее не вышло, да и прожила она всю жизнь практически в деревне. Высокий француз показался ей тигром, попавшим в мирный курятник. У нее не было ни малейшего шанса. Она вздохнула и отпила глоток терпкой жидкости, не обращая внимания на то, что горячий напиток обжег ей рот и из глаз потекли слезы. Сколько у него любовниц в Лондоне? Сильвия знала по крайней мере о двух, но была уверена, что их больше.

— Париж всегда одинаков, — отрезал Уэйн, но по его глазам, которые он не сводил с настольной лампы с подставкой из яшмы, она поняла, что мыслями муж где-то далеко, и только тут заметила, как он напряжен. Он явно был чем-то возбужден, но чем?

— Наверное, приятно быть таким пресыщенным, — заметила она несколько резче, чем собиралась. И опустила глаза, дыхание вырывалось из нее толчками частью от страха, но частью и от внутреннего напряжения.

Уэйн быстро и с искренним изумлением взглянул на нее. Она всегда вела себя как серая мышка, и его заинтересовало это внезапное проявление характера. Но только на мгновение. Один взгляд на горящие глаза, на пальцы, нервно теребящие юбку, подсказал ему ответ.

— Вижу, ты чувствуешь себя обделенной, — лаконично сказал он, встал и снял пиджак, обнаружив широкую грудь, прикрытую белой шелковой рубашкой. Никакие ухищрения цивилизации не могли скрыть ту грубую мужскую потенцию, которая исходила от него.

Сильвия почувствовала, как сердце замерло, потом забилось вновь.

— Нет! — в отчаянии воскликнула она, вскакивая и оглядываясь по сторонам, как попавший в ловушку кролик. — Я не имела в виду…

Муж, не отводя от нее взгляда, начал расстегивать рубашку. Она смотрела на его руки как зачарованная. Годы были милостивы к Д'Арвиллю, она это понимала. Большинство мужчин таких огромных размеров начинали толстеть, их тела становились рыхлыми, но Уэйн ежедневно тренировался и сумел избежать этой ловушки. В его волосах пока еще не было заметно седины, но она знала, что даже если он начнет седеть, сочетание медных и седых волос будет потрясающим. Она легонько вздохнула, когда он стянул рубашку, и взглянула на дверь. Он же лениво подумал: неужели она серьезно рассчитывает сбежать или всего лишь беспокоится, что войдет кто-нибудь из слуг? Сильвия закрыла глаза и в отчаянии застонала. Почему она такая слабая? И такая невезучая? Не появись Уэйн, вышла бы она замуж за какое-нибудь чудо без подбородка, которое приходило бы домой каждый день и занималось с ней любовью по ночам, в постели, в темноте.

А вместо этого… Уэйн слегка улыбнулся и, протянув к ней руки, легко оторвал от пола. На ней было летнее платье пятилетней давности выгоревшего голубого цвета с такими же выгоревшими красными маками. Он положил ее на пол у пустого камина. Она отвернулась от мужа и уставилась на большую вазу с цветами. Естественно, розами — белыми и желтыми с розоватым оттенком. Там была еще нигелла с маленькими сине-зелеными листочками. И Джинни добавила туда водосбор. Странное сочетание. Она вздохнула и вытянулась.

Уэйн положил ладони на ее маленькие груди и почувствовал, что затвердевшие соски превратились в камешки под его пальцами. Сильвия закрыла глаза, и длинные ресницы на гладкой щеке напомнили ему мертвых насекомых. Он не поцеловал ее. Он вообще считал ее слишком безобразной, чтобы целовать.

Тут Уэйн сообразил, что молния у платья сзади, но ему не хотелось утруждать себя и переворачивать ее. Он просто взял платье у ворота двумя руками и разорвал. Сильвия дернулась, вскрикнула и начала дрожать. Он взглянул на нее, наклонил голову и взял левый сосок в рот. Быстро стянул с нее простенькие трусики, разделся сам и раздвинул ей ноги.

Сильвия вздрогнула, почувствовав его вторжение. На мгновение она встретилась с ним взглядом. В скучающих глазах мужа была насмешка. Сильвия беспомощно закрыла глаза и ухватилась руками за его плечи.

Внезапно она торжествующе улыбнулась и тут же забилась в первом оргазме. Закричала, но быстро прикусила губу, боясь, что услышат слуги. Уэйн поднял голову и, не нарушая ритма, двигаясь как автомат, равнодушно глядел на элегантный шкаф Чиппендейла. Когда все кончилось, Сильвия, почувствовав поток семени внутри себя, снова улыбнулась. На этот раз он заметил. Его глаза на мгновение прищурились, потом он быстро поднялся, застегнул молнию на брюках и голый по пояс прошел через комнату в холл. Сильвия повернула красное и мокрое лицо как раз вовремя, чтобы увидеть, как он почти бежит по лестнице. Она подождала несколько секунд и услышала в отдалении звук включенного душа.

Она долго лежала, пытаясь отдышаться, потом медленно, с трудом встала, запахнув разодранное платье. Тело приятно болело. Она пошатываясь подошла к двери и посмотрела сначала налево, потом направо. В доме было тихо. Она поспешно поднялась по полукруглой лестнице из белого мрамора, направляясь в свою спальню, где тоже был душ. Вытеревшись насухо, она открыла шкаф и взяла первое попавшееся платье. Еще одно летнее платье, такое же старое, как и предыдущее. Когда-то оно было ярко-желтым, но сейчас почти совсем выцвело. Она натянула его на худенькое тело и достала еще одни трусики от Маркса и Спенсера. Взглянула на дверь, соединяющую их спальни, потом отвернулась, легла на постель и зарылась лицом в подушку. Плакала она тихо, она вообще все делала тихо.

Постепенно звуки движений в соседней комнате смолкли.

К четырем часам Сильвия достаточно оправилась, чтобы спуститься вниз к чаю. К счастью, Уэйна нигде не было видно. Она без аппетита погрызла сухое печенье, собрала крошки в ладонь и высыпала их в пепельницу. День выдался теплым и солнечным, и она с удовольствием спустилась в сад, где всегда чувствовала себя спокойнее. Запах земли и аромат цветов, вид пчел, исчезающих в кувшинчиках наперстянки, пение птиц и журчание воды, бегущей по камням, успокаивали ее. Она испытывала одновременно усталость и умиротворение, когда подошла к пруду. Здесь находилась ее любимая железная скамейка. Она уселась и откинулась назад, чувствуя, как греют кожу солнечные лучи.

— Ох, Уэйн… — тихо прошептала она.

В кабинете, где витали запахи кожи, старых книг и хорошего коньяка, Уэйн открыл черную папку и принялся изучать ее содержимое. Казино его отца уже почти полностью принадлежало ему. Оставалось дождаться доклада от нанятого им частного детектива.

За эти годы бумаг о его отце, Вольфганге Мюллере, которые он непрерывно собирал, накопилось так много, что они занимали два больших ящика. Не менее четырех частных детективов постоянно следили за каждым движением Вольфганга. Еще два частных следователя рылись в его прошлом — в Монте-Карло и Германии. Но больше всего Уэйна интересовало шаткое финансовое положение отца. Теперь казино «Дройт де Сеньор» практически принадлежало ему.

Вольфганга не удовлетворяло казино в его прежнем виде, он задумал расширить и усовершенствовать заведение. В результате Вольфганг оказался в долгу у банков и вынужден был принять двух партнеров, чтобы финансировать продолжение работ. Один из этих партнеров уже тайком продал свою долю Уэйну, и он только что закончил переговоры со вторым. Оставались лишь банки. Но у него были хорошие связи, а слепой, стареющий Вольфганг уже не был надежным должником, так что скоро казино будет целиком принадлежать ему. Тогда он сможет вернуться открыто, с гордо поднятой головой, а не как гонимый, нежеланный сын. Уэйн на мгновение закрыл глаза, чувствуя глубокое внутреннее удовлетворение с некоторой примесью горечи.

Все эти годы он постоянно молился, чтобы Вольфганг не умер, не последовал за матерью. В официальном свидетельстве о ее смерти было написано «инфаркт», но его сыщики выяснили, что виной скорее была плохая печень и почки. Бедняжка Марлин практически допилась до смерти, но Вольфганг сделан из более прочного материала. Уэйн представить себе не мог, что станет делать, если отец умрет раньше, чем он одержит над ним окончательную победу. Уэйн ненавидел отца до физической боли.

Он посмотрел на часы, потом на телефон. Пьер Арно должен позвонить в половине пятого и рассказать о каких-то таинственных фактах, которые ему якобы удалось раскопать. Уэйн постучал пальцами по столу и потянулся к телефону. Вряд ли эти факты так уж важны. А ему срочно требовалась его доза. Гудок прозвучал трижды, прежде чем он услышал спокойный и приятный голос Себастьяна Тила:

— Привет. Ты где?

— Дома, — ответил Уэйн и добавил: — в Кенте. Ты свободен в воскресенье вечером? Поужинаем?

— С удовольствием. В какое время?

— Когда тебе удобно. Почему бы тебе не приехать сегодня вечером? Переночуешь. Завтра пошли бы на рыбалку.

— Ужасно соблазнительно! — засмеялся Себастьян, и Уэйн невольно тоже улыбнулся. Внезапно у него исправилось настроение. — Но только не на ферме, где семгу выращивают. Давай попробуем, не повезет ли нам на местной речке.

— Попробуем, — легко согласился Уэйн, чувствуя, что начинает расслабляться при мысли о спокойном дне, когда можно будет только разговаривать и ловить рыбу. — До вечера. Мы подождем тебя с ужином.

— Ладно. Как Сильвия?

— Сильвия? Да вроде нормально. А как твои дела?

— Мрачнее некуда.

Уэйн вздохнул. Он ненавидел придурков, тянущих из врача жилы. Почему Себастьян тратит свои силы на убогих неудачников в больнице, было выше его понимания.

— Ты не должен перенапрягаться. Люди тобой пользуются.

На другом конце провода повисла пауза, и характер этого молчания заставил Уэйна беспокойно поерзать в кресле и дать задний ход.

— Когда ты приедешь?

— В восемь годится?

— Прекрасно. До встречи.

Себастьян медленно положил трубку и долго сидел, уставившись на белый аппарат. Через отрытую дверь Лайза Глендоуер наблюдала за тем, как он задумчиво раскачивается в кресле. Она чувствовала его напряжение, и ей было любопытно, чем оно вызвано.

После столкновения в парке она повела его в маленький паб, который хорошо знала, и настояла на том, чтобы угостить его выпивкой. Там она быстро обнаружила, что не ошиблась, когда держала его голову на коленях, что Себастьян Тил и в самом деле — драгоценная находка.

Она вытащила из него приглашение на ужин. Во время этого ужина при свечах она узнала о нем все, от неодобрительного отношения к выбору профессии его родителей, которые практически выставили сына из родного Сан-Франциско, до изматывающей душу работы в психиатрической лечебнице. Не в пример Уэйну Лайзу восхитило в нем то, что он предпочел трудный путь и не занялся более доходной частной практикой. Несколько наводящих вопросов принесли щедрые плоды: он никогда не состоял в браке, хотя голубым не был. В обществе он тоже практически не появлялся.

Себастьян, наконец заметив ее ухищрения, слегка прищурился.

— Если бы я не думал иначе, то решил, что меня допрашивают с пристрастием, — задумчиво и несколько обеспокоенно произнес он.

Лайза улыбнулась.

— Неплохо для разнообразия, верно? — мягко сказала она, сразу поняв, что он имеет в виду. — Поговорить с кем-нибудь о себе, вместо того, чтобы слушать других? — Она не отводила от него спокойного взгляда.

И когда она увидела по его изумленно расширившимся глазам, насколько необычно для него иметь возможность расслабиться в присутствии другого человека, то мгновенно решила, что должна его спасти. Спасти от самого себя. Он слишком хорош, чтобы позволить ему и дальше заниматься саморазрушением. Кроме того, он был ей нужен.

После развода Лайза даже в мыслях не держала, чтобы завести еще какого-нибудь мужчину. Теперь, разок заглянув в его глаза, она передумала. Мысль была приятной. Лайза слишком давно крутилась в этом мире, чтобы пугаться. Да и опасаться должен Себастьян!

Теперь она находилась в его квартире, куда напросилась при первом же свидании и с тех пор приходила регулярно. После первой встречи она уговорила его покататься на катере по Темзе и попробовать подняться в воздух на воздушном шаре. За несколько коротких недель они довольно много времени провели вместе, и Лайза сразу дала ему ясно понять, что в услугах психотерапевта не нуждается. Проблем у нее нет. Она одинока, квартира есть, работа тоже. Вся жизнь — сплошное удовольствие. Как психиатр Себастьян Тил ей без надобности. Но в качестве возможного любовника, супруга и духовного друга он ей вполне подходит. Она сделала все возможное, чтобы эта истина дошла до него.

— Кто звонил? — спросила она, ощущая в нем перемену и, как обычно, испытывая любопытство. Она заметила, что он замер — явный признак тревоги.

— Никто. Всего лишь, — пожал плечами Себастьян, — частный пациент.

— Не знала, что у тебя есть частные пациенты.

Себастьян улыбнулся. То была странная, усталая улыбка.

— Их и нет. С Уэйном… все иначе.

По непонятной причине по спине Лайзы пробежали холодные мурашки. Но будучи женщиной разумной, она отбросила прочь неприятное чувство и медленно пошла к нему, с удовольствием отмечая, как потеплели его глаза.

— Почему бы нам… не поиграть в шахматы? — спросила она и быстро достала из шкафа старую шахматную доску Себа.

Себастьян расхохотался. Лайза была… Лайзой. Он так до сих пор в ней и не разобрался. Он был достаточно умудрен, чтобы понять, когда женщина начинает за ним охотиться. Но она пока ни разу не попыталась затащить его в свою постель, а он был так Неуверен в себе, что не пытался затащить ее в свою. Кроме того, он был заинтригован. Лайза обладала сильным характером, была независимой и внезапной. Как раз такой, какая ему нужна.

Он это знал.

Она тоже это знала.

К ужину Уэйн переоделся. Эту привычку он перенял у Сильвии, которая на этот раз надела синее, но столь же бесформенное платье. Он сидел напротив нее и без всякого интереса и удовольствия пил коньяк. Она нервно положила ногу на ногу и взглянула на часы. Она всегда радовалась, когда приезжал Себастьян, потому что он один из всех ее знакомых обладал способностью заставить ее чувствовать себя совершенно спокойно. Он также был шафером и единственным гостем Уэйна на их свадьбе.

Разумеется, она сразу разглядела холодность Уэйна. Ее отец стал его жертвой. Были люди, которые считали их брак дурным тоном, особенно когда отец умер вскоре после потери своего дела. Но как она могла объяснить своим знакомым, какой темной, завораживающей силой обладает Уэйн? Как могла признаться в обществе, что он полностью подавил ее? Заставил лезть из кожи вон, чтобы угодить ему, трепетать при одной мысли о нем?

Она нутром чувствовала, что Себастьян ее не осуждает. И теперь она ждала его визитов едва ли не с большим нетерпением, чем ее муж, хотя и понимала, что должна быть осторожной. Тот патологически ревновал друга, и она вскоре научилась скрывать свою симпатию к Себастьяну, инстинктивно понимая, что, если муж догадается, Себастьян уже никогда больше не появится в их доме. Она знала, что он и Уэйн иногда ужинают вместе в Лондоне, и порой задумывалась, не изучает ли Себастьян Уэйна тайком. Они так охотно беседовали, гуляли по саду, сблизив головы, не замечая ничего вокруг.

Потом она улыбнулась. Наверняка Себастьян и ее изучает. Очень скоро она обнаружила, что рассказывает милому американцу свою историю. Было нечто в его мягком голосе, мгновенном понимании и душевном отношении, что преодолевало всю ее английскую чопорность, требующую, чтобы все беды держались за семью замками.

Она даже иногда думала, что Себастьян знает куда больше об истинной сущности их брака, чем она сама.

— Что у нас на ужин? — спросил Уэйн, ощущавший непривычное беспокойство. Разговор с Арно оказался для него некоторым сюрпризом. Тот рассказал, что десять лет назад Вольфганг лично руководил убийством команды по расследованию военных преступлений нацистов, возглавляемой неким Дунканом Сомервиллом. Это было весьма любопытно. Даже если все были уверены, что действительно произошла автомобильная катастрофа, у Вольфганга были основания для тревоги. Что, если он намекнет в нужных местах, что еще одна команда собирается в Монте-Карло? Как прореагирует на эти новости его дражайший папаша?

Сильвия видела, как губы Уэйна изогнулись в злобной усмешке, и пробормотала что-то насчет жареной утки.

— Когда, ты сказал, должен приехать Себастьян? — тихо спросила она.

— Около восьми. А в чем дело? — рассердился он. — Уж не вздыхаешь ли ты по нему, я надеюсь? Себастьян на тебя второй раз и не взглянет. Ни один мужик в трезвом уме не взглянет.

— Да? Вряд ли это можно считать тебе комплиментом, — неожиданно огрызнулась она. — И меня удивляет, с чего бы это твой лучший друг — психотерапевт?

Возникший было гнев быстро угас, сменившись любопытством. Что-то она уж слишком осмелела. Почему?

— Похоже, ты хочешь мне что-то сказать, дорогая, — протянул он наконец с сарказмом. — Давай, выкладывай.

Сильвия моргнула и отвела глаза.

— Неважно, — пробормотала она и поднесла к губам рюмку с шерри.

Но мысли ее взлетели наверх, в спальню, где под стопкой блузок и юбок лежал тот бесценный лист бумаги, который только сегодня прислали из клиники. Она снова улыбнулась про себя. Впервые за все время их совместной жизни в ее руки попала козырная карта. Если бы только она посмела ею воспользоваться!..