Долина Безмолвных Великанов

Глава 4

После ухода О'Коннора Кент еще долго не мог уснуть. Сон его был тяжелым и беспокойным; сознание Кента изо всех сил боролось с усталостью, стремясь отдалить неизбежный конец. Кенту казалось, что какой-то неведомый дух подхватил его и понес через прожитые годы, назад, в детство. Он несся, перепрыгивая с гребня на гребень, а внизу быстро проносились видения: долины, а в них то, что когда-то произошло и почти забыто, то, что померкло или почти выветрилось из памяти. Видения его ожили и наполнились призраками; когда дух, несший Кента, приблизился к ним, они стали меняться, оживать, и вот уж настоящая горячая кровь забилась в них! Кент увидел себя мальчиком, играющим перед небольшим кирпичным зданием школы, в полутора милях от фермы, где он родился и где умерла его мать.

А вот Скини Хилл. Он уже давно умер, а когда-то они вместе играли в лапту. Старина Скини, со своей вечной ухмылкой! И как всегда, от него пахнет луком, самым лучшим в Огайо. Иногда за обедом он выменивал у Скини лук на маринованные огурчики, которые давала ему мать, — две луковицы за огурчик, только так! А вот он снова играет с матерью в домино и собирает вместе с ней чернику в лесу. Вот он опять убивает змею, которую забил палкой больше двадцати лет назад; мама тогда с криком бросилась бежать, а потом села на землю и заплакала.

Как он любил ее! Но дух не позволил ему посмотреть вниз, в ту долину, где она покоилась рядом с отцом под небольшим белым камнем на деревенском кладбище за тысячу миль отсюда. И все же ему позволено было ощутить легкий трепет от воспоминаний о днях, проведенных в колледже. А потом был Север, любимый его Север.

На несколько часов эти дикие просторы завладели Кентом. Он беспокойно метался и, казалось, вот-вот проснется, но опять попадал в объятия лесов, которые вновь погружали его в сон. Снова он на тропе. Начало зимы. Холод. Горит костер, и мерцание его подобно нимбу, загоревшемуся в самом сердце ночи. В свете костра рядом с Кентом — О'Коннор. А вот он уже на санях, запряженных собаками, пробивается сквозь снежную бурю; вот темная беспокойная рябь бежит за бортом его каноэ — это он на Большой реке, и снова рядом с ним О'Коннор. Потом вдруг в руке у него оказывается револьвер, из дула которого вырывается пламя, — это они с О'Коннором стоят спина к спине, а перед ними — разъяренный Мак-Коу со своей кровожадной шайкой контрабандистов. Стрельба чуть было не пробудила его, но за ней последовали воспоминания более приятные: гудение ветра в верхушках елей, журчание разлившихся ручьев весной, пение птиц и сладостное дыхание жизни, великолепной жизни, которую он прожил; он и О'Коннор. В конце концов, когда он уже не спал, но еще и не проснулся, что-то очень тяжелое навалилось ему на грудь. Он попытался вырваться, чувствуя тяжесть и испытывая ужасные муки; нечто подобное он однажды уже испытал в долине реки Джэкфиш, когда его придавило упавшим деревом. Потом он почувствовал, что проваливается в темноту, но неожиданно увидел свет. Он открыл глаза. Свет падал из окна, а груди его слегка касался стетоскоп доктора Кардигана.

Несмотря на физическое напряжение, рожденное ночными кошмарами в мозгу Кента, пробуждение его было таким тихим, что Кардиган заметил это лишь после того, как Кент открыл глаза. Во взгляде врача таилось нечто такое, что он попытался скрыть, но что все-таки успел заметить Кент. У Кардигана были круги под глазами, и выглядел он усталым, как после бессонной ночи. Кент сел, жмурясь на солнце, и виновато улыбнулся. Он проспал все утро и…

Внезапно лицо Кента исказила гримаса боли. Что-то горячее, обжигающее пронзило его грудь словно нож. Рот его приоткрылся. Он попробовал вздохнуть. Но это уже не стетоскоп давил ему на грудь. Давило изнутри и по-настоящему.

Кардиган стоял над ним и делал вид, что все в порядке.

— Наглотались свежего воздуха за ночь, — пояснил он. — Скоро пройдет.

Кенту показалось, будто Кардиган произнес слово «скоро» как-то по-особенному, но он не стал задавать ему вопросов. Он был уверен в ответе и знал, что Кардигану нелегко будет дать его. Кент нащупал под подушкой часы и взглянул на них. Девять. Кардиган, двигаясь несколько неловко, приводил в порядок стол и поправлял занавески на окне. Потом замер на мгновение и стоял так, не двигаясь, спиной к Кенту. Затем, повернувшись, спросил:

— Чего бы вы хотели, Кент, — умыться и позавтракать или принять посетителя?

— Я не голоден, да и вода и мыло меня сейчас не очень привлекают. А что за посетитель? Отец Лайон? Кедсти?

— Ни тот, ни другой. Это дама.

— Тогда воды и мыла! Но скажите на милость, что за дама?

Кардиган покачал головой.

— Я не знаю. Никогда ее не видел. Пришла сегодня утром — я был еще в пижаме — и так и сидит. Я предложил ей зайти попозже, но она решила ждать, пока вы не проснетесь. Сидит терпеливо уже два часа.

Кент вздрогнул и даже не попытался скрыть этого.

— Молодая женщина? — спросил он взволнованно. — Роскошные черные волосы, темно-синие глаза, туфли на высоких каблуках, размер — с половину вашей ладони, и очень красивая?

— Все так и есть, — закивал Кардиган. — Я тоже обратил внимание на туфли. Очень красивая молодая женщина!

— Пожалуйста, впустите ее, — попросил Кент. — Вчера Мерсер выскреб мне щеки, так что я вполне могу ее принять. А щетину на подбородке она простит. За то, что вы заставляете ее ждать, я извинюсь. Как ее зовут?

— Я спрашивал, но она сделала вид, будто не слышит. Потом Мерсер спросил, но она так посмотрела на него, что он прямо застыл. А сейчас она читает моего Плутарха. Взаправду читает, не просто страницы переворачивает.

Когда Кардиган вышел, Кент устроился повыше и стал смотреть на дверь. Все, что говорил ему О'Коннор, мгновенно всплыло в сознании: девушка, Кедсти, загадка. Зачем она пришла? Что ей нужно? Поблагодарить его за признание, которое спасло Сэнди Мак-Триггера? О'Коннор прав. Она крепко замешана в этом деле и пришла выразить ему свою признательность. Он прислушался. Послышался отдаленный звук шагов. Вот он приблизился и замер у двери. Он разобрал голос Кардигана, затем его удаляющиеся шаги. Никогда еще Кенту не приходилось испытывать такого волнения из-за такой малости!