Долина кукол

1950

Нили устало закрыла сценарий. Бесполезно перечитывать – она и так знает его как свои пять пальцев. Раскинувшись на роскошной кровати, – они отпила еще глоток шотландского виски. Уже половина двенадцатого, а сна – ни в одном глазу. Может принять еще одну «куколку»? Две она уже приняла… может, еще одну, красненькую? В шесть ей нужно быть на студии. Она прошла в ванную комнату и положила в рот красную пилюлю. «Давай, „кукленочек“, делай свое дело».

Спотыкаясь, она добрела до кровати. Заметила, что ее записная книжка-ежедневник открыта. Что это ей нужно помнить? Нили внимательно вгляделась. Слова поплыли у нее перед глазами, однако она узнала почерк Тэда. «Приходи сегодня пораньше. Баду и Джаду исполняется ровно год!»

Боже! Ух ты! Это ведь было сегодня. Утром она даже не заглянула в свою книжку. Она так накачалась пилюлями, что едва смогла встать с постели. Ей понадобились две «декси», чтобы окончательно проснуться. И вот – она пропустила день рождения! Черт бы побрал эти повторные съемки! Она слезла с кровати и на цыпочках прошла в детскую. Чувство гордости волной захлестнуло все ее существо, когда она увидела две светловолосые головки. «Бад и Джад, – прошептала она в темноте, – мамочка не пришла на ваш день рождения, но она любит вас. О боже, до чего же она любит вас! Мамочка не заглянула в свою записную книжку, а то бы она пришла, честное слово».

Так же, на цыпочках, она вышла из детской и вернулась, пошатываясь, в спальню. Тэд сейчас, наверное, где-нибудь с ума сходит, дуется на нее. Ну ладно, черт возьми, она не виновата. Просто не заметила эту чертову книжку. Потому он и оставил ее раскрытой на ночном столике. Кто же, черт побери, может что-нибудь разглядеть в пять утра? Она снова откинулась на подушки. Им, должно быть, испекли торт. С одной свечечкой. А мисс Шерман и Тэд, наверное, спели им песенку «С днем рождения». Крупная слеза скатилась по щеке, покрытой толстым слоем крема. Но ведь они еще маленькие. Они не знают, что у них день рождения. Они не обиделись.

Зато Тэд теперь затаит на нее обиду. Где он, черт бы его побрал? Таскается, наверное, по кабакам, сукин сын, цепляет то девочек, то мальчиков. Она вспомнила, как застукала его в первый раз, с тем самым актером из Англии – в обнимку, и языки друг дружке чуть не в горло запустили. В ту ночь она приняла целый пузырек пилюль, и пришлось промывать желудок. Ее передернуло при этом воспоминании. Больше она никогда не сделает такой глупости.

Но зато после этого Тэд был сама нежность. В первую же ночь он крепко обнял ее и объяснил, что имел дело с мужчиной только потому, что испытывал чувство неуверенности в себе. То, что ее два года подряд выдвигают на «Оскара» – пусть она так и не получила эту награду, – вселило в него чувство неверия в свои мужеские силы. Именно в ту ночь она и забеременела от него. И вот – у нее близнецы. Эти два очаровательных светловолосых мальчика в детской – ее дети. Они вышли на свет из нее! Она почувствовала горячую волну нежности. Всего двадцать два года – самая крупная и яркая звезда студии «Сенчури»… собственный дом в Беверли-Хиллз.

Пилюли не действуют… Интересно, а Дженифер принимала когда-нибудь по три сразу? Наверняка принимала. Чтобы сниматься в таких картинах, Дженифер просто необходимо что-то принимать. Ух ты! Последний фильм произвел настоящий фурор, за билетами выстраивались многочасовые очереди. В главной роли Дженифер со своими голыми титьками, и тараторит на французском, как на своем родном. Может, в Париже это и считается нормальным, но титры под голой задницей еще не делают фильм произведением искусства. А та большая статья то ли в «Луке», то ли в «Лайфе», – где Джен сфотографирована в своей шикарной парижской квартире, – там чуть ли не открытым текстом говорилось, что она живет с этим французским продюсером Клодом Шардо.

Интересно, что обо всем этом думает Анна? Ух ты! Она так и не ответила на ее письмо. Нужно поблагодарить ее за новую книжку Лайона, несмотря на все эти сволочные отзывы. Все книготорговцы в один голос заявляли, что книга прибыльная – точнее, должна была оказаться прибыльной, – но ничего не вышло. Черт возьми, может быть, ему нужны были деньги, и он думал, что его макулатура хорошо пойдет? Так или иначе, первая его книжка получила восторженные отзывы, но не принесла ему ни цента. Интересно, по-прежнему ли Анна неравнодушна к Лайону? Наверное, до сих пор питает к нему что-то, раз хочет, чтобы ее подруги обязательно прочли эти книги. Но ведь все газеты намекают, что сейчас она с Кевином Гилмором. Ух ты! Подумать только: Анна – «Девушка Гиллиана». Стоит открыть любой журнал – непременно наткнешься на ее фото. Ах да… в воскресенье вечером. Она привстала и нацарапала несколько слов в книжке-ежедневнике. Надо будет не забыть посмотреть. Анна будет рекламировать продукцию «Гиллиан» в передаче «Час комедии». Анна – на экране телевизора!

Телевидение… Ух ты, как они в Калифорнии забегали из-за этого вонючего ящика. Будто он когда-нибудь сможет представить хоть какую-то угрозу кинопромышленности. Но сейчас все паникуют. Стали отказываться от услуг актеров, снимающихся по контрактам, причем это приняло массовый характер. Перестали заключать длительные соглашения – только на съемки в одной-двух картинах. Ей еще повезло, что она пользуется такой популярностью. О-о, как они были рады подписать с ней долговременное соглашение! На целых пять лет вперед… еще целых пять лет, по пятьдесят две недели в каждом, ей будут выплачивать деньги…

Хорошо, если бы Тэд приехал сегодня домой. Ей нужно, чтобы он вступился за нее завтра. Эти эпизоды с танцами чересчур трудны. Станцевать-то она сумеет, но это же просто смешно. Пусть Тэд скажет, что в его костюмах она не может танцевать, и пусть ей сделают танцы полегче, а то сегодня она еле-еле отдышалась. Эти зеленые пилюли великолепны: с них не тянет в сон, делаешься худощавой и подтянутой. Вот только сердце с них колотится так, что невозможно выдержать двухчасовую танцевальную тренировку. А может, Тэд у себя в студии? Может, он и не сердится вовсе, просто заработался допоздна? Она потянулась к телефону. Нет, если он не в студии, лучше ей ничего не знать об этом. Да и какого черта – если он и на работе, то что это доказывает? Он и у себя в студии может развлекаться с каким-нибудь парнем. Боже, и почему она его так любит? Он и мужик-то никудышный. Да, но ведь и Мэл тоже был слабоват. И почему она привязывается к таким вот мужикам? Сначала они кажутся такими сильными: помогают ей, говорят, как надо поступать – по-настоящему сильными. И куда потом все девается?

Нили посмотрела на стенные часы – двенадцать. Пилюли не действуют. Нужно добавить еще виски, чтобы подействовали. Черт возьми – виски у них внизу. Здорово, что она обнаружила, как выпивка помогает действию этих пилюль. Интересно, а Дженифер знает? Без выпивки «куколки» – ничто. Ладно, сейчас она спустится вниз и нальет себе еще.

Она босиком сбежала по мраморным ступенькам. Слуги спят, свет в гостиной выключен. Нащупывая выключатель, она услышала всплеск в бассейне. Нили подошла к дверям, ведущим в патио. Что за черт, кто еще там в бассейне? В кабинке для переодевания горел свет, отражаясь на поверхности воды. Да это же Тэд! Она облегченно рассмеялась. Ух ты, совсем с ума спятил – купаться голым в такой час. Она стала расстегивать пижаму. Сейчас бросится в воду и напугает его. Нет, тогда сон окончательно пройдет, а ей завтра рано вставать. Она уже собиралась окликнуть его, как вдруг увидела, что из кабинки неуверенно и даже застенчиво вышла какая-то девушка, прикрывая полотенцем свою наготу.

– Да ладно тебе, брось полотенце. Вода теплая, – крикнул ей Тэд.

Девушка посмотрела на огромный темный дом.

– А что, если она проснется?

– Смеешься? Да она так накачалась, что ее теперь и землетрясение не поднимет. Ну давай же, Кармен, а то я сам тебя затащу.

Девушка с деланной застенчивостью уронила полотенце. Даже в полутьме Нили разглядела, что фигура у нее великолепная. Прищурив глаза, она присмотрелась внимательнее. Эту девицу она уже где-то видела… Ну конечно! Кармен Карвер. Заняла первое место на каком-то конкурсе красоты, и на студии сейчас делают ее пробные съемки.

Тэд поплыл навстречу девушке. Нили услышала, как та вскрикнула:

– Ах, Тэд! Только не в воде… Не надо!

– Почему? Ведь на суше у нас уже было и так, и эдак. Нили почувствовала, как к желудку подкатывает тошнота. О боже! Нет, только не это! С мальчиками время от времени – еще куда ни шло. У Тэда это болезнь, так ей психиатр сказал. Ничего общего с супружеской неверностью. Но это!

Она схватила бутылку виски и, спотыкаясь, стала подниматься по лестнице. Налила себе изрядную порцию, приняла еще одну пилюлю и забралась в постель. К черту Тэда с его шлюхой! Ух ты, ну и похмелье же будет у нее наутро. А ведь ей вставать в пять утра.

Нили вдруг рывком села в кровати. А что случится, если она не придет? За свою жизнь она ни разу, даже на пять минут не опоздала на репетицию, примерку или интервью. Ну и что это дало? Да, конечно, сейчас она зарабатывает пять тысяч в неделю, но как ей приходится выкладываться за это! За дом еще не выплачено – деньги ей ссудило правление киностудии. Доктор Митчел говорит, что дом очень нужен для того, чтобы приобрести уверенность в себе, что это избавляет ее от детской неустойчивости и нестабильности. Ничего себе, советики… обходятся ей по двадцать пять долларов за визит. Она увидит его завтра, пусть-ка он объяснит ей это! И вот сейчас, перебирая все в памяти, она вдруг задалась вопросом: а за что, собственно, платит Тэд, черт бы его побрал? За прислугу, машину, свою студию, питание и выпивку. Может быть, экономическое соглашение перед женитьбой было ошибкой? Его бизнес растет, как на дрожжах, и процветает. «Вог» постоянно посвящает ему многостраничные обзоры. А что имеет она? Студия вычитает с нее тысячу в неделю в счет погашения ссуды за дом, а еще оплата поверенного, личной служанки, секретаря, подоходный налог… Боже! Она не может отложить ни цента. Ну что ж, через три года она рассчитается за дом. Она отхлебнула виски прямо из бутылки. Ее начинала охватывать блаженная эйфория. Когда за все будет выплачено, все будет хорошо…

Хорошо?! Пресвятой боже! А Тэд в эту минуту «употребляет» какую-то девицу в ее бассейне! Словно пружиной, Нили сбросило с кровати. Она захмелела, голова у нее налилась тяжестью, но она просто обязана была взять и вышвырнуть эту девку вон из своего бассейна. Цепляясь за перила, она, пошатываясь, спустилась по лестнице. Нащупав в темноте выключатель, она торжествующе повернула его, и весь бассейн залило ярким светом.

Тэд и девушка торопливо вылезали из воды, когда она, еле держась на ногах, выступила вперед с бутылкой виски в руке.

– Ну что, ребятки, развлекаетесь? – пронзительно крикнула она. – Трахаетесь в моем бассейне? Не забудьте спустить после этого воду. Не забудь, Тэд, это твои дети плещутся в нем каждое утро.

Девушка, дрожа от ужаса, спряталась за спину Тэда. Перевернув бутылку вниз горлышком, Нили, не спеша, вылила виски в воду, стряхнув даже капли.

– Может, это хоть немного продезинфицирует воду, – ухмыляясь, съязвила она. Затем смерила Тэда презрительным взглядом. – Теперь, значит, подыскал себе потаскушку женского пола… вместо мальчика. Митчел опять, поди, станет втолковывать мне, что тебе необходимо и это тоже!

Тэд стоял прямо и молчал, отведя руки назад и закрывая ими трясущуюся от страха девушку. Этот защищающий жест окончательно взбесил Нили.

– Кого ты загораживаешь?! Шлюху, которая испоганила мой бассейн? Заруби себе на носу, дорогуша, ты для него ровным счетом ничего не значишь. Обычно для подобных развлечений он предпочитает мальчиков. А может, в этом-то все и дело… может, у тебя титяшек нет… или, может, ты у нас лесбияночка?!

Девушка оторвалась от Тэда и бросилась в кабинку для переодевания. Тэд стоял, исполненный спокойствия. Несмотря на наготу, во всем его облике было какое-то отчаянное горделивое достоинство. На мгновение ей захотелось броситься к нему, попросить у него прощения, сказать, что она любит его. Он стоял такой высокий и загорелый… Но нельзя же допустить, чтобы он так легко отделался.

– Ну что, гомик, давай оправдывайся!

– Тебе, по-моему, нужны очки. – Он чуть улыбнулся. – Я бы не сказал, что у нее мальчишеская фигура. Нили скривилась.

– По мне, уж лучше бы то…

– Еще бы не лучше, – размеренно проговорил он. – Ведь ты сама тогда толкнула меня к этому.

– Что-о? Значит, это я толкнула тебя?

– Ты почти внушила мне, что я действительно ненормальный. Да, конечно, у меня было это с некоторыми парнями. Непонятно почему, но я считал, что таким образом не изменяю тебе. А ты внушила мне, что я не представляю собой никакого интереса для женщин и не способен вызвать у них желание. Когда ты последний раз хотела быть со мной, Нили?

– Да ты же мне муж! Что это еще за «хотела быть с тобой»? Я всегда хочу быть с тобой.

– Ты хочешь, чтобы я всегда был у тебя под рукой! Отстаивал бы твои интересы в киностудии, делал модели твоей одежды, сопровождал тебя на премьеры. Но как мужчину… Ты вечно слишком усталая для секса. Ну, ты когда думала об этом в последний раз?

– Ты с ума сошел! – завопила она. – Послушай, не заминай разговор. Я застала тебя на месте преступления; стоишь тут передо мной, выставив на ветерок свои причиндалы, да еще с голой девкой в моей кабинке, и смеешь еще читать мне нотации! Да кто, черт побери, платит и за этот бассейн, и за этот дом?

– А кому он нужен? – небрежным жестом Тэд протянул руку за полотенцем и обернул его вокруг бедер.

– Мы не могли жить в твоей квартире.

– Почему это? В ней было восемь комнат. Но, как же, тебе ведь нужны и массажная, и кинозал, и все эти апартаменты!

– У меня никогда в жизни не было своего дома. – Она разрыдалась, – Мне так хотелось наконец заиметь его. И мне нисколько не жалко денег, которые я за него плачу.

– Чего же ты тогда тычешь мне в глаза этим домом по десять раз на дню? И кто из нас сейчас заминает разговор?

– Ну… – Веки слипались, и только огромным усилием воли она держала глаза открытыми. Его голос доносился откуда-то издалека. Черт бы побрал эти пилюли. Вот когда они начали действовать. Она смотрела, как он небрежно развалился в шезлонге.

– Тэд… я прихожу со студии в шесть часов. А сегодня пришла только в восемь. Я выдыхаюсь. Мне нужно выучивать роль на каждый день. Мне должны делать массаж. Ну до секса ли мне?

– Зачем ты подписала новый контракт? – спокойно спросил он.

– Это было полгода назад. Ты все еще упрекаешь меня за него?

– Нили, ты теперь известная актриса. И у меня дела идут прекрасно. Я хотел порвать наше экономическое соглашение. Ты могла бы заключить договор на два фильма в год с любой студией и жить нормальной жизнью. Я зарабатываю достаточно для нас обоих, даже если бы ты вообще нигде не работала. Но ты, не говоря мне ни слова, идешь и подписываешь новый контракт на пять лет.

– Я должна киностудии крупную сумму за дом. И знаешь, Тэд, когда все паниковали из-за этого телевидения, я считала, что мне повезло, когда заключила долгосрочный контракт. Когда у тебя такой контракт с киностудией, ты принадлежишь… за тобой стоит вся студия.

– Ну что ж, теперь у тебя есть и дом, и контракт. А я теперь опять здоров. Живя с тобой, я был словно бы и не мужчиной. Ты будто выдавила его из меня, Нили. Но это все в прошлом. Теперь я выправился.

– С помощью этой потаскушки?

– Она дает мне уверенность в своих силах.

– Тэд, ты нужен мне.

– Ив какой же ипостаси? Только не как мужчина.

– Секс! Секс! СЕКС! Неужели это все, что тебя волнует? Я тоже люблю секс, но в меру.

– Правда? Раз в месяц, в дождливое воскресенье? А в Калифорнии никогда не бывает дождей.

– Слушай, прекрати все это. Там эта девка. Выведи ее вон!

– Сейчас. – Он взял сигарету и направился к кабинке.

– И сразу же поднимайся наверх. У меня есть к тебе разговор! – Нили вбежала в дом. Открыв новую бутылку, она налила себе виски и забралась в постель. Может, ей следовало притвориться, что она ничего не заметила? Может, надо вести себя более сексуально? Боже, ведь она любит его. Обожает. Но когда целый день пропадаешь на съемках или в студии, как можно к тому же быть сексуальной по ночам? Она посмотрела на свою простую пижаму. Может, стоит надевать какие-нибудь особые ночные рубашки с оборками? Но, черт, ведь у нее на лице слой крема толщиной в палец, и волосы торчат в разные стороны, словно пакля. На студии ей каждое утро моют голову, поэтому на ночь волосы приходится смазывать ланолином. Они у нее густые и пышные, но если спать с лаком, который ей наносят перед съемками, и с золотистой пудрой, которая переливается в свете юпитеров, то быстро облысеешь. Поэтому на ночь их приходится расчесывать и смазывать.

Нили подумала о той голой девице в бассейне. Она встала, пошатываясь, и посмотрела на свое отражение в зеркале. «О господи, – подумала она, – я выгляжу, как привидение в судный день». Но, черт, почему бы той девке и не выглядеть хорошо? Она ведь не зарабатывает по пять тысяч в неделю. А в титрах перед фильмами ее имя не пишется огромными буквами. Она всего-навсего одна из тех девиц, которым еще предстоит пробиться. Была бы она звездой, ложилась бы спать в девять часов, точно так же – с кремом и ланолином! Слезы ручьем потекли по ее щекам. Боже мой, всю свою жизнь она мечтала о чем-то подобном. О большом собственном доме, о любимом мужчине, о детях. И вот все это у нее есть… нет только времени насладиться этим.

Нили прошла в ванную и смыла крем. Если бы только ее не клонило так сильно в сон! Она порылась в шкафу. Где эти красивые ночные рубашки? О’кей, вот эта желтая подойдет. Она надела ее. Ух ты, ну и волосы. Она нашла желтую косынку и повязала голову. Вот сейчас неплохо, совсем неплохо. Она забралась в постель. Тэд должен прийти с минуты на минуту. До нее донеслось шуршание автомобильных покрышек по гравию. Так значит, эта шлюха отправилась к себе, и он сейчас явится, как побитый пес. Пусть сначала немного попросит, а потом она сделает ему сюрприз. Обнимет, прижмет к себе, и у них начнется… Вот тут она покажет ему, на что она способна. Не будет просто лежать как бревно. У них все было так великолепно, когда они только познакомились, но ведь тогда она не уставала до такой степени… Ее клонит в сон… Господи, да где же он?! Она соскочила с кровати и сбежала вниз по лестнице.

– Тэд! – Свет в бассейне был выключен. Нили распахнула входную дверь, побежала к гаражу, гравий впивался в босые ноги. Машины не было! Может, он должен был отвезти ее домой? Ведь она приехала сюда вместе с ним. Может, у нее нет машины. Но он мог бы вызвать ей такси! Ну и устроит она ему, когда он явится обратно. Нили разрыдалась. А если он не явится? О боже! Что она наделала!

1953

Она не давала ему развода три года. После инцидента в бассейне он перевез из ее дома всю свою одежду. Целую неделю она не появлялась на съемках. На студии были вне себя от ярости. «А, пошли они все к черту, – думала она, глотая барбитурат и впадая в наркотическое забытье. – И Тэда к черту!» Сначала она твердо решила разводиться; нельзя позволять ему так обращаться с собой! Но Шеф был категорически против. Это повредит ее имиджу в глазах почитателей ее таланта. Для них она должна оставаться простой девчонкой, живущей с ними по соседству… Любимицей всей Америки с детишками-близнецами. О ее домашней жизни писались целые статьи, иллюстрированные журналы посвящали многостраничные обзоры ей, Тэду и близнецам, теплой простой домашней обстановке… идеальный брак. Нет. Никаких разводов! Шефу безразлично, как они относятся друг к другу, лишь бы все выглядело благопристойно в глазах публики. Она должна постараться, чтобы все это казалось правдоподобным.

Шеф говорил и с Тэдом. У того был подписан контракт с «Сенчури», поэтому он тоже должен был создавать определенную видимость: сопровождать Нили на премьеры, позировать с нею перед фотокамерами для иллюстрированных журналов

– словом, делать все, чтобы сохранить сложившийся семейный имидж.

Эти три года были сплошным нескончаемым кошмаром. Один фильм снимался за другим… диета… «куколки»… сознание того, что Тэд проводит где-то время с этой девицей. А он должен был содержать ее, ведь та нигде не работала. Чтобы хоть как-то успокоить Нили, девицу выгнали с волчьим билетом. О ней пустили грязную сплетню, чтобы ни одна студия не отважилась предложить ей контракт.

Награда Академии Киноискусства принесла ей триумфальный успех! Это был ее звездный час! Даже в самых смелых мечтах она не надеялась удостоиться «Оскара». Когда назвали ее имя, она, ахнув, повернулась к Тэду. Он так тепло улыбнулся ей – он был искренне рад за нее. Она бросилась по проходу на сцену. Потом – фото– и кинокамеры, и рядом – Тэд, держащий ее под руку. Все теперь должно быть хорошо – она получила «Оскара», рядом с нею, улыбаясь, стоит Тэд.

Он оставался с нею до конца, пока не щелкнула последняя камера и не прозвучало последнее поздравление. Затем он отвез ее домой, у самой двери пожелал спокойной ночи и… уехал от нее – от звезды, получившей награду Академии, – в объятия той потаскухи! Это стало последней каплей!

На следующее же утро она позвонила Шефу и потребовала, чтобы тот приехал к ней. Теперь распоряжения отдавала она. И Шеф приехал как миленький! На этот раз условия диктовала она. Она настаивала на немедленном разводе, требовала, чтобы студия разорвала контракт с Тэдом Касабланкой. Шеф покорно согласился на все ее требования. Боже, вот какая сила у «Оскара»!

Благодаря этой награде она поняла, что вовсе не обязана являться на студию каждый день. Она – крупнейшая звезда Голливуда, и «Оскар» – свидетельство тому. Раз она плохо спала, то пошли они все к чертовой матери! Она – Нили О’Хара! И если она поправится на несколько фунтов от черной икры

– пошли они туда же! Неделя уйдет на то, чтобы сбросить этот вес – ну и что?! Картины с ее участием приносят целые состояния…

Нили сидела в бунгало киностудии и вся дрожала. За последние пять недель она уже третий раз не выдерживает темпа съемок. Будь проклят этот Джонс Стайкс. Он может быть величайшим режиссером в мире, но в этой картине он просто мучает ее. Она сорвала накладные ресницы и резкими движениями стала наносить на лицо крем.

– Миссис О’Хара, не надо! Ведь чтобы наложить грим заново, уйдет целый час, – взмолилась гримерша.

– На сегодня хватит, – мрачно ответила она, удаляя румяна.

– Но мы же выбиваемся из графика…

– «Мы»? – повернулась к ней Нили. – Откуда ты-то взяла это «мы»? Боже! Теперь, похоже, все на свете считают, что занимаются шоу-бизнесом!

В дверь постучали. Вошел Джон Стайкс. Его грубоватое обветренное лицо было по-своему красиво.

– Давай, Нили, пошли. – Она заметила его отчаяние при виде ее разгримированного лица.

– Нет, приятель, на сегодня хватит! – злорадно усмехнулась она. Он сел.

– Ладно. Уже три часа. Закончим сегодня пораньше.

– Только учти, с последним дублем я не согласна, – рявкнула она.

– А что там такого?

– Сам прекрасно знаешь, черт возьми. Крупным планом давались одни только наши ноги.

– Нили, но ведь студия платит Чаку Мартину пятьдесят тысяч за один этот танец с тобой. Он великий танцор. Что же нам давать крупным планом? Его уши?

– Нет, черт побери, – меня! Мою фигуру, потому что моим ногам не угнаться за ним. Я танцую не настолько хорошо.

– Не верю ушам своим, – сказал он с иронией. – Хочешь сказать, ты действительно можешь отважиться и признать, что на свете существует кто-то более талантливый, чем ты?

– Послушай, Чак Мартин танцует в бродвейских шоу уже тридцать лет. Но это все, что он умеет – танцевать. Он в отцы мне годится. Мне же всего двадцать пять лет, но я могу и петь, и танцевать, и играть роли. Но лучше всего – петь и играть. Если взять пение, никто со мной не сравнится. Никто! А в танце – да, я не Джинджер Роджерс и не Элеонора Пауэлл. Но единственное, что умеет делать Чак Мартин – это танцевать. Здесь он почти равен самому Астору. Но разве это основание для того, чтобы я рядом с ним выглядела плохо?

– Раз уж ты признаешь, что он настолько хорош, то почему бы нам не дать его ноги крупным планом?

– Потому что эта картина – моя. Это то, чему я научилась в своем первом бродвейском шоу, причем у профессионала. Никто не имеет права вить себе гнездышко на дереве моего таланта. Да и потом, послушай, кому вообще нужен этот Чак Мартин? Во всех моих картинах со мной танцевали просто парни из кордебалета.

– Чака выбрал сам Шеф. – Джон Стайкс закурил, Нили тоже взяла сигарету. – С каких это пор ты стала курить?

– С того самого дня, когда получила развод. Обнаружила, что когда куришь, меньше хочется есть.

– Это вредно для голоса, Нили.

– Я курю всего десять сигарет в день. – Она глубоко затянулась. – Ну что, значит, договорились? Режиссер посмотрел на гримершу.

– Нили, могли бы мы поговорить с глазу на глаз?

– Конечно. – Она знаком показала гримерше, что та может идти. – На сегодня ты свободна, Ширли. Приедешь завтра в семь.

Когда они остались наедине, Джон улыбнулся.

– Рад, что ты не намерена бить баклуши.

– Ас какой это стати? Вот и ты, посиди-ка сегодня вечерком подольше и подумай, как отснять эту сцену так, чтобы в ней выделялась я, а не ноги Чака Мартина.

– Нили, тебе никогда не приходило в голову, почему Шеф не поставил в пару с тобой какого-нибудь мальчика из кордебалета?

– Ясное дело. Телевидение! Сейчас все в панике. Но меня это не волнует. Если Шеф считает, что участие Чака Мартина и лишние пятьдесят тысяч гонорара помогут нам обставить телевидение, это его дело. Только не за счет моего экранного времени.

– Нили, но два твоих последних фильма оказались убыточными.

– Да полно! Я же читала в «Варьете», видела итоговые суммы. Страшные деньги! Моя последняя картина принесла четыре миллиона, а ведь она еще не шла в Европе.

– Но на ее производство ушло шесть миллионов.

– Ну и что? В «Варьете» писали, что моя картина займет в этом году первое место по кассовым сборам.

– Конечно. И студия заработала бы на ней кучу денег, если бы на ее производство ушло два с половиной миллиона, как было запланировано. Просто студия держит истинную сумму в секрете… пока. Никто еще и слыхом не слыхивал, что картина вообще может стоить таких денег. Шеф боится, что об этом пронюхают газеты. Держатели его акций сразу же созовут срочное совещание, и тогда ему придется держать ответ за эту картину. Та, первая, убытки принесла небольшие, но уж эта последняя… знаешь, дорогая, еще ни одна картина не обходилась в шесть миллионов.

– У меня был грипп. Ничего не поделаешь, болезнь.

– Нили, ты не являлась на съемки целых десять дней из-за этих снотворных пилюль.

– А потом у меня был грипп.

– Не я ставил ту картину, но факты мне известны. Ты пьянствовала и не соблюдала диету… Ну хорошо, ты выбилась из колеи и заболела. Но ведь когда ты выздоровела, потребовалось три недели, чтобы согнать с тебя лишний вес. И все равно в тебе было на десять фунтов больше, так что все костюмы пришлось переделывать.

– Ладно! Я была не в себе. В ту неделю нас наконец развели. И слег Сэм Берне, мой любимый оператор. А я ни за что не буду работать без Сэма. И никаких лишних десяти фунтов во мне не было. Я весила всего девяносто восемь [48]. Но костюмы были сшиты так отвратительно, что я смотрелась в них толстой и неуклюжей… – Она осеклась и напустилась на него. – Да, кстати. Пусть мне дадут другого модельера. Костюмы гадкие. Тэд никогда бы не позволил мне надевать такое дерьмо.

– Но Элен Смолл получила девять наград Академии.

– Вот и пусть шьет одежду для своих «Оскаров», а не для меня.

– Нили, ты мне нравишься. Потому я и говорю с тобой, а не с Шефом. Я никому не скажу, что сегодня ты прервала съемки и ушла. Да он, конечно, узнает, что я отпустил всех так рано, но я скажу ему, что мы отсняли этот эпизод раньше, чем рассчитывали, и что приступать к следующему было уже поздно. Но как долго, по-твоему, он будет мириться с этим?

– С чем именно?

– С твоими уходами когда вздумается, с твоими причудами…

– Я так упорно работала и стала звездой не затем, чтобы потом беспокоиться о вывеске. Раз ты звезда, пусть о тебе другие побеспокоятся, ты этого стоишь. Я научилась этому у Элен Лоусон.

– Элен Лоусон – профессионал, – отрезал он. – Она то, чем ты не являешься.

– Ну и где она сейчас со своим профессионализмом?

– Она может выступить в главной роли в любом шоу на Бродвее, когда только пожелает…

– А что такое Бродвей? Это все, что ей могут дать!

– Верно. И она это знает. Но Элен Лоусон за всю свою жизнь ни на минуту не опоздала на репетицию. У нее есть только одно достоинство – прекрасный голос. И она это знает. Она может быть невнимательна ко всему остальному, но по отношению к своему голосу, она – настоящий бизнесмен. Она совершенно иной тип монстра, чем ты, Нили…

– «Монстра»! Да как ты… ты… Он рассмеялся и схватил ее за нос.

– Ну конечно, ты – монстр, – добродушно повторил он. – Как и всякая звезда. Но Элен – механическая звезда, у нее есть лишь голос. А у тебя… понимаешь, дорогая, иногда мне кажется, что ты почти гений. Временами ты чувствуешь роль очень глубоко. – Он перегнулся через столик и взял ее руки в свои. – Нили, таких, как ты, больше нет. Ты – уникальное явление. Но ведь здесь все выражается не в терминах искусствоведения, а в долларах и центах. Акционеров интересует не гений, а кассовая выручка. Послушай, детка, мы выбились из графика на десять дней, но, если ты поднапряжешься и поможешь нам, мы все наверстаем. Мы могли бы отснять сцену в ночном клубе не за три дня, а за один. У меня на завтра все для нее готово, вызвал всю массовку. Я знаю, как все устроить: поработаю несколько вечеров… а в массовых сценах поставим твою дублершу. Можем снимать со спины. Нили, мы сумеем все повернуть и уложимся в срок.

Она поколебалась в нерешительности, затем просияла холодной металлической улыбкой.

– Ты почти разжалобил меня, Джонни-бой. Был такой персонаж в детских сказочках. Но, как ты сказал, я – монстр, а монстрам все известно до мельчайших подробностей. Если бы кто-нибудь поговорил со мной в такой манере лет семь назад, я бы поминутно вскакивала и отвечала: «Слушаюсь, сэр», «Разумеется, сэр», «Да, сэр». Я выкладывалась до того, что у меня ноги отваливались, работала до изнеможения, загоняла себя до полусмерти… и принесла студии кучу денег.

– И стала звездой.

– Ну и что мне это дало? – спросила она. Она прошла в другой угол гримерной и налила себе полбокала виски. – Выпьешь?

– Пива, если есть.

Подойдя к бару, она открыла маленький холодильник. – У меня есть вот какое, – протянула она ему бутылку. – Самое лучшее пиво в городе, да только мне. его пить нельзя. Я от него полнею. У меня есть бассейн, но я не могу им пользоваться, потому что мне не разрешается загорать – плохо для цветной пленки. У меня два шкафа ломятся от одежды, но мне некуда и некогда надевать ее, потому что каждый вечер приходится сидеть дома и учить текст роли на следующий день. Джон… – Она опустилась на колени и села у его ног. – Как это вышло?

Он погладил ее по голове.

– Просто ты чересчур быстро добилась всего.

– Нет, это не ответ. Всю свою жизнь я танцевала на эстраде. Я не какая-то там королева красоты, которую нужно учить, как говорить, как ходить, как играть. Со мной заключили контракт потому, что у меня есть талант. Да, конечно, кое-чему меня научили. Я стала лучше танцевать. Многое прочла – те книги, которые, по мнению Шефа, мне следовало прочесть. Понимаешь, для самообразования. Сейчас, когда мне приходится давать интервью, я уже не выгляжу круглой идиоткой. Но добилась всего я только благодаря своему таланту. Мне двадцать пять, а чувствую я себя на девятнадцать. Лишилась двух мужей. Единственное, что мне осталось в жизни, это учить тексты, песни, танцы, голодать, спать с лекарством, бодрствовать тоже с лекарством… А ведь в жизни должно быть еще что-то.

– А когда ты выступала в эстрадных номерах, тебе жилось лучше?

– Нет, и я терпеть не могу тех, кто уверяет, будто лучше всего им было, когда они перебивались с хлеба на воду. Противно все было. Приезжаешь с гастролями на один вечер, холодные поезда, тупая, недалекая публика… но было в этом нечто такое, что подстегивало тебя и поддерживало тонус – это надежда. Все было настолько отвратительно, что ты понимала: должно обязательно стать лучше; ты мечтала о своем звездном часе, о большой известности, славе, и думала, как будет прекрасно, если ты ухватишь хоть кусочек того и другого. И этой надеждой ты жила, поэтому все казалось не так уж и плохо. Иногда сидишь здесь и думаешь: «Ух ты, вот и добилась… вот оно… а все противно». Что теперь делать?

– У тебя есть дети, Нили. Сейчас ты вся в работе, съедающей массу времени, в работе, которая заключается в том, что ты – звезда. Но ты еще встретишь хорошего парня, и тогда у тебя будет возможность сделать выбор между любовью публики и личной жизнью. Нелегко пожертвовать любовью зрителей и посвятить всю себя одному человеку. Особенно после того, что было у тебя. Придется все взвесить и спросить себя, достаточной ли компенсацией будет для тебя любовь, которой ты окружена благодаря своему таланту.

– Нет, не достаточной. Я ничего от нее не получаю. Я хочу спросить: а что этот богом дарованный талант дал мне самой? Все, что я могу, это поделиться им с окружающими. Разве в этом была цель? У меня есть талант, но мне приходится отдавать его, а сама я остаюсь ни с чем. Боже, ну разве это не идиотизм? Подожди-ка, я скажу об этом доктору Митчелу.

– Твоему психиатру? Она кивнула.

– Вообще-то, психиатр мне ни к чему. Очередная придурь. Он был психиатром Тэда. Вообрази! Я – самая что ни на есть нормальная девушка на свете – дошла до того, что обращаюсь к врачу, который пользует психов. Я ходила к нему консультироваться, когда с Тэдом случалось что-то, а потом, как ты знаешь, стала бегать к нему всякий раз, как только что-нибудь происходило. Поначалу это всегда было связано с Тэдом… но потом он начал копаться и в моем прошлом, словно это я виновата во всех неприятностях Тэда. Но я решила не прерывать консультации… и узнала о себе очень многое. Знаешь, Джон, я никогда не осознавала, что это такое – испытывать любовь к своей матери. Он сказал, почему для меня столь важно быть звездой – мне необходима любовь публики к себе.

– Что за дерьмовская чушь! – рассердился Джон. – Послушай, есть множество звезд, которые дорожат любовью публики к себе и вместе с тем имеют родителей, которые души в них не чают. Звезда ты потому, что у тебя талант, а не потому, что выросла без материнской любви. Вот где у меня сидят все эти заумные докторишки, которые все на свете валят на бедных матерей. Значит, твоя старуха слишком рано сыграла в ящик. Что же, она нарочно это сделала, чтобы поквитаться с тобой? Послушай, Нили, тебе станет куда спокойнее, если ты забудешь про этого коновала. Ты достигла всего только благодаря себе самой.

– Но я действительно стала нервнобольной, Джон, обнаружила у себя самые разные неврозы.

– Правда? Может, это от того, что ты – звезда, и если он излечит тебя от них, то ты, может быть, перестанешь быть самой собой. У меня тоже есть свои странности, но я не собираюсь выкладывать по двадцать пять долларов за визит только для того, чтобы выслушивать неизвестно от кого, что мой отец не правильно обращался со мной, или что я в детстве недополучил материнской любви. И что мне прикажешь делать, если я узнаю, что это действительно так? Ехать в Миннесоту и дать моему старику в нос? А ему восемьдесят лет. Или вызвать себе по телефону проститутку в седом парике, чтобы она нежно гладила меня по головке и поила из бутылочки, как мамаша? Послушай, все, что уже произошло, – это как вчерашняя газета. Только настоящее и будущее действительно имеют значение!

Она вздохнула.

– Тебя послушать, так все получается просто. Но когда ты проводишь в одиночестве всю долгую ночь напролет – боже, как ужасны эти ночи – и понимаешь, что тебе некому излить свою душу… Видишь ли, Джон, психиатр – он весь такой обтекаемый, мягкий. Весь распахнут тебе… стремится помочь. Он единственный, кому я могу довериться.

Джон встал.

– Ладно, сходи к нему сегодня вечером. Но послушай, Нили, сделай одолжение сама себе. Забудь об этих костюмах. Сыграй завтра эпизод в ночном клубе. Выучи текст, и давай сдадим картину в срок.

Она прищурила глаза.

– А-а, так вот для чего была вся эта душещипательная беседа. Захотел размягчить меня, прежде чем нанести смертельный удар.

Он пристукнул стаканом об стол.

– Может быть, ты и права – тебе необходим психиатр. Неужели это шоу-бизнес довел тебя до такого: заставил подозревать всех и каждого? Слушай, я говорил с тобой как отец, потому что не хочу стоять в стороне и смотреть, как ты со своим талантом катишься по наклонной.

– Почему же это я «качусь по наклонной»? Только потому, что не желаю надевать какой-то паршивый костюм?

– Нет. Потому что делаешь фильмы убыточными, и пока это будет так, никакой талант на свете не поможет тебе удержаться в шоу-бизнесе.

– Я приношу крупнейшие кассовые сборы. В этом году я во всех опросах иду на первом месте.

– Нили, когда акционеры складывают цифры, их решительно не интересует, какую строчку твое имя занимает в опросах или как часто о тебе говорят по радио. Что им пользы от того, что картина с твоим участием стала хитом, если она не приносит дохода?

– Не верю, что они терпят убытки, – упрямо стояла она на своем. – Просто они настолько напутаны телевидением, что хотят получить от моих картин такие суммы, на которых бы выезжала вся студия. Ну да, конечно… я должна работать, как бешеная, чтобы Шеф имел возможность восседать в своем дворце или в пляжном коттедже и трахать там всех новеньких подряд. И кто оплачивает все это? Я – своим талантом.

– Нили, в прошлом году три дешевые картины без единой звезды принесли доходов больше, чем две твои последние. Одна обошлась в восемьсот тысяч, а принесла четыре миллиона. Если не веришь, что твоя картина оказалась убыточной, спроси у своих поверенных.

– Да разве им можно доверять? Они же заодно с киностудией. Им нужно заниматься другими звездами, поэтому они всегда все делают по указке того, кто их нанимает.

– Тогда доверяй мне. Хотя бы попытайся…

– О’кей, тебе я доверяю. И это означает, что я должна явиться завтра на съемку в платье, которое торчит на мне колом?

– Нили, ты великолепно выглядишь в этом платье.

– Отвратительно я выгляжу. – Она налила себе еще виски.

– Нет. Просто тебе нужна одежда от Тэда Касабланки, и ничьих других моделей ты не хочешь. Но это невозможно.

– Не правда. – Она шмыгнула носом и вытерла глаза. – Сейчас ты говоришь прямо как доктор Митчел.

– В самом деле? Ну вот, ему ты доверяешь, а ведь он говорит тебе то же самое. Она улыбнулась.

– О’кей, может, ты и прав. – Умница. Приедешь завтра?

Она кивнула. Он поцеловал ее в щеку и вышел из бунгало.

Оставшись сидеть за столиком, Нили налила себе еще виски. Было уже около шести часов. Когда она прервала съемку, она позвонила доктору Митчелу и договорилась, что приедет в девять. Девять… визит продлится до десяти, домой она доберется не раньше одиннадцати, а ляжет не раньше двенадцати. Если она собирается учить слова к песенке для сцены в ночном клубе… Она позвонила доктору, отменила визит и отправилась домой.

Нили сидела в кровати, ужин стоял перед нею на подносе. Она пыталась запомнить слова. И зачем ей надо было пить виски днем? Да, именно так. Лечь в девять и сказать, чтобы разбудили в пять. С пяти до семи она легко выучит слова, а проспав восемь часов, она будет чувствовать себя превосходно.

Нили велела унести поднос, так и не притронувшись к еде. Заодно и ужин пропустит. Сегодня утром она весила сто три фунта [49]. И потом, «куколки» быстрее действуют на голодный желудок. Она приняла две красных и одну желтую. Налила полбокала виски. Ее начала охватывать восхитительная расслабляющая дремота. Она отпила виски и стала ждать реакции – ощущения, как от наркоза, которое распространяется по всему телу и уносит в волшебную страну сна. Однако оно не наступало – только дремота. Этого недостаточно. Мысли еще проносились у нее в голове, а когда она в состоянии думать, то неизменно думает о своем одиночестве. А потом – о Тэде с его девицей. А у нее самой никого нет. Она одинока – точно так же, как тогда, когда еще танцевала с «Гаучерос», с Чарли и Диком, жила одна в незнакомых номерах гостиниц, где никому не было до нее дела.

Шея у нее взмокла, холодный пот заструился по спине, она почувствовала, что вся стала липкой. Она с трудом слезла с кровати и сменила пижаму. Доктор Митчел прав: ее организм начал привыкать к лекарствам. Может, еще одну желтенькую… нет, тогда утром у нее будет кружиться и трещать голова, а ведь ей еще нужно учить эти слова. Боже! Сегодня ей понадобились целых три зеленых «куколки», чтобы выдержать утренние съемки. Она налила полный бокал виски. Может, еще одну красненькую… да, они действуют быстрее. Нили проглотила лекарство. И не будет она допивать все это виски, только прихлебывать, пока капсулы не начнут действовать. Может, почитать, от этого ее всегда клонит ко сну. Анна прислала ей еще одну книгу Лайона, тоже из высокохудожественных. Она пролистала ее. Отзывы были хорошие, но что толку от отзывов? Книга не раскупается.

Нили вдруг захотелось, чтобы Анна оказалась рядом. Анна всегда знает, что делать. Жаль, что она так прославилась на телевидении. Не будь этого, Нили вызвала бы ее сюда и за две сотни в неделю сделала бы своим личным секретарем. Ух ты! Вот бы было здорово! Но Анна, должно быть, гребет деньги лопатой. Стоит только включить телевизор, обязательно увидишь, как Анна рекламирует то лак для ногтей, то губную помаду. А почему бы ей и не добиться успеха, особенно если верны все эти слухи о ней и об этом Гилморе. Но все равно, в Анне чувствуется порода и класс. Не то, что у Дженифер. Подумать только – говорят, что ее приглашают в Голливуд, а она отказывается. Дженифер отказывается от приглашения в Голливуд! Девушка зарабатывает бешеные деньги, заголяя задницу с титьками во французских фильмах. Кумир всех зрителей. Тоже мне искусство! Если бы Голливуд делал подобные фильмы, это была бы просто грязная порнография. В последнее время Голливуд стал таким чертовски высоконравственным: никаких тебе платьев с глубоким вырезом, ни поцелуев взасос – в каждом контракте специальные оговорки о нравственности. И вот этот самый Голливуд приглашает Дженифер на главные роли. Конечно, титьки и задницу ей прикроют. Но ее сделают звездой, станут платить ей точно такие же деньги, как и всем настоящим звездам, только за то, что она пройдется и приоткроет свои титьки!

Нили сделала еще один большой глоток. Сон так и не идет. Она просто пьянеет. И ей хочется есть. Боже, да она просто умирает с голоду! Она пожалела, что велела унести поднос. В холодильнике стоит икра. Нет… ей нельзя. Черт бы побрал Тэда, это он приучил ее к икре! Но костюмы ей и так почти в обтяжку. А все из-за выпивки. Ух ты! Она никогда ничего толком не ест, и если сейчас вдобавок ко всей этой выпивке она еще и наестся… Нет, это будет нечестно по отношению к Джону. Сегодня он был так мил. Интересно… а ведь раньше она и не замечала, как его голубые глаза идут к загорелому лицу. Ему, должно быть, под пятьдесят, но он красив. Джон… здесь… рядом с нею. Ух ты! Вот бы было здорово. В его объятиях она чувствовала бы себя защищенной.

Нили взглянула на часы. Половина одиннадцатого. А вдруг Джон сможет приехать? Скажет жене, что им нужно обсудить какую-нибудь сцену. Сидит сейчас, наверное, волнуется за нее и думает, позвонит она или нет. Нили улыбнулась. Нет, сегодня она не станет его приглашать. Она уже намазала волосы ланолином. Но завтра она будет вкалывать на съемках, как лошадь, а вечером пригласит его к себе поужинать и поработать. И они не просто переспят на скорую руку – она заставит его остаться и держать ее в своих объятиях до тех пор, пока она не уснет. Может, он сумеет выбираться почаще. Она поможет ему, и они закончат картину в срок. Она потребует, чтобы он ставил все ее картины. Дети у него уже взрослые, и он, возможно, сможет проводить с ней много времени. Сейчас она позвонит ему и скажет, что учит текст. Для начала и это будет хорошо: он уснет с мыслью о ней.

Она позвонила на киностудию и узнала его номер – в справочнике его не было, а потом позвонила ему домой. Ответил женский голос. Нили спросила самым невинным тоном:

– Это миссис Стайкс?

– Нет, это Шарлотта, служанка.

– О-о. А мистер Стайкс дома?

– Нет, мадам. Они уехали вдвоем на весь вечер. Что-нибудь передать?

– Нет. Ничего. – Нили бросила трубку.

Уехал с женой! Сидит сейчас, наверное, в шикарном ресторане и рассказывает ей, как обвел вокруг пальца Нили О’Хара. Она словно слышала, как он говорит жене: «Она мне в рот смотрит. С нею нетрудно – она хоть и звезда, но внутри – противная пустышка, которая до смерти всего боится. К ней нужно просто найти подход». Так вот, никому не дано найти подход к Нили О’Хара! Может, она и родилась пустышкой, но теперь она – звезда! И вольна делать все, что ее душе угодно!

Она выбралась из постели и на цыпочках спустилась вниз. И вдруг остановилась. «Какого черта я крадусь на цыпочках? Ведь это же мой дом!»

На кухне никого не было. Открыв холодильник, она достала большую банку икры.

– Сейчас мы поедим, Нили, – сказала она вслух, взяла ложку и стала есть икру прямо из банки. Доела всю. – А теперь что? Давай, Нили, можешь есть все, что пожелаешь. Потому что ты – звезда… у тебя большой талант… рыскать по холодильникам… да уж… со своим талантом ты здорово рыскаешь по большим холодильникам. И ты можешь есть все, что угодно. – Она оперлась на холодильник. – Ну-ка, посмотрим. Еще икры? А почему бы и нет? Ты же на свои деньги купила ее. – Она открыла вторую банку. – Ха-ха. И еще возьмем с собой наверх паштета, на случай, если, опять захочется пожевать. Ешь все самое вкусное, Нили.

Она достала из бара новую бутылку виски и, спотыкаясь, стала подниматься вверх по лестнице. Налила себе еще, прошла в ванную и открыла аптечку. «Ну, Нили, какую „куколку“ хочешь – красную, желтую или синенькую? Все, что пожелаешь, детка». Она проглотила две красные пилюли. Затем, шатаясь, добрела до кровати, сняла трубку и позвонила. Ответил дворецкий.

– По-ослушай, Чарли, завтра меня рано не буди. Позвонишь утром на студию, скажешь, что у мисс О’Хара этот, как его… ларин… ларингит. И ни с кем меня не соединяй. Я буду спать… и есть… спать… и есть… может, всю неделю подряд. Когда завтра проснусь, хочу оладьев с маслом и с сиропом. Буду пировать вовсю!

1956

Нили оделась очень тщательно. Белые брюки, свободная блузка, скрывающая чуть «поползшую» талию. Ух ты! И почему в этот раз ей так трудно сбрасывать эти злосчастные десять фунтов? Через несколько дней начнутся примерки комплекта костюмов для новой картины. И вот сейчас, ни с того ни с сего Шеф вдруг изъявляет желание встретиться с ней. Интересно, что же такое случилось? Эта мысль не покидала ее все время, пока она ехала на киностудию.

Ей позвонили вчера уже под вечер. Сообщение передал один из подлипал Шефа, Эдди Фрэнк. Уважительным тоном, как о чем-то само собой разумеющемся, непринужденно:

– Алло, мисс О’Хара! Шеф хотел бы пригласить вас пообедать с ним завтра, если вам удобно.

«Если вам удобно!» Ха-ха! Будто у кого-нибудь может быть что-то более «удобное», если вызывает сам Шеф. Надо же, какая у них память короткая. Три года назад, когда она получила «Оскара», он сам приехал к ней. Ну что ж, новая картина все расставит по своим местам. Ух ты, ну и роль! А песни… Ее уж точно выдвинут на «Оскара», и может, она опять его получит.

Она сидела, отдаленная от Шефа огромным пространством письменного стола, сделанного в раннеамериканском стиле, стараясь выглядеть порывистой и юной. Такой она нравилась ему. Ей вдруг подумалось, что Шеф, должно быть, так и родился старым. Он никогда не меняется – все тот же неизменный белый пушок на голове, не сходящий круглый год загар вперемешку со светлыми пятнами от нездоровой печени. Глаза его весело поблескивали, а маленькие изящные ручки поигрывали лежащими на столе сводками новостей кинобизнеса.

– Знаешь, милочка, почему я вызвал тебя?

– Нет, сэр, но мне всегда приятно видеть вас. (О, она прекрасно знает, что полагается говорить в подобных случаях «по протоколу».) – Ты видела вчерашние сводки?

(О боже, этот титул! Этот мерзкий титул!).

– «Мисс Полный Крах-56 – Нили О’Хара». Не очень-то приятно, а? – доброжелательно спросил он.

– Ах, да вы же знаете, чего стоят эти «титулы». – Она заговорила голоском невинной девочки. – Конечно, мне было неприятно читать об этом. Но мне многие говорили, что это ровным счетом ничего не значит. Просто собираются раз в год писаки и отыскивают козла отпущения. В прошлом году они присудили этот титул Стюарту Лэйну, а ведь он – крупнейшая звезда «Твенти».

– Уже нет. – Голос его оставался доброжелательным. – Он так и не вошел в форму после войны. Все его картины оказывались убыточными. Но соглашение у них истекает только через два года, вот они и не поднимают шума.

– Да, но мои-то картины пользуются успехом.

– У зрителей – да. У нас – нет.

Нили смущенно поежилась. Ну вот, опять все то же: просроченные съемки, сорванные репетиции… обычная накачка.

– Новая картина очень дорогая, – заявил Шеф. – Цены резко подскочили. Мы конкурируем с телевидением – люди сейчас не станут выходить из дома просто ради того, чтобы посмотреть какой-никакой фильм. Особенно когда у них есть возможность бесплатно посмотреть развлекательную программу дома. Теперь это уже не крохотный ящичек – у него большой экран, и он становится все больше.

Она хрустнула пальцами. Какого черта – она, что ли, изобрела эту проклятую штуковину? Пусть орет не на нее, а на создателей чертова ящика.

– Денег в «Давай жить сегодня» мы вкладываем столько, сколько никогда до этого не вкладывали ни в одну картину. Малейшая задержка – и мы пропали. Сэм Джексон работает по строгому графику.

– Сэм – один из моих любимых продюсеров, – сказала она.

– Я заключил с ним соглашение: за каждый рабочий день, если он уложился в график съемок, Сэм получает премию в тысячу долларов.

«Да, это будет самая что ни на есть жестокая гонка».

– А стоит ему хотя бы на один день выбиться из графика, и он отстраняется от съемок вообще.

– Вы хотите сказать, что отстраните от картины самого Сэма Джексона?

– Я отстраню любого, кто не отвечает моим требованиям. Голливуд уже не тот, милочка. Мы распустили всех исполнителей, с кем у нас были контракты. До истечения твоего текущего контракта остается еще год, и когда… если мы пересмотрим его, он уже будет не таким, как прежде.

«Ты чертовски прав: не таким, это уж точно, – подумала она. – Я создам свою корпорацию и тоже войду в долю. Кое-что будет принадлежать и мне». Эксперты по налогам уже объяснили ей это.

– Нет, милочка. – Он вздохнул. – Все меняется. Теперь я уже не могу отмахнуться от акционеров и сказать им, чтобы они занимались своим делом. Я вынужден отвечать на их вопросы, а единственный ответ, который им нужен – это прибыль.

Нили кивнула в ответ. Интересно, когда закончится их беседа? Это же всего-навсего самая обычная накачка! И из-за этого он осмелился вызвать ее сюда! Ей так хочется есть – мог бы распорядиться, чтобы подали обед. Сегодня она не завтракала, только приняла одну «декси».

– Вот почему я отстраняю тебя от съемок в этой картине, – наконец объявил он.

Нили ошеломленно воззрилась на него. Она была потрясена.

– Милочка, я не могу так рисковать. Если не потянет Сэм Джексон, его можно будет заменить. Но если сниматься в картине будешь ты, то заменить тебя я уже не смогу. Мне придется начинать все заново… снимать все с самого начала.

– Но вы не можете отстранить меня, когда я еще не начинала, – пробормотала она.

– Почему не могу? Ты только посмотри на себя: опять растолстела. По графику примерки намечены на следующую неделю, а ты будешь не готова. Нет, риск слишком велик. Я ставлю на эту роль Джейни Лорд.

– Джейни Лорд! Да ведь она только начинает. – Не может быть! Он просто берет ее на испуг.

– Она уже снялась в трех недорогих картинах, и все они принесли прибыль. В этом месяце все иллюстрированные журналы, так или иначе связанные с кино, опубликовали о ней статьи. Эта картина сделает из нее звезду, причем крупную. А чтобы подстраховаться, я поставлю ей в партнеры Брика Нельсона.

Нили уже задавалась вопросом, для чего в картине нужен Брик Нельсон. Этому актеру приходилось платить большие деньги, а в картины с ее участием, как правило, не включали других ярких звезд. Звездой же была она, и весь фильм должен был как бы представлять ее одну. Она стала лихорадочно перебирать в памяти статьи контракта. Шеф не шутит. Неужели он вот так возьмет и отстранит ее, после того как повсюду было объявлено, что эту роль будет играть она. Безо всяких причин?

– Тебе ничего не удастся сделать: с юридической стороны тут все чисто, – сказал он, словно прочитав ее мысли. – Мы переписали роль заново, так что на нее теперь требуется актриса помоложе.

– Помоложе?! Но мне же всего двадцать восемь! Для такой роли это не возраст.

– А выглядишь на все сорок, – небрежно бросил он.

– Сейчас на мне нет косметики, – попыталась она возразить.

– Под глазами у тебя круги… и второй подбородок намечается. Ты уже поплыла.

Слезы ручьем хлынули по ее веснушчатым щекам. Всего одна неделя – хорошенько отоспаться, сесть на диету, – и она опять будет в форме. Он же знает это. Почему он так ведет себя?

Вошла секретарша и сообщила, что на проводе Париж. Шеф взял трубку, на лице его появилась широкая улыбка.

– Алло! – Он почти кричал в трубку, как часто делают люди, говоря по телефону через огромные расстояния. – Да, – сказал он чуть тише. – Я прекрасно вас слышу. Великолепно, не правда ли? Да, мистер Шардо… да, ваше письмо пришло сегодня утром. Поэтому я и заказал разговор. Ваши условия… видите ли… – Он принужденно хохотнул. – «Немыслимые» – это еще мягко сказано. Естественно, я хочу сделать фильм с мисс Норт в главной роли. Не возражаю, чтобы продюсером были вы. Но заключать с вами соглашение на одну картину с предоставлением вам пятидесяти процентов прав на ее демонстрацию за границей – нет, это невыполнимо. Ведь, в конце концов, эту вашу звезду… мы же ее оденем, все ее прелести прикроем полностью. Откуда нам знать, что она будет столь же привлекательна? —Да, понимаю, что в последних трех фильмах она снималась полностью одетой. Но давайте начистоту, мистер Шардо, актриса она никакая. Что? Ну что ж, может, она и получила все эти награды… может, дело все в том, что я не понимаю по-французски. Но ведь в нашем фильме она будет говорить по-английски… как мы можем быть уверены? А вы не даете мне шанса на вторую картину – разве это справедливо? Я выброшу кучу денег на рекламу мисс Норт, а потом ее перехватит другая студия и снимет ее во второй картине. Мне нужно соглашение о постановке трех фильмов, тогда я приму ваши условия. Хорошо, отдельные мизансцены пусть она ставит сама. Деньги будут переведены в швейцарский банк… Сколько?.. Ну-у, дорогой мой, и где вы только берете такие цифры? На подобные условия никто не согласится, мистер Шардо.

Он немного помолчал в трубку, на его лице явственно отразилась досада.

– Мистер Шардо, некто Луи Эстервальд свяжется с вами сегодня днем… Что? Ах, у вас сейчас восемь вечера. Никак не могу представить себе эту огромную разницу во времени. Хорошо, завтра утром. Он обговорит все детали. Говорит по-вашему, по-французски, совершенно свободно. Можно ли надеяться, что вы приедете сюда в сентябре?.. Послушайте, мистер Шардо, если мы с вами протянем до февраля, это будет уже пятьдесят седьмой год. А я хочу сообщить моим акционерам, что картина с участием Дженифер Норт поставлена в производство на пятьдесят шестой… Отлично, я тоже буду ждать этого с нетерпением. Вы уже начали снимать ее в новом фильме? Успеете до ноября снять целых два… Боже, вам можно позавидовать. А я вот буду рад, если до ноября успею закончить хотя бы один. Ну да, у вас нет проблем с профсоюзами и этого проклятого телевидения. Подождите, вот увидите, через несколько лет вы тоже с ним столкнетесь. Это телевидение… оно, как раковая опухоль: повсюду пускает метастазы.

Положив трубку, он тут же снял ее и заказал еще один трансатлантический разговор. Нили терпеливо ждала, пока он поигрывал карандашиком. Затем он с раздражением швырнул трубку.

– Двадцать минут ждать!

Он сделал вид, что вдруг вспомнил о ее присутствии.

– Ладно, можешь идти, – он махнул рукой.

– Я думала, мы с вами пообедаем, – сказала она.

– Обед можешь пропустить. С таким брюхом это пойдет тебе только на пользу. Если бы я не видел тебя такой столь часто, то подумал бы, что ты на четвертом месяце. Мне нужно ждать, пока не соединят с Луи Эстервальдом. – Он вздохнул. – Только представь себе, сколько соглашений мне придется заключить, сколько контактов завязать, прежде чем я добьюсь, чтобы эта голая шлюха прилетела сюда делать со мной фильм. Да десять лет назад ее попросту вышвырнули бы из кинопромышленности. А сейчас все студии дерутся за нее. Что-то неладное творится у нас в стране, скатываемся в болото безнравственности. И телевидение способствует этому. Я всегда был за чистые американские фильмы, а теперь вот, чтобы выиграть битву с телевидением, приходится брать на вооружение все: титьки, задницы французских шлюх.

– Она не французская шлюха, – сказала Нили. – Это американская девушка, очень милая. Когда-то я снимала с ней квартиру.

– Ты снимала квартиру с Дженифер Норт?!

– Одиннадцать лет назад. Мы с нею играли в «Небесном хите». Тогда она была просто хористка, а потом вышла замуж за Тони Полара. Одно время она жила здесь.

– Ну конечно же! Он ведь был женат на какой-то Дженифер… – Шеф покачал головой. – Нет, не может быть, чтобы на той самой – этой девушке всего двадцать три года.

Нили с горечью рассмеялась.

– Во французских фильмах им всем по двадцать три. Это та самая Дженифер Норт, с которой я снимала квартиру. Дженифер сейчас… ух ты! – не знаю… мне тогда было семнадцать, а про нее говорили, что ей двадцать один год…

– Значит, выходит, что сейчас ей тридцать два, – поразился он.

– Правильно, – сказала Нили. – А вы еще сокрушаетесь, что я старая в свои двадцать восемь.

– Та девушка наверняка следит за собой. И на нее можно положиться. Две картины к ноябрю! – Он покачал головой. – Ей присудили какой-то приз на одном из зарубежных кинофестивалей, вот она теперь и считает себя актрисой. Нечего сказать, мне всегда так «везет»: французы заполучили ее просто голой… а мне приходится покупать ее как актрису. – Он вздохнул так резко, что по его телу пробежала дрожь.

– А мне пока что делать? Сидеть и ждать? – спросила Нили.

– Сидеть и сгонять вес. Каждая неделя тебе оплачивается.

– А когда моя следующая картина?

– Там видно будет…

– Да кто вы такой, что позволяете себе так обращаться со мной? – Ее глаза сверкнули.

– Я – глава этой студии. А вот ты – возомнившая о себе соплячка, из которой я сделал звезду. Только вот вложенных в тебя денег ты последнее время не оправдываешь. Так что сиди и жди. Тебе это послужит хорошим уроком. Понаблюдай, как будут восходить новые звезды, вроде Джейни Лорд. Может быть, хоть так удастся что-то вдолбить в твою пустую башку. А теперь убирайся, у меня есть дела поважнее.

– Я могу уйти и уже никогда не вернуться. – Она встала.

Он улыбнулся.

– Попробуй только. Тогда ты нигде не найдешь себе работы.

Нили безутешно рыдала все время, пока на бешеной скорости вела свою машину домой. Дорога шла через каньоны, вилась между гор, но ей было все равно, она ничего не боялась. Что же теперь делать? Возвращаться к себе и сидеть в этом огромном доме? Даже близнецам она нисколечко не нужна. Они любят свою нянечку и к тому же учатся в школе. Когда разойдется весть о том, что ее сняли с этой картины – да еще после присуждения ей титула «Мисс Полный Крах-56» – вот тогда она действительно останется одна. Неудачникам никто не звонит. Ух ты, и как только люди могут быть такими подлыми? Она так работала, так сильно старалась – и вот сейчас всем не терпится швырнуть в нее камень.

Войдя в дом, Нили достала из бара бутылку шотландского виски. Потом прошла в спальню, опустила шторы, отгородившись от дневного света, отключила телефон и проглотила пять красных капсул. Пять красных ей теперь почти не помогали. Вчера ночью она спала всего три часа с пяти красных да еще двух желтых. Раздевшись, она скользнула под одеяло.

Было, вероятно, двенадцать ночи, когда Нили проснулась. Она подняла шторы. Ночь… и абсолютно нечего делать. Она побрела в ванную и автоматически встала на весы. Похудела на два фунта. Э-э, а ведь это мысль: если только спать, принимать пилюли и ничего не есть, эти десять фунтов можно будет сбросить очень быстро. Она приняла одно витаминное драже – это поможет ей оставаться здоровой – и проглотила еще несколько красных пилюль, запив их изрядной порцией виски.

Проснувшись, Нили увидела, как через опущенные шторы пробиваются лучи солнца. Ее пошатывало, когда она шла в ванную. Голова шла кругом, но спать не хотелось. Нет, взвешиваться она не станет. Лучше подождет и потом сделает себе сюрприз. Она ощущала себя выжатой и опустошенной. Лучше принять два витаминных драже… Да, в них содержится все необходимое. Нили нанесла на лицо крем и смазала волосы ланолином. Вот так теперь она будет заботиться о своей внешности, и когда проснется окончательно, станет походить на живую изящную куколку. На этот раз она примет пять желтых капсул, а за ними сразу две красных, так они быстрее начнут действовать. Виски осталось еще достаточно, чтобы как следует выпить…

Когда Нили открыла глаза, все вокруг выглядело как-то чересчур чисто и ярко. Какого черта к ее руке примотали эту иглу? А что это за бутылочка, подвешенная вниз горлышком? Господи! Да ведь она в больничной палате! Нили попыталась было привстать, но к ней бросилась сестра.

– Лежите спокойно, мисс О’Хара.

– Почему я здесь? Что произошло?

Сестра протянула ей газету. Боже! На первой странице – ее фотография. Свежее улыбающееся лицо – один из ее первых снимков на этой киностудии. Но вот рядом крупным планом другое фото: двое мужчин несут какую-то женщину, голова ее запрокинута, видны босые ноги… Боже мой, да ведь это же она сама! Нили прочла броский заголовок: «Звезда принимает повышенную дозу лекарств», и ниже, чуть помельче: «Несчастный случай – утверждает глава студии». Прочитав о том, как Шеф пришел ей на помощь, она впервые улыбнулась. Ясное дело, он перепугался, что она сыграет в ящик, и не осмелился признать, что отстранил ее от съемок в картине. Она стала быстро читать дальше.

«…Мисс О’Хара и я беседовали пять дней назад… – ух ты, неужели прошло столько времени? – …и я высказал предположение, что она, возможно, слишком утомлена, чтобы приступать к съемкам очередной картины. Однако она заверила меня в обратном, сказав, что она в прекрасной форме и что ей нужно лишь отдохнуть несколько дней. По всей видимости, именно это она и пыталась сделать – обрести форму перед новой картиной. Если она выживет… – При этих словах у Шефа запершило в горле, и он осекся, вытирая набежавшие слезы…» Слезы! В нужный момент этот мерзавец умеет и прослезиться и остановить слезы почище любой звезды. Наверняка испугался, что она оставила дома предсмертную записку. Она продолжила чтение: «…если она выживет, она будет играть главную роль в нашей крупнейшей картине. Не правда, что мы заменяем ее на Джейни Лорд. Заменить Нили О’Хара не может никто. Мы рассматривали возможность изменения сценария на тот случай, если мисс О’Хара сама не пожелает играть эту роль. Тогда, возможно, ее могла бы сыграть Джейни Лорд. Но единственное, чего мы хотим, – чтобы Нили осталась в картине».

Самочувствие у нее сразу улучшилось. В газете помещались хвалебные отзывы о ней от всех звезд, с кем она когда-либо играла, и даже от звезд, которых она почти совсем не знала. Даже в профессиональных киносводках ей отводилось несколько восторженных колонок. Она словно умерла и воспарила в небеса, наблюдая за людьми, пришедшими на ее похороны. Ей понравилась эта сенсация, произведенная ею же самой. «Ух ты! Должно быть, подумали, что я умру. Шеф, точно, здорово перетрусил, раз пошел на такое». Теперь ему придется поставить ее на главную роль.

– Я была очень больна? – спросила Нили медсестру.

– «Больны»! Да нам только несколько часов назад стало ясно, что вы останетесь в живых. Целых двадцать четыре часа вас держали в кислородной маске.

– Но я же приняла всего несколько пилюль. Я хотела спать.

– Вам повезло, что ваш дворецкий вызвал врача. Он забеспокоился, что вы три дня ничего не едите. Когда он вошел к вам, то увидел, что вы еле дышите.

Нили улыбнулась.

– Зато сейчас я наверняка подтянутая и худенькая. Сестра резко отпрянула от нее – в палату вошел врач.

– Я – доктор Киган.

Нили вспомнила это имя – личный врач Шефа.

– Ну вот, все страшное позади, – отрывисто проговорил он.

«Позади – это уж точно», – подумала она. Но зная, что все будет доложено Шефу, она только чуть раздвинула в улыбке губы.

– Это глупо. Чего вы добивались своим поступком? «Получила назад свою роль, приятель». Однако вслух она ничего не сказала, лишь продолжала слабо улыбаться, выдавив для вящей убедительности несколько слез. И только после этого чуть слышно прошептала:

– Я… я не хотела жить без этой картины.

– Ах, да… да… картина. Мы еще посмотрим. Трудно сказать, будете ли вы в состоянии играть в ней.

– Я уже в состоянии.

– Вам пришлось очень нелегко. Посмотрим. Если я сочту, что вы не готовы, то сообщу на студию.

Так вот в чем дело! Вот он где раскрылся! Его собственный личный врач заявит, что она еще недостаточно окрепла.

Она сладко улыбнулась.

– Что ж, будем надеяться, что вы сочтете меня готовой. Это была мысль Шефа, чтобы я сбросила вес, и чем быстрее, тем лучше. Что же касается того, что я не совсем в форме, то именно Шеф впервые дал мне те зелененькие драже, отбивающие аппетит, когда мне было восемнадцать. И сколько раз я неделями работала вообще без еды, подчиняясь его приказам. Так что, я думаю, вы сочтете меня достаточно крепкой. Давайте-ка прикинем… примерка костюмов должна начаться через несколько дней. Я здорово похудела, так что примерки пройдут хорошо. А потом у меня еще целая неделя отдыха до начала съемок.

На следующий день она вызвала прямо в палату своих поверенных и адвоката. Все точно. Теперь ее никак нельзя снять с картины, особенно после заявлений Шефа в печати. Это вернее любого контракта. И симпатии публики тоже переходят на ее сторону. Но поверенный предостерег ее:

– Не то что день… стоит опоздать даже на час, и ты вылетишь. Он сейчас рвет и мечет и пойдет на все, даже в ущерб картине. Ты обвела его вокруг пальца, а он не из тех, кто любит проигрывать.

Первый съемочный день она провела на нервах. Увидела Сэма Джексона и всю съемочную группу. Он тоже заметно нервничал. Похоже, нервничали все. Но роль она выучила назубок.

– Проведем одну репетицию, а потом попробуем на камеру, – предложил Сэм.

– Начнем с диалога, где ты обращаешься к посетителям ночного клуба. Ты призываешь их к тишине, а потом поешь. – Он крикнул:

– Мотор! Массовка, занять места!

Сцену сыграли, и Нили сделала все, что от нее требовалось. Но почему они все так нервничают? И почему Сэм отводит глаза, стараясь не встречаться с ней взглядом? Это так не похоже на него. Возможно, он волнуется из-за того, что проходит испытательный срок и в любой момент может быть снят с картины? Всем известно, что Шеф – подонок. Нужно будет поговорить с Сэмом.

Она смотрела, как разворачивают операторский кран и устанавливают камеры. Неужели Сэм в таком истерическом состоянии из-за ежедневной премии в тысячу долларов? Ни один оператор не в силах снять целую сцену с первого дубля. Господи! Да если они сумеют сделать ее за день – и то хорошо.

Съемочную площадку залило ослепительным светом юпитеров, перед ее лицом щелкнули дощечкой… Боже! Она никогда не играла целый эпизод набело всего после одной-единственной репетиции. И никто не играл.

Все прошло вполне сносно. Она пропустили несколько реплик, но для первого дубля… Ух ты! Он даже мог бы вставить часть отснятого сейчас материала прямо в картину.

Когда все закончилось, она с улыбкой повернулась к Сэму.

– Ты забыла слова.

– Две строчки. – Нили пожала плечами. – Фонограмма уже записана. Просто разнобой в движениях… в следующий раз…

– Ладно. Но я хочу, чтобы это был последний дубль. Боже, да в своем ли он уме? Он никогда не закончит картину, если будет так вот трястись. Но, в конце концов, это его дело.

Она вернулась на площадку. На этот раз у нее подвернулась нога, и ее немного качнуло на провод микрофона.

– Камера, стоп! – закричал Сэм. Он подошел к ней. – Ты хорошо себя чувствуешь, Нили?

– Прекрасно. Да успокойся ты, Сэм. Не рассчитывал же ты сделать окончательный дубль со второй попытки.

– Я рассчитывал – с первой.

– Ты с ума сошел, Сэм. Я знаю, что на тебя давят, но ты не паникуй. Ведешь себя так, словно халтуру гонишь. Даже Шеф поднял бы тебя на смех, узнай он, что ты хочешь отснять целый эпизод с первого дубля.

Пропустив ее слова мимо ушей, он демонстративно отвернулся и обратился к съемочной группе:

– Приготовиться! Третий дубль!

Нили уже пошла было прочь со съемочной площадки, но вдруг остановилась. Боже мой, ведь это же будет то самое, чего добивается Шеф. Она вернулась. Ее всю трясло. Подумать только: она, Нили О’Хара, должна выслушивать этот бред от наделавшего в штаны режиссера! Он прекрасно понимает, что на них сейчас смотрит вся съемочная группа. Никто никогда не позволял себе обращаться с нею вот так. Уходила всегда она!

Нили заставила себя снова занять свое место на площадке. Стоя в свете юпитеров, она вся дрожала, пока гримерша приводила в порядок ее лицо. Щелчок дощечки – третий дубль. Она сбилась в самом начале. Камеры остановились. Четвертый дубль. Опять оговорка. Пятый дубль. Шестой дубль…

Пятнадцатый дубль снимали, когда день уже клонился к вечеру. Это становилось смешным. В жизни она не делала больше восьми дублей. И все Сэм: срывает на ней свою злость. Теперь она не может вспомнить ни строчки, хоть убей.

– Перерыв на ужин. Всем быть на месте ровно в семь, – громко объявил он.

«Перерыв на ужин»! По вечерам она не работала даже в самом начале. Она подошла к режиссеру.

– Надеюсь, ты обойдешься без меня.

Он и не подумал оторваться от видоискателя.

– Я намереваюсь снимать весь эпизод до тех пор, пока ты не дашь мне возможности сделать качественный дубль.

– Только не я, приятель. На сегодня я свое отработала. Пришла вовремя, ухожу вовремя и не намерена гнуть спину и кое-что пониже только ради того, чтоб ты получил свою ежедневную премию в тысячу зеленых. – С этими словами она направилась к выходу.

– Если уйдешь, я подам официальную жалобу.

– Как угодно, – бросила она. – У меня тоже есть свои права!

Артисты и съемочная группа, вернулись на площадку к семи часам. Они ждали до десяти. Позвонили ей домой. В ответ им сказали, что она уже легла. Сэм Джексон встал и распустил группу.

– Завтра ей не звонить. И вообще не звонить. Сев в свою машину, он помчался на пляж. Подъехал к небольшому коттеджу и посигналил. Дверь открылась Красивая девушка с длинными черными волосами в махровом купальном халате встала в проеме. Она поманила его пальцем, и он вошел.

– Порядок, Джейни, роль твоя.

Она слегка улыбнулась, обнажив ряд ровных зубов.

– О Сэм, тебе удалось! Я так рада! – Затем повернулась к человеку с хохолком пушистых белых волос, что сидел в кресле и молча курил. – Ты слышал? Сэм все провернул.

Человечек улыбнулся.

– Хорошо. – Он встал и потянул за пояс ее купального халата. Тот распахнулся, обнажив идеальное тело. Человечек, едва доходящий юной богине до плеча, слегка коснулся ее высоких грудей.

– Посмотри хорошенько, Сэм. Но руками не трогать – это мое.

– Слушаюсь, сэр.

– Просто хочу, чтобы ты знал. Мужчина ты молодой… тебе всякое может в голову взбрести.

Девушка повернулась и обняла человечка.

– Но ведь я люблю тебя, ты же знаешь. Он кивнул.

– Хорошо, Сэм, молодец. А сейчас убирайся. Соберешь всех послезавтра. Сообщение в прессу я дам сам. И отправь телеграмму Нили, чтобы ко мне с жалобами не совалась. Подпиши моим именем.

Сэм кивнул и вышел. Человечек повернулся к красавице.

– О’кей, теперь ты станешь звездой, Джейни Лорд. Отныне ты будешь мисс Лорд, до тех пор, пока будешь. помнить… что твой хозяин и лорд – это я!

– Слушаюсь, сэр. – Она опустилась на колени и начала утонченно ласкать его.