Долина кукол

1957

Анна задумчиво положила трубку. Кевин Гилмор потянулся к ней и взял ее за руку.

– Опять Нили?

Она кивнула. Он похлопал по своей постели.

– Ложись ко мне, все обговорим. Анна легла на свою кровать.

– Все не так просто, Кевин.

– Я слышал, как ты подбирала слова, когда говорила по телефону. Насколько я понял, она хочет приехать к тебе жить.

Ответом Анны было молчание, и Кевин рассмеялся.

– По-прежнему остаешься типичной новоанглийской девицей строгих нравов, а? Почему не взять и не сказать: «Да, Нили, у меня есть две кровати, которые стоят рядом, но мой мужчина часто остается у меня на ночь».

Анна взяла с тумбочки сценарий передачи.

– Потому что говорить это не было необходимости. Кевин, я очень беспокоюсь за Нили. Ей сейчас очень плохо.

– Почему? Потому что ей предпочли другую? Целых семь месяцев она отсиживает себе задницу, а ей идут огромные деньги. В наши дни не иметь долгосрочного контракта вовсе не зазорно. Ни одна студия их больше не заключает.

– Но у нее странный голос… он полон отчаяния. Говорит, что вынуждена уехать.

– У нее будет масса предложений. Стоит ей появиться в Нью-Йорке, как за ней начнут толпами бегать все бродвейские продюсеры. Она может пойти на телевидение – куда только пожелает.

– Но до меня доходили странные слухи… – Анна потянулась за сигаретой.

Кевин перехватил ее руку, не давая ей щелкнуть зажигалкой.

– Иди сюда, ко мне, чтобы нам не кричать друг другу.

– Кевин, я действительно закричу, если окажусь завтра перед телекамерой с невыученным текстом.

– Воспользуйся телешпаргалками.

– Лучше без них. Я не возражаю, чтобы их ставили на всякий случай, но лучше самой знать, что собираешься говорить.

– Я действительно дорог тебе, Анна? – спросил он.

– Ты мне очень дорог, Кевин. – Она отложила сценарий и стала терпеливо ждать. Это всегда начиналось у них именно так.

– Но безумной любви ко мне ты не испытываешь. Она улыбнулась.

– Такая любовь бывает лишь в юности, когда она первая в жизни.

– Все еще страдаешь по тому писаке?

– Я не видела Лайона много лет. Последний раз я слышала, будто он пишет какие-то киносценарии в Лондоне.

– Почему же ты тогда не полюбишь меня? Она взяла его за руку.

– Мне очень хорошо с тобой, Кевин. Хорошо в постели, хорошо работать вместе. Вероятно, это и есть любовь.

– Если бы я предложил тебе выйти за меня замуж, ты стала бы любить меня сильнее?

Она ответила, тщательно подбирая слова:

– В самом начале это имело огромное значение. Мне не нравилось, что для всех окружающих я чья-то девушка. Но сейчас ущерб уже нанесен… – Она говорила, не испытывая никаких чувств – столько раз они уже совершали эту словесную процедуру.

– Какой «ущерб»? Ты – знаменитость. Повсюду известна как «Девушка Гиллиана».

– И кроме того, как «Девушка Гилмора». Но сейчас это не имеет значения. Я хотела ребенка… и сейчас хочу…

– Анна. – Он встал с кровати и начал ходить по комнате взад-вперед. – Тебе тридцать один год. Это поздно для ребенка.

– Я знаю женщин, у которых первый ребенок появлялся в сорок.

– Но мне-то ведь пятьдесят семь. У меня взрослый сын и замужняя дочь… и еще двухлетний внук. Как это будет выглядеть со стороны, если я женюсь на тебе, а мой сын будет младше внука?

– Многие мужчины женятся поздно или заводят новую семью.

– Я двадцать пять лет был женат на Эвелин – да почиет она в мире – и хлебнул всего этого: летние лагеря, няньки, скобы для исправления зубов, корь. Мне не хватит ни терпения, ни сил, чтобы опять пройти через все это. Сейчас, когда у меня появилось свободы и денег хоть немного больше, чем я когда-либо смогу потратить, мне нужна легкая, ничем не обремененная жизнь и женщина, которая всегда может поехать со мной куда угодно, чтобы хорошенько развлечься. В моем браке никаких развлечений не было. Я только начинал свой бизнес, а Эвелин растила детей. Мы никуда не ездили, разве, что изредка на выходные в Атлантик-Сити [50], да и там она места себе не находила из-за того, что на служанку нельзя положиться или что кто-то из детей может заболеть. А потом, когда я добился финансового успеха, а дети выросли, стало уже слишком поздно – она заболела. Для меня это длилось пять лет – пять долгих лет я вынужден был смотреть на то, как она умирала. Потом встретил тебя – ровно через год после ее смерти – и сразу понял, что ты создана для меня.

Анна через силу улыбнулась.

– Я рада, что соответствую твоим жизненным планам. Но девушка планирует не просто быть чьей-то девушкой – она надеется стать женой и матерью.

– Я думал об этом, Анна… но моим детям это не понравится. – Кевин сел на край ее кровати и спокойно сказал:

– И кроме того, так я больше уверен в тебе. Стоит нам пожениться, и ты станешь принимать меня как нечто само собой разумеющееся. – Он лег на свою кровать и взял газету. Через минуту он с головой ушел в финансовый раздел «Нью-Йорк Тайме».

Анна вновь раскрыла сценарий. Через несколько месяцев Кевин опять возобновит этот разговор, и опять он закончится точно так же. Кевин чувствует себя виноватым из-за того, что не женится на ней, но для нее замужество больше не имеет значения. Может быть, это потому, что ей уже слишком поздно думать о детях. А брачное свидетельство само по себе не гарантирует ни супружеской верности, ни счастливой жизни – взять, к примеру, хотя бы Дженифер. Или бедную Нили.

Верно, все знают, что она девушка Кевина. Но она также и «Девушка Гиллиана»… и эту возможность предоставил ей он. Работа ей очень нравится, весьма хорошо оплачивается и требует приложения всех ее сил. И Кевин ей тоже нравится… нет, больше, чем просто нравится; вероятно, это действительно любовь. Не такая любовь, которую она узнала с Лайоном: на седьмом небе с Кевином она не была. Их физическая близость оставляла ее совершенно равнодушной, и Анна часто спрашивала себя, за что же она так привязалась к Кевину. При воспоминании о том, с каким самозабвением и страстью она отдавалась Лайону, об их долгих горячечных поцелуях и пылких объятиях, которых они не размыкали ночи напролет, – по сравнению со всем этим их отношения с Кевином казались ей абсолютно стерильными.

Вначале отношения между ними были сугубо деловыми, касались исключительно сферы бизнеса. Потом их постепенно стало по-человечески тянуть друг к другу. Ей нравилось быть в его компании, и она обнаружила, что проще встречаться с одним мужчиной, нежели постоянно отклонять предложения о таких встречах со стороны многих. Она украшала собой его компанию, придавая ей блеск, а он с редким терпением относился к ее неумению держаться перед объективом телекамеры. Именно это его терпение и дало ей возможность добиться успеха. Он постоянно крутился на каждой репетиции, проверял каждый юпитер, работал с Анной перед выступлениями, помогая выбрать подходящее платье. Она привыкла во всем полагаться на него, спрашивать его мнения и совета. Анна не могла не видеть, как хорошенькие манекенщицы откровенно предлагали ему себя, богатые разведенные женщины и выступающие у них время от времени начинающие звезды открыто добивались его расположения. Знала она и о страстных призывах одной в прошлом знаменитой пятидесятилетней кинозвезды. Да, Кевину Гилмору было из чего выбирать. Но он хотел ее. Целый год Анна держала его на расстоянии, но она так и не встретила своего рыцаря, который сумел бы покорить ее романтическим образом, и поэтому в конце концов отдалась Кевину.

Она вспомнила их первую близость. Тогда она сумела лишь уступить ему. Позволила ему взять себя и утолить его страсть, – но не более того. А большего он никогда и не просил. Иногда она заставляла себя отвечать ему, хотя и довольно сдержанно, а Кевин, похоже, принимал это за страсть. Вскоре она поняла, что несмотря на всю свою приземленность и полное отсутствие духовных интересов, он был совершенно не искушен в самом акте любви. Вероятно, до женитьбы он был девственником, а жена наверняка была в равной степени непорочна и лишена воображения и фантазии. По всей видимости, отношения между ними ограничивались лишь одним-двумя вялыми поцелуями и механическим совокуплением. После смерти жены у него, должно быть, были женщины, и некоторые из них наверняка умели вести себя в постели и были искушены в любовных играх – но он, вероятно, считал, что заниматься таким сексом могут только абсолютно безнравственные особы. Анна же – настоящая леди, каковой была и его жена. Поэтому ее фригидность он принимал за врожденное качество леди и, сам будучи джентльменом, ничего большего не ждал.

Да, с Кевином у нее не было ни бурных подъемов, ни резких спадов, но, вероятно, именно такой и должна быть зрелая любовь. Иногда она внушала себе, что счастлива. Многие женщины вообще никогда в жизни не испытывают такой любви, какая была у нее с Лайоном Берком, и лишь некоторым удается добиться такой основательной прочности отношений, как у них с Кевином. Даже его нежелание жениться не стало для нее каким-то камнем преткновения. Она никогда не акцентировала на этом внимания, хотя прекрасно знала, что стоит ей захотеть, и Кевин женится на ней – для этого нужно лишь пригрозить, что она оставит его. Нет, ее вполне устраивали их отношения; она знала, что Кевин всегда будет рядом с ней.

Нили прилетела на следующей неделе. Анна сумела скрыть, как она потрясена тем, насколько изменилась Нили. Она располнела, лицо стало одутловатым, и, несмотря на дорогой костюм, выглядела она бедной и потрепанной. Лак на ногтях облез, на чулке спустилась петля, и вся она казалась какой-то помятой. В ее облике что-то умерло, и это больше всего бросалось в глаза. В ней не было прежней живости и блеска. Когда Нили говорила, глаза ее постоянно бегали, не в состоянии ни на чем задержаться. Анна внимательно слушала горестное повествование о дьявольских интригах Шефа, о разбившемся браке, о порочности голливудских нравов…

О себе самой Анна поведала ей совсем немного. Рассказала о своей работе и близкой дружбе с Кевином, а когда Нили невинным девичьим голоском поинтересовалась, занимаются ли они с ним «этим самым», Анна лишь улыбнулась и кивнула. Ей показалось, что Нили это было приятно.

Кевин сыграл роль радушного и галантного хозяина. Если своим приездом Нили и помешала ровному течению его личной жизни, то он хорошо скрывал свое раздражение. Сопровождал их обеих на представления и в ночные клубы. Где бы ни появлялась Нили, она повсюду производила сенсацию, приковывая к себе всеобщее внимание. От этого она буквально расцвела. Не было больше ни потерянных дней, ни бесконечных запоев – все осталось в прошлом. Она накупила себе новой одежды, за две недели сбросила десять фунтов, а на ночь принимала не более трех пилюль. Она вновь ожила и заблистала, превратившись в ту самую энергичную и живую девчонку, которую Анна знала раньше.

Однажды жарким сентябрьским вечером, когда они выходили из театра, большая толпа рванулась от дверей к Нили, отрезав их от такси. Восторженные почитатели буквально затолкали бы Нили, которая смеялась, приветственно махала рукой и надписывала книги, если бы Кевин с помощью полицейского не проложил им путь до машины.

В такси Кевин отер с лица испарину и удивленно покачал головой.

– Фантастика! Если они сходят с ума только от того, что просто видят тебя, то что же с ними станет, если ты начнешь петь?

– Отлетят на небеса в полном экстазе, – рассмеялась Нили. – Но мои зрители всегда оказывали мне восторженный прием, – добавила она, и ее лицо вдруг приобрело серьезное выражение. – В Радио-сити [51] записали мои роли во всех картинах. Это стоило чертовски больших денег. Но ни одной картины, которая бы бесславно умерла, у меня не было никогда. Я всегда делала большой бизнес…

Кевин посмотрел на нее так, словно ее слова только что дошли до него. От волнения голос его задрожал.

– Ты права. Твои картины всегда шли с аншлагом. Твои зрители по-прежнему с тобой, они хотят видеть тебя. Нили, давай сделаем яркое телевизионное шоу! Я сам представлю его – куплю час самого лучшего времени у одной из телекомпаний. Бог ты мой – это будет сенсация!

– Ты смеешься? Мне выступать на телевидении? Целый час в прямом эфире – без повторных дублей? Ух ты! Умереть можно.

– Если ты просто споешь все песни, которые ты сама же первая исполняла, то никаких повторов тебе не понадобится, – настаивал Кевин. – Никаких штучек, никаких других номеров – просто будешь стоять и петь.

– И думать забудь, – ответила Нили. – Я наслышана, что делают с человеком эти телевизионные камеры – увеличивают твой вес фунтов на десять и старят лет на двадцать. Да и потом, к чему мне это? Уже сейчас фирма Джонсона-Гарриса пробует заключить для меня соглашение с «Метро» на три картины.

Но каждое появление Нили на публике по-прежнему производило фурор, и эта идея превратилась у Кевина в навязчивую.

– Уговори ее, – умолял он Анну. – Я бы дал ей месяц на репетиции. Мы сделаем нечто совершенно новое. Такая реклама принесла бы фирме «Гиллиан» миллионы.

– Я не могу ее заставить, раз она боится, – возражала Анна. – Если что-то получится не так, я буду чувствовать себя виноватой.

– Да что тут может получиться не так? Она же не бездарное тепличное растение, выращенное и созданное голливудскими кинокамерами. Нили выросла на эстрадных подмостках, играла на Бродвее, она опытная эстрадная артистка. На телевидении полным-полно бездарных исполнителей; ежедневно кто-нибудь, о ком ты и слыхом не слыхивал, неведомо как попадает на телевидение и становится звездой. И все потому, что настоящие таланты, вроде Нили, стоят в стороне. Я же не прошу ее делать еженедельную программу. Всего один раз – яркое, впечатляющее выступление. И ведь ей самой это тоже пойдет на пользу, да еще как.

Кевин часто заводил этот разговор, но Нили всякий раз добродушно отказывала ему. Она наслаждалась своим первым настоящим отпуском, первыми встречами с обожающими ее поклонниками – давно просроченной платой за годы затворничества в Голливуде.

Кевин использовал любую возможность, чтобы показать Нили выступления эстрадных артистов и оживить в ее сознании былые успехи. Он купил билеты на премьеру нового мюзикла Элен Лоусон, надеясь, что, увидев Элен на сцене, Нили ощутит честолюбивые амбиции, что ее вновь охватит страстное желание выступать перед живой аудиторией.

Премьера Элен была крупнейшим событием сезона. Некоторое время назад она сошла с бродвейской сцены, предприняв еще одну безуспешную попытку выйти замуж, на этот раз за владельца огромного поместья на Ямайке. Оставляя сценическую жизнь, она давала исключительно восторженные интервью. Наконец-то она встретила «единственную настоящую любовь всей своей жизни». Все газеты публиковали снимки яркой и пышной Элен, которая держала под руку седоватого мужчину с заурядной внешностью. Она продавала свою нью-йоркскую квартиру и отправлялась на Ямайку вести восхитительную жизнь простой домохозяйки. Эта «восхитительная жизнь» длилась шесть лет, после чего Элен вернулась, и первые полосы газет вновь взорвались ее сенсационными интервью. Оказалось, что Ямайка – это не что иное, как «захолустный тропический островок, кишащий лентяями-толстосумами и психами». Заняться там совершенно нечем, остается только пить да сплетничать. «Замечательный человек» оказался «сволочью и мерзавцем, который чересчур много пил и заводил связи с другими женщинами». Она быстро оформила развод в Мексике и сразу же согласилась на ведущую роль в новом мюзикле.

Это была типичная премьера шоу с Элен Лоусон. Зрительный зал ломился от поклонников, едва дождавшихся минуты, когда они смогли наконец приветствовать Королеву, вернувшуюся к своим вассалам. Ее выход встретили оглушительной овацией, но уже минут через десять спустя воздух в зале, казалось, сгустился от носящегося в нем предчувствия полного провала. У Кевина шевельнулась какая-то надежда, когда Нили сдвинулась на самый краешек кресла, мысленно сопровождая каждый поклон Элен. Однако все его надежды оказались разбитыми вдребезги, когда Нили прошептала:

– А я-то думала, что она старая, когда впервые увидела ее. Ух ты! Да ведь тогда, если сравнить, она была девчонкой.

Кевин вынужден был признать, что Нили права. Элен больше не приближалась к пожилому возрасту – она уже стала пожилой. Она сильно располнела, но ноги у нее оставались все такими же стройными и все так же развевалась грива ее роскошных черных волос.

– Надо же, как она волосы выкрасила, – прошептала Нили. – Черный цвет мне нравится, но тут она явно перебрала.

– Ей надо бы пользоваться фирменным красящим шампунем «Гиллиан», – заметил Кевин. – Он придает совершенно естественный оттенок.

– Ей уже ничего не поможет, – продолжала шептать Нили. – Сейчас у Элен нет даже подходящего сценария. Зачем она вообще взялась за это шоу? У нее же денег – вагон.

– А чем еще ей заниматься? – осторожно заметил Кевин. – Ведь для актрисы нет жизни вне сцены.

– А-а, – отмахнулась Нили, – избитый штамп.

– Да ведь представление только началось, – прошептала Анна. – Может, все еще выправится.

– Нет, это провал. Я уже сейчас чувствую, – ответила ей Пили.

Нили оказалась права. Анна внимательно смотрела, как самоотверженно борется Элен. Она сочувствовала этой раскрашенной грубоватой пожилой женщине, изо всех сил пытающейся создать на сцене трогательный романтический образ. Голос ее был, как и прежде, живым и полным энергии, лишь с легким вибрато, но то ли текст был подобран неудачно, то ли мелодия… По ходу представления Элен становилась все энергичнее, словно пыталась вложить всю свою неуемную натуру в вялое действие, готовое с минуты на минуту испустить последний вздох.

После того, как опустился занавес, ее все-таки несколько раз вызывали на сцену: зрители отдавали дань уважения своей Королеве. Но мнения, которыми они обменивались, выходя из театра, были куда более искренними и нелицеприятными: «Первый провал Элен…», «Это не ее вина, просто плохой сценарий…», «…постановка никудышная…», «Да, но прежняя Элен сумела бы все вытащить на себе. Помнишь „Солнечную Леди“? Ни сценарий, ни музыка там ничего не значили – одна Элен, и этого уже было достаточно…», «Но послушай, у любого артиста бывает хотя бы единственный провал…», «Да, но в ее возрасте, пожалуй, уже поздновато возвращаться на сцену. Почему бы ей вообще не уйти на покой?..», «К скаковым лошадям отношение и то лучше: чемпионов используют хотя бы как производителей…», «Но кому для таких дел нужна эта старая вешалка?..», «Ну-у, у нее еще великолепные ноги и прекрасные волосы…», «Так ведь хоть что-то должно было остаться…», «Знаешь, дорогой, я изучала вокал в колледже. У нее было вибрато…».

– Не могу идти за кулисы, – сказала Нили. – Ей наверняка сообщили, что я в зале, но что я могу сказать ей о сегодняшнем спектакле? Разве, что декорации были отменные?

– Хотите, поедем в «Сарди»? – спросил Кевин. – Она приедет туда принимать поздравления.

– Может, поспорим? – предложила ему Нили. – Послушай, Элен лучше всех понимает, что это полный провал. Не захочет же она сидеть в «Сарди» с вытянутой физиономией, ведь первые вечерние выпуски «Тайме» и «Трибюн» выходят рано. Да и потом, сегодня премьера Франко Салла в «Персидском зале». В «Чиро» он произвел сенсацию. Я ходила на каждое его выступление и ни за что не пропущу его премьеру в Нью-Йорке.

Кевин с неохотой позвонил в ночной клуб «Персидский зал» и заказал столик. Там было полно народу – те же самые газетчики и многие зрители, что были на премьере Элен. Едва завидев Нили, метрдотель поставил для них столик у самого подиума, заслонив обзор одной компании, которая еще раньше дала щедрые чаевые, чтобы занять самые лучшие места. При появлении Нили по залу прошел вздох восхищения.

Кевин заказал шампанского, но Нили лишь пригубила его. Разглядывая собравшихся, Анна думала о новой рекламной программе, с которой ей предстояло выступать на следующий день. Было уже поздно, и она ясно видела, что в намеченное время выступление не начнется. Значит, завтра ей придется пользоваться «карточками для дураков» – телешпаргалками. Она наблюдала за людьми, толпящимися в дверях. Ничего не изменилось на этих премьерах – посетители все так же нетерпеливо ждут, когда их проведут к заказанным столикам, протягивая официантам свернутые в трубочку купюры в надежде получить лучшие места; те же самые вечно покрытые испариной помощники официантов, расставляющие по окружности сцены-подиума дополнительные столики и делающие вид, что не замечают протестующих возгласов тех, чьи столики оказались загороженными. Те, кто сначала сидел ближе всех, теперь оказывались в третьем ряду. Танцевальную площадку наполовину заставили столиками. И вот, когда в зале уже, казалось, яблоку негде было упасть, Анна увидела, как по ту сторону подиума помощник официанта поставил еще один крохотный столик. Прямо напротив них.

Появилась Элен в сопровождении стройного юноши. Это был танцор на вторых ролях в ее шоу, женственно красивый и по-провинциальному гордый тем, что тоже находится в центре всеобщего внимания. Элен наверняка знала все о его «соседе по комнате», но свою роль галантного кавалера он играл с безукоризненным изяществом: брал ее за руку, подчеркнуто внимательно слушал все, что она говорит, смеялся на каждую ее шутку и млел от удовольствия, когда Элен, поворачиваясь направо и налево, представляла его своим друзьям. В ответ на ее громогласные призывы, к Элен подошел метрдотель с выражением терпеливой покорности на лице. Через весь зал Анна слышала, как та кричала:

– Знаю я ваш дурацкий клуб – у вас тут не подают выпивку во время представления. Быстренько сюда пару-другую шампанского, пока не началось.

Наконец в зале воцарился полумрак. Представили Франко Салла. Это был певец с сильным голосом, особенно хорошо ему удавались итальянские песни. Присутствующие уже читали отзывы о его выступлениях в других городах страны и страстно хотели сделать из него звезду. Несколько раз ему пришлось спеть на бис. Затем, произнеся очаровательную, несмотря на акцент, благодарственную речь, он с совершенно серьезным видом повернулся к другому концу сцены и торжественно, благоговейным голосом объявил присутствующим, что «среди них находится крупнейшая актриса музыкальной комедии, их Королева, известнейшая леди, звезда, вот уже несколько десятилетий ярко горящая на музыкальном небосводе… Элен Лоусон!»

Лицо Элен озарила заученная улыбка. Она встала и добродушно помахала рукой всем присутствующим. Ее наградили громкими аплодисментами в знак признания ее заслуг.

После этого Франко обернулся к Нили. Все в зале повернули головы в том же направлении. Голос его стал мягким, а во взгляде появилось выражение восхищения и обожания.

– А вот звезда из тех, что загораются раз в столетие… девушка, которую любят все… певица, которую обожают все исполнители… – Он замолчал, подыскивая эпитеты, словно не находя достаточно яркого для характеристики Нили. Затем улыбнулся и сказал просто:

– Мисс Нили О’Хара.

Овация была оглушительной. Несколько человек встали и аплодировали стоя. Внезапно, в едином порыве встали все, как один, громко выкрикивая приветствия, хлопая, требуя исполнить песню. Кевин тоже встал. Анна не знала, что делать. Весь зал был на ногах, кроме Элен и ее юного танцора. Та сидела с холодной, застывшей на лице улыбкой и бесшумно хлопала в ладоши. Юноша, не говоря ни слова, смотрел на нее, послушно ожидая распоряжений.

Наконец Нили встала и направилась к микрофону. Любезно поблагодарив всех, она попыталась было вернуться на свое место, однако овация стала громоподобной, а требования спеть – еще настойчивее. Тогда, беспомощно пожав плечами, Нили повернулась к оркестру. Быстро обговорив тональность сопровождения и аккорды, она встала посреди сцены и запела.

Она была восхитительна. Ее звонкий голос взмывал и парил в вышине. Публика реагировала с бешеным восторгом почитателей, встретившихся со своим кумиром после долгой разлуки. Нили пришлось спеть шесть песен, прежде чем ее отпустили со сцены. За столик она вернулась восторженная, от волнения у нее в глазах стояли слезы. Ведущие журналисты подходили к ней с поздравлениями, женщины, разодетые в дорогие платья, просили дать автограф «для дочки». Нили благожелательно ставила свою подпись на меню, на визитных карточках, просто на клочках бумаги. Когда эта лавина наконец сошла, она хватила залпом бокал шампанского.

– А знаешь, мне это может понравиться.

– Что, петь в ночном клубе? – с надеждой спросил Кевин.

– Нет, пить шампанское. Приятное. – Она налила себе еще бокал. – Лучше уж приохотиться к виски или к водке, но сегодняшний вечер – исключение. Мне лучше не привыкать к нему: быстро полнит. Посмотри-ка вон туда, на Железнобокую Старушенцию – весь этот жир у нее от виноградных вин.

– Нили, сегодня ты была просто потрясающей, – начал Кевин.

– Конечно. Легко быть потрясающей со старым репертуаром. Теперь уже таких песен не пишут.

– Вот именно их ты и могла бы исполнить в моем представлении.

Она улыбнулась.

– Опять за свое, да?

– Нили, публика обожает тебя…

– Конечно. И картины мои она тоже обожает. Разве я виновата, что съемки так подорожали? Даже в Голливуде невозможно теперь работать. К тому же, профсоюзы…

– Говорят, что дело не только в дороговизне съемок и профсоюзах, Нили.

Она сузила глаза. Настроение у нее явно начало портиться.

– И что же вам «говорят», мистер Радостное Известие?

– Говорят, что это из-за тебя съемки обходятся дорого… что на тебя нельзя положиться… что ты потеряла голос…

Анна нервно заерзала на стуле, пытаясь перехватить взгляд Кевина и хоть как-то предупредить его, но он не обратил на нее внимания.

Та принужденно улыбнулась.

– Но ты только что слышал, как я пою. Так что не надо верить всему, что пишут в газетах.

– Я и не верю, потому что слышал тебя сегодня. И никто из сидящих в этом зале не верит. Но здесь лишь горстка людей. Остальная публика верит тому, что читает, Нили. И многие кинопродюсеры – тоже.

Улыбка сошла с ее лица.

– Послушайте, мистер Брюзга. У меня сейчас прекрасное настроение. Я вышла на сцену и спела для своих поклонников. Что вам, собственно, от меня нужно?

– Телешоу. Она вздохнула.

– Опять ты за старое, приятель.

– Нили, я серьезно. Сегодня здесь ты убедила каждого, что по-прежнему умеешь петь, как ангел. Почему же не убедить в этом всех? Да знаешь ли ты, сколько народу увидит тебя только в одной крупной телевизионной программе? Я разрекламирую твое выступление по всей стране за несколько недель до выхода передачи в эфир. Вся страна будет прикована к экранам…

– Забудь и думать об этом. – Нили потянулась за бутылкой. – Э-э, шампанское кончилось. Пусть-ка принесут.

Кевин показал знаком, чтобы подали еще бутылку. Анна посмотрела на часы, Нили перехватила ее взгляд и добродушно тронула ее за руку.

– Ну хватит, чего приуныла? Выше нос. Сегодня мой день.

– Но уже половина второго, а у меня завтра передача и репетиция рано утром.

– Ну и что? – рассмеялась Нили. – Анна, это ведь всего-навсего рекламная передача, а не главная роль в киноэпопее Де Милля. И потом, я знакома с твоим боссом и замолвлю за тебя словечко. – Она подмигнула Кевину. – Мы сейчас раздавим и эту бутылку… можно? Но сначала пойдем-ка приведем себя немного в порядок.

Анна вздохнула и поплелась за ней в дамскую туалетную комнату. Служительница бросилась к Нили и захлопотала над нею, а женщины, подправляющие себе косметику, обрушили на нее несметное количество банальнейших комплиментов. Нили отвечала любезно и вместе с тем скромно. Анна терпеливо стояла и ждала, пока комната не опустела. Наконец Нили уселась перед зеркалом и начала расчесывать волосы.

– Послушай, Анна, сделай так, чтобы Кевин от меня отвязался. Он очень мил и все такое, но твердит одно и то же, прямо как заезженная пластинка. Скажи ему раз и навсегда, что телевизионного шоу я делать не буду!

– Нельзя винить его за это, – ответила Анна.

– Хорошо, но хватит уже. И кроме того… Дверь распахнулась, и в туалетную комнату величественно вошла Элен Лоусон. Какую-то долю секунды она холодно смотрела на Анну, но, видимо, внезапно передумав, кивнула ей.

– Рада видеть тебя, Анна. Я слышала, ты стала крупной телевизионной звездой?

Заставив себя улыбнуться, Анна стала соображать, что же ответить, однако Элен избавила ее от этой необходимости. Она подсела к Нили и сердечно похлопала ее по спине.

– Сегодня ты была просто великолепна, девочка. Жаль, что в моей сегодняшней ерунде, которая с треском провалилась, не было вещей, наподобие песен Кола Портера или Ирвинга Берлина. Мне сказали, что ты была на премьере, – что же не зашла поздороваться?

– Э-э… мы… это… торопились попасть сюда. Ты же знаешь, как трудно здесь заказать столик, – пробормотала Нили.

– Кончай… Мне-то мозги не пудри, – сказала Элен. – Вообще, что за черт, никто и никогда не приходит к тебе за кулисы после провала. И зачем только я дала уговорить себя выступать в этом дерьме?.. Вот так у меня всегда. Хотела дать шанс двум молодым композиторам. Нили дружелюбно улыбнулась.

– Кто-то ведь должен был дать им шанс. И уж если даже у тебя не получилось, то не получилось бы ни у кого.

– Я всегда рискую – так вот и появляются на свет подобные тебе. Рискнула и выставила тогда вон подержанную певичку, пришедшую из ночного клуба, чтобы дать шанс молоденькой девчонке. А благодарности никогда не дождешься, в том числе и от тебя, дорогуша.

Улыбка сошла с лица Нили.

– В Голливуд меня привело вовсе не то твое шоу, Элен, а мое выступление в ночном клубе.

– А как ты его получила? Использовала меня как трамплин.

– Будь по-твоему – спасибо, Элен. Помнится, тогда я благодарила тебя каждый вечер. Но все равно – спасибо. Я благодарна тебе. Пошли, Анна.

– Только не надо говорить со мной вот так, свысока. Я ведь газеты-то читаю. Ты ведь у нас теперь девушка без контракта. Да, конечно, для какой-то подзаборной девчонки, которой я дала шанс, ты достигла многого, но…

Вскочив со стула, Нили негодующе сверкнула глазами на Элен. Служительница подошла поближе, замерев от восторга в предвкушении скандала, что вот-вот нарушит монотонность ее скучной работы.

– Пойдем, Нили, – быстро проговорила Анна. – Кевин ждет нас.

Нили сбросила руку Анны и разгневанно переспросила Элен:

– Повтори, как ты назвала меня.

Элен встала и посмотрела на нее в упор.

– Подзаборной девчонкой. А кем же еще ты тогда была? Третьеразрядной эстрадной потаскушкой, которая и в школе-то ни дня не проучилась. Я удивлялась, как ты слова к песням умудряешься прочесть. Я и шанс-то тебе дала лишь потому, что мы с Анной были подружки.

– «Подружки»! Да тебе от нее только одно и нужно было – чтобы она с мужиком тебя свела, – выпалила Нили.

– Заткни свою вонючую пасть! Мы с Анной были по-настоящему хорошими подругами. Да, у нас вышла размолвка, но я всегда была для нее только подругой, старалась уберечь ее от одного негодяя англичанишки и делала это для ее же пользы. – Она обратилась к Анне:

– Он ведь и впрямь оказался негодяем, а? Я была права, ведь так, Анна? Я всегда считала тебя одной из своих настоящих подруг.

– Пойдем, Анна, – сказала Нили. – Эти душещипательные излияния у меня уже вот где сидят. – Она провела ребром ладони по горлу.

Элен не обратила внимания на слова Нили, озарив Анну тем, что еще оставалось от ее былой ослепительной улыбки.

– Я серьезно, Анна. У меня никогда не было настоящей подруги. Все только использовали меня в своих целях, а потом бросали. Ты всегда нравилась мне, душечка, и я бесконечно рада твоему успеху. Сейчас, когда я вновь в Нью-Йорке, давай будем опять встречаться и веселиться, как в добрые старые деньки.

– Анна, пошли! – резко позвала Нили.

– К чему такая спешка? – невинным голоском поинтересовалась Элен. – Куда тебе-то надо идти? Насколько мне известно, свободного времени у тебя теперь хоть отбавляй.

– Когда в газетах появятся отзывы, у тебя его тоже будет достаточно.

Элен пожала плечами.

– Отзывы о моем шоу могут быть отвратительными, но не далее как завтра к двенадцати дня у меня появится еще шесть предложений. А что в запасе у тебя? Бесплатные концерты вроде нынешнего?

– С твоим вибрато тебя скоро и бесплатно-то спеть не пригласят, – парировала Нили. – И я что-то не слышала, чтобы вот здесь, сейчас, тебя вызывали на сцену.

Шея у Элен начала багроветь, голос стал визгливым.

– Интересно, что может знать о вибрато жалкая неудачница, вроде тебя, которая когда-то пыжилась на сцене? Я стою на вершине вот уже тридцать лет и останусь на ней сколько пожелаю. А ты уж лучше так и пой за бесплатно, потому что это все, что тебе осталось. Ну, аплодировать, понятное дело, тебе будут – публика всегда хлопает за что-то сверх программы, да если к тому же и не платить. Но ты уже списана со счетов, неудачница. А теперь, прочь с дороги, списанная. Тебе, может, и некуда теперь идти, а меня в зале ждет мужчина.

– «Мужчина»! – саркастически рассмеялась Нили. – Это у тебя называется «мужчиной»? А вообще-то беги-ка быстрей, не заставляй его ждать, потому что теперь только гомика тебе и удастся подцепить – и то, разумеется, если ты сама оплатишь счет.

– Ну, конечно, в этих делах ты у нас спец! Как же – ведь была замужем за самым что ни на есть настоящим педерастом, – съязвила Элен. – Боже мой, педика, и того не сумела удержать. Даже имея возможность поторговаться с ним из-за близнецов. А что, они у тебя тоже педики? – Она двинулась к выходу, но на пути встала Нили.

– Что ты сказала про моих детей? – голос у Нили дрожал.

– А разве плохо иметь двух маленьких педиков? Я слышала, они очень хорошо относятся к матерям. А теперь прочь с дороги… – Она обошла Нили, направляясь к двери.

– Нет, ты так не уйдешь, старая вешалка! – выкрикнула Нили. Она прыжком догнала Элен и вцепилась ей в волосы. Та рванулась прочь, но Нили держала крепко.

Внезапно возглас изумления вырвался из груди Нили, и она застыла, глядя на то, что осталось у нее в руке. Одновременно с этим Элен с ужасом схватила себя обеими руками за голову.

– Парик! – воскликнула Нили, показывая Анне густую массу длинных черных волос. – Ей-богу, и волосы у нее такие же фальшивые, как она сама!

Элен рванулась за париком, но Нили отскочила назад.

– Отдай мой парик, стерва, – крикнула Элен. – Я выложила за него триста монет.

Нили надела парик на себя и закружилась по туалетной.

– Эй, подцепите меня как брюнеточку! Элен бросилась за ней.

– Отдай сейчас же, сволочь!

– Ты в нем ужасно смотришься, Элен. По-моему, ты куда интереснее вот так

– с ежиком.

Элен провела рукой по своим коротким клочковатым волосам.

– Я их отращиваю, – угрюмо проговорила она. – Эти чертовы парикмахеры на Ямайке не умеют пользоваться красителями, и когда мне сделали здесь химию, все волосы оказались испорченными. Ну ладно, Нили, отдай же парик!

Внезапно рванувшись с места, Нили бросилась к кабинкам. Элен метнулась было за ней, но Нили оказалась куда проворнее. Заскочив в кабину, она заперла за собой дверку. В ту же секунду они услышали шум спускаемой из бачка воды.

– Эй, какого черта ты там делаешь?! – вскрикнула Элен. Она повернулась к Анне. – Господи, она спускает его в унитаз. Я убью эту стерву!

Элен продолжала выкрикивать проклятья, в то время как Анна и служительница пытались урезонить Нили. В ответ до них доносился лишь постоянный шум вновь и вновь сливаемой воды. Элен заколотила в дверку кулаками, но Нили только расхохоталась в ответ и опять спустила воду.

На этот раз послышалось какое-то странное бульканье, затем всплеск и шум льющейся по полу воды. Она хлынула из-под дверки и стала растекаться по полу.

Дверь распахнулась, и из кабинки на цыпочках, осторожно ступая, вышла Нили, истерически хохоча.

– О-о-о… черт возьми… – заходилась она. – Эта дрянь даже в очко не проходит.

Служительница осторожно извлекла намокшую бесформенную массу и приподняла ее – парик походил на утонувшее животное.

– Он пропал! – завопила Элен. – Что мне теперь делать? – Она повернулась к Анне, лицо ее было залито слезами. – Как я теперь выйду отсюда?

Анна, лишившись дара речи, смотрела на нее во все глаза, а вода тем временем растекалась по всему полу.

– Мисс О’Хара, вы поступили нехорошо. Вы, должно быть, засорили канализацию. Нили рассмеялась.

– Пришлите мне счет. За такое и заплатить не жалко. – Достав из сумочки кошелек, она порылась в нем и извлекла пятидолларовую бумажку. – А это вам,

– сказала она, – у вас самая лучшая уборная в Нью-Йорке. – Она повернулась к Анне. – Пошли отсюда, не будем мешать лысенькой старушке оплакивать свое горе. Надеюсь, твой гомик не замерзнет там в одиночестве, – сладким голоском сказала она Элен.

Анна вышла за нею следом. Закрыв за собой дверь, она сказала:

– Нили, ты поступила нечестно.

– «Нечестно»? Да ее убить мало.

– Но так же нельзя. Ведь она теперь не сможет выйти оттуда, пока все не уйдут из клуба.

– О’кей, вот пусть и посидит всю ночь. А завтра купит себе новый парик. Но ведь я-то и завтра не забуду то, что она наговорила про моих детей… и про меня. Стало быть, я – неудачница, списанная со счетов? Могу петь только бесплатно, да? Ах, какая жалость…. – Она подошла к столику. – Кевин, ты еще не передумал насчет телевизионного шоу?

Лицо Кевина расплылось в широкой улыбке.

– Прекрасно. Считай, что договорились, – сказала Нили. Она рухнула на стул, словно у нее подкосились ноги, и налила себе шампанского. – Составляй контракты, пусть мои поверенные и адвокат ознакомятся с ними и подсунут мне на подпись.

– Займусь этим завтра же с утра, – радостно проговорил Кевин.

Они сидели, разговаривая о предстоящем шоу, а зал тем временем начинал пустеть. Нили и Анна наблюдали за беспокойно ерзающим молодым человеком, что сидел за столиком Элен, не сводя глаз с входной двери.

– Интересно, что случилось с Элен Лоусон, – сказал Кевин, платя по счету.

– Вероятно, разговорилась с почитателями своего таланта.

– Ага, и возможно, один из них снял с нее скальп, – невинно заметила Нили.

Когда они проходили мимо туалетной комнаты, Анна бросила взгляд через весь зал на столик Элен. Молодой танцор лихорадочно рылся в карманах, пытаясь наскрести сумму, чтобы оплатить поданный ему счет.

Кевин радостно сжал руку Анны выше локтя.

– А ты не передумаешь насчет телешоу, Нили? Та игриво взяла его под руку.

– Ни за что. Вложу в него всю душу ради тебя, но ты мне заплатишь за это кругленькую сумму.

– С удовольствием, – ответил Кевин. Он с благодарностью посмотрел на Анну. Да, непостижимые существа эти женщины – их можно до потери сознания уговаривать, так ничего и не добиться, а потом отпустить их одних на десять минут в туалетную, – и происходит невероятное…

Кевин наводнил все газеты сообщениями о предстоящем телешоу. У Нили взяли интервью несколько ведущих иллюстрированных журналов, а телевизионные обозреватели возвестили об этом как о главнейшем из предстоящих событий на малом экране. Телевидение как средство массовой информации окончательно и прочно становилось на ноги, утверждаясь в своих правах. Наконец-то телезрители увидят на экранах по-настоящему талантливую певицу.

Кевин подключил лучшего хореографа, лучшего режиссера и продюсера, ускорил производство новых косметических изделий фирмы «Гиллиан», чтобы разрекламировать их в этом шоу. Начали создаваться специальные декорации, чтобы Анна эффектно продемонстрировала новинки фирмы во всей красе. Шоу должно было выйти в эфир в начале ноября. Предполагалось, что оно явится самой яркой телевизионной передачей сезона.

Нили переехала жить в отель, поставила себе в люкс пианино и весь октябрь целиком провела в отеле и в студии, репетируя, соблюдая диету и отдаваясь работе с присущей ей ранее дисциплиной. Она решила как следует показать тем в Голливуде и заставить Элен Лоусон взять свои слова обратно. Списанная со счетов неудачница, да? Ненадежная, способная петь только бесплатно? Вот бы увидеть рожу этой Элен с газетой в руках. Все газеты писали, что ей выплачивается крупнейший разовый гонорар за все время существования телевидения. В адрес Нили сыпались также дифирамбы за то, что она не побоялась связаться с такой новинкой как телевидение.

Никакого страха Нили не испытывала. Правда, при трансляции в прямой эфир нельзя делать дублей. Ну и пусть, тем лучше. Она покажет и Голливуду, и всем им. Давая интервью, она изображала из себя импульсивную, порывистую молоденькую Нили. «Разумеется, она боится…», «Разумеется, она переоценивает себя, берясь за такое непосильное дело». Но в душе она считала, что справится с этим, как пить дать… что дело это проще простого. Да и как тут можно не справиться: двенадцать обычных номеров, из них шесть песен, которые в свое время она сама же и исполнила впервые. Никакого нового материала, даже ни одной сцены не надо заучивать, только знай себе считывай реплики с телешпаргалок. Ух ты! Да если бы эти голливудские тупицы знали, что все так просто, они бы в очередь выстроились к телекамерам. Но мысли эти она держала при себе.

Перед великим днем Нили приняла на ночь три капсулы секонала. Генеральная репетиция была назначена на десять часов утра, и она приехала вовремя, хорошо отдохнувшая и горящая желанием немедленно приступить к работе. Весь первый час ушел на гримирование, затем в одиннадцать тридцать началась собственно репетиция. Гладко, с энтузиазмом молоденькой девушки, Нили провела вступительный диалог с ведущим, начала исполнять первую песню. Она пропела лишь три такта, как вдруг режиссер крикнул: «Стоп!» Он вышел из-за пульта и направился по проходу между рядами к сцене.

– Нили, ты пела не на ту камеру.

– Я не понимаю вас, – мило улыбнулась она. Ее дело только петь, все остальное – забота оператора.

– Первая камера снимала тебя во время диалога. Но при исполнении песни тебе нужно повернуться ко второй камере.

– А какая из них вторая?

– Вон та, с красным огоньком. Ты поешь первую половину, затем переходишь на третью камеру с танцевальным номером, а последние восемь тактов заканчиваешь опять перед второй камерой.

– Ух ты! Да мне надо университет окончить, чтобы тут разобраться. Для чего нам вообще все эти камеры?

– Дорогая, здесь все гораздо сложнее, чем может показаться. Просто запомни: если загорелся красный огонек – значит, съемку ведет эта камера. Путать их нельзя.

Она начала все заново, внимательно следя за камерами. Все шло хорошо, но она потеряла нужное место на телешпаргалке. В следующий раз она сосредоточила все внимание на ней и не учла, что позировать надо было перед третьей камерой.

– Да не беспокойся ты насчет шпаргалок, – взмолился режиссер. – Их будут носить за тобой. Следи только за камерами.

– Но я привыкла, чтобы камера следовала за мной, – чуть не расплакалась она.

Режиссер терпеливо успокаивал ее.

– Ничего, привыкнешь и к этому. Давай-ка попробуем еще раз.

Провели еще две репетиции. На измученном лице режиссера появилось выражение полного отчаяния.

– Нили, ты дважды зашла за отметки мелом и оказалась не в кадре.

– Но когда я пою, я должна двигаться.

– Прекрасно, детка. Но давай ограничим и отметим нужное пространство, чтобы я мог соотнести его с радиусом охвата всеми камерами.

– Не могу! Я двигаюсь так, как я это чувствую, а всякий раз я чувствую по-разному.

Так час за часом длились эти изнурительные репетиции «бред объективами нескольких камер. Грим у Нили почти потек, прическа потеряла форму. К пяти часам ни один номер не был еще готов.

Режиссер объявил перерыв на обед. Он подошел к Нили и непринужденно обнял одной рукой за плечи.

– В шесть часов прогоним все по новой с самого начала. Продолжай петь и танцевать, даже если допустишь ошибку. Мне нужно прохронометрировать все выступление. Потом я назову тебе все ошибки, изменения, сокращения, и у тебя еще останется время освежить грим и передохнуть перед эфиром.

Заключительная генеральная репетиция была для Нили сущим кошмаром. Красные глазки камер то загорались, то потухали, а слова текста на шпаргалках совершенно сливались в ослепительном свете юпитеров. И опять Нили вся отдавалась песне, глубоко вживаясь в нее, и все шло как раз так, как нужно… И опять глаза ее закрывались, но ресницы тут же испуганно взлетали вверх. Здесь не было прекрасной голливудской кинокамеры, сопровождающей ее по всей съемочной площадке, чтобы запечатлеть на пленку каждое движение. Не было никого, кто потом разрежет пленку и смонтирует самые лучшие куски. Никого и ничего – одни красноглазые чудовища, к которым она должна подстраиваться, да еще эти мелькающие карточки-шпаргалки со словами. Она потеряла их – не надо было закрывать глаза. Где же они? Она запнулась. Режиссер велел все равно продолжать… Господи, да где же карточки? А какая камера? Слева – да, горит красный глазок. Слава богу, песня кончилась. Боже мой, а теперь что? Что там написано на карточке? Ах да, представить Анну и изделие. О-о, слава богу, Анна уже что-то говорит – значит, у нее самой сейчас передышка. Боже праведный! Ей же надо было мчаться за кулисы! Ведь вон эта ошалевшая помощница вовсю машет ей руками – надо еще успеть переодеться за три минуты. Всего три минуты, а Анна уже проговорила половину своей вставки…

– Не могу-у! – прокричала она. – Не могу я так! Не могу петь, когда нужно думать об отметках мелом, разных камерах и быстрых переодеваниях. Если я хочу закрыть глаза, значит, я должна их закрывать. Я так чувствую. Не могу я так, не могу!

Кевин сидел за пультом. Вместе с режиссером он рванулся по проходу на сцену. Вдвоем они попытались успокоить ее.

– Ни за что не буду продолжать. Я стану посмешищем! – Нили уже не могла говорить.

– Нили, ты же профессионал, – взмолился режиссер. – Когда зал будет полон зрителей и раздадутся аплодисменты, у тебя все появится.

– Нет, – она забилась в рыданиях. – Мне нужно было бы репетировать так целую неделю. Я не могу выполнять десять заданий за раз и быть на уровне. Не могу стоять на помеченных мелом местах, да еще следить за камерами и карточками. Не могу и все. Это будет полный и окончательный провал!

– Нили, – обняла ее Анна. – Помнишь, как тогда, в Филадельфии, ты вошла в роль в «Небесном Хите» – сразу же, без подготовки?

– Мне тогда было нечего терять! – воскликнула Нили. – Я была простой девчонкой, и на карте не стояла вся моя репутация. А сейчас я звезда, и если я выступлю плохо или провалюсь, то мне конец.

– Ты выступишь отлично, – упорно твердил ей режиссер.

– Нет! Нет! В этом шоу я участвовать не буду!

– Нили, ты обязана, – настаивала Анна. – За телевизионное время заплачено… трансляция идет в эфир через час.

– Я не могу, – рыдала Нили.

– Тогда ты вообще никогда не получишь работу, – вдруг отрезал режиссер.

– Да разве я хочу ее? Если я в жизни на пушечный выстрел не подойду к телевидению, то сейчас для меня самое время отказаться!

– Я имею в виду – нигде не получишь, – холодно уточнил режиссер.

– Кто сказал?

– «Эфтра». Если ты срываешь шоу такого уровня, то это – серьезное нарушение контракта. Все профсоюзы связаны между собой договоренностью соблюдать правила – «Эфтра», «САГ» и «Эквити».

– А что было бы, если бы я вдруг упала замертво? Он холодно улыбнулся.

– К сожалению, это, по-моему, маловероятно.

– Ну не могли бы вы просто объявить, что у меня острый ларингит, – взмолилась она. Режиссер вздохнул.

– Нили, врач телекомпании потребует, чтобы ему позволили осмотреть тебя. Телекомпания сотрудничала с нашей фирмой в рекламе – они угрохали кучу денег. А теперь послушай: у тебя еще целый час – не смей даже думать о шоу. Иди в свою раздевалку и расслабься.

Нили ушла. Оставшись одна, она быстро набрала номер и соединилась с посыльным своего отеля. Он приехал десять минут спустя. Протянул ей пузырек, а она ему – двадцатидолларовую бумажку. Нили внимательно посмотрела на пузырек.

– Мои красные «куколки», – нежно проговорила она. – А теперь сделайте свое дело. На вас вся надежда. Я даже спиртным не могу вам помочь – скажут, была пьяная. – Она быстро проглотила шесть капсул. – Ну, давайте, детки, – сказала она, ложась на кушетку. – Давайте… Я ничего сегодня не ела. Ведь вы, «куколки», быстрее действуете на пустой желудок.

Через десять минут Нили почувствовала знакомое ощущение легкости в голове. Дождалась, пока оно распространится по всему телу. Этого было мало – они поставят ее на ноги крепким кофе. Шатаясь, она добрела до умывальника и приняла еще две. – Ну же, «куколки», сделайте Нили мутную головку, чтобы она заболела. – До нее доносились приглушенные звуки – зал наполнялся публикой, музыканты настраивали инструменты. Она проглотила еще две. Смутно ей слышалось, как кто-то звал ее по имени, но ее уносило все дальше, дальше…

Телекомпания была вынуждена поставить пленку с развлекательной программой. Было объявлено, что по техническим причинам шоу с Нили О’Хара в эфир выйти не может. Кевин не стал предъявлять претензий к Нили и раздувать дело, однако все это сделала телекомпания. Они заявили, что к Нили должны быть применены санкции. В предстоящем сезоне для участия в телепрограммах было заявлено слишком много крупных имен, и если бы Нили все сошло с рук, впоследствии могли произойти аналогичные скандальные срывы. Она была дисквалифицирована сроком на год и не могла получить работу ни в кино, ни в театрах, ни в ночных клубах, ни на телевидении.

Поначалу ей было на все наплевать. Она вернулась в Калифорнию и уединилась в своем роскошном доме с бассейном. Газеты и журналы безжалостно клеймили ее. Писали, что у нее необузданный нрав, намекали, что она тогда напилась пьяной, и в один голос заявляли, что как актриса она кончилась.

Были периоды, когда она целыми днями валялась в постели, пока домоправительница не заставляла ее пойти и искупаться в бассейне. Иногда в полночь она вскакивала с кровати, садилась в машину, мчалась в какой-нибудь бар и подолгу стояла там в платочке на голове, безо всякой косметики, не узнаваемая никем, но еще не привыкшая к такой анонимности; прихлебывала пиво, счастливая уже оттого, что вокруг нее люди. Ей было решительно на все наплевать. Денег у нее предостаточно – этот год она вполне может переждать. Шумиха уляжется, она опять обретет форму и, может быть, сделает шоу на Бродвее. Вот это будет номер! Она им еще покажет! А пока она может есть, что только пожелает… и пить. И эти замечательные красные и желтые «куколки» всегда при ней – а теперь еще появились какие-то новые, в голубую полоску!

Анна была потрясена поведением Нили. Первым движением ее души было поехать за Нили на Западное побережье. В таком состоянии ее нельзя было оставлять одну. Но приходилось выполнять свои собственные обязанности на телевидении… да и с Кевином нельзя было так непорядочно поступать. Она винила себя за этот срыв. Он обошелся Кевину очень дорого: пришлось оплатить телевизионное время, рекламные издержки, оркестр, а также просроченное время, в ходе которого передавалось шоу совсем другого уровня.

Но время шло, недели мелькали как в калейдоскопе, и волнения по поводу Нили отошли на второй план перед лицом постоянного кризиса, который ежедневно угрожал телевидению прямого эфира. Проводились новые цветные испытания и иногда жара от раскаленных юпитеров становилась совершенно невыносимой. И все же ей и в голову не приходило бросить эту работу – ничем другим ей просто не хотелось заниматься.

Иногда материалы о Нили, вымышленные или реальные, появлялись в прессе. Все были убеждены, что она намеренно и целенаправленно губит себя, но Анна в своем воображении никак не могла поставить рядом образ издерганной, измученной Нили и девочку-дитя с сияющими глазенками, которая когда-то жила в одном доме с ней на Пятьдесят второй стрит. Вот та была настоящая Нили. Этот же призрак, созданный Голливудом, со временем исчезнет, и появится настоящая Нили.

Представлялось немыслимым, что место, где ты живешь, может настолько изменить тебя. Прошло более десяти лет, и все же она чувствовала, что в некоторых отношениях совершенно не изменилась по сравнению с той девушкой, какой она впервые попала в Нью-Йорк. Она понимала, что если сесть и трезво подумать над этим, то сейчас она уже не воспринимает Нью-Йорк как восхитительную сказочную страну. Бродвей – это всего-навсего Кони-Айленд, только со множеством магазинов, а Сорок вторая стрит – заурядное злачное место с разнообразными развлечениями. Пятая авеню тоже больше не приводила ее в восторг. Даже огромная елка в Рокфеллеровском центре [52] на Рождество не казалась больше ярким зрелищем. На премьере любого шоу, в ночных клубах – постоянно одни и те же приевшиеся физиономии.

И все же этот мир был намного лучше того, что она оставила в Лоренсвилле, где люди живут, словно в спячке, а жизнь проходит мимо них. Здесь же она, по крайней мере, находится на просцениуме, здесь идет хоть какое-то, но действие. И все-таки чего-то ей недоставало. Иногда, пристально глядя в зеркало, она пыталась посмотреть на себя объективно, как бы со стороны. Изменилась ли она? Теперь она по-настоящему пользуется косметикой… Неужели в то далекое время она появлялась в «Марокко», всего лишь пройдясь по лицу пуховкой и слегка подкрасив губы? Сейчас она чувствует себя раздетой, если не нанесет румяна на щеки, тени на веки и тушь на ресницы. А одежда! Она по-прежнему придерживалась мнения, что вещи должны быть простыми и выдержанными в одной цветовой гамме, хотя ведущие модельеры создавали костюмы специально для нее, и она давно уже носит не норковое манто Дженифер, а свое собственное, от лучшего нью-йоркского меховщика.

И вот однажды, на какое-то неуловимое мгновение, время как бы остановило свой ход благодаря выражению, промелькнувшему в глазах Аллена Купера, когда они случайно встретились в «Колони». Анна была с Кевином. Аллен представил им свою жену, красивую девушку, у нее на руке Анна увидела перстень с крупным бриллиантом, точь-в-точь такой же Аллен когда-то подарил ей. У нее мелькнула сумасшедшая мысль: а что, если у Аллена их полный ящик в письменном столе – всех размеров и на разные случаи жизни.

Анна часто задавалась вопросом, как она поведет себя и что почувствует, когда столкнется с Алленом лицом к лицу. И подобно большинству таких встреч через долгие годы, внешне она обошлась без каких-либо ярких, драматичных проявлений чувств. Волосы у Аллена поредели, но он по-прежнему носил яркие галстуки и повсюду появлялся с Джино. На Джино возраст сказался гораздо сильнее: во всем его облике сквозила беспомощная слабость, характерная для большинства пожилых» людей. Казалось, он увядает прямо на глазах.

Анна понимала, что Аллену хотелось бы казаться безразличным и суховатым, но он не сумел погасить в своем взгляде прежнее восхищение:

– Анна… ты великолепно выглядишь.

– Ты тоже хорошо выглядишь, Аллен.

– Мы постоянно видим тебя в телевизоре, правда, Джино?

– Да, точно, – ответил Джино. Последовала долгая пауза. Боже, неужели спустя десять лет им нечего сказать друг другу?

– Элли всегда восхищается тобой, когда ты ведешь эти рекламные передачи.

– Имелась в виду жена Аллена.

– Приятно слышать. Когда я появляюсь на экране, большинство телезрителей бежит к холодильникам за пивом.

– Нет, а я всегда смотрю, хотя сама и не пользуюсь косметикой «Гиллиан». Мой косметолог говорит… – Она вдруг осеклась, почувствовав, как Аллен сжал ей руку.

Кевин поспешил на выручку.

– Ручаюсь, что таким юным красивым девушкам, как вы, наша косметика особенно и не нужна. Вспыхнув от радости, девушка хихикнула.

– Так как насчет нашего столика? – капризным тоном спросил Джино. – Если бы мы поехали в «Марокко», а не в эту дыру, мы бы не стояли до сих пор вот так.

Метрдотель знаком показал Кевину, что их столик накрыт. Они торопливо попрощались. Анна и Кевин ушли, а Джино разразился еще одной тирадой относительно гадкого обслуживания здесь, горько сожалея, что они не поехали в «Марокко».

Анну охватила грусть. Люди расстаются, годы проходят. Вот они с Алленом встретились вновь, и встреча эта оказалась безрадостной, не всколыхнула в душе никаких теплых воспоминаний, а только горькое сознание того, что время утекло, и все вокруг далеко не столь ярко и привлекательно, как было когда-то. Она была рада, что Лайон сейчас в Англии: ей никак не хотелось бы встретиться с ним вот так, увидеть, что и у него волосы поредели, а его девушка слишком молода, слишком скучна и неинтересна. Лучше уж жить старыми воспоминаниями.

Часто вспоминала она и о Дженифер. Неужели Дженифер боится возвращаться? В самый последний момент она отвергла предложение «Сенчури» и осталась в Европе. Испугалась Голливуда? Интересно, как она сейчас? Теперь она самая яркая кинозвезда Европы, ее картины пользуются точно таким же успехом и в Америке. На экране она выглядит потрясающе. Анна прекрасно понимала, какие чудеса способно творить правильно подобранное освещение и выгодный ракурс. Но ведь Дженифер уже тридцать семь, хотя, если верить всем публикациям и рекламным сообщениям о ней, она на десять лет моложе. И в Америке у нее точно такой же имидж. Может, для нее и лучше, что она осталась в Европе. Если судить по Нили, Голливуд – это нечто страшное.