Дом демонов

Глава 1

Мэттью с чувством облегчения наблюдал за тем, как Мойра и остальные улетают прочь. Сестра часто его раздражала. Он не был до конца уверен, почему именно, но если бы его спросили, то он знал, что мог бы легко выдать целый список причин. Однако ни одна конкретная из причин, которые он мог бы перечислить, не была бы истинной до конца — на самом деле его просто раздражало её присутствие.

«Слишком много вопросов, слишком много болтовни», — подумал он про себя.

Она постоянно пыталась разобраться в нём. Даже пока она держала свои мысли и вопросы при себе, он мог почти чувствовать, как она с любопытством наблюдает за ним. То же относилось и к его родителям, но они были не такими близкими, не такими присутствующими, не такими постоянно торчащими рядом с ним, в отличие от Мойры.

В целом он точно так же относился к большинству людей, хотя и в гораздо меньшей степени. Его друзья не давили и не слишком совали нос, поэтому их он мог терпеть. Незнакомцы были ещё лучше — они вообще не будут доставать тебя, если не дать им на то причины. По большей части он предпочитал общество своих собственных мыслей. Они-то как раз были интересны, а другие люди редко могли что-то добавить. Вообще, они обычно лишь мешали, пытаясь вложить в его разум свои собственные интересы и мнения.

Грэм был исключением из этого правила. Он слушал, не притворяясь, что понимает, каждый раз, когда Мэттью испытывал необходимость в том, чтобы озвучить свои идеи. Повторяя про себя эту мысль, Мэттью осознал, что её можно было воспринять как оскорбление — но для него это было не так. «Это очень редкая черта характера, и ценная, по моему мнению».

Если бы только люди были больше похожими на книги. Книги не заставляли себя читать. Они ждали, и их знание было ясно показано и просуммировано в заголовке и короткой аннотации. Если тебе было интересно, они раскрывали себя с той скоростью, которая была тебе удобна, никогда не навязываясь тебе.

Мойра и остальные улетели за пределы его магического взора. Он остался один, за исключением его дракона, Дэскаса.

— «Что теперь?» — спросил дракон, его голос отдавался внутри головы молодого волшебника.

— Теперь мы посмотрим, что мы можем выяснить о том, откуда явились наши странные гости, — сказал вслух Мэттью.

— «Пещера слишком маленькая, чтобы я мог войти».

— Жди здесь. Пока что ты мне не нужен, — сказал Мэттью, возвращаясь ко входу в пещеру. Проскользнув внутрь, он пробрался к задней части обнаруженной ими каверны.

Оно было там. Он мгновенно почувствовал его, странное ощущение расплывчатости, будто мир был чуть-чуть расфокусированным. Это ощущение не было новым, но за последние пару лет он обнаружил, что оно, похоже, было присуще только ему. Ни его отец, ни его сестра никогда не упоминали об этом, и во время множества разговоров с ними он потихоньку начал осознавать, что его впечатления не были заурядным аспектом магического взора, по крайней мере — для других магов.

Именно его личные исследования в отношении этого ощущения и привели его к экспериментам с тем, что он называл «транслокационной» магией — магией, которая манипулировала не миром или окружающей средой, а самой тканью, из которой состояло мироздание.

Его отец создал зачарованные мешочки, позволявшие хранить предметы в далёких местах, используя вариант телепортационной магии, но Мэттью улучшил эту концепцию, создав мешочки, хранившие вещи в иных измерениях. Даже зачарованный меч Грэма, Шип, так хранился. Татуировка, с помощью которой его друг призывал свои меч и броню, просто соединяла его с иным измерением.

Но Мэттью давно подозревал, что это было лишь поверхностью того, на что была способна транслокационная магия. Были моменты, когда он улавливал обрывки ещё не случившихся событий, обычно близких, в ближайшем будущем, но также в ближайшем прошлом. Эти видения также не были ограничены зрением — была пара неудобных моментов, когда он ловил себя на том, что отвечает на вопрос, который ещё не был задан.

Беглое обдумывание этих случаев могло привести к мысли о том, что он каким-то образом получал доступ к будущему или видел сквозь время, что полагалось называть «предвиденьем», однако он решил, что такая интерпретация была фундаментально ущербной. Он научился держать своё восприятие в узде, но когда он расслаблял свою сосредоточенность, он часто видел множество разных версий ближайшего будущего, а также множество разных версий прошлого.

Это было подобно проживанию в мире, поверх которого были наложены тысячи его разных копий. Взятые вместе, эти копии создавали эффект размытия. Некоторые копии были синхронными с настоящим, но другие были слегка впереди или позади, и ни одна их пара не была истинно идентичной.

Он не видел будущее, или прошлое — он видел огромную бесконечность альтернативных реальностей, лежавших близко от его собственной. В этом заключалась истина дара Иллэниэлов — именно этот механизм когда-то позволял крайтэкам Иллэниэлов избегать почти любой атаки, уклоняясь от ударов ещё до того, как те были сделаны, и это было источником видений, которые некогда показывали его матери её вещие сны.

Однако исследование его дара научило его, что тот заключался не просто в способности воспринимать иные реальности — Мэттью мог их касаться. Используя чары, он мог перманентно их соединять, как он поступил с мешочком, висевшим у него на поясе. Правильно приспособленные, они даже могли быть оружием, как внеизмеренческий треугольник, с помощью которого он уничтожил Чэл'стратэка.

И теперь что-то пересекло границу измерений.

Эйсар со странным вкусом, который ощутила его сестра, и размытие, которое он всё ещё воспринимал здесь, были результатом этого пересечения. На миг их мир соединился с иным измерением в этой точке — измерением, которое было гораздо дальше, чем близкие измерения, присутствие которых Мэттью постоянно ощущал. Это соединение создало локальное возмущение, странный резонанс.

Он мог изучить это, открыв свои чувства. Мэттью знал, что, возможно, даже сумеет последовать за ним.

Именно так он и поступил.

Началось это с наплыва головокружения, когда он позволил своему восприятию распространиться вовне от близких слоёв, от реальности, в которой он был укоренён, от реальности, в которой он жил. Это было подобно прыжку в стремительно текущую реку или, быть может, в океан в момент отлива. Реальность кипела вокруг него, смещаясь и взбалтываясь так быстро, что понимание более не было возможным.

Его вело лишь ощущение, или какой-то неуловимый инстинкт. Его восприятие прошло через бессчётное число граней мироздания, и он мог чувствовать другие, лежавшие ещё дальше, некоторые из которых были настолько странными и чужими, что он знал — слишком пристальное рассматривание их может уничтожить его рассудок или, быть может, даже его тело, если он их коснётся.

Это ощущение привело его к изначальному месту перехода, но оно не являлось одной точкой. Как и его собственный мир, найденный им мир представлял из себя огромный набор связанных измерений, многие из которых имели возмущения, указывавшие на переход. Переход случился из множества близко связанных измерений, и касался такого же числа граней мироздания рядом с его собственным.

Он решил, что это было подобно любому другому событию, повторявшемуся снова и снова в огромном числе схожих реальностей.

В результате этого найти именно то, которое коснулось его собственного мира, было, наверное, невозможно, или вообще бессмысленно. Гораздо важнее было найти то, которое было совместимо с его собственной природой. Но как выбрать?

— «Расслабься».

Был ли то иной разум, или его собственный? Переданная ему мысль была почти чувством — если в ней и были слова, то они скорее всего были подставлены его собственным мозгом.

И тогда он увидел его, или почувствовал — он сам не мог сказать. Оно было всем — пространством между гранями мироздания и измерениями. Это было то, что находилось между ними, источник сознания, которое лежало под всей реальностью, или, быть может, оно и было реальностью, а окружавшие его измерения являлись лишь его снами и фантазиями. Обе интерпретации были справедливы.

— «Мы — Иллэниэл».

Ещё одна истина, которую Тирион никогда не мог видеть в данном ему лошти знании. Это имя, Иллэниэл, было лишь подставленным его мозгом термином, поскольку огромное сознание на самом деле не имело имени. Оно состояло из каждого разума, каждого восприятия, каждой точки зрения, собранных здесь, в безвременном месте, лежавшем в промежутке.

Иллэниэл, возможно, было бы лучше использовать как более точный термин, как имя для существ, которые, подобно ему, имели способность выходить за рамки своего местоположения, достигая сердца бесконечности. В этом смысле изначальные Иллэниэлы не были Ши'Хар, но некоторые из Ши'Хар были Иллэниэлами… те, от которых он унаследовал свой дар.

Широта и глубина этого переживания выходили за пределы того, что его разум мог осознать, за пределы того, что мог осознать любой разум, однако ему не сопутствовали шок или дискомфорт — Мэттью лишь менял точки зрения. В тот миг он стал просто бо́льшим, — большим, чем был, — и внутри этого иного «я» знание бесконечности не вызывало напряжения — оно просто было.

Грани бытия, плывшие по его поверхности, были бесконечно разными, но некоторые были тёмными, чёрными, и невидимыми для его безграничного взора. Набор, который он рассматривал прежде, входил в их число. Они каким-то образом были иными, стояли особняком, хотя и плыли на том же всеобъемлющем сознании — они были лишены своего разума, подобно мёртвым камням, тонущим в живом море.

Снова подумав о том, чтобы отправиться в одну из них, он ощутил страх.

— «Но ты должен. Ты был рождён ими, этой тьмой, и должен вернуться».

Разве они не могли просто их проигнорировать? Почему бы не оставить их в покое?

— «Они отказываются быть игнорируемыми».

Мэттью ощущал истину этого утверждения. Его собственный мир когда-то был из их числа — давным-давно, до Тириона, до прихода Ши'Хар — до того, как они его преобразили. Наблюдая, он видел вокруг себя эффект перехода. Некоторые грани темнели, из светящихся самоцветов в море бытия превращаясь в тёмные камни, но в то же время некоторые тёмные миры ярко загорались, и начинали светиться светом сознания.

Это была бесконечная битва, происходившая снова и снова, и у него больше не было возможности её игнорировать. Теперь его мир был соединён. Либо его мир вернётся во тьму, либо другой мир будет возвращён к свету. Иного выбора не было, и именно он будет решать, что случится — либо своими действиями, либо своим бездействием.

— «Ладно», — отозвался Мэттью, и с этой мыслью он отступил. Вокруг него закружился водоворот, и наконец распался, оставив его снова стоять в пещере в Элентирских горах.

Дэскас верно ждал снаружи, когда он вышел из пещеры.

— «Ты что-нибудь выяснил?»

Вопрос дракона застал его врасплох. То, что он пережил, было невозможно выразить. Он обрёл некоторое знание, но большая часть этого знания исчезла. Оставшееся было подобно короткой сводке — человеческий разум никак не мог вместить в себя всё, что он видел. Быть может, это было подобно тому, через что проходил его отец, используя свои способности архимага.

Мордэкай несколько раз пытался объяснить ему это, но главным уроком, который он сумел передать, было то, что он не был способен это выразить, потому что он, как человек, не мог полностью вспомнить то, что испытывал, когда сливался с более крупным окружающим миром.

«Значит, архимаг сливается с более крупным сознанием окружающего мира, но тогда что сделал я? Я отправился куда-то ещё». Ему нужно было поговорить с отцом. Если кто и мог пролить свет на странность всего этого, так это его папа. Но это не было возможным, пока они его не отыщут.

— Нам нужно туда отправиться, — сказал он дракону.

— «А ты сможешь?» — спросил Дэскас.

Мэттью кивнул:

— Могу. Если мы хотим найти необходимые нам ответы, то нам нужно изучить другую сторону этой головоломки. Ту сторону, откуда явились наши гости.

Мысленный ответ дракона содержал нотку неодобрения:

— «Это звучит неразумно. Тут слишком много неизвестных. Тебе следует обсудить это с твоей матерью и сестрой, а также с другими волшебниками».

— Они не поймут, — сказал Мэттью. — Папа мог бы, но как раз в нём-то и дело, разве нет? Возможно, он сейчас там, и если это правда, то только так мы и сможем его найти.

— «Тогда тебе следует взять кого-то из них с собой — в одиночку риск слишком велик».

Мэттью уставился на дракона:

— Для этого ты и нужен. Я могу легко уходить и возвращаться, но другие — не могут. Если мы разделимся, или если со мной что-то случится, они окажутся в западне. Я не могу рисковать, беря с собой кого-то ещё, пока сам не пойму, с чем мы столкнулись.

Дэскас фыркнул, и его следующая мысль пришла с глубоким чувством сарказма:

— «Приятно знать, что ты и обо мне тоже волнуешься».

— Ты всё равно не позволил бы мне тебя оставить — к тому же, тебе-то что может угрожать?

Дракон прочертил одним из когтей глубокую борозду в большом куске гранита, прежде чем оглядеть оставшийся неповреждённый коготь.

— «В этом есть некоторая истина», — ответил он. — «Как мы будем это делать?»

Мэттью подошёл к нему, и протянул руку, положив её на массивную переднюю лапу дракона:

— Приготовься. Это, наверное, будет очень дезориентирующим. Просто стой неподвижно, пока мир не станет снова осмысленным.

— «Что это значит…?»

Мысль Дэскаса резко оборвалась, когда всё задрожало и начало расплываться вокруг них.