Дом на улице Четырех Ветров

ДАНИЕЛЬ

Новый день принес новые заботы. Еще ночью у Соланж началась сильная лихорадка, она бредила, звала брата, и Эвелине пришлось взять ее к себе в комнату, чтобы Норетта могла выспаться. В семь часов утра жар все еще держался — термометр показывал 39,7. Эвелина, серьезно встревоженная, послала Мишеля за доктором Менаром, который сразу же поспешил на зов. Соланж тем временем перестала бредить, но была необычайно возбуждена: ее лицо, обычно такое бледное, горело лихорадочным румянцем, и она жаловалась на сильную головную боль.

— В горле чисто, и в легких тоже, — сказал врач, — кажется, у нее нервная горячка. Не перенесла ли девочка какого-нибудь потрясения?

Эвелина Селье пробормотала: «Да, вы угадали». Доктор не стал ни о чем расспрашивать, выписал рецепт и рекомендовал Соланж полный покой. Уже прощаясь, он задержался в дверях.

— Как учится ваш сын? — спросил он. — Мой лодырь ровным счетом ничего не делает, все возится с какими-то зелеными листками… Хотел бы я знать, что он выдумал!.. По правде говоря, я его понимаю: все эти мальчишки мечтают об одном — участвовать в Сопротивлении! Кстати, — продолжал он, кивнув в сторону Соланж, — какие вести от молодого Кутюра?

Эвелина Селье еле заметно покраснела.

— Вы же знаете, он разъезжает по стране: он ведь работает по парфюмерной части…

— Знаю, знаю… Кстати, хотел вам сказать: я пользую уголовников в тюрьме «Фрэн», и у меня есть тюремный пропуск. Так что, если когда-нибудь я смогу быть вам полезен, попомните обо мне… Ну, прощайте и не волнуйтесь: горячка скоро пройдет.

Эвелина Селье молча пожала ему руку. «Счастье еще, что на свете столько хороших людей!» — подумала она, чуть повеселев. Но что ей теперь делать с больной? Оставить ее одну в пустой квартире нельзя. И Эвелина решила поместить ее в комнате Норетты. Мишель с Жоржем притащили диванчик Соланж и с грехом пополам установили его между шкафом и кроватью. Потом уложили туда Соланж, уснувшую глубоким сном.

Норетта радовалась: теперь подруга все время будет с ней — и днем, и ночью.

— Тебе совсем не придется за ней ухаживать, мамочка! — воскликнула она. — Я все беру на себя. Я буду делать все, все, что надо!

— Прекрасно, — сказала мать. — Но прежде всего — перестань так громко кричать. Доктор рекомендовал нашей Соланж полный покой… Слышите, мальчишки? Фанфан, ты слышал, что я сказала? Уйдите-ка лучше отсюда, все трое.

— А доктор не велел Соланж пить липовый чай? — спросил, подбегая к матери, Фанфан. — А мне дадут чаю?

— Дадут, обязательно дадут… если ты будешь хорошо себя вести, — улыбаясь, ответила мать. — А сейчас, сынок, я должна убрать квартиру!

Эвелина Селье быстро навела в доме чистоту, затем вышла на улицу — купить хлеба и взять в аптеке лекарство. По пути она зашла к сестрам Минэ. Ален, умытый, причесанный, но небритый, мерял большими шагами крохотную гостиную под озабоченными взглядами обеих сестер.

— Он почти совсем не спал, — простонала мадемуазель Алиса, — а сегодня утром он выпил каплю ячменного кофе. От этого не поправишься! Ох, боюсь, как бы он не заболел!

— И побриться он не смог, — добавила мадемуазель Мари. — Скажите, где нам купить бритву?

— Ничего не надо покупать, — сказала Эвелина. — Я принесу вам бритву моего мужа… Но послушайте, Ален: что вы решили?

Юноша остановился посреди комнаты.

— Я в западне, — ответил он, пожимая плечами. — Шпик по-прежнему торчит в подъезде — тот самый или другой, кто его знает!.. Короче, дом под наблюдением. А меня ждут товарищи! Сегодня день сбора донесений. У меня всего две ночи, чтобы напечатать для группы сводку! А я сижу в ловушке… Но как это могло получиться, черт возьми? Кто меня выдал?

— Вы уверены, что за вами никто не следил, когда вы сюда шли? — спросила мадемуазель Алиса.

— Я же сказал, что нет! Уж поверьте, я не ошибусь! Хуже всего, что враги разыскивают меня под моим настоящим именем. А ведь я работаю под другой фамилией, и товарищи даже не знают, кто я такой… Дальше. Этого мосье Жана взяли за то, что он оказался блондином, вроде меня. А я был у парикмахера только вчера вечером. Не иначе, кто-то заметил, как я выходил из парикмахерской, или, может, меня видели перед тем, как я вошел в дом.

Женщины переглянулись. Всех троих осенила одна и та же догадка.

— А вы, случайно, не встретили кого-нибудь из Гурров, когда подходили к дому? — робко осведомилась Эвелина.

— Вы об этих самых, что торгуют красками? Нет… Мне попалась навстречу какая-то старуха да еще мальчишка… Погодите… А может, мальчишка и был одним из сыновей красильщика? Да, да, видно, так оно и есть, он еще обернулся и посмотрел мне вслед. Ах, негодяи!.. Подумать, что они живут всего этажом выше, над моей квартирой, — кажется, рукой достать!.. Но ничего, всем этим мы займемся потом. А сейчас есть более срочные дела.

Он тяжело опустился на стул, так что тот заскрипел под ним. Мадемуазель Мари вздрогнула.

— Я должен предупредить товарищей, — продолжал Ален, как бы разговаривая сам с собой. — Немцы не слишком хитры, но уж раз напав на след, они его не упустят, — кто-кто, а я это знаю! И еще: что бы вы ни говорили, мадам Селье, я не очень уверен в вашем Жане. Если на допросе они насядут на него как следует, он может все им выложить.

Эвелина вынуждена была с ним согласиться.

— Есть только один выход, — сказала она, — кто-то должен вместо вас сходить к вашим друзьям и все объяснить.

Ален как-то странно посмотрел на нее.

— Совершенно верно! И я так думал. Но кого послать? Понимаете, надо, чтобы этот кто-то не вызвал подозрений у шпика, что торчит внизу. А лучше всего — ребенка… Может, вашего сына…

— Нет! — закричала Эвелина. — Только не Мишеля!

Она протянула руки вперед, словно пытаясь отвести угрозу, и с ужасом взглянула на Алена. Юноша попытался улыбнуться.

— Ну, как хотите, — сказал он. — Тогда, может, послать маленького Моско?

— Жоржа? Что вы? Его родители и без того скрываются от нацистов! Можете поговорить с его родителями, конечно, но, на мой взгляд, нельзя посылать Жоржа… Ведь он… Ну, мне пора!..

Торопливо схватив свою продуктовую сумку, она убежала, точно спасаясь от врага. Свернув на знакомую улицу, она зашагала, не глядя, куда идет. «Все они одинаковы, эти борцы Сопротивления! «Товарищи… Боевая группа…» — другого они не знают. Поделом Алену! — чуть ли не вслух проговорила она. — Разве можно браться за такую работу, когда у тебя маленькая сестра, которую еще надо вырастить? Да что Алену сестра… А ведь я ничего не сказала ему про болезнь Соланж! Впрочем, какое ему дело до ее болезни, как и до того, что я с ног валюсь от усталости и мне нелегко ухаживать еще и за чужим ребенком? И что значит для него жизнь какого-то Жана или моего Мишеля? Недорого он ценит чужую жизнь, этот парень!» Она прекрасно знала, что все это неправда, но уж слишком накипело у нее на душе. В эту минуту она ненавидела Алена.

Покупая хлеб, Эвелина отдала булочнице два лишних талона, а придя в аптеку, обнаружила, что нечаянно порвала рецепт. С трудом собрав его по кусочкам, она получила лекарство и медленным шагом возвратилась домой. В столовой она застала Фанфана — он играл со своим мишкой.

— Где Мишель? — спросила мать, еще не успев положить сумку.

Мишель с книжкой в руке вышел из комнаты.

— Я здесь! — весело сказал он. — Что тебе, мама? Наверно, хочешь куда-нибудь меня послать?

Мать подвела сына к окну и смерила его долгим взглядом.

— Я что-нибудь натворил? — испуганно спросил Мишель.

Мать не ответила. Только покачала головой и затем твердым голосом сказала:

— Одевайся, сынок, и спустись к Алену, в квартиру сестер Минэ. Скажи ему: «Мама передумала. Она согласна отпустить меня с условием, что это будет в первый и последний раз». Ты понял, что я сказала? А ну, повтори!

— «Мама передумала. Она согласна отпустить меня — в первый и последний раз», — повторил Мишель.

— Хорошо, Ален скажет тебе, куда идти и что делать. Он даст тебе поручение к своим товарищам — ведь ему самому нельзя выйти из дома. Но будь осторожен: когда выйдешь на улицу, помни, что у дома напротив стоит шпик. А когда выполнишь поручение, возвращайся скорей! Я буду ждать.

У Мишеля радостно заблестели глаза.

— Я все понял, мама! Я буду связным бойцов Сопротивления, да? Спасибо, мамочка, спасибо, я так рад! Можно, я возьму с собой Жоржа?

— Нет, нельзя, и, пожалуйста, ничего ему не говори. Да… И вот еще что… — Мать показала на блюдо, стоявшее на буфете. — Возьми это блюдо; сестры Минэ забыли его захватить. Это будет хороший предлог, чтобы зайти к ним в квартиру, на случай если ты столкнешься на лестнице с кем-нибудь из Гурров.

Мишель хотел поцеловать маму, но она мягко отстранила его и с нежностью погладила сына по волосам. Потом помогла ему одеться, завязала на шее шарф и тихо сказала:

— Теперь иди.

Мишель ликовал. С улыбкой подумал он о «рыцарях Сопротивления». Насколько интереснее поручение, которое ему дали сегодня, — вот это мужское дело, помощь настоящим бойцам! Ему до зарезу хотелось встретить Стефана, чтобы его подразнить. Тут он услышал на лестнице чьи-то шаги. Но это был не Стефан, а его брат, Луи. Прежде Мишель никогда не вступал с ним в разговор, но сегодня день необычный…

— Хорошо встретили рождество? — спросил он.

— Еще бы, — ответил Луи. — Индюшку ели!

— Ты бы поостерегся, старик: индюшка, подаренная врагом, — это яд! Как у тебя сегодня, еще не сводит живот?

— Ничуть! И еще я пил шампанское, какого ты, верно, и не пробовал! Ну ладно, а вы-то как? Хорошо прошел ваш рождественский ужин?

Мишель понял намек, и рот его растянулся в улыбке.

— Замечательно! — сказал он. — Мы раздобыли елку, настоящую елку, и ели отличные пироги — ты о таких и не мечтал! Вот я сейчас бегу к сестрам Минэ: надо же вернуть им блюдо из-под пирогов! Ну, прощай, старик! Привет!

— Привет! — повторил Луи и разочарованно зашагал дальше.

— Что, съел? Немецкий прихвостень! — сквозь зубы пробормотал Мишель.

Он сильно нажал кнопку звонка. Ему открыла Мари. Мишель, не здороваясь, вбежал в квартиру. Ален при виде его широко раскрыл глаза.

— Мама передумала, — крикнул ему Мишель, — она согласилась меня отпустить — в первый и последний раз! Ну и молодчина же вы, мосье Ален! А это правда, что мне нельзя взять с собой Жоржа? Было бы гораздо веселее, если бы он пошел со мной!

Ален нахмурился.

— Веселье тут ни при чем… — сухо сказал он. — Кажется, друг, ты не совсем понял, что тебе поручают! Никакого веселья не будет, а если ты еще наделаешь глупостей…

Мишель залился густой краской и повернул к нему свое открытое мальчишеское лицо.

— Положитесь на меня, мосье Ален, — сказал он неожиданно серьезным тоном. — Я выполню ваше поручение, выполню как надо.

— Надеюсь, — все так же сухо ответил юноша. — Ну так вот… Скажи: ты часто ездишь на метро?

— Конечно! Когда отношу мамину работу, я выхожу на станции «Вожирар»…

— Ясно… Спустишься в метро, сделаешь пересадку на станции «Реомюр-Себастополь» и доедешь до станции «Вилье». Запомни мои слова, как урок. Понял?

— Да, конечно.

— Значит, выйдешь на станции «Вилье» и пойдешь по бульвару Батиньо́ль по направлению к площади Клиши́. Свернешь на улицу Бурсо́ — она будет у тебя по левую руку… Повторяю: улица Бурсо. Пойдешь по улице Бурсо, пересечешь две улицы, нет, три, и так дойдешь до угла улицы Бриде́н… Бриден… Повтори!

— Бульвар Батиньоль, улица Бурсо, улица Бриден, — старательно повторил Мишель.

— Хорошо. На углу улицы Бриден будет кафе «Добрая встреча» — ты увидишь вывеску. Войдешь в кафе, спросишь хозяина. Это толстый брюнет с красным носом, зовут его Карпо́. Повтори.

— Толстяка с красным носом зовут Карпо.

— Когда он к тебе подойдет, проверь, не подслушивает ли вас кто-нибудь, и шепни ему: «Я к вам от Этье́на». Только не смей называть мое настоящее имя! Хозяин отведет тебя в заднюю комнату. Там ты увидишь белокурую девушку. Расскажешь, что со мной приключилось, не вдаваясь в подробности. Скажешь, что я выберусь отсюда, как только смогу, но покамест пусть выпутываются как-нибудь сами. Добавишь, что завтра кто-нибудь придет в это же место и в тот же час, скорее всего я сам. Все. Вот тебе деньги на метро. Беги!

Мишель поставил блюдо на буфет, взял деньги и ушел. Холодный тон Алена немного его разочаровал; ему даже стало как-то не по себе. «Он мог бы как-никак меня поблагодарить, — подумал он. — И вообще мыслимо ли запомнить все, что он наговорил? Это еще похлеще «крупнейших рек Азии»! Вилье… Батиньоль… Бур… Бур… Как, бишь, ее?.. Забыл!» Ему захотелось вернуться назад, чтобы еще расспросить Алена, но он не посмел и, волнуясь, продолжал свой путь. «Бурд… Бурф… Бурл… — твердил он, спускаясь в метро. — Нет, не то!» Все перемешалось у него в голове. На станции «Реомюр» он вдруг спохватился, что позабыл, у кого должны быть светлые волосы — у толстого владельца кафе или у девушки. Он не помнил также, на кого он должен сослаться — на Этьена или Марселя. Но когда он добрался до станции «Вилье», забытое название улицы вдруг всплыло в его памяти: Бурсо! Улица Бурсо! Но тут он вспомнил, что, поглощенный своими мыслями, он совсем забыл про шпика у дома на улице Четырех Ветров. А что, если тот тип незаметно увязался за ним? Мишель пугливо оглянулся, но шпика не было. «Чепуха, — решил он, — я столько раз на день выхожу из дома, с чего бы ему бежать за мной именно в этот раз!» Мишель свернул на улицу Бурсо, которая была от него по левую руку, миновав несколько перекрестков; наконец, увидел кафе, о котором говорил Ален. «Добрая встреча», — прочел он на вывеске. Мишель остановился. Никогда еще ему не доводилось одному заходить в кафе! Если бы с ним был Жорж! Глубоко вздохнув, он с нарочитой развязностью распахнул дверь.

В углу зала две женщины пили липовый отвар, а за стойкой толстый брюнет мыл стаканы. На его бледном лице резко выделялся красный нос. Сомнений нет: это и есть хозяин! Ну и нос же у него — ни дать ни взять клоунский! Подавив смех, Мишель решительно направился к толстяку. Подойдя к нему, он приподнялся на цыпочки, чтобы казаться больше ростом, и прошептал:

— Вы мосье Карпо, да? Я с поручением от Этьена.

Хозяин положил тряпку на поднос.

— Привет! Это ты, малыш? — весело проговорил он. — Ну, как поживают родители? Вот жена-то обрадуется, что ты пришел! Она там, в задней комнате. Пойди поздоровайся с ней!

Он втолкнул Мишеля в длинную мрачную комнату, где пахло сыростью. Почти всю комнату занимал огромный бильярд, но в глубине за мраморным столиком сидела светловолосая девушка. Она курила сигарету.

— Вот паренек от Этьена! — быстро проговорил хозяин.

Он тут же вышел, закрыв за собой дверь. Мишель как вкопанный застыл на месте. Погасив сигарету, девушка недоуменно взглянула на него.

— Ну, что ты стал? Иди сюда? — нетерпеливо сказала она. — Что велел передать Этьен? Он что, не придет?

— Он не может прийти, — ответил Мишель. — Он в ловушке, его чуть было не взяли.

И он рассказал, как к ним в квартиру ворвались немцы. Ален предупреждал, чтобы он говорил покороче, но, увлеченный рассказом, Мишель невольно привел уйму подробностей, даже упомянул о елке, жареном кролике и Деде-Морозе.

Девушка раздраженно оборвала его:

— При чем тут твоя елка! Ты кончил?

— Нет, что вы! Ал… Этьен сказал еще, что вам придется одной провернуть всю работу по печатанию донесений. А сам он придет сюда завтра в то же время, если только сможет улизнуть.

— Беда, — сказала девушка, — и везет же мне! А тут как раз такая гора работы: придется верных двое суток не спать. В общем, передай Этьену, что все будет сделано, но завтра он встретит здесь не меня, а Даниеля… Запомнил?.. Да-ни-еля!.. Да, вот еще, захвати вот эти бумаги!

— Какие бумаги? — спросил Мишель.

— Не твоего ума дело!.. Спрячь их за пазуху!

Мишель взял пачку бумаг, которую протянула ему девушка, и сунул ее под свитер.

— Постарайся не угодить в лапы к немцам с этими бумагами! — поднимаясь, сказала девушка. — Ладно, теперь можешь идти! — Она вдруг улыбнулась и добавила уже более ласково: — Иди, иди, ты славный паренек!

Мишель бегом устремился к выходу, но у самой двери его окликнул хозяин:

— Эй, малыш, что ж ты так ничего и не выпьешь?

Мишель, краснея, вернулся назад. Хозяин достал с полки бутылку.

— Это вино, — сказал он, — урожая сорок третьего года, но не такое уж оно скверное.

Он налил две рюмки, залпом выпил свою и вытер рот краем рукава.

— За твое здоровье! — сказал он.

— За ваше, мосье! — ответил Мишель, разом опорожнил рюмку по примеру хозяина и, поперхнувшись, закашлялся.

— Э, — засмеялся толстяк, — да ты, малыш, я вижу, без привычки! Ну, ступай и не забудь поклониться от меня своим!

Мишель вышел на улицу. В висках у него стучало. Вино ударило в голову — его вдруг охватила такая радость, словно он получил в школе самую лучшую отметку. Да, он отлично справился с поручением; уж на этот раз Ален его непременно похвалит! Но что там, в этих бумагах? «Ладно, — подумал он, — поживем — увидим, в конце концов, это и правда не моего ума дело. А ведь хозяин сам захотел выпить со мной! Как со взрослым мужчиной!» Тут он вдруг вспомнил Турона. Что сказал бы учитель, увидев его в обществе белокурой девушки из кафе? Ведь он так настойчиво советовал Мишелю хорошо учиться, ничем больше не заниматься! «Он понял бы меня, — решил он, — он все понял бы и остался бы мной доволен». Мишель спустился в метро. Вагон был битком набит немцами, да и к тому же они повсюду, даже в ногах у пассажиров, расставили свои вещевые мешки. Люди угрюмо поглядывали на них, не разжимая губ, но Мишель не удержался и присвистнул от радости. Эх, где ж немцам знать, что спрятано у него на груди под рубашкой! Он потрогал свитер, прислушиваясь к хрусту бумаги. Ему казалось, что пассажиры следят за ним взглядом и читают его мысли. Гордость распирала его.

Подходя к дому, он стал искать глазами шпика. Он заметил его чуть поодаль; тот расхаживал по тротуару и дул на свои руки, стараясь их согреть. Значит, все в порядке, никто за ним не следил! Мальчик вбежал в парадное и скоро, весь красный от счастья, вошел в квартиру сестер Минэ.

— Ну что? — спросил Ален.

— Все в порядке. Я говорил с девушкой, и она сказала, что все поняла. Она ждет вас завтра — нет, завтра ее не будет, завтра вас будет ждать Даниель. И вот эти бумаги я принес.

Он сунул руку за пазуху и вынул пачку бумаг. Ален чуть-чуть не выругался.

— Вот идиотка! — крикнул он. — Что мне с этим делать? Где я возьму пишущую машинку?.. У вас здесь, случайно, нет машинки? — громко обратился он к хозяйкам квартиры.

Мадемуазель Алиса в огромном голубом фартуке вышла из кухни.

— Машинки? Нет… Какая жалость: нет у нас машинки! А, это ты, Мишель. Поблагодари маму за бритву. Пусть она нас извинит, что мы сами ее не вернули, но мы очень заняты — жарим блины для Алена!

«Блины для Алена!.. Подумаешь!..» — ворчал Мишель, поднимаясь наверх. В самом деле, этот Ален все принимает как должное, будто все обязаны ему помогать! Сдавленный возглас нарушил ход его мыслей. Перегнувшись через перила, мать поджидала его.

— Наконец-то! — сказала она слабым голосом. — Ну как, все… все благополучно?

— Замечательно! — крикнул Мишель, и глаза его заблестели. — Если бы ты только знала, мама! Я пил с хозяином! Он угостил меня настоящим вином! Ой, оно такое вкусное, только очень щиплет!

Стол был уже накрыт; на плите разогревались остатки вчерашнего кролика. Мишель забежал в комнату девочек. Соланж спала, закрытая до подбородка простыней; светлые пряди волос прилипли к влажному лбу; во сне девочка прижимала к себе куклу. Норетта сидела на низеньком стуле за уставленным лекарством столиком и штопала фуфайку.

— Соланж уснула, — прошептала она. — А отчего ты так поздно вернулся? Где ты был?

— Так, прогулялся, — небрежно ответил Мишель.

— Ах вот оно что! Все со своей наборной кассой?..

— Ошибаешься, старуха! Мои дела поважнее какой-то кассы! Хотя… м-да… в общем, ты угадала… Это связано с моей кассой…

— Известно, — снисходительно отозвалась Норетта. — От меня ничего не скроешь!

Мишель невольно улыбнулся. Ну и зазнайка его сестра! Знала бы она правду — вот позавидовала бы!

— А где Жорж? — спросил он. — Наверно, заходил за мной?

— Нет, куда там! Его родители боятся выходить из квартиры. И Жоржу тоже запретили. Понятно, что они встревожены после вчерашнего. Если только немцы узнают, что здесь евреи…

— А как они узнают? — резко оборвал ее Мишель. — Вечно ты какую-то чушь городишь! Ну что ж, если так, я сам поднимусь к Жоржу!

После обеда пришла мадам Кэлин. Гурры куда-то уехали. Они сами зашли к привратнице и предупредили, что вернутся только к полуночи. Значит, весь день их не будет!

Дом сразу заходил ходуном. Мать Жоржа, вся в слезах, вышла из своей квартиры, и Эвелина долго ее утешала. Наконец гостья успокоилась и даже сходила наверх за банкой консервов, которую Жорж тут же отнес сестрам Минэ. А сам Моско вдогонку послал Алену сигареты, Эвелина — пачку макарон, а консьержка — баночку варенья, которую берегла для сына. Сестры Минэ поблагодарили друзей, но сейчас, сказали они, им нужна только пишущая машинка, и ничего больше!

— Ален весь извелся, — зашептали они, — в обед он почти ничего не ел, второй блин и то не смог доесть, так мучит его забота. Но где раздобыть пишущую машинку? Вот у мосье Жана была машинка…

— Ах, так! — сказал Ален. — Надо ее взять!

— Но ведь его квартира заперта! — возразила консьержка.

— Подумаешь — заперта! Попробуйте моим ключом!.. Сумели же вы вчера отпереть нашу дверь!

Мадам Кэлин сбегала за ключом — и впрямь, ей удалось отпереть дверь квартиры Жана. Но когда принесли машинку, оказалось, что испорчен валик: он не двигался ни вправо, ни влево. Ален рвал и метал — время уходило! А ведь надо было закончить работу до возвращения Гурров — от этих машинок всегда стоит адский грохот!

— А что, если позвать папашу Лампьона? — предложила Эвелина Селье. — Уж наверно он знает толк в пишущих машинках: он ведь на все руки мастер, да и к тому же работает в типографии…

Предложение все одобрили. Оно было связано с известным риском, но все знали папашу Лампьона как порядочного человека. Немцев он ненавидел… Мадам Кэлин сказала, что пойдет потолкует с ним. С первых же ее слов старик догадался, в чем дело.

— Можете дальше не продолжать, — сказал он, — я все понял. Вот что я вам скажу: ваше счастье, что вы обратились ко мне. Неужто вы думаете, что у нас в типографии печатают только эти нацистские пакости!.. Уж я показах бы вам один загородный домик, какие там творятся дела!.. Но — молчок!.. Пошли посмотрим вашу машинку.

Оглядев валик, он заявил, что на починку уйдет примерно полчаса. Через двадцать минут Лампьон принес машинку в квартиру сестер Минэ. Ален кинулся к ней, словно перед ним было сокровище, и впервые за все время, что он провел в родном доме, на его лице появилась улыбка. Но еще нужна была бумага. Отец Жоржа перерыл у себя все шкафы и нашел две стопки писчей бумаги, почти нетронутые. Алена перевели в комнату с окнами во двор, чтобы на улице не был слышен стук машинки, и юноша принялся за работу. Он печатал до позднего вечера, не поднимая головы, не притрагиваясь к ужину, который мадемуазель Мари принесла ему на подносе. Когда наконец около полуночи замолк стрекот машинки, жильцы облегченно вздохнули, — пусть теперь возвращаются Гурры!

В шесть часов снова пришел доктор Менар. После сна Соланж почувствовала себя лучше. Жар у нее спал. Она уже больше не бредила, но вместе с сознанием к ней вернулась ее тревога. Она озабоченно спрашивала про брата. Когда Эвелина уверила ее, что Ален в безопасности, лицо ее озарилось слабой улыбкой, и она умиротворенно закрыла глаза. Норетта всю ночь дежурила у ее постели и заснула только под утро. В восемь часов мать вошла в комнату и, увидев, что дочь спит глубоким сном, не решилась ее будить. Она быстро накормила завтраком Мишеля с Фанфаном и спустилась к сестрам Минэ. Шпик по-прежнему торчал перед домом, и Ален, как и вчера, шагал из угла в угол. Эвелина не стала ждать, пока он с ней заговорит.

— Хорошо, — сказала она. — Мишель еще раз сходит к вашим друзьям. Дайте мне бумаги, которые вы напечатали.

И Мишель снова направился в кафе. Но сейчас он думал не об Алене, а о Жорже. Еще раньше Мишель ему все рассказал. Тот с завистью поглядел на него, но когда Мишель под конец с пренебрежением отозвался о Союзе «рыцарей Сопротивления», Жорж возмутился.

— Ну вот, — сказал он, — так я и знал! Сперва Турон, теперь Ален! Не стыдно тебе, старик? Раз так, я сам буду руководить Союзом, и можешь быть спокоен. «Рыцари Сопротивления» не подведут! Но только учти: твой Ален уедет, и тогда тебе больше нечего будет делать, а я уже не уступлю тебе место командира!.. И еще вот что: отдай мне твою наборную кассу. Этого требует справедливость!

Мишель небрежно протянул ему коробку. Сказать по правде, теперь он жалел, что уступил Жоржу руководство Союзом. В самом деле, чем он займется, когда Алена не будет? Какими долгими, скучными покажутся ему дни! В задумчивости он добрался до кафе. На этот раз там не было белокурой девушки. Его встретил смуглый человек с суровым лицом, таким же усталым, как у Алена.

— Где Этьен? — резко спросил мужчина.

— У нас! — ответил Мишель. — Он все еще не может выйти из дома из-за того шпика… Но он напечатал все донесения.

Мишель непринужденно достал из-за пазухи бумаги: он уже начинал привыкать к новой работе.

— А ты ловкий парень, — сказал Даниель. — Видно, уже освоил наше дело! Ну так вот, передай Этьену, что он должен во что бы то ни стало улизнуть: он нужен мне позарез. Я буду ждать его завтра в десять часов в «Центре».

— Хорошо, — сказал Мишель.

Но он не мог вот так просто уйти. Даниель словно приворожил его: от него веяло такой силой, что один вид его воодушевлял на подвиги. Мишель чувствовал, что за этим человеком он пойдет в огонь и в воду. Его воображению представился день, когда он вот так же будет стоять перед Даниелем, только что выполнив опасное задание, и Даниель скажет ему: «Молодчина!» Мишель подумал: скоро Ален покинет их дом, и тогда он, Мишель, никогда больше не увидит Даниеля; тот вообще больше никогда сюда не придет… Дрожащим голосом он воскликнул:

— Скажите, мосье, я очень прошу: нельзя ли еще чем-нибудь вам помочь? Может, я вам понадоблюсь?

Даниель пристально посмотрел на него, потом кивнул головой и улыбнулся.

— А почему бы и нет? — сказал он.

— Спасибо вам! Спасибо! — крикнул Мишель. — А когда? Завтра?

— Нет, завтра не нужно, но, наверно, скоро. Ты и в самом деле можешь мне понадобиться.

— Да, правда? Я оставлю вам свой адрес.

— Этьен его знает, — сказал Даниель, — этого довольно.

Мишель раскрыл рот, пытаясь еще что-то сказать, но захлестнувшие его чувства были так сильны, что он не мог их выразить. И он стремглав выбежал из кафе, не слыша, как толстяк Карпо крикнул ему вдогонку:

— Ты что ж, сегодня не выпьешь со мной вина?

Поездка в метро показалась Мишелю нестерпимо долгой, и он прибежал к сестрам Минэ, измученный вконец. Он сбивчиво передал Алену слова Даниеля.

— Вечером я уйду, — выслушав его, заявил Ален.

— Это безумие! — воскликнули сестры Минэ. — Это безумие! Вас могут схватить! Господи, неужели вам у нас плохо?

— Вечером я уйду, — повторил Ален.

И в самом деле, он ушел в тот же вечер. Он сменил свой плащ на старое пальто отца Мишеля, а Моско дал ему берет, который он надвинул на самые уши, чтобы спрятать золотистые волосы. К тому же на улице стоял такой мрак, что было невозможно отличить блондина от брюнета. Шел снег. Ален уходил, как появился, — в ночь и туман. Пока Мишель, стоя на лестничной площадке, сторожил дверь Гурров, Ален торопливо простился с сестрами Минэ и предупредил Эвелину, что он не скоро вернется сюда: за домом следят немцы. У соседнего подъезда остановился грузовик. Воспользовавшись этим, Ален быстро выскользнул из парадного и юркнул за машину. Прильнув к оконным стеклам, жильцы долго провожали взглядом его сутулую фигуру, которая вскоре исчезла за поворотом. Шпика не было видно.

— Надеюсь, он не пошел за ним, — отвернувшись от окна, сказала Эвелина. — Странно, что больше не видно этого типа.

— Алену лучше бы остаться, — простонала мадемуазель Мари, — он совсем нас не стеснял, вы же сами видели, а он так измучен!

— Его ждут товарищи, — коротко ответила Эвелина, — и к тому же он прав: за нашим домом следят немцы. Раньше или позже они убедятся, что мосье Жан никак не связан с Сопротивлением, и, кто знает, может, они снова нагрянут сюда за Аленом. Кстати, как нам быть с машинкой? Ведь на ней печатали донесение. Если немцы обнаружат одну из этих бумажек и потом произведут в доме обыск, они могут опознать шрифт. Мы обязаны подумать обо всем… Куда же мы ее денем?

Посоветовались с консьержкой, и та сказала, что отнесет машинку к своей кузине, живущей неподалеку. А Жану она потом все объяснит… если он вернется.

Эвелина поднялась в свою квартиру. Она думала о Соланж. Что будет с бедняжкой, когда она узнает, что брат ушел, не попрощавшись с ней? «Как мне сказать ей об этом!» — вздохнула женщина.

Соланж поправилась, но была еще так слаба, что, встав в первый раз с постели, с трудом сделала по комнате несколько шагов.

Доктор Менар назначил ей уколы и делал их, аккуратно являясь для этого через день. Сколько работы врачу! Эвелина встревожилась. Как ей все это оплатить? Она робко заговорила с доктором о плате, но он прервал ее на полуслове.

— Никаких денег! — отрезал он. — Вы же вот не берете платы за свои хлопоты, за бдение у постели больной! Давайте будем считать, что мы с вами вдвоем ухаживаем за девочкой. И больше об этом ни слова!

В ночь под Новый год снова прилетели английские самолеты и бомбили завод в Курбевуа́. Соланж не вставала с постели. Эвелина осталась с ней, а детей отослали в подвал под охраной супругов Моско. Девочка слышала разрывы бомб, видела, как дрожали оконные стекла, и в страхе судорожно цеплялась за руку Эвелины. И тут, в адском шуме бомбежки, Эвелина Селье вдруг отчетливо поняла, что ей надо делать: она должна оставить у себя Соланж до самого конца войны. Другого выхода нет.