Дом на улице Четырех Ветров

ЖОРЖ

Мишель не стал рассказывать матери о том, что с ним приключилось. Он не забрался к ней на колени, как мечтал тогда, у подъезда комендатуры. Вернувшись домой и увидев, с какой тревогой дожидалась его мать, он впервые понял, что эти волнения ей непосильны и ему лучше скрыть от нее правду. События этого дня останутся тайной, которую будут знать только он сам да еще Даниель. Эта тайна свяжет их навсегда, и он, Мишель, будет ревниво хранить ее в своем сердце. Прощаясь с Мишелем, Даниель сказал, что предпочитает на какое-то время освободить его от поручений, раз немцы узнали его адрес. Осторожность требует, чтобы Мишель временно порвал связь с боевой группой. Мальчик подчинился этому решению, но с нетерпением считал дни и недели… Настал март; на каштанах в Люксембургском саду уже распустились крохотные листочки, но никто больше не поджидал здесь Мишеля — ни Ален, ни белокурая девушка.

Соланж грустила еще больше Мишеля. Отчего брат ни разу ей не напишет? Эвелина сказала, что Ален скрывается в отдаленной деревушке, откуда нельзя писать. «Да, но он мог бы прислать мне хотя бы записку, — твердила Соланж, — маленькую записочку из двух слов: «Я здоров», и ничего больше. Я так бы обрадовалась!» Каждое утро у дверей консьержки Соланж подстерегала почтальона.

— Ну как, мадам Кэлин, нет ничего для меня?

Мадам Кэлин только качала головой, и Соланж печально уходила в школу. С каждым днем она все больше худела и бледнела, хотя доктор Менар и продолжал делать ей через день уколы.

Весна принесла великую новость: русские начали широкое наступление на врага — в Прибалтике шли жестокие бои. Немцев гнали отовсюду, и они отступали на дальние рубежи, одерживая, как твердило гитлеровское командование, «полный оборонительный успех». Со дня на день ждали, что на французском берегу высадятся англо-американские войска. Только где будет высадка — на севере, на юге? Каждый вариант имел своих сторонников, а враги окружали французские порты цепью укреплений, хоть и уверяли в своих газетах, что высадки никакой не будет.

Сквозь раскрытые окна фешенебельных ресторанов было видно, как немцы, навалившись локтями на стол, слушают радио, а перед ними стоят тарелки с горами сосисок, которые им уже не хочется есть. Прохожие украдкой кивали в их сторону и подмигивали друг другу, со злорадным весельем следя за черными точками английских самолетов, летевших высоко над облаками — пятерками — к югу. Бомбежки бывали все чаще; на рынках совсем не стало ни мяса, ни овощей, но французы не унывали, понимая, что конец войны теперь уже близок.

Каждый вечер в маленькой столовой Эвелины Селье собирались соседи. Папаша Лампьон, Жан, супруги Моско, сестры Минэ, консьержка — все хотели слушать английское радио. В тот вечер, когда узнали об освобождении Одессы, папаша Лампьон раздобыл бутылку белого вина, а по случаю высадки американских войск в Италии, к югу от Рима, сестры Минэ испекли сливовый пирог, точно такой же, как тогда, в сочельник. Да, многое переменилось с тех пор. Глядя на Гурров, жильцы посмеивались исподтишка, а Гурры, озабоченные и перепуганные, твердили всем, что они сроду ничего не имели против англичан. Немецкий офицер, который еще недавно дневал и ночевал в их доме, отбыл на русский фронт, но никто другой не занял его места. Чувствуя, куда дует ветер, Гурры хотели незаметно переменить курс. Но они не предвидели, что им помешает Стефан. Старший сын Гурров четыре года подряд орал «Хайль Гитлер» и восторженно отмечал на карте победоносное шествие немецкой армии, — такие вещи не проходят даром. Он стал фашистом и остался им со всей непримиримостью своих двенадцати лет. Он презирал родителей за их растерянность, ругал их про себя трусами и нещадно колотил своего младшего брата Луи, который не разделял его фанатизма.

В школе теперь вспыхивали беспрерывные ссоры. Ряды «рыцарей» множились. Длинный Бобен да еще с десяток других ребят примкнули к Союзу, и листовки за подписью «Леонид», восторженно повествующие о победах союзников, наводняли округу. Теперь никто уже не хотел держать язык за зубами, и ребята осыпали Стефана насмешками, то и дело справляясь, «как поживает Гитлер». Стефан, по обыкновению, холодно улыбался и отвечал, что он располагает верными сведениями и что «фюрер» (он выговаривал это слово с немецким акцентом) по-прежнему на высоте положения.

— Ну что ж, скорей хватай своего фюрера за портки да постарайся не скатиться вместе с ним с этой самой высоты: скоро его сшибут оттуда пинком! — кричал ему Жорж.

Ребята хохотали, а Стефан, весь бледный от злости, упрямо твердил, что «фюрер одержит верх».

Как-то в мае, после очередной ссоры в школе, Жорж с Мишелем весело бежали домой. Следом за ним на расстоянии нескольких шагов шел Стефан, и они нарочно громко смеялись, болтая о своих друзьях — Бобене, Менаре, о завтрашней контрольной по истории…

Мимо как раз проходил высокий разбитной парень с вздернутым носом; увидев их, он остановился.

— Эй, Московиц! — удивленно воскликнул он. — Ты что, переехал в Париж?

Жорж пристально посмотрел на него, кивнул и, не отвечая, зашагал дальше. Парень побежал за ним.

— Ты что, не узнал меня? Я же Дюло́н! Мы с тобой учились в Лионе в одном классе! Ну, не помнишь, что ли, папашу Трике и как мы дулись в стеклянные шарики, а потом ты стащил с меня берет?

— Да, да, конечно, помню, — холодно подтвердил Жорж, — но, извини, я тороплюсь. Будь здоров!

Парень нахмурился и разочарованно повернулся назад. Жорж ускорил шаг.

— Ты что, не узнал его? — спросил Мишель.

— Конечно, узнал! Ну и болван! Орет на всю улицу, что моя фамилия Московиц!.. Как ты думаешь, Стефан слышал?

— Ах вот оно что… — спохватился Мишель. — Я не сообразил… Погоди…

Он резко обернулся. Стефан стоял у витрины шляпного магазина, внимательно разглядывая головные уборы.

— Шляпки разглядывает! — со смехом шепнул Мишель. — Нет, представляешь, он любуется дамскими шляпками! Значит, он ничего не слышал.

— Гм, — сказал Жорж, — хотел бы я в это верить! Но как-то странно, что он вдруг заинтересовался этими шляпками. Главное, ничего не сболтни моей маме, а то она совсем заболеет от страха… Ну и болван же этот Дюлон!

Усилием воли Жорж заставил себя переменить тему разговора, и Мишель совсем позабыл об этом происшествии. Но на другой день, возвращаясь домой из школы, где только что с грехом пополам написал контрольную по истории, он увидел, что в парадном его поджидает младший брат Стефана — Луи.

— Я должен тебе кое-что сказать… — озабоченно прошептал Луи, — да только не здесь, лучше в другом месте…

Он увел Мишеля в соседний подъезд, вторично оглядел улицу и, прижав рот к его уху, быстро проговорил:

— Стефан донес на Жоржа!

— Что? — растерянно воскликнул Мишель.

— Не кричи, очень тебя прошу! Нас могут услышать! Если Стефан узнает, что я тебя предостерег, он такой шум подымет!..

— Не может этого быть! — пробормотал Мишель.

— Еще как может! Стефан донес на Жоржа немцам. Он сделал это в отместку всем вам за то, что вы изводите его в школе. Он говорит, всех бы вас так… Понимаешь, вчера он слыхал, как кто-то окликнул Жоржа и назвал его какой-то чудной фамилией, вроде как еврейской…

— Жорж не еврей! — отчаянно запротестовал Мишель.

— А Стефан говорит, что да и что фамилия у него еврейская, а Моско, значит, не настоящая его фамилия… Вот почему я тебя поджидал. Алена Кутюра мне не так уже было жаль, но сейчас-то дело идет о нашем товарище.

— Ах вот как! — скрипнул зубами Мишель. — Значит, это Стефан донес на Алена?

Губы Луи задрожали; казалось, он вот-вот разрыдается.

— Я нечаянно, — забормотал он, — я нечаянно, я не хотел ничего говорить, у меня как-то вырвалось само собой! Только не передавай этого никому, слышишь!.. Пожалуйста, никому не говори!

— Не бойся, — сказал Мишель. — Спасибо, что предупредил! Знаешь, постой-ка ты здесь. Не надо, чтобы нас видели вместе… Ну, я пошел…

Он бегом поднялся к себе в квартиру и, весь дрожа, сообщил матери страшную весть.

— Я этого ждала, — просто сказала она. — Несчастные люди! Что они теперь станут делать? Пойду предупрежу их!

Супруги Моско только что сели за стол, когда к ним вошла Эвелина.

Она была так бледна, что Моско-отец сразу обо всем догадался.

— Нас выдали… — прошептал он.

Эвелина кивнула и подошла к его жене, смотревшей на нее с ужасом.

— Это Стефан! — крикнул Жорж. — Я сразу понял, что он все слышал вчера… А Мишель уверял, что нет!

— Что он слышал? — спросил отец.

Жорж рассказал о вчерашней встрече.

— Жорж прав, — медленно проговорила Эвелина, — это сделал Стефан.

— Значит, нас арестуют! — в отчаянии простонала мать Жоржа. — Немцы схватят нашего мальчика!

Рыдания душили ее. Моско раздраженно махнул рукой.

— Замолчи! — крикнул он. — Сама понимаешь, сейчас не время реветь, надо срочно принимать решение… Но какое? — Прикрыв рукой глаза, он тяжко вздохнул. — Надо немедленно отсюда уходить… Но куда нам податься? Куда?

— Я уже подумала об этом, — сказала Эвелина. — Советую вам поехать в Аллье́, к моей матери. Это небольшая деревушка около Монлюсо́на. Думаю, что там вы будете в безопасности.

— В Аллье? — простонала мать Жоржа; ее по-прежнему душили слезы. — Но ведь туда надо ехать поездом! В дороге станут проверять документы, и нас арестуют!

Эвелина ласково сжала ее дрожащую руку.

— Нет, — мягко сказала она, — вас не арестуют. Я и об этом подумала. Конечно, вам нужны другие бумаги. Наверно, вам поможет папаша Лампьон. Он как-то намекнул, что у них в типографии изготовляют разные документы. Я сегодня же с ним потолкую.

— Если вы потолкуете с ним сегодня, документы, в лучшем случае, будут завтра, а за это время нас…

В самом деле: как спасти бедных Моско? В доме их спрятать нельзя — в любой момент могут явиться немцы и обыскать все квартиры, как это было в сочельник. Наконец, Эвелина придумала отослать Жоржа к Планке, бывшему хозяину ее мужа. Планке — человек верный. Кстати, дочка его гостит сейчас у тетки, и Жорж сможет занять ее комнатку. А супругам Моско лучше всего уйти к сестре консьержки — к той самой, что взяла пишущую машинку. Вряд ли она откажется приютить их на несколько дней.

— Что ж, раз вы так считаете… Ах, мадам Селье, вы всегда тут как тут, когда надо кого-то выручить! Сначала Алена, потом Жана, теперь вот пришел наш черед…

— Пустяки! — ответила Эвелина, силясь улыбнуться. — Разве вы не сделали бы то же самое для меня?

Спустившись к себе, она послала Норетту предупредить потихоньку консьержку. Мадам Кэлин тут же поднялась наверх, даже не успев опустить закатанные рукава, — она как раз затеяла большую стирку. Узнав, в чем дело, она стала ругать Стефана последними словами и тут же заверила, что ее сестра будет «счастлива помочь людям, которые попали в беду». Было решено, что Жорж уйдет первым, а Мишель его проводит и объяснит Планке, что от него требуется. Мадам Моско набила чемодан одеждой и бельем, но, когда все было готово и ей нужно было расстаться с Жоржем, ею овладело отчаяние. Она обнимала сына, осыпала его поцелуями, словно прощаясь с ним навсегда.

— Ну, мама, ну, перестань! — наконец сказал Жорж, вырываясь из ее объятий. — Что я, маленький, что ли! Мне уже двенадцать лет!

— Да и вся-то разлука на несколько дней! — добавил его отец голосом, дрожавшим помимо его воли. — Иди, Жорж, сынок, иди с Мишелем!

Жорж схватил свой чемодан и, не оборачиваясь, выбежал за дверь. Упав на стул, его мать прошептала:

— Никогда больше я его не увижу!

— Обязательно увидите! — заявила мадам Кэлин. — Что же мне-то говорить: я ведь своего сына целый год не видала! Но сейчас не время болтать… Дайте-ка я помогу вам собрать вещи.

Тут опять началась суета. Мадам Моско заметалась по комнате: то искала рубашку, то хватала какой-то галстук, не зная, что выбрать. Пришлось чуть ли не силой вырвать у нее из рук книги, которыми наградили Жоржа за успехи в школе, — она собиралась сунуть их в чемодан. Муж ходил за ней по пятам, умоляя поторопиться, потому что иначе они не успеют уйти и тогда она и в самом деле никогда больше не увидит Жоржа. Этот последний довод оказал свое действие. Мадам Моско вновь овладела собой и, поддерживаемая Эвелиной, наконец вышла на лестницу. А консьержка тем временем пошла вперед — удостовериться, что в вестибюле нет никого из Гурров. Было решено, что мадам Кэлин и Норетта проводят беглецов. Сестра консьержки, по счастью, жила совсем близко.

Когда маленькая группа вышла из дому, Эвелина вернулась к себе. Она накормила Фанфана и Соланж, а остатки обеда поставила на плиту — для Мишеля и Норетты. Сама она не могла есть. Сидя на своем обычном месте между младшими ребятами, она машинально накладывала им в тарелки еду, вздрагивая от любого звука. Наконец раздался звонок. Вся в слезах, вошла Норетта.

— Что с тобой? — воскликнула Соланж, подбегая к подруге. — Ты ушиблась?

— Нет, — всхлипывая, пробормотала Норетта, — я не… я не ушиблась… Ой, мама… мамочка… их увели!

— Да, — сказала мадам Кэлин, появляясь вслед за Нореттой, — их взяли, схватили в ту самую минуту, когда мы свернули на улицу Одеон! Боже мой, боже мой, какое горе!

Эвелина схватилась за голову.

— Несчастные! — сказала она, не в силах сдержать слезы. — Как это могло случиться? Ума не приложу! Откуда немцы могли знать, кто они такие? Что, у них спросили документы?

— Да что вы! — ответила консьержка. — Немцы ехали мимо на своем автомобиле. Вдруг машина остановилась у тротуара, из нее вышли двое и подбежали к нам. Они схватили бедных Моско и потащили их к машине; те и опомниться не успели… Только Моско-отец, когда его вталкивали в автомобиль, обернулся и попросту впился в меня глазами… О, я знаю, что он хотел мне сказать… Одно слово: «Жорж»…

— Но кто же их арестовал? Немцы? Или, может, это французы?

— Кто знает, эти типы были в штатском, больше я ничего не успела заметить. Конечно, я тут же подумала, не Стефан ли с ними. Только он один мог опознать бедных Моско в толпе. Я пыталась разглядеть, кто сидит в машине, но она тут же отъехала и на огромной скорости покатила к бульвару Сен-Жермен… Ах, — с отвращением продолжала консьержка, — как подумаю, что этот маленький негодяй живет в нашем доме! Нечего сказать, хороши гитлеровские прихвостни!

— Хватит! — закричал Мишель, который только что вернулся домой и узнал от Норетты страшную новость. — Мама, прошу тебя, не мешай мне! Сейчас я сделаю из Стефана котлету!..

Он бросился к двери, но мать удержала его, схватив за край свитера.

— Нет, — сказала она, — сейчас нельзя, как ты не понимаешь!.. Вспомни о Жорже!

— При чем тут Жорж? — крикнул Мишель. — Жоржу ничего не угрожает!

— Как знать? Я совсем не спокойна за него… И теперь, куда он денется один на свете…

— Но ведь его родители вернутся, правда? — умоляюще спросила Соланж.

Эвелина выпрямилась и, смахнув слезы, ответила:

— Да, они вернутся, и настанет день, когда мы наконец соберемся вместе, когда возвратятся домой все, с кем мы разлучены… Но вот что, ребята: дайте-ка я быстро схожу в квартиру наших Моско. Ведь комнаты арестованных опечатывают, а их вещи отправляют в Германию. Я соберу все, что смогу… Вы со мной, мадам Кэлин?.. Да, а как я к ним войду, где взять ключ?

— Ключ у меня, — ответила консьержка. — Моско отдал его мне, когда мы спускались с лестницы.

Женщины торопливо поднялись в квартиру Моско и спрятали в мешки самое ценное: столовое серебро, кое-какие украшения и, наконец, вещи Жоржа — те, что не вошли в чемодан.

Эвелина прихватила также книги, которыми школа наградила Жоржа, а Мишель, прокравшийся следом за матерью в квартиру Моско, забрал с камина свою наборную кассу. Все вещи снесли вниз и спрятали в комнате девочек, под кроватями. Мадам Кэлин с горестным вздохом заперла опустевшую квартиру. Все кончено — бедным Моско ничем теперь не поможешь.

Но у Эвелины Селье еще оставался тяжелый долг. Часам к шести, когда стало темнеть, она попросила Норетту разогреть ужин, а сама пошла к Жоржу, гостившему у Планке. Она нашла его в мастерской. Вооружившись огромной пилой, он изо всех сил старался распилить толстенную доску. Плотник с усмешкой наблюдал за ним.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказала мальчику Эвелина.

Жорж отвел ее в комнатку, в которой его поселили. Он молча выслушал ее взволнованный, бессвязный рассказ. «Сейчас он заплачет», — думала Эвелина, и сердце ее сжалось от боли за Жоржа. Но мальчик не плакал. Он только отвернулся к стене и долго стоял недвижимо, точно окаменев от горя.

— Их убьют? — спросил он наконец, по-прежнему не оборачиваясь.

— Нет, ни в коем случае, — ответила Эвелина. — Теперь не сорок второй год! Вот если бы их взяли тогда вместе с другими… А теперь уже победа близка! Наверно, их даже не успеют отправить в Германию!.. Их оставят во Франции, в лагере Дранси, а в Дранси вовсе не так уж страшно, — добавила она, краснея от собственной лжи.

— Значит, они вернутся?

— Да, вернутся.

Еле слышно вздохнув, Жорж прислонился к стенке головой.

— Спасибо, — сказал он тихо.

Эвелина не ответила. Она не стала утешать Жоржа, чувствуя, что всякая ласка или поцелуй были бы неуместны. Спустя несколько минут она поднялась и ушла, обещав Жоржу, что завтра утром его навестит Мишель.

Но как дальше быть с Жоржем? Оставаться у Планке он не мог: ведь со дня на день тот ждал свою дочку. Да и вообще Жоржу лучше было бы покинуть эти места — не ровен час, здесь начнет рыскать Стефан… И Эвелина решила отослать мальчика к своей матери. Туда хотели ехать родители Жоржа; наверно, они порадовались бы, что их сын найдет там приют. Но нельзя допускать ни малейшего риска. Жоржу не нужен паспорт — ему нет и двенадцати лет, — но у него могут потребовать продовольственную карточку. Вернувшись домой, Эвелина тотчас забежала к папаше Лампьону — спросить, не поможет ли он.

— Э, — сказал папаша Лампьон, — я бы с радостью вам помог, да только мы в нашей типографии совсем другим делом заняты… Мы подпольные газеты выпускаем, вот что… Но, послушайте, знаете что? Сходите-ка к нашему Жану!

— Как! — изумилась Эвелина. — К Жану?

— А вы не знали? С тех пор как он вернулся из тюрьмы, он уже не мог сидеть сложа руки. Жан теперь с головой ушел в работу! Я почти уверен, что он вам поможет… Сходите к нему — кажется, он сейчас дома.

Жан явно обрадовался случаю оказать помощь соседке. Нужна продовольственная карточка? Да у него их сколько угодно! Боевой центр, к которому он примкнул, организовал настоящую подпольную мэрию: здесь даже регистрировали браки.

— Завтра вечером все получите, — сказал Жан, приглаживая свои светлые волосы.

Назавтра он принес продовольственную карточку да еще раздобыл уйму дополнительных талонов — на хлеб, мясо, жиры. Жорж получит все, что ему необходимо. Мадемуазель Алиса, у которой был на редкость красивый почерк, взялась заполнить карточку. Сохранив инициалы Жоржа, она записала его под именем Жерара Муано и пометила, что он родился в Алжире, а проживает в IX округе Парижа, по улице Льеж. Карточка была совсем новенькая, блестящая, — мадемуазель Мари потерла ее об пол, чтобы это не было так заметно.

Оставалось переправить Жоржа в Аллье. При мысли о том, что он должен ехать один, у Эвелины сжималось сердце. Ведь теперь Жорж, как и Соланж, стал ее ребенком, и она за него в ответе. С большим трудом она нашла наконец женщину, которая взялась его сопровождать. Это была сестра молочницы; через три дня она должна была ехать в Монлюсон по каким-то своим делам. Женщина согласилась взять с собой Жоржа и даже обещала достать ему билет — ее муж служил на Аустерлицком вокзале.

В день отъезда Мишель зашел к приятелю проститься. Дождавшись, пока улица опустеет, они устроили морские гонки, пуская по сточной канаве кораблики из щепок мосье Планке. Мишель нарочно старался проиграть и охотно уступал Жоржу самые крупные щепки. Когда третий кораблик победоносно нырнул в водосточную яму, Жорж внезапно сказал:

— Я нагрубил маме, когда мы прощались. Не хотел, чтобы она меня целовала… Слушай, а ты правда веришь, что она вернется?

— Конечно, вернется, — подтвердил Мишель. — Да и мама моя это говорит…

— Верно, — повторил Жорж, — она так говорила…

В тот же вечер Жорж уехал с сестрой молочницы. Всю неделю Эвелина Селье не знала покоя. Хорошо ли она поступила, отослав мальчика в дальнюю деревушку? А вдруг что-нибудь стряслось с ним в пути — как же она об этом узнает? Ведь письма теперь почти не приходят. И вот наконец в квартиру постучался пожилой человек в черном костюме, с приветливым лицом. Он пришел рано утром — Эвелина как раз дошивала рубашку. Оказалось, что он из Монлюсона: привез вести от Жоржа. Он рассказал, что женщина, которая ехала с Жоржем, воспользовавшись пересадкой в Шато́-Ру, решила в какой-то лавке сменять цикорий на масло. Ее поймали жандармы и при обыске нашли в ее чемоданчике одиннадцать пачек цикория, а также другие дефицитные вещи. Один из жандармов начал было допрашивать Жоржа, и бедный мальчик, совершенно потеряв голову, горько заплакал. Жандарм нахмурился, несколько минут разглядывал мальчика, потом добродушно сказал:

«Слушай, паренек, ты что ж не садишься в свой поезд? Не видишь разве, что он вот-вот отойдет?»

Ему не пришлось повторять эти слова дважды. Жорж вскочил в последний вагон и уже без всяких приключений доехал до Монлюсона.

— Какой молодчина этот жандарм! — заметила Эвелина за обедом, пересказывая историю детям. — Уж, верно, он догадался, в чем тут дело! Теперь наш Жорж в безопасности. Вот уж бабушка его набалует!

— Он будет есть курицу? — наморщив свой маленький нос, спросил Фанфан.

— Да, конечно, и курицу, и сметану, и кроличье мясо… А уж сколько яблок у бабушки в саду!

Соланж захлопала в ладоши. Норетта радостно улыбнулась, но Мишель продолжал хмуриться. Без Жоржа ему было совсем плохо. Путь от дома до школы и обратно, который он теперь проделывал в одиночку, казался ему унылым и долгим. А в четыре часа, возвращаясь домой после уроков, он невольно глядел на лестницу, которая вела на верхний этаж, где прежде жил Жорж. Но теперь там больше не было Жоржа; квартира его друзей опустела, даже мебель и ту забрали немцы. Правда, мебель принадлежала хозяину квартиры — приятелю Моско, но господа из гестапо не желали считаться с подобными пустяками. Сердце Мишеля сжималось всякий раз, когда он представлял себе эту пустую квартиру там, наверху. По ночам, лежа в постели без сна, он придумывал, как лучше отомстить Стефану. Но через два дня после ареста супругов Моско Стефан исчез. Его родители, напуганные последней выходкой сына, вдруг поняли, что этот законченный маленький нацист может причинить им немало хлопот. И хотя они сами воспитали его таким, все же они решили спокойствия ради отправить его к родственникам в Турень.

— Ничего, пусть его отсиживается, — говорил ребятам Мишель, — зато, когда он вернется…

Он не договаривал, но ребята и без того понимали, что он хотел сказать, и глядели сурово.

Уезжая, Жорж просил Мишеля вновь взять на Себя руководство Союзом «рыцарей», и мальчик старался выполнить обещание. Он подолгу пыхтел над листовками, стремясь сочинять их как можно лучше. Он горячо желал, чтобы листовки ни в чем не уступали прежним, подписанным «Леонид». Но как он ни старался, ему это не удавалось, и неудача всякий раз очень его огорчала.

К тому же он все время думал о Даниеле.

В середине мая мать как-то послала Мишеля отнести ее шитье в мастерскую, на которую она работала.

Подходя к станции метро, Мишель вдруг увидел на скамье у входа в сквер знакомую девушку… Нет, неужели это та самая? Девушка сильно исхудала и, сказать по правде, показалась ему совсем некрасивой с гладко зачесанными волосами и в старой жакетке, на которой болталась одна-единственная пуговица. «Может, я обознался?» — подумал он. Но тут девушка, увидав его, вздрогнула, и Мишель понял, что не ошибся. Она знаком пригласила его сесть рядом с ней на скамейку.

— У меня к тебе как раз дело, — сказала она.

Сердце Мишеля радостно забилось.

— Правда? — воскликнул он. — Они снова хотят, чтобы я им помогал?

— Нет, нет, — живо перебила его девушка, — совсем не то, да и дело у меня, собственно, не к тебе, а к девочке, которая у вас поселилась. Ее брат просил ей передать…

— Кто, Ал… то есть Этьен?

— Да. Девочке надо передать, что он в безопасности. Он сейчас скрывается от фашистов.

Мишель удивленно раскрыл глаза.

— Этьен скрывается? Значит, он больше не работает в группе?

— Да, на время. Нам не повезло. Немцы напали на наш след: один парень, которого они схватили, из страха начал болтать. Они обнаружили наш штаб и вообще всё раскрыли… Этьен еле ушел от них, а я спаслась чудом. Но они взяли многих других.

— А… Даниель? — чуть слышно прошептал Мишель.

Девушка опустила голову.

— Даниеля взяли вместе со всеми. Он как раз возвращался из того кафе и прямо угодил к ним в руки. А у них уже давно была его фотография… Боже мой, — глухо продолжала она, — отчего вместо Даниеля не взяли меня?! Я бы с радостью пожертвовала для него жизнью, да и все наши ребята тоже!.. И вот теперь он в руках у них…

— Но нельзя же оставлять его в тюрьме! — задыхаясь, выговорил Мишель. — Надо устроить ему побег! Пожалуйста, прошу вас, организуйте побег!

— А как ты думаешь! — вздохнула девушка. — Наши люди давно этим заняты, да только не так все просто! О, если бы только удался побег! Если бы мы спасли Даниеля!

Она снова замкнулась в суровом молчании. Мишель больше не смел ни о чем ее расспрашивать. И, подождав несколько минут, решил наконец уйти. Мальчик с трудом сдерживал слезы. Даниель арестован!.. Он вдруг представил себе Даниеля: скованный цепями, он томится в камере, откуда ему никогда не суждено выйти. Никогда! «И я, я тоже с радостью пошел бы за него на смерть!» — думал Мишель, сжимая кулаки. Нет, Даниель убежит. Даниель сильнее всех немцев, вместе взятых. Даниель победит!

Мишель пытался вспомнить побеги из тюрьмы, описанные в книжках. Обычно узники разрывали простыни и скручивали из них веревки, которые привязывали к оконной решетке. Интересно, есть ли у Даниеля простыни? А если у него их нет, он придумает что-нибудь другое. А потом, разве девушка не сказала: «Наши люди давно этим заняты»? Да, конечно, Даниель убежит, он выйдет на свободу, и Мишель непременно с ним встретится.

«Я ничего не скажу маме, — решил он, — только передам то, что велел Ален. А об остальном смолчу. Если я начну рассказывать про Даниеля, я обязательно заплачу, а я не хочу плакать. Ну почему со мной нет Жоржа? Будь он здесь, я бы все ему рассказал, и мне стало бы чуточку легче. И вдвоем мы ждали бы, когда вернется Даниель… А теперь… кто знает, когда я увижу Жоржа! Может, на летние каникулы?»

Глотая слезы, Мишель спустился в метро.