Дом неистовых клятв

— Высуни язык, полурослик.

Данте больше не тянет за моё платье, но всё ещё крепко его держит.

«Прости», — произношу я одними губами, насыпав соли на язык своего друга.

Пару мгновений спустя, Данте спрашивает:

— Ты всё ещё влюблен в Фэллон Росси?

— Ты накормил его солью, чтобы узнать о его чувствах? — спрашиваю я в бешенстве.

— Отвечай, полурослик.

Данте не сводит голубых глаз с лица Антони, покрытого потом.

Испустив вздох, он говорит:

— Я всегда буду любить Фэллон.

— А что ты думаешь про Лоркана Рибава?

— Я не его поклонник.

— Но при этом ты помогал ему в течение многих лет. Почему?

Антони так крепко сжимает губы, что они превращаются в белую линию на его бледном лице.

— Потому что мне не нравился режим фейри.

— И как выглядит твой идеальный мир?

— Я не…

— Нет уж. Не отклоняйся от темы.

— В моём идеальном мире не правят ни фейри, ни вороны.

— И кто им правит? Ты ведь не мечтаешь о том, чтобы надеть корону? Или мечтаешь?

— Я считаю, что миром должна править группа специально обученных людей.

— И ты будешь среди них?

— Да.

— А кого ещё ты выберешь? Сестёр Амари? Единственного кузена, оставшегося в живых? Напомни, как его зовут? Мэдден?

— Маттиа.

Данте медленно качает головой.

— А ты бы выбрал Фэллон?

Антони опускает глаза на соль на столе, и хотя он отвечает Данте шепотом, я не пропускаю его ответ:

— Нет.

И хотя этот допрос по поводу нового режима не имеет никакого смысла, я чувствую себя слегка обиженной.

— Почему нет? Разве ты не считаешь её умной?

Челюсть Антони вздрагивает.

— Полурослик, я задал тебе вопрос.

Он всё ещё не отвечает.

Данте кивает Юстусу, который достаёт меч из ножен и делает шаг в сторону Антони.

Наконец, Антони рычит:

— Мой выбор никак не связан с её интеллектом.

— А с чем он связан?

— С её преданностью.

— Как я понимаю, Рибаву.

Антони прищуривается и смотрит на стеклянную поверхность стола.

— Да.

— Я знаю, что ты желаешь мне смерти, а что насчёт Короля воронов?

Моя грудная клетка сжимается вокруг лёгких, не давая мне дышать, а в ушах слышится глухое жужжание.

— Разве ты не хочешь, чтобы Лоркан Рибав исчез, Греко?

Губы Антони так сильно напряжены, что его раны снова вскрываются и из них начинает идти кровь, отчего уголки его губ кажутся ещё более опущенными.

— Позволь мне перефразировать мой вопрос: ты хочешь, чтобы Лоркан Рибав, всемогущий король неба, умер?

Антони опускает веки и выдает признание, которое заставляет главную мышцу в моей груди сжаться.

— Да.

— Значит, наши цели совпадают. И тогда вопрос состоит в том, кому ты желаешь смерти больше, ему или мне?

Антони сглатывает, пытаясь совладать с воздействием сыворотки правды.

— Ему.

Данте отклоняется на стуле и потирает губы.

— Что думаешь Юстус? Мы могли бы его использовать?

— Мы могли бы оценить его ценность для нас, отправив наверх с обсидиановым мечом.

— НЕТ!

Что за на хрен, Юстус?

— Так он только выдаст наше местоположение, а его самого убьют.

Данте зажимает мне рот ладонью.

— Разве я разрешал тебе вклиниваться?

Мгновение спустя, он опускает ладонь и взмахивает рукой.

— Уведите его. Пока я с ним закончил.

Като подходит к стулу Антони и выдвигает его.

— Нужно ли нам увести также Фэллон?

— Нет. С ней я ещё не закончил.

Когда пальцы Данте снова прижимаются к моей ляжке и начинают задирать ткань, я напрягаюсь.

Юстус, должно быть, почувствовал, что я в миге от того, чтобы схватить деревянную коробку и размозжить череп Данте, потому что хлопает в ладоши и говорит:

— Все за дверь.

Я начинаю дрожать, но не от стресса, как, наверное, предполагает Данте, а от адреналина.

Вот он.

Момент истины, когда я покончу с этим жестоким правителем.

— Если ты её обесчестишь, Регио… — Антони вырывает свою руку у Като.

— Ты меня убьешь? Ты это уже говорил. Я буду иметь это в виду.

Данте задирает моё платье ещё выше.

Я думаю о Лоре, о том, как он будет разгневан, и мысли об этом помогают мне собраться.

— Позволь мне кое-что прояснить, Антони. Если ты и выйдешь из этой войны живым, Фэллон никогда не будет твоей.

Всё тело Антони сотрясается.

— Ты думаешь, что она станет твоей, если ты её изнасилуешь?

— Мне не пришлось прибегать к изнасилованию в первый раз, когда она раздвинула для меня ноги.

Данте наклоняет голову набок, и его длинные косички рассыпаются по плечу.

Мои мышцы так напряжены, что отвращение, которое я испытываю при мысли о том, как я потеряла девственность, даже не заставляет меня содрогнуться.

Я чувствую, как Антони взглядом просит меня взглянуть на него, но я не поднимаю глаз. Я смотрю только на руку, которая ласкает моё бедро без моего, мать его, согласия.

Антони становится очень тихим. Он, должно быть, решил, что я лягу на кровать и позволю Данте совершить со мной любое непотребство. Вероятно, он думает, что я всё ещё испытываю симпатию к Королю фейри.

— Фэллон? — произносит Антони так хрипло, словно лианы врезались в его кадык.

Данте приподнимает шёлковую ткань ещё на дюйм.

— Чёрт бы вас побрал, уведите его отсюда.

Я всё еще не реагирую. Я не буду никак реагировать, пока не доберусь до его кровати.

Я распрямляю плечи и уже собираюсь предложить ему направиться в её сторону, когда Данте говорит:

— Юстус, останься. И запри дверь.

Я так резко поднимаю на него взгляд, что мои позвонки щёлкают.

Юстус закрывает дверь, но не смотрит в мои глаза, полные паники. Он само воплощение спокойствия, тогда как мой пульс перестал биться ровно. Я говорю себе, что пока рано делать какие-то выводы. Может быть, Данте просто хочет посоветоваться со своим генералом наедине?

— У вас что-то на уме, Ваше Величество?

— Много чего, Росси.

— Может быть, мне выйти, чтобы вы могли поговорить наедине?

Я ненавижу то, каким писклявым сделался мой голос.

— Нет.

Он проводит рукой по моим волосам, и я напрягаюсь от этого прикосновения, но решаю попридержать свою злобу и превратить отвращение в оружие, которое окажет мне куда большую услугу, чем импульсивное поведение.

— Накорми меня солью, Фэл.

Пульс начинает стучать у меня в ушах.

— Ты же невосприимчив к соли.

— Должен быть невосприимчив, но каким-то чудесным образом, я излечился.

Он протягивает руку, но не для того, чтобы провести ей по моим волосам. Растопырив пальцы, он говорит:

— Соль.

Я беру щепотку из коробки и подношу к его рту, а затем морщу лицо, когда он слизывает хлопья с моих пальцев.

— Спроси меня о чем-нибудь личном, Росси.

Юстус переступает с ноги на ногу, что заставляет его потускневшие кожаные сапоги скрипнуть.

— Вы испытываете какие-нибудь чувства к Фэллон, или желаете её только из-за её крови?

— Мне очень дорога твоя внучка и я верю всем сердцем, что со временем я снова стану ей дорог.

Ого. В его мозгу совсем не осталось нейронов…

Пальцы Короля фейри снова начинают двигаться по моей ноге.

— Вообще-то, мне кажется, что она уже начала вспоминать, как нам было хорошо вместе.

Я сжимаю зубы, чтобы не дать вырваться ответу, прожигающему мой язык. Нам с Данте никогда не было хорошо. Мы были друзьями. А затем он использовал и выбросил меня, оставив мне лишь неуверенность в себе и порванную девственную плеву.

Он проводит указательным пальцем по всей длине моей шеи.

— Ты сегодня такая мягкая.

Наверное, он говорит о том, какая я послушная, а не о моей коже. Не то, чтобы моя кожа была сухой или шершавой, но она такая же, как всегда.

— Мои попытки противостоять тебе мало чем мне помогли.

— Ты поэтому такая послушная?

Он накручивает мои волосы себе на палец. А когда его губы приземляются на мою скулу, я отворачиваю голову и пытаюсь слезть с его колен, но он только ещё сильнее сжимает мою ногу. Так сильно, что там должен остаться синяк.

— Тише. Всё это время ты так хорошо себя вела, мойя.

Боги, я ненавижу этого мужчину. Мой взгляд невольно перемещается на изголовье кровати.

Данте отстраняется от меня, но не ослабляет тиски своей хватки.

— Задай мне ещё какой-нибудь вопрос, генерали. Вопрос, на который я точно не захочу отвечать.

— Вы мне доверяете? — спрашивает Юстус.

Ради Святого Котла, зачем он задал этот вопрос? Неужели он хочет, чтобы его поймали?

— Нет. Я тебе не доверяю. Но я верю, что ты хочешь видеть свою внучку на троне и сделаешь всё возможное, чтобы она не лишилась моей милости.

Его милости? Моё желание фыркнуть настолько сильно, что мои ноздри начинают дрожать.

Данте хватает меня за талию, приподнимает и ставит на ноги.

— Иди на кровать, мойя.

Юстус сжимает ручку двери.

— Я удаляюсь.

— Почему ты так торопишься уйти, Росси?

— Потому что есть такие вещи, которые деду не стоит видеть.

Улыбка приподнимает губы Данте, когда он поднимается со стула. Но вместо того, чтобы подойти ко мне, он хватает коробку с солью и направляется к Юстусу.

— Ты ведь сам её одел, не так ли?

— Я же уже сказал, что мне было не из чего выбирать, Маэцца.

— Ты уверен, что причина в этом?

— Да.

Он подносит деревянную коробку Юстусу и говорит:

— Проглоти немного соли и повтори свой ответ.

Юстус сглатывает. Не сводя глаз с Данте, он берёт немного соли и съедает.

Данте тянет шею из стороны в сторону, издав серию щелчков.

— Почему ты выбрал этот наряд для Фэллон?

Юстус сглатывает, а я подползаю поближе к изголовью кровати и всматриваюсь в темноту между ним и стеной, пытаясь разглядеть, не блестит ли где лезвие.

— Чтобы отвлечь вас, Маэцца.

— И зачем ты решил меня отвлечь, генерали?

— Потому что если Фэллон будет носить вашего ребёнка, есть вероятность, что вы её не убьете.

Что за чёрт? Я пристально смотрю на Юстуса. Надеюсь, он тоже употребляет то вещество из Неббы, иначе… иначе нам будет, о чём поговорить после того, как я найду этот чёртов кинжал и отрежу Данте голову.

Я начинаю скользить пальцами по изголовью, как вдруг Данте спрашивает:

— Ищешь это, Фэл?

Я резко перевожу на него взгляд и замечаю кинжал, который он держит между пальцами.

Моё лицо, должно быть, сделалось таким же белым, как его униформа, потому что он цыкает.

— Кажется, у нас тут завёлся предатель. Кто бы…

И прежде, чем я успеваю сделать следующий вдох, Данте швыряет соль в оторопелое лицо Юстуса и протыкает его шею кинжалом.

— … это мог быть?

ГЛАВА 22

Я кричу, а Юстус… не издаёт ни единого звука. Как это возможно, когда из его трахеи торчит кинжал?

— Может быть, это вы, генерал Росси?

Данте проворачивает кинжал.

— Прекрати, Данте! Прекрати! Юстус ничего не сделал.

Я бросаюсь вперёд, хватаю Данте за бицепс, и мне удаётся опустить его руку.

Глаза Юстуса так широко раскрыты, что сделались белыми. А его шея… жилы на ней натянулись, а из раны хлещут алые потоки крови.

Пожалуйста, пусть он принимает эти добавки железа, или что там принимает Данте?

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не умирай.

Ты мне нужен.

— Не делай из меня дурака, Фэллон. Тот факт, что тебе вдруг стал небезразличен Юстус, и есть единственное доказательство, которое мне нужно. Что ещё ты от меня скрываешь, мойя?

Я бросаюсь к Юстусу и хватаюсь за рукоять кинжала, в то время как Данте хватает меня за талию. Я разворачиваюсь и делаю взмах рукой, целясь ему в горло, но поскальзываюсь на соли, и железный клинок врезается ему в глаз.

Он рычит и бьёт меня по лицу.

Я теряю равновесие и падаю. На секунду мир вокруг меркнет, но затем я снова вижу всё с идеальной чёткостью и начинаю ползти в сторону Юстуса.

— Вытащите нас отсюда, Юстус. Нарисуйте знак и вытащите нас.

Он медленно качает головой из стороны в сторону.

О боги, он всё ещё жив.

— Нарисуйте знак…

Он сплевывает и ещё больше крови изливается из его раны. Я пытаюсь оторвать кусок платья и затянуть рану, но это не работает. Чёрт, чёрт, чёрт.

Прижав ладонь к его шее, я пытаюсь найти кинжал, чтобы разрезать ткань, но Данте закинул его под кровать. Может быть, если я налью немного крови Мириам в его рану, я смогу его вылечить?

Я ощупываю воротник его рубашки, пытаясь найти кожаный ремешок, но не нахожу его. Ну, почему именно сегодня он решил не надевать медальон?

Дверь в помещение распахивается и ударяет Юстуса, отчего его тело откатывается в сторону, а мои пальцы отрываются от его шеи. Я уже готова захлопнуть дверь, но застываю на месте, когда замечаю мужчину, который пытается проникнуть внутрь через узкий проход.

Я моргаю, точно испуганный змей, после чего перевожу взгляд на мужчину, распластавшегося передо мной на полу.

— Маэцца! — ахает Юстус и пытается раскрыть дверь плечом, ударив своего двойника, истекающего кровью. — Фэллон, отойди!

Но я не могу пошевелиться.

Я едва могу дышать.

Юстус — тот, у которого не идёт кровь — приседает рядом со мной, обводит рану своего близнеца кончиками указательного и среднего пальцев, а затем разрывает его рубашку и рисует крест на его сердце. Ниже, на его животе, он рисует букву «М» странного вида, напоминающую пересекающиеся пики.

— Ты не ранена?

Когда я не отвечаю, он повторяет свой вопрос, отчётливо произнеся моё имя.

Я качаю головой и, раскрыв рот, смотрю на мокрый лоб мужчины, который лежит бездыханный перед нами.

Прерывисто дыша, Юстус проводит рукой по лбу своего двойника, словно пытается узнать, нет ли у него жара. Когда тот, наконец, замирает, я тоже замираю, потому что прямо на моих глазах на желтоватой плоти мужчины появляются кровавые линии в форме точно такой же буквы «М» странной формы. Юстус проводит пальцем по знаку, и труп превращается в другого человека — Дотторе Ванче.

Я откидываюсь на пятки.

Ещё больше солдат проникают в помещение. Я смотрю на них, но как будто их не вижу.

— Прошу прощения, Маэцца.

Юстус встает с корточек.

— Я не знал, что мой лекарь…

— Убейте его! — Данте указывает на Юстуса. — Стража, убейте его…

Никто не двигается. А точнее, их головы поворачиваются, но никто не спешит покончить с жизнью Юстуса.

Данте делает шаг назад и врезается в стул, отчего тот падает.

— Почему вы не выполняете мой приказ! Я ваш король! Вы не отвечаете перед генералом. Вы отвечаете передо мной!

Юстус поднимает руки.

— Маэцца, преступник убит. Вы его убили, — мой дед говорит медленно, точно разговаривает с ребёнком.

— Ты… ты…

Палец Данте дёргается, когда его глаз, не закрытый ладонью, смотрит на меня, а затем мимо меня на труп на полу.

— Я не…

Его губы вытягиваются, и на лице появляется страшная гримаса. Он снова переводит внимание на Юстуса.

— Простите, Маэцца. Мириам меня заколдовала и нарисовала магический знак на лбу лекаря, который не только свёл его с ума, но и сделал похожим на, — он проводит верхней губой по нижней губе, а затем морщит нос, точно его тошнит от вида трупа себя самого, — меня. Я уже наказал её.

— Наказал? — Данте усмехается. — Я убью ведьму. После того, как убью твою внучку.

Вот… чёрт. Я гляжу на дверь и прикидываю, как далеко я смогу убежать, прежде чем солдаты меня догонят. Я могла бы спрятаться, но что потом? Я поднимаю глаза к потолку, неожиданно вспомнив о том, как он недавно сотрясался. Что если… Что если я смогу заставить то, что находится снаружи, разрушить это место?

Я вскакиваю на ноги.

— Хватайте её! — рычит Данте.

И ещё до того, как я успеваю поднять руки, Като заводит их мне за спину, и моё тело опутывают лианы, обездвижив меня. Я смотрю на Юстуса и уже готова умолять его помочь мне, но сдерживаюсь, потому что я уже не уверена в том, что он на моей стороне. Ведь всё это время мне могли помогать лекарь и Мириам.

Юстус подходит к Данте.

— Ваше Величество, позвольте мне взглянуть на ваш глаз.

Данте всё смотри и смотрит на своего генерала неповреждённым глазом, а затем медленно опускает ладонь. Я пребываю в таком шоке, что при виде его глазного яблока, пронизанного алыми венами, и залитой кровью щеки, мои внутренности даже не сжимаются.

Вся эта сцена кажется такой сюрреалистичной.

— Принесите мне свежий бинт и пакет с неббианским порошком! — кричит Юстус. — СЕЙЧАС ЖЕ!

Один из солдат выскакивает за дверь.

— Сядьте, Ваше Величество.

Юстус указывает на стул.

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы нейтрализовать воздействие железа, но я не гарантирую, что смогу сохранить вам глаз.

Данте смотрит на Юстуса с подозрением и скепсисом. И когда он, наконец, садится, его внимание перемещается на неподвижное тело лекаря.

— Я думал… я думал, что это ты, Юстус.

— Я понимаю, как это выглядит, но, пожалуйста, поймите, что я никогда бы вас не предал. Я хочу, чтобы Люс принадлежал нам. Только нам.

Слова Юстуса как будто заставляют напряжённые плечи Данте расслабиться.

— Я убью Мириам.

— Я уже сказал вам, что наказал её.

— Она заслуживает смерти, — говорит Данте и смотрит прямо на меня.

— Если они умрут, мы потеряем их магию, и шаббианцы придут на помощь Лору.

Тем временем я пытаюсь собрать всё воедино. Лекарь появился в день высвобождения моей магии, но ведь это Юстус привёл его после того, как Мириам её разблокировала. А, может быть, он был здесь всё это время? Моя голова гудит от непонимания.

Юстус ощупывает кожу вокруг глазницы короля фейри.

— Вы можете видеть вашим левым глазом?

На челюсти Данте, который продолжает сердито смотреть в мою сторону, пульсирует нерв.

— Нет.

Меня не пугает его взгляд. Я удерживаю его, молча сообщая ему о том, как ему повезло, что он потерял только своё зрение.

Мгновение спустя, солдат врывается в помещение с аккуратным свертком, который кладёт на стеклянный стол.

Юстус разворачивает его, берёт щепотку какой-то зеленой пыли мятного цвета, и скармливает её Данте.

— Я также насыплю немного вам в глаз. Возможно, будет щипать, но зато это мгновенно нейтрализует железо.

Если ему и больно, Данте этого не показывает.

Обернув голову короля бинтом, Юстус поворачивается ко мне, а точнее в сторону тела, лежащего у моих ног.

— Брамбилла, отведи Фэллон в её клетку и запри её. Я разберусь с ней, как только избавлюсь от трупа.

Разберется со мной? За что? За то, что попыталась его защитить, закрыть его от Данте? Неблагодарный ублюдок.

— Прошу прощения, Маэцца. Я знаю, что вы хотели провести время с Фэллон сегодня вечером, но я думаю, что безопаснее всего убрать её подальше, пока она не перестанет вести себя как дикий зверь.

Да, готова поручиться, что это куда безопаснее. Да и Данте, кажется, совсем не заинтересован в том, чтобы проводить со мной время. Я почти уверена, что после того, как я проткнула ему глаз, ему не захочется секса со мной до конца моего заточения.

— Пойду, выброшу труп в маминой роще, а не то он начнёт вонять на всю крепость. Скоро вернусь.

Юстус приседает рядом с лекарем, глаза которого остекленели, после чего хватает его за подмышки и закидывает себе на плечо. А затем встаёт.

— Иди впереди меня, Брамбилла.

Като разворачивается и начинает тащить меня по тёмному коридору, по которому эхом разносятся удары моего учащённого пульса. Мы молча идём в сторону подземелья, и только наши шаги нарушают зловещую тишину, повисшую вокруг нас.

Я смотрю себе за спину, и наши с Юстусом взгляды встречаются. Он кажется скорее задумчивым, чем сердитым. Но опять же, здесь так темно, а тело, которое он несёт, такое большое, что я могла неправильно интерпретировать выражение его лица.

Юстус всё ещё идёт позади нас, когда мы доходим до подземелья. Неужели он не доверяет Като и боится, что тот не доведёт меня до клетки? Как только мы доходим до входа в туннель, Юстус останавливается.

— Сержант?

Юстус достает из-за пазухи медальон и откупоривает пузырёк, после чего капает кровью на кончик пальца.

Като застывает на месте.

— Подойди.

Като смотрит мимо Юстуса в подземелье, словно пытается убедиться в том, что другие солдаты находятся неподалеку. Никого не обнаружив, он отводит меня на несколько шагов назад по туннелю, и теперь все мы стоим так близко друг к другу, что я могу чувствовать металлический запах, исходящий от трупа смелого Дотторе Ванче. Ну, почему план Мириам не сработал?

Он уже не может меня слышать, но я все равно произношу одними губами: «Спасибо за ваше мужество». Или это было сумасшествие? Я вспоминаю о смелом и добром сельватинце, Сьювэле, который погиб, помогая мне освободить ворона в роще Ксемы Росси.

— Чтобы никто к ней не прикасался, пока я не вернусь. Вы меня услышали? Никто.

Поднеся окровавленный палец к стене, Юстус ещё больше понижает голос.

— Даже король.

Я могла бы попытаться оценить выражение его лица, если бы не была так заворожена знаком, который он рисует на чёрном камне — круг с крестом в центре, нижняя часть которого выходит за пределы круга.

Когда он отрывает палец от стены, я резко перевожу на него взгляд. Смесь гнева и боли заполняет впадинки на его лице.

— И лучше запри погреб.

Его губы едва двигаются, когда он отдаёт этот приказ.

— Запереть? Но… — по телу Като прокатывается дрожь. — Но у меня нет ключа.

— Именно поэтому ты его и запрёшь, Брамбилла.

Юстус слегка трясет головой.

— Я отопру его, когда вернусь. Понял?

— Да, генерали.

— Хорошо. А теперь иди.

Като молча уводит меня и тихо говорит:

— Идём.

Когда мы начинаем спешно возвращаться в мою камеру, я оглядываюсь и встречаюсь взглядом с сияющими глазами Юстуса, после чего он прижимает руку к стене и проходит сквозь неё.

Мои лёгкие снова начинают сжиматься и пульсировать с каждым новым вдохом, возвращающим меня к жизни.

Понял ли Юстус, что он только что предоставил мне ключи к крепости Данте?

Какой глупый вопрос. Этот человек не допускает ошибок, и не принимать во внимание это его качество было бы самой большой ошибкой.

ГЛАВА 23

Как только дверь погреба захлопывается за нами, я вырываю руку из хватки Като. Но сержант так сильно нервничает, что продолжает крепко меня держать, хотя и не делает мне больно.

— Не могли бы вы их немного ослабить?

Я киваю на переплетённые лианы, связывающие моё тело.

— Я знаю, что это не ваша стихия, но ведь ваш острый клинок способен разрезать магические путы?

— Прости, Фэллон, но я не могу…

Сержант сглатывает и оттягивает воротник рубашки, точно тот его душит.

— Я не могу тебя освободить.

— Почему нет?

— Почему нет? — говорит он сдавленным голосом. — Ты только что напала на короля!

— Потому что он пырнул Юстуса!

Я не рассказываю ему о том, что всё равно напала бы на Данте, и что если бы меня не отвлёк вид моего умирающего деда, я бы довела дело до конца.

— Разве вы не стали бы защищать своего генерала?

Като переводит взгляд на туннель, который разверзся подобно тёмному зеву за решетками на двери, после чего обрушивает на меня всю силу своего безумного взгляда. Похоже, мой вопрос совсем сбил с толку бедного сержанта. Интересно, что бы он сделал на моём месте? Разве он не клялся в верности Юстусу Росси?

— Я почувствовал, что с генералом что-то не то. То есть, с тем мужчиной, притворявшимся генералом. Мерда. Мне надо было остаться в той комнате.

Он проводит рукой по спутанной копне седых волос, убирая пряди, которые прилипли к его вспотевшему лбу.

— Я рада, что вы не остались, иначе вас могли ранить.

— Но тогда тебя бы не ранили!

— Я не ранена, Като.

Он смотрит на моё платье, и я тоже опускаю на него взгляд. Между зелёными лианами на бледно-розовой ткани виднеются красные капли.

— Это не моя кровь.

Като сглатывает. Раз. Два раза. Сглотнув в третий раз, он говорит:

— Ты проткнула королю глаз железным клинком. Он может не восстановиться.

— Хорошо.

— Хорошо? Как ты думаешь, что он теперь с тобой сделает?

Като смотрит на меня округлившимися глазами, точно я ворон, находящийся в шаге от убийства.

При мысли об этом мой пульс ускоряется, а перед глазами появляется блестящий знак, который Юстус нарисовал на стене.

Мой выход отсюда.

Путь наружу.

Като снова проводит рукой по лбу. Если он пытается его разгладить, то ему это не удается.

— За это он может тебя убить.

Я смотрю на стены, окружающие меня. Интересно, смогу ли я пройти сквозь них? Где я окажусь?

— Тогда я стану для него бесполезна.

— Что если он тебя покалечит? Что если он выколет тебе глаз?

Я мрачно ему улыбаюсь.

— Пусть попробует.

— Фэллон, это не повод для смеха.

— А я разве смеюсь?

— Ты улыбаешься.

— Конечно, я улыбаюсь.

Поскольку мои губы всё ещё приподняты в улыбке, мои слова звучат слегка искажённо.

— Я только что избежала изнасилования со стороны чистокровного полудурка, Като. Не говоря уже о том, что Юстус, — показал мне, как выбраться отсюда, — не умер.

— С каких это пор тебя заботит этот человек?

— Ты прав. Он меня не заботит. Но если бы он умер, мы бы все попали, потому что оказались бы заперты здесь.

Я смотрю на ряды бутылок, которыми заставлена стена.

— Если только здесь нет выхода, о котором мне ничего неизвестно.

Молчание Като заставляет меня оторвать взгляд от полок.

— Или он есть?

Он отводит взгляд и говорит:

— Нет.

Его дыхание пропитано ложью.

— А теперь я подниму тебя и помещу в клетку, Фэллон. Пожалуйста, не сопротивляйся. На данный момент для тебя это самое безопасное место.

— Я и здесь в полной безопасности.

— Если только сюда не придут эльфы. Они могут проникнуть сквозь прутья на двери погреба, но они не смогут пролезть сквозь прутья клетки. Юстус заколдовал их, и туда не может проникнуть никто кроме тебя.

Как только он это произносит, в туннеле эхом разносятся шаги и взмахи крыльев.

— Пожалуйста, Фэллон. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты пострадала.

— Я не вернусь в эту клетку.

— Сержант Брамбилла, — произносят в унисон два эльфа, которые влетают в дверь. Они даже дышат в унисон. — Король требует встречи с вами.

Като становится белым, как те выгоревшие на солнце простыни, которые нонна вывешивала сушиться на улице во время летних месяцев.

— Я… я…

— Ключ от погреба у Юстуса, так что, боюсь, с этой встречей придётся повременить, — говорю я, так как мой друг, похоже, не в состоянии формулировать мысли.

— Сержант, ключ!

Ластра начинает сотрясать дверь погреба.

Я повторяю то, что я только что сказала крылатым фейри и добавляю:

— Не мог бы ты убрать свои плети, Ластра?

Их мог наколдовать другой фейри — я слегка отвлеклась и не заметила, кто меня связал — но поскольку у него зелёные глаза, вероятнее всего, это был он.

— Дверь заперта. Я всё равно никуда отсюда не денусь.

— Они останутся на месте, — говорит Като, едва разжимая губы. — Или ты идёшь в клетку.

Я долго и мучительно смотрю на седовласого мужчину.

— Вы мне не доверяете?

— А разве у меня есть причина тебе доверять?

— Я бы никогда не причинила вам вреда, Като.

Он бросает на меня такой взгляд, что моё сердце замирает. Правда написана у него во взгляде. Он мне не верит.

— Ладно.

Моя челюсть напрягается, как и грудная клетка.

— Не снимайте с меня путы, но хотя бы ослабьте их. Они врезаются в мою плоть.

На челюсти Като дёргается мускул.

— Сделай, как она говорит, Ластра.

— Вы вообще в своём уме, сергенте? Что если она… что если она пырнёт вас в глаз?

— Не пырнёт, — Като приподнимает бровь и смотрит на меня. — Так ведь?

Я почти произношу клятву, но прикусываю язык раньше, чем она успевает сорваться с моих губ.

— Я не причиню вреда сержанту.

Густые брови Ластры опускаются так низко, что почти обнимают его ресницы.

— Поклянись.

Крошечная капелька пота стекает по моей шее, и я закусываю щёку, размышляя о том, как бы мне послать Ластру подальше. Завидев округлившийся рот Като, я отвечаю:

— Я бы поклялась, но тогда я нарушу клятву, данную моей любимой бабушке… я имею в виду бывшую жену Юстуса, а не новую девочку для битья.

— Оставь её, Ластра.

Бросив на меня тяжёлый и злобный взгляд, солдат, наконец, развязывает магические верёвки, и теперь я могу слегка пошевелить руками. Я вытягиваю пальцы, затем шею, и все мои кости хрустят, когда напряжение покидает моё тело.

Мне уже кажется, что Ластра снимет с меня их все, но его лианы опутывают мои запястья и связывают их вместе. Правда, меня успокаивает то, что мои плечи больше не отведены назад, и у меня теперь есть доступ к своим пальцам. Теперь я могу проколоть их и проверить, как работает тот странный маленький знак Юстуса.

— Пожалуйста, передайте Его Величеству, что если ему нужна аудиенция со мной, ему придётся прийти сюда.

Като подходит к двери погреба, за которой всё ещё стоит Ластра, пальцы которого окутаны сверкающим зелёным светом, совпадающим по цвету с цветом его глаз.

— Или я смогу встретиться с ним, как только Юстус вернётся.

Он кивает и бормочет:

— Будьте осторожны, сергенте.

После того, как он уходит, я смотрю на жужжащих эльфов. Их глаза-бусинки смотрят на меня, как на мерзкую болотную тварь. Я не сомневаюсь в том, что именно так и выгляжу, так как моё платье и грудь покрыты пятнами крови.

— Не могли бы вы принести мне тряпку и новую одежду?

— Нет, — отвечают они как один.

— Боитесь, что с их помощью я могу вас задушить? — спрашиваю я милым голоском.

— Принесите ей то, что ей надо, — голос Като звучит так же измотано, как он сейчас выглядит.

Эльфы гневно смотрят на него своими глазками размером с булавочную головку.

— Разве мой приказ не достиг ваших ушей, эльфы?

Я перестаю улыбаться, когда они оба кивают в знак согласия.

И прежде чем они успевают улететь, я кричу:

— Желательно, солдатскую униформу! Мне нравятся штаны.

Я не уверена в том, что они меня услышали, но Като точно услышал, потому что он застывает не месте, словно я предложила эльфам поплавать в Марелюсе и покормить змеев с руки.

— Регио этого не одобрит.

Я хочу сказать Като, чтобы он засунул мнение Регио о моей одежде туда, где не светит солнце, то есть куда угодно в этом подземелье, но сдерживаюсь, так как из-за меня Като может попасть в беду, а это последнее, чего я желаю.

Когда он распускает свои седые волосы, чтобы заново заплести их в косичку, мои мысли заполняет магический знак Юстуса. Несмотря на то, что его едва можно было разглядеть, так как в этом гигантском муравейнике слишком тусклое освещение, я всё ещё помню то, как двигался его палец, а также блеск крови Мириам на чёрном фоне.

Я множество раз прокручиваю это изображение в голове, как вдруг мой желудок начинает урчать.

Этот звук, должно быть, достигает широких ушей Като, потому что он смотрит на мой живот, после чего переводит взгляд на дверь.

— Я попрошу эльфов принести тебе что-нибудь поесть, когда они вернутся. Надеюсь, им удастся просунуть что-нибудь в эту дверь.

Пока он осматривает её, оценивая пространство между прутьями, я поднимаю связанные руки ко рту и надавливаю кончиком пальца на самый острый зуб.

— Что ты делаешь? — вопрос Като заставляет меня убрать руку ото рта.

Я притворяюсь, что выковыриваю что-то из зубов.

— Фто-то зафтряло…

Като требуется секунда, чтобы разобрать мои нечленораздельные слова. Когда это происходит, одна из его бровей низко опускается.

— Правда?

— Не знаю.

Я делаю вид, что провожу языком по зубам.

— У вас тут случайно нет зубной щётки?

— Я спрошу у эльфов, когда они вернутся.

Его взгляд больше не возвращается к двери. Он останавливается на мне.

Несмотря на то, что мне понятно его недоверие, мне немного обидно. Я начинаю слоняться по подвалу размером не больше моего маленького дома в Тарелексо в поисках чего-нибудь острого, чем бы я могла проткнуть палец. Полки из камня такие гладкие, что сверкают точно лужицы масла. Я не нахожу ни одного острого места.

Значит, это будут осколки стекла.

— Не трогай вино, Фэллон.

— Я не собиралась его пить.

Когда он искоса смотрит на меня, я добавляю:

— И не собираюсь бить вас бутылкой по голове.

— Я даже не подумал о втором варианте, но я серьёзно. Ничего не трогай. У меня могут быть неприятности, если из погреба начнут пропадать бутылки.

Поскольку он стоит в другой части помещения, я снимаю с полки пыльную бутылку и смотрю на люсинскую корону, оттиснутую на золотом воске, которым покрыта пробка.

— Это запасы Косты Регио?

Дата розлива, указанная на пожелтевшей отваливающейся этикетке, такая старая, что заставляет меня осмотреть остальные бутылки. Подобные марочные вина можно продать за целое состояние — и не за медяки или серебро, а за золото. Подумать только, когда я врезалась в них своей клеткой, я разбила, по меньшей мере, две дюжины бутылок.

Не то, чтобы меня это заботило, но боги, в этом погребе, наверное, больше богатств, чем во всём подземелье.

— Пожалуйста, поставь бутылку на место, Фэллон.

Я притворяюсь, что ставлю её на полку, но вместо этого роняю её чуть более театрально, чем следовало.

— Упс.

Като на выдохе произносит моё имя и направляется в мою сторону. Но прежде чем он успевает подуть на меня своей магией и поместить в клетку, я приседаю и прокалываю палец острым осколком. Низкое шипение срывается с моих губ.

— Отойди от стекла.

Когда вино начинает булькать и разливаться вокруг моих туфель из золотого атласа, наполняя воздух торфяным запахом пробки, мой друг останавливается и хватается за свой меч.

— Я сказал, отойди от бутылки, Фэллон.

Я поднимаю связанные руки и делаю, как он говорит.

— Уже отхожу. Можете убрать своё оружие.

Но он этого не делает. И это, чёрт побери, доставляет мне больше боли, чем рана на пальце.

— Я никогда на вас не нападу, Като.

Я иду в сторону двери, в сторону чёрного камня, обрамляющего кусок металла, который удерживает меня в этом сыром бункере.

— Куда ты идёшь?

— Решила отойти подальше, чтобы вы не переживали, что я наброшусь на вас, пока вы убираете беспорядок, который я тут устроила.

Он смотрит на дорогие осколки, после чего наконец-то убирает свой меч, присаживается на корточки и собирает кусочки тёмно-коричневого стекла.

Искоса поглядывая на него, я прижимаю палец к камню и рисую круг, который получается у меня слегка кривым. А затем добавляю крест. Удовлетворившись тем, что мой рисунок напоминает знак Юстуса, я закрываю глаза и прикладываю ладонь к камню.

Лор, я иду к тебе.

ГЛАВА 24

Когда после нескольких частых вдохов, я так и не прохожу сквозь дверь, я открываю глаза и произношу серию ругательств. Подождите, может быть, мне надо было произнести какие-то магические слова?

А делал ли это Юстус? Я не помню, чтобы его губы произносили какое-нибудь заклинание, но я была так сосредоточена на символе, что могла это пропустить. Вздохнув, я смотрю себе за спину.

Като всё ещё занят тем, что собирает осколки стекла, поэтому я предпринимаю ещё одну попытку. Моя рука так сильно дрожит, что круг и крест в итоге начинают напоминать значок Венеры, но я всё равно прижимаю к нему руку и…

Ничего.

Ох!

Я уже готова совершить третью попытку, так как три это магическое число и всё такое, как вдруг эльфы залетают внутрь сквозь прутья решётки. Моё сердце подступает к горлу, а сама я разворачиваюсь и прижимаюсь к гладкому камню, после чего поспешно стираю свою неудавшуюся попытку выбраться отсюда. Никогда не думала, что буду рада тому, что на мне надето платье, испачканное таким количеством крови.

— Мы не смогли найти платье, — говорит эльф, несущий миску с мыльной водой размером с него самого.

Как только он замечает меня рядом с дверью, он резко взлетает на несколько сантиметров вверх, и миска, а вместе с ней и кусок мыла, который он принёс, с грохотом падают на каменный пол.

Его друг тоже взлетает повыше, после чего бросает мокрую тряпку рядом с мылом и бронзовой миской. Похоже, они боятся меня, что странно, так как меня никто никогда не боялся. Мне определенно нравится это новое ощущение.

Представляю, как Лор будет мной гордиться. Мысль о моей паре заставляет моё сердце начать колотиться сильнее, и его резкие удары теперь отдают мне в рёбра. Я ничего так не хочу, как вернуться домой.

— Раз уж у вас есть крылья, уберите весь мусор, который оставила наша королева, на самые верхние полки.

Като кивает на стекло, которое собрано в такую аккуратную кучку, что напоминает модную вазу.

— Наша королева?

Один из эльфов приподнимает густую светлую бровь, которая исчезает за его короткой чёлкой.

— Да. Королева. И лучше бы тебе не забывать про её титул, Дирк.

Когда Дирк ещё выше приподнимает бровь, его друг, волосы которого забраны в хвост, опускается ниже и хватает осколок стекла. Он поднимает осколок наверх, сгибаясь под его весом. А я начинаю царапать ногтем подушечку указательного пальца, чтобы рана не затянулась. Я не сдамся.

Я подхожу к тряпке и мылу, и поднимаю их, а затем хватаю бронзовую миску. Переместившись в сторону одой из стен, я начинаю вытирать ключицы. Я, вероятно, размазываю кровь ещё больше, но, по крайней мере, она смоется водой вместе с запахом.

Пока я омываю свою кожу, мне удаётся изучить своё отражение в миске. Несмотря на то, что она сделана из тёмной меди, от меня не укрывается нездоровая бледность моей кожи. О, как бы мне хотелось снова выйти на воздух… По возвращению домой, я заберусь на каменные башни Небесного королевства и буду запекать там своё тело в течение нескольких дней. Я уже вижу, как буду сидеть между Сибиллой и Фибусом, поглощая небесное вино кубками и сплетничая о воронах, шаббианцах и фейри.

Я никогда не была поклонницей сплетен, но неожиданно жажду этого, как пчела жаждет пыльцы. Я хочу разговаривать о простых вещах и смеяться до боли в груди. Я хочу до отвала наесться горных ягод и того сыра, приправленного солью и травами, который Коннор подаёт в «Небесной таверне».

Я так крепко сжимаю руку в кулак, что мой поврежденный палец как будто пронзают копья.

«Хватит ныть», — отчитываю я сама себя. «У меня есть магия. Магия, которая позволяет мне проходить сквозь стены! Если это может делать Юстус, то и я смогу».

Бросив взгляд себе за спину и убедившись, что Като и эльфы заняты, я врезаюсь ногтем в основание раны и пускаю кровь, после чего прижимаю кончик пальца к гладкой поверхности миски с мыльной водой и медленно воспроизвожу символ замкá.

Раздается грохот стекла, и мой пульс ускоряется. Я уже готова бросить тряпку на медную миску, чтобы стереть следы своего обмана, как вдруг мой указательный, средний и безымянный пальцы проходят сквозь металл.

Раскрыв рот, я смотрю на свою руку, завороженная тем, что моя плоть торчит из твёрдой поверхности. О, боги! Сработало. Это, чёрт побери, сработало!

Моя грудь нагревается от переполняющих меня эмоций. Всю свою жизнь я мечтала об этом моменте. И хотя я ничего бы так не хотела, как разделить его со своей семьёй, друзьями и Лором, улыбка расцветает на моём лице.

Отчаяние, которое поглотило меня минуту назад, исчезает, точно роса под палящим солнцем.

Я обладаю неисчерпаемым источником силы! Которой я могу управлять.

Краем глаза я замечаю движение. Като направляется в мою сторону. Я резко отдёргиваю свободную руку от миски с водой, после чего вытираю её о грязное полотенце.

Несмотря на то, что моё отражение в воде расплывается, я замечаю новую искру в своих фиолетовых глазах.

Я буду свободна.

Как только Юстус откроет эту дверь, независимо от того, разрешит ли он мне подняться на поверхность или нет, я найду путь к той стене, сквозь которую он прошёл, и нарисую себе путь к свободе.

— У тебя кровь, — Като проводит рукой по своей нижней челюсти. — Вот здесь.

Я вытираю участок кожи, на который он указал, а затем решаю заняться шёлком. Ручной труд заставляет время идти быстрее и позволяет мне подумать о том, почему мой знак не сработал в первый раз. Потому что мой символ был неправильным, или потому что за стеной не было воздушного кармана, в который можно было проникнуть?

Я всё еще думаю об этом, когда Като опускает мой матрас из клетки и приглушает огонь, горящий в канделябрах. Но затем я начинаю думать о чём-то совершенно другом. Сколько нужно времени, чтобы избавиться от тела?

— Като?

— Да, Фэллон?

— Насколько далеко роща Росси от того места, где мы находимся?

Тишина.

Ну, до чего упрямый мужчина…

— Что если Юстус не вернётся? — спрашиваю я его, изучая стеллажи, на которые я могла бы забраться.

Но что если мы находимся так глубоко под землей, что я не смогу пройти сквозь потолок?

— Он вернётся. Здесь его жена. Его внучка. Его король. Он вернётся.

Дело во мне, или Като пытается убедить самого себя?

Неожиданно мой пульс забрасывает адреналин мне в вены. Адреналин и надежду. Лор говорил, что его вороны кружат по всему королевству.

Что если один из них найдёт Юстуса?

ГЛАВА 25

Что-то слегка касается моего тела по всей длине, начинает щекотать мои бёдра, после чего опускается в ложбинку на таллии и поднимается по грудной клетке.

«Ты оставила меня…»

Моё сердце замирает.

«Лор?»

Он снова проходится ногтями по всему моему телу, после чего накрывает ладонью моё бедро.

«Ты не должна была меня оставлять».

Я пытаюсь открыть глаза, но как будто не могу поднять веки. Мои ресницы словно намазаны медом. Я хочу поднять руку и вытереть их, но мои руки, как и ресницы, не двигаются.

«Почему я не могу пошевелиться? Почему я не могу тебя видеть?»

«Пообещай мне, что ты навсегда сохранишь меня в своём сердце».

«Ты — моя пара, Лор. Ты был в моём сердце еще до того, как оказался внутри моего тела».

Мои вдохи вырываются из меня резкими толчками и отдаются болью в груди.

«Почему мы сейчас разговариваем? Данте мёртв? Я его убила?»

Он проводит мягкими точно шёлк пальцами по моей щеке, после чего обводит ими моё лицо.

«Нет, птичка. Его убил я».

Но… Нет. Это невозможно. Я пытаюсь перевернуться на спину, но моё тело не двигается.

«Бронвен сказала, что так ты потеряешь свою человечность».

«Животные тоже способны любить, моя маленькая птичка».

Я это знаю, но…

«Почему ты так говоришь?»

«Расправь крылья и найди меня там, где облака заходят за горизонт, а звёзды светят ярче всего. Небо, как и моё королевство, принадлежит тебе».

«Мне? Что? Лор, я ничего не понимаю. Мы поженились, пока я была без сознания?»

Его холодное дыхание обдает мои щёки, после чего исчезает, точно гонимый ветром туман.

«Не забывай меня».

«Лор?»

Ничего.

«Лор?!» — моё горло начинает гореть, а глаза слезиться. Я выкрикиваю его имя снова и снова.

— Фэллон, проснись.

Кто-то сильно меня трясёт, и на этот раз, когда я заставляю свои глаза раскрыться, мои веки сразу же поднимаются.

Като сжимает мои плечи, его руки такие же холодные, как пот, который стекает по моей шее. Я лихорадочно осматриваюсь вокруг, и хотя я ненавижу каждый миллиметр этой темницы, я никогда не была так рада увидеть такое количество обсидиана, потому что это означает, что мой разговор с Лором не мог состояться.

Если только…

— Данте жив?

Глаза Като становятся такими же серыми, как грозовые облака.

— С каких пор ты говоришь на шаббианском?

Я бледнею.

— Я… я не…

— Я, может быть, и не понимаю язык твоей матери, но я знаком с его звучанием.

Неужели я разговаривала на шаббианском во сне? Мерда. Я осматриваюсь, чтобы узнать, кто ещё мог это слышать и обнаруживаю две пары глаз-бусинок, которые уставились на меня.

— Мы должны сообщить королю, — шипит эльф с чёлкой, которая занимает половину его головы.

Ну, хотя бы я получила ответ на вопрос о состоянии Данте. Если он жив, значит, с моей парой всё в порядке. Хвала Котлу, что это был всего лишь кошмар…

— Я сообщу королю, когда он проснётся. А до тех пор никому не разрешается нарушать его покой.

Раздаётся звон металла, и петли на двери стонут, когда Юстус Росси отпирает дверь погреба.

Я и рада, и не рада его видеть, потому что, если он вернулся, это означает, что дозорные Лоркана пока не обнаружили крепость Косты. Мой кошмар ударяет меня по голове, чтобы вбить в неё немного здравого смыла.

А вообще, плевать.

Я безумно рада, что Юстус остался незамеченным, потому что если бы Лор узнал об этой подземной крепости, он бы нашёл способ её осадить и убить всех, кто принимал участие в моём похищении. И хотя я не против убийства большей части своих тюремщиков, я не могу допустить, чтобы он убил Като, Юстуса или Мириам.

— Вы трое, идите немного поспите, — Юстус кивает на моих стражников, а я принимаю сидячее положение.

— Я вас сменю.

Он запускает руки в свои спутанные волосы цвета ржавчины, а затем проводит большими пальцами по фиолетовым мешкам под глазами.

— Вы уверены, генерали? Вы выглядите…

— Идите.

Эльфы не теряют ни секунды.

А вот Като то начинает идти, то останавливается. И прежде, чем переступить порог погреба, он спрашивает:

— Данте всё ещё желает увидеться со мной?

— Нет. Я уверил его, что никто кроме Мириам и лекаря не принимал участия в покушении на его жизнь, поэтому ты чист, Брамбилла.

Когда Като так и не уходит, Юстус выдыхает:

— Ты тупой или глухой?

Но седовласый сержант не двигается с места и не сводит с меня глаз.

— Вы не…

— Говори уже, сергенте.

— Вы же не обидите Фэллон?

— Нет.

У меня на сердце становится легче из-за того, что Като так озабочен. Какой же он хороший человек. Жаль, что он не видит истинного лица Данте.

Когда он удаляется, Юстус подходит к стене и рисует на каменном проёме двери знак, блокирующий звуки.

— Когда это вы с Ванче устроили поменяшки?

Он поворачивается ко мне и приподнимает одну бровь.

— Поменяшки?

— Когда он превратился в вас?

— Когда они с моей женой придумали этот идиотский план.

— То есть, вы были против?

— Ты действительно думаешь, что я отправил бы тебя полуголой и безоружной в покои короля?

— Где вы были?

— Мне надо было встретиться с тем недоумком, которого Данте оставил вместо себя присматривать за Исолакуори.

— Таво.

— Он самый, — ворчит Юстус.

— Лоркан его ещё не убил?

— Удивительно, но нет. Он всё ещё надеется, что Таво приведёт его к тебе.

— К слову об этом. Моя пара теряет терпение.

Уголок губ Юстуса приподнимается.

— Нельзя потерять то, чем никогда не обладал.

Я ухмыляюсь.

— Жёстко.

— Но это правда. Оцени по шкале от одного до десяти: каковы мои шансы уцелеть, если гнев твоей пары будет направлен на меня?

— Десять это без шансов?

Он кивает.

— Девяносто восемь. Девяносто девять, — пытаюсь пошутить я, но это печальная правда. — Если только вы не вернёте меня ему…

— Я пока не могу этого сделать, Фэллон.

Он опускает глаза на носки своих сапог, которые выглядят такими же убитыми, как лекарь.

— Послушайте, я понимаю, зачем вы меня тут держите.

Он смотрит на меня, и между его бровями появляется небольшая складка, словно он недоумевает. Признаться честно, это странно, так как он знает всё о пророчестве Бронвен.

— Я знаю, что именно я должна убить Данте, но зачем держать здесь Мириам? Почему вы не можете перенести её в другое место?

Он всё еще продолжает хмуриться, хотя уже не так сильно. Думаю, что учитывая его зрелый возраст и необходимость заниматься всеми этими подковёрными интригами, появление морщин — неизбежно.

— Она не может уйти.

— Почему нет? Она не верит, что я его прикончу? Я, может быть, и не произвожу должного впечатления, но я полна решимости.

Он улыбается мне мягкой улыбкой.

— Держись этой решимости, так как очень часто именно она способна спасти нам жизнь. Именно поэтому я не могу её унести… то есть, я не так выразился. Я имел в виду не то, что она не может уйти, а то, что она этого не сделает. Это женщина очень о тебе переживает, хотя ты, наверное, в это не поверишь.

В это определенно очень сложно поверить. У нас было не так много времени, чтобы сблизиться. И да, мы можем быть связаны с людьми кровными узами, но если моё воспитание и научило меня чему-то, так это тому, что биология не диктует нам, кому отдавать наше сердце.

Я встаю и вытягиваю руку вперёд.

— Дайте мне ваш клинок.

— И как он помог тебе в прошлый раз?

— Он помог мне больше, чем помог Даргенто или Данте.

Я улыбаюсь ему самодовольной улыбкой, вспомнив о том, как кинжал торчал из лица короля.

Юстус вздыхает, но лёгкая улыбка приподнимет напряжённые уголки его губ.

— Он полный неббианского порошка сейчас.

Похоже, Юстус опять переключился на шаббинаский.

— Нападение должно подождать.

Другими словами, сейчас его тело невозможно проткнуть железным клинком.

— Долго?

— День. Или два. Когда дыхание сделаться нормальным, Мириам дать урок в темнице, а я запру внутри.

Чувство клаустрофобии усиливается при мысли о том, что меня запрут в бронированном сейфе с Данте. Я пытаюсь успокоить себя тем, что Мириам тоже будет там. Наверное. Если только…

— Всех четверых, Фэллон, — бормочет Юстус.

Я потираю шею, пытаясь усмирить своё хаотичное сердцебиение.

— Как Данте узнал о кинжале?

— Ластра поймал Ванса, выходящего из покоев короля.

— Вы имеете в виду… Дотторе Ванче?

Юстус наклоняет голову набок, и несколько прядок падают ему на плечо. Он как будто ждёт. Но чего, я не…

Подождите. Он хочет сказать… О, боги.

— Вы имеете в виду того самого Ванса?

В глазах Юстуса танцует блеск пламени канделябров. Ему явно доставляет удовольствие моё замешательство.

— Да, Фэллон.

— Прославленного лидера мятежников?

Он улыбается и добавляет два слова, которые полностью выносят мне мозг, и я раскрываю рот ещё шире, чем в тот день, когда Фибус привёл меня в подземелье Акколти.

— Моего сына.

ГЛАВА 26

Его сына? Моего… моего дядю? Ну… почти дядю.

Как так вышло, что нонна ничего мне не рассказала?

— Но его уши?..

Глаза Юстуса весело сверкают.

— Его мать — не Церес.

Я думала, что моя челюсть не может опуститься ещё ниже, но, по-видимому, она достаточно гибкая.

Святой Котёл, мой дядя — прославленный мятежник.

Неожиданно, мои мысли заполняет его лицо, его рана на шее, и я поправляю себя: был прославленным мятежником. Я рада, что мой шок позволяют Юстусу отвлечься от своего горя. Как же ему, должно быть, больно.

— Соболезную вашей потере, Юстус. Мне жаль, что я его не спасла, но… но вы с Мириам не научили меня хоть чему-то полезному.

— Он жив, Фэллон. Ему предстоит долгое восстановление, но он жив.

Мои веки взлетают так высоко, что концы ресниц касаются бровей. Он окончательно вынес мне мозг.

— Вас просто распирает от неожиданных новостей.

Лёгкая улыбка разглаживает жёсткие черты его лица.

Я хмурюсь, когда мне в голову приходит одна мысль.

— Антони знаком с Вансом. Почему он его не узнал?

— Мириам закрасить лицо.

Он хочет сказать, что он и Мириам его замаскировали?

— Мне знакомо его настоящее лицо?

— Нет. Я сделал всё, чтобы ваши пути не пересекались.

— Почему?

— Потому что он, как и ты, — он внимательно смотрит на спиралевидные полки с винными бутылками, — очень импульсивный.

Я настолько поражена, что у меня на языке собирается куча вопросов, подобно рыбацким лодкам на пристани Тарелексо.

Наконец, мне удаётся собраться с мыслями.

— Есть ли у вас ещё мини-Росси, о которых мне стоит узнать?

— Нет.

Долгое время никто из нас ничего не говорит, но когда вопросы начинают переполнять меня, я спрашиваю:

— Когда мы шли в сторону покоев Данте, я прикоснулась к стене туннеля, и она содрогнулась. Почему?

— Потому что туннели находятся под водой. Змеи могут тебя чувствовать. Надеюсь, они не выдадут твоё местоположение воронам в Тареспагии.

— А я-то надеялась, что это были именно они. Знаю, знаю… эгоистично. Мне надо избавиться от Данте, чтобы отменить Армагедон, или что там должно случиться с Люсом, если я этого не сделаю.

Я в триллионный раз прокручиваю пророчество Бронвен в своей голове, анализируя каждое слово, каждый слог, каждую согласную.

— Бронвен сказала, что Лор потеряет свою человечность. Почему?

— Потому что кровь Данте содержать магию Мириам, а вороны не причинять вред вашему роду. Таково было… как вы там это называете?

Он, должно быть, не смог найти правильное слово, потому что понижает голос и заканчивает предложение на люсинском:

— Предостережение королевы Мары из Шаббе — или Морриган, как её называют вороны — когда она подарила людям умение перевоплощаться. Это была своего рода гарантия, что раса, которую она создала, не ополчится против неё.

У меня в голове загорается огонёк, который проливает свет на все те разрозненные кусочки информации, которые предоставила мне Мириам в день освобождения моей магии.

— Лор не потерял свою человечность, когда обезглавил Марко, потому что Марко не был родным сыном Андреа.

Юстус кивает, хотя это был не вопрос.

— Он сделал его своим наследником только для того, чтобы задобрить свою жену, которая угрожала убить любовника Андреа.

Мои глаза округляются от шока.

Юстус подходит к входу в туннель и рисует ещё один знак. Интересно, зачем ему новый знак, если кровь проникает сквозь камень? Как дополнительная гарантия того, что наш разговор не будет услышан в коридоре?

— Его единственный законный наследник — Данте. А наследник смог родиться у Андреа только потому, что жена заставила его принять какое-то фейское зелье, которое сбило его с толку и заставило поверить в то, что она — Лазарус.

Я пребываю в таком шоке и ужасе, что мне даже становится жалко Данте, хотя он не заслуживает моей жалости.

— Бронвен знает, почему вороны не могут убить Данте?

— Да.

Я испытываю такое сильное облегчение, что почти перестаю дышать.

— Ты ранее спросила меня, почему было необходимо соединить вашу с Данте кровь, и я пообещал всё тебе объяснить. Я продолжу говорить на люсинском, потому что моих познаний в шаббианском языке будет недостаточно.

Видимо, поэтому ему пришлось нарисовать дополнительный знак тишины.

Он направляется в мою сторону и говорит:

— Когда Мириам заколдовала род Регио, она создала новую расу фейри — расу, в крови которой присутствует магия шаббианцев. Как только она поняла всю важность того, что совершила, она отдала Регио то, чего он желал больше всего — кровную связь.

Юстус проводит пальцем по пересекающимся кольцам, который украшают его ладонь и ладонь Мириам.

— Это был единственный способ сохранить от него в тайне ту силу, которой она его наделила.

— И это сработало?

— Да. Он пускал Мириам кровь в течение многих лет. Носился с сосудами, наполненными её кровью, думая, что это его единственный способ колдовать. Проблема в том, что он передал свою силу сыну, Андреа, а Андреа передал её своему сыну.

Святой Котёл…

— Значит, Данте не нужно было жениться на мне, чтобы начать колдовать?

— Нет. Но теперь он не сможет этого делать без использования твоей крови. Он в ловушке.

— Как и я.

— Прости, Фэллон, но мы не могли допустить, чтобы он узнал о своей магии.

Я сжимаю губы. Я понимаю ход их мыслей, но готова ли я принять то, что меня заставили заключить магический союз с безумцем? Нет, твою мать!

— К тому же мы не могли допустить, чтобы он умер от клинка кого-то другого, иначе Котёл никогда не простит Мириам и останется закрытым.

— Закрытым?

— Я разве не говорил, что Котёл был в таком гневе, что закрылся ото всех?

— Эм, нет.

— Я слышал, что ты хотела снять обсидиановое проклятие воронов, нипота. Только Котёл может это сделать.

— Есть ли в Люсе что-то такое, что может укрыться от ваших широких ушей?

Он улыбается.

— Вам надо уходить, Юстус.

— Даже если бы я не поклялся Бронвен защищать тебя, я бы не смог тебя оставить, Фэллон. Ты, может быть, мне и не родная, но это никогда меня не останавливало. Молча, издалека, я наблюдал за тем, как ты расцветала, и я испытывал такую гордость, видя, какой сильной женщиной воспитала тебя Церес.

Моя грудь наполняется теплом и ударами моего сердца.

— Многие могли бы с этим поспорить и назвать меня бесполезной.

— Бесполезной? Ты прокралась через всё королевство, когда за тобой по пятам гналась целая армия, и не только осталась жива, но и победила.

Его глаза сверкают, точно поверхность моря на солнце.

— Когда я появилась при дворе Марко, я не заметила, чтобы вы мной гордились.

— Я запаниковал, так как боялся, что Марко тебя убьёт, — шепчет он, и огонёк в его глазах пропадает.

Кто бы мог подумать, что Юстус Росси такой эмоциональный? Я бы никогда не подумала, а бабушка и подавно. Она рисовала его таким чёрствым человеком, что я сомневаюсь в том, что она видела эту его сторону… но разве это возможно? Зачем бы он стал показывать её мне, если не делал этого с женщиной, с которой построил семью?

И точно молодое деревцо, которое сбрасывает кору в преддверии весны, я избавляюсь от всей той ненависти, что я испытывала к Юстусу Росси в течение долгих лет.

— Ещё один вопрос. Где спрятана моя мать?

Неожиданно Юстус выпрямляет шею и отступает от меня на шаг. И только тогда я чувствую чьё-то сердцебиение. Я смотрю на вход в клетку и замечаю тень, которая появляется на каменном полу, точно пена на берегу моря.

— Раз уж ты здесь, Ластра… — Юстус склоняет голову на бок, с его лица сошли все следы нашего разговора, — сделай что-нибудь полезное и сплети Фэллон лестницу, чтобы она могла вернуться в свою клетку.

— Пожалуйста, генерали, только не клетка. Просто заприте дверь в погреб.

— Возвращайся в клетку. Немедленно!

Его дыхание такое резкое, что прядь моих волос взмывает в воздух. Но его глаза остались мягкими, и в них читается мольба.

Его поведение так резко меняется, что я хмурюсь. Он, должно быть, беспокоиться о том, что Ластра доложит о его странном поведении, но запирать меня в клетке — это слишком.

Он хватает меня за руку и притягивает к себе, когда солдат сосредотачивается на плетении лестницы.

— Она непроницаема для магии, — бормочет он мне в ухо.

Верно. Като упоминал об этом.

— И, Ластра, переместите в клетку её матрас.

Мужчина кивает и поднимает жалкое подобие кровати наверх при помощи своей маленькой лестницы.

— Убедитесь в том, чтобы она не получала никакой еды или воды. Её надо проучить за то, что она сделала.

Мой дед такой прекрасный актёр. Даже я поверила в то, что он меня презирает.

— Если я умру от истощения, я буду мало чем полезна королю-циклопу.

Юстус одаривает меня испепеляющим взглядом.

— Не говори в такой манере о своём муже!

Я пытаюсь сказать ему взглядом, что мне крайне не нравится то, что он столь серьёзно отнёсся к своей роли моего мучителя.

— В клетку. Сейчас же.

Я фыркаю, после чего разворачиваюсь и иду в сторону самодовольно улыбающегося Ластры, которого явно убедила игра Юстуса. Обойдя его, я не могу удержаться и показываю ему неприличный жест, а ещё обзываю «гнойной язвой».

— Осторожнее, стрега… — тихо говорит он.

— А то что? — огрызаюсь я, когда дохожу до ненавистной мне клетки. — Ты меня ударишь?

Его взгляд становится жёстким, как камень.

— Кому-то пора уже это сделать.

— Что это было, Ластра? — голос Юстуса гремит над длинными рядами бутылок.

— Ничего, генерали.

Я одариваю испуганного солдата ледяной улыбкой и добавляю:

— Лоркан вдоволь с тобой повеселится.

— У твоего Лоркана минус три птицы.

Зелёные глаза Ластры мерцают, точно пламя в канделябрах.

— Ещё два ворона, и Люс освободится от воронов. Навсегда.

Я так резко поворачиваю голову к Юстусу, что у меня хрустит шея.

— Это правда?

Глаз Юстуса дёргается.

— Лоркан Рибав не мог удержаться и лично отправился на твои поиски. Мы не могли и мечтать о лучшей приманке. А теперь закрой дверь.

Я настолько занята поисками правды в выражении его лица, что не могу заставить себя схватиться руками за прутья решётки.

Поток воды из ладони Юстуса захлопывает дверь моей клетки. А я остаюсь моргать промокшими ресницами, глядя вслед его удаляющейся фигуре. Я стираю с лица капли и выкрикиваю его имя, но он не возвращается.

Он так надолго оставляет меня томиться в этой клетушке, что я боюсь сойти с ума. Вероятно, это было частью его плана, так как несколько часов спустя, когда возвращается Като, чтобы сменить того полудурка, с которым оставил меня Юстус, мне до безумия хочется вонзить клинок не только в шею Ластры, но и Данте.

Люс никогда не будет принадлежать ему.

Никогда.

Я заставляю себя перенестись в Небесное королевство с помощью единственного способа, который у меня остался — глаз Бронвен — но, как бы я ни пыталась, я остаюсь внутри своего тела, которое кипит от гнева и изнывает от недостатка пищи.

Я не просто обезумела; я озверела. А особенно после того, как осознала, что магия у меня в крови не действует на прутья клетки. В течение двадцати двух лет я убеждала себя в том, что можно жить без способностей и оставаться в живых. И это не изменить. Особенно теперь, когда я стала бессмертной.

И если мои мать и бабка смогут избежать смерти, то со мной всё будет в порядке.

Неожиданный раскат грома озаряет в мои тёмные мысли. Краем глаза я замечаю вспышки молнии.

— Ты должен был перенести его на Шаббе, за магический барьер, когда у нас была такая возможность, Киан. Он приговорит нас всех.

О, боги, Бронвен? Я хочу выкрикнуть её имя и спросить о Лоре, но так я только привлеку внимание своих стражников.

Из-за дяди мне не видно грозу, которую создал Лор. Я вижу только его бледное лицо, покрытое чёрным раскрасом.

— Аh’khar, ты действительно думаешь, что если бы я тебя потерял, я остался бы за этой стеной?

— Я понимаю его…

Она, должно быть, наконец-то почувствовала моё присутствие, потому что втягивает ртом воздух и говорит:

— Торопись, Фэллон. Торопись.

В её голосе слышится столько муки, что моё сердце переворачивается в груди и перестаёт биться, а я сама не только покидаю видение, но и врезаюсь в решётку своей клетки, чем создаю такой переполох, что эльфы и фейри в погребе начинают смотреть на меня с раскрытыми ртами.

Я стараюсь подняться, но мои руки так сильно вспотели, что пальцы соскальзывают, и я плюхаюсь на матрас.

— Сахар. Мне нужен сахар, — хрипло говорю я.

Мне он не нужен. По правде говоря, может, и нужен, но больше всего на свете мне сейчас нужно вернуться к Бронвен.

Я прокручиваю её слова несколько раз у себя в голове, обдумывая каждое. «Он приговорит нас всех».

Приговорит… То есть, ещё не приговорил.

Несколько воронов может быть и пали от обсидиана, но ни один из них не пал от шаббианской крови.

Ни один, твою мать.

Я держусь за эту оптимистичную мысль, пока погреб снова не исчезает, но на этот раз, когда я оказываюсь в полной темноте, в ней нет Бронвен.

ГЛАВА 27

Несмотря на то, что Като покидает меня, чтобы отдохнуть, он никогда не отсутствует больше чем несколько часов. Но мне ещё предстоит выяснить, кому он не доверяет: мне или своим солдатам.

— Я бы хотела искупаться, — говорю я после очередной смены караула.

— Я не уполномочен выпускать тебя из клетки.

Като прислоняется к чёрной стене и чистит апельсин перочинным ножом, а дольки тайком подкидывает мне с помощью магии воздуха.

— Почему?

Я знаю почему, но хочу услышать это от него.

Он ничего не отвечает.

— Где Данте?

Не то, чтобы я хотела увидеть короля фейри, но мне любопытно, что он задумал.

— Как его глаз?

Когда Като не отвечает, я спрашиваю:

— А что с Юстусом? Куда он ушёл?

Мой стражник сосредоточился на своем фрукте, лишь бы не встречаться с моим пристальным взглядом.

— Ох, Като. И что, по-вашему, я буду делать с этой информацией? Я, мать вашу, пленница.

Его молчание продолжает затягиваться.

— Кто знал, что вы такой молчун?

— Ты можешь общаться с Небесным королём с помощью телепатии, и ты ещё спрашиваешь, почему я не могу поделиться с тобой секретной информацией?

— Не когда я окружена…

Когда его брови начинают приподниматься, я говорю:

— Хорошо. Да, я могу это делать.

Он, очевидно, не знает, что конкретно произошло, когда я отключилась.

— Вы меня раскусили.

— Мы можем поговорить, но не о политике Люса.

— Хорошо.

Я сдуваю грязную прядь волос с лица.

— Как там Мириам?

— Думаешь, твой король не пришёл бы тебя навестить, если бы с ней что-то случилось?

— У моего короля ужасная аллергия на обсидиан, так что я сомневаюсь в том, что он сможет нанести мне визит, если только Мириам не разрушит этот уютный подвал.

Като опускает глаза на полоску кожуры в виде идеального завитка, а на его челюсти дёргается мускул от раздражения.

Вообще-то, я тоже раздражена. Я устала ничего не делать, а только лежать на матрасе. Он такой поношенный, что его основание сделалось твёрдым, как камень. А ещё я устала ходить вдоль периметра этой крошечной клетки, точно дикая кошка. Чем я и занимаюсь в данный момент.

Неожиданно я перестаю ходить кругами, точно безумная, потому что мне в голову приходит одна мысль: что если существует магический знак, который может расколоть камень и разрушить эту подземную крепость?

Но ещё одна мысль мгновенно вытесняет первую: если такой знак существует, то Мириам уже должна была его использовать. Никто в здравом в уме не захочет сидеть в тюрьме. Но опять же, есть вероятность, что Мириам выжила из ума. Ведь её держали в заточении — тот тут, то там — более пяти веков. Такое могло бы расплавить даже самый крепкий мозг.

Но… что если? Ох, уж, этот неиссякаемый оптимизм. Но если я от него избавлюсь, тогда мне останется только отчаяние, а я не хочу становиться женщиной, которая оплакивает свою судьбу.

— То существо, что ты зовёшь королём, в данный момент убивает тысячи невинных людей. Нам пришлось объявить комендантский час, чтобы защитить наш народ, так как вороны становятся практически невидимыми ночью, особенно, когда они, мать твою, превращаются в дым.

Кажется, это первый раз, когда я слышу неприличное выражение из уст Като.

— Солдаты сейчас стоят на каждом мосту, на каждой улице! Я понимаю, что тебе тут ужасно не нравится, но пойми, что это для тебя сейчас самое безопасное место.

Я смотрю за тем, как его грудь вздымается и опускается множество раз, после чего разрешаю себе ответить:

— Като, я люблю и уважаю вас, потому что вы всегда были мне другом, но, пожалуйста, очень вас прошу, снимите ваши чёртовы шоры!

Его лицо, которое смягчилось в начале моего предложения, морщится, и почищенный апельсин падает к его ногам, забрызгивая всё вокруг капельками сладкого сока, который наполняет спёртый воздух своим ароматом.

— Вы когда-нибудь встречали воронов? Говорили с ними? — спрашиваю я.

Его губы сжимаются, а взгляд становится жёстким.

— Можно подумать эти существа разрешат мне с ними разговаривать… Они отрывают головы ради забавы.

Несмотря на то, что я понимаю, как работает промывка мозгов, его ограниченность всё равно меня поражает. Мне хочется совсем сменить тему, но поскольку я завладела его вниманием, и вокруг никого нет, я спрашиваю:

— В ту ночь, когда меня похитили, вы также забрали ворона, который принёс меня из Небесного королевства. Её держат здесь?

Като молчит, но его челюсть сжимается, словно он пытается не дать словам вырваться наружу.

— Я, конечно, не могу её оживить, но если она заперта среди обсидиановых стен… — продолжаю вынюхивать я в надежде, что он бросит мне хотя бы крошку.

Он поднимает упавший фрукт, а затем дует своей воздушной магией на мякоть мраморного цвета, чтобы сдуть пылинки.

— Като, я вам не враг.

— Нет.

Он изучает апельсин так внимательно, что его глаза начинают косить.

— Ты — моя королева.

— Разве королевы не заслуживают честности со стороны своего народа?

— Только если у них не промыты мозги, — бормочет Като себе под нос.

— Промыты мозги? — восклицаю я. — А я-то думала, что вы не такой. Я думала, что вы больше полагаетесь на свои мозги, а не на сплетни, но, похоже, что вы такой же, как все остальные фейри.

Воздух вокруг меня начинает трещать, видимо, из-за моего гнева, но когда я замечаю пламя, которое скачет на куче обгоревших брёвен, я резко вдыхаю, потому что в моей хижине с ферментированным виноградом нет очага, только канделябры, а это значит…

— Я всё ждала, что ты снова начнешь использовать мои глаза, Фэллон… — голос Бронвен заставляет моё сердце начать колотиться о рёбра. — У меня кое-что для тебя есть.

Раздаётся шелест бумаги, а затем в изящных пальцах Бронвен, покрытых шрамами, появляется лист пергамента. Тёмно-синие узоры украшают его кремовую поверхность.

— Я пыталась вспомнить мои давние уроки с Мириам.

Я задерживаю дыхание, так как боюсь, что оно может сдуть прорицательницу. Моё лицо, наверное, сейчас посинело, но мне это только на руку. Лучше если Като сначала увидит этот цвет лица, а потом уже побелевшие глаза.

Бронвен перемещает указательный палец на первый знак и ведёт по чернилам так, словно она может его видеть. Наверное, она чувствует едва заметные углубления, которые оставил кончик её пера.

— Вот этот блокирует звук.

Моё сердце подпрыгивает. Юстус рисовал его множество раз, но он делал это на чёрной поверхности, поэтому знак было сложно разглядеть. Теперь же его очертания чётко видны на светлом фоне.

— А этот, Фэллон, — она стучит по бумаге, указывая на символ, похожий на букву «V», поверх перевернутой буквы «Т». — Даже если ты забудешь все остальные знаки, запомни вот этот, так как он…

Порыв ледяного воздуха ударяет мне в лицо, и моя голова заваливается на бок, а затем звук моего имени пронзает уши, точно гром.

Нет, нет, нет. Вернись!

Измождённое лицо Като появляется подо мной, его руки сжимают прутья и трясут клетку. Я перекатываюсь на живот на своём матрасе и заставляю себя вернуться в сознание Бронвен, но как бы я ни пыталась, я не могу покинуть своё тело. Вероятно, потому что Като всё ещё выкрикивает моё имя и трясёт меня как погремушку.

«Что он делает, Бронвен?» — рычу я, но моя тонкая лежанка не исчезает.

Тогда я поворачиваю голову и рычу на Като, чтобы он прекратил.

Он подпрыгивает при звуке резкого тона моего голоса, закрывает рот и отпускает клетку.

— И ты ещё ожидаешь, что я поделюсь с тобой секретной информацией? — произносит Като, задыхаясь, словно он израсходовал все свои силы, чтобы выдернуть меня из моего видения.

Я решаю ему не отвечать. Вместо этого, я проигрываю в голове ту ценную информацию, что мне только что предоставили, представляя оба знака, пока их линии и изгибы не впечатываются мне в мозг. Перевернувшись на бок — спиной к Като — я рисую эти символы на своем матрасе, похожем на блин.

Я подумываю использовать в качестве холста подушку, набитую мхом, но мне нельзя оставлять следы крови на ткани.

— Могу я получить еду?

Като молчит.

— Мне запрещено…

— Ладно. Уморите меня голодом. Будьте таким же, как они все.

Он втягивает ртом воздух, словно я попросила его пересечь Южное море на изъеденном червями плоту. Наверное, я его обидела.

Ну, и к черту его.

К черту всех моих тюремщиков.

К черту эту клетку, и эти обсидиановые стены и…

— Вот.

Я поворачиваю голову и замечаю дольку апельсина, висящую в воздухе перед моим лицом.

— Я хочу нормальную еду со всеми видами сыра, которые только можно представить.

— Боюсь, у нас тут не очень разнообразная пища, но я попробую наведаться в кладовую Росси.

Вряд ли кладовая находится под землей. Интересно, каким образом Като может её посетить?

— Но разве не опрометчиво оставлять на стенах магические знаки?

— Прости, что?

Я указываю на вход в свою камеру.

— Я так понимаю, что вам понадобится волшебная дверь, если Юстус не вернётся, но…

Я прерываюсь на полуслове в надежде, что он ответит на мой осторожный вопрос о выходах отсюда.

— Я знаю, ты думаешь о нас слишком плохо, но мы не похоронили себя живьём, Фэллон.

— То есть тут есть какая-то дверь? Настоящая дверь?

Его глаза округляются, когда он понимает свою ошибку.

— Нет.

Мне даже не нужна соль, чтобы понять, что он лжёт. Если тут есть дверь, то Лор её отыщет. Но чтобы это сделать, он должен искать меня здесь, на западе. Если только Бронвен смогла разглядеть моё местоположение. Моё сердце стучит так сильно, что кровь начинает бурлить в венах.

— Перестань мучить бедного человека, мойя, — голос Данте заставляет мою спину покрыться мурашками.

Я медленно поворачиваю голову и обнаруживаю его со скрещенными руками, прислонившегося к косяку двери моей обсидиановой камеры. Я почти не замечаю коричневую кожаную повязку на глаз, совпадающей по цвету с цветом его кожи. Интересно, его глаз потерян навсегда или заживает? Хотя какое это имеет значение?

Скоро он будет обезглавлен.

Мой впалый живот даже не дёргается при мысли о том, чтобы разрезать его кожу.

Данте отталкивается от стены и направляется в мою сторону.

— Ведь он здесь из-за тебя.

Я приподнимаю бровь и жду от него разъяснений.

— Юстус взял его с собой, потому что знал, что вы с Като были близки. Кто мог знать, что генерал такой внимательный?

— Ага. Никто. И чем я обязана удовольствию тебя видеть?

Он пристально осматривает моё грязное розовое платье, а затем его голубые глаза возвращаются к моему лицу.

— Пришло время для нашего урока, мойя.

Моё сердцебиение начинает усиливаться, и вот я уже могу слышать только свой пульс. Адреналин наполняет меня, и я принимаю сидячее положение; пришло время сорвать корону с его головы и отнести её Лору.

ГЛАВА 28

Когда мою клетку отпирают, я представляю Лора.

Лора, которого я сегодня увижу.

Несмотря на то, что за все эти дни — только Като точно знает, сколько прошло времени — я съела не больше трёх долек апельсина, моё тело гудит от энергии, словно я выпила целый кофейник и плотно поела. Когда дверь моей клетки со скрипом открывается, я встаю и хватаюсь за стену. Перебирая руками, я продвигаюсь вдоль прутьев решётки пока, наконец, не дохожу до открытого выхода.

Несмотря на то, что между прутьями клетки есть некоторое пространство, я чувствую себя так, точно меня выпустили из душной коробки. Когда в воздухе появляется лестница из лиан, я разворачиваюсь и начинаю спускаться вниз.

— А?

Я застываю на месте, когда низкий звук пронзает тишину. Услышав, как металл проходится по кожаной ткани, я смотрю себе за спину и замечаю, что Данте достал из ножен кинжал.

Он лениво проводит пальцем по чёрному камню, украшающему кинжал, и говорит:

— Тебе так не терпится начать наш урок, Заклинательница змеев?

— Мне не терпится выйти из этой клетки.

Но я останавливаюсь на лестнице, а моё сердце начинает колотиться о рёбра, когда я перевожу взгляд со сверкающего лезвия на прищуренный глаз Данте.

— «Убийца воронов». Так я назвал новый кинжал, который выковал наш кузнец, — говорит король фейри. — Его доставили сегодня утром.

Золотое лезвие дополнено сплавом из чёрного матового металла. Как я понимаю, это обсидиан.

— Подходящее прозвище, не так ли?

Я не огрызаюсь и не сообщаю ему о том, что он позорное пятно на теле своей расы… на теле всего мира. И не потому, что я боюсь того, что он вонзит этот кинжал мне в грудь — ему слишком нужна магия, а потому что его уравновешенность подобна динамиту, фитиль которого вот-вот подожгут. И я отказываюсь быть тем пламенем, которое его воспламенит, потому что одним только богам известно, сколько хаоса и разрушения может принести Люсу Данте.

Он похлопывает плоской стороной кинжала по своей раскрытой ладони.

— Это так странно, что ты не чувствуешь себя в безопасности в клетке, которую Мириам заколдовала таким образом, чтобы оградить тебя от опасностей.

— Фейри могут открывать её когда захотят, поэтому я не чувствую себя в безопасности. И это всё-таки клетка.

Я спускаюсь на перекладину ниже.

— Не желаете в ней покачаться, Ваше Величество, чтобы понять, насколько это весело?

На его губах появляется ухмылка.

— Мириам заколдовала её так, что туда не может проникнуть ни один фейри, так что я не смогу в ней покачаться.

Я снова смотрю на свою золотую клетку.

— Ты разве не знала?

Он разворачивает кинжал так, чтобы на него лучше падал свет.

— Нет.

Я подцепляю прядь волос и завожу её за ухо дрожащей рукой.

— Удивительно, что Юстус не стал тебе об этом рассказывать, учитывая всю ту информацию, которой он с тобой поделился.

Адреналин, курсирующий по моим венам, заполняет мой живот, отчего тот твердеет. Я так крепко сжимаю лианы, что костяшки моих пальцев белеют. Может быть, мне стоит подняться обратно и спрятаться в клетке, но что потом? Так я окажусь запертой внутри неё. Клетка, может быть, и защитит меня от фейри, но она также блокирует магию крови. К тому же мне надоело сидеть взаперти. Я хочу обрести свободу и я хочу, чтобы Данте умер.

Не говоря уже о том, что это выдаст меня, а я не хочу, чтобы Данте понял, что мы спелись с его генералом.

— Поделился? Он только поучал и ругал меня.

Я спрыгиваю вниз, и теперь моё сердце бьётся в три раза быстрее.

— Юстусу Росси так нравится демонстрировать превосходство своего интеллекта.

Я нюхаю воздух, желая убедиться, что это не ловушка. Мой пульс замедляется, когда я улавливаю запах Данте. Он больше не пахнет сгнившими водорослями; от него пахнет так же, как когда-то в прошлом.

Я смотрю поверх головы короля в туннель, заполненный солдатами. Если всё пойдёт прахом, я нарисую знак ключа в том месте, где это сделал Юстус в последний раз, и куда-нибудь да попаду. Надеюсь, когда я прижму ладонь к кровавому символу, мои тюремщики не смогут пройти за мной сквозь стену.

Но… вернёмся к самому главному компоненту моего резервного плана.

— Ты и правда думаешь, что я сидела бы в этой дыре, если бы Юстус был на моей стороне?

Я подхожу к Данте. Так близко, что моя грудь касается кончика его кинжала.

— Он жаждет править Люсом через меня.

Когда на грязном шёлке расцветает пятно крови, Данте отдёргивает руку и в ужасе смотрит на порез. Интересно. Он переживает о том, что мог меня ранить, но при этом с такой готовностью резал меня в день нашего первого урока…

В итоге он решает, что ему не настолько отвратителен вид крови на его ноже. Он крутит лезвием перед лицом, и его жестокий голубой глаз восторженно вспыхивает.

— Не могу дождаться, чтобы вонзить это лезвие в сердце Лоркана. Представь себе его удивление, когда он поймёт, чья кровь избавила его от его человечности?

Его слова ударяют меня, точно железные пруты, которые использовали люди во время Магнабеллум. Я никогда не ставила под сомнение слова своих учителей-фейри из Скола Куори, но теперь я начинаю сомневаться в каждом прослушанном мной уроке.

— Ластра, свяжи моей жене руки за спиной.

Я бледнею, потому что если мои руки будут связаны за спиной, я не смогу колдовать.

— Разве для твоего урока тебе не нужен доступ к моему запястью? — я вытягиваю руки перед собой. — Можете связать их у меня на груди. Так вам не придётся их перевязывать.

Ластра встаёт рядом с Данте, его руки охвачены зелёным свечением.

— Маэцца? Что мне сделать?

— Я хочу, чтобы ты сделал так, как я сказал.

Он разворачивается на своих сапогах, и золотые шпоры начинают звенеть, когда он направляется внутрь туннеля.

— За спиной! — рык Данте сотрясает затхлый воздух.

Моё тело холодеет и содрогается. Я сомневаюсь в том, что Данте боится физической силы моих рук, и тот факт, что он настоял на том, чтобы мои руки были связаны за спиной, означает только одно: он знает, что Мириам разблокировала мою магию.

Он. Мать твою. Знает.

Я молюсь о том, чтобы он не знал о плане Юстуса запереть его внутри темницы. Прошу тебя, судьба, помоги нам. Пожалуйста.

О, как бы мне хотелось, чтобы провидица была рядом со мной. Я пытаюсь перенестись в сознание Бронвен, но, должно быть, я слишком сосредоточена на настоящем, потому что остаюсь внутри своего тела. Я пытаюсь воспрянуть духом, напоминая себе, что она видела смерть Данте.

И теперь мне надо убедиться в том, что он умрёт от моего лезвия, а не от когтей Лоркана.

С этим надо покончить прямо сейчас.

ГЛАВА 29

— Юстус! — кричит Данте, дойдя до подземелья.

Его рука всё ещё сжимает рукоять кинжала.

Юстус выходит из темницы, где Мириам, как и прежде, сидит на своём троне, слегка обхватив пальцами подлокотники, и пристально смотрит на меня своими розовыми глазами

— Да, Маэцца?

Взгляд голубых глаз моего деда скользит по моим связанным рукам, после чего не спеша поднимется на Ластру. Прикажет ли он ему меня развязать? Послушается ли его Ластра или будет ждать подтверждения приказа от короля?

Като, который шёл со мной рядом с тех пор, как я покинула клетку, подходит ближе, и хотя всё моё внимание направлено на Данте, краем глаза я замечаю, что седовласый сержант коснулся рукояти меча.

— Твоя жена готова, Росси?

— Да, Ваше Величество.

Юстус жестом приглашает Данте пройти вперёд него, но Данте останавливается и разворачивается. Его голубые глаза сверкают.

— Ластра, Като, подведите мою чернильницу поближе.

Одно дело — когда я ассоциирую себя с неодушевленным предметом; но когда это делает он…

Като обхватывает меня за руку, а Ластра с большим воодушевлением толкает меня вперёд.

— Я сам всё сделаю, — рычит сержант на своего солдата.

Я пытаюсь высвободить пальцы из лиан Ластры, но с каждым новым движением, плеть только сильнее врезается мне в кожу. Когда мы минуем панель из обсидиана, на которой Юстус нарисовал магический знак, моё сердце буквально кричит, чтобы я подбежала к ней и выбралась отсюда. Но мои чертовы запястья, чёрт побери, связаны!

Мириам барабанит пальцами по сверкающему золоту.

— Моя внучка не сможет просидеть несколько часов со связанными за спиной руками. Её вены высохнут.

Я смотрю на Юстуса, но он не возвращает мне мой взгляд. Его глаза сосредоточены на зеленоглазом солдате.

— Моя жена отдала тебе приказ, солдати.

— Я исполняю приказы короля.

Данте поднимает подбородок чуть выше.

— Её руки останутся связанными, Росси.

— Ваше Величество, будьте благоразумны, — голос Мириам звучит хрипло после стольких дней молчания.

— В последний раз, когда руки Фэллон были развязаны, она выколола мне глаз.

Причина, по которой Данте связал меня, должна меня приободрить — ведь это значит, что он не в курсе того, что сделала Мириам — но я всё равно пока не уверена в этом.

Пока дверь темницы не будет заперта, а Юстус не выдаст мне меч, я ни в чём не буду уверена. Я останусь всё тем же клубком из нервов и хаотичных ударов сердца.

Розовые глаза Мириам прокладывают ко мне путь поверх голов Юстуса и Данте, а затем закрываются.

— Пропитай лианы кровью, дорогая, и они отвалятся.

Я чуть не задыхаюсь, когда делаю свой следующий вдох. И для того, чтобы мой хриплый кашель не раскрыл смысла слов Мириам, я сжимаю губы и начинаю дышать через нос. Я чувствую взгляд Като на своём лице, но продолжаю смотреть вперёд и тянуть за путы, но на этот раз для того, чтобы надрезать кожу.

— Что это было такое, Мириам?

Данте с такой силой сжимает кинжал, что вены под его смуглой кожей надуваются.

— Я взывала к Котлу, Маэцца. Просила его направить меня во время нашего урока.

Её веки приподнимаются, и она пристально смотрит в глаза Данте.

— Она, правда, сказала именно это, Юстус?

Данте переступает с ноги на ногу, и хотя его шпоры крутятся медленно и почти не издают шума, это всё, что я сейчас слышу. А его набухшие кровеносные сосуды на руке — единственное, что я сейчас вижу.

Я продолжаю тереть запястья друг о друга, пока кожа на них не начинает болеть и нагреваться, а лианы не становятся скользкими от моей крови. Я приподнимаю одно запястье, а затем опускаю его. То же самое я проделываю с другой рукой, покрывая путы своей кровью и молясь о том, чтобы она пробила магию Ластры.

— Возьмись за свой меч, муж. Мне не нравится взгляд этого мужчины.

Тихое бормотание Мириам достигает моих пульсирующих барабанных перепонок.

Похоже, оно также достигло и ушей моего деда, потому что его рука ложится на рубиновую рукоять меча.

— Боюсь, моё знание шаббианского недостаточно…

Как только одна из петель на моих запястьях рвётся, Данте пронзает кинжалом живот моего деда. Мириам кричит, а затем закрывает рот рукой. Солдаты устремляются к своему королю, оставив меня без присмотра.

Я смотрю на стену и делаю шаг в её сторону, но затем кидаю взгляд на Юстуса. Его губы раскрылись, глаза округлились, а кадык всё ещё опускается, когда он сглатывает. Прямо за ним Мириам подносит дрожащую руку к своему лбу.

— Бек!..

Юстус делает неровный вдох, и звук «г» заменяется на «к», когда Данте поднимает руку и отрывает его от земли.

Я приближаюсь на один дюйм к стене, в то время как Данте проворачивает клинок в животе Юстуса. Мой дед содрогается, его рука резко дёргается вверх, а пальцы раскрываются и ложатся на его меч. Я замечаю блеск рубинов, после чего железный клинок падает на пол и отлетает в мою сторону. Когда он останавливается в полуметре от меня, я понимаю, что это была не судорога.

— На этот раз это ты или снова твой вероломный сын?

Свободной рукой Данте запускает воду в лицо моего деда. Он начинает моргать, когда видит, какая сильная струя бьёт из его пальцев.

Я испытываю неимоверное наслаждение, наблюдая за тем, как Данте резко вдыхает, осознав, что он больше не защищён от действия железа.

— Маэцца, Мириам! — восклицает Като.

Я резко перевожу взгляд на темницу, и в это же время окровавленные плети тихо падают на землю.

— Что там с Мириам, Брамбилла? — кричит Данте.

— Она пропала.

Я тихо подхожу к мечу и хватаю его, как вдруг Данте говорит:

— Это невозможно.

Но, видимо, возможно, так как её трон исчез.

Данте отшвыривает моего деда и разворачивается к темнице.

— Найти ведьму!

Все настолько сосредоточились на поисках Мириам, что никто не заметил, как я подобрала брошенный меч. И точно также никто не заметил, как я прокралась к тому месту, где лежит Юстус, грудь которого едва двигается.

Встретившись со мной взглядом, он произносит:

— Давай. Мириам… отвлечет…

Крепко сжимая меч одной рукой, я прижимаю дрожащий палец к его губам, чтобы он замолчал. Его бледные губы становятся алыми в том месте, где я их касаюсь. Алыми, но неподвижными.

Я задираю его рубашку, решив осмотреть рану. Она тянется от пупка до грудной клетки, и внутри неё я вижу внутренние органы, от вида которых мои собственные органы сжимаются, угрожая выбросить наружу те несколько долек апельсина, которые я съела. Я зажмуриваю глаза, прижимаюсь кончиками указательного и среднего пальцев к своему окровавленному запястью, а затем обвожу ими кровоточащую рану несколько раз.

— Должна ли я сделать… что-то ещё? — бормочу я, тяжело дыша.

— Ты должна… выбраться отсюда, — хрипит он, как вдруг его взгляд поднимается куда-то над моей головой, губы раскрываются и сдавленно произносят моё имя.

Я резко поднимаю глаза вместе с мечом, и пронзаю ногу Ластре, чем немало его удивляю.

Он прищуривает глаза, смотря на мои окровавленные запястья, разрезанные его лианами. И прежде, чем он успевает связать меня новыми, я снова взмахиваю мечом и с такой силой вонзаю его ему в ногу, что упираюсь в кость. Ластра визжит и падает, выронив меч, который оказывается в луже крови, растекающейся под Юстусом.

Когда головы поворачиваются в нашу сторону, я вскакиваю на ноги, хватаю Юстуса за воротник и тащу к стене.

— Оставь… меня… Фэллон, — его голос — не громче шепота, но я всё равно его слышу.

— Куда это ты собралась, мойя?

Данте начинает медленно ко мне подходить, подняв ладони в воздух, а я продолжаю размахивать мечом.

Я не перестаю сглатывать, но это даётся мне с таким же трудом, как и моё учащенное дыхание, которое стучит о мою грудь.

— Я не оставлю Мириам.

Возможно, она сбежала, но моя угроза заставляет солдат застыть на месте и даёт мне немного времени, чтобы нарисовать символ замка.

Данте поворачивается, а его глаза следят за моими пальцами, которые скользят по каменной стене.

Моё сердцебиение ускоряется.

Он бросается вперёд и делает такие широкие шаги, что обгоняет солдат.

Три.

Я жду, занеся руку над символом.

Два.

Монарх фейри бросается на Юстуса.

Один.

Я прижимаю руку к знаку, молясь о том, чтобы все три наших тела прошли сквозь стену, и что за ней нас не ждёт ещё один гарнизон солдат Данте.

Это испортило бы мой наскоро придуманный план — сразиться с ним наедине, подальше от дюжины мечей, направленных в мою сторону.

ГЛАВА 30

Я покидаю свою обсидиановую тюрьму и ударяюсь в стену, полностью сделанную из бирюзового стекла. Данте перекатывается на бок и врезается в мои голени. От прикосновения его золотых доспехов я начинаю задыхаться и отпускаю воротник Юстуса. Голова моего бедного деда ударяется об пол, и хотя в основании его шеи всё ещё пульсирует вена, его веки закрыты.

Когда Данте поднимается на колени, я взмахиваю мечом, целясь в его шею. Но клинок застревает в короне с изображением солнца.

Вы, мать его, шутите?

Я тяну на себя меч, срываю с головы Данте корону и выдёргиваю пару косичек. Я трясу мечом, чтобы вытащить его из короны, а Данте издаёт рык и бросается на меня.

Я отпрыгиваю вбок, холодный пот начинает стекать по моей шее и выступает каплями на спине.

«Лор?!»

Пока король фейри выпрямляется, я трачу целую секунду на то, чтобы осмотреться. Заметив лестницу, я бросаюсь к ней, и мягкие подошвы моих туфель начинают шлёпать по белому мрамору, точно рыбьи плавники. Я почти спотыкаюсь о платье, но хватаюсь за шёлковую ткань и высоко её поднимаю.

Шаги Данте стучат у меня за спиной, а шпоры звенят.

— Я знал! Я знал, что эта ведьма освободила твою магию.

Я добегаю до лестницы и разворачиваюсь. Кончик меча жалит его в руку, порвав рукав и надрезав кожу. Он ошарашено моргает, а затем его губы кривятся, и он устремляется на меня.

Я пячусь, крепко сжимая своё оружие обеими руками, и снова замахиваюсь. На этот раз мой клинок попадает в его доспехи, и мои кости сотрясаются от удара. Я отползаю как можно дальше от Данте.

— Я не собирался делать тебе больно, — рычит Данте. — Но к чёрту этот магический барьер. Я! Убью! Тебя!

Когда мои плечи врезаются в стену, сердце пропускает долгий удар. Я снимаю руку с меча и прижимаю её к стене, покрытой обоями с изображением ракушек. Не отрывая глаз от Данте, и направив на него меч, я рисую символ замкá.

Мускул на челюсти Данте начинает лихорадочно пульсировать. Король фейри бросается вперёд, но я успеваю пройти сквозь очередную стену.

Как только мой копчик ударяется о дерево, голос Лоркана начинает греметь между моими висками:

«Behach Éan?»

«Лор!»

В течение долгой секунды он ничего не говорит, но я чувствую его на конце нашей мысленной связи. Я слышу его дыхание, глубокое и хриплое, с которым так не совпадают мои хаотичные вдохи.

«Где ты, чёрт возьми, mo khrà?»

«В старом доме Косты, который находится в поместье Росси».

Я осматриваюсь и понимаю, что приземлилась в какой-то спальне.

«Эпонина не солгала, Лор. Я здесь с того самого дня, как они забрали меня. Под землёй. Мириам тоже здесь, но её держат в темнице. Она освободила мою магию. Она не… она не злая».

Я слышу, как он издаёт череду ругательств, а затем рычит, но так тихо, что я начинаю беспокоиться о том, что наша связь прервалась.

«Лор?» — почти всхлипываю я, но тут же вскакиваю на ноги, когда слышу скрип половиц.

Я кручу головой из стороны в сторону и замечаю стену, завешенную бархатными портьерами цвета морской пены. Несмотря на то, что мои запястья пульсируют и кровоточат, я изо всей силы сжимаю меч Юстуса и пересекаю гигантскую спальню в сторону портьер.

«Почему у тебя болят запястья, Behach Éan?» — медленно и отчётливо произносит Лор очень-очень низким голосом.

«Это неважно», — говорю я, когда шаги останавливаются сразу за закрытой дверью. — «Мерда», — бормочу я в поисках просвета между портьерами среди сине-зеленых складок.

Заметив просвет, я протискиваюсь через него и щурюсь в темноту в поисках ручки, чтобы открыть одностворчатое окно. Когда я её не нахожу, я начинаю рисовать магический знак на стекле, но останавливаюсь, потому что за окном стоит целый гарнизон люсинских солдат.

«Говори со мной, mo khrà. Скажи мне, что происходит?»

«Я окружена, Лор».

— Давай выходи, где бы ты ни была, — насмешливый голос Данте проникает за портьеры, что заставляет мою кожу покрыться мурашками.

Он не раздвигает ткань, но я чувствую его сердцебиение прямо за ней. Я обхватываю окровавленной рукой свою поврежденную руку, сжимаю рукоять меча и выставляю его перед собой. Если мне суждено умереть, я буду сражаться, так как если меня поймают… если меня поймают, Данте либо выпустит всю мою кровь на идеально чистый ковёр Ксемы Росси, либо снова бросит меня в подземелье.

— Где же ты, мойя? — голос Данте ударяет в мои гудящие барабанные перепонки.

Когда два сапога касаются края портьеры, я поднимаю локти и начинаю вести покрасневшим кончиком меча по тяжелой ткани, мимо того места, где должна находиться его грудь. Я очень хорошо знакома с очертаниями тела Данте и располагаю меч у себя над головой… там, где должна находиться его шея.

Сделав глубокий вдох, чтобы набраться смелости, я пронзаю портьеру мечом.

Мой меч ударяется в плоть, не в металл. Я не только чувствую, как что-то мокрое течёт по стальному клинку, но также слышу испуганное бульканье Данте.

Меня трясет от прилива адреналина, но также от облегчения.

«Я это сделала, Лор. Сделала».

«Что ты сделала Behach Éan?»

«Я убила…»

Портьера отодвигается в сторону, и меч вылетает из моих рук. За портьерой, прямо передо мной, целый и невредимый, стоит человек, которого, как я думала… человек, которого…

Я закрываю рот руками, крик норовит вылететь у меня изо рта. И только когда стук падающего тела сотрясает половицы, мой крик разрезает воздух.

Данте бросает взгляд в сторону.

— Какая жалость. Твоя бабушка будет опечалена.

«О, боги, я убила… я убила не того человека».

ГЛАВА 31

Данте хватает меня за руку и вытаскивает из-за портьер. С моих губ срываются рыдания, когда я, наконец, понимаю, что наделала. Кого я убила.

— Есть вероятность, что он выживет, или она полностью разрубила его артерии, Ластра?

Ненавистный мне земляной фейри прижимает два пальца к шее Като.

— Почему он здесь? — хрипло произношу я. — Почему он вообще здесь оказался?

— Он беспокоился о тебе. А все остальные — беспокоились обо мне.

Пальцы Данте похожи на бечёвку и так сильно меня сжимают, что перекрывают кровоток. А, может быть, мои вены закупорила душевная боль?

— Он вылетел из крепости, словно летучая мышь из преисподней.

Нет, нет, нет, нет.

Это какой-то кошмар.

У меня в ушах начинает звенеть. Мне кажется, что где-то вдалеке я слышу голос Лора, но я не могу сосредоточиться ни на чём другом, кроме как на ударах своего сердца и луже крови, растекающейся вокруг неподвижного тела Като.

Имя Като прожигает мне горло и вырывается наружу в виде крика:

— Очнись!

Слёзы катятся так быстро, что наполняют мой рот солью.

— Пожалуйста, Като.

А затем из меня вырывается нечеловеческий крик; он напоминает звериный вой.

Что я наделала? Мои колени подгибаются, и я пытаюсь опуститься на пол и подползти к своему другу, но Данте держит мою руку в своих тисках и не даёт мне сдвинуться с места.

«Mo khrà, ответь мне, чёрт побери!»

Я подпрыгиваю при звуке голоса Лора.

«Лор», — рыдаю я, — «я убила. Я убила… Я убила человека».

«Ты пытаешься меня превзойти, дорогая? Даже если это так, то тебе до меня далеко».

Я всхлипываю, поднимаю руку, которую не сжимает Данте, и провожу ей по своим опухшим глазам и мокрому носу.

«Он был хорошим человеком, Лор. Я у-убила х-хорошего человека…»

«Он помогал тебе выбраться оттуда?»

«Нет. Он был… он был…» — я не могу закончить свою мысль.

«Если он держал тебя в этой тюрьме…»

«Он не знал, что делает, Лор. Он думал… он думал, что там я буду в безопасности».

Я не сомневаюсь в том, что Лору будет что сказать о Като, но ему хватает такта не делиться со мной своим мнением.

— Возвращаемся в крепость! Сейчас же! — громкий приказ Данте ударяет в мои барабанные перепонки и заставляет солдат начать двигаться. — Я сам её отведу.

Когда они выбегают из комнаты, я огрызаюсь:

— Ты никуда меня не отведёшь! Я никогда не буду твоей, трусливый импотент.

Я слышу, как бабушка предупреждает меня о том, что не стоит дразнить змея, но этому чистокровке стоит знать, что я не какая-то безвольная мелюзга, которая его боится.

Если кому-то и надо бояться, так это ему, потому что ничто, чёрт возьми, не мешает мне нарисовать магический знак ключа на его груди, погрузить в неё свою руку и вырвать его сердце.

А это сработает? Помимо того, что сама эта мысль абсолютно тошнотворна, а его грудь покрыта доспехами, даже если я получу прямой доступ к его коже, смогу ли я прорвать плоть с помощью заклинания, или он совсем невосприимчив к моей шаббианской магии?

— Возвращаемся в туннели. Кто-нибудь один сходите и узнайте, мёртв ли Юстус. Его тело лежит под лестницей.

Данте идёт вперёд и тащит меня за собой в сторону раскрытой двери.

«Я туда не вернусь. Не вернусь!»

«Я почти на месте, птичка. Почти».

Я хочу сказать Лору, чтобы он поскорее отсюда убирался, но чувствую, что только потрачу время. Поэтому решаю предупредить его:

«В саду Росси выставлены солдаты, Лор. Я не успела посчитать, сколько, но… пожалуйста, будь осторожен. Я не могу тебя потерять. Не сейчас, когда…» — я всхлипываю, — «Просто будь осторожен».

Я оглядываюсь на распростёртое тело Като, на его кожу, белую точно снег, и на волосы, заплетённые в косички, впитывающие алую жидкость, которая вытекает из его перерезанного горла.

— Мы не можем просто взять… и оставить его здесь, — мой слабый голос дрожит от всего этого горя и чувства вины. Я даже не уверена в том, что Данте, который стоит рядом со мной, точно приклеенный, слышит меня.

Но он, похоже, меня услышал.

— Мы устроим ему достойные похороны, когда вороны падут.

— Вороны никогда не падут, — огрызаюсь я, а Данте выдёргивает меня из комнаты и устремляется по коридору, который заканчивается зеркалом в позолоченной раме, сделанной из ракушек.

— Они падут. Сегодня вечером.

Он смотрит на меня в отражении зеркала, и хотя его лицо предстаёт передо мной в виде размытых пятен, так как мои глаза опухли, от меня не укрывается то, как улыбка приподнимает один из уголков его губ.

— Ведь ты же его позвала. Мы так долго пытались выманить его оставшихся воронов из тех скал, которые он зовет королевством.

— Ты не ранил ни одного из его воронов, — резко говорю я, так как устала от его лжи.

— Это сказал тебе твой король стервятников по вашей мысленной связи? Как мило, что он решил тебя не беспокоить.

«Лор, кто-нибудь из твоих воронов пострадал?»

Кажется, что проходит целая вечность, прежде чем его ответ достигает меня.

«Один. Но на обсидиановой стреле не было крови».

Пол у меня под ногами наклоняется, и я покачиваюсь. Данте ещё крепче вцепляется в меня, не давая мне упасть. Не могу поверить, что он сказал правду.

«Ты уверен?»

«Да».

Мне становится так больно, что голова начинает гудеть.

«Ты сказал, что не покинешь Небесное королевство».

«Как и ты».

«Я сделала это только потому, что Бронвен… Бронвен обманула меня, Лор».

«Я знаю, mo khrà. Я знаю обо всём, что произошло».

Я опускаю воспалённые глаза на подол своего розового платья, который сделался красным от крови. Моей. Юстуса. Като.

«Как же я себя ненавижу».

Лор вздыхает:

«Он был твоим тюремщиком».

«Он также был моим другом».

Данте резко заходит за угол и минует лестницу, которая не так давно представлялась мне символом моей свободы. Я смотрю на то место, где вышла из тюрьмы, на кровавый след, оставленный телом Юстуса, и на корону, опутанную волосами, которая лежит на боку в алой луже.

— Ваша корона, Маэцца.

— Я потом её заберу.

— Почему не сейчас? Разве это не по пути? — говорю я, а затем добавляю притворно сладким голосом. — У тебя есть доступ к моей крови. Ой, подожди, твои магические знаки не работают, не так ли?

Его рука так сильно впивается в моё плечо, что почти дробит кость. Я вздрагиваю и пытаюсь высвободиться из его хватки, но единственное, чего я добиваюсь, так этого того, что оказываюсь на его плече.

— Поставь меня на ноги!

Я сжимаю окровавленные пальцы в кулаки и начинаю барабанить по его доспехам, но только оставляю синяки на костяшках своих пальцев. Когда я пытаюсь скатиться с него, перенеся весь свой вес на одну сторону, рука, которой он обхватывает меня за бёдра, превращается в сталь.

Я подумываю начать дёргать его за волосы, чтобы запрокинуть его голову под неудобным углом, но затем мне приходит идея получше.

Когда он кричит: «Ластра, шевели задницей», — я рисую магический знак замкá на его доспехах и запускаю руку внутрь. А затем я снова рисую этот знак на мокрой ткани его рубашки, и моя ладонь врезается в его потную кожу.

Он, должно быть, почувствовал мои пальцы на своей плоти, потому что прежде, чем мне удаётся нарисовать половину знака, он скидывает меня с плеча, разворачивает моё тело и прижимает меня спиной к нагруднику доспехов, обездвижив мои запястья своей рукой.

Его дыхание ударяет в раковину моего уха.

— И ты ещё удивлялась, почему я запер тебя в клетке?

— Я никогда этому не удивлялась, Данте.

Я разворачиваю голову, чтобы он не пропустил ни слова из-за всего того ночного шума, который нас окружает.

— Я знаю. Ты, Данте Регио, боишься меня. Также как ты боишься Лоркана и мой народ. Ты тр…

Он обхватывает рукой мою шею и сдавливает мне горло.

— …ус, — я намеренно заканчиваю слово, чтобы он не подумал, что я сравниваю его с ленивым насекомым. Тем более что трутни довольно милые, а Данте нет.

— Закрой. Свой. Рот. Фэл.

— Ни…когда.

— Тогда мне придётся самому его закрыть, — рычит он и так крепко сжимает мою шею, что обшитые деревянными панелями стены начинают исчезать, точно с них принялась осыпаться старая штукатурка.

Неожиданно земля содрогается. Раздаётся звук бьющегося стекла. Данте чертыхается себе под нос и расставляет ноги пошире, чтобы не упасть. Он не убирает руку с моей шеи, но его хватка ослабевает.

И когда гортанные крики разносятся в воздухе вместе с хриплым карканьем, мои глаза начинает щипать от слёз.

Лор здесь.

Моя пара здесь.

ГЛАВА 32

Я медленно переставляю ноги, желая задержать Данте на пути к очередной лестнице. Мириам говорила, что моя магия не подействует на Данте, но я всё равно вцепляюсь в его руку и пытаюсь обмазать её кровью по кругу. Было бы здорово, если бы Мириам ошиблась, и мне бы удалось её отрубить.

Я щупаю его рукав до тех пор, пока не нахожу подходящее место — его локоть. Я рисую на нём линию и — о чудо! — белая ткань рвётся, но как меня и предупреждали, с его плотью ни черта не происходит.

— Что за хрень? — рычит он, ещё больше ослабив хватку.

Я разворачиваюсь и бью основанием ладони в повязку на глазу. Данте выглядит поражённым, и я надеюсь, что сделала ему больно. Он опускает руку и кричит своей страже, чтобы те меня схватили. Я пячусь к стене, больно ударившись бедром о приставной столик, отчего тяжёлый золотой канделябр, восседающий на нём, опрокидывается. И прежде, чем я успеваю нарисовать знак ключа, красноглазый стражник посылает в мою сторону огненный поток.

Пламя не задевает мою кожу, но облизывает подол платья и начинает поглощать шёлк. Я наклоняюсь и хлопаю по ткани, но фейри снова атакует меня огненным потоком. Фитили на канделябре зажигаются, как и обои с изображением ракушек, которые начинают потрескивать и чернеть. Я отскакиваю от стены, объятой огнём, но мне некуда бежать, так как я окружена гарнизоном Данте.

Чёрт.

Я выхватываю свечи из канделябра и бросаю их в приближающихся мужчин. Свечи шипят, пролетая по воздуху, и забрызгивают воском лица нескольких человек. Ластра издаёт долгий и низкий рык и пытается вытереть плечом воск, который залепил ему глаза. Его лицо искажает гнев, и он атакует меня лианами. Я отмахиваюсь от каждой из них, представляя его лицо.

По приказу Данте один из мужчин кидается на меня. Я замахиваюсь своим импровизированным оружием. Канделябр попадает точно в цель, и солдат отшатывается от меня.

Я снова его ударяю, и его голова отлетает в сторону. Раздаётся треск. Надеюсь, это его череп, хотя я ещё не настолько тронулась, чтобы поверить в то, что способна убить чистокровного фейри, проломив ему череп. Ведь чистокровки могут оправиться от любых ран, если только железный клинок не проткнёт им сердце или не перережет горло.

Моя кожа покрывается потом, когда я вспоминаю о смерти Като. Но затем я решаю сосредоточиться на том, что моя пара сражается сейчас в попытке добраться до меня, и холод перестаёт распространяться по моей спине. Я изо всей силы сжимаю канделябр и жду, когда они подойдут поближе, чтобы размозжить им всем черепа.

Земля сотрясается так сильно, что мне приходится расслабить колени, чтобы не врезаться в горящую стену.

«Фэллон?» — голос Лора действует на меня как укол адреналина в сердце.

«Лор?»

— Вороны здесь, Маэцца. Нам нужно уходить! — кричит один из солдат, в то время как Ластра присел на корточки рядом со своим другом, которого я вырубила.

Он начинает закидывать его себе на плечо, но Данте рычит:

— Оставь его. Нам нужна Фэллон!

Зелёные глаза Ластры вспыхивают. Он колеблется, так как знает, что произойдёт с его другом, если он оставит его здесь — ни один фейри не выйдет из дома Ксемы Росси живым. Но будучи послушным маленьким слугой, он поднимается на ноги. Его челюсть сжимается, когда полоска ткани, обмотанная вокруг раны на его бедре, ещё больше темнеет от крови.

Я рада, что причинила ему боль, но было бы лучше, если бы я попала в другую часть его тела. Ну почему за портьерами стоял не он, а Като? Почему Като?

Ластра снова бросается на меня. Я моргаю, чтобы отогнать слёзы, и замахиваюсь. Но на этот раз он посылает в мою сторону не лианы, а ветки. И не простые ветки, а с шипами, торчащими из коры. Они врезаются в мои щиколотки, а затем поднимаются вверх по ногам.

Крик разрывает мои легкие, и хотя я не хочу показывать этим людям свои слёзы, они текут вниз по щекам, смывая засохшие пятна крови, которыми покрыта большая часть моего тела.

— Маэцца, вам нужно уходить НЕМЕДЛЕННО! — кричит кто-то, после чего Данте разворачивается и начинает бежать по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Ластра пускается бежать и так быстро тащит меня по пеплу, который оставил огонь его друга, что земля уходит у меня из-под ног, а воздух из лёгких.

Я его убью, но сначала я его помучаю. Нарисую кровью кольцо вокруг его члена, а затем отстегаю то, что от него останется, его собственными колючими ветками. А потом уже я его убью.

«И лишишь меня удовольствия отомстить за тебя, птичка?»

— Опустите её вниз! — кричит кто-то.

Ластра швыряет мою клетку из веток в сторону лестницы, а сам бросается за ней следом.

Я зажмуриваюсь, когда лестница начинает стремительно ко мне приближаться.

«Лор, они…»

Поток воды ударяет мне в лицо.

Я решаю, что это Данте, который решил ускорить моё падение, но когда я поднимаю веки, я понимаю, что поток воды бьёт сбоку. Он отбрасывает меня от лестницы, и я врезаюсь в Ластру, который начинает барахтаться, а затем его смывает вместе со мной в гигантскую гостиную Ксемы Росси, где проходил тот грандиозный пир в честь помолвки Марко.

Я врезаюсь в кресло, отчего шипы ещё глубже врезаются мне в кожу. Несмотря на то, что моё тело переполняет адреналин, я чувствую укус каждой колючки Ластры и начинаю стонать.

И истекать кровью.

Боги, как же сильно у меня идёт кровь.

Мне кажется, что алые потоки хлещут из каждой моей поры, расплескивая кровь, точно чернила, которые падают на жидкий ковёр под нами, идущий рябью из-за той битвы, что ведёт сейчас Лор в Тареспагии. Мне так хочется, чтобы он добрался до меня, но я покрыта таким большим количеством крови. Крови, которая смертельно опасна для моей пары.

Когда огромные двери начинают греметь и сотрясаться, но не открываются, Ластра поднимается на ноги и, хлюпая по воде, проходит мимом меня.