Дом: основной инстинкт?

11 НОЯБРЬ

Воскресенье, 1 ноября

Умираю от желания поскорее рассказать свою новость детям, но не могу этого сделать до тех пор, пока не предупрежу Клэр. Ведь иначе Ребекка немедленно проговорится. Часть меня бурлит от восторга, я не могу удержаться: постоянно обнимаю детей, подхватываю Тома на руки и кружусь с ним — мои, мои, только мои. Я детально планирую то, что нужно сделать в доме. Выкрасить комнату Ребекки, разложить вещи в шкафах, вычистить гараж, выбросить все коробки, вычистить Aga, заняться садом — список восхитительно бесконечен. На все нужно время. Много свободного времени. И я смогу купить новые занавески для комнаты Ребекки… М-да-м… А может, и не смогу. В размышления вступает другая часть меня, которая не может не волноваться. Я не только боюсь потерять саму себя, свою личность, свою способность мыслить, умение выражать собственные мысли на различных встречах, я волнуюсь о том, что я буду собой представлять? Я уже не буду частью этого большого думающего мира. Вместо этого буду хозяйничать по дому, слушая Женский Час по радио. И денег будет гораздо меньше. Майк подсчитал, что, после того как мы выплатим по закладной и оплатим все счета за коммунальные услуги, доходы уменьшатся вдвое. Но с этим легко справиться. Теперь ведь нет необходимости покупать продукты сразу на всю неделю, оставляя гигантские суммы в супермаркете. У меня появится время, чтобы покупать свежие продукты каждый день в местном магазинчике. Может быть, я даже приобрету себе плетеную корзинку для покупок. Нет. Так далеко заходить все-таки не стоит.

Майк решил, что будет ездить на работу на поезде, а я буду подвозить его на станцию каждое утро. Машиной буду пользоваться я, так как мне нужно отвозить Ребекку в школу. Наши траты на бензин снизятся вполовину — ведь у нас будет только одна машина. Вчера вечером я села и подсчитала, сколько денег на самом деле трачу на работу. Большую часть одежды я покупаю, чтобы хорошо и представительно выглядеть в офисе. Каждый день я езжу туда и обратно на машине, а значит — трачу деньги на бензин. Кроме того — обеды, посиделки в баре с коллегами. В будущем мы будем гораздо реже выбираться поесть в ресторан или кафе. А планирование отпуска станет более организованным. Господи, остается только надеть власяницу. Я не могу даже представить себе, что придется быть такой. Вся моя жизнь — это цепь сумасшедших трат, за которыми следуют сначала раскаяние… а потом новые траты. Терпеть не могу пары, которые старательно планируют свой бюджет, беспокоятся по поводу процентов на сберегательных книжках… пары, которые каждый месяц составляют подробные списки трат, и отказывают себе в различных вещах. Они просчитывают, сколько будет стоить позвать няню, перед тем как соберутся куда-нибудь вдвоем. В ресторанах они подсчитывают, кто что заказывал: — «Нет, я не ел пудинг и почти не пил вино — я ведь за рулем» — вместо того чтобы просто разделить сумму поровну на всех присутствующих. Мне невыносима сама мысль, что и мы можем стать такими. Как хорошо, что летом Майк внес достаточно денег на счет, с которого мы платим за школу, — это значит, что еще год все будет в порядке. Мне отвратительна сама мысль, что нам придется думать о деньгах. Такие мысли всегда рождают в Майке диктатора.

Пятница, 6 ноября

Ник, добрая душа, сказал, что я могу уволиться в конце следующей недели. А это значит, что сегодня я должна рассказать обо всем Клэр, потому что теперь ее помощь нужна мне всего на одну неделю. Но я должна буду заплатить ей до конца месяца, так будет честно. Все становится пугающе реальным.

Когда я пришла домой, Клэр гладила, стоя перед телевизором, Ребекка растянулась на диване, а Том увлеченно возился с конструктором «Лего». «Клэр, — нерешительно позвала я. — Мне нужно вам кое-что сказать».

На кухне я набрала воды в чайник — пришлось наливать через носик, потому что крышка постоянно западает, и открыла шкафчик, пытаясь найти кружки для кофе. Я была не в состоянии посмотреть на Клэр.

— В чем дело? — глядя на меня, она тоже начала нервничать.

— Клэр, — я глубоко вздохнула. — Послушайте, это все очень сложно. Я решила бросить работу. — Слова прозвучали совсем не так дружелюбно, как я собиралась их произнести. — Боюсь, что ваша помощь мне больше не нужна. Но, конечно, мы заплатим вам до конца месяца. И мы действительно благодарны вам за все, что вы сделали для наших детей. Я обязательно помогу вам найти новую работу. Мы, например, можем повесить объявление у Ребекки в школе… — Я говорила все быстрее и быстрее.

Клэр выглядела так, будто ей дали пощечину:

— Нет. Нет, нет, нет… — Клэр замотала головой и поднесла ладони к лицу, словно я действительно ее ударила.

— Клэр, — я подошла к ней и неловко погладила ее по руке. — Мне действительно очень жаль, но я думала об этом уже давно. Да и Том в следующем году уже пойдет в детский сад… — Мой голос упал, а она начала раскачиваться, всхлипывая. — Конечно, вы сможете навещать детей… в любое время.

(Навещать детей? Я что, на самом деле это сказала?)

— Вы не можете так поступить, — ее голос звучал неожиданно ровно и спокойно.

— Что?

— По правилам, вы должны предупредить меня за месяц.

— Но я же сказала, что заплачу вам за месяц.

— За два месяца. Вы должны заплатить мне за два месяца, потому что не предупредили меня заранее.

— Хорошо. — Я почувствовала, что ужасно устала. И мне совсем не хотелось ссориться. Не хотелось, чтобы все заканчивалось вот так.

— Я пойду к детям. — Она уже успокоилась.

— Конечно.

Понедельник, 9 ноября

Последняя рабочая неделя. Все кажется нереальным. Все происходит в последний раз. Последний понедельник на работе. Последнее общее собрание после обеда в понедельник, когда все безучастно сидят с дурацкими лицами и боятся высказать свои идеи, чтобы не попасть под руку Джону — старому журналисту с острым языком и ужасным запахом изо рта. Стулья вокруг него никто не занимает, так как, если он на кого-нибудь случайно дыхнет, можно запросто упасть в обморок. Вечерний выпуск новостей в понедельник — тоже последний. И все подписи (имена людей, у которых берут интервью, обычно пишутся внизу экрана) в этот раз были перепутаны. Думаю, глава городского совета (напыщенный старый хрыч) был искренне удивлен сегодня вечером, когда прочитал, что он, оказывается — «Мисс Дороти Харвелл, местная жительница». После выпуска я сбежала из офиса так быстро, как только смогла, потому что была в таком состоянии, что легко могла ответить на звонки с жалобами: «Ужасно интересно, но мне глубоко на это плевать. До свиданья». Сведения о подобной грубости несомненно дошли бы до Ника, и мое увольнение не прошло бы мирно.

Сегодня утром Пит прислал мне сообщение: они уже заказали столики в баре в пятницу, после вечернего выпуска. Черт. Ненавижу эти вечеринки по случаю ухода. Они обычно проходят по одному из двух сценариев. Либо у всех едет крыша, в таком случае компания направляется в какой-нибудь (по правде сказать, не самый лучший) ночной клуб, где некоторые очертя голову бросаются заводить интрижки на один вечер. Правда, в этом случае у остальных есть хоть темы для сплетен. Либо все остаются в баре, пьют теплый джин с тоником и стараются не говорить о делах. Никто не хочет подходить к Нику, чтобы не прослыть подхалимом, поэтому ему только и остается, что самому встревать в разговоры окружающих. Обычно это вызывает неловкое молчание, так как чаще всего люди обсуждают возможности карьерного роста и то, как их достало работать с Ником. Но, подозреваю, мне все равно этого не избежать. Нельзя же, в конце концов, не прийти на вечеринку в честь собственного увольнения. Тут уже дело не в настроении.

Суббота, 14 ноября

Два часа ночи. Я, свернувшись калачиком, лежу на диване в гостиной, Плюх устроился у меня в ногах. В камине тускло светятся угольки. Майк в кровати, в нашей спальне. Но вряд ли он спит.

Я думала… я была абсолютно уверена, что моя жизнь наконец-то наладилась, что я могу избавиться от чувства вины за то, что оставляю детей на Клэр, что у меня появилось время на себя и на мой дом. Что теперь-то я буду воспитывать детей так, как я этого хочу. Что мне больше не нужно передавать их в руки наемной няни, потому что нужно идти на работу. Мы купили дом, о каком я всегда мечтала, раз уж наше финансовое состояние — пусть ненадолго — оказалось более-менее устойчивым. И вот теперь этот вечер.

Вечеринка по случаю моего увольнения началась очень даже неплохо. Все пошли в бар, включая Кейт (ей самой предстоит то же самое через две недели). В черном платье от Prada она была бесподобна. В своей речи Ник сказал, что по мне все будут очень скучать, а затем вручил мне огромный букет и несколько подарков, среди которых был передник (ха-ха!). Я собиралась провести в баре всего пару часов. Клэр согласилась посидеть с детьми, а Майк сказал, что заедет за мной и мы сможем пойти куда-нибудь поужинать вместе. Но в девять часов он еще не появился, и все стали уговаривать меня пойти вместе с ними в китайский ресторан. «Ну, если Майк решил, что он может задерживаться на столько, на сколько ему удобно, то, — думала я, — у меня есть все права, чтобы пойти в ресторан с коллегами». Я оставила бармену записку, в которой объяснила, где нас можно найти.

В ресторане, как обычно, все принялись наперебой заказывать разные блюда и, конечно, много сакэ. «Не беспокойся по поводу машины, — сказал мне Пит. — Я тебя подброшу. Тебе ведь все равно придется оставить свою машину здесь, правильно?» Все верно. Я уже успела похлопать ее по капоту на прощанье. «Ты ведь все равно слишком новая и красивая для меня, — думала я при этом. Теперь ты мне не по средствам».

Когда беспокойство по поводу возвращения домой исчезло, я с легким сердцем принялась за сакэ. Все были в хорошем настроении, но я все-таки немного волновалась о Майке. Где он? Я вышла из-за стола и позвонила ему на мобильный. «Кэрри, прости, — его голос был еле слышен среди помех. — Я совершенно без сил. У меня на работе ад кромешный. Увидимся дома».

— Что, Майк не приедет? — спросил Ник, когда я вернулась за стол. Меня слегка покачивало, и пришлось сконцентрироваться, чтобы по дороге не налететь на чужой стол.

— Застрял на работе. Зануда он.

Около одиннадцати я пошла в туалет, мне до смерти хотелось писать. «Господи, ну и вид!» — подумала я, увидев себя в зеркало. Тушь растеклась, помада смазалась. Под глазами были мешки, а лицо блестело от пота. Забавно, люди воображают, что выглядят великолепно именно в те моменты, когда они просто страшны. Достаточно одного взгляда в зеркало, и понимаешь, что пока ты флиртовала, у тебя под носом сверкал ослепительно-красный прыщ. Я пошла в кабинку и плюхнулась на пластиковое сиденье унитаза. Я слегка промахнулась, и сдвинувшееся сиденье меня легонько «ущипнуло». «Ой», — вскрикнула я, стараясь не написать на пол. Я не могла удержаться от ухмылки.

Стукнула дверь, и я услышала смех и голоса, когда Джорджия — да, это был ее писклявый голос, — вместе с кем-то еще вошли в туалет. «Я была удивлена, когда увидела, что Кейт пришла», — сказала Джорджия. Другой голос — это была Кэрол, секретарша, — ответил: «А ей палец в рот не клади. Утром она в объятиях своего любовника, а вечером совершенно спокойно приходит на прощальную вечеринку его жены». — «А все-то думали, что они подруги, — сказала Джорджия. — Хороша подруга! Больше всего меня удивляет, что никто ей не сказал — об этом ведь знают не только здесь, но и в, Мидландс“». «Ну и сволочь же он!» — снова вступил голос Кэрол. «Они все такие, — пробормотала Джорджия. — Они все такие». Щелкнула помада, стукнула дверь, и наступила тишина.

Я сидела не двигаясь. Затем, очень осторожно встала, натянула колготки и отодвинула защелку на двери. И тут моя голова начала гудеть, она гудела так сильно, что я испугалась упасть в обморок. Я прислонилась лбом к прохладной двери. Мне хотелось лечь, просто взять и лечь прямо на этот пол и больше не двигаться. Конечно, мне раньше встречалось выражение «невыносимое горе», но никогда еще я не испытывала такого давления на плечи, что, казалось, я больше никогда не смогу двигаться, не смогу вести себя как обычный человек. Мне казалось, что от меня осталась лишь безжизненная оболочка. Я осторожно открыла дверцу кабинки, моля Бога о том, чтобы никто не вошел. Подошла к раковине, оперлась на нее обеими руками, стараясь удержать себя в сознании. Затем я медленно подняла голову и посмотрела на себя в зеркало. Я заглянула в свои глаза, глубоко в самые зрачки. И впервые осознала, насколько я была слепа. Ведь причина того, что с нами происходило все последнее время, была передо мной, она была настолько очевидна. Я смотрела в зеркало, но ничего не видела: в моей голове мелькали кадры из нашей жизни. Рождение Ребекки. Рождение Тома: Майк склонился надо мной, держит меня за руку, смешит меня, и тут медсестра — «Мамочке надо отдохнуть» — протягивает ему Тома. И по лицу моего мужа текут слезы: «Посмотри, наш ребенок». Ребекка и он играют с ярко-желтыми листьями, подбрасывают их в воздух и следят за тем, как листья медленно опускаются, а дым от костра окутывает их фигуры. Его лицо над моим, мы занимаемся любовью, нежно, ласково. Его шепот: «Я тебя люблю», когда мы лежим в постели, он уткнулся лицом в мои волосы, наши ноги переплетены. Ложь. Все это — ложь. Ничего не значит. Теперь уже ничего.

Я вытерла слезы, высморкалась, побрызгала холодной водой на лицо и вышла из туалета. Спокойно подошла к нашему столу, отметив ужас на лице Джорджии, когда она поняла, что я была в туалете и все слышала. Я положила деньги на стол, поблагодарила Ника, нашла свое пальто и вышла. Я не могла даже посмотреть на Кейт. Не думаю, что когда-нибудь смогу находиться рядом с ней. На холоде я осознала, что собираюсь вести машину очень пьяной. Ну и пусть! Ничто в моей жизни больше не имеет значения. Обычные правила не для меня.

Только в машине из меня хлынули слезы. Слезы… и ярость. Убийственная, разрывающая сердце ярость. И ревность. Настолько сильная, что меня согнуло пополам. Одна лишь мысль о том, что Майк и Кейт занимались любовью. Ее светлые волосы на его лице, его руки, скользящие по ее телу; о чем они говорили? Они любят друг друга? Или это только секс? Что они делают каждую минуту, каждую секунду их встреч? Я не знала. Я ничего не знала. Это было частью его жизни много дней, а может, даже месяцев. Когда он был со мной, какая-то часть его была там. Все это время он был с ней, разговаривал с ней, занимался с ней любовью, прикасался к ней, смеялся вместе с ней, а я ничего не знала. Я не знала.

Очень медленно я доехала до дома. Я вошла, молясь, чтобы дети уже спали. Мне навстречу вышла Клэр: «Дети в порядке. Спят как сурки. Что случилось?!» Она увидела мое искаженное от боли лицо, красные и опухшие глаза.

— Ничего, ничего. Я в порядке. Я просто слишком много выпила. Не нужно было самой вести машину. Майк вернулся?

— Нет.

Я сделала над собой усилие и собралась с мыслями. Клэр посмотрела на меня:

— Можно, я приду в понедельник? Я хочу попрощаться с детьми, и у меня есть для них подарки.

— Конечно, — я отвечала автоматически. — Спасибо. Спасибо большое.

Я дала Клэр чек, который подписала заранее, и с облегчением закрыла за ней дверь. Затем я пошла в гостиную и стала ждать.

В час ночи в замке наконец повернулся ключ. Я услышала, как Майк говорит с собаками. Потом он вошел в комнату, что-то насвистывая. У меня была включена только маленькая настольная лампа, поэтому он меня заметил не сразу. «Господи, Кэрри, ты меня напугала! Почему ты сидишь здесь в темноте?»

— Я все узнала о тебе, — я говорила тихо. — Я подслушала. Подслушала самым отвратительным образом. Я знаю, что происходит.

— Нет. Все уже закончилось. Закончилось несколько недель назад. — Он с испугом глядел на меня.

— Ты ее любишь?

— Нет. — Он схватил меня за руки и притянул к себе, пытаясь обнять. — Я просто… я просто был растерян. Ты меня не хотела, все, что я делал, было неправильным… Она зашла ко мне, чтобы поговорить о работе, мы выпили. Выпили слишком много и…

— Не рассказывай мне! Я не хочу знать — где, сколько раз… Я не хочу знать ничего. Не мог бы ты уйти? — Я отодвинулась на другой конец дивана. — Я больше не могу с тобой жить.

— НЕТ! — закричал Майк. — Ты не можешь. После всего, что было. Дети…

— Дети останутся со мной. Не мог бы ты уйти прямо сейчас?

— Не сегодня. Разреши мне остаться на эту ночь.

— Только на эту ночь.

— Пожалуйста, Кэрри. — Он встал передо мной на колени. — Прости меня. Мне так жаль, мне очень жаль. Но что я могу поделать? Что сделано — то сделано. Я не могу ничего изменить. Мы можем начать сначала.

— Нет. — Я вырвала свои ладони из его просящих, теплых, знакомых, таких любимых рук. — Я не могу разговаривать с тобой сейчас.

Он медленно поднялся. Я слышала, как он вышел из комнаты, позвал собак, запер их на кухне. Затем он поднялся наверх. Я долго сидела на диване, не двигаясь. Нарушена Клятва, самая сильная клятва — «Пока смерть не разлучит вас» — нарушена. Разорвана на две части.

Восемь часов утра. Майк собирает вещи. Я сказала детям, что он ненадолго уезжает по делам. Ребекка расплакалась и сказала, что не хочет, чтобы папочка уезжал. Ночью я слышала, что он тоже плакал. Я спала в соседней комнате. Проснувшись, не сразу поняла, откуда в нашей спальне эти обои, а потом осознание случившегося со всей силой обрушилось на меня. Я не могу смотреть на него, не могу находиться рядом с ним. Я боюсь, что, если подойду хоть чуть-чуть поближе, ударю его, дам пощечину, разорву его одежду. Сегодня утром горе превратилось в гнев, злость на его слабость. Это секс, всего лишь секс, и он может испортить все. Не любовь; он совершенно ясно сказал, что это была не любовь. Просто, был кто-то, кто хотел его, и сделал так, чтобы ему было хорошо. Кожа к коже, прикосновения, простой секс может уничтожить годы, которые мы провели вместе, наших детей, этот дом, нашу жизнь. Почему? Если я могу понять это, то я должна и принять тоже. Но я не могу.

«Я ухожу», — сказал он, открывая входную дверь. Ему пришлось загородить проход ногой, чтобы Плюх не выбрался на улицу. Сегодня черты его лица заострились и застыли. Он не простит мне этого. Но прощать здесь могу только я.

Вечером я сидела на кухне, держа в руках бокал красного вина. Дом казался опустошенным. Я была не в состоянии думать о будущем, о том, что будет с моей жизнью, как я буду справляться. Больше всего мне хотелось узнать, куда пошел Майк, где он будет жить. Но он так тихо говорил по телефону, перед тем как уйти, что я ничего не слышала. Он поехал к ней? Оливер ведь ушел. Конечно, Оливер ушел. Он узнал об этом до меня, задолго до меня.

Как могла Кейт так поступить? Как она могла разговаривать со мной как друг, улыбаться мне, болтать, если мы встречались на работе, посылать мне сообщения по локальной сети, быть такой нормальной, если все это время она — самым мерзким образом — предавала меня? И не только меня, а еще Тома и Ребекку… Господи, она же крестная Ребекки. Она вообще думала обо мне, когда ложилась в постель вместе с моим мужем? Что было ей нужно от этих отношений? Она его любила? Я ничего не понимала. Я знала, что он ей, конечно, нравится. Но Майк нравится очень многим моим подругам — мы с ним нередко шутили, что вокруг него крутится полно женщин, ожидая, когда он освободится. Но я никогда не ревновала, мне и в голову не приходило, что должна бы. А теперь. Теперь, выходит, я ошибалась. Его можно соблазнить. Его соблазнили, и я даже не знаю, сколько это продолжалось.

Я сказала ему, что ничего не хочу знать. Но теперь я изнывала от недостатка информации. Я хотела знать, когда все это началось, как это было и когда закончилось — если, конечно, и в самом деле закончилось. Думала ли Кейт, что он может уйти от меня? Хотела ли она забрать себе моего мужа или она просто проверяла действие своих чар? Где-то в середине вечера я уже взялась за телефон, чтобы позвонить ей, но потом положила трубку на место. Что я могу сказать. Я совершенно не уверена, что смогу вести себя спокойно. Скорее всего, я смогу только провыть: «Почему?»

Мне так не хватает его в постели. Я не могу спать, не могу найти удобного места, чтобы просто лежать. Я проснулась под утро и протянула руку, чтобы дотронуться до его теплой кожи, прижаться к нему и поспать еще немного. Я протянула руку и наткнулась на пустоту. Холодная, пустая постель. Его нет.

Пятница, 20 ноября

Первая неделя свободы. Моя первая неделя в качестве настоящей жены… без мужа. Теперь, когда мне не нужно ждать Майка домой, дни кажутся бесконечными. За эту неделю я поняла, насколько мое счастье и хорошее настроение зависят от него. Мне важно видеть его рядом в конце дня, рассказывать ему обо всем, просить у него совета. Дом кажется огромным, слишком большим для нас. Я уже начинаю немного паниковать, потому что не знаю, как я со всем справлюсь. Сейчас на моем банковском счете лежит зарплата за два месяца, кроме того, я могу снять часть денег с пенсионного фонда. Но, понятное дело, надолго этого не хватит. Каждый раз, когда на этой неделе я подходила к банкомату, я боялась, что он не выдаст мне денег, потому что Майк закрыл наш счет. Ник сказал, что я могу оставить машину у себя еще на некоторое время. Он знает, что произошло. Все знают, что произошло.

Джилл приехала ко мне в воскресенье, сразу после того как я ей позвонила. Она быстро отправила всех детей играть на улицу, а потом крепко обняла меня, пока я истерически рыдала.

Все выглядит слишком реальным, слишком ужасным, как кошмарный сон, который не может быть реальным. Я все время жду, что кто-нибудь вдруг закричит: «Первое апреля!», — и мир вернется на круги своя. Но ничего, конечно, не происходит. Каждое утро, проснувшись, я несколько секунд живу с ощущением, что все в порядке, а потом на меня опять обрушивается этот ад. Адский кошмар в моей родной спальне.

Когда я чуть-чуть успокоилась, Джилл меня спросила:

— Что ты будешь делать? Собираешься просить, чтобы тебя взяли обратно?

— Я не могу. Я не в состоянии каждый день видеть людей, которые знают, что произошло. Здесь, по крайней мере, я не вызываю интереса. Никто из родителей в школе Ребекки не знает о нас с Майком.

— От него есть какие-нибудь новости?

— Ни слова. Ничего. Он словно исчез из этого мира. Единственное, о чем я прошу Бога, чтобы он не удрал к Кейт.

— По-моему, мы должны знать точно, — Джилл задумалась. — Кому ты можешь позвонить? Кому-нибудь, кто знает его достаточно хорошо. Куда еще он может пойти? К Биллу?

— Вполне возможно. Но я не могу позвонить Биллу — он же на стороне Майка. А я Майка выгнала, и если я сейчас позвоню, то получится, будто прошу его вернуться.

— Мы могли бы выяснить, где он находится, и убить его, — Джилл сделала свирепое лицо.

— Ну нет! — впервые с момента ухода Майка я нашла в себе силы слабо рассмеяться. — Ты говоришь об отце моих детей.

— А можно я его хотя бы побью?!

— Нет! — я хихикнула. — Джилл, как хорошо, что ты есть!

Днем в понедельник зашла Клэр. Ее появление стало для меня неожиданностью — я уже успела забыть, что разрешила ей попрощаться с детьми. По правде говоря, реальная жизнь сейчас кажется мне такой далекой.

— Проходи, Клэр. Том и Ребекка уже ждут тебя. Они постоянно о тебе говорили.

Абсолютная ложь, они ни разу не вспомнили о своей няне. Но как только она вошла в комнату, дети бросились к ней. Ребекка повисла на Клэр так, что та чуть не упала.

— Спокойно! Спокойно! — Клэр счастливо смеялась. Она взяла на руки Тома, который немедленно схватил ее за волосы и что-то залопотал. — Мой сладкий.

Я все это слышала, но мне даже не захотелось ее стукнуть. Потом Клэр вручила детям свои подарки, и, пока они их рассматривали, мы смогли спокойно поговорить.

— Ты уже нашла новую работу?

— Нет. Я решила пойти в колледж. Хочу получить педагогическое образование и потом работать с малышами.

— Великолепно! Я за тебя очень рада!

— А как у вас дела? Тогда, в пятницу, вы выглядели… вы выглядели такой расстроенной.

— Все в порядке. — Тут, к своему ужасу, я поняла, что к глазам опять подступают слезы. — Пойдем-ка на кухню.

Убедившись, что дверь закрыта и дети нас не слышат, я сказала:

— Майк ушел.

— Как? — Она была потрясена.

— Я выяснила… Господи, Клэр, это все так ужасно… я выяснила, что он спал с одной из моих подруг. Конечно, Ребекка ни о чем не знает. Она думает, что папа уехал по делам.

— Знаете, — Клэр нерешительно на меня посмотрела. — Мне кажется, я знала.

— Что?!

— Как-то вечером… Вас еще не было дома, а он с кем-то говорил по телефону. Очень тихо. Он не заметил, как я вошла в комнату. Я хотела сказать ему, что уже ухожу, поэтому просто стояла и ждала, когда он положит трубку. Мне не хотелось его прерывать, я думала, что это деловой разговор. А потом он вдруг сказал — не думаю, что мне это послышалось: «Я постараюсь выбраться. Пока, Кейт… Конечно. Не беспокойся». В его голосе было что-то такое… Он почти шептал, хотя думал, что, кроме него, в комнате никого нет. Я кашлянула, чтобы он меня заметил. Когда он обернулся, то у него было такое лицо, будто он сейчас упадет в обморок. Он ничего не сказал, просто вышел из комнаты. Но он и так не особенно много со мной разговаривал, так что я не обратила на это внимания. На следующий день он сказал мне, что ему звонил коллега, который беспокоился по поводу съемок. Мне это показалось странным, но было слишком много дел, и я даже не стала об этом думать. Я должна была вам рассказать? — в ее голосе появились виноватые нотки.

— Нет. Откуда ты могла знать? Не волнуйся, все будет в порядке. — Мне не хотелось, чтобы еще и она думала о нашей семейной драме. — Удачи тебе. И спасибо тебе за все.

Клэр крепко меня обняла.

Том не хотел ее отпускать. Ребекка, рыдая, крепко обняла Клэр за ноги и не давала двигаться.

— Я скоро опять к вам приду. — Клэр тоже заплакала.

Ребекка еще крепче вцепилась в ее ноги, Клэр покачнулась, и сумочка съехала у нее с плеча, из нее вывалился кошелек. Я нагнулась, чтобы его поднять, и увидела, что Клэр вставила в пластиковый кармашек фотографии Тома и Ребекки. Как будто они — ее собственные дети.

Пятница, 21 ноября

Сегодня позвонил Майк. После двух недель молчания. Две недели я вздрагивала каждый раз, когда звонил телефон. Две недели я подбегала к окну каждый раз, когда слышала, что к воротам подъезжает машина. Две недели каждое утро начиналось для меня у почтового ящика. Молчание — хорошая месть. Он ведь прекрасно знает, что Ребекка постоянно о нем спрашивает. По утрам она врывалась ко мне в спальню, спрашивая, дома ли папочка. Она завела привычку открывать дверцы нашего шкафа, чтобы проверить, не спрятала ли я Майка. Мои ответы ей отличались однообразием:

— Нет, он все еще очень занят. Я уверена, что он вернется в выходные. Я говорила с ним по телефону, он просил передать, что очень тебя любит.

— Алло.

После небольшого молчания в трубке раздался спокойный голос Майка. У меня сразу же вспотели ладони.

— Можно мне навестить детей в выходные? Когда тебе будет удобно?

— Завтра, — от напряжения я могла только шептать.

— Я съезжу с ними куда-нибудь.

— Нет. Тогда они сразу… — голос у меня дрожал. — Тогда они сразу поймут, что что-то не так. Я ничего не сказала Ребекке. Останься с ними дома. Просто приходи, и вы вместе здесь поиграете.

— Как твои дела? — его голос звучал отчужденно.

— Нормально. Все в полном порядке.

Он положил трубку.

Получается, это возможно — любить и ненавидеть одного и того же человека одновременно? С Кейт все просто. Я ее ненавижу. О, как я ее ненавижу. Боюсь, что, если мы сейчас встретимся, я могу на нее наброситься. Я так хочу, чтобы она поняла, какую боль она мне причинила. Мне хочется ранить ее, ранить физически. Например, расцарапать или сильно побить. Никогда не думала, что мне в голову могут прийти такие мысли. Как будто я и в самом деле могу ее убить. Но Майк! Как же получилось, что у человека, которого я так хорошо знаю, так сильно люблю, была тайная жизнь, в которой ни для меня, ни для нашей семьи не было места? Я этого не понимаю! И не уверена, что дело только в сексе. В конце концов, никто, находясь в здравом уме, не будет рисковать своей семьей только ради секса.

Суббота, 28 ноября

Мы с Ребеккой свернулись под пледом на моей кровати.

— Сегодня приедет папа.

Объяснения, почему у него нет чемодана и почему он уедет в тот же день, я решила придумать потом.

Ребекка запрыгала от радости:

— Папочка! — Она обняла меня. — А он привезет мне еще Барби?

— На твоем месте я бы не стала об этом спрашивать сразу, как только ты его увидишь.

Утро я провела дома. Больше всего мне хотелось застыть у окна в ожидании Майка. Чтобы отвлечься, я занялась собой. Мне хотелось, чтобы мой внешний вид говорил: «Твое присутствие меня абсолютно не волнует». Вместе с тем одежда должна была подчеркивать, что: а) Я восхитительна и б) Я похудела. В итоге выбрала черные спортивные брюки. Ребекка заняла наблюдательный пост у входной двери: как только вдали раздавался шум машины, она бросалась к воротам, чтобы первой встретить папу. Я принялась за дом: вымыла полы, навела порядок в шкафчиках для посуды, сменила мешок для мусора в пылесосе, загрузила белье в стиральную машину. Я даже расчесала собак — очень хорошо помогает, если нужно занять руки.

Наконец, в двенадцать его машина подъехала к дому. Я еще сильнее склонилась над кастрюлей, которую в тот момент мыла. Я не хотела, просто не могла встретиться с ним взглядом. Ребекка закричала: «Папочка!» Том, который сидел на кухонном полу и стучал по кастрюлям деревянной ложкой, поднял голову. Он поднялся и заковылял к двери, за которой слышался возбужденный голос Ребекки. Плюх вытянул лапы, Том споткнулся о них и упал. Я как раз поднимала его, когда почувствовала — мне даже не надо было смотреть, — что Майк появился в дверях. Я медленно подняла голову и увидела, что он стоит, держа на руках Ребекку. Она крепко обхватила его ногами за талию и прижалась лицом к его щеке. Наши глаза встретились. В его взгляде было все, что так трудно выразить словами: боль, сожаление, обида, опустошенность. По правде говоря, меня не могло не радовать, что он выглядит ужасно. Его лицо, всегда загорелое, привлекательное, излучающее уверенность, покрылось морщинками. Оно было непривычно бледным. Под глазами появились мешки. Он похудел. Свитер весь в катышках определенно сел после стирки. Это был именно тот свитер, который Майк ненавидел больше всего и уже давно не надевал. Представляю его раздражение и отчаяние, когда пришлось уложить в чемодан именно этот свитер. Дело в том, что все остальные были грязными. На прошлой неделе, когда мне становилось совсем тошно, я зарывалась лицом в его вещи, вдыхая его запах, такой родной, мужественный. Уходя, он мог взять с собой только те вещи, которые лежали в шкафу. Просто чудо, что он сумел выжить: запас одежды на две недели ограничивался четырьмя рубашками, причем для одной из них требовались запонки (а последнюю пару Том потерял где-то за батареями в старом доме). Как же приятно думать, что ему пришлось уйти всего с двумя целыми парами носков. А еще он не взял свое лучшее пальто — оно лежит в куче неразобранной одежды, — так что ему было не очень-то тепло.

— Как дела? — я заговорила первой. — Ребекка, сбегай и принеси свою тетрадь: папа хочет посмотреть, как ты написала контрольную.

Она немедленно отцепилась от Майка и бросилась в свою комнату.

— Ужасно, — он вздохнул. — Я живу у Билла. Мне приходится спать в комнате для гостей, в которой свалены рождественские подарки — они всегда заранее готовятся к праздникам. Я даже не могу оставить свою зубную щетку в ванной — боюсь еще больше усложнить ситуацию. Вчера вечером Сью устроила Биллу скандал из-за того, что мы каждый вечер ходим в паб. Зато их кошка меня обожает. Ты же знаешь, что я не выношу этих животных! Каждое утро я просыпаюсь от того, что она пытается пристроить свою задницу у меня на голове. Кэрри… разреши мне вернуться.

Я расхохоталась. Нет ничего смешнее, по-моему, чем Майк, который пытается устроиться в одной из заполненных вещами комнат Сью. Только представьте его в помещении, где каждая вещь стоит на своем месте. Определенно, в такой комнате нет места изменившему мужу, у которого с собой огромный чемодан, наполненный грязными вещами. Я рада, что его «месть» ударила по нему самому. Не удивительно, что Сью в ярости. Она не только приобрела постояльца, она потеряла мужа. Удивительно, для мужчин любого возраста идеал друзей — Фред Флинстоун и Барни Раббл[42]: они постоянно вытаскивают друг друга из всевозможных неприятностей, а компания товарища им гораздо дороже, чем компания женщин.

— Как ты справляешься со стиркой? — я умирала от любопытства.

— Прачечная, — угрюмо пробормотал Майк.

Великолепно! Одна только мысль о Майке, сидящем в душном и влажном аду прачечной в ожидании, когда его вещи будут готовы, наполняла меня мстительной радостью.

— А как… Кейт? — Мне пришлось пересилить себя, чтобы произнести это имя. Пит недавно звонил и сообщил мне, что с тех пор, как она уволилась, никто о ней больше ничего не слышал. По-видимому, она решила устроить себе недельный перерыв, прежде чем приступать к работе в «Мидландс».

— Не имею ни малейшего понятия. Я уже говорил тебе, все давным-давно закончилось… и это ничего не значило.

В кухню ворвалась Ребекка и протянула Майку свою тетрадку:

— Смотри, папочка! Десять из десяти!

— Молодец! — Майк крепко ее обнял. В его глазах стояли слезы.

Все время, пока мы разговаривали, Том стоял, вцепившись в ноги Майка. Но тут он протянул ручки вверх и начал просить:

— На ручки, папа, на ручки.

Майк подхватил их обоих на руки, прижал к себе и закрыл глаза.

— Мы прогуляемся.

Я кивнула. Обычно с детьми гуляю я, а значит, именно мне приходится засовывать их сопротивляющиеся ручки в рукава курток, насильно натягивать шапочки на их головы и рыться под лестницей в поисках исчезнувших собачьих поводков. А потом я сломя голову несусь за Плюхом, которому не терпится обследовать территорию, а в это время Том пытается вылезти из коляски.

— Где поводки? — спросил Майк.

— Понятия не имею. — Я развернулась и ушла в комнату.

Плюх, обезумевший от радости при виде Майка, вертелся у него под ногами. А Майк, вместо того чтобы хорошенько пнуть пса, не дающего пройти, сел перед ним на корточки, потрепал и сказал:

— Ну что, дружище, как дела? Много кошек съел?

Мне надо было подумать. Когда, наконец, после десятиминутной возни и криков дверь за ними захлопнулась, я села на диван и прижала колени к груди. Вернуться. Он хочет вернуться. Он не ушел к Кейт, между ними все кончено. Она его упустила, потеряла даже ту крупицу власти, которую над ним имела. Насколько, действительно, важно то, что он спал с ней, раздевался перед ней, проводил с ней самые интимные секунды, минуты, часы? Что она видела его обнаженным, что она прикасалась к нему? Были ли так важны его слова, обращенные к ней, его прикосновения? Ну нет, я так больше не могу, с меня хватит этой боли, этих мыслей о них, которые постоянно крутятся у меня в голове. Хуже всего было ночью, когда не было домашних забот, когда не нужно следить за детьми. Как пережить предательство? Как жить, когда потеряно доверие — самая важная часть взаимоотношений мужчины и женщины? Что делать, когда нарушена безопасность моей семьи? Доверия больше нет, и, чтобы оно вернулось, потребуется очень много времени. Майк разрушил мою Веру. Вдруг он сделает это снова? Если человек один раз согрешил, может ли он остановиться?

Но он выглядел таким разбитым, таким сокрушенным, потерянным. Я почувствовала, что начинаю злиться: он должен был думать об этом раньше. Теперь-то он знает, на что похожа жизнь без семьи, в одиночестве, когда у него есть вся эта свобода, о которой он столько говорил: свобода пить столько, сколько ему хочется; свобода отвечать только за собственные поступки; свобода, избавившая его от необходимости постоянно и неусыпно заботиться о маленьких детях! Он вкусил запретного плода, и вкус его оказался горек. «Вот пусть сам теперь и разбирается! — думала я, поглаживая теплую обивку дивана. — Пусть!» Но за собой я оставлю право судить его. Впервые с нашей свадьбы наша судьба была в моих руках. Только я не знала… я не знала, какой дорогой пойти. Все мысли вытеснила одна: «Мне нужно выпить».

Они вернулись с раскрасневшимися от ветра и мороза лицами. Майк зашел ко мне в комнату и сказал:

— Хочешь кофе? Я приготовлю детям поесть.

— Спасибо. А можно мне бутерброд? — крикнула я, когда он уже вышел из комнаты.

В дверь просунулась голова Майка. На его лице была слабая улыбка, тень его прежних улыбок:

— Эй, не требуй слишком многого. Довольствуйся тем, что дают!

Ушел Майк вечером, очень неохотно. Он остался до того времени, когда детям пора было ложиться спать. Он вымыл их и уложил в кровати. Я сидела на кухне и читала газету.

— Я ухожу.

— Пока, — сказала я и перевернула страницу.