Дом: основной инстинкт?

7 ИЮЛЬ

Понедельник, 6 июля

Том душераздирающе заорал среди ночи. Это был крик ужаса, а не настойчивый рев ребенка, который описался и требует, чтобы его переодели. Я вскочила с кровати и побежала в его комнату. Он стоял в кроватке, держась за перекладины. Страшно напуганный, он ревел, останавливаясь только, чтобы перевести дыхание, а потом начинал орать с новой силой.

— Том, — обратилась я к нему, взяв его на руки и прижав к себе. — Что такое? Не плачь. Все хорошо, мамочка с тобой.

Я села на кровать и начала его убаюкивать, поглаживая по голове. Постепенно он успокоился. Температуры не было. Должно быть, ему просто приснился страшный сон. Вдруг он начал отталкивать меня.

— Мама, мама! — звал он, глядя на дверь. Потом он начал звать громче и еще сильнее вертеться у меня на руках.

— Я здесь, — сказала ему я.

Ребекка в белой ночной сорочке появилась в дверях.

— Он зовет Клэр, — объяснила она. — Клэр говорит ему, что она его мама. Я сама слышала.

— Я твоя мама, — сказала я, поворачивая его к себе лицом. Как же ему это объяснить? Я была ему не нужна. Он извивался и выгибался у меня на руках, крича все громче.

— Да что здесь происходит, черт возьми?

Это был Майк. Он нагишом спускался по лестнице. Волосы всклочены. Лицо очень рассерженное.

— Том плачет, и я не могу его успокоить, — ответила я.

— Дай его мне, — сказал Майк, протягивая к нему руки, но ребенок взглянул на него, как на совершенно незнакомого человека, и с надеждой посмотрел на дверь.

— Что же делать? — спросила я, чувствуя, что еще немного, и со мной приключится истерика. Том продолжал орать и вертеться на руках. Такого раньше с ним не бывало.

— Положим его спать с собой, — ответил Майк. При этом выражение его лица было таким, как будто он собирался взять в свою постель пиранью.

— У меня завтра безумный день. Давай его сюда, — с этими словами он взял Тома и пошел наверх, а я отправилась укладывать спать Ребекку.

— Клэр постоянно говорит Тому: «Давай мамочка тебе поможет» или «Ну-ка, посмотри на маму», — сказала сонная Ребекка. — Она не должна так говорить. Правда, мам? Ты наша мама, а не она. Я люблю тебя.

Я наклонилась и поцеловала ее в щеку. Она перевернулась в кроватке, засунула ручки под подушку и тут же заснула. Я медленно побрела наверх. Через три часа мне нужно вставать, а завтра предстоит сумасшедший день.

Майк положил Тома посередине кровати и уже успел заснуть. Том все еще вздрагивал, а ручки сжимали простыню.

— Успокойся, все хорошо — сказала я, укладываясь рядом. Я погладила его по голове, и он испуганно взглянул на меня. Казалось, что он совсем меня не видит, а смотрит куда-то вдаль. Впервые в жизни я не смогла его успокоить.

Я так и не заснула толком. Смотрела, как, постепенно успокаиваясь, засыпает Том. Он закрыл глаза, поднял ручки и зашевелил губами, что-то бормоча во сне. Что ему снилось? Может быть, как он бежит за Ребеккой? Или как он играет в саду, весь перемазанный в грязи? Или весь день лопает шоколад? Кто является ему во сне: я или Клэр? Я лежала, размышляя о том, как много важных моментов в его жизни прошли мимо меня. Возвращаясь с работы, я слышу, как Клэр говорит ему:

— Давай покажем маме, какие мы большие.

Том с гордым видом открывает рот. В нем поблескивают два крошечных зуба. Или Ребекка встречает меня криком:

— Мама, мама! Том научился ползать!

Первое более или менее внятное слово, произнесенное им (как ни странно, это было что-то вроде «грязный»)… Такие моменты нельзя вернуть.

Я пыталась убедить себя, что это неважно, что все наверстаю. Но сейчас я начинаю понимать, что просто быть рядом со своими детьми уже счастье. С какой радостью Ребекка встречает меня каждый вечер! Она так рада, когда мы вместе. Я вспомнила свою маму, и то, как я цеплялась за ее руку, не желая отпускать, когда она провожала меня в школу. Уроки заканчивались, и я, счастливая, бежала ей навстречу. Когда она была рядом, я чувствовала себя в безопасности. Всегда так гордилась ею. Это теперь она поражает меня своей эксцентричностью и странностью, но тогда она давала мне силы, чтобы жить.

Все в нашей семье воспринимали ее заботу как должное. Она всегда была рядом, была нашей мамой. Мое отношение стало меняться, когда начала взрослеть, но пока я была ребенком, очень любила ее, она была мне нужна, и я не могла пережить расставания с ней. Сделала ли я своих детей независимыми или просто лишила их материнской любви и заботы? Я во всем полагалась на свою маму. Она следила за тем, чтобы я не забыла взять пенал, одежду для бальных танцев и спортивную форму. Она всегда знала, что мне нужно, и, казалось, ее больше ничего не волновало. А я поручила чужому человеку заботиться о моих детях, а сама добиваюсь успеха в жизни и решаю совершенно иные задачи, считая их более важными. Воспитание детей стало для меня чем-то второстепенным.

Я беспокойно ворочалась, стараясь не разбудить Тома, и думала о том, что я справлюсь с этим. Я смогу с этим справиться и не переживать по поводу того, что Майк не желает разделить со мной родительские обязанности. Не могу сказать, что он вообще отказывается заниматься воспитанием детей, он просто не видит, что нужно делать, и когда мне приходится просить его о чем-то, это больше похоже на требование с моей стороны и одолжение с его. Гораздо легче попросить об этом Клэр, потому что мы платим ей именно за заботу о наших детях.

Я лежала на спине и смотрела, как начинает светать и первые лучики света проникают в нашу спальню сквозь шторы. Мимо дома с грохотом проехал трактор. Что мои дети будут думать про меня, когда вырастут? Будут ли их детские воспоминания, такие живые и красочные, связаны со мной? Или они будут вспоминать только Клэр? Не станут ли они вспоминать обо мне, как о женщине, которая появлялась дома поздно вечером и на выходных и была их мамой, когда у нее было время? Но я не могу все успеть. Я живу настоящей жизнью в отличие от моей матери. По крайней мере, мне кажется, моя жизнь гораздо успешнее ее. В наше время никто не восторгается женщинами, которые сидят дома. Все считают их неудачницами. Успех измеряется только работой.

Я нежно провела рукой по лицу Тома. Он дернулся и засопел. Как объяснить ему, что я очень его люблю, несмотря на то что редко бываю с ним? Конечно, это здорово, что ему хорошо с Клэр, что он с радостью бросается к ней при встрече, забывая обо мне. Это было бы просто ужасно, если бы он мучался так же, как Ребекка в яслях. «Пора перестать быть излишне сентиментальной», — думала я, поправляя его волосы. Я закрыла глаза и попыталась заснуть. Весь день буду, как зомби. Но уснуть мне так и не удалось. В голове крутились разные тревожные мысли: деньги, дом, как сказать Майку про курсы, как разобраться в наших отношениях, что делать с Клэр и ее попытками заменить Тому мать… В моей голове складывались, а потом рассыпались картинки, как в калейдоскопе. Мысли не давали уснуть, и по щеке скатилась непрошеная слеза. Все кругом считают меня преуспевающей женщиной, а ведь у меня столько проблем. Как такое возможно? Казалось, что утро вовсе не спешит наступать.

Среда, 8 июля

— Гарриет тут заикнулась насчет отдыха в Дордони — сказала я Майку сегодня вечером. Мы носились по кухне, пытаясь приготовить что-нибудь на ужин. В холодильнике в тот вечер мы нашли: кусочек сыра, пучок салата-рукколы, который почти превратился в сено, кастрюльку с заплесневевшей тарамасолатой[25] и банку пива Heineken. Сомневаюсь, что из такого набора продуктов можно что-нибудь приготовить.

— Да, мы говорили об этом за ужином, и я подумал, что это неплохая идея. Но я еще не дал согласия. Мне кажется, что поехать отдыхать с ними будет дешевле, — это прозвучало так, как будто деньги не имели для нас большого значения. — Что у нас на ужин?

— В кладовке есть макароны. Можно открыть банку консервированных томатов и каперсов. Где-то был тунец, — ответила я, роясь в шкафчике.

— Как тебе это нравится, Плюх? — сказал Майк, обращаясь к нашему лабрадору. — Разве это еда для настоящего мужчины?

Плюх в этот момент не придумал ничего лучше, как срыгнуть свой сухой корм, издавая при этом ужасно противные звуки.

— Совершенно верно, — произнес Майк и полез в шкаф за коробкой с мюсли. Его лицо выражало крайнее недовольство. Он насыпал мюсли в тарелку и открыл банку пива.

— Нет ничего лучше домашней еды. А это не…

— А это не имеет ничего общего с домашней едой, — закончила я фразу, вынимая из холодильника хлеб, чтобы его разморозить и съесть с тарамасолатой. Черт возьми! Мы зарабатываем кучу денег, а питаемся всякой дрянью типа мюсли и полуфабрикатов.

— Ты что-то говорила про то, что собираешься в супермаркет в обед, — сказал Майк.

— Я не смогла. Ник решил устроить совещание, и еще все внештатные корреспонденты куда-то подевались. А ты не мог сходить?

— Не говори ерунды. Когда я, по-твоему, мог сходить в магазин? Да до него полчаса нужно ехать. К тому же, я обещал Стиву пропустить по одной.

— По крайней мере, ты позаботился о себе любимом, — саркастически заметила я.

Да что это за жизнь! Работаешь как собака, возвращаешься домой, еле ноги волоча, а вечер проходит в попытках приготовить ужин из ничего. Не пора ли сказать Майку о том, что молоко у нас тоже закончилось, и мюсли ему придется есть сухими?

— Я собираюсь попросить Клэр ходить в магазины, а то мы постоянно возвращаемся с работы и обнаруживаем, что в доме чего-то не хватает.

Но проблема в том, что Клэр вечно покупает что-нибудь не то. Я бы такое в жизни не купила: какие-то соусы в пакетиках, замороженную рыбу с картошкой и шоколадные муссы с искусственными сливками. Я пыталась вежливо просить ее давать детям свежие овощи и фрукты, но на это она всегда отвечает мне, что Ребекка очень любит шоколадный мусс. Я знаю, что Том весь день ест конфеты (ее машина просто завалена фантиками). В его дневное меню входят только сладости и чипсы. Но что я могу с этим поделать? Я всегда покупаю детям фруктовые напитки с низким содержанием сахара, но к середине недели у нас в шкафу полно кока-колы и спрайта. Сама Клэр тоже очень любит лимонад. Как будто бы у нас в доме появился ненасытный подросток, а не человек, которому мы доверяем все самое дорогое — своих детей.

Майк открыл холодильник.

— Где у нас молоко?

— Не знаю. Может быть, молочная фея забыла про нас сегодня?

Майк повернулся ко мне. По его лицу было видно, что моя шутка ему не понравилась.

— Должно быть, Ребекка допила остатки, — объяснила я.

— Черт подери! Молоко в доме — это непозволительная роскошь? Да когда ты, наконец, сможешь хоть что-то организовать? Все носятся вокруг тебя, выполняя твою работу. Клэр присматривает за детьми, какой-то мужик выгуливает наших собак, потому что, по твоим словам, Клэр не успевает. Теперь ты хочешь еще нанять уборщицу, которой нам нечем платить. А ты не можешь сделать так, чтобы в доме был литр молока.

— Майк! — сказала я, пытаясь сдерживаться и не затевать скандал. — Я пришла домой на полчаса раньше тебя. Не спорю, ты ушел из дома раньше меня. Но как я могла успеть утром в магазин? Ведь мне нужно было одеть детей и собраться самой. Когда я должна, по-твоему, все организовать? Может быть, мне следует попросить Ника отпускать меня на пару часов каждый день, чтобы я могла съездить в супермаркет и отвезти твою одежду в химчистку? Может быть, мне начать пропускать совещания, несмотря на то что я редактор, но при этом успевать позаботиться о том, чтобы твои костюмы были чистыми? Я не могу этого сделать. Майк, я не могу отвечать за все. Ребекка вела себя ужасно, когда я вернулась. Она отказывалась разговаривать со мной и начала реветь, когда Клэр собралась уходить. А потом вообще повисла на ней и не хотела отпускать. Она делала это специально, чтобы заставить меня почувствовать свою вину перед ней. Мне нужно было поладить с ней и уложить ее спать. Причем я успела сделать это до твоего прихода, а ты еще смеешь возмущаться, что у нас нет молока. Извини, но у меня есть проблемы поважнее.

С этими словами я хлопнула дверью и побежала наверх, уже не сдерживая слез. Когда я пробегала мимо комнаты Ребекки, она выглянула из-за двери. Лицо ее было бледным и обеспокоенным.

— Почему вы с папой кричали? Вы поссорились? — спросила она, чуть не плача.

— Все хорошо. Мы просто спорили. Уже все в порядке. Ложись спать, — сказала я, обнимая ее за плечи.

— Все в порядке, Ребекка.

Это был Майк. Он подтолкнул меня к лестнице.

— Ступай наверх, я уложу ее спать.

Ребекка пошлепала к себе в комнату. Майк пошел следом за ней. Уже в дверях он повернулся ко мне и тихо сказал:

— Ложись спать. Обсудим все позже.

Я прилегла на кровать. Голова шла кругом. Я ужасно хотела есть, и мне еще надо было поработать, но сил не было. Майк такой эгоист. Он думает только о себе. Если он чем-то недоволен, то срывается на мне. Какое он имеет право?

Как он смеет орать на меня из-за того, что в доме нет молока? Что из того? Я его и так от всего освободила. Если он хочет, чтобы я работала, пусть помогает мне по дому или… Я глубоко вздохнула и поняла, что в противном случае я заберу детей и мы будем жить отдельно. Единственным поводом для расстройства является Майк. Если бы я была одна, я бы прекрасно со всем справлялась и жила бы спокойно.

Я начинаю беситься, когда он ругает меня за то, что я уступила Ребекке и дала ей печенье, или говорит, что я балую Тома, потому что беру его на руки, когда он плачет. А чего мне стоят наши семейные вылазки?! Каждый раз я ужасно переживаю, что он из-за чего-нибудь рассердится и мне придется прилагать массу усилий, чтобы избежать скандала. Кажется, Майк считает, что от него не требуется вовсе никаких усилий для того, чтобы мы были настоящей семьей. По его мнению, это я должна обо всем заботиться, несмотря на то что я не меньше него устаю на работе. Мне надоело быть во всем виноватой. Я из кожи вон лезу, а он палец о палец не ударит. Мне надоели его контроль и руководство. Он знает, как и что нужно делать, а мы должны ему подчиняться и предоставить ему право решать.

Могу поспорить, что та пара, которая хотела купить наш дом, больше не позвонит. А все потому, что Майк не согласился продать им дом по предложенной цене, думая, что они настолько заинтересованы, что дадут больше. У нас в доме нет сотрудничества. У нас диктатура. Я зарабатываю почти столько же, сколько и он, веду хозяйство, слежу за работой Клэр, а в прошлые выходные мне пришлось даже подстригать этот чертов газон. А он-то тогда на что? Мой отец тоже был страшным эгоистом и ничего не делал по дому, но он имел на это полное право — он содержал всю семью. А Майк-то с какой стати ведет себя, как настоящий мачо?

Я уже было собралась встать и пойти вниз, но тут в комнату вошел Майк.

— Кэрри, — начал он, пытаясь казаться спокойным. Он сел на краешек кровати и обнял меня. Я отодвинулась.

— Я переживаю за тебя. Ты срываешься с катушек по любому поводу. Мне кажется, ты зря согласилась на эту новую работу.

— Мое состояние никоим образом не связано с работой, — прошипела я в ответ как можно тише, чтобы Ребекка (у нее уши, что радар) не услышала. — Ведь это ты начал дурацкую ссору из-за молока. Я была абсолютно спокойна. Ты устраиваешь трагедию по каждому пустяку, а потом говоришь, что я во всем виновата. Это ведь не я распсиховалась из-за отсутствия молока. Думаешь только о себе и при этом считаешь меня эгоисткой. Ты хоть пальцем пошевелил, чтобы что-нибудь исправить? Да как ты смеешь называть меня несобранной? Я забочусь о детях, слежу за Клэр, хожу в магазин, стираю. А ты совершенно бесполезный человек в этом доме.

Я начала жалеть, как только эти слова сорвались с моего языка. Но я и так достаточно с ним церемонилась. Он, наконец, должен понять, что должен что-то делать для семьи. Майк резко отдернул руку, которую было протянул, чтобы обнять меня. В этот момент мне показалось, что он собирается ударить меня. Его красивое лицо было холодным и безразличным. Я никогда не видела его таким. Передо мной сидел абсолютно незнакомый человек.

— Я должен поехать в Лондон завтра. Вернусь послезавтра. У тебя будет время подумать, — сказал он, выходя из комнаты и направляясь в ванную. Оттуда доносился шум воды.

Когда я вернулась в спальню, закончив работу, мне показалось, что Майк уже спит. Я легла рядом с ним. Он повернулся ко мне, провел руками по груди и прижался ко мне. Только не это. Неужели он думает, что после всего сказанного можно заняться любовью? Наверное, считает, что это способ помириться. Я повернулась к нему спиной и убрала с себя его руки.

— Кэрри, ты даже не представляешь, что ты сейчас сделала, — сказал он подозрительно спокойным голосом.

«Да пошел ты, — подумала я. — Почему он все так драматизирует? Разберемся во всем утром», — и уснула.

Четверг, 9 июля

Я слышала, как Майк встал рано утром, а потом упаковывал свои рубашки в маленькую дорожную сумку. «Сейчас он поднимется и поцелует меня на прощание», — думала я, лежа с закрытыми глазами. Это он должен извиняться за вчерашнее. Я слышала, как он принес Тома в нашу комнату и положил рядом со мной. Я открыла глаза и протянула руку (я даже собиралась извиниться), но Майка уже не было в комнате. Было тихо. Потом хлопнула входная дверь. Он ушел.

Агент по продаже недвижимости позвонил мне на работу. Та пара была готова заплатить за наш дом немного больше. Естественно, агент отметил, что это их предел и мы можем потерять этих покупателей, если не согласимся сейчас. Похоже, что мы основательно надоели агенту, и он хочет побыстрее решить это дело. Сначала я хотела дозвониться до Майка, который был в Лондоне на конференции, но потом передумала. Могу я сама хотя бы один раз в жизни принять решение? Я пошла в туалет и посидела там несколько минут. От этого решения зависело наше будущее. Могу себе представить, как рассердится Майк, когда узнает, что я согласилась на эту цену. Но почему всегда он принимает решения? Я вернулась в свой кабинет, набрала воздуха в легкие и позвонила покупателям.

— Мы согласны. Нас устраивает эта цена, — сказала я.

Дрожащими руками я положила трубку. Что скажет Майк?

Пятница, 10 июля

Майк возвестил о своем возвращении, громко швырнув дорожную сумку на пол. Ребекка тут же оторвалась от телевизора и побежала встречать его в прихожей.

— Папа, папочка! — закричала она. — Ты привез мне подарок?

Я стояла рядом, держа на руках Тома. Мое сердце громко стучало. Майк ни разу мне не позвонил за прошедшие два дня. Я даже не знала, где он ночевал. Впервые за годы совместной жизни он не сообщил мне, где был. Какой он мелочный! Неужели мои слова перечеркнули все хорошее в нашей жизни? Он открыл сумку и достал оттуда принцессу Барби. Ребекка завизжала от радости. Она так давно хотела эту игрушку. Дочка просто с ума сходит от этих розовых пластмассовых кукол.

— Смотри, смотри, что мне папа привез! — визжала она чуть не плача.

Майк взял на руки Тома, сказав:

— Смотри, что у меня есть.

Я наклонилась и погладила Плюха. Я чуть не разревелась, пока смотрела, как Том, повизгивая, разворачивает свой подарок. Я так хотела, чтобы Майк обнял меня. Какая же я дура! Сначала наорала на него, а потом чуть с ума не сошла, когда услышала, как он открывает дверь.

— Смотри, мама! Папа привез Тому Супермена! — радовалась Ребекка.

Замечательно. Нужно было пойти дальше и купить ему пистолет.

— А что ты привез маме? — спросила Ребекка.

Я заставила себя поднять глаза. Майк держал на руках Тома и улыбаясь смотрел, как тот запускает Супермена. Он сделал вид, что не слышал вопроса. Черт возьми, до чего же он хорош в этом темном костюме с красным шелковым галстуком! У меня сердце екнуло при мысли о том, чем он мог заниматься, пока отсутствовал. Стало ужасно противно. Где он ночевал? Почему его так долго не было? Я не могла его об этом спросить, потому что мы не разговаривали. Но и неведение просто невыносимо. Он нарочно уделял все внимание детям и так открыто показывал им свою любовь, что мне становилось больно. Майк ведет себя, как ребенок. Он не хочет забыть нашего последнего скандала. Обычно после ссоры муж приходил домой с цветами или заказывал столик в нашем любимом ресторане. На этот раз ничего подобного не произошло. Похоже, мы встали на тропу войны. Ну и ладно. Если ему так хочется, пусть будет так. В конце концов, я смогу защитить диссертацию на тему «Как жить с мужчиной в состоянии войны».

Майк уложил детей спать. Я ушла готовить запеканку. Соленые слезы катились в бульон. Мы поужинали у телевизора. Никто из нас не произнес ни слова. Бутылка вина, которую я купила, чтобы отметить примирение, так и осталась стоять на кухне непочатой.

Суббота, 11 июля

Сегодня рано утром, пока мы с Томом плескались в ванной, зазвонил телефон. Я поняла, с кем разговаривает Майк, и обмерла от ужаса.

— Что вам сказала моя жена? Я вам перезвоню через пару минут.

Он поднялся наверх и открыл дверь ванной. Я сидела как ни в чем не бывало и старалась выглядеть спокойной. Очень нелегко сохранять спокойствие, когда на твоем животе барахтаются два маленьких пингвина в красных шапочках.

— Почему ты не сказала мне, что согласилась продать дом на условиях, предложенных покупателями? — спросил Майк, стараясь не смотреть на мою грудь, которая торчала из воды как горбы лох-несского чудовища.

— Ты меня даже не спрашивал об этом, — сказала я, набравшись смелости.

— Мы могли бы заставить их еще поднять цену.

— Послушай, — начала я и привстала, чтобы достать полотенце. Вода в ванне всколыхнулась, и Том выскочил на поверхность, как пробка. — Это всего лишь на пять тысяч меньше, чем мы просили. Теперь мы можем заняться покупкой усадьбы.

— По-моему, мы не можем ее себе позволить, — сказал Майк.

Вытащив ногой пробку, я достала из воды сопротивляющегося скользкого Тома и встала. Майк тут же выскочил из комнаты. Ему явно было не справиться с собой при виде моего обнаженного тела. Во мне все кипело. Наше будущее в его руках, и он этим пользуется. Он прекрасно знает, что я очень заинтересована в покупке усадьбы и мне будет невыносимо трудно пережить ее потерю.

— Мы же уже все решили, — говорила я из-за двери. — Мы решили, что вполне можем ее купить. Что на тебя нашло? Ведь ты был не меньше меня заинтересован в покупке усадьбы.

Майк ничего не ответил. Я слышала, как он пошел вниз. Но он не стал звонить агенту и говорить, что мы передумали и не согласны с предложенной ценой. Ага! Моя взяла. Одной проблемой меньше. Но, интересно, как мы купим усадьбу? Мы ведь даже не разговариваем друг с другом. Я могу к этому привыкнуть. Как ни странно, так даже спокойнее. Утром работа, вечером дети. Не надо о нем думать. Рано или поздно мы помиримся, а пока я получаю удовольствие оттого, что мне не нужно о нем заботиться. Я уже неделю не глажу ему рубашки. Скоро выглаженные у него закончатся. А если он со мной не разговаривает, он даже не сможет попросить меня погладить. Правильно я рассуждаю?

Вторник, 21 июля

Ничего не слышно про курсы для руководителей. Я думаю, Ник передумал, и не хочу ему об этом напоминать, потому что я посмотрела фильм «Она будет одета в розовую пижаму» и теперь пытаюсь представить, как я стану спускаться по веревке в ночной сорочке. Также с трудом представляю, как буду бегать по холмам с компасом в руках, обутая в огромные ботинки. Я даже не знаю, где север, где юг. Не все ли равно? Стороны света никогда не укладывались в моей голове. К тому же, я и жизнь в палатке — вещи несовместимые. Меня вовсе не радует мысль о том, что можно спать в застегнутом спальном мешке, в то время как всякие ползучие твари пытаются залезть тебе в нос. Я уже слишком старая для походной жизни, так же как и для занятий сексом на полу. Предпочитаю матрасы. Меня вовсе не радует перспектива встречи с другими руководителями среднего звена Би-би-си и задания вроде перехода ручья вброд. Мне кажется, подобные курсы — это просто повод напиться и с кем-нибудь переспать. Спасибо, проблем с мужчинами мне и так хватает.

На прошлой неделе я рассказала Джилл о нашей ссоре с Майком. Мы долго шутили и смеялись по этому поводу. Мне даже полегчало. Мы решили организовать женскую коммуну. Мы сбежим от наших мужей под покровом темноты, и с этого дня им придется заботиться о детях самим. Потом мы распродадим все наше имущество и купим себе марли на платья. На лицах нарисуем загадочные рунические знаки, вставим в уши длинные сережки, которые будут позвякивать на ветру, возьмем себе какие-нибудь имена типа Энигма и Нептуна и будем жить с вольными художниками у моря. Будем вставать на рассвете, танцевать красивые неземные танцы вместе с пробуждающейся природой и целовать ветви деревьев. Нам больше никогда не придется разбирать по парам мужские носки.

— Но мне не очень нравится марля, — сказала я. — Она начинает пахнуть, когда намокает. И потом, мне не обойтись без фена.

— Фену не место в новой жизни. Пусть твои волосы свободно развеваются и растут, как им назначено природой, — уверенно сказала Джилл.

— Ты хочешь сказать, что и подмышки тоже предоставим природе?

— Ты должна быть готова чем-то пожертвовать, чтобы слиться с окружающей средой и избавиться от мужского гнета, — ответила Джилл. — Ладно, я пошла. Пора кормить Сьюзи, и меня ждет куча неглаженного белья. Держись, сестренка.

Ник задержал меня после совещания. Он выглядел виноватым.

— Кэрри, помнишь, я говорил тебе про курсы для руководителей? Похоже, ты на них не поедешь. Я забыл отправить заявку вовремя, а теперь у них уже нет мест. Но Брюс сказал мне, что ему нужен исполнительный продюсер для съемок получасового документального фильма. Съемки будут проходить в начале следующего месяца в Бостоне. Фильм будет посвящен детям с дислексией и тому, как врачи в новом центре помогают им преодолеть болезнь. Родители многих детей из «Мидландс» готовы платить более пятидесяти тысяч в год, чтобы попасть туда. Представляешь? Планируется снять фильм за неделю. Подумай и сообщи мне о своем решении. Брюс уже начал волноваться. Хочешь верь, хочешь нет, но продюсер, который должен был снимать этот фильм, сломал руку, когда играл в теннис.

Неделя в Бостоне. Я одна, без семьи, в Бостоне! Очень заманчивое предложение. После двух недель холодной войны я чувствую, что еще немного, и я не выдержу. Каждый раз, когда я пытаюсь заговорить с Майком или дотронуться до него, он уходит. Призрачный мужчина. Он прекрасно знает, что я не могу без него, и отсутствие общения для меня просто пытка. Медленно схожу с ума оттого, что не могу ничего с ним обсудить, не могу его коснуться. Я надеюсь, что ему тоже нелегко. Я уже забыла, что такое спать с ним, а мысль о том, что у нас могут быть теплые отношения, кажется просто нереальной.

Мы больше не спим вместе. Вернувшись из Лондона, он после обычного просмотра вечерних передач по телевизору перебрался в свободную комнату и закрыл за собой дверь. Он, видимо, думал, что я буду ломиться в комнату или рыдать под окном. Могу поспорить, он даже поставил у двери стул, чтобы я не могла войти. Ей-богу, как в детском саду! Неужели я стала бы подглядывать в замочную скважину или искать ключ от комнаты, чтобы закрыть его и ему было бы не выйти даже в туалет? Могу ли я так низко пасть? Могу. Мы как дети. Вчера вечером поймала себя на том, что лежу и думаю о том, как бы ему насолить и испортить жизнь. Честно говоря, если бы посторонние люди видели, как обращаются супруги друг с другом наедине, решили бы, что они ненормальные. Гарриет как-то разоткровенничалась и рассказала мне, что однажды они с Мартином сильно поссорились в машине. Он опаздывал на важное совещание, и она подвозила его до вокзала. Муж был так груб с ней, что она, рассердившись, закрыла все замки на дверцах машины и пронеслась мимо вокзала. Только отъехав на приличное расстояние от города, она нажала на тормоз и попыталась вытолкать мужа из машины. Какой-то парень, проезжавший мимо на тракторе, просто обалдел, когда увидел двоих взрослых, прилично одетых людей, дерущихся у Ленд Ровера. Тут и до них дошла вся нелепость ситуации, и они рассмеялись.

Я уверена, что кто-нибудь из нас рано или поздно подойдет и скажет:

— Это все глупости. Давай поговорим и разберемся.

Но чем дольше это длится, тем больше усугубляется ситуация. Майк возвращается домой поздно (где он бывает?), а я нахожу успокоение в бутылке белого вина.

Ник сказал, что ждет моего ответа сегодня, поэтому я решила позвонить Клэр. Я пообещала ей двухнедельный отпуск в августе, когда мы поедем отдыхать в Дордонь с семьей Гарриет. По-моему, мы правильно сделали, что приняли ее предложение.

— Милая, я так рада. Мы замечательно проведем время. Может быть, я чем-то могу тебе помочь? Ты ведь так занята, — говорила мне Гарриет по телефону, и я просто почувствовала, как она источает запах дорогих духов. При этом она непременно водила пальчиком по безукоризненной поверхности дорогого кухонного стола из клена. Может быть, попросить ее упаковать наши вещи? Нет, только не это. Мне стыдно показать ей наши чемоданы. Я постоянно жалею денег на покупку новых. Ведь это не предмет первой необходимости. Поездка обойдется нам практически даром. Нам нужны деньги только на билеты на паром и бензин. Есть еще один плюс: Майку придется разговаривать со мной при посторонних. Если бы мы поехали одни, мы бы общались через Ребекку.

Мне придется основательно обновить свой гардероб, если я все-таки поеду в Бостон. Сейчас уже все ясно по поводу продажи нашего дома (не думаю, что мы будем ждать месяц, пока найдутся еще желающие), а та пара, что продает нам усадьбу, сбавила тысячу, так что с деньгами все не так плохо. На самом деле, все гораздо лучше, чем могло быть, так что в выходные я могу поехать в Оксфорд и пройтись по магазинам. Мне нужна парочка платьев, которые подойдут и на работу, и на выход. Но к ним же еще нужны туфли. И еще мне нужен кардиган и несколько легких пиджаков. Чувствую, я много потрачу, пройдясь по магазинам. Наплевать на то, что скажет Майк. Мне нужно РАЗВЛЕЧЬСЯ.

Суббота, 25 июля

— Майк, — обратилась я к мужу за завтраком, который как всегда, проходил в полном беспорядке. Счастливый Том, видимо, выяснял, далеко ли он может разбрызгивать хлопья с молоком, и шлепал ложкой по тарелке с Витабиксом. Ребекка отковыривала шоколад с круассана и крошила его по столу. — Ты не посидишь с детьми, пока я съезжу в город? Мне нужно кое-что купить, а ходить по магазинам с Томом очень нелегко.

— Хорошо, — ответил Майк, даже не оторвавшись от газеты. Он в последнее время здорово помогает мне справляться с детьми. Может быть, он готовит речь в суде. Каждые выходные она бросала детей и ходила по магазинам (она просто одержима покупкой новых вещей), а я в это время заботился об этих беззащитных крошках. Мне надоело жить, как в греческой трагедии. Но я уже решила пойти по магазинам одна, без детей. Ребекка очень любит играть в прятки, когда мы приходим в магазин. Она забирается под вешалки, и пока я наклоняюсь, чтобы достать ее оттуда, выбегает с другой стороны, истерически хохоча. Том больше не сидит, привязанный в своей коляске, а предпочитает ходить по магазину, держась за руку, поэтому мы передвигаемся со скоростью черепахи. Честно говоря, ходить в магазин в поисках одежды с детьми все равно, что делать это с напившимся вдрызг старичком, даже еще сложнее. Когда Ребекке было года четыре, она имела привычку открывать шторку в примерочной как раз в тот момент, когда я снимала с себя брюки, выставляя напоказ обалдевшей публике все мои прелести.

Мне нужно пройтись по магазинам и что-то купить. Если я чем-то расстроена или у меня плохое настроение, нет ничего лучше похода по магазинам. Можно потратить кучу денег на психотерапевта, но мне больше помогает покупка новой одежды. Можете считать меня приземленным человеком, но когда я перебираю вешалки с одеждой, это успокаивает меня не меньше, чем гипноз или глубокий массаж. Я забываю обо всем, когда бормочу себе под нос: «Этот плащ цвета морской волны как нельзя лучше подойдет на осень». Нет никакого объяснения тому, что, накупив одежды, чувствуешь себя лучше или счастливее. Но это действительно происходит. Я могу примерять одежду, совершенно забывая про время, и целую вечность кручусь перед зеркалом в примерочной. Конечно же, я не останавливаюсь, купив одну вещь. Потом мне нужно купить к ней еще кучу всего. В такие моменты я похожа на оголодавшую акулу, которая никак не может насытиться. Я рыскаю в поисках одежды и несладко приходится тому, кто попадается мне на пути.

Сегодня я превзошла саму себя. Я купила две пары широченных брюк и очень хотела купить еще одни брюки-клеш, но они слишком обтягивали мои ляжки. Терпеть этого не могу. Они, видимо, были плохо пошиты. Пришлось отказаться от чудного легкого платья (наподобие того, что было надето на Гарриет на ужине), потому что мои пухлые коленки торчали из-под него слишком нелепо. Но зато я купила себе несколько футболок с глубоким вырезом, джинсы с заниженной талией и босоножки на платформе. Я собираюсь полностью изменить свой имидж. Майк просто не узнает меня. Прощайте, ситцевые платьица, да здравствуют платформы и широкие брюки! Но, когда я подошла к кассе, пришло отрезвление. Какое право я имею стоять тут с охапкой новой одежды, когда на карточке практически нет денег? Но я должна была пройти курс магазинотерапии, и пути назад не было. Я расплатилась и направилась к выходу. Когда я шла по городу, размахивая сумками, жизнь была прекрасна. Она начиналась заново. Главное, не сдаваться. До поездки во Францию я похудею и буду прекрасно выглядеть. Майк будет на коленях вымаливать прощение. А во Франции будет много пылкого страстного секса.

Среда, 29 июля

У Ребекки сегодня День спорта. Очень важный для нее день. Примерно месяц назад я обвела эту дату карандашом в своем ежедневнике. Всю прошлую неделю она напоминала мне о нем и постоянно тренировалась в прыжках в длину и через скакалку. Вчера вечером я тщательно постирала ее шорты и футболку, добиваясь безукоризненной белизны. Я даже запихала в стиральную машину ее спортивные тапочки. Машина начала издавать странные звуки, но тапочки не пострадали и, кажется, даже не стали меньше.

У меня на утро назначено совещание, но надеюсь, что оно закончится до двух часов, и я успею к началу соревнований. За завтраком я пыталась поговорить с Майком. Он выглядел просто безупречно: темно-синий костюм и желтая рубашка, которую я купила ему пару месяцев назад. Я так хотела, чтобы он обнял меня.

— У Ребекки сегодня День спорта. Ты приедешь в школу? — сказала я, стараясь казаться спокойной.

— Пожалуйста, папочка! — начала Ребекка, выбежав из кухни и повиснув у него на руке.

— Не могу, милая, — ответил Майк, целуя ее в щеку. — У меня много дел на работе.

Я попыталась дотронуться до его руки, но он спрятал ее в карман. Ребекка притихла, почувствовав, что между нами что-то не так. Она посмотрела на меня, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не расплакаться. Дочка взяла меня за руку и посмотрела на нас обоих.

— Пока, до вечера, — сказал Майк дочери и закрыл за собой дверь.

Со временем я начала понимать, что единственный способ справиться со своими чувствами, это избегать попыток вступить в малейший физический контакт с Майком. Если я не буду пытаться дотронуться до него, он не сможет сделать мне больно. Безусловно, я могу быть такой же холодной и сдержанной, но он наверняка переживает не меньше, чем я.

На совещании мы обсуждали поездку в Бостон. Нужно было решить массу вопросов, касающихся операторов, билетов на самолет и съемок в центре. Мы забронировали себе номера в гостинице «Чарльз». Судя по описаниям, это роскошный отель в центре города рядом с Гарвардским университетом. Если уж мы едем в командировку на деньги Би-би-си, мы можем себе позволить пожить в роскоши. Я звонила в агентство по поводу наших виз и билетов и постоянно смотрела на часы, боясь опоздать в школу. Времени еще полно. Только час дня. Потом Ник заглянул ко мне в кабинет и попросил зайти, чтобы обсудить график работы. Когда мы закончили, я с ужасом обнаружила, что уже половина второго.

— Мне пора идти, — сказала я Нику.

— Что за спешка? — поинтересовался он.

— Срочно нужно к зубному. Острая боль, — объяснила я на ходу.

Я пулей полетела в школу, умоляя стрелки часов не спешить. Обычно я добираюсь до школы за полчаса, но сегодня я попала в пробку в маленьком городке Стадли, рядом с которым находится школа. Что здесь происходит, черт подери? Ну конечно, временные дорожные работы. Ни раньше, ни позже. Старый светофор валялся посреди дороги, а рядом с ним, опираясь на лопату, стоял какой-то мужик с сигаретой в зубах. Встречного движения не было. Когда мое терпение лопнуло, я выехала на обочину и объехала вереницу машин. Со всех сторон мне сигналили возмущенные водители. Мужик даже не посмотрел на меня, когда я проезжала мимо. Когда я объехала всех, на светофоре, естественно, загорелся красный. Везет как утопленнику.

В половине третьего я свернула с шоссе к школе. Подъезжая к воротам, я едва не врезалась во встречный грузовик. Парковка была забита машинами, а вдалеке виднелись детские фигурки в спортивной форме. Я побежала по газону к спортивной площадке. Каблуки то и дело застревали в земле. Оказавшись ближе, я смогла разглядеть родителей, стоявших вокруг площадки. Взволнованные папаши в деловых костюмах сжимали в руках мобильники (вид у них был такой, как будто бы их только что вытащили из офиса, и они ждут чрезвычайно важного звонка из Америки) и мамаши в строгих кремовых платьях, как и подобает тем, чьи дети учатся в частной школе. Я высматривала в толпе Ребекку или Клэр. Заметив Клэр, которая стояла с Томом на другой стороне дорожки и обнимала Ребекку, я побежала к ней. По дороге я чуть не задела малыша, который ел яйцо всмятку и размахивал ложкой. Я позвала Ребекку. Она обернулась. Лицо ее было рассерженным, и по нему ручьем текли слезы.

— Я победила! Я первой прибежала на стометровке! А ты этого не видела. Где ты была?

Я крепко обняла ее. Она плакала навзрыд.

— Прости меня. Я задержалась, дорогу ремонтируют, — ответила я и тоже заплакала.

— Я так хотела, чтобы ты на меня посмотрела. Я бежала так быстро, а ты этого не видела, — сказала она, всхлипывая. Лицо покраснело и распухло от слез.

Учительница физкультуры миссис Льюис шла к нам, и я быстренько вытерла слезы.

— Молодчага! Вы можете гордиться ею! Она даже мальчишек обогнала, — сказала миссис Льюис зычным голосом.

— Я горжусь своей дочкой. Она действительно просто умница, — ответила я, прижимая к себе Ребекку.

Мамаши других детей стояли группками и мило беседовали. Они успели подружиться, потому что каждый день привозят своих детей в школу и забирают домой, а также устраивают чаепития, где говорят о том, как им все это надоело. Мы с Клэр стояли в стороне и досматривали остаток соревнований. Потом к ней подошли поболтать знакомые ей няни других детей. Том сидел в коляске, держа в руках воздушный шар. Клэр взяла его на руки и посадила себе на плечи, чтобы он мог лучше наблюдать за ходом соревнований, а он запустил ручонки ей в волосы.

— Мы с детьми поедем домой, — сказала я Клэр, когда мы направились к машине после соревнований. Ребекка гордо сжимала в руках свой кубок. Она успокоилась, повеселела и познакомила меня со своими друзьями. Я уже знала некоторых из них, потому что когда-то заставила себя выяснить их домашние телефоны и приглашала к нам поиграть в выходные, но очень многих видела впервые.

— Вы не пойдете на работу? Вам это удобно? — спросила Клэр.

— Нет, мне не нужно на работу, — ответила я и нашла в сумке свой телефон. Четыре пропущенных звонка. Я прослушала сообщения, но перезванивать не стала. Пошли все к черту. Что бы там ни было, они без меня обойдутся. Когда я попыталась снять Тома с плеч Клэр, он начал сопротивляться и заплакал.

— Томми, будь умницей! Ты едешь домой с мамой.

— Том, мороженое, — сказала я. Обычно обещание купить ему мороженое творит чудеса.

— Не хочу, не хочу, — кричал он, цепляясь за рукав Клэр, которая пыталась пристегнуть его к детскому сиденью в машине.

— Тихо, веди себя хорошо, — сказала она, целуя его на прощание и шепча что-то на ушко, но я не расслышала, что именно. Он постепенно успокоился, но время от времени тихонько всхлипывал. Ребекка напевала такую дурацкую детскую песенку, что к концу поездки я была готова ее убить.