Дом отважных трусишек

Глава пятнадцатая. Маленькая надежда

После маминого отказа с Надей стало твориться что-то странное. Вместо того чтобы обрадоваться — ведь старый, уже испытанный метод операции надёжнее, — она загрустила, сделалась замкнутой, неразговорчивой и ко всему безразличной. Раньше Надя волновалась, когда почему-либо задерживался утренний обход, старалась, чтобы в её тумбочке и на ней всё было чисто и красиво. Теперь Наде всё это было безразлично. Просыпаясь утром, она лежала, глядя в потолок, до тех пор, пока нянечка Нина или «Стиральная машина» не заворчат на неё и чуть ли не силой отправят умываться. Надя даже не радовалась маминому приходу. Подружкам по палате отвечала на вопросы только «да» или «нет». И все решили, что Надя боится приближающейся операции.

— Ну и трусиха ты, Ермакова, — хихикала Галя-Цибуля, — такой, наверное, во всём детском отделении не было.

Джаннат и Олечка думали про себя то же. Только наблюдательная Варя догадывалась, что с Надей случилось что-то другое. Когда девочки уходили из палаты, она садилась к ней на кровать и рассказывала что-нибудь забавное, а потом, когда Надя старалась улыбнуться, торопливо спрашивала:

— О чём ты всё время думаешь? У тебя ничего не случилось?

Надя отрицательно качала головой, а сама думала: «Была бы ты на моём месте, может, ещё больше загрустила бы».

Ведь ей было не только обидно, что мама отказала главному доктору и её будут оперировать испытанным способом, Наде было стыдно перед главным за мамин отказ. Больше всего она боялась теперь встречи с ним. Ей казалось, что после того, что произошло, она даже не сможет смотреть на главного доктора. А ведь он довольно часто заходил к ним в палату. И такая встреча была неизбежной. Вчера, например, когда главный доктор заглянул к ним в палату и спросил девочек, как они себя чувствуют, Надя притворилась спящей. Но ведь и он зашёл на минутку. А что будет, если он застанет всех девочек за какой-нибудь игрой, как это случалось во время карантина? Девочки играли в испорченный телефон, и главный доктор тоже подключился к их игре. Тогда Надя передала по цепочке слово «мороженое», а до главного доктора оно дошло как «рожа». Ну и смеялись же все тогда! А как интересно главный доктор рассказывает всякие истории, которые произошли с ним в детстве. Почти все они весёлые, и, вспомнив их, главный доктор сам заразительно смеётся.

Девочки и не подозревают, что рассказывает эти истории главный доктор не ради забавы, а чтобы подбодрить их и хоть немного отвлечь от постоянных мыслей о болезни. И это ему удаётся. Потом в палате долго царит весёлое настроение. Девочкам из Надиной палаты особенно нравится история о том, как главный доктор, ещё в пятом классе, уговорил своего одноклассника подсказать ему и что произошло после.

Перед тем как рассказать эту историю, главный доктор откидывал полы своего белоснежного хрустящего халата, садился посередине палаты на табурет и с воодушевлением начинал:

— Девочкам математика часто кажется трудной, а для меня самый трудный предмет был русский язык. Вот я и договорился со своим другом Мишей. Когда меня вызовут по русскому, пусть он смотрит, как я иду: если я буду чуть-чуть прихрамывать, значит, я и по предмету хромаю. Подсказывай, мол, обязательно. Договорился, а через несколько дней сам же про свой уговор забыл. Да и не нужен он мне стал. Решил я подтянуться. Каждый день правила повторял, диктанты со старшей сестрой писал. Даже хотел, чтобы меня поскорее вызвали. И учительница вызвала меня. Я так обрадовался, что с радости подскочил за партой и больно стукнулся коленкой. Вот и вышел к доске прихрамывая. Тут Миша сразу про наш уговор вспомнил. И не успел я рта раскрыть, чтобы ответить на вопрос, как Миша зашептал: «Глаголом называется часть речи, которая обозначает…»

— Действие или состояние предмета, — выпалила Галя Скульская.

Девочки все зашикали на нее. Они ведь тоже знают, а молчат и слушают. Ну и выскочка эта Цибуля!

— Вот и я это хорошо знал, — повернувшись к ней, продолжал главный доктор, — а Миша-то подумал: раз я хромаю, значит, не выучил урок, и давай стараться. Сделала ему учительница замечание, чтоб не подсказывал, и обернулась ко мне. А я в это время подавал Мише знаки: не нужна, мол, мне подсказка. Увидела учительница, как я руками махал и головой тряс, и подумала, что я сам прошу Мишу подсказывать. Ну и, конечно, сразу посадила меня на место, а в журнал поставила двойку. Так мне и не удалось в тот раз блеснуть своими знаниями.

Главный доктор говорил с девочками совсем по-домашнему, как отец или родной дядя. В такие минуты девочки совсем не стеснялись его и все вместе дружно смеялись.

Другим радостным событием обычного будничного дня бывает появление в их палате дежурной нянечки с письмами в руках.

Но теперь её приход тоже не радовал Надю. Ей даже не хотелось отвечать на письма своих одноклассниц, которые ещё в Москве приходили к ней домой заниматься. Девочки желали ей поскорее поправиться и спрашивали, как она себя чувствует. Если бы состоялась операция, о которой с Надей говорил главный доктор, она могла бы написать об этом. А теперь их пожелания скорого выздоровления только сердили Надю. А сегодня ей принесли письмо от папы. На конверте был обратный домашний адрес. Значит, папа вернулся из командировки. Он часто ездит куда-нибудь, потому что работает инспектором в управлении геологии. Надя очень соскучилась по нему. Перед отъездом она даже спросила папу, есть ли вблизи города, в котором находится их больница, какие-нибудь ископаемые. И очень огорчилась, что ничего нет. А то бы папу направили сюда в командировку, и он смог бы побывать у Нади.

Надя распечатала конверт и прочитала: «Дорогая доченька, ненаглядный мой звоночек! Вот уже двадцать семь дней, как я не вижу тебя («Теперь уже тридцать три, ведь письмо шло шесть дней», — отметила про себя Надя) и не увижу ещё долго, так как к вам мне сейчас не выбраться. Очень много дел на Севере, под Архангельском. Там геологическая партия нашего управления обнаружила месторождение алмазов. Сейчас мы определяем мощность месторождения, чтобы узнать, какие потребуются для него бурильные установки. Наверное, эта наша операция закончится позже твоей первой, и мы увидимся уже дома. Пока я на месте и никуда не уеду примерно с месяц. Так что, дочурка, жду от тебя писем со всеми подробностями твоей больничной жизни. Во вторник, четвертого июня, попробую позвонить тебе в больницу в шесть часов вечера по вашему времени. Ведь вы живёте на два часа впереди нас. А у нас в это время будет только четыре. Если тебе ещё не сделали операцию, выйди в вестибюль вашего этажа к телефону, номер которого написала мне мама, и подожди, когда нас соединят. А пока до свидания. Целую тебя, моя любимая доченька, столько раз, сколько километров разделяет нас с тобой. Твой папа».

«Дорогой мой папочка, у тебя просто не хватит времени столько раз поцеловать меня», — подумала Надя. Ведь когда они ехали сюда в поезде, проводница сказала, что от Москвы до города, куда они едут, больше двух тысяч километров.

Тут Надя посмотрела на численник, который висел в палате около двери, и даже вздрогнула: вторник-то ведь сегодня! И до шести часов по местному времени осталось всего два с половиной часа. Как же удачно пришло письмо! Задержись оно хоть до вечера, Надя могла бы уйти во время папиного звонка гулять и не поговорила бы с ним. Но что сказать папе? По междугородному телефону очень трудно говорить. Всё время торопишься, слова путаются, мысли ускользают. Ничего толком не скажешь, а телефонистка уже говорит, чтобы заканчивали разговор. А сегодня Надя даже ничем не могла обрадовать папу. То, что ей должны делать четыре операции, он знал ещё раньше, чем она.

«Нет, ничего я не буду ему говорить, — решила Надя, — просто послушаю его голос. Возьму трубку и услышу: «Здравствуй, дочурка, как самочувствие? Когда будешь шагать в аппаратах?»

И точно, только телефонистка соединила папу с Надей в шесть часов, как он спросил:

— Как дела, дочурка, когда будем соблюдать «строевой» режим?

И вдруг Надя решила: если мама не хочет поддержать меня, может быть, на её стороне будет папа. И она крикнула в трубку:

— Папа! Поговори с мамой, вызови её на почту и поговори! А разговор закажи на десять минут.

— Ого! — ахнул в трубку папа. — Чувствую, что мне нужно уговорить маму что-то купить тебе.

— Совсем нет! — снова закричала Надя. — Но ты обязательно уговори ее. Это очень важно. Не только для меня — для всех больных, для медицины.

— Уговорить нашу маму? Это почти невозможно! — попробовал отшутиться папа, но Надя перебила его и торопливо рассказала обо всем, о чём говорил с ней главный доктор, и ещё о том, что она сама очень хочет этой операции. Даже если будут осложнения и придётся болеть.

— Ну чего ж тут страшного? Ведь те операции, которые главный доктор делает сейчас всем, он тоже делал кому-то первому! — прокричала она в трубку и уже тихо добавила: — Это ведь и ему очень важно…

— Безусловно, — согласился папа. — Я поговорю сначала с главным доктором, а уж потом с мамой. Ты не беспокойся. Я думаю, что мы уладим этот вопрос.

— Папочка, милый! — воскликнула Надя, и их разъединили.

Надя очень расстроилась и рассердилась на телефонистку, но тут же остыла. Ведь она успела сказать все, что важно. Теперь остаётся только ждать и надеяться. А ещё Надя может теперь честно смотреть в глаза главному доктору. И когда встретит его, обязательно спросил:

«Вам звонил папа?»

Вот как всё удачно обернулось. Надя побежала в палату пританцовывая. Конечно, настолько, насколько могла. Села к тумбочке и написала ответ сразу двум одноклассницам:

«Скоро меня будут оперировать, и, может быть, новым методом. Если это произойдёт, то на следующий год я уже буду ходить в школу вместе с вами».