Домашний зверинец

«…НЕВОЗМОЖНО ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО В ЭТИХ ГЛАЗАХ НЕТ МЫСЛИ»: Теофиль Готье и домашние животные

Французский писатель Теофиль Готье (1811–1872) — автор чрезвычайно плодовитый. В его наследие входят стихотворения и поэмы, новеллы и романы, путевые заметки (плоды поездок в Испанию и Россию, в Алжир и Константинополь) и многочисленные газетные статьи: поначалу рассказы о художественных выставках и остроумные хроники парижской жизни, а затем в течение двух десятков лет — рецензии на театральные спектакли. Конечно, не все эти сочинения переведены на русский язык, тем не менее современный российский читатель может составить определенное представление о творчестве Готье — о его любви к красочным описаниям природы и архитектуры, о его тяготении к восточной экзотике, о его иронии, вовремя снижающей излишний пафос. В русских переводах изданы приключенческий роман «Капитан Фракасс» и роман о девушке, живущей в мужском платье и мужском облике, — «Мадемуазель де Мопен», стихотворный сборник «Эмали и камеи» и мемуарная «История романтизма», рассказ о жизни Древнего Египта «Роман мумии» и роман о сказочном уголке Востока посреди современного Парижа «Фортунио», иронические и фантастические новеллы, «Путешествие на Восток» и «Путешествие в Россию». Совсем недавно, в 2017 году, вышло даже шеститомное собрание сочинений Готье.

Но до сих пор не была переведена на русский язык маленькая, но очень знаменитая книга Готье «Домашний зверинец». Она печаталась глава за главой с января по март 1869 года в газете «Парижская мода» (La Vogue parisienne), а затем в том же году вышла отдельным изданием у парижского издателя Альфонса Лемерра.

Тематика ее на первый взгляд незамысловатая — писатель рассказывает о своих домашних животных: кошках и крысах, ящерице и сороке, собаках и лошадях. Казалось бы, едва ли не всякий владелец кошки или собаки может рассказать о своих животных что-то подобное. Но, во-первых, далеко не всякий сделает это так остроумно. А главное, далеко не всякий сможет не просто описывать проделки зверей, но вложить в свои рассказы серьезную мысль.

Между тем в рассказах Готье скрывается мысль глубокая и для этого писателя очень важная. Готье был убежден в том, что животные — не машины, не способные ни чувствовать, ни тем более думать (как считал французский философ XVII века Рене Декарт), и что они — конечно, на свой лад — мыслят и даже разговаривают. Звериные истории, приведенные в книге, — именно об этом. Готье декларировал это убеждение с самого начала своего творческого пути. В его раннем (1833) рассказе «Соловьиное гнездышко» соловей, заслушавшись пением двух прекрасных кузин, подлетает к ним и «на своем соловьином языке» предлагает начать соревнование в певческом мастерстве, а кузины прекрасно его понимают и соглашаются. Но «Соловьиное гнездышко» — аллегория, притча о художнике, жертвующем жизнью ради искусства (соловей так старался победить в соревновании, что исчерпал силы и умер). В дальнейшем Готье обходился без аллегорий, когда писал о способности животных мыслить и чувствовать.

В книге «Изящные искусства в Европе» (1855) он посвятил целый вдохновенный монолог судьбе и внутреннему миру животных:

В процитированном отрывке Готье, как он и предупредил, смотрит на животных «с философской точки зрения». Он в самом деле много размышлял об участи животных и их роли в жизни человека. Однако в его отношении к домашним животным присутствовал, конечно, и момент сугубо личный, гедонистический: он получал удовольствие от общения с ними. В предисловии к раннему (1833) сборнику рассказов «Юнофранцузы» есть фраза, вторую, афористическую часть которой Готье поминает и в «Домашнем зверинце»: «Паши любят тигров, а я люблю котов: коты — это тигры для бедных»[2]. А в другом предисловии, к роману «Мадемуазель де Мопен», он объявляет, что полагает «удовольствие целью нашей жизни и единственным, что полезно в этом мире. Такова воля Всевышнего, который создал женщин, приятные запахи, свет, прекрасные цветы, добрые вина, ретивых коней, левреток и ангорских котов»[3]. Это удовольствие Готье старался по мере сил себе доставлять, во всяком случае, в том что касается содержания в доме собак и кошек.

Своему приятелю драматургу Эрнесту Фейдо Готье в ответ на вопрос, зачем ему животные в доме, сказал: «Они вознаграждают меня за общение с людьми»[4].

И в самом деле, к поведению и «разговорам» животных Готье присматривался так же внимательно, как другие присматриваются к поведению людей и прислушиваются к их беседам. Характерен пассаж из последней прижизненной публикации Готье — книги «Картины осады» (1871). В ней писатель рассказывает, среди прочего, о поведении животных в Париже, осажденном пруссаками. Это, безусловно, рассказ о существах мыслящих и даже говорящих:

Было совершенно очевидно, что четвероногие собеседники обсуждают сложившуюся ситуацию. Время от времени к их компании прибавлялся новый участник, который, по всей вероятности, приносил новости, их обсуждали, а затем все расходились по своим делам[5].

Готье настаивает: понять «речь» животных (или, во всяком случае, догадаться о том, что они «обсуждают») возможно — нужно только захотеть. В «Картине осады» домашним животным отведена одна глава, «Домашний зверинец» посвящен им весь, от первой до последней страницы, и за всеми смешными или грустными историями-анекдотами стоит одно убеждение: хотя у людей и зверей язык разный, звери, если любить их, ответят вам тем же и взаимопонимание установится. Это открыто утверждается в заключительной главе книги, посвященной лошадям: «Если бы человек не вел себя с животными так чудовищно жестоко и грубо, как это часто случается, с какой охотой они бы сплотились вокруг него!»

В «Домашнем зверинце» чувствуют, мыслят и едва ли не говорят все, от кошек и собак до сороки Марго и даже ящерицы Жака, который любил слушать музицирование хозяйки и предпочитал правую руку левой, то есть мелодию — гармонии. Конечно, можно сказать, что выдумщик Готье приписывает им эти мысли и симпатии; но можно сказать и по-другому, и этот второй вариант кажется мне более правильным: Готье относится к животным внимательнее других и благодаря этому становится «переводчиком» их мыслей на человеческий язык. Подобные «переводы» упоминаются в книге не один раз: «В ее переливчатых зрачках тенью пробегали мысли, сводившиеся, как мы понимали, к следующему…»; «он устремлял на нас пристальный взгляд и начинал шептать, вздыхать, ворчать со столь разными интонациями, что невозможно было не принять это за язык»; «виляя хвостом и тихонько повизгивая, он сообщал нашей матушке так внятно, как если бы говорил словами…» О кошачьих глазах Готье пишет: «ведь невозможно предположить, что в этих глазах нет мысли». И он в самом деле отвергает такое предположение, причем настолько убедительно, что ему невозможно не поверить.

Впрочем, верят не все. Например, автор предисловия к недавнему (2008) изданию «Домашнего зверинца»[6], прекрасная французская исследовательница Поль Петитье, не доверяет Готье и считает, что все его рассказы об уме и чувствительности кошек и собак, не говоря уже о сороках и ящерицах, — просто плоды буйной фантазии. Животные моралисты (кот Пьеро запрещает хозяину возвращаться после полуночи) и страдальцы (тот же Пьеро умирает от чахотки — как «дама с камелиями») — все это, по мнению Петитье, Готье выдумал.

Конечно, тридцать две белые крысы, которые «умерли все в один день, вместе, как жили» от разряда молнии, — это, может быть, и придумано для красного словца. Кошка Эпонина, которая встречает гостей, провожает их в гостиную и почти внятно говорит им: не волнуйтесь, хозяин скоро придет, — или кот Пьеро, который требовал, чтобы хозяин возвращался домой не позже полуночи, — тоже могут показаться плодами фантазии. Но только тому, кто сам не имел дела с кошками. Ведь побежать впереди человека и показать ему дорогу в доме или загнать полуночника в постель — это для кошки дело совершенно обычное. Животные у Готье думают и действуют почти как люди — но при этом они вовсе не похожи на животных из сказок, притчей или басен, они узнаваемые, живые звери с четырьмя лапами и хвостом.

Поль Петитье считает, что животные, описанные Готье, страдают еще по одной причине: они мучаются оттого, что силятся, но не могут говорить по-человечески. На мой взгляд, дело обстоит противоположным образом. Готье пишет: «Часто животные смотрят на вас, и в глазах их читается вопрос, на который вы не можете ответить, поскольку люди еще не нашли ключ к языку животных». Это люди силятся понять звериный язык — и некоторым из них — как, например, Готье — это удается.

Что же касается черной меланхолии, которой, по мнению Петитье, полна книга, то ее, как мне кажется, уравновешивает фирменная ирония Готье; его описания кошки по имени Госпожа Теофиль, которая, услышав из уст попугая человеческие слова, решает: «Это не птица, это какой-то господин» и от потрясения надолго прячется под кровать, или пса Замора — любителя хореографии, невозможно читать без улыбки.

Между прочим, этот иронический эффект усиливается, особенно для современного читателя, тем, что все повествование Готье о его собственных домашних животных ведется от первого лица множественного числа; когда Готье пишет, например: «Как-то раз один из наших друзей, вынужденный на несколько дней оставить Париж, доверил нам на это время своего попугая», речь идет не о друге всей семьи и не о том, что попугая доверили Готье и его родным. «Мы» — это всегда сам Готье. Эта форма унаследована от журналистики: в XIX веке в театральных или художественных рецензиях многие журналисты, в том числе и Готье, часто писали «мы считаем» или «с нашей точки зрения», но в статьях и у Готье, и у его современников это «мы» чередуется с «я». Напротив, в «Домашнем зверинце» повествование от первого лица множественного числа выдержано последовательно, с начала до конца, и я сохранила эту особенность в переводе.

В конце уже цитированного фрагмента из «Изящных искусств в Европе» Готье писал:

Кошки, собаки и лошади, которым повезло принадлежать Теофилю Готье, были избавлены от мучений — во всяком случае, от тех, какие причиняют животным люди. О своих двух пони, Джейн и Белянке, Готье пишет: «Как все животные, которых хозяева любят и холят, Джейн и Белянка очень скоро сделались совершенно ручными». Главное слово здесь — «любят».

А может быть, права все-таки Поль Петитье и пес Замор не репетировал по ночам польку и жигу, а кошка Эпонина не сидела за столом перед собственным прибором, хотя и без ножа и вилки? Да, наверное, в «Домашнем зверинце» не обошлось без преувеличений, но как хочется верить, что все рассказанное в книге — чистая правда!

Перевод выполнен по изд.: Gautier Т. Ménagerie intime. Paris, 1869.