Дорога смерти. 43-я армия в боях на Варшавском шоссе. Схватка с «Тайфуном». 1941-1942

Рядовой ПАРФЕНОВ Никита Феоктистович, род. 1897, д. Ильинки, призван Петушинским РВК 6.7.41, предположительно в 17-ю МСДНО, дочь Парфенова Надежда Никитична, д. Ильинки. ОБД (карта военнопленного): род. 4.1892, д. Шишко, сержант, 2-й стрелковый полк, пленен 4.10.41 Luwona (возможно д. Любунь Спас-Деменского р-на), погиб 7.3.42 в плену в шталаге XII Е, пох. Замбров, Польша.

Рядовой ПРУСОВ Михаил Иванович, род. 1900, д. Копиново, призван Петушинским РВК 8.41, связь прервана с 9.41, стрелок 1314-го стрелкового полка, жена Прусова Мария Сергеевна, д. Копиново Покровского р-на. ОБД (карта военнопленного): род. 5.11.1900, пленен 6.10.41 Спас-Деменск, погиб в плену 21.3.42 в шталаге XII Е, пох. Замбров, Польша.

Рядовой ПУЧКОВ Сергей Матвеевич, род. 1905, д. Норкино, призван Москворецким РВК г. Москвы, предположительно в 17-ю МСДНО, пулеметчик, пропал без вести 9.41, жена Пучкова Мария Ивановна, Москва, 1-й Рощинский пер. 5-а палата 9 ком. 7.

Рядовой ПЫРКОВ Сергей Спиридонович, род. 1892, д. Сеньга-Лазаревка, числится в Списке ополченцев г. Петушки. ОВД (донесение составлено с документов, подобранных на поле боя): стрелок, убит 10.41, пох. у

г. Рославля, жена Пыркова Фекла Алексеевна, г. Петушки, Пролетарская ул. Числится похороненным Смоленская обл., г. Рославль, сад имени Памяти погибших воинов Советской Армии, Братская могила № 1.

Рядовой ПЫРКОВ Яков Иванович (Михайлович), род. 1891, д. Ст. Петушки, проживал п. Петушки, 1-я Советская ул., призван Петушинским РВК 6.7.41, стрелок, связь прервана с 27.9.41. ППС-527 (33-я армия), пленен, освобожден из плена войсками 65-й армии летом 1944, жена Пыркова Александра Егоровна, д. Ст. Петушки, Отдел обеспечения семей военнослужащих.

Рядовой РОМАНЕНКО Николай Моисеевич, род. 1904, Киевская обл., Шилизянский р-н, д. Богданы, до войны работал на лесоскладе фабрики «Катушка», числится в Списке ополченцев г. Петушки, призван Петушинским РВК 6.7.41, предположительно в 17-ю МСДНО, связь прервана с момента призыва, жена Романенко Мария Михайловна, п. Петушки, Лесхозная ул.

Рядовой САВИН Константин Дмитриевич, род. 1900, д. Бересток Брянской обл., до войны проживал в Петушках на ул. 8 Марта, отец 6 детей, пленен, угнан в Германию. Освобожден из плена и осужден без права переписки, работал на шахтах в Подмосковье. Вернулся домой в мае 1947 года больным человеком. Умер в 1951 году.

Рядовой САВОСИН Алексей Александрович, род. 1924, д. Борщевня. Числится в Списке ополченцев г. Петушки, призван Петушинским РВК 6.7.41, предположительно в 17-ю МСДНО, член ВЛКСМ, мать Савосина Анастасия, д. Борщевня. ОБД (карта военнопленного): Савостин, род. 24.12.24, г. Орехово-Зуево, ранен, пленен 8.10.41 под г. Юхнов (Калужской обл.), умер 28.3.43 в 8.00 в шталаге IV В (304), пох. 29.3.43 в 10.00 на русском кладбище Цайтхайн (Саксония, Германия) участок 58 блок 1 ряд 5, мать Савосина Анастасия, д. Борщевня.

Лейтенат СМИРНОВ Николай Ефимович, род. 1901, д. Кибирево, до войны проживал на 1-й Советской ул., работал начальником Петушинского леспромхоза, член ВКП(б) с 1928 г., призван Петушинским РВК 6.7.41, участник боев под Спас-Деменском в октябре 1941 г., лейтенант интендантской службы, делопроизводитель-казначей Армпродсклада 2497, награжден орденом «Красная Звезда», медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы». Из наградного листа: «Тов. Смирнов за три с половиной года службы в Армпродскладе показал себя способным офицером – обеспечил свой участок работы… На отдельных отрезках времени 1943 и 1944 гг. выполнял обязанности начальника отделения – ст. Угра и переправа реки ЖИЖАЛА – сохранил продовольствие после вражеской авиабомбежки. Как парторг обеспечил работу по выполнению задания командования – личным составом в период наступательных действий армии по обеспечению в/частей». Внес большой вклад в дело увековечения памяти петушинцев-добровольцев. По данным Николая Ефимовича, петушинский батальон состоял из 680 человек. После войны работал директором Петушинского молочного завода.

Рядовая СОЛОВЬЕВА (ДАВЫДОВА) Вера Дементьевна, род. 1922, медицинская сестра, в боях в октябре 1941 г. получила множество ранений, эвакуирована в госпиталь, где лечилась до 8.42. Из воспоминаний Веры Дементьевны: 4 октября в медсанбат поступало много раненых. Санитарки и врачи на подводах подготовили их к отправке в тыл, но вместе со стрелковыми частями они оказались в окружении. Выручил их местный житель, который через болота переправил обоз с ранеными в тыл фронта. Тяжелый день для дивизии был и 6 октября, когда дивизия прорывалась из окружения в районе реки Малая Ворона. Соловьева Вера Дементьевна перевязывала раненых и сама была тяжело ранена, ее оставили истекающую кровью, но через несколько часов, когда она стонала лежа в 5 метрах от дороги, кто-то склонился над ней, и она услышала слова, что не жилец – умирает. Через какое-то время по дороге проезжала автомашина, из нее вышел офицер (по воспоминаниям Соловьевой – полковник), он наклонился над ней, и она открыла глаза. Он понял, что она жива, и приказал сделать из жердей носилки, на которых ее донесли до автомашины и доставили в госпиталь. У нее было шесть ранений. 4 пулевых и два осколочных. На нее была отправлена похоронка, но она выжила. Почти год лечилась в госпитале города Киров, где ей сделали несколько операций, но один осколок так и остался возле сонной артерии. Она в дальнейшем стала супругой хирурга Соловьева A.A., который помог ей стать работоспособной, и она почти два десятка лет проработала на ответственной работе в районном отделе милиции, возглавляя группу инспекторов по работе с трудными подростками. Капитан милиции. Награждена орденом Славы III степени, медалью «За оборону Москвы» и другими наградами.

Рядовая СОЛОПАХО (БУРДИНА) Екатерина Сергеевна. Интервью О. Яковлевой, август 1980 г.: «До войны работала делопроизводителем в райисполкоме. В сорок первом, когда создавалось московское народное ополчение, нас было семеро девчат, добровольно ушедших в районную сандружину, которой командовала Елена Георгиевна Зотова. 7 июля 1941 года торжественно, под звуки оркестра, нас проводили из Петушков в Москву. Так началась моя служба в народном ополчении. Семнадцатая москворецкая стрелковая дивизия, куда я попала, формировалась в Москве и входила в состав 33-й армии. Пешком через Подольск и Малоярославец до Калуги, в Сухиничах погрузились в вагоны, поезд помчал нас к линии фронта. И вот боевое крещение под Спас-Деменском. Много погибло там наших петушинских ребят: братья Кузьмины, Володя Филиппов, Сергей Морозов… И ведь всем им было, как и мне, по 18, от силы 20 лет. А меня почему-то пули не трогали. Не знаю почему. Как сейчас вижу: летит надо мной вражеский бомбардировщик, пули свистят то тут, то там, я бегу в лес. И страха не было. Не боялась почему-то, как-то совсем не думалось о смерти. Не знаю, со всеми так было или только со мной. А может, тут молодость всему причиной… Вскоре организовался медсанбат. Здесь нас обучала азам медицины военврач третьего ранга Мария Ивановна Савина. Я работала тогда машинисткой в штабе, но и раненых принимать тоже приходилось. Нелегко было отступать во вражеском окружении. Шли по ночам, днем укрываясь в лесах. А когда фашисты взяли Вязьму, мы, чудом уцелевшие, стали пробираться к Москве. Месяца два-три скитались, последнюю неделю голодали, воду приходилось пить прямо из колеи. Кое-как, порой примостившись на подножке попутной машины, километр за километром приближались к Москве. И, наконец, вот она, долгожданная. Нас подбирает патруль, и мы уже на пересылочном пункте. А там полевой госпиталь 43-й армии. Работа в операционной, затем в стационаре. Вспоминается первый день в операционной. Ампутировали ногу раненому. Нанюхалась эфира, насмотрелась и три дня после этого не могла найти себе места. А потом привыкла. Однажды ночью гипсовала бинты, и от усталости сон сморил. Вдруг слышу: «Рядовой Бурдина (я тогда на девичьей фамилии была), что это у вас нос в гипсе?» Да, и такое бывало. Вы спрашиваете, с мужем как познакомились. А так. Показалась интересной мне его фамилия, когда встретились в первый раз. Он раненый попал к нам в госпиталь. А потом уже, после войны, приехал сюда, в Петушки, познакомились ближе и поженились. Родился сын. Володя часто болел, и для нас с отцом было чем-то вроде грома небесного сообщение, что он собирается поступать в Тамбовское высшее авиационное училище имени Расковой. Не верили, что поступит, а он все-таки поступил, успешно окончил и стал военным летчиком. Вот видите, я прошла войну с самого начала до осени сорок четвертого рядовым, отец закончил войну старшим лейтенантом, а сын в тридцать четыре года уже подполковник. Вот смотрите, его фотография». Екатерина Сергеевна раскладывает передо мной фотографии, семейные реликвии, медали. Вот ее: «За оборону Москвы», «За победу над Германией», юбилейные награды. А вот мужа: орден Красной Звезды, медали «За оборону Москвы», «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и тоже юбилейные. Одиннадцатилетний внук Саша Солопахо прислушивается к нашему разговору. Он и не подозревал, что у него такая знаменитая бабушка. А «знаменитая бабушка», смущенно улыбаясь, говорит: «Никаких мы героических подвигов не совершали, а просто каждый делал свое дело. Так и выстояли. История моя самая обычная. А вот послушали бы вы ветеранов нашей 17-й Бобруйской стрелковой дивизии (мы каждый год встречаемся в Москворецком райкоме партии 7–8 июля), они бы многое порассказали».

Рядовой СПРЫГИН Александр Сергеевич, род. 1900, д. Борщевня, призван Петушинским РВК 7.7.41, 1312-й стрелковый полк, 3-й батальон, 1-я рота, связь прервана с 30.8.41, жена Спрыгина Александра Ивановна, д. Борщевня. Дочь Лидия и сын Владимир. Из воспоминаний Н.И. Мартовицкой: «Николай Михайлович и Александр Сергеевич Спрыгины были двоюродные братья, они ехали в одном составе, который разбомбили под Калугой».

Рядовой СПРЫГИН Николай Михайлович, род. 1903, д. Борщевня, призван Петушинским РВК 6.7.41, 1312-й стрелковый полк, особая рота 3, связь прервана с 9.10.41, жена Спрыгина Татьяна Тимофеевна, п. Петушки, Рабочая ул. Дочь Лидия и сын Алексей. См. Спрыгин Александр Сергеевич.

Рядовой СТОЛЯРОВ Петр Петрович, род. 1902, Рязанская обл. Кораблинский р-н, числится в Списке ополченцев г. Петушки, адрес: фабрика «Катушка». ОБД: до войны работал на фабрике «Катушка», разгружал вагоны, проживал на ул. Покровка. Призван Петушинским РВК, стрелок 248-го гвардейского стрелкового полка 83-й гвардейской стрелковой дивизии, убит 17.7.43, пох. д. Турья Ульяновского р-на Орловской (ныне Калужской) обл., жена Столярова Пелагея Семеновна, ст. Петушки, фабрика «Катушка». Дочь Панькова Лидия Петровна, г. Петушки. Ныне деревня Турья не существует. В донесении упоминаются также Ягодная, Афанасово, Шваново – можно найти на современной карте Ульяновского района.

Рядовой ХРЕНКОВ Михаил Иванович, род. 1912, д. Ельтесуново Небыловского р-на, 1314-й стрелковый полк, жена Хренкова Екатерина Павловна, д. Липна. ОБД (карта военнопленного): пленен 6.10.41 Каменка (Спас-Деменский р-н), шталаг IV В Мюльберг (Muhlberg) под г. Мюхльберг на Эльбе, Саксония, Германия, погиб в плену 27.05.1942 в шталаге IIIC Альт-Древитц (д. Джевице – ныне район г. Костшин, Польша).

Рядовой ХРОМОВ Сергей Ефимович, род. 1902, д. Ст. Омутищи, 1312-й стрелковый полк 17-й сд, 3-й батальон, 7-я рота, связь прервана с 24.9.41, жена Хромова Мария Ивановна. Из письма 5.9.41: «Я помощник старшины роты, езжу на лошади и кормлю ее, вся моя работа получать продукты хлеб, сахар, табак, масло-сыр когда что, завтрак, обед и ужин получаю я на всю роту на кухне в бочку и привожу в роту, и раздаю всем бойцам по котелкам, так что я живу служу начальству и всей роте кормилец… Маша пропиши адрес Андрея (Хромова). Стоим мы в лесу в палатках спим трое писарь, старшина и я, на соломе не слышим ни выстрелов, ничего, кроме полета самолетов… находимся с Панюшкиным Иваном в одной роте и механик из Артели столяров…» Из письма 18.9.41: «…Желаю быть здоровыми и не падать духом, враг будет побежден». Есть свидетельство, что вез безногого командира на телеге по проселочной дороге в смоленских лесах.

Рядовой ЧЕТЫРИН Федор Архипович, род. 1902, Тамбовская обл. Лысогорский р-н Калиновский с/с, призван Петушинским РВК 1941 г., 1314-й стрелковый полк 17-й сд, пленен 4.10.1941 под Спас-Деменском, освобожден из плена и направлен во 2-й учебный батальон 14-й запасной стрелковой дивизии, жена Четырина Прасковья Дмитриевна, п. Петушки, Кировская ул.

История, рассказанная Любовью Михайловной Володиной (Пальцевой), дочерью погибшего ополченца 17-й стрелковой дивизии, бывшей дивизии народного ополчения, павшей под Дорогобужем, Юхновом и Вязьмой в начале октября 1941 года (запись Игоря Роганова)

КАК УХОДИЛ НА ФРОНТ МОЙ ОТЕЦ МИХАИЛ САВЕЛЬЕВИЧ ПАЛЬЦЕВ

Был жаркий, солнечный июльский день 41-го. Сегодня моего папу забирали на фронт. Сегодня – очень тяжелый день расставания с отцом. Это понимали все в нашей семье, наверное, кроме маленького шестимесячного братика Витюшеньки, который еще не ходил, а только учился ползать по избе. Мне тогда было 8 лет. Мы уже простились неделю назад с двумя братьями мамы – моими дядьями – Иваном и Кузьмой Харламовыми, которых забрали на фронт. У мамы было еще три брата – Зиновий, Николай и Сергей. Они работали в Москве в НИИ. Дядя Сергей прошел финскую войну. Тогда в июле 41-го у них еще была бронь, как у научных сотрудников, и их пока не мобилизовали в армию. Но, забегая наперед, скажу, что дядья мои Зиновий, Николай, Сергей и муж маминой сестры – Александр Лазарев, который тоже работал в НИИ в Москве, – всех их заберут на фронт осенью 41-го, когда немец будет стоять у стен Москвы. Мамин зять Александр был из деревни Перники, это за Метенино и Степаново, что за рекой Пекшой. Сейчас эта деревня называется Заречье. Судьба их была такой. Зиновий и Николай Харламовы погибли. Сергей умер от ран и заболевания легких в 1944-м. Дядя Иван умер вскоре после войны от болезни, а дядя Кузьма был дважды ранен, дважды был в плену, дважды бежал из плена и умер от ран. Вот такая у них выпала судьбинушка…

Посидев на дорожку на скамье у родного дома с нами и молча выкурив самокрутку, отец встал. В ногах у него крутился Дружок, наша верная дворняжка, и скулил, словно прощаясь с папой. Нам надо было пешком идти до станции Костерево с нашей родной деревни Желтухино через поля километров пять. Там было место сбора, откуда наших отцов отправляли по железной дороге в сторону Москвы. Дорога тогда шла прямо через поле, вниз, через Ревяку – ручей, вытекающий из Кукушкинского озера, и поднималась по холму к деревне Новинки. Сейчас этой дорожки нет, и современная дорога на деревни Аббакумово и Желтухино проходит в стороне.

Я помню, как вчера, как выглядел отец в то жаркое летнее утро. Высокий, с по-военному очень коротко, почти налысо остриженной светлой головой. Росту он был среднего, коренастый. На нем была простая ситцевая рубашка, на ногах брючишки, ботинки и через одно плечо накинут вещевичок, сшитый из старенькой рубахи. В вещевичок отец бережно уложил нехитрый скарб: завернутый в полотенце большой кусок хлеба, соль, куль с самосадом и несколько старых зачитанных любимых книг, с которыми не хотел, наверно, расставаться. Отец говорил, что хорошая книга является помощником в трудную минуту. Несмотря на то, что отец был всегда внутренне крестьянином и сельским тружеником, он был достаточно образованным человеком и еще до войны вступил в партию большевиков. Он очень любил читать и нам всем с детства привил любовь к чтению. Дома у нас была хорошая библиотека. Одна из книг, которые он положил в вещевичок, я заметила, была надкусана с одной стороны моим братиком Витюшенькой – у него уже резались вовсю зубы и он буквально пробовал все на вкус.

Солнце уже поднялось высоко, когда мы двинулись все со двора. Мы – это моя мама Евдокия Ивановна, шесть ее дочерей (самой старшей из нас было 13 лет, а младшей Раисоньке 2 года), в том числе и я, Любаша, и братик Витюшенька, которого отец бережно взял на руки. Бабушка Агафья, мамина мама, которая тоже здесь была, понесла на руках младшую дочку Раису. Отцу было 39 лет, когда родился долгожданный сын 19 января 41-го, которого назвали Витей. Отец очень сильно хотел сына, а рождались все мы, девчонки, и вот долгожданная радость – появился сыночек. «Наконец-то сыночек родился!» – воскликнул отец тогда. Как отец был счастлив, когда он родился! Сколько лет он ждал этого праздника! Я помню это. Но недолгой оказалась радость наша – напал на нашу страну лютый враг.

Мы все вышли со двора, Дружок, поскуливая, за нами. Отец повернулся и посмотрел последний раз на свой дом, который недавно, всего лишь семь лет назад, в 1934 году, сам, своими руками, с помощью братьев матери выстроил. Деревья на сруб валили за рекой Клязьмой, затем перевозили их в Желтухино.

– Хороший дом, детишки, вам оставляю, – сказал отец и вдруг резко замолк.

– Что такое, Миша? – спросила мама.

– Да, так. Вспомнился вдруг мне разговор с отцом твоим, – ответил отец.

Дед Иван – это мамин отец, мой дедушка по матери. Дед Иван был очень умный, работящий и уважаемый в округе мужик. Было у него три лошади, он даже в Москву на ВДНХ ездил, представляя там результаты своей работы. Жила семья у деда Ивана вся в труде и не бедствовала.

– Говорил мне тогда отец, вези сруб в Костерево, – продолжал папа, – он мне часто твердил: «Михайло, поставишь дом, здесь, в деревне – дети тебя ругать потом будут». А я ему возражал: «Как я буду жить без родной деревни?» Эх, жаль, что тогда не послушал твоего отца, Дуня.

– Почему? – спросила мама.

– В Костереве-то вон как фабрика разрослась, Уткин вон как размахнулся. Там в Костереве работа завсегда будет. И если я вдруг не вернусь с войны, – папа при этих словах прервался, – вам надо будет тогда всем работать и ходить за пять километров на работу туда. А поставь я дом в Костерево сразу, вам было бы легче как-никак. Не надо было бы пешком километры мерить.

– Не надо так говорить, Михайло, – вмешалась баба Агафья. – Придешь ты домой живым с фронта, не говори о грустном заранее.

Мама заплакала. Отец понял свою оплошность и прижал маму к себе.

– Не плачь, Дуняша, – успокаивал он. – Я тебе обещаю вернуться. Слово свое даю тебе и детишкам. Любаша, веришь, что я вернусь? – обратился он ко мне.

– Верю, папочка, – ответила я. – Только ты на самом деле возвращайся.

– Как же я к вам, всем моим родным, не вернусь-то, к моему дорогому Витюшеньке? – спросил отец.

– Мы верим, папа, что ты вернешься, – ответили мы все. – Мама, не плачь, пожалуйста. Папа обязательно вернется.

Окинул отец в последний раз ряды домов в нашей деревне Желтухино, посмотрел на поле в сторону Пекши, над которой уже высоко стояло солнце, в сторону соседней деревни Вареево, остановил взгляд на сосновой роще на противоположном высоком берегу реки, словно хотел запечатлеть навсегда родные места в памяти. Стрекотали кузнечики. Мое сердце сжималось от тоски, глядя на мать и отца, видно было, как они все время старались скрыть свои переживания и слезы. Наш дом был восьмой с краю. Мы медленно двинулись к выходу из деревни. У соседних ворот стояла папина племянница Нюра и плакала. Папа помахал ей рукой: «Не плачь, Нюрка, вернемся все домой живыми!» Нюра стояла и тихо плакала.

Отец нес на руках сыночка, в ногах у него путался скулящий Дружок, рядом шла мама и баба Агафья с Раисой на руках, и мы, его дочки, гуськом позади папы. Сейчас я вспоминаю, а ведь уже тогда мы не встретили в деревне ни одного мужика, кроме старого деда Захара, который жил в третьем доме с краю. Всех уже, видно, забрали на фронт.

Некоторые соседи выходили из своих домов, проводить папу. Вышли, помню, Евдокия Карпова, Анастасия Захарова, тетя Маша Пальцева (троюродная сестра по отцу), баба Маша Харламова (однофамилица, она не приходилась нам родственницей) и другие. Я до сих пор помню, как они кричали вслед папе: «Прощай, Михайло. Возвращайся, живым!» И Дружок подавал вой на всю деревню, вторя людским голосам. Все махали руками, плакали, некоторые подходили и крестили отца, благословляли его крестом. Дед Захар, живший на краю деревни, у него был третий дом, седой старик, стоял на крыльце, но при приближении к его дому вышел тоже на улицу. Он был участником Первой мировой. Деду Захару было около 70 лет. У него тоже дети ушли на фронт.

– Прощай, Михайло, не урони в бою чести русского воинства. Своим я это тоже наказал. Что бы ни случилось – землю свою защищайте до последнего. Я этих германцев на Украине бил в пятнадцатом году – и вы там держитесь. Война, чую, очень тяжелая будет.

– Не посрамим, дед Захар, не волнуйтесь, не зря вы мне столько всего рассказывали о генерале Брусилове.

– Не кручинься, Михайло, я здесь, если что надо будет по дому поделать, Евдокии, помогу в хозяйстве. Сила-то есть еще у меня, – продолжил старик.

– Ну, а за помощь в хозяйстве – спасибо, – ответил отец.

– С Богом, сынок, – ответил дед Захар и добавил тихо: – Ты все-таки, Михайло, там будь поосторожнее. Пусть там молодые да бездетные в пекло к черту лезут. Помни о детях. Вон у тебя сколько девчушек. Помни, им без тебя в случае чего очень тяжело будет.

– Да, дед Захар, постараюсь не лезть в пекло. Но за нашу землю и за этих девчушек и жену, клянусь тебе, до последнего драться буду.

Старые дедовы глаза слезно блеснули при этих словах, и он трижды по-русски поцеловал отца, прижав к себе в объятиях. Он словно благословил папу.

Я помню, как дед Захар стоял и долго глядел нам вслед, седая его борода развевалась на ветру. А мы вышли уже из деревни и двигались по пыльной полевой тропинке. Как мы ни пытались уговорить Дружка остаться в деревне, он не слушался нас и упорно шел за папой, горестно повизгивая.

Отец шел впереди нас и так и нес сыночка на руках. Мама попробовала было взять сыночка к себе, но отец не дал. Братик смотрел своими ясными глазками на папу. Мы спустились по полю к Ревяке и перешли ручей по двум бревнышкам на другой берег. Ревяка – ручей, названный в честь маленького водопада, который остался чуть правее от нас. Затем тропинка пошла на подъем. Вокруг нас раскинулись безбрежные поля ржи – справа ограниченные вдалеке лесополосой вдоль железной дороги Москва – Владимир, слева леском, который уходил в пойму реки Клязьмы и в сторону деревни Напутново. Дорога словно рассекала надвое огромное поле ржи. Синели вдоль тропинки васильки, заливались вовсю луговые жаворонки, стрекотали кузнечики. На ярко-синем небе появились белоснежные кучевые облака. По этой дороге ходили только пешком, машины здесь не ездили. Воздух был напоен ароматом луговых цветов, пахло летним полем.

Становилось жарко. Помню, как обритая голова отца блестела на солнце, рубашка под мышками и на спине сильно пропотела. Когда подошли к Новинкам, баба Агафья стала прощаться со своим зятем. Она передала сестренку Раису маме и подошла к отцу.

– Прощай, сынок. Прости меня если что. Главное – возвращайся живым, ко мне, Дуняше и детишкам, вон у тебя богатырь какой теперь растет.

– Прощай, мать, и ты. Всего тебе самого доброго. Спасибо тебе за дочь, что такую вырастила. Я с ней счастлив очень.

Баба Агафья перекрестила отца, обняла его и собралась идти назад, позвав с собой Дружка. Тот ни в какую не хотел с ней идти. Пришлось бабе Агафье Дружка хитростью подманить и взять на руки. Отец подошел к нему и поцеловал его в мордочку. «Прощай, Дружок, – молвил он. – Один ты за мужика в доме остался. Стереги дом». Когда отец повернулся и пошел прочь, Дружок начал яростно вырываться из крепких рук бабы Агафьи и залился пронзительным щенячьим воем, который разнесся над полями. А собаки в Новинках подхватили этот вой и вторили Дружку. Последний раз отец обернулся и посмотрел на тещу, которая стояла еще на месте, с собакой на руках, где они расстались, и на родную деревню Желтухино, которую еще можно было рассмотреть вдалеке на другом краю поля на холме. Но вот за пригорком скрылась баба Агафья, стал еле слышен вой Дружка, мы стали подходить к лесу у железной дороги, который сразу начинался за Новинками. Сейчас его нет, весь вырубили, и здесь находится поле, а тогда между деревней Новинками и железной дорогой стоял лес. А за железной дорогой уже Костерево начиналось.

Так мы и дошли до станции Костерево, где наших отцов забирали на фронт. Оттуда слышалось, как кто-то играл на гармони, но звуки музыки накрывал несмолкаемый, не то что плач, я бы сказала рев. Отец все еще так и держал сына Витю на руках.

На станции стояли грузовые деревянные вагоны, и новобранцы поднимались в них по деревянному трапу. Когда кто-то поднимался в вагон, жена, мать или дети плакали очень громко, словно разрывая свою душу, и этот плач соединялся в общий рев. Помню, отец, как ни силился, не мог сам в конце сдержать своих слез. Он обнял нас всех, дочерей, в охапку, всех сразу. Я тогда последний раз ощутила запах отца, от него немного пахло куревом. Но я бы этот родной запах готова была ощущать вечно! Я заплакала, глядя в карие глаза отца. Затем помню, папа, опять, взял сына на руки и так, с сыном на руках и обнял мать в последний раз. Поезд уже должен был скоро тронуться в путь, и была дана команда всем мужчинам садиться по вагонам. Помню, как отец очень сильно сжал тогда мать вместе с сыном в объятиях, и не мог, казалось оторваться от них, словно пытался хоть на какую-то секунду отдалить этот момент разлуки. Затем он оторвался, наконец, от матери, сказал ей что-то на прощанье, поцеловал ее и повернулся к трапу в вагон. Только тут я заметила, что он стал подниматься по трапу с Витенькой на руках, не отрывая от него взгляда. Мать бросилась за ним следом. В это время братик захныкал и его детский плач резанул мне по сердцу. Я не представляю, что в это время творилось на душе отца. Мать не могла отнять сына у папы какое-то время, он не мог его отдать ей на руки. Они почти вошли в вагон, и я видела, как мать почти что вырвала братика из рук папы и со слезами на глазах спустилась по трапу. Братик тоже, как и все, поднял плач. Мама сошла на землю и повернулась к папе. Он стоял среди других мужчин и, не стесняясь, плакал вовсю. До меня донесся в последний раз его срывающийся, полный боли и такой родной голос, обращенный к маме: «Душатка, береги детей!»

После сильного гудка паровоз тронул состав в сторону Москвы. Мы долго под звуки гармони и плач сотен женщин махали руками нашим отцам, мужьям, братьям, уезжающим на фронт. Многие бежали за вагонами вдоль путей, пытаясь в последний раз увидеть родное лицо, услышать добрый родной голос.

Был жаркий июльский день 41-го. Поезд исчез в синеве в стороне Петушков. Какая неведомая злая сила забрала у нас тогда наших дорогих отцов! Мы тогда еще не знали, сколько горя выпадет на нашу долю, но чувствовали сердцем щемящую тоску. Мы стояли на станции Костерево и плакали, опустошенные внезапно обрушившимся на нас всех общим горем.