Дорога стали

Морхольд и Даша

— Я твой скальп в коллекцию добавлю, — поделился прячущийся за туманом. — На одно из почетных мест. Шатуном меня кличут. Слыхал?

— Нет, а должен был?

— Резонно… — согласился назвавшийся Шатуном. — Можем проще поступить, кстати, мучиться не придется.

— Так поступай, чего терпеть то? — удивился Морхольд, — Всегда поражался подобным качествам в людях.

— Шутник… Часто обещали на ремни порезать?

— Бывало, — согласился сталкер. — Ты тоже захотел подобное половое извращение?

— Не могу себе отказать в такой мелочи. Только тебе явно нужно будет усложнить процесс, воспользовавшись клещами. Они, понимае…

— Слышь, балабол… — Морхольд устало откинулся на люльку, — Ты по делу-то скажешь чего? Какие есть ваши предложения?

Даша сглотнула, покосившись на него и слегка приподнявшись. Церемониться Морхорльд не стал, надавив на каску каблуком и воткнув ее лицом прямо в грязь.

— Девка с тобой? — голос Шатуна стал еще немного дальше.

Морхольд посмотрел на белеющее в темноте лицо Даши и не ответил. Все-таки все выходило именно так, как и думалось этой малахольной. Вся эта пляска с конями и саблями оказалась закрученной лишь ради странноватой, хотя и обладающей непонятным даром, юной Дарьи.

— Значит, с тобой. — Голос у Шатуна изменился. Злое ехидство прошло, уступив место сосредоточенности.

Морхольд сплюнул.

— Так как тебя зовут? — Шатун явно удалялся.

— Джон Рэмбо, как же еще… — сталкер не спешил вставать, хотя ногу с голову Дарьи снял. — Давай, до свидания!

— Свидимся.

Двигатель рыкнул и, заворчав, начал пропадать. Морхольд покосился на Дашу.

— Снимай противогаз. Туман дальше пока не пойдет.

Она села, со скрипом стянула резиновую маску.

— Точно не пойдет?

— Точно-точно. Аномалия, что ты хочешь. Здесь такого добра хватает. Ладно, надо еще немного пройти, машину докатить и отдохнуть. До рассвета здесь часов шесть, не меньше. Да и то, темновато будет.

Он встал, отряхивая грязь с одежды. Помог Дарье свернуть противогаз и убрать в сумку. Каску снова нахлобучил ей на голову.

— Никуда не ходи, да и вообще, барышня, садитесь в седло. Катить нашего механического Росинанта все же глупо и губительно. А так мы с вами просто домчим до нужного укромного местечка. А я сейчас вернусь.

— Зачем? Куда?

Он не ответил, снова нацепив маску и канув в туман.

Даша вздохнула и забралась на люльку. Мотоцикл хрустнул, но просел еле-еле. В этот раз Морхольд, конечно, пропал, но она не переживала. И даже стало чуть стыдно за дурные мысли о нем. Она оглянулась, пользуясь лунным светом, пробившимся сквозь плотную черноту туч. Хотя рассмотреть вышло немногое.

Высоченные темные и широкие силуэты, больше всего смахивающие на бочки. Только бочки почему-то с многоэтажный дом высотой. Разбитый перекресток, с дорогой прямо и налево. Рыжие всполохи от огромного факела впереди. И завалившаяся на бок фура, на которой сбоку еле различимые виднелись две цифры, две пятерки.

Даша встала, прошла вперед. Пытаясь рассмотреть больше. Сзади звякнуло. И кашлянуло. Она обернулась, вполне понимая, кого увидит и что услышит.

Морхольд задумчиво посмотрел на нее.

— Меня в тебе поражает много вещей, Дарья. И то, что ты дожила до своих лет, со всей твоею малахольностью, в первую очередь. Но и кроме этого хватает в тебе всякого разного, способного удивить любого человека. О чем мы с тобой говорили в самом начале пути?

— Я слушаюсь и делаю что сказано.

— Сказал сидеть здесь?

— Да.

— И?

— Поняла. — Даша пожала плечами. — Извини.

— Умница, деточка. — Морхольд повесил «Печенега» Даше на шею, и, всучив чуть полегчавшую сумку, сел в седло. «Урал» скрипнул, трагично и пугающе, но не развалился. И даже завелся, сердито зафырчав двигателем и плюя глушителем. — На вот, бонус за хорошее поведение. И не дергайся зря. Не брошу я тебя.

Даша взяла прямоугольник, обернутый в серебристую фольгу.

— Что это?

— Шоколад.

— Спасибо.

Она замолчала. Морхольд тоже не горел желанием разговаривать, тронул мотоцикл с места.

Двигатель «Урала» трещал еле слышно. Странно, но измотанная машина, воскрешенная руками погибших хозяев, работала прекрасно. Даша смотрела по сторонам, стараясь понять — куда же они едут?

Чуть подбрасывало на неровных остатках асфальта. Перед глазами стояла Кротовка и пассажиры платформы. Трое мужиков, обменявших мотоцикл на свои жизни. Морхольд, упорно прущий своим путем ради нужной информации. Погибшие в вагонах. Погибшие у Тургеневки. Погибшие в зеленом тумане. Погибшие…

Даша откусывала безумно вкусное лакомство, жесткое, твердое до состояния камня, понемногу рассасывала. Шоколад оказался приятным и никаким. Вместо его безумной сладости, оставшейся где-то в прошлом, на губах и деснах язык ощущал только металлическую соль крови.

Под тихо тлеющими покрышками мотоцикла хрустело истлевшими в пламени ветками. Черные и ослепительно белые, закопченные и покрытые льдисто поблескивающей коркой инея, отмытые и высушенные до сахарной чистоты ветром и дождями. Прямые и кривые, толстые, тонкие, маленькие и большие. Лежавшие вперемежку со звонко лопающимися кругляшами. С одной стороны каждый имел четыре дырки. Две побольше, две поменьше.

Морхольд, вытянув вниз длинную лапищу, покрытую шерстью, подхватил череп, бросил в разлетевшиеся веером стеклянных брызг сосуды по пути. Стекло резало воздух, резало резину замызганного кровью ОЗК, чиркало по лицу и норовило ужалить глаза. На шипящий и исходящий едким потом асфальт, медленно и плавно падали заспиртованные гомункулы черного цвета. Злобно шипели и скрывались в длинных, лениво шевелящихся тенях по краям дороги.

— Это боулинг, детка! — Морхольд облизал верхнюю губу длинным алым языком, покрытым липкой слюной. — Каждый шар за жизнь, по одной на каждый бросок, мать его!

Следующий шар взмыл на его ладонью, закрутился в огненном вихре, блеснув огнем из глаз и, оставляя дымный след, улетел вперед, к рвущимся вверх тугим спелым колосьям.

— Все сгорит, и мы сгорим! — Морхольд подмигнул ей плачущим кровью потухшим глазом, медленно распадаясь на верещавших и разбегающихся крыс.

— Смерть! — Пропищала крыса, ставшая лицом.

— Я найду тебя! — провыл серый волк, стлавшийся над стальной травой.

— Ты наша! — просипели три головы умирающего дракона.

Сильное тело взорвалось изнутри, выпустив железную женщину с медовыми волосами. Ледяные глаза уставились на девушку, холодные губы дрогнули…

— Эй, ты чего?! — Морхольд тряс ее за плечо. — Да проснись ты уже, что ли!

Даша посмотрела на него, провела рукой по щетине и даже не собиравшейся мягчеть колючей бороде.

— Шерсти нет.

— М-да… — Морхольд встал с колена. Еле заметный, стоял внутри чего-то темного и точно закрытого. — Если уж шерсть и искать, милая моя, то на ладонях. Да и то, вроде бы не так давно с женщиной был. Ох, и орала же ты…

— Сон страшный. — Даша села. Под задом нащупала плотную ткань спального мешка. — А мы где?

— Схрон тут есть. Мало кто знает про него, нам с тобой повезло, мне как-то показали.

Сбоку, в двух местах, пробивался еле заметный свет. Сталкер сел рядом, завозился, что-то расстегивая.

— Я сапоги сниму, портянки перемотать, так что не пугайся.

— Ага. Сам не испугайся только.

— Чей-то? — Морхольд зашелестел снимаемой тканью. — Вот раньше, до войны, всяко бывало. Думаешь такой — етит твою мать, как же мы с ней чего делать будем? Придем, к ней или ко мне, а шастали-то несколько часов. Ноги ж воняют, носок вроде бы протертый был, так там палец сейчас наружу. Скажет, мол, фу-фу-фу и все такое, и прости прощай клево проведенное время…

Даша усмехнулась:

— И?

— Ну… а потом приходишь, а у нее колготки эти сраные. И тут как уж выйдет. У всех же разное потовыделение, ну и…

— Хм…

— Да вот и сам про тоже самое. Это ведь проблема была — запах человеческого пота, говорил, не?

— Не помню. Тогда, до войны?

— Точно. — Морхольд зашуршал, явно устраиваясь удобнее. — Одни дезодоранты против пота и шампуни против перхоти. Смертельная болезнь, Блядь, перхоть. Тысячами мерли от нее, представляешь?

— Чума?

— Тьфу ты, поверила. Да не… тогда много всякой ерунды у людей в головах было. Сейчас бы всем таких проблем. Как бумажник купить из кожи, а не из заменителя, какие цветы выбрать на день рождения, как…

— Да уж. — Даша укуталась по самые глаза. — Хотелось бы мне там пожить, хотя бы чуть-чуть…

— Ты думаешь, что раньше все было просто и хорошо? — Морхольд пошевелился, натянув одеяла на кончик нос. — Холодно, блин… Вредно в моем возрасте так вот время проводить. Дернуло же с тобой связаться, дурында малолетняя.

— Сам решил, я-то тут причем? И мой возраст? — Даша хлюпнула носом. Прицепившийся насморк неожиданно решил задать ей жару. — Вдруг я тебя вообще обманула, ты не думал о таком?

— В голову мне ты тоже обманом проникла?

— Ну…

— Ну, ну. Ладно, ты чего не спишь?

— Страшно. Да ты и не дорассказал.

— А? О чем ты, милашка?

— О жизни, о прошлой хорошей жизни.

Свет от неожиданной луны падал внутрь через щель. Даша, светлея лицом, повернулась к нему.

— Это интересно, понимаешь? Мама рассказывала многое, но все больше скучала и грустила. А с кем другим мне не хотелось говорить. Дед тот, ну, тот…

— Я понял, не дурак вроде. — Морхольд почесался. — А со мной, значит, можно пошептаться, как с подружкой?

— Хороша подруга. — Дарья усмехнулась. — Всегда о такой мечтала. Чтоб с щетиной, да с пулеметом, да еще и дымила бы как паровоз.

— Я б подымил, кстати. — Морхольд сел, закутавшись в одеяло. — Сейчас вот, туман как пойдет, то и покурю.

— Это же нехорошо, кашляешь вон. В Кинеле с утра меня даже разбудил, думала все, помираешь, сейчас легкие выплюнешь.

Морхольд протянул руку и щелкнул девушку по лбу. Та ойкнула.

— Ты старшим-то не стремись указывать на их ошибки и слабые стороны, милая моя. Хорошо? И не обижайся. Порой легкая боль помогает усваивать материал. Ты в курсе, э?

Даша не ответила. Потерла лоб и, скорее всего, надулась.

— Ладно, ладно… — Морхольд шумно вздохнул. Извиняться не хотелось. Юная деваха сумела затащить его в такие неприятности, что ему самому казалось глупостью просить прощения за щелчок по лбу. Но… — Извини.

— Больно же, блин… Хм-хм-хм… — похныкала девушка, и добавила совершенно спокойно. — Давай, рассказывай.

— Вот же чего тебе не спится, а?

Дарья пожала плечами.

— Адре… как правильно?

— Ну да, и как сам не подумал. Адреналин. — Морхольд встал и, морщась из-за затекших мышц, прокосолапил к щели в стене. Выглянул, прислушался.

Вокруг стояла относительная тишина. То есть, если уж честно, ее-то как раз и не наблюдалось. Или не слышалось? Отрадный, как всегда ночью до жути приветливый и радостно встречающий темноту воплями голодных желудков, не подкачал.

Туман уже спал, позволив поднять заслонки и пустить кислород. Здесь, в свете луны, редкой гостьи на несколько десятков километров вокруг, его было хорошо заметно. Плотный, как всегда — зеленоватый, он плыл над землей. Набрасывал плотное густое одеяло на все, до чего дотягивался. Густая сметана стелилась и кралась, отыскивая любую лазейку, выступ или строение. Морхольд порадовался находчивости какого-то бродяги, облюбовавшего вот эту самую берлогу и установившего все необходимое. Гермодверь, плотные ставни на щелях, закрытая циркуляция воздуха. Спасибо тебе, дружище, что можно спать без противогаза.

Где-то далеко голосил какой-то зверюга. Исходя из опыта, Морхольд ставил на лысого представителя собачьего племени. Этих тварей в городке хватало. Расплодившись на падали сразу после войны, поменявшись настолько, чтобы выживать, псы теснили всех. Не говоря о разрозненных группах людей и мутантов рода хомо сапиенс.

Гугукали редкие и относительно мирные стаи пернатых. Ночных и на самом деле — относительно мирных. То есть тех, кто могут подумать о том, стоит ли нападать на одиноко бредущий прямоходячий бифштекс. Этих, относительно небольших и не особо схожих с крупными птерами, тоже хватало.

В стороне разрушенных дач вопил какой-то бедняга, явно становящийся ужином. Морхольд покосился на Дарью, удивившись. Надо же, сколько там прошло с «жратвовозки»? Чуть больше суток? И где та девушка, что сидела, стуча зубами, и не верила в происходящее? Ну, надо же…

— Дарья?

— А?

— А, вот скажи-ка мне, ты чего такая спокойная? Сидим с тобой вдвоем, у черта на куличках, вокруг смерть и насилие, а ты, нежданно-негаданно, вся из себя невозмутимая?

Даша пожала плечами.

— Откуда мне знать? Как-то вот так…

— Да и ладно. — Морхольд тихонько опустил ставень, сел на свое место. Достал трубку и начал ее набивать. — Прошлая жизнь? Хм, ты знаешь, Даша, она была… прекрасна.

— Хорошо сказал, все сразу понятно.

— Да? — Морхольд почмокал, раскуривая трубку. — Ну, извини. Лаконичность хороша не всегда.

— Чего?

— Тьфу ты… — он хрустко почесал шею с отросшей щетиной, — ну, как объяснить. В общем, жили на территории Лаконики люди, древние, греки. Звали их спартанцами.

— Спартаковцами, наверное. — Даша зевнула, мягко, по-кошачьи. — Ну, это, как его там. Пацаны, помню, у нас все орали: это Спарта, это Спарта.

— М-да… — Морхольд хмыкнул. — Некоторые вещи переживают все, что угодно. Так-то, положим, ты права. В общем, милашка, говорит коротко, но емко придумали те же спартанцы.

— Хорошо… — Даша повозилась, явно устраиваясь удобнее. — Я ведь вообще ее, жизнь ту, не знала. Интересно же.

— Та жизнь, та жизнь. — Морхольд затянулся, помолчал. — Она на самом деле была прекрасной. Хотя тогда, что тут греха таить, многое казалось плохим, ужасающим, расстраивало. Знаешь, какие страшные проблемы волновали твоих сверстников с ровесниками, в том числе и меня?

— М?

— Страшно себе представить. Айфон новый, чтобы весь такой прямо из Франции, за неделю до продаж в России. Важная же штука, как без нее? Ни тебе в зеркало себя снимать с утиной рожей, когда, ну, губы так… короче выпячивали. Ни тебе, понимаешь, в «Инстаграм» выложить хрень, сожранную в как бы японском ресторане за некислые деньги. Рыбу сырую жрали, и платили за нее, и потом обязательно показывали всем. Вот мол, смотрите, не хуже, чем у людей.

— Ну… — Даша устроилась удобнее. — А разве рыбу можно есть? Она ж радиоактивная?

— Да уж… — Морхольд усмехнулся, окутавшись дымом. — Верно. Она и тогда, порой, была не самой первой свежести и полезности. Но вот сейчас, слово чести, сам бы сходил в такую забегаловку и заказал бы себе роллов. Не, вот честно, и сожрал бы. Порции две.

— Я бы сейчас кусок мяса горячего поела бы. А у нас только вяленое, да и соленое чересчур.

— Хорошо, что такое есть.

— Это точно. Знаешь, когда мамы не стало, мне пришлось всякой дрянью заниматься. — Даша села, уставилась в темноту. — Воровала немного, не, честно, пряталась в складах когда. Потом меня дядя Петя нашел, он с мамой дружил. Пристроил в депо, убирать, помогать. Год там проработала, всегда было что поесть. А потом, как-то так случилось, дядя Петя один раз серьезно выпил, и…

— Ты потом оказалась у Клеща?

— Да. Хотя там хотя бы кормили хорошо. Даже хлеб по субботам выдавали.

— Хлеб… Помню, в «Ашане», ну, это как рынок, только под крышей и без продавцов, хлеб покупали. Всегда горячий, только какой-то ненастоящий. В руке сжать можно было, турецкая технология, что ли. Отец говорил, что, мол, и не хлеб, и хлеб настоящий надо покупать заводской. Сам он любил вспоминать, как еще в СССР, ну, задолго до Войны, его бабушка отправляла за хлебом. Его тогда развозили несколько раз в день, надо было идти и брать именно горячий.

Морхольд невесело улыбнулся.

— Это тут было, в этом городе. В общем, папка его брал и шел домой. А по дороге ковырял корочку и ел потихоньку. Придет, а полбулки раз, и нет, как корова языком слизала. Говорил, бабушка ругалась, вроде как вредно горячий хлеб так много есть. А как удержаться, да, Даш? Даш?

Девушка спала. Тихо и мирно посапывала, завернувшись в старенький спальный мешок. Морхольд докурил, аккуратно выбил трубку и задремал. По опущенному ставню легонько побарабанил вновь начавшийся дождь.

Утро в городе встретило их туманом, обычным, и несколькими птерами, лениво перелетающими вдалеке. Морхольд огорченно посмотрел на совершенно не желающий заводиться «Урал», зло сплюнув. Идти по городу детства пешком хотелось не очень сильно. Радовало только оставшееся расстояние. Все остальное казалось не самым лучшим вариантом.

Он попробовал еще раз. Внутри двигателя, хрустевшего и плевавшегося маслом, завыло, задрожало и… и он все-таки заработал.

— Поедем вон там. — Морхольд показал на темные горбы, поросшие травой и редким кустарником. Дальше виднелись первые крыши. — Нам с тобой надо срезать как можно больше и выйти к реке. Значит, нам с тобой туда. Идем очень быстро и незаметно.

— Хорошо. — Даша поправила ремни вещевого мешка. — Понятно.

Морхольд оглянулся, и оскалился. На дороге, по самой линии горизонта, еле заметные, темнели несколько точек, хорошо видных отсюда, с небольшого холма.

— Каску нацепи, целее будешь.

— Опять?!!

— Каску на голову! — Морхольд цепко взялся за подбородок Дарьи, чуть сжал. — Ты сама напросилась сюда, и сказала, что будешь все выполнять, что не скажу. Так?

— Так.

— Молодец. Хочешь еще шоколадку?