Дорога стали

Женя и Азамат

Он не настаивал. Уколова порадовалась этому. Язык больно зацепился за обломанный край левого верхнего клыка. И тут тоже, вот незадача, били на совесть. Женя сгребла одеяло, прижав к груди, и заплакала. Молча, сухо и страшно.

Хотела бы она, сидя голышом в крохотульке каюте, прячущейся под палубой «Арго», чтобы сталкер Пуля зашел?.. Что врать себе, конечно. Да, хотела. Да, зная, для чего. И что? Ради услышанного в собственном наркотическом бреду? Да хотя бы и так, Уколовой было наплевать. Для чего? Почему?

Потому что впереди темнота вместо определенности. А жизнь может закончиться в любую минуту. И вот-вот только она осталась жива. И ей разом хотелось многого.

Хлебнуть настоящего чая, что так вспоминал Дармов, и запить его ядрёным самогоном на меду и шишках, продаваемого из-под полы в Дёме. Выйти на палубу и попросить у Зуича его вонючую трубку, чтобы накуриться до одури и рвоты непонятной смести, забитой туда. Найти Клыча, отрезать ему нос, уши, пальцы на руках и ногах, яйца с членом, а потом, отрубив ноги с руками, припалить их огнем. И прямо здесь, на скрипучей койке, наплевав на уши с палубы, отдаться долбаному сталкеру, крича и плача. Но из всего этого ей оставалось только пореветь еще, только от злости, или забрать у Зуича трубку.

Она потрогала обломки зубов, всхлипнув напоследок. Если вернется, придется остаток жизни проходить со стальной челюстью. Понятно, что таких счастливчиков, сумевших заплатить имеющимся зубным врачам, немного. И все прочие им завидуют. Но от этого ей легче не становилось.

Женя отбросила одеяло, и начала одеваться. В чужие вещи, выстиранные, но все равно пахнущие мужским потом, дымом и моторным маслом.

— Хорошо выглядишь. — Пробасил Зуич, сидя под натянутым брезентом. Дождь барабанил по металлу, стекая ручейками в бортовые сливы. — Мне нравится твоя новая прическа.

— Замуж не позовешь?

— Не, не сложится у нас. — Водник улыбнулся, встопорщив густо-смоляное полено бороды. — Комплекция у тебя не та. Люблю крепких, задастых баб с большими титьками.

Азамат, ютившийся на носу, нацепив плащ от ОЗК, покосился на Уколову через плечо. Она сразу пошла к нему. В ногах сильно отдавало при каждом шаге, ныло в паху. Пуля на нее не смотрел, наблюдая за берегом на той стороне реки. Дождь шел стеной, практически не давая рассмотреть что-либо. Женя нырнула под его навес, погладила дрыхнувшего кота. Саблезуб лизнул ладонь и развернулся на спину, подставив светлое пузо под пальцы.

— Спасибо.

Азамат пожал плечами.

— Еще раз хотела сказать.

— Пожалуйста. Лейтенант?

— Да? — Женя радовалась тому, что он не смотрит на нее и все равно старалась открывать рот поменьше.

— Ты не хочешь повернуть назад, пока есть возможность?

— Нет. Зачем?

Азамат вздохнул, повернул к ней лицо.

— Ты хотя бы знаешь, как выглядит девушка?

Уколова кивнула. Да, она знала. Гульназ, сканнер Дармова, показала ей лицо их цели.

— Ясно. Мы можем погибнуть. Клыч не отстанет.

— Вряд ли у нас проблема только в нем… — Женя встала. — Кто-то еще хочет забрать ее себе. Так сказала Гульназ. А она редко ошибается.

— Мутант со способностью чувствовать других людей? — Удивил ее Азамат.

— Откуда ты знаешь?

— Шила в мешке не утаишь. Особенно когда под конец от ОСНАЗа осталась горстка человек. Мы охраняли ее как-то раз. Подумал, посмотрел, кое-что понял.

— Я пойду в каюту. Сыро здесь.

— Иди. Подойду сейчас, надо поговорить.

— А здесь безопасно?

Азамат еще раз пожал плечами:

— Зуич говорит, что да. Небольшая заводь, ее не видно с берега. А мы его видим. Лодок у Клыча нет, так, лоханки. Хотя, кто знает?

Женя повернулась и пошла назад.

Ноги заломило, отбитые места ныли, отдаваясь уже до таза. Она легла, закутавшись в одеяло. В каюте стало холодно. Присмотревшись, она увидела ТЭН, уже остывший. Надо же, специально ради нее шкипер запускал машину, тратя пеллеты. Люк скрипнул, пропуская Азамата. Пуля присел на небольшой раскладной стул, откинул столешницу. На нее, чуть лязгнув, приземлился его мешок. Рядом лег АК-103, добытый не иначе как во время ее спасения. Обрез, с которым сталкер не расставался, появился чуть позже.

— Кто такой Клыч?

Азамат хмыкнул, достав из мешка масленку, ершик и кусок ветоши.

— Лейтенант хочет не только выполнить желание, но и отомстить?

— Да. — Женя натянула одеяло на самый нос. — Это разве плохо?

— Нет. — Пуля отложил небольшую отвертку. Достал из мешка флягу и кусок вяленого мяса. — На-ка вот, сделай три глотка, больших. Боль уберет и заживлению поможет. Ухо тебе Митрич обработал какой-то местной мазью, она прямо чудодейственная. Но действует только на открытые раны, поэтому и с ногами ничего сделать не смогли. И поешь.

— Ты не ответил на вопрос. Хотя у меня есть еще один, куда как важнее.

— Хм… небось, про меня и Клыча?

— Откуда ты знаешь?

— А с чего ему тебя так мучить-то надо было? Зря молчала… хотя, хрен знает. Клыч не дурак, и все это только из-за злости и любви к искусству, как он сам говорил.

— К искусству?!

— Для него — да. Очень обожает искусство войны, что и говорить. Исповедует путь воина, как говорит сам, извращенец. Почитает особо сильных противников и страстно желает получить их в свои руки живыми. Некоторых получал.

— Где же здесь искусство?

— Да нигде, только для него самого. Путь воина для Клыча, как истинного самурая заключается в достижении победы и полного уничтожения противника. И это тоже входит в искусство. Для него оно делится на два момента. Панорамное и камерное. Для красоты собственных панорам может спать к чертовой бабушке село, предварительно понатыкав жителей на колья в шахматном порядке. Очень любит лесопилки и цех одного дробильного заводика. До такой степени, что разобрал и вывез на базу. Камерная часть еще хуже, от его натюрмортов и полевой хирург блеванет не задумываясь.

— Да он просто душка, еще милее, чем мне показалось при нашей встрече. Опасный противник, так?

— Обратила внимание, что на судне только Зуич с Митричем? Он третьего отправил в поселок. Клыч явно понял — откуда ты взялась, водникам стоит ждать гостей.

— Почему сам Зуич не ушел?

— Он мне должен. Долги надо отдавать.

— Разве вы не друзья?

— Если у тебя станет выбор между спасением друга и своей большой семьи, что ты выберешь? То-то же. Поэтому и пришлось напомнить про долг. Но ты не переживай, Зуич все сделает до самого конца, и не удерет если что. И нас не сдаст. Долги у водников — дело серьезное.

— Хорошо. Ты убил сестру Клыча?

— Убил? Да, и не просто убил. Подохла она страшно и больно. Как и все ее люди. Тебе нужно это знать? Для чего?

Женя просто поднесла к его лицу свою руку. Ту, что он сам и забинтовал.

— Хорошо. Расскажу. Нам все равно ждать еще несколько часов. Дождь обложной, и пока не закончится — не выйдем на реку.

— Неужели умный Клыч не расставит людей по берегам?

— Расставит. Только людей у него не полк. И даже не батальон. Полторы роты полного состава. И если он за прошедший год не смог построить целую флотилию из моторок с пулеметами, у нас есть шанс. Попробуй поспать, тебе надо набираться сил. И не забудь глотнуть отвара и съесть вот этот вкусный кусок мяса.

— Хорошо. Расскажи мне колыбельную. Только попробуй упустить хотя бы немного подробностей, касающихся нюансов ее убиения. Хотя… не надо, рассказывай, как случилось. Полностью, а я посмакую подробности, фантазируя о Клыче.

Азамат очень серьезно посмотрел на нее.

— Ты опасна, старлей. Хотя первое время считал тебя форменной дурой, уж извини за откровенность. Расскажу…

Пахло медом.

Лугом.

Распустившимися листьями.

Просыпаться не хотелось. Азамат разрешил себе чуть полежать, поглаживая мягкое и гладкое, спящее рядом. Но не получилось. Нос защекотало, запах стал сильнее. Чем она моет свои медвяные волосы, почему они так сладко пахнут? Пришлось открывать глаза. И тут же улыбнуться.

По-другому не выходило уже целую неделю. Как пришел сюда, решив больше не возвращаться, так и улыбался. Говорят, что смех без причины — признак дурачины. Какая разница, когда причина сама радостно тебя будит, улыбается только потому, что ты рядом, может без повода обнять или провести пальцами по голове, перебирая отросшие вроде бы волосы?

— Морсу хочешь? — солнечная и теплая причина поелозила сверху, держа в руках жестяной кувшинчик. — Зубы не чистили, а целоваться хочется.

Пуля взял холодный с одного бока, что прижимался к оконцу, кувшин, хлебнул кислого, аж заворотило, морса. Целоваться? Ну, и целоваться тоже… Маленькие упругие грудки коснулись лица, медом запахло просто неимоверно. Нож, всегда прячущийся под подушкой, со стуком упал на пол.

Уйти из ОСНАЗа оказалось не так и сложно. Расписка, еще одна, и снова пора ставить роспись. Неразглашение, государственная тайна, снова неразглашение и даже инструкция об ограничении применения специальных навыков и умений, полученных во время действительной военной службы. Ну, надо же, как интересно. Азамат смотрел в рыбьи глаза сухого «безопасника», принимавшего подписанные документы и презрительно молчавшего. Он что, на полном серьезе полагает, что ему Азамату Абдульманову, придется придерживаться этих правил?

Но вопроса задавать не стал. Не буди лихо, пока спит тихо. Получил два комплекта формы, зимний и летний, сапоги, вязаную шапку и расчет. В облигациях банка Новоуфимской коммунистической республики. Смешно. На службе приходилось экономить патроны, и при увольнении на них, уже бывших бойцах, снова сэкономили. Пуля не переживал, на черный день все давно было отложено.

Потом… потом Азамат помнил не особо хорошо. Пили, пили много, пили несколько недель. Спускали заработанное кровью и кусками собственного тела, похороненными и так и не найденными телами друзей, юностью, закончившейся сразу и навсегда. День за днем, ночь за ночью, на окраинах Демы, в двух кварталах, с зубовным скрежетом выделенных исполнительным комитетом под новых «нэпманов».

Проснуться, непонимающе уставившись на чье-то голое тело рядом. Пинками шлюху за дверь, растолкать дрыхнувшего на соседней койке Мишку, и вперед, в новый загул. Дым коромыслом, новый, пахнущий казенщиной тельник на груди — в клочья, стакан с мутной спиртяшкой — хлоп, живой огонь закусить головкой лука. Слезы, хрип за соседним столом, где на пока крепком плече татуировка группы крови, братишка, за что гибли, за что кровь проливали, выпьем, выпьем, выпьемвыпьемвыпьем…

Порой дрались, молча и страшно, пересчитывая зубы и ребра местной шпане и заново вылупляющимся блатным. Шли на ножи с заштопанным тельником на распахнутой груди, стиснув зубы, как ходили против одних, других, третьих. Хрустела кость, брызгала красная юшка, стонали криком те, кто не понял сразу и не отступил. Милиция, редко когда прибывающая вовремя, материлась и отпускала, видя на выступающих жилах металл жетонов. Пока отпускали…

А потом Азамат стоял глубокой ночью, посреди холода и черноты неожиданно очистившегося неба. Смотрел на алмазы звезд, на Мишку, зажимавшего его, Пули, разодранным тельником пропоротый бок, на три мертвых тела на снегу. Смотрел на звезды, слушал крики за спиной, вспоминал собственные мечты о доброй и хорошей жизни.

— Пуля… — Мишка сел, потряс головой. — Что это было вообще?

Азамат пожал плечами.

— Ничего нового, все по-старому.

— Слушай, это…

— А?

— Не пора завязывать?

Азамат не ответил.

Мишке штопали дырку в железнодорожном лазарете. Молоденькая санитарка, мывшая рядом операционный стол, все косилась на него, заливаясь малиновой краской. Пуля, грызя спичку, переживал за дверью, поглядывая через стекло в бокс. Выписался Мишка через неделю, съехав к депо. На квартиру к той самой санитарке. Азамат помог ему перевезти невеликий скарб, пожал руку и ушел назад. Сам ушел по оттепели, сбивая со следа головорезов неожиданно появившегося местного авторитета.

Работы бойцу ОСНАЗ хватило. Пуля исходил, изъездил и исползал те уголки Башкирии, где не бывал даже на службе. Ходил с медикаментами до Калтасов, в обход фонящего до сплошного треска счетчика Нефтекамска. В Ишимбае, нетронутом прямыми попаданиями, месяц держал оборону на бывшем заводе «Витязь». Как ни смешно, но работал на Комитет республики, тратившим найденное золото Госрезерва на пушечное мясо в виде наемников. Дрался с ордой низкорослых мутантов, набежавших на уцелевший Бирск. Получив от «боевого товарища» пулю в ляжку за требуемый карточный долг, убил его и снова подался в бега. «Товарищ» оказался родственником одного из заместителей Новоуфимской СБ.

На второй месяц вынужденного похода, подарившего ему много нового, Азамат добрался до небольшого, в десять домов, сельца рядом с Кинель-Черкассами. По дороге случалось разное, но лучшим оказалось знакомство со здоровенным бородачом Зуичем. Он-то и рассказал про людей, живших в дне пути от поселения водников. Те, что было нормальным, косились на чужака с недоверием и нескрываемым желанием скормить его рыбам. Пуля, провожаемый далеко не добрыми взглядами соплеменников Зуича, отправился туда злым, раненым и горевшим желанием набить морду первому попавшемуся. Первым встречным оказалось улыбчивая неожиданность, живущая на самом отшибе Покровки.

Неожиданность попалась с искрящимися серыми глазами, смуглой кожей и несгибаемым характером. Отправиться к цивилизации отказывалась наотрез, заливаясь хохотом на все доводы Азамата и прижимаясь к нему крепким тонким телом с еле заметным золотистым пушком на сильных ногах и родимым пятном над… Где находилось родимое пятно было тайной их двоих.

— Черт, как же хорошо… — она потянулась, подмигнув ему. — Хочешь есть?

— Очень. — Азамат не хотел вставать. Ему хотелось лежать и смотреть на нее, не отпуская от себя. Но встать все же требовалось. — Я сейчас, это…

— Это? Ай, не могу… иди уже, герой-любовник! — Смеялась она звонко, радуясь неожиданно теплому дню и солнцу. — Я пока схожу, яйца соберу у кур.

— Ты там это, аккуратнее. Их вообще резать уже пора. Месяц-полтора, и они нас сами съедят.

Распогодилось, Пуля, в одних брюках и обрезанных резиновых сапогах, прошел через двор к нужнику. Солнце, такое внезапное, пригревало, парила земля, на душе пели соловьи. Или еще какие-то певчие и давно помершие птицы. Как говаривал в подобных моментах умный и начитанный Саныч, ну прямо чистая пастораль.

Сортир Азамат обихаживал сам, с месяц назад. Даже раздобыл в одном из рейдов в Кинель-Черкассы, жуткое заброшенное место, сиденье в заводской упаковке. Правда, его таки пришлось обшить тканью, зато все равно некоторые из соседей специально ходили дивиться эдакой курьезной, хотя и приятной нелепице.

Прикрывая дверь, он почему-то насторожился. Списал на недосып, расстегивая ремень. И замер, услышав вскрик во дворе и стук копыт. Если слух не изменял, к ним пожаловало человек пять, не меньше. Пуля взялся за ручку, и снова замер. Звук, знакомый до боли, он отличил бы среди тысячи других. Лязг затвора не спутаешь ни с чем. Азамат прижался к двери, всматриваясь в крохотное оконце.

Всадников и впрямь, оказалось пятеро. Четверо мужчин и одна женщина. Высокая, рыжая, угловатая, с красивым и неприятным лицом. Самым неприятным в ней был «Грач», уверенно лежащий в ладони. Спутники ничем не отличались от самого Азамата во время войны. Самые обычные убийцы, разве что форма была у каждого своя.