Дорога в Лефер

Глава 5

Смеркалось. Повозка тихонько тарахтела по тропинке, вытоптанной тысячами и тысячами стад коров и овец, сгонявшихся сюда на водопой пастухами. Знойным летом Широчка была настоящим спасением для людей и скота, в тени деревьев спасались от солнца, а в тихих заводях — от жажды. Но сейчас здесь, на удивление, не было ни души. Только трое наёмников да два леферских тяжеловоза — разве много это для полноводного Фера? Могучая река даже не замечала их! Ну в общем-то оно и хорошо: Рагмар надеялся, что духи реки пропустят ватагу с миром и не тронут повозку, не захотят поиграть с нею на илистом дне реки.

— А вот и брод! — радостно сказал Олаф, когда повозка тяжеловозы подняли телегу на очередной холм. — Добрались!

Здесь Фер сужался, и можно было даже разглядеть его дно. Потоки воды обтекали кочки, поросшие осокой, а птицы ходили вокруг да около, высматривая лягушек и мелких рыбёшек. При появлении наших героев обитатели небес взмыли вверх, боясь, как бы не стать ужином.

У Рагмара заурчало в желудке, да так грозно, что даже сам Фер боялся нести свои воды мимо него.

— Ничего, скоро сделаем привал и там наедимся вволю. Хорошо, запасы прихватили с собою из города! Не надо тратить время на охоту, — заметил Олаф, зевая. — Да, хорошо бы сейчас прилечь…

— Кто знает, какой охота будет потом? Лучше прибережём запасы. Вождь, я принесу дичь, как только мы разожжём костёр. Надоело лежать и ничего не делать.

Мышцы Рагмара ныли от безделья, а желудок при мысли о добычи свело ещё сильнее. Ему бы размяться, прогулявшись по лесу и поймав что-нибудь на ужин! Духи этого леса должны быть благосклонны к страждущим путникам, ведь они не принесли ни топоров для рубки дерева, ни факелов, ни короедов с собою. Да, эти гиганты пугали лесных духов, и те с ненавистью встречали охотников! Потому орки никогда не подпускали близко к родной чаще этих монстров, прилагая все силы, чтоб прогнать короедов.

— Нельзя заходить в этот лес, — внезапно резко сказал Олаф. — Мы не будем даже в него углубляться.

Сосновый бор, росший на обоих берегах Фера, вовсе не был страшным или пугающим. Бор как бор. Но Рагмар знал, что страшнее всего тихая чаща: никогда не знаешь, чего ждать от её духов. А они могли причинить вред, да такой, что даже очень сильным шаманам не исправить вовек! Будет летать на своей гигантской птице туда-сюда, вокруг Мирового древа, но так и не сможет ничего поделать. Сколько раз такое бывало!

Олаф же был молчаливее некуда. Он недобро посматривал на вершины сосен, словно бы ожидая увидеть там дозорных неизвестного врага. Действительно, а с чего бы кому-то так страстно желать, чтобы их небольшой отряд поехал именно этой дорогой? Если наниматель так их оберегает, то почему не передал вместе с теми парнями весточку? К чему весь этот ярмарочный балаган? Нет уж, дело здесь нечисто. Причём нужны не тупые убийцы, а хитрые исполнители, навроде Ганса. Этот хотя бы знает, как подать сигнал опасности. Выручил своих братьев-наёмников! А сколько ребят друг друга порезали за прошедшие столетия? Сколько полегло в битвах городов? Везучий слышал рассказы о заморских землях, в которых десятки городов были объединены под властью одного человека — невиданное дело! Олаф иногда думал, что всё это только сказки глупых мечтателей. И вправду, ну разве может один-единственный купец объединить вокруг себя десятки городских советов? Хотя… Может, там наёмники руку приложили? Брату-наёмнику известно, что такое строгость и сила железного кулака. Да-да, Олаф порой — в самых диких фантазиях, которые неизменно приходят на четвёртый час после пятой бутылки — представлял себя на месте великого завоевателя. Что бы он сделал первым делом, попади под его начальство тысяча… нет, две тысячи бойцов?! Он бы занял торговую площадь, ратушу, порт и, конечно же, винные склады. Иначе никакой власти над бойцами не будет. Хорошо показавшим себя он бы выдавал по бутыли, а провинившихся делал бы невиновными — то есть лишёнными положенной доли вина. А потом пошёл бы покорять другой город. А после — ещё один. И так — до тех пор, пока Двенадцатиградье не оказалось бы под его властью. А после он бы подвесил верх ногами всех этих глупых «отцов» города и поставил бы на их места кузнецов и сапожников, те хотя бы знают своё дело! Вот это они бы зажили, а!

Ричард же не думал ни о чём. Он читал очередную книгу. Она была коротенькая, не более пятидесяти листов, а потом скоро и ей суждено было оказаться на дне мешка-библиотеки. Но судьба решила иначе, а Палач не уберёг.

Первым неладное почувствовал Рагмар. Он напрягся, втянул носом воздух. А через мгновение спрыгнул с телеги и принялся бить кулаками по земле, что-то крича на орочьем языке. При этом он весь сжался, будто бы кто-то близкий оскорбил его, и у Рагмара не было никакой возможности отбиться.

Вторым ощутил это Ричард. Он оторвал взгляд от книги, осмотрелся по сторонам — и прижался спиною к ящику, выставив вперёд руки с растопыренными пальцами.

И только Олаф непонимающе смотрел на своих бойцов, не в силах уразуметь, что же такое творится. Тяжеловозы, обычно послушные тянувшие повозку, забили копытами о землю и отказались двигаться дальше.

— Да что вы творите, в самом деле? — воскликнул Олаф.

Он дёргал за поводья раз, другой, третий, бич просвистел в воздухе, для острастки, но животные отказывались повиноваться. Везучий возвёл очи горе — и только тогда увидел это.

Невидимый ткач соткал «газовый» плат из воздуха, густой и прозрачный, шедший волнами от малейшего дуновения ветерка. Мир за этим покровом выглядел отражением самого же себя в гигантской луже. Стоило только напрячь глаза, и можно было разглядеть отраженье — но уже людей. Их очертания угадывались в тенях, коими полнились складки небесного покрова.

Лошади били копытом и отказывались двигаться дальше. Но Олаф теперь и не требовал этого: он любовался, искренне и радостно любовался отражением мира. Как чудно и забавно! И как красиво! Да! Он совершенно не мог взять в толк, что происходит — но как же красиво, Палач приди и забери! До чего же красиво!

— Красиво, — мысли сами собою вырывались, чтобы разнестись вокруг словами и забраться в разум Рагмара и Ричарда.

— Да, ловушка и впрямь создана на диво красиво и хитро, — процедил сквозь зубы Ричард. — Нас поймали, Олаф. Это «зиммерский щит». Даже я не настолько хорош, чтобы с ним справиться.

Магус произнёс это с особым придыханием. Неужели донельзя самоуверенный и себялюбивый маг… отдавал должное создателю этой штуки? Олаф понял: затевать этот поход стоило хотя бы из-за признания Ричарда.

Ну как тут было не воспользоваться моментом?

— И что же это такое? Почему ты не сможешь пробиться наружу? Да и вообще… — Олаф смачно сплюнул. — Какого Палача здесь происходит?

Рагмар внезапно для самого себя с диким криком воткнул топор в землю и принялся скакать вокруг него, напевая или, скорее, выкрикивая, что-то на своём языке. Он выглядел настолько поглощённым трудами своими, что упади небо ему на голову, орк точно крякнул и продолжил бы скакать. Наконец, он упал в изнеможении с поистине диким криком на колени. Казалось, будто он целую гору пытался сдвинуть. Результат оказался известным.

— Нет, тяжело… Не могу… Духи слушаются только шаманом, — грустно произнёс Рагмар. — Но я не шаман. Совсем не шаман…

И столько горечи было в его голосе, что даже Ричард бросил многозначительный взгляд на орка. И было что-то в этом взгляде… Может быть, понимание? Может быть, Магус наконец-то нашёл кого-то, кто может его понять? Так и хотелось сказать: нашёл человека. Но, ирония судьбы, то был совсем не человек.

А потом стало совсем не до взглядов. Тишина — вот что ударило по отряду. И лишь после пришло движение: покров густого воздуха принялся сжиматься, выдавливая наёмников к лесу.

— Туда нельзя, — бесцветно произнёс Ричард.

Он отложил мешок с книгами в сторону. Это значило, что действительно настало трудное время. Олаф даже сглотнул от волнения: на его памяти Магус всего лишь пять или шесть раз выпускал книги из рук. И это отнюдь не был сон или, скажем. Купание. Везучий втайне мечтал, чтобы Ричард никогда больше не расставался с книгами: это был верный знак того, что всё нормально. А сейчас план летел в тартарары, и потому Олафа это бесило.

— Да что же происходит! — воскликнул он, когда «щит» оказался всего лишь в двадцати-тридцати шагах от телеги. — Но, родимые! Выручай!

Ехать можно было только в лес. Лишь бы телега проскочила меж деревьями! Олаф быстро оглядел бор: впереди виднелась прогалина, точь-в-точь чтобы проехать телеге. Везучий готов был поклясться, что ещё мгновение назад её здесь не было. Странно, очень странно, но…

Волна густого воздуха, искрясь и пестрея в лучах закатного солнца, надвигалась на наёмников. Рагмар кричал и делал руками немыслимые движения, пытаясь заклясть духов воздуха. Кричал он на орочьем, но суля по интонации, духам приходилось краснеть от загибов и оборотов Рагмара.

Магус вперил взгляд свой в наступавшую на них стену, выставил вперёд руки… Он был неподвижен, но по лицу его заструился пот, а на лбу вздулись от напряжения жилы. Сейчас он перестал быть похож на себя, и можно было разглядеть в Магусе… человека! Да-да, человека с его слабостями и страхами. Пал занавес защиты от мира, и Ричард снова оказался один на один в поединке с миром…

Теперь Ричард знал много, очень много. Маги — это те, кто хочет изменить мир. Талант их пробуждается в то самое мгновение, когда действительность обрушивается на их голову и бьёт, бьёт, бьёт! Когда тьма стучится в душу, когда небо падает на тебя, когда кровь стучит в сердце, а жизнь звенит натянутой струной — только тогда суждено родиться магу.

— Но есть у нас и небольшой недостаток… — загадочным голосом сказал Рудольф Дельбрюк и замолчал. — У каждого из нас… Нам приходится бороться с миром, чтобы он не поглотил нас. Маг способ изменить мир, но и он способен изменить мага. И каждый день, каждую минуту, каждый наш вздох мы боремся: мы победим — или нас победят? Кто — кого?

Рудольф сложил пальцы в замок и замолчал. Лекция закончилась, подмастерья разошлись по комнатам в тягостном молчании. А Ричард…

А Ричард слушал стоны и крики умирающих родных, и звуки это терзали свистящим бичом его сердце. Магус свернулся калачиком, закрыв уши руками, но оттого звуки стали ещё громче. Мир наступал на него. И в эту минуту, как и в каждую другую, ему предстояло сражаться! Сражаться! И ещё раз сражаться — чтобы не потерять себя. Потому что…

— Потому что нет никого страшнее, чем подчинившийся миру маг. Хэвенхэлл бьёт каждого, кто осмелится изменять реальность. К самым сильным магам приходит Палач, и они исчезают. Те же, кто послабее, будут наказаны иначе: мир будет атаковать их постоянно, сводя с ума, ударяя по ним теми же изменениями, которые они внесли в реальность. И от вас, мои ученики, только от вас будет зависеть, кто — кого. Я не буду спрашивать, готовы ли вы к борьбе. Маг, в котором пробудился талант, вынужден будет сражаться. А потому необходима постоянная концентрация. Иначе…

Рудольф многозначительно замолчал, взглянув в окно. Лекция шла на первом этаже, а потом улица была прекрасно видна. И все смотрели — смотрели молча (ученики! юноши! молча!) на привалившегося к стене дома напротив нищего. Тот дрожал всем телом, а руки и голова двигались в бешеном темпе. Блаженный…

— Вам будет ещё хуже, если вы не сможете победить. Я буду учить вас не только победе над миром. Я научу вас борьбе за свою душу. И пусть боги дадут вам силы сражаться до самого конца!..

И Ричард сражался. Всё тело его будто радужным саваном обволокло. Волосы его вздыбились, из глаз текли слёзы, но Ричард продолжался сражаться. Он опустился на колени, щёки его впали от напряжения и истощения, глаза опухли и покраснели.

Но он сражался.

И вот уже стена воздуха подёрнулась дымкой, замерев…

И вот уже Рагмар вытащил топор из земли, чтобы вознести его к небесам и возблагодарить духов Верхнего мира…

И вот уже Олаф готов был пообещать Ричарду целую телегу книг…

Как сотканная из воздуха завеса ударила по Магусу, отбросив его к самой телеге. Нет, точнее, не ударила: она просто повернула воздушный поток, отразила ветер… Ричард не успел сообразить, что происходит, и оттого ему пришлось пролететь шагов десять, сорванный с телеги и ударившийся о пенёк. Огромная сила удара заставила Магуса сжаться и прогнала воздух из его лёгких, заставив по-рыбьи хлопать губами, бессильно желая хотя бы кончиком языка схватить жизнь…

Рагмар бросился было к Ричарду — но его обогнал Олаф. Его будто бы бешенство охватило, так быстро он оказался подле Магуса. Тот наконец-то сделал глубокий вдох. Воздух рывками проникал в его лёгкие, заставляя содрогаться всем телом. Но едва дыхание жизни вновь коснулось его губ, как Ричард поднялся с места. Пошатываясь, превозмогая боль, он встал во весь рост и простёр руки вперёд.

Не было ветра — но волосы его развевались от дуновений, существовавших за пределами человеческих чувств. Только маг, стоящий на грани между мирами, способен их ощутить.

Он улыбнулся. Грустно улыбнулся, со смыслом. Так улыбаются, глядя в лицо старым знакомым. Так улыбаются, уходя навсегда. Так улыбаются, когда собираются умирать.

Стоны и крики… Горящий дом… Он не хотел жить, он не хотел существовать.

Он улыбался. Он знал, что «щит» уничтожит их, едва прикоснётся. Густой, кисельный воздух обнимет человека и превратит в пыль. Даже маги не в силах противостоять такому заклинанию. Во всяком случае, не все.

Заклинания… Надо бороться с миром…

Он улыбался, зная, что его ожидает. Он уже умирал, не раз и не два. Он умирал каждый день, каждый час, каждое мгновение. Он умирал и рождался снова, только бы не поддаться миру.

Надо существовать… Но зачем?

Он улыбался. Он знал, чьё это заклинание.

И тогда он воскликнул.

— Остановись! Мы идём к тебе! Я принимаю твоё приглашение.

Голос Ричарда был нездешним, потусторонним, отрешённым. Магусу не было дела до окружающего мира — иначе бы он оказался им поглощён. А так нельзя. Совсем нельзя. Он знал, что бывает, когда маг оказывается бессилен противостоять и бороться.

И «щит» остановился. Воздушный покров задёргался, подёрнутый волнами, задрожал радужными переливами и исчез, чтобы в любой момент появиться вновь.

Ладно бы орк — но даже Олаф стоял с разинутым ртом, не в силах пошевелиться. Везучего хватило только на то, чтобы переводить взгляд с Ричарда на небо и обратно. Орк, так тот и вообще вытаращил глаза и стоял, недвижим будто камень. Даже взгляд его обрёл истинную «каменистость».

Лишь Ричард выглядел так, будто ничего не произошло. Разве что стоял, взявшись рукой за ушибленный бок, и старался глубоко не дышать, иначе дикая боль обжигала всё его тело.

— Поехали, — произнёс он, хрипя. — Нам предстоит непростой разговор.

Магус ещё мгновение-другое постоял у пенька, который едва не стал последним его пристанищем на этом свете, а потом зашагал к телеге. Тяжеловозы сами подались ему на встречу, а потом идти пришлось не так долго. Кряхтя, Ричард взобрался на повозку и разлёгся рядом с гробом… то есть, конечно же, рядом с ящиком. И всё же теперь это сравнение было как нельзя более уместным. Маг улыбнулся своим мыслям, покачал головой и закрыл глаза. Настало время отдыха.

— Пошли, что ли… — наконец выдавил из себя Олаф.

Тяжеловозы оказались вровень с Везучим. Животные выжидающе глазели на погонщика.

— Пошли… — протянул орк.

Он вытащил из земли топор и побрёл к повозке.

— Туда, — глухо произнёс Ричард, махнув в сторону той загадочной тропинки меж соснами.

Ехали молча. И лес молчал, впуская в свои владения чужаков. Сосны обступали их со всех сторон, словно бы желая стиснуть в объятиях до смерти.

Ричард лежал молча, бессильно, точь-в-точь как ящик, лежавший рядом. Груз уже начинал ему казаться проклятым. Из-за этих доспехов ему пришлось оказаться здесь… Только бы всё прошло хорошо. Только бы всё было хорошо! Что это за звуки?

Магус широко раскрыл глаза, но даже не шевельнулся. Он слышал… Слышал… Это крики! Их крики! И треск пылающих домов! Нет! Только не это! Он потерял слишком много сил, и они снова возвращаются…

Магус сжался в комок, несмотря на ту нечеловеческую боль, которая пронзила его бок. Может быть, ребро сломано? Может быть… Но не до того… Эти крики… треск… Крики… Стоны умирающих…

Внешне не было похоже, что Ричард умирает каждое мгновение, — но он умирал. Он умирал, но не рождался снова, как иные счастливчики. Он просто умирал, и это была бесконечность, смерть, которая приостанавливалась только борьбою разума с внешним миром. А он давил, давил нещадно, и никто бы не смог выдержать. Но Ричард — он держался, он сражался, даже умирая, потому что знал, что есть такое слово «надо». Он должен, а значит, он мог сражаться. Но к чему была эта борьба?

Вы когда-нибудь видели, как волна смывает рисунок на песке? Вот представьте, что бывает наоборот — и тогда поймёте, как появился тот замок. Он рождался прямо из воздуха. Крохотные песчинки собирались воедино, чтобы соткать из ничего твердыню. Шпили его обрывались вниз, порождая стены и каменные глыбы. Ветер колыхал ничто, и появлялись амбразуры. Пыль слагалась воедино, и обитые медными листами ворота открывались нараспашку, призывно ожидая телегу с изумлёнными до безразличия наёмниками. И всё это появилось средь сосен, но полог леса оказался нетронут, будто бы замок стоял здесь извечно.

Лошади захрапели, побивая копытами шелестевшую землю, но всё же затопали дальше. Рагмар сжал топор покрепче. Он помнил старую поговорку его народа: какой бы дух не вышел на бой с тобой, верный топор завсегда поможет. Олаф, в общем-то, придерживался схожих заповедей. С той разницей, что его мудрость звучала так: какая бы тварюга не выпрыгнула, быстрые ноги завсегда помогут.

Ричард же не вспоминал никаких мудростей. Душевный озноб его смолк ненадолго, чтобы нагрянуть с новой силой. Голоса ушли из разума, видения прошлого обратились сознанием настоящего. Он взглянул не замутнёнными болью былого глазами на этот замок — и впервые содрогнулся всем телом. Он знал, куда попал. И настоящее казалось ему ещё страшнее, чем прошлое.

Но Магус не стал говорить своим соратникам о том, что ждёт их впереди. Незачем рассказывать о гибели за пару минут до неё, это всё равно не спасёт. Их уже ничто не спасёт. Как Ричард прочёл в одном старинном фолианте ещё в пору своей учёбы, сильнее магии может быть только магия. И та магия, коей была пропитана эта цитадель, была не под силу несчастному пареньку, с детства сражавшегося с миром, а порой даже побеждавшего в этой борьбе.

— Ричард, что нам делать?

Олаф повернулся к Магусу всем своим дрожавшим от волнения торсом. Он с надеждой смотрел на единственного в их небольшом отряде, кто хоть что-то знал о магии и о подобных замках.

— Едем. Нас здешние заклинания всё равно не пустят обратно, — через силу произнёс Ричард.

Душа его требовала повернуть обратно, бороться — и пробить магический барьер, чего бы этого ни стоило, пусть даже ценой собственной жизни. Всё равно то, что ожидало, внутри было страшнее во много раз.

Телега въехала во двор, и позади раздался скрежет. Все — кроме Ричарда — повернулись. Ворота замкнулись, и щеколда с шелестом опустилась на своё место. Они оказались заперты.

— Вождь, прикажи, и я разломаю топором эту штуку, — прорычал Рагмар.

Ему не нравилось здесь, совсем не нравилось. Здешние духи были злыми, их гневом и злостью был пропитан воздух. Всё здесь было против орков и людей. Даже лошади, — и те чувствовали страх, которым веяло от каждого камня, от каждой песчинки, из коих был сложен этот замок.

И это витало в воздухе, несмотря на то, что замок ничем и никак внешне не отличался от любого другого. Высокая башня-донжон, невероятная по высоте — целых пять этажей! — высившаяся в центре замкового двора. Полукольцом его обступали сараи, амбар — строение это угадывалось по гигантским камням, на которых оно стояло, не соприкасаясь напрямую с землёю. И, конечно же, конюшня. Мощная такая, добротная. Ставни там были открыты, и можно было рассмотреть наполненные зерном ясли, висевшие на гвоздях хомуты. Но конюшня была пустой: ни одного животного там не было. Олаф готов был поклясться, что даже мышей там не было: ни единого дуновения ветра жизни не доносилось из этого строения.

Стоило только Олафу подумать об этом, как самый настоящий, что называется, самый что ни на есть ветристый ветер обрушился на замковый двор. Он свёл с ума флюгера, стоявшие на башнях, но жизнь в них так и не смог вдохнуть. Это были просто крутящиеся куски металла. Ветер просто дул на замок, но так и не оживил его, а потом замок тоже был просто грудой мёртвых камней, железок и деревяшек, соединённые вместе неведомой силой.

Ричард ухмыльнулся, но кисло и очень злобно. Он-то знал, что это за сила, но толку-то? Всё ведь было потеряно ещё до их въезда в замок. Интересно, случайность ли то была — или эти проклятые доспехи тому виной? Что же за сила в них сокрыта? Или кому они так нужны? Хотя…

Извечное любопытство ко всему непознаваемому, однако, отступило на второй план. К чему оно, если вскоре всё кончится? Даже голоса, эти проклятые голоса, — даже они отступили, покинули разум Ричарда. И впервые за очень долгое время Магусу стало очень легко. Он расслабил свои руки и ноги, и удобно расположился на пучке соломы и лицезрел лишённые жизни камни появившегося из воздуха замка.

Орк сжал топор ещё крепче, хотя, кажется, куда уж? Но это был особый, мало кому доступный талант. Пальцы сжимали древко крепче, чем ладонь любимой.

Олаф оглядывался по сторонам, не выпуская из рук меча. То ли рукоятка, обмотанная кожаными ремешками, грела руку, то ли наоборот, а может тому виной был страх перед этим местом, — но ладонь Везучего была потной как в самый жаркий день. И это под холодным, пронизывающим до самой печени ветром.

И только Ричарду не было никакого дела до замка: он чувствовал, как приближается единственный его обитатель. Если так, конечно, можно было сказать. Магус первым не услышал даже — почувствовал его. А потом и все остальные услышали эхо, шедшее из донжона. И лишь после пришёл звук шагов. Топ-топ. Топ-топ. Топ-топ-топ. Сапоги ступали по гранитным плитам замковой лестницы. Топ-топ. Вот они уже раздаются из помещения напротив дверей… Они громкие, и эха уже не слышно.

Все напряглись. Олаф спрыгнул с телеги. Рагмар прикрыл командира своим телом, чтобы уберечь его от опасности. И только Ричард спокойно, буднично спрыгнул с повозки и заложил руки за спину, точь-в-точь как терпеливо дожидающийся часа испытании подмастерье.

Петли заскрипели. Хотя звучало это так, будто их металл нарочно заставили звучать громче, а может, даже магией создали этот звук, насколько искусственным он казался.

Вот краешек двери дрогнул, она подалась вперёд… Олаф положил руку на плечо Ричарда, но тот кивком головы велел ни о чём не волноваться, ведь…

Дверь отворилась наполовину, и вот уже тень, отбрасываемую этим человеком, можно было разглядеть…

Это был…

Рагмар вжал голову в плечи, готовясь к прыжку, когда ТОТ показался…

Олаф прищурил глаза, будто бы разглядел что-то, а точнее, кого знакомого…

— Учитель, — Ричард склонил голову в знак почтения.

— Ну здравствуйте, мой дорогой Ричард Магус, — произнёс Рудольф Дельбрюк.

Он поднял правую руку кверху, готовясь сотворить заклинание.

— А ну! — Рагмар оскалился.

Олаф окликнул Дельбрюка.

— Вот кто-то сейчас получит за…

Ричард и Рудольф посмотрели на Олафа одновременно.

Везучий сглотнул: ещё никогда столь ярко в глазах Ричарда не читалась фраза: «Не лезть, это моё дело». То же самое словно бы крупными алыми буквами было написано во взгляде Рудольфа. Здесь учитель и ученик были похожи как никогда. Но мало кто знал, что кое-что объединяло их сильнее, чем иное родство…

Учёба Ричарда шла быстрее, чем можно было надеяться — и всё равно она заняла годы. Вот он уже давно брил подбородок от жёстких волосков… А ещё — всё глубже уходил в книги.

Пит ему было нельзя: однажды он попробовал в компании с другими подмастерьями пивка, и потерял контроль над собою. Голову начали нещадно атаковать крики умирающих из прошлого, а в настоящем он спалил дотла телегу, оказавшуюся на пути домой…

Домой… Школа Дельбрюка действительно стала его родным домом. Здесь он общался с такими же, как он: сражающимися против мира и лишёнными право на победу и поражение. Ведь мир победить всё равно было нельзя, а проиграть значило потерять самое себя. И все маги сражались, как могли. Но только Ричарду приходилось тяжелее всех. Как-то учитель сказал, что чем сильнее талант, тем сильнее давит мир.

— Но почему? — спросил от изумления Ричард.

— Таков закон равновесия. Чем сильнее ты можешь повлиять на мир, тем сильнее он бьёт по тебе. Всё просто, Вам, Ричард, так не кажется?

Рудольф отрастил короткие усики, слегка располнел и получил привычку ходить, заложив руки за спину. Порой он останавливался, тёр свой подбородок или пощипывал левый ус. В такие моменты в глазах его мелькало нечто страшное. Они становились бездонными, словно небесный океан, и столь же тёмным. А ещё — они сверкали отточенным лезвием стального клинка. И не было ничего страшнее того блеска. Потому что холод в нём и бездушие сочетались смертью. Все уже знали, что к учителю в такое время лучше не подходить. Он всё равно не отвечал на вопросы, устремив всё своё внимание вглубь собственной души. Но потом во взгляде его просыпалась жизнь, лёд таял, тёмное море (или море тьмы?) высыхало, и жизнь продолжалась…

Продолжалась ли?

Ричард не любил хвастаться, но именно он среди всех учеников и подмастерьев чаще всего общался с учителем. И, возможно, именно Магусу удалось пробраться в дебри души Рудольфа Дельбрюка. Если таковая осталась у этого человека.

Он никогда не любил говорить о своём прошлом, точнее, о годах до основания им этой школы. Так, отделывался общими фразами, ну вроде «когда я был молодым, всё было иначе…», но так ведь любой взрослый человек говорит, не так ли?

Но вот однажды Ричард сидел в кабинете Рудольфа, когда тому принесли письмо… И письмо это было от уже не жившего на свете человека. Дельбрюк, обычно выпроваживавший из помещения всех посетителей и запиравшийся изнутри до утра, на этот раз Ричарда выгонять не стал.

Он прочёл письмо и отложил его в сторону. Поднялся со стула, обитого красной парчой, походил взад-вперёд. Уставился в окно. И ещё — он молчал, и молчание это было красноречивее выступления любого герольда. По щеке его заскользила капелька влаги. Ричард готов был поспорить — солёной влаги.

— Знаете, Ричард, какая судьба постигла семерых моих учеников за последние пятнадцать лет? — он спрашивал, стоя к Магусу спиной.

— Они погибли? — едва слышно спросил Ричард.

Горло свело судорогой, говорить было трудно как никогда.

— Можно и так сказать, — вздохнул Рудольф.

Что-то стукнуло по стеклу с той стороны. И ещё раз. И ещё. Это дождь это просто дождь. Он был, наверное, холодным, этот ноябрьский дождь, очень холодным — но он был кипятком по сравнению с голосом Дельбрюка.

— Только двое из них пали в бою, одного скосила лихорадка. Разгорячённый, Анри выпил воды в полдень, и уже вечером он умер… Остальным повезло куда меньше. Они сошли с ума.

Комната наполнилась тенями, которые отбрасывали растекавшиеся по окну ручейки.

— Они проиграли в битве с миром.

Раздался стук. Сперва Ричард подумал, что это с текло треснуло от веявшего холодом голоса Дельбрюка, но потом понял: это капля. Простая капля дождя.

— Говоря проще, сошли с ума. Просто сошли с ума. А их талант был куда как слабее Вашего или моего…

Ричарда поражала эта способность Рудольфа в любом состоянии придерживаться светских манер. Даже с нашкодившим учеником он говорил, как глава городского совета с показавшим себя не с лучшей стороны казначеем. То есть когда человека убить хочется десятками разных способов, а приходится растекаться мыслью по древу и соблюдать правила этикета. Даже если хочется вместо слов ударить промеж глаз. Нет, не так: особенно если хочется ударить промеж глаз.

— А это значит, что и я… — сглотнул Ричард.

Он, конечно же, думал, что если не справится однажды с этими воспоминаниями, то случится нечто плохое. Но чтобы смерть? Хотя… Он уже видел, что такое смерть. И он не боялся этого. Страшнее то, что будет перед нею и после.

— И я — тоже, Ричард, тоже мог бы быть, как они, — Рудольф коснулся указательным пальцем левой руки стекла.

Там, за окном, вовсю стучал дождь. Мерно так. Будто бы ничего не случилось. А где-то умирали люди. А дождь всё шёл и шёл. А где-то сходил с ума маг.

— А какого это — проиграть миру? — задал вопрос Ричард.

И тут же пожалел. Плечи Рудольфа поникли. Он обернулся, старый, уставший, почти сдавшийся натиску мира человек.

— Каково это, Вы спрашиваете? — глаза его сверкнули.

Ричард взглянул в тёмную бездну. Но что же была там, на дне её? Ведь не могла же она быть по-настоящему бездонной! Не могла же?..

Рудольф улыбнулся. Хитро так, со смыслом. И улыбка эта была такой страшной и одновременно (а может, потому?) завораживающей, что Магус даже подумал: неужели Дельбрюк тоже…

— Ненадолго ты станешь… едва ли не столь же сильным, как сам Палач. Но он не придёт за тобою. Сперва. Ни к кому он не приходил в те мгновения упоения силой и властью, ведь, впустив мир внутрь, маг сам становится миром. Соприкасается с теми стихиями напрямую, тогда как до этого лишь усилием воли и мысли направлял их. И это потрясающее чувство. Вседозволенность. Всемогущество. Всесилие. Заметьте, Ричард, я говорю слова на «все». Именно так: если маг до того ограничивал себя каждый день, каждое биение сердца своего смирял, то теперь — вот она, свобода! Никаких рамок!

Дельбрюк говорил с упоением, будто бы бедняк об открывшемся ему во сне золотом городе. Но — всё-таки во сне. Сказка была недосягаема и оттого сладка безмерно. Рудольф закатил глаза, и мысли его витали где-то за окраиной этого мира.

— А что же приходит потом? — спросил завороженный Ричард.

— А потом… Потом… — слова застыли в горле учителя, не желая выбираться наружу. — Потом…

— Не лезь, Олаф, это наше дело, — сквозь зубы произнёс Ричард, всё своё внимание обратив на Дельбрюка.

Тот выглядел помолодевшим — и это после стольких лет! Возможно, истерзанный десятками сражений и годами борьбы с миром Ричард выглядел старше своего учителя. Может быть, так оно и было. Ведь когда умираешь каждую ночь, каждое мгновение, впору состариться до срока. А Дельбрюк здесь, отгородившись от окружающего мира, сохранял себя в наилучшем состоянии.

— О Вас ходят легенды, учитель, — Ричард не отрывал взгляда от Дельбрюка.

И кто бы мог сказать, что за чувства бередят его душу? Злость на учителя, изменившего делу всей своей жизни и запершегося здесь? Зависть: ведь Магусу приходится тратить жизнь свою на разъезды по миру во имя заработка на книги, тогда как… А, ладно! Кто их поймёт, магов?

— Большая часть из них выдумана пьяницами, ещё половину переврали, об оставшемся даже я судить не возьмусь.

Дельбрюк улыбнулся точь-в-точь как в прежние годы. Легко так, отчего усики его несколько топорщились, мягко. Столько тепла прежде было в этой улыбке! Сейчас же — холод, и больше ничего.

— Зачем всё это, учитель? — Ричард обвёл глазами замковый дворик.

— Вы хотите узнать, зачем эта клетка? Для мира, мой дорогой ученик, для мира. Я сковываю мир внутри меня. Хотите заглянуть?

Рудольф сделал шаг вперёд, а Ричард двинулся ему навстречу.

Они остановились в полушаге друг от друга. Ричард поднялся на цыпочки: только сейчас Олаф понял, что ученик ростом ниже учителя. Быть может, ростом мага измерялся талант… Хотя Везучий страстно надеялся, что Магус будет посильнее Дельбрюка. Иначе им несдобровать! Ведь Рудольф…

— Загляните в мою душу, Ричард. Если, конечно, не боитесь, — от этой улыбки лапы мороза расползались по коже.

И Ричард заглянул… И отшатнулся. Он увидел там тьму. Но тьму — живую, клокочущую… Души у Рудольфа больше не было: она погибла в боях с миром, и только безумье кое-как защищало Дельбрюка. А то, что он был безумен, ученик понял очень быстро. Рудольф был… другим, совсем другим. Он уже больше не был тем мудрым учителем, оплакивавшим каждую смерть своих учеников. Теперь он выстроил из собственных грёз замок и придал ему видимость жизни. Но — только видимость. На большее маги не способны. Ведь сражающийся с миром, с самой природой, не сможет призвать их на помощь в своём трудном деле.

Ричард отшатнулся. Он, единственный, понял. Понял то, чего другие понять не смогли, сколько не бились над загадкой Безумного мага, невесть откуда взявшегося в здешних местах лет пять назад.

— Вы поняли, мой дорогой ученик, — нет, тепла в той улыбке не появилось, была только тень его.

На большее Рудольф был просто не способен, а потом можно было считать эту улыбку самой счастливой за прошлые годы.

— Вы поняли, мой дорогой ученик…

Он понурил голову, великий маг, скрывшийся здесь, чтобы спасти мир от самого себя.

— Вы сами захотели уйти, учитель? Чтобы закрыть остальных от того, что станется с Вами? — Ричард говорил это с жалостью и участием.

— Да, Вы поняли…

Рудольф бросил взгляд на орка и наёмника. Он узнал Олафа и кивнул ему в знак приветствия. В Дельбрюке осталось многое, очень многое от прошлых лет. Только одного не было: души. Она была уничтожена миром. Но так ли это плохо? Ведь многие люди не верили в душу… Разве может быть плохо от исчезновения того, что вообще не существует? Но душа у Рудольфа была. Когда-то.

— А теперь я не чувствую. Вечерами — если это так можно назвать — я хочу броситься с вершины той башни. Последнее, что во мне теплится — это моя воля. Я не могу сдаться. Иначе мир проникнет в мой разум, сломит его и подчинит себе. А потом… А потом Вы сами знаете, Ричард, многие легенды о полыхавших неделями, месяцами, годами пожарах. «Города выгорали, пылая призрачным огнём, и не было спасенья ни над землёй, ни под землёй от этого ненастья. Мир избавлялся от заразы — людей. И Палач зорко следил, чтобы ему этого не удалось окончательно. Но сам же Великий хранитель страстно желал, чтобы как можно больше городов и селений выгорело от магического пожара». Помните эти строки, Ричард?

Дельбрюк вновь улыбнулся. Осколки льда — вот чем были его улыбки.

Конечно же, Ричард помнил строки «Осени Хэвенхелла» Эйка Ёханки. Злая хроника — и правдивая. Её зубрили все подмастерья, чтобы знать, кто творил магию до них.

Ричард помнил — и потому он понял. Лучший ученик, он знал, что ему никогда не превзойти учителя — и что даже от поражения самого Магуса может сгореть целый континент. Такова была цена таланта. А ещё… Он бы радовался, если бы радость была холодной как воды из полыньи, каждому погибшего от его рук живому существу. Так мир отвечал за удары по себе. Чем сильнее маг — тем сильнее удар. Но удар приходит после. А потому каждый маг на склоне лет гадал, как же ему суждено бороться?.. И как ему суждено пасть в сражении с миром?..

— И потому я прошу Вас… Я прошу тебя, Ричард. Подари мне покой…

Даже Олаф… Да что там Олаф? Даже Рагмар широко раскрыл глаза, едва услышав это.

— Ты пойми, я устал сражаться… С каждым днём мир всё ближе и ближе к моему разуму. Я потерял душу, но вместе с волей я потеряю самого себя. Тьма стучится в этот мир через меня. Но… убить сам себя я не могу. Ты же знаешь…

Дельбрюк никогда не обращался на «ты» к кому бы то ни было. А это могло значить только одно: действительно наступают последние времена для Дельбрюка.

— Жан Жильсон… Его гибель стала последним ударом. Я больше не мог сражаться. И я спрятался здесь… Но… Но он и сюда добрался.

Рудольф запрокинул голову и уставился в небо. Он безмолвно проклинал мир, в котором ему довелось родиться с проклятием. Он содрогнулся: защита слабела. Пальцы его задрожали, плечи поникли. Дельбрюк поник. Судорога свела его тело.

— Ты пойми, я устал сражаться… Я больше не смогу этого выносить…

Рудольф справился с собою: он вытянулся во весь рост и вновь посмотрел на небо.

Одно-единственное облачко, похожее на ящерку, летело в расплескавшейся бесконечной синеве. Лёгкое дуновение ветра обняло замок и двор. Защита рушилась. Рубеж, выстроенный Рудольфом, пал. А это значит, что мир победил…

Дельбрюк опустил взгляд на Ричарда — и тот отшатнулся. Тьма пробилась в душу мага. Теперь оставался единственный выход.

Тяжеловозы всхрапнули, почувствовав неладное: животные оказались умнее людей и орка, а потом поспешили отъехать.

— Это мой бой, — буднично сказал Ричард, обращаясь к товарищам.

Рагмар и Олаф, не сговариваясь, отпрыгнули в сторону, поближе к воротам. Они понимали: учитель должен погибнуть от руки ученика. То есть, конечно же, освободиться! Но если что… Олаф знал, что даже маги смертны.

Дельбрюк пустыми глазами посмотрел на удалявшуюся повозку, на ощетинившихся мечами бойцов, а потом вновь повернулся к Ричарду. Учитель больше походил на деревянную куклу, к которой приноравливается новый кукловод.

Магус знал: только ему под силу разрезать нити, коими Рудольфа связал мир. Ведь, как говорили древние, сильнее магии только магия.

— Но и магия смертна, — процедил Ричард сквозь зубы, отходя к амбару.

Камень этого здания должен был сберечь Магуса от первого удара Дельбрюка. Разум его должен был стереться, слиться с миром, а потому отнюдь не все его умения должны были передаться этой… кукле. А значит, у Магуса есть шанс победить своего учителя. Знать бы, насколько велики эти шансы!

Времени на раздумья больше не было: Рудольф ударил. Ричард едва успел пригнуться, когда каменная кладка амбара обратилась в каменную же крошку. Булыжники полетели во все стороны, вздымая кучи земли повсюду. Одна каменюка задела левое плечо Магуса, да так, что маг успел свыкнуться с мыслью, что теперь он станет одноруким.

А потом и сама земля вспучилась, устремляясь вверх фонтанами. Магус подлетел в воздух…

Никто не сумел бы в тот момент разглядеть торжествующей ухмылки Ричарда. Он схватился за поток земной стихии, невероятно сильный, и силою мысли подчинил его. Земля обволокла Магуса со всех сторон, обратившись в твёрдый камень. Он видел только внутреннюю часть твёрдого как упорство еретика кокона, и потому ему оставалось только положиться на удачу…

Маги сражаются мыслью, а потому им в принципе не требуется видеть свою мишень. Хотя да, так проще: видишь — и атакуешь. Но Ричарду этого не требовалось.

Он помнил то место, куда нужно нанести удар. И мысленно представил себе две гигантские руки, вздымавшиеся из земной тверди и хватающие Дельбрюка. Это не принесло бы победы, но зато отвлекло бы Рудольфа хотя бы на мгновение.

Но что-то шло не так: земля отказывалась подчиняться. И тогда Ричард представил себя в облике гиганта, ладонями строящего из тверди «песочный» замок. Стихия подавалась туго, не желая подчиняться: победа над одним магом придавало миру сил для борьбы со вторым. Конечно, природа вряд ли могла чувствовать… Но в этот момент она могла торжествовать, и потому не желала сдаваться на милость Ричарда.

Крики людей… Огонь… Крики… Стоны…

Разум Магуса едва не помутился от натуги, и потому в сознание вновь лезли те воспоминания. Ещё чуть-чуть, и он не сможет бороться, потеряет контроль над собой, и тогда…

Крики… Стоны… Мама…

«Врёшь! Победа будет за мной!» — мысленно (так ему, во всяком случае, казалось) прокричал Ричард и надавил вновь. И тогда земля нехотя, но подалась, сдавшись напору Магуса.

Всё это заняло едва ли два-три мига, но для ученика они растянулись в час, не менее того!

Каменный кокон распался, и Ричард упал наземь. А в ушах его стоял грохот: целые глыбы выворачивались, обращаясь в гигантские ладони. Пальцы-булыжники сомкнулись.

И тут на голову Ричарда обрушился грязевой вихрь. Огромный ком земли ударил прямо в затылок, отчего в ушах зазвенело, а перед глазами зашлись в безумной хороводе разноцветные круги. Зрелище было завораживающим, если бы не одно «но»: зазеваешься — и погибнешь.

Магус откатился в сторону, что оказалось как нельзя кстати: на то место, где он только что созерцал хороводы, обрушился булыжник размером с барана. Для могильной плиты было в самый раз, но не вышло у…

А у кого? Говорят, что если мир захватывает мага, то он навсегда уходит из этой реальности, а его место занимает сама стихия. Ей, однако, нужно некоторое время, чтобы «вжиться в роль». А уж потом… Потом… Потом можете вспоминать все самые страшные легенды о могущественных магах, и поймёте, что всё это детские шалости. Как только Палач такое терпит?

Ричарду, однако, было не до мыслей о вечном, тут бы выжить!

Огромных усилий ему стоило подняться на ноги и юркнуть в сторону лестницы, что вела на парапет замковой стены. Прыжок. Ещё прыжок. Ступнями он чувствовал, как позади всё рушилось. Ага, «жижа»: она размягчала камень, металл… Неплохая идея!

Ричард вскочил на парапет и заставил себя оглянуться. Там, в центре дворика стоял Дельбрюк. Точнее, то, что прежде было Дельбрюком. Теперь же Ричарду противостоял целый мир, воплотившийся в одном из магов. И чтобы там ни говорили, в согласие с ним придти было невозможно! Вот она, плата за магию! Проклятье могущественных!

Рудольф раскинул руки широко в стороны. Магус не успел даже подумать: просто побежал. И тут в стену врезался гигантский «ледяной шип». Ледяная громадина, синеватая, полупрозрачная, гигантский кусок замороженной воды — всё это ударилось в стену, Камни полетели во все стороны, один даже ударил по левой ноге Ричарда. Осколок был относительно маленьким, и потому кость выдержала. Но судорога боли пронзила Магуса, и он упал на парапет, царапая коленки и ладони.

«Мантию жалко… Вставай! Беги!» — пронеслось в голове мага. Больше ни на какие мысли времени не хватало.

Дельбрюк (всё-таки думать о нём как о навсегда ушедшем не получалось), казалось, совершенно не уставал. Он посылал и посылал то «ледяные шипы», то «валуны» без продыху. И в какой-то момент он должен был попасть.

Значит, оставалось только одно.

Ричард откатился в сторону, так, чтобы видеть Рудольфа. Тот занёс руки над головой. Даже на таком расстоянии видно было, что между пальцами его витают синие искры. Ещё чуть-чуть, и…

Магус посмотрел в глаза Дельбрюку.

«Прости» — прошептали губы Ричарда.

— Гнев! Гнев! Бей! Гнев! — маг и сам не заметил, как прокричал это вслух, во всю силу лёгких. Ему казалось, что он шепчет едва слышно.

Иногда, чтобы заставить работать разум, нужно сердце…

Ричард выбросил руки вперёд… Воздух вокруг его пальцев нагрелся… И ещё сильнее… И ещё…

Дельбрюк разжал пальцы: «валун» полетел прямо в Магуса. Огромная каменная глыба, куда больше молодого бычка, угловатая… У Ричарда уже не оставалось времени на то, чтобы отпрыгнуть…

А в Рудольфа устремился заострённый сгусток пламени, разрезавший жаром воздух и сжигавший самый воздух… Камень не даже ударился — обрушился на парапет, обратив казавшуюся непоколебимой кладку в крошку, и ухнув на землю с той стороны стены…

И только тогда Олаф с Рагмаром рванули вперёд, к стене. Мир вокруг начал расплываться. Донжон подёрнулся, задрожал, но не как бывает во время землетрясения, отнюдь! Он дрожал так, как отражение дворца в озере, когда туда бросит камушек прохожий. Стены тоже подёрнулись и пошли волнами, теряя очертания и расплываясь, угасая, словно капля воды под палящим солнцем.

А потом — потом всё разом ухнуло вниз, как водопад. Лес обступал их со всех стороны. Не успели развеяться чары, создавшие каменную твердыню, а ели и сосны вернули себе власть над этим местом. Рагмар и Олаф сами не заметили, как стали блуждать меж деревьев, силясь найти Ричарда.

— Эй! Проклятый маг! Я тебя дважды убью, когда найду! Нет, трижды! — воскликнул Олаф.

Он не мог позволить себе потерять последнего «старого» бойца, нет, никак не мог…

Рагмар рыскал вокруг. В ход пошло всё: и зрение, и слух, и даже обоняние: орк жадно, со свистом, вбирал ноздрями воздух, надеясь почуять мага.

Но его нигде не было, как, в общем, и трупа Дельбрюка. Отчаявшийся Олаф сел на поваленный еловый ствол. Лес показался ему мрачным, словно заброшенный лет сто назад дом. Да здесь, видать, никто и не ходил многие годы! Ещё бы кто сунулся к «безумному магу»… Или не пять лет назад пошли истории о зле, здесь поселившемся? Олаф готов был поклясться, что страшные истории рассказывали об этих местах целые столетия.

Везучий обхватил голову руками.

Ну а теперь будут слагать легенды о славном бое двух магов, добра со злом, в котором погибли все…

— Не дождётесь, — донёсся сиплый голос уставшего до смерти человека. — Обойдётесь. Гады.

Последнее Ричард сказал, ни к кому собственно не обращаясь. В мгновенья, когда его снедала жуткая меланхолия, он мог сказать оттого совершенно не печатное.

— Ненавижу, — прохрипел Ричард сквозь боль.

А это уже был верный знак того, что Магус жив-живехонек. Разве только помяло его изрядно.

— Рагмар! Скорее! Сюда! — воскликнул Олаф, но орк уже мчался во весь опор.

Ричард лежал, растянувшись под ворохом опавшей листвы. Он и мечтать не мог, что выживет. Ведь учитель…

Что-то мелькнуло в глазах… Отблеск огня, заплясавшего на его ладонях? Что-то такое… Точно! В них было — что-то, а не ничего… Неужели?…

Всему настаёт свой конец — вот и ученичество Ричарда закончилось. Не было никаких экзаменов, всенощных бдений и постов, не было нервного ожидания предстоящих испытаний. Просто однажды утром учитель позвал Магуса в кабинет, кивком головы предложил сесть и повернулся к окнам. Что он видел там, в синеве небес? Или что хотел увидеть?

Рудольф ещё долго стоял и смотрел. Просто смотрел. Он очень любил любоваться небесами. Никто не знал, что в детстве он мечтал собрать крылья, которые донесли бы его к облакам, к горным вершинам, и он мог бы летать от города к городу. И тогда бы потоки ветра ласкали бы Рудольфа, неся ему покой и волю.

Но детство кончилось, едва началась война. Очередная заварушка между городами, вспыхнувшая, кажется, из-за отказа послов спешиться прежде, чем сойдут на землю принимавшие их люди. Слово за слово, обвинения в оскорблении чести и достоинства властей и горожан, личные обиды, оскорбления, ультиматумы — и тысячи исковерканных жизней после.

Рудольф собирал хворост, когда на дороге, шедшей краем леса, появилась вражеская кавалькада. Каждый узнал бы их по синим лентам и бантам на одежде!

Они заблудились и посчитали за счастье попавшегося им паренька. Естественно, истинный Дельбрюк не сказал врагу ни слова. Но никто не говорил, что пытки — это так больно. Двое всадников спешились и, подхватив Рудольфа под руки, подняли его над землёй. Третий с ухмылкой подошёл и врезал от души. В глазах у Рудольфа потемнело в глазах. Он тогда впервые увидел искры, бьющие из глаз…

Искры, срывавшиеся с рук — его рук, Рудольф тоже увидел тогда впервые. Как, собственно, и враги. Они задали такого стрекача, что на земле остались валяться их шляпы и даже перевязь с мечом. Интересно, как же нужно было убегать для этого? Спасённый страхом перед магами, Рудольф тогда навсегда потерял детство…

Может быть, об этом учитель вспоминал, вглядываясь в небеса? Ведь они должны были напоминать ему о тех солдатах, о дне, когда он бросил вызов миру?

Никто так и не узнал: Рудольф умел хранить секреты.

— Что ж, — наконец-то произнёс Дельбрюк, поворачиваясь лицом к Ричарду. — Вам больше нечему учиться у меня. Разве что старости. Идите в мир. Ищите себя. Сражайтесь с миром. Сохраняйте себя. Станьте настоящим магом.

Рудольф замолчал, задумавшись о чём-то, но совсем ненадолго.

— И если забыть о формальностях: берегите себя, Ричард. Вам придётся однажды столкнуться с миром. Боритесь с ним. Не дайте покорить себя… Ваш талант будет давить, очень сильно давить на плечи Ваши, на твой разум. Держите его в узде, контролируй себя. Боритесь за себя. И помните…

В глазах Рудольфа промелькнуло что-то… Ричард так и не сумел разобрать, что же именно.

— И помните: я верю в Вас. У Вас всё получится. Только не сдавайтесь никогда!

Ричард поднялся. В краешках глаз его заблестели капельки слёз.

Так и стояли они, глядя друг на друга. Наконец, Рудольф решил прочесть очередную лекцию, какие шаги юному магу следует предпринять, дабы начать жизнь в мире. И многие советы учителя оказались дельными…

Ричард помнил то выраженье глаз — точно такое же, как в последние мгновения жизни учителя (если то можно было назвать жизнью). И, да, теперь он понял: по всем раскладам ему суждено было погибнуть от последнего удара проигравшего в битве с миром мага. Однако же Ричард не погиб. Что это? Последний подарок учителя? И если так, то как Дельбрюку удалось это? Или всё-таки осталось в старике что-то, готовое сражаться, сражаться с миром — и пообедать? Но если разум его был уже подчинён, то… То… Кроме разума, в человеке есть ещё кое-что…

Ричард пожал плечами. Он никогда не любил любомудрие, хотя порой ему в руки попадались прелюбопытные трактаты, всерьёз повествующие о всяческой чепухе.

Но теперь ему выдалась возможность подумать обо всём этом хорошенько.

Олаф помог израненному магу выбраться из-под кучи листьев и, взвалив на плечо, перетащил к повозке, уложив около гро… то есть, конечно же, ящика. Ассоциации с последним пристанищем мёртвого при взгляде на груз не выходили у Ричарда из головы. Особенно когда самому магу едва не понадобилось подобное пристанище. А в общем-то, вещь удобная, ничего лишнего… Ричард отмахнулся от мыслей. Это мир атаковал его со всё возрастающей силой. Разум его заполнился мыслями, сотнями, тысячами мыслей, мыслишек и Мыслей, слов — или, скорее обрывков фраз — воспоминаний, сомнений. Всё это сводило с ума и подавляло волю к борьбе. Чем дольше это продолжалось, тем желаннее казалось молчание разума, тем слаще виделся «белый флаг», поднятый в борьбе. Но — нельзя. Нельзя было сдаваться. Нужно было бороться. Только вот… Зачем? К чему нужна эта борьба?.. Конец так и так будет одинаков: небытие и беспамятство, вечный покой. А мир… Да что там мир? Он и не такое видал, что с ним станется после очередного свихнувшегося мага! Вон даже Палач на это не реагирует, а значит, никакой угрозы нет!

За этими тяжкими мыслями, вопросами, на которые Ричарда ответа найти и не надеялся, он и окунулся в дрёму.

Олаф же с Рагмаром во все глаза следили за лесом. Они никак не могли почувствовать себя в безопасности после поединка двух магов. Везучий, привычный ко всякому — и тот чувствовал себя не в своей тарелке, а что уж говорить об орке!

Он поминутно шептал вполголоса (а то и вовсе говорил во весь голос) заговоры от злых духов леса. Рагмар упрашивал покровителей здешних мест и духов деревьев, ручьёв и камней не гневаться и мирно пропустить бедных путников.

К счастью, Ричард спал тяжёлым, беспробудным сном, иначе не преминул бы высказаться о совершенно бесполезных фразах, вызванных непониманием природы стихий. Конечно, между ними разразился бы строго научный спор, с увещеваниями не гневить духов с одной стороны — и саркастическими смешками и многозначительными взглядами в небеса с другой. Словом, это было бы в высшей степени забавное зрелище. Если бы не лежавший в беспамятстве (сном наполненное болью блуждание в потёмках грёз назвать нельзя) Ричард, лес вокруг…

И ожидание новых преград впереди…