Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

ПИСЬМО CLXX.

Во Вторник 9 Мая.

если ты одобряешь, любезная моя, чтоб я приступила к дяде моему Гарлов; то я желала чтоб сие как можно скорее исполнилось. Я нахожусь теперь в таком несогласии с г. Ловеласом, что никогда прежде так с ним не поступала. Я всегда замыкаюсь, дабы его не видать. Правда, обида его не чрезвычайна. Однако довольно огорчительна. Едва было он не вырвал у меня твоего письма. Но мне теперь совершенно нельзя ни писать ни читать моих бумаг в той зале, в которую даст он себе право входить. К счастью моему он не мог прочитать ни одной строки; право ни одной строки я тебе в том ручаюсь. И так ни о чем не беспокойся, и положись впредь на мою предосторожность. Здесь расскажу тебе случившееся между нами приключение. когда в кабинете моем стало светло; то г. Ловелас вышел…

[Она рассказывала девице Гове сколько он ее изумил, перечитывая ее письма в столовой, с какою хитростью и смелостью взял он одно из оных, и какие усилия прилагала она, дабы отнять у него оное, и проч.]

Теперь, продолжала она, я больше уверена нежели прежде, наипаче по той власти, которую он надо мною имеет, что благоразумие не позволяет мне пробыть с ним долее. если мои друзья не подадут мне ни малейшей надежды!… Но пока получу от тебя на то изъяснения, должна я притворствовать, хотя мало к тому способна, и продолжать явную сию ссору. Такое притворство конечно представит меня собственным моим глазам малодушною; ибо сим буду я оказывать более гнева, нежели сколько могу оного ощущать в себе. Но сие должно почитать некиим следствием того пагубного поступка, коего никогда оплакивать я не престану.

Кларисса Гарлов.

ПИСЬМО CLXXI.

В среду 10 Маия.

Я хвалю твое намерение к побегу, хотя бы ты ни малейшего ободрения от твоего дяди на то не получила; и я тем более желаю видеть совершение оного, что за два часа узнала к стыду твоего Ловеласа несколько весьма верных известий, кои принуждают почитать его за злобнейшего человека, наименее уважающего достоинства нашего пола. Я тебя уверяю, любезная моя приятельница, что хотя б он имел двенадцать жизней, если только все то правда, что говорят, то должен бы был всех оных лишиться, и не быть более на свете по учинении двадцати преступлений.

Если ты когда ни будь позволишь ему разговаривать с тобою дружеским образом, то спроси его о новостях девицы Беттертон, и что с нею теперь делается. если он утаит; то спроси его также о девице Локиер. Ах! любезная моя, сей человек презрения достоин.

Твой дядя будет выведан, как ты того желаешь, и весьма в скором времени: но я сомневаюсь о успехах по многим причинам. Не известно какое действие пожертвование твоим мнением может произвести над некоторыми людьми: и если уже дело к сему клонится; то я не позволилаб тебе лишиться оного произвольно.

если твоя Анна не выздоровеет, то я бы тебе советовала, есть ли можно, привлечь к своим выгодам Доркасу. Не оказывала ли ты ей излишнего пренебрежения? сим не довольно былаб ты благоразумна. Я хотелаб также, чтоб ты могла доставить себе несколько писем от твоего тирана. Человек столь нерадивой как он, не всегда бывает осторожен если он имеет какие чрезвычайные намерения, а если ты не можешь привлечь Доркасу к своим выгодам; то оба они кажутся мне подозрительны. Прикажи ему к себе придти в такое время, когда он держит перо, или когда сидит между своими бумагами, чтоб поймать, его в оплошности. Признаюсь, что такие старания походят на те, кои употребляются в постоялом дворе, когда страшася воров, осматривают все углы, и бывают в смертельном страхе если хотя одного в оных находят. Но лучше находить их в то время, когда не спят, нежели ожидать от них нападения, когда лежим в постеле и погружены в глубоком сне.

Я весьма рада что к тебе прислано платье, только нет денег, как ты видишь, нет других книг выключая Спиры, Рекселя, или какой молитвенной книжки. Те, которые тебе оные присылают, могут и сами иметь в них большую нужду. Но отвратимся от столь неприятного предмета.

Ты чрезвычайно меня встревожила тем известием, что он намерен, похитить одно из моих писем. Я знаю, по новым осведомлениям, что он начальник той шайки разбойников, [те, коих он тебе представлял были конечно из числа оныхъ] которые соглашаются изменять невинным девицам, и кои без угрызения совести употребляют насилие. если он узнает с какою вольностью я о нем отзываюсь; то не буду более никогда выходить из дома без провожатых.

Мне весьма прискорбно тебя о том уведомлять; но я имею основательные причины думать, что твой брат не оставил еще сумозбродного своего умысла. Какой то матрос с обожженным лицем, теперь только от меня вышедший, сказал мне с таинственным видом, что Капитан Сенглетон мог бы оказать тебе великую услугу, еслиб удостоился чести с вами поговорить. Я отвечала, что не знаю вашего убежища. Сей человек столь был научен, что я не могла проникнуть причины порученного ему дела.

Я весьма горько часа с два плакала, прочитав то из твоих писем, которое присоединено было к увещанию двоюродного твоего брата Мордена. Любезнейшая моя приятельница, собери все свои силы. Позволь своей АННЕ Гове, следовать движению той нежной дружбы, которая составляет в нас единую душу, и употребить все свои усилия, дабы подать тебе хотя малое утешение.

Я не удивляюсь тем меланхолическим размышлениям, коих довольно вижу в твоих письмах, и о том поступке, к коему ты приведена с одной стороны, насильственными средствами, а с другой коварством. Странное злосчастие! Кажется, что небо хочет сим явить суету всего того, что называют человеческим мудрованием. Я желаю, любезная моя, чтоб ты и я, как ты говоришь, не весьма надмевались от внутреннего засвидетельствования нашего превосходства над многими другими людьми. Я долее не простираю своих желаний. Слабыя души стараются искать внешних причин к объяснению всех чрезвычайных происшествий справедливее бы и вернее относить оные самим себе, и дражайшим нашим приятелям, нежели Провидению, которое во всех своих определениях единые токмо мудрыя намерения иметь может.

Но не думай, как ты мне говоришь в одном из твоих писем, что твои несчастья служили тебе токмо к возвещанию новых злоключений. Ты будешь в то же самое время таким изящным примером, каким надеялась быть и в самых счастливейших твоих положениях. И так, история твоих несчастий будет иметь сугубую силу для тех, кои о всем том узнают: ибо еслиб случилось что такие достоинства, как твои не обнадежилиб тебя великодушным поступком со стороны одного своевольного человека; то ктож может надеяться когда нибудь найти хотя малейшей признак честности в людях сего свойства?

если ты почитаешь себя неизвинительною, учиня такой поступок. которой подвергает тебя развращенному человеку, хотя ни малейшего намерения не имела с ним бежать; то что же должны думать о самих себе все те безрассудные девицы, которые не имев и половины твоих причин, и не уважая нимало благопристойности, скакивают со стен, спускаются из окон, и переходят в тотъже день, из отцовского дому на ложе своего обольстителя?

если ты укоряешь себя с такою жестокостью, что воспротивилась запрещениям самых безрассудных родственников, но притом таким запрещениям кои не имеют в себе достаточного основания, то что ж могли бы сделать те жестокосердые дочери, которые уклоняют ухо свое от мудрейших советов, и может быть в таких обстоятельствах, в которых их гибель очевидно бывает плодом предумышленной их нескромности.

Наконец, ты будешь служить для всех тех, которые узнают твою историю, преизящным примером той неусыпности и предосторожности, коею благоразумная особа, почитаемая несколько уклонившеюся от своего пути, старается усильно исправить свое заблуждение, и ни мало не теряя из виду своей должности, делает все то, что зависит от нее, дабы вступить паки на ту стезю, от коей можно сказать, что она больше отреяна, нежели сама от оной отступила.

Ободрись, любезнейшая моя приятельница, занимайся единственно сими рассуждениями; и не только, чтоб вдаваться в прискорбие, старайся непрестанно всеми своими силами оправдать, то, которое по мнению твоему может тебе нанести укоризну. Случится может, что при оканчивании сего дела твое заблуждение не будет достойно имени несчастья, наипаче когда твоя воля в том не имела участия.

И я должна тебе сказать, по истинне, что если употребляю слова заблуждение и ослепление; то единственно для того, дабы сообразиться с тем расположением, которое побуждает тебя самую столь вольно себя обвинять, и из уважения к мыслям той особе, которой я весьма оное отдавать должна: ибо я уверена во глубине моего сердца, что твое поведенье может быть оправдано во всех случаях, и что в твоем приключении те только хулы достойны, кои не могут иначе оправдать себя как обратя всю оную хулу на тебя.

Однако я предвижу, что те печальные размышления, которые весьма часто оказываются в твоих письмах всегда будут смешиваться с твоими удовольствиями, когда ты будешь женою Ловеласа, и когда ты в нем найдешь лучшего из мужей.

Ты была не в пример счастливее, когда его не знала, и столь счастлива, что превышала всякое благополучие. Все люди имели к тебе некоего рода обожание. Самая зависть, которая в последних сих временах, подняла ядовитую свою главу против тебя, пребывала в молчании и удивлялась превосходству твоих достоинств. Ты была душой во всех тех собраниях, в кои ни являлась. Я видала довольно особ гораздо летами тебя превосходящих, но отказывающихся прежде подавать свои мнения на какой нибудь предмет пока ты не объявишь своего, да и часто для того чтоб свободиться стыда отречением от своих слов, когда тебя выслушают. Однако со всеми сими преимуществами, тихость твоя, умеренность, и благоуветливость придавали той отличности, которую все люди оказывали твоим чувствованиям и превосходству, искренность и уважение. С чувствительностью взирали, что ты нимало не старалась всем сим торжествовать. Ты умела, во всех тех случаях, в коих преимущестовала, сказать нечто приятного, которое успокоевало сердце того, коего ты принудила к молчанию, так что всякой оставался довольным сам собою, уступая тебе победу.

если когда говорили о прекрасных рукоделиях, то всегда превозносили твои или показывали их в пример. Никогда не хвалили молодых особ прежде тебя, в тщательности, домостроительстве, чтении, в письме, в красноречии, во вкусе и упражнении в свободных науках да и в самых приятностях украшающих вид и одежды, по коим усматривали в тебе неподражаемые приятности.

Бедные при каждом твоем шаге тебя благословляли. Богатыя вменяли тебя в свою славу, и тщеславились что не были обязаны оставлять свое звание, дабы подать такой пример, которой бы принес ей честь.

Хотя всех желания были обращены к тебе, хотя их глаза единую токмо тебя искали; но не находилось из оных ни одного, которой бы быль одобряем какими ниесть порочными намерениями, и осмелился бы простирать до тебя свою надежду и требования.

В столь счастливом состоянии, и составляя благополучие всех тех, кои некоторое отношение к тебе имели могла ли ты думать, чтоб не случилось чего такого, которое бы в состоянии было тебя убедить, что ты не была изъята от общего жребия; что ты еще не со всем совершенна, и чтоб ты не должна надеяться провесть свою жизнь без опыта без искушения и без несчастья.

Должно признаться, что на тебя не могли прежде напасть ни с такою силою, ни с искушением тебя достойным; ты превозмогала все простыя искушения. На сей конец должен быть нарочно созданной, или какой нибудь весьма злобной дух, под видом человека, которой прислан к обладанию твоего сердца, между тем как множество других духов, и такого же роду, и в таком же числе сколько находится особ в твоей фамилии, имели бы позволение в мрачной час овладеть сердцами всех твоих родственников, а может быть поселиться в них, и управлять всеми движениями к опровержению замыслов обольстителя, дабы тебя раздражить, возбудить, и привести к пагубному свиданию.

И так, рассмотрев все, кажется, как я то часто повторяла, что есть некая судьба в твоем заблуждении, если только такое быть может, и что может быть она для того токмо тебе наслана, чтоб подать твоими оправданиями пример полезнейший, нежели какой могла ты подать в лучшей жизни; ибо несчастье, любезная моя, составляют наилучшее твое время, и я вижу ясно, что откроет тебе те приятности, те красоты, коих никогда бы не видели в течении благоденствия, которое ты препровождала с самой колыбели, хотя оно весьма тебе сродно и хотя все почитают тебя оного достойною.

К несчастью сей опыт по необходимости будет весьма прискорбен. Он будет таковым для тебя, любезная моя, для меня, и для всех тех, которые тебя столько же любят как и я, усматривая в тебе совершенной пример всех добродетелей, предмет удивления, против коего удивительно, чтоб зависть осмелилась обращать свои стрелы.

Все сии рассуждения должна ты уважить так, как они того заслуживают. Тогда, поскольку пылкие воображения бывают не без возторгов, тогда, говорит твоя Анна Гове, читая свое письмо, мнит в нем видеть более возвышенности нежели в обыкновенном своем штиле, и будет ласкаться тем, что как бы по вдохновению утешала страждущую приятельницу, которая, в послаблении своих сил, и в глубокой горести, не проницает мрака сокрывающего от нее зарю прекраснейшего дня.

ПИСЬМО CLXXII.

В пятницу 12 Маия.

Я должна молчать, благородная моя приятельница, слыша те похвалы, кои весьма живо дают мне чувствовать, насколько я их недостойна, хотя в самое то время великодушное твое намерение есть только то, чтоб возбудить во мне бодрость. Весьма усладительно видеть себя почитаемою теми особами, коих любим, и находить чувствительные души, простирающие дружество свое превыше человеческих несчастий, превыше крови и родства. Какое бы время, любезная моя, не должно было назвать наилучшим моим временем; но несчастье приятельницы бывает и твоим несчастьем. Я не знаю позволено ли мне будет сожалеть о моих печалях, когда они не дадут тебе случай оказывать с такою славою качества, кои не токмо прославляют наш пол, но и превосходят человеческую природу.

Позволь мне коснуться не столь приятных предметов. Мне весьма жаль. что ты имеешь причину верить, что Сенглетон не оставляет еще своего намерения. Но кто знает о чем мог матроз предложить? однако, если было при сем полезное нам намерение; то со всем не надлежало бы употреблять такого средства.

Будь уверена, любезная моя, что ни малой нет опасности для твоих писем. Я воспользовалась случаем при сем смелом предприятии Г. Ловеласа как, уже я тебе изъяснила, что хотела то сделать, держать его во отдалении, в намерении увериться, что могу я получить от моего дяди, и сохранить для меня вольность употреблять в пользу все те благоприятные случаи, коих я не перестаю надеяться. Однако он мне весьма досаждал и я не могла воспрепятствовать ему приводить ко мне раза с два Г. МАННЕля, которой пришел от Гжи. Ретчвилль говорить со мною о доме. еслиб я была обязана с ним примириться; то почитала бы себя удобною к причинению беспрестанно зла самой себе.

Что касается до вновь открытых его преступлений, и совета, которой ты мне подаешь о доставлении себе одного из его писем и о привлечении к себе Доркасы, то сии старания будут требовать более или менее внимания, смотря по надежде, какую получу от моего дяди.

Продолжающаясь болезнь Анны всьма меня огорчает. Сделай милость, любезная моя, осведомся для меня, не имеет ли она в чем нужды.

Я не сверну сие письмо до завтра; ибо я решилась идти в церковь, сколько для исполнения моей должности столько и для испытания, имею ли я волю выежать когда мне заблагорассудится из своего жилища, без провожатых.

В Воскресенье 14 Маия.

Мне ни как не возможно было избежать небольшего спору с г. Ловеласом. Я приказала подать карету. А как мне сказано, что она уже была готова, то пошла я из моей горницы, и хотела в оную садиться; но я встретила моего Аргуса держащего в руке книгу, и не имеющего ни шпаги ни шляпы. Он спрашивал у меня с весьма важным хотя почтительным видом, Не хочу ли я куда ехать. Я ему сказала, что точно так. Он просил у меня позволения быть мне сотоварищем, если я еду в церковь. Я ему отказала. Он весьма горько жаловался на ту суровость, с коею я с ним поступаю; ни для чего в свете, сказал он мне, не желал бы он препроводить другую неделю, так как первую.

Я чистосердечно ему призналась, что учинила некое преступление со стороны моей фамилии, и что решилась не видаться ни с кем до того времени, пока не получу в чем успеха. Он краснел; и изъявлял удивление. Но умалчивая то, что он как казалось хотел сказать, он мне представил, что я могу подвергнуться великой опасности со стороны Сенглетона и что должна весьма опасаться выезжать без провожатаго. Потом он жаловался Гже. Ретчвилль, которая желает препроводишь недели две или более в своем доме. Она видит, сказал он мне, что я стараюсь отлагать заключение всего дела, и кто знает, на что можно положиться с женщиною столь ипохондрии подверженной. Сиа неделя, сударыня, конечно весьма для меня несчастна. если бы я не был у вас в такой немилости, то бы вы действительно были теперь госпожою сего дома, и вероятно, что имели бы уже при себе двоюродную мою сестру Монтегю, или мою тетку.

И так г. мой, отвечала я ему, не ужели двоюродная ваша сестра не может приехать к гже. Сенклер? Я вас прошу сказать, какие могут быть ее возражения против гжи. Сенклер? такой дом, в коем вы почттаете, что я могу препроводить месяц или два, разве не приличен никому из ваших родственников к препровождении нескольких дней? И что должна я думать о замедлении гжи. Ретчвилль? при сем слове, я его толкнула с дороги и подошла к дверям.

Он закричал чтоб ему принесли шпагу и шляпу; а сам поспешил опередить меня, и стал между мною и дверьми. Там он еще просил меня униженно позволить ему быть мне сотоварищем. Гжа. Сенклер пришла в самую ту минуту. Она спрашивала меня не ужели я еду не пивши шоколату. Всего бы больше я желала, сказала я ей, чтоб вы сделали милость пригласили к сему с собою г. Ловеласа; я не знаю, имею ли я свободу выходить без его позволения, и оборотяся к нему, я просила его уведомить меня, не ужели я его невольница. Его камердинер принес ему шпагу и шляпу, он сам отворил двери; и вместо ответа, взяв меня за руку несмотря на мое сопротивление повел меня весьма почтительно к карете. Проходящие мимо нас, казалось мне, останавливались с некоторыми знаками удивления. Поскольку он имел столько приятной вид, и всегда столь щеголевато одевался, что привлекал на себя зрение всех людей. Я опасалась видеть себя подверженною их взорам. Он вошел в карету после меня, и кучер поехал к церкви святаго Павла.

Ничего не упускал он во время езды и всей службы. Я была в великой предосторожности; и не изъясняяся более, по моем возвращении, я удалилась в мою горницу, в коей я одна пообедала, как то делала по большей части в прошлую неделю. Однако, когда увидел он меня в сей решительности; то говорил, что он конечно будет сохранять почтительное молчание до того времени пока я не уведомлюсь о успехе моих поступок; но что после того, должна ожидать, что он не оставит мне ни на единую минуту покою, пока я не назначу счастливого его дня, будучи до глубины сердца своего тронут печалию моею, негодованием и отсрочками. Презрения достойной человек, когда я могу с сугубым еще сожалением укорять его, что причина его жалоб происходит от него самого! Ах! дай Боже, чтоб я получила счастливыя вести от моего дяди!

Прощай дражайшая моя приятельница. Сие письмо будет лежать до прибытия твоего посланца, а то, которое он принесет мне от тебя на обмен, без сомнения решит мой жребий.

Кларисса Гарлов.

ПИСЬМО CLXXIII.

В Четверток 11 Маия.

Не можете ли вы, великодушная моя гжа. Нортон, не принисывая намерение оного мне, мне, которая ненавидима фамилиею, сыскать некое средство дать знать гж. Гарлов, что в одной компании, в которой мы нечаянно случились, вы от меня слышали:,,что любезная моя приятельница не терпеливо желает примириться с своими родственниками; что в сей то надежде она отрекалась до сей минуты вступать и в малейшие обязательства, которые бы могли сделаться тому препятствием; что она весьма бы желала избегнуть того, чтоб не подать г. Ловеласу права наносить досады ее фамилии, касательно поместья ее деда; что все то чего она требует, состоит в том, что бы свободно жить девицею, и на сем то договоре, она предаст себя и поместье свое воле родителя; что г. Ловелас и все его друзья беспрестанно понуждают ее соединиться с ним браком; но я уверена, что она ни малейшей склонности к сему союзу не имеет, по причине его нравов, и по отвращению, которое, как она знает, имеет он ко всем Гарловым; что с некоею надеждою примирения, она престанет о нем помышлять, дабы единственно прибегнуть к покровительству своего отца, но чтоб их решение не долго длилось; по тому что она увидит себя в необходимости уступит беспрестанным просьбам и усилиям, и что тогда не будет более от нее зависеть предупредить неприятные следствия.,,

Я вас уверяю, гж. Нортон, по совести и чести, что дражайшая наша приятельница совершенно не знает того намерения, о коем я вам пишу, и сия то причина побуждает меня вас уведомить, по доверенности к вам, по каким основаниям я на оное решилась.

Она просила меня склонить г. Гикмана сделать такие же открытия, и в том же самом намерении, дяде ее Гарлову, но не прямо и как будто от самого его, опасаясь что если сей поступок не будет иметь никакого успеха, и если г. Ловелас, которой и так уже не доволен видя себя столь малоуспевшаго в своей любви, откроет оной, то она увидит себя лишенною всякого покровительства, и может быть подверженною опасностям со стороны столь надменного человека, с сим порученным делом и ревностью, которую я имею к ее выгодам, я думала, что если власть столь великодушной женщины, столь хорошей матери, и столь добродушной сестры, какова гж. Гарлов, присоединятся в такой же мере с г. Юлием Гарлов, то весьма было бы удивительно чтоб сии две соединенные силы не учинили справедливого впечатления.

Г. Гикман завтра увидится с г. Юлием Гарловым. А вы можете между тем увидеть его сестру. если г. Гикман будет благосклонно выслушан; то он скажет дяде, что вы видели гж. Гарлов в тех же намерениях, и убедит его рассуждать с нею о тех способах, коими бы и самые ожесточенные сердца тронуть можно было.

Вот в чем состоит все дело, и истинная причина моего письма. Я оставляю все вашей скромности. Успеха ожидаю с величайшим желанием, ибо мое мнение такое, что г. Ловелас никогда не может быть достойным удивления заслуживающей нашей приятельницы; да я не знаю ни единого человека, которой бы был достоин иметь такую жену, как она.

Пожалуйте уведомьте меня, несколькими строчками, о следствии вашего переговора. если оно не таково, как бы можно основательно того надеяться; то наша дражайшая прятельница ничего не узнает о том поступке, которой я учинила, и я покорно вас прошу, чтоб она не узнала того от вас. Сие могло бы умножить раны уже весьма пораженного сердца. Остаюсь, любезная моя и высокопочтенная Гж. Нортон, ваша услужница и истинная приятельница.

Анна Гове.

ПИСЬМО CLXXIV.

В субботу 13 Маия.

ЛЮБЕЗНАЯ ПРИЯТЕЛЬНИЦА.

Мне весьма прискорбно, что не обходимо должно тебе сказать, что в теперешних положениях фамилии, нельзя надеяться ничего от прозб в пользу прелюбезнейшей моей девицы Гарлов. Ее мать весьма достойна сожаления. Я получила от нее чрезвычайно трогательное письмо. Но мне не позволено тебе оного сообщить. Она запретила мне никому оного не изъяснять, она писала о причине своих мучений, хотя она была как бы принуждена к сему делу для облегчения своего сердца. И так я тебе скажу оное по доверенности.

Я надеюсь от милости Божией, что любезная моя Кларисса предохранила себя от всякого порицания, и что нет в свете такого человека, которой бы был способен учинить столь мерзостное святотатство. Нет, нет, столь основательно утвержденная добродетель никогда не подвергнется слабости. Да сохранит Бог толь чистую душу от непредвидимых и насильственных нападений. Облегчи мое сердце, любезная моя, я усильно тебя прошу, облегчи мое сердце смущенное двумя словами, кои ты пожалуй прикажи сказать подателю, дабы столь твердо меня уверить, сколько тебе можно будет, что честь любезной моей дочери уважена. если бы она не была такова, то надлежало бы мне отречься от всей жизни и от всех житейских утешений; ибо я ничего не знаю, что бы тогда могло утешить бедную

Нортон.

ПИСЬМО CLXXV.

В субботу в вечеру 13 Маия.

Дражайшая и лучшая приятельница, честь вашей воспитанницы беспорочна, и всегда пребудет таковою, в досаду людей и всех адских извергов. если бы была хотя некая надежда к примирению; то единое мое намерение состояло бы в том, дабы избавить ее от сего человека. Теперь то я, могу сказать, что она должна подвергнуться опасности получить худого мужа, она, для коей нет ни одного достойного человека.

Вы соболезнуете о ее матери; но я весьма от того отдалена. Я ни мало не сожалею о тех, кои отрекаются в несчастии оказать нежность и человеколюбие, по презрению достойным причинам спокойствия и собственной выгоды, кои самой тихой ветр возмутить может. Нет, я не сожалею ни о едином из таковых, я только обязана любезнейшей моей приятельнице всем моим состраданием. Без них она никогда бы не впала в руки сего человека. Она непорочна. Вы еще не знаете всех ее приключений. Когда бы я вам сказала, что она не имела намерения с ним бежать; сие значило бы, что я хочу оправдать ее бесполезно; сим бы осуждала я только тех, которые ввергнули ее в сию бездну, и того, которой теперь должен быть ее покровителем. Пребываю вашею услужницею и искреннею приятельницею.

Анна Гове.

ПИСЬМО CLXXVI.

В субботу 13 Маия.

Я исполняю мое обещание, отвечая на ваши уведомления. Но не говорите о том никому, ни Бетти, принадлежащей дочери моей Белле, которая, как я слышу, иногда к вам ходит, ниже самой той несчастной; одним словом никому, я неотменно того от вас требую. Сердце мое отягчено, я хочу себя облегчить принимаясь за перо, и может больше буду я останавливаться при изображении моих мучений, нежели при ответе мною тебе обещанном.

Ты знаешь, сколь драгоценна всегда для нас была сия неблагодарная. Ты знаешь, насколькое удовольствие получили мы, соединяяся с теми, которые ее видели или которые с нею обращались, дабы ее хвалить и ей удивляться. Нам часто случалось преходить даже границы некоей умеренности, которую надлежало бы нам хранить весьма строго; потому что это была наша дочь. Но мы думали что опаснее было оказывать ослепление и притворство, не хваля столь явных отличных ее достоинств, нежели навлечь на себя укоризну гордости, и пристрастия, хваля то, что принадлежало нам.

И так когда нас поздравляли с такою дочерью; то мы принимали сие поздравление нимало не почитая его излишним. если удивлялись нашему благополучию, то соглашаясь на то говорили: что никакие родители не были столь счастливы дочерью. если замечали особенное уважение, которое она к нам имела, то мы говорили прямо, что она не упущает своей должности. Когда мы слышали, что Кларисса имеет разум и проницание превосходящие ее возраст: то вместо унижения ее достоинства, мы присовокупляли, что ее рассуждение не менее было удивительно. если хвалили ее благоразумие и ту предварительность, которая достаточествовала в ней: превыше ее лет и опытности; то мы отвечали с некиим тщеславием Кларисса Гарлов в состоянии подавать всякому наставления.

Извините любезная моя Нортон, ах! Извините матернюю нежность. Но я знаю, что вы окажете для меня сие снисхождение. Сие дитя было также и твоим, когда еще ничем не было ее укорять; она составляла твою славу, равно как и мою.

Но не слыхали ли вы, что чужестранцы, когда они ее видали едущую в церковь, останавливаясь ей удивлялись, называли ее Ангелом, между тем как те, которые ее знали, почитали довольным ответом, когда сказывали, что это была девица Кларисса Гарлов, как будто бы весь свет обязан был знать девицу Клариссу Гарлов, и слышать о ее совершенствах. Она же так привыкла с своего младенчества к сим похвалам, что ничего не переменит в своих поступках.

Что касается до меня, то я не могла лишить себя того удовольствия, которое может быть имело тщеславие основанием, когда мне говорили или когда относились ко мне как к ее матери. Г. Гарлов и я, мы чувствовали взаимно возрождающуюся нашу любовь, любуяся сами собою от участия, которое имели в сем удивления достойном произведении.

Еще окажите несколько снисхождения к сим нежным излияниям матернего сердца! Я навсегда бы вспоминала о том, что она была, но не отдаляет ли от оного мои мысли то, чем она теперь учинилась.

В столь нежном возрасте, я полагала все мои печали в ее недра, уверена будучи, что найду от ее благоразумия советы и утешения; она и то и другое являла с такою почтительностью и покорностью, что не можно было видеть в том ни малейшей нескромности, каковой бы по различию мест и свойства между матерью и дочерью можно было опасаться от всех прочих, кроме ее. Извне составлаля она нашу славу, а внутрь дома наши утехи. Из ее родственников всякой страстно желал быть в сообществе с нею. Они за нее между собою спорились. Ее отец и я с сожалением отпущали ее к ее дядьям и тетке; и если случалась какая распря в фамилии; то происходило сие единственно по причине ее посещений, и времени, которое она должна проводить у одного или у другого. Она никогда от нас не видела других знаков неудовольствия или досады, как любовных, то есть, одне нежные укоризны, когда она запиралась на долгое время в своей горнице для прекрасных и полезных своих упражнений, от коих вся фамилия получила весьма великую пользу. Другия наши дети, хотя и всегда весьма хорошее свойство в себе оказывали, но может быть имели причину думать, что о них несколько менее радели. Но они отдавали такую справедливость превосходству своей сестры, что позная ту честь, которую она приносила всей фамилии, нимало тому не завидовали. Между братьями и сестрами такое преимущество возбуждает токмо соревнование. Клари, ты знаешь, любезная Нортон придавала блеск всей фамилии. А теперь, когда она нас оставила, увы! оставила в стольком смятении, всех своих родственников; то лишились мы тем истинного нашего украшения: мы теперь не инное что, как простая и обыкновенная фамилия.

Должно ли хвалить ее дарования, ее голос, искусство ее в музыке и живописи, превосходство ее шитья, и тот вкус в одеянии, о коем все соседственные госпожи говорили, что не имеют нужды в Лондонских модах, и что свойственный вкус Клариссы Гарлов гораздо превосходил там вымышляемые искусства; прекрасной ее вид и прелестную ее талию; ее глубокомысленное чтение, коих плод, усугубленный ее размышлениями, ничего не пременял в ее поступках, и нимало не уменьшал ее веселости? Ах! любезная моя Нортон! Сколь утешительную дочь зрела я некогда в моей Клариссе!

Я ничего не сказала такого, чего бы ты не знала, равно как я, и все, но при том может быть еще и лучше; ибо часть ее совершенств произошла от тебя, и ты в младенчестве еще подала ей то, чего бы она не могла ожидать от всех других кормилиц.

Но думаешь ли ты, достойная моя приятельница, чтоб своевольная погибель столь драгоценной девицы могла когда ниесть быть простительна? Может ли думать она, сама она, чтоб злоупотребление толиких дарований, посланных ей от неба, не заслуживало строжайшего наказания?

Ее проступок есть проступок предумышленной, в котором коварство и хитрость занимали первое место. Она всех обманула в ожидании: сим принесла она бесчестие всему ее полу, равно как и той фамилии, от коей она произошла.

Кто бы мог подумать, чтоб молодая особа ее свойства, избавившая не давно свою приятельницу из опасности выдти замуж за некоего своевольца, решилась бежать сама с наиподлейшим и презрительнейшим бродягою, с таким человеком, коего нрав, как она знала, в тысячу раз хуже свойств того человека, от коего она избавила свою приятельницу; и при том с таким человеком, которой лишил было жизни ее брата, и которой не преставал ни единой минуты поносить всю нашу фамилию.

Подумай о том, хотя для меня, любезная моя Нортон; рассуди какое должно быть несчастье в моей жизни сие происшествие в качестве женщины и матери. Сколько дней провели в печали! сколько ночей в бессоннице! Однако должна я была скрывать в себе печаль меня терзающую, дабы укротить стремительность других, и предупредить новые несчастья. О жестокая, жестокая дочь знав столь хорошо то, что она учинила! и выдержав все следствия оного! она, которая, как мы почитали, прежде претерпит смерть, нежели согласится на свое бесчестие. Она оказала такой поступокъ

Ее благоразумие, столь долгое время испытанное, не предоставляет ей никакого извинения. И так, как могу я о ней жалеть, хотя матернее снисхождение и побуждает меня ей простить? впрочем все уничижение, коего мы страшились от сего несчастья не пало ли уже на нас? Не ужели еще недостает чего нибудь и для ее собственного пренебрежения.

если она будет иметь отвращение к нравам своего своевольца, то разве она не могла предчувствовать оного пред своим побегом? не ужели опыт внушал бы ей оное? Ах, дражайшая моя приятельница, я сомневаюсь, я сомневаюсь… Свойство такого человека не могло ли бы привести других в сомнение и о самом ангеле, еслиб он попался токмо ему в руки? Публика будет судить о том в самую худую сторону, да я и знаю, что она уже так и судит. Брат ее то говорит, отец ее того страшится, могу ли я тому воспрепятствовать!

Она знала наше отвращение к нему, равно как и к его свойству. И так должно, чтоб для новых причин был какой нибудь новой повод. О, дражайшая моя Гж. Нортон! Как могу я, как можешь и ты снести тот страх, в который приводят нас сии мнения? Ее беспрестанно понуждают, говоришь ты мне, и все его сродственники усильно ее просят сочетаться с ним браком. Она имеет свои причины, без сомнения, она имеет свои причины к нам отнестись; а ее преступление есть такое, что понуждает нас сомневаться о новом каком несчастии. В какую пропасть заблудившееся сердце не в состоянии ввергнуться по учинении величайшего проступка! Весьма вероятно, что стараются изведать наши мысли дабы пощадить тщеславия упорного человека, которой имеет власть отречься или отказаться от своих слов.

Наконец, хотя бы я и хотела над нею сжалиться, но теперь нет никакой милости: теперь, когда мой брат июлий (как он пришедши сего утра нам сказывал) отверг прозбы Г. Гикмана, и за оное был всеми одобрен, теперь, когда мой брат Антонин намерен отдать великое свое имение в другую фамилию; когда сама она надеется без сомнения вступить в поместье своего деда, для примирения, т награждения за ее проступок, но впрочем держится тех предложений, которые она прежде предоставляла, и на кои уже было отказано: отказано, я могу то сказать, хотя в том с моей стороны никакой вины не было.

Ты напишешь на все сии причины, такой ответ, какой за благорассудишь. В теперишних обстоятельствах говорить за нее, значило бы не что инное, как лишиться спокойствия на всю свою жизнь. Да простит ей Бог! если я то делаю; то никто моему примеру не последует. Как для твоей так и для моей пользы прошу тебя, чтоб никто того не знал, что ты и я рассуждала о сем предмете и не говори мне о том более без особенного моего на то позволения, ибо сим бесполезно окровавишь мое сердце; столькими ручьями обливающееся, насколько жил в своем теле я имею.

Однако не почитай меня нечувствительною к истинным знакам раскаяния и угрызения совести. Но сие есть для меня новое мучение, когда имею добрую волю без всякой власти.

Прощай, прощай. Будем обе ожидать от Бога нашего утешения. Да внушит он сей дочери, бывшей некогда столь любезною, увы! она всегда будет такою, ибо можетъли мать забыть свое дитя! истинное раскаяние, и да не накажет ее по великости ее преступления! се молитва искренней твоей приятельницы

Шарлоты Гарлов.

ПИСЬМО CLXXVII.

В Воскресенье 14 Маия.

Я не знаю, любезная моя, в каком положении находилась ты с Г. Ловеласом; но я весьма опасаюсь, чтоб ты не была принуждена почитать его своим властителем, и выдти за него замуж.

Я о нем весьма худо отозвалась к последнем моем письме. Я узнала некоторые его подлости и в то самое время когда принялась за перо, чрезвычайно на него сердилась. Но рассудя о том несколько, и о других происках, я нахожу, что те дела, коими его поносили, были старыя, и что они не последния, по крайней мере с того времени, как он старался тебе понравиться: Я хочу нечто сказать в его пользу. Великодушной поступок, которой он оказал относительно молодой девицы в постоялом дворе, есть весьма новый пример приносящий похвалу его свойству, не говоря о засвидетельствовании, которое все люди подают о нем за его милость к своим людям и откупщикам. Я также весьма одобряю его предложение, дабы войти тебе в дом Гжи. Фретчвиль, между тем как он будет жить у другой вдовы до самого того времени, пока ты не согласишься жить с ним в одном доме. Это такое дело, которое желала бы я видеть уже решенным. Не отвергни сего представления по крайней мере, если ты не скоро увидишь его с собою пред Олтарем и если не имеешь в своем сообществе одну из его двоюродных сестер.

Сочетавшись браком, я не думаю, чтоб ты могла опасаться великого несчастья, хотя не столь можешь быть с ним счастлива, сколько ты того заслуживаешь. Великое богатство, которое он имеет в своей провинции, и то, кое должен получить, внимание, которое он прилагает о сих делах, твое достоинство, и самая его гордость, кажутся мне для вас совершенною безопасностью. Хотя каждой особенной поступок, по которому я познаю его злость, меня раздражает; однако, при всем том, когда я рассужу несколько обстоятельнее о том, что мне говорят к поношению его чести, как то его изображал приказчик его дяди, и что подтверждено было Гж. Грем, то я не усматриваю ничего такого, которое могло бы тебе причинить иного беспокойства относительно будущего времени, разве по отношению к собственному его мнению и примеру которой он в состоянии будет подать своей фамилии. Правда, что сие составляет весьма важной предмет; но если ты и оставишь его теперь, хотя б против его воли, или с его согласия; то его богатство, его сродственники и весьма привлекательные свойства его и поступки должны быть уважены, а свет почтет тебя столь же извинительною по сим причинам, как и для глупости твоих сродственников, и для того сей поступок не мог бы служить к подтверждению доброго твоего имени. И так рассудя о том обстоятельнее, кажется мне, что я дотоле не могу подать тебе сего совета, пока ты не имеешь никакой причины сомневаться о его чести. Да накажется вечным мщением такой изверг, если он когда либо подаст причину к подобным опасениям.

Я признаюсь, что находится нечто несносного в его с тобою поступках. Его упорность к твоим отсрочкам, и терпеливость, что ты его содержишь от себя в отдалении, по причине того проступка, которой кажется ему гораздо легче наказания, кажутся мне совершенно неизъяснительными. Он сомневается о твоей нежности к нему; вот то, что я за весьма вероятное почитаю. Но ты должна удивляться, видя в нем столь мало горячности, когда он некоторым образом властелин собственного своего счастья.

То, что ты читаешь, без сомнения понудит тебя судить о следствии переговора между г. Гикманом и твоим дядею. Я весьма сердита на всех таковых людей, не выключая никого. Не выключая никого, я должна так сказать; ибо я испытала свойства твоей матушки посредством великодушной твоей Нортон, в том же самом намерении, которое и г. Гикмана к таковым исследованиям привело. Никогда в свете не видано было столь упорных людей. Для чего мне останавливаться при сей подробности? Я не знаю только, до какого степени можно исключить из того твою мать.

Твой дядя подтверждает, что ты погибла.,,Его все уверяет, говорит он, в несчастии девицы, которая могла убежать с человеком, наипаче с таким, каков Ловелас. Они надеялись, что ты будешь стараться о примирении, когда с тобою случится какое ниесть несчастье; но они твердо решились не отступать ни на шаг в твою пользу, хотя бы то стоило твоей жизни.,,

Любезнейшая моя приятельница, решись принять свои права. Изтребуй что тебе принадлежит, и поезжай жить, как то и должно, в собственной свой дом. Тогда, если ты не выйдешь замуж; то будешь иметь удовольствие видеть сих презрительных людей ласкающихся пред тобою в той надежде, что ты к ним возвратишься.

Тебя обвиняют, как то уже твоя тетка объявила в своем письме, в предумышлении и хитрости в твоем побеге. Вместо того, чтоб тронуться к тебе каким нибудь состраданием, они требуют оного у посредника для тех, которые некогда тебя любили даже до обожания, говорит твой дядя; кои ощущали радость токмо при тебе одной; кои с жадностью каждое из твоих уст выходящее слово пожирали, кои следовали по твоим стопам, когда ты пред ними шла, и я не знаю, сколько еще таких же нежностей тебе оказывали.

Одним словом все мне изъявляет, что ты должна учинить по прочтении сего письма; тебе остается единый токмо выбор, однако не весьма торопись произвести оной в действо. Не ужели сей выбор не состоит в твоей власти? Я не могу иметь о сем такое мнение.

По истинне, я не без смущения помышляю о том поступке, по которому ты должна себя вести дабы обойтись с ним ласковее, содержав его столь сурово в отдалении от себя; по том мщении, к которому по гордости своей он доведен быть может. Но я тебя уверяю, что если мой отъезд и решение разделить твой жребий, могут освободить столь благородную душу от уничижения, а особливо если оные могут воспрепятствовать твоей гибели то я не усумнюсь ни мало с тобой ехать, что составляет для меня весь свет, когда я оной сравниваю с тою дружбою, какова есть наша? Думаешь ли ты, чтоб сия жизнь могла составить хотя некое для меня удовольствие, еслиб надлежало мне видеть такую приятельницу как ты, и в такой бездне, из которой бы я могла ее извлечь пожертвованием моею жизнью? и когда я говорю тебе сии слова; то в сию же минуту я готова их оправдать; все то что я тебе ни представляю есть единый токмо плод той дружбы, которою я обязана твоему достоинству.

Прости пылающим моим выражениям, выражениям превосходящим мои чувствования. Я досадую на всю твою фамилию. Ибо сколь ни ненавистно то, что ты ни читаешь; но я не все еще тебе сказала: и может быть никогда тебе оного не скажу. Я рассердилась и на собственную мою мать, которая по своей хитрости прилепляется без всякого различия к старым бредням. Мне также досадно на безумного твоего Ловеласа, и его презрительное тщеславие. Однако остановимся, поскольку тебе должно взяв за себя такого дурака, как он, исправить его сколь можно лучше. Он не виновен ни в какой не благопристойности, коею бы ты действительно была оскорблена. Он не осмелился, бы… его злоба не столь еще велика. еслиб он имел гнусное сие намерение; то конечно бы оно не скрылось до сего времени, судя по той зависмости, в коей ты у него находишься, от столь проницательных глаз как твои, и от столь чистого сердца. И так избавим сего презрительного человека, если только можем; хотя и должны будем замарать себе пальцы, помогая ему вылесть из грязи.

Но мне кажется, что особа такая знатная и независимая как ты, должна заниматься другими попечениями, если она приведена будет до того состояния, которое я почитаю впредь необходимым. Ты меня не уведомляешь, говорил ли он тебе о условии или о церковном позволении. Сие рассуждение весьма несносно. Но как злосчастная твоя участь лишила тебя всякого другого покровительства; то ты должна заступить сама себе место отца, матери, дядьев, и разобрать сама собою сии два пункта. Неотменно должно так поступить; состояние твое к тому тебя принуждает. К чему послужила бы теперь твоя разборчивость? однако лучше ли бы для тебя было, чтоб я к нему писала? Но это было бы все равно если бы ты и сама к нему отписала, и конечно ты можешь к нему писать, если находишь великую трудность словесно с ним объясниться. Однако действительно было бы для тебя лучше изъясниться изустно. Слова никакого по себе следа не оставляют. Оне изходят как дыхание, и разносятся по воздуху. Можно смысл оного сократить или расспространить! вместо того, что письменное выражение есть знак достовернейший.

Я знаю кротость твоего духа. Я не менее знаю и достохвальную твою гордость, и справедливое мнение, которое ты имеешь о достоинстве нашего пола в столь важных случаях. Но, еще раз повторяю тебе, на сем самом ты не должна теперь останавливаться. Честь твоя принуждает тебя настоять в сем достоинстве.

Г. Ловелас, сказала бы я (не находя никого менее смеха достойным, по глупой его гордости, которая принуждает его желать некоего торжества над достоинством своей жены,),,я лишалась для тебя всех друзей в свете, какою должна я себя почитать относительно вас. Я о всем обстоятельно. Вы принудили многих особ думать, против моей воли, будто я вышла за муж. Инные знают, что я еще девица, и я никогда бы не желала, чтоб кто ниесть почитал меня инною. Думаете ли вы, чтоб удобнее было сохранить доброе о себе имя, живя с тобою в одном доме? Вы говорите мне о доме Гжи. Фретчвиль; если сия женщина не доумевает и в собственных своих намерениях: то какая мне нужда в ее доме? Вы обещали доставить мне сообщество двоюродной вашей сестры Монтегю: если умыслы моего брата к сему вас понуждают; то дабы не самим вам сделать ему о том предложение, можете вы к нему писать. Я настою твердо в сих двух пунктах. Хотя ваши родственники на то согласятся, хотя и нет; но сие для меня будет равно, если и они о том равномерно судят.

Таковое объяснение конечно споспешествовало бы твоим делам. Есть множество средств, любезная моя, кои бы ты нашла в какое ниесть другое время в подобных сим обстоятельствах. Он по природной своей наглости конечно не захочет, чтоб думали о нем, что он имеет нужду с кем ниесть советовать. Следственно он будет принужден изъясняться, и если изъяснится по чистой совести; то ради Бога не делай никакой отсрочки. Назначь ему день, и чтоб сей день не весьма был далек. Сим бы ты учинила противное своему достоинству и своей чести, позволь мне так сказать, когдаб те изъяснения не столь были справедливы, как надлежало; то тем он подаст причину сомневаться о его намерениях, и подтверждениях, которые принудили бы меня презирать вечно его, если он их учинит необходимыми. Вспомни, любезная моя, что излишняя умеренность изменила тебе уже раза с два или еще более в таковых случаях, которых бы ты не должна была упущать. Что касается до статей; то когда они не основательны я бы оставила их на собственную его волю, и на власть его фамилии. Тогда бы все твое замешательство кончилось.

Вот в чем состоит мое мнение. Сделай в нем такие перемены, кои будут приличествовать обстоятельствам и следуй своему рассуждению. Но по истинне, любезная моя, я бы сделала то, что тебе советую, или что нибудь сему подобное, и я нимало не колеблюсь подписать при оном свое имя.

Анна Гове.

Я хочу сообщить тебе мои печали, хотя ты и собственными своими прискорбиями весьма отягчена. Я должна тебя уведомить о любопытнейшей новости. Дядя твои Антонин вздумал жениться. Но отгадай на ком? на моей матери. Ничего нет вернее сего. Твоя фамилия о том уже знает… Тебя почитают тому причиною с великою при том злостью, а тот старой хрычь никакого другого извинения в том не приносит.

Не давай знать, что ты о том уведомлена, и боясь могущей от того произойти опасности, не напоминай мне о том даже и в своих письмах.

Я не думаю, чтоб безумное сие намерение могло совершится, но это для меня весьма хорошей случай поссориться с моею матерью, хотя до сего времени я не могла того улучить; но не сомневайся, чтоб по некоем времени не учинила оного в Лондоне. По первым еще знакам ободрения, которые я надеюся узнать с ее стороны, я разпрощаюсь с Гикманом; сие весьма вероятно. если моя мать меня огорчит в столь важном пункте; то я не усматриваю для себя никакой причины обязать ее и в другом. Не можно думать, чтоб ее намерение было единая токмо хитрость, дабы принудить меня поспешить к моему бракосочетанию. Я повторяю, что прекрасной сей умысел не может совершиться. Но сии вдовы весьма странны; не щитая того, что они стары или молоды, все очень бывают веселы, когда оказывают им почтение и удивляются. Наипаче в таких летах весьма для матери приятно видеть себя приведенною в одинакое положение с своею дочерью! я весьма была огорчена тем видом удовольствия, которой появлялся на ее лице, когда она сообщала мне оные предложения. Однако она притворившись говорила мне о том, как будто о такой вещи, которая мало ее трогала.

Сии престарелые люди, хотя довольно дряхлы, но нимало оного не примечают, и не успеют еще принять свои предприятия, как уже и торопятся объявить другим свои намерения. Словом, богатство твоего дяди весьма много побуждает к тому мою мать. Присовокупи к тому дерзкую дочь, от которой без сожаления хотят освободиться, и память того отца, которой не много ее занимал. Но пусть один успевает в деле, если имеет милость, а другая его в том ободрять будет. Посмотрим, посмотрим. Однако я надеюсь, что тем избавлюсь всякого страха.

Прости меня, любезная моя. Я весьма тем оскорблена. Может быть ты меня почтешь виновною, и для того я не подпишу моего имени в сей записке. И другие руки могут также подходить на мою. Ты вить не видела, как я писала.

ПИСЬМО CLXVIII.

В Понедельник по полудни 15 Маия.

Теперь то, любезнейшая и единая моя приятельница, по истнне мне более не остается уже избирать двух намерений.Теперь то я познаю, что весьма далеко простпрала мой гнев; поскольку в таком случае я нахожу себя принужденною повиноваться терпеливости моего тирана, в такой поступке, которая может ему показаться своенравною и детскою, или лучше, которая ему показывает, что я мало к нему имею уважения. Покрайней мере он будет почитать оное за должное, пока по своей гордости станет заключать, что он заслуживает исключительно оное, да притом и более всех. Ах! любезная моя, видеть себя принужденною повиноваться такому человеку, которой по истинне не великодушен! Сия мысль не в состоянии ли поразить такую молодую особу, которая всякой надежды лишена, и которая следственно усматривает пред собою одну непрестанную печаль, из коей человек, коему по злосчастному своему жребию она предана, может составлять себе жестокое удовольствие. Мне кажется, по истинне, что мне нечего ожидать от сего изверга. Сколь жестока моя судьба!

Ты мне подала, любезная моя, весьма хороший совет о той решительности с коею я должна ему говорить. Но рассуди, кому ты подаешь сей совет? Из всех в свете женщин, я была токмо одна, которая наименее должна в таком случае его принять; ибо он совершенно превосходит мои силы. Чтоб я вышла за такого человека за муж! чтоб соединила все мои силы дабы споспешествовать намерениям столь медлительного во всем человека! чтоб самой себе доставить тот случай, которой я упустила! чтоб угрожать чем ниесть, и по крайней мере употреблять укоризны, дабы совершить мое бракосочетание. Ах! любезная моя Гове, если сие предприятие справедливо, если разумно, то сколько сия справедливость и благоразумие, должны стоить умеренности или гордости, если ты то лучше любишь! Или, дабы изъясниться в твоих словах, заступить самой себе место отца, матери и дядьев! Наипаче когда имеют причину думать, что тот человек желает из оного составить себе некое торжество! Пожалуй; любезная моя, советуй мне, убеди меня, чтоб я навсегда от него отреклась, и я не отвергну твоего совета.

Ты уведомляешь меня, что испытала мою мать по доверенности гж. Нортон; ты скрываешь от меня, говоришь ты, часть того злобного совета, которой они сказали г. Гикману; и присовокупляешь что может быть никогда меня о том более не уведомишь. Для чего же, любезная моя? Какие, какие могут быть те злобные ответы, о коих бы ты никогда не должна была меня уведомлять что же хуже быть может, как отречься от меня навсегда?,,Дядя мой, говоришь ты, почитает меня погибшею. Он объявляет, что все считает за бесчестие такой девицы, которая могла убежать с мужчиною; и все решились стоять твердо в своем намерении, хотя бы мне то стоило и жизни.,,

Не ужели есть еще что нибудь хуже, которое ты от меня скрываешь? Говори, любезная моя, мой родитель не повторил ли страшного на меня проклятия? по крайней мере моя мать в том участия не имела. Дядья мои, не подтвердилили того своим согласием? Не ужели имела в том участие и вся фамилия? И так, какая же есть, любезная моя, та пагубная часть моих несчастий, которую ты не хочешь мне открыть?

О Ловелас! не входи ты в мой покой в сие время, когда предо мною представляется сей мрачной вид. В сию минуту, еслиб ты мог проникнуть в мое сердце, усмотрел бы ты скорбь достойную варварского твоего торжества.

Изтощение моих чувствований, принудило меня оставить перо.

И так ты говоришь, что испытала по доверенности гжи. Нортон, мою мать. Что сделано, того непеременишь. Однако я бы желала, что в столь важном пункте, ты ничего не предпринимала не посоветовавшись со мною. Прости меня, любезная моя; но та благородная и великодушная дружба, коею ты меня обнадеживаешь с толь чрезвычайною пылкостью и в толь обязательных словах, причиняет мне толика же страху, как и удивления по своей горячности.

Возвратимся к тому мнению, в коем ты находишься, по чему я не могу обойтись, чтоб не предаться ему? и хотя бы он на то согласился или нет; то собственная моя честь не позволяет мне его оставить. И так должно, что нибудь предпринять в столь отчаянном состоянии.

Сего утра он весьма рано вышел, приказавши мне сказать что он не придет к обеду, если не удостою его чести вместе с ним обедать. Я в том извинилась. Сей человек, коего гнев для меня теперь столь важен, не был доволен моим ответом.

А как он ожидает столь же верно, как и я, что сего дня получу он тебя письмы; то и думаю что его отсутствие не будет продолжительно. И конечно по возвращении своем, он примет вид важной, привлекательной, и если ты хочешь, вид властительный. А я, не должна ли тогда принять на себя вида покорного, преданного, и стараться, с изъявлением уважания, вкрасться в его милость, просить у него прощения, если не словами, то по крайней мере потуплением глаз, что не справедливо содержала его в такой от себя отдаленности? Я без сомнения должна сие сделать. Но должно сперва испытать, пристала ли мне сия роля. Ты часто насмехалась излишней моей кротости. И так! должно стараться быть еще кротчайшею. Не сие ли твое мнение…? О любезная моя!

Но я хочу сесть, положить руки на крест, решиться на все; ибо я слышу что он уже идет… или побегу я к нему на встречу, и скажу ему свою речь в тех самых выражениях, которые ты мне предписала.

Он пришед приказал просить у меня позволения со мною видеться. Доркаса сказала, что все его движения изъявляли нетерпеливость. Но мне невозможно, так, мне невозможно с ним говорить.

В понедельник в вечеру.

От чтения твоего письма, и печальных моих рассуждений не могла я его принять по надлежащему. Прежде всего спросил он Доркасу, не получила ли я какого письма в его отсутствие. Она ему отвечала, что я получила, что я не преставала с того времени плакать, и что я еще ничего не ела.

Он тот час приказал ей ко мне войти, и просить у меня с новыми усилиями позволения меня видеть. Я отвечала, что я не весьма здорова, что завтра по утру я с ним увижусь, когда бы ему угодно ни было.

Не оказала ли я сим своей покорности? не кажется ли оно и тебе таковою, любезная моя? Однако оное не приняли за покорность. Доркаса мне сказала, что он с великою досадою потер себя по лицу, и что прохаживаясь по залу, от вспыльчивости проворчал несколько слов.

Спустя с полчаса, он прислал ко мне сию девицу, приказавши ей просить меня, как можно допустить его со мною отужинать, обещаясь не говорить ни о чем кроме того, что мне самой заблагорассудится. И так я была бы свободна, как ты видишь оказать ему сие почтение, но я просила его меня извинить. Как ты думаешь, любезная моя? глаза мои наполнились слезами. Я почувствовала великую слабость. Мне было невозможно, содержа его несколько дней во отдаленности, вдруг войти с ним, с обыкновенною вольностью, в разговор, к коему я принуждена была совершенным оставлением моих друзей, и по твоему совету.

Он мне тотчас приказал сказать, узнав что я еще не ела, что он покорится моим приказаниям, если я согласна скушать с ним цыпленка. Вот сколь он милостив, даже и в гневе. Не удивляешься ли ты тому? Я ему обещала то чего он желал. Вот уже и приготовление к покорности. Я действительно почту себя весьма счастливою, если найду его завтра в расположении меня простить.

Я сама себя ненавижу. Но я не хочу быть обижаемою. Нет, я не хочу быть таковою, что бы от того не случилось.

ПИСЬМО CLXXIX.

Во вторник 16 Маия.

Кажется, что мы же несколько примирились; но сие произошло чрез некую бурю. Я должна изъяснить тебе подробно сие происшествие.

В шесть часов утра я ожидала его в столовой зале. Я легла спать, находясь в весьма худом состоянии, да и встала не весьма здорова: но я не ранее семи часов отперла свои двери; тогда Доркаса пришедши предложила мне с ним свидеться. Я сошла в низ.

Он подошед ко мне взял меня за руку, когда я ввошла в зал: Я не ранее двух часов лег в постелю, сударыня, однако во всю ночь не мог сомкнуть глаз. Ради Бога, не мучьте меня так, как вы то делали во всю неделю. Он остановился. Я молчала. Тогда, продолжал он: я думал что ваш гнев за столь малое любопытство не мог быть чрезвычаен, и что он сам собою пройдет. Но когда вы мне объявили, что он продолжится до того изъяснения, которого вы ожидаете от новых открытий, коих следствия могут меня лишить вас навсегда; то как же могу я снести одну мысль, что учинил столь слабое впечатление в вашем сердце, не смотря на соединение наших выгод?

Он еще остановился. Я продолжала молчать. Он сказал: я познаю, сударыня, что природа одарила меня гордостью.

Мне весьма простительно, что надеяся получить некой знак благосклонности и предпочтительности со стороны той особы, которой принадлежать за все свое благополучие считаю, чтоб ее выбор не был произведен в действо, по злобе собственных ее гонителей и непримиримых моих врагов.

Он весьма долгое время о сем говорил. Ты можешь знать, любезная моя, что он подавал мне много предметов к противоречию. Я ни в чем его не щадила. Но бесполезно бы было повторять тебе все сии подробности. Ни единое из его предложений, сказала я ему, ни о чем другом не могло меня уверить, как о его гордости. Я откровенно ему призналась, что я столько же имею оной, как и он, но совсем другого роду: я к тому присовокупила, что еслиб он имел в себе хотя малейшую часть истинной гордости, достойной его породы и состояния; то скорее бы пожелал возбудить оную и во мне, нежели ее порицать и жаловаться на оную: что она принуждала меня почитать за подлость не признаваться в своих правилах, когда с некоего времени я избегала всякого с ним разговору, и когда я отказала в посещении г. Меннелль, дабы не поминать о тех пунктах, коих решение состоит не в моей власти пока не получу ответа, коего я ожидаю от моего дяди, на конец я сказала: правда, что я старалась его испытать, в надежде приобрести его ходатайство, дабы примириться с моею фамилиею на тех договорах, которые я ему предложила.

Он не знает, отвечал он мне, смеет ли меня спросить, какие были те договоры; но ему весьма было легко отгадать оные, и также судить, какое должно быть первое мое пожертвование. Однако я бы позволила ему сказать, что чем более бы он удивлялся благородству моих чув-твований вообще, и особенно той истинной гордости, которую я ему изъяснила; тем менее желалъбы он, чтоб она поставляла меня превыше покорности, кою я оказывала тем непримиримым людям, равно как и он меня побуждает лишать его своего снисхождения.

Долг природы, г. мой, есть мне законом оказывать ту покорность, в коей вы меня укоряете. Отец, мать, дядья, суть те, коим я должна оказывать сию преданность. Но пожалуйте, г. мой, что бы вы сказали о том что называется благосклонностью и снисхождением? не ужели вы уважите то, что заслужили от них и от меня?

Увы! что я слышу, вскричал он? по толиких их гонениях! по всем том, что вы претерпели, и чего позволили мне надеяться! мы говорили о гордости, позвольте вас спросить, сударыня, какая бы была гордость такого человека, которой бы уволил любимую им особу от труда почтить его некоею склонностью и предпочтением? Какая былаб любовь?…

Любовь, г. мой! Кто говорит о любви? Не так ли мы друг с другом поступаем, как вы заслуживаете? Не ужели я вам когда ниесть намекала или спрашивала что нибудь такое, которое бы походило на любовь? Но сии споры никогда не кончатся, если и тот и другой столь беспорочны… И столь много думают о самих себе…

Я не почитаю себя непорочным, сударыня: но… Но что, г. мой! не ужели всегда будете вы прибегать к тонкостям? и стараться искать извинений? Будете ли делать мне обещания? и какие обещания, г. мой? обещания быть впредь таким, что должно бы было краснеть, не будучи всегда оным?

Боже мой! прервал он, подняв глаза к небу, еслиб и ты столь же был строг…

Очень хорошо, прекрасно, возразила я с нетерпеливостью: для меня довольно приметить, сколько различие наших мнений показывает, свойства наши. И так, г. мой…

Что хотите вы сказать, сударыня…? Вы смущаете мое сердце! [В самом деле его взоры казались мне столь дики, что я едва от страха не упала.] Что вы скажете?

Должно решиться, г. мой, не сердитесь; я не инное что, как девица во многом весьма слабая; но когда дело идет о том, чтоб быть такою, какою должно, или быть недостойною жизни, то я не сомневаюсь, чтоб не имела благородного и непреодолимого духа, дабы совершенно отречься от всего другого, выключая учтивости. Вот, что вы можете получить с моей стороны, и тем удовольствовать свою гордость; я никогда и ни чьею женою не буду. Я довольно узнала ваш пол. Я также не менее вас то знаю. Девство единым будет моим выбором, а вам я оставлю вольность следовать вашему.

Что я слышу! какое равнодушие, вскричал он пристрастным голосом! но сие еще хуже и равнодушия. Я прервала его речь. Хоть равнодушие, если вам так угодно называть оное; мне кажется, что вы никаких других чувствований от меня не заслуживаете. если же вы о том судите иначе; то я оставляю сие на вашу волю, или по крайней мере вашей гордости, меня ненавидеть. Дражайшая, дражайшая Кларисса, ухватив с великим жаром мою руку! Я вас заклинаю быть единообразнее в своем благородстве. Уважения, учтивости, сударыня, уважения! Ах! пожелаете ли вы довести до столь тесных пределов такую страсть, как моя?

Такая страсть, как ваша, г. Ловелас, конечно заслуживает быть стесненною в ее пределах. Мы один другого обманываем в том мнении, которое о том имеем; но я весьма сомневаюсь, чтоб ваша душа способна была стесниться и распространиться столько, сколько нужно было дабы вам учиниться таким, как бы я того желала. Подымайте сколько вам угодно, руки и глаза к небу, с сим притворным молчанием и знаками удивления. Что они значат? К чему бы они могли меня принудить, если мы не родились один для другого.

Клянусь великим судом, сказал он мне, [взявши меня за руку с такою силою, что мне весьма стало больно,] что он рожден для меня, а я для него; я буду принадлежать ему, я буду его женою, хотя б ему сие стоило и вечного спасения.

Сие насилие привело меня в великой страх. Оставьте меня, г. мой, или хотите, чтоб я ушла. Как! поступать столь язвительным образом, какуюже страсть сия изъявляет предпочтительность.

Вы меня не оставите, сударыня; нет. Вы не покините меня во гневе.

Я опять приду, г. мой, я вам обещаюсь придти опять, когда вы оставите свой гнев, и не столь будете обижать меня.

Он позволил мне выдти. Я столь была ожесточена, что пришедши в мою горницу, весьма горько плакала.

По прошествии получаса он написал ко мне записку, оказывая во оной сожаление о своей вспыльчивости и нетерпеливости, в которой он находился, дабы со мною опять видеться.

Я склонилась на его просьбы, не имея никакого другого способа, я склонилась. Он всячески предо мною извинялся. О любезная моя! Что бы ты сделала с таким человеком каков он, будучи в моем состоянии?

Он узнал опытом, сказал он мне, что сие не инное что было как бешенство. Он признался, что почитал себя лишенным ума. Но претерпевши столько мучения во всю неделю и потом слыша от меня токмо о уважениях учтивости, когда уже он надеялся от благородства моего сердца…

Надейтесь, чего вам угодно, прервала я его речь, я вам повторяю, что не думаю, чтоб мы были созданы один для другого. Вы ввергли меня в сие замешательство. Мне токмо остается единая приятельница Анна Гове. Я не скрою от вас истинных моих чувствований; я против моей воли была принуждена принять от вас покровительство, в тех опасностях, которых я имела страшиться от моего брата, которой еще не оставил своих хитростей, если я должна поверить в том уведомлениям Анны Гове. Ваше покровительство, то есть, покровительство такого человека, которой есть причнною всем моим несчастьям, припомните, что я к тому не подала никакой причины.

Я оное номню, сударыня. Вы столь часто мне то повторяете, что я ни как не могу забыть.

Однако, Г. мой, я вам одолжена сим покровительством, если к моему несчастью окажется оно необходимым в той надежде, что вы употребите все свои старания к предупреждению пагубных случаев. Но кто же вам препятствует оставить сей дом? Разве не могу уведомить вас в нужде? Кажется что гж. Фретчвиль не знает сама, чего она хочет. По истинне, здешные женщины со дна на день становятся учтивее; но я желала бы лучше иметь такое жилище, которое было бы приличнее моему состоянию. Никто не знает кроме меня какое для меня приличнее, и я решилась не быть во оном никому обязанною. если вы меня оставите, я с учтивостью разпрощусь с моими хозяевами, и удалюся в какое ниесть по близости города лежащее селение, в котором с терпеливостью ожидать буду прибытия г. Мордена.

Он может, сказал он мне, заключить из моих слов, что мой переговор с моею фамилиею был без успеха. Следственно он ласкался, что наконец я подам ему вольность предложить мне о тех статьях, к коим присоединил бы он договорное условие. Сие представление, которое уже весьма долгое время он учинить мне думал, и коего замедление произошло от различных случаев, за что он ни мало себя не укоряет, думал он сделать в то время, когда бы я вступила в новой мой дом, и когда бы он увидел меня столько же по-видимому независимою, какою я действительно была. Он просил у меня позволения изъяснить мне свои мнения, не для того, сказал он мне, чтоб получить на то скорой ответ; но дабы их подвергнуть моим рассуждениям.

Колебаться, краснеть, потуплять глаза; все сие не ясноли изображало мои мысли. Я вдруг вспомнила твой совет; решилась ему следовать, но усумнилась.

Он опять начал говорить, видя, что я не отвечала. Единый Бог свидетель его праводушия, и если смеет сказать, великодушных его намерений. Он просил у меня только той милости, дабы выслушать, что содержали в себе те статьи.

Не ужели нельзя достигнуть вдруг до того предмета, без всяких таких приготовлений? Есть множество вещей, ты то знаешь, в коих отказывают и в коих должно отказать, когда требуют позволения о них говорить; и когда во оных было уже отказано; то честность обязывает не отрекаться от своего слова; вместо того что вкравшись с небольшою хитростью, они могут заслужить более уважения.

Я почитала себя обязанною, если не вдруг оставить сию материю, то по крайней мере оную как нибудь обратить, в том намерении, чтоб не показаться тронутою угождением ему после того отдаления, в коем мы один от другого находились, и дабы избежать, следуя твоему совету, необходимости сделать ему отказ, которой мог бы еще более воспрепятствовать нашему примирению. В какую жестокость я приведена.

Вы говорите о великодушии, г. Ловелас, вы говорите о справедливости, сказала я ему; может быть не рассудя о силе сих двух слов, в том смысле, в котором вы их употребляете. Я хочу вам изъяснить что есть великодушие в том смысле, в коем я оное принимаю. Истинное великодушие ни мало не ограничивается на денежных щедростях. Оно превосходит учтивство; оно предпочитается добродушию, честности и справедливости; поскольку все те качества суть единый долг, от коего ни одно создание не может быть изъято. Но истинное великодушие есть величество души; оно побуждает нас делать нам подобным более, нежели и самая строгость от нее требовать может. Оно обязует нас вспомоществовать с великим рачением тем, которые имеют нужду в помощи, и даже предъупреждать их надежду или ожидание. Великодушие, г. мой, не позволит никогда изящной душе навлечь сомнение на честные и благодеятельные свои намерения, и также никого не обижать и не приводить в огорчение, наипаче тех, которые по несчастью или по какому нибудь другому случаю подвержены будут его покровительству.

если он был к тому расположен, то не имел случая при последней части сего замечания изъяснить все свои намерения? Но он остановился токмо при первом.,,Удивительное определение, сказал он мне! Но в таком случае, сударыня, кто же может заслужить имя великодушного, кроме вас? Я прошу о милости ваше великодушие, когда справедливость составляет единой мой предмет, и мое достоинство… Никогда и ни какая женщина не имела столь возвышенных и нежных чувствований.,,

Сие чрезвычайное удивление моим чувствованиям, возразила я, не составляет чести ни вам, ни тому обществу, в коем вы провождали свою жизнь. Вы нашли бы множество женщин гораздо нежнее меня; ибо они бы избежали того худого поступка, которой я против своей воли учинила и той необходимости, в которую ввергает мегя сие заблуждение, подавать великодушные наставления такому человеку, которой не имеет толь изящной души к сохранению того, что составляет славу и отличность свойства женщины.

Он называл меня, Божественною своею наставницею. Он весьма старался, как часто меня в том уверял, образовать свое сердце по моим правилам, а поведения по моему примеру. Но он надеялся что я теперь ему позволю изъяснить мне вкратце правосудие, которое он желал мне объявить в тех статьях. Здесь, любезная моя, я с нарочитою бодростью ему отвечала, что совершенно не имею силы рассуждать о столь важном предмете: но что он может написать свои мнения на бумаге, и что я лучше могла бы понять, какой ответ должна ему на оное написать. Я просила его токмо сие принять, что если он коснется такого пункта, в котором бы был мой отец упомянут, то по тому примеру, ккк бы он думал об отце, судила я и о уважении, которое он имеет к его дочери.

Я по его взорам судила, что он лучше бы желал изъясниться изустно, нежели на письме; но если бы он осмелился дать мне оное знать; то я уже приготовилась весьма строгой учинить ему ответ, и может быть, что он то приметил из глаз моих.

Вот в каких мы теперь находимся обстоятельствах. Вдруг тишина воспоследовала за тою бурею. Кто бы мог узнать, что произойдет при первом нашем свидании, тишина или буря, с таким человеком каков он? Но мне кажется, любезная моя, что я нимало не поступала с подлостью, и конечно уверена, что ты будешь сим довольна. По крайней мере я могу смотреть на него с некоторым достоинством. Какое же другое слово могла бы я употребить, которое бы не изъявляя гордости? Хотя обстоятельства были такие, что не позволено мне принимать в сем случае твоого совета; но бодрость, которую ты мне внушила, сделала меня способною привести дела к сему концу; и принудила меня отрещися от намерения с ним бежать. Я было решилась отважиться на все. Однако, когда я хотела оное исполнить то не знаю, что бы я сделала; по тому что сей поступок зависел бы от того в коем бы он тогда со мною обошелся.

Впрочем, как бы он ни стал со мною поступать, но я страшусь как и ты, что если он приведет меня к необходимости его оставить: то мое состояние и тогда не лучше будет казатьса публике. С другой стороны, я не допущу столь долгое время поступать с собою подло, пока еще могу ему противиться.

Ты сама, любезная моя, ты укоряла меня о неоднократном упущении случая, по излишней своей умеренности, быть… Быть, чем же? Дражайшая моя приятельница, женою такого своевольца. А что значит своеволец и что его жена, то письмо г. Мордена нас об оном уведомит. Позволь мне однажды на всегда изъяснить тебе мои причины в том поведении, в котором я нахожусь с сим человеком и те главные правила, на коих я основывалась, покрайней мере такие, которые мне казались по важном о том рассуждении основательны.

Пожалуй поверь, что они не имеют своего источника в разборчивости моего пола, ни в той опасности, чтоб г. Ловелас, теперешней мой тиран, и может быть нареченной мой муж, мог подумать угождать мне в случае столько же неприятного поступка как и в сем. Оне происходят от основания моего сердца, то есть, из собственного его права, из рассуждения того, что прилично, и что неприлично, и которое принуждает меня желать, во-первых удовольствовать себя; во вторых удовольствовать г. Ловеласа и публику. Сии правила впечатлены в моем сердце. Я конечно их получила от руки моего Творца. Они принуждают меня сообразоваться с их внушениями. Я не имею другого средства удовольствовать себя, ни другого правила вести себя по достоинству, хотя за мужем, хотя в девстве, каким бы образом прочие со мною ни обходились.

Мне кажется, любезная моя, что я не обманываюсь, и вместо того, дабы оправдать то, чего недостает в моем сердце, ни мало я не стараюсь извинять привычку или слабости, кои я не в состоянии преодолеть. Сердце мое колеблется. Рассмотри его, любезная моя, оно всегда было тебе отверсто; но не щади меня если найдешь, или осудишь его виновным.

Я почитаю, как уже сказала, необходимым сие изъяснение единожды на всегда, в том токмо намерении, дабы уверить тебя, что по точном рассмотрении проступки мои могут происходить от недовольного сведения, но что от воли моей никогда они проистекать не будут.

Кларисса Гарлов.

ПИСЬМО CLXXX.

Во Вторник в вечеру 16 Маия.

Господин Ловелас прислал мне с Доркасою следующую записку.

,,Я пишу не для того единственно, чтоб щадить вашу чуствительность и вам повиноваться; но дабы вы были в состоянии сообщить, мои мнения девице Гове, которая в сем случае может посоветовать с теми из своих друзей, которому вы за благорассудите препоручить свою доверенность: я говорю о вашей доверенности; по тому что я дал знать, как и вы о том небезызвестны, некоторым особам, что мы действительно совокуплены браком.

,,Во первых, сударыня, я предлагаю утвердить вас особенным образом во владении собственным вашим поместьем, и присовокуплять к тому ежегодно по четыре ста фунтов стерлингов из того доходу, которой приходит мне в Графстве Ланкастре, которые вы можете получать каждые три месяца, для собственного и единого вашего употребления.

,,Весь же мой доход состоит в двух тысячах фунтах стерлингов. Милорд М… обещается отдать мне, в день нашего брака, или поместье свое в Лан"кастре, в коем я могу сказать, что более имею права, нежели он, или поместье Медиан, находящееся в Графстве Герфорт, и тем доставить мне ежегодно тысячу фунтов стерлингов с того, которое я изберу.

,,Излишнее презрение ко мнению людей часто подвергало мое поведение худым изтолкованиям. Следственно я должен уверить вас, по чести, что никакая часть моего имения не была никогда в закладе, и что не смотря на чрезмерные издержки, в иностранных землях надеюся заплатить в наступающей срок всем, кому я должен. Все мои правила нимало недостойны хулы. Меня почитали великодушным по моим издержкам, я не почитал бы себя достойным сего имени, еслиб я не начал поступать справедливо

,,Полику ваше поместье находится теперь в руках вашего родителя; то когда вы желаете, чтоб я вам определил такую же сумму из моих доходов; ваша воля одна будет мне законом. Я склоню Милорда М… написать к вам собственною его рукою то, что он намерен для нас сделать, нимало не показывая, чтоб вы того желали, и дабы чрез то доказать, что не думают никакою воспользоваться выгодою из того состояния, в котором вы находитесь относительно своей фамилии.

,,А дабы оказать совершенное мое к вам уважение; то я оставлю на ваше произволение все доходы от наследства вашего дедушки, и приход скопленной из вашего имения, находящейся в руках вашего родителя. Я не сомневаюсь, чтоб вам не предложили о том важных запросов. Вы можете их оставить для собственного своего спокойствия, все же прочее будет в ваших руках, вы доставите себе от того великую пользу, судя по тем склонностям, которые столько приобрели вам в свете чести, и коими не преминули вы привлечь на себя осуждения от своей фамилии.

,,Что касается до платья, дорогих каменьев и других таких уборов; то все мое честолюбие будет состоять в том, дабы иметь оные, приличные нашему достоинству и вы не будете обязаны тем, которые по глупости своей оставили такую девицу, коей они недостойны. Мне кажется, сударыня, что сие рассуждение не причиняет вам никакой обиды. Вы сомневались бы о моей искренности, если бы я думал о них иначе, хотя они весьма к вам близки.

,,Вот мои предложения, сударыня, вот самые те предложения, о которых я всегда помышлял вам представить, еслиб мне было позволено коснуться до столь важной материи, но вы столь казались решившимися претерпеть все, дабы токмо примириться с своею фамилиею, и отрекались от меня даже на всегда, что считали за справедливость содержать меня во отдаленности, пока не получите изъяснения столько лестной для вас надежды. Она изъяснена. Хотя я всегда сожалел, и может быть еще сожалею, не получив того преимущества, коего я надеялся от девицы Клариссы Гарлов, не менее также вероятно, чтоб супруг Гж. Ловелас более был побуждаем ее обожать, нежели укорять прелестную сию женщину за те мучения, которые она ему причинила. Конечно непримиримые мои враги внушили в нее сомнение о моей справедливости и моем великодушии. Впрочем, я уверен, что столь благородная душа не почитала бы за удовольствие меня мучить, еслиб ее сомнения не были подтверждены сильнейшими причинами, и я ласкаюсь помышляя к моему утешению, что все равнодушие прекратится в ту минуту, когда исчезнут всякие сомнения.

,,Присовокупляю токмо то, сударыня, что если упустил что нибудь такое которое бы вам понравилось, или если предшествующая подробность не соответствует вашим намерениям, то сделайте милость присовокупите оное, или перемените то, что вам заблагорассудится. Когда я узнаю ваши намерения; то я тотчас напишу условия в такой силе, в какой вы пожелаете, дабы ничего не недоставало такого, котороеб зависело от меня к вашему благополучию.

,,От вас, сударыня, зависит теперь решение всего прочаго.,,

Ты видишь, любезная моя, какие его представления. Ты видишь, что мой проступок не позволял ему предложить их прежде. Я весьма странная девица. Будучи хулима за всякой поступок и хулима всеми! однако не имевши худого намерения, и не примечая того несчастья, чтоб когда было весьма поздно, или похоже на то, что надлежит отречься от всякой разборчивости, дабы исправить свой проступок.

От меня зависит теперь решение всего прочаго.

С какою холодностью заключает он столь пылающие предложения, и против которых он не показывает ни какого другого возражения! Не подумала ли бы ты читая их, чтоб он желает кончить все дело одними прозбами, дабы принудить меня назначить день: я признаюсь что того ожидала по тех пор пока не увидела себя осмеянною и обманутою. Но каким образом тому помочь? Может быть я учиню и другие пожертвования. Мне кажется, что должно оставить всю разборчивость. Сей человек, любезная моя, не понимает того, что знают все разумные люди; то есть: что благоразумие, добродетель и изящные чувствия, составляют более чести мужу, когда имеет оные его жена, нежелиб он их имел, но его жена нет. Заблуждения жены не служат ли ко стыду ее мужа? По счастью он не из тех людей, которых честь не зависелаб от жены.

Я снова рассужу о сем мнении и напишу на оное ответ; ибо кажется, что решение теперь зависит от меня.

ПИСЬМО СLХХХI.

В Среду в вечеру 17 Маия.

Господин Ловелас, вчерась в вечеру желал было со мною говорить, но я еще не приготовилась отвечать на его предложения. Я намерена рассматривать их с спокойным духом. Его заключение мне чрезвычайно не понравилось. Впрочем не возможно было тогда сойти. Я его просила оставить наш переговор до завтра.

Мы увиделись в семь часов по утру в столовой зале. Он надеялся найти во мне знаки благосклонности; да кто знает? Может быть вид признательности; и я приметила в нем, что он весьма был удивлен, видя что я несоответствовала его ожиданию. Он поспешил говорить: дражайшая моя, в добром ли вы здоровье. Для чего показываете столь строгой вид? Не ужели ваше равнодушие ко мне еще не кончилось? если я предложил что ниесть такое, которое не соотствует вашим намерениям…

Я ему сказала, что он весьма хорошо сделал, что позволил сообщить его предложения девице Гове, и посредством ее посоветоваться с некоторыми друзьями; что я скоро буду иметь случай отослать ей те предложения, и что надлежит отложить наш переговор о сей материи до того времени, пока не получу ее ответ.

Боже мой! Я не упускала ни малейшего случая, даже ни под каким видом к отсрочке; но он писал к своему дяде, уведомляя его о тех обстоятельствах, в коих он со мною находится; и как мог бы он хотя с малым удовольствием кончить свое письмо для Милорда, и для себя, еслиб я по милости своей не уведомила его, какое мнение имею о его предложениях?

Я могу наперед его уверить, отвечала я, что главное мое намерение есть примириться и жить в согласии с моим отцом; что касается до прочаго; то он по своему великодушию сделал бы более, нежелиб я того пожелала, следственно, если он не имел другой причины писать, как токмо узнать, что Милорд М… сделает в мою пользу; то он напрасно изволил трудиться, по тому что мои желания, относящияся ко мне, можно гораздо легче удовольствовать, нежели он думает.

Он меня спросил, позволю ли я ему по крайней мере говорить о том счастливом дне, и просить своего дядю заступишь в сем случае место отца: я ему сказала, что имя отца для меня столь приятно и почтительно, что я почитала бы себя счастливою иметь такого отца, которой бы по милости своей признал меня своею дочерию.

Не довольно ли я изъяснилась? Что ты о том думаешь, любезная моя? Однако по истннне, я не прежде то приметила, как по некоем рассуждении, и что я тогда не намерена была говорить столь вольно, ибо в самое то время, я вспомнила о родном своем отце, с глубочайшим вздохом, и с горчайшим сожалением видела себя отвергнутую от него и от моей матери. Г. Ловелас, казалось мне, был тронут моим рассуждением, и голосом, коим я оное произнесла.

Я еще молода, Г. Ловелас, продолжала я, обратившись назад, [дабы отереть текущие свои слезы;] однако довольно уже перенесла печали. Я виню в оном вашу любовь; но не удивляйтесь, что имя отца произвело столькое впечатление над сердцем всегда покорной и почтительной дочери до начала ее с вами знакомства, и коей нежность младости требует еще родительского призрения.

Он обратился к окну. Радуйся со мною любезная моя Гове, (поскольку я должна принадлежать ему) радуйся, что он не совсем имеет нечувствительное к жалости сердце. В нем сие движение изъявлялось. Однако он усиливался перенести оное. Он подошел ко мне. Равномерное чувствование принудило его вторично обратиться. Он произнес несколько слов между которыми я расслышала только Ангельская. Наконец пришед в первое состояние, он подошел опять ко мне. Подумавши несколько, он мне сказал, Милорд М… болен подагрою, он страшится, чтоб то почтение, о котором он говорил не сделалось предлогом весьма долгой отсрочки; и сие самое приводит его в чрезвычайную печаль.

Я не отвечала на то ни единого слова, ты можешь о том судить, любезная моя, но можешь и отгадать, что я думала о сих словах. Насколько глубокомысленности, с толь страстною любовью! Насколько сожаления вдруг к такому дяде, которому он до сего времени столь мало оказывал достодолжного почтения. Для чего, для чего жребий мой, подумала я сама в себе, привел меня быть рабою такого человека.

Он сомневался, как будто был сам вне себя: прошел раза два по зале и прохаживаясь сказал, что его смущение ни когда не кончится; потому что не знает, когда будет счастливейшим человеком. О есть ли бы он не знал драгоценной сей минуты! он остановился смотря на меня. (думаешь ли ты, любезнейшая моя Анна Гове; чтоб я не имела нужды в отце или в матери!) Но, продолжал он, если не может он меня склонить назначить шастливого для него дня, как бы скоро сам он того желал; то в сем случае, думает он, что и может засвидетельствовать почтение Милорду и нет, поскольку в сие время можно бы было расположить брачные статьи, и сие старание усладило бы его нетерпеливость; не щитая того, что при том и времени не будет потеряно.

Ты можешь еще лучше рассудить, насколько я была поражена сими словами, если я тебе повторю от слова до слова, что по том следовало.,,Он клялся своею честью, что я столь была строга; мои взгляды заключали в себе нечто столь таинственнаго; что он не знал, не более ли в ту минуту, в которую он ласкался мне нравиться, был от того самого удален. Удостою ли я его сказать ему, угодноли мне или нет то почтение, которое он желал учинить Милорду М…? Я по счастью вспомнила, любезная моя, что тебе не хочется, чтоб я его оставила. Я ему отвечала.,, Конечно г. Ловелас если сие дело некогда должно совершиться; то мне весьма приятно будет иметь полное одобрение с одной стороны, когда я не могу получить оного с другой.

Он прервал мою речь с чрезвычайным восторгом.,,если сие дело должно совершиться! Боже милосердый? Какие изречения в таких обстоятельствах? Говорить об одобрении! когда честь моего с ним союза составляла все честолюбие его фамилии. О если бы Бог благословил, дражайшая моя! присовокупил он с таким же восхищением, чтоб не оказывая никому почтения завтра бы был счастливейший день в моей жизни! что вы о том скажите, любезная Кларисса! [с видом дрожащим от нетерпеливости, которой ни мало не казался притворным.] Что вы скажите о завтрашнем дне?,,

Он не мог сомневаться, любезная моя, чтоб я не оспорила и не назначилаб к сему день отдаленной, хотя б отсрочка сего предложения, которую уже он предложил, и подала мне средство поступить в сем по своей воле.

Однако, видя что я молчала, он возразил.,,Так, завтра, сударыня, или после завтра, или в следующий день!,, И взяв меня за обе руки, он смотрел на меня пристально, ожидая ответа.

Сей жар ложной или чистосердечной, привел меня в смятение. Нет, нет, сказала я ему, не для чего столь скоро торопиться. Конечно лучше, когда Милорд сам при сем будет.

Я не знаю других законов, кроме вашей воли, вдруг отвечал он мне с холодностью, как будто совершенно предался моим желаниям, и хотя ему еще весьма много стоило оное пожертвование. Умеренность принудила меня казаться оным довольною. Но крайней мере я так судила. Чегоб я не могла сделать… Но к чему служат теперь желания?

Он хотел наградить себя (слово употреблямое им в других случаях) за насилие, которое он себе делал для повиновения мне, и поцеловал меня.

Я оттолкнула его с весьма справедливым и чистосердечным негодованием. Отказ мой, казалось мне, его удивил и привел в огорчение. Он по видимому, почитал за право ожидать всего от моей признательности. Он сказал мне весьма откровенно, что в таковых обстоятельствах, в коих мы находимся, он оправдывал себя в такой невинной вольности, и что чувствительно был тронут видя себя столь презрительно отверженным. Я ему ничего не отвечала, и тотчас удалилась. Проходя мимо простеночного зеркала, я приметила в окно, что он держал кулак у своего лба, и услышавла некоторые жалобы, между коими я различила слова: равнодушие и холодность похожая на ненависть. Прочего я не поняла.

Намерен ли он писать к Милорду или к девице Монтегю, о том я не известна. Но как я теперь должна оставить всю разборчивость; то может быть достойна я хулы, что ожидаю оного от такого человека, которой весьма мало ее знает. если же правда, что он ее не знает, и что почитая оную необходимым, он решился всегда быть таковым; то я более сожаления, нежели хулы, достойна. При всем том, поскольку мой жребий обязывает меня принять его таковым, каков он есть; то и надлежит мне на то решиться. Я буду иметь человека горделивого и столь привыкшаго видеть себя всегда таким, как ему другие удивляются, что не чувствуя внутренних своих недостатков, он всегда помышляет о украшении своей наружности. Как его предложения превосходят мое ожидание, и по его мнению он должен претерпеть от меня много, то я решилась, если он не причинит мне новой какой обиды, отвечать на его предложения, я постараюсь, чтоб мои изъяснения были сокрыты от всякого с его стороны возражения, как и его с моей.

Словом, любезная моя, не видишь ли ты во всем, сколь мало наши свойства имеют сообразности.

Как бы то ни было, я согласна заслужить мой проступок, отрекаясь, если мое наказание ограничивается только сим одним, от всего того что называют благополучием в сей жизни, с таким мужем каков он: одним словом, я соглашаюсь препровождать до конца дней моих страждущую в таком браке жизнь. Мучение таковое не весьма будет продолжительно.

Что касается до него, сей случай и те угрызения совести, кои он возчувствует, поступя столь худо с первою своею женою, могут учинить его благосклоннее к другой, хотя б случилось, что она и не болееб была того достойна, а между тем все те, которые узнают мою историю получивт из ней сии наставления; что глаза суть изменники, коим не должно вверятся; что вид обманчив в других словах; что телесная красота и изящность души весьма редко соединяются, наконец; что хорошие правила и правота сердца суть единые начала, на которой бы можно основать надежду счастливой жизни, как в сем так и в будущем свете.

Сего очень довольно на предложения г. Ловеласа. Я ожидаю на то твоего мнения.

Кларисса Гарлов.

[Издатель присоединяет здесь некоторые выписки из четырех писем г. Ловеласа, писанных к его другу с последнего числа, содержащия те самые подробности, которые означены в письмах девицы Клариссы, но коих следующие выражения заслуживают однако чтоб здесь были помещены.]

,,Что должен бы я был учинить и со всеми моими намерениями, еслиб ее родитель, и вся непримиримая ее фамилия не старались сами о моих выгодах? весьма ясно, что еслиб ее переговор имел хотя малейшей успех; то она оставила бы меня навсегда, и я не в состоянии бы был остановиться в сем намерении, по крайней мере, покамест не решилсяб срубить дерево с корнем, дабы дойти и до плодов; однако с небольшим терпением, я еще надеюсь, что до времени созрения оного, мало помалу его опрокину.

,,По той надменности, с которою она со мною поступала, я хочу, чтоб она изъяснилась во всем прямо. Множество прелестей усматривается в лице, в произношении и во всем замешательстве той женщины, которая старается довести другого до такого состояния, которого с нетерпеливостью желает и которая не знает, каким образом в том поступить. Дурак, трогающейся великодушием, старается тем заслужить что ниесть, щадя ее в сем смятении. Но это право глупо. Он не видит, что лишает сам себя удовольствия такого зрелища, которое отъемлет у него выгоду к открытию премногих прелестей, в сих токмо случаях оказывающихся. Иметь жестокое сердце, между нами сказано, есть существенное свойство своевольца. Он должен хладнокровно смотреть на печали, кои наносит; а покорность и угождения показывали бы слабость его недостойною. Я многократно наслаждался смятением красавицы, сидя на супротив ее, и видя насколько она удивлялась моим пуклям, или занималась в рассматривании странной какой нибудь фигуры, изображенной на полу.,,

Упоминая о своем мнении в статьях, он говорит:,,Я теперь клянусь честью, что на сем положении основываю свое желание. если я на ней женюсь, как и не сомневаюсь, [когда моя гордость, самолюбие и мщение, если ты хочешь, будут удовлетворены] тогда я решусь отдать ей благородным образом справедливость; тем более что все то, что я ни сделаю для столь разумной и порядочной женщины, сделаю то для самого себя. Но, по чести, Бельфорд, ее гордость уничижится, когда она признается, что меня любит, и что мною обязана. Не опасайся, чтоб сие начертание статей довело меня далее, нежели я хочу. Умеренность пола всегда мне вспомоществовать будет. Даже при самом олтаре, когда наши руки будут соединены вместе, я надеюсь сделать так, что горда сия красавица оставит священника, меня, и всех друзей, если они будут там присутствовать; и между тем, как мы будем смотреть друг на друга, как дураки, она убежит или в двери, или в окно, если первые будут затворены; и сие-то, друг мой, можно произвести одним словом.,,

Он воспоминает отважное свое выражение, что она будет его женою, клянется вечным своим осуждением. Он признается, что в самую ту минуту, он со всем было хотел употребить насилие, но был как будто бы отторгнут от того ужасным движением, взирая на прелестное ее лице, в коем, среди печали и поражения, усматривал он в каждой черте непорочность ее сердца.

"О добродетель! добродетель! продолжал он, что бы ты заключала в себе такого, которое бы могло производишь столь сильное впе"чатление над таковым сердцем, как мое! Откуда происходят не добровольные сии содрогания, и сей страх, смертельную рану причиняющей? Что ты такое, что действует с столькою силою в слабой женщине, и приводишь в страх не устрашимого человека? Никогда ты не имела столько надо мною власти, нет, ниже в первом моем опыте, когда я был молод, и находился в великом замешательстве от собственной моей смелости до самой минуты прощения.,,

Он весьма живо изображает тот смысл, в коем девица Кларисса ему сказала:,,что имя отца было для нее чрезвычайно приятно и важно.

,,Я не сокрою от тебя того, что тем весьма чувствительно был тронут. Стыд, приличену быть в толь излишней слабости, меня понудил усилиться оную тотчас утушить и того впредь опасаться. Однако я едва не сожалел, что не оказал прелестной сей девице удовольствия наслаждаться ее торжеством. Ее молодость, красота, невинность, и тот печальной вид, которого я не могу описать, заслуживали глубочайшее к ней уважение; но ее равнодушие, Белафорд! Сие решение принуждает меня пожертвовать всем злобе моих врагов! смелость ее при намерениях тайно ею производимых, когда я ее люблю до крайности, и обожаю! Сие-то с помощью тех мнений ободрило изменническое мое сердце. Впрочем я вижу, что если она не лишится надежды, то конечно получит надо мною победу. Она произвела уже такую во мне робость, которой я никогда не знал.,,

Он кончил четвертое свое письмо с чрезвычайным гневом, по случаю отказа, когда он ее поцеловал. Он надеялся, как он в том признается, найти ее снисходительною и благосклонною по таких предложениях.

,,Это такая обида, говорит он, которой я никогда не забуду. Верь, что я ей то напомню. Сердце мое соделается острым орудием, и будет рассекать каменные горы, дабы токмо до ее достигнуть, и заплатить ей в двое, за омерзение и презрение, которые она оказала в своих глазах, покидая меня за то принужденное поведение, в каком я с нею находился, и за усильные просьбы о назначении дня. Госпожи сего дома уверяют, что она меня ненавидит и презирает. И нет ничего вернее. Я теперь усматриваю; что она меня ненавидит, да и должна меня ненавидеть. Для чего же я не следую тому совету, которой мне подают? Должно оному последовать… Я не долго буду презираем одною, и посмешищем других.,,

Он присовокупляет, что ее намерение было его оставить, если ее родители пожелают ее принять, и вольность которую она приняла в прошедшее воскресенье, послать за каретою, может быть, в том намерении, чтоб сюда не приезжать во все, если она выедет одна, (ибо она ему объявила, что думает удалиться в некое близ города лежащее селение.) И сие столь чувствительно его обеспокоило, что он поспешил дать новые письменные наставления при доме находящимся людям о том, как должны они поступать, полагая, что она приняла намерение скрыться от него во время его отсудствия. Он предписал особенное наставление своему камердинеру относительно того, что он должен говорить иностранцам, если случится, что может быть она кого нибудь просила о помощи, и дабы способствовать ей в побеге. Следуя обстоятельствам, говорит он, присоединю я и другие предосторожности к своим приказам.

ПИСЬМО CLXXXII.

В четверток 18 Маия.

Я не имею, любезная моя приятельница, ни времени, ни терпеливости отвечать на все те статьи твоего письма, которое я получила. Предложения г. Ловеласа составляют единое желание которое я одобряю. Впрочем я также думаю, как и ты, что они никогда не кончатся без чрезвычайного гневу, коего мы должны ожидать. Во всю мою жизнь я ничего такого не слыхала, ниже читала, котороеб сходствовало с его терпением, имея свое счастье в руках. Но между нами сказано, любезния моя, что такие же презрения достойные люди не знаеют тех пылкостей, кои усматриваемы в честных людях. Кто знает, как сестра твоя Белла то говорит в своем обвинении, не имеет ли он целую дюжину девушек, от которых надлежит освободиться ему прежде, нежели утвердить обязательство на всю свою жизнь? Впрочем, я не думаю, чтоб ты могла видеть в нем честного человека прежде глубокой его старости.

Он полагает предлогом отсрочки почтение, которое он хотел засвидетельствовать Милорду М… Он, которой по свойству своему никогда не будет угождать своим ближним! Я выхожу из терпения. Весьма справедливо, любезная моя что ты будешь иметь нужду в старании приятельницы в таком важном случае, которой составляет предмет твоего письма, писанного вчерась по утру. Но, признаться по чести, еслиб я была на твоем месте, и поступала бы так, как ты мне то писала, я бы выцарапала ему глаза, а после оставила бы ему узнавать тому причину.

О когдаб он, не будучи никому обязан засвидетельствованием почтения, мог завтрашниий день считать для себя днем счастливейшим! Подлец, дав тебе почувствовать необходимость почтения не тебя ли он винит в отсрочке? Насколько он презрителен! и насколько мое сердце его не терпит!

Но в тех обстоятельствах, в моих ты с ним находишься, мои чувствования не уместны, однако и не знаю таковыли они, поскольку весьма жестокое определение для женщины есть, видеть себя принужденную принимать такого человека, которого она ненавидит. Невозможно, чтоб ты его не призирала, по крайней мере, хотя временем. Он держал кулак у лба, когда ты его оставила в гневе: тогда почто не был кулак в его руках кинжалом смертельнейшего его врага!

Постараюсь выдумать некой способ, каким бы образом тебя от него избавить, и утвердить в безопасном месте до прибытия двоюродного твоего брата Мордена: вымыслы всегда будут готовы, и ты в случае можешь им следовать. Ты уверена, говоришь ты, что можешь выходить, когда тебе угодно, и что наша переписка неизвестна. Однако, по тем же причинам, которые я тебе с нова представляла, и которые сохраняют твою славу, я не желаю чтоб ты его оставила прежде, нежели подаст тебе причину сомневаться о его честности. Но я думаю, что ты гораздо будешь спокойнее, если надеешься уединения в случае небходимости.

Я еще повторяю, что не имею ни малейшего сведения, чтоб он мог, или осмелился токмо подумать тебя обидеть; но из того должно только заключить, что он дурак, любезная моя, вот и все

Поскольку жребий ввергает тебя в руки безсмысленнаго; то и будь при первом случае его женою; и хотя я не сомневаюсь, чтоб не весьма было трудно управлять дураками, каковы и все дураки имеющие остроумие и тщеславие, то прими его в свое наказание, поскольку ты не можешь принять его вместо награды; одним словом, прими, как мужа, которого тебе небо определяет для убеждения тебя, что в сей жизни нет никакого совершенства.

Я с чрезвычайным нетерпением буду ожидать первого твоего письма.

Анна Гове.

ПИСЬМО CLXXXIII.

В Среду 17 Маия.

Дружба не позволяет мне скрыть от тебя то, что столько же для тебя важно как и письмо, кое я сообщаю. Ты в нем увидишь, как тебя опасаются, чего от тебя желают, и сколь все твои родственники просят, чтоб ты поступал честно относительно девицы Клариссы Гарлов. Они считают, что я имею несколько над тобою влияния. Я желал бы всем моим сердцем иметь оного столько, сколько они в сем случае то воображают.

Да позволено мне будет, Ловелас, увещевать тебя еще однажды, прежде, нежели будет поздно, прежде нежели причинишь смертельную обиду, рассудить обстоятельнее о приятностях и достоинстве твоей девицы. Да утвердят тебя в честности частые твои угрызения совести! да не лишится твоя гордость и не постоянное твое сердце наиприятнейшие надежды! Клянусь моею честью, Ловелас, что нет ничего кроме тщеславия, мечты, и дурачества во всей своевольной нашей жизни. Мы разве при старости наших лет будем разумны. Тогда мы оглянемся на прошедшие и теперешния наши глупыя мнения, и самих себя презирать станем за упущение нашей молодости, когда воспомним о тех честных обязательствах, которые бы могли заключить: если ты по своей особенности, упустишь случай соединиться с сею несравненною женщиною, непорочною с самого младенчества, благородною и сообразною в своих деяниях и чувствованиях, твердою в своем почтении и худо награжденною безрассуднейшими родителями. Какая же женщина может составить лучшее благополучие для человека!

Рассуди также и о том, что она для тебя претерпевает. По истинне, в то время, когда ты изобретаешь ухищрения к ее погибели; по крайней мере она в сем смысле то принимает; не стенает ли она под проклятием родителя, которое навлекла на себя по случаю из любви к тебе? Не ужели ты пожелаешь придать свою силу и действие к тому проклятию?

Чем льстится здесь твоя гордость? Ты, которой столь глупо себе представляешь, что вся фамилия Гарловов и Гове, суть не инное что, как машины, кои ты употребляешь, так что они ничего о том не знают, на свои своевольные и мстительные происки; но ты сам не инное что, как орудие непримиримого брата, и завистливой сестры, наносящей многие печали и несчастья лучшей во всем свете сестре. Можешь ли ты снести, Ловелас, что тебя почитают за орудие прежнего твоего врага Жамеса Гарлов? Ты конечно обманут подлейшим человеком, Осипом Леманом! довольным твоею щедростью, и воспользовавшимся тою сугубою ролью, кою ты заставил его играть. Присовокупи к тому, что ты орудие самого злого духа, которой единой наградит тебя по заслугам, и которой не преминет учинить оного, я тебя уверяю, если ты будешь закосневать в непотребном своем намерении, и если ты оное исполнишь.

Кто бы другой, кроме тебя, мог сие учинить, с стольким равнодушием, которое я замечаю в твоих словах, словах написанных в последнем твоем письме? Прочти их здесь, окаменелое сердце!,,Кудабы она могла от меня избежать? Родители ее не примут; дядья держать ее у себя не станут; любезная ее Нортон зависит от них, и не захочет им о ней предложить; девица Гове не осмелится ее к себе принять: у ней нет в Лондоне другого друга, кроме меня, а город сей совершенно ей неизвестен.,, Какое должно быть сердце, способное торжествовать над столь глубокою печалию, в которую она ввергнута твоими умыслами и хитростями? Сколь приятное, но и печальное должно быть ее рассуждение, что она в состоянии была смягчить твою жестокость при произнесении имени родителя, под которым ты ей предлагал Милорда М… Ко дню твоего торжества? Младыя ее лета заставляют ее желать отца, и надеяться друга. Ах! Любезной Ловелас, ты учинился ей извергом, вместо отца, которого ты у ней похитил.

Ты знаешь, что я не могу иметь никакой выгоды и никакого намерения, когда желаю, чтоб ты отдавал справедливость сей удивления достойной девице. По любви к тебе вторично тебя заклинаю, к чести твоей фамилии, и для человечества, будь справедлив против Клариссы Гарлов.

Нет нужды, если сии усильные просьбы не приличны моему свойству. Я был да и теперь еще весьма злобный человек. если ты примешь мой совет, которой состоит в том, как ты увидишь в письме твоего дяди, и всей твоей фамилии, тогда может быть скажешь, что ты не более меня злобен. Но если ты ожесточишься на меня за мои укоризны, и если ты не уважишь столькой добродетели; то злость целого Легиона дияволов соединенных вместе с полною властью ищущих погибели невинных душ, не учинила бы такого зла, ниже такого скаредного зла, в коем тебя обвиняют.

Обыкновенно говорят, что жизнь Монарха седящего на престоле не весьма безопасна, если есть у него такой отчаянной человек, которой свою жизнь презирает. Можно также сказать, что самая непорочная добродетель не будет защищена, если найдется такой человек, которой ставит ни во что свою честь, и которой издевается над торжественнейшими обетами и клятвами.

Ты можешь своими хитростями, различными происками, ложным притворством, ты, которой не в пример хуже в любви, нежели диявол в злобе, ты можешь, говорю я, найти способ поймать в свои сети бедную девицу, которую ты лишил всякого покровительства. Но рассуди не справедливее ли и не великодушнее ли бы было относительно ее, и не благороднее ли для тебя, обуздать мерзостные твои желания. Мало нужды, я то повторяю, если мои прошедшие или будущие деяния не будут соответствовать моей проповеди, как может быть ты назовешь то, что я к тебе пишу. Но вот то, что я торжественно тебе обещаю: когда я сыщу в женщине половину совершенств девицы Гарлов; то я с великою охотою возму ее за себя, если она согласится за меня выдти. Я никогда не стану испытывать ее чести, относящейся ко мне. В других обстоятельствах я никогда не уничижу хорошей девицы в собственных ее глазах опытами, когда никакой не имею причины ее подозревать; и я присовокупляю [относительно к великой пользе, которую можно получить, по своему мнению, от опытов над столь благоразумною и невинною девицею, и при том скорее, нежели от обыкновенных девушекъ] что я не могу укорить себя ни единожды в моей жизни чтоб испортил нравы какой ниесть особы сего пола, которая бы жила благоразумно без моих наставлений. Весьма бы было не извинительно, споспешествовать в безчинствах тем, которые в оные ввергнулись, и препятствовать им от оных освободиться при первом их падении.

Словом, какое намерение адской дух, коему ты служишь орудием, понудит тебя принять относительно сей несравненной девицы, я надеюсь что ты поступишь честно следуя тому письму, которое я тебе сообщаю. Дядя твой желает, как ты из него увидишь, чтоб я не уведомлял тебя о том, что он писал ко мне о сей материи, по тем причинам, которые не весьма для тебя похвальны. Я также ласкаюсь, что ты примешь знаки моего усердия в истинном их знаменовании, пребывая на всегда преданный тебе

Белфорд.

ПИСЬМО CLXXXIV.

В Понедельник 15 Маия.

Государь мой!

если кто в свете имеет власть над моим племянником; то это не инной кто, как ты, по сей то причине я к тебе пишу, дабы изпросить у тебя ходатайства в таком деле, которое состоит между им и совершеннейшею из всех женщин; по крайней мере по тому свидетельству, которое ей весь свет отдает, и следовательно, когда весь свет так думает; то оное должно быть справедливо.[45]

Я не думаю, чтоб он имел какие нибудь о ней худые мысли; но зная его свойство нельзя не беспокоиться о столь продолжительной отсрочке. Здешния госпожи также того опасаются. А особливо, сестра моя Садлейр, [ты знаешь что она весьма разумна] думает, что в теперешних обстоятельствах, конечно отсрочка произсходит более от него, нежели от нее. Известно, что он всегда имел великое отвращение к браку. Кто знает, может статься он думает с нею сыграть какую ниесть худую шутку, как то он делал и со многими другими. Конечно было бы лучше оное предупредить. Ибо когда дело сделано, то советовать уже поздно.

Он по своему дурачеству и наглости всегда насмехался над моими пословицами. Но почитая их за мудрость всеми народами и во всякие времена составляемые из нескольких слов, я нимало не стыжусь употребить такую пословицу, которая содержит в себе более благоразумия, нежели скучные слова наших богословов и моралистов. Пусть его смеется если ему хочется, мы же с тобою, г. Белфорд, знаем лучше как о том думать. Хоть часто с волком ты обходился, но выть по волчьи еще не научился.

Однако не надобно давать ему знать, что я к тебе пишу. Мне стыдно о том говорить, но он почитал меня всегда за человека среднего ума, может быть не лучше бы он думал и о совете, еслиб знал, что оной происходит от меня.

Я уверен, что нет ему никакой причины меня ненавидеть. Конечно для него будет выгоднее, быть моим племянником, если мне последует, хотя некогда он мне в глаза сказал, чтоб я располагал по моей воле моим имением: что же касается до него; то он столько же любит вольность, сколько презирает богатство. Он воображал, как я думаю, что я не могу покрыть его своими крылами, не ударив его носом своим.

Однако я никогда его не журил, не имея важной причины; Бог знает, мне кажется, что я пожертвовал бы ему всею моею жизнью, еслиб хотя несколько он меня обязал для собственного своего благополучия. Вот все, чего я от него желаю. Правда, что мать его избаловала, и что с того времени я оказывал к нему великое снисхождение. Препохвальное дело скажешь ты, платить за добро злом! Но он всегда то делает.

Поскольку все люди с удивлением говорят о благоразумии и добросердечии сей молодой особы; то я надеюсь, что сей брак приведет его в чувство. если ты найдешь средство принудить его к тому; то я мог бы ему представить толь выгодные статьи, каких бы он пожелал, и не умедлил бы присоединить к тому действительной доход с хорошего поместья. Для чего же я живу на свете, как то часто говорю, если не для того, чтоб видеть его женившагося, а двух моих племянниц пристроенных? Внуши ему, Боже лучшия правила, с большим добродушием и уважением!

если отсрочки произсходят от него; то я весьма опасаюсь о девице. если же они произсходят от ней, как он писал к моей племяннице Шарлотте; то я бы желал дать знать сей молодой особе, что таковые отсрочки опасны. Сколь бы она ни была превосходна, но я ее уверяю, что она не очень должна полагаться на свое достоинство с толь непостоянным человеком и явным врагом брака. Я знаю, государь мой, что ты умеешь к стати употребить несколько хороших советов. Для разумного человека и одного слова довольно.

Но я наипаче бы желал, чтоб ты рассмотрел несколько то, что от него получишь, ибо я столь часто наставлял его за непотребные его поступки, что уж не надеюся ничего получить моими увещаниями. Представь ему вторично, что не меньшее же последует ему и отмщение. Он может то испытать, если поведет себя худо в сем случае. Весьма жалко, что с стольким разумом и хорошими качествами он был не инное что, как подлой своеволец. Увы! единая минута доброй жизни превосходит всякие знания.

Ты можешь ему сказать, как друг, что если он будет во зло употреблять мою любовь; то еще не весьма поздно для меня жениться. Мой старый друг Вичерлей также вить оное учинил, хотя он и гораздо старее меня, дабы тем наказать своего племянника. Подагра не помешает мне произвести одного или двух детей. Я признаюсь, что мне приходило сие на мысль, когда он причинял мне чрезвычайные обиды. Но я оставлял гнев рассуждая, что дети старых людей желающих раждать молодых особ [я еще не весьма старъ] не долго живут, а старик женящийся на молодой женщине, как говорят, самому себе могилу тем копает. Впрочем кто знает, чтоб брак не был полезен для человека мучащагося подагрою?

Изречения, которые я нарочно употребляю в моем письме, может статься будут тебе полезны в разговоре с моим племянником. Но должно токмо произносить оные с умеренностью, дабы он не узнал, чьего поля ягода.

Дай Бог, любезный Белфорд, чтоб добрые твои советы основанные на поданных мною тебе сведениях, тронули его сердце и побудили бы его принять столь выгодное для него намерение, что необходимо нужно для удивительной сей особы, которую я бы желал чтоб он взял себе в супругу. Тогда я совершенно отрекусь от женидбы.

если же он во зло употребит ту доверенность, которую она к нему имеет; то я первой стану просить Бога о его мщении. Ибо, когда злодеяние, шествует на переди то рано или поздно мщение за оным последует.

Я прошу у тебя извинения, за навлеченной мною тебе труд, по тому что я знаю, какой ты ему и мне друг. Ты никогда бы не имел столь хорошего случая оказать нам обоим свою услугу, как при сем браке. С какою радостью приму я тебя в свои объятия по получении в том успеха! в ожидании того, сделай мне удовольствие, отпиши мне какая твоя надежда. Пребываю на всегда, любезной друг твой, и проч.

Г. Ловелас нимало не поторопился отвечать на сие письмо, и так г. Белфорд написал к нему другое, изъявляя в оном страх, что конечно ему не понравилось честное его рассуждение. Он ему сказал:,,что он препроводит весьма печальную жизнь в Ватфорде, ожидая кончины своего дяди, и по сей-то причине он того желает, дабы не лишиться его писем. За что накажешь ты меня, присовокупляет он, не ужели за то, что я имею более угрызения совести, нежели ты? Впрочем, я хочу весьма печальную рассказать тебе повесть, которая относится к другу нашему Белтону и его Томазине, и которая покажет хороший пример для всех тех, кои любят содержать любовниц.

Я получил не давно несколько писем от трех наших сообщников. Они оказывают в себе всю твою злость, но не имеют твоего разума. Двое хвастаются некоторыми новыми предприятиями, кои мне кажется заслуживают виселицы, если успех будет соответствовать их ожиданию.

Я ни мало не хулю такой хитрости, которая основывается на каком ниесть правиле. Но когда такие люди вымышляют новые свои системы, и объясняют оные на бумаге без всякой приятности, не имея твоего дарования, то я признаюсь тебе, что на оное досадую, и что их письма весьма меня тронули. Что касается до тебя, Ловелас, когда бы ты и расположился следовать презрительному твоему намерению; но не откажись помочь мне избавиться от моей тягости приятною твоею перепискою, если тебе остается хотя некое желание обязать в задумчивости находящагося твоего друга.

Белфорд.

ПИСЬМО CLXXXV.

В пятницу в вечеру 19 Маия.

Когда я тебе столь чистосердечно открылся и объявил, что главное мое намерение состоит единственно в том, дабы испытать добродетель, на таком основании: что если ее добродетель тверда; то ей нечего опасаться, и что брак будет ей наградою, по крайней мере если я не могу попустить дать ей наслаждаться свободною жизнью, которая была бы, по истинне приятна моему сердцу, и я удивляюсь видя тебя беспрестанно прибегающего к твоим смешным предложениям.

Я также думаю, как и ты, что в некое время, когда буду разумнее; то заключу,,что в своевольных наших намерениях нет ничего кроме тщеславия, дурачества и сумозбродства. Но не то ли это значит, что должно быть прежде разумнее?,,

Я нимало не намерен, как ты того опасаешься, упустить из моих рук несравненную сию девицу. Не ужели ты скажешь в ее похвалу хотя в половину того, что я сказал, и того, что не престану говорить и писать? Тиран ее отец ее проклинает за то, что она лишила его власти побудить ее выдти, против ее воли, за такого человека, которого она терпеть не может. Ты знаешь, что с сей стороны заслуги ее, в моем сердце впечатленные весьма посредственны. Хотя бы ее отец был тиран; то сие разве для меня причина, чтоб не испытать такую добродетель, которую я намерен наградить? Для чего, скажи пожалуй, продолжать беспрестанно сии размышления о столь изящной девице, как будто тебе кажется известным, что она не воспротивится мне в опыте? Ты мне повторяешь во всех своих письмах, что когда она в моих сетях; то ее падение неминуемо; а ее добродетель поставляешь ты предлогом своих беспокойств.

Ты называешь меня орудием подлого Жамеса Гарлов! Сколько раз хотел я тебя за то ругать! Так точно, я орудие презрительного сего брата, и сей ненавистной сестры; но взирай со вниманием на все произсходящее; то и увидишь какой будет жребий одного и другой.

Не полагай против меня ту чувствительность, которую я знаю, чувствительность, которая ввергает тебя в противоречия, когда ты укоряешь твоего друга в жестокосердии, и которую бы ты никогда не знал, еслиб я не сообщил оной тебе.

Помрачить такую добродетель. Смеешь ты мне говорить. Несносное однословие! да и при том дерзаешь присовокупить, что непорочнейшая добродетель может быть помрачена теми, которые не почитают чести и издеваются над торжественными обязательствами. Какая бы была по твоему мнению та добродетель, которую бы можно было помрачить без обязательств? Не весь ли свет наполнен сими обманчивыми приятностями? И с нескольких веков не почитаются ли любовные обязательства за шутку? Впрочем предосторожности против вероломства нашего пола, не составляют ли необходимой части воспитания женщин?

Мое намерение состоит в том, дабы преодолеть самого себя; но я хочу сперва попытаться победить прекрасную Клариссу. Не сказал ли я, что честь ее пола весьма великое участие имеет в сем искушении?

Когда ты найдешь в какой женщине хотя половину ее совершенств, то ты женишься. В доброй час; женись, Белфорд.

И так разве девица уничижается искушением, когда она тому противится?

Я весьма радуюсь, что ты укоряешь себя когда не обращаешь на путь истинны презрительных грешников, которые погублены другими а не тобою. Не опасайся уличений, коих бы ты мог ожидать, похваляясь, что не испортил еще нравов ни какой молодой девицы, которая бы по твоему мнению пребыла целомудренна. Твое утешение походит на утешение Готтентота, которой лучше согласится с прожорством есть оставшияся после пищи скверности, нежели поправить свой вкус. Но ты, благоразумной человек, уважил ли бы такую девицу, какова моя сельская красавица, еслиб мой пример не тронул тебя такою честностью? Она же не одна девица, которую я пощадил. Когда познают мою власть; то кто будет великодушнее твоего друга?

,,Супротивление желанья вспламеняет, оно оружие любви лишь изощряет; без стрел тогда Ерот, коль нет кого попрать, слабеет в силах он, нетщится угождать.,,

Женщины не более то знают, как и мужчины. Оне любят горячность в тех услугах, кои им оказывают. Из того произсходит, говоря мимоходом, что любовник услужливой часто предпочтен бывает хладнокровному мужу. Однако, прекрасной пол не рассуждает о том, что значат перемена и новость, которые придают сию горячность; и что еслиб своеволец приобучен был столько же как и муж к их благосклонностям, то они не менее бы оказывали ему равнодушия. Пусть красавицы примут от меня сие наставление: искусство нравиться состоит в том, для женщины, чтоб всегда казаться в новом виде.

Возвратимся к прежнему. если мое поведение не весьма покажется тебе оправданным сим письмом и последними; то рассмотри письмо писанное 13 Апреля. Я тебя прошу, Белфорд, не приводить меня в необходимость столь часто повторять тебе одно. Я ласкаюсь что ты прочитаешь несколько раз то, что я к тебе пишу.

Ты весьма великое оказываешь мне почтение, опасаясь моего гнева, и не бываешь спокоен, если я хотя и один день к тебе не пишу. Вот твоя совесть, я то ясно усматриваю, она тебя укоряет за навлечение моей немилости: и если она тебя в том победила, то может быть воспрепятствует тебе впасть опять в такую же погрешность. Ты хорошо сделаешь когда извлечешь из того сей плод, без чего примечай что зная теперь как я могу тебя наказать, я никогда не учиню того моим молчанием, хотя принимаю столько же удовольствия писать тебе о приятном сем предмсте, сколько ты его чувствуешь читая оное.

Означь Милорду то, что ты ко мне писал; но опасайся послать ему список с твоего письма, хотя оно ничего не содержит кроме великого множества худо рассмотренных рассуждений; однако он подумает, что оное не без причины. Самыя худые доказательства кажутся нам беспрекословными, когда благоприятствуют нашим желаниям. Глупый Пер мало воображает, чтоб будущая его племянница была не чувствительна к любви. Он напротив того уверен, да и весь свет также известен как и он, что она произвольно преклонилась ко мне, и что ж от того случиться может? меня будут хулить, а о ней сожалеть, если произойдет что ниесть худое.

По, поскольку Милорд желает сего брака, то я уже решился к нему писать, дабы его уведомить что некое несчастное предубеждение внушает моей любезной такие недоверьчивости, кои весьма не великодушны; что она сожалеет о своем отце и матери; и что согласна скорее возвратиться в замок Гарлов, нежели совокупиться браком; она также опасается, чтоб поступок, которой она учинила убежав со мною, не принудил принять о ней худого мнения госпож нашего дому. Я его просил написать ко мне такое письмо, котороеб я мог ей показать, хотя о таком деле, сказал я ему, должно и весьма осторожно писать; но я даю ему вольность поступать со мною как бы худо он ни хотел, и уверяю, что все то почту за великую милость, поскольку знаю что он великой охотник до пословиц. Я ему сказал, что касается до выгод, которые он мне определяет то он властен в своих предложениях, и что я его прошу сделать нам честь своим присутствием при торжестве, дабы я мог из его руки получить то величайшее благополучие, которое бы токмо мог мне оказать смертный,,.

Я не объявил моей любезной, что мое намерение было писать неотменно к Милорду, хотя и дал ей знать, что учинил бы сие с великим удовольствием. И так ни что не принудит меня ему отвечать. если должно откровенно тебе признаться; то я не весьма доволен тем, чтоб употреблять имена моей фамилии для решения других моих намерений, однако я должен во всем удостовериться прежде, нежели открыть все дело. По сей-то причине я привел сюда сию красавицу. Следственно ты видишь, что письмо старого Пера пришло в самую пору. Я тебя покорно за то благодарю.

Что касается до его пословиц; то невозможно чтоб они когда ниесть произвели хорошее надо мною действие. Я давно уже обременен такими мудростями народов. В самом моем младенчестве, я не предлагал ему никакого вопроса, на которой бы он не сказал пословицы; и если смысл сего мудраго правила клонился к отказу; то не надлежало надеятся ни малейшей от него милости. Я от того почувствовал столько отвращения даже к названию пословицы, что как скоро дали мне учителя, которой был весьма честной пастор; то я ему объявил, что никогда не открою моей библии, если он меня не избавит от прочтения в оной мудрейших притчей, против коих однако я никакого другого возражения не имел, кроме их названия. Что касается до Соломона; то я почувствовал к нему ненависть не для того, что у него было много жен, но потому, что я почитал его за такого же старого притчника, каков мой дорогой дядюшка.

Оставим, пожалуй, старыя изречения старикам. Что значат скучные твои жалобы о болезни твоего сродственника? Не ужели все люди не уверены что от того не можно избавиться? Величайшую бы ты оказал ему услугу, еслиб прекратил его бедствие. Я знаю что он еще заражен лекарями, аптекарями и докторами, что все лекарства не могут принести облегчения, и что при каждом посещении, при каждом кровопускании, они произносят ему приговор неизбежимой смерти. Для чего ж они почитают за удовольствие продолжать его мучения, если не для того, дабы похищать его сокровище прежде нежели он умрет? Когда болезнь отчаянна, то мне кажется, надлежало бы перестать платить лекарям. Все что они ни берут, есть хищение от наследников. если завещание таково какого ты желаешь; то что же ты делаешь у постели умирающаго? Он приказал тебя позвать, говоришь, ты. Так, дабы закрыть ему глаза. При всем том он не инное что, как дядя. Дядя, более ничего. Почему же ты называешься задумчивым моим другом! От чего произсходит задумчивость? Видеть умирающаго! быть свидетелем сражения между стариком и смертью. Я почитал тебя гораздо мужественнейшим. Ты, которой ни ужасной смерти, ни меча не страшился, теперь столь поражен зрелищем долговременной болезни. Анатомисты упражняются всякой день; над чем же? над трупом. Возми к пример великих живодеров, славных палачей, во сто раз худших друга твоего Ловеласа, которые делают в один день превеликое множество вдов, а в двое больше того сирот. Они получивют от сего имя великих научись от них быть тверду при виде умирающаго.

Я бы желал, чтоб мой дядя подал мне случай, ободрить тебя лучшим примером, ты бы увидел, до какой степени простиралась бы моя бодрость; и если бы я к тебе писал о сем деле; то вот бы каким образом кончил свое письмо. Я надеюсь что старой Тройянец наслаждается счастливою жизнью, я о своей жизни также в сей надежде пребываю веселой твой друг Ловелас.

Не останавливайся всегда при одном предмете, Бельфорд. Раскажи мне историю бедного Белтона. если мои услуги могут ему быть полезны; то скажи ему, что он может располагать моим кошельком и мною, но однако, вольнее моим кошельком; ибо я не могу оставить своей красавицы. Я прикажу всем моим подданным тебе повиноваться. если ты будешь иметь нужду в начальнике, то дай мне знать; но я с моей стороны беру на себя все ваши дела.

ПИСЬМО CLXXXVI.

В Субботу 20 Маия.

Не ожидай ни единого слова в ответ на презрительные предложения, коими последнее твое письмо наполнено. Я оставляю любезную твою обладательцу покровительству могуществ, имеющих силу чудотворения т. е. ее достоинствам. Я еще уповаю что в том или в другом из сих двух пособий она найдет утешение.

Я раскажу тебе, как ты того желаешь, историю несчастного Белтона, тем охотнее, что она понудит нас рассудить о прошедшей нашей жизни, о теперешнем нашем поведении, и о наших будущих намерениях, которые могут быть обоим нам полезны, если я могу придать силу моим мнениям.

Нещастной Белтон посетил меня в прошедшей четверток, в том печальном состоянии, в коем я находился. Он жаловался на худое свое здоровье, он страждет сердечною скорбию, продолжительным кашлем и харканьем кровию, которое ежеминутно умножается; после чего он рассказал о своем несчастии.

Произшествие весьма подло, и не мало служит к умножению других его болезней. Узнали что его Томазина, надеясь выдти замуж за такого человека, коего притворялась, будто любила до обожания, имела весьма долгое время тайную переписку с человеком его отца, которой содержит, как ты знаешь, постоялой двор в Даркинге, и которого она сделала весьма хорошим человеком на счет бедного Болтона. Она производила сей происк с великим искусством. Наш друг, почитавши себя уверенным в ней, препоручил ей ключ от своего кабинета, и старание занять знатную сумму под заклад за главную часть своего имения, от коего он с охотою желал освободиться. Она не отдала отчету во многих больших суммах, которые получила; и не заплатя всего долга, она подвергает его теперь опасности, по коварству должников, лишиться всего капитала. Но как она уже столь долгое время почитается его женою; то он не знает, что предпринять в свою предосторожность касательно двух малых детей, коих он весьма нежно любит, полагая что они его собственные, но теперь начинает сомневаться, чтоб имел в том какое участие.

Начало сего письма включено здесь для того, дабы показать все содержание оного и объяснить некоторые места следующего письма. Впрочем оно содержит в себе рассуждения вообще о свойствах любовниц на содержании имеющихся, в коем Белфорд уверяет, что нельзя иметь никакой к ним доверенности.

ПИСЬМО CLXXXVII.

В Субботу 20 Маия.

Я весьма доволен важными твоими рассуждениями, кои в последнем твоем письме вижу, и приношу за то мою благодарность. Бедной Белтон! Я не могу вообразить, чтоб его Томазина способна была к столькой злости. Но такая будет всегда опасность тех, которые станут содержать девушку из подлого рода. Со мною этаго никогда не случится, и я не имею в сем нужды.,,Такой человек как я, Белфорд, свергает только величайшее дерево, а лучшие плоды с него падают ему сами в рот,, Всегда следую я Монтанью, как ты знаешь, то есть, я уверен, что великая приобретается слава покорять девушку из хорошего дома. Успех обольщения действительно имеет для меня более приятностей, нежели то действие, которое его увенчивает. Ето, словом сказать, ни что; или минутное восхищение. Я чистосердечно тебя благодарю за одобрение, которое ты подаешь теперешнему моему предприятию.

С такою молодою особою, как девица Гарлов, человек сокрыт от всех тех неудобностей, на которые ты употребляешь все свое красноречие.

Вторично, Белфорд, я благодарю тебя за ободрение, которое ты мне подаешь. Нет нужды, как ты говорить, скрываться в углу и умереть в сообществе девицы Клариссы. Насколько ты любви достоин, что ласкаешь столькою приятностью верховное желание моего сердца! для меня ни мало не будет стыдно дать волю взять мое имя такой девице, как она, и я мало буду осужден публикою, если проживу с нею до тех престарелых лет, о коих ты говоришь, и соглашусь некогда идти с нею по желаемому пути моих предков.

Да благословит тебя небо, любезной мой друг! Когда ты старался о браке, в пользу любезной, то я себе представлял, что ты шутил, или что ты принял сие дело токмо из угождения моему дяде. Я весьма знал, что сие не произсходило от побудительной причины или сострадания. По истинне, я тебя подозревал несколько в зависти, но теперь, я тебя познаю и еще повторяю: да благословит тебя небо, любезной и искренной мой друг!

Ловелас.

П. П. Моя бодрость усугубляется к исполнеиию всех моих мнений, и я окажу тебе удовольствие искренно тебя уведомляя о продолжении моих успехов. Но я не могу удержаться чтоб не прервать своей истории, дабы изьявить тебе мою благодарность.

ПИСЬМО CLXXXVIII.

В Субботу 20 Маия

Должно изобразить тебе наше состояние.

Как большие так и малые, мы вообще счастливы. Доркаса находится в великой милости у своей госпожи. Полли просила у нее совета на предложение брака до нее касающегося: никогда Оракул не подавал лучшего о том мнения. Салли, поссорившись с своим купцом просила мою красавицу их рассудить. она хулила Салли за то, что весьма сурово поступила с таким человеком, которой ее любит. Дражайшая особа! Стоя перед зерколом, закрывала свои глаза, опасаясь себя в оном видеть. Гж. Синклер оказала так же свое почтение столь несравненному судье, прося у ней мнения о браке двух своих племянниц.

Мы уже несколько времени находимся в сем состоянии Однако она кушает всегда одна. В некоторые времена, хотя не часто, оказывает она им честь своим присутствием. Они привыкли к ее поведению и никогда ее не утруждают. Такое принуждение привело бы ее во гнев. Когда они повстречаются; то оказывается токмо единое учтивство с обеих сторон. Я думаю, Белфорд, что и по бракосочетании можно избегнуть многих ссор если будем реже видеться.

Но в каком я нахожусь расположении с любезною, с тою несчастного отъезда и не учтивого отказа учиненного в среду по утру? Вот твой вопрос, не правда ли? По истинне, хорошо, друг мой. Для чего ж поступил бы я с нею худо? Дорагая не может никакой подать себе помощи. Она не имеет другого покровительства. Впрочем, она слышала (ктоб мог думать, чтоб она была так близко от нас) разговор которой я имел с гж. Синклер и девицею Мартин; ее сердце гораздо от того успокоилось в различных сомнительных положениях. Таковы суть по особенности наши расположения:

Нещастное состояние гж. Фретчвиль. Сколь сожаления достойна сия бедная женщина! Девица Мартин, притворяется, будто ее знает, и ни мало не перестает человеколюбиво о ней соболезновать. Она и ее муж, коего она лишилась, любили друг друга с самого младенчества. Жалость сообщается из одного сердца в другое. Невозможно, чтоб все обстоятельства столькой печали, представленные столь нежною девицею, как Мартин, не сделали чрезвычайного впечатления над моею любезною.

Подагра Милорда М… яко единая пренона, которая ему препятствует приехать и оказать свою нежность моей супруге.

Отъезд Милади Лавранс и девицы Монтегю, коих вскоре ожидают в Лондон.

С какою нетерпеливостью желаю я видеть мою супругу в состоянии принять их в собственной свой дом, еслиб гж. Фретчвиль была хотя единую минуту согласна с нею.

Я намерен, не смотря на сие, остаться у гж. Синклер, в том едином намерении, дабы удовольствовать даже самую малую разборчивость моей супруги,

Чрезмерная моя к ней любовь, которую я выражал столь страстно, как искреннейшую и непорочнейшую страсть, какой ни единой человек никогда не чувствовал к женщине.

Салли и гж. Синклер превозносили ее похвалами, но без пристрастия. Особливо Салли удивлялась ее воздержности, и назвала ее примером прочим. Однако, дабы избегнуть всякого подозрения, она присовокупили, что если ей будет позволено свободно изъяснить предо мною свои мнения; то она находит весьма излишнею ее разборчивость. Но она весьма меня хвалила за то, что строго наблюдаю свое обещание.

Что касается до меня, я хулил ее явно. Я называл ее жестокою. Я весьма разгорячился против ее фамилии. Я сомневался о ее любви, видя что мне отказывала даже в малейшей милости, когда мое поведение столь же было непорочно, когда я был с нею наедине, как пред всеми домашними! Я коснулся несколько и до того, что произошло в самый тот день между нами, жалуясь только на некоторые поступки столь равнодушно оказанные мне, что не возможно было мне их снести. Однако я хотел предложить ей идти в наступающую субботу в комедию, называемую сирота Отвай, и представляемую лучшими Актерами, дабы испытать, во всем ли мне будет отказано. Я весьма не любил трагедий, хотя и знал что она их любит, по причине хороших наставлений и примеров, кои почти всегда во оных находятся.

Я весьма чувствителен, присовокупил я, и свет представляет собою столь великой предмет печали, что и не нужно заниматься печальми другого, и составлять себе из того увеселение. Сие примечание весьма справедливо, Белфорд; и я думаю что вообще все сколько ниесть людей нашего рода думают о том, как и я. Они не любят других трагедий кроме тех, в коих они сами себя поставляют тиранами и исполнителями жестокости. Они не хотят подвергаться весьма важным рассуждениям. Они ходят в веселыя пиесы, дабы смеятся над теми печальми, кои сами причиняют и видят такие примеры, кои сходствуют с собственными их нравами; ибо мало есть таких комедий, в коих бы представляли добрые свойства. Но что я говорю? подумая о том я вспомнил, что тебе нравятся жалостные представления.

Девица Мартин отвечала за Полли, которая тогда была в отсудствии, гж. Синклер за нее же и за всех знакомых ей женщин, не выключая девицы Партиньион, что они предпочитают комедию трагедии. Я думаю что их правда, потому что нет ни одного своевольца, хотя мало закоренелого, которой бы не примешал трагедии к комедиям, которые он играет с любовницею.

Я просил Салли сделать компанию моей супруге. Она была в субботу отозвана, отвечала она мне. Я просил у гж. Синклер позволения отпустить Полли. Конечно, отвечала она мне, Полли сочла бы себе за великую честь сопровождать туда гж. Ловелас; но сия бедная девица имеет столь нежное сердце, а сочинение же столь трогательно, что она лишится зрения от слез.

В самое то время Салли представила мне то, чего должно опасаться от Синглетона, дабы подать мне случай отвечать на возражение, и избавить мою любезную от труда учинить мне оное, или исследовать в точность со мною сие дело.

Я тотчас признался, что ни мало не беспокоюсь с сей стороны; и говоря о письме, которое должен получить, я объявил гж. Синклер, что меня уведомили, будто один человек, коего мне сделали изображение, хочет о нас объявить. Потом попросивши чернильницу с пером, я написал на бумаге главнейшие знаки, по которым можно бы было его узнать, дабы в нужде весь дом мог против него вооружиться.,,Матроз обезображенной оспою, рыжей, весьма худого взгляду, ростом в шесть футов, у коего брови повислыя, губы облупились, как бы от цынготной болезни, с ножем, которой у него висит обыкновенно с боку, черная епанча, на шее повязан платок, в руке дубина, вышиною с него, и толщиною по препорции.,, Не должно отвечать ни единого слова на все его вопросы. Тогда надлежит позвать меня на то место; но воспрепятствовать, если возможно, чтоб моя супруга ничего о том не знала. Я присовокупил, что если бы ее брат или Синглетон пришли ко мне; то я бы принял их учтиво из любви к ней; и что тогда она должна бы выдти за муж, после чего не осталось бы ни с одной ни с другой стороны ни какого виду к насилию. Но я обязался жесточайшими клятвами, что есть ли по несчастью ее у меня похитят, по согласию ли ее или нет; то я бы пошел тогоже дня просить ее у ее отца, хотя бы она была там или нет; и еслиб я не нашел ее сестры, то бы знал, как найти брата, и прижал бы его столь хорошо, как и он одного корабельного Капитана. Теперь, Белфорд, думаешь ли ты чтоб она меня оставила, как бы я с нею ни поступил?

Гж. Синклер весьма хорошо представила ужас свой, она казалась столь устрашенною несчастьями, могущими случиться в ее доме, что я опасался, чтоб она не испортила своей роли, и не обнаружила бы моего дела. Я ей кивнул. Она кивая головою дала мне знать, что меня разумеет. Она понизила голос, и сложа свои губы одна на другую с обыкновенными своими жеманствами, замолчала.

Вот приготовления, Белфорд. Думаешь ли ты, что твои рассуждения, и все пословицы Милорда М… в состоянии меня принудить от того отречься? Нет, действительно нет. Как говорит моя любезная, когда хочет к чему ниесть изъяснить свое отвращение.

И какое должно быть необходимое действие всех сих хитростей, для поступок моей любезной со мною! можешь ли ты сомневаться, чтоб она не оказала мне угождения с первого раза сделать мне честь меня принять? Четверток был день весьма счастливой; по утру ничего не недоставало к нашему благополучию. Я поцеловал прелестную ее руку. Тебе не нужно, чтоб я описал ее руки. Когда ты ее видел, то я приметил, что твои глаза были устремлены на оные, как скоро они оставляли великое множество прелестей, украшающих ее лице. И так я раз с пятьдесят поцеловал ее руку, если не обчелся. Я однажды доходил до ее щек, в намерении достигнуть и до ее уст, но с таким восхищением что она за то осердилась.

еслиб она не старалась столь долго продолжать держать меня у руки, еслиб невиннейшие вольности, к которым наш пол стремится постепенно. не были бы мне отказаны с несносною жестокостью; то уже бы давно мы обходились несколько вольнее. еслиб я мог хотя некой успех получить у ней, при ее уборном столе, или в ее дезабилье, ибо вид достоинства умножется в богато одетой женщине, и производит почтение; но невозможно ее застать ни поздно ни рано, чтоб она не была всегда одета благопристойно. Все ее сокровища столь рачительно сохранивемы, что ты удивляться не должен, что я мало успел в опыте. Но насколько трогательно жестокое сие расстояние!

Еще повторяю, в четверток по утру мы были весьма счастливы. После полудни она считала часы, которые со мной препроводила. Сие время показалось мне единою минутою; она мне объявила что желала быть одна. Я себя принудил, и не прежде ее оставил, как солнце начинало покрываться облаками.

Я пошел обедать к одному другу. По возвращении моем я говорил о доме и гж. Фретчвиль. Я видел Меннелля, я его просил представить вдове о побудительной нашей к тому причине. Она весьма сожалела о сей госпоже. Это второй разговор, которой она слышала. Я не преминул также сказать ей, что я писал к моему дяде, и что вскоре ожидаю от него ответа. Она сделала мне милость, оставив меня с собою отужинать. Я ее спросил, что она думала о моих статьях? Она обещалась мне изъясниться, как скоро получит новые письма от девицы Гове.

Я тогда предложил ей сделать мне компанию ехать в субботу в вечеру в комедию. Она мне учинила на то такие возражения, кои я предвидел, вымыслы ее брата, весьма жаркое время, и проч. но голосом изъявляющим опасение, чтоб меня не огорчить; второе действие приятного разговора. Следственно она миновала собственных своих затруднений, и я получил требуемую мною милость.

Пятница не менее была спокойна, как и предъидущий день.

Вот два дня, которые я могу назвать счастливыми. Для чего же все прочие им не соответствуют. Кажется, что сие зависит от меня. Удивительное дело, какое получивю удовольствие мучить такую женщину, которую единственно люблю? Должно признаться, что я имею и что подобного в свойстве девицы Гове, которая почитает за удовольствие приводить в ярость несчастного своего Гикмана. Впрочем я бы ни мало не был способен к сей жестокости для такого ангела, как Кларисса, еслиб не решился по испытании наградить ее сверх ее желаний.

Уже прошло половина дни субботы. Наше благополучие еще продолжается. К комедии приготовляются. Полли изъявила на то свое желание. Оно принято. Я ее уведомил о тех местах, где она должна плакать, не токмо для того, чтоб оказать свое добросердечие, коего слезы суть всегда хороший знак, но еще и для того дабы закрыть свое лице вейером или платком, хотя Полли впрочем не почитается публичною девушкою. Мы будем в зеленой ложе.

Печали другого столь живо представленные, конечно тронут сердце моей любезной. Когда я получил позволение от сей молодой особы сопровождать ее в комедию; то я всегда был уверен в победе. Женское сердце, трогаемое приятностью и музыкою, когда его ни что не беспокоит, разпространяется и теряет старания сохранять себя по мере своего внимания извне тем увеселением, которое их занимает, привлекаемаго. Музыка, и может быть тот подлинник. которой последует, также будет их клонить к сему действию. Но я не одно намерение имею в том рачении, с каким я предложил ехать в комедию любезной моей Клариссе. Уведомлю о том единого только тебя. Доркаса имеет у себя все ключи, как я тебе уже о том говорил. Ты знаешь, что она сделает в нашем отсудствии. Теперь, не думаешь ли ты, чтоб не нужно было показать моей любезной трагедию весьма трогательную? Не для чего иного, как токмо дать ей знать, то есть величайшие несчастья и те глубочайшие печали, коих она может быть никогда себе и вобразить не может.

Признайся, что наше благополучие чрезвычайно. Я надеюсь, что мы не увидим в нашем пути ни одного из тех злых духов, которые почитают за удовольствие смущать радость бедных смертных.

Ловелас.

Девица Кларисса в письме писанном в пятницу 19 Маия уведомляет свою приятельницу, что ее дела еще однажды переменились к ее выгоде и что после последнего ее письма она во все сутки была весьма счастлива, по крайней мере сравнивая их с своим состоянием.,,Сколь охотно склоняюсь я и на малейшие виды благополучия! Сколь удобно обращаю к себе лестные сии виды, и услаждаюся надеждою, а не не токмо для собственной моей пользы, но также из любви к тебе, что входить столь великодушно во все то, что мне случается и приятного и несчастнаго!

Она изъясняет ей здесь подробно тот разговор, которой она слышала между г. Ловеласом, гж. Синклер и девицею Мартин; но она изъясняет весьма пространно, как подслушивала их разговоры, в той надежде, что они не сомневаются, чтоб кто их подслушал. Она рассказывает те причины, которые доставили ей удовольствие оные слышать; и хотя бы она была тронута тем смелым вымыслом, которой он сделал, если он оставит намерение хотя единой день; то она довольна будет тем, если он избегнет насилия, когда повстречается с ее братом в городе. Она почитает себя обязанною тем, говорит она, что произошло в среду, и тем, что она по счастью слышала, обещать ему ехать в Комедию, наипаче когда он по своей скромности предложил ей одну племянницу для препровождения. Она казалась довольною, что он писал к Милорду М… Она обещалась изъясниться ему о тех статьях как скоро получит новые письма от своей приятельницы. Наконец, присовокупила она, будущее представляет ей благоприятные виды, по крайней мере если сравнивает оные с новыми опасностями, коих она страшилась с самого своего несчастья.

Однако она весьма рада, что ее приятельница занимается некоторым планом, которой может ее успокоить другими средствами. Она почитает г. Ловеласа за опасного человека, и следственно благоразумность принуждает ее воставать беспрестанно и вооружаться против худой его склонности.

Она почитает себя уверенною, что ее переписка с приятельницею совершенно скрытна. Она нимало не сомневается чтоб не имела вольности выходить и входить, но г. Ловелас столь старательно за нею примечает, что она не имеет времени испытать сию вольность. Она конечно чаще бы оное испытывала, еслиб имела причину о том сомневаться, и еслиб намерения ее брата и Капитана Синглетона причиняли ей менее страха.

ПИСЬМО CLXXXIX.

В субботу 20 маия.

Я знала, любезная моя, что вместо ответа на статьи г. Ловеласа, ты ожидаешь моих советов. А как мне было досадно, что сие рассуждение причинит некую отсрочку; то я пользуюсь сим необыкновенным случаем отсылаю сие письмо к Вильсону. Никогда я не сомневалась о справедливости и великодушии твоего обожателя относительно к тому, что касается до статей; и все его сродственники не менее имеют благородные чувствия, как их порода. Но теперь я думаю, что ты не худо бы сделала, когдаб узнала, какой будет ответ Милорда на приглашательное его письмо.

Вот план, которой я для тебя сделала. Не вспомнишь ли ты, что видела со мною некогда женщину именуемую гж. Товнзенд, которая производит великую торговлю Индейскими и Камбрайскими Штофами и ландрскими кружевами, кои она получает не платя пошлины, и продает тайным образом во всех хороших домах нашего соседства? Она попеременно находится в Лондоне в таком месте, которое лежит на конце предместья Сутварк, в коем она имеет образчики своих товаров, для удобного исправления своих дел, но настоящее ее пребывание и магазейн в Дерфрорде. Я узнала ее по моей матери, которой ее рекомендовали по случаю моего брака, и которая представляя ее мне, сказала, что с помощью сея женщины я могу великолепно быть одета за малые издержки.

Впрочем, любезная моя, я весьма не хвалю заповедной ее торг. Мне кажется, что сие значило бы пренебрегать свои законы, вредить честным купцам, и лишать нашего Государя законного доходу, коего уменьшение может его принудить наложить новые подати на общество. Но поскольку я еще ничего не взяла у гж. Товнзенд; то мы и обходимся с нею ласково. Она женщина разумная и весьма хорошего свойства. Она была во многих чужестранных землях по причине своей комерции, и я с удовольствием слушаю, когда она говорит. Но как она старается познакомиться со всеми теми молодыми особами, которые вскоре намерены выходить замуж; то меня и просила рекомендовать ее тебе, и я уверена, что без всякого труда склоню ее принять тебя в свой дом в Дерфорде. Это весьма многолюдное село, и может быть одно из таких в свете мест, в коем весьма мало подумали бы тебя искать. Правда, что ее коммерция не позволит ей быть так долгое время; но нельзя сомневаться, чтоб она не имела там какого ниесть верного человека. Ты будешь безопасно там жить до прибытия г. Мордена. Мне кажется, что ты весьма бы хорошо сделала, еслиб впредь отписала к любезному сему брату. Не от меня зависит предписать тебе то, что ты должна ему означить. Я полагаюсь на твою скромность; ибо ты конечно разумеешь то, чего надлежит опасаться от малейшей ссоры между двумя мнимо любящимися.

Я прилагаю новые старания к рассмотрению сего плана, если ты его одобришь или почтешь его необходимым. Но надо думать, что не имеешь нужды в сем средстве, поскольку дела переменились, и ты провела целые сутки так, что нельзя оные назвать несчастными. Насколько я чувствую негодования видя такую девицу, как ты, приведенную к сему презрительному утешению!

Я помню, что гж. Товнзенд имеет двух братьев, из которых у каждого есть по купеческому кораблю. Но как они не могут соединить вместе с нею выгоды; то кто знает, чтоб ты не могла в нужде иметь весь корабельной экипаж к своим услугам. Положим, что Ловелас подаст тебе причину его оставить; то ни мало не опасайся Гарловов. Пусть они стараются один о другом; они на то сотворены. Законы будут их защитою. Твой любовник не убийца и не разбойник. Он явной враг, потому что он неустраним; и если он предпримет что нибудь, которое бы заслуживало наказания в силу законов, то ты счастливо освободишься от него бегством, или веревкою, нет нужды, которым его из сих двух средств он от тебя отторгнут ни будет.

еслиб ты не входила в такую подробность всех тех обстоятельств касающихся до разговора, которой ты слышала между г. Ловеласом и двумя женщинами; то бы я их подозревала, что они не для чего инного имели сие рассуждение, как для тебя.

Я показала те предложения г. Гикману, которой определился в штатскую службу перед смертью своего старшаго брата. Он принял на себя важной и гордой вид, он мне сказал весьма важным голосом, что он их рассмотрит, что он в тонкость их разберет, если я его того удостою, что бы он о них думал, и прибавить к тому несколько других столь же странных слов, от чего я вышла из терпения. Я с гневом вырвала у него бумагу. Как! поступать с ним столь худо за его старание? Так, за непонятные его старания, такие как и большая часть других его стараний. если он не мог одним взглядом усмотреть какого возражения; то это значит что ничего в оных не понимает.

Как вспыльчива, любезная моя девица! столь медлителен, весьма мало любезной государь мой, отвечала бы я ему! Но я почла за удовольствие сказать ему, точно, с таким видом, которой означал, Как осмелился ты сделать мне противность?

Он просил у меня прощения, говоря что не видел никакого тому возражения; но он думал, что в другой раз прочтя оное… Нет нужды, нет нужды, прервала я, я показала бы их моей матери, которая, хотя не в штатской службе, но при первом взгляде, узнала бы то более, нежели все твои медлительные советники, еслиб я не опасалась раздражить ее признанием моей переписки.

Но не медли, любезная моя, расположить статьи в надлежащем порядке; чтоб бракосочетание вскоре за оными последовало, и чтоб ничего более не оставалось об оном говорить.

Я не должна позабыть, что матроз весьма долго похаживал около моей горничной девушки, и что он старался подкупить ее весьма великим подарком, дабы узнать от ней место твоего пребывания. Лишь бы только осмелится он показаться вторично; то при первом разе, я прикажу его бросить в самой глубочайшей пруд, если он ничего мне не скажет. Предприятие подкуплять домашнего человека оправдает мои приказания.

ПИСЬМО CXC.

В Воскресенье 21 Маия.

Я нахожусь теперь в великом гневе и помышляю токмо о мщении, от чего и решился сообщить тебе наблюдения девицы Гарлов в течение трагедии Отвай. девицы Гарлов! Для чего называть ее сим именем? для того что я ее ненавижу, и что чрезвычайно раздражен против ее и против наглой ее приятельницы.

Чемже, спросишь ты меня? Причина довольно основательна. Между тем, как мы были в комедии. Доркаса, которая получила от ее приказы и ключ от покоя своей госпожи, также и все прочие ключи, от сделанного из черного дерева камода, кабинета и всех ящичков, сыскала способ дойти до последнего письма девицы Гове. Чернобровка по своему тщанию приметила, как ее госпожа вынула его из нагрудного своего платка, и положила оное к прочим, пред отъездом со мною в комедию, опасаясь по видимому, как тамошния женщины меня укоряют, чтоб я не нашел оного под ее платком.

Как скоро Доркаса увидела у себя сокровище; то позвала Салли и еще трех девушек, кои до того не показывались Клариссе; они соединясь вместе, употребили чрезвычайное тщание, дабы переписать проклятыя сии письма, следуя предписанному мною им образцу. Я имею право назвать их проклятыми, поскольку они наполнены жестокими обидами и злостью. Какая это фурия девица Гове! Я не удивляюсь, что наглая ее приятельница, которая не лучше со мною поступила, поскольку она подала случай к вольностям другой, оказала тогда столько гнева, когда я хотел ухватить одно из ее писем.

Мне также казалось невозможно, чтоб красавица, в сей цветущей молодости, имея столь хорошее сложение, здоровье и проницательные глаза, могла иметь такую тщательность и страх, которой никогда ее не оставляет. Блестящие глаза, Белфорд, не смотря на всю изящность, как стихотворцы оные прославляют, суть совершенной знак плутовского сердца, или сходственно с оным.

Ты можешь продолжать свои проповеди, если хочешь, и Милорд М… не менее свободен рассыпать свою мудрость в пословицах; но верь, что теперь я гораздо более о ней уверен, нежели прежде. Теперь когда мщение мое воспламенилось, и соединилось с любовью в моем сердце; то всякое сопротивление должно без околичностей быть послаблено. Я торжественно тебя заклинаю, что девица Гове понесет наказание за свою измену.

В сию минуту принесено другое письмо от адской сей фурии. Я надеюсь что оно также вскоре будет списано, по крайней мере, если захотят присоединить оное к прочим. Непреклонная богиня хочет сего утра идти в церковь, не так как я имею причину думать из набожности, как для того, чтоб испытать, может ли она выходить без сопротивления, или без злобы, или будучи не сопровождаема мною.

Она отказала мне в чести с нею завтракать; правда что вчерась в вечеру она была несколько не довольна тем, что по возвращении нашем из комедии, я принудил ее препроводить остаток вечера в общем зале, и остаться с нами даже до полуночи. Выходя от нас, она мне объявила, что во весь следующей день она щитает себя свободною. Но как я еще не читал тех выписок, то и оказывал токмо уважение и покорность; ибо я решился оказывать, если будет возможно, новые поступки, дабы изгнать из ее сердца всякое подозрение и ревность. Впрочем я не имею причины беспокоиться о прошедших ее подозрениях. Когда женщина, которая может, или думает что может оставить такого человека, коего она подозревает, но при всем том продолжает с ним пребывать, то я уверен, Белфорд, что это не худой знак.

Она поехола. Она вышла украдкою так искусно, что я и подумать о том не мог. Она приказала носильщикам подать носилки, в намерении лишить меня способа ее сопровождать. Но я принял пристойные предосторожности. Вилль мой камердинер следовал за нею по ее согласию; а Петр, дворовой человек был готов к принятию повелений от Вилля.

Я ей представлял, чрез Доркасу, чего она должна опасаться от Синглетона, дабы тем вперить в нее страх выходить без меня; но она отвечала, что когда не было опасности в комедии, хотя во всем Лондоне токмо два театра находится; то еще менее должно опасаться оной в церкви, когда их великое множество. Она приказала носильщикам нести ее в церковь Святаго Якова.

Она не столь бы мало заботилась меня обязать, еслиб знала, до чего уже я достиг. Насколько я понуждаем нашими госпожами, которые беспрестанно жалуются о том принуждении, в котором я их содержу, в их поступках, в их компаниях и в необходимости, в коей они находятся не принимать никого в то прекрасное заднее строение, дабы не подать какого подозрения. Оне не сомневаются о моем великодушии, говорят оне: но, к собственной моей пользе, они укоряют меня, во вкусе Милорда М… что так много сеял, а мало хлеба собрал. Мне кажется, что они справедливо говорят. Я думаю, что начну производить в действо мои намерения по ее возвращении.

Я достал то письмо, которое она сего дня получила от девицы Гове. Заговоры, хитрости и коварства, вот в чем состоит их переписка. Мне весьма трудно взирать с покойным духом на сию девицу Гарлов. Какая нужда, как говорят наши Нимфы, дожидатьсЯядо ночи? Салли и Полли напоминают мне, с великими укоризнами, о том способе, которой я употребил в первой раз с ними. Но сила худо бы соответствовала моим намерениям. Впрочем она бы весьма хорошо могла соответствовать на то, по крайней мере если есть хотя несколько истинны в сей части правила своевольцев, что женщина однажды покоренная пребудет таковою навсегда. Никогда не видано чтоб говорили, так, при первом вопросе.

Она приехала, но отказалась со мной видеться. Она хочет во весь день быть одна. Доркаса приписывает ее отказ благочестью. Клянусь всем адом, Белфорд, правда ли чтоб было неблагочестиво меня видеть? не лучше ли бы она употребила свою набожность к приведению меня напуть истинный? и не думает ли она кончить все дело, отказываясь со мной видеться, по причине своея набожности? но я ее ненавижу. Я ее ненавижу от всего моего сердца. Она стара, гнусна, безобразна, ненавистна и хулы достойна! По крайней мере она Гарлов, и посему званию я ее ненавижу.

Поскольку должно отказаться ее видеть, так пусть она разпоряжает по своей воле, и препроводит свое время, в чем хочет. Но надобно мне также и свою исполнить, и для того отдаю тебе отчет в моих вымыслах.

Самое первое письмо, которое у ней найдено писано 27 Апреля. Куда могла она скрыть предъидущия? Гикман почитается между ними за советника. Он бы лучше сделал, когдаб взял предосторожность о самом себе. Девица Гове говорит красавице: я надеюсь, что ты не будешь раскаяваться, отославши ко мне моего Норриса. Во всяком случае он по первому слову возвратится к тебе тем же путем. Что это такое значит? Ее Норрнс возвратится по первому слову! Черт меня возьми, если я что ниесть из того понимаю. Не ужели сии невинные приобучаются к таким проискам? По сему примеру я почитаю себя несколько уполномоченным упражняться в своих замыслах.

Ей досадно, что Анна не может придти. Ех глупинькая! положим что она и можешь. Какую помочь принесет ей Анна в таком доме, каков сей?

Женщин сего дома можно проникнуть во время одного завтрака. Сия речь привела наших госпож в такую ярость против сих двух перепищиц, что они никогда столь усильно меня не просили, как теперь, усовершить мою победу. Я оставил девицу Гове в полную их власть. Тебе стоит токмо сказать одно слово, Белфорд, и я тебе обещаю, что действие, последует за угрозою.

Она весьма рада, что девица Гарлов думала ухватиться за мое слово. Она удивляется, что я не возобновил ей моих предложений. если я не учиню оного вскоре; то она советует ей не оставаться со мною. Она ее увещевает держать меня в отдаленности и не иметь ни какого ласкового со мною обхождения. Видишь, Белфорд, обманулся ли я? Неусыпность раздражающая меня, произсходит от хладнокровной приятельницы, которая сидя спокойно пишет и подает по своей способности такие советы, которым бы она сама не в состоянии была следовать в подобном случае. Она ей говорит, что моя польза состоит в том, дабы быть честным. Моя польза, ех глупинькия! Я почитаю сих двух девиц уверенных, что моя польза всегда подвластна моим удовольствиям.

Чего бы я не дал, еслиб мог получить список с тех писем, на которые девица Гове ответствует.

Второе письмо писано 3 Маия. В сем то безчинница весьма удивляется, что ее мать писала к девице Гарлов, запрещая ей переписываться с ее дочерью. Г. Гикман, говорит она, желает, чтоб она в сем случае не повиновалась своей матере. Насколько сей лукавец обольщает двух девушек! Я страшуся, чтоб он не принудил меня наказать его стольже строго, как и его девчищу: и я уже изобрел план, которой требует токмо единого часа на рассмотрение, дабы его утвердить. Я не могу терпеть, чтоб материнская власть была оставлена и пренебрежена. Но выслушай нахалку: Она почитает за счастье о том думать ибо когда ее мать ее рассердила; то она старается всячески найти причину с ней поссориться. Какой нибудь Ловелас сделал ли бы лучше оного? Ета девица до чрезвычайности своевольна. если бы природа произвела ее на свет мужчиною; то не сомневайся, чтоб она была лучше нас.

Она весьма старается, говорит она, чтоб ее раздражили до чрезвычайности, дабы она могла решиться бежать тайным образом в Лондон; и находясь в таком положении она до того времени не покинет своей приятельницы, пока не увидит ее честною сочетанную браком, или оставившую своего мерзавца. Здесь, Белфорд, Салли присоединила просьбу переписывая оное:,,Ради Бога, любезной г. Ловелас, приведи к нам сию фурию в Лондон.,, Я тебя уверяю, любезной друг, что ее жребий вскоре бы был решен.

Я читал, в том же письме, как моя прелестная пленница описала тебя и прочих наших друзей. Меня не более она щадила. Этот человек сущей дурак, говорят они обо мне. Я не хочу жив быть, чтоб они могли почитать меня таковым. По крайней мере это весьма глупой повеса. Проклятая и презрительная тварь! Я вижу, присовокупила она, что это настоящий диавол. Вот как изображают тебя, Белфорд, он точной Бельзевут: Вот и тебе, Ловелас. Однако это тому Бельзевету, с которым бы она хотела видеть свою приятельницу сочетавшуюся браком. И так что же мы сделали перед девицею Гарлов, что заслужили, дабы она сделала о нас такое изображение, которое навлекает на нас сей поступок от девицы Гове. Но это такое дело, о котором я рассужу после.

Она хулит свою приятельницу за то, что не захотела разделить своего ложа с девицею Партинион. Будучи неусыпна как ты, чтобы от того могло случиться? еслиб он думал о насилии, то не дождался бы ночи. Салли написала для примечания:,,Видите ли, видите ли, г. мой, чего от вас ожидают. Мы ежеминутно вам о том повторяли,,. Оне в самом деле мне о том говорили, но известие, с их стороны не имело и в половину столько силы, как девицы Гове.

Она одобряет мои предложения относительно дома гж. Фретчвилль. Она ее побуждает подумать о статьях. Наконец усильно ее просит к ней писать, несмотря на запрещение ее матери; без чего она ей объявляет, что должна взять на себя все следствия ее намерения. Бедные бунтовщицы!

Ты скажешь сам в себе: сия гордая и наглая девка не ужели есть та Анна Гове, которая вздыхала о честном нашем друге Кавалере Кольмаре, и которая не советуяся с своею Клариссою Гарлов, может быть последовала бы ему в том расстройстве его имения, когда он был принужден оставить Королевство.

Так, это та самая; и я всегда замечал, как по опыту других, так и по своему, что первая покоренная страсть делает победителем, или тиранном, если то случится женщина.

В другом письме,,Она одобряет намерение, которое ее приятельница имеет меня оставить, если ее фамилия согласится ее принять. Она уведомляет о некоторых странных приключениях относящихся ко мне, которые принуждают меня почитать за злейшего из всех человеков. еслиб я имел двенадцать жизней; то бы долженствовал их лишиться; есть двенадцать злодеяний" Прекрасной способ считать, Белфорд!

Тут означены девица Беттертон и девица Локкиер. Твой человек [так она меня называет без уважения] весьма бесчестен, говорит она. Я бы с ума сошел еслиб допустил назвать себя бесчестным не заслуживая того! она испытала расположения г. Юлия Гарлов. "Она ей советует привлечь Доркасу на свою сторону, и доставить себе хитростью или по случаю хотя одно из моих писем. Видишь, Белфорд, она беспокоится о моем предприятии, когда я хотел похитить одно из ее писем.,,

если случится, говорит она, что я некогда буду уведомлен о том, как она со мною поступает, то не осмелится выходить без конвоя. Я советую етой нахалке держать всегда конвой в готовности.

Я начальник злодейской шайки, [так называет она тебя и прочих моих подвластныхъ] которые соединились для того, что бы обольщать невинных и подавать взаимно себе помощь в бесчестных своих предприятиях.

Что ты о сем скажешь, Белфорд?

Она не удивляется глубокомысленным рассуждениям своей приятельницы о том несчастии, которое она имела, видя меня у дверей сада, будучи принуждена мне следовать и обманутая моими хитростями. Я надеюсь что прочитавши все сие, Белфорд, ты кончишь свои проповеди.

Но потом представляет ей во утешение, что она послужит примером и в наставление своему полу. Довольно ясно, что весь ее пол будет мне оным обязан.

Мои спутницы не имели времени, говорит оне, списать все то, что заслуживает моего гнева в сем письме. Надобно мне сыскать случай прочитать все самому. Оно содержит, по их известью, весьма благородные размышления. Но она называет меня обманщиком, а многажды подлецом. Анна Гове думает, что диавол обладал моим сердцем и всеми Гарловам, в самой тот час, когда возбуждал ее приятельницу к тому пагубному свиданию. Она присовокупляет, что конечно судьба ввергнула ее в такое заблуждение. И так о чем же печалится? Несчастье есть драгоценное ее время; и я не знаю, сколько еще подобных сим бредней. Но нет ни одного слова в благодарность такому человеку, которому она одолжена случаем прославиться.

В следующем письме она опасается, чтоб я по своей злости не принудил ее приятельницу почитать меня своим властителем. По истинне я того и надеюсь.

Она отговаривается от всего того, что против меня сказала в последнем своем письме. Мой поступок относительно сельской красавицы, намерение пристроить ее приятельницу в доме гжи. Фретчвилль, между тем пока я буду пребывать у гжи. Синклер; имение, которое имею в моей провинции, доходы, экономия, моя особа, дарования, все сие припомянуто в мою пользу, Дабы изтребить из ее мыслей намерение меня оставить. Насколько я люблю приводить в замешательство сих проницательных девушек.

Да преследует меня вечное мщение, [по счастью она не сказала, да постигнет меня] если я подам причину сомневаться о моей честности! Женщины не умеют божиться, Белфорд. Кроткия создания! они умеют только проклинать.

Она уведомляет ее о худом успехе своего переговора со стороны дяди Юлия. Оне без сомнения употребляли в оное Гикмана. Неотменно должно отрубить сему скоту уши, и верь что в скором времени он того дослужится.

Она весьма досадует, говорит она, на всю фамилию. Гжа. Нортон не более произвела действия по своей доверенности над гжею. Гарлов. Никогда не было в свете столь закоренелых скотов. Ее дядя Антонин почитает уже ее пропадшею. Не значит ли все сие для меня вдруг и укоризна и увещевание? Они надеялись видеть ее возвращающуюся к ним в печали; но они не подвинулись бы ни на единой шаг, хоть бы то стоило ей жизни. Они обвиняют ее в предумышлении и хитрости. Девица Гове весьма беспокоится о мщении, к которому гордость моя меня возбудить может за то расстояние, в коем меня содержит. Это правда. Теперь остается единый выбор ее приятельнице; ибо ее двоюродной брат востал также явно против нее со всеми прочими и сей выбор состоит в том, дабы отдатся мне. Необходимость и благопристойность составляют для него в сем обстоятельстве почти равно сильной закон. Твой друг, любезной Белфорд, уже избран женщиною поблагопристойности. Какой бы Ловелас в состоянии был снести такую мысль?

Я сделаю великую пользу из сего письма. Уведомления девицы Гове относящияся к тому, что произошло между дядею Юлием и Гикманом [конечно это был Гикманъ] подадут мне причину изьявить мое намерение. Она ей говорит, что не может всего открыть. Мне неотменно надобно прочитать сие письмо самому. Мне должно видеть собственные слова оного: выписок для меня не довольно. если оно попадется в мои руки, то будет руководителем всем моим поступкам.

Здесь то пылкость дружбы показывается. Я никогда бы не поверил, чтоб столь пылающая дружба могла существовать в двух красавицах; но может быть она воспламенена препятствиями и тем противоречием, которое оживотворяет женщин, когда они поступают романически.

Она сумозбродствует говоря о своем отъезде; еслиб сей поступок, говорит она, мог извлечь от подлостей столь благородную душу, или ее избавить из погибели. Это такая подпора, которая старается поддержать другую. Сии молодые девицы сходят с ума в своей дружбе. Оне не знают, что значит постоянная пылкость.

И от чего сие произсходит, что усердие сей девчищи мне нравится, хотя мне еще много претерпевать от оного должно если я приведу ее сюда; то клянусь моею жизнью, что в течение одной недели я заставлю се покоряться без всякого затруднения. Какое удовольствие привести к сему столь основательного человека! Я полагаю, что она исполнила бы мои желания не более, как в один месяц. потом весьма бы было легко приучить ее к себе. Какое приятное зрелище видеть двух прелестных приятельниц, уничиженных общим своим жребием, сидящих в углу в покое, обнявшихся, плачущих и вздыхающих о своем состоянии а я, яко Монарх, сидящей в том же покое на софе, как Султан, и не зная, которой из них бросить платок!

Пожалуй, приметь слова забавной сей девицы. Она весьма сердита на Гарловов, раздражена на свою мать, и в великом негодовании против глупости, и подлого тщеславия Ловеласа… Дурочка! и вдруг, поможем вылесть мерзавцу из грязи, хотя и замараем несколько свои пальцы; он не оказался против тебя виновным никакою неблагопристойностью. Сие кажется чрезвычайным девице Гове. Он бы не осмелился, она в том уверена. если сии мнения происходят от женщин; но для чего ж не получили оные места в моем сердце? Он не имеет еще нужды в адской сей злобе. если бы он думал о столь безвестных намерениях, то сие было бы уже известно. Да сжалится Небо над сими глупинькими!

Потом она понуждает свою приятельницу подумать о статьях, о церковном позволении и о прочих стараниях. Разборчивость, говорит она, не у места. Она преподает ей даже те слова, которые должна употреблять со мною. можешь ли ты поверить, Белфорд, что я давноб одержал победу, еслиб сия фурия не опровергала моих умыслов? Она ее укоряет, что упустила по излишней своей умеренности несколько случаев, коими бы должно было воспользоваться. И так ты видишь, что благороднейшие из сего пола не имеют, по своей холодности, и своим притворствам другого в свете намерения, как токмо мучить бедного любовника, которого она не любит, когда он хотя единожды попадется в ее сети.

Другое письмо, хотя без противоречий, но наполнено наглостью и ругательством, которое дочь писала некогда против своей матери. Оно содержит весьма вольные рассуждения о вдовах и стариках, и я с трудом понимаю, откуда девица Гове могла получить такие знания. Кавалер Кольмар должен быть глупее твоего друга, если он подал ей столь прекрасные наставления.

Она уведомляет девицу Гарлов в сем письме, что дядя ее Антонин предложил о браке ее матери. Сей старой мореходец конечно опытной человек, если он получит то, чего желает, без чего гжа. Гове, которая уморила с печали первого своего мужа гораздо лучшего против нынешняго, вскоре избавится и от друаго. Но какой бы ни был успех на сие предложение, однако все Гарловы еще более, нежели прежде, раздражились против несравненной своей девицы. И так я теперь более в моей победе уверен, нежели прежде, поскольку по тем жестоким словам ей остается единый выбор. Гордость моя несколько оным поражена. Впрочем я думаю что наконец столь нежное сердце, как мое, тронется в ее пользу. Действительно, я не желаю, чтоб она провела всю свою жизнь в печали и гонениях. Но для чего же она сохранивет столько любви к тем безумцам, как Анна Гове имеет причину их называть, и для чего она не имеет оной более ко мне? У меня есть другие выписки, и сокращения с писем, которые как ты увидишь, чрезвычайно мне оскорбительны.

ПИСЬМО CXCI.

Следующее письмо есть такое, смею сказать, которое должно было возбудить желание в двух наших красавицах, чтоб никогда не попадалось в мои руки. Оно уведомляет меня, от чего произсходит неудовольствие девицы Гарлов относительно моих статей. Я не оказал в заключении столько горячности, сколько она того надеялась. Доркаса, которой попалось сие письмо для переписки, не пропустила ни одной строки из оного. И так ты получишь его почти от слова до слова, помощью моих сокращений.

Ета умница воображает себе, что люди нашего свойства не могут чувствовать такой горячности, какую чувствуют честные люди.

Что думаешь ты о сем мнении Белфорд? Девица Гове рассуждает о прекрасных предметах. Прелестная девица! дай Бог чтоб я мог узнать, так ли вольно соответствует ей моя любезная! кто знает, присовокупляет она, не прерву ли я знакомства с полдюжиной девиц прежде, нежели приму обязательство на всю жизнь? Но опасаясь, чтоб сие не было почтительно и не подало причину думать, что я помышляю о исправлении, она ее уверяет, что нельзя надеяться видеть меня честным человеком прежде шестидесяти лет. Она имеет высокое мнение о своем поле, воображая себе, что человек, которой весьма хорошо знает женщин может их любить весьма долгое время.

Он ищет вида, говорит она, к отсрочкам для почтения, которое должен оказать Милорду М… Так, глупая девушка. Когда человек не привык делать того, что должен; то не ужели должно, чтоб он никогда того не делал? Не довольно ли важен сей случай? Не довольно ли вся фамилия тем ласкается? Весьма справедливо говорит она девице Гарлов, что ты имела нужду в помощи друга; но будучи на твоем месте, я бы выцарапала глаза сему извергу, и оставила бы собственному его сердцу старание познать тому причину. Ну, Белфорд! не опускаешь ли ты рук от удивления? Потом называет меня презрительным и бесчестным человеком; а за что? За то что я желал, дабы завтра был счастливой день, и за то, что оказал уважение ближайшему моему родственнику.

Жесточае всего для женщины, продолжает она, быть принужденною принять такого человека, которого ее сердце презирает. Вот в чем бы я желал быть уверен. Я опасаюсь, чтоб моя красавица не была излишне уверена в своих совершенствах и превосходстве. Я трепетал чтоб действительно она не имела ко мне презрения. Я осведомился уже о том, и не могу сего снести; но я не намерен, Белфорд, довести мою любезную до столь жестокой крайности. Пусть лучше пропаду, нежели буду мужем такой женщины, которая бы подала причину искренной своей приятельнице сказать, что она меня презирает. Ловелас призираем! что ты о том скажешь?

Его кулак, которой он держал против своего лба, когда ты с гневом удалилась. [Это произошло в таком случае, в коем красавица, не была довольна моею горячностью, и всем тем, что ты захочешь. Я помню что сделал такое движение, но она тогда стояла ко мне спиною: сии неусыпные особы почти все составлены из глаз. Заметь ее желание,] его кулак для чего не сделался оружием в руках смертельного его неприятеля! Возми терпение, скрепись, Белфорд! день мой недалек. Я воспомню тогда все те обстоятельства, дабы более ожесточить мое сердце.

Но они обещаются изобресть средство извлечь жертву из моих рук, если я подам ей какую причину о себе подозреевать. Впрочем сей умысел меня беспокоит; сражение становится важным. Ты не будешь удивляться, если я последую по моим намерениям. Норрис пришел мне на мысль, Белфорд. Я не хочу, чтоб меня провели хитростью.

Еще повторяю, говорит она, ничто не может ее уверить, чтоб я мог или осмелился оскорбить ее честь. Но ее человек совершенной дурак: вот все, что она может о нем думать. Я был бы дурак, как она то говорит, еслиб думал о браке. Несмотря на сие, заключает она, при первом случае сделай из сего дурака своего мужа, и хота я опасаюсь чтоб он не был грубой дурак, каковы бывают и все те дураки, которые имеют разум и тщеславие; но прими его вместо наказания, поскольку ты не можешь его принять вместо награды. Как ты думаешь, Белфорд, сносно ли ето?

Но в том письме, которое я достал сего дня в то время, как моя любезная была в церкви, весь план девицы Гове открыт. Это письмо чрезвычайно трогательно, я тебя уверяю.

[Г. Ловелас написал здесь всю часть письма девицы Гове, которая содержит в себе ее намерение, что она склонит гж. Товнсенд подать убежище ее приятельнице до прибытия г. Мордена. Он клянется отомстить, наипаче за сии слова: еслиб он предпринял что ниесть такое, которое бы подвергло его жестокости законам; то ты счастливо его избыть можешь, или бегством его или веревкою, нет нужды чем ниесть.

Он присовокупляет: я почту себе за честь уничижить двух девиц, которые столько о всем знают, что подают сомнение о своем знании, и убедить их, что они довольно не знают, как предостеречься от неудобностей, хотя весьма в том сведущи. Насколько страсть плодовита! я написал, как ты видишь, в весьма малое время очень продолжительное письмо. Теперь когда мой гнев воспламенился; то и хочу видеть, и может быть наказать сию гордую и сугубовооруженную красавицу. Я приказал спросить у ней позволения с нею откушать. Мы оба еще не обедали. Она отказалась пить чай после обеда, и я думаю,что мы оба не будем и ужинать.

ПИСЬМО СХСII.

В Воскресенье 21 Маия, в 7 часов по утру.

Мы вчерашнего числа были в комедии с г. Ловеласом и девицею Гортон. Представление, как ты знаешь, чрезвычайно трогательно и по одному чтенью. Не удивляйся, что оно произвело в нас чрезвычайное движение, оно тронуло девицу Гортон и меня, и если тебе сказать с моим удовольствием; то в некоторых главнейших явлениях г. Ловелас сам не мог сокрыть своего движения. Конечно сие сочинение заслуживает похвалу; ибо я почитаю г. Ловеласа за жестокосердаго. По истинне, любезная моя, я о нем так думаю.

Впрочем все его поведение, во время представления и по нашем возвращении, не заслуживает укоризны; выключая того, что он принудил меня отужинать в низу с госпожами сего дома, и что удержал меня даже за полночь. Ныне я решилась быть свободною, и не досадую что он подал мне к сему причину. Я всегда любила препровождать Воскресенье в уединении.

Я уже приготовилась идти в церковь Святаго Якова, и хочу взять носилки, дабы увериться, могу ли я свободно выходить и возвращаться, не встречая его на моем пути, как то со мною раза два случилось.

В 9 часов.

Я получила вчерась приятное твое письмо; он знает что я его получила, и я думаю, что как скоро его увижу; то он с великим любопытством спрашивать станет о том, что ты думаешь о его статьях. Я не сомневалась о твоем одобрении, и в сем мнении я написала уже ответ, которой всегда имела в готовности отдать ему. если встретится какой новой случай, от коего произойдут между нами другие ссоры; то буду принуждена думать, что он изыскивает случаи токмо к отсрочке, и что ни мало не намерен меня обязать.

Он неотступно приказал просить позволения со мною видеться; он хочет меня проводить в церковь, ему досадно, что я отказалась с ним завтракать. еслиб я согласилась на его прозбы; то известно, что не была бы свободна. Я приказала Доркасе ему сказать, что я желаю быть сегоднишней день свободною, и что увижусь с ним завтра, как ему угодно. Она мне сказала, что не знает от чего он печален, и что ссорится со всеми людьми.

Он возобновил свои просьбы весьма важным голосом: уверенали я в безопасности своей от Синглетона, приказал он меня спросить? Я отвечала, что если я не опасалась Синглетона вчерашнего вечера в комедии; то еще менее должна опасаться сего дня в церкви, наипаче когда церквей в Лондоне великое множество, а театров токмо два. Я согласилась, чтоб за мною следовал один из его людей. Но мне кажется, что он весьма сердит. Я о том мало забочусь: я не хочу беспрестанно быть подвластною наглым его законам. Прощай, любезная моя, до моего возвращения. Носильщики меня ожидают. Я ласкаюсь, что он не осмелится остановить меня на дороге.

Я не видала его при моем выходе. Доркаса мне сказала, что он весьма сердит. Она не думает, чтоб он сердился на меня; но кажется, что случилось нечто такое, которое его раздражает. Может быть он играет свою ролю для того, дабы меня склонить с ним обедать. Я на то не соглашусь, если могу обойтись. От сего я бы не была ни единую минуту свободна во весь день.

Он весьма усильно просил меня отобедать с собою. Но я решилась не склоняться на то, и вознамерилась лучше не обедать. По истинне, я писала письмо к г. Мордену, которое начинала раза с три, будучи не довольна сама собою; столько я нахожу неизвестности и неприятности в моем состоянии. Доркаса мне сказала, что он также не переставал писать, и не обедал, потому что я отказала ему в своем сообществе.

Потом он приказал меня просить по крайней мере, что бы согласилась с ним вместе пить чай, напоминая Доркасе о том, как он обходился вчерась в вечеру, как будто бы было для него достоинство то, что не заслужил от меня укоризны: а сие и приказала я ему сказать. Однако возобновила обещание видеть его завтра, как только он того пожелает или с ним завтракать.

Доркаса сказала, что он в великом гневе. Я слышала, как он кричал и бранил всех людей. Ты мне сказала, любезная моя, в одном из твоих писем, что когда твоя мать приводит тебя в гнев, тогда ты стараешься с кем ниесть поссориться. Мне бы было весьма досадно сделать толь худое между вами сравнение; но действие страсти, коей не сопротивляются, есть равное в обоих полах.

Он в сию минуту прислал мне сказать, что желает со мною ужинать. Но как мы препроводили несколько дней довольно тихо; то я думаю, что было бы не благоразумно прервать все оное из безделицы. Однако, весьма несносно видеть себя беспрестанно принуждаемою оставлять свои намерения.

Между тем как я о себе рассуждала; то он вошед, стучался в мои двери, он мне сказал печальным голосом, что неотменно желает меня видеть в вечеру, и что он дотоле не оставит меня спокойну, пока не узнает, чем он заслужил сей поступок.

Я должна его удовольствовать. Может быть он ничего нового мне не скажет: я с ним буду в досаде.

(Девица Кларисса не могла знать, какое было намерение г. Ловеласа, ни причины его печали: сие должно узнать от него самого, то есть: из собственных его писем. По описании сурового вида с которым он взходил к дверям ее покоя, просить ее вместе отужинать, он продолжает свое повествование.)

"Весьма несносно, отвечала мне развратница, столь редко видеть себя госпожою над самой собою. Я сойду чрез полчаса.,,

Должно было возвратиться назад, и дожидаться ее до того часа. Все женщины укоряли меня что подал ей пример, поступать со мною с такою жестокостью. Оне доказали то мне по склонностям своего пола, и по всем обстоятельствам, что я ничего не получу своею покорностью и что не должен опасаться худшаго, сделав ей крайнюю обиду. Оне неотступно меня просили по крайней мере обходиться несколько смелее, дабы усмотреть, какое произойдет от того действие, и их причины были оправданы гневом. По моих открытиях я решился принять некоторые вольности, и продолжать далее, следуя тому как они будут приняты, и возлагать все проступки на ее жестокость. Утвердившись в сем намерении, я начал прохаживаться в столовом зале, ожидая ее прибытия: но я почувствовал в коленях дрож, никогда страждущий параличем не имел толь мало власти над своими движениями. Она вошла с тем благородным видом, какой ты видел, подняв голову, лице держа несколько в сторону, грудь ее была в приятном движении, и самое сие положение делало ее еще чувствительнейшею. Белфорд, как можно, чтоб печаль и строгой вид придавали новые прелести сей высокомерной девице? Но ее красота теряет ли когда свою власть? Я одним взглядом приметил, что сия непреклонная красавица расположена ссориться. Суровой вид, которой я принял, когда дрожащею своею рукою схватил за ее руку, привел ее в такой страх, что она опасалась, дабы я не учинил какого насилия. Но я еще не успел на нее взглянуть, как почувствовал, что сердце мое поражено стало любовью и уважением. Действительно, Белфорд, это Ангел, а не девица. Впрочем, еслиб не были уверены, что это женщина; тоб в самом ее младенчестве не надели бы на нее платья сего пола. Она сама, без сего уверения, сталали бы носить оное?

,,Сделайте милость, сударыня, я вас прошу, я покорно вас прошу уведомить меня, чем заслужил я ваш гнев?

,,Я вас также прошу, г. Ловелас, для чего я столь мало имею воли в моем уединении? Что вы мне скажите, после вчерашнего вечера, как я ездила с вами в комедию, и препроводила половину ночи против моей воли, слушая ваши разговоры?

,,Я имею сказать, сударыня, что не могу сносить той отдаленности, в коей вы меня содержите, будучи в одном доме. Я многое имею вам сказать о наших настоящих и будущих пользах. Но когда я думаю открыть вам всю мою душу, то вы токмо думаете меня от себя удалять. Вы содержите меня в неизвестности, которая проводит меня в отчаяние: вы стараетесь искать отсрочки: конечно вы имеете такие намерения, на кои не хотите согласиться. Скажите мне, сударыня, я вас заклинаю сказать мне в сию минуту, без всякого обиновения, в которой день должен я пред вас предстать. Я не могу терпеть сей отдаленности: неизвестность, в коей вы меня содержите, совершенно мне несносна.

,,В которой день, г. Ловелас? Я надеюсь что это будет не в худой день. Я вас прошу, г. мой, не столько жать мои руки, (усиливаясь их вырвать) сделайте милость пустите меня.

,,Вы меня ненавидите сударыня.

,Я никого не ненавижу, г. мой.

Вы ненавидите меня сударыня, повторил я. Как ни был я ободрен и решителен; но имел нужду в новом поощрении. Сатана вышел из моего сердца при виде враждебного ему ангела, но он не затворил дверей, и я чувствовал, что он ушел недалеко.

,,Вы мне кажетесь не очень здоровы, г. Ловелас: Я усматриваю в вас чрезвычайное движение. Но сделайте милость не сердитесь. Я никакого вам зла не сделала. Пожалуйте не обижайте меня, дабы я вас не рассердила.

,,Дражайший предмет моих восхищений! [обнявши ее] Вы никакого мне зла не сделали! ах! какого зла не сделали вы мне? чем я заслужил ту отдаленность, в коей вы меня содержите!…,, Я не знал что должен сказать.

Она усиливалась освободиться,,,Я покорнейше вас прошу, г. Ловелас, выпустить меня отсюда. Я не понимаю от чего вы в гневе. Я ничего не сделала такого, что бы могло нанести вам обиду. Вы по-видимому намерены меня рассердить. если вы не хотите меня усшратить тем гневом, в коем я вас вижу. Прикажите мне выдти, я в другой раз выслушаю все, что вы ни по желаете мне сказать. Вы можете меня уведомить о всем завтра поутру. Я вас усильно прошу, если вы хотя некое имеете ко мне чувствование почтения, позволить мне выдти.,,

Ночь, ночь, Белфорд, чрезвычайно необходима. Должно чтоб нечаянной приход и ужас подействовали над нею в последнем опыте. Я не мог исполнить своего намерения. Не в первой раз я вознамеривался испытать, способна ли бесподобная сия девица прощать.

Я поцеловал с великою горячностью ее руку!…,,Итак выдьте любезная, прелюбезная Клариса! так, я чрезвычайно печален. Я не могу терпеть той отдаленности в коей вы меня содержите без всякой причины. Однако ж выдьте, сударыня, поскольку вы хотите идти; но судите о мне великодушно. Судите о мне, чего я достоин, и обнадежте меня, что увижусь с вами завтра поутру с теми чувствованиями, которые, приличествуют нашему состоянию.,, Говоря сие, я вел ее к двери и выпустил. Но вместо того, чтоб придти к госпожам, я удалился в мой покой, в коем замкнулся ключем, будучи пристыжен и устрашен величественным ее видом, и беспокоющегося ее добродетелью.

[Все сие прибавлено из письма Г. Ловеласова, а издатель начинает здесь опять повествование девицы Клариссе, которая описывает свой ужас при сем случае сими словами.]

Как скоро вошла я в горницу; то он ухватил меня за руку с таким движением, что я ясно усмотрела его намерение со мною ссориться. Какая же тому причина, любезная моя? Клянусь моею жизнью, я никогда не знала столь гордого и нетерпеливого человека. Меня ужас обьял. Вместо того, чтоб казаться сердитою как я то хотела, я сделалась весьма тихою. Я с трудом могу воспомянуть первые его слова, столько я их устрашилась. Но я весьма хорошо слышала: Вы меня ненавидите, сударыня, вы меня ненавидите: И столь ужасным голосом, что я желала бы от него быть за сто верст. Я никого не ненавижу, отвечала я ему: благодаря Бога, я никого не ненавижу. Вы меня устрашаете г. Ловелас. Позвольте мне удалиться. Он оказал мне чрезвычайное презрение. Я никогда не видала столь мерзкого человека, как он казался мне в своем гневе. Какая причина, моя любезная? Он жал мне руку. Наглой человек! он с великою силою жал мою руку! одним словом он, казалось по своим взорам, и своим выражениям, обнявши меня, хотел подать мне случай его раздражить; так что я не могла инного сделать как его просить, что я часто делывала, выпустить меня вон, и обещать ему, что я возвращусь поутру, как ему будет угодно.

Не скоро он склонился на сей договор. Выпущая меня вон, он поцеловал так крепко мою руку, что и теперь еще красное пятно видно.

Окончи, любезнейшая моя Анна Гове, окончи, я заклинаю тебя, свой переговор с гжею. Товнсенд. Тогда я покинула бы моего тирана. Разве не видишь, как он постепенно успевает в своем намерении? Я страшуся даже взглянуть на его хищения: и не подал ли он мне здесь причины опасаться от него более зла, нежели мое негодование позволяет мне выразить? О любезная моя окончи свой план, и дозволь мне оставить столь странного человека. Приводя меня в досаду, он должен был иметь такие намерения, в коих он не осмелился бы признаться. Какие же они быть могут?

Он столько мне омерзел, и вдруг столь устрашил меня, что возвратившись в мою горницу от печального и отчаянного движения, я разодрала ответ писанной на его статьи. Я увижу его завтра поутру; ибо ему так обещала; но потом выйду из его дому, не будучи ни кем сопровождаема. если он не переменит своего поступка, то я буду искать особенного жилища у каких ниесть честных людей, и более уже нога моя здесь не будет. Вот какое теперь мое решение. Там, буду дожидаться совершения твоего плана, или ты окажешь мне услугу, и напишешь сама к злому сему человеку, дабы укрепить мои с ним договоры, поскольку ты судишь что я должна быть его женою, и поскольку я никакой помощи получить от себя не надеюсь, или может быть я решусь отдаться под покровительство Милади Лавранс; а сей поступок остановит то наглое посещение, которым он угрожал живущим в замке Гарлов.

(Издатель умалчивает о другом письме девицы Клариссы, которое содержит в себе то, что произошло вчерась между ею и г. Ловеласом, и опасности, которые препятствовали ей выходить, как то она думала. Следующее письмо г. Ловеласа в тот же день писанно, пространно показывает те подробности. Однако издатель замечает, что девица Кларисса теперь еще более прежнего недовольна новым сим действием, и вторично понуждает свою приятельницу окончить договор свой с гжею. Товнсенд; и что останавливаясь на предложении брака, которое дядя ее Атонин учинил гже Гове, она не хвалит излишные насмешки своей приятельницы по случаю сего странного происшествия.)

ПИСЬМО CXCIII.

В понедельник по утру 22 Маия.

Сия красавица нимало не знает великодушия. Нет, она не знает добродетели. Не думалъли бы ты, что получивши вчерась свободу удалиться, и избегнув столь хорошо от меня, она появится мне сего утра с улыбкою, с приятностями, и окажет мне благосклонное почтение?

Я был в столовой зале еще до шести часов. Ее двери были затворены. Я взходил на верх; потом сходил опять в низ, кашлял, и кликал Виля и Доркасу; я весьма сильно хлопал дверьми. Но она не скоро отворила свои. И так я препровел время праздно до половины осьмого часа; и когда завтрак был готов, то я приказал просить ее Доркасе сделать мне честь своею компаниею.

Я чрезвычайно удивлялся, когда следуя сей девице по первому приглашению, она вошла в зал вся одета, держа в руках перчатки и вейер, и в самое то время приказала Доркасе кликнуть носильщиков.

Жестокая девица, сказал я сам в себе, вы подвергаете меня с толь малою пощадою насмешкам госпож сего дома!,,Вы хотите идти любезная моя супруга.,,[46]

Так, г. мой.

Я в том уверен, что казался тогда весьма глупым.,,Я надеюсь, сударыня, что вы не пойдете не завтрикавши, сказал я ей весьма тихим голосом; но я чувствовал, что мое сердце было поражено во многих местах. еслиб я хотя малое имел предчувствование о ее намерениях, то может быть начал бы производить свое мщение. Все обидные выписки из писем девицы Гове пришли мне на мысль.

Я хочу выпить чашку чаю, отвечала она мне, положа на окно свой вейер и перчатки.

Я пришел в совершенное замешательство. Я кашлял я занимался, я несколько раз покушался говорить, но не имел силы произнести ни одного слова. Кто теперь из двух нас скромнее, говорил я сам в себе? с которой стороны видна теперь наглость? В какое замешательство может привести робкаго человека жестокость женщины! Я подумал, что она играет роль девицы Гове, а я Гикманову.

Конечно я буду опять в силах говорить, продолжал я сам в себе. Она взяла свою чашку, а я мою. Она пристально смотрела на свой чай. Как высокомерная властительница, которая видит свое достоинство и коей каждой взгляд кажется милостью, а я, как подвластной с дрожащими руками губами, едва зная, что держал или подносил ко рту.

,,Я имел… Я имел… [начиная пить чай, которой столь был горячь, что я обжег себе губы],, я имел некоторую надежду, сударыня…,,

Доркаса возвратилась. Послушай, Доркаса, сказала она ей, кликнула ли ты носильщиков?

Проклятое нахальство, подумал я! должно ли так прерывать разговоры? Надлежало необходимо ожидать ответа от служанки на вопрос наглой ее госпожи.

Вилль пошол, сударыня, отвечала Доркаса.

Я с минуту молчал пока собрался с силами опять начать речь. Наконец я начал.,,Я имел некую надежду… некую надежду, сударыня, быть допущенным к вам несколько ранее…,,

Какова погода, Доркаса, спросила она у своей служанки, нимало о мне не помышляя как будто меня там и не было?

Погода весьма пасмурна, сударыня, солнце сокрылось; хотя с полчаса тому весьма была хороша.

Клянусь тебе честью, я вышел из терпения. Я встал с досадою. Чашка и блюдечко полетели на пол. "Черт возьми погоду, солнце с служанкою, сказал я, которая осмелилась перервать речь мою, когда я говорил с ее госпожою, и к чему столь редкой имею случай.,,

Красавица также встала с устрашенным видом. Она поспешила взять свои перчатки и вейер.

Я ухватил ее за руку.,,Вы не столь жестоки, сударыня, нет, вы не имеете такой жестокости, чтоб меня оставить.,,

Я выйду, г. мой. Вы можете проклинать сию девицу и без меня, так как при мне.,, По крайней мере, по крайней мере, чтоб все то, которое вы будете ей говорить, не касалось до меня.

,,Дражайшая Кларисса! вы не пожелаете меня покинуть! нет, нет, вы не столь жестоки, чтоб меня покинули. Толь явное негодование! такое презрение! повторительные вопросы вашей служанки в том едином намерении, чтоб меня прерывать! кто бы мог сие снести?,,

Не удерживайте меня, сказала она мне, стараясь вырвать у меня свою руку. Я не хочу, чтобы меня принуждали. Ваши поведения мне весьма не нравятся. Вы вчерась старались о мною поссориться, так что я не могла себе вообразить другой причины кроме излишнего моего угождения. Вы неблагодарны. Я вас ненавижу от всего моего сердца, г. Ловелас.

,,Вы приводите меня в отчаяние, сударыня, позвольте мне то сказать, вы не покините меня в таком гневе, в каком теперь находитесь. Я повсюду за вами готов следовать. если бы девица Гове была моя приятельница: то конечно бы вы не поступали со мною столь худо. Я ясно вижу, откуда происходят все мои препятствия. Я примечал, уже несколько тому времени, что каждое письмо получивемое вами от нее, переменяет ко мне ваше поведение и ваши чувствования. Она по видимому желает, чтоб вы поступали со мною так как она с своим Гикманом; но неприлично, ни удивительному вашему свойству, поступать так, ни мне, оное переносить.

Сия укоризна, казалось, привела ее в замешательство. Она весьма не довольна, отвечала она мне, слыша что так худо говорят о девице Гове. Потом пришед несколько в себя, она мне сказала, что девица Гове любит добродетель и добродетельных людей; а что она не ваша приятельница то по-видимому для того что вы не из числа оных добродетельных особ.

,,Так, сударыня; по видимому по сей причине, она так поступает и с г. Гикманом; но я уеврен, что не поступала бы подобно с Ловеласом. Сколько вы ни получили от нее писем, сударыня, но я вас прошу показать мне хотя одно из тех, в котором она вам говорит о мне.

До чего может нас довести сия мысль, возразила она? Девица Гове справедлива. Девица Гове имеет хорошие свойства. Она пишет, и говорит так, как того каждой заслуживает. если вы можете мне напомнить хотя один случай, в коем оказали мне милость, справедливость, или великодушие; то я сыщу оное из ее писем, которое относится к сему случаю. Положим что я постараюсь ее о том уведомить, и сдержу свое слово, что сие письмо будет для вас благосклонно.

Проклятая строгость! не считаешь ли за грубость, Белфорд, принуждать честного человека оглядываться на себя, и воспоминать добрые свои деяния?

Она усиливалась меня оставить. Я хочу выдти, сказала она мне; я неотменно того хочу. Вы меня не удержите против моей воли.

,,По истинне, сударыня, вы не должны и мыслить, чтоб выдти в таком гневе, в коем вы теперь находитесь.,, Я стал между ею и дверью. Тогда она бросилась на стул с воспламененным лицем, и с великою торопливостью прохлаждала себя вейером.

Я бросился к ее ногам. Подите прочь, сказала она мне, толкая меня тою рукою в которой держала разпущенной свой вейер. Оставте меня, для собственной своей пользы! и толкая обеими руками:,,знай, человек! Что моя душа превыше тебя. Не понуждай меня тебе сказать, с какою искренностью почитаю я свою,душу превосходною твоей. У тебя сердце гордое, жестокое и не сострадательное. Но мне мало нужды до твоей гордости. Оставь, оставь меня навсегда,,.

Несмостря на жестокость сих слов, ее взгляды, вид и голос были чрезвычайно благородны.

,,Я обожаю ангела, вскричал я, наклоня голову к ее коленам! Не женщине, но ангелу я удивляюсь и его обожаю! Простите любви достойная Кларисса! если вы от рода человеков, то простите мою неосмотрительность, простите мое неравенство, простите естественной мне немощи! Кто может когда ниесть сравниться с моею Клариссою!,, Я дрожал от удивления и любви. В восторге сих двух чувствований, я ее обнял обеими руками, когда еще она сидела. Она усиливалась встать; но я не переставая держать ее в моих объятиях, ее принудил сесть опять на стул. Ни когда женщина не была столь устрашенна. Однако какою вольностью ни казалось мое деяние устрашенному ее сердцу, но я не имел, в сию минуту, ни единой мысли, которая бы не была внушена во мне почтением, и даже до ее отходу, все движения моего сердца были не менее непорочны, как и ее. Принудя ее обещать, что вскоре со мной увидится, и что отошлет носильщиков, я дал ей волю удалиться.

Но она не сдержала своего слова. Я ожидал ее более часа, прежде нежели напомнил ей о ее обещании. Она приказала мне сказать, что ей еще не возможно со мною видеться, и что она увидит меня, как скоро в состоянии будет сойти вниз.

Доркаса сказала мне, что она чрезвычайно испугалась, и что приказала принести свежей воды и соли. Я не понимаю, от чего происходит сей страх! В сем случае поступлено излишне жестоко. Страх увеличивает всякие несчастья.

Не заметил ли ты, что страх пойманой птицы, которая совершенно уже находится в руке, несравненно более того, нежели каковым оной счесть можно, еслиб судить о сем животном по ее надеждному виду, когда оно еще не попалось в сеть.

Любезная девушка! И так не ужели она никогда не играла, с своего младенчества в то, что называют младенческими играми? Невинные вольности изъявляемые в тех случаях конечно бы довели и до больших. За клятвопреступное дело считает она касаться до ее платья. Сколь излишня ее разборчивость! Как может она подумать, чтоб учинилась женщиною? Но каким бы способом узнать, прежде опыта, нельзя ли надеяться успеха от намерений менее ее устрашающих? Будет ли она противиться в ночных нападениях? Что же касается до дневных, то о том не должно более и думать. Я уверен, что я могу на ней жениться когда за хочу. И если я на сие решусь по одержании над нею победы, хотя бы по неволе, или по согласию несколько принужденному, то кому же я сделаю досаду, как не самому себе? Теперь уже около одинадцати часов. Она со мною увидится, как скоро ей будет можно, сказала она Полли Гортон, которая оказала ей свою нежность, и которой она менее опасается, нежели всех прочих.,,Ее движение, присовокупила она, не происходит от излишней разборчивости, ни от досады, но от слабости сердца. Она не имеет, говорит она, столь твердого духа, дабы выдержать свое состояние и опасности под тяжким проклятием родителя, коего следствия она страшится.

Однако какое противоречие! слабости сердца, говорит она с столькою силою, состоят в ее воле! Нет! Белфорд. Сия девица имеет львиное сердце во всех тех случаях, в коих честность оживляет ее бодрость. Я замечал несколько раз, что страсти скромной женщины, хотя гораздо тише возрождаются, нежели в женщине пылкого свойства, токмо бывают чрезвычайно сильны и даже непоколебимы, когда они действительно воспламенятся; но тело прекрасной Клариссы не может соответствовать силе ее души. Божество живущее в сем прелестном храме, утомляет сие весьма слабое для себя обиталище. если бы самая сия душа находилась в теле мужчины; то никогда бы не видано было столь твердого Героя.

В Понедельник в 2 часа.

Моей богини еще не видно. Она не со всем здорова. И так чего же она страшится от моих восхищений? Жестокости более, нежели мщения. Великая может произойти перемена для ее здоровья! однако желание мое отомстить ей еще не угасло. Я имею нужду в остроумном вымысле, дабы принудить девицу Гове и гжу. Товнсенд раскаяться в своем проклятом и хитром вымысле, которой всегда будет орудием висящим над моею головою, если не сыщу средства принудить их за благовремянно его оставить. Малейшее неудовольствие подаст бодрость моей красавице, и все старания, которые я принимал дабы лишить ее всякого другого покровительства, и учинить ее более еще от меня зависимою будут бесполезны. Но я найду хитрость принудить гжу. Товнсенд оставить оной умысел.

Припомни басню о споре солнца и Северного ветра. Они хотели знать кто из них двух принудит первого честного путешественника скинуть с себя одежду.

Прежде стал дуть Борей из всех своих сил, и холод его весьма был чувствителен бедному путешественнику, но не имел другого действия как то, что принудил его застегнуть по лучше свою епанчу, дабы скорее согреться. Феб, когда пришла его очередь, пустил столь стремительно свои лучи на прохожаго, что тотчас принудил его расстегнуться, и вскоре со всем скинуть одежду. Он до того времени не оставил своего предприятия, пока не принудил его искать убежища под тень густаго дерева, под коим бросив епанчу лег, и возобновил свои силы, поспавши несколько часов. Победитель весьма много смеялся Борею и путешественнику, и продолжая свое блистательное течение, разпространил свой блеск и зной на все представляющиеся ему предметы; а в вечеру отпрягши гордых своих коней, он увеселял свою Фетиду повестью сего приключения.

Вот каково и мое расположение. Я хочу, Белфорд, оставить все свои яростные намерения; и если могу принудить любезную мою странницу оставить хотя на единую минуту одеяние суровой своей добродетели; то буду иметь так, как и солнце, непрестанные благоволения осиявать ее своими лучами. Мои минуты спокойствия и благополучия как и ее, будут те, которые стану препровождать с моею богинею.

Теперь, Белфорд, следуя по новой моей системе, я думаю что дом гжи. Фретчвиль для меня не годится. Я хочу его оставить по крайней мере на несколько времени; Меннель будет посещать мою богиню в то время, когда я буду выходить, и под тем видом, будьто желает со мною видется. Для чего? В каком намерении? Разве ты меня не спросишь? для чего? Не ужели ты не знаешь, что случилось с бедною сею гж. Фретчвиль? Я тебя хочу о том уведомить.

На одну из ее женщин, с неделю тому назад, пришла оспа. Прочие хотели сие сокрыть от своей госпожи до пятьницы; но она по случаю о том была уведомлена. Большая часть болезней бедного и смертного нашего состояния происходят от наших людей, которых мы принимаем, или по тщеславию, или для нашего употребления, или в том намерении, дабы уменьшить наши труды.

Сия новость столько причинила страха вдове, что почувствовала сама все припадки, изъявляющие приближение сего ужасного врага прекрасных лиц. Следственно она и не помышляет об оставлении своего дома. Но она тем более не должна надеяться,чтоб мы вечно ее ожидали из любви к ней.

Она теперь крайне сожалеет, что не лучше знала то, чего желала, и что не уехала в свою деревню, когда я начал торговать ее дом. Сие несчастье конечно бы не случилось: но не чрезвычайно ли оно и для нас досадно? Увы! сия смерти подлежащая жизнь составлена из единых несчастий. Нет нужды навлекать оные на себя своим поползновением.

И так дело касательно сего дома кончено, по крайней, и мере на несколько времени. Но сия превратность принуждает меня думать о некоем средстве, которое может все сие поправить. Поскольку я решился поступать таким образом, дабы быть надеждным в успехе своего намерения; то имею два или три способа могущие возвратить мою красавицу, когда бы она и нашла средство от меня убежать.

Что сделалось Милорду М… которой не отвечал мне ни слова на мое приглашение? еслиб я получил от него такое письмо, котороеб мог показать ей, сим бы средством привел я к концу мое примирение. Я вознамерился написать о том слова два к девице Шарлотте. если он не поспешит мне ответствовать; то я вскоре напишу к нему новое в таком смысле, которой не будет ему приятен. Ты знаешь, что он некогда угрожал лишить меня наследства; но если я отрекусь от моего дяди, то постунлю по справедливости, и причиню ему столько досады, что все то, что он может сделать против меня худого, не учинит мне столько никогда оного. Она по своему небрежению откладывает необходимое заключение статей. Как могу я снести сию отсрочку, я, которой для испытания своих вольностей, для нетерпеливости, и для многих других вещей, отдаю справедливость женщине, и которой не может терпеть от наилучшей из сего пола, чтоб меня обманывали или чтоб мне противоречили?

Другое письмо получено от девицы Гове. Я думаю что оно заключает в себе то, о чем говорено было в ее последнем, и которое содержит в себе предложения старого дяди Антонина гж. Гове. Я надеюсь что не будут более говорить о заговоре заповедных товаров. Меня уведомили, что моя красавица положила его в свой карман, но я ласкаюсь что в скором времени найду его в надлежащем месте со всеми прочими.

В понедельник в вечеру.

Сугубые и неотступные мои просьбы принудили ее согласиться видеться со мной в зале, в то время как будем пить чай а не ранее.

Она вошла с видом изъявляющим замешательство, если я в том не ошибся; и как бы в смущении от своих беспокойств. Она приближилась весьма тихо потупя глаза на стол, Доркаса находилась здесь и приготовляла чай. Я взял ее руку, которую она усиливалась выдернуть, и оную поцеловал:,,Дражайшей предмет моих обожаний! К чему такая отдаленность, сказал я ей: для чего изъявлять такую печаль? Какое удовольствие получаете вы столь жестоко мучить вернейшего из всех сердец?,, Она вырвала меня свою руку. Я хотел ее опять взять. Оставьте меня, сказала она, удаляя ее с досадою. Она села. Приятное содрагание, которое я приметил во всех ее прелестных членах, открыло мне и то, что происходило в ее душе. Платок закрывавшей ее груди весьма скоро воздымался и опускался. На ее прелестных щеках выступала нежная краска.

Ради Бога, сударыня… Я и в третий раз хотел взять ее руку, которою она оттолкнула мою.

Ради Бога! г. мой, не мучте меня.

Доркаса удалилась. Я поближе подвинул к пей мой стул. Я взял ее за руку с почтеннейшею нежностью, и сказал ей, что в таком жестоком расстоянии, в каком она меня содержала мне не возможно было, чтоб ей не выразить с чрезвычайным беспокойством страх, в коем я находился, что еслиб был какой ниесть человек в свете, которой бы казался для нее равнодушнее, чтоб не сказать омерзительнее другого, тоб не казался ей таковым тот несчастным, которого она видит пред собою.

Она несколько времени смотрела на меня весьма пристально; и не отодвигая своей руки, которую я держал, она вынула другою свой платок из кармана. Она обратила голову в туже сторону утирая текущие слезы; но отвечала мне только глубоким вздохом.

Я понуждал ее говорить, на меня взглянуть, и сделать меня счастливым благосклонным своим взглядом.

Я, по справедливости, сказала она мне, могу жаловаться на ее равнодушие. Она не видит ни малого великодушия в моем свойстве. Я не такой человек, чтоб меня чем обязать было можно, ниже поступать с малейшею благосклонностью. Странной мой поступок с самого вечера субботы, совершенно ей несносен. Все те надежды, которых она от меня ожидала, исчезли; она уже ничего более не видит в моих поведениях такого, что бы ей не причиняло отвращения.

Сии слова тронули меня до чрезвычайности. Я думаю, что виновники восстают более против справедливости, которая их обнаруживает, нежели невинные против клеветы, которая дерзает их порочить. Я просил мою любезную выслушать с терпеливостью изъяснение о сей перемене. Я вновь учинил признание в гордости моего сердца, которое не могло снести в такой женщине, коей я ласкался некогда принадлежать, тот порок в предпочтении, по коему она подает мне всегда причину ее укорять. Брак, сказал я, есть такое состояние, в которое не должно вступать как с одной так и с другой стороны, с равнодушною холодностью.

Единая токмо безрассудная оплошность прервала она с торопливостью, подает тем причину ожидать знаки почтения, которые их не заслуживают. Вы весьма худо о мне судите г. Ловелас, если вы думаете, что подлыя причины могут внушить во мне любовь к тому, кто оной не достоин. Девица Гове вас уведомит, г. мой, что я никогда не любила погрешностей моей приятельницы, да никогда не желала, чтоб и она мои любила. Наше правило состоит в том, дабы одной другую не щадить. И так для чего же человек, который всегда делает проступки, [ибо, скажите мне, г. мой, какие ваши добродетели] почитает за право требовать моего почтения. Я от него также бы не заслуживала оного, еслиб могла поступать с равною подлостью. Он ничего бы мне не должен был оказывать, как презрение.

Правда, сударыня, что вы совершенно сохранили благородную сию мысль. Вы не должны опасаться быть презираемою за те знаки нежности или благосклонности, которые бы оказали находящемусь пред вами человеку. Кажется, что все ваши старания клонятся к тому дабы вознбновить или доставить случай объявить, что вы ни единой мысли не имели в мою пользу, сие весьма известно по собственному вашему выбору. Вся моя душа, сударыня, во всех ее заблуждениях, желаниях, и намерениях была бы пред вами отровенна и чиста, еслиб я был ободрен хотя некоею вашею доверенностью и вашим почтением, дабы утвердиться против тех злобных обьяснений, кои бы, как я трепетал, вы не придавали всему тому, что бы я мог вам сказать или предложить. Никогда сердце не было столь откровенно. Никогда и никто не старался более познать его погрешности. [Вот справедливость Белфорд.] Но вы знаете, сударыня, насколько мы отдаленны от счастливых сих изречений. Недоверчивость и опасность с вашей стороны произвели и с моей сомнение и страх. Ни какой взаимной доверенности не оказано; как будто бы мы с одной и с другой стороны более казали притворства, нежели любви. Насколько я опасался каждого письма, которое видел что вы получили чрез Вильзона! но не без причины, поскольку носледнее от которого я ожидал многаго относительно статей, кои вам предложил на бумаге, не имеет друаго действия, если я должен судить о том по отказу, учиненному вчерась, со мною видеться, [хотя вы в состоянии были выдти, да и в носилках, дабы лишить меня удовольствия вас сопровождать,] как раздражило вас против меня еще более нежели прежде.

По видимому я виновата, с негодованием отвечала мне красавица, что была в церкви не будучи сопровождаема таким человеком, которого склонность ни мало бы к тому не побуждала, еслиб он не видал туда меня идущею. Я виновата, что желала быть уединенною в Воскресенье, оказавши вам угождение, идти с вами в комедию и препроводить часть ночи. Вот мои преступления, вот чем я заслужила наказание; сие то конечно подало вам право принуждать меня с вами видеться, и меня устрашать, когда я с вами увиделась, столь жестокими поступками, с какими никогда не поступают с такою женщиною, которую ни что принудить не может их терпеть. Нрав моего родителя еще не избег вашего осуждения, г. Ловелас: но то что он оказал худого по бракосочетании. несравненно хуже того, что вы многократно уже прежде оказывали. Чего же я должна от вас ожидать впредь, рассуждая о вас и с весьма благосклонной стороны? Мое негодование воспламеняется в ту минуту, как я с вами говорю, когда воспоминаю те черты вашего поступка столько же противные великодушию, сколько и учтивости, для особы, повергнутой в несчастья, от коих она стенает. По истинне, я с великим трудом могу терпеть вас пред моими глазами.

Здесь она встала, расспростерши руки, и отворотив голову, дабы сокрыть свои слезы… О мой дражайшей родитель! вскричала сия неподражаемая девица, вы конечно бы пощадили меня от ужасного проклятия, еслиб знали насколько я наказана, с той минуты, как заблужденные мои ноги вывели меня из дверей вашего сада, и соединили с г. Ловеласом! потом упадши на свой стул, она облилась слезами.

Любезнейшая моя, сказал я ей, взяв ее за руки, которые были еще разпростерты! кто бы мог удержаться от столь трогательного воздыхания, хотя страстнаго! [поскольку я надеюсь еще жить, Белфорд, то почувствовал трепет, слезы появились на моих веках, и я едва осмелился на нее воззреть.] Что же я сделал, что мог заслужить сие нетерпеливое восклицание? Подал ли я вам причину в какое ниесть время, моими разговорами, моими поступками, моими взглядами, сомневаться о моей чести, моем почтении, и обожании? Я могу приписать сие имя моим чувствованиям для великих ваших добродетелей. Зло происходит от того, что мы как с одной так и с другой стороны в недоумении находилися. Удостойте меня изъяснением своих мнений: равномерно и я вам свои изъясню, и в то время мы будем счастливы. Дай Боже, чтоб я всегда любил, так как люблю вас, и если я сомневаюся о таком чувствии: то да погибну, если знаю, как бы мог я видеть вас моею! позвольте мне думать, дражайшая Кларисса, позвольте мне токмо думать, что вы предпочтете меня в выборе: позвольте сказать, я ласкаюсь, что вами не ненавидим и не презираем!…

Ах! г. Ловелас, мы жили вместе так долго, что могли познать свои нравы и поведения. Они столь мало сходствуют, что вы может быть восчувствуете великое ко мне отвращение, когда я буду вашею. Я думаю… я думаю что мне невозможно оказать того, чего вы требуете от чувствований, кои вы ко мне имеете. Естественное мое свойство совершенно переменилось. Вы подали мне весьма худое мнение о своем поле, а особливо о себе. Вы принудили меня от того в самое то время почитать себя стольже худою, что лишившись навсегда удовольствия, свидетельства собственных моих чувствований, которое весьма для женщины нужно, дабы вести себя достойно в сей жизни, я никогда не буду в состоянии воззреть на людей с видом надежным.

Она остановилась. Я молчал. Клянусь Богом, подумал я сам в себе, сия беспримерная девица, может наконец совершенно меня погубить.

Она начала опять: что ж остается мне желать, если бы вы освободили меня от всего обязательства относительно к вам, и не препятствовали бы мне следовать течению моей судьбы?

Она еще раз остановилась. Я продолжал молчать. Я размышлял, не должен ли был отрещися от всех моих намерений относительно к ней; и не имел ли довольно опытов о добродетели и величии души превосходящей всякие подозрения.

Она еще начала: благосклонно ли для меня ваше молчание, г. Ловелас? Скажите мне, что меня освободили от всякого обязательства относительно вас. Вы знаете, что я вам никогда оного не обещала. Вы знаете, что равномерно и вы не обязаны своими. Я нимало не забочусь о тесных моих обстоятельствах…

Она хотела продолжать. Любезнейшая моя, прервал я! хотя вы приводили меня в столь жестокое сомнение вашею печалию, но я употребил последние сии дни к брачным приготовлениям. Я действительно торговал экипажи.

Екипажи, г. мой! так, блеск! пышность! что значит экипаж? Что значит жизнь и все на свете, для такой несчастной девицы, которая имеет весьма ниское о себе мнение; которая стенает под проклятием родителя, которая не может и на самую себя взглянуть без укоризны, ниже подумать о будущем без ужаса! будучи утверждена в пагубных сих мнениях сопротивлением, всем своим желаниям ею усматриваемом, будучи принужденна отрещись от дражайших своих родственников лишенна всяких удовольствий и надежды. Не откажите мне в свободе искать убежища в какой нибудь мрачной неизвестной, пещере в которой ни враги, коих вы на меня навлекли, ниже друзья, коих вы мне оставили, не могут слышать тех слов, по которым почитают они меня виновною до той счастливой минуты смерти, которая может быть возродит паки их нежность и сострадание, загладя все ее преступления.

Я не мог отвечать ни единого слова. Никогда такого волнения не происходило в душе моей; признательность и удивление опровергали все мерзские обычаи, предумышленные намерения, коими ты знаешь, насколько я тщеславился; великое множество новых умыслов, кои в моем разуме и сердце представлялись, искушали меня сделаться честным человеком; обиды девицы Гове умножили более оное чувствие, и я не находил более силы защититься. Я бы пропал, еслиб Доркаса не пришла весьма в надлежащее время с письмом. Надпись была следующая: разверните его немедленно, г. мой.

Я подошел ко окну и развернул сие таинственное письмо. Оно было от самой Доркасы, которая усильно меня просила в двух словах. "Задержать ее госпожу, чтоб дать ей время переписать весьма важную бумагу.,, Она обещалась тогда кашлянуть, когда свое дело кончит. Я положил мое письмо в карман, и обратился опять к моей красавице, которая была уже не в та ком беспорядке, ибо имела время несколько успокоиться во время моего чтения. Окажите единую милость, сказал я ей, любезная Кларисса, уведомьте меня токмо, одобряет ли девица Гове мои предложения. Я знаю, что она мне враг. Я намерен был отдать вам отчет о той перемене, которою вы укоряли меня в моем поведении; но вы лишили меня того мнения вашим гневом. По истинне, любезная моя Кларисса, вы в великом гневе. Думаете ли вы, чтоб мне не весьма печально было видеть мои желания столь долгое время отвергнутыми, в пользу властительных ваших намерений для примирения с вашею фамилиею, которая не менее того желает примириться? От сего то происходит отсрочка, которую вы назначили к торжествованию брака пред нашим прибытием в Лондон, не смотря на усильные мои просьбы, и на жестокости, с коими поступала с вами ваша сестрица и вся ваша фамилия: от сего то вы предупредили себя против четырех моих друзей, и считали за обиду, что я осмелился ухватить одно письмо; мало думая чтоб в переписке таких девицах, как вы и ваша приятельница, мое любопытство могло быть чрезвычайно. Оттуда происходит отдаленность, в коей вы меня содержали почти всю неделю, ожидая успеха от другого переговора. Но узнав, что он бесполезен; отослав мои статьи к АННЕ Гове, дабы изстребовать у ней на оное мнения, как я то вам советовал и сам; удостоив меня своим сотовариществом в субботу в вечеру в комедии, и засвидетельствуя мне, что даже до последней минуты, мое поведение не заслуживало укоризны; думаете ли вы сударыня, чтоб перемена, которую я приметил в вас в следующие дни, не должна была мне причинить столько же удивления сколько и печали? и когда я усмотрел что вы всему противитесь, по получении ответа, которого с нетерпеливостью ожидали вы от девицы Гове; то не должен ли я из того заключить, что оно произошло единственно от ее внушения? Не должен ли я судить что оно заключает в себе какой ниесть новой переговор; новой умысел, которой принудил вас содержать меня во отдаленности, дабы ожидать от того успеха, и которого намерение состояло в том, чтоб уйти от меня навсегда? Ибо сие пожертвование не пребывало ли всегда предварительною вашею статьею? И так виноват ли я, сударыня, что пришел в исступление от сего страха, и не имел ли я права укорять вас, что вы меня ненавидите? теперь, любезнейшая Кларисса, да будет мне еще однажды позволено вас спросить, что думает девица Гове о моих предложениях?

если бы я была расположена с вами спорить, г. Ловелас; то весьма бы легко могла отвечать на прекрасную вашу речь. но теперь довольно для меня будет сказать вам что ваши поступки мне всегда казались неизъяснимы. если вы имели только справедливые намерения то мне кажется, что вы весьма привыкли оказывать их непонятным образом. Я не могу решительно сказать, от умысла ли погрешность сия происходит или от чистого сердца; но действительно уверена, что большую часть странного вашего поведения должно приписать одной или другой из сих двух погрешностей.

Пропади, вскричал я, та чертовка, которая столь худо побуждает вас думать о вернейшем в свете сердце!

,,Как вы смеете, г. мой?…,, Она при сем остановилась, опасаясь по видимому более изъясниться, к чему имел было я намерение ее принудить.

Как я смею… Что такое, сударыня, смотря на нее весьма важным видом? Как я смею?

"Опасной человек! смеете ли вы?…,, Слов у ней не доставало.

Я смею… что же я смел, сударыня? И что значит опасной человек?

,,Как вы смеете при мне ругать кого ниесть?

Так то хотела она без всякого опасения от меня отделаться; но от Ловеласа не так легко отойти может.

,,Что же, любезная Кларисса. Разве в самом деле кто ниесть вас к "оному побуждает? если этот кто ниесть играет сию ролю против меня… то я его проклинаю, кто бы он не был.

На ее лице изъявилась досада. Сие то в первый раз послужило в мою пользу.

"Я вижу, сударыня, что не обманулся в моих подозрениях. Теперь мне весьма удобно изъяснить тот нрав, которой совершенно вам несвойствен.,,,

Хитрый человек! так ли вы всегда уловляете меня в свои сети! но знайте, г. мой, что я ни от кого не получивю писем, кроме девицы Гове. Девица Гове не более одобряет многих ваших поступков, как и я: ибо я сообщаю ей все то, что со мною ни случается. Однако она не менее вам неприятельница как и мне. Она думает, что я не должна отвергать ваших представлений, а подвергнуться моему жребию. Теперь вы уведомлены о истинне. Дай Бог, чтоб и вы столько были чистосердечны!

,,Я чистосердечен, сударыня. Здесь на коленах перед моею обожаемою Клариссою, я возобновляю,все те клятвы, которые должны меня предать ей на всегда; и желаю единственно достичь до той минуты в которую могу одним дыханием благословлять ее и девицу Гове.

Признаться тебе искренно, Белфорд, я начинаю подозревать сию девицу Гове, которая не любит Гикмана, я уверен, что она в меня влюблена.

Встаньте, г. мой, сказала мне величественная Кларисса, весьма торжественным голосом, оставьте то положение, которое для вас ничего не значит, и не смейтесь надо мною.

Положение, сказал я сам в себе, которое кажется столь мало может тронуть гордую мою богиню; но она не знает всего того, что я получил ради сего положения от ее пола, ниже того сколько раз меня прощали за весьма отважные предприятия, когда я просил прощения на коленах.

Смеяться над вами, сударыня о Боже!… Я встал. Я опять начал ее понуждать назначить день. Я досадовал на самого себя, что писал пригласительное письмо к Милорду М… которое может сделать остановку, по причине его нездоровья. Я ей сказал что я писал к старому сему дяде, представляя ему извинения, что я объявил бы ему тот день, которой бы она по милости своей мне назначила; и что, если он не может приехать к тому времени; то мы дожидать его не будем.

День мой, с гордостью она мне отвечала, есть всякой. Сему слову, г. мой, вы не должны удивляться. Особа знающая хотя несколько учтивства, слыша нас ни мало бы тому не удивлялась. Но, по истинне, г. Ловелас [плача от нетерпеливости] или вы не знаете, как должно поступать с несколько разборчивым человеком, не смотря на свою породу и воспитание, или вы весьма неблагородны. Хуже нежели неблагородны, присувокупила она несколько подумавши. Я удалюсь. Я вас увижу завтра по утру. Мне не можно прежде с вами видеться, я думаю, что вас ненавижу. Напрасно вы на меня смотрите: я действительно думаю, что вас ненавижу: и если я в сем мнении утвержусь новым опытом, которой я учиню над моим сердцем; то не захочу, для всего света, чтоб наши дела доводимы были далее. Я был в такой печали и беспорядке, что не мог воспрепятствовать ей удалиться. Однако она бы не вышла, еслиб Доркаса не кашлянула.

Сия девушка пришла ко мне, как скоро ее госпожа дала ей волю сойти. Она отдала мне копию, которую списала. Что ж это такое было, как не ответ на мои статьи, которой удивительная Кларисса хотела по видимому отдать мне, хотя она о том и не говорила?

Я просмотрел наскоро сие трогательное письмо. Я во всю ночь не сомкнул бы глаз, если б я оное прочел со вниманием. Завтра я о том рассужу основательно.

ПИСЬМО CXCV.

Во Вторник по утру 23 Маия.

Дражайшая Кларисса приказала меня просишь отложить наше свидание до полудни. Доркаса мне сказала, что она не очень здорова.

Прочти здесь, если ты хочешь, ту бумагу, которую Доркаса списала. Мне не возможно бы было продолжать моих намерений против сей удивительной девицы, еслиб я не решился, после некоторых других опытов столь же благородно выдержанных, как и те, в коих я тебе отдал отчет, составить из нее законную мою жену, полагая по крайней мере, что она меня не ненавидит.

Господину Ловеласу.

Когда женщина вступает в брачное состояние, то сей союз, священнейший на земли, обязывает ее во всех случаях естественного права, и во всем том, что токмо составляет честь ее мужа, подвергать его воле свою собственную. Но прежде, я бы была весьма рада, следуя тому желанию, которое я всегда оказывала, иметь яснейшие уверения: что всевозможные средства будут употреблены к избежанию тяжбы с моим родителем. Время и терпение приведут все к счастливому концу. Мое благополучие весьма не твердо. Право мужа всегда пребудет одинаково. Я бы желала, если ссора будет необходима, чтоб она по крайней мере отложена была до окончания моей жизни. Ваше имение, г. мой, не принудит вас употребить насилие, дабы исторгнуть из рук моего родителя принадлежащее мне поместье. Что ж будет зависеть от меня; то я все сделаю, как сама собою и с моими удовольствиями, так и тою экономиею, которую замужняя женщина, какого бы достоинства не была, не должна пренебречь, дабы предупредить необходимость тех насильственных мер, а если не случится того чтоб они были необходимы; то должно надеяться, что менее извинительные причины не будут ни какой иметь силы. Я говорю о тех причинах, которые должны происходить от малодушия, коего жена, не имеющая оного, не может видеть в своем муже не чувствуя к нему презрения, какую бы привязанность она ни имела к своему долгу; наипаче в таком случае, в котором ее собственная фамилия, составляющая толь нарочитую часть ее самой, и имеющая над нею права, по крайней мере вторичныя, коих она никогда лишиться не может, имеет участие.

И так сию-то статью представляю я на подробное ваше рассмотрение, как такую, которая наиболее лежит у меня на сердце. Я не вхожу здесь ни в какую подробность о том пагубном несогласии, которое произошло между вами и моими родственниками. Проступок может быть сделан с обеих сторон: но в самом начале, г. мой, зло произошло от вас. Вы по крайней мере подали весьма явное доказательство в отвращении к моему брату. Вы не учились конечно угождать людям. Вы лучше любили носить на себе нарекания, нежели оказывать самомалейшее старание к истреблению оных.

Но сей предмет может привести к омерзительным взаимным укоризнам. Да будет мне позволено напомнить вам здесь, что вы лишили их такой дочери, которую они чрезвычайно любили, и что гнев, которой от того почувствовали, был соразмерен их нежности и потере их надежды. если бы их и уведомили о погрешностях в некоторых из их мер; то кто же будет их судья, когда они не познают себя виновными. Вы, г. мой, желаете судить всех по своему произволению, но не хотите ни кем быть сами судимы, то особенно не имеете права быть их судьею. И так они, что хотят; то и делают.

Что касается до самой меня; то я оставлю на ваше правосудие [видно так моя судьба повелевает] старание поступать со мною так, как почтете меня того достойною.

Но если ваш будущей поступок, относительно моих родственников не будет управляем тою непримиримою ненавистью, которою вы обвиняете некоторых из них; то честь вашей фамилии, изящные свойства моей, послужат постепенно ко приведению всего к концу. Сия победа не невозможна, поскольку я ее почитаю тем труднее, что весьма чрезвычайное благополучие делает одну терпеливою и чувствительнейшею к обидам. Я вам признаюсь что рассуждая о свойстве некоторых особ моей фамилии, часто стенала, видя что их неизмеримое богатство сделалось им сетью, может быть столь же опасною, как и для вас некоторые другие случайные имения, которые не будучи непосредственным плодом ваших трудов, менее подают вам причины оными хвалиться.

Я присовокуплю только одно рассуждение о сем предмете: то есть, что угождение не есть подлость. Уступать весьма похвально, хотя вспыльчивой человек того не знает. Может быть мой брат не более в том чувствителен, как и вы. Но поскольку вы имеете такие дарования, коих он не имеет, то я бы желала, чтоб затруднения, кои препятствуют вам обоим преодолеть взаимное отвращение, менее бы происходили с вашей стороны, нежели с его; ибо надеюсь, что вы оба некогда увидитесь, без чего, каких следствий должна страшиться жена и сестра. Нет, я никогда не пожелаю, чтоб вы уступили в таких случаях, которые касаются до истинной чести. Нет, г. мой. Я была бы в оных столько же разборчива, как и вы; да и еще разборчивее, смею сказать, поскольку моя разборчивость была бы единообразнее вашей. Насколько суетною и презрительною почитаю я ту гордость, которая имеет своим предметом одну отвагу, и которая пренебрегает или обращает в посмешище важные случаи.

,,О сей статье когда рассудите так, как она заслуживает; то все протчее будет легко. если я приму тот великодушной пансион, которой вы мне представляете, и с теми суммами, которые мне доходят от владения моего деда, и кои должны быть весьма приумножены с его смерти; то я считаю за долг оставить их в залог для того богатства фамилии, и для тех случаев, кои незапно случиться могут. Что же касается до моего употребления, я всегда буду довольна малою частью моего дохода, каков бы он ни был; и все что я ни желаю, состоит в том, дабы видеть себя в состоянии удовлетворить, в таком случае, склонности, которую я имею вспомоществовать бедным, коих нельзя укорить худым поступком. Для сего весьма довольно будет для меня двух сот гвиней; или если мне понадобится, то я конечно у вас попрошу по крайней мере, когда не полагаясь на собственную свою экономию не рассудите заблого препоручить мне большей суммы, в коей бы я отдавала вам верный отчет.

,,Что касается до платья; то я имею два полные убора, коего никогда не носила, и коего теперь будет довольно во всех случаях. Что до драгоценных каменьев, то у меня есть те, кои получила от моей бабушки, но их только надлежит поновить, кроме алмазного убору, подаренного мне моим родителем. Хотя и отказано мне их принимать; но я не сомневаюсь, чтоб они не были мне возвращены, когда я оных потребую под другим именем, а до того времени я не стану их носить.

,,Относительно жалоб касающихся до моей доверенности, полагаюсь на собственное ваше сердце. еслиб вы могли быть хотя единую минуту на моем месте, обратя глаза на себя, на различные свои деяния, свои разговоры, и поступки, то спрошу вас, г. мой, не заслуживаю ли я более вашего одобрения, нежели хулы, и не тот ли вы из всех человеков в свете, от которого бы я более имела права того ожидать. если вы так не думаете; то позвольте мне вас уведомить, что весьма не вероятно, чтоб вы могли, некогда желать между нами полезного и искренного союза.

Кл. Гарлов.

20 Маия

Доркаса меня уверяет что подлинник любезного сего письма был почти на двое передран, я думаю с какой нибудь досады. Приличны ли сему полу, коего первоначальная слава есть кротость, терпение и преданность, предаваться когда ниесть гневу? Та которая оказывает сии вольности в девстве, не в состоянии ли будет еще более оказывать того, став женщиною?

Женщина может гневаться! я разглашу о сем всему прекрасному полу: самое глупое бесстыдство есть гнев женщины, если то, что она предлагает, не есть вечная разлука или самая жестокая недоверчивость. Ибо не значит ли сие отрещись вдруг от кротких жалоб, от убеждения, от власти нежных вздохов, и от всего того, что есть трогательного для Императорского Величества мужа, в покорных взглядах, в телодвижении и в тех кротких произнесениях слов, которые споспешествуют к примирению, и коего обыкновенное действие есть изъявлять суровость? Полагая, что вина произсходила и с нашей стороны; то жалобы женщины не придают ли к тому еще более силы? Мне кажется что выгода мужа есть быть иногда неправым, дабы тем привести в славу любезную свою супругу. Девица Гове говорит моей богине, что не счастье есть самое драгоценное ее время. Я почитаю за великодушие в человеке прославить свою жену на счет собственного своего покоя, позволить ей восторжествовать над ним терпением: а хотя бы он был и весьма ревностен по неограниченной своей власти, познать свою вину; но она не упустит собрать в следствии времени плод своего почтения и покорности, тем высоким мнением, которое он сохранит о ее благоразумии и благосклонности. Вот средство покорять постепенно любезную под свою власть. Но чтоб женщина смела противиться! чтоб могла оказывать ярость в своих глазах и в словах. Ах! Белфорд, сего весьма довольно для отвращения всех чувствительных людей от брака.

Доркаса взяла сие начертание в столовом ящике своей госпожи, которая по видимому оное перечитывала, когда я приказал просить позволения напиться с нею чаю; а хитрая чернобровка приметя его в ее руках, притворилась будто не смотрит, дабы дать ей время спрятать его в том ящичке, где она его нашла.

Но сколько я могу из того судить, мне кажется, что я очень бы мог обойтись и без сего чтения. Я решился начать мои действия; но чувствую, что во мгновение ока все мои решения обратились в ее пользу. Однако я бы с охотою дал что ниесть, дабы убедить себя, что она не притворно спрятала письмо свое перед служанкою, и не в том намерении чтоб попалось в мои руки, или может быть для узнания, следуя известью девицы Гове, не более ли Доркаса мне приятствует, нежели ей. Малейшее подозрение, которое бы я из того имел, не было бы ей полезно. Я не люблю, чтоб со мною употребляли хитрости. Всякой бы желал быть одним, которомуб было позволено изъявляшь собственные свои дарования. Я также опасаюсь, чтоб ты моими признаниями не утверждал своих доказательств. Но будь уверен, что я наперед знаю все, что бы ты мне ни сказал. Пожалуй побереги бедные свои рассуждения, и оставь сию изящную девицу мне и нашей судьбе, которая будет нами располагать так, как за благорассудит. Ты знаешь стихи Ковлея.[47]

Но при всем том, мне досадно, почти досадно, [как бы мне могло оно быть совершенно досадным, когда мне не дано воли досадовать?] почти досадно говорю я, что не могу решиться на брак, не простирая несколько далее опыта. Я вторично прочитал сей ответ на мои статьи. Насколько я его нахожу обожания достойным! однако, еще повторю, однако сей ответ не был ко мне прислан, и так это не ответ моей любезной. Он для меня не писан, хотя и принадлежит мне. Не только не хотела Кларисса мне оный прислать; но и разодрала его может быть с негодованием, почитая его по видимому весьма для меня благосклонным. Это значит, что она совершенно отдумала его ко мне послать. И так для чего же безрассудная моя нежность старается придать ей равную цену в моем сердце, как будто бы это был присланной ею ответ? Дорагой Белфорд, пожалуй оставь нас на произвол судьбе. Не приводи в слабость своими глупыми рассуждениями человека уже весьма колеблющагося; и не подкрепляй ту совесть, которая преклонилась на ее сторону.

Теперь хочу я говорить самому себе. Воспомни, Ловелас, свои новые открытия. Воспомни о ее равнодушии, сопровождаемом всякою невинностью и презрением. Взирай на нее, как она во всех делах и таинствах своих скрытно помышляет о заговорах, ты то узнал, против той верховной власти, которую ты над и нею имеешь по праву победы. Наконец воспомни все то, что ты клялся воспомянуть против гордой сей красоты, которая есть не инное что, как противница власти, коей она подвержена.

Но как же думаешь ты покорить кроткого сего неприятеля? Да отдалится всякое насилие, и необходимость употребить оное, если того миновать можно! Какого торжества ожидать от насилия? должно ли побеждать вольность? Сим ли приводят постепенно нежные страсти сердца к собственной своей гибели?

Худая моя слава, как я то часто замечал, всегда против меня вооружалась. Однако разве Кларисса не женщина? не могу ли я получить в одну минуту ее благосклонности, если только не совершеннаю ненависть ее против меня вооружает?

Но что употреблю я к искушению? Хотя она рождена для богатств, но она их презирает, поскольку знает суету оных. Драгоценные каменья, украшения… Чем может их почесть такая душа, которая чувствует то, чего она стоит, и ничего драгоценнее себя не ставит? Любовь, если я полагаю, что она ощущать ее способна, столь тщательно в ее сердце, скромностью и благоразумием ее стрежется, что я не надеюсь видеть в ней оную без сих двух стражей, а их неусыпность столь велика, что они приходят в беспокойство прежде опасности. Впрочем любовь к добродетели пребудет всегда господствующею ее любовью. Она получила ее от природы, или если оная в ней после оказалась, то столь твердо укоренилась, соединясь действительно по долговременности, с добрым сердцем и началами жизни, что конечно невозможно отделить одной без совершенного повреждения других.

И так какое же должно предпринять намерение, дабы принудить сию несравненную девицу оставить свои правила, и получить победу, которая бы ее подвергла мне навсегда. Поистинне, Белфорд, когда я подле ее сижу, беспрестанно взираю на ее прелести, и рассуждаю, видя ее спокойную и веселую, какие бы были ее мнения, еслиб она познала внутренность моего сердца, так как я, когда я ее вижу смущенну, недоумевающую, и помышляя о справедливости ее опасений, принужден бываю признаваться самому себе, что они несравнительны с опасностью, то чувствую что мое сердце мне изменить хочет; иногда я хочу пасть к ее ногам, учинить ей признание о бесчестных моих намерениях, изьявить ей мое раскаяние, и привести себя в невозможность поступить недостойным образом с сим ангелом.

Как можно, чтоб честные чувствования, почтения, любви и сострадания исчезли? правда о сем девица Гове тебя уведомит. Она говорит что я Диавол, по истинне, я по крайней мере думаю, что диавол весьма много имеет участия в моих делах. Доволен ли ты моим остроумием? Ты видишь с каким чистосердечием я тебе признаюсь, но не усматриваешь ли ты также, чем больше отдаю я справедливость самому себе, тем менее оставляю причины к твоим укоризнам. О Белфорд! Белфорд! мне невозможно, по крайней мере теперь невозможно, говорю я, жениться.

Думаешь ли ты о ее фамилии, которая состоит из смертельных моих врагов, и что должно преклонивть пред ними колена, или сделать ее столько несчастною моею гордостью, каковою она быть может всегда по моим опытам? Думаешь ли ты, чтоб я мог ее обвинять, что их весьма любит, то есть более нежели она будет любить самого меня.

Кажется она теперь меня презирает. Девица Гове объявляет, что она действительно чувствует ко мне презрение. Быть презираему женщиною. Кто может снести такую мысль! Быть прениже женщины в неких достойных похвалы знаниях! Принимать примеры, наставления от женщины! Но я говорю о презрении: не имела ли она сама времени испытать, не ненавидит ли она меня?,,Я вас искренно ненавижу,, сказала она мне вчерась. "Знай, человек, что моя душа превосходит твою. Не понуждай, меня тебе сказать, сколь я почитаю мою душу превыше твоей.,, Насколько я тогда был уничижен, по засвидетельствованию собственного моего сердца! столь видимое превосходство над столь гордым духом, как мой! Правда ли, что я не инное что как орудие? Сего уже очень много чтоб видеть себя приведенным до такого состояния. Ловелас иногда сам собою уничижается, но Ловелас не есть орудие.

С того времени, как дела столь далеко доведены, какоебы было мое несчастье после брака еслиб в досаде, я себя укорял, что не довел своего опыта до самого конца? впрочем я не знаю к чему приписать то, что со мною случается. Но в ту минуту когда я предстаю пред сею божественною особою, она сообщает мне свою добродетель. Я столь же бываю непорочен как и она, или по крайней мере почтение и страх удерживают отважные мои желания. Какое должно быть то могущество, которое производит столько непонятное действие, с толь долгаго времени как она находится в моей зависимости, не взирая на беспрестанное поощрение некоторых особ ее пола, и на побуждение моей страсти! каким образом изъяснить в Ловеласе сие чудо?

Я стыжусь, Белфорд, всех тех сумазбродств, о коих пишу. Вот, до чего я доведен, и чем же? не поможешь ли мне отгадать, чем? о совесть, жестокая изменница! ты принудила меня востать против себя самого. Откуда ты происходишь? где ты скрывалась, дабы напасть на меня толь сильно в самые приятнейшие минуты! пребудь недейственна с судьбою, в столь важной распри; и если я не успею привести сего Ангела в достоинство женщин, дабы тем украсить сей пол и человеческую природу; [ибо она бы составила ему честь своими слабостями] тогда я буду твой, и никогда сопротивляться тебе не стану.

Здесь, Белфорд, я встал. Я несколько минут был в трепете. Окно было открыто. Совесть, сия смелая, сия неспокойная гостья, вылетела на воздух. Однако я ее еще вижу. Я вижу как она удаляется, она постепенно становится меньше моим глазам и исчезает. Право, она уходит за облака. Я потерял ее из виду, и я паки прихожу в себе.

Роберт Ловелас.

ПИСЬМО CXCVI.

Во Вторник 23 Маия.

Было время, и я очень хорошо сделал, что отказался от Гж. Фретчвиль и от ее дома. Меннель пришел мне объявить, что по совести и по чести он не может продолжать далее моего дела. Он бы не согласился, говорит он, ни за что в свете служить к обольщению столь достойной особы. Я глуп, государи мои, что оказал вам честь ее видеть. С той то минуты, я в обеих вас нахожу те сумнительства, к коим бы вы не были оба способны. Еслиб вы считали просто, что дело идет о женщине.

Так что ж! я должен на то решиться. Меннель однако согласился, хотя с некиим сопротивлением на писать ко мне письмо, лишь бы только это было последнею услугою, которую я от него в моем предприятии требовать буду.

Я думаю, сказал я ему, что еслиб я мог привести горнишную девушку Гж. Фретчвилль на его место, то бы он не мог сделать возражения против сего нового умысла. Нет, отвечал он мне: но не жалость ли ето… жалостливой человек! Сии смешные жалости походят на те сожаления людей, которые ни за что не согласятся в свете убить невинного цыпленка, но которые с чрезвычайною жадностью его пожирают, когда уже он убит.

Наконец в сем письме уведомляют о оспе горничной девушки, которая по несчастью сообщила оную своей задумчивой Госпоже. Ипохондрики, как ты знаешь, в беспрестанных томятся болезнях. Если назовешь одну из болезней в их присутствии, то тотчас она к ним пристает. Но нет нужды в дальних изъяснениях, после того о чем я тебя уведомил в предшествующем моем письме. Следственно, гж. Фретчвилль не может оставить своего дома, а роля Меннеля кончана. Должно оставить сего жалостного человека, для угрызений его совести, но за собственные его грехи, а не за чужие.

На его письме надписано Г. или, в его отсудствии гже. Ловелас. Гжа. не оказала мне чести со мною видеться и обедать. Меня не было дома, когда принесено было письмо. Она его развернула. И так, сколь она ни горда и ни безчинна; но теперь стала она гжею. Ловелас по своему согласию: Я очень рад, что письмо принесено прежде, нежели мы совершенно помирились. Может быть в другое время она бы подумала, что это был какой нибудь умысел, дабы назначить еще отсрочку. Впрочем мы теперь можем вдруг загладить все наши прежние и теперешния ссоры. Вот, что называется умысел. Но сколь она переменилась от того, каковою была, когда я ее в первые увидел. Насколько надменное ее сердце должно укрепиться, опасаясь от меня отсрочек, и не имея другого предмета к печали!

Я возвратился к обеду. Она прислала мне письмо с извинениями, что его развернула. Она сие сделала без умысла. Гордая женщина, Белфорд! думает о том, что делает, а поступает по прежнему!

Я приказал просить позволения с нею видеться; но она желает отложить наше свидание до завтрашнего утра. Верь, что прежде нежели решусь с нею, я принужу ее признаться, что она не может часто со мною видеться.

Моя нетерпеливость была столь велика, в столь мало ожидаемом случае, что не мог удержаться, чтоб к ней не писать,,,изъясняя насколько я был опечален сим случаем, и говоря ей также, что нет причины отлагать счастливого дня, поскольку он не зависит от фамилии.,, [Она весьма то знает, скажет она, да и я оное также зналъ]. Я присовокупляю, что когда гжа. Фретчвиль, по своей учтивости засвидетельствовала чрез г. Меннеля, что весьма досадует на сию неудачу, и желает, чтоб мы еще несколько у нее остались, то мне кажется, что как скоро буду счастливейшим из всех человеков, то мы можем ехать для препровождения дух или трех месяцев летом в замок Медиан, и ожидать пока она выздоровеет…

Я сомневаюсь, чтоб и моя дарагая сего не желала. Не смотря на повторительные мои просьбы, она твердо стоит в намерении видеться со мною завтра. Сие будет в шесть часов по утру, если вам угодно. Конечно, мне будет угодно. Как можно стерпеть, Белфорд, видеться только однажды в день!

Я тебе говорил, что писал к девице Шарлоте Могтегю, изъявляя ей мое удивление, что не получил еще от Милорда ответа на столь важной предмет? Я ее уведомлял в моем письме о доме, которой хочу нанять, и отсрочках происходящих от Ипохоидрии гжи. Фретчвилль.

Конечно против воли приглашаю я в сие дело кого ниесть из моей фамилии, мужчину или женщину; но я не могу положиться на безопасность в моих предприятиях. Я вижу что они столь уже худо о мне думают, сколько могут. Ты сам меня уведомил, что честной Пер опасается, что б я с любезною сею девицею не учинил какого ниесть бесчестного дела.

В сию минуту я получил письмо от девицы Шарлоты. Сия бедная сестра не очень здорова. Она жалуется на боль в желудке. Я не удивляюсь, что у девицы болит желудок; это их болезнь Надо прислать к ней такого человека, которой бы привел ее в ярой гнев, ей гораздо будет легче; ибо ее желудок вне их самих действовать будет. Бедная Шарлота! Но я знал, что она была больна. Сие то и побудило меня к ней писать, и изъявить ей печаль, что она не приехала в город для посещения моей любезной.

Вот копия с ее письма. Ты будешь смеяться увидя, что всякая женщина хочешь подавать мне нравоучение. Оне надеются все на тихость мою и добросердечие.

Любезной братец.

Уже весьма долгое время мы со дня на день надеемся уведомиться, что вы благополучно совокупились браком. Милорд был весьма болен; однако болезнь не могла лишить его желания написать к вам ответ. Может быть это единой случай, которого он никогда не имел, дабы подать вам несколько хороших советов, кои он надеется, что вы постараетесь выполнить. Каждой день он не преставал упражняться в оном в минуты своего облегчения. Его письмо готово, и должно только его отослать. Он надеется, что оно более произведет над вашим разумом впечатления, когда будет написано собственною его рукою.

По истннне, любезной мой братец, его сердце токмо вами занято. Я бы желала, чтоб вы хотя половину имели для себя той любви, которую он к вам чувствует. Но я также уверена, что еслиб вся фамилия вас менее любила, то бы вы сами себя любили более.

Те минуты, в кои Милорд не мог писать, были употреблены для советования с Притчардом, его поверенным, о том имении, которое хотел он отдать вам в сем счастливом случае, в намерении послать вам приятной ответ, и доказать самым делом, насколько он уважает ваше приглашение. Я вас уверяю, что он весьма тем хвалится.

Что касается до меня, то я чрезвычайно нездорова, и уже несколько недель я очень много претерпела от прежних желудочных припадков. Без сей причины я бы не дожидалась стол долгое время доставить себе честь, которую, как вы меня укоряете, я отлагала. Моя тетка Лавранс, которая было хотела со мною ехать, не была ни на одну минуту свободна. Вы знаете ее обстоятельства. Противная сторона, которая действительно утвердилась, сделала ей предложения к примирению. Но вы можете считать, что как скоро любезная наша сестрица, какою мы уже по крайней мере по нашим желаниям и нашей любви ее почитаем, утвердится в том новом жилище, о коем вы мне говорите, то мы будем иметь честь ее посетить, и если у ней не достает бодрости для назначения счастливого дня, [сие мне кажется невозможным, позвольте мне то сказать, когда рассудить, с каким человеком соединяется]; то мы постараемся внушить ей оное, и будем отвечать за вас. Впрочем, братец, я думаю, что вы должны переродиться, дабы сделаться достойным столь великого благополучия. Что вы о том думаете.

Милорд действительно мне сказал, что он завтра нарочно пошлет курьера к вам с письмом. И так я бы могла к вам и не писать. Но поскольку я уже написала; то и отсылаю к вам. Я поручила отдать его Емисону, которой уже садится на лошадь для возвращения в Лондон.

Засвидетельствуйте глубочайшее мое почтение и от моей сестрицы, достойнейшей в свете особе. Остаюсь, дражайшей мой братец, твоя покорнейшая,

Шарлота Монтегю.

Ты видишь, что сие письмо не могло придти в лучшее время. Я надеюсь, что Милорд ничего не напишет такого, которое бы я не мог показать моей любезной. Я отослал ей письмо Шарлоты, и надеюсь от оного счастливых следствий.

[Девица Кларисса, в том письме, о котором издатель умолчал, рассказывает своей приятельнице о том, что произошло между ею и г. Ловеласом. Она объясняет ей о своем поведении со обыкновенным достоинством. Но когда касается она до письма г. Меннеля; то понуждает девицу Гове кончить свое намерение, относительно к ее освобождению, в том смысле, чтоб оное исполнить. Однако под другим числом, в которое она ей отослала письмо девицы Монтегю, переменяет она мнение, и просит ее прервать свое общество с гжею. Товнсендъ]

,,Я начинаю, говорит она, находить великое подозрение во всем том, что он мне сказал о Гж. Фретчилль и о ее доме. и мои подозрения простирались даже до Г. Меннеля, хотя по физиономии я его почитаю за честного человека. Но теперь, когда Г. Ловелас сообщил своей фамилии намерения, что хочет нанять сей дом, и что также склонил некоторых из своих Госпож посетить меня в оном, то с трудом удерживаюсь и не укоряю себя, что почитала его способным к столь подлому положению. Впрочем, не должен ли он сам придти в тоже замешательство, которое причиняет мне непонятным своим поведением, и тем, что употребляет в собственных своих намерениях, как я то часто говорила, ежели они столь хороши, сколько я хотела в том увериться,,?

ПИСЬМО CXCVII.

В Среду 24 Маия.

[Он рассказывает своему другу о свидании, которое имел по утру с девицею Клариссою, и о счастливом следствии, которое произвело над нею письмо двоюродной его сестры Монтегю. Однако он жалуется, что она не совсем еще оставила свою скрытность, а сие он приписывает ее истинным правилам. По том продолжает:]

Я признаюсь, что женщина не может быть совершенно чистосердечна в сих случаях. Но для чего? Разве они опасаются показать себя таковыми, каковы они в самом деле.

Я сожалею о болезни Гж. Фретчвиль, сказал я любезной моей Клариссе, поскольку то намерение, которое я имел утвердить ее в сем доме прежде, нежели благополучной союз будет заключен, привело бы ее, действительно по видимому, в ту совершенную независимость, которая будет нужна дабы показать всему свету, что ее выбор был произвольной, и что госпожи моей фамилии пожелали бы оказать ей почтение в новом ее доме, между тем, как я занимался бы приготовлением статей и экипажей. По другой причине, присовокупил я, сие дело меня весьма мало трогало; потому что после торжества было бы нам столько же удобно ехать в замок Медиан, или к Милорду в замок М… или к одной либо другой из моих теток, там бы мы препроводили все время, доставив себе служителей и прочие надобности.

Ты не можешь вообразить, с какою приятною кротостью она изъяснила мне свое мнение.

Я ее спросил была ли на ней оспа?

В сем мать ее и Гж. Нортон, отвечала она мне, не были уверены. Но поскольку она ее не опасалась; то и не заботилась входить в те места, к коих она свирепствовала. Очень хорошо подумал я сам в себе. Когда так, сказал я ей; то не худо бы было, еслиб она потрудилась посмотреть сей дом прежде отъезда в свою деревню; ибо если он ей не понравится, то ничто меня не принудит его нанять.

Она спрашивала у меня, может ли списать копию с письма моей сестры? я ей сказал что она может удержать и подлинник, и отослать его к девице Гове, поскольку я полагал, что это самое ее намерение. Она наклонила голову, оказывая мне благодарность. Что ты о том скажешь Белфорд? я не сомневаюсь, чтоб вскоре не получил от ней и почтения. Какую же я имел нужду устрашать столь кроткую девицу моими наглостями? Однако я не думаю, чтоб худо сделал, показав себя несколько злобным. Она называла меня неучтивым человеком. каждая учтивость от такого человека бывает почитаема за милость.

Рассуждая о статьях, я ей сказал, что из всех поверенных я бы желал, чтоб Притдчард, о котором девица Шарлота пишет в своем письме, был токмо один, с коим бы Милорд советовал. По истинне, Притдчард человек весьма честной; он уже весьма долгое время находится при фамилии; он знает выгоду и состояние оной лучше Милорда, или самого меня. Но Придтчард был слаб по своей старости, коей недостатки суть малость и недоверчивость. Он почитал за славу быть так искусным, как стряпчей; и дабы подкрепить сие глупое тщеславие, то он не пренебрег бы ни малейшего обряда, хотя б и Императорская корона зависела от его тщания. В таком разговоре, я не менее пяти раз поцеловал ее руку, за что она меня не отталкивала. Боже мой! любезной друг, насколькое уважение питал я к ней в великодушном моем сердце! Она и при оставлении меня была весьма благосклонна. Она у меня просила некоторым образом позволения удалиться, дабы вторично прочесть письмо девицы Шарлоты. Я думаю что она преклонилаб предо мною и колена; но не смею в том увериться. О насколько бы мы были с того времени счастливы, и она и я, еслиб сия дражайшая особа имела ко мне всегда таковое благорасположение! я люблю почтение; хотя его ззслуживаю или нет: мне всегда оное оказывали, даже до того времени, как начал познавать сию гордую красавицу.

Теперь-то, Белфорд, мы находимся в весьма хорошем расположении, или играет уж нами Диавол. В укрепленном городе бывают крепкия и слабыя места. Я нападал на укрепления неприступныя. Я не сомневаюсь, чтоб не получил над нею победы хитростями, поскольку она без всякой трудности употребляет таковые же против меня. Теперь мы ожидаем только ответа от Милорда.

Но я со всем было позабыл тебя уведомить, что мы не мало обеспокоились некоторыми изведываниями, относительно до моей любезной и до меня! какой-то человек весьма хорошего виду, склонил вчерась одного близь живущего художника позвать Доркасу. Он делал ей многие вопросы о мне; а как мы живем и кушаем в одном доме, то он особенно спросил, совокуплены ли мы браком?

Сие приключение привело мою любезную в великое беспокойстью. Рассуждая о обстоятельствах, я дал ей заметить, сколь сильную мы имели причину разгласить, что мы действительно совокуплены законным браком. Происки, сказал я ей, конечно произсходят со стороны ее брата, и когда наш брак будет признан; то может быть не услышим более ничего о его умыслах. Тот человек, по видимому, с великим любопытством хотел знать, когда совершены были обряды. Но Доркаса не подавала ему изъяснений о нашем браке, тем с большею упорностью, что он не хотел сказать о причинах своего любопытства.

ПИСЬМО CXCVIII.

24 Маия.

Пропади этот любезной дядюшка! насилу получил я от него письмо. Но мне нельзя показать его без того, чтоб не почли начальника нашей фамилии за дурака. Он наделил меня ужасною громадою дурацких своих пословиц. Я воображал, что он весь свой магазин изтощил в письме, к тебе писанном. Беречь его писание, откладовать и его не отсылать, дабы дать себе время рассмотреть ужасное множество непристойностей! Черт возьми ету премудрость народов, если он имеет нужду, к своему собственному стыду, присовокуплять столь много оной для наставления одного человека. Однако я очень рад, видя в сем глупом письме подтверждение моего предприятия, поскольку во всех человеческих делах удобность и неудобность, доброе и злое так между собою перемешаны, что не можно получать одного без другого.

Я уже представил моей любезной банковой билет приобщенной к письму, и читал ей некоторые места из того письма. Но она не приняла билета; а я имея деньги решился отослать оной обратно. Ей хотелось прочесть все его письмо; и когда я ей сказал, что с охотою бы на то согласился, еслиб не подверг посмеянию писателя; то она мне отвечала, что от нее сего я опасаться не должен, и что она всегда предпочитала сердце голове; я разумел что она хотела тем сказать. Я за то не очень ее благодарил.

Я выпишу ей все то, что для меня полезно. Однако к досаде моей она увидит письмо и всю мою душу с оным за один только произвольной поцелуй.

Она сыскала способ получить письмо без всякой награды. Черт меня возьми, если я имею, хотя несколько бодрости предложить ей мой договор. Удивляйся в твоем друге сему робкому свойству: я испытываю, что истинная честность в женщине, содержит и самых дерзновенных в уважении. Клянусь моею жизнью, Белфорд, я думаю, что из десяти женщин приходящих в несчастье, девять из оных должны в том винить собственное свое тщеславие, легкомысленность, неосмотрительность и излишнюю благосклонность.

Я надеялся уже получить награду, когда она отдаст мне то письмо, которое для обеих нас было столь благосклонно. Но она прислала мне его обратно с Доркасою запечатанное: мне надлежало бы судить, что по ее разборчивости находилось в оном два или три места, которые воспрепятствовали ей по прочтении оных не рассудя показаться: я тебе его посылаю, и теперь не буду к тебе писать, дабы дать тебе время прочесть оное. Ты мне возвратишь, как скоро его прочтешь.

ПИСЬМО СХСIX.

Во Вторник 23 Маия.

[48]Та дорога длинна, где поворотов нет. Не издевайся над моими пословицами; ты знаешь, что я всегда их любил. Если бы ты сам оные принимал; то почитал бы их лучше: не в обиду сказано. Я бы мог поклясться, что превосходная девица, которая решилась, по видимому, вскоре составить твое благополучие, ни мало их не призирает; ибо мне говорят, что она весьма хорошо пишет, и что все ее письма наполнены благоразумными изречениями. Да обратит тебя Боже на путь истинный! От него единого и ее можешь ты токмо сего надеяться.

Я не сомневаюсь, на конец чтоб ты не расположился жениться, так как твой отец, и все твои предки прежде тебя учинили. Без сего, верь, что никакого не будешь иметь права в моем наследстве, и не можешь приуготовить оного своим детям, если они будут незаконные. Сие дело заслуживает твоего внимания, г. мой. Человек не всегда бывает дурак, хотя всякой иногда оным бывает. Но все ласкаются, что теперь твои глупости оканчиваются.

Я знаю, что ты клялся отомстить фамилии любезной твоей Клариссы. Долг требует предать то забвению; ты должен почитать ее родителей, как собственных своих. Когда они познают в тебе доброго мужа и отца, [о сем то едином прошу я Создателя, для общего блага] то сами удивляться будут глупому своему к тебе отвращению, и не престанут о том просить у тебя извинений. Но когда они признавать станут тебя за презрительнейшего повесу, то как же могут тебя любить, или считать свою дочь извинения достойною?

Мне кажется, что я с охотою бы сказал несколько слов во утешение твоей красавицы, которая без сомнения должна быть в великом замешательстве, чтоб сыскать средство держать в своих руках столь упорного человека, каков ты был до сего времени. Я бы ей дал знать, что здравыми рассуждениями и тихими словами, она все может из тебя сделать, что ни захочет. Хотя вообще ты весьма вспыльчив; но кроткия слова в состоянии тебя укротить, и привести в умеренность нужную для твоего облегчения. Если бы Богу было угодно, чтоб бедная Милади, твоя тетка, которая давно уже померла, могла иметь равномерное пособие! дай ей Боже царство небесное, я не хочу безславить ее память. Тогда чувствуют достоинства, когда их нет на свете: теперь то его я познаю, и если бы я прежде умер, то может быть и она о мне тоже бы сказала.

Много разума вижу я в сей старой пословице. Даруй мне Бог друга дабы говорил мне о моих погрешностях, или покрайней мере недруга, и он мне тоже о них скажет. Я твой не враг, это ты конечно знаешь. Чем более имеют благородства, тем более покорности. И так следуй моим советам, если хочешь, чтоб твое сердце почитали благородным. Разве я не дядя твой? Разве я не намерен сделать для тебя более, нежели надеялся бы ты получить от своего отца? Я согласен, поскольку ты желаешь, служить тебе вместо отца, когда ты достигнешь до того счастливого дня, засвидетельствуй мое почтение любезной моей племяннице, и скажи ей, что я весьма удивляюсь, что она отлагает на столь долгое время твое благополучие.

Я прошу тебя сказать ей, что я намерен представить ей, [ей а не тебе] мой замок Ланкашир, или Медиан, в Графстве Герфордском, и присылать ей тысячу фунтов стерлингов ежегодного доходу, дабы показать ей, что наша фамилия ни мало не печется о подлой корысти. Ты получишь сей подарок в надлежащем закреплении. Притдчард знает мои дела от доски до доски. Это доброй и старой мой служитель, которого я представляю в милость твоей госпоже. Я уже с ним советовал: он тебе скажет, что для тебя выгоднее, и что для меня приятнее.

Хотя я еще весьма болен подагрою; но в ту же минуту сяду в коляску, как скоро назначишь мне день. Я чрезвычайно буду рад, если возмогу соединить вас, и обрести столько добрыми, как тебе объявляю: если же ты не будешь лучшим из всех мужей, с такою молодою особою, которая столько изъявила для тебя отважности и благосклонности, то я наперед отрекаюсь от тебя, и отдам ей и ее детям, все то что зависит от моей воли, так что о тебе не будут говорить более, как будтоб тебя и на свете не было.

Требуешь ли ты что ниесть более для своего уверения? Говори смело, я оное готов сделать, поскольку мое слово, как ты знаешь, столь же священно, как писание. Когда узнают Гарловы о моих намерениях; то увидим, будут ли они стыдиться самих себя.

Две твои тетки ничего столько не желают, как узнать тот вожделенной день, чтоб осветить огнями всю землю, и вскружить с радости головы всем своим крестьянам. Если кто ниесть из моих будет тот день печален, то Притдчард имеет приказание оного выгнать. При рождении первого вашего дитяти, если будет мальчик, я еще более для вас что ниесть сделаю, и все веселости возобновлены будут.

Признаюсь, что мне долженствовало бы писать к тебе ранее; но я воображал себе: что еслиб ты почитал мой ответ весьма медлительным, и был бы понуждаем к назначению дня, то конечно бы меня о том уведомил с другим нарочным. Подагра жестоко меня мучила: впрочем, как ты знаешь, я не торопясь пишу, когда хочу написать хорошее письмо. Сочинение есть такое упражнение, которое я некогда весьма хорошо разумел, и Милорд Лексинион меня в оном часто похвалял, но прервавши оное уже весьма с давнего времени, признаюсь, что уже так теперь не умею. Прибавь к тому, что в сих обстоятельствах я хотел писать все собственною моею рукою и следовать единому своему мнению, дабы подать тебе лучшие советы, кои только изобресть могу, поскольку может быть никогда не буду иметь к тому такого случая. Ты всегда имел странную привычку пропущать между ушей все, что я тебе ни говаривал: но теперь я надеюсь, что ты окажешь более внимания к тому совету, которой я подаю для собственного твоего благополучия.

Я имел другое намерение; и имел оных два: первое, как ты находишься теперь почти при дверях брака, и конечно оставишь свою шалость, подать тебе некоторые наставления относительно к твоему общественному и частному поведению в течение маловременной сея жизни. Зная хорошие о тебе мои намерения, ты обязан меня слушать; может быть ты никогда бы того не сделал не в толь важном случае.

Второе состоит в том, дабы дать знать любезной твоей особе, которая сама столь хорошо и столь чувствительно писала, что если ты ни мало не исправился и до сего времени; то это не наша вина, ни недостаток в разумных советах.

Я обьясню в кратких словах то поведение которое ты должен иметь вообще и особенно: если ты почтешь меня способным подать тебе о том некоторые наставления; то я буду говорить сокращенно: не беспокойся.

Во временной сей жизни, люби свою супругу столько, сколько она достойна. Чтоб дела твои приносили тебе похвалу. Будь добрым мужем, и обличи в несправедливых мнениях всех тех, которые тебя не любят. Принудь их стыдиться собственных, своих соблазнов, и подай нам причину оправдаться, что девица Гарлов ни учинила себе бесчестия, ниже своей фамилии, вступая в наше родство. Сделай сие, дражайшей племянник, и будь уверен на всегда в моей и твоих теток дружбе.

Что касается до общественного твоего поведения, то вот чего бы я наиболее от тебя желал. Но я думаю, что благоразумие твоей супруги послужит обоим нам вождем. Не будь надменен, г. мой, ибо ты знаешь, что даже до сего времени твое благоразумие не весьма было известно.

Вступи в Парламент как скоро будет можно. Ты имеешь такие дарования, которыми можешь надеяться приобрести великую славу. если кто может составлять законы могущие быть наблюдаемыми, то конечно такие суть те, которым древния постановления не могли служить обузданием. Прилежно ходи в собрания. В то время, когда будешь находиться в Парламенте, то не возъимеешь случая учинить какого либо зла, или покрайней мере такого дела, которым бы можно тебя единого укорять.

Когда избрание наступит, то ты знаешь что выберешь себе два или три города; но я лучше бы желал, чтоб ты получил Графство. Все тебе благоприятствовать будут, я в том уверен. Ты столь миловиден что все жены постараются испросить у своих мужей для тебя голосов. Я с чрезвычайною нетерпеливостью ожидать буду твоих речей: я бы желал, чтоб ты в первый день, если случай дозволит, начал их говорить. Ты не имеешь недостатка в бодрости; ты столь хорошее о себе имеешь мнение и столь худое о других, что не можно остаться нам назади в таких случаях…

Что касается до поведения твоего в палате Парламента, то я почитая тебя за весьма высокомерного человека, опасаюсь, чтоб ты не считал сие дело ниже себя. Наблюдай сие со всяким вниманием. Я менее страшусь с твоей стороны недостатка в хороших поведениях. С людьми обходись благопристойно, когда они тебя не раздражают: относительно к сему я подаю тебе за правило сносить противоречия другого, с столькою же терпеливостью, как и твои сносят.

Хотя я не желаю видеть сообщника двора обиженным, но мне весьма бы было досадно еслиб ты был на стороне не довольных. Я помню, [и думаю, что это писалъ] одно хорошее изречение старого моего друга Сира Арчибольда Гитчезона, к г. Краксу, Статскому Секретарю: так, ему вить он говорил:,,Я почитаю, что правление, говорит он, обязано требовать от меня все те одобрения, которые я могу оказать по чистой совести. Нижний Парламент не должен безвременно запутывать дела правительства. Когда я не подал моего голоса Министру, то о том жалею, а для блага общенародного, я всегда и от всего сердца желал, чтоб меры были таковы, какие бы мог я одобрить,,.

Он наблюдал и другое правило, коего я не менее держался, то есть.,,что Министр и противники не всегда могут быть несправедливы. И так говорить всегда за того или за другого, есть явной знак какого ниесть худого намерения, в коем нельзя признаться.,,

Не ужели достопамятные сии изречения, г. мой, весьма худы? Разве почитаешь ты их презрения достойными? И так для чего же хулил бы ты меня, что сохранивю их в памяти, и на оные ссылаюсь с удовольствием? Я без всякого обиновения тебе скажу, что если бы ты хотя несколько имел более охоты к моему сообществу, то не менее бы оные дела уважал. Я могу тебе напоминать оное без тщеславия, поскольку сие благоразумие, кое здесь привожу в пример есть другого человека, а не мое. Но дабы присовокупить одно или два слова в таком случае, которой может быть никогда мне не встретится, [ибо я хочу чтоб ты прочел сие письмо с начала до конца], то люби честных людей, и знайся с ними, какого бы они состояния ни были. Скажи мне с кем ты знаешься, то я скажу тебе, каков ты? Говорил ли уже я или не говорил сию пословицу? В столь продолжительном письме, за кое я несколько раз принимался не всегда все упомнишь.

Ты можешь надеяться получить после меня мое звание. Прими тогда, Боже мою душу! так я бы желал чтоб ты наблюдал равновесие. если ты хотя однажды говорить будешь с похвалою, то нет ничего такого чего бы ты не мог требовать. Известно что ты одарен убедительным красноречием от природы; слова твои могут преклонивть ангела, как говорят женщины, а некоторые из них говорят это и к своей печали; бедныя! Начальник над голосами в Нижнем Парламенте, человек важной, по тому что право сей полаты есть давать деньги, а деньги всем светом движут, а чтоб ничего от тебя не скрыть, то иногда принуждает он даже Королей и Королев поступать совершенно не так, как они желают.

Я бы не желал, чтоб ты когда ниесть вступил ко двору в службу. Доверенност и мнение которое о тебе возъимеют усугубится, если почтут тебя превыше таких должностей. Ты не будешь подвержен зависти, потому, что никого на пути своем не встретишь. Ты будешь иметь от всех постоянное уважение и все тебя равномерно почитать станут. Знатное место для тебя не столь будет необходимо, как для некоторых других, ищущих таковое для поправления своих домашних дел. если ты теперь можешь жить весьма честно, получивя токмо две тысячи фунтов стерлингов доходу: то очень бы было странно, чтоб после меня не мог ты жить с осьмью тысячами. Ты бы не менее имел, еслиб хотя несколько старался меня обязать, как и без сомнения не преминешь сего сделать, совокупясь с толь любви достойною особою: я не думаю, чтоб ты мог что получить от твоих теток. Какая невидимая сила овладела гордыми Гарловыми, а особливо сыном, наследником их фамилии! но для его сестры, я не скажу более ни единого слова.

Мне никогда о месте при дворе не предлагали; и единое, которое бы я принял, еслиб мне оное представили, былоб Обер-Егермейстерское,поскольку в молодости моей я весьма любил охоту, и сия служба чрезвычайно приятна для знатного человека, в своих землях живущаго. Мне часто приходило на мысль сия прекрасная пословица: кто царских птиц есть повадится; тот скоро перьями их подавится. Весьма бы было желательно, чтоб все те, которые добиваются к должностям ее знали. Им бы тогда лучше было, равно как и бедным их фамилиям. Я бы присовокупил много и других рассуждений, но кои к сему же бы клонились. Правду сказать я начинаю чувствовать усталость, да не сомневаюсь, чтоб и ты не утомился. Однако я весьма рад, что сохранил нечто для разговору.

Племянницы мои Монтегю и обе мои сестры свидетельствуют свое почтение нареченной моей племяннице. если ей угодно, чтоб брак между нами был торжествован; то не премини ей сказать, что мы ничего не упустим к совершению вашего союза. Мы прикажем освещать все поместье целую неделю, и там будут во все сие время пляски. Но я уже тебе о том говориль.

если ты считаешь меня способным к чему ниесть такому, что бы могло споспешествовать ко взаимному вашему благополучию, то уведомь меня о том, назнача день, и все то что касается до твоих выгод. Билет в тысячю пистолей, которой ты найдешь в сем конверте, заплачен будет, как и прочая сумма, которая может тебе быть надобна, и которую сделаешь мне удовольствие когда от меня требовать будешь.

Да благословит вас небо. Сделай распоряжения, которые бы были удобнее для моей болезни. Однако какие бы они ни были, я потащуся к вам, как скоро мне легче станет, ибо я нетерпеливо желаю вас видеть, а еще более видеть мою племянницу. Во ожидании сего благополучного дня, пребываю весьма любящий тебя дядя.

Милорд М…

ПИСЬМО CC.

В четверток 28 Маия.

Посмотри Белфорд, как мы плывем теперь против ветра. Любезная особа приходит теперь по первому слову, почти каждой раз как я ни прикажу ее просить удостоить меня своею компаниею. Я ей вчерашнего вечера сказал, что опасаясь замедлений Притдчарда, я решился отдать на волю Милорду оказать нам почтение так, как он пожелает, и что я действительно препоручил после обеда мои дела весьма искусному Юриспруденту, [Советнику Виллиамсу] приказывая написать статьи о состоянии моего имения. Не мало меня печалит, сказал я ей, то что частые ее неудовольствия и наши беспрерывные ссоры лишили меня даже до сего времени случая посоветовать о том с нею. По истинне, любезная моя, присовокупил я, вы ввели меня в заботливое дело.

Она наблюдала молчание, но с видом благосклонности; ибо я конечно знаю, что она моглаб по справедливости укорять и меня равномерно. Но я хотел узнать, не имеет ли она теперь какого ниесть препятствия приводить меня в гнев. Я утешаюсь, повторил я, надеждою, что все препятствия вскоре кончатся, и все печали погружены будут в забвение.

По истинне, Белфорд, я препоручил мои дела Советнику Виллиамсу, и надеюсь получить с оных список чрез неделю. Тогда буду я еще крепче вооружаться. если я покушусь на что нибудь без успеха, то сии новые орудия послужат к утверждению меня в ее мыслях до вторичного покушения.

У меня есть другие намерения на случай нужды. Я бы мог изъяснить оных со сто, но не менее бы еще ста осталось к произведению их в случае необходимости, дабы возбудить в тебе недоумение и подкрепить твое внимание. Не сердись на меня; ибо, если ты мой друг, то вспомни о письмах девицы Гове и ее мнении относительно заповедных товаров. Любезная моя пленница уведомляет ее о всем. Она то ее к тому побуждает. Не почитают ли уже меня сии две девушки, гнусным, дураком и дияволом? Однако причинил ли я им какое зло? Что же я сделал до сего времени?

Дражайшая покраснев отвечала мне, потупя глаза, что она все такие попечения мне поручает. Я ей предложил, для отправления бракосочетания, церковь Милорда М… в коей находились бы при нас обе мои тетки и двоюродные мои сестры. Она не оказалась согласна к публичным церемониям, и в самом деле я думаю, что она не более того желает как и я. Видя что она о том мало думает, весьма опасался я принуждать ее более.

Но уже я ей представлял штофные образчики, и приказал некоторым брилианщикам принести ей сего дня на показ разные уборы с брилиантами. Она не хотела смотреть образчиков. Она при сем вздохнула. Уже во второй раз, сказала она мне, предлагаются они ей! Она также не захотела видеть брилианщиков, и предложение переправить драгоценные каменья моей матери отложено до другого времени. Я уверяю тебя, Белфорд, что все сии представления были с моей стороны весьма искренни. Все мое имение ничего для меня не составляет, сравнивая его с моим сердцем.

Тогда она мне сказала, что написала на бумаге все то, что думала о моих статьях, и что изъяснила на оной свое мнение о платье и драгоценных каменьях, но что в прошедшее Воскресенье, по случаю моего с нею поступка она разодрала свое письмо а для чего не мог я понять. Я неотступно ее просил показать мне сию бумагу, хотя бы она вся была изодрана. Подумавши несколько она вышла, и Доркаса принесла мне ту бумагу. Я ее прочел. Я почитал ее за новую, хотя весьма не давно ее читал; и клянусь моею жизнью, что я с великим трудом мог удержаться от гнева. Удивительное творение, повторял я сам себе многократно! Но я тебя уведомляю, что если ты желаешь ей добра, то не пиши ни единого слова в ее пользу; ибо, если я окажу ей милость; то сие должно произойти от собственного моего движения.

Ты удобно предполагать можешь, что как скоро ее увидел, то чувствовал я удовольствие превознося ее похвалами, и возобновлял все клятвы вечной благодарности и любви. Но вот что удивления достойно. Она принимает все, что я ей ни говорю с отвращением; или если то не с отвращением, то так, как весьма достодолжное ей воздаяние, коим как кажется, она нимало себя не ласкает. Похвалы или ласкательства портят многих женщин. Я и сам чувствую тогда, что сердце мое надмевается, когда меня хвалят. Ты может быть мне скажешь, что гордящиеся похвалами, обыкновенно бывают те, кои менее их заслуживают, как то видно, что всегда те надуваются своим богатством, или знатностью, кои в оных не рождены. Я признаюся, что должно иметь душу превосходящую сию слабость. Но я разве не имею души? Нет, я уверен что имею оную. И так почитай меня за исключенного из общего сего правила.

Теперь я решился быть непоколебимым в моих намерениях. Милорд, по излишнему своему великодушию говорит о тысяче фунтах стерлингов доходу. Я уверен, что если я женюсь на моей любезной, то он скорее определит на ее нежели на меня, все то, что намерен нам уступить, и не угрожал ли уже он меня, что по смерти его, если я не буду добрым мужем, он оставит ей все то, чего токмо лишить меня может? Впрочем он не знает, что столь совершенная женщина никогда не может быть не довольною своим мужем, не опорочивая его; ибо никто не почтет ее хулы достойною. Это другая причина, как ты видишь, не позволяющая Ловеласу обручиться с Клариссою. Но какой чудак любезной мой дядюшка! он думает учинить женщину независимою от своего повелителя, и следовательно бунтовщицею!… Впрочем он и сам ничего хорошего себе не сделал, поступя с равною глупостью.

В разодранном своем письме любезная моя упоминает токмо о двух стах фунтов стерлингов на ежегодное свое содержание. Я ее просил, чтоб определила гораздо большую сумму. Она мне сказала, что согласна взять три ста: я опасаясь, подать подозрения дальнейшими представлениями, сказал, что надлежит взять пять сот, со всеми теми недоимками, кои находятся в руках ее родителя, дабы оными вспомоществовать гже. Нортон, или всем тем, коих она почтет достойными своих благодеяний.

Она мне отвечала, что ее добродушная гжа. Нортон не пожелает, чтоб она для нее преступила границы благопристойности. Она желала, сказала она мне, чтоб такие расположения соответствовали всегда естественному состоянию особ. Простирать их далее, значило бы подвергать опасности тех, которые приводят в искушение, дабы изыскивать чрезвычайные вымыслы, или принимать на себя принужденной вид в новом состоянии, в то время когда они могут довольствоваться всем в обыкновенном своем состоянии. Необходимая удобность вспомоществовать своему сыну, и подвергнуться явной крайности, могла бы ограничить все честолюбие столь достойной матери.

Вот благоразумие! вот рассуждение! в особе сих лет. Насколько я ненавижу Гарловов, что произвели в свет Ангела! ах! для чего, для чего отвергла она усильные мои просьбы, когда я неотступно ее просил соедиииться со мною прежде прибытия в город? Но приводит меня в отчаяние то, что если бы мы совокупились браком; то сия беспримерная девица конечно не обходилась бы со мною так, как любовь требует, но по великодушию, или по слепому долгу, и лучше бы желала жить в девстве, нежели быть когда нибуть моею женою. Я не могу без ужаса о сем и помыслить. Я бы желал, чтоб та жена, которая будет называться моим именем, если я когда нибудь удостою сей чести какую женщину, пренебрегла бы все для моего удовольствия. Во вторых желал бы я, чтоб, когда я пойду из дому, она не спускала бы меня с глаз своих до тех пор, пока могла бы меня видеть, так как моя деревенская красавица следовала за Иваном, и что при возвращении моем с восхищением бы меня встречала. Я бы желал, чтоб и во сне она занималась мною так, как и на яву. Я бы желал чтоб она почитала за пропащия все минуты, кои препроводит без меня, чтоб в удовольствие мое пела, читала, шутила, и чтоб ее величайшее удовольствие состояло в повиновении мне: когда бы я расположился заниматься любовью, то она изъявляла бы мне свою нежность; когда ж бы находился в важных размышлениях или уединении; то она не иначе бы осмеливалась приближаться ко мне, как с почтением; при малейшем бы знаке удалялась; не прежде бы осмеливалась подходить, пока не была бы поощрена усмешкою; чтоб стояла предо мною в глубочайшем молчании, и если я не окажу внимания к ее присутствию; то удалилась бы на цыпках, наконец, чтоб она способствовала ко всем моим удовольствиям, чтоб любила тех женщин, которых считает к доставлению мне оных способными, воздыхая токмо тайно, что не всегда от ее самой оные утехи иметь хочу. Такое то было обыкновение между женами честных Патриархов, которые представляли прелестную служанку своим мужьям, когда считали ее способною ему нравиться, и которые ни малейшего не полагали различия между плодами сей любви и собственными своими детьми.

Нежной Валлер говорит, что женщины сотворены для того, дабы быть управляемы. Сколько в нем нежности ни было, однако наблюдал он сию справедливость. Жестокой муж делает жену добродетельною. Для чего ж женщины любят удальцов нашего пола, если не потому, что они управляют их вольностью, и что совершенно знают искусство, как надлежит с ними поступать.

Второй приятной разговор был о назначении дня для совершения брака. Назначить день, сказала мне любезная бесполезно, пока статьи расположены не будут. Что касается до бракасочетания в церкви к присутствии госпож моей фамилии, то это был бы виден блеск, и моя любезная изъявляет сожаление, что Милорд намерен сие торжество отправить с такою видностью.

Я ей отвечал: путешествие Милорда в коляске, прибытие его в город, склонность его к великолепию и знаки его радости, конечно дали бы знать публике о нашем бракосочетании столько же, как бы и в церкви Милорда в присутствии госпож.

Она не может снести, возразила она и единой мысли публичного торжества. Сие бы было посмеянием для всей ее фамилии. если Милорду будет не противно, [как она о том известна, поскольку сие предложение произошло от меня, а не от него] то она охотно бы его уволила засвидетельствоать нам честь своим присутствием, тем более, что уборы и вид ее не были бы тогда нуждны, ибо она мне призналась, что и думать не хочет о украшении себя в то время, когда ее отец и мать к слезах находятся. если ее родители плачут, то не заслужили ли они сами оного?

Смотри, Белфорд. С толь прелестными разборчивостями, союз не весьма на долгое время отлагать должно. Однако нам еще остается с неделю времени, пока оное случиться.

Я оказываю ей токмо повиновение и покорность. Исполняю единственно ее волю. Я от нее вышел тогда, когда она начала писать письмо к Милорду. Она похвалила мое письмо. Я не списал с оного копии; но вот подлинник.,,Я изъявляю мою благодарность Милорду, за милость оказанную им мне столькими знаками, в столь важном и чрезвычайном случае моей жизни. Я ему сказал, что удивления достойная особа, которой он приписывает толь справедливые похвалы, находит излишество в предложениях до ее пользы касающихся; что доколе она не примирится с своими родственниками, до толе не хочет представить блестящего торжества, если может избежать оного, не огорча моих ближних, что почитая себя весьма одолженною чувствиями милости, которые принудили его согласиться подать мне оную собственною своею рукою, так как она думает, что он не имел другого намерения, как токмо засвидетельствовать ей честь, сожаллея о его здоровье, которое не позволяет ему пускаться в беспокойное путешествие; то она за блого рассудила, чтоб он избавил себя от такого труда, а она ласкается, что мнение ее о том будет принято всею фамилиею в настоящем ее смысле.

,,Я присовокупляю, что замок Медиян кажется способнейшим для нашего пребывания, особливо потому, что мне кажется равномерно и Милорд того желает; но если он хочет, то приданое может быть ассигновано на собственном моем поместье, что я оставляю перемену его выбору, что представлял его банковой биллет девице Гарлов; но как отреклась она его принять, то не имея в нем теперь надобности, отсылаю я ему оной обратно с благодарностью, и проч.,,

Сие дело приводит меня к такой продолжительности, что я прихожу в отчаяние. Какой вид представил бы я в летописях своевольцов, еслиб случилось мне впасть в собственную свою сеть? Но в какую бы сторону дело ни обратилось, однако во всю свою жизнь Милорд не получил столь приятного письма от племянника своего Ловеласа.

[Девица Кларисса, по написании к своей приятельнице в другом письме известия о сих обстоятельствах, изъясняется в сих словах.]

Главное утешение, которое я ощущаю в благосклонных сих словах, состоит по истинне в том, что если я оному не воспрепятствую моею поступкою, я, которая теперь не инное что как приятельница; то буду оных иметь столько сколько находится особ в фамилии г. Ловеласа, хотя бы он поступил со мною хорошо или худо; и кто знает не могут ли постепенно достоинства и заслуги сих новых друзей иметь довольно силы дабы привести меня в милость у моих родственников. Я не могу быть спокойна прежде сего приятного открытия. Впрочем я никогда не надеюсь быть благополучною. Свойство г. Ловеласа и мое весьма несходственны: несходственны, даже и в существенных пунктах. Но в таких положениях, в коих я действительно нахожусь с ним, я тебе советую, любезная моя приятельница, сохранить для единой себя все те обстоятельства, коих объявление нанесло бы ему бесчестие. Конечно лучше, чтобы недостатки мужа были открыты кем другим, а не его женою, если судьба к тому меня определила; поскольку все то что бы ты ни говорила, казалось бы что ты извещена о том от меня.

Я буду молить небо, чтоб оно излияло на тебя все то чего можно надеяться от благополучия в сем свете; и чтоб ты и все твои родственники в отдаленном потомстве, никогда не лишились такой приятельницы, какова любезная моя Анна Гове всегда была для своей Клариссы Гарлов.

[Г. Ловелас похваляяся своими изобретениями, изъясняет своему другу в другом письме план мщения, которой он расположил против девицы Гове, во время ее путешествия на остров Вит с своею материю и г. Гикманом, для посещения весьма богатой тетке там живущей, которая желала видеть ее и будущего ее мужа прежде, нежели она вступит с ним в брак, но поскольку он говорит о сем плане, не имея намерения произвести его в действо, то Англинской издатель не помещает здесь оного.]

ПИСЬМО ССI.

если тот заговор, которой я изъяснил, тебе не нравится; то верь, Белфорд, что я имею оных еще три или четыре, коими я весьма доволен, и которыми может быть и ты равномерно доволен будешь. Я оставлю выбор оного на твое произволение, если токмо ты отречешься от тех презрения достойным обязательств которые ты предпринял. Что касается до трех твоих товарищей, они должны исполнять то, что я им предписал; не воображай себе, чтоб и ты мог того миновать. Разве я ваш не начальник? Но это такое дело, о котором я поговорю в другое время. Ты знаешь что я никогда не предпринимаю намерения до времени исполнения оного. Тогда и молния не в состоянии столь скоропостижно блеснуть, как я произведу оное в действо.

Возвратимся к тому, что несравненно чувствительнее трогает мое сердце. Но поверишь ли ты, если я скажу что относительно к горделивой моей любовнице, я столько имею вымыслов, вдруг представляющихся моему разуму, что выбор оных приводит меня в замешательство. Я уведомлю тебя токмо о шести главных, из которых один может соответствовать всем моим намерениям. Но поскольку любезная моя особа нимало не соболезновала о предметах моей печали; то я думаю что благодарность обязывает меня ничего не упускать из моих действий, и что на против того я причиню ей чрезвычайное удивление производя в действие вдруг три или четыре умысла.

Слушай, и последуй мне, если меня разумеешь. Я притворюсь завтра больным, действительно, я оное учиню. Больным! для чего больным? Для великого множества справедливых причин, Белфорд. Я думаю что ты весьма любопытствуешь знать по крайней мере, хотя одну из оных. Притвориться больным из всех моих намерений, как я уверен, сие на именее могло тебе придти на мысль.

Может быть думаешь ты, что мое намерение есть сочетаться браком с моею красавицею. Нет, это древняя хитрость, которую употребляли за три или четыре тысячи лет. Лучшеб было мне коснуться ее ложа; но надлежит тебя уведомить о том гораздо яснее.

Я более беспокоюсь нежели ты думаешь о той хитрости, которая изобретена девицею Гове. Не должно сомневаться, что если я учиню хотя единое покушение не получив от того успеха; то моя любезная решится на все возможные способы, дабы токмо избежать из рук моих. Я иногда думал, что она меня любит; но теперь о том сомневаюсь, или по крайней мере в том, что любит меня с горячностью, дабы употребить слово девицы Гове, которая почитает ее преклонною прощать мне предумышленные проступки.

К чему послужит мне быть больным? Выслушай меня до конца. Я не намерен быть столько болен, как Доркаса то представит. Когда я стану тяжко вздыхать; буду харкать несколько кровию; то действительно подумают что во мне повредился какой нибудь кровой сосуд. О том сомневаться не станут. Прикажут принести целительной воды из Етона; но ни одного лекаря тут не будет. если моя любезная имеет некое чувствие человеколюбия, то конечно обеспокоится: но если ее сердце занято, если оно занято тою любовью, которую; она чувствует; то как бы оная холодна ни была, но в сем случае изъявится не токмо на глазах ее, но и на каждой черте прелестного ее лица.

Я чрезвычайно буду не устрашим. Я не буду бояться смерти и ни какого следствия моего припадка. Я стану говорить как человек уверенной чрез час или два получить облегчение принявши то балзаническое лекарство, которое уже я употреблял по случаю припадка случившагося мне на охоте, и коего моя болезнь действительно есть остаток: такой поступок, между тем пока все будут беспокоиться о моем состоянии, принудит любезную мою верить, что я ни мало о том не беспокоюсь, и что следовательно ни какого не имею намерения.

Конечно, ты начинаешь теперь лучше судить о моем изобретении, когда я тебе изъяснил оное. Впредь будь готов видеть мои чудеса, изгоняй из разума своего все сомнения. Теперь, Белфорд, если дражайшая моя не весьма тронется видя повреждение моего здоровья, хотя такая болезнь весьма опасна в человеке столь горячего сложения, каким меня считают; но я приписывать оную буду спокойным видом тем движениям и печалям, которые я с некоего времеми переносил. Сие покажется ее глазам новым доказательством моей любви, и доставит мне некоторое чувствие благодарности… Как? Что от того произойдет? что случится? Тогда не преодолеют меня ни какие угрызения совести, если я и решусь употребить хотя несколько насилия: ибо кто ни мало не изъявляет сострадания; тот не должен и сам надеяться оного.

Но если покажется ее беспокойство чрезвычайным?

Тогда я буду надеяться строить здание на хорошем основании. Любовь скрывает множество недостатков, и уменшает те, коих скрыть не в состоянии. Любовь, когда она открыта и познанна, поощряет всякие вольности. От одной вольности происходит другая. Наконец я тогда увижу, до какой степени может меня привести сие открытие.

Очень хорошо Ловелас; но будучи в столь хорошем здоровье, при столь свежем лице как можешь ты кого нибуть уверить, что ты болен?

Как? несколько рвотного лекарства составит все сие дело… Сего будет довольно, чтоб меня рвало.

Но кровью! каким образом пустить кровь, если действительно у меня нет раны?

Бедной Белфорд! разве не знаешь, что можно сыскать у продавцов голубей и цыплят?

Хлопни своими ручищами от удивления.

В столь опасном состоянии, госпожа Синклер представит мне, что я с некоего времени препровождаю жизнь весьма уединенную, я дам себя убедить, и прикажу подать носилки чтоб несли меня в парк, где я буду усиливаться несколько походить пешком. По возвращении моем, я остановлюсь у Кокосового дерева, дабы там позабавиться несколько минут.

И что ж мне от того случится?

Еще повторяю? Я опасаюсь, Белфорд, чтоб ты не стал мне верить. И так! дабы удовольствовать твое любопытство, могу ли я знать, не вознамерится ли моя красавица уйти во время моего отсудствия? Я по моем возвращении увижу, буду ли принят с нежностью. Но это еще не все; я не знаю, какое то предчувтвование уверяет меня, что произойдет во время моей прогулки нечто важнаго. А сие изъясню я тебе в другое время.

На конец согласен ли ты, Белфорд, или нет, что для некоторых хороших причин весьма полезно быть больным? По истинне, я столь доволен моими выдумками, что если упущу случай произвести их в действо, то конечно мне будет весьма досадно, поскольку во всю мою жизнь я не сыщу уже столь хорошаго.

С другой стороны, домашние женщины столь нетерпеливы в своих непристойных укоризнах, что ни единой минуты не дают мне покою. Оне хотят, чтоб не теряя времени к исполнению умысла, я вознамерился употребить некоторую из их простых и удобных хитростей. Особливо Салли, которая почитая себя весьма хитрою, ежеминутно напоминает мне, с наглым видом, о отказе учиненном мною на ее представления, что я не намерен ее преодолевать, и что ни мало не думаю о браке, хотя и не хочу ей признаться. Поскольку сия лукавица принесла первую свою жертву моему олтарю, то и почитает за право обходиться со мною столь вольно; и ее наглость умножается с того времени, как я начал избегать, с притворностью говорит она, случая соответствовать ее правилам. Дурочка! думает, чтоб я мог принимать ее благосклонности после другого человека. Я никогда не доводил себя до такого унижения. Ты знаешь какое обыкновенно было мое правило. То, что хотя единожды бывает в руках другого, никогда в мои не возвращается. Прилично разве таким людям, как ты и твои товарищи, пользоваться общим добром. Я всегда стремился к первым плодам. Может быть, ты скажешь что я более виноват тем, что люблю повреждать то, что никогда не было повреждено. Но ты чрезвычайно обманываешься; такое правило как мое приводит мужей в безопасность. И потому не могу я укорять себя, чтоб покушался когда либо на законной союз.

Однако приключение, случившееся со мною в Париже с замужнею женщиною, и о коем думаю, что никогда тебя еще не уведомлял, не позволяет мне сказать, чтоб я в том был совершенно непорочен. Хитрость участвовала в том более, нежели предумышлинная злость. Я расскажу тебе оное в коротких словах.

Один Француской Маркиз довольно пожилых лет послан будучи от своего двора в Мадрит для государственных дел, оставил молодую и прелестную жену, на которой он не давно женился, в своем доме под смотрением своея сестры, которая была старая и наглая лицемерка. Я видел сию молодую госпожу в Опере: она весьма мне показалась при первом виде, а еще более при втором, когда я узнал о ее состоянии. Мне не трудно было познакомиться как с одною так и с другою, сыскавши случай представить себя старухе. Первое мое намерение состояло в том, дабы обратить все мои внимания к сей лицемерке, и дать ей знать, что она может вперить в меня некоторые нежные чувствования. В самое то время, я обращал в свои выгоды состояние молодой Маркизы, между ревностью своего мужа и наглостью ее золовки, дабы возбудить ее против сих двух неприятелей ее вольности. Я ласкался вперить тем в них несколько почтения к моей особе. Французския госпожи ни малого не имеют отвращения к любовным обхождениям.

Старуха не оставила нас без подозрения. Но я столь уже утвержден был в мыслях Маркизы, что она не расположена была отпустить от себя одного человека, коего ей позволено было видеть. Она уведомила меня о подозрениях своей сестры; я ей советовал склонить ее скрыться в кабинете во время первого моего посещения, под тем видом, чтоб она могла слышать то, как я буду изъясняться в ее отсудствии, она взяла ключ от кабинета в свой карман, потому что не весьма бы сделал благоразумно, когдаб старуха была усмотрена или по моему любопытству или по чему нибудь другому. Я пришел и сел подле любви достойной Маркизы. Я оказывал удивление, что не вижу сестры ее, изъявлял печаль, нетерпеливость; и употребляя в пользу столь приятной скучай вырожал весьма живые чувствия, сожаллея о отсудствии сей любезной, я подал ей удовольствие думать, что я говорю о ней с чрезвычайным пристрастием, между тем как мои глаза то самое выражали Маркизе.

Какоеж было окончивние? Я взял за руку, сию прелестную Фанцузинку, притворяяся будто хочу искать ее сестру в ближнем покое. Я тащил ее почти насильно, но она не смела кричать; а старуха будучи крепко замкнута ключем восхищалась всем что ни слышала.

Ни когда и ни единая женщина не провождала бесполезно со мною времени наедине; выключая однако дражайшую мою Клариссу. Такая выдумка привела меня достичь к ней в милость: Маркиза почитала сей двойной обман тем более за удовольствие, что не токмо ее тюремщица не жаловалась, что была в заперти, но что и по уходе моем, вышедти свободно, считала себя почти столь же счастливою, как были ее сестра и я…

Англичане Белфорд, не часто объехать могут Французов.

Наше сообщество подкрепляемо было другими хитростями, которые не менее остроумными тебе покажутся. Единожды разбитый стакан, т. е. любезная моя Маркиза всегда тому споспешествовала; ибо ты знаешь мое правило, когда женщина однажды покорена; то и всегда таковою будет. Но некоторой весьма неприятной случай послужил к открытию тайны прежде, нежели общее наше несчастье могло начаться возвращением Маркиза. сестра рассердившись, сделалась непримиримою фуриею. Муж, имеющий менее качества мужа нежели всякой человек его нации, и сделавшийся весьма важным может быть из обхождений с испанцами, готовил издалека явное мщение. Что ж осталось моей любезной, как не ввергнуться в мое покровительство? Она не почитала себя от того несчастнее до дня величайших ее мучений, когда смерть и раскаяние в единый час ее сразили.

Прости одной моей слезе, дражайшей друг, она заслуживала лучшего жребия; в чем сей неумолимый муж не будет ответчиком? сестра была наказана другими случаями. Сие меня еще утешает: она действительно наказана. Но может быть я тебе уже рассказывал сию повесть.

ПИСЬМО CCII.

В пятницу в вечеру.

Поздравь меня; я прогуливался с моею любезною, получив сию милость весьма усильными просьбами. Нас сопровождали две нимфы, которые совершенно играли свою ролю, какую скромность изъявляли они в своих глазах, разговор их беспритворно касался до нравоучения. Ах! Белфорд, сколь женщины лукавы, когда они преступят границы, и когда мы совершенно их гибель устроим.

Мы приехали в Гамстед, оттуда в Гиггат, в Мюззельгилль, и другие места, откуда опять возвратились в Гамстед, и там, из угождения к Нимфам, моя любезная согласилась несколько позавтракать. Потом мы возвратились заблаговремянно в город чрез Кантис Товн.

Она весьма была весела. Что ж до меня касается; то я оказывал столько уважения и ласки во все время нашей поездки, что когда мы вышли для прогулки на холмик, на коем разность предметов составляла приятное зрелище, тогда она мне обещалась приходить иногда туда для гулянья. Я думаю, девица Гове, напоминал я себе несколько раз, что смеха достойные твои умыслы будут бесполезны.

По возвращении нашем, мы начали писать. Она обещалась сего вечера препроводить с час времени со мною в разговорах прежде, нежели уйдет в свою горницу.

Все то, что токмо может внушить самая покорная любовь для расположения ее сердца к завтрашней болезни будет составлять мое старание во все время нашего разговора, но я не упущу при прощении с нею жаловаться болью происходящею в желудке.

Мы виделись. С моей стороны оказывал я совершенную любовь и почтение. Она не менее изъявляла тихости и ласки. Я приметил, что она тронулась моим нездоровьем. Столь нечаянно! В то время, как мы расстались. Но это ни чего. Она надеется завтра найти меня в лучшем здоровье.

По чести, Белфорд, я почитаю уже себя больным. Возможно ли, чтоб такой вертопрах как я, мог себя уверить, что он не здоров? По сему был бы я лучщим комедиянтом, нежелиб желать мог, во мне нет ни одной такой жилы, которая бы не была всегда готова к поспешествованию успеха в тех хитростях, которые я задумал.

Доркаса списала для меня письмо девицы Гове писанное в воскресенье 14 Маия, которого у меня была одна токмо сокращенная выписка. Она не нашла нового в том пакете; но для меня довольно как сего так и того, которое я сам списал шифрами в прошедшее Воскресенье в то время, когда моя любезная была в церкви.

Доркаса уведомила меня что ее госпожа перенесла свои бумаги, из большего черного шкапа в тот ящик, в котором лежит ее белье, и которые она положила в темной гардероб. Теперь у нас нет ключа от сего ящика, в нем то по-видимому находятся все письма, которые она получила прежде тех, кои уже я достал. Доркаса весьма о том беспокоилась: однако она ласкается, что не будет подозреваема, поскольку уверена, что она письма так же клала как они прежде лежали.

ПИСЬМО CCIII.

Под Кокосовым деревом, в Субботу 27 Маия.

Рвотное лекарство очень неприятно. Для чего проклятые доктора не употребляют к нашему здоровью того, которое не было бы совершенным ядом? не было бы нужды в другом наказании на том свете, за зло в жизни содеянное, как принимать отвратительные их лекарства. С одной стороны лекарь, с другой аптекарь, а бедная душа в середи подвластная приговорам их повиноватся, я не знаю злейшего мучения, как такое состояние.

Нужно было мне притвориться больным: я хорошо сие исполнил. Принявши хороший прием рвотного, чтоб меня вырвало, и не запивши довольно водою, дабы от оного совершенно освободиться, я тотчас получил вид такого человека, которой будто бы недели с две лежал в постеле. Не должно шутить острыми орудиями, сказал я сам себе, когда принимал лекарство, а особливо лекарскими орудиями

Я препроводил целые два часа в сих мучениях. Я запретил Доркасе ничего о том не говорить любезной моей Клариссе, по непорочнейшим движениям нежности моей; но весьма бы был рад уведомить ее, когда она узнает мое запрещение, что я надеялся видеть ее в беспокойствии о моем состоянии. Весьма бы мало должно было думать о себе самом, еслиб только себя на свое попечение оставляли, как будто бы ни от кого не заслуживали внимания.

Очень хорошо; но Доркаса вить женщина. Она может сказать и тихонько своей госпоже ту тайну, которую сохранять должна.

Подойди сюда, плутовка, сказал я сей девке, [будучи болен, как собака] покажи мне, как печаль, смешенная с изумлением изображается на твоем лице. Ты худо представляешь. Ета навислая челюсть и разинутой круглой рот более наводит ужас и отвращение, нежели жалость. Избавь меня от етаго миганья и жеманств в презрительном твоем взгляде, как ты знаешь, что моя любезная однажды оной так назвала. Так, это гораздо лучше, очень хорошо, но сожми еще роток то свой. У тебя есть один или два мускула, которыми ты не умеешь управлять между щекою и губами. Хорошо, поди теперь. Бегай в верх и вниз по лестнице как можно проворнее. Возми что ниесть с собою, и снеси назад, как будто ты это сыскала; до того пока от чрезвычайного своего движения не запыхаешься, и не получишь от того настоящего подобия вздохов.

Доркаса тотчас приступила к делу.

Что там такое Доркаса.

Ничего сударыня.

Любезная моя конечно удивлялась, не видя меня по утру; но не очень хотела она изъявить свое о том изумление. Между тем беспрестанно повторяла: что там такое? Что там такое? В то время, как Доркаса торопилась ходить в верх и в низ, добилась наконец она от сей девки. Ах! сударыня, мой господин, мой господин.

Что? Как? Когда?

[Между двумя парантесами, я тебя уведомлю, Белфлорд, что краткия слова в ученом свете, равно как и малые люди в нации, иногда бывают те, которые более значат.]

Я не должна вам того сказать, сударыня. Господин мой запретил мне о том говорить вам. Но он гораздо в худшем состоянии находится, нежели думал. Он не хочет, чтоб вас приводили в страх.

Здесь живое беспокойство изъявилось на каждой черте прелестного лица ее. Она тронулась. Клянусь моею душой что она тронулась.

Где он?

[С такою торопливостью, как ты видишь, что не соблюла благопристойности в словах. Другое замечание, Белфорд. То, что называют благопристойностью толь мало свойственно, что должно иметь приготовленной к тому разум для соблюдения оной. Учтивость никогда не бывает вместе с смущением.]

Мне нельзя остановиться, чтоб ответствовать вам на вопросы, вскричала чернобровка (хотя ничего столько не желала как ответствовать) [третие замечание, так как разнощики, которые оборачиваются спиною к тем, которым наиболее товар продать желают.] Cия торопливость умножила любопытство моей любезной. В самую ту минуту, одна из нимф сказала тихо своей подруге печальным голосом у дверей, но при том так внятно, чтоб услышавла моя красавица: Боже мой! любезная моя, надобно уведомить гжу. Ловелас; он в крайней опасности. При сих словах обожания достойная Кларисса бросилась за Доркасою: постой… Я хочу знать… О! сударыня, он харкает кровью! конечно повредилась у него кровь, я в том уверена!

Моя любезная почти одним шагом дошла до моего покоя, и приближившись ко мне, с наполненным нежностью беспокойством сказала: что у вас такое? все ли вы здоровы,г. Ловелас?

,,О моя любезнейшая! очень здоров, очень здоров, отвечал я слабым голосом. Это ничего; никто не должен беспокоиться. Мне в одну минуту будет гораздо легче.,, Я не имел нужды в притворстве дабы ее обмануть, ибо я страдал как осужденной, хотя более не харкал кровью.

Одним словом, Белфордь, я достиг до моего измерения. Я вижу, что меня любят: я вижу, что все учиненные мною обиды преданы забвению, теперь снова могу я начинать оные. Я тебя пренебрегаю любезная моя девица Гове и госпожа Товнсенд! как можете все вы мне противоборствовать? Скройтесь от меня с своими хитростями. Чтоб не было здесь другого хитреца, кроме меня, и чтоб самые приятные благосклонности моей любезной не были мне возбраняемы.

Никто здесь более не сомневается, чтоб она меня не любила. Несколько раз слезы появлялись на глазах ее, смотря на мое состояние. Она не противилась, когда я взял ее руку, и целовал ее столько, сколько мне было угодно. По случаю некоторых разговоров госпожи Синклер, которая укоряла меня, что живу весьма уединенио, она понуждала меня прогуляться; но советовала мне, обязательнейшими словами, стараться о своем здоровье. Она также советовала мне призвать врача. Бог, сказала она мне, создал для нас врачей.

Я не сего мнения, Белфорд. Действительно, Бог создал нас всех. Но я думаю, что моя любезная хотела сказать врачество, вместо врачей, тогда ее мнение весьмаб могло быть вразумительно в смысле сей простой пословицы, Господь невидимо посылает пищу, а злой дух оную похищает.

Я вскоре почувствовал выздоровление. Приняв из дражайших ее рук целебное лекарство.

Когда она понуждала меня прогуляться; то я ее спрашивал, удостоит ли она меня чести ехать со мною в одной карсте: я хотел узнать из ее ответу, имеет ли она намерение уехать куда во время моего отсудствия.

Она мне отвечала, что еслиб не была уверена, что носилки после моего припадка гораздо для меня удобнее; то с великим бы удовольствием сделать мне компанию согласилась.

Не сие ли то величайшее почтение? Я еще однажды поцеловал ее руку: а ей сказал что она совершенно милостива; я сожалею что не заслужил более оной благосклонности, но что я не усматриваю пред нами, ничего инного кроме благополучных дней; что ее присутствие, и великодушное участие, которое она принимает в моем припадке, привели меня в совершенное здравие; что я, со всем здоров, что не чувствую более ни малейшей болезни; но поскольку она желала, чтоб я несколько прогулялся, то прикажу подать носилки. О дражайшая моя Кларисса! присовокупил я, хотя б сия болезнь происходила от прошедших моих печалей, и сожалений, что привел вас в гнев, но все сие вознаграждено вашею милостью. Вся сила лекарства состоит в вашей улыбке и во взоре вашем. Прошедшее ваше неудовольствие составляло сию мою болезнь.

В течение сего времени все домашние госпожи поднявши глаза и руки к небу, благодарили его за сие чудо. Видишь ли силу любви, сказала одна тихонько, но таким голосом, которой можно было расслышать: дражайший муж, сказала другая; и все вместе, благополучная чета! насколько сии похвалы ласкали мою любезную! какие искры выходили из глаз ея! не должно говорить чтоб похвалы огорчали скромность; на против того они воспламеняют сердце, которое отдает себе свидетельство в своем достоинстве. Оне изтребляют недоверчивость, оживляя в оном бодрость и веселость.

Теперь, Белфорд, думаешь ли ты, чтоб болезнь ни к чему не служила? Однако я тебе объявляю, что имею много других приятных средств, дабы никогда уже не принимать сего проклятаго рвотнаго.

ПИСЬМО CCIV.

В субботу 27 Маия.

Господин Ловелас, любезная моя, был весьма болен. Он вдруг захворал. Он весьма много харкал кровью. Конечно повредилась в нем кровь. Он вчерашнего вечера жаловался желудком. Я тем более о том соболезновала, что опасалась не произошло ли сие от наших сильных словопрений. Но виноватали я?

Насколько я почитала его на прошедших днях ненависти достойным! Но теперь ясно вижу, что гнев и ненависть в моем сердце суть не что инное, как минутные движения. Невозможно, любезная моя ненавидеть тех, которые находятся в смертельной опасности или печали. Я не в состоянии противиться благодушию ни искреннему признанию в соделанном преступлении.

Он сколь долго мог старался скрывать от меня свою болезнь. Столь нежен, столь почтителен даже и в самой великой скорби! Я бы не желала видеть его в сем состоянии. Сие зрелище весьма сильное сделало во мне впечатление, находясь еще в беспокойствии от всех. Бедной молодой человек; вдруг занемог в столь цветущем здравии!

Он вышел со двора; его несли в насилках; я его к тому понудила. Но я боюсь, не подала ли ему худого совета, ибо спокойствие лучше всего в такой болезни. Не надлежало бы весьма торопиться, в таком важном случае, полагать свое мнение, не зная совершенно оного. Я, по справедливости предлагала ему, чтоб приказал позвать лекаря, но он не хотел того и слушать. Я весьма почитаю сей факултет, и тем более что те, которые его презирают, не имеют уважения, как я то всегда наблюдала, к основаниям почтеннейшего еще людей сословия.

Я тебе признаюсь, что мои мысли неспокойны, я опасаюсь, что была излишне открытна пред ним и домашними женщинами. Они могут почесть меня извинения достойною ибо думают, что мы совокуплены браком. Но если в нем не будет довольно великодушия, то может быть по причине сожалеть стану о сем приключении, которое научит меня познавать себя более, нежели знала себя до сего времени, особливо когда я имела причину думать, что он не очень хорошо поступал со мною.

Однако я тебе скажу, как искренно о том думаю, что если он подаст мне причину принять опять суровой вид и держать его в отдаленности; то надеюсь что приобрету столько силы, от сведения о его не достатках, что преодолею свои страсти; ибо г. Ловелас, любезная моя, не такой человек, которой бы во всех частях своего свойства был почтения достоин. Что же более можем мы сделать, как управлять самими собою теми лучами света, которые по временам нас освещают?

Ты конечно удивляешься, что столь важно рассуждаю о сем открытии. Какое дам я ему имя? Но какоеж могу я ему дать? Я имею бодрости в тонкость рассмотреть сие сердце.

Будучи не довольна сама собою, я не смею и взглянуть на то, что написала. Впрочем я не знаю, как бы я могла писать о том иначе. Никогда я не находилась в столь странном состоянии; яб не могла тебе его описать без замешательства. Была ли ты когда либо в подобном случае, то есть: страшась осуждения моей приятельницы, но не почитая однако себя достойною оного.

Я уверена токмо в одном; то есть: что я конечно бы оное заслужила, еслиб имела какую ниесть тайну, которуюб от тебя скрывала.

Но я не присовокуплю ни единого слова, уверяя тебя, что хочу рассмотреть себя гораздо строжее, и что пребываю твоя

Кларисса Гарлов.

ПИСЬМО CCV.

В субботу в вечеру.

Воздух возвратил мне совершенное здравие, изтребя всю мою болезнь. Когда сердце спокойно, то можноли иметь боль в желудке?

Но прибывши домой, я нашел мою любезную в великом беспокойстве о новом происшествии. Некто приходил осведомляться о нас, и при том весьма подозрительным образом. Не по имени, но по описанию нас спрашивали, а сей любопытной был лакей в синей ливрее, обложенной широким желтым гасом.

Доркаса и повариха, которых он приказал выслать, не хотели ответствовать на его вопросы, если не изъяснит своих причин, и от кого прислан; он отвечал, столь же кратко, как и оне, что если они находит затруднение с ним объясниться; то может быть менее скроют то от кого ниесть другого и потом в великой досаде ушел.

Доркаса с торопливостью взошла к своей госпоже, которую привела в беспокойство не токмо известием о происшествии, но еще более собственными своими догадками; присовокупляя к тому, что это был человек весьма худого вида, и она уверена, что он пришел не с хорошими намерениями.

Ливрея и знаки человека подали причину к старательным обыскам, которые не менее были подробны, как и уведомления. Боже мой, Боже мой, вскричала моя любезная, и так беспокойствиям не будет конца? ее воображение предствило ей все несчастья, коих она должна опасаться. Она желала, чтоб г. Ловелас скорее возвратился.

Г. Ловелас возвратился, будучи исполнен жалостью, благодарностью, почтением и любови, дабы возблагодарить дражайшую свою Клариссу и прославить ее чудом, которое она явила в столь скором излечении. Со всеми обстоятельствами Доркаса рассказала ему о приключении, а дабы умножить ужас своей госпожи, то сказала нам, что у того человека было лице запекшеся от солнца, и что он казался быть морским.

Заключили, что это конечно должен быть матрос Капитана Синглетона. И так во-первых надлежало думать, что наш дом со всех сторон окружен будет корабельным экипажем, тем более что следуя увеюмлению девицы Гове, корабль капитана не далее Ротергита.

Не возможно, сказал я. Пред таким предприятием не было бы начато столь мало вразумительное уведомление. Для чего бы это не мог быть человек двоюродного вашего брата Мордена, которой принесь вам известие о его прибытии, и уведомить вас о его посещении.

Сие изъяснение ей понравилось. Ее опасения исчезли. Она поздравляла меня совершенным выздоровлением; и учинила сие весьма приятным видом.

Но разговор наш не много продолжался, когда Доркаса пришед к нам сказала с великим ужасом, что лакей, тот самой лакей, стоит еще у дверей, и спрашивает, не в сем ли доме живут г. и госпожа Ловелас? Он не имеет ни какого худого намерения, сказал он Доркасе. Но сие примечание было доказательством моей любезной, что нам угрожает какое ниесть величайшее несчастье. Но поскольку Доркаса ни чего на то не отвечала; то я предложил ей, что сойду сам и выслушаю, о чем он говорить хочет. Я вижу, сказал я воображаемые вами опасения и нетерпеливость, дражайшая моя, угодно ли вам сойти вместе? вы войдете в зал, в коем можете слышать, не будучи сами примечены все то, что мы будем говорить у дверей.

Она на то согласилась. Мы сошли: Доркаса приказала подойти служителю. Я его спрашивал, чего он хочет, и чаю он имеет сказать господину или госпоже Ловелас. По многих поклонах сказал он: я уверен, что имею честь говорить с самим господином Ловеласом. Я хочу спросить, г. мой, здесь ли вы живете, и можно ли с вами говорить, или вы по крайней мере здесь остановились на несколько времени?

От кого ты дружок?

От одного дворянина, которой приказал мне отвечать на сей вопрос только то, что он друг г. Юлию Гарлову, старшему дяде госпожи Ловелас.

При сем имени любезная моя особа едва не упала в обморок. Она в то время приняла несколько солей; и тотчас от того избавилась.

Скажи мне, мой друг, не знаешь ли ты Полковника Мордена?

Нет, г. мой; я и имени сего никогда не слыхал.

Ни Капитаиа Синглетона?

Нет, г. мой, но мой господинь так же канитан.

Как его фамилия?

Я не знаю, должен ли я то сказать.

Нет в том ничего худого сказать мне его имя, если ты пришел с честными намерениями.

Весьма с честными, г. мой, ибо мой господин так сказал: да и во всем свете нет честнее моего господина. Он называется, г. мой, Капитан Томлинсон.

Я не знаю сего имени.

Так, и я думаю, г. мой. Он мне сказал, что не имел чести быть с вами знаком, но что, не взирая на сие, его посещение не будет вам противно.

В сие время подошедши я к залу, сказал: знаетели вы любезнейшая моя Капитана Томлинсона, друга вашего дяди?

Нет, отвечала моя красавица; но у моего дяди есть такие друзья, которых я не знаю, и трепеща спросила меня, как я думаю о сем приключении?

Надлежало сперва отпустить посланца. если твой господин, сказал я ему, имеет нечто переговорить с г. Ловеласом; то ты можешь его уверишь, что г. Ловелас живет здесь, и с нетерпеливостью будет ожидать его посещения.

Любезнейшая моя Кларисса опасалась, что я, для собственной безопасности, склонился на то весьма легкомысленно. Посланец ушел, между тем как я, дабы предупредить удивление мой любезной, притворился будто удивляюсь что Капитан Томлинсон, которой был уверен что я точно дома, не написал ни двух слов посылая своего человека вторично.

В самое то время, боясь не было ли сие изобретение Жамеса Гарлов, которой любит такие пронырства, [прибавил я,] хотя и не имеет к тому способности, я подал некоторые главные наставления домашним женщинам и служителям, не упустя, еслиб дело было явное, собрать всех людей; а моя любезная решилась не выходить со двора, до того времени, пока не кончится сие дело.

Здесь принужден был я кончить, хотя и в средине столь важного повествования. Я присовокупляю токмо, что бедной Белтон имеет в тебе нужду; ибо мне ни для кого в свете нельзя удалиться. Мовбре и Турвилль весьма мучатся как бродяги не имеющие начальника, помощи и утешения, с того времени как у них не стало ни тебя ни меня, для управления ими. Уведомь меня в каком состоянии твой дядя.