Драмы. Басни в прозе

Явление первое

Сэр Уильям. Моя дочь здесь? В этом убогом трактире?

Уайтуэлл. Мелефонт, конечно же, усердно разыскивал самое убогое пристанище во всем городишке. Злые люди всегда ищут местечко потемнее, уже потому, что они злые. Но что толку, если они и скроются от всего света? Совесть-то поважнее целого света, обвиняющего нас. Ах, вы опять плачете, опять, сэр!

Сэр Уильям. Дан мне выплакаться, мой старый честный слуга. Или ты считаешь, что она не стоит моих слез?

Уайтуэлл. Она стоит их, даже если бы то были кровавые слезы.

Сэр Уильям. Вот и оставь меня в покое.

Уайтуэлл. Так низко соблазнить самое доброе, самое прелестное и невинное дитя из всех когда-либо живших под солнцем! Ах, моя малютка, моя маленькая Сара! Ты выросла на моих глазах. Когда ты была ребенком, я сотни раз держал тебя на руках, дивясь твоей улыбке, твоему лепету. На детском твоем личике уже тогда сияла заря разума, доброты…

Сэр Уильям. Замолчи! Разве то, что случилось, недостаточно растерзало мое сердце? Неужели воспоминаниями о прошлых блаженствах ты хочешь еще нестерпимее сделать мои мучения? Окажи мне услугу и не говори так. Порицай меня, назови преступлением мою отцовскую любовь; преувеличь грех моей дочери; внуши мне, если сумеешь, отвращение к ней; заново разожги во мне жажду мести и ненависть к ее проклятому соблазнителю; скажи, что Сара никогда не ведала добродетели, раз так легко от нее отказалась; скажи, что она меня никогда не любила, если смогла тайно меня покинуть.

Уайтуэлл. Если бы я так сказал, это было бы ложью, бесстыдной, злобной ложью. Эта ложь вспомнилась бы мне на смертном одре, и я, старый злодей, умер бы в отчаянии. Нет, наша малютка любила своего отца и, конечно же, конечно, все еще любит его. Если вы пожелаете в это поверить, сэр, то я еще сегодня увижу ее в ваших объятиях.

Сэр Уильям. Да, Уайтуэлл, но я должен убедиться в ее любви. Я не в силах больше жить без нее, она опора моей старости, и если она не захочет усладить мои последние печальные дни, кто же другой сможет это сделать? Если она еще любит меня — ее грех прощен. То был грех любящей девушки, а ее бегство — плод раскаяния. Такие прегрешения лучше, чем вынужденная добродетель. Но я чувствую, Уайтуэлл, чувствую, что, будь ее поступок даже преднамеренным преступлением, более того — доподлинным пороком, ах, я бы все равно простил ее. Лучше быть любимым порочной дочерью, чем нелюбимым вовсе.

Уайтуэлл. Утрите же слезы, дорогой мой сэр! Кто-то идет сюда. Наверно, трактирщик спешит встретить нас.

Явление второе

Трактирщик. Так рано, господа, так рано? Милости прошу! Мое почтение, Уайтуэлл! Вы, конечно, ехали всю ночь напролет? Скажи, это тот господин, о котором ты толковал мне вчера?

Уайтуэлл. Он самый, и я надеюсь, что ты согласно договоренности…

Трактирщик. Милостивый государь, я рад служить вам. Мне не важно, знаю я или нет, что привело вас сюда и почему вам угодно скрывать свое пребывание здесь. Трактирщик берет деньги и предоставляет гостям поступать, как им заблагорассудится. Уайтуэлл, правда, говорил мне, будто вы хотите немножко понаблюдать за иностранцем, который уже второй месяц проживает у меня со своей молоденькой женушкой. Но я надеюсь, вы не станете чинить ему неприятности. Иначе о моем трактире пойдет дурная слава и кое-какие люди не пожелают у меня останавливаться. А наш брат ведь живет за счет самых разных людей.

Сэр Уильям. Не беспокойтесь, проводите меня в комнату, которую Уайтуэлл заказал для меня. Я приехал сюда не с дурными намерениями.

Трактирщик. Я не стараюсь проникнуть в ваши тайны, сударь! Любопытство — не мой порок. Я, к примеру, давно бы мог узнать, кто этот интересующий вас чужестранец, но не стал допытываться. Правда, мне удалось выяснить, что он увез эту особу. Бедная женщина, или кто там она есть, весь день сидит взаперти в своей комнате и плачет.

Сэр Уильям. И плачет?

Трактирщик. Да, плачет… Но вы-то почему плачете, сударь? Видно, бедняжка вам не чужая. Надеюсь, вы не ее…

Уайтуэлл. Не задерживай его.

Трактирщик. Идемте, сударь. Только стена будет отделять вас от той, что дорога вашему сердцу и, может быть…

Уайтуэлл. Ты, видно, во что бы то ни стало хочешь знать, кто…

Трактирщик. Нет. Уайтуэлл, я ничего знать не хочу.

Уайтуэлл. В таком случае проводи нас в наши комнаты, покуда еще не проснулся весь дом.

Трактирщик. Извольте следовать за мною, сударь.

Явление третье

Мелефонт(полуодетый сидит в кресле). Еще одна ночь — страшней, чем на дыбе! Нортон! Мне надо видеть людей! Если я останусь один на один со своими мыслями, они невесть куда заведут меня. Эй, Нортон! Он еще спит. Но ведь это, пожалуй, жестоко с моей стороны — не давать спать бедняге. Он — счастливец! Но я не хочу, чтобы хоть один человек был счастлив вблизи от меня. Нортон!

Нортон(входит). Что угодно, сударь?

Мелефонт. Одень меня! И не строй, пожалуйста, кислой мины! Когда я буду спать подольше, ты тоже будешь вставать позднее. Если ты ничего не хочешь знать о своих обязанностях, то хотя бы посочувствуй мне.

Нортон. Сочувствовать, сударь? Вам сочувствовать? Уж я-то знаю, кому надо сочувствовать.

Мелефонт. А именно?

Нортон. Ах, сударь, позвольте я вас одену, а вы ни о чем меня не спрашивайте.

Мелефонт. Черт! Значит, вместе с моей совестью просыпаются и твои упреки. Мне все понятно! Я знаю, кому отдано все твое сострадание. Что ж! Правильно — не сострадай мне. Проклинай меня в душе, но — заодно и себя.

Нортон. Себя?

Мелефонт. Да, за то, что ты служишь негодяю, которого неизвестно как еще земля носит, и вдобавок стал соучастником его преступления.

Нортон. Я стал соучастником вашего преступления? Это каким же образом?

Мелефонт. Ты смолчал.

Нортон. Вот хорошо-то! Да вы в пылу своей страсти за одно словечко размозжили бы мне голову. К тому же, когда я к вам нанялся, вы так закоснели в своих пороках, что никакой надежды на ваше исправление уже не было. Я увидел, какую жизнь вы ведете! В ничтожной компании игроков и праздношатающихся, иного названия они не заслуживают, невзирая на их громкие титулы. В этой компании вы проматывали состояние, которое могло бы открыть вам доступ к самым почетным должностям. А ваше преступное поведение с разными женщинами, и прежде всего со злючкой Марвуд…

Мелефонт. О, если бы я мог вернуться к прежней жизни, она ведь была воплощенной добродетелью, по сравнению с той, какую я веду сейчас. Я растратил свое состояние — ладно. Наказание еще воспоследует, я успею познать всю жестокость, всю унизительность нужды. Я посещал непотребных женщин — пусть так! Но не столько я соблазнял их, сколько они меня, а те, кого я соблазнил, хотели быть соблазненными. И все же… в те дни у меня на совести еще не было попранной добродетели. Я еще не вверг невинное создание в необозримые бедствия. Я еще не увез Сару из дома любимого отца, не принудил ее последовать за ничтожным человеком, давно уже себе не принадлежавшим. Я… Кого это принесло в такую рань?

Явление четвертое

Нортон. Это Бетти.

Мелефонт. Уже на ногах, Бетти? А что делает барышня?

Бетти. Что делает? (Всхлипывая.) Было уже далеко за полночь, когда я уговорила ее лечь в постель. Она проспала несколько минут, но, боже милостивый, что это был за сон! Вдруг она вскочила и упала в мои объятия; казалось, убийца гонится за этим несчастным существом. Она вся дрожала, и холодный пот струился по ее побледневшему лицу. Я всеми силами старалась ее успокоить, но она до самого утра отвечала мне лишь молчаливыми слезами. Затем она несколько раз посылала меня послушать у вашей двери — не встали ли вы. Она хочет говорить с вами. Никто, кроме вас, не может ее утешить. Милый, дорогой господин Мелефонт, успокойте ее. У меня сердце разорвется, если она и дальше будет жить в таком страхе.

Мелефонт. Поди, Бетти, скажи ей, что я сейчас приду…

Бетти. Нет, она хочет сама прийти к вам.

Мелефонт. Если так, скажи, что я жду ее… Ах… (Бетти уходит.)

Явление пятое

Нортон. О, господи, бедняжка мисс Сара!

Мелефонт. Чьи чувства ты хочешь пробудить этим возгласом? Смотри, вот первая слеза, что со времен детства сбегает по моей щеке! Нет, плохо я готовлюсь к приему той, что ищет утешения. Но почему она ищет его у меня? А где ж еще ей искать его? Надо взять себя в руки. (Вытирает глаза.) Куда подевалась стойкость, с которой я некогда смотрел на слезы в пре красных глазах? Куда подевался дар перевоплощения, помогавший мне становиться, кем я хотел, и говорить, что я хотел? Сейчас она придет и станет проливать слезы, перед которыми я бессилен. В смятении, сгорая от стыда, я буду стоять перед ней, точно грешник на Страшном суде. Посоветуй, что же мне делать? Что говорить?

Нортон. То, что она от вас потребует.

Мелефонт. Иными словами, совершить новую жестокость. Она не права, гневаясь за то, что я все откладываю церемонию, которую в этом королевстве мы можем совершить лишь себе на погибель.

Нортон. Так уезжайте из него. Почему мы медлим? Почему день проходит за днем, неделя за неделей? Велите мне уложить вещи, и завтра вы взойдете на корабль. Может быть, не все ее горе последует за ней, может быть, частичку его она оставит здесь, и в другой стране будет…

Мелефонт. Я и сам на это надеюсь… Тише, она идет! Как бьется мое сердце…

Явление шестое

Мелефонт (идя ей навстречу). Вы провели неспокойную ночь, мисс Сара…

Сара. Ах, Мелефонт, если бы только неспокойную…

Мелефонт (Нортону). Оставь нас!

Нортон (уходя). Я бы здесь не остался, если бы даже каждое мгновенье мне тут же на месте оплачивалось золотыми монетами.

Явление седьмое

Мелефонт. Вы ослабели, дорогая, вам надо сесть.

Сара(садясь). Я рано потревожила вас. Сможете ли вы мне простить, что я опять с самого утра докучаю вам своими сетованиями?

Мелефонт. Дорогая Сара, вы хотите сказать, что не можете меня простить за то, что вот снова наступило утро, а я так и не положил конца вашим страданиям.

Сара. Разве я могу не простить? Вспомните, что я вам простила. Но третий месяц, Мелефонт, третий месяц прошел с того дня, а я все еще в этом злосчастном доме и все в том же положении, что и в первый день.

Мелефонт. Так вы усомнились в моей любви?

Сара. Мне усомниться в вашей любви? Нет, я слишком чувствую свое несчастье, чтобы украсть у себя эту единственную усладу.

Мелефонт. Так как же может моя мисс тревожиться из-за откладываемой церемонии?

Сара. Ах, Мелефонт, ну почему бы мне не думать о ней? Будьте снисходительны к женскому образу мыслей. Мне думается, что: эта церемония — знак божественного соизволения. Весь долгий вчерашний вечер я тщетно старалась усвоить ваши понятия и прогнать сомнения из своего сердца, сомнения, которые вы, уже не в первый раз, называете плодом моего недоверия. Я боролась с собой, и мне удалось наконец одурманить свой рассудок, но голос сердца и неподкупные чувства вмиг разрушили с трудом возведенное здание разумных доводов. Грозные голоса заставили меня проснуться и вкупе с моим воображением ваялись терзать меня. Какие картины, какие страшные образы роились передо мной! Я хотела, очень хотела считать их сновидениями…

Мелефонт. Как? Моя разумная Сара приняла эти картины за нечто иное? Сны, дорогая моя мисс, сны! До чего же несчастен человек! Разве не довольно мучений существует для него в действительном мире? Зачем же творец еще приумножил их, одарив нас воображением?

Сара. Не ропщите на господа! Воображение он оставил в нашей власти. Оно сообразуется с нашими деяниями, и если эти деяния отвечают тому, что мы зовем нашим долгом, нашей добродетелью, то воображение лишь приумножает для нас покой и радость. И только этот обряд, благословение, которое всевышний, именем вечной доброты, ниспосылает нам через своего вестника, может исцелить мое расстроенное воображение. Не медлите больше, сделайте из любви ко мне то, что вы ведь все равно намерены сделать. Сжальтесь надо мною, подумайте, что этим вы освободите меня от воображаемых мук, но и воображаемые муки все же муки для той, что их испытывает. О, если б я могла хоть вполовину так живо рассказать вам об ужасах прошедшей ночи, как живо я их ощущала! Уставши от слез и сетований — единственного моего занятия, я, едва смежив веки, упала на подушки. Природа пожелала дать себе передышку, а скорей всего — скопить новые слезы. Я еще и уснуть не успела, как вдруг увидала себя на вершине огромной и мрачной скалы. Вы шли передо мною, я неверными шагами брела за вами; время от времени меня ободрял взор, который вы, оглядываясь, на меня бросали. Вскоре я услышала позади себя ласковый зов, приказывающий мне остановиться. То был голос моего отца — о, я несчастная! Неужто не дано мне забыть отца! Ах, что, если и его память сослужила ему злую службу, что, если и он не забыл меня? Нет, он забыл. Это утешение, жестокое утешение для его Сары! Слушайте же, Мелефонт, я хотела оглянуться на знакомый голос, но ноги мои вдруг начали скользить, меня шатнуло, я вот-вот свалилась бы в пропасть; тут вдруг подоспела какая-то женщина, похожая на меня, и меня удержала. Я было хотела выразить ей горячую свою благодарность, но она вытащила кинжал из-за пазухи. «Я спасла тебя, — крикнула эта женщина, — чтобы тебя погубить!» Она вытянула руку, в которой держала кинжал, и… я проснулась оттого, что он вонзился мне в грудь. И потом, наяву, еще долго чувствовала боль смертельного удара, не чувствуя того, что есть в нем радостного, — надежды на прекращение боли вместе с прекращением жизни.

Мелефонт. Ах, дорогая Сара, я обещаю вам, что боль кончится и без того, чтобы кончилась ваша жизнь, а значит, и моя… Забудьте же о страшных небылицах бессмысленного сновидения.

Сара. Силы на то, чтобы все забыть, я жду от вас. Любовь или соблазн, счастье или несчастье бросили меня в ваши объятия, сердце мое отдано вам, и отдано навек. Но я не принадлежу вам в глазах того судии, что карает за любое отступление от предначертанного им порядка…

Мелефонт. Пусть же эта кара коснется меня одного.

Сара. Что может коснуться вас, не коснувшись меня? Прошу вас, не истолкуйте неправильно мою настойчивость. Другая женщина, подобно мне опрометчиво потерявшая честь, быть может, захотела бы законными узами восстановить хоть толику ее. Я, Мелефонт, об этом и не думаю, ни о какой чести я знать не знаю, кроме чести любить вас. И вступить с вами в брак хочу не из-за людской молвы, а лишь из-за самой себя. Став вашей женой, я снесу любые поношения, я буду делать вид, что не стала ею. Вам нет надобности объявлять меня своей супругой, выдавайте меня за кого угодно. Я не буду носить ваше имя; наш брак останется тайной Я во веки веков буду его недостойна, если пожелаю из него извлечь другую пользу, кроме одной-едннствеиной — успокоения своей совести.

Мелефонт. Молчите, мисс, или я умру на ваших глазах. Как я несчастен оттого, что у меня не хватает духу сделать вас еще несчастнее! Вспомните, что вы доверились моему водительству, что я обязан все предвидеть за нас двоих и что сейчас я обязан быть глух к вашим сетованиям, если не хочу, чтобы до конца своих дней вы сетовали еще горше. Неужели вы забыли о тех доводах, которые я приводил вам в свое оправданье?

Сара. Я ни о чем не забыла, Мелефонт. Вы хотите сперва вступить во владение завещанным вам состоянием и, спасая бренное благо, лишить меня блага вечного.

Мелефонт. Ах, Сара, если бы вы понимали значение всех бренных благ так же хорошо, как ваша добродетель понимает вечные…

Сара. Моя добродетель? Не произносите при мне этого слова! Когда-то оно сладостно звучало для меня, теперь мне слышится в нем громыханье грома!

Мелефонт. Как, разве тот, кому на роду написано быть добродетельным, не может совершить ошибки? Ужели так грозны последствия одного неверного шага, чтобы зачеркнуть целый ряд безупречно прожитых лет? Это значило бы, что нет на земле добродетельного человека, это значило бы, что добродетель — призрак, который растворяется в воздухе, когда тебе кажется, что ты уже крепко держишь его, это значило бы, что Премудрый наше чувство долга не соразмерил с нашими силами, это значило бы, что принимать его кары — главное назначение нашего бытия, это значило бы… О, я содрогаюсь при мысли о тех ужасных выводах, к которым неминуемо приведет вас ваше малодушие. Нет, мисс, вы и поныне та добродетельная Сара, которою были до злополучного знакомства со мной. Если вы на себя смотрите столь беспощадным взором, то какой же взор устремлен на меня, какими глазами вы за мной наблюдаете?

Сара. Глазами любви, Мелефонт.

Мелефонт. Умоляю вас во имя вашей любви, великодушной любви, закрывшей глаза на мое ничтожество, на коленях умоляю: успокойтесь. Потерпите еще день-другой.

Сара. День-другой! Ох, как долго длится этот день!

Мелефонт. Будь проклято дурацкое завещание моего двоюродного брата, пожелавшего оставить мне свое состояние при условии, что я женюсь на родственнице, ненавидящей меня так же страстно, как я ненавижу ее. Вы, бесчеловечные тираны наших свободных чувств, на вас падет ответственность за все горе, за все грехи, к которым нас понуждает ваша тирания! Если бы я мог обойтись без этого позорного наследства! Покуда мне на жизнь хватало отцовского состояния, я отвергал его, не удостаивал даже говорить о нем. Но нынче, нынче я хотел бы владеть всеми сокровищами мира лишь для того, чтобы сложить их к ногам моей Сары; нынче, когда я должен позаботиться хотя бы о том, чтобы она появилась в свете, как то приличествует ее положению, нынче это наследство — единственная моя надежда.

Сара. Смотрите, как бы и она в конце концов не рассыпалась в прах.

Мелефонт. Вы всегда предполагаете наихудшее… Нет, упомянутая девица согласна пойти на своего рода мировую сделку. Наследство должно быть поделено; и она, поскольку ей нельзя владеть им вместе со мной, охотно предоставляет мне право выкупить свою свободу за половину наследственного состояния. Я ежечасно жду известий об этом деле, а их все нет и нет, вот почему так затянулось наше пребывание здесь. Как только я получу письмо, мы и часа здесь не останемся. Мы, дорогая моя мисс, тотчас же уедем во Францию, там вы найдете новых друзей, которые уже сейчас готовы вас любить и радуются предстоящему знакомству с вами. Эти новые друзья будут свидетелями нашего бракосочетания…

Сара. Свидетелями нашего бракосочетания? Жестокий человек! Значит, оно состоится на чужбине? Значит, я преступницей должна покинуть свое отечество? И вы думаете, что, не сняв с себя клейма преступления, я не побоюсь довериться морю? Нет, разве может человек с нечестивым, неспокойным сердцем безразлично взирать на шаткие доски, что единственно отделяют его от гибели? В каждой волне, бьющейся о наш корабль, будет грохотать моя смерть. Каждый порыв ветра будет доносить до меня проклятия с родимых берегов, а если начнется шторм, пусть даже небольшой, мне будет казаться, что это вершится суд надо мною. Нет, Мелефонт, так варварски вы со мной не обойдетесь. Если мне суждено дожить до решения вашего дела, то уж один лишний день, который мы проведем здесь, ничего не будет значить для вас. В этот день вы поможете мне забыть все муки прожитых здесь месяцев. То будет священный день. Ах, может ли быть, что он наконец наступит!

Мелефонт. Но подумайте, дорогая, здесь нам даже нельзя подобающим празднеством отметить наше бракосочетание.

Сара. Священные узы не становятся крепче от пышного празднества.

Мелефонт. Но…

Сара. Вы удивляете меня. Неужели вы всерьез выдвигаете такой пустячный довод? О Мелефонт, Мелефонт! Если бы я не возвела для себя в непреложный закон никогда не сомневаться в искренности вашей любви, эти слова… Нет, хватит, не то можно подумать, что сейчас я в ней усомнилась.

Мелефонт. Первый миг ваших сомнений станет последним мигом моей жизни! Ах, Сара, чем я заслужил, что вы предвидите хотя бы возможность сомнения? Разумеется, былые беспутства, о которых я не колеблясь поведал вам, не делают мне чести, но доверие моя исповедь могла бы в вас пробудить. Блудливая Марвуд уловила меня в свои сети, ибо я испытывал к ней чувство, часто принимаемое за любовь, столь редкую в нашей жизни. Я бы и доныне носил эти позорные цепи, если бы господь не сжалился надо мной, не счел мое сердце не вовсе недостойным и не зажег в нем добрый огонь! Видеть вас, дорогая моя Сара, значило позабыть о Марвуд. Но вам-то, вам-то каково было получить меня из таких рук! Я слишком сжился с пороком, о котором вы ничего не ведали…

Сара. Не будем больше думать об этом…

Явление восьмое

Мелефонт. Чего тебе?

Нортон. Я стоял возле дома, когда чей-то слуга сунул мне это письмо. Оно адресовано вам, сударь.

Мелефонт. Мне? Кому же здесь известно мое имя? (Разглядывает письмо.) О, боже!

Сара. Это письмо испугало вас?

Мелефонт. Беспричинно, сударыня: сейчас я понял, что ошибся, увидев показавшийся мне знакомым почерк.

Сара. Надеюсь, что содержание письма окажется как нельзя более приятным для вас.

Мелефонт. Я предполагаю, что оно окажется безразличным.

Сара. Читать письма всегда лучше в одиночестве. Позвольте мне вернуться к себе в комнату.

Мелефонт. Вас снова посетили мрачные мысли?

Сара. О нет, Мелефонт.

Мелефонт (провожает ее до боковой кулисы). Через минуту-другую я буду у вас, дорогая моя Сара.

Явление девятое

Мелефонт (снова вглядывается в письмо). Боже правый!

Нортон. Горе вам, если только правый!

Мелефонт. Возможно ли? Я снова вижу этот проклятый почерк и леденею от ужаса! Ужели она? Нет, не она. К чему сомнения — это она! Ах, друг мой, письмо от Марвуд! Какой-то злодей или сам сатана открыл ей мое местопребывание! Что ей еще нужно от меня? Пойди, сделай вид, что мы съезжаем отсюда. Нет, постой! Наверно, это излишне, наверно, мое прощальное, исполненное презрения письмо к Марвуд побудило ее отплатить мне тем же при встрече. Возьми вскрой письмо, а теперь читай. Сам я не в силах.

Нортон (читает). «Если вы, Мелефонт, удостоите бросить взгляд на имя в конце этой страницы, оно скажет вам не меньше, чем сказало бы длинное письмо…»

Мелефонт. Будь проклято ее имя! Лучше бы мне никогда его не слышать! Да будет оно вытравлено из книги живых!

Нортон (продолжает читать). «Труд, потраченный мною на то, чтобы разыскать вас, усладила любовь, помогавшая мне в розысках…»

Мелефонт. Любовь? Не кощунствуй! Ты оскверняешь слово, подобающее лишь добродетели.

Нортон (продолжает читать). «Любовь сделала еще больше…»

Мелефонт. Меня пробирает дрожь.

Нортон. «Она привела меня к вам…

Мелефонт. Предатель, что ты читаешь? (Вырывает письмо у него из рук и читает сам.) «Привела меня… к вам. Я здесь, и теперь от вас зависит, будете ли вы дожидаться моего прихода или пожелаете его предупредить и придете ко мне. Марвуд». Это как удар грома! Она здесь? Где же? За свою дерзость она поплатится жизнью.

Нортон. Жизнью? Один взгляд, и вы падете к ее ногам. Подумайте, что вы творите! Вам нельзя встретиться с нею, это довершит несчастье мисс Сары.

Мелефонт. О, я несчастный! Нет, я должен видеть ее. Она разыщет меня даже в комнате Сары и всю свою ярость обрушит на ни в чем не повинную бедняжку.

Нортон. Но, сударь…

Мелефонт. Молчи! Посмотрим (пробегает глазами письмо), пишет ли она, где остановилась. Да. Идем, ты будешь сопровождать меня.

Явление первое

Марвуд. Надеюсь, Ханна, Белфорд отдал письмо кому следует?

Ханна. Да.

Марвуд. Ему самому?

Ханна. Его лакею.

Марвуд. До чего же мне хочется узнать, какое оно произведет впечатление. Скажи, Ханна, тебе не кажется, что я немного встревожена? Так оно и есть. Предатель! Но спокойствие! Мне нельзя злиться. Снисходительность, любовь, мольбы — вот единственное оружие, которым я могу пользоваться, хорошо зная слабые стороны этого человека.

Ханна. А что, если он теперь закален против такого оружия?

Марвуд. Если он закален? Я не буду злиться — я буду неистовствовать. Я это чувствую, Ханна, и хотела бы уже сейчас дать выход своей ярости.

Ханна. Возьмите себя в руки. Он каждую минуту может прийти.

Марвуд. Только бы он пришел! Только бы не решил проявить твердость и дождаться меня у себя! А знаешь, Ханна, на что я больше всего надеюсь, что должно мне помочь оторвать его от нового предмета любви? Наша Белла.

Ханна. Вы правы, она настоящий маленький ангел. И какая же счастливая мысль пришла вам — взять ее с собою.

Марвуд. Если его сердце глухо к голосу старой любви, то голос крови, верно, все же дойдет до него. В недавнем прошлом он вырвал девочку из моих рук под предлогом, что даст ей воспитание, которого у меня ей не получить. Мне пришлось хитростью выманить ее у дамы, за нею надзиравшей. Он заплатил этой особе за год вперед и накануне своего бегства настойчиво приказывал ей ни в коем случае не допускать к ребенку некую Марвуд, которая может явиться к ней и выдать себя за мать девочки. Из этого приказания видно, какое различие он делает между нами двумя. Арабеллу он считает драгоценной частицей себя самого, меня — жалкой женщиной, своими прелестями пресытившей его до тошноты.

Ханна. Какая неблагодарность!

Марвуд. Ах, Ханна, одолжения, за которые и отблагодарить-то трудно, неизменно влекут за собой черную неблагодарность. И зачем я делала ему эти злосчастные одолжения? Я обязана была предвидеть, что он не вечно будет ценить их! Ибо цену им придают лишь препятствия на пути к наслаждению, а наслаждение неминуемо исчезнет вместе с прелестью, которую рука времени неприметно, но верно стирает с нашего лица.

Ханна. О мадам, вам можно очень долго не страшиться этой жестокой руки. По-моему, ваша красота еще не перешла точки пышного своего расцвета, а разве что приближается к ней и, если вы дадите ей на то свое соизволение, каждый день будет закабалять все новые сердца.

Марвуд. Молчи, Ханна! Ты льстишь мне при такой оказии, которая всякую честь делает подозрительной. Глупо говорить о новых завоеваниях, когда не хватает сил отстоять уже однажды завоеванное.

Явление второе

Слуга. Мадам, с вами желают говорить.

Марвуд. Кто?

Слуга. Сдается мне, тот господин, кому я относил последнее письмо. Во всяком случае, с ним лакей, который взял его у меня.

Марвуд. Мелефонт! Живо проводи его наверх! (Слуга уходит.) Ах, Ханна, вот он и пришел! Как мне принять его? Что сказать? С какой миной его встретить? Достаточно ли спокойное у меня выражение лица? Посмотри-ка!

Ханна. Спокойным его никак не назовешь.

Марвуд. А теперь?

Ханна. Подбавьте грациозной прелести.

Марвуд. Так?

Ханна. Слишком печальное!

Марвуд. К лицу мне эта улыбка?

Ханна. Превосходно! Только поменьше напряженности — он уже идет.

Явление третье

Мелефонт(входит в ярости). Ха! Марвуд…

Марвуд (раскрыв объятия и улыбаясь, бежит ему навстречу). Ах, Мелефонт…

Мелефонт (в сторону). Разбойница, какой взгляд!

Марвуд. Дайте мне обнять вас, неверный, милый беглец! Разделите же со мной мою радость! Почему вы уклоняетесь от моих ласк?

Мелефонт. Марвуд, я полагал, что вы иначе встретите меня.

Марвуд. Что значит иначе? Еще нежней? Еще восторженнее? О, несчастная, я не умею выразить то, что чувствую! Видите, Мелефонт, видите теперь: радость тоже проливает слезы. Они катятся по моим щекам, эти посланцы сладостнейших наслаждений. Но, увы, мои слезы напрасны! Его рука не осушает их.

Мелефонт. Марвуд, прошли те времена, когда меня чаровали подобные речи. Теперь вам придется говорить со мной по другому. Я пришел выслушать ваши последние укоры и ответить на них.

Марвуд. Укоры? Мне не в чем укорять вас, Мелефонт!

Мелефонт. В таком случае, думается мне, не стоило вам пускаться в столь долгий путь.

Марвуд. Милый мой чудак, вы хотите заставить меня вспомнить о ничтожной случайности, которую я простила вам в тот же миг, как о ней узнала. Разве краткая неверность — следствие вашей куртуазности, а не сердечной склонности — заслуживает упреков? Оставьте, будем лучше со смехом вспоминать о ней.

Мелефонт. Вы ошибаетесь. Мое сердце участвует здесь больше, чем когда-либо участвовало в других любовных интрижках, о которых я, признаться, вспоминаю не без отвращения.

Марвуд. У вас глупенькое сердце, Мелефонт. Оно позволяет внушить себе все, что ваша фантазия хочет ему внушить. Верьте мне, я знаю его лучше, чем вы сами. И не будь это самое доброе, самое верное сердце, разве бы я приложила столько усилий, чтобы удержать его?

Мелефонт. Удержать? Смею вас уверить, что вы никогда им не владели.

Марвуд. А я смею вас уверить, что даже сейчас владею им.

Мелефонт. Марвуд, если б я знал, что вы владеете хотя бы одной жилой моего сердца, я бы на ваших глазах вырвал его из груди.

Марвуд. И заодно вырвали бы мое. А потом, потом наши вырванные сердца наконец нашли бы друг друга и соединились, как часто искали друг друга и соединялись наши уста.

Мелефонт (в сторону). Ну и змея! Мне остается одно — бежать. Объясните же мне вкратце, Марвуд, зачем вы последовали за мной? Чего еще вы от меня требуете? Ответьте мне, но без этой улыбки, без этого взора, который страшит меня адскими соблазнами.

Марвуд (доверительно). Так слушай же, мой милый Мелефонт: я хорошо понимаю, что с тобой происходит. Твои вожделения и прихоти стали твоими тиранами. Не велика беда, надо же и тебе перебеситься. Противоборствовать им — глупо. Их надо усыпить, а потом, если не стеснять их свободы, они и сами отомрут. Перетрутся. А ну-ка вспомни, мой маленький ветреник, ревновала ли я тебя когда-нибудь, если чары сильнее моих на время увлекали тебя прочь от меня? Я на тебя не сердилась за тягу к разнообразию, потому что больше выигрывала от нее, чем теряла. Палимый новым огнем, с обновленной страстью ты возвращался в мои объятия, и мои руки обвивали тебя, словно ленты, а не тяжкие цепи. Разве не случалось мне быть твоей поверенной, хотя тебе и поверять-то уж было нечего? И ты рассказывал мне о ласках, которые отнимал у меня, чтобы расточать другим. Почему ты думаешь, что я буду докучать тебе своим своенравием именно теперь, когда я стала утрачивать — или уже утратила? — права на тебя. Ежели твои пылкие чувства к этой сельской девушке еще не иссякли, ежели тебя еще томит первый жар любви, ежели ты еще не пресытился ею, кто тебе мешает быть верным ей, покуда тебе это нравится? Зачем же поступать столь необдуманно, зачем бежать с нею из своей страны?

Мелефонт. Ваши речи вполне соответствуют вашему характеру, Марвуд, всей низости которого я не знал, покуда, в общении с добродетельной подругой, не научился любовь отличать от сладострастия.

Марвуд. Смотри пожалуйста! Значит, твоя новая повелительница — высоконравственная девица? Вы, мужчины, сами не знаете, чего хотите. То вам нравятся в нас скользкие разговоры, соленые шутки, то мы вас восхищаем добродетельными сентенциями так, что кажется, будто все семь мудрецов говорят нашими устами^{3}. Но хуже всего, что вы быстро пресыщаетесь как одним, так и другим. Мы можем быть глупы или умны, мысль наша может быть устремлена к светским или к духовным утехам — наши усилия призвать вас к постоянству все равно остаются тщетными. Не очень-то много времени ты отдашь своей святой. Разреши мне прибегнуть к маленькому преувеличению. Сейчас ты в пароксизме страсти, на него я кладу еще два, самое большее три дня. Засим последует сравнительно спокойная любовь: ну, скажем, на неделю. Следующую неделю ты лишь время от времени станешь вспоминать о своей любви. На третьей неделе кому-то уже придется напоминать тебе о ней, а когда тебе прискучат эти напоминания, ты так быстро придешь к полнейшему равнодушию, что на эту последнюю перемену нельзя положить даже всю четвертую неделю. Так пройдет приблизительно месяц. И в этот месяц, Мелефонт, я с превеликим удовольствием буду наблюдать за тобой; почему ты и должен разрешить мне в это время не терять тебя из виду.

Мелефонт. Напрасно, Марвуд, вы стараетесь снова применить то оружие, которым, как вам помнится, не раз успешно действовали против меня. Добродетельное решение служит мне защитой от ваших нежностей и вашего остроумия. Тем не менее я не хочу больше испытывать на себе ни то, ни другое. Я ухожу, мне нечего сказать вам, кроме того, что через несколько дней я буду связан узами, которые отнимут у вас всякую надежду на мое возвращение в ваше порочное рабство. Мои оправдания, по-моему, были достаточно ясно изложены в письме, отправленном мною перед отъездом.

Марвуд. Хорошо, что вы заговорили об этом письме. Скажите, кому вы велели его написать?

Мелефонт. Разве я не сам писал его?

Марвуд. Не может быть! Начало, где вы попрекаете меня невесть какими суммами, которые вы будто бы промотали вместе со мной, без сомнения, написано трактирщиком, а богословский конец — квакером^{4}. Тем не менее я хочу сейчас серьезно ответить вам на это письмо. Что касается основного пункта, то вам хорошо известно, что ваши подарки находятся у меня в целости и сохранности. Ваши векселя, ваши драгоценности я никогда не рассматривала как свою собственность и все привезла с собой, чтобы отдать в те руки, которые мне их доверили.

Мелефонт. Оставьте все себе. Марвуд.

Марвуд. Я ничего себе не оставлю. Без вас какое право я на них имею? Если вы больше и не любите меня, вы все же должны отдать мне справедливость и не считать меня за одну из тех продажных женщин, которым все равно, за чей счет они обогащаются. Идемте, Мелефонт, вы сейчас станете так же богаты, как были, а может, и не были до знакомства со мной.

Мелефонт. Злой дух, поклявшийся сгубить меня, сейчас говорит вашими устами. Сладострастница Марвуд так благородно не мыслит.

Марвуд. Вы это называете благородством? А я всего-навсего — справедливостью. Нет, сударь, нет, я не требую, чтобы вы такое возмещение считали за подвиг. Мне оно ничего не стоит, и даже мимоходом сказанные слова благодарности я приняла бы за поношение, ибо они могут значить лишь одно: «Я считал вас подлой обманщицей, Марвуд, и благодарю вас за то, что вы не хотите быть ею».

Мелефонт. Достаточно, мадам, достаточно! Я спасаюсь бегством, ибо злой рок грозит завлечь меня в битву великодуший, из коей я не хочу выйти побежденным.

Марвуд. Бегите же, но возьмите с собой все, что подарили мне. Бедная, презираемая, утратившая честь и друзей, я еще раз попытаюсь пробудить в вас милосердие. Я хочу, чтобы в несчастной Марвуд вы увидели жалкое существо, принесшее вам в жертву свое положение в обществе, свою добродетель и совесть. Я хочу напомнить вам день, когда вы впервые увидели меня и полюбили; день, когда и я увидела и полюбила вас, а вы упали к моим ногам и с ваших уст сорвалось первое робкое признание в любви: хочу напомнить вам о первом уверении во взаимности, которое вы вырвали у меня, о нежных взглядах и пламенных объятиях, что пришли ему на смену; напомнить о красноречивом молчании, когда мы, воспламененные чувством, отгадывали сокровеннейшие побуждения друг друга и в истомленных глазах читали тайные тревоги сердца; напомнить о трепетном ожидании высшего мига наслаждения, о хмельных его радостях, о сладостном оцепенении, сменявшем полноту счастья, когда сердца отдыхали, прежде чем вкусить новых блаженств. Обо всем этом я хочу напомнить вам, а затем припасть к вашим коленам и неустанно молить вас о том единственном подарке, в котором вы не вправе мне отказать и который я могу принять не краснея, — о смерти из ваших рук.

Мелефонт. Жестокая! А я еще хотел отдать за вас свою жизнь. Требуйте ее от меня, требуйте, не посягайте лишь впредь на мою любовь. Я должен покинуть вас, Марвуд, или стать воплощением всего мерзостного в природе. Я достоин кары уже за одно то, что стою здесь и слушаю ваши речи. Прощайте! Прощайте!

Марвуд (удерживая его). Бы должны покинуть меня? Что же, по-вашему, станется со мной? Такая, как я сейчас, — я ваше творение, посему совершите же то, что подобает творцу. Творец не может отвести руку от своего создания, покуда полностью его не уничтожит. Ах, Ханна, я вижу, что мои одинокие мольбы напрасны! Поди приведи сюда мою заступницу, может быть, сейчас она с лихвой вернет мне то, что получила от меня.

Мелефонт. Какая еще заступница, Марвуд?

Марвуд. Ах, заступница, которую вы бы страстно хотели отнять у меня. Природа доведет свои жалобы до вашего сердца более кратким путем…

Мелефонт. Я содрогаюсь. Не думаете же вы…

Явление четвертое

Мелефонт. Что я вижу? Она! Марвуд, как вы посмели…

Марвуд. Разве я не мать ей? Иди сюда, моя Белла, иди. Смотри, вот он снова здесь, твой покровитель, твой… Ах, если бы сердце сказало ему, что он больше чем твой покровитель, больше чем твой друг…

Мелефонт (отвернувшись). Боже, что будет со мной?

Арабелла (боязливо приближаясь к нему). Ах, сударь! Неужели это вы? Вы наш Мелефонт? Нет, мадам, это не он. Разве бы он не взглянул на меня? Не заключил бы в свои объятия? Несчастное я дитя! Чем я прогневила этого человека, самого любимого человека, который позволял мне называть себя его дочерью?

Марвуд. Вы молчите, Мелефонт? Не удостаиваете взглядом невинное дитя?

Мелефонт. Ах!..

Арабелла. Он вздыхает, мадам. Что с ним? Нельзя ли нам ему помочь? Мне нельзя? И вам тоже? Так давайте же вздыхать вместе с ним. Ах, он посмотрел на меня! Нет, опять отвернулся! Поднял взор к небу? Чего он хочет? Чего просит у неба? Пусть оно все дарует ему, даже если все будет отнято у меня!

Марвуд. Не бойся, дитя мое, упади к его ногам. Он хочет покинуть нас, покинуть навеки.

Арабелла (падая перед ним на колени). Я молю его, молю на коленях. Вы хотите покинуть нас? Навеки покинуть? Много, много времени прошло с тех пор, как мы вас видели! И снова вас не видеть? Вы же часто говорили, что любите нас. Разве покидают тех, кого любят? Выходит, я не люблю вас, потому что мечтаю никогда вас не покидать. Никогда! Никогда я вас не покину.

Марвуд. Я помогу тебе в твоих мольбах, дитя мое; но и ты помоги мне… теперь, Мелефонт, вы и меня видите у ваших ног…

Мелефонт (удерживает Марвуд, которая хочет броситься ему в ноги). Марвуд, злобная Марвуд… И ты, дорогая моя Белла (поднимает ее), ты против своего Мелефонта?

Арабелла. Я против вас?

Марвуд. Что вы решили, Мелефонт?

Мелефонт. То, на что я не имею права, Марвуд, то, на что не имею права.

Марвуд (обнимая его). Ах, я же знала, что честность вашего сердца непременно победит своенравие ваших вожделений.

Мелефонт. Перестаньте атаковать меня, Марвуд. Я уже стал тем, кого вы хотели из меня сделать: клятвопреступником, соблазнителем, разбойником и убийцей.

Марвуд. Таким злодеем вы будете воображать себя в продолжение нескольких дней, а потом поймете, что я вас удержала от того, чтобы стать им в действительности. Я прошу вас лишь об одном. Вернитесь обратно вместе с нами.

Арабелла (ласкаясь к нему). О да, пожалуйста.

Мелефонт. Вернуться вместе с вами? Но это невозможно!

Марвуд. Ничего не может быть легче, стоит только захотеть.

Мелефонт. А моя мисс?..

Марвуд. А ваша мисс сама решит, куда ей деваться…

Мелефонт. О беспощадная Марвуд, эти слова позволили мне заглянуть в глубины вашего сердца… А я, проклятый, никак не могу взять себя в руки.

Марвуд. Загляни вы в глубины моего сердца, и вы бы знали, что в нем больше истинного сострадания к этой мисс, чем в вашем. Я говорю: истинного сострадания, ибо ваше сострадание — мягкосердечно и корыстно. Да вы и вообще слишком далеко зашли в этой любовной интрижке. То, что вы, давний любитель прекрасного пола, весьма сведущий в искусстве соблазна, использовали в отношении столь юной девушки свое превосходство в опыте и уменье притворяться и не успокоились, покуда не достигли своей цели, — это еще куда ни шло; оправданием вам может служить сила вашей страсти. Но то, что вы похитили единственную дочь у старого отца, сделав последние дни добропорядочного старика невыносимо тяжкими и горькими, что в угоду своей похоти вы разорвали наикрепчайшие узы природы, — этому, Мелефонт, вы не сыщете оправданий. Итак, покуда не поздно, искупите свой грех. Верните убитому горем старику его опору, отошлите легковерную дочь назад в родной дом; хватит уже того, что вы этот дом посрамили, не надо, чтобы он вдобавок стал покинутым и необитаемым.

Мелефонт. Не хватало еще вам взять в союзники против меня мою совесть. Допустим даже, что вы правы, но каким же я должен быть бесчувственным чурбаном, чтобы предложить это несчастной девушке.

Марвуд. Пора мне признаться, что я заранее позаботилась избавить вас от этой тяжкой обязанности. Как только я узнала, где вы находитесь, я оповестила старика Сампсона. Не помня себя от радости, он тотчас же собрался в дорогу. Меня удивляет, что его еще нет здесь.

Мелефонт. Что вы говорите?

Марвуд. Дождитесь спокойно его приезда; и помните — мисс ничего не должна заметить. Я сейчас не стану вас задерживать. Идите к ней, иначе она заподозрит недоброе. Но сегодня мне надо еще раз вас увидеть.

Мелефонт. О Марвуд, с какими мыслями я шел к вам и с какими от вас ухожу! Поцелуй меня разок, милая моя Белла!..

Арабелла. Это вам, а теперь мне. И приходите поскорее, прошу вас!

Явление пятое

Марвуд (с трудом переводя дыханье). Победа, Ханна! Но горькая победа! Подвинь мне стул, я совсем из сил выбилась. (Садится.) Он вовремя успел сдаться. Продержись он еще мгновенье, перед его глазами предстала бы совсем другая Марвуд.

Ханна. Ах, мадам, какая вы удивительная женщина! Хотела бы я видеть, кто может устоять перед вами.

Марвуд. Он слишком долго мне противился. И конечно же, я никогда ему не прощу, что чуть не пала перед ним на колени.

Арабелла. О нет! Вы все должны ему простить. Он такой добрый, такой добрый…

Марвуд. Молчи, дурочка!

Ханна. С какой только стороны вы не пробовали его уязвить! Но мне кажется, ничто не проняло его больше, чем ваше бескорыстное предложение — возвратить все его подарки.

Марвуд. Я тоже так думаю. (Презрительно.) Ха! ха!

Ханна. Почему вы смеетесь, мадам? Если вы говорили это не всерьез, то рисковали очень многим. Он ведь мог поймать вас на слове.

Марвуд. Ах, оставь! Надо только знать, с кем имеешь дело.

Ханна. Это верно! Но и вы, моя прелестная Белла, превосходно сыграли свою роль, превосходно!

Арабелла. А разве могло быть иначе? Я так долго его не видела. Вы ведь не сердитесь на меня, мадам, за то, что я очень его люблю? И я вас люблю как его, совсем как его.

Марвуд. Ладно, на этот раз я прощу тебе, что ты не больше любишь меня.

Арабелла (всхлипывая). На этот раз?

Марвуд. Ты, кажется, плачешь? Из-за чего, собственно?

Арабелла. Ах нет, я не плачу. Только не выходите из себя! Я так люблю, так люблю вас обоих, что не могу любить больше ни вас, ни его.

Марвуд. Ладно, ладно!

Арабелла. Я очень несчастна…

Марвуд. Хватит болтать, замолчи. Но что это?

Явление шестое

Марвуд. Почему вы так быстро воротились, Мелефонт? (Подымается со стула)

Мелефонт (запальчиво). Потому, что мне понадобилось всего несколько мгновений, чтобы опомниться.

Марвуд. Ну и что?

Мелефонт. Я был одурманен, Марвуд, но не растроган. Все ваши усилия пропали даром. После удушливого воздуха вашей комнаты другой воздух придал мне силы и мужество вовремя высвободиться из опасного капкана. Ничтожный человек, как мог я не сразу разгадать ваши козни, Марвуд?

Марвуд (торопливо). Опять этот язык…

Мелефонт. Язык правды и негодования.

Марвуд. Спокойнее, Мелефонт, или я заговорю на том же языке.

Мелефонт. Я вернулся, дабы вы ни минутой дольше не пребывали в заблуждении, которое даже в ваших глазах не может не сделать меня презренным человеком.

Арабелла(боязливо). Ах! Ханна!..

Мелефонт. Можете бросать на меня сколь угодно яростные взгляды. Чем яростнее, тем лучше. Неужто я мог колебаться в выборе между этой Марвуд и Сарой? И я едва не выбрал первую!

Арабелла. Ах, Мелефонт!

Мелефонт. Не бойтесь, Белла. Я вернулся также из-за вас. Дайте мне руку и, не робея, идите за мной.

Марвуд (удерживая обоих). За кем она должна идти, предатель?

Мелефонт. За своим отцом.

Марвуд. Уходи, несчастный, но сначала ты узнаешь, какова ее мать!

Мелефонт. Я знаю. Она — позор всех женщин на земле…

Марвуд. Уведи ее, Ханна!

Мелефонт. Останьтесь, Белла! (Пытается удержать ее.)

Марвуд. Не прибегайте к насилию, Мелефонт, или…

Явление седьмое

Марвуд. Наконец мы одни. Теперь повторите, окончательно ли ваше решение — принести меня в жертву какой-то молоденькой дуре.

Мелефонт(горько). Принести в жертву? Вы заставляете меня вспомнить, что древним богам приносили в жертву и нечистых животных^{5}.

Марвуд (насмешливо). Воздержитесь от столь ученых примеров.

Мелефонт. Так вот я повторяю, что неколебимо решил никогда не думать о вас без самых страшных проклятий. Кто вы? И кто Сара? Бы сладострастница, корыстная, бесстыжая блудница, которая вряд ли даже помнит, что когда-то была невинной девушкой. Мне не в чем упрекнуть себя, я лишь пользовался тем, что вы, не будь меня, возможно, отдали бы в пользование всем и каждому. Вы искали меня, не я вас, и если нынче я знаю, что представляет собою Марвуд, то за это знание достаточно дорого заплачено. Вы стоили мне моего состояния, чести и счастья…

Марвуд. Пусть же она стоит тебе вечного блаженства! Чудовище! Чем же ты лучше сатаны, что подстрекает слабых людей к преступлениям, и за эти преступления — деяния его рук — сам же взыскивает с них? Что тебе за дело до моей невинности, до того, где и как я ее потеряла? Если я не могла отдать тебе свою добродетель, то свое доброе имя я поставила из-за тебя на карту. А добродетель не дороже доброго имени. Что я говорю? Не дороже? Да без него она дурацкая выдумка, которая не дает ни спокойствия, ни счастья. Только доброе имя сообщает добродетели некоторую ценность, но оно в ней нимало не нуждается. Я могла жить, как хотела, покуда не узнала тебя, изверг. С меня было довольно того, что в глазах света я оставалась безупречной. Из-за одного тебя свет узнал, что я не такова, узнал из-за моей готовности принять твое сердце — я ведь тогда верила тебе, — не приняв твоей руки.

Мелефонт. Эта готовность стала твоим проклятием, низкая женщина.

Марвуд. А не помнишь ли ты, какими недостойными уловками ты ее добился? Разве ты не внушал мне, что не можешь вступить в узаконенную связь, не потеряв наследства, которое ты хочешь истратить только вместе со мной? А теперь что же, приспело время от него отказаться? Отказаться не из-за меня, из-за другой?

Мелефонт. Мне доставит истинное наслаждение сообщить вам, что это затруднение вскоре будет устранено. Довольствуйтесь тем, что вы лишили меня отцовского наследства, и разрешите мне другое наследство, значительно меньшее, разделить с более достойной супругой.

Марвуд. Ха! Теперь мне ясны причины твоего упорства. Хорошо, больше я слов терять не стану. Да будет так! Рассчитывай на то, что я все сделаю, чтобы забыть тебя. И первым моим деянием будет… ты-то меня поймешь! Дрожи за свою Беллу! Ее жизнь не должна напоминать грядущим поколениям о моей попранной любви; у меня достанет жестокости это совершить. Смотри, перед тобою новая Медея!^{6}

Мелефонт (испуганно). Марвуд!..

Марвуд. Если тебе известна еще более жестокая мать, то знай, я вдвое жесточе ее! Яд и кинжал отомстят за меня. Нет, яд и кинжал — милосердное оружие! Они слишком скоро убьют нашего ребенка. Я не хочу видеть ее мертвой, я хочу смотреть, как она умирает! Хочу смотреть, как медлительные муки искажают, уродуют и, наконец, вовсе стирают любую черту, унаследованную от тебя. Жадной рукой хочу я отделять член от члена, жилу от жилы, нерв от нерва, не переставая резать и жечь, даже когда она уже превратится в ничто, в бесчувственную падаль. А я, я, по крайней мере, буду знать, как сладостна месть!

Мелефонт. Вы обезумели, Марвуд…

Марвуд. Ты мне напомнил, что не на того изливается моя безумная ярость. Отец должен опередить ее! Должен быть уже на том свете, когда дух его дочери, стеная, явится туда… (Подбегает к нему и вытаскивает кинжал из-за пазухи.) Умри же, предатель!

Мелефонт (хватает ее за руку и вырывает кинжал). Сумасшедшая женщина! Что мешает мне вонзить в тебя этот клинок? Нет, живи, и пусть бесчестная рука покарает тебя!

Марвуд (ломая руки). Боже, что я сделала? Мелефонт…

Мелефонт. Твое раскаяние не обманет меня! Я знаю, тебя мучает не то, что ты хотела убить меня, а то, что не смогла этого сделать.

Марвуд. Отдайте мне мой заблудший клинок! Отдайте! И вы увидите, для кого он отточен. Лишь эта грудь, давно уже тесная для сердца, которое скорее поступится жизнью, чем вашей любовью, предназначена для него.

Мелефонт. Ханна!

Марвуд. Что вы собираетесь делать, Мелефонт?

Явление восьмое

Мелефонт. Ты слышала, Ханна, что за фурия^{7} твоя повелительница? Знай — Арабеллу я в твоих руках не оставлю.

Ханна. Ах, мадам, да вы на себя не похожи!

Мелефонт. Я хочу поскорее отвезти ни в чем не повинного ребенка в безопасное место. А правосудие уж сумеет связать руки убийце. (Хочет уйти.)

Марвуд. Куда вы, Мелефонт? Ничего нет удивительного, что нестерпимая боль едва не лишила меня рассудка. И разве не вы довели меня до этого противоестественного состояния? Где же будет Белла в большей безопасности, чем у меня? Мои уста неистовствовали против нее, но мое сердце все равно осталось сердцем матери. Ах, Мелефонт, забудьте этот приступ безумии, — подумав о причине, его вызвавшей, постарайтесь его забыть.

Мелефонт. Забыть меня может заставить лишь одно средство.

Марвуд. Какое?

Мелефонт. Если вы сию же минуту уедете в Лондон. Арабеллу в сопровождении другого человека я велю тоже привезти туда. И впредь вы ничего общего с нею иметь не будете.

Марвуд. Хорошо, я на все согласна, но тем не менее обращаюсь к вам с одной-единственной просьбой. Дозвольте мне хоть разок взглянуть на вашу Сару.

Мелефонт. Зачем?

Марвуд. Чтобы в ее взгляде прочитать свою грядущую судьбу. Я хочу сама решить, достойна ли она того, чтобы вы так жестоко изменили мне, и еще: есть ли у меня надежда когда-нибудь вернуть себе хотя бы частицу вашей любви.

Мелефонт. Тщетная надежда!

Марвуд. Можно ли быть таким жестоким и лишить несчастную даже надежды! Я приду к ней не как Марвуд, я назовусь вашей родственницей. А вы ее предупредите. Вы будете присутствовать при нашей встрече, я же клянусь вам всем святым, что не скажу ей ничего резкого. Не отказывайте мне в этой просьбе; иначе как знать, не сделаю ли я все от меня зависящее, чтобы предстать перед нею в своем истинном образе.

Мелефонт. Эту просьбу, Марвуд (подумав немного), я могу исполнить. Но затем уедете ли вы отсюда? Немедленно?

Марвуд. Разумеется, более того, при малейшей возможности я избавлю вас от нападения ее отца.

Мелефонт. В этом нет нужды. Я надеюсь, что он простив свою дочь, простит и меня. Если же он не дарует ей прощения, я знаю, как мне встретить его. Я иду — предупредить мою мисс о вашем визите. Но сдержите свое слово, Марвуд! (Уходит.)

Марвуд. Ах, Ханна! Почему у нас меньше сил, чем ярости! Поди помоги мне одеться. Я не отказалась от своего намерения. Только бы мне удалось осуществить его. Идем!

Явление первое

Сэр Уильям. Возьми, Уайтуэлл, отнеси ей это письмо. Письмо любящего отца, который сокрушается лишь об ее отсутствии. Скажи ей, что я послал тебя вперед и хочу дождаться ответа, прежде чем явлюсь сам и вновь заключу ее в объятия.

Уайтуэлл. Мне думается, вы поступаете правильно, таким образом подготовляя встречу.

Сэр Уильям. Это поможет мне узнать, что она сейчас думает, а ей даст возможность высказать все горестное и постыдное, прежде чем мы будем говорить с ней с глазу на глаз. Исповедь в письме облегчит ее смятение, а мне, быть может, будет стоить меньше слез.

Уайтуэлл. Позвольте мне спросить, сэр, что вы решили касательно Мелефонта?

Сэр Уильям. Ах, Уайтуэлл, если бы я мог отделить его от возлюбленной моей дочери, я бы уготовил ему жестокую участь. Но поскольку это невозможно, ты же сам видишь — он защищен от моего негодования. В случившемся несчастье я сам сыграл немалую роль. Если бы не я, Сара никогда бы не познакомилась с этим опасным человеком. Считая себя ему обязанным, я слишком гостеприимно распахнул перед ним двери моего дома. А благодарная внимательность, которую я ему выказывал, конечно же, снискала ему уважение моей дочери. И так же естественно, что человек его образа мыслей решил извлечь из этого уважения нечто большее. У него достало ловкости уважение превратить в любовь, прежде чем я хоть что-то заметил и удосужился разузнать подробности его жизни. Беда свершилась, и я поступил бы правильнее, тотчас простив их. Но я хотел быть неумолимым по отношению к нему, не подумав, что быть неумолимым к нему одному невозможно. Не прояви я запоздалой суровости, я бы не довел ее до бегства из отчего дома. Вот я и приехал сюда, Уайтуэлл! Я должен привезти ее домой и должен почитать себя счастливым, если мне удастся соблазнителя назвать своим сыном. Ибо кто знает, захочет ли он пожертвовать этой Марвуд и тому подобными созданиями ради девушки, от которой его вожделениям уже нечего больше ждать, для девушки, не ведающей завлекательных уловок блудницы?

Уайтуэлл. Нет, сэр, не может человек быть таким злым…

Сэр Уильям. Эти слова, мой добрый Уайтуэлл, делают честь твоему сердцу. Но разве ты не знаешь, что человеческая злоба беспредельна? А теперь иди и сделай то, что я тебе сказал. Да повнимательнее смотри на нее, когда она будет читать письмо. Она ведь еще не так далеко ушла от поры своей добродетели и не успела научиться притворству, под личиной которого укрывается лишь закоренелый порок. Все ее чувства ты прочитаешь на ее лице. Смотри, чтобы от тебя не ускользнула ни одна гримаска, выражающая, не приведи господь, равнодушие или насмешливое презрение к отцу. Если же тебе суждено сделать злосчастное открытие, что она больше не любит меня, то я надеюсь совладать с собою и предоставить Сару ее судьбе. Я надеюсь, Уайтуэлл… Ах, если бы вот здесь не билось сердце, отвергающее эту надежду.

Явление второе

Мелефонт. Я виноват, дорогая моя мисс, что оставил вас в тревоге из-за последнего письма.

Сара. Нет, Мелефонт, оно ничуть меня не встревожило. Разве нельзя вам любить меня и все же иметь от меня тайны?

Мелефонт. Значит, вы полагаете, что здесь крылась тайна?

Сара. Да, но меня она не касается. И этого довольно.

Мелефонт. Как вы добры! Дозвольте же мне тотчас открыть вам эту тайну. Одна из моих родственниц, узнав, где я скрываюсь, написала мне несколько строк. Проездом в Лондон она будет здесь и хочет встретиться со мной. Она также просит вас оказать ей честь и принять ее.

Сара. Мне в любую минуту будет приятно познакомиться с достойной представительницей вашего семейства. Но подумайте сами, могу ли я, не краснея, показаться ей на глаза?

Мелефонт. Не краснея? Отчего вам краснеть? Оттого, что вы любите меня? В одном вы правы, мисс, вы могли подарить своей любовью другого, более знатного и богатого. Вы должны стыдиться, что отдали сердце за сердце и при этом едва ли не поступились своим счастьем.

Сара. Вы же сами знаете, что неправильно истолковали мои слова.

Мелефонт. Простите меня, мисс, но ежели я неправильно их истолковал, то какое они могут иметь значение?

Сара. Как зовут вашу родственницу?

Мелефонт. Леди Солмс. Вы, вероятно, слышали от меня это имя.

Сара. Не помню.

Мелефонт. Смею ли я просить вас принять ее?

Сара. Просить, Мелефонт? Вы вправе мне приказывать.

Мелефонт. Что за слово! Нет, мисс, ей не суждена радость свидеться с вами. Она будет огорчена, но ничего не поделаешь. У мисс Сары есть на то свои причины, и я, даже не зная их, их уважаю.

Сара. Бог мой, очень уж вы скоры, Мелефонт! Я буду ждать леди и по мере сил постараюсь выказать себя достойной ее визита. Теперь вы довольны?

Мелефонт. Ах, мисс, я должен покаяться в своем тщеславии. Мне хотелось бы перед всем миром похваляться вами. С другой стороны, если бы я не гордился обладанием такой прелестной мисс, я бы презирал себя за то, что не сумел ее оценить. Я ухожу и сейчас же приведу к вам леди. (Уходит.)

Сара (одна). Лишь бы она не была из тех, что, чванясь своей добродетелью, воображают себя превыше всех слабостей. Одним презрительным взглядом они казнят нас, а двусмысленным пожатием плеч выражают брезгливую жалость, которую мы у них вызываем.

Явление третье

Бетти(за кулисами). Пожалуйте сюда, если вам непременно надо поговорить с мисс.

Сара (озираясь). Кому это надо непременно поговорить со мной? Кого я вижу! Возможно ли? Уайтуэлл, ты?

Уайтуэлл. Как я счастлив, что снова вижу нашу мисс Сару!

Сара. О, боже! С чем ты пришел? Я знаю, знаю, ты принес мне весть о смерти отца. Его уже нет, нет этого прекраснейшего человека, лучшего из отцов. Он умер, и это я, несчастная, поторопила его конец.

Уайтуэлл. Ах, мисс…

Сара. Скажи, скорей скажи, что его последние минуты не были отравлены воспоминанием обо мне; скажи, что он забыл меня и умер так же спокойно, как умер бы у меня на руках; скажи, что в последней своей молитве он не помянул меня…

Уайтузлл. Да перестаньте вы терзать себя воображаемой бедой! Ваш отец еще жив, еще жив наш благородный сэр Уильям.

Сара. Он жив? Это правда, мой отец жив? О, пошли ему, господи, долгую и счастливую жизнь! Боже милостивый, отдай ему половину сужденных мне лет! Половину? О, я неблагодарная, ужели я не готова всеми назначенными мне годами заплатить за несколько мгновений его жизни? Скажи мне хотя бы, Уайтуэлл, что ему не слишком тяжко жить без меня, что ему нетрудно было отречься от дочери, которая так легко отреклась от девичьей чести; скажи, что мое бегство его разгневало, но не причинило ему боли; скажи, что он проклинает меня, а не сожалеет.

Уайтуэлл. Ах, все осталось, как было: сэр Уильям и теперь еще любящий отец, а его маленькая Сара — любящая дочь.

Сара. Что ты говоришь? Ты вестник беды, самой страшной из бед, какую только могло нарисовать мне мое злосчастное воображение! Он по-прежнему любящий отец? Он еще не отторг меня от своего сердца? Но ведь тогда он должен оплакивать меня? Нет, нет, этого не может быть. Разве ты не понимаешь, что каждый его вздох по мне бесконечно увеличит мои преступления? Разве не должна божественная справедливость каждую слезу, пролитую им из-за меня, вменить мне в новое преступление, в новую неблагодарность? Эта мысль заставляет меня холодеть. Он льет слезы из-за меня? Слезы? И это не слезы радости. Опровергни меня, Уайтуэлл! Его любовь ко мне — чуть внятный голос крови, одно из тех мимолетных движений души, которые успокаивает даже малое напряжение рассудка. До слез он себя не допустил. Верно ведь, Уайтуэлл, до слез он себя не допустил?

Уайтуэлл (вытирая слезы). Да, мисс, слез он не льет.

Сара. Ах, твои уста говорят нет, а собственные твои слезы — да.

Уайтуэлл. Возьмите это письмо, мисс, он прислал его вам.

Сара. Кто прислал? Мой отец? Мне?

Уайтуэлл. Прочитайте же письмо, мисс, из него вы узнаете больше, чем я сумею вам рассказать. Сэр Уильям должен был поручить это кому-нибудь другому, не мне. Я-то сулил себе радость от такого поручения, а вы обратили ее в горе.

Сара. Дай его сюда, мой добрый Уайтуэлл! Но нет, я не возьму его, покуда ты, хоть приблизительно, не скажешь мне, о чем там говорится.

Уайтуэлл. О чем же еще, как не о любви и прощении.

Сара. Любовь? Прощение?

Уайтуэлл. И скорбь о том, что он хотел применить к своей дочери отцовскую власть, тогда как она достойна лишь отцовской любви.

Сара. О, не отдавай мне это жестокое письмо!

Уайтуолл. Жестокое? Не бойтесь, в письме вам дана полная свобода распоряжаться своим сердцем и своей рукою.

Сара. Этого-то я и боюсь. Причинить горе такому отцу, как он, на это у меня еще достало мужества. Но знать, что это горе и его любовь, которой я пренебрегла, заставили отца смириться с моей несчастной страстью, — этого, Уайтуэлл, мне не вынести. Если бы в его письме стояло все, что разгневанный отец может в подобном случае сказать резкого и гневного, я бы прочитала письмо, с ужасом, но прочитала бы. Я бы сумела даже противопоставить отцовскому гневу что-то вроде оправданий, наверно, лишь затем, чтобы еще больше его разгневать. Но меня бы утешило сознание, что сильный гнев не оставляет места гложущей тоске и может в конце концов обернуться горьким презрением ко мне. А о презираемом не тревожатся. Мой отец бы мало-помалу успокоился, и я бы не упрекала себя за то, что навек сделала его несчастным.

Уайтуэлл. Ах, мисс, у вас будет еще меньше оснований упрекать себя теперь, когда он возвратил вам свою любовь, жаждущую все забыть и простить.

Сара. Ты ошибаешься, Уайтуэлл. Возможно, что жгучая тоска по мне толкает его на все говорить «да». Но едва она утихнет, он сам станет стыдиться своей слабости. Досада и негодование завладеют им, и он никогда не сможет видеть меня, молча не обвиняя за то, что я осмелилась пойти ему наперекор. Зная, какое насилие он из-за меня над собой учиняет, я все равно не могу избавить его от самого тяжкого. Если бы в миг, когда он готов все мне позволить, я могла бы всем для него пожертвовать — это было бы другое дело. Я хотела с радостью взять письмо из твоих рук, преклониться перед силой отцовской любви и, не злоупотребляя ею, броситься к его ногам как послушная и кающаяся дочь. Но разве это возможно? Я должна буду сделать то, что он позволяет мне, не помышляя о том, чего стоило ему это позволенье. И если даже я буду счастлива, мне вдруг придет на ум, что отец только по видимости разделяет мое счастье, сердце же его обливается кровью, короче говоря, что он сделал меня счастливой, поставив крест на собственном счастье. И ты думаешь, Уайтуэлл, что я могу этого желать?

Уайтуэлл. По правде говоря, я и сам не знаю, что вам ответить.

Сара. Тут нечего отвечать. Отнеси письмо назад. Если отцу суждено быть несчастным из-за меня — то и я хочу остаться несчастной. Без него быть одинокой и несчастной — вот чего я денно и нощно прошу у господа, но быть счастливой без него — об этом я и не помышляю.

Уайтуэлл.(про себя). Честное слово, мне придется обмануть бедную девочку, чтобы она все-таки прочитала письмо.

Сара. Что ты там бормочешь?

Уайтуэлл. Я сам себе говорю, мисс, что глупо это я все придумал, очень уж мне хотелось заставить вас поскорей прочитать письмо.

Сара. Не понимаю.

Уайтуэлл. Я человек недальновидный. Что и говорить, вы глубже во все вникаете, нежели наш брат. Не хотелось мне вас пугать, письмо-то, пожалуй, уж слишком суровое. Я сказал, что в нем только любовь и прощение, а надо было сказать, что это я ничего другого в нем увидеть не захотел.

Сара. Это правда? В таком случае давай его сюда. Раз уж я имела несчастье заслужить гнев отца, я должна, по крайней мере, уважать этот гнев и покорно принять любое его проявление. Не дать ему излиться — значило бы усугубить обиду и небрежение. Я склонюсь перед силой его гнева. Ты видишь, я дрожу — но мне и положено дрожать, что ж, это лучше, чем плакать. (Вскрывает письмо.) Вот я и вскрыла письмо! Холод пробирает меня… Но что я вижу? (Читает.) «Единственная моя, возлюбленная дочь!» Ах ты, старый обманщик, разве так обращается к дочери разгневанный отец? Возьми письмо, дальше я читать не стану…

Уайтуэлл. Ах, мисс, простите старого слугу. Я, кажется, первый раз в жизни намеренно солгал. А кто только раз солгал, да еще из добрых побуждений, того грех назвать старым обманщиком. Мне очень больно, мисс, я знаю, добрые побуждения не всегда служат оправданием, но что ж мне было делать? Такому доброму отцу вернуть его письмо непрочитанным? Этого я не могу. Лучше уж мне уйти туда, куда донесут меня мои старые ноги, и никогда больше ему на глаза не показываться.

Сара. Как, и ты хочешь его покинуть?

Уайтуэлл. Разве я не должен буду это сделать, если вы не прочитаете письмо? Прочитайте его, пожалуйста. Пусть мой первый преднамеренный обман, за который я так казню себя, хотя бы пользу принесет. Вы тогда скорее его забудете, а я скорее прощу его себе. Я простой, немудрящий человек и никак не возьму в толк, почему вы не можете или не хотите прочитать письмо. Правы вы или нет — я не знаю, только все это не по божеским законам делается. Я, мисс, думаю так: отец, думаю, всегда отец, дочь может оступиться, но не станет из-за этого плохой дочерью. Ежели отец простил ей грех, то нечего ей больше об этом грехе думать. Кому же охота вспоминать то, чего лучше бы вовсе не было? Сдается мне, мисс, вы день и ночь размышляете о своем грехе, он все растет в вашем воображении, вы мучаетесь и думаете, что этого довольно. А по-моему, вам следует думать о том, как его загладить. А где уж тут загладить, ежели вы упускаете случай, который вам подвернулся? Неужто вы не в силах сделать второй шаг, если первый уже сделан любящим отцом?

Сара. Твои простодушные слова вонзают мечи в мое сердце! Именно то, что он сделал первый шаг, нестерпимо для меня. Чего ты хочешь? Разве он этим ограничится? Он пойдет дальше, а я и шагу не могу ступить ему навстречу. Я так далеко ушла от него, что и он должен пройти бог весть какое расстояние, чтобы снизойти до меня. Ежели он меня простит, ему придется простить все мое преступление и еще вынести, что последствия этого преступления всегда будут у него перед глазами. Можно ли такого требовать от отца?

Уайтуэлл. Не знаю, мисс, хорошо ли я вас понял. Сдается мне, вы хотите сказать, что очень уж много надо ему вам прощать, а это, конечно, горько, вот вы и совеститесь принять его прощение. Если вы так рассуждаете, то скажите на милость, разве прощать не радость для доброго сердца? На моем веку мне не часто выпадала такая радость. Но я и сейчас с удовольствием вспоминаю эти минуты. На меня тогда нисходила какая-то умиленность, успокоение, неземная легкость, и я не мог не думать о бесконечной благости господа нашего, что дарует всепрощение своей пастве. Я хотел прощать в каждый миг своей жизни и стыдился, что мне приходится прощать лишь какие-то мелочи. Прощать злые обиды, смертельные оскорбления — это же блаженство, в котором растворяется вся душа, говорил я себе. А вы, мисс, не хотите, чтобы такое блаженство испытал ваш отец.

Сара. Ах!.. Продолжай, Уайтуэлл, продолжай!

Уайтуэлл. Я знаю, некоторые люди неохотно принимают прощение — потому что сами не научились прощать. Это гордые, несгибаемые люди, они ни за что не хотят сознаться, что поступили дурно. Но вы не из их числа, мисс. У вас, самое любящее, самое нежное сердце, какое только может быть у женщины. Свою ошибку вы сознаете. Так за чем же дело стало? Вы уж не сердитесь, мисс, на старого болтуна, мне сразу надо было заметить, что ваше нежелание читать письмо — похвальная заботливость, добродетельная застенчивость. Те, что могут не колеблясь принять великое благодеяние, редко этого благодеяния достойны. Те же, что больше других его заслуживают, всегда сомневаются в себе. Но ведь и в сомнениях надо меру знать.

Сара. Добрый, старый Уайтуэлл, ты, кажется, убедил меня.

Уайтуэлл. Боже правый, если мне суждено такое счастье, значит, добрый дух говорил моими устами. Нет, мисс, мои слова тут ни при чем, разве что они дали вам время подумать и оправиться от радостного потрясения. Ведь вы сейчас прочитаете письмо, верно? О, прочитайте его, прочитайте сию же минуту!

Сара. Я так и сделаю, Уайтуэлл. Какую боль я испытаю, какой удар сейчас постигнет меня!

Уайтуэлл. Но ведь боль-то радостная.

Сара. Замолчи! (Начинает про себя читать письмо.)

Уайтуэлл. О, если бы он сам ее видел!

Сара (после того как она несколько мгновений читала, не произнося ни слова). Ах, Уайтуэлл! Какой у меня отец! Мое бегство он называет отсутствием. И от этого мягкого слова оно становится еще преступнее! (Читает дальше и снова прерывает чтение.) Нет, ты только послушай! Он льстит себя надеждой, что я еще люблю его. (Читает и опять прерывает чтение.) Он меня просит, меня? Отец просит свою дочь, преступную дочь? О чем же он просит? (Читает про себя.) Просит забыть его неосмотрительную суровость и долее не карать его разлукой. Неосмотрительная суровость! Не карать его! (Опять читает и опять прерывает чтение.) Еще страшнее! Он благодарит меня, благодарит за то, что я дала ему повод познать всю глубину отцовской любви. Злосчастный повод! Если бы он хоть сказал дальше, что одновременно познал всю глубину дочернею непокорства! (Читает.) Но он этого не говорит! Ни словом не упоминает о моем преступлении. (Продолжает читать про себя.) Он хочет приехать и увезти домой своих детей. Своих детей, Уайтуэлл! Это превосходит возможное! Или я неправильно прочитала? (Перечитывает.) Лучше мне умереть! Он пишет, что его сыном должен быть тот, без кого у него не может быть дочери. О, хорошо бы ему никогда не иметь этой несчастной дочери! Иди, Уайтуэлл, оставь меня одну! Он ждет ответа, и я тотчас же его напишу. Зайди ко мне через час. Ты славный человек. Слуги редко бывают друзьями своих господ!

Уайтуэлл. Не срамите меня, мисс. Ежели бы все господа походили на сэра Уильяма, то извергами были бы слуги, не захотевшие отдать за них жизнь. (Уходит.)

Явление четвертое

Сара (садится писать письмо). Если бы мне прежде сказали, что я должна буду отвечать на такое письмо! И при таких обстоятельствах! Перо уже у меня в руке, но знаю ли я, что мне писать? Что я думаю? Что чувствую? Да и что может думать человек, если за один миг тысячи мыслей проносятся в его мозгу? Что может он чувствовать, если сердце его одурманено? Но я должна писать… Не в первый же раз я держу перо в руке. Как часто оно помогало мне выполнять мелкие обязательства учтивости или дружбы, неужто же сейчас оно откажет мне в помощи столь важной? (Задумывается, потом пишет несколько строк.) Значит, так я начну? Очень уж холодно! Не начать ли мне с отцовской любви? Нет, я должна начать со своего преступления. (Зачеркивает написанное и пишет снова.) Коснуться его походя — я не вправе! Стыдливость уместна повсюду, но не когда исповедуешься в своем грехе. Я не должна бояться, что впаду в преувеличения, даже если в самых страшных словах обрисую его. Ах, зачем мне не дают дописать?..

Явление пятое

Мелефонт. Дорогая моя мисс, я имею честь представить вам леди Солмс, едва ли не единственную из всей моей родни, которой я чувствую себя обязанным.

Марвуд. Прошу прощения, мисс, за вольность, которую я себе позволила, пожелав собственными глазами убедиться в счастье кузена; я всегда хотела для него самой прелестной женщины на свете, и первый же взгляд на вас сказал мне, что в вашем лице он уже нашел таковую.

Сара. Вы оказываете мне чрезмерную честь, миледи. Столь лестные слова и всегда-то сконфузили бы меня, но теперь я бы приняла их за тайный укор, если бы не считала леди Солмс слишком великодушной, чтобы унизить несчастную превосходством своего ума и добродетели.

Марвуд (холодно). Я была бы безутешна, мисс, если бы вы могли предположить во мне недружественные мысли. (В сторону.) Она красива.

Мелефонт. Да и возможно ли, леди, остаться равнодушной к такой красоте и скромности? Говорят, правда, что одна женщина никогда не признает прелести другой, но это относится лишь к тем, что не в меру тщеславятся своими достоинствами, или же к тем, что в своих достоинствах не уверены. Но вы обе бесконечно далеки от тех и от других! (Обращается к погруженной в задумчивость Марвуд.) Ведь правда, леди, любовь не сделала меня пристрастным? Ведь правда, что, восхваляя свою мисс, я не сказал и половины того, что вы увидели сами? Но о чем вы задумались? (Тихо.) Вы забыли, какую роль взяли на себя?

Марвуд. Дозвольте мне быть откровенной. Восхищенная вашей избранницей, я поневоле задумалась об ее участи. Мне стало за нее обидно, что ей нельзя на родине насладиться плодами своей любви. Мне вспомнилось, что мисс, как мне говорили, принуждена была покинуть своего отца, и любящего отца, чтобы стать вашей, вот я и подумала, что хорошо было бы ей с ним примириться.

Сара. Ах, леди, как я благодарна вам за это желание. Оно заставляет меня разделить с вами свою радость. Вы ведь еще не знаете, Мелефонт: это желание сбылось, прежде чем леди, из любви к нам, высказала его.

Мелефонт. Как мне понимать вас, мисс?

Марвуд (в сторону). Что бы это значило?

Сара. Я несколько минут назад получила письмо от отца. Мне передал его Уайтуэлл. Ах, Мелефонт, какое письмо!

Мелефонт. Так выведите же меня поскорей из неизвестности. Я хочу знать, чего мне страшиться? На что уповать? Все ли еще он тот отец, от которого мы сбежали? И если тот, не окажется ли Сара дочерью, которая, горячо любя своего Мелефонта, вынуждена будет бежать еще дальше? Ах, если бы я послушался вас, дорогая моя мисс, нас бы уже связывали узы, которые никаким своевольным замыслам не расторгнуть. В этот миг мне уясняются все беды, что могут последовать из-за того, что наше местопребывание открыто. Он явится и вырвет вас из моих объятий. Да будет проклят тот, кто выдал нас! (Бросает злобный взгляд на Марвуд.)

Сара. Милый Мелефонт, я очень тронута вашей тревогой за меня. И как счастливы мы оба, что эта тревога напрасна! Прочитайте письмо отца. (Обращается к Марвуд, покуда Мелефонт читает письмо.) О леди, Мелефонт будет поражен любовью моего отца. Моего? Нет, он также и его отец.

Марвуд (удивленно). Возможно ли?

Сара. Да, леди, у вас достаточно причин удивляться этой перемене. Он все нам прощает, отныне мы будем любить друг друга у него на глазах, он нам это позволяет, более того, приказывает. Его доброта пронзила мое сердце! Ну как, Мелефонт? (Он возвращает ей письмо.) Вы молчите? О нет, слеза, что выкатилась из ваших глаз, говорит больше, чем могли бы сказать ваши уста.

Марвуд (в сторону). Злосчастная неосторожность! Как я все себе напортила!

Сара. Позвольте мне поцелуем снять эту слезу с вашей щеки!

Мелефонт. Ах, мисс, как могли мы причинить горе этому святому человеку? Да, да, святому, ибо нет ничего святее прощения! Если бы мы представляли себе возможность столь счастливого исхода — нам бы не надо было прибегать к таким сильным средствам, мы добились бы его мольбами! Какое блаженство ждет меня! Но как же больно мне будет сознавать, что я его не достоин.

Марвуд (в сторону). И я должна это слушать!

Сара. Такие убеждения полностью оправдывают мою любовь к вам.

Марвуд (в сторону). Как мне приходится насиловать себя!

Сара. Я хочу, чтобы и вы, досточтимая леди, прочитали письмо моего отца. Вы принимаете такое участие в нашей судьбе, что его содержание не может быть вам безразлично.

Марвуд. Мне безразлично, мисс? (Берет письмо.)

Сара. Но, леди, вы все еще задумчивы и печальны…

Марвуд. Задумчива, мисс, но не печальна.

Мелефонт. О, боже, она себя выдаст!

Сара. Но почему?

Марвуд. Я страшусь за вас обоих. Не может ли нежданная доброта вашего отца оказаться притворной?

Сара. О нет, леди, конечно, нет. Чтобы убедиться, прочитайте сами это письмо. Притворство всегда холодно, оно не владеет языком любви и благостыни.

Не становитесь подозрительным, Мелефонт, умоляю вас. Ручаюсь вам, что мой отец никогда не снизойдет до коварных уловок. Ни разу он не сказал того, чего не думает, фальшь — порок, ему неведомый.

Мелефонт. О, я-то вполне в этом уверен, моя дорогая мисс. А леди можно простить за то, что она заподозрила человека, которого еще не знает.

Сара.(Марвуд возвратила ей письмо.) Что я вижу, леди, вы побледнели? И дрожите? Вам дурно?

Мелефонт (в сторону). Мне страшно! Зачем я привел ее сюда?

Марвуд. Пустое, мисс, просто маленькое головокружение. Видно, ночная сырость в пути плохо на меня подействовала.

Мелефонт. Вы пугаете меня, леди. Не лучше ли вам сейчас глотнуть свежего воздуха? В душной комнате нелегко прийти в себя.

Марвуд. Если вы так считаете, дайте мне вашу руку.

Сара. Я провожу вас, леди.

Марвуд. Нет, я не приму этой любезности. Моя минутная слабость пройдет без следа.

Сара. Надеюсь вскоре вновь свидеться с вами, леди.

Марвуд. Если позволите, мисс…

Сара (одна). Бедная леди! Особенно приветливой она, правда, не выглядит, но не выглядит и гордой или хмурой. Я снова одна. Думается, лучше всего мне использовать это мгновение и закончить письмо отцу. (Хочет сесть и писать.)

Явление шестое

Бетти. Визит был недолгий.

Сара. Да, Бетти. Это леди Солмс, родственница моего Мелефонта. На нее вдруг нашел приступ слабости. Где она сейчас?

Бетти. Мелефонт проводил ее до дверей.

Сара. Значит, она уехала?

Бетти. По-моему, уехала… Вы уж простите меня за вольность, мисс… я чем больше смотрю на вас, тем больше вижу в вас перемен. У вас и взгляд-то стал довольный и спокойный. Наверно, визит леди был вам очень приятен, или же старик принес добрую весть.

Сара. Последнее, Бетти, последнее. Его прислал мой отец. И какое хорошее, ласковое письмо ты сейчас прочитаешь! Твое доброе сердце так часто исходило слезами вместе с моим, пусть же и оно теперь порадуется. Я снова буду счастлива и смогу наградить тебя за твою верную службу.

Бетти. Два месяца с небольшим, какая уж тут верная служба?

Сара. Ты за всю мою остальную жизнь не могла бы для меня сделать больше, чем сделала за эти месяцы. Они миновали! А сейчас пойдем, Бетти; Мелефонт, возможно, уже один, и я должна поговорить с ним. Я сейчас подумала, что хорошо, если он вместе со мною напишет отцу, для которого благодарность Мелефонта вряд ли будет неожиданной. Идем!

Явление седьмое

Сэр Уильям. Какой бальзам ты влил своим рассказом в мое израненное сердце, Уайтуэлл! Я оживаю, а ее близкое возвращение словно бы относит меня к временам моей юности, тогда как ее бегство привело меня на край могилы. Она любит меня! Чего же мне еще надо? Иди опять к ней, Уайтуэлл, да поскорее. Я не дождусь мгновения, когда обниму ее вот этими руками, которые я еще недавно с тоскою простирал к смерти. Как я жаждал смерти в те минуты отчаяния! И как страшна она будет мне в грядущие минуты счастья! Конечно, нельзя не порицать старика, что крепит узы, связывающие его с жизнью. Ведь оттого еще больнее станет последняя разлука. Но господь, смилостивившийся надо мной, даст мне силы снести ее. Не верю я, что его благостыня обернется погибелью для меня! Не верю, что он возвратил мне дочь лишь затем, чтобы заставить меня роптать в час, когда он призовет меня к себе. Нет, нет! Он вернул мне дочь, дабы в последний час я мог подумать о себе! Хвала тебе, вечная благость! Но сколь ничтожна хвала в устах смертного! Скоро, скоро я достойнее вознесу ее в вечности, посвященной лишь тебе одному.

Уайтуэлл. Как я радуюсь, сэр, что перед смертью мне еще довелось увидеть вас счастливым! Поверьте, ваше горе заставляло меня страдать почти так же, как страдали вы. Почти… Но, разумеется, не так, ибо горе покинутого отца, надо думать, несказанно.

Сэр Уильям. С этой минуты, мой добрый Уайтуэлл, не считай себя более моим слугой. Ты давно уже имеешь право на спокойную и обеспеченную старость. Я позабочусь о тебе, и ты будешь жить не хуже, чем я, покуда мне суждена жизнь. Я уничтожу всякое различие между нами; на том свете, как ты знаешь, его все равно не существует. Побудь же в последний раз старым слугой, на которого я во всем могу положиться. Поди и принеси мне ее ответ, как только она его напишет.

Уайтуэлл. Иду, сэр. Но ваше поручение я не считаю услугой. Оно — награда, которой вы удостоили меня за мою службу. Да, да, это награда.

Явление первое

Мелефонт. Да, дорогая моя мисс, да, я должен и я хочу написать ему.

Сара. Вы делаете меня счастливой, Мелефонт!

Мелефонт. Я обязан взять на себя все наше преступление. Я один виновен, и я один должен просить прощения.

Сара. Нет, Мелефонт, не отнимайте у меня моей, большей доли в нашем грехе. Он дорог мне, хотя и заслуживает суровой кары, ибо так я доказала вам, что более всех на свете люблю своего Мелефонта. Неужто же теперь я смогу объединить мою любовь к нему с любовью к отцу? Или мне только снится добрый сон? О, я боюсь проснуться для прежних горестей! Нет, я не сплю, я вправду счастливее, чем смела надеяться, счастливее даже, чем позволяет человеку краткое земное существование. Но, может, затем лишь издали блеснул мне сей луч блаженства, может, затем обольщает он меня своим приближением, чтобы вновь раствориться в непроглядном мраке и навек оставить меня в ночи, ужас которой я по-настоящему почувствую лишь после этой вспышки света? Какие предчувствия мучат меня! Но вправду ли это предчувствия, Мелефонт, или понятное волнение, что сопутствует ожиданию незаслуженного счастья и боязни его утратить? Как бьется мое сердце, как беспорядочно оно бьется! А сейчас — как сильно и как быстро! И вдруг слабо, боязливо, трепетно.

Вот оно опять заторопилось, словно то его последние удары и оно хочет скорей остановиться! Бедное сердце!

Мелефонт. Волнение крови, неизбежное при внезапных потрясениях, уляжется, мисс, и сердце будет спокойнее выполнять свою работу. Ни один из его ударов не метит в будущее, и нас следует побранить — простите, дорогая Сара, — что механический ток крови мы превращаем в прорицателя, наводящего ужас. Но я, конечно, не премину сделать все, что вы считаете необходимым для умиротворения этой маленькой внутренней бури. Я сейчас сяду писать, и, надеюсь, сэр Уильям останется доволен моим раскаянием, неподдельной растроганностью моего сердца, торжественной моей клятвой — во всем ему повиноваться.

Сара. Сэр Уильям? Ах, Мелефонт, пора уж вам привыкнуть к другому, ласковому прозванию. Отец, ваш отец, Мелефонт…

Мелефонт. Разумеется, мисс, наш добрый, славный отец! Мне смолоду пришлось отвыкать от этого прекрасного слова: в еще более юных летах я должен был позабыть и другое сладостное имя — мать.

Сара. Вы должны были забыть его — мне пришлось хуже, я ни разу его не произнесла. Моя жизнь стала ее смертью. О, боже! Я была безвинной матереубийцей. Еще немного, совсем немного, почти ничего — и я стала бы убийцей своего отца. Но уже не безвинной — сознательной отцеубийцей! Как знать, может быть, я и убила его! Это я похитила у него годы, дни, мгновения и тем самым сократила его жизнь. Даже если волею судеб он скончается усталый от жизни, в глубокой старости, совесть все равно будет нашептывать мне, что, если б не я, он мог бы прожить еще дольше. Нелегкий это укор, и если бы любящая мать руководила мной в юности, я бы его не ведала! Ее поучения, ее пример… вы так нежно смотрите на меня, Мелефонт? И вы правы, материнская любовь стала бы моим тираном, я не могла бы принадлежать Мелефонту! Зачем же я желаю себе того, в чем мудрый и добрый рок отказал мне? Его веления всегда правильны. Давайте же радоваться, что он даровал мне отца, который ни разу не заставил меня с тоскою вздохнуть по матери, отца, который и вас заставит позабыть о том, что вы не знали родительской ласки. Какое счастливое будущее предстоит нам! Я уже люблю его и забываю, что в глубине души еще шевелится нечто, не позволяющее мне полностью в него поверить. Что ж оно такое, это мятежное нечто?

Мелефонт. Это нечто, дорогая моя Сара, как вы уже и сами сказали, естественный страх в преддверии большого счастья. Ах, ваше сердце без колебаний признало себя несчастным, а теперь мучится неверием в счастье. Как человеку долго и быстро кружившемуся, когда он уже и сел на место, продолжает казаться, что все вокруг вертится, так и сердце после сильного потрясения успокаивается не вдруг. Иной раз дрожь и трепет еще долго мучат его, и тут уж надо ждать, пока оно само собой угомонится.

Сара. Я верю, Мелефонт, верю — потому, что вы это говорите, и потому, что я этого хочу. Но не будем больше задерживать друг друга. Мне надо пойти к себе и закончить письмо. Да и вы ведь позволите мне прочитать ваше после того, как я покажу вам свое?

Мелефонт. Каждое слово будет представлено на ваш суд. Я не покажу вам только того, что будет написано во имя вашего спасения: я же знаю, что вы считаете себя куда более виновной, чем вы виновны на самом деле. (Говоря это, он провожает Сару в глубину сцены.)

Явление второе

Мелефонт (в задумчивости ходит из угла в угол). Подумать, что я загадка для себя самого! За кого мне следует считать себя? За глупца? За злодея? Или за то и другое вместе? О, как же ты лукаво, мое сердце! Пусть я дьявол, но я люблю ангела! Люблю? Да, да, конечно, люблю. Я уверен, что тысячу жизней отдал бы за ту, что отдала мне свою добродетель. Да, я бы сделал это, сделал вот сейчас, не колеблясь. И все же, все же — мне страшно признаться даже самому себе… Все же — не знаю, как объяснить? Я страшусь мгновения, когда она перед лицом бога и людей навеки станет моею. Этого мгновения уже не избегнуть, ибо отец простит нас. Да и надолго отсрочить его мне тоже не удается. Довольно уж я слышал пренеприятных упреков из-за своей медлительности. Но как ни неприятны были эти упреки, я сносил их легче, нежели печальную мысль, что до конца своей жизни я буду связан по рукам и ногам. Но разве я не связан уже сейчас? Конечно, связан и с радостью ношу свои узы. Разумеется, я ее пленник. Так чего же я хочу? Ах, вот оно что! До поры до времени я узник, под честное слово отпущенный на свободу, а это ведь радует душу! Почему нельзя, чтобы та к было всегда? Почему, закованный в цепи, я должен лишиться даже жалкой тени свободы? Закованный в цепи? Да, так оно и будет! Сара Сампсон — моя возлюбленная! Сколько блаженств заключено в этих словах! Сара Сампсон — моя супруга! Половины восторгов — как не бывало, а другая половина исчезнет со временем. О, я чудовище! И с такими-то мыслями я должен писать ее отцу? Но ведь это не мысли, а так, игра фантазии! Проклятая фантазия, картины, которые она рисует, успели стать мне привычными в моей разнузданной жизни. Я должен отделаться от них, или — не жить.

Явление третье

Мелефонт. Ты помешал мне, Нортон!

Нортон. Прошу прощения, сударь! (Хочет уйти.)

Мелефонт. Нет, нет, останься. Я даже рад, что ты мне мешаешь.

Нортон. Бетти сообщила мне весьма приятную новость, и я пришел вас поздравить.

Мелефонт. Поздравить? Наверно, с письмом отца, в котором он нас прощает? Благодарю.

Нортон. Значит, богу угодно сделать вас счастливым.

Мелефонт. Если ему это и угодно, то, уж конечно, не из-за меня. Как видишь, Нортон, чувство справедливости у меня все-таки есть.

Нортон. Если уж вы это сознаете, значит, из-за вас тоже.

Мелефонт. Нет, единственно из-за Сары, из-за моей Сары. Если уже созревшая месть господня пощадила город, населенный грешниками, лишь потому, что в нем жили несколько праведников^{8}, то неужто он не может потерпеть одного нечестивца, если в его судьбе принимает участие богоугодная душа?

Нортон. Вы говорите серьезно и даже трогательно. Но разве радость не знает иного языка?

Мелефонт. Радость, Нортон? Для меня она канула в вечность.

Нортон. Смею ли я говорить откровенно? (Пристально смотрит на него.)

Мелефонт. Да, смеешь.

Нортон. Нынче утром вы изволили сказать, что я соучастник вашего преступления, так как смолчал о нем; потому не гневайтесь, если отныне я реже буду молчать.

Мелефонт. Смотри не забывай, кто ты.

Нортон. Я не забываю, что я слуга, слуга, который мог бы стать чем-то большим, но, увы, вовремя об этом не позаботился. Да, я ваш слуга, но я не хочу быть проклятым вместе с вами.

Мелефонт. Вместе со мной? Но почему ты сейчас говоришь об этом?

Нортон. Потому что, к вящему своему удивлению, я вижу вас не таким, каким думал увидеть.

Мелефонт. Не соизволишь ли ты сказать, каким же ты думал меня увидеть?

Нортон. В восторге и в радости.

Мелефонт. Только плебей приходит в неистовый восторг, едва ему улыбнется счастье.

Нортон. Возможно, ведь плебей еще умеет чувствовать, тогда как у знатных господ чувства подпорчены и ослаблены тысячью противоестественных представлений. Но на вашем лице я читаю не только сдержанность, а еще и холодность, нерешительность, неудовольствие…

Мелефонт. А если бы даже так. Ты, видно, позабыл, что дело здесь не в одной Саре? Приезд Марвуд…

Нортон. Мог бы вас встревожить, но не ввергнуть в отчаяние. Что-то другое мучает вас. Я буду рад, если ошибусь, но, сдается, вы бы предпочли, чтоб примирение еще не состоялось… Ведь теперь ваше положение вскоре должно измениться, а это не может вас радовать при вашем образе мыслей.

Мелефонт. Нортон! Нортон! Ты, верно, был ужасным злодеем и скорей всего остался им, если тебе удалось меня разгадать. Ты попал в самую точку, посему я ничего отрицать не стану. Ты прав! Как верно то, что я вечно буду любить свою Сару, так верно и то, что мне это будет трудно, потому что я должен вечно любить ее, должен! Но не волнуйся, я справлюсь со своей дурацкой причудой. Или такие чувства ты не считаешь причудой? Кто мне велит считать супружество принуждением? Я ведь и не хочу большей свободы, чем та, что у меня останется.

Нортон. Весьма разумные домыслы. Но Марвуд, Марвуд уж сумеет поощрить ваши старые предубеждения, и я боюсь, очень боюсь…

Мелефонт. Этому не бывать. Вот увидишь, она еще сегодня уедет в Лондон. Поскольку я признался тебе в моей тайной, ну, глупости, что ли, — мне надо сказать тебе еще одно: я нагнал такого страха на Марвуд, что она теперь и пикнуть не посмеет.

Нортон. Чудеса, да и только.

Мелефонт. Смотри, это смертоносное оружие я вырвал у нее из рук (показывает ему кинжал, отнятый у Марвуд), когда, вне себя от ярости, она хотела вонзить его в мое сердце. Теперь ты веришь, что я оказал ей решительное сопротивление? Поначалу, правда, она чуть-чуть не накинула мне петлю на шею. Предательница привезла с собой Арабеллу.

Нортон. Арабеллу?

Мелефонт. Я так и не сумел узнать, с помощью какой хитрости она вновь заполучила ребенка. Ну да все равно, эта удача не принесла ей того, на что она, без сомнения, надеялась.

Нортон. Дозвольте мне порадоваться выказанной вами твердости, теперь я верю, что вы уже на полпути к исправлению. Однако — раз уж вам угодно посвятить меня в свои дела — скажите, зачем Марвуд явилась сюда под именем леди Солмс?

Мелефонт. Ей хотелось во что бы то ни стало увидеть свою соперницу. Я с ней не спорил, отчасти из снисхождения, возможно, впрочем, что из опрометчивости, а также из желания унизить ее знакомством с лучшею из женщин. Ты качаешь головою, Нортон?

Нортон. Я бы на такое не отважился…

Мелефонт. Отважился? Да риску тут, собственно, не больше, чем если бы я отказал ей. Она бы умудрилась проникнуть сюда под собственным именем, а это было бы не лучше, чем ее визит инкогнито.

Нортон. Благодарите бога за то, что все обошлось благополучно.

Мелефонт. Еще не совсем обошлось, Нортон. Она вдруг почувствовала себя дурно, ушла, не попрощавшись. И, конечно же, явится вторично. Пусть ее! Пчела, оставшаяся без жала (показывает на кинжал и снова прячет его за пазуху), может только жужжать. Но и жужжанье дорого обойдется ей, если станет слишком назойливым. Кто-то идет? Оставь меня, если это Марвуд. Да, она. Ступай!

Явление четвертое

Марвуд. Вы, видно, не очень-то довольны моим возвращением.

Мелефонт. Я очень доволен, Марвуд, что ваша дурнота прошла. Вы, надо думать, чувствуете себя лучше?

Марвуд. Так, так!

Мелефонт. Поэтому не стоило вам утруждать себя и приходить вторично.

Марвуд. Благодарю, Мелефонт, если вы это говорите в заботе обо мне. И не сержусь, если вы подразумеваете нечто другое.

Мелефонт. Я радуюсь, видя вас в столь спокойном расположении духа.

Марвуд. Буря отбушевала. И я снова прошу вас забыть о ней.

Мелефонт. Вы только не забудьте своего обещания, Марвуд, а я охотно все забуду. И еще… знай я, что вы не сочтете это за обиду, я бы хотел спросить…

Марвуд. Спрашивайте, Мелефонт. Большей обиды вы мне все равно нанести не можете… Итак, что вы хотите спросить?

Мелефонт. Как вам понравилась моя мисс?

Марвуд. Вопрос вполне естественный. Мой ответ вам столь естественным не покажется, но от этого он не станет менее правдивым. Она мне очень понравилась.

Мелефонт. Ваша беспристрастность достойна восхищения. Но разве возможно, чтобы тот, кто умел ценить прелести Марвуд, сделал неправильный выбор?

Марвуд. От подобной лести, Мелефонт, если ваши слова можно назвать лестью, вам следовало бы меня избавить. Она никак не согласуется с моим решением забыть вас.

Мелефонт. Не хотите же вы, чтобы я грубостью облегчил вам это намерение? Пусть наш разрыв будет чужд всякой пошлости. Расстанемся, как разумные люди, уступающие необходимости, без горечи, без гнева, сохранив известное взаимное уважение, обусловленное нашей былой близостью.

Марвуд. Былая близость? Я не хочу, чтобы мне напоминали о ней! Ни слова более! Чему суждено быть, то и будет, а на какой манер это свершится — не важно. Да, еще об Арабелле! Вы не хотите оставить ее при мне?

Мелефонт. Нет, Марвуд.

Марвуд. Какая жестокость! Вам нельзя быть ее отцом, а вы хотите еще лишить ее матери.

Мелефонт. Я могу быть ее отцом и хочу им быть.

Марвуд. Докажите же это без промедления.

Мелефонт. Как?

Марвуд. Дозвольте мне передать Арабелле в качестве отцовского наследия те ваши драгоценности, что находятся у меня на сохранении. Если же говорить о материнском наследстве, то мне остается лишь надеяться, что я оставлю ей нечто большее, нежели позор ее рождения от такой матери.

Мелефонт. Не надо этого говорить. Я позабочусь об Арабелле и без того, чтобы ее мать потерпела какой-либо денежный ущерб. Если вы хотите забыть меня, то прежде всего забудьте, что у вас есть хоть что-нибудь мною подаренное. Я вам многим обязан и никогда не оставлю без внимания, что вы, хоть и против воли, способствовали моему истинному счастью. Да, Марвуд, я вполне серьезно благодарю вас за то, что вы открыли отцу наше местопребывание, незнание коего только и препятствовало ему подать нам благую весть о прощении.

Марвуд. Не мучьте меня благодарностью! Видит бог, я не хотела ее заслужить. Сэр Уильям не в меру добродушный старый дурак: он, видно, думает не так, как думала бы я на его месте. Дочь я бы простила, но ее соблазнителя…

Мелефонт. Марвуд!..

Марвуд. Ах да, ведь ее соблазнитель вы. Молчу, молчу! Скоро ли я смогу пойти проститься с мисс Сарой?

Мелефонт. Мисс Сара не поставит вам в укор, если вы уедете, не простившись с нею.

Марвуд. Мелефонт, я не люблю не доигрывать свои роли и, даже под чужим именем, не хочу прослыть женщиной, не знающей светских приличий.

Мелефонт. Если вы дорожите собственным спокойствием, вам не следует лишний раз видеться с той, что неминуемо пробуждает в вас известные и весьма нежелательные мысли.

Марвуд (насмешливо улыбаясь). О себе вы лучшего мнения, чем обо мне. Но даже если вы убеждены, что я буду безутешна, вам следовало бы это убеждение держать про себя. Мисс Сара пробуждает во мне известные мысли? Известные? Да, известные в той же мере, в какой известно, что прелестнейшая девушка нередко способна любить ничтожнейшего мужчину.

Мелефонт. Превосходно, Марвуд, превосходно! Наконец-то вы пришли в то расположение духа, в каком я давно желал вас видеть: хотя мне, пожалуй, было бы приятнее, если бы мы могли сохранить взаимное уважение. Но возможно, что так оно и будет позднее, когда угомонится взбудораженное сердце. Позвольте мне оставить вас в одиночестве на минуту-другую. Я хочу привести к вам мисс Сампсон.

Явление пятое

Марвуд (озираясь). Неужто я одна? Неужто я могу наконец перевести дыханье, расслабить мускулы лица, чтобы оно приняло обычное выражение? Мне необходимо тотчас же сделаться прежнею Марвуд, чтобы найти в себе силы выдержать всю тяжесть притворства. О, как я ненавижу тебя, низкое притворство! Не потому, что очень уж люблю искренность, но потому что ты жалкое прибежище бессильной жажды мести. Никогда бы я до тебя не унизилась, если бы тиран доверил мне свою власть или небо свои громы! Но лишь бы мне прийти к цели! Начало, правда, сулит мне ее близость, и Мелефонт, как видно, становится все спокойнее. Если мне удастся моя хитрость и я смогу побыть наедине с его Сарой… да, но ведь еще неизвестно, поможет ли мне это. Правда о Мелефонте, возможно, будет ей не внове, клевете она может не поверить, а к угрозам отнестись с презрением. Как бы там ни было, она наслушается от меня и правдивых историй, и клеветы, и угроз. Плохо, конечно, если они не оставят жала в ее сердце. Но тише, идут. С этой минуты я больше не Марвуд, я ничтожная покинутая женщина, которая жалкими ухищрениями пытается избавить себя от позора, растоптанный червь, извивающийся, чтобы поранить хоть пятку человека, его растоптавшего.

Явление шестое

Сара. Я очень рада, леди, что моя тревога оказалась напрасной.

Марвуд. Благодарю вас, мисс. Не стоило вам тревожиться из-за столь пустячного недомогания.

Мелефонт. Леди желает проститься с вами, любезная Сара.

Сара. Вы уже уезжаете, леди?

Марвуд. Я спешу из-за тех, что ждут не дождутся меня в Лондоне.

Сара. Неужели вы хотите еще сегодня пуститься в дорогу?

Марвуд. Нет, завтра, с самого утра.

Мелефонт. Завтра с самого утра? Я думал, еще сегодня.

Сара. Наше знакомство, леди, началось с мимолетной встречи. Я льщу себя надеждой, что в дальнейшем вы удостоите меня более тесного общения.

Марвуд. Я прошу вашей дружбы, мисс.

Мелефонт. Могу вас заверить, дорогая Сара, просьба леди вполне искренна, хотя должен заранее предупредить, что в скором времени ваша встреча, конечно, состояться не сможет. Леди нельзя будет жить там, где живем мы.

Марвуд (в сторону). Тонкий ход!

Сара. Мелефонт, вы похищаете у меня весьма приятную надежду.

Марвуд. В данном случае больше всего теряю я, вы же и без того счастливы, мисс.

Мелефонт. Вы действительно уезжаете только завтра утром, леди?

Марвуд. Может быть, и раньше. (В сторону.) Что ж это никто не идет?

Мелефонт. Мы тоже здесь недолго останемся. Не правда ли, дорогая моя мисс, хорошо будет, если мы двинемся в путь сразу же вслед за нашим ответным письмом? Сэр Уильям не осудит нас за поспешность.

Явление седьмое

Мелефонт. Чего тебе, Бетти?

Бетти. Там какой-то человек хочет безотлагательно поговорить с вами.

Марвуд (в сторону). А, вот оно.

Мелефонт. Со мной? Безотлагательно? Я сейчас вернусь. Не угодно ли вам выйти вместе со мной, леди?

Сара. Зачем, Мелефонт? Леди окажет мне честь и дождется вашего возвращения.

Марвуд. Простите меня, мисс, но, зная своего кузена Мелефонта, я думаю, что мне лучше уйти с ним.

Бетти. Сударь, господин, который спрашивает вас, говорит, что ему надо сказать вам всего несколько слов. И еще: что ему нельзя терять ни мгновения…

Мелефонт. Иди, я сейчас к нему выйду. Думается, мисс, что это известие об окончательном разрешении наследственного спора.

Марвуд (в сторону). Неплохое предположение!

Мелефонт. Но, леди…

Марвуд. Если вы приказываете… мисс, я вынуждена…

Сара. Нет, Мелефонт, вы не лишите меня удовольствия до вашего возвращения занять леди Солмс.

Мелефонт. Вы хотите этого, мисс?

Сара. Не задерживайтесь, милый Мелефонт, и скорей приходите обратно. Но с более веселой миной! Я уверена, что вы ожидаете неприятной вести. Не унывайте! Мне куда больше хочется видеть, как вам удастся, не теряя самообладания, предпочесть меня наследству, чем знать, что вы его уже получили.

Мелефонт. Я повинуюсь. (С угрозой.) Леди, я возвращусь через минуту-другую. (Уходит.)

Марвуд.(в сторону). Счастливого пути!

Явление восьмое

Сара. Мой добрый Мелефонт иной раз произносит учтивые слова на удивление фальшивым тоном. Вы не согласны с этим, леди?

Марвуд. Его манера общения так мне привычна, что я этого и не замечаю.

Сара. Не угодно ли вам присесть, леди?

Марвуд. Если позволите, мисс… (После того как обе сели, говорит в сторону.) Нельзя мне упустить эти минуты…

Сара. Скажите, леди, ведь правда, с Мелефонтом я буду счастливейшей женщиной на свете?

Марвуд. Если Мелефонт свыкнется со своим счастьем, то мисс Сара сумеет сделать из него достойнейшего мужа. Но…

Сара. «Но» — и многозначительная пауза, леди…

Марвуд. Я откровенна, мисс.

Сара. Тем более ценным становится ваше…

Марвуд. Откровенна до неразумия. Мое «но» наилучшее тому доказательство. Весьма неразумное «но»!

Сара. Не думаю, чтобы леди хотелось еще больше встревожить меня этим отступлением. Слишком жестоко то милосердие, что не показывает нам зло, а заставляет лишь догадываться о нем.

Марвуд. О мисс, вы придали излишнее значение моему «но». Мелефонт мне родня…

Сара. Тем важнее для меня малейший упрек, который вы можете сделать в его адрес.

Марвуд. Но даже будь Мелефонт мне родным братом, я бы все равно заступилась за свою сестру — женщину, узнав, что он не вполне порядочно с нею обошелся. Я считаю справедливым, чтобы мы, женщины, обиду, нанесенную одной из нас, воспринимали как обиду всему нашему полу, а месть за нее общим делом, в котором, не задумываясь, участвуют даже мать и сестра виновного.

Сара. Это суждение…

Марвуд. Не раз служило мне путеводной нитью в сомнительных случаях.

Сара. Оно сулит мне… Я трепещу…

Марвуд. Если вы трепещете, мисс, то давайте поговорим о чем-нибудь другом…

Сара. Бы жестоки, леди!

Марвуд. Сожалею, что вы так неверно истолковываете мои слова. По крайней мере, я, мысленно перенесясь на место мисс Сампсон, считала бы истинным благом любое сведение о человеке, с которым намеревалась бы навек связать свою судьбу.

Сара. Куда вы клоните, леди? Разве я еще не успела узнать моего Мелефонта? Поверьте, я знаю его не хуже, чем собственную душу. Знаю, что он любит меня…

Марвуд. А другую женщину…

Сара. Любил. Знаю и это. Но разве мог он любить меня до того, как со мной познакомился? И могу ли я претендовать, чтобы только мои чары на него воздействовали? Я ведь признаю, что стремилась ему понравиться. И разве он не достоин любви? Разве не мог он пробудить такое же стремление в другой? И наконец, разве не естественно, что это стремление привело ту или другую к желанной цели?

Марвуд. Вы защищаете его с той же горячностью, с которой я не раз его защищала, кстати, при помощи почти тех же доводов. Любить — не преступление, тем паче не преступление быть любимой. Преступно непостоянство.

Сара. Не всегда. В непостоянстве, по-моему, часто виноваты те, кого мы любим, ибо они далеко не всегда заслуживают вечной любви.

Марвуд. Мисс Сампсон придерживается не слишком строгих правил морали.

Сара. Это верно. Люди, сознающие, что и они блуждали по запретным тропам, не могут быть слишком строги. Да и не должны. Важны ведь не преграды, которые добродетель воздвигаем перед любовью, важно уметь прощать человеческую слабость тем, кто оставил позади эти преграды, и разумно судить о вытекающих отсюда последствиях. К примеру, если некий Мелефонт любит некую Марвуд и потом все же ее покидает, то по сравнению с любовью как таковой это хороший поступок. Разве не несчастье вечно любить порочную женщину только потому, что ты однажды ее полюбил?

Марвуд. Скажите, мисс, а знаете ли вы Марвуд, которую так уверенно называете порочной?

Сара. Я знаю ее по описанию Мелефонта.

Марвуд. Мелефонта? И вам никогда не приходило в голову, что в своем собственном деле он ничего не стоящий свидетель?

Сара. Я только сейчас заметила, леди, что вы намерены испытывать меня. Мелефонт улыбнется, когда вы скажете ему, как рьяно я его защищаю.

Марвуд. Простите, мисс, Мелефонт ничего не должен знать о нашем разговоре. У вас благородное сердце, и вы не захотите в отместку за дружеское предупреждение рассорить меня с близким родственником, которого я осуждаю лишь за недостойное поведение с женщинами, достойными любви, и обиды, нанесенные им, рассматриваю так, словно я сама обижена.

Сара. Я никого не намерена ссорить, леди, и надеюсь, что другие тоже не имеют таких намерений.

Марвуд. Хотите, я вам вкратце расскажу историю Марвуд?

Сара. Право, не знаю… нет… все-таки расскажите, леди, но с одним условием: вы умолкнете, как только вернется Мелефонт. Он может подумать, что это я принялась вас расспрашивать, а я не хочу, чтобы он заподозрил меня в неуемном и невыгодном для него любопытстве.

Марвуд. Я о том же попросила бы мисс Сампсон, если бы она меня не опередила. Он ни в коем случае не должен знать, что Марвуд была темою нашего разговора; я надеюсь, и вы будете достаточно осторожны и не проговоритесь. Итак, слушайте! Марвуд происходит из хорошей семьи. Она была молодой вдовою, когда познакомилась с Мелефонтом у одной из своих подруг. Говорят, она была очень хороша собой, не было у нее недостатка и в том обаянии, без которого красота мертва. Доброе имя ее оставалось незапятнанным. Ей не хватало лишь одного — состояния. Все, чем она в свое время владела — а, по слухам, это было большое богатство, — она отдала за освобождение человека, которому, как ей тогда казалось, ни в чем уже не могла отказать, однажды отдав ему руку и сердце.

Сара. Подлинно благородная черта, леди, но хотелось бы видеть ее блистающей на другом портрете.

Марвуд. Несмотря на бедность, она была предметом искательств многих молодых людей, страстно желавших лишь одного — сделать ее счастливой. Среди этих богатых и знатных поклонников неожиданно явился Мелефонт. Он просил ее руки, и роскошь, какою он собирался окружить Марвуд, была наименьшим из всех благ, им предложенных. Уже из первого разговора с нею он понял, что имеет дело не с корыстолюбицей, но с женщиной, преисполненной нежного чувства, которая предпочла бы жить в хижине с любимым, чем во дворце с тем, кто ей безразличен.

Сара. И эта черта для меня также не вяжется с Марвуд. Прошу вас, леди, не прикрашивайте ее больше, не то я в конце концов начну сострадать ей.

Марвуд. Мелефонт уже был готов торжественно сочетаться с нею узами брака, когда пришла весть о смерти его родича, завещавшего ему все свое состояние при условии, что он женится на некой дальней родственнице. А так как Марвуд из-за него отказывалась и от более выгодных партий, то Мелефонт не пожелал отстать от нее в великодушии. Он решил ни слова не говорить ей о наследстве до тех пор, покуда из-за нее он его не лишится. Не правда ли, мисс, благороднейший замысел?

Сара. О леди, кому же и знать, как не мне, до чего благородно сердце Мелефонта!

Марвуд. Но что же сделала Марвуд? В тот же вечер она проведала, на что из-за нее решился Мелефонт. Мелефонт пришел к ней утром, но Марвуд скрылась.

Сара. Куда скрылась? И почему?

Марвуд. Он нашел только письмо, в котором она просила его не рассчитывать когда-либо встретиться с нею. Она-де не отрицает, что любит его, и потому тем паче не хочет стать виновницей поступка, в котором он неминуемо раскается. Она возвращает ему его слово и просит, без долгих размышлений, выполнить требование завещателя и тем самым вступить во владение богатством, которому человек чести может найти лучшее применение, нежели бросить его к ногам женщины.

Сара. Но, леди, почему вы приписываете Марвуд столь возвышенный образ мыслей? Леди Солмс, вероятно, способна так мыслить, но не Марвуд. Нет, не Марвуд!

Марвуд. Ничего нет удивительного, мисс, в том, что вы против нее предубеждены. Мелефонт едва не сошел с ума из-за ее решения. Он разослал людей во все концы искать Марвуд и в конце концов нашел ее.

Сара. Она, без сомнения, дала ему эту возможность.

Марвуд. К чему столь язвительные замечания, мисс! Они не к лицу женщине мягкого характера. Он нашел ее, говорю я, но нашел непреклонной. Она отвергла его руку. Он добился от нее лишь обещания возвратиться в Лондон. Они решили не вступать в брак, покуда родственница, наскучив долгим ожиданием, не пойдет на мировую. Меж тем Марвуд не удавалось избавиться от ежедневных визитов Мелефонта, довольно долгое время бывших лишь почтительными посещениями влюбленного, которому предложено оставаться в границах дружбы. Но возможно ли, чтобы человек пылкого темперамента не перешагнул этих границ? Мелефонту дано все, что делает мужчину опасным для нас, женщин. Впрочем, никому это не известно лучше, чем мисс Сампсон.

Сара. Ах!

Марвуд. Вы вздыхаете? Марвуд тоже не раз вздыхала о своей слабости, да и поныне вздыхает.

Сара. Довольно, леди, довольно. Такой оборот беседы, думается, значит куда больше, нежели язвительное замечание, которое вам угодно было запретить мне.

Марвуд. Я хотела не обидеть вас, а только явить вам в правильном свете несчастную Марвуд. Одним словом, любовь дала Мелефонту права супруга, и он уже не счел нужным их узаконить. И как бы счастлива была Марвуд, если б о ее позоре знали только она сама, Мелефонт и господь бог! Но, увы, злосчастная дочь открыла всему свету то, что Марвуд хотела бы скрыть и от себя самой.

Сара. Что вы говорите, леди? Дочь…

Марвуд. Да, мисс, из-за вмешательства Сары Сампсон несчастная дочь никогда уже не назовет без содрогания имена своих родителей.

Сара. Страшная весть! И Мелефонт все утаил от меня?.. У мена недостает духа поверить этому, леди…

Марвуд. У вас должно достать духа поверить, что Мелефонт утаил от вас еще и многое другое.

Сара. Многое другое? Что же еще более страшное мог он утаить от меня?

Марвуд. То, что он и доныне любит Марвуд.

Сара. Вы убиваете меня, леди!

Марвуд. Невероятно, чтобы разом прошла любовь, длившаяся более десяти лет. Она может потускнеть на время, но потом заблистает ярче прежнего. Я могла бы назвать вам мисс Оклэф, мисс Доркас, мисс Мур. Одна за другой, пытались они отбить у Марвуд возлюбленного, но все были безжалостно брошены им. Есть одна точка, которую никто его не заставит переступить, едва дойдя до нее, он шарахается в сторону. Но допустим, мисс, что вы единственная счастливица и вам удастся заставить Мелефонта превозмочь ставшее его второй натурой отвращение к формальному игу, неужели вы полагаете, что это обеспечит вам его любовь?

Сара. О, я несчастная! Что я слышу!

Марвуд. Нимало. Тогда-то он снова и ринется в объятия той, которая не ревновала его к свободе. Вы будете называться его супругой, а та на самом деле будет ею.

Сара. Не мучьте меня долее этими страшными пророчествами! Лучше посоветуйте, что же мне делать? Вы знаете его и потому, наверно, знаете, что может мне помочь скрасить для него узы, без которых даже самая чистая любовь становится нечестивой страстью.

Марвуд. Я отлично знаю, мисс, что птицу можно поймать. Но можно ли сделать, чтобы клетка была ей приятнее вольного воздуха, это мне неизвестно. Посему мой совет — не ловить ее вовсе и тем самым избавить себя от досады на напрасный труд. Удовольствуйтесь, мисс, тем, что птица так близко подлетела к вашему силку, а так как вы уже предвидите, что она его порвет, если вы ее в нем запутаете, то пожалейте свой силок и не заманивайте ее туда.

Сара. Не знаю, правильно ли я поняла ваше игривое сравнение, леди…

Марвуд. Если оно вас рассердило, значит, вы его поняли. Короче говоря, ваша собственная выгода, равно как и выгода другой женщины, благоразумие, равно как и справедливость, должны подвигнуть мисс Сампсон отказаться от притязаний на человека, принадлежащего Марвуд по праву первенства и силы. Вы, мисс, пока еще в таких с ним отношениях, что можете его отставить, я не хочу сказать — с честью для себя, но, по крайней мере, без публичного позора. Краткое исчезновение с любовником, разумеется, пятно, но пятно, которое со временем поблекнет. Пройдет несколько лет, и все будет забыто, а богатая наследница всегда найдет не слишком щепетильного мужчину. Если бы на вашем месте была Марвуд, если бы она, поскольку прелести ее уже увядают, не нуждалась в супруге, не нуждалась в отце для своей малолетней дочери, о, Марвуд поступила бы великодушнее с мисс Сампсон, чем мисс Сампсон поступает с нею, чиня ей постыдные препятствия.

Сара (невольно поднимаясь с места). Это уж слишком далеко заходит! Такие речи не подобают родственнице Мелефонта! Как недостойно предали вас, Мелефонт! Теперь я понимаю, леди, почему он с такой неохотою оставил вас наедине со мной. Знал, наверно, сколь опасен ваш ядовитый язык! Я говорю резко, потому что вы, леди, достаточно долго говорили непристойно. Не знаю уж, как удалось этой Марвуд сыскать заступницу, которая пускает в ход всю свою изобретательность, чтобы навязать мне блестящий роман о ее жизни, и коварными уловками силится запятнать честь благородного человека, изображая его чудовищем. Не для того ли мне было рассказано, что Марвуд похваляется дочерью от Мелефонта, не для того ли были названы девушки, им обманутые, чтобы уязвить меня и дать мне понять, что я поступила бы правильно, очистив место для матерой блудницы?

Марвуд. Не так пылко, юное создание. Матерая блудница? Вы, видимо, употребляете слова, не отдавая себе отчета в их значении.

Сара. Да разве не такой она предстает даже в изображении леди Солмс? Хорошо, леди, вы ее подруга, возможно даже — закадычная подруга. Я это говорю отнюдь не в укор, ведь в свете нелегко находить лишь добродетельных друзей. Но почему из дружбы к ней вы так унижаете меня? Обладай я опытностью Марвуд, я бы, конечно, не сделала опрометчивого шага, оскорбительно поставившего меня на одну ступень с нею. Но если бы я и сделала его, то, уж конечно, не застряла бы на десять лет в его последствиях. Подпасть пороку по неведению — одно, знать его и тем не менее в нем погрязнуть — совсем другое. Ах, леди, если бы вы знали, какого раскаяния, каких угрызений совести, какой боязни мне стоило мое заблуждение! Заблуждение, говорю я, ибо нет мне больше надобности с беспощадной жестокостью к себе называть свой поступок преступлением. Сам господь бог уже не считает его таковым, он отвел от меня кару и вновь даровал мне отца. Мне страшно, леди! Почему так изменилось ваше лицо? Оно пылает! Ярость смотрит на меня из ваших остекленелых глаз, вы скрежещете зубами… Ах, простите меня, простите. Я глупа и сентиментальна! Конечно же, вы говорили без злого умысла. Не гневайтесь на мою горячность! Как мне смягчить ваше сердце? Как мне найти в вас преданного друга, какого нашла Марвуд? Прошу, леди, на коленях прошу вашей дружбы (падает на колени), а если я ее не заслужила, хотя бы справедливости, хотя бы того, чтоб вы не ставили меня на одну доску с Марвуд.

Марвуд (с гордым видом отступает на несколько шагов, не поднимая Сару). Эта позиция Сары Сампсон радует сердце Марвуд, но она не хочет торжествовать под чужим именем. Итак, мисс, узнайте же во мне ту Марвуд, с которой вы не желаете стоять рядом, но между тем стоите перед ней на коленях.

Сара (в ужасе вскакивает и, трепеща, пятится от нее). Ха! Теперь я узнаю вас, убийцу-спасительницу, с кинжалом в руке, привидевшуюся мне в вещем сне. Это она! Беги, злосчастная Сара! Спасите меня, Мелефонт, спасите свою возлюбленную! Пусть же прозвучит наконец сладостный голос моего отца! Где слышится он сейчас? Куда мне кинуться на этот голос, здесь он или там? На помощь, Мелефонт! На помощь, Бетти! Она уже занесла надо мной свою смертоносную руку! На помощь! (Убегает.)

Явление девятое

Марвуд. Что нужно этой безумице? О, если бы она сказала правду и я бы занесла над ней смертоносную руку! Я глупая женщина, вот когда мне надо было обнажить свой кинжал! Какое наслаждение пронзить сердце соперницы, добровольно склонившей перед тобою колена! Что же теперь? Я разоблачена! Мелефонт может сию минуту воротиться! Бежать или дождаться его? Я дождусь, дело у меня пока что найдется. Возможно, мой лакей сумеет хитростью подольше задержать его! Меня здесь страшатся. Но почему я не иду за ней? Почему не прибегаю к тому последнему, что я могу обратить против нее? Угроза — жалкое оружие, но отчаяние не пренебрегает и таким. Пугливой девице, которая в смятении и ужасе спасается бегством от одного моего имени, ничего не стоит страшные слова принять за страшные дела. А Мелефонт? Мелефонт вдохнет в нее мужество и научит насмехаться над моими угрозами. А возможно, он этого и не сделает! Но если бы люди всегда думали об исходе своих предприятий, они бы ничего не предпринимали. А я вдобавок готова к печальнейшему исходу. Кинжал я готовила для других, яд — для себя! Яд для себя! Давно уже я ношу его с собой, вот здесь, у сердца, он ждет мгновения сослужить свою печальную службу здесь, где в лучшие времена хранились мадригалы^{9} моих поклонников — тоже верный, хотя и не так быстро действующий яд для нас, женщин. О, если бы яду довелось бушевать не только в моей крови! Если бы он и неверного… Да что это я ношусь с желаниями… Прочь отсюда! Надо, чтобы ни она, ни я не успели опомниться. Хладнокровно ни на что нельзя решиться. (Уходит.)

Явление первое

Бетти. Не стало ли вам немного получше, мисс?

Сара. Получше, Бетти? Если б уже вернулся Мелефонт. Ты ведь послала искать его?

Бетти. Нортон и наш хозяин отправились на поиски.

Сара. Нортон — хороший человек, но слишком горячий. Я не хочу, чтобы из-за меня он наговорил грубостей своему господину. Судя по его же рассказу, Мелефонт ни в чем не виноват. Ведь правда. Бетти, ты тоже не считаешь его виноватым? Она преследует его, что ж он может поделать? Она неистовствует, беснуется, она хочет убить его. И пойми, Бетти, ведь это я подвергла его такой страшной опасности. Кто же, как не я? Наконец, эта фурия — Марвуд пожелала увидеть меня, иначе она отказывалась вернуться в Лондон. Мог ли он отказать ей в такой малости? Я тоже не раз хотела увидеть Марвуд. Мелефонт отлично знает, что женщины — любопытные создания. И если бы я сама не упрашивала ее остаться со мной до его возвращения, он бы, конечно, увел ее. А я бы принимала ее под чужим именем и даже бы не знала, что видела ее. Возможно, этот маленький обман со временем даже доставил бы мне удовольствие. Одним словом: всему виною я. А сейчас я просто испугалась, вот и все, так ведь? Маленький обморок, это же ровно ничего не значит. Ты знаешь, Бетти, со мной случаются обмороки.

Бетти. В таком глубоком обмороке я вас ни разу не видела, мисс.

Сара. И не говори. Сколько я, верно, тебе хлопот наделала, добрая моя Бетти!

Бетти. По-моему, даже Марвуд была взволнована опасностью, вам угрожавшей. Как я ни просила ее уйти, она не вышла из комнаты, покуда вы не открыли глаза и я не смогла дать вам лекарство.

Сара. Я должна почитать за счастье, что упала в обморок. Один бог знает, чего бы я еще от нее наслушалась. Недаром же она пошла за мной в мою комнату. Ты себе и представить не можешь, что со мной творилось. Мне вдруг вспомнился страшный сон, виденный прошлой ночью, и я бросилась бежать, как безумная, что сама не знает, куда и зачем она бежит. Но Мелефонта все нет. Ах!..

Бетти. Что с вами, мисс? Судороги?..

Сара. Боже, какое ужасное ощущение…

Бетти. Что с вами, мисс?

Сара. Ничего, Бетти. Что-то кольнуло меня! И не раз, тысячи жал вдруг впились в меня! Успокойся, уже прошло.

Явление второе

Нортон. Мелефонт сию минуту будет здесь.

С ара. Как хорошо, Нортон. Но где же ты его сыскал? Нортон. Какой-то незнакомец заманил Мелефонта к городским воротам, там-де его ждет господин, который должен ему сообщить вести первостатейной важности. После долгих блужданий по улицам обманщик куда-то свернул, и был таков. Беда, если он попадется, Мелефонт в такой ярости…

Сара. Ты сказал ему, что здесь произошло?

Нортон. Все сказал…

Сара. Но, надеюсь, не нагрубил…

Нортон. Некогда мне было думать, как я с ним говорю. Главное, что он знает, как опять перепугал вас своей неосторожностью.

Сара. Да нет же, Нортон, я сама виновата, что…

Нортон. Почему Мелефонт никогда не бывает неправ? Пожалуйте, сударь, любовь заранее вам все простила.

Явление третье

Мелефонт. Ах, мисс, если бы не ваша любовь…

Сара. То из нас двоих несчастной была бы, конечно, я. Но поскольку за время вашего отсутствия с вами не случилось ничего более неприятного, чем со мной, — я счастлива.

Мелефонт. Я не заслуживаю столь ласкового приема.

Сара. Простите, но я так ослабела, что не могу еще ласковее принять вас. Я хотела бы чувствовать себя лучше, чтобы вас не огорчить.

Мелефонт. A-а, Марвуд, только этого предательства еще недоставало. Негодяй, что с таинственной миной вел меня из улицы в улицу, из закоулка в закоулок, конечно же, был подослан ею. Да, мисс, она придумала эту хитрость, чтобы удалить меня. Довольно топорная выдумка, но именно поэтому я в нее поверил. Не напрасно она затеяла эту предательскую игру! Живо, Нортон, иди к ней в гостиницу и не спускай с нее глаз, покуда я не приду.

Сара. К чему это, Мелефонт? Я прошу вас за Марвуд.

Мелефонт. Иди!

Явление четвертое

Сара. Дайте спокойно отступить измученному врагу, после того как он отважился на последний напрасный штурм. Без Марвуд я многого бы не знала.

Мелефонт. Многого? Что же это многое?

Сара. То, чего вы сами не сказали бы мне, Мелефонт! Вы насторожились? Хорошо, я забуду все сказанное ею, раз вы не хотите, чтобы я это знала.

Мелефонт. Я и не думаю, что вы можете поверить наветам неистовствующей ревнивицы.

Сара. Об этом — в следующий раз! Но почему вы тотчас же не сказали мне об опасности, которая грозила вашей бесценной для меня жизни? Ведь это я, Мелефонт, отточила кинжал, которым Марвуд хотела пронзить вас…

Мелефонт. Опасность была не столь уж велика. Марвуд действовала в приступе слепой ярости, а я сохранял хладнокровие. Ее атака была заранее обречена, так же как и последующая на доброе мнение мисс Сары о преданном ей Мелефонте! Мне даже страшно становится… Дорогая моя Сара, не скрывайте долее, что вы узнали от нее.

Сара. Хорошо. Но если бы хоть малейшее сомнение в вашей любви шевельнулось во мне, неистовая Марвуд с корнем бы вырвала его. Она, конечно же, понимает, что из-за меня потеряла самое драгоценное; будь потеря не столь велика, она бы вела себя осмотрительнее.

Мелефонт. Видно, мне скоро придется благодарить ее за кровожадную ревность, за неистовую наглость и коварное вероломство! Но, мисс, вы опять уклоняетесь от ответа и не хотите сказать мне…

Сара. Нет, я хочу сказать и уже подступилась к этому разговору. Итак, не подлежит сомнению, что Мелефонт любит меня. Беда в том, что его любви, пожалуй, недостает доверия, которое было бы для меня не менее лестно, чем сама любовь. Короче, милый Мелефонт… почему слова вдруг застревают у меня в горле? Нет, мне придется говорить, не подыскивая смягчающих оборотов, хоть я и хотела бы их подыскать. Марвуд упомянула о залоге любви, а болтливый Нортон — вы уж не гневайтесь на него — назвал мне имя, имя, что должно пробуждать в вашем сердце, Мелефонт, нежность, отличную от той, которую вы питаете ко мне.

Мелефонт. Возможно ли? Эта бесстыжая женщина созналась вам в своем позоре? Ах, мисс, сжальтесь… я в смятении. Если вам все уже известно, почему вы хотите вновь услыхать это из моих уст? Никогда она не предстанет перед вами, эта несчастная девочка, которой нечего поставить в упрек, кроме ее матери.

Сара. Значит, вы, несмотря ни на что, любите ее?

Мелефонт. Люблю, мисс, так люблю, что не могу скрыть это от вас.

Сара. Прекрасно, Мелефонт. За эту любовь я люблю вас еще больше! Вы бы очень обидели меня, если бы стали отрицать свое чувство к родной дочери из соображений, невыгодно меня характеризующих. Вы уже обидели меня, пригрозив, что я никогда ее не увижу. Нет, Мелефонт, перед лицом всевышнего вы должны обещать мне, что не отпустите от себя Арабеллу. В руках матери ей грозит опасность стать недостойной своего отца. Воспользуйтесь же своими правами на обеих и позвольте мне заступить место Марвуд. Не лишайте меня счастья воспитать себе подругу, которая вам обязана своим рождением; Мелефонта одного со мной пола. Счастливыми будут дни, когда мой отец, когда вы и Арабелла, наперебой будете требовать от меня дочерней почтительности, преданной любви и заботливой дружбы! Какие счастливые дни! Но — ах! — они еще далеко, далеко в будущем. А быть может, будущее знать не знает о них, и только жажда счастья позволяет мне их увидеть! О Мелефонт, странное, никогда не испытанное чувство обращает мой взор в иные края! Там царит благоговейный полумрак! Что это со мной? (Рукой закрывает от него лицо.)

Мелефонт. Какой внезапный переход от восхищения к ужасу! Беги же, Бетти. Беги за помощью!.. Что с вами, моя дорогая, великодушная Сара? Святая душа! Почему завистливая рука скрывает от меня этот сладостный взгляд? (Отводит ее руку.) О, боже, какое страдание написано на ее лице, какие усилия утаить от меня эти муки! И все-таки ваша рука завистница, она закрывает от меня измученные черты! Разве могу я не сострадать вам? О, несчастный! Всего лишь сострадать! А не мучиться вместе с вами! Беги, Бетти, беги…

Бетти. Куда мне бежать?

Мелефонт. Ты видишь — и спрашиваешь! За помощью.

Сара. Останься! Мне лучше. Я больше не стану вас пугать, Мелефонт.

Мелефонт. Бетти, что с ней? Нет, это не только последствия обморока.

Явление пятое

Мелефонт. Ты уже вернулся, Нортон? Хорошо! Здесь ты нужнее.

Нортон. Марвуд уехала.

Мелефонт. А мои проклятия летят за нею следом. Уехала? Куда? Пусть же несчастья и смерть, пусть все ужасы преисподней встретятся ей на пути! Пусть небо ниспошлет на нее свой огонь и громы, земля да разверзнется под самой подлой из женщин и поглотит ее!..

Нортон. Вернувшись к себе, она вместе с Арабеллой и горничной бросилась в карету и приказала гнать лошадей во весь опор. Вам она оставила вот эту запечатанную записку.

«Мисс Сара Сампсон»

Действие четвертое, явление восьмое.

Мелефонт берет записку). Да, она адресована мне. Прочитать вам, мисс?

Сара. Когда вы успокоитесь, Мелефонт.

Мелефонт. Успокоюсь? Могу ли я успокоиться, прежде чем отомщу Марвуд и буду знать, что вы, дорогая, вне опасности.

Сара. Не говорите мне о мести. Месть нам не подобает! Вы все же срываете печать? Ах, Мелефонт, почему в обладанье здоровьем и силой мы менее склонны к добродетели, чем когда плоть наша изнурена и слаба? Как горька вам сейчас даже мысль о кротости и спокойствии и сколь неестественными кажутся мне пыл и нетерпение страстных порывов!.. Читайте это письмо про себя.

Мелефонт. Какой злой дух понуждает меня отказывать вам в повиновении? Против воли я распечатал это письмо — против воли буду читать его.

Сара (покуда Мелефонт про себя читает письмо). Как хитро человек умеет раздваиваться и лепить из своих страстей второе «я», чтобы на него взвалить все, что он не приемлет в спокойном душевном состоянии! Мое лекарство, Бетти! Я предчувствую новый ужас, и оно понадобится мне. Посмотри, какое впечатление производит на него эта злосчастная записка! Мелефонт! Вы вне себя! Мелефонт! Боже, он словно окаменел. Скорее, Бетти! Дай сюда мое лекарство! Ему оно нужнее, чем мне.

Мелефонт (отталкивает Бетти, подошедшую к нему с лекарством). Не подходи, несчастная! Твое лекарство — яд!

Сара. Что вы говорите? Опомнитесь! Вы не узнали ее?

Бетти. Это я, Бетти, прошу вас, примите лекарство.

Мелефонт. Лучше бы ты была не ты, несчастная! Беги! Спеши! Покуда, за отсутствием подлинной виновницы, ты не стала жертвой моей ярости!

Сара. Что за речи! Мелефонт, любимый мой Мелефонт…

Мелефонт. Последнее «любимый Мелефонт» из этих божественных уст, скоро они умолкнут навеки! Пасть к вашим ногам, Сара… (Опускается перед ней на колени.) Но к чему это? (Вскакивает.) Открыть ей? Мне открыть ей? Да, я открою вам, мисс, что вы возненавидите меня, должны возненавидеть. Но содержания этого письма я вам не открою, не от меня вы его узнаете! Но все равно узнаете… Узнаете… Что вы оба стоите здесь, как пригвожденные, и ничего не делаете? Беги, Нортон, собери всех врачей! И ты беги за помощью, Бетти! Пусть она будет так же действенна, как твоя ошибка! Нет! Останься! Я сам иду…

Сара. Куда, Мелефонт? Какая помощь? И что это за ошибка, о которой вы говорите?

Мелефонт. Помощь господа, Сара, или… бесчеловечная месть! Вы погибли, дорогая мисс! Погиб и я! О, если бы весь мир погиб заодно с нами!

Явление шестое

Сара. Он ушел? Я погибла? Что он этим хотел сказать? Ты его понял, Нортон? Я больна, очень больна, но возьмем наихудший исход — я умру, так разве смерть значит погибель? А чего он хотел от тебя, бедняжка моя Бетти? Ты ломаешь руки? Не сокрушайся, ты ведь ничем его не обидела, он скоро опомнится. Если бы он меня послушался и не читал письма! Он должен был догадаться, что в нем Марвуд излила последний запас яда.

Бетти. Страшное предположение! Нет, не может быть — я не верю!

Нортон (отошедший в глубину сцены). Старый слуга вашего отца, мисс…

Сара. Впусти его, Нортон.

Явление седьмое

Сара. Ты пришел ко мне за ответом, мой славный Уайтуэлл. Он готов, я только нескольких слов не дописала. Но отчего ты так печален? Тебе, верно сказали, что я больна.

Уайтуэлл. Больше того!

Сара. Опасно больна? Я не столько это чувствую, сколько знаю по отчаянному страху Мелефонта. Может ли быть, что тебе, Уайтуэлл, придется везти незаконченное письмо несчастной Сары ее еще более несчастному отцу? Но будем надеяться на лучшее. Нельзя ли тебе подождать до завтра? Может, выдастся у меня несколько минут полегче, чтобы закончить письмо. Сейчас я не в силах. Правая сторона у меня отмерла и рука висит, как плеть. О, если бы все мое тело отмирало так же безболезненно… Поверь мне, если все, что я чувствую, — предвестие смерти, то смерть не так уж страшна. Ах! Нет, не обращай внимания на мое «ах»! Без неприятных ощущений, конечно, не обходится! Не может человек ничего не чувствовать, и не страдать он не может, — послушай, Бетти, почему ты так отчаиваешься?

Бетти. Позвольте мне, мисс, прошу вас, позвольте мне сейчас уйти.

Сара. Иди. Я знаю, не каждому дано вынести зрелище смерти. Со мной останется Уайтуэлл. А ты, Нортон, окажешь мне большую услугу, если поищешь своего господина. Мне он так необходим сейчас.

Бетти(уходя). Ах, Нортон, ведь лекарство-то я получила из рук Марвуд!..

Явление восьмое

Сара. Уайтуэлл, если ты решил выказать мне свою любовь и остаться со мною, то уж не заставляй меня смотреть на столь унылое лицо. Ты молчишь? Скажи что-нибудь. И если я смею просить — о моем отце. Повтори те утешительные слова, которые ты говорил несколько часов назад. Повтори, что отец примирился со мною и меня простил. Повтори и скажи еще, что отец небесный будет так же милосерден ко мне. Ведь я вправе умереть с этой надеждой, не так ли? Если бы я оказалась при смерти до твоего приезда, что бы со мной сталось? Я была бы в отчаянии. Покидать этот мир, унося с собою бремя ненависти того, кто, ненавидя, восстал против естества, — какая страшная мысль! Скажи ему, что я умерла, живо чувствуя раскаяние, благодарность и любовь. Скажи ему — ах, подумать, что мне не суждено самой это ему сказать, — как сердце мое было умилено его благодеяниями! Жизнь была наименьшим из них. О, как бы я хотела жалкий ее остаток провести у его ног!

Уайтуэлл. Вы правда хотите, мисс, его увидеть?

Сара. Наконец ты заговорил, но лишь затем, чтобы усомниться в самом страстном моем желании, в последнем желании!

Уайтуэлл. Где мне сыскать слова? Я уже так долго ищу их! Внезапная радость столь же опасна, как и внезапный испуг. Я страшусь лишь того впечатления, которое на вашу нежную душу может произвести его внезапный приход.

Сара. Что ты хочешь сказать? Чей внезапный приход?

Уайтуэлл. Вот он — тот, кого вы желали видеть. Соберитесь с силами, мисс!

Явление девятое

Сэр Уильям. Что-то ты очень долго, Уайтуэлл. Я должен ее видеть.

Сара. Чей это голос?..

Сэр Уильям. О, дочь моя!

Сара. О, мой отец! Помоги мне, Уайтуэлл, помоги мне встать, чтобы броситься к его ногам. (Хочет встать, но от слабости вновь падает в кресло.) Ужели это он? Или это только живительное видение, ниспосланное небом, наподобие ангела, что явился укрепить сильного^{10}? Благослови меня, кто бы ты ни был, посланник всевышнего в образе моего отца или и вправду мой отец!

Сэр Уильям. Господь да благословит тебя, дочь моя! Не надо!

В другой раз, когда силы твои восстановятся, я с радостью увижу тебя припавшей к моим дрожащим ногам.

Сара. Сейчас, мой отец, или никогда. Вскоре меня не станет. Я за счастье почту, если мне удастся прожить еще несколько мгновений и открыть вам, что испытывает мое сердце. Но надобны не мгновения, а долгие дни, надобна еще одна жизнь, чтобы сказать все, что должна сказать оскорбленному, великодушному, любящему отцу его виновная, кающаяся, сурово наказанная дочь. Мой грех, ваше прощение…

Сэр Уильям. Не ставь себе в укор свою слабость, а мне в заслугу — мою вину. Напоминая мне, что я простил тебя, ты напоминаешь и о том, что я мешкал с прощением. Зачем я не простил тебя тотчас же? Зачем своей суровостью заставил тебя бежать? И еще сегодня, когда я уже тебя простил, зачем вздумалось мне ждать ответа на мое письмо? Я уже целый день вновь радовался бы тебе, если бы без промедления поспешил в твои объятия. Тайное недовольство, видно, засело где-то в самых глубинах сердца, если я хотел сначала убедиться, что ты не разлюбила меня, а потом уж вернуть тебе свою любовь. Разве дозволено отцу такое себялюбие? Разве дозволено любить лишь тех, что любят нас? Осуждай меня, дорогая моя Сара, осуждай; я больше думал о радости нашего свиданья, чем о тебе самой. А если бы мне не пришлось испытать эту радость? Но кто сказал, что я не испытаю ее? Ты будешь жить, еще долго, долго будешь жить! Отгони от себя все мрачные мысли. Мелефонт преувеличивает опасность. Он поднял на ноги весь дом и сам ринулся на поиски врачей, которых вряд ли сыщет в этом захолустном городишке. Я был свидетелем, хотя и незримым, бурного его испуга, его беспросветной печали. Теперь я знаю, что он любит тебя, теперь я сам отдаю ему тебя. Я дождусь его здесь и соединю ваши руки. То, что я совершил бы по принуждению, я теперь совершу по доброй воле, ибо вижу, как ты дорога ему. Правда ли, что сама Марвуд явилась сюда и повергла тебя в страх и ужас? Это все, что я мог понять из сетований твоей Бетти. Но зачем мне доискиваться причин твоего недуга, я должен думать лишь о том, чем его облегчить. Я вижу, как ты слабеешь с минуты на минуту, и беспомощно стою подле тебя. Что мне делать, Уайтуэлл? Куда бежать? Чем пожертвовать мне для нее? Я готов отдать все свое состояние, самую жизнь. Ответь же мне!

Сара. Дорогой мой отец, ничто мне уже не поможет. Даже ценою своей драгоценной жизни вы не сможете купить мне спасение.

Явление десятое

Мелефонт. Смею ли я еще раз переступить этот порог? Жива ли она еще?

Сара. Подойдите поближе, Мелефонт.

Мелефонт. Мне суждено еще раз взглянуть в ее лицо? Нет, мисс, я не принес с собой ни утешения, ни надежды. Одно отчаяние привело меня сюда. Но что я вижу? Вы, сэр? Несчастный отец! Ужасная картина открылась вам здесь. Почему вы не приехали раньше? Теперь поздно, вашу дочь уже не спасти! Вам осталось одно утешение — видеть, как страшно вы отомщены.

Сэр Уильям. Не вспоминайте в эти минуты, Мелефонт, что мы были врагами! Мы более не враги и никогда врагами не станем. Сохраните мне дочь, и тем самым вы сохраните себе супругу.

Мелефонт. Сделайте из меня всемогущего господа и тогда повторите мне ваше требование. Я слишком много зла причинил вам, мисс, и не вправе скрывать последнее: вы должны умереть. И знаете ли вы, от чьей руки?

Сара. Я не хочу этого знать, с меня довольно и догадки.

Мелефонт. Нет, вы должны узнать, ибо можете заподозрить невинного! Вот письмо Марвуд. (Читает.) «Когда вы станете читать эту записку, Мелефонт, та, что побудила вас к неверности, уже понесет заслуженную кару. Я все ей открыла, и она, ужаснувшись, потеряла сознание. Бетти изо всех сил старалась привести ее в чувство. Я заметила, что она отложила в сторону порошки от сердечной болезни, и меня осенила счастливая мысль — заменить их ядом. Я представилась растроганной, готовой помочь и довела свой замысел до конца. Убедившись, что горничная дала ей эти порошки, я, торжествуя, удалилась. Жажда мести и ярость сделали меня убийцей, но я не желаю быть одной из тех вульгарных преступниц, что боятся во всеуслышанье заявить о своем деянии. Я на пути в Дувр^{11}: ваше право преследовать меня и мое письмо сделать уликой против меня. Если вы дадите мне добраться до гавани, я оставлю там Арабеллу — живой и здоровой. Но до тех пор буду считать ее заложницей. Марвуд». Теперь, мисс, вы знаете все. Вот, сэр, сохраните эту бумагу. Когда вы потребуете суда над убийцей, такой документ будет вам необходим. О, боже, он словно окаменел!

Сара. Дайте мне письмо, Мелефонт. Я хочу видеть его собственными глазами.

Достанет ли у меня сил? (Рвет его на куски.)

Мелефонт. Мисс, что вы делаете?

Сара. Марвуд не уйти от возмездия, но ни вы, ни мой отец не должны стать ее обвинителями. Умирая, я прощаю руку, избавившую меня от земной юдоли. Ах, отец, какие муки вас терзают. Знайте, Мелефонт, я все еще люблю вас, и если любить вас преступление, то какой же грешницей я предстану перед господом! Можно ли мне надеяться, дорогой мой отец, что вместо дочери вы примете сына? И дочь у вас тоже будет, ежели вы признаете за дочь Арабеллу. Вы должны увезти ее оттуда, Мелефонт, а мать пусть едет на все четыре стороны. Раз отец мой любит меня, почему мне нельзя обойтись с его любовью как с наследственной долей? Я завещаю его любовь вам и Арабелле. Рассказывайте ей время от времени о подруге, чей пример должен научить ее быть осторожной с любовью. В последний раз благословите меня, отец! Кто дерзнет осудить веления всевышнего? Утешь своего господина, Уайтуэлл, Но, я вижу, и ты безутешен, хотя не теряешь ни дочери, ни возлюбленной.

Сэр Уильям. Мы должны были бы влить в тебя мужество, а выходит, что твой угасающий взор вливает его в нас. Ты не земная моя дочь более, ты уже наполовину ангел. Что значит благословение убитого горем отца для духа, снискавшего все благословения небес? Да падет и на меня луч света, уже возвысившего тебя над земной юдолью. Или же проси господа, неизменно внемлющего предсмертной молитве того, кто верует, чтобы этот день стал последним днем и моей жизни.

Сара. Испытанной добродетели господь дарует долголетие, дабы она служила примером другим смертным, и лишь добродетель нестойкую, ту, что скорей всего не выдержит суровых испытаний, он внезапно вырывает из опасных земных пределов. По ком льются эти слезы, отец? Они огненными каплями жгут мое сердце, и все же, все же я страшусь их меньше, чем немого отчаяния. Не предавайтесь ему, Мелефонт! Свет гаснет в моих глазах… Это уже последний вздох. Сейчас только я поняла, почему Бетти в ужасе ломала руки… Бедняжка! Лишь бы никто не ставил ей в вину неосторожность; сердце ее, не ведающее лукавства, не могло заподозрить лукавой злобы… Но миг настал! Мелефонт… отец…

Мелефонт. Она умирает. Ах, в последний раз поцеловать хладеющую руку… (Падает на колени.) Нет, я не смею к ней прикоснуться. Страшное поверье вспоминается мне, будто от прикосновения убийцы тело убиенного источает кровь. А кто убил ее? Разве я не больше ее убийца, чем Марвуд? (Поднимается.) Она мертва, сэр, и ничего не слышит, прокляните же меня! Излейте свою скорбь в заслуженных мною проклятиях! Ни одно из них не должно пощадить меня, и самое страшное из них пусть сбудется с удвоенной силой! Почему вы продолжаете молчать? Она мертва, совсем мертва! И я опять всего-навсего Мелефонт. Я уже не возлюбленный вашей дочери, которого вы щадили во мне. Что это? Я не хочу, чтобы вы смотрели на меня с состраданием. Вот ваша дочь! А я ее соблазнитель! Подумайте, сэр! Чем еще я могу пробудить вашу ярость? Ее цветущая красота, на которую вы один имели право, была похищена мною! Из-за меня поступилась она своей неопытной добродетелью. Из-за меня отвергла объятия любимого отца! Из-за меня умерла! Ваша кротость мне нестерпима, сэр! Дайте же мне наконец услышать, что вы отец.

Сэр Уильям. Я отец, Мелефонт, любящий отец, и потому я должен благоговейно выполнить последнюю волю моей дочери. Дай мне обнять тебя, сын мой, я заплатил за тебя неслыханно дорогой ценою!

Молифонт. Нет, сэр! Она — святая, и у человека недостанет сил выполнить ее завещание! Вам не пристало быть моим отцом. Взгляните, сэр (достает из-за пазухи кинжал), вот кинжал, который сегодня занесла надо мною Марвуд. К несчастью, я ее обезоружил. Если бы я пал жертвой ее ревности — Сара была бы жива. У вас была бы дочь, и при ней не было бы Мелефонта. Не в моей власти повернуть события вспять, но покарать себя за свершившееся — в моих силах! (Закалывается и падает у кресла Сары.)

Сэр Уильям. Поддержи его, Уайтуэлл! Еще и эта беда меня не пощадила. О, если бы мое сердце стало третьим остывающим здесь сердцем.

Мелефонт.(умирая). Удар попал в цель! Если вы теперь назовете меня своим сыном, сэр, и как сыну пожмете мне руку — я уйду из жизни умиротворенным.

Вы слышали о некой Арабелле. Сара, умирая, просила за нее. Я присоединяюсь к ее просьбе, но Арабелла не только мое дитя, она еще и дитя Марвуд. Какое странное чувство охватывает меня! Умилосердись, создатель, умилосердись надо мной!

Сэр Уильям. Если наши молитвы имеют силу, то давай, Уайтуэлл, вместе молить всевышнего, чтобы он смилостивился над ним! Мелефонт умирает! Ах, он был скорее несчастный, чем порочный человек…

Явление одиннадцатое

Нортон. Врачи, сударь…

Сэр Уильям. Если им дано сотворить чудо — пусть войдут! Мне дольше не вынести этого зрелища смерти. Мы похороним их в одной могиле. Идем, Уайтуэлл, нам надо немедля отдать необходимые распоряжения и затем позаботиться об Арабелле. Кто бы она ни была — моя дочь мне завещала ее.

Явление первое

Юст(уснул, прикорнув в углу и бормочет во сне). Мошенник он, а не трактирщик. Это нас-то ты… Живо, братец! Лупи его! (Замахивается и от этого просыпается.) Эй, берегись! Как, опять? Не успею глаза сомкнуть, и мы с ним уже деремся. Ох, кабы ему по правде хоть половина моих тумаков досталась! Да, никак, уж развиднелось! Надо поскорей разыскать беднягу майора. Моя бы воля, я б его и близко к этому проклятущему дому не подпустил. Где-то он ночь проспал?

Явление второе

Трактирщик. Доброго вам утра, господин Юст, доброго утра! Раненько вы поднялись. Или, может, лучше сказать: поздненько засиделись?

Юст. Говори, что вздумается.

Трактирщик. Я говорю только «доброго утра», а на это господину Юсту следовало бы ответить: «благодарствуйте», верно ведь?

Юст. Что ж, благодарствуйте!

Трактирщик. Кому не довелось как следует выспаться, тот, конечно, только и знает, что брюзжать. Господин майор, видно, не воротился домой, а вы его всю ночь здесь и прождали.

Юст. Ишь какой догадливый!

Трактирщик. Мне просто так подумалось, и все тут.

Юст(поворачивается, чтобы уйти). Ваш слуга.

Трактирщик.(удерживает его). Где уж нам!

Юст. Ладно, не ваш слуга.

Трактирщик. Полноте, господин Юст! Неужто вы еще со вчерашнего дня на меня сердитесь? Злость-то ведь за ночь проходит.

Юст. У меня и за десять ночей не пройдет!

Трактирщик. Да разве это по-христиански?^{22}

Юст. Конечно, по-христиански, точно так же как вытолкать на улицу честного человека за то, что он не сразу заплатил по счету.

Трактирщик. Где ж вы сыскали эдакого безбожника?

Юст. Нашелся такой христианин — трактирщик. И кого же вытолкать? Моего господина! Превосходного человека! Офицера!

Трактирщик. Выходит, я вытолкал его на улицу? Ну уж нет, я слишком уважаю военных и от души сочувствую отставным! Мне поневоле пришлось предоставить ему другую комнату. Не думайте больше об этом, господин Юст. (Кричит за сцену.) Эй! Я мигом все заглажу!

Принеси-ка стаканчик винца, да получше, господину Юсту выпить хочется!

Юст. Не хлопочите, хозяин. Пусть эта капля вина станет ядом, если только — нет, не буду зарекаться; я ведь еще трезвый!

Трактирщик.(слуге, который принес бутылку ликера и стакан). Давай сюда, можешь идти! Вот, господин Юст, отличный напиток, крепкий, вкусный, пользительный. (Наливает и протягивает Юсту стакан.) Вы замерзли, не выспались, а это сразу согреет желудок!

Юст. Не надо бы мне!.. Ну да стоит ли платиться своим здоровьем за его грубости? (Пьет.)

Трактирщик. На здоровье, господин Юст!

Юст(возвращая ему стакан). Недурно! Но вы, хозяин, все-таки грубиян!

Трактирщик. Бросьте, бросьте, не так это. Пропустите-ка поскорей еще стаканчик — на одной ноге не устоишь.

Юст (осушив второй стакан). Ничего не скажешь, что хорошо, то хорошо! Собственного изготовления, хозяин?

Трактирщик. Боже избави: настоящий данцигский, двойной крепости.

Юст. Вот что, хозяин, кабы я умел кривить душой, за такое винцо стоило бы покривить, но нет, не могу держать язык за зубами: все-таки вы грубиян, господин трактирщик!

Трактирщик. Отродясь такого про себя не слыхивал. Еще стаканчик, господин Юст, — бог троицу любит!

Юст. Ладно, куда ни шло! (Пьет.) Винцо — дай бог каждому. Но и правду говорить — дай бог каждому. Господин трактирщик, все-таки вы грубиян!

Трактирщик. Будь я грубияном, разве бы я стал это выслушивать?

Юст. Стали бы. Грубияны не больно-то обидчивы.

Трактирщик. Может, еще стаканчик, господин Юст? Дом о четырех углах строится.

Юст. Пожалуй, многовато будет! А для вас, хозяин, все равно без толку. Я до последней капли в бутылке стану твердить свое. Куда ж это годится, хозяин, — такая отменная наливка и такие дурные поступки! Мой господин бог знает как долго у вас прожил, не один звонкий талер^{23} вы у него вытянули, — у него, за всю жизнь и геллера^{24} никому не задолжавшего. А вы, не успел он отлучиться, его из комнаты выставили только за то, что он месяц-другой не сразу выкладывал деньги на бочку, не мог много тратить.

Трактирщик. А если мне комната нужна была позарез? Я наперед знал, что майор и по доброй воле ее уступил бы, ежели бы я мог дождаться его прихода. Что ж мне было — показать от ворот поворот приезжей даме? Не долго думая уступить барыш другому трактирщику? Да она и вряд ли нашла бы, где остановиться. Постоялые дворы сейчас битком набиты. Не оставаться же молодой, прекрасной, обходительной даме на улице. Ваш господин — человек галантный! Да он, собственно, и не остался внакладе. Разве я не предоставил ему другую комнату?

Юст. На задворках за голубятней, с видом на соседний брандмауэр.

Трактирщик. Вид из этой комнаты открывался отличный, покуда проклятый сосед его не застроил. А сама комната очень даже приятная и шпалерами обтянута…

Юст. Была когда-то!

Трактирщик. Неправда, на одной стене они еще целехоньки. И ваша комнатушка тут же рядом, господин Юст, в ней даже камин имеется, зимой, правда, он немножко дымит…

Юст. Зато летом — загляденье. Сдается мне, хозяин, что вы ко всему еще над нами издеваетесь!

Трактирщик. Да бросьте вы, господин Юст, господин Юст…

Юст. Не морочьте голову господину Юсту, не то…

Трактирщик. Не я вам морочу голову, а данцигский ликер!..

Юст. Офицера, да еще такого, как мой господин! Или вы, хозяин, вообразили, что офицер в отставке уже не офицер и не может надавать вам по шее? Почему ж это вы, господа трактирщики, такие были покладистые во время войны? Почему тогда каждый офицер был достойным человеком, а каждый солдат честным и бравым парнем? Чуть-чуть пожили в мирное время и уже обнаглели?

Трактирщик. Стоит ли так горячиться, господин Юст?..

Юст. Стоит…

Явление третье

Тельхейм(входя). Юст!

Юст(уверенный, что его окликнул трактирщик). Юст? Да мы с вами, видать, приятели?

Тельхейм. Юст!

Юст. А я-то думал, что для вас я господин Юст!

Трактирщик.(завидев майора). Тсс, тсс! Господин, господин, господин Юст — вы бы лучше оглянулись; господин майор…

Тельхейм. Юст, ты, кажется, опять затеял ссору? А что я тебе приказывал?

Трактирщик. Ваша милость, да разве мы ссоримся, упаси бог! Ваш покорный слуга никогда бы не стал ссориться с человеком, который имеет честь служить вам.

Юст. Ох, кабы вздуть его хорошенько!

Трактирщик. Правда, господин Юст, пожалуй, уж слишком горячо заступается за господина майора. Но ведь по справедливости, я за это его ценю, люблю даже!

Юст. Дать бы ему в зубы как следует!

Трактирщик. Жаль только, что он горячится понапрасну. Я ведь уверен, что не впаду в немилость у вашей милости, оттого что, нуждаясь в комнате, я из нужды…

Тельхейм. Довольно, сударь! Я вам задолжал, вы, покуда я отсутствовал, выбросили мои вещи из комнаты; я должен вам заплатить и подыскать себе другое пристанище. Все просто и понятно.

Трактирщик. Другое! Вы собираетесь съехать, господин майор? О, я несчастный, я конченый человек! Нет, ни за что! Пусть уж лучше съезжает дама. Господин майор не хочет уступить ей свою комнату — это ваша комната, господин майор, значит, даме надо отсюда убираться, я ничем не могу ей помочь. Пойду, сударь, скажу…

Тельхейм. Дружище, неужто вам мало одной глупой выходки? Пусть дама остается в предоставленной ей комнате…

Трактирщик. Ужели ваша милость подумали, что я из недоверия… боясь неуплаты?.. Словно я не знал, что ваша милость может в любую минуту оплатить мои счета… Запечатанный мешочек, на котором написано: пятьсот талеров в луидорах^{25}… ведь вы, ваша милость, оставили его в конторке, он в целости и сохранности.

Тельхейм. Я в этом не сомневался, надеюсь, целы и все мои вещи. Юст заберет их, когда расплатится с вами…

Трактирщик. Ей-богу, я здорово струхнул, увидев этот мешочек. Я всегда считал вашу милость за человека предусмотрительного, который не любит расходовать все до последнего геллера… Но если бы я мог думать, что в конторке лежит звонкая монета…

Тельхейм. Вы обошлись бы со мной повежливее. Все понятно. А теперь ступайте, сударь… оставьте меня, мне надо поговорить с моим слугой…

Трактирщик. Но, ваша милость…

Тельхейм. Идем, Юст, этот господин, видно, не хочет, чтобы я отдавал тебе распоряжения в его доме…

Трактирщик. Ухожу, ухожу, ваша милость! Весь мой дом — к вашим услугам.

Явление четвертое

Юст(топает ногой и плюет вслед трактирщику). Тьфу!

Тельхейм. В чем дело?

Юст. Я задыхаюсь от злости.

Тельхейм. Эдак тебя, пожалуй, удар хватит.

Юст. А вас, сударь, я просто не узнаю. Провалиться мне на этом месте, если вы не стали покровителем немилосердного злобного жулика! Я бы его своими руками задушил, зубами бы разорвал, и плевать мне, что меня повесят, или обезглавят, или колесуют…

Тельхейм. Зверюга!

Юст. Лучше быть зверюгой, чем таким человеком, как он!

Тельхейм. Но чего ты, собственно, хочешь?

Юст. Хочу, чтобы вы почувствовали, как жестоко вас оскорбляют!

Тельхейм. И дальше?

Юст. Чтобы вы отомстили за оскорбление; впрочем, этот трактирщик для вас слишком ничтожная персона.

Тельхейм. Короче говоря, ты хочешь, чтобы я поручил тебе отомстить за меня. Я и сам так решил. Надо, чтобы он больше не видел меня и деньги, ему причитающиеся, получил из твоих рук. Я знаю, ты сумеешь с презрением швырнуть ему в лицо полную пригоршню монет.

Юст. Ничего себе месть!

Тельхейм. Но и ее нам придется на время отложить! У меня нет ни гроша в кармане; и где мне раздобыть хоть грош, я понятия не имею.

Юст. Нет ни гроша? А что ж это за мешочек, набитый луидорами, который хозяин нашел в вашей конторке?

Тельхейм. Мешочек с деньгами мне дали на сохранение.

Юст. Надеюсь, это не та сотня пистолей^{26}, что с месяц назад вам принес ваш прежний вахмистр^{27}?

Тельхейм. Та самая. Пистоли Пауля Вернера. Что тут, собственно, удивительного?

Юст. И вы их до сих пор не тронули? Сударь, да этими деньгами вы вправе распоряжаться как угодно. В ответе буду я…

Тельхейм. В самом деле?

Юст. Вернер слышал от меня, что главное военное казначейство тянет с выплатой денег, которые оно вам задолжало… Он знает…

Тельхейм. Что я наверняка стал бы нищим, если бы уже не был им. Я тебе весьма обязан, Юст. Это твой рассказ наставил Вернера разделить со мной свои жалкие гроши. Хорошо, хоть я догадался! Так вот что, Юст, заодно и ты заготовь-ка мне счет, нам надо расстаться…

Юст. Что? Как?

Тельхейм. Ни слова больше, кто-то идет сюда.

Явление пятое

Дама. Прошу извинить меня, сударь!

Тельхейм. Кого вы ищете, мадам?

Дама. Того самого достойного человека, с кем я имею честь разговаривать. Вы не узнаете меня? Я вдова вашего бывшего штаб-ротмистра^{28}…

Тельхейм. Бог мой, сударыня! Как вы изменились!

Дама. Я только что поднялась с одра болезни, к которому меня пригвоздило горе. Мне неприятно, что я с самого утра докучаю вам, господин майор. Я еду в именье, где добросердечная, но тоже не очень-то счастливая приятельница предоставила мне временное пристанище.

Тельхейм(Юсту). Поди, оставь нас одних.

Явление шестое

Тельхейм. Говорите со мной откровенно, сударыня! Передо мною вам не надо стыдиться вашего несчастья. Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

Дама. Господин майор…

Тельхейм. Я всем сердцем соболезную вам, сударыня! Чем я могу служить вам? Вы ведь знаете, ваш супруг был мне другом, да, другом, а я не очень-то щедро раздаю этот титул.

Дама. Кому же и знать, как не мне, что вы были достойны его дружбы в той же мере, в какой он был достоин вашей! Вы были бы его последней мыслью, ваше имя — последним словом на его холодеющих устах, если бы еще более сильное чувство не даровало этой печальной привилегии его несчастному сыну, его несчастной супруге…

Тельхейм. Полноте, сударыня! Я бы хотел плакать вместе с вами, но сегодня у меня нет слез. Не обессудьте! Вы застали меня в тот час, когда я готов был возроптать на провидение. О, мой честный и храбрый Марлоф! Поторопитесь, сударыня, я жду ваших приказаний! Если я могу вам служить, если я…

Дама. Мне нельзя уехать, не исполнив его последней воли. Незадолго до кончины он вспомнил, что умирает вашим должником, и взял с меня клятву, что я оплачу этот долг при первой возможности. Я продала его амуницию и приехала выкупить расписку…

Тельхейм. Как, сударыня? Из-за этого вы приехали?

Дама. Да. Дозвольте вручить вам деньги.

Тельхейм. Бог с вами, мадам! Марлоф мой должник? Вряд ли, вряд ли. Впрочем, я сейчас посмотрю. (Вынув свою записную книжку, листает в ней.) Ничего не нахожу!

Дама. Вы, наверно, куда-нибудь задевали его расписку, но расписка значения не имеет. Дозвольте мне…

Тельхейм. Нет, сударыня, я не мог никуда задевать такой документ. Его нет у меня, а следовательно, никогда не было, или же долг был погашен, и я возвратил расписку должнику.

Дама. Господин майор!

Тельхейм. Не сомневайтесь, сударыня. Марлоф не остался мне должен ни гроша. Более того, я не помню, чтобы он когда-нибудь брал у меня взаймы. Заверяю вас, мадам, что скорее я его должник. Ни разу не удалось мне расплатиться с человеком, который в продолжение шести лет делил со мною счастье и горе, честь ратных подвигов и опасность. Я не забуду, что у него остался сын. Отныне он будет моим сыном, ежели я сумею быть его отцом. Трудности, что сейчас теснят меня…

Дама. Благородный, великодушный человек! Но не считайте и меня недостойным созданием! Примите эти деньги, господин майор, и я верну себе душевное спокойствие…

Тельхейм. Ужели вам нужно для спокойствия что-то еще, кроме моего заверения, что эти деньги мне не принадлежат? Или вы хотите, чтобы я обокрал малолетнего осиротевшего сына моего друга? Обокрал, мадам, в точнейшем смысле этого слова. Деньги принадлежат ему, для него вы и сберегите их!

Дама. Я поняла вас; простите меня лишь за то, что я еще не научилась принимать благодеяния. Но откуда вы знаете, что для сына мать готова сделать много больше, чем для собственного блага? Я ухожу…

Тельхейм. Идите, мадам, идите! Счастливого вам пути! Я не прошу, чтобы вы дали мне весть о себе. Эта весть может прийти в то время, когда это будет уже бесполезно. Ах, постойте, сударыня. Я чуть было не позабыл самого главного: Марлофу причитается еще кое-что в кассе бывшего нашего полка. Его права так же неоспоримы, как и мои. Ежели мне выплатят деньги, то выплатят и ему. За это я ручаюсь.

Дама. О господин майор! Нет, лучше мне промолчать. Так подготовлять будущие благодеяния в глазах господа значит уже совершить их. Примите же воздаяние господне и мои слезы. (Уходит.)

Явление седьмое

Тельхейм. Хорошая она женщина, бедняжка! Не позабыть уничтожить эту злополучную расписку. (Вынимает бумагу из записной книжки и рвет ее.) Кто поручится, что бедность не заставит меня когда-нибудь ею воспользоваться?

Явление восьмое

Тельхейм. Это ты?

Юст(вытирая глаза). Да!

Тельхейм. Ты плакал?

Юст. Я писал счет на кухне, а там полно дыму. Вот, пожалуйста, ваша милость.

Тельхейм. Дай сюда.

Юст. Умилосердствуйтесь, господин майор. Я-то знаю, что люди немилосердно обошлись с вами, но…

Тельхейм. Чего тебе надобно?

Юст. Не ждал я, что вы меня прогоните, скорей смерти ждал.

Тельхейм. Я не могу больше держать тебя. Пришла, видно, пора научиться жить без слуги. (Развернув счет, читает.) «Что мне задолжал господин майор: жалованье за три месяца и еще за две недели, шесть талеров в месяц, выходит двадцать один талер. С первого сего издержал по мелочи: один талер семь грошей девять пфеннигов. Summa summarum — двадцать два талера семь грошей девять пфеннигов». Ладно, и я, конечно, сполна заплачу тебе за текущий месяц.

Юст. Взгляните на другой стороне, господин майор.

Тельхейм. Значит, это еще не все? (Читает.) «Что я должен господину майору: за фельдшера для меня заплачено двадцать пять талеров. На уход за мной и питание во время болезни — тридцать девять талеров. Моему погорелому и ограбленному отцу по моей просьбе выдана ссуда в пятьдесят талеров, не считая двух лошадей, подаренных господином майором. Summa summarum — сто четырнадцать талеров. За вычетом вышеуказанных двадцати двух талеров семи грошей девяти пфеннигов, остаюсь должен господину майору девяносто один талер шестнадцать грошей три пфеннига». Да ты рехнулся, парень!

Юст. Наверно, я обхожусь вам дороже. Но все это подсчитывать — только зазря чернила тратить. Чем я, спрашивается, с вами расплачусь? А ежели вы заберете у меня ливрею, — я ведь ее так и не успел отработать, — то, ей-богу, лучше бы вы дали мне подохнуть в лазарете.

Тельхейм. Да за кого ты меня принимаешь? Ты ничего мне не должен, и я собираюсь рекомендовать тебя одному знакомому, где тебе будет лучше, чем у меня.

Юст. Я вам ничего не должен, почему же вы меня прогоняете?

Тельхейм. Потому что не хочу вечно быть твоим должником!

Юст. Из-за этого? Только из-за этого? По правде-то я вам должен, а вы мне ничегошеньки не должны, и потому не за что вам меня прогонять. Делайте, что хотите, господин майор, а я все равно у вас останусь, нельзя мне иначе…

Тельхейм. А твое упрямство, твое своенравие, твоя неистовая злоба на всех, кто, по-твоему, мешается не в свое дело, давая тебе указания, твое злорадное ехидство, мстительность…

Юст. Черните меня сколько душе угодно, я все равно не стану думать о себе хуже, чем о своей собаке. Прошлой зимой шел я под вечер вдоль канала, слышу какой-то писк. Я живо спустился к воде и протянул руку на голос, думал, спасаю ребенка, а вытащил из воды собачонку. Что ж, и это недурно, подумал я. Собачонка увязалась за мной, но я до собак не охотник, я ее гнал от себя — ничего не помогло, бил — ничего не помогло. Ночью я ее не впустил к себе в чулан, она легла на пороге перед дверью. Когда она ко мне подходила, я пинал ее ногой, она взвизгивала, смотрела мне в глаза и виляла хвостом. Я ей еще ни разу куска хлеба не дал, а слушается она только меня, мне только и позволяет себя трогать. Да еще прыгает передо мной и по доброй воле показывает все свои фокусы. Если так и дальше будет, я, ей-богу, полюблю собак.

Тельхейм(в сторону). А я его! Не должно быть извергов среди людей!.. Юст, мы останемся вместе.

Юст. Ясное дело! Вы хотели обойтись без слуги. Видать, забыли свои раны, забыли, что у вас только одна рука здоровая. Вы и одеться-то сами не можете. Куда вам без меня; вдобавок, скажу не хвалясь — я такой слуга, что, если уж настанет черный день, пойду просить милостыню, а не то и воровать для своего хозяина.

Тельхейм. Юст, ты у меня не останешься.

Юст. Ладно уж, ладно!

Явление девятое

Слуга. Эй, приятель!

Юст. В чем дело?

Слуга. Не могли бы вы указать мне офицера, который еще вчера жил вот в этой комнате? (Показывает на комнату, из которой сам сейчас вышел.)

Юст. Ничего не может быть легче. А с чем вы к нему идете?

Слуга. С тем, что приносят, когда нечего принести, — с извинениями. Моя госпожа узнала, что из-за нее офицеру пришлось выехать из своей комнаты. Моя госпожа благовоспитанная дама и послала меня просить извинения от ее имени.

Юст. Ну и просите, вот он стоит.

Слуга. Кто он? Как его величать?

Тельхейм. Дружище, я уже слышал, какое у вас ко мне поручение. Ваша госпожа, пожалуй, излишне учтива, но я, разумеется, ценю эту учтивость как должно. Передайте мою благодарность своей госпоже. Как ее имя?

Слуга. Имя? Мы зовем ее сударыней.

Тельхейм. А фамилия?

Слуга. Никогда не слышал, а спрашивать не мое дело. Мне по большей части удается менять господ каждые шесть недель. Ихних фамилий и сам черт не упомнит!

Юст. Вот здорово-то, приятель!

Слуга. К этой я поступил в Дрездене^{29} всего несколько дней назад. Сдается мне, она ищет здесь своего жениха.

Тельхейм. Хватит, дружище, я хотел знать имя вашей госпожи, но не ее секреты. Идите!

Слуга. Мне, приятель, такой хозяин бы по душе не пришелся.

Явление десятое

Тельхейм. Сделай все возможное, Юст, чтобы нам поскорее выбраться из этого дома. Учтивость незнакомой дамы ранит меня больнее, чем грубость трактирщика. Вот возьми этот перстень, последнюю драгоценность, которая у меня осталась! Никогда я не думал, что найду ей такое применение! Снеси его в заклад! Тебе, пожалуй, дадут восемьдесят фридрихсдоров^{30}, счет трактирщика, надо думать, не превысит тридцати. Расплатись с ним и забери мои вещи. А куда, собственно? Куда хочешь. Лучше самого дешевого постоялого двора все равно ничего не придумаешь. Ты найдешь меня в кофейне, по соседству. Я ухожу. Постарайся хорошо справиться с моим поручением.

Юст. Будьте спокойны, господин майор.

Тельхейм(возвращается). Главное, не забудь мои пистолеты, они висят над кроватью.

Юст. Ничего я не забуду.

Тельхейм(возвращается вторично). Да, вот еще что: возьми своего пса, слышишь, Юст!

Явление одиннадцатое

Юст. Пес уж сумеет позаботиться, чтобы от нас не отстать. Гм! Оказывается, у хозяина еще остался драгоценный перстень. И носил он его в кармане, а не на пальце. Да-с, добрый мой приятель-трактирщик, мы еще не такая голь, как ты думаешь. У тебя-то я и заложу этот перстенек! Ух, и разозлишься ты, что мы не все еще проели в твоем трактире.

Явление двенадцатое

Юст. Смотрите-ка, Вернер! Добрый день, Вернер! С возвращением в город.

Вернер. Будь она проклята, эта деревня! Не в силах я снова привыкать к ней. Радуйтесь, ребята, радуйтесь, я вам деньжонок привез! Где майор?

Юст. Да разве ты его не встретил? Он только что спустился вниз.

Вернер. Я с черного хода пришел. Ну как у него дела? Я бы уж на прошлой неделе к вам приехал, кабы…

Юст. Чего ж ты задержался?

Вернер. Юст, слыхал ты про князя Ираклия^{31}?

Юст. Ираклия? Отродясь не слыхивал.

Вернер. Неужто ты ничего не знаешь о великом герое Востока?

Юст. Я знаю волхвов с востока, что под Новый год шатаются по домам со звездой^{32}.

Вернер. Ты, парень, видать, газеты читаешь не чаще, чем Библию. Не знать князя Ираклия? Смельчака, что завоевал Персию? И через день-другой взорвет Оттоманскую порту^{33}? Слава тебе господи, хоть где-то на земле еще идет война! Я все надеялся, что она снова вспыхнет в наших краях. Куда там, здесь сидят и зализывают раны. Нет, я был солдатом и буду им опять! Одним словом (озирается в страхе не подслушивают ли его), по секрету, Юст, я еду в Персию, чтобы под началом его королевского высочества князя Ираклия хоть разок-другой принять участие в турецких походах.

Юст. Ты?

Вернер. Я, провалиться мне на этом месте! Наши предки, не щадя своих сил, сражались с турками; если мы честные люди и добрые христиане, нам надо следовать их примеру. Я, конечно, понимаю, что поход против турок и вполовину не такое веселое дело, как против французов^{34}. Зато он повыгоднее будет для этой и для будущей жизни. У турок сабли осыпаны бриллиантами.

Юст. Я бы и с места не двинулся для того, чтобы мне такой саблей перерубили голову. Ты что, спятил — покинуть должность и свой крестьянский двор?^{35}

Вернер. А я его с собой прихвачу!.. Намотай это себе на ус. Двор-то я продал.

Юст. Продал?

Вернер. Ш-ш! Вот сотня дукатов^{36}, вчера я получил их в задаток и принес майору.

Юст. А что ему с ними делать?

Вернер. Что делать? Проесть, проиграть, пропить, про… что угодно. Этот человек должен быть при деньгах; беда, что у него и кровные-то деньги хотят зажилить. Уж я-то на его месте знал бы, как поступить! Я бы подумал: а ну вас всех к дьяволу, и отправился бы вместе с Паулем Вернером в Персию. Черт побери! Князь Ираклий наверняка слыхал о майоре Тельхейме, если даже ничего не слыхал о его бывшем вахмистре Пауле Вернере. Наш натиск под Каценхаузером^{37}…

Юст. Рассказать тебе о нем?

Вернер. Что ты можешь мне рассказать? Отличная диспозиция, как я вижу, тебе не по разуму. Да я и не собираюсь метать бисер перед свиньей^{38}. Возьми эти сто дукатов и передай майору. Скажи, что я прошу их тоже сохранить. А сейчас мне надо на рынок: я туда прислал две меры ржи, выручку он тоже может взять себе.

Юст. Вернер, ты пришел с наилучшими намерениями. Но мы твоих денег не возьмем. Оставь при себе свои дукаты, и сотню своих пистолей тоже можешь в любую минуту получить обратно в целости и сохранности.

Вернер. Как? Разве у майора еще водятся деньги?

Юст. Нет.

Вернер. Призанял где-нибудь, что ли?

Юст. Нет.

Вернер. На что ж вы живете?

Юст. Велим записывать наш долг, а когда записывать больше не хотят и вышвыривают нас на улицу, какую-нибудь вещичку закладываем из тех, что у нас еще остались, и перебираемся в другое место. Слушай-ка, Пауль, надо нам сыграть шутку со здешним трактирщиком.

Вернер. Он чинит неприятности майору? В таком случае я готов.

Юст. Что, если бы нам подкараулить его ночью, когда он уходит из трактира, и хорошенько вздуть?

Вернер. Ночью? Подкараулить? Двое на одного? Нет, никуда не годится.

Юст. А может, поджечь его дом?

Вернер. Поджечь? Э, парень, сразу видно, что ты был обозником, а не солдатом, фу!

Юст. Или обесчестить его дочь. Хоть она и уродина, каких свет не видывал.

Вернер. Ну, это, уж наверно, давно состоялось! И вдобавок, тут тебе помощник не нужен. Но в чем дело? Что случилось?

Юст. Пойдем, я тебе таких чудес нарасскажу.

Вернер. Да, здесь, видать, черт орудует.

Юст. Ну, идем же!

Вернер. Что ж, тем лучше! В Персию! В Персию!

Явление первое

Минна(в неглиже, смотрит на свои часики). Очень уж мы рано поднялись, Франциска. День покажется нам долгим-предолгим.

Франциска. В этих злосчастных больших городах допоздна не поспишь! Кареты, ночные сторожа, барабаны, кошки, капралы^{39} — все бесперечь громыхает, кричит, ругается, мяучит. Ночь, кажется, для чего угодно предназначена, только не для сна. Не угодно ли чашечку чая, сударыня?

Минна. Не люблю я чай.

Франциска. Я велю сварить шоколад из наших запасов.

Минна. Что ж, вели — для себя.

Франциска. Для меня? Пить шоколад в одиночестве — все равно что разговаривать сама с собою. Эдак время и вправду долго будет тянуться. Со скуки хорошо бы вам заняться своими нарядами и примерить платье, в котором вы пойдете на первый штурм.

Минна. О каком штурме ты говоришь? Я приехала сюда лишь затем, чтобы потребовать соблюдения условий капитуляции.

Франциска. А господин офицер, которого мы вытеснили и потом перед ним извинились, видно, человек не слишком-то благовоспитанный, иначе он попросил бы оказать ему честь и дозволить посетить нас.

Минна. Не все офицеры — Тельхеймы. По правде говоря, я послала слугу принести ему мои извинения, надеясь, что мне представится случаи что-нибудь разузнать у него о Тельхейме. Франциска, сердце говорит мне, что моя поездка закончится счастливо, что я найду его.

Франциска. Сердце, сударыня? Сердцу особенно доверять не следует. Сердце только и знает, что нашептывать нам то, что уже сказал язык. А если бы язык, в свой черед, хотел вторить сердцу, то давно бы уж выдумали моду запирать рот на замок.

Минна. Ха-ха! Подумать только — рот на замке. Такая мода, право же, пришлась бы мне по вкусу!

Франциска. Уж лучше скрывать даже самые красивые зубы, чем каждую минуту открывать свое сердце.

Минна. Будто уж ты такая скрытная!

Франциска. Увы, нет, сударыня, но я хотела бы быть скрытной. Люди редко говорят о добродетели, им присущей, но тем чаще о той, которой им недостает.

Минна. Ай да Франциска, ты сделала верное замечание.

Франциска. Сделала? Разве делают то, что само собой приходит на ум?

Минна. А знаешь, почему мне пришлись по вкусу твои слова? Они во многом относятся к моему Тельхейму.

Франциска. А что у вас к нему не относится?

Минна. Друзья и враги утверждают, что нет на свете человека отважнее его. Но разве когда-нибудь он заводил речь об отваге? У него честнейшее сердце, но честность и благородство — слова, ни разу не срывавшиеся у него с языка.

Франциска. О каких же добродетелях он изволит говорить?

Минна. Ни об одной, ибо обладает всеми.

Франциска. Это я и хотела услышать.

Минна. Погоди, Франциска, мне вспомнилось, что он частенько говорит о бережливости. Скажу тебе по секрету, я-то думаю, что он расточитель.

Франциска. И еще одно, сударыня. Я часто слышала его речи о постоянстве и верности вам. А что, если этот господин оказался ветреником?

Минна. Замолчи, несчастная! Неужто ты всерьез это сказала, Франциска?

Франциска. Как давно он вам не писал?

Минна. Ах, после заключения мира я получила одно-единственное письмо.

Франциска. Значит, и вы мирное время виноватите! Странное дело! Мир ведь должен был исправить зло, сотворенное войной, а он, оказывается, разрушает доброе, что проявилось в войну. Не надо бы ему так озоровать! И давно ли у нас мир? Время кажется долгим и докучливым, когда нет никаких новостей. Много ли толку с того, что почта работает исправно: никто не пишет, потому что и писать теперь не о чем.

Минна. «Мир наконец заключен, и близится исполнение моих желаний…» — написал он мне. Но ведь всего один-единственный раз написал…

Франциска. Вот он и принудил нас поспешить навстречу исполнению его желаний. Ну да за это он у нас поплатится, как только мы его найдем! Впрочем, если желания этого господина уже исполнились, и мы здесь узнаем, что…

Минна(в страхе и возбуждении). Что он погиб?

Франциска. Для вас, сударыня, в объятиях другой…

Минна. Не мучай меня, Франциска. Дай срок, он тебе это припомнит! Ну да ладно, болтай еще, не то мы опять заснем. После заключения мира его полк был расформирован^{40}. Кто знает, в какую пучину счетов и отчетов пришлось ему погрузиться? Кто знает, в какой полк его перевели, в какую загнали глухую провинцию? Кто знает, что за обстоятельства… К нам стучат!

Франциска. Войдите!

Явление второе

Трактирщик (всовывает голову в дверь). Позвольте войти, сударыня?

Франциска. Наш хозяин? Милости просим.

Трактирщик.(за ухом у него перо, в руках бумага и чернильница). Я пришел, сударыня, смиренно пожелать вам доброго утра (Франциске) и вам тоже, прелестное дитя.

Франциска. Какой учтивый хозяин.

Минна. Благодарствуйте.

Франциска. Мы, в свою очередь, желаем вам доброго утра.

Трактирщик. Смею ли я осведомиться, как ваша милость изволили почивать первую ночь под моей убогой кровлей?

Франциска. Кровля не так уж плоха, но кровати могли быть лучше.

Трактирщик. Что я слышу? Вам не удалось хорошо отдохнуть? Может быть, ваша милость слишком переутомились с дороги?

Минна. Возможно.

Трактирщик. Без сомненья, без всякого сомненья… А если вашей милости что-нибудь неудобно или не нравится, извольте только слово сказать и…

Франциска. Ладно, хозяин, ладно! Не такие уж мы робкие, а на постоялом дворе и подавно робеть не приходится. Конечно же, мы скажем, если нам что-либо понадобится.

Трактирщик. Я пришел еще и затем… (Вытаскивает перо из-за уха.)

Франциска. Ну же!

Трактирщик. Вашей милости, конечно, известны мудрые установления нашей полиции.

Минна. Понятия о них не имею, хозяин.

Трактирщик. Нам, трактирщикам, вменено в обязанность представлять в течение двадцати четырех часов письменные сведения о приезжих^{41}, к какому бы полу и сословию они ни принадлежали, включая имя, место рождения, ранг, причину приезда в данный город, предполагаемый срок пребывания в нем и так далее.

Минна. Что ж, хорошо.

Трактирщик. Значит, ваша милость, дозволит мне… (Подходит к столу и готовится писать.)

Минна. Итак, меня зовут…

Трактирщик. Минутку терпения. (Пишет.) Двадцать второго августа сего года прибыли в трактир «Испанский король». А теперь ваше имя, сударыня?

Минна. Фон Барнхельм.

Трактирщик (пишет). «Фон Барнхельм». Откуда прибыли, ваша милость?

Минна. Из моих саксонских поместий.

Трактирщик (пишет). «Из саксонских поместий». Из Саксонии! Ай-ай-ай, из Саксонии, значит, ваша милость из Саксонии?

Франциска. А что тут такого? Или в ваших краях считается грехом жить в Саксонии?^{42}

Трактирщик. Грехом? Упаси боже! Это был бы совсем новый грех! Из Саксонии, значит. Ай-ай-ай! Из Саксонии! Прекрасная Саксония! Но насколько мне известно, барышня, Саксония довольно велика, и там немало, как же это называется? Округов, провинций. Наша полиция любит точность, сударыня.

Минна. Понимаю: итак, из моих поместий в Тюрингии^{43}.

Трактирщик. Из Тюрингии! Это уж куда лучше, ваша милость, куда точнее. (Пишет и читает.) «Барышня фон Барнхельм прибыла из своих поместий в Тюрингии, с ней вместе камер-фрау и два лакея».

Франциска. Камер-фрау? Уж не я ли это?

Трактирщик. Вы, прелестное дитя.

Франциска. В таком случае, господин трактирщик, уж пишите не камер-фрау, а камер-юнгфера. Вы сказали, что полиция любит точность, а тут может произойти недоразумение, которое в свое время, — при моем вступлении в брак, например, — приведет к нежелательным пересудам. Я и в самом деле еще девица, и звать меня Франциской. Моя фамилия Виллиг, Франциска Виллиг. Я тоже из Тюрингии. Отец был мельником в одном из поместий моей барышни. В Клейн-Рамсдорфе. Теперь мельницу арендует мой брат. Меня рано взяли в господский дом и воспитали вместе с барышней. Мы с ней ровесницы, на сретенье нам обеим стукнет двадцать один год. Я училась тому же, что и моя барышня. И буду очень довольна, если полиция все это узнает.

Трактирщик. Хорошо, дитя мое, мы это отметим позднее. А теперь, сударыня, какие дела привели вас в наш город?

Минна. Дела?

Трактирщик. Ваша милость, вероятно, собирается подать прошение королю?

Минна. О нет!

Трактирщик. Или в нашу Высшую судейскую коллегию?

Минна. Тоже нет.

Трактирщик. Или…

Минна. Нет, нет, я приехала сюда по своим делам.

Трактирщик. Отлично, сударыня, но как называются эти «ваши» дела?

Минна. Они называются… Франциска, похоже, что нас допрашивают!

Франциска. Хозяин, неужто полиция старается проникнуть в тайны женского сердца?

Трактирщик. Разумеется, дитя мое: полиция хочет все, все знать, и в первую очередь тайны.

Франциска. Что же нам делать, сударыня? Ну, слушайте же, хозяин, только все, что я скажу, должно остаться между нами и полицией.

Минна. Что она скажет ему, эта озорница?

Франциска. Мы приехали, чтобы похитить у короля одного офицера.

Трактирщик. Как? Что вы говорите, дитя мое?

Франциска. Или устроить так, чтобы офицер похитил нас. Впрочем, это одно и то же.

Минна. Ты с ума сошла, Франциска! Хозяин, эта дерзкая девчонка смеется над вами.

Трактирщик. Что-то не верится! Я, конечно, человек маленький, надо мною можно и потешаться сколько душе угодно, но над нашей почтеннейшей полицией…

Минна. Знаете что, хозяин? Я в таких делах не разбираюсь. Хорошо, если бы вы отложили все это писанье до приезда моего дядюшки. Я еще вчера говорила вам, почему мы не приехали вместе. У него сломался экипаж в двух милях отсюда, и он не хотел, чтобы я из-за этой случайности провела бессонную ночь. Пришлось мне ехать вперед. Он прибудет не позднее чем через сутки.

Трактирщик. Хорошо, сударыня, дождемся его.

Минна. Он лучше меня сумеет ответить на ваши вопросы. Ему известно, с кем и о чем можно говорить, а также о каких делах следует упомянуть, а о каких умолчать.

Трактирщик. Тем лучше! Конечно же, конечно, нельзя требовать от молодой девицы (бросает многозначительный взгляд на Франциску), чтобы она всерьез обсуждала серьезные вопросы с серьезными людьми.

Минна. Надеюсь, что комнаты для него приготовлены?

Трактирщик. Все в полной готовности, сударыня, в полной готовности, кроме одной…

Франциска. Из которой вам, пожалуй, сначала придется выселить честного человека.

Трактирщик. До чего же сострадательные девицы эти камер-юнгферы из Саксонии.

Минна. Она права, хозяин, вы дурно поступили. Лучше уж было отказать нам в пристанище.

Трактирщик. Бог с вами, сударыня!

Минна. Я слышала, что офицер, которого мы поневоле вытеснили…

Трактирщик. Всего-навсего офицер в отставке, сударыня.

Минна. Что с того?

Трактирщик. Человек, можно сказать, конченый.

Минна. Тем хуже! Мне, однако, довелось слышать о его заслугах.

Трактирщик. Я же вам говорю, что он уволен в отставку.

Минна. Король не может помнить всех заслуженных людей.

Трактирщик. О, напротив, он знает их наперечет.

Минна. И тем паче не может достойно наградить каждого.

Трактирщик. Король бы всех наградил, если бы все жили, как положено. Но покуда шла война, эти господа вели себя так, словно она будет длиться вечно, словно что «твое», то «мое». Сейчас ими битком набиты все трактиры и постоялые дворы, и хозяевам приходится держать ухо востро. С этим отставным офицером я еще кое-как выпутался. Деньги-то у него, правда, кончились, но кое-какие ценности еще остались. Два-три месяца я бы, конечно, мог его не беспокоить. Но береженого бог бережет. Кстати, сударыня, вы, наверно, знаете толк в драгоценностях?

Минна. Не слишком.

Трактирщик. Неужто? А я хотел показать вам перстень, драгоценный перстень. У вас, сударыня, на руке — я чем больше смотрю, тем больше удивляюсь, — очень уж похожий на мой. Взгляните, прошу вас, взгляните! (Вынимает перстень из футляра и подает Минне.) Какая игра! Один средний бриллиант весит больше пяти каратов.

Минна(пристально смотрит на перстень). Что это значит? Что я вижу? Это кольцо…

Трактирщик. Худо-бедно стоит полторы тысячи талеров.

Минна. Франциска! Взгляни же!

Трактирщик. Я не задумываясь дал под него восемьдесят пистолей.

Минна. Неужто ты его не узнаешь, Франциска?

Франциска. Он самый! Откуда вы его взяли, хозяин?

Трактирщик. Откуда бы ни взял, у вас, дитя мое, не имеется никаких прав на него.

Франциска. У нас не имеется прав на него? На внутренней стороне должен быть вензель моей барышни. Покажите же ему, барышня!

Минна. Да, это он, он! Как попал к вам этот перстень, хозяин?

Трактирщик. Наичестнейшим образом, сударыня. Сударыня, не захотите же вы ввергнуть меня в беду и горе? Откуда мне знать, что это за перстень и чей он? За время войны многие вещи переменили своих владельцев с ведома таковых или без оного. Война есть война. Думается, это не первый и не последний саксонский перстень, перекочевавший через границу. Отдайте мне его, сударыня, прошу вас, отдайте!

Франциска. Сначала ответьте — кто вам дал его?

Трактирщик. Человек, которого я ни в чем худом заподозрить не могу, человек настолько добропорядочный…

Минна. Лучший человек на земле, если перстень достался вам от того, кому он принадлежит. Живо приведите сюда этого человека! Это он или, по крайней мере, тот, кто его знает.

Трактирщик. Кто же это? Кого мне привести, сударыня?

Франциска. Да что вы оглохли, хозяин? Нашего майора.

Трактирщик. Майора? Он и вправду майор, постоялец этой комнаты, который заложил у меня…

Минна. Майор фон Тельхейм.

Трактирщик. Фон Тельхейм, да! Он знаком вам?

Минна. Знаком ли? И он здесь? Тельхейм здесь? И он, он занимал эту комнату? И он, он заложил у вас свой перстень? Как мог этот человек попасть в такое положение? Где он? Он задолжал вам? Франциска, неси сюда шкатулку! Отопри ее!

Сколько он должен вам? И кому еще? Приведите ко мне остальных его кредиторов. Вот деньги. И векселя. Все принадлежит ему.

Трактирщик. Что я слышу?

Минна. Где он? Где?

Трактирщик. Час назад был здесь.

Минна. Гадкий человек, как вы смели так грубо, так безжалостно, так жестоко поступить с ним?

Трактирщик. Простите, ваша милость…

Минна. Скорей приведите его сюда.

Трактирщик. Майоров слуга, возможно, еще здесь. Вашей милости угодно, чтобы я велел ему разыскать хозяина?

Минна. Угодно ли мне? Торопитесь, бегите бегом, за одну эту услугу я прощу вам возмутительное обхождение с ним.

Франциска. Живо, хозяин, а ну попроворнее. (Выталкивает его.)

Явление третье

Минна. Подумай только, Франциска, я нашла его! Нашла! Право же, от радости я себя не помню! Радуйся и ты со мной, Франциска, милочка. Впрочем, чего тебе радоваться? И все-таки ты должна, ты обязана радоваться со мной. Подойди ко мне, я хочу кое-что подарить тебе, чтобы и у тебя был повод для радости. Что тебе подарить, Франциска, скажи? Какое всего лучше идет к тебе из моих платьев? Какое тебе по душе? Бери любое. Я вижу, ты ничего не хочешь брать. Погоди! (Сует руку в шкатулку.) Вот, моя милочка (дает ей деньги), купи себе что-нибудь по своему вкусу. Если не хватит, скажи, я дам еще. Только радуйся вместе со мной. Ну, бери же…

Франциска. Выйдет, что я ворую у вас эти деньги, вы же просто пьяны от радости!

Минна. А раз пьяна, значит, я сердитая, бери же, девочка. (Сует ей в руку деньги.) И смотри, если вздумаешь меня благодарить! Погоди, хорошо, что я вспомнила. (Снова вытаскивает деньги из шкатулки.) Вот эти деньги, милочка, отложи для первого же раненого солдата, который нам встретится.

Явление четвертое

Франциска. Ну? Идет он?

Трактирщик. Нахальный, неотесанный мужлан!

Минна. Кто?

Трактирщик. Его слуга. Не желает, видите ли, сходить за ним.

Франциска. Ведите сюда этого мошенника! Я ведь наперечет знаю всех слуг майора. Который же это из них?

Минна. Сейчас же приведите его сюда. Увидит нас — живо перестанет упрямиться.

Явление пятое

Минна. Не могу дождаться этой минуты. А ты, Франциска, холодна, видно, не хочешь радоваться вместе со мной.

Франциска. Всей душой хочу, да вот…

Минна. Что «да вот»?

Франциска. Мы его нашли, но в каких обстоятельствах? По всему, что мы слышали, ему, видно, круто приходится. Он несчастен. И меня это просто убивает.

Минна. Убивает? Позволь я обниму тебя, дорогая моя подруга! Никогда я тебе этого не забуду! Я только влюблена, а ты — ты добрая душа!

Явление шестое

Трактирщик. Силком приволок!

Франциска. Его лицо мне незнакомо! Я не знаю этого парня.

Минна. Скажите, мой друг, вы служите у Тельхейма?

Юст. Да.

Минна. Где же ваш хозяин?

Юст. Не здесь.

Минна. Но вы сумеете его найти?

Юст. Да.

Минна. Не можете ли вы привести его к нам, да поскорей?

Юст. Нет.

Минна. Этим вы оказали бы мне большую услугу.

Юст. Еще чего!

Минна. И сделали бы приятное своему хозяину.

Юст. Может, и неприятное.

Минна. Почему вы так думаете?

Юст. Вы ведь та приезжая дама, что сегодня присылала к нему слугу с извинениями.

Минна. Да.

Юст. Выходит, я не ошибся.

Минна. Ваш хозяин знает мое имя?

Юст. Нет, но он терпеть не может слишком учтивых дам, точь-в-точь как и грубых трактирщиков.

Трактирщик. Кажись, камень в мой огород?

Юст. Да.

Трактирщик. Нечего срывать свою злобу на барышне; живехонько доставьте его сюда.

Минна(Франциске). Франциска, дай ему денег…

Франциска(сует деньги Юсту). Мы не задаром просим вас об услуге.

Юст. А я задаром не беру ваших денег.

Франциска. Рука руку моет.

Юст. Нет, не могу. Хозяин приказал мне вывезти отсюда вещи. Я уже почти все уложил и покорнейше прошу мне больше не мешать. Как управлюсь, скажу ему, чтобы он сюда пришел. Он тут рядом, в кофейне, и если не найдет лучшего занятия, то, наверно, зайдет к вам. (Хочет уйти.)

Франциска. Постойте, моя барышня — сестра господину майору.

Минна. Да, да, я сестра ему.

Юст. Кто-кто, а я-то знаю, что у майора никакой сестры нет. За полгода он два раза гонял меня в Курляндию^{44} к своей семье. Конечно, сестры разные бывают!

Франциска. Наглец!

Юст. Приходится нагличать, ежели тебя не отпускают. (Уходит.)

Франциска. Вот негодяй!

Трактирщик. Я же вам говорил. Ну, да бог с ним. Теперь-то я знаю, где его хозяин. И сам его приведу. Только, сударыня, покорнейше прошу вас замолвить за меня словечко перед господином майором. Надо же было эдакой беде стрястись — против своей воли выселил почтеннейшего человека.

Минна. Идите скорее, прошу вас. Я уж сумею все это уладить.

Франциска, беги за ним: пусть не называет моего имени!

Явление седьмое

Минна. Я нашла его! Кажется, я здесь одна. Пусть же не пропадут даром эти мгновения! (Молитвенно складывает руки.) Я одна, но я не одинока! (Подымает взор горе.) Одна благодарная мысль, устремленная к всевышнему, — лучше любом молитвы! Я нашла его, нашла! (Простирая руки.) Я счастлива и весела! А творцу разве не милее всего веселость его создания?

Ты уже здесь? Ты жалеешь его? Я не жалею. И несчастье может обернуться благодатью. А что, если всевышний все отнял у него, чтобы во мне все ему возвратить!

Франциска. Он должен вот-вот прийти — а вы, сударыня, еще в неглиже. Нехудо бы вам одеться, да поскорее.

Минна. Брось! Прошу тебя. Отныне он чаще будет видеть меня такою, чем разряженной.

Франциска. О, вы себя знаете, сударыня.

Минна(подумав). Твоя правда, девочка. Ты опять попала в точку.

Франциска. Красавица всего красивее без всяких уборов.

Минна. Так ли уж важно быть красивой? Но вот считать себя такою, пожалуй, необходимо. Ах, лишь бы я для него, для него была хороша! Франциска, если всем девушкам знакомы чувства, которые сейчас испытываю я, значит, мы — чудные создания. Нежные и гордые, добродетельные и суетные, сладострастные и благочестивые. Ты не поймешь меня. Я сама себя не понимаю. От радости у меня голова идет кругом.

Франциска. Возьмите себя в руки, сударыня, я слышу шаги…

Минна. Взять себя в руки? И спокойно встретить его?

Явление восьмое

Тельхейм(входит и, завидев Минну, бросается к ней). Ах, моя Минна!

Минна(бежит ему навстречу). Ах, мой Тельхейм!

Тельхейм(отпрянув). Простите меня, сударыня, — увидеть здесь фрейлейн фон Барнхельм…

Минна. Ужели для вас это такая неожиданность? (Ближе подходит к нему, он отступает.) Простить вам то, что я по-прежнему ваша верная Минна? И да простит вам господь, что я все еще зовусь Минной фон Барнхельм?

Тельхейм. Сударыня… (Пристально смотрит на трактирщика и пожимает плечами.)

Минна(заметив трактирщика, подает знак Франциске). Сударь…

Тельхейм. Если мы оба не ошибаемся…

Франциска. Какого это человека вы нам привели, хозяин? Идемте поскорей искать того, кого мы хотели видеть.

Трактирщик. Да разве ж это не тот? Ей-богу, тот самый.

Франциска. Ей-богу, нет!.. Поторапливайтесь, я еще не пожелала «доброго утра» вашей дочке.

Трактирщик. Много чести… (Не трогается с места.)

Франциска(тянет его за собой). Идемте же, нам надо (оставить меню. Я хочу знать, чем нас будут потчевать сегодня!

Трактирщик. На первое будет…

Франциска. Тише, тише! Если барышня узнает, что ей подадут на обед, у нее сразу пропадет аппетит. Пойдемте, вы мне это сообщите по секрету. (Насильно уводит его.)

Явление девятое

Минна. Значит, мы все еще блуждаем впотьмах?

Тельхейм. О, если бы так было угодно небесам. Но на свете есть только одна девушка, и это вы.

Минна. Почему вы говорите обиняками? То, что нам надо сказать друг другу, могут слышать все.

Тельхейм. Вы — здесь? Что вы здесь ищете, сударыня?

Минна. Больше ничего не ищу. (Раскрыв объятия, идет к нему.) Я нашла все, что искала.

Тельхейм(отступая). Вы искали счастливого человека, достойного вашей любви, а нашли — неудачника.

Минна. Вы меня больше не любите? Вы любите другую?

Тельхейм. Ах! Тот, кто мог бы после вас полюбить другую, никогда не любил, сударыня.

Минна. Вы выдернули из моего сердца только одну занозу. Если я утратила вашу любовь, не все ли равно, что отняло ее у меня, — безразличие или чьи-то более сильные чары? Вы не любите меня? И никакую другую не любите? Несчастный человек, не ведающий любви!

Тельхейм. Вы правы, сударыня; несчастному никого нельзя любить. Он заслужил свое несчастье, если у него недостало сил одержать победу над собой, не допустить, чтобы любимая делила с ним его злую долю. Как тяжело достается эта победа! Сколько усилий я затратил с тех пор, как разум и необходимость приказали мне позабыть Минну фон Бирнхельм! И только-только во мне забрезжила надежда, что эти усилия не останутся тщетными навек, как явились вы, сударыня!

Минна. Правильно ли я вас поняла? Погодите, сударь, давайте, прежде чем плутать дальше, разберемся, куда мы зашли. Согласны ли вы ответить мне на один-единственный вопрос?

Тельхейм. На любой, сударыня…

Минна. Но ответить без околичностей и оговорок, прямым «да» или «нет»?

Тельхейм. Я согласен, если смогу.

Минна. Сможете. Итак: несмотря на усилия, которые вы приложили, чтобы забыть меня, любите ли вы меня еще, Тельхейм?

Тельхейм. Сударыня, этот вопрос…

Минна. Вы обещали ответить только «да» или «нет».

Тельхейм. Но я добавил: если смогу.

Минна. Вы можете; должны же вы знать, что творится в вашем сердце. Любите ли вы меня еще, Тельхейм? Да или нет?

Тельхейм. Если мое сердце…

Минна. Да или нет?!

Тельхейм. В таком случае — да!

Минна. Да?

Тельхейм. Да, да. Но…

Минна. Не спешите. Вы еще любите меня: мне этого достаточно. Какой тон мне пришлось взять с вами! Противный, унылый, навязчивый. Нет, я вернусь к своему обычному тону. Так вот, милый мой неудачник, вы еще любите свою Минну, она еще верна вам, а вы несчастливы. Послушайте же, каким самоуверенным глупым созданием была и осталась ваша Минна. Она позволяла и позволяет себе воображать, что в ней — все ваше счастье. Скорее рассказывайте о своих бедах. А уж она решит, что больше весит. Ну же!

Тельхейм. Сударыня, я не привык плакаться.

Минна. Вот и хорошо. В солдате, после бахвальства, мне всего противнее сетования на судьбу. Но можно ведь и в сухой, небрежной манере рассказать о своей храбрости и о своих невзгодах.

Тельхейм. И в сущности, это будет то же бахвальство и те же сетования.

Минна. Эх вы, правдолюбец, в таком случае не следовало называть себя несчастным… Либо уж молчать, либо выкладывать всю правду. Необходимость, голос разума приказывают вам забыть меня? Я преклоняюсь перед разумом и благоговею перед необходимостью. Но докажите же мне, насколько разумен наш разум и необходима ваша необходимость!

Тельхейм. Хорошо, слушайте же, сударыня! Вы зовете меня Тельхеймом. Это имя совпадает с моим. Но вы полагаете, что я тот Тельхейм, которого вы знали в своих родных краях: цветущий мужчина, исполненный желаний и честолюбия, человек, властвующий над своим телом и своей душой, перед которым распахнутыми стоят врата счастья и славы, который если еще и не был достоин вашей руки и сердца, то мог надеяться, что с каждым днем будет все достойнее. Мне назваться тем Тельхеймом так же невозможно, как назваться собственным отцом. Нет больше ни того, ни другого. Я Тельхейм, но Тельхейм в отставке, уязвленный в своей чести, калека, нищий. Сударыня, вы дали слово тому Тельхейму, захотите ли вы снова дать его этому?

Минна. Звучит трагически! Но, сударь, покуда я найду того — а к Тельхеймам я питаю неизменно нежные чувства, — этому придется протянуть мне руку помощи. Вашу руку, милый нищий! (Берет его руку.)

Тельхейм(держа шляпу в другой руке, прикрывает ею лицо и отворачивается). Это уж слишком! Где я? Пустите меня, сударыня! Ваша доброта — пытка для меня. Пустите!

Минна. Что с вами? Куда вы?

Тельхейм. Прочь от вас.

Минна. Прочь от меня? (Кладет его руку себе на грудь.) Пустые мечты!

Тельхейм. Отчаяние бросит меня мертвым к вашим ногам.

Минна. Прочь от меня?

Тельхейм. Да, прочь! Никогда, никогда не видеть вас. Я решил, решил твердо и бесповоротно — не совершать низости. Не допустить вас до опрометчивого шага. Пустите меня, Минна! (Вырывается и убегает.)

Минна(ему вслед). Минне — отпустить вас? Тельхейм! Тельхейм!

Явление первое

Юст. Опять пришлось мне идти в этот дом, будь он неладен. Письмецо от моего хозяина к барышне, что выдает себя за его сестрицу. Только бы у них ничего не закрутилось! А то — бегай взад-вперед с письмами. Хоть бы уж это сбыть поскорей, а в комнату к ним идти душа не лежит. Девица все меня расспрашивает, а я отвечать не охотник! Эге, открывается дверь. Как по заказу! Душанчик горничная!

Явление второе

Франциска(обернувшись к двери, из которой только что вышла). Не тревожьтесь, я уж его подкараулю. Ой (заметив Юста), вот сразу и наскочила! Ну, да с этой скотиной разговаривать нечего!

Юст. Ваш слуга…

Франциска. Больно мне нужен такой слуга…

Юст. Ладно, ладно, ты уж прости мне это слово! Я принес письмо от моего хозяина вашей барышне, его сестрице. Верно ведь, она ему сестра?

Франциска. Дайте сюда. (Вырывает у него письмо.)

Юст. Вы уж будьте так добры, передайте письмо, мой хозяин очень просит вас. И еще он просит, чтоб вы были так добры… Не подумайте только, что это я прошу!

Франциска. Чего ж ему надо?

Юст. Мой хозяин знает, что к чему, и знает — к барышне не подберешься без помощи камеристки — так я, по крайней мере, полагаю! Вот он и просит, чтобы вы были так добры и передали через меня, может ли он рассчитывать на удовольствие минут эдак пятнадцать побеседовать с камеристкой.

Франциска. Со мною?

Юст. Простите, коли я вас не так величаю. Да, да, с вами! Какие-нибудь четверть часика, но только украдкой, без свидетелей, что называется с глазу на глаз. Ему, мол, надо сказать вам нечто очень важное.

Франциска. Хорошо. У меня тоже найдется, что ему сказать. Пусть приходит, я к его услугам.

Юст. А когда ему приходить? Когда вам удобнее? Вечерком, что ли?

Франциска. К чему эти разговоры? Ваш хозяин может прийти, когда ему вздумается, а теперь — скатертью дорожка.

Юст. Ухожу с удовольствием. (Хочет уйти.)

Франциска. Постойте, еще одно слово. А где же остальные слуги господина майора?

Юст. Остальные? Там, сям и опять там.

Франциска. Где Вильгельм?

Юст. Камердинер? Майор отправил его путешествовать.

Франциска. Так. А Филипп куда подевался?

Юст. Егерь? Майор его хорошо пристроил.

Франциска. Наверно, потому, что он теперь не держит охоты. Ну, а Мартин?

Юст. Кучер? Уехал кататься верхом.

Франциска. А Фриц?

Юст. Скороход? Повысился в должности.

Франциска. А где же вы были, когда майор стоял на зимних квартирах у нас в Тюрингии? Вы, верно, еще не служили у него?

Юст. Служил. Конюхом, только я тогда в лазарете лежал.

Франциска. Конюхом? А сейчас?

Юст. Один за всех: я и камердинер, и егерь, и скороход, и конюх.

Франциска. Ну и дела! Прогнать столько хороших усердных людей и оставить у себя самого никудышного! Хотела бы я знать, что в вас нашел господин майор?

Юст. Может быть, он нашел, что я честный малый.

Франциска. Да ведь это страх как мало быть всего-навсего честным человеком. Вильгельм — тот совсем был другой. И майор отпустил его путешествовать?

Юст. Да, потому что ничего другого сделать не мог.

Франциска. Как так?

Юст. Вильгельму теперь везде почет и уважение. Он прихватил с собою всю одежду майора.

Франциска. Что? Неужто и он сбежал?

Юст. Точно сказать не могу. Знаю только, что, когда мы уезжали из Нюрнберга, он от нас отстал, и со всеми вещами в придачу.

Франциска. Ах, мошенник!

Юст. А ведь какой был парень, умел стричь и брить, болтовней развлекать и девчонок соблазнять. Верно я говорю?

Франциска. Но уж егеря-то я, на месте майора, ни за что бы от себя не отпустила. Ежели егерь ему стал не нужен, мог бы его заставить другую работу выполнять, малый-то он был смекалистый. К кому же его устроил майор?

Юст. К коменданту Шпандау^{45}.

Франциска. В крепость? Ну, на крепостных валах не очень-то поохотишься…

Юст. Филипп там не охотится.

Франциска. А что же он делает?

Юст. Тачку возит.

Франциска. Тачку?

Юст. Но возить ее будет всего три года. Он устроил небольшой заговор в роте господина майора, хотел вывести шесть человек, минуя сторожевое охранение^{46}.

Франциска. Ну и ну!

Юст. А что, он парень смышленый, на пятьдесят миль в округе знает все стежки и тропинки через леса и болота. И стреляет — дай боже!

Франциска. Хорошо, что у майора хоть его бравый кучер остался!

Юст. А остался он у него?

Франциска. Надеюсь. Вы ведь сказали, что Мартин куда-то поехал верхом, надо думать, он скоро вернется.

Юст. Вы так полагаете?

Франциска. Куда же он уехал?

Юст. Вот уже третий месяц пошел, как он ускакал купать единственную и последнюю верховую лошадь майора.

Франциска. И до сих пор не вернулся? Висельник проклятый!

Юст. Может, наш бравый кучер захлебнулся, когда коня купал! Он и вправду был отличный кучер! Десять лет ездил в Вене. Майору такого больше не найти. Стоило ему крикнуть «тпр-ру», и кони на полном скаку останавливались и стояли как вкопанные. К тому же он был хорошим коновалом!

Франциска. Ей-богу, я уж не верю, что скороход повысился в должности.

Юст. Нет, нет, это сущая правда. Он служит барабанщиком в гарнизонном полку.

Франциска. Хорошо, коли так!

Юст. Фриц спутался с негодной бабой, не являлся домой ночевать, наделал долгов, прикрываясь именем майора, и еще сотни равных подлостей. Одним словом, майор заметил, что этого малого так и тянет подняться повыше (жестами показывает, как вешают Фрица), и направил его на праведный путь.

Франциска. Вот беда-то!

Юст. Но скороход он отличный, что правда, то правда. Майор давал ему пятьдесят шагов форы и не мог угнаться за ним на лучшем своем скакуне. Только Фриц, дай он виселице хоть тысячу шагов форы, все равно ее догонит, тут я готов голову прозакладывать. Все они, наверно, были вашими добрыми друзьями? Вильгельм и Филипп, Мартин и Фриц? Ну-с, а Юсту пора идти. (Уходит.)

Явление третье

Франциска(задумчиво смотрит ему вслед). Хорошо он меня проучил, по заслугам! Спасибо тебе, Юст, я слишком низко ценила честь и никогда твою науку не забуду. Ах, несчастный человек! (Поворачивается, собираясь идти в комнату Минны.)

Трактирщик. Не спешите, милое дитя.

Франциска. Мне сейчас некогда, господин трактирщик.

Трактирщик. Одну минуточку! Все еще никаких вестей от господина майора? Не может быть, чтобы таково было его прощанье!

Франциска. О чем это вы?

Трактирщик. Разве барышня вам ничего не рассказала? Когда я, мое прелестное дитя, оставил вас внизу, в кухне, то снова ненароком забрел сюда в зал…

Франциска. Намереваясь ненароком кое-что подслушать.

Трактирщик. Ах, дитя мое, почему вы так обо мне думаете? Трактирщику негоже быть любопытным. Не успел я войти, как дверь из комнаты вашей барышни распахнулась. Оттуда опрометью выбежал майор, за ним — сама барышня, оба невесть до чего взволнованные, глаза у обоих так и сверкают — словом, такое не часто увидишь. Она схватила его за руку; он вырвался, она опять его схватила. Кричит: «Тельхейм», а он: «Пустите меня, сударыня». — «Куда вы?» Он протащил ее до самой лестницы. Я даже испугался, как бы они оба не скатились вниз. Но он опять сумел высвободиться. Барышня осталась стоять на верхней ступеньке; она смотрела ему вслед, звала его, ломала руки. Вдруг она круто обернулась, шагнула к окну, от окна опять бросилась к лестнице, тут же от нее отскочила и заметалась по залу. Я стоял в уголке, она три раза пробежала мимо, а меня так и не заметила. Потом мне показалось, что она все-таки меня увидела, но… господи, помилуй нас грешных, решила, что это стоите вы, милое дитя. «Франциска, — крикнула она, невидящим взором глядя на меня, — ну что, нашла я свое счастье?» Потом уставилась в потолок, все твердя: «Ну что, нашла я свое счастье?» Она вытерла слезы, улыбнулась и вновь повторила: «Ну что, Франциска, нашла я свое счастье?» Ей-богу, словами не скажешь, что я почувствовал! Наконец барышня быстро пошла к своей двери и, дойдя до нее, снова ко мне повернулась: «Идем же, Франциска! Кого ты теперь жалеешь?» С этими словами она вошла в комнату.

Франциска. О господин трактирщик, вам это приснилось.

Трактирщик. Приснилось? Нет, милое дитя, такие подробности не снятся. Я человек не любопытный, но много бы дал, чтобы найти ключ от…

Франциска. Ключ? От нашей двери? Да он же торчит внутри, мы трусихи и заперлись на ночь.

Трактирщик. Не о том ключе речь. Я хочу сказать, милое дитя, ключ — объяснение тому, что я видел…

Франциска. Ах, вот как! Прощайте, господин трактирщик. Скоро ли будет готов обед?

Трактирщик. Милое дитя, я чуть не позабыл самого главного из того, что хотел сказать вам.

Франциска. Говорите же, только покороче.

Трактирщик. У вашей барышни осталось мое кольцо: я называю его своим…

Франциска. Никуда оно не денется.

Трактирщик. Мне нечего беспокоиться, я только хотел напомнить. Видите ли, я совсем не стремлюсь заполучить его обратно. И как свои пять пальцев знаю, почему ей знакомо это кольцо и почему оно похоже на ее собственное. В ее руках оно будет сохраннее. Мне оно совсем не нужно, а сто пистолей, которые я дал за него, я запишу на счет вашей барышни. Так все будет по справедливости, верно, дитя мое?

Явление четвертое

Вернер. Ага, вот он!

Франциска. Сто пистолей? А разве не восемьдесят?

Трактирщик. Ах, я и позабыл, девяносто, всего-навсего девяносто. Так я и запишу, моя красавица, не беспокойтесь.

Франциска. Там видно будет, господин трактирщик.

Вернер(подкрадывается сзади и вдруг хлопает по плечу Франциску). Девушка! Душечка!

Франциска(испуганно). Ой!

Вернер. Не пугайтесь, девушка, не пугайтесь, душечка, видать, вы прехорошенькая и нездешняя. А нездешнюю красотку я обязан предостеречь — девушка, душечка, остерегайтесь этого человека! (Указывает на трактирщика.)

Трактирщик. Скажите пожалуйста, нежданная радость! Господин Пауль Вернер! Добро пожаловать! А вы все тот же весельчак, балагур и славный человек! Это меня-то вам следует остерегаться, деточка! Ха-ха-ха!

Вернер. Смотрите не попадайтесь ему на пути!

Трактирщик. Это мне-то не попадаться! Да что ж во мне опасного? Ха-ха-ха! Вы только послушайте, что он несет, моя красотка! Хорошая шуточка, верно?

Вернер. Такие, как он, всегда считают за шутку правду, которую им говорят.

Трактирщик. Правду! Ха-ха-ха! Час от часу не легче, моя красотка! Ох, и шутник же! Я — опасный человек?! Я? Лет двадцать назад в этом, возможно, и была доля правды. Да, да, дитя мое, в ту пору я был опасен, женщины могли бы кое-что обо мне порассказать, а теперь…

Вернер. Не слушайте этого старого плута.

Трактирщик. То-то и оно. Мы стареем и уже никому более не опасны. И вам не миновать того же самого, господин Вернер!

Вернер. Пропади ты пропадом, чертов сын! Душечка, вы, надо думать, понимаете, что я не о той опасности говорю. Один бес из него вышел, а семеро других вселились…^{47}

Трактирщик. Вы только послушайте, как это у него ловко выходит! Так и сыплет шутками, да все новенькими! Ох, уж и остряк этот Пауль Вернер! (На ухо Франциске, но достаточно громко.) Зажиточный человек и пока еще холост. В трех милях отсюда у него отличная усадьба. Неплохо нажился на войне! Он был вахмистром у нашего господина майора. И остался его верным другом, в любую минуту готов за него голову сложить!

Вернер. Да, этот тоже друг моего майора, и еще какой друг! Майору следовало бы снять у него голову с плеч.

Трактирщик. Что? Как? Ну, уж увольте, господин Вернер, это недобрая шутка! Я ли не друг господину майору? Честное слово, в толк не возьму, что вы такое говорите.

Вернер. Юст рассказал мне хорошенькую историю.

Трактирщик. Юст? Я сразу подумал, что Юст говорит вашими устами. Юст злой, противный человек. Но, к счастью, здесь стоит прелестная девица, она подтвердит, что я друг господину майору, что я не раз оказывал ему услуги. Да и почему бы мне не быть ему другом? Разве он не почтенный, заслуженный человек? Правда, к несчастью, он получил отставку, но что за беда? Король не может знать всех заслуженных людей, а если бы и знал, то не может всех наградить.

Вернер. Что правда, то правда. Но Юст, в Юсте, конечно, тоже ничего особенного нет, тем не менее он не лжец, и если правда то, что он мне сказал…

Трактирщик. Слышать о нем не хочу. К счастью, как я уже говорил, за меня может заступиться сие прелестное дитя! (На ухо Франциске.) Вы же знаете, дитя мое, — кольцо! Расскажите об этом господину Вернеру. Тогда он лучше узнает меня. А чтобы не вышло, будто вы говорите мне в угоду, я лучше уйду отсюда. Да, да, я уйду, но потом, господин Вернер, вы сами расскажете мне, что вы наконец убедились, какой гнусный клеветник этот Юст.

Явление пятое

Вернер. Итак, душенька, вы, кажется, знаете моего майора?

Франциска. Майора фон Тельхейма? Конечно, я знаю этого достойного человека.

Вернер. Да, он достойный человек. И вы расположены к нему, не так ли?

Франциска. Я всем сердцем ему предана.

Вернер. Правда? Теперь, душенька, вы мне вдвойне милы. А какие это услуги оказал нашему майору трактирщик?

Франциска. Право, не знаю. Наверно, он хочет приписать себе то хорошее, чем, слава богу, обернулись его мошеннические проделки.

Вернер. Выходит, что Юст сказал мне правду? (Повернувшись в ту сторону, куда ушел трактирщик.) Твое счастье, что ты ушел! Он, значит, выбросил из комнаты вещи майора? Сыграть эдакую штуку с майором! Только потому, что в его ослиной башке угнездилась мысль, будто у майора нет больше денег? Это у майора-то?

Франциска. Ах, так! А разве майор еще при деньгах?

Вернер. Да у него денег куры не клюют! Он им и счета не знает. Я сам брал у него взаймы и сейчас принес старый долг. Смотрите, душенька, вот в этом кошельке (вынимает кошелек из кармана) сотня луидоров, а в этом свертке (из другого кармана вынимает сверток) сотня дукатов. Всё его денежки!

Франциска. Ей-богу? А зачем же майор закладывает вещи? Он ведь заложил перстень…

Вернер. Заложил? Что-то не верится. Может, просто хотел сбыть старый хлам.

Франциска. Какой же это хлам? Драгоценный перстень, вдобавок полученный из рук любимой.

Вернер. Вот тут собака и зарыта. Из рук любимой! Да, да, такие штучки иной раз напоминают то, что вспоминать неохота, а потому их и стараются поскорее сбыть.

Франциска. Не пойму что-то!

Вернер. Солдатам чудо как хорошо живется на зимних квартирах. Делать им там нечего, они холят себя и нежат, да еще со скуки заводят знакомства, как полагают, на зимнее время, но бедные созданья, за которыми волочится солдатня, убеждены, что это на всю жизнь. Глянь — и на палец уже надет перстень; как это случилось, солдат сам не знает и частенько готов отрубить себе палец, лишь бы отделаться от этого дара.

Франциска. Неужто так было когда-нибудь и с майором?

Вернер. Конечно. В Саксонии. Будь у него по десять пальцев на каждой руке, они все были бы унизаны кольцами.

Франциска(в сторону). Ну и дела, тут надобно поглубже вникнуть. Господин сельский староста, или господин вахмистр…

Вернер. Если вам, душенька, все равно, то «господин вахмистр» для моего слуха звучит приятнее.

Франциска. Так вот что, господин вахмистр, у меня письмецо от господина майора к моей барышне. Я отнесу его и мигом вернусь. Будьте так добры, подождите меня здесь. Очень мне хочется с вами еще немножко поболтать.

Вернер. Да вы, душенька, видать, болтушка. Что до меня, идите и поскорей возвращайтесь, я тоже люблю почесать язык. Буду вас ждать.

Франциска. Да, очень прошу вас, подождите! (Уходит.)

Явление шестое

Вернер. А ведь премиленькая! Только зря я посулился ждать ее. Надо бы мне поскорее разыскать майора. Он не хочет брать у меня денег и предпочитает закладывать вещи! Узнаю его. Но мне пришла на ум одна хитрость. Две недели назад, когда я был в городе, я навестил жену ротмистра Марлофа. Бедняжка лежала больная и сокрушалась о том, что ее муж остался должен майору четыреста талеров, а она не знает, где их взять, чтобы отдать долг. Сегодня я снова собрался ее навестить, хотел сказать, что, как получу деньги за свое именьице, дам ей взаймы пятьсот талеров. Надо же хоть часть их пристроить в надежные руки, ежели мне не повезет в Персии. Но этой дамы и след простыл. И уж конечно, она не сможет вернуть долг майору. Сделаю же это я, и чем скорее, тем лучше. Пусть милая девочка на меня не сетует, мне ждать нельзя. (Уходит в задумчивости и сталкивается с входящим майором.)

Явление седьмое

Тельхейм. Что же это ты так задумался, Вернер?

Вернер. Ах, вот и вы, а я только что собирался навестить вас на новой квартире, господин майор.

Тельхейм. Чтобы оглушить меня проклятиями в адрес хозяина старой. Даже не помышляй об этом.

Вернер. Уж конечно бы, я не удержался, нет! Я, собственно, хотел поблагодарить вас за то, что вы были так добры и сохранили мне мои сто луидоров. Юст отдал их мне. Правда, мне было бы приятнее, если бы вы подольше оставили их у себя. Но вы перебрались на новую квартиру, а о ней ни мне, ни вам еще ничего не известно. Кто знает, каково там будет. У вас могут украсть деньги, и вам придется возмещать их мне, тут уж ничего не попишешь. Поэтому я и не вправе доверить их вам.

Тельхейм(улыбаясь). С каких пор ты стал так осторожен, Вернер?

Вернер. Поневоле научишься. Нынче не знаешь, как уберечь свои деньги. Кстати, мне надо кое-что передать вам, господин майор, от ротмистерши Марлоф, я только что заходил к ней. Ротмистр остался вам должен четыреста талеров, она посылает вам в счет долга сто дукатов. Остальное пришлет на будущей неделе. Я, наверно, сам виноват, что она возвращает вам не всю сумму. Дело в том, что мне она тоже была должна один талер восемьдесят и потому решила, что я пришел ей напомнить о долге, впрочем, так оно и было, — вот она и отсыпала эти деньги из свертка, уже приготовленного для вас. Вам легче еще недельку обойтись без ваших ста талеров, чем мне без моих грошей. Вот, держите! (Подает ему сверток с дукатами.)

Тельхейм. Вернер!

Вернер. Что это вы на меня вытаращились? Держите же, господин майор.

Тельхейм. Вернер!

Вернер. Чем вы недовольны? И за что вы на меня сердитесь?

Тельхейм(ударив себя по лбу и топнув ногой, с горечью). За то, что ты принес мне не все деньги!

Вернер. Полноте, господин майор! Неужто вы меня не поняли?

Тельхейм. В том-то и беда, что я тебя понял! Странно, но самые хорошие люди теперь больше других терзают меня.

Вернер. Что вы сказали?

Тельхейм. К тебе это относится только отчасти! Ступай, Вернер! (Отталкивает руку Вернера, протягивающего ему дукаты.)

Вернер. Не раньше чем отделаюсь от этого свертка.

Тельхейм. А что, если я скажу тебе, Вернер, что Марлофша сама была у меня сегодня утром?

Вернер. Ах, так!

Тельхейм. И что она мне ничего более не должна.

Вернер. Честное слово?

Тельхейм. Она полностью расплатилась со мной, что ты на это скажешь?

Вернер(задумавшись на мгновение). Скажу, что я соврал и что вранье это — проклятая штука, в любую минуту тебя могут изобличить.

Тельхейм. И тебе будет стыдно?

Вернер. А что прикажете делать тому, кто принуждает меня врать? Ему стыдиться не надо? Видите ли, господин майор, скажи я, что ваше поведение не сердит меня, я бы опять соврал, а мне не хочется врать снова.

Тельхейм. Не сердись, Вернер! Я высоко ценю твое сердце, твою приверженность ко мне. Но денег твоих мне не надо.

Вернер. Не надо? Значит, лучше вам продавать вещи, носить их в заклад, лучше, чтобы все, кому не лень, чесали языки на ваш счет?

Тельхейм. Пусть люди знают, что у меня ничего больше нет. Не надо делать вид, что ты богаче, чем на самом деле.

Вернер. А что беднее? Покуда у нашего друга есть деньги — они есть и у нас.

Тельхейм. Негоже мне быть твоим должником.

Вернер. Негоже? А когда-то в жаркий день — солнце и враг изрядно поддали нам жару — стремянный же ваш с баклагой куда-то задевался, вы пришли ко мне и сказали: «Вернер, не найдется ли у тебя воды испить?» — и я протянул вам свою фляжку, помните небось, вы взяли ее и напились? Это было гоже? Клянусь богом, глоток гнилой воды тогда стоил дороже, чем вся эта дребедень! (Вытаскивает кошелек с луидорами и подает майору вместе со свертком.) Возьмите, майор, голубчик мой! Представьте себе, что берете воду. Ведь и это господь для всех сотворил.

Тельхейм. Ты мучаешь меня. Я же сказал, что не хочу быть твоим должником.

Вернер. Сначала вам было негоже, теперь вы не хотите. Это уж дело другое! (С досадой.) Вам не угодно быть моим должником? А если вы все-таки являетесь им, господин майор? Или вы ничего не должны тому, кто отвел удар, едва не раскроивший вам череп, а в другой раз отрубил руку, уже спускавшую курок, чтобы вогнать вам в грудь пулю? Можно ли больше задолжать человеку? Или кошелек, по-вашему, дороже головы? Может, вы и по-благородному рассуждаете, но, клянусь богом, рассуждаете не умно!

Тельхейм. С кем это ты так разговариваешь, Вернер? Мы здесь одни, и я могу сказать тебе, — будь здесь третий, это отдавало бы похвальбой, — что с радостью признаю: я дважды обязан тебе жизнью. Но, друг мой, чего же недоставало мне, чтобы при случае сделать то же самое для тебя? А?

Вернер. Недоставало случая! Кто может в этом сомневаться, господин майор? Разве я сотни раз не видел, как вы готовы были жизнь отдать за последнего солдата, когда он оказывался в самой гуще боя?

Тельхейм. Следовательно?..

Вернер. Но…

Тельхейм. Почему ты не хочешь понять меня? Я сказал: негоже мне быть твоим должником, не хочу я им быть. Не хочу при тех обстоятельствах, в коих сейчас нахожусь.

Вернер. Так, так. Вы хотите дождаться лучших времен, хотите в другой раз взять у меня взаймы, когда вам не нужны будут деньги, когда у вас карман будет полон, а у меня, скорей всего, пуст.

Тельхейм. Нельзя брать взаймы, не зная, чем ты отдашь долг.

Вернер. Такой человек, как вы, не всю жизнь будет сидеть без денег.

Тельхейм. Ну, ты мудрец! И уж никак нельзя занимать у того, кто сам нуждается в деньгах.

Вернер. Да, я как раз из таких! На что мне деньги? Там, где нужен вахмистр, — его кормят и поят.

Тельхейм. Нельзя тебе вечно оставаться вахмистром, а чтобы преуспеть, нужны деньги, без них даже самый достойный не сдвинется с места.

Вернер. Преуспеть? Да я об этом и не помышляю. Я хороший вахмистр и, конечно, стал бы плохим ротмистром, а генералом и того плоше. Мы таких уже навидались.

Тельхейм. Не заставляй меня плохо думать о тебе, Вернер! Я с неудовольствием выслушал то, что мне рассказал Юст. Ты продал свою усадьбу и собрался кочевать с места на место. Не хочется мне верить, что ты не столько любишь свое солдатское ремесло, сколько дикую беспутную жизнь, которая, увы, связана с ним. Солдатом надо быть во имя отчизны или из любви к делу, за которое ты идешь в бой. Без цели служить сегодня здесь, а завтра там — значит быть подручным мясника, не более.

Вернер. Хорошо, господин майор, я повинуюсь. Вы лучше знаете, как следует поступать. Я остаюсь при вас. Но, дорогой майор, пока что возьмите у меня деньги. Не сегодня-завтра ваше дело будет решено. Вы получите кучу денег. И вернете мне долг с процентами. Я ведь только из-за процентов и хлопочу.

Тельхейм. Замолчи!

Вернер. Клянусь честью, только из-за процентов! Иной раз подумаешь: как-то ты будешь жить в старости, когда тебя вконец искалечат и ни гроша за душой у тебя не останется? По миру, видно, идти придется. И тут же мне на ум приходило: нет, ты побираться не будешь, а пойдешь к майору Тельхейму, он с тобою последний пфенниг разделит, кормить тебя будет на убой, у него ты и помрешь честным человеком.

Тельхейм(хватает его за руку). А теперь, дружище, ты этого уже не думаешь?

Вернер. Нет, уже не думаю. Ежели тот, кто сейчас в нужде, ничего не хочет взять у меня, хоть я и при деньгах, он, уж конечно, и мне не даст, когда разбогатеет, а в нужде окажусь я. Ну да ладно, что ж тут поделаешь. (Хочет уйти.)

Тельхейм. Не доводи меня до бешенства, Вернер! Куда ты собрался? Честью заверяю тебя, что деньги у меня еще есть, и честью клянусь, что скажу тебе, когда они выйдут, что ты будешь первым и единственным, у кого я возьму в долг. Ну, теперь ты доволен?

Вернер. Конечно. Дайте мне на этом руку, господин майор.

Тельхейм. Вот моя рука, Пауль. А теперь иди. Я пришел сюда поговорить с одной девушкой…

Явление восьмое

Франциска(в дверях). Вы еще здесь, господин вахмистр? (Увидев Тельхейма.) И вы, господин майор? Сию минуту я буду к вашим услугам. (Быстро идет обратно в комнату.)

Явление девятое

Тельхейм. Это она! Да и ты, Вернер, я вижу, знаешь ее? Вернер. Знаю.

Тельхейм. Хотя, насколько мне помнится, когда я стоял на зимней квартире в Тюрингии, ты не служил у меня?

Вернер. Нет, я закупал обмундирование в Лейпциге. Тельхейм. Откуда же ты ее знаешь?

Вернер. Знакомство наше новешенькое. С сегодняшнего дня. Но чем новее, тем горячее.

Тельхейм. Значит, ты и барышню ее уже видел? Вернер. Выходит, госпожа ее — барышня? Она сказала, что вы знаетесь с ее госпожой.

Тельхейм. А ты об этом не слышал? Еще с Тюрингии. Вернер. А барышня ее молодая?

Тельхейм. Да.

Вернер. И красивая?

Тельхейм. Очень красивая.

Вернер. Богатая?

Тельхейм. Очень.

Вернер. И барышня благоволит к вам так же, как служанка? Да это же прекрасно!

Тельхейм. Что ты имеешь в виду?

Явление десятое

Франциска. Господин майор…

Тельхейм. Франциска, милочка, я даже толком с тобой не поздоровался.

Франциска. Ну, так вы это сделали мысленно. Я знаю, вы ко мне расположены. Нехорошо только, что вам пришла охота пугать людей, расположенных к вам.

Вернер(про себя). Эге, выходит, я догадался!

Тельхейм. Такова моя судьба, Франциска! Ты передала ей письмо?

Франциска. Да, а теперь передаю вам. (Отдает ему письмо.)

Тельхейм. Ответ?

Франциска. Нет, ваше собственное письмо.

Тельхейм. Как? Она не захотела прочитать его?

Франциска. Хотеть-то она хотела, да мы плохо разбираем почерк.

Тельхейм. Плутовка!

Франциска. И вдобавок полагаем, что письма придуманы не для тех, кто может объясниться устно, стоит ему лишь пожелать.

Тельхейм. Пустое! Она должна прочитать его. В этом письме изложены мои оправдания, то бишь уважительные причины.

Франциска. Барышня желает все выслушать от вас, а не читать в письме.

Тельхейм. Выслушать от меня? Чтобы любое ее слово, любое изменение в лице повергало меня в смятение, чтобы в любом ее взгляде я чувствовал всю непомерность моей утраты?

Франциска. Нечего вас жалеть! Возьмите! (Отдает ему письмо.) Барышня ждет вас в три часа. Она хочет ехать кататься и смотреть город. Вы поедете с нею.

Тельхейм. Поеду с нею?

Франциска. А что вы дадите мне, если я оставлю вас совсем одних? Хочется мне дома побыть.

Тельхейм. Совсем одних?

Франциска. В отличной закрытой карете.

Тельхейм. Нет, это невозможно!

Франциска. Да, да. В карете господин майор получит хороший нагоняй! Тут уж деться некуда. Для того все и придумано. Одним словом, господин майор, ровно в три. Ах, вы, кажется, хотели и со мной поговорить с глазу на глаз. У вас есть что сказать мне? (Замечает Вернера.) Увы, мы не одни.

Тельхейм. Все равно что одни. Но так как твоя барышня не прочитала письма, то мне пока что нечего тебе сказать.

Франциска. По-вашему, мы все равно что одни? У вас, значит, нет секретов от господина вахмистра?

Тельхейм. Нет, никаких.

Франциска. А мне вот думается, что кое-какие секреты вам бы следовало от него иметь.

Тельхейм. Что это значит?

Вернер. Почему, душенька моя?

Франциска. Я говорю о секретах особого рода. Все двадцать, господин вахмистр? (Растопырив пальцы, поднимает обе руки.)

Вернер. Ш-ш, ш-ш, душенька моя, ш-ш!

Тельхейм. Что это значит?

Франциска. Р-раз, и уже на пальце, так, господин вахмистр? (Делает вид, будто быстро надевает кольцо на палец.)

Тельхейм. Ничего не понимаю!

Вернер. Вы, душенька, конечно же, понимаете шутки.

Тельхейм. Я не раз говорил тебе, Вернер, и надеюсь, ты еще помнишь мои слова, что есть пункты, относительно коих нельзя шутить с женщинами.

Вернер. Ей-богу, забыл. Душенька, я прошу вас…

Франциска. Ну коли то была шутка, то я на этот раз вас прощаю.

Тельхейм. Если мне так уж надобно явиться, Франциска, постарайся, чтобы твоя барышня успела прочитать письмо до моего прихода. Это избавит меня от мучения снова думать, снова говорить о том, что я всей душой хотел бы позабыть. Отдай ей! (Он переворачивает письмо, намереваясь передать его Франциске, и видит, что оно вскрыто.) Что я вижу? Франциска, мое письмо вскрыто.

Франциска. Все может быть. (Осматривает письмо.) И правда вскрыто. Кто бы это мог сделать? Но мы вашего письма не читали, господин майор, честное слово, не читали. Да и зачем нам было читать, если тот, кто его писал, сам будет у нас. Мы вас ждем, господин майор. Но знаете что, господин майор, не приходите к нам в таком виде — плохо причесанным, в сапогах. Наденьте башмаки и велите причесать себя^{48}. А то обличье у вас очень уж бравое и очень уж прусское!

Тельхейм. Благодарствуй, Франциска.

Франциска. Можно подумать, что прошлую ночь вы провели на биваке.

Тельхейм. Ты почти угадала.

Франциска. Мы тоже принарядимся, а потом сядем за стол. Мы бы охотно пригласили вас пообедать с нами, но ваше присутствие отобьет у нас аппетит, а мы не так уж влюблены, чтобы позабыть о еде.

Тельхейм. Иду, а ты, Франциска, подготовь ее немного, дабы я не внушил презрения ни ей, ни даже самому себе. Идем, Вернер, ты пообедаешь со мной.

Вернер. Здесь, в трактирной зале? Да мне кусок в горло не полезет.

Тельхейм. Нет, у меня в комнате.

Вернер. Ладно, я сейчас приду. Мне надо еще словечком с этой душенькой перекинуться.

Тельхейм. И то дело. (Уходит.)

Явление одиннадцатое

Франциска. Я слушаю вас, господин вахмистр.

Вернер. Скажите, душенька, я, когда вернусь, тоже должен припарадиться?

Франциска. Это уж как вам угодно, господин вахмистр. Мой глаз вы в любом виде тешите. А вот ухо с вами приходится держать востро. Двадцать пальцев, и все в кольцах. Ай-ай-ай, господин вахмистр!

Вернер. Погодите, душенька, я вот что еще хотел вам сказать: эта глупая шутка нечаянно сорвалась у меня с языка! Не думайте вы о ней. Человеку и одного кольца предостаточно. Майор сотни раз мне твердил: «Мерзавец тот солдат, что совратит девушку!» И я с ним вполне согласен! На меня, душенька, можно положиться. Приятного аппетита, душенька! (Уходит.)

Франциска. И вам того же желаю, господин вахмистр! Ох и нравится же мне этот человек! (Идет к двери, из комнаты навстречу ей выходит Минна.)

Явление двенадцатое

Минна. Майор уже ушел? Франциска, я поуспокоилась и, думается, теперь выдержала бы его присутствие.

Франциска. А я еще больше вас успокою.

Минна. Тем лучше! Письмо, о, это его письмо! Каждая строчка исполнена чести и благородства! То, что он от меня отказывается, лишь подтверждает его любовь ко мне. Наверно, он заметил, что мы прочли письмо. Не важно, лишь бы он пришел. Но ведь он наверняка придет, так ведь? Мне только кажется, Франциска, что он, пожалуй, слишком горд. Не желать, чтобы все счастье тебе подарила любимая, — это же гордость, непростительная гордость! Если он уж очень сильно даст мне ее почувствовать, Франциска…

Франциска. То вы откажетесь от него?

Минна. Ишь ты! Тебе опять его жалко стало? Нет, дурочка, из-за одного такого недостатка от любимого не отказываются. Но мне хочется сыграть с ним шутку и за эту гордость гордостью же немножко помучить его.

Франциска. Ну, барышня, вы, видать, совсем успокоились, если у вас снова проказы на уме.

Минна. Да, я спокойна, пойдем, тебе тоже предстоит играть роль в моей затее.

Явление первое

Франциска. Да вы же, барышня, голодная остались.

Минна. Нет, Франциска, я и за стол-то садилась не голодная.

Франциска. Мы положили не упоминать его имени за обедом. Но, оказывается, должны были приказать себе еще и не думать о нем.

Минна. Что правда, то правда, я только о нем и думала.

Франциска. Я уж заметила. О чем только я не заговаривала, вы на все отвечали невпопад.

А вот и напиток, располагающий к мечтам и фантазиям^{49}. Милый меланхолический кофе!

Минна. Фантазия? Я не фантазирую. Я думаю лишь о том уроке, который ему преподам. Ты понимаешь меня, Франциска?

Франциска. Да, конечно. Но было бы лучше, если б этот урок не потребовался.

Минна. Ты увидишь, что я знаю Тельхейма как свои пять пальцев. Человек, который отвергает меня и мое богатство, готов будет сразиться за меня со всем миром, узнав, что я несчастна и покинута.

Франциска(очень серьезно). Надо думать, это доставляет необыкновенную приятность женскому самолюбию.

Минна. Ах ты, критиканша! Подумать только, сначала она уличала меня в суетности, теперь в себялюбии. Оставь уж меня в покое, голубушка. Ты ведь тоже вправе делать со своим вахмистром все, что тебе вздумается.

Франциска. С моим вахмистром?

Минна. Да, можешь отрицать сколько тебе угодно, но это так. Я его еще не видела, однако из каждого слова, тобой о нем сказанного, понимаю, что это твой суженый.

Явление второе

Рикко(за сценой). Est-il permis, Monsieur le Major?[15]^{50}

Франциска. Это еще что такое? Неужто к нам? (Идет к двери.)

Рикко. Parbleu![16] Моя обшибался. Mais non…[17] Моя не обшибался. C’est sa chambre…[18]

Франциска. Барышня, этот господин, видно, думал, что здесь еще живет майор фон Тельхейм.

Рикко. Так точно. Le Major de Tellheim; juste, ma belle enfant, c’est lui que je cherche. Où est-il?[19]

Франциска. Он здесь больше не живет.

Рикко. Comment? Он здесь живаль? И уже нет? Где он живьет?

Минна(подходит к нему). Сударь…

Рикко. Ах, мадам, мадемуазель, ваша милость, простить меня…

Минна. Сударь, ваша ошибка вполне простительна, и ваше удивление — понятно. Господин майор любезно уступил мне комнату, так как я приехала издалека и не могла найти пристанища.

Рикко. Ah voilà de ses politesses! C’est un très-galanthomme que ce Major![20]

Минна. A вот куда он переехал, я, к стыду моему, не знаю.

Рикко. Ваша милость не знай? C’est dommage; j’en suis faché[21].

Минна. Конечно, я должна была узнать, где он теперь. Друзья будут здесь искать его.

Рикко. Я ошень его друг, ваша милость…

Минна. Франциска, может быть, ты знаешь?

Франциска. Нет, барышня.

Рикко. Я ошень нужно говорить с майор. Я ему привез nouvelle[22], которая он ошень будет рад.

Минна. Тем более я сожалею. Но я надеюсь вскоре его увидеть. Если не важно, из чьих уст он узнает эту приятную новость, то я, сударь, предлагаю свои услуги…

Рикко. Я понимай. Mademoiselle parle françois? Mais sans doute, telle que je la vois! La demande etoit bien impolie, Vous me pardonnerés, Mademoiselle[23].

Минна. Сударь…

Рикко. О, вы не говорить французски, ваша милость?

Минна. Сударь, во Франции я бы уж постаралась говорить по-французски, но здесь к чему бы это? Вы меня понимаете, пойму и я вас, сударь; впрочем, говорите, как вам угодно.

Рикко. Корош, очень корош. Я буду суметь explieier[24] по-немецки. Sachés donc, Mademoiselle[25], ваша милость знай, я был на обед у министр… министр… как называйт этот министр? На такой длинный улица? И большой площадь?^{51}

Минна. Я здесь еще ничего и никого не знаю.

Рикко. Ну, министр военный ведомство. Я у него обедаль. Я обедаю у него à l’ordinaire[26], за обед речь зашель про майор Тельхейм et le Ministre m’a dit en confidence, car Son Exellence est de mes amis, et il n’y a point de mystères entre nous[27]. Я хочу говорить: его превосходительность мне секретно поверила, что дело наш майор уже коншается, и коншается хорошо. Министр делал рапорт для король, и король начертал на нем tout-à-fait en faveur du Major. Monsieur, m’a dit Son Excellence, Vous comprenés bien, que tout depend de la manière, dont on fait envisager les choses au Roi, et Vous me connoissés. Cela fait un très-joli garçon que ce Tellheim, et ne sais-je pas que Vous l’aimés? Les amis de mes amis sont aussi les miens. Il coute un peu cher au Roi ce Tellheim, mais est-ce que l’on sert les Rois pour rien? Il faut s’entr’aider en ce monde; et quand il s’agit de pertes, que ce soit le Roi, qui en fasse, et non pas un honnèt-homme de nous autres. Voilà le principe, dont je ne me départ jamais[28].

Что вы на это скажет, ваша милость? Бравый шеловек, верно? Ah que Son Excellence a le coeur bien placé![29]. Он меня заверили au reste[30], если майор еще не получать une Lettre de la main[31] — письмо королевской руки, то сегодня получит infailliblement[32].

Минна. Разумеется, сударь, такое письмо будет весьма радостным для майора фон Тельхейма. И мне бы хотелось заодно с радостным известием назвать ему имя друга, принявшего столь горячее участие в его судьбе.

Рикко. Ваша милость желает мой имя?^{52} Vous voyés en moi — ваша милость видит во мне le Chevalier Riccaut de la Marlinière, Seigneur de Pret-au-val, de la Branche de Prensd’or[33]. Ваша милость удивляется узнать, что я из такой высокий и знатный род, qui est véritablement du sang Royal. Il faut le dire, je suis sans doute le cadet lé plus aventureux, que la maison a jamais eu[34]. Я служить с одиннадцать лет. Из-за одного affaire d’honneur[35] я бежаль. Потом был на служба его папского святейшества, республика Сан-Марино^{53}, на служба корона польской, Генеральных штатов и, наконец, сюда приехал. Ah, Mademoiselle, que je voudrois n’avoir jamais vu ce pays-là![36]Если бы меня оставлять на служба Генеральные штаты^{54}, я ужо был не меньше полковник. А здесь я навек capitaine^{55}, и еще отставной capitaine…[37]

Минна. Как это печально.

Рикко. Oui, Mademoiselle, me voilà reformé, et par-là mis sur le pavé![38]

Минна. Мне очень жаль.

Рикко. Vous étes bien bonne, Mademoiselle[39]. Нет, здесь не ценят заслуга. Выгнать шоловека, как я, какой разорил себя на эта служба. Двадцать тысяч ливров я вынул из свой карман. И что теперь в мой карман? Tranchons le mot, je n’ais pas le sou, et me voilà exactement vis-à-vis du rien[40].

Минна. Мне всем сердцем жаль вас.

Рикко. Vous étes bien bonne, Mademoiselle, но пословиц говорит: беда тащит за собой родной сестра — qu’un malheur ne vient jamais seul[41], так и со мной arrivir[42]. Какой же Honnèthomme[43] моего происхождения имеет ressource[44], кроме карты. И я играль ошень удашно, пока мне не нужен был удаша. А как он стал мне нушен, Mademoiselle, je joue avec un guignon, qui surpasse toute croyance[45]. Две недели не быль один день, что они не сорвали мне банк. Вчера тоже три раза сорваль. Je sais bien, qu’il avoit quelque chose de plus, que le jeu. Car parmi mes pontes se trouvoient certaines dames…[46] Больше я нишего не хотель сказать. С дамами надо быть галантно. Они и на сегодня invitir[47] меня для revanche, mais — Vous m'entendés, Mademoiselle[48] — надо знайть, на чего жить, раньше чем знайть, на чего играть.

Минна. Я надеюсь, сударь, что…

Рикко. Vous étes bien bonne, Mademoiselle…

Минна(отзывает в сторону Франциску). Франциска, мне искренне жаль этого человека. Как ты думаешь, он не обидится, если я ему предложу немного денег?

Франциска. Не похоже, чтобы обиделся.

Минна. Хорошо! Вы сказали, сударь, что играете и держите банк, вероятно, в тех домах, где можно рассчитывать на выигрыш. Признаюсь, я тоже не прочь попонтировать…

Рикко. Tant mieux, Mademoiselle, tant mieux! Tous les gens d’esprit aiment le jeu à la fureur[49]^{56}.

Минна. Я, конечно, люблю выигрывать и охотно войду в долю с человеком, умеющим играть. Согласны ли вы, сударь, принять меня в компанию? И предоставить мне возможность участвовать в вашем банке?

Рикко. Comment, Mademoiselle, Vous voulés être de moitié avec moi? De tout mon coeur[50].

Минна. Для начала моя доля будет очень скромной… (Достает деньги из шкатулки.)

Рикко. Ah, Mademoiselle, que Vous étes charmante![51]

Минна. Вот мой недавний выигрыш, всего десять пистолей — мне, разумеется, неловко предлагать столь малую сумму…

Рикко. Donnés toujours, Mademoiselle, donnés!..[52] (Берет деньги.)

Минна. Вы, сударь, конечно, делаете солидные ставки…

Рикко. Да, ошень солидно. Десять пистоль? Знашит, ваша милость будет interessir, в одна треть, pour le tiers[53]. Хотя для треть бы надо шуть больше. Но с прекрасной дамой нельзя быть мелошен. Я счастлив завязать liaison[54] с ваша милость, et de ce moment je recommence à bien augurer de ma fortune[55].

Минна. Нет, при игре, сударь, я присутствовать не буду.

Рикко. Зашем, ваша милость, присутствовать? Мы, игроки, шестный шеловек между собой.

Минна. Ежели нам посчастливится, сударь, вы принесете мне мою долю, а ежели нас постигнет неудача…

Рикко. Я приду полушить подкрепление, так, ваша милость?

Минна. Подкреплений надолго не хватит. Посему, сударь, хорошенько защищайте наши деньги.

Рикко. За кого меня считайт ваша милость? За просташка? За дурашка?

Минна. Простите меня.

Рикко. Je suis de bons, Mademoiselle… Savés-vous ce que cela veut dire?[56] Я выушеник тех…

Минна. Но я не совсем понимаю, сударь…

Рикко. Je sais monter un coup…[57]

Минна(удивленно). Неужто вы…

Рикко. Je file la carte avec une adresse…[58]

Минна. Нет, нет, нет…

Рикко. Je fait sauter la coupe avec une dextérité…[59]

Минна. Сударь, не хотите же вы сказать, что…

Рикко. Чего я не хошу? Ваша милость, чего? Donnés-moi un pigeonneau à plumer, et…[60]

Минна. Вы шулер и плутуете в игре?

Рикко. Comment, Mademoiselle? Vous appellés cela «плутуете»? Corriger la fortune, l’enchainer sous ses doigts, être sûr de son fait[61], — и это немцы называть «плутуете»? О, немецкая язык, какая бедная язык! Какая нетсуразная язык!

Минна. Нет, сударь, если вы так думаете…

Рикко. Laissés moi faire, Mademoiselle[62], и будьте спокойная! Вас не может интересовайт, как я играю! Хватит, завтра я буду приходить со сто пистоль, или ваша милость никогда меня не увидайт. Votre très-humble, Mademoiselle, votre très-humble…[63] (Быстро уходит.)

Минна(с досадой и удивлением смотрит ему вслед). Последнее было бы для меня самым желательным.

Явление третье

Франциска(огорченно). Ну что тут скажешь! Славно, куда как славно!

Минна. Смейся, смейся, я это заслужила. (Подумав, уже спокойнее.) Не смейся, Франциска, я этого не заслужила.

Франциска. Вот прекрасно! Напротив, вы совершили благородный поступок — помогли мошеннику снова встать на ноги.

Минна. Я помогала несчастному.

Франциска. Но самое-то замечательное, что он принял вас за своего брата — шулера. Ой, сейчас побегу за ним, отниму деньги. (Бежит к двери.)

Минна. Франциска, налей мне кофе, я не люблю пить холодный.

Франциска. Он обязан все вернуть вам, ведь вы же передумали вступать с ним в долю. Десять пистолей! Разве вы не видите, что это нищий!

А кто же столько подает нищему? Да еще при этом старается не унизить его подачкой? Ежели вы по своему милосердию нищего не считаете нищим, то и нищий вашу милостыню не считает милостыней. Вот вам и благодарность, он, видно, принял ваш дар я уж и не знаю за что…

Вы хотите еще больше разгорячить мне кровь? Нет, я пить не стану.

«Parbleu, ваша милость, здесь не ценят заслуга». (Передразнивает француза.) Конечно, нет, если разрешают таким мошенникам разгуливать на свободе.

Минна(отпивая кофе, холодно и задумчиво). Девочка моя, ты превосходно разбираешься в хороших людях, но когда же ты научишься понимать дурных? Они ведь тоже люди. И частенько вовсе не такие плохие, как кажется. Надо уметь и в них найти хорошие стороны. Сдается мне, что этот француз просто суетный малый. Из суетности он и выдает себя за шулера; не хочет быть обязанным мне, старается избавить себя от необходимости меня благодарить. Возможно, что, выйдя отсюда, он заплатит свои мелкие долги, а если у него что-нибудь еще останется, будет тихо и скромно жить, даже не помышляя об игре. Если это так, милая моя Франциска, то пусть приходит за подкреплением. (Передает ей чашку.) На, убери. И скажи, неужто Тельхейму не пора еще быть здесь?

Франциска. Нет, сударыня, я ни на то, ни на другое не способна, не умею разглядеть хорошую сторону в дурном человеке, и плохую в хорошем.

Минна. Но он точно придет?

Франциска. А следовало бы ему не приходить! В нем, в этом лучшем из людей, вы углядели толику гордости и собрались жестоко над ним надсмеяться.

Минна. Ты опять за свое? Молчи, я так хочу. Если ты испортишь мне игру, если не будешь все делать и говорить, как условлено… смотри, я оставлю тебя с ним наедине и тогда… да вот, кажется, и он.

Явление четвертое

Франциска. Нет, это только его милый вахмистр.

Минна. Милый вахмистр? К кому же относится твое «милый»?

Франциска. Сударыня, прошу вас, не смущайте человека. К вашим услугам, господин вахмистр, с чем вы к нам пожаловали?

Вернер(не обращая внимания на Франциску, приближается к Минне). Майор фон Тельхейм приказал мне, вахмистру Вернеру, засвидетельствовать свое нижайшее почтение ее милости, фрейлейн Минне фон Барнхельм, и сказать, что он вскорости будет здесь.

Минна. Что же его задержало?

Вернер. Вы уж простите, ваша милость. Еще трех не пробило, как мы вышли из дому, да по дороге нам встретился военный казначей, а от такого господина скоро не отвяжешься: вот майор и подал мне знак, чтобы я шел к вам и отрапортовал, почему он задерживается.

Минна. Благодарю вас, господин вахмистр. Надеюсь, что военный казначей сообщит майору какое-нибудь приятное известие.

Вернер. У этих редко находятся приятные известия для господ офицеров. Не прикажет ли мне чего ваша милость? (Хочет уйти.)

Франциска. Куда ж это вы опять торопитесь, господин вахмистр? Разве нельзя нам и словом перемолвиться?

Вернер(тихо и серьезно). Не здесь, душенька. Это было бы неуважительно и против правил субординации. Сударыня…

Минна. Благодарю за труд, господин вахмистр. Я рада была с вами познакомиться. Франциска рассказала мне о вас много хорошего.

Явление пятое

Минна. Значит, это твой вахмистр, Франциска?

Франциска. Какой насмешливый тон, да некогда мне укорять вас за ваше «твой». Да, сударыня, это мой вахмистр. Вы, конечно, находите его немного чопорным и деревянным. Он и мне сейчас таким показался, хоть я и понимаю, что он считал нужным явиться к вашей милости, как на парад. Ну а когда солдаты маршируют на параде — они больше похожи на заводных кукол, чем на людей. Посмотрели бы вы на него, послушали бы его, когда он сам себе хозяин.

Минна. Что же, я не против.

Франциска. Он, наверно, еще в зале. Позвольте мне пойти туда перекинуться с ним словечком.

Минна. Мне неприятно отказывать тебе в этом удовольствии, Франциска, но ты должна остаться здесь и присутствовать при нашем разговоре. Да, мне вот еще что пришло на ум. (Снимает кольцо.) Возьми мое кольцо и спрячь его, а мне взамен дай перстень майора.

Франциска. Зачем?

Минна(в то время как Франциска достает другое кольцо). Толком я еще сама не знаю, но предвижу, что он мне пригодится. Стучат! Живо давай его сюда! (Надевает перстень.) Это он!

Явление шестое

Тельхейм. Сударыня, прошу прощения за то, что задержался…

Минна. О господин майор, к чему нам военная пунктуальность! Вы здесь! А дожидаться радости тоже радость. Итак (с улыбкой смотрит на него), мой милый Тельхейм, разве мы оба не вели себя сегодня как дети?

Тельхейм. Так точно, сударыня, как дети, которые упорствуют, вместо того чтобы спокойно подчиниться…

Минна. Давайте поедем покататься, милый майор, посмотрим город, кстати, встретим моего дядюшку.

Тельхейм. Что?

Минна. Вот видите, даже самого важного мы не успели сказать друг другу. Да, сегодня он приезжает. Я по чистой случайности опередила его на один день.

Тельхейм. Граф фон Брухзаль? Разве он возвратился?

Минна. Тревоги военного времени заставили его уехать в Италию, мир вернул его в родные края. Не беспокойтесь, Тельхейм. Если прежде мы полагали, что он будет чинить серьезнейшие препятствия нашему союзу…

Тельхейм. Нашему союзу?

Минна. Он ваш друг. Слишком много хорошего слышал он о вас, чтобы не быть им. И теперь горит желанием лично узнать человека, который стал избранником его единственной наследницы. Дядя, опекун, отец, он приедет сюда, чтобы отдать меня вам.

Тельхейм. Ах, сударыня, почему вы не прочитали моего письма? Почему не захотели прочитать его?

Минна. Какое письмо? Да, да, припоминаю, вы писали мне. Франциска, что сталось с письмом господина майора? Прочитали мы его или нет? Так что же вы мне писали, милейший Тельхейм?

Тельхейм. Лишь то, что мне повелевала честь.

Минна. Конечно же, она повелевает вам не покидать честной и любящей вас девушки. Да, мне следовало прочитать письмо. Но я ведь услышу сейчас то, что не удосужилась прочитать.

Тельхейм. Да, услышите…

Минна. Нет, мне и слышать не надо. Это же само собой понятно. Вы не способны на такой низкий поступок — теперь отречься от меня. Разве вы не понимаете, что я на всю жизнь стала бы посмешищем в глазах людей? Мои соотечественницы будут показывать на меня пальцами: «Вот она, девица фон Барнхельм; будучи богатой, она решила залучить себе в мужья бравого Тельхейма, словно за деньги можно купить честного вояку!» Вот какие пойдут разговоры, ведь все они завидуют мне. Что я богата, они отрицать не могут; но никак не хотят признать, что я еще и неплохая девушка, достойная своего будущего мужа.

Тельхейм. О сударыня, я узнаю ваших землячек. Конечно же, им внушает смертельную зависть отставной и опозоренный офицер, вдобавок еще калека и нищий.

Минна. Это вы о себе говорите? Если не ошибаюсь, что-то в этом роде я уже слышала сегодня утром. Здесь все вперемешку — добро и зло. Давайте же получше рассмотрим то и другое. Вы уволены в отставку? Я об этом слышала и думала, что полк ваш расформирован. Как же случилось, что столь достойного человека не оставили на службе?

Тельхейм. Все было так, как и быть должно. Сильные мира сего убедились, что некий солдат мало что делает из симпатии к ним, немногим больше по долгу службы, но готов на что угодно из чувства чести. Так разве же могут они считать себя в долгу перед ним? После войны наш брат стал им не нужен, да в конце концов им и вообще-то никто не нужен.

Минна. Вы говорите, как подобает мужу, не заискивающему перед сильными мира сего. И никогда еще не были вы столь независимы. Я всей душой благодарна им за то, что они более не претендуют на вас, ибо мне бы очень не хотелось делить вас с ними. Я ваша повелительница, Тельхейм, другого повелителя вам не нужно. Узнать, что вы в отставке, — боже, такое счастье мне даже и не снилось! Но этого мало. Вы сказали о себе «я — калека» (оглядывает его с головы до пят), а между тем этот калека достаточно строен, держится прямо, да и вообще выглядит еще довольно здоровым и сильным. Милый Тельхейм, если вы, как инвалид, пойдете просить милостыню, то, смею вас уверить, перед вами вряд ли откроется дверь, разве что в дому какой-нибудь добросердечной девушки вроде меня.

Тельхейм. Сейчас я слышу только речи озорницы девочки, милая Минна.

Минна. А я в вашем укоре слышу лишь одно: «Милая Минна!» Я больше не буду озорничать, ибо помню, что вы и в самом деле чуть-чуть калека. У вас прострелена правая рука. Если вдуматься поглубже, то это совсем уж не так плохо. Я, таким образом, избавлюсь от ваших побоев.

Тельхейм. Сударыня!

Минна. Вы хотите сказать, что не избавитесь от моих. Но, милый мой Тельхейм, я надеюсь, что до этого вы меня не доведете.

Тельхейм. Вам угодно смеяться, сударыня. Я сожалею, что не могу хохотать вместе с вами.

Минна. А почему, собственно? Разве смеяться — дурно? И разве нельзя смеяться, сохраняя полную серьезность? Дорогой мой майор, смех лучше сохраняет нам разум, нежели досада и огорчения. За доказательством недалеко ходить. Ваша смешливая подруга судит о ваших делах куда правильнее, нежели вы сами. Вы в отставке и полагаете, что тем самым нанесен урон вашей чести. У вас прострелена рука, и вам этого довольно, чтобы объявить себя калекой. Нет, вы не правы! Все это преувеличение. И не моя вина, что преувеличения заставляют смеяться. Бьюсь об заклад, что и ваша нищета не выдержит серьезного испытания. Пусть вы раз, другой, третий, наконец, теряли свое имущество, а теперь у того или другого банкира еще погибли ваши деньги, но разве это делает вас нищим? Даже если у вас ничего не осталось, кроме того, что привезет мой дядюшка.

Тельхейм. Ваш дядюшка, сударыня, ничего не привезет мне.

Минна. Ничего, кроме двух тысяч пистолей, которые вы великодушно ссудили нашим сословным представителям^{57}.

Тельхейм. Ах, если бы вы прочитали мое письмо, сударыня!

Минна. Я его прочитала. Но то, что в нем касалось этого пункта, — все равно осталось для меня загадкой. Невозможно, чтобы вам вменили в преступление благородный поступок. Объясните же мне, в чем дело…

Тельхейм. Помните ли вы, сударыня, что мне был дан приказ, применяя самые суровые меры, взыскать с населения ваших земель контрибуцию, и притом звонкой монетой. Я хотел избавить себя от столь суровых действий и внес недостающую сумму.

Минна. Да, я помню. Я вас полюбила за этот поступок еще до знакомства с вами.

Тельхейм. Представители сословий выдали мне вексель, и я думал после заключения мира приобщить эту сумму к долгам, подлежащим утверждению. Вексель был признан действительным, но мое право на получение по нему денег взято под сомнение. Язвительная улыбка была мне ответом, когда я заверял, что внес всю сумму наличными. Вексель этот сочли взяткой, «благодарностью» сословий за то, что я без промедлений столковался с ними о сумме, удовлетвориться коей, согласно моим полномочиям, имел право лишь в самом крайнем случае. Так вексель уплыл из моих рук, и если деньги по нему и будут выплачены, то, уж конечно, не мне. Вот почему, сударыня, я считаю себя оскорбленным, а вовсе не из-за отставки, которую я бы все равно потребовал, если б не получил ее. У вас серьезное выражение лица, сударыня! Почему же вы не смеетесь? Ха-ха-ха! Я-то ведь смеюсь!

Минна. О, не смейтесь так, Тельхейм! Заклинаю вас! Это страшный смех ненависти ко всему роду людскому. Нет, не такой вы человек, чтобы раскаиваться в хорошем поступке оттого, что он привел к плачевным последствиям. Заверяю вас, эти последствия недолго будут давать знать о себе! Правда выйдет на свет божий! Свидетельство моего дядюшки, всех наших сословий…

Тельхейм. Вашего дядюшки! Ваших сословий! Ха-ха-ха!

Минна. Ваш смех убивает меня, Тельхейм. Если вы верите в добро и в провидение, не смейтесь так! Я даже проклятий никогда не слышала более страшных, чем ваш смех. Давайте предположим наихудшее! Если здесь не пожелают оценить вас по достоинству, то уж у нас вас оценят. Нет, Тельхейм, мы не можем, не смеем отринуть вас! И если наши сословия имеют хоть малейшее понятие о чести, я знаю, что им надо делать! Но я несу вздор, к чему все это нужно? Представьте себе, Тельхейм, что в один злополучный вечер вы проиграли две тысячи пистолей. Король оказался для вас несчастливой картой, тем больше счастья (показывая на себя) принесет вам дама. Верьте мне, провидение всегда вознаграждает честного человека за его утраты. Нередко даже заранее. Поступком, лишившим вас двух тысяч пистолей, вы завоевали меня. Не будь его, во мне не вспыхнуло бы желание увидеть вас. Вы же знаете, я без приглашения пришла на тот раут, где надеялась встретить вас. Только из-за вас и пришла. Пришла с твердым намерением полюбить вас — да что там, я уже вас любила, — с твердым намерением соединить с вами свою жизнь, даже если вы окажетесь черным и некрасивым, как венецианский мавр^{58}. Вы не черны, и не безобразны, и никогда не будете таким ревнивцем, но, Тельхейм, Тельхейм, у вас все еще много общего с ним! О, вы неистовые, непреклонные мужчины, со взглядом, вечно устремленным на призрак чести, слишком суровые для других чувств! Взгляните же, взгляните на меня, Тельхейм.

О чем вы думаете? Слышите ли вы меня?

Тельхейм(рассеянно). О да! Но скажите мне, сударыня: почему мавр служил Венеции? Разве не было у него отчизны? Почему отдал он внаем чужой стране свою руку и свою кровь?^{59}

Минна(испуганно). Тельхейм, что с вами, где вы? Хватит, не надо больше этих разговоров. Идемте! (Берет его под руку.) Франциска, скажи, чтобы подавали карету.

Тельхейм(вырывает руку и идет вслед за Франциской). Нет, Франциска, я должен отказаться от чести сопровождать фрейлейн фон Барнхельм. Сударыня, отпустите меня и оставьте мне еще хоть на день мой разум. Вы очень скоро сведете меня с ума. Я упираюсь что есть сил. И покуда я еще в своем уме, выслушайте, сударыня, мое решение, с которого уже ничто на свете меня не своротит. Если мне не выпадет счастливый жребий, если мои дела не примут другого оборота, если…

Минна. Я должна перебить вас, господин майор. Нам надо было сразу сказать ему об этом, Франциска. Никогда ты вовремя не напомнишь. Наш разговор протекал бы совсем иначе, Тельхейм, если бы я начала его с доброй вести, только что принесенной нам кавалером де Марлиньер.

Тельхейм. Кавалером де Марлиньер? Кто это такой?

Франциска. Может, он и хороший человек, господин майор, да только…

Минна. Помолчи, Франциска! Тоже отставной офицер, в свое время бывший на голландской службе…

Тельхейм. Ха! Лейтенант Рикко!

Минна. Он назвал себя вашим другом…

Тельхейм. Зато я себя его другом не назову.

Минна. По его словам, какой-то министр сообщил ему, что ваше дело подходит к благополучному концу. Собственноручное письмо короля уже направлено вам.

Тельхейм. Где ж это они сошлись, Рикко и министр? Что-то, правда, сдвинулось в моем деле. Только сейчас военный казначей уведомил меня, что король отменил все обвинения, мне предъявленные, и освободил меня от письменного обязательства не уезжать, покуда я не буду полностью оправдан. Но пусть я лучше погибну от жестокой нужды на глазах у моих клеветников, чем…

Минна. Упрямец!

Тельхейм. Милость мне не нужна, я жажду справедливости, моя честь…

Минна. Честь такого человека, как вы…

Тельхейм(запальчиво). Нет, сударыня, вы можете правильно судить о чем угодно, но не об этом. Честь — не голос совести, не свидетельство нескольких добропорядочных людей…

Минна. Да, да, я понимаю. Честь это честь.

Тельхейм. Короче, сударыня… вы прервали меня, а я хотел сказать: если у меня так оскорбительно будет отнято все, что принадлежит мне, если моя честь не будет восстановлена, я не стану вашим супругом, ибо в глазах света я этого не достоин. Фрейлейн фон Барнхельм заслуживает мужа с незапятнанным именем. Ничтожна та любовь, что не страшится навлечь презрение на любимую. И ничтожен тот мужчина, которому не стыдно всем своим счастьем быть обязанным женщине, чья слепая нежность…

Минна. Вы это серьезно говорите, господин майор? (Внезапно поворачивается к нему спиной.) Франциска!

Тельхейм. Не гневайтесь, сударыня…

Минна(в сторону, Франциске). Теперь пора! Что ты мне посоветуешь, Франциска?

Франциска. Ничего я не советую. Хотя он уже, конечно, пересолил.

Тельхейм. Вы разгневаны, сударыня?

Минна(насмешливо). Я? Ничуть!

Тельхейм. Если бы я меньше любил вас…

Минна (в том же тоне). О, конечно, это составило бы мое несчастье… Но, видите ли, господин майор, я тоже не хочу видеть вас несчастным… Любить надо бескорыстно. Как хорошо, что я не была с вами откровенна! Может быть, ваше сострадание одарило бы меня тем, в чем мне отказала ваша любовь. (Медленно снимает с пальца перстень.)

Тельхейм. Что вы хотите этим сказать, сударыня?

Минна. Никто не вправе делать другого счастливее или несчастнее. Таков закон истинной любви! Я верю вам, господин майор, в вас слишком сильно чувство чести, чтобы вы не понимали истинной любви.

Тельхейм. Вы смеетесь надо мной?

Минна. Вот, возьмите обратно это кольцо — залог вашей верности. (Передает ему перстень.) Все кончено! Пусть будет так, словно мы никогда друг друга не знавали.

Тельхейм. Что я слышу?

Минна. Вас это удивляет? Возьмите, сударь. Ведь ваши слова не были пустым жеманством.

Тельхейм(принимая кольцо из ее рук). Боже! И это говорит моя Минна!

Минна. Вы не можете быть моим по одной причине, я ни по одной не могу быть вашей. Прощайте! (Идет к двери.)

Тельхейм. Куда вы, Минна?

Минна. Господин майор, теперь вы оскорбляете меня не в меру вольным обращением.

Тельхейм. Что с вами, сударыня? Куда вы?

Минна. Оставьте меня! Скрыть от вас мои слезы, изменник!

Явление седьмое

Тельхейм. Она плачет? И мне оставить ее? (Хочет идти за Минной.)

Франциска(удерживает его). Куда вы, господин майор? Не пойдете же вы за нею в спальню?

Тельхейм. Она несчастна? Правда ведь, она говорила, что несчастна?

Франциска. А как же? Несчастье потерять вас, после того как…

Тельхейм. После чего? Нет, тут кроется что-то большее. Но что именно, Франциска? Скажи мне, скажи…

Франциска. После того, хотела я сказать, как она столь многим для вас пожертвовала.

Тельхейм. Пожертвовала? Для меня?

Франциска. Слушайте же, я буду краткой. Вам на руку, господин майор, что вы сумели так от нее отделаться. Почему бы мне и не сказать вам всего? Мы бежали! Ведь граф фон Брухзаль лишил мою барышню наследства за то, что она отказалась выйти замуж за выбранного им жениха. Из-за этого все от нее отвернулись, все стали свысока относиться к ней. Что нам было делать? Мы решили отыскать того, кому можно было…

Тельхейм. Довольно. Идем, я брошусь к ее ногам…

Франциска. Что вы надумали? Идите-ка лучше поскорей и благодарите судьбу за то, что вам так повезло…

Тельхейм. Несчастная, за кого ты меня принимаешь? Нет, голубушка, не сердце подсказало тебе эти слова. Прости мне мою запальчивость.

Франциска. Не задерживайте меня. Пойду посмотрю, что там, как бы с нею чего не случилось. Уходите-ка. Придете в другой раз, когда вам взаправду захочется прийти. (Уходит.)

Явление восьмое

Тельхейм. Куда же вы, Франциска? Я буду ждать вас здесь! Нет, другое важней! Если она поймет, сколь серьезны мои намерения, она непременно простит меня. Вот когда мне нужен мой славный Вернер! Нет, Минна, я не предатель. (Поспешно уходит.)

Явление первое

Тельхейм. Вернер! А я-то тебя ищу. Куда ты запропастился?

Вернер. А я вас ищу, господин майор, ну да, так оно всегда бывает. Я к вам с доброй вестью.

Тельхейм. Ах, не нужны мне сейчас твои вести, мне твои деньги нужны. Живо, Вернер, давай мне все, что у тебя есть, и еще постарайся достать, сколько удастся.

Вернер. Господин майор! Ей-богу, я как в воду глядел, сказавши: он возьмет у меня деньги, когда сам сможет давать взаймы.

Тельхейм. Надеюсь, ты не отвиливаешь?

Вернер. А чтобы мне не в чем было упрекнуть своего майора, он берет у меня правой рукой и тут же возвращает левой.

Тельхейм. Не задерживай меня, Вернер! Я, разумеется, верну тебе деньги, но когда и каким образом — одному богу известно.

Вернер. Вы, значит, еще не слыхали, что дворцовому казначейству приказано выплатить вам всю сумму? Я только что узнал это от…

Тельхейм. Что ты несешь? Почему позволяешь себя дурачить? Неужто не можешь взять в толк, что, будь все так, как ты говоришь, я бы первым об этом знал. Одним словом, Вернер, деньги, деньги!

Вернер. Да с удовольствием! Вот — тут кое-что имеется. Сто луидоров и сто дукатов. (Передает ему оба свертка.)

Тельхейм. Сто луидоров! Вернер, сходи отдай их Юсту. Пусть немедля выкупит кольцо, которое он заложил сегодня утром. Но где же взять еще, Вернер? Мне куда больше надо.

Вернер. Об этом уж позвольте мне позаботиться. Покупатель моего имения живет в городе. Правда, срок платежа только через две недели, но деньги у него отложены, и полпроцентика скидки…

Тельхейм. Ладно! Видишь, Вернер, ты моя единственная опора. И я должен во всем тебе открыться. Барышня — ты видел ее здесь — очень несчастна.

Вернер. О, горе!

Тельхейм. Но завтра она станет моей женой.

Вернер. О, радость!

Тельхейм. А послезавтра я уеду с ней. Я должен, я хочу уехать. Лучше бросить здесь все, как есть. Кто знает, где ждет меня счастье. Коли хочешь, Вернер, поедем со мной. Мы опять будем служить вместе.

Вернер. Ей-богу? Только там, где идет война, господин майор.

Тельхейм. А как же! Иди, Вернер, голубчик, мы позднее обо всем потолкуем.

Вернер. О дорогой мой майор! Послезавтра? А почему бы и не завтра? Я живехонько все устрою. В Персии, господин майор, идет отличная война, что вы на это скажете?

Тельхейм. Мы с тобой еще все обсудим. А сейчас иди, Вернер.

Вернер. Виват! Да здравствует князь Ираклий! (Уходит.)

Явление второе

Тельхейм. Что со мною? Все ожило во мне, мой дух воспрял! Собственное несчастье пригнуло меня к земле, сделало злым, недальновидным, робким и ленивым; ее беда меня окрыляет, я снова гляжу на мир без боязни, я чувствую себя сильным, способным совершить для нее любой подвиг… Но что ж я мешкаю? (Направляется в комнату Минны, откуда навстречу ему выходит Франциска.)

Явление третье

Франциска. Да это и вправду вы. Мне показалось, будто я слышу ваш голос. Что вам угодно, господин майор?

Тельхейм. Что мне угодно? Чем занята твоя барышня? Идем!

Франциска. Она сейчас поедет кататься.

Тельхейм. Одна? Без меня? Куда же?

Франциска. Вы забыли, господин майор?

Тельхейм. Ты о чем, Франциска? Я ее рассердил, но я буду молить ее о прощении, и она простит меня.

Франциска. Простит, господин майор, после того как вы взяли у нее обратно свое кольцо?

Тельхейм. О, я был тогда, как в дурмане. И сейчас только вспомнил о кольце. Куда ж это я его засунул? (Шарит в карманах.) Вот оно!

Франциска. Вы уверены, что это то самое? (Он снова прячет кольцо, Франциска в сторону.) Хоть бы он повнимательнее на него посмотрел.

Тельхейм. Она мне его навязала в страшном раздражении… Но я уже забыл, как она была раздражена. Когда сердце переполнено — слов не взвешивают. Но она, не колеблясь, возьмет его обратно. Ведь ее-то кольцо у меня осталось.

Франциска. Она ждет, чтобы вы, в свою очередь, вернули его. Где оно, господин майор? Покажите-ка мне это кольцо.

Тельхейм(не без смущения). Я… я позабыл его надеть. Юст… Юст сейчас принесет его.

Франциска. Да они, кажется, почти одинаковые, дайте же посмотреть на ваше; я до смерти люблю такие безделки.

Тельхейм. В другой раз, Франциска. А сейчас идем…

Франциска(в сторону). Никак не выберется из своего заблуждения.

Тельхейм. Что ты сказала? Заблуждения?

Франциска. Я говорю, что вы заблуждаетесь, полагая, что моя барышня все еще хорошая партия для вас. Ее собственное состояние совсем невелико, а опекуны своекорыстными расчетами могут и вовсе пустить его на ветер. Всех благ она ждет от своего дядюшки, но он жестокий человек.

Тельхейм. Оставь эти разговоры. Разве у меня недостанет сил все возместить ей?

Франциска. Слышите? Она звонит, я должна идти к ней.

Тельхейм. Я иду с тобой.

Франциска. Ради бога, не ходите! Она строго-настрого запретила мне разговаривать с вами. Или уж идите после меня. (Уходит в комнату.)

Явление четвертое

Тельхейм(кричит ей вслед). Доложи обо мне! Замолви за меня словечко, Франциска! Я сейчас приду! Но что я скажу ей? Нет, не надо готовиться, когда за тебя говорит сердце. Надо продумать лишь, как бережнее обойтись с ней! И помнить о ее сдержанности, ее сомнениях, вправе ли она, обездоленная, упасть в мои объятия, об ее уменье прикинуться счастливой, тогда как из-за меня она утратила свое счастье. Надо сделать, чтобы она простила себе неверие в мою честь, неверие в свои собственные совершенства… Я уже все простил ей! Чу, она идет.

Явление пятое

Минна(выходит из комнаты, делая вид, что не замечает майора). Экипаж ведь уже подан, Франциска? Мой веер!

Тельхейм(приближается к ней). Куда вы, сударыня?

Минна(с напускной холодностью). В город, господин майор. Я догадываюсь, почему вы взяли на себя труд еще раз явиться сюда: вы хотите вернуть мне мое кольцо. Отлично, господин майор, будьте любезны вручить его Франциске. Франциска, возьми кольцо у господина майора! Я спешу. (Хочет идти.)

Тельхейм(преграждает ей путь). Сударыня! Бог мой, что я узнал, сударыня! Я был недостоин вашей любви!

Минна. Франциска, ты рассказала?..

Франциска. Да, все рассказала.

Тельхейм. Не гневайтесь на меня, сударыня. Я не предатель. По моей вине вы немало потеряли в глазах света, но не в моих. В моих глазах вы бесконечно много выиграли из-за своей утраты. Для вас она была еще внове, вы испугались, что она и на меня произведет неблагоприятное впечатление. Вам было угодно поначалу скрыть от меня эту утрату. На ваше недоверие я не сетую. Его породило желание сохранить меня. И я горжусь этим желанием. Вы застали меня в беде и не за-хотели одну беду громоздить на другую. Не могли же вы знать, что ваше несчастье высоко взнесет меня над моим собственным.

Минна. Все очень хорошо, господин майор! Но все это уже в прошлом. Я освободила вас от вашего обязательства, вы же, взяв назад кольцо, с этим…

Тельхейм. Нисколько не согласился! Напротив, сейчас я себя считаю более связанным, чем когда-либо. Вы моя, Минна, моя навеки… (Вынимает из кармана кольцо.) Вот, примите вторично залог моей верности…

Минна. Мне взять назад ваше кольцо? Это кольцо?

Тельхейм. Да, моя дорогая Минна, да!

Минна. За кого вы меня считаете? Это кольцо?

Тельхейм. В первый раз вы приняли его из моих рук, когда оба мы были одинаково счастливы. Счастье изменило нам, и мы теперь одинаково несчастливы. А равенство — самые прочные узы. Дозвольте же, милая моя Минна! (Берет ее руку, чтобы надеть кольцо.)

Минна. Как? Насильно, господин майор? Нет такой силы на свете, которая заставила бы меня вновь принять это кольцо!.. Или вы полагаете, что у меня нету кольца? Смотрите (показывая на свое кольцо), одно еще осталось, и, пожалуй, не хуже вашего.

Франциска. Уж заметил бы наконец!

Тельхейм(выпускает ее руку). Что это? Я вижу Минну фон Барнхельм, но слышу не ее. Вы жеманитесь, сударыня? Простите, что повторяю ваши слова.

Минна(своим обычным тоном). Мои слова обидели вас, господин майор?

Тельхейм. Они причинили мне боль.

Минна(растроганно). Я этого не хотела, Тельхейм. Простите меня.

Тельхейм. А этот доверительный тон свидетельствует, что вы пришли в себя, сударыня, что вы еще меня любите, Минна.

Франциска(вспылив). Шутка зашла уже слишком далеко.

Минна(властно). Позволь тебя просить, Франциска, не портить мне игру.

Франциска(опешив, в сторону). Неужто еще не довольно?

Минна. Да, сударь, с моей стороны было бы жеманством притворяться холодной и насмешливой. Прочь все это! Вы заслужили, чтобы я была с вами правдива, ибо вы всегда говорите правду. Я все еще люблю вас, Тельхейм, все еще люблю, но тем не менее…

Тельхейм. Не продолжайте, дорогая моя Минна, умоляю вас! (Снова хватает ее руку, чтобы надеть кольцо.)

Минна(вырывает руку). Но тем не менее, вернее, тем паче я никогда больше не допущу ничего подобного, никогда! О чем вы думаете, господин майор? По-моему, с вас и собственной беды предостаточно. Вы должны остаться здесь, должны переупрямить судьбу. Второпях я не подыщу другого выражения, именно переупрямить. Даже если страшная нужда будет терзать вас на глазах ваших клеветников.

Тельхейм. Так я думал, так говорил, когда сам не знал, что думаю и что говорю. Обида, затаенная ярость обволокли мою душу туманом, и сама любовь в светлом сиянии счастья не могла рассеять его. Но она ниспослала мне свое дитя — сострадание, ближе знакомое с безысходной скорбью, оно рассеяло туман и вновь вернуло моей душе способность предаваться сладостным восторгам. Инстинкт самосохранения пробудился во мне, ибо отныне я должен хранить и оберегать нечто куда более ценное, чем я сам. Не обижайтесь, сударыня, на слово «сострадание». Слышать его от невольного виновника нашего несчастья ничуть не унизительно. Виновник — я. Из-за меня, Минна, вы теряете друзей и родных, состояние и отчизну. Через меня, во мне вы должны вновь обрести все это, или же моя совесть будет отягощена гибелью прелестнейшей представительницы слабого пола. Не заставляйте же меня думать, что в будущем я сам себя возненавижу. Нет, ничто здесь меня долее не удержит. С этой минуты я буду клеймить презрением несправедливость, причиненную мне. Ужели эта страна — весь божий свет? Ужели только здесь восходит солнце? Какие пути мне заказаны? Где откажутся принять меня на службу? Пусть даже мне придется искать ее под далеким небом — с доверием следуйте за мной, моя дорогая; мы ни в чем не будем нуждаться. У меня есть друг, который охотно поддержит меня.

Явление шестое

Франциска(увидев фельдъегеря). Тсс! Господин майор! Тельхейм (фельдъегерю). Кого вам надо? Фельдъегерь. Я ищу господина майора фон Тельхейма.

А, да это же вы собственной персоной. Господин майор, мне приказано вручить вам послание короля. (Вынимает письмо из сумки.)

Тельхейм. Мне?

Фельдъегерь. Надпись не оставляет сомнений…

Минна. Ты слышишь, Франциска? Француз, оказывается, сказал правду.

Фельдъегерь(в то время как Тельхейм берет у него письмо). Прошу прощения, господин майор, я еще вчера должен был доставить вам королевское послание, но не смог разыскать вас. Лишь сегодня на смотру лейтенант Рикко сообщил мне, где вы проживаете.

Франциска. Вы слышите, сударыня? Это же кавалеров министр. «Как там его звать, министр на большая площадь?»

Тельхейм. Весьма обязан вам за ваши труды.

Фельдъегерь. Это мой долг, господин майор. (Уходит.)

Явление седьмое

Тельхейм. Ах, сударыня, что ждет меня? О чем говорит это послание?

Минна. Я не вправе так далеко заходить в своем любопытстве.

Тельхейм. Как? Вы все еще отделяете свою участь от моей? Но почему я медлю вскрыть его? Оно не может сделать меня еще несчастнее, нет, дорогая Минна, не может оно нас сделать еще несчастнее, разве что — счастливее… Дозвольте мне, сударыня! (Вскрывает письмо и читает его.)

Явление восьмое

Трактирщик (Франциске). Т-с-с! Прелестное дитя, на одно словечко!

Франциска(подходит к нему). Господин трактирщик, мы же сами еще не знаем, что стоит в этом письме.

Трактирщик. Кому какое дело до письма? Я насчет кольца. Надо, чтобы ваша барышня поскорей мне его вернула. Там Юст дожидается. Он пришел его выкупить.

Минна(в свой черед подходит к трактирщику). Скажите Юсту, что кольцо уже выкуплено. И не забудьте прибавить, что выкуплено мною.

Трактирщик. Но…

Минна. Я за все отвечаю. Уходите!

Явление девятое

Франциска. Ну, сударыня, пора уж перестать мучить беднягу майора.

Минна. Хватит тебе за него заступаться. Как будто узел не развяжется сам собою.

Тельхейм(прочитав письмо, взволнованный и растроганный). О, он и здесь остался верен себе! Ах, сударыня, как справедлив король. Как милостив! Это больше того, что я ожидал! Больше того, что я заслужил! Мое счастье, моя честь — все восстановлено. Ведь это не сон! (Заглядывает в письмо, желая еще раз удостовериться, что все это правда.) Не мираж, порожденный моими желаниями. Читайте сами, сударыня! Читайте сами!

Минна. Это было бы нескромностью, господин майор.

Тельхейм. Нескромностью? Но ведь письмо адресовано мне, вашему Тельхейму. В нем стоит то, что не может отнять ваш дядя. Вы должны прочитать его, вот — читайте!

Минна. Ежели вам это будет приятно. (Берет письмо и читает.) «Мой славный майор фон Тельхейм! Ставлю вас в известность, что обстоятельства дела, заставившего меня поневоле усомниться в вашей чести, разъяснились в вашу пользу. Мой брат^{60} тщательно в таковом разобрался и засвидетельствовал вашу полную невиновность. Дворцовому казначейству отдано распоряжение возвратить вам пресловутый вексель и возместить понесенные расходы. И еще я приказал отменить решение военно-полевого казначейства, опротестовавшего ваши счета. Сообщите мне, дозволяет ли вам здоровье возвратиться на службу. Мне бы очень не хотелось лишаться человека, столь отважного и благонамеренного. Остаюсь неизменно благосклонным к вам королем и прочее и прочее^{61}».

Тельхейм. Итак, что вы скажете об этом, сударыня?

Минна(складывает письмо и возвращает ему). Я? Ничего.

Тельхейм. Ничего?

Минна. Хорошо, скажу. Видно, ваш король, сей великий человек, к тому же и добрый человек. Но мне-то что до этого? Он не мой король^{62}.

Тельхейм. А больше вам нечего сказать? Хотя бы о нас обоих?

Минна. Вы вернетесь под его знамена; господин майор станет подполковником, а там, глядишь, и полковником. От всего сердца вас поздравляю.

Тельхейм. Как же мало вы знаете меня! Нет, если того, что счастье возвратило мне, достаточно, чтобы удовлетворить желания разумного человека, то теперь единственно от моей Минны зависит, буду ли я принадлежать кому-нибудь, кроме нее. Служению вам будет отныне посвящена моя жизнь! Служение сильным мира сего опасно и не стоит труда, усилий, унижений, связанных с ним. Минна не из тех суетных женщин, которым мужья милы лишь своими титулами и положением в свете. Она будет любить меня ради меня самого, а я подле нее позабуду весь мир. Я стал солдатом из симпатии к неким политическим принципам — каким и сам не знаю, — да еще мне взбрело на ум, что честному человеку полезно попытать свои силы на военном поприще, сродниться с тем, что зовут опасностью, воспитать в себе хладнокровие и решительность. Лишь крайняя нужда могла бы заставить меня сделать из этого опыта — призвание, из случайного занятия — дело своей жизни. Но нынче, когда ничто больше не принуждает меня, все мое честолюбие сводится к одному — быть мирным и счастливым человеком. Подле вас, моя дорогая Минна, я, без сомнения, стану им. Подле вас навеки таким останусь. Завтра священные узы соединят нас; тогда в необозримом мире мы поищем самый тихий, самый радостный и влекущий уголок, которому для того, чтобы стать раем, недостает лишь одного — счастливой, любящей четы. Там станем мы жить, там каждый наш день… Что с вами, сударыня?

Минна(овладев собою). Вы жестоки, Тельхейм! Так живописать мне счастье, на котором я должна поставить крест. Моя утрата…

Тельхейм. Ваша утрата? Что вы называете утратой? Что бы ни утратила Минна, себя самое она не утратит. Вы по-200 прежнему самое сладостное, милое, очаровательное, самое доброе создание под солнцем, воплощение невинных радостей! Временами это создание любит пошалить, иной раз своенравно поставить на своем, что ж, тем лучше! Тем лучше! Иначе Минна была бы ангелом, перед которым можно лишь благоговейно преклонять колена, но любить ангела — невозможно. (Хочет поцеловать ее руку.)

Минна(отнимая руку). Как же так, сударь? Столь неожиданное превращение! Ужели этот пылкий влюбленный — холодный Тельхейм? Или вернувшееся счастье разожгло его? Поскольку вас сотрясает приступ лихорадки, позвольте мне, за нас обоих, сохранить ясность мысли. Когда вы сами были в состоянии рассуждать, вы говорили, будто презрения достойна та любовь, что не страшится навлечь презрение на предмет своей любви. Пусть так, но и я, подобно вам, жажду благородной, чистой любви… Теперь, когда честь ваша восстановлена и великий монарх призывает вас к себе, разве могу я согласиться, чтобы заодно со мной вы предались любовным грезам? Чтобы доблестный воин выродился в любезного пастушка? Нет, господин майор, повинуйтесь велению своей счастливой судьбы…

Тельхейм. Хорошо, Минна! Если большой свет привлекательнее для вас, — хорошо! Будем жить в большом свете! Как мал и убог этот свет! Вы знаете лишь его показную сторону. Но, разумеется, Минна, вы останетесь… Будь что будет! До поры до времени пусть ваши совершенства вызывают восторг и поклонение, мое счастье все равно не будет знать недостатка в завистниках.

Минна. Нет, Тельхейм, не то я хотела сказать! Я вас отсылаю обратно в большой свет, на путь почестей и славы, но не намереваюсь следовать за вами. На том пути Тельхейму нужна незапятнанная супруга! Саксонская девушка, сбежавшая из дому, чтобы броситься ему на шею…

Тельхейм(вздрогнув, дико озирается вокруг). Кто бы посмел это сказать? Ах, Минна, я страшусь самого себя, стоит мне себе представить, что эти слова мог сказать кто-нибудь другой, а не вы, моя ярость была бы беспредельна.

Минна. О том и речь. Вы не потерпели бы ни малейшей насмешки надо мной, но каждый день должны были бы выслушивать самые язвительные… Я сейчас скажу вам, Тельхейм, что я решила и от чего не отступлюсь ни за какие блага мира…

Тельхейм. Не договаривайте, сударыня, заклинаю вас! Минна, подумайте хоть одно мгновение, ведь вы выносите мне смертный приговор!

Минна. Мне думать нечего! Как верно то, что я возвратила вам кольцо, некогда бывшее залогом вашей верности, как верно то, что вы взяли обратно это кольцо, так же верно, что несчастная Минна никогда не станет супругой счастливого Тельхейма!

Тельхейм. Значит, вы переломили жезл^{63}, сударыня?

Минна. Равенство — вот самые крепкие узы любви! Счастливая Минна хотела жить для одного только счастливого Тельхейма. Несчастная Минна тоже дала бы себя уговорить и согласилась бы все равно смягчить или усугубить несчастье своего друга. Вы, верно, заметили, что до этого письма, которое вновь уничтожило равенство между нами, я противилась вам только для виду.

Тельхейм. Это правда, сударыня? Благодарю вас, Минна, за то, что вы еще не переломили жезла. Вам люб только несчастный Тельхейм? Он к вашим услугам. (Холодно.) Я сейчас понял, что мне не приличествует эта запоздалая справедливость, что лучше мне было не принять того, что обесчещено столь низким подозрением. Я буду считать, что этого письма не было. Вот и весь мой ответ на него! (Намеревается разорвать письмо.)

Минна(хватает его за руки). Чего вы хотите, Тельхейм?

Тельхейм. Обладать вами.

Минна. Остановитесь же!

Тельхейм. Сударыня, письмо будет разорвано, если вы не заговорите по-другому. А тогда посмотрим, какие еще доводы против меня у вас найдутся.

Минна. Каким тоном вы со мной говорите! По-вашему, я должна пасть в собственных глазах. Нет, никогда. Только ничтожной женщине не стыдно всем своим счастьем быть обязанной слепой любви мужчины!

Тельхейм. Вы не правы! Как вы не правы!

Минна. Осмелитесь ли вы в моих устах порицать свои собственные речи?

Тельхейм. Вот софистка!^{64} Выходит, что слабый пол бесчестит все, что не подобает сильному? А следовательно, и мужчина может себе позволить все, что позволяет себе женщина? Но тогда какой же пол, по велению природы, должен служить опорой другому?

Минна. Успокойтесь, Тельхейм! Я не останусь беззащитной, даже отклонив честь ваших забот и попечений. На худой конец, найдется кому обо мне позаботиться. Я обратилась к нашему посланнику. Он назначил мне прийти сегодня. Надо думать, его участие мне обеспечено. Но время не ждет. Позвольте, господин майор…

Тельхейм. Я буду сопровождать вас, сударыня.

Минна. Не надо, сударь, оставьте меня…

Тельхейм. Скорее ваша собственная тень оставит вас! Идите, сударыня, идите, куда и к кому вам угодно. Но я везде и всюду, всем встречным и поперечным, к тому же при вас, стану по сто раз в день рассказывать, какие узы связывают вас со мной и из какого жестокого своеволия вы хотите порвать их…

Явление десятое

Юст(врывается). Господин майор! Господин майор!

Тельхейм. Что тебе?

Юст. Идите скорей, скорей!

Тельхейм. Куда? Поди ты ко мне! Объясни, в чем дело?

Юст. Вы только послушайте… (Шепчет ему на ухо.)

Минна(тоже шепотом Франциске). Ты ничего не замечаешь, Франциска?

Франциска. Очень уж вы жестоки, сударыня. Я тут как на раскаленных угольях стою!

Тельхейм(Юсту). Что ты болтаешь? Этого быть не может! Она? (В полном смятении смотрит на Минну.) Скажи это вслух. Скажи ей в лицо! Выслушайте его, сударыня.

Юст. Трактирщик говорит, что фрейлейн фон Барнхельм забрала кольцо, которое я у него заложил. Она заявила, что это ее собственность, и не желает его отдавать.

Тельхейм. Он правду сказал, сударыня? Нет, этого не может быть!

Минна(улыбаясь). Почему же, Тельхейм? Почему это не может быть правдой?

Тельхейм(в негодовании). Значит, так! Какой страшный свет забрезжил передо мной! Теперь я понял вас, милое, лживое, неверное создание.

Минна(испуганно). Кто, кто неверное создание?

Тельхейм. Вы! Отныне я даже имени вашего не произнесу!

Минна. Тельхейм!

Тельхейм. А вы забудьте мое! Вы приехали сюда, чтобы порвать со мною! Все ясно! Видно, случай охотно служит вероломству. Он дал вам в руки это кольцо. А коварство научило вас подсунуть мне мое.

Минна. Что вам мерещится, Тельхейм! Успокойтесь и выслушайте меня.

Франциска(про себя). Ну, теперь он ей покажет!

Явление одиннадцатое

Вернер. Вот уже и я, господин майор!

Тельхейм(не удостаивает его взглядом). Кто тебя звал сюда?

Вернер. А вот деньги, тысяча пистолей!

Тельхейм. Мне их не надо!

Вернер. Завтра, господин майор, в вашем распоряжении будет сумма вдвое большая.

Тельхейм. Оставь при себе свои деньги.

Вернер. Да ведь они ваши, господин майор! Похоже, вы не видите, с кем говорите!

Тельхейм. Убирайся вместе со своими деньгами.

Вернер. Что с вами? Это я, Вернер.

Тельхейм. Любая доброта — притворство! Любая услужливость — обман.

Вернер. Вы это обо мне?

Тельхейм. Понимай как хочешь.

Вернер. Я ведь выполнял ваш приказ.

Тельхейм. Так выполни и второй — убирайся!

Вернер. Господин майор! (С горечью.) Я — человек!

Тельхейм. Нашел чем хвалиться!

Вернер. У меня тоже есть желчь.

Тельхейм. Что ж, желчь — лучшее из того, что у нас есть…

Вернер. Прошу вас, господин майор…

Тельхейм. Сколько раз тебе повторять? Не нужны мне твои деньги!

Вернер(гневно). Коли так, пусть достаются первому встречному! (Швыряет кошелек к ногам Тельхейма и отходит в сторону.)

Минна(Франциске). Ах, Франциска, голубушка, если бы я послушалась тебя! Я слишком далеко зашла в этой шутке. Необходимо, чтобы он выслушал меня. (Направляется к Тельхейму.)

Франциска(не отвечая своей госпоже, идет к Вернеру). Господин вахмистр!

Вернер(сердито). Отвяжись!

Франциска. Ишь ты! Ну и мужчины нынче пошли… Минна. Тельхейм! Тельхейм!

Нет, это ужасно! Да выслушайте же меня! Вы ошибаетесь. Все случившееся — просто недоразумение… Тельхейм! Вы даже не хотите выслушать вашу Минну? Как вы могли заподозрить?.. Я хотела порвать с вами? Затем и приехала? Тельхейм!

Явление двенадцатое

Первый лакей. Сударыня, его сиятельство господин граф!

Второй лакей. Он сейчас войдет, сударыня!

Франциска(подбегает к окну). Это он, он!

Минна. Он? Тельхейм, скорее…

Тельхейм(внезапно приходит в себя). Кто, кто приехал? Ваш дядюшка, сударыня, ваш грозный дядюшка? Пусть входит, пусть! Не бойтесь ничего! Он не посмеет даже взглядом обидеть вас! Или ему придется иметь дело со мной, правда, вы этого не заслужили…

Минна. Скорее обнимите меня, Тельхейм, и забудьте все, что было…

Тельхейм. Кабы я знал, что вы способны на раскаяние!

Минна. Нет, я не могу каяться в том, что сумела так глубоко заглянуть в ваше сердце! Ах, какой же вы человек! Обнимите свою Минну, свою счастливую Минну! Счастливую благодаря вам, только вам! (Падает в его объятия.) А сейчас поспешим ему навстречу!

Тельхейм. Кому?

Минна. Лучшему из неведомых вам друзей.

Тельхейм. Что вы хотите сказать?

Минна. Навстречу графу, моему дяде, моему отцу, вашему отцу… Мое бегство, его гнев, лишение наследства… неужто вы не поняли, что все это выдумка? Легковерный рыцарь!

Тельхейм. Выдумка? Но кольцо? Кольцо?

Минна. Где оно, кольцо, что я возвратила вам?

Тельхейм. Вы снова примете его? О, значит, я и вправду счастлив! Вот оно, Минна! (Подает ей кольцо.)

Минна. Так взгляните же на него хорошенько! Нельзя же быть слепцом, не желающим прозреть! Какое это кольцо? То, что я дала вам, или то, что вы дали мне? Разве не это кольцо я не хотела, не могла оставить в руках трактирщика?

Тельхейм. О, боже, что я вижу, что слышу?

Минна. Взять мне его обратно? Взять мне его? Дайте сюда, скорее дайте-ка его сюда! (Вырывает кольцо из рук Тельхейма и сама надевает ему на палец.) Ну вот. Теперь все хорошо! Правда?

Тельхейм. Где я? (Целует ее руку.) О злобный ангел! Так терзать меня!

Минна. Это репетиция, дорогой мой супруг, если вам вздумается когда-либо сыграть со мной недобрую шутку, то знайте, что я в долгу не останусь. Неужто вы не догадываетесь, что тоже мучили меня?

Тельхейм. О комедьянтки! Но мне следовало бы знать вас!

Франциска. Я-то уж комедьянтка поневоле! Меня бросало то в жар, то в холод, и, ох, как трудно мне было держать язык за зубами.

Минна. Мне тоже нелегко далась моя роль! Но идемте же!

Тельхейм. Я все никак не опомнюсь. Как хорошо мне и как боязно! Точно я вдруг пробудился от страшного сна!

Минна. Нам нельзя больше медлить. Я слышу его шаги.

Явление тринадцатое

Граф(входя). Значит, она прибыла благополучно.

Минна(подбегая к нему). Ах, мой отец!

Граф. Вот и я, моя девочка! (Обнимает ее.) Но что это, Минна? (Заметив Тельхейма.) Не прошло и суток, как ты приехала, и уже новые знакомства, гости?

Минна. Отгадайте, кто это?

Граф. Уж не твой ли Тельхейм?

Минна. Конечно же, он. Идите сюда, Тельхейм! (Подводит его к графу.)

Граф. Сударь, мы никогда друг друга не видели, но я едва ли не с первого взгляда узнал вас. Мне хотелось, чтобы это были вы. Обнимите меня. И позвольте мне засвидетельствовать вам мое глубокое уважение. Я надеюсь на вашу дружбу. Моя племянница, моя дочь любит вас…

Минна. Вы знаете это, отец! Но разве моя любовь слепа?

Граф. Нет, Минна, твоя любовь не слепа, но твой избранник нем.

Тельхейм(бросается в объятия графа). Дайте мне прийти в себя, отец!

Граф. Хорошо, сын мой! Я понял: если уста твои немы, то сердце достаточно красноречиво. Признаться, я недолюбливаю офицеров (указывает на мундир Тельхейма) в мундирах этого цвета^{65}. Но вы честный человек, Тельхейм, а честного человека нельзя не любить, в каком бы мундире он ни был.

Минна. О, если бы вы все знали!

Граф. А что мне мешает все узнать? Трактирщик, где мои комнаты?

Трактирщик. Соблаговолите пройти вот сюда, ваше сиятельство.

Граф. Идем, Минна! Идемте, господин майор! (Уходит в сопровождении слуг и трактирщика.)

Минна. Идемте же, Тельхейм!

Тельхейм. Я немедленно последую за вами, сударыня, мне надо только сказать два-три слова этому человеку! (Оборачивается к Вернеру.)

Минна. И очень добрых слова! Мне думается, что это ваша обязанность. Так ведь, Франциска? (Уходит за графом.)

Явление четырнадцатое

Тельхейм(указывая на кошелек, брошенный Вернером). Юст, подними кошелек и снеси его к нам. Иди!

Вернер(все еще стоит в уголке, сердитый и словно бы ко всему безучастный; услышав слова Тельхейма, говорит). Наконец-то!

Тельхейм(подходит к нему, доверительно). Вернер, когда я получу вторую тысячу пистолей?

Вернер(успокоившись). Завтра, господин майор, завтра.

Тельхейм. У меня уже нет надобности быть твоим должником, но я хочу стать твоим казначеем. Таких добряков, как ты, следовало бы отдавать под опеку за расточительство! Я рассердил тебя, Вернер?

Вернер. Богом клянусь, рассердили! Ну и я хорош, какого дурака из себя разыграл! Теперь-то я вижу! Мне бы сотню ударов следовало всыпать. Прикажите дать мне их немедленно, только не сердитесь больше, господин майор!

Тельхейм. Сердиться? (Пожимает ему руку.) Прочитай в моих глазах все, что я не умею высказать! О, хотел бы я найти человека, у которого невеста лучше моей и друг — вернее! Ты согласна со мной, Франциска? (Уходит.)

Явление пятнадцатое

Франциска(про себя). Да, он-то уж хороший человек! Такого во второй раз не встретишь! Надо ему сказать! (Робко и стыдливо приближается к Вернеру.) Господин вахмистр…

Вернер(утирая слезы). Чего тебе?

Франциска. Господин вахмистр…

Вернер. Чего тебе надобно, душенька?

Франциска. Взгляните на меня, господин вахмистр!

Вернер. Погоди немножко, мне что-то в глаз попало.

Франциска. А вы все равно взгляните!

Вернер. Боюсь, душенька, что я и так слишком много на тебя глядел! A-а, теперь вижу! Что ж вам от меня понадобилось?

Франциска. Господин вахмистр… Не нужна ли господину вахмистру госпожа вахмистерша?

Вернер. Вы это всерьез, душенька?

Франциска. Очень даже всерьез!

Вернер. А поедет она со мной в Персию?

Франциска. Поедет куда угодно.

Вернер. Ей-богу? Ура! Не похваляйтесь, господин майор! Теперь и у меня есть такая же хорошая девушка и такой верный друг, как вы! Дайте мне вашу руку, душенька! Клянусь честью, через десять лет быть вам генеральшей или вдовой!

Явление первое

Принц. Жалобы, одни лишь жалобы! Просьбы, одни лишь просьбы! Печальные дела, а нам еще завидуют! Вот если бы мы могли помочь всем, тогда, я думаю, нам стоило бы завидовать. Эмилия? (Вскрывает одно из прошений и видит подпись.) Но некая Эмилия Брунески — не Галотти. Не Эмилия Галотти! Что она хочет, эта Эмилия Брунески? (Читает.) Много требует, очень много. Но ее зовут Эмилия. Удовлетворить. (Подписывает и звонит; входит камердинер.) В приемной еще нет никого из советников?

Камердинер. Нет.

Принц. Я слишком рано начал день. Утро такое прекрасное. Я хочу проехаться. Маркиз Маринелли пусть сопровождает меня. Пошлите за ним.

Я больше не могу работать. Я был так спокоен, убедил себя, что спокоен. Надо же было, чтобы какую-то несчастную Брунески звали Эмилией — и спокойствия моего как не бывало!

Камердинер(снова входит). За маркизом послано. Вот здесь письмо от графини Орсина.

Принц. Орсина? Положите его туда.

Камердинер. Ее гонец ждет.

Принц. Я пошлю ответ, если понадобится. Где она? В городе или в своей вилле?

Камердинер. Она прибыла вчера в город.

Принц. Тем хуже… тем лучше, хотел я сказать.

Моя дорогая графиня! (Взяв в руки письмо, с горечью.) Да, я верил, что люблю ее. Во что мы только не верим! Возможно, она действительно была любима мной. Но — была!

Камердинер(входит опять). Художник просит позволения…

Принц. Конти? Прекрасно, пусть войдет. Это настроит меня на иные мысли. (Встает.)

Явление второе

Принц. Доброе утро, Конти. Как поживаете? Что поделывает искусство?

Конти. Искусство гонится за хлебом, принц.

Принц. Этого не может быть, этого не должно быть, хотя бы в моих маленьких владениях. Но у художника должно быть желание работать.

Конти. Работать? Это для него радость. Но если ему приходится работать слишком много, он перестает быть художником.

Принц. Я имею в виду не много работ, а большую работу. Одну — выполненную со старанием. Вы ведь пришли не с пустыми руками, Конти?

Конти. Я принес портрет, который вы заказывали мне, ваша светлость. И принес еще одни, которого вы мне не заказывали, но на который стоит посмотреть.

Принц. Какой я заказывал? Не могу припомнить…

Конти. Графини Орсина.

Принц. Верно! Портрет только немного запоздал.

Конти. Наших прекрасных дам можно писать не каждый день. Графиня за три месяца лишь однажды согласилась позировать мне.

Принц. Где портреты?

Конти. В приемной, я сейчас принесу их.

Явление третье

Принц. Ее портрет! Что ж! Ее портрет — это еще не она сама. А может быть, в портрете я вновь найду то, чего не замечаю больше в оригинале. Но не к чему мне находить там что-либо. Докучливый художник! Я даже думаю, что она подкупила его. А хотя бы и так! Если ее образ, нарисованный иными красками, на ином фоне, снова бы занял место в моем сердце, — право, я бы, кажется, обрадовался. Когда я любил ее, я чувствовал себя всегда так легко, так радостно, так беззаботно. А теперь все пошло по-иному. Нет, нет, нет! Приятно или неприятно, но так мне лучше.

Явление четвертое

Конти(устанавливая другой портрет). Я вас прошу, принц, не забывать о границах нашего искусства^{67}. Многое из того, что нас пленяет в живой красоте, лежит за его пределами. Прошу вас встать сюда!

Принц(взглянув на портрет). Отлично, Конти! Отлично! Я говорю о вашем мастерстве, о вашей кисти. Но вы польстили, Конти, бесконечно польстили!

Конти. Оригинал, кажется, был иного мнения. Да и на самом деле я польстил не больше, чем должно льстить искусство. Пусть искусство живописует так, как пластическая природа — ежели она существует — замыслила свой образ; без отступлений, неизбежных, когда образ воплощается в материю, без разрушений, которые приносит время.

Принц. Мыслящий художник ценен вдвойне. Но оригинал, вы говорите, нашел…

Конти. Прошу простить меня, принц. Оригинал — особа, к которой следует относиться со всяческим уважением. Я не хотел сказать ничего нелестного для нее.

Принц. Можете быть откровенным! Что же сказал оригинал?

Конти. «Я довольна, — сказала графиня, — что не выгляжу еще безобразнее».

Принц. Еще безобразнее? О, я действительно узнаю оригинал.

Конти. И она сказала это с гримасой, о которой, разумеется, и не догадаешься по портрету.

Принц. Вот это я и имел в виду! Именно это я и считаю безграничной лестью. О! Я хорошо знаю это гордое, насмешливое выражение, способное обезобразить лицо самой Грации^{68}! Не отрицаю, что красивые губы, складываясь в слегка насмешливую улыбку, нередко становятся еще прелестней. Но, должен заметить, — слегка; усмешка не должна превращаться в гримасу, как у нашей графини. А глаза должны господствовать над этой шаловливой усмешкой — глаза, каких нет у нашей любезной графини! Нет их и на этом портрете.

Конти. Ваша светлость, я чрезвычайно удивлен…

Принц. Чем же? Все, что искусство способно сделать хорошего из больших, выпуклых, оцепенелых, неподвижных, как у медузы, глаз^{69} графини, — вы, Конти, честно сделали. Честно сказал я? Менее честно — было бы, пожалуй, честнее. Ну, скажите сами, Конти, можно ли по этому портрету сделать заключение о характере оригинала? А ведь следовало бы. Вы превратили надменность в чувство достоинства, сарказм — в улыбку, склонность к мрачным фантазиям — в тихую грусть.

Конти(немного раздосадованный). Ах, мой принц, мы, художники, рассчитываем на то, что готовый портрет застанете любовника таким же пылким, каким он был, заказывая его. Мы пишем глазами любви, и только глазам любви следует судить нас.

Принц. Оставим, Конти, — и почему только вы не принесли это месяцем раньше? В сторону его! А что представляет из себя другой?

Конти(держит в руках портрет, не показывая его). Тоже женский портрет.

Принц. Я бы охотнее вовсе не смотрел его. Ведь к моему идеалу (указывает пальцем на лоб) — или скорее здесь (указывая на сердце) — он все равно не приблизится. Я бы хотел, Конти, иметь возможность восхищаться вашим искусством на других предметах.

Конти. Существует искусство, более достойное восхищения, но, безусловно, нет предмета, более достойного восхищения, чем этот.

Принц. Держу пари, Конти, что это повелительница самого художника.

Что я вижу? Это ваше произведение? Или произведение моей фантазии? Эмилия Галотти!

Конти. Как, мой принц? Вы знаете этого ангела?

Принц(стараясь взять себя в руки, но не сводя глаз с портрета). Немного! Ровно столько, чтобы узнать при встрече. Несколько недель тому назад я встретил ее с матерью на одном вечере. После этого она встречалась мне только в церкви — где еще менее удобно было смотреть на нее. Я также знаю ее отца. Он не из моих друзей. Это он больше других противился моим притязаниям на Сабионетту^{70}, — старый воин, гордый и грубый, но в то же время добрый и честный!

Конти. Отец! Но здесь перед нами его дочь.

Принц. Клянусь богом! Будто ее выкрали из зеркала. (Все еще не отрывая глаз от портрета.) О, вы ведь знаете, Конти, что высшая похвала художнику — это когда перед его произведением забываешь о похвалах.

Конти. А между тем я вовсе недоволен собой; и в то же время весьма доволен своим недовольством. Ах, почему мы не можем писать непосредственно глазами! Сколько теряется на длинном пути от глаз к кисти через посредство руки! Но, как я уже говорил, именно потому, что я знаю, что утеряно, как утеряно и почему утеряно, — я горжусь этим своим знанием столь же, сколь и тем, что мне удалось не утерять. В утраченном больше, чем в сохраненном, черпаю я убеждение, что я действительно великий художник и что только рука моя не всегда бывает совершенна. Или вы думаете, принц, что Рафаэль^{71} не был бы величайшим гением в живописи, родись он, по несчастной случайности, без рук? Как ваше мнение, принц?

Принц(оторвавшись на момент от портрета). Что вы сказали, Конти? Что вы хотите знать?

Конти. О, ничего, ничего! Болтовня! Я видел в ваших глазах всю вашу душу. Мне милы такие души и такие глаза.

Принц(с напускной холодностью). Итак, Конти, вы действительно считаете, что Эмилия принадлежит к числу первых красавиц нашего города?

Конти. Итак? Принадлежит к числу? К числу первых красавиц, да еще нашего города? Вы надо мной смеетесь, принц. Или же все это время вы столь же мало видели, как и слышали.

Принц. Милейший Конти (снова устремляя глаза на портрет), как можем мы доверять своим глазам? В сущности, один лишь художник может судить о красоте.

Конти. Неужели же восприятие каждого человека должно ожидать приговора художника? В монастырь того, кто хочет у нас учиться пониманию прекрасного! Но вот что я должен сказать вам как художник; принц: одна из величайших удач моей жизни — то, что Эмилия Галотти согласилась позировать мне. Эта голова, это лицо, лоб, глаза, нос, рот, подбородок, шея, эта грудь, стан, вся эта фигура стали для меня с тех пор единственным образцом изучения женской красоты. Портрет, для которого она позировала, получил ее отец, живущий не здесь. Но эта копия…

Принц(быстро оборачиваясь к нему). Ну, Конти? Надеюсь, еще никому не обещана?

Конти. Предназначена вам, принц, если только она пришлась вам по вкусу.

Принц. По вкусу! (Улыбаясь.) Что я еще могу сделать, Конти, как не превратить ваш образец изучения женской красоты также в образец и для себя. А тот портрет возьмите снова с собой — закажите для него раму.

Конти. Хорошо!

Принц. Самую красивую, самую богатую, какую только сможет сделать резчик. Портрет будет выставлен в моей галерее. А этот останется здесь. С наброском не стоит так церемониться; его не вывешивают, а предпочитают держать у себя. Я вам благодарен. Конти, я вам чрезвычайно благодарен. И, как было сказано, искусство в моих владениях не должно искать хлеба, пока я сам имею его. Пошлите, Конти, к моему казначею, и пусть он под вашу расписку заплатит вам за оба портрета столько, сколько вы захотите, Конти.

Конти. Пожалуй, мне следует опасаться, принц, что помимо искусства вы хотите вознаградить еще нечто иное.

Принц. О, ревнивые художники! Нет, нет! Так вы слышали, Конти, — сколько захотите.

Явление пятое

Принц. Сколько он захочет! (Обращаясь к портрету.) Какую бы цену я ни дал за тебя — она будет слишком мала! Ах, прекрасное произведение искусства, действительно ли я владею тобой? Если бы владеть и тобой, еще более прекрасное создание природы! Все отдам, что хотите, почтеннейшая мать! Все, что ты хочешь, старый ворчун! Только потребуй! Только потребуйте! А еще охотнее купил бы я тебя, волшебница, у тебя же самой! Эти глаза, полные прелести и скромности. Этот рот! А когда он раскрывается, чтобы заговорить, когда он улыбается! О, этот рот! Сюда идут. Я еще слишком ревную тебя, чтобы показывать другим. (Поворачивает портрет лицом к стене.) Это, должно быть, Маринелли. Если бы я не вызвал его, какое у меня могло быть прекрасное утро!

Явление шестое

Маринелли. Простите меня, ваша светлость. Я не ожидал такого раннего вызова.

Принц. Мне захотелось проехаться. Такое было хорошее утро. А теперь оно уже прошло, да и желание у меня тоже пропало. (После краткого молчания) Что нового, Маринелли?

Маринелли. Ничего интересного, насколько могу судить. Графиня Орсина вчера прибыла в город.

Принц. Здесь уже лежит ее утреннее приветствие (показывает ему письмо) или что-нибудь еще. Мне совсем не любопытно. Вы говорили с ней?

Маринелли. Разве я, к сожалению, не ее поверенный? Но если я еще раз стану поверенным дамы, которой вздумается по-настоящему, серьезно полюбить вас, принц, то…

Принц. Не зарекайтесь, Маринелли!

Маринелли. Да? В самом деле, принц? Так это еще может случиться? О, возможно, графиня не так уж не права.

Принц. Во всяком случае — не права. Близость моего брака с принцессой Масса^{72} требует, чтобы я прежде всего покончил со всеми этими связями.

Маринелли. Если бы дело было только в этом, то, разумеется, Орсина должна была бы покориться своей участи, так же как покоряетесь вы, принц.

Принц. А участь моя несравненно тяжелее. Сердце мое приносится в жертву презренным интересам государства. Ей же следует только взять свое сердце обратно, это совсем не то, что отдавать его против воли.

Маринелли. Взять его обратно? Зачем же брать обратно, спрашивает графиня, если это не что иное, как супруга, которую привела к принцу не любовь, а политика? Подле такой супруги возлюбленная может всегда сохранить свое место. Она боится, что ее приносят в жертву не супруге, а…

Принц. Новой возлюбленной. И что же? Не хотите ли вы это назвать преступлением, Маринелли?

Маринелли. Я? О мой принц, не смешивайте меня с безумной, чьи слова я передаю — передаю из сострадания. Вчера она в самом деле необычайно растрогала меня. Она вовсе не хотела говорить о своих отношениях с вами. Хотела казаться равнодушной и холодной. Но посреди самого безразличного разговора у нее невольно прорывались намеки на другую, и так она выдала свои сердечные муки. С веселым видом говорила она самые грустные вещи и, наоборот, шутила с трагическим выражением лица. Она пристрастилась к книгам, и боюсь, что они ее вконец погубят.

Принц. Ведь они-то впервые и пошатнули ее бедный разум. Но не хотите же вы, Маринелли, вернуть меня к ней именно с помощью того, что главным образом оттолкнуло меня. Если она сойдет с ума от любви, значит, раньше или позже сошла бы с ума и без нее. Ну и довольно о ней. Поговорим о другом. Неужели в городе решительно ничего не произошло?

Маринелли. Почти ничего. Ведь свадьба графа Аппиани, которая сегодня состоится, — немногим больше, чем ничего.

Принц. Графа Аппиани? И с кем же? Мне следовало бы знать о его помолвке.

Маринелли. Дело держали в большом секрете. Да и не из чего было поднимать много шума. Вы посмеетесь, принц, — но такова судьба людей чувствительных! Любовь всегда играет с ними самые скверные шутки. Девушка без состояния, без положения сумела завлечь его в свои сети — ей помогли некоторое притворство, блеск добродетели, чувствительность, острота ума — и уж не знаю, что там еще.

Принц. Тот, кто способен полностью, без оглядки предаваться впечатлению, которое производят на него невинность и красота, тот, я полагаю, скорее достоин зависти, чем сожаления. Как имя этой счастливицы? Ведь при всем том Аппиани, — я знаю, Маринелли, что вы его терпеть не можете, так же как и он вас, — при всем том граф очень достойный молодой человек, он красив, богат, полон благородства. Мне бы очень хотелось приблизить его к себе. Я еще об этом подумаю.

Маринелли. Если вы уже не опоздали. Насколько я слышал, в его планы вовсе не входит искать свое счастье при дворе. Он собирается вместе со своей повелительницей в долины Пьемонта^{73} — там его поместья; будет охотиться в Альпах за дикими козами и приручать сурков. Да и что ему остается делать? Здесь, вследствие неравного брака, в который он вступает, для него все кончено. Отныне двери всех лучших домов для него закрыты.

Принц. Ах, эти ваши лучшие дома, в которых царит чопорность, принужденность, скука, а нередко и убожество. Но назовите же мне ту, ради которой он приносит столь великую жертву.

Маринелли. Это некая Эмилия Галотти.

Принц. Как, Маринелли? Некая…

Маринелли. Эмилия Галотти.

Принц. Эмилия Галотти! Не может быть!

Маринелли. Вполне достоверно, ваша светлость.

Принц. Нет, говорю я вам, нет, этого не может быть. Вы ошиблись именем. Род Галотти обширен — она может быть Галотти, но не Эмилия, не Эмилия!

Маринелли. Эмилия, Эмилия Галотти!

Принц. Значит, существует еще одна, которая носит это имя. К тому же вы сказали — некая Эмилия Галотти, некая. Только глупец может так сказать о настоящей.

Маринелли. Вы вне себя, ваша светлость. Разве эта Эмилия известна вам?

Принц. Задавать вопросы, Маринелли, буду я, а не вы. Эмилия Галотти, дочь полковника Галотти из Сабионетты?

Маринелли. Именно она.

Принц. И живет здесь в Гвасталле со своей матерью?

Маринелли. Именно она.

Принц. Неподалеку от храма Всех Святых?

Маринелли. Именно она.

Принц. Одним словом… (Бросается к портрету и передает его Маринелли.) Вот! Эта? Эта Эмилия Галотти? Скажи еще раз твое проклятое «именно она» и порази меня кинжалом в сердце!

Маринелли. Именно она.

Принц. Палач! Эта? Эта Эмилия Галотти станет сегодня…

Маринелли. Графиней Аппиани!

Обряд совершится без шума в имении ее отца близ Сабионетты. В полдень туда отправляются мать, дочь, граф и, быть может, несколько друзей.

Принц(в отчаянии бросаясь на стул). Если так, я погиб! Если так, я не хочу больше жить!

Маринелли. Но что с вами, ваша светлость?

Принц(снова вскакивая). Предатель! Что со мной? Ну да, я люблю ее! Я ее боготворю! Вы могли бы это знать, вы все, предпочитающие, чтобы я вечно носил постыдные оковы взбесившейся Орсина! Но то, что вы, Маринелли, вы, так часто уверявший меня в преданнейшей дружбе, — о, у государей нет друзей, не может быть друзей, — то, что вы, вы могли так вероломно, так коварно скрывать от меня до этой минуты опасность, угрожавшую моей любви… если я вам когда-нибудь прощу это — пусть я никогда не получу отпущения своих грехов.

Маринелли. Я не нахожу слов, принц, — даже если вы позволите выразить вам свое изумление. Вы любите Эмилию Галотти? Так вот вам клятва в ответ на вашу клятву: пусть отступятся от меня все ангелы и все святые, если у меня было хоть малейшее представление, хоть малейшее подозрение об этой любви. Именно в этом я могу поклясться и от имени графини Орсина. Ее подозрения направлены совсем в иную сторону.

Принц. Так простите же меня, Маринелли (бросается в его объятия), и посочувствуйте мне.

Маринелли. Ну, что ж, принц! Вот плоды вашей скрытности! «У государей нет друзей, не может быть друзей». А если так, то по какой причине? По той, что они не хотят иметь их. Сегодня они нас удостаивают своим доверием, делятся с нами своими самыми затаенными желаниями, открывают перед нами всю свою душу, а завтра мы вновь так чужды им, будто бы никогда прежде не обменивались ни единым словом.

Принц. Ах, Маринелли, как мог я доверить вам то, в чем едва решался признаться самому себе?

Маринелли. А значит, и еще менее решились признаться виновнице ваших мучений?

Принц. Ей? Все мои усилия поговорить с ней второй раз оказались напрасными.

Марииелли. А в первый раз…

Принц. Я говорил с ней… О, я схожу с ума! Сколько мне еще рассказывать вам? Вы видите, что я добыча волн; зачем вам расспрашивать, как это случилось? Спасите меня; если можете, а потом уж спрашивайте.

Маринелли. Спасти? Трудно ли здесь спасти? В чем вы, ваша светлость, опоздали признаться перед Эмилией Галотти, в том признайтесь перед графиней Аппиани. Товар который нельзя купить из первых рук, покупают из вторых — и нередко такой товар стоит значительно дешевле.

Принц. Говорите серьезно, Маринелли, серьезно или…

Маринелли. Разумеется, и товар бывает похуже…

Принц. Вы забываетесь!

Маринелли. Кроме того, граф собирается уехать из этих мест. Да, значит, надо придумать что-нибудь другое.

Принц. Но что? Милейший, добрейший Маринелли, подумайте за меня. Что бы вы сделали на моем месте?

Маринелли. Прежде всего смотрел бы на пустяк как на пустяк, и сказал бы себе: не напрасно я — властелин.

Принц. Не обольщайте меня властью, для которой я не вижу применения. Сегодня, говорите вы? Уже сегодня?

Маринелли. Еще только сегодня это должно совершиться. А поправить нельзя лишь то дело, что уже совершилось. (После краткого размышления.) Предоставляете ли вы мне полную свободу действий? Одобрите ли вы все, что бы я ни сделал?

Принц. Все, Маринелли, все, что может отвести этот удар.

Маринелли. В таком случае, не будем терять времени. Вам не следует оставаться в городе. Отправляйтесь немедленно в ваш загородный замок в Дозало. Дорога в Сабионетту проходит мимо него. Если мне не удастся немедленно удалить графа, то я думаю… но нет, нет, он безусловно попадет в эту западню. Вы ведь хотите, принц, отправить в Масса посла по случаю вашего бракосочетания? Пусть этим послом будет граф, с условием, что он выедет сегодня. Вы понимаете?

Принц. Превосходно! Привезите его ко мне. Ступайте, торопитесь. Я тотчас же сажусь в карету.

Явление седьмое

Принц.

Принц. Сейчас! Сейчас! Где же портрет? (Оглядывается в поисках портрета.) На полу? Это уж слишком. (Поднимая портрет.) Полюбоваться еще? Нет, больше я не могу любоваться тобой. К чему еще глубже растравлять свою рану? (Отставляет портрет в сторону.) Я достаточно долго вздыхал и томился — дольше, чем следовало бы, и ничего не сделал! Еще немного, и из-за моей преступной бездеятельности все погибло бы! А если и сейчас уже все потеряно? Если Маринелли не сделает ничего? К чему полагаться только на него? Припоминаю, что в это время (смотрит на часы), именно в это самое время благочестивая девушка каждый день ходит слушать мессу в доминиканскую церковь^{74}. Что, если я попробую поговорить с нею там? Но сегодня, сегодня в день свадьбы — сегодня ей будет не до мессы. Впрочем, кто знает? Это все-таки способ. (Звонит, после чего начинает поспешно собирать бумаги.)

Велите подавать. Из советников никого еще нет?

Камердинер. Камилло Рота.

Принц. Пусть войдет.

Только бы он не задержал меня. Не в этот раз. В другое время я охотно выслушаю все его сомнения. Да, здесь было еще прошение этой Эмилии Брунески. (Ищет его.) Вот оно. Но, моя любезная Брунески, там, где твоя заступница…

Явление восьмое

Принц. Входите, Рота, входите. Здесь все, что я распечатал сегодня утром. Утешительного мало! Вы сами увидите, что здесь надо делать. Берите же.

Камилло Рота. Хорошо, ваша светлость.

Принц. Вот здесь еще прошение некой Эмилии Галот… Брунески, хотел я сказать. Я уже написал здесь о своем согласии. Однако дело совсем не малое — повремените с исполнением, — впрочем, можете и не ждать, как захотите.

Камилло Рота. Дело не в том, хочу ли я, ваша светлость.

Принц. Что там еще? Что-нибудь подписать?

Камилло Рота. Да, на подпись, смертный приговор.

Принц. Охотно. Давайте сюда! Поскорее!

Камилло Рота(в изумлении пристально смотрит на принца). Смертный приговор, я сказал.

Принц. Прекрасно слышу. Я бы уже успел подписать. Мне некогда.

Камилло Рота(просматривает бумаги). Я его, видимо, не захватил с собой! Простите, ваша светлость, — с делом можно повременить до завтра.

Принц. Согласен! Забирайте все — я должен ехать, — завтра продолжим, Рота! (Уходит.)

Камилло Рота(качая головой, собирает бумаги и направляется к выходу). Охотно? Смертный приговор — охотно? В эту минуту я бы не смог его дать на подпись, даже если бы дело касалось убийцы моего единственного сына. Охотно! Охотно! До глубины души моей проникает это страшное слово — охотно!

Явление первое

Клавдия(выходя, обращается к Пирро, который появляется с другой стороны). Кто прискакал к нам во двор?

Пирро. Наш господин, сударыня.

Клавдия. Мой муж? Возможно ли?

Пирро. Он идет вслед за мной.

Клавдия. Так внезапно? (Спешит ему навстречу.) Ах, мой милый!

Явление второе

Одоардо. Доброе утро, моя дорогая! Вот это я называю удивить, не правда ли?

Клавдия. И самым приятным образом! Если это и вправду всего лишь неожиданность.

Одоардо. Ничего более! Успокойся. Счастье нынешнего дня разбудило меня очень рано; утро было такое прекрасное, путь так недалек; я знал, что вы здесь в хлопотах. Как вам легко недосмотреть чего-либо! — подумал я. Одним словом, пришел, увидел и возвратился обратно. Где Эмилия? Верно, занята убранством…

Клавдия. Своей души! Она слушает мессу… «Сегодня больше, чем когда-либо, надо молить всевышнего о милости», — сказала она, оставила все, схватила свою вуаль и поспешила…

Одоардо. Совсем одна?

Клавдия. Всего лишь несколько шагов…

Одоардо. И одного достаточно, чтобы оступиться!

Клавдия. Не сердитесь, мой дорогой, войдите — отдохните и подкрепитесь, если хотите.

Одоардо. Как тебе угодно, Клавдия, — но ей не следовало идти одной.

Клавдия. А вы, Пирро, оставайтесь здесь в передней и отказывайте сегодня всем посетителям…

Явление третье

Пирро. Которые являются из любопытства… Чего только не выспрашивали у меня за этот час! Кто там еще?

Анжело(наполовину высовываясь из-за кулис. Он в коротком плаще, которым прикрывает лицо, в шляпе, надвинутой на лоб.) Пирро!.. Пирро!..

Пирро. Знакомый?

Боже мой! Анжело! Ты?

Анжело. Как видишь. Я уже достаточно долго брожу вокруг дома, чтобы поговорить с тобой. На одно слово!

Пирро. И ты рискнул снова показаться на свет? Ты же объявлен вне закона за последнее убийство; за твою голову обещана награда…

Анжело. Которую ты ведь не захочешь заработать!

Пирро. Чего тебе нужно? Умоляю, не делай меня несчастным.

Анжело. Уж не этим ли? (Показывает ему кошелек с деньгами.) Бери! Он принадлежит тебе!

Пирро. Мне?

Анжело. Ты забыл? Немец, твой прежний хозяин…

Пирро. Молчи!

Анжело. Которого ты привел в западню по пути в Пизу.

Пирро. Если бы кто-нибудь услышал нас!

Анжело. Он любезно оставил нам ценный перстень. Ты не знал? Он был слишком дорогой, этот перстень, чтобы сразу, не вызывая подозрений, обратить его в деньги. Наконец мне удалось. Я получил за него сотню пистолей, и это твоя доля. Бери!

Пирро. Мне ничего не нужно — оставь себе.

Анжело. Пожалуй, как хочешь! Если тебе безразлично, за сколько ты продаешь свою голову… (Делает вид, что снова хочет спрятать кошелек.)

Пирро. Давай уж! (Берет кошелек.) Ну, а теперь что? Неужто ты только ради этого разыскал меня…

Анжело. Тебе не верится? Негодяй! Ты что о нас думаешь? Что мы способны отнять у кого-нибудь его заработок? Это, может быть, принято среди так называемых честных людей, а не среди нас. Будь здоров. (Делает вид, что собирается уходить и снова возвращается.) Кое о чем я все-таки должен спросить тебя. Сейчас старый Галотти совсем один прискакал в город. Чего ему нужно?

Пирро. Ничего ему не нужно, просто верховая прогулка. Сегодня вечером в их поместье дочь его выходит замуж за графа Аппиани. Он не может дождаться этой минуты…

Анжело. И скоро поскачет обратно?

Пирро. Так скоро, что застанет тебя здесь, если ты еще задержишься. Но не замышляешь ли ты что-нибудь против него? Берегись. Он такой человек…

Анжело. Как будто я его не знаю! Разве я не служил под его началом? Если бы у него еще было чем поживиться… Когда за ним последуют молодые?

Пирро. Около полудня.

Анжело. Много сопровождающих?

Пирро. Едут в одной карете: мать, дочь и граф. Несколько друзей приедут из Сабионетты как свидетели.

Анжело. А слуги?

Пирро. Только двое, не считая меня, потому что я должен буду ехать впереди верхом.

Анжело. Это хорошо. Еще одно: чья карета? Ваша или графа?

Пирро. Графа.

Анжело. Плохо! У него кроме здоровенного кучера еще и форейтор^{75}. Впрочем…

Пирро. Поражаюсь! Чего тебе надо? Стоит ли стараться из-за каких-то украшений, которые могут оказаться на невесте?

Анжело. Стоит постараться из-за самой невесты.

Пирро. И я должен стать соучастником этого преступления?

Анжело. Ты скачешь верхом впереди? Скачи себе и скачи! И ни на что не обращай внимания.

Пирро. Ни в коем случае!

Анжело. Как? Мне показалось, будто ты хочешь разыграть из себя честного малого… Гляди же! Если ты проболтаешься… Пусть только что-нибудь окажется не так, как ты мне рассказал!

Пирро. Но, Анжело, ради всего святого!

Анжело. Делай все, как тебе сказано. (Уходит.)

Пирро. Ах! Протяни только раз дьяволу мизинчик — и ты у него в лапах навеки. Несчастный я!

Явление четвертое

Одоардо. Что-то она заставляет себя ждать.

Клавдия. Еще минутку, Одоардо! Она огорчится, что не застала тебя.

Одоардо. Мне еще надо повидаться с графом. Едва могу дождаться часа, когда назову его своим сыном. Все в нем восхищает меня, и больше всего решение поселиться в отцовских поместьях.

Клавдия. Сердце мое разрывается, когда подумаю об этом. Неужели мы должны потерять нашу единственную любимую дочь?

Одоардо. Что ты называешь потерять ее? Знать, что она находится в объятиях любви? Не смешивай радости, которую она тебе доставляет, с ее собственным счастьем. Ты способна возродить во мне подозрение, что шум и развлечения света, близость двора, скорее, чем надобность дать нашей дочери пристойное воспитание, побудили тебя остаться с нею в городе — вдали от мужа и отца, который любит вас всем сердцем.

Клавдия. Как ты несправедлив, Одоардо! Но позволь мне сегодня сказать одно лишь в пользу города и двора, которые так ненавистны твоей суровой добродетели. Здесь, только здесь могла соединить любовь тех, кто был создан друг для друга. Только здесь граф мог найти Эмилию и нашел ее.

Одоардо. Я допускаю это. Но, друг мой Клавдия, разве ты права, если даже развязка дела говорит в твою пользу? Хорошо, что это городское воспитание так закончилось. Не надо считать себя мудрым там, где нам только повезло! Хорошо, что этим кончилось! Ну, а теперь созданные друг для друга встретились и пусть направятся туда, куда призывает их невинность и покой. Что нужно здесь графу? Гнуть спину, льстить и ползать да пытаться вытолкать всяких Маринелли, чтобы добиться наконец успеха, в котором он не нуждается? Удостоиться почестей, которые он ни во что не ставит? Пирро!

Пирро. Я здесь.

Одоардо. Отведи мою лошадь к дому графа. Я сейчас там буду, а уж тогда отправлюсь дальше.

Пирро уходит.

Есть ли надобность графу состоять здесь на службе, если там он сам может быть господином? К тому же не забывай, Клавдия, что из-за нашей дочери он окончательно испортит отношения с принцем. Принц ненавидит меня…

Клавдия. Быть может, меньше, чем ты опасаешься.

Одоардо. Опасаешься! Этого ли мне опасаться!

Клавдия. Значит, я уже говорила тебе, что принц видел нашу дочь?

Одоардо. Принц? И где же?

Клавдия. У канцлера Гримальди, на последнем вечере, который он почтил своим присутствием. Он проявил к ней такую благосклонность…

Одоардо. Благосклонность?

Клавдия. Так долго беседовал с ней…

Одоардо. Беседовал с ней?

Клавдия. Казалось, был так очарован ее веселостью и остроумием…

Одоардо. Очарован?

Клавдия. Расточал такие похвалы ее красоте…

Одоардо. Расточал похвалы? И ты рассказываешь мне об этом с восхищением? О Клавдия! Тщеславная, безрассудная мать!

Клавдия. Что такое?

Одоардо. Ну, хорошо, хорошо! С этим покончено. Ах, стоит мне только себе представить… Нет места, куда вернее всего можно нанести мне смертельную рану. Сластолюбец, который восхищается, горит желанием… Клавдия! Клавдия! Одна только мысль об этом приводит меня в ярость. Ты немедленно Должна была известить меня. Но оставим, я не желаю сегодня говорить тебе неприятное. А если я еще помедлю здесь (она берет его за руку), то уж непременно скажу. Пусти меня, пусти! С богом, Клавдия! Счастливо вам доехать вслед за мной!

Явление пятое

Клавдия. Какой человек! О, суровая добродетель! Если только она заслуживает этого названия. Все ему кажется подозрительным, все достойно наказания! Если это называется знать людей — кто бы пожелал знакомства с ними? Однако где же Эмилия? Он враг ее отца; значит… значит, если он обратил свою благосклонность на дочь, то только с целью опозорить его?

Явление шестое

Эмилия(вбегает в страшном смятении). Какое счастье! Какое счастье! Наконец я в безопасности. Не следовал ли он за мною? (Сбрасывает вуаль и замечает мать.) Неужели следовал, матушка! Слава всевышнему, нет!

Клавдия. Что с тобой, дочь моя? Что с тобой?

Эмилия. Ничего, ничего…

Клавдия. Ты так дико озираешься вокруг себя? Ты дрожишь всем телом?

Эмилия. Что я только выслушала! И где, где я все это выслушала!

Клавдия. Я думала, что ты в церкви…

Эмилия. Да, там я и была! Но много ли значат для порока алтарь и церковь? О матушка! (Бросается в ее объятия.)

Клавдия. Говори, дочь моя! Покончи с моими опасениями! Что страшного могло приключиться с тобой там, в святом месте?

Эмилия. Сегодня моя молитва должна была быть такой сердечной, такой пылкой, как никогда; и никогда она не была так далека от этого.

Клавдия. Все мы только люди, Эмилия. Способность молиться не всегда зависит от нас. Желание вознести молитву к небу — уже молитва.

Эмилия. А желание согрешить — уже грех.

Клавдия. Моя Эмилия не могла желать этого.

Эмилия. Нет, матушка, по божьей милости, так низко я еще не пала. Но и против собственной нашей воли чужой порок может заставить нас стать его сообщником!

Клавдия. Старайся совладать с собой! Соберись с мыслями. Скажи мне сразу, что с тобой случалось?

Эмилия. Только что я опустилась на колени, чуть подальше от алтаря, чем обычно, ибо я опоздала, только что начала возноситься душой к небу, как кто-то занял место позади меня, но совсем близко! Совсем близко позади меня! Как мне ни хотелось, но я не могла подвинуться ни вперед, ни в сторону из опасения, что молитва другого может помешать моим собственным молитвам. Молитва! Это было худшее, чего я опасалась. Но вскоре, у самого своего уха, после глубокого вздоха, я услышала не имя святого, а имя — не сердитесь, матушка, — имя вашей дочери! Мое имя! О, если бы могучие раскаты грома помешали мне слушать дальше! Он говорил о красоте, о любви… Жаловался, что день, который принесет счастье мне, сделает его навсегда несчастным. Он заклинал меня — и все это я должна была выслушать. Но я не обернулась, я хотела сделать вид, что ничего не слышала… Что мне оставалось еще? Молить своего ангела-хранителя, чтобы он поразил меня глухотой, пусть даже на всю жизнь! Я молила об этом: это было единственное, о чем я могла молить. Наконец, пришло время снова подняться. Служба кончилась. Я боялась обернуться. Я боялась взглянуть на того, кто мог себе позволить такую дерзость… И тут я обернулась, и тут я увидела его…

Клавдия. Кого, дочь моя?

Эмилия. Угадайте, матушка, угадайте… Я думала, что провалюсь сквозь землю. Его самого!

Клавдия. Кого самого?

Эмилия. Принца.

Клавдия. Принца? О, благословенно будь нетерпение твоего отца, который только что был здесь и не захотел дождаться тебя!

Эмилия. Мой отец был здесь? И не захотел дождаться меня?

Клавдия. Если бы ты в своем смятении все это рассказала ему!

Эмилия. И что же, матушка? Что в моем поведении мог он найти достойным порицания?

Клавдия. Ничего! Так же как и в моем. И все-таки, все-таки. Ах, ты не знаешь своего отца! В гневе он бы не отличил невинную жертву преступления от преступника. В бешенстве ему бы показалось, что я допустила то, чему не могла помешать и чего не могла предвидеть. Но дальше, дочь моя, дальше! Когда ты узнала принца, — я хочу надеяться, ты достаточно владела собой, чтобы одним взглядом выразить ему все то презрение, какое он заслужил.

Эмилия. Нет, я не овладела собой, матушка! После того как с первого взгляда я узнала его, у меня не хватило сил взглянуть на него еще раз. Я полетела…

Клавдия. И принц за тобой…

Эмилия. Я не знала этого до тех пор, пока не почувствовала, как на паперти меня схватили за руку. Это был он! Стыд заставил меня остановиться; ведь было бы слишком заметно для окружающих, если бы я начала вырываться от него. Это было единственное соображение, на которое я была способна или которое я еще способна припомнить. Он говорил, и я отвечала ему. Но что он говорил и что отвечала я — сейчас я не могу вспомнить; когда вспомню, то скажу вам, матушка. Сейчас я ничего не знаю. Разум покинул меня. Тщетно пытаюсь я вспомнить, как освободилась от него и выбежала за ограду. Я пришла в себя только на улице и слышу, как он следует за мной, и слышу, как вместе со мной входит в дом, вместе со мной поднимается по лестнице…

Клавдия. У страха глаза велики, дочь моя! Я никогда не забуду, с каким видом ты ворвалась в дом. Нет, он не мог отважиться последовать за тобой сюда… Бог мой! Бог мой! Если бы это знал твой отец! Он пришел в ярость, только узнав, что принц недавно видел тебя и что ты понравилась ему! Но успокойся, дочь моя! Считай все, что с тобой случилось, сном. Да и последствий это будет иметь так же мало, как сон. Сегодня ты сразу избавишься от всех преследований.

Эмилия. Нет, матушка! Граф должен узнать об этом! Ему я должна рассказать.

Клавдия. Ради всего святого, не надо! Зачем? Для чего? Неужели ты хочешь из-за пустяков, да, из-за пустяков встревожить его? А если сейчас он и не встревожится, то знай, дитя мое, что яд, который влияет не сразу, от этого не становится менее опасен. Что не производит впечатления на влюбленного, то может подействовать на мужа. Влюбленному может даже польстить победа над столь могущественным соперником. Но после того как он уже победит его… ах, дитя мое, как часто влюбленный становится совершенно иным человеком. Да убережет тебя от этого испытания твоя счастливая звезда!

Эмилия. Вы знаете, матушка, как охотно я во всем подчиняюсь вашему опыту. Но если он узнает от кого-нибудь другого, что принц сегодня говорил со мной? Разве то, что я умолчала об этом, не увеличит раньше или позже его беспокойства? Я все же думаю, что лучше мне ничего не таить от него.

Клавдия. Слабость! Слабость влюбленной. Нет, дочь моя, ни в коем случае не говори ему ничего. Не давай ему ничего заметить.

Эмилия. Пусть будет так, матушка! Я подчиняюсь вашей воле. Ах! (Глубоко вздохнув.) Мне опять становится совсем легко. Что я за глупое, пугливое создание, не правда ли, матушка? Ведь я могла совсем иначе вести себя и так же мало заслуживала бы осуждения, как и сейчас.

Клавдия. Я не хотела говорить, дочь моя, пока тебе этого не подскажет твой собственный здравый рассудок. А я знала, что, как только ты придешь в себя, он это подскажет тебе. Принц галантен. Ты непривычна к ничего не значащему языку галантности. Простая учтивость превращается здесь в чувство, лесть в клятву, каприз в желание, а желание в намерение. Ничто становится здесь всем, а все — ровно ничего не значит.

Эмилия. О матушка! Значит, я могла показаться совсем смешной из-за своих страхов. Так пусть же мой милый Аппиани ничего об этом и не знает! Он бы счел меня более тщеславной, чем добродетельной! Но вот и он сам идет сюда, это его походка.

Явление седьмое

Аппиани(входит в задумчивости с опущенными глазами, не замечая Эмилии, пока она сама не бросается ему навстречу). Ах, моя дорогая! Я не ожидал вас встретить при входе.

Эмилия. Я бы желала, господин граф, чтобы вы были веселым и тогда, когда вы не ожидаете меня встретить. Вы так торжественны, так серьезны? Разве этот день не стоит более радостного настроения?

Аппиани. Он стоит дороже всей моей жизни. Но он преисполнен для меня таким счастьем, что, может быть, само это счастье делает меня серьезным или, как вы, дорогая, выражаетесь, торжественным. (Замечает мать.) Ах, и вы здесь, сударыня! Скоро я смогу назвать вас более нежным именем.

Клавдия. И оно станет моей величайшей гордостью. Какая ты счастливица, Эмилия! Почему отец твой не пожелал разделить нашей радости?

Аппиани. Я только что вырвался из его объятий — или, вернее, он из моих. Что за человек ваш отец, моя Эмилия! Образец всех мужских добродетелей! До каких чувств возвышается моя душа в его присутствии. Никогда я так живо не ощущаю решимости быть постоянно добрым и благородным, как в те минуты, когда я вижу его, когда думаю о нем. Да и как же иначе, как не выполняя это решение, могу я оказаться достойным чести назвать себя его сыном — стать вашим, моя Эмилия?

Эмилия. А он не пожелал дождаться меня!

Аппиани. Я думаю, потому, что за эту короткую встречу Эмилия слишком потрясла бы его, овладев всей его душой.

Клавдия. Он думал, что найдет тебя занятой подвенечными нарядами, а услышал…

Аппиани. То, что я, в свою очередь, услышал от него с сердечнейшим восхищением. Чудесно, моя Эмилия! У меня будет благочестивая жена, которая не кичится своим благочестием.

Клавдия. Но, дети мои, занимаясь одним делом, нельзя забывать о другом. Тебе уже давно пора приготовиться, Эмилия.

Аппиани. О чем вы, сударыня?

Клавдия. Не хотите же вы, господин граф, вести ее к венцу в таком виде?

Аппиани. Право, я только сейчас заметил. Кто может, глядя на вас, Эмилия, обращать внимание на ваш наряд! А почему бы и не так, как сейчас?

Эмилия. Нет, мой дорогой граф, не так, не совсем так, но и не намного наряднее, нет. Я мигом буду готова! На мне не будет ничего, решительно ничего из тех драгоценностей, которыми я обязана вашей великодушной щедрости! Ничего, решительно ничего такого, что соответствовало бы этим драгоценностям. Я бы возненавидела их, эти драгоценности, если бы они не были подарены вами. Ведь три раза я видела их во сне…

Клавдия. Неужели? Об этом я и не знала.

Эмилия. Будто бы я надела их и будто бы вдруг каждый камень превратился в жемчужину. А жемчуг, матушка, жемчуг означает слезы^{76}.

Клавдия. Дитя! Твое толкование сна призрачнее, чем самый сон. Разве ты до сих пор не предпочитала жемчуг другим камням?

Эмилия. Конечно, матушка, конечно.

Аппиани(задумчиво и грустно). Означает слезы — означает слезы…

Эмилия. Как? Вас это поражает? Вас?

Аппиани. Да, мне следовало бы стыдиться… Но когда человек уже настроен на грустные мысли…

Эмилия. А почему же он так настроен? Знаете, что я придумала? Помните вы, что было надето на мне и как я выглядела, когда впервые понравилась вам? Помните ли вы еще?

Аппиани. Помню ли я? Другой я и не представляю вас и вижу вас такой даже тогда, когда вы выглядите иначе.

Эмилия. Итак, платье того же цвета, того же покроя, легкое и развевающееся…

Аппиани. Прекрасно!

Эмилия. А волосы…

Аппиани. Темные и блестящие, в локонах — такие, какими создала их природа.

Эмилия. Не забудьте и розу! Чудесно! Чудесно! Потерпите немножко, и такой я явлюсь к вам.

Явление восьмое

Аппиани(глядя ей вслед, печально). Жемчуг означает слезы! Потерпите немножко! Да, если бы время существовало помимо нас. Если бы часто одна минута на циферблате не превращалась для нас в целую вечность!

Клавдия. Замечание Эмилии было сделано мимоходом, но оно справедливо, господин граф. Вы сегодня серьезней, чем обычно. Один миг отделяет вас от исполнения ваших желаний — не раскаиваетесь ли вы в том, что было их целью?

Аппиани. Ах, матушка, и вы могли заподозрить в этом своего сына? Однако я сегодня действительно необычайно печален и мрачен. Только, видите ли, сударыня, находиться на расстоянии одного шага от цели либо вовсе не достичь ее — в сущности, одно и то же. Вот уж два дня, как все, что я вижу, все, что я слышу, все, о чем мечтаю, — все твердит мне об этой истине. Эта единственная мысль связывается с любой другой, приходящей мне в голову. Что все это значит? Я не понимаю этого.

Клавдия. Вы тревожите меня, господин граф…

Аппиани. Одно связано с другим. Я сержусь, сержусь на своих друзей, на самого себя…

Клавдия. Отчего же?

Аппиани. Друзья мои настоятельно требуют, чтобы я хоть словом уведомил принца о своей свадьбе, прежде чем она состоится. Они говорят, что, хотя я и не обязан делать этого, все же из уважения к нему нельзя поступить иначе. Я был настолько слаб, что пообещал им и сейчас только собирался поехать к нему.

Клавдия(пораженная). К принцу?

Явление девятое

Пирро. Сударыня, маркиз Маринелли остановился у дома и осведомляется о господине графе.

Аппиани. Обо мне?

Пирро. Вот он сам. (Открывает ему дверь и выходит.)

Маринелли. Прошу простить меня, сударыня. Мой милый граф, я был у вас и узнал, что смогу застать вас здесь. Сударыня, еще раз прошу простить меня, я займу всего несколько минут.

Клавдия. Не стану их затягивать. (Кланяется и уходит.)

Явление десятое

Аппиани. В чем дело, милостивый государь?

Маринелли. Я сюда явился по поручению его светлости принца.

Аппиани. Каковы будут его распоряжения?

Маринелли. Я горжусь тем, что могу известить вас об его особой милости, и если граф Аппиани так и не хочет признать в моем лице одного из своих преданнейших друзей…

Аппиани. Прошу без предисловий.

Маринелли. Как вам угодно. Принц должен немедленно отправить посла к герцогу Масса по случаю своего бракосочетания с принцессой, дочерью герцога. Он долгое время не знал, на ком остановиться, наконец его выбор пал на вас, граф. И если дружбе позволено быть хвастливой, — не без моего содействия.

Аппиани. Вот уж и не знаю, благодарить вас или нет. Я уже давно утратил надежду, что принцу будут надобны мои услуги.

Маринелли. Я уверен, что у него просто не было достойного вас повода. Но если и этот случай недостоин такого человека, как граф Аппиани, то, разумеется, дружба моя была опрометчивой.

Аппиани. Дружба и дружба на каждом третьем слове! С кем же я говорю? Я не искал дружбы маркиза Маринелли.

Маринелли. Я ошибся, граф, непростительно ошибся, пожелав стать вашим другом без вашего согласия. Впрочем, какое это имеет значение? Милость принца и честь, вам предложенная, остаются неизменными, и я не сомневаюсь, что вы с радостью примете их.

Аппиани(после некоторого раздумья). Конечно.

Маринелли. В таком случае поедем.

Аппиани. Куда?

Маринелли. К принцу в Дозало. Все уже подготовлено, вы еще сегодня должны выехать.

Аппиани. Что вы сказали? Еще сегодня?

Маринелли. И лучше сейчас же, чем через час. Дело чрезвычайно спешное.

Аппиани. Действительно? В таком случае, сожалею, что вынужден отказаться от предложенной мне принцем чести.

Мариннели. Как?

Аппиани. Сегодня я не могу выехать… завтра тоже — и послезавтра тоже.

Маринелли. Вы шутите, граф.

Аппиани. С вами?

Маринелли. Бесподобно! Тем более забавно, если шутка относится к принцу. Итак, вы не можете?

Аппиани. Нет, сударь, нет. Я надеюсь, что принц сам сочтет мое извинение достаточным.

Маринелли. Любопытно было бы услышать и мне.

Аппиани. О, пустяк! Я, видите ли, сегодня женюсь.

Маринелли. Ну и что же?

Аппиани. Что же? Что же? Ваш вопрос безнадежно наивен.

Маринелли. Бывали случаи, граф, когда свадьбы откладывались. Конечно, я не стану утверждать, что этим всегда оказывалась услуга жениху или невесте; это может иметь и свои неприятные стороны. Но все же я полагаю, что приказание повелителя…

Аппиани. Приказание повелителя? Повелителя? Повелитель, которого избираешь себе сам, в сущности, еще не совсем повелитель. Я допускаю, что вы обязаны принцу беспрекословным подчинением, но никак не я. Я прибыл ко двору принца по своей воле. Я хотел служить ему, но не превратиться в его раба. Я вассал более могущественного повелителя^{77}…

Маринелли. Более могущественный или менее могущественный, а повелитель есть повелитель.

Аппиани. И я еще с вами спорю! Довольно, передайте принцу то, что вы слышали, — мне жаль, что я не могу воспользоваться его милостью, потому что именно сегодня вступаю в брак, в котором заключается все мое счастье.

Маринелли. Не угодно ли вам будет заодно сообщить ему с кем?

Аппиани. С Эмилией Галотти.

Маринелли. Дочерью владельца этого дома?

Аппиани. Да, этого дома.

Маринелли. Гм! Гм!

Аппиани. Что вам угодно еще?

Маринелли. Я полагал, что в таком случае отложить церемонию до вашего возвращения еще менее затруднительно.

Аппиани. Церемонию? Только лишь церемонию?

Маринелли. Добрые родители не посмотрят на это так строго.

Аппиани. Добрые родители?

Маринелли. А Эмилия уж тем более останется вашей.

Аппиани. Тем более? Вы со своими «тем более» — тем более совершеннейшая обезьяна.

Маринелли. Это вы говорите мне, граф?

Аппиани. А почему бы и нет?

Маринелли. Черт побери! Мы поговорим еще!

Аппиани. Ба! Обезьяна, правда, зла, но…

Маринелли. Проклятие! Граф, я требую удовлетворения.

Аппиани. Это разумеется само собой.

Маринелли. И потребовал бы его немедленно, но не хочу портить сегодняшнего дня счастливому жениху.

Аппиани. Какое добросердечное существо! Нет же! (Хватает его за руку.) В Масса я сегодня, разумеется, не позволю себя отправить, но для прогулки с вами у меня хватит времени. Идемте! Идемте!

Маринелли(вырывается и уходит). Терпение, граф, только терпение!

Явление одиннадцатое

Аппиани. Убирайся, негодяй! Мне это пошло на пользу. Кровь моя пришла в волнение, я чувствую себя иначе и лучше.

Клавдия(входит поспешно, в тревоге). Боже! Граф, я слышала бурную ссору — лицо ваше пылает, что случилось?

Аппиани. Ничего, сударыня, ровно ничего. Камергер Маринелли оказал мне небольшую услугу. Он избавил меня от визита к принцу.

Клавдия. В самом деле?

Аппиани. Значит, мы можем выехать еще раньше. Я пойду потороплю своих людей и тотчас же вернусь; меж тем и Эмилия будет готова.

Клавдия. Могу я быть спокойна, граф?

Аппиани. Вполне, сударыня.

Явление первое

Маринелли. Все напрасно, он отверг предложенную ему честь с величайшим презрением.

Принц. Тем дело и кончилось? Значит, все это совершится? Значит, Эмилия еще сегодня будет принадлежать ему?

Маринелли. По всей видимости.

Принц. Я так надеялся на вашу выдумку! Кто может знать, как неловко вы при этом действовали. Если совет глупца вдруг и окажется удачным, то выполнять его должен непременно умный человек. Мне следовало помнить об этом.

Маринелли. Вот меня и наградили!

Принц. За что же награждать?

Маринелли. За то, что я готов был рискнуть даже жизнью. Когда я увидел, что ни убеждения, ни насмешки не могут заставить графа променять свою любовь на почести, я попытался вывести его из себя. Я наговорил ему таких вещей, которые заставили его забыться. Он начал осыпать меня оскорблениями, и я потребовал удовлетворения, потребовал его немедленно, здесь же, не сходя с места. Я думал так: или он убьет меня, или я его. Если я убью его — значит, поле битвы останется за нами. Если же он меня — ну что ж! Ему, во всяком случае, придется бежать^{78}, и принц выиграет время.

Принц. И вы это сделали, Маринелли?

Маринелли. А! Когда проявляешь такую глупую готовность жертвовать собой для сильных мира сего, надо бы заранее знать, надо бы заранее знать, какова будет их благодарность…

Принц. Что же граф? О нем идет молва, что таких вещей ему дважды не скажешь.

Маринелли. С ним бывает по-разному. Кто же станет его этим попрекать? Он возразил, что сегодня у него есть дела поважнее, чем драка со мной, и отложил нашу встречу на неделю после свадьбы.

Принц. С Эмилией Галотти! Мысль эта приводит меня в ярость. А вы успокоились и ушли — и теперь приходите ко мне похваляться, что ради меня рисковали жизнью, что жертвовали собой.

Маринелли. А что, ваша светлость, я должен был еще сделать?

Принц. Еще сделать? Как будто вы что-нибудь сделали.

Маринелли. Послушаем лучше, ваша светлость, что сделали вы сами для себя? Вам посчастливилось встретиться с нею в церкви, о чем же вы договорились?

Принц(насмешливо). Какое любопытство! И его мне еще нужно удовлетворить. О, все шло так, как только можно пожелать. Вам не о чем больше беспокоиться, мой слишком услужливый друг. Она пошла навстречу моим желаниям, мне оставалось только взять ее с собой. (Холодно и повелительно.) Ну, теперь вы знаете все, что хотели узнать… и можете идти!

Маринелли. Можете идти! Да, да — тут и песне конец!^{79} Соверши я даже невозможное, все осталось бы, как было. Невозможное, сказал я? Нет, не столь все это невозможно, однако же здесь надобна дерзость. Пусть только невеста окажется в наших руках, и я могу поручиться, что свадьбе не бывать.

Принц. Ах, за что только не берется этот человек! Мне следовало поручить ему команду над своими телохранителями, чтобы он устроил засаду на большой дороге, окружил с пятьюдесятью солдатами карету, выхватил из нее девушку и торжественно привез бы ее ко мне.

Маринелли. Бывало, что девушку увозили насильно, и это не выглядело насильственным похищением!

Принц. Если бы вы сумели это сделать, то не болтали бы об этом так долго.

Маринелли. Однако нельзя отвечать за исход: бывают и несчастные случаи.

Принц. Как это похоже на меня, не правда ли, возлагать на людей ответственность, когда они не могут отвечать!

Маринелли. Итак, ваша светлость…

А! Что это? Не послышалось ли мне? А вы, ваша светлость, не слыхали выстрела? Вот и еще один!

При нц. В чем дело? Что случилось?

Маринелли. А как вы думаете? Что, если я оказался деятельнее, чем вы предполагали?

Принц. Деятельнее? Скажите же наконец…

Маринелли. Короче, случилось то, о чем я говорил.

Принц. Возможно ли?

Маринелли. Только не забывайте, принц, в чем вы сейчас меня заверили… Повторите еще раз свои слова.

Принц. Но такие меры…

Маринелли. Только те, которые неизбежны! Исполнение поручено людям, на которых я могу положиться. Дорога проходит вдоль самой ограды Зоологического сада. Там часть моих людей нападет на карету как бы с целью грабежа, в то время как остальные, в их числе один из моих слуг, бросятся из сада на помощь подвергшимся нападению. Во время стычки, устроенной и теми и другими только для виду, мой слуга должен схватить Эмилию, будто бы желая спасти ее, и через Зоологический сад доставить во дворец. Таков уговор. Что вы теперь скажете, принц?

Принц. Вы поразили меня самым необыкновенным образом. Меня охватывает страх…

Куда вы смотрите?

Маринелли. Там должно произойти это! Так и есть! Человек в маске перескочил ограду… несомненно, для того, чтобы известить меня об успехе. Удалитесь, ваша светлость.

Принц. Ах, Маринелли…

Маринелли. Ну? Не правда ли, теперь я сделал слишком много, а прежде слишком мало?

Принц. Нет, не то. Но при всем этом я не вижу…

Маринелли. Не видите? Лучше покончить разом! Удалитесь скорее. Маска не должна застать вас.

Явление второе

Маринелли(снова подходя к окну). Карета медленно возвращается в город. Так медленно? И у каждой дверцы слуга? Эти признаки мне не нравятся; это значит, что дело удалось лишь наполовину, что обратно осторожно везут раненого, а не убитого. Маска спешилась. Это сам Анжело. Смельчак! Здесь он знает все ходы. Он делает мне знак головой, значит, уверен в успехе дела. А, господин граф, вам не угодно было ехать в Масса, а теперь пришлось пуститься в более далекий путь! Кто, научил вас так хорошо разбираться в обезьянах? (Подходит к двери.) Они действительно злые. Ну, Анжело?

Анжело(сняв маску). Будьте наготове, господин камергер! Ее должны сейчас привести.

Маринелли. А как вообще закончилось дело?

Анжело. По-моему — все хорошо.

Маринелли. Как обстоит дело с графом?

Анжело. Ему не так уж повезло! Но он, видно, что-то подозревал, потому что оказался захваченным не совсем врасплох.

Маринелли. Скорее скажи мне все, что ты можешь сказать. Он убит?

Анжело. Мне жаль доброго господина.

Маринелли. Вот, получи за свое чувствительное сердце. (Дает ему кошелек с золотом.)

Анжело. Покончено и с моим бравым Николо, и ему пришлось поплатиться.

Маринелли. Даже так? Обе стороны понесли потери?

Анжело. Я готов был бы плакать об этом честном малом, если бы вот это (взвешивает в руке кошелек) частично не возместило мне его смерти. Ведь я его наследник, потому что отомстил за него. Таков наш закон, и я думаю, лучшего закона для дружбы и верности еще не бывало. Этот Николо, господин камергер…

Маринелли. К черту твоего Николо! Что граф? Граф?

Анжело. Граф ловко угодил в него, зато я угодил в графа! Он упал, и если еще добрался живым до кареты, то могу поручиться, что живым из нее не выйдет.

Маринелли. Если бы только это было верно, Анжело.

Анжело. Пусть я лишусь службы у вас, если это неверно! Имеются ли у вас еще приказания? Ведь мне предстоит далекий путь, мы сегодня же хотим перебраться через границу.

Маринелли. Так отправляйся.

Анжело. Если опять что понадобится, господин камергер, — вы знаете, где меня можно разыскать. То, что может сделать другой, и для меня не хитрость. А возьму я дешевле любого другого.

Маринелли. Это хорошо! Но все-таки еще не совсем хорошо. Эх, Анжело! Можно ли быть таким скупым! Конечно же, он заслуживал второго выстрела. А теперь, как он, быть может, мучится, бедный граф! Эх, Анжело! Плохо ты выполняешь свое дело, только портишь его… Но принц не должен пока ничего знать об этом. Он должен раньше сам убедиться, насколько ему выгодна эта смерть! Эта смерть! Чего бы я не дал, чтобы быть в ней совершенно уверенным!

Явление третье

Принц. Она уже идет по аллее. Спешит, опережая слугу. Страх будто бы окрылил ее. Вероятно, она еще ничего не подозревает. Думает только, что спасается от разбойников. Но долго ли это может продолжаться?

Маринелли. Все же она пока у нас.

Принц. А мать разве не разыщет ее? Разве граф не последует за нею? Что же мы будем делать тогда? Как я смогу скрыть ее от них?

Маринелли. На все это я еще, правда, не могу ответить… Посмотрим! Потерпите немного, ваша светлость. Так или иначе, а первый шаг надо было сделать.

Принц. К чему? Все равно придется возвращаться назад.

Маринелли. А может быть, и не придется. Существует тысяча обстоятельств, на которые можно опереться в дальнейшем. И притом вы забываете самое главное.

Принц. Как я могу забыть то, о чем вовсе еще и не думал? Самое главное? Что самое главное?

Маринелли. Искусство нравиться, убеждать — в нем никогда не испытывал недостатка влюбленный принц.

Принц. Никогда не испытывал! За исключением тех случаев, когда оно ему было всего нужней. Сегодня я уже весьма неудачно испробовал это искусство. Никакой лестью, никакими уверениями не смог я добиться от нее ни слова. Безмолвная, подавленная, дрожащая, стояла она передо мной, как преступница, услышавшая свой смертный приговор. Ее страх заразил и меня, я содрогнулся сам и кончил тем, что попросил у нее прощения. Я и теперь едва решусь заговорить с нею. Во всяком случае, я не отважусь встретить ее, когда она войдет. Вы, Маринелли, должны принять ее. Я буду здесь поблизости, послушаю, что произойдет, и выйду, когда найду в себе достаточно силы.

Явление четвертое

Маринелли. Если только она сама не видела, как он упал… а она так спешила, что не должна была видеть… Идет. Я тоже не хочу попасться ей на глаза первым. (Отступает и прячется в углу.)

Баттиста. Сюда, пожалуйте сюда, сударыня.

Эмилия(едва переводя дыхание). Ах! Ах! Благодарю вас, друг мой, благодарю… Но, боже, боже! Где я? И совершенно одна? Где моя матушка? Где граф? Они ведь идут за нами? Сразу же вслед за нами?

Баттиста. Я полагаю.

Эмилия. Вы полагаете! Вы не знаете этого? Вы их не видели? Разве позади нас не стреляли?

Баттиста. Стреляли? Возможно!

Эмилия. Несомненно! И попали в графа или в мою матушку…

Баттиста. Я сейчас пойду за ними.

Эмилия. Не оставляйте меня. Я хочу быть с вами, я должна быть с вами, пойдемте, друг мой!

Маринелли(внезапно появляется, как будто только что вошел). Ах, сударыня! Что за несчастье, или, скорее, что за счастье, что за счастливое несчастье доставило нам честь…

Эмилия(в изумлении). Как? Вы здесь, милостивый государь? Значит, я попала к вам? Простите, господин камергер. На нас напали разбойники неподалеку отсюда. На помощь к нам пришли добрые люди… этот честный человек вынес меня из кареты и привел сюда. Но я боюсь и думать, что спаслась одна. Моя матушка еще в опасности, позади нас стреляли. Быть может, она погибла, а я жива? Простите, я должна бежать туда, к ним, где мне и следовало оставаться.

Маринелли. Успокойтесь, сударыня. Все идет хорошо, скоро вы будете вместе с дорогими вам лицами, за которых вы так тревожитесь. Скорей, Баттиста, ступай, беги, быть может, они не знают, где сейчас находится барышня. Быть может, они разыскивают вас в одной из садовых построек. Незамедлительно приведи их сюда.

Эмилия. Это правда? И они все спасены? С ними ничего не случилось? Ах, какой ужасный, какой страшный день для меня! Но мне нельзя оставаться здесь, я должна спешить им навстречу.

Маринелли. Для чего, сударыня? Вы и без того уже задыхаетесь и выбились из сил. Вам следует пройти сейчас в более удобную комнату, успокоиться и отдохнуть. Могу держать пари, что принц уже сам разыскал вашу дражайшую почтенную матушку и ведет ее к вам.

Эмилия. Кто, сказали вы?

Маринелли. Наш всемилостивейший принц.

Эмилия(в крайнем смятении). Принц!

Маринелли. Он при первой же вести поспешил к вам на помощь. Он в высшей степени возмущен, что такое преступление осмелились совершить так близко, чуть ли не на его глазах. Он послал в погоню за злодеями, и, если они попадутся, наказание их будет неслыханным.

Эмилия. Принц! Где же я нахожусь?

Маринелли. В Дозало, загородном дворце принца.

Эмилия. Какое совпадение! И вы думаете, он может сейчас появиться сам? Но вместе с моей матушкой, конечно!

Маринелли. Вот и он.

Явление пятое

Принц. Где она? Где? Мы повсюду разыскиваем прекраснейшую Эмилию. С вами ведь ничего не случилось? Ну, значит, все хорошо. Граф, ваша матушка…

Эмилия. Ах, ваша светлость! Где они? Где моя матушка?

Принц. Недалеко, вернее — даже близко.

Эмилия. Боже, в каком состоянии я, быть может, увижу матушку или графа! Конечно, я не ошиблась! Вы что-то скрываете от меня, ваша светлость!.. Я вижу, вы что-то скрываете от меня…

Прииц. Нет же, милейшая Эмилия. Дайте мне вашу руку и смело следуйте за мной.

Эмилия(нерешительно). Но… если с ними ничего не случилось… если мое предчувствие обманывает меня, почему же их нет здесь? Почему они не пришли вместе с вами, ваша светлость?

Принц. Так поспешите же, милая Эмилия, и вы сами увидите, как рассеются ваши страхи.

Эмилия. Что мне делать? (В отчаянии ломает руки.)

Принц. Как, сударыня? Вы не доверяете мне?

Эмилия(падает перед ним на колени). У ног ваших молю, ваша светлость…

Принц. Вы устыдили меня. Да, Эмилия, этот немой упрек заслужен мною. Нельзя оправдать мое поведение, каким оно было сегодня утром… в лучшем случае его можно извинить. Простите мне мою слабость. Я не должен был тревожить вас признаниями, от которых мне нечего ждать. Я был уже достаточно наказан тем безмолвным смятением, с которым вы выслушали или, вернее, не захотели выслушать меня. Этот случай, который еще раз дает мне счастье видеть вас и говорить с вами, прежде чем навсегда исчезнут мои надежды, — этот случай я мог бы объяснить как знак будущего счастья, как чудеснейшую отсрочку моего окончательного приговора, я мог бы еще раз осмелиться просить о помиловании, но я хочу — не дрожите, сударыня, — хочу зависеть только от вашего взгляда. Вас не оскорбят ни единым словом, ни единым вздохом. Лишь не казните меня своим недоверием. Лишь не сомневайтесь ни мгновения в своей неограниченной власти надо мной, пусть вам никогда не приходит в голову, что вы нуждаетесь в чьей-то защите против меня. А теперь идемте, идемте, милая Эмилия, идемте туда, где вас ожидают радости, которых вы куда более достойны. (Уводит Эмилию не без сопротивления с ее стороны.) Следуйте за нами, Маринелли.

Маринелли. Следуйте за нами — это, я полагаю, значит «не следуйте за нами». Да и к чему мне следовать за ними? Он должен убедиться сам, много ли сможет добиться от нее с глазу на глаз… Все, что мне остается, — это устроить так, чтобы им никто не помешал. Со стороны графа, я надеюсь, этого уже не приходится опасаться… Но мать, мать! Я был бы весьма удивлен, если бы она спокойно удалилась, покинув свою дочь в беде.

Ну, Баттиста? Что слышно нового?

Явление шестое

Баттиста(поспешно). Мать, господин камергер…

Маринелли. Я так и думал! Где она?

Баттиста. Через минуту она появится здесь, если вы не предупредите ее… я и не собирался искать ее, как вы приказали мне для виду, но вдруг издали услышал ее крик. Она напала на след дочери, а может, и догадывается о нашем замысле! Весь народ, какой только есть в этом пустынном месте, собрался вокруг нее, и все наперебой указывают ей дорогу. Сказали ли ей уже, что здесь и принц и вы, — я не знаю. Что прикажете делать?

Маринелли. Дай сообразить. (Размышляет.) Не впускать ее, когда она знает, что ее дочь здесь?.. Не годится. Ну и вытаращит же она глаза, когда увидит, что овечка угодила к волку. Глаза? Это бы еще ничего. Пусть смилуется небо над нашими ушами! Да и это не страшно! Утомляются и самые лучшие легкие, даже женские. Все женщины перестают кричать, когда выбьются из сил. К тому же она все-таки мать, и нужно, чтобы она была на нашей стороне. Насколько мне известны матери — большинству из них лестно сделаться чем-то вроде тещи принца. Впусти ее сюда, Баттиста! Впусти ее!

Баттиста. Вы слышите, слышите!

Клавдия Галотти(за сценой). Эмилия! Эмилия! Дитя мое, где ты?

Маринелли. Ступай, Баттиста, и постарайся только удалить ее любопытных провожатых.

Явление седьмое

Клавдия(входит в ту дверь, в которую хочет выйти Баттиста). А! Это он вынес ее из кареты! Он увел ее! Я узнаю тебя. Где она, отвечай, несчастный!

Баттиста. Вот и благодарность.

Клавдия. О, если ты заслужил благодарность (мягким тоном), то прости меня, добрый человек! Где же она? Зачем длить эту разлуку с ней! Где она?

Баттиста. О ваша милость, лучше ей не могло быть даже в раю. Вот мой господин, он отведет к ней вашу милость. (К людям, которые хотят войти.) Эй, вы! Назад!

Явление восьмое

Клавдия. Твой господин? (Отступает, увидев Маринелли.) А! Так это твой господин! Вы здесь, сударь? И здесь же моя дочь? И вы отведете меня к ней?

Маринелли. С большим удовольствием, сударыня.

Клавдия. Стойте! Мне только что пришло в голову… Ведь это были вы, не правда ли? Вы сегодня утром разыскали графа в моем доме? Вас я оставила вдвоем? С вами у него вышла ссора?

Маринелли. Ссора? Понятия не имею — незначительный спор, к тому же деловой.

Клавдия. И ваше имя — Маринелли?

Маринелли. Маркиз Маринелли.

Клавдия. Значит, так и есть. Выслушайте меня, господин маркиз. Имя Маринелли, имя Маринелли, сопровождаемое проклятием, — нет, я не хочу клеветать на этого благородного человека, проклятия не было, проклятие я прибавила сама, — имя Маринелли было последним словом умирающего графа.

Маринелли. Умирающего графа? Графа Аппиани? Вы слышите, сударыня, что меня больше всего поражает в ваших странных речах, — умирающего графа? Что вы еще хотите сказать, я решительно не понимаю…

Клавдия(горько и медленно). Имя Маринелли было последним словом умирающего графа! Понимаете вы теперь? Вначале и я не могла понять, хотя оно было сказано таким тоном, — я и сейчас еще слышу его! Где был мой разум, что я сразу не поняла этого тона!

Маринелли. В чем же дело, сударыня? Я всегда был другом графа, его преданнейшим другом. И если, умирая, он назвал мое имя…

Клавдия. Но каким тоном? Я не могу передать, не могу описать его, но в нем заключалось все! Все! Вы скажете, что на нас напали разбойники? Убийцы это были, подкупленные убийцы! И Маринелли, Маринелли было последнее слово умирающего графа! И этот тон!

Маринелли. Этот тон! Слыханное ли дело, обвинять честного человека из-за тона, который мог почудиться под влиянием страха.

Клавдия. О, если бы я только могла предъявить суду этот тон! Но горе мне! Из-за всего этого я забываю о собственной дочери. Где она? Неужели и она убита? Чем виновата моя дочь, если граф Аппиани был твоим врагом?

Маринелли. Я все готов простить встревоженной матери. Идемте, сударыня, ваша дочь здесь, в одной из ближайших комнат, и, надо надеяться, уже вполне оправилась от своего испуга. Сам принц с нежнейшей заботой ухаживает за нею…

Клавдия. Кто? Кто сам?..

Маринелли. Принц.

Клавдия. Принц? Вы действительно сказали принц? Наш принц?

Маринелли. Какой же еще?

Клавдия. О, я несчастная мать! А отец? Ее отец! Он проклянет день, в который она родилась! Он проклянет и меня!

Маринелли. Ради всего святого, сударыня! Что за мысли у вас?

Клавдия. Все ясно! Разве все это не так? Сегодня в церкви, пред оком всевышнего, в присутствии предвечного началось это преступление — здесь оно довершилось. (Обращается к Маринелли.) А, убийца! Трусливый, жалкий убийца! Тебе не хватает храбрости, чтобы убивать своей рукой, но ты достаточно низок, чтобы убивать ради угождения чужой похоти, — убивать руками наемных убийц. Подлейший среди убийц! Честные убийцы не потерпят тебя в своем обществе! Тебя! Тебя! Я бы хотела одним-единственным словом выплюнуть тебе в лицо всю свою желчь, всю свою горечь! О, ты, ты — сводник!

Маринелли. Вы бредите, достопочтенная женщина. Но умерьте, по крайней мере, ваши дикие крики и вспомните, где находитесь.

Клавдия. Где я нахожусь! Вспомнить, где я нахожусь? Какое дело львице, у которой отобрали детенышей, в чьем лесу слышен ее рев?

Эмилия(за стеной). О моя матушка! Я слышу голос моей матушки!

Клавдия. Ее голос? Да, это она! Она услыхала меня, она меня услыхала! И я не должна была кричать? Где ты, дитя мое? Я иду, я иду. (Бросается в соседнюю комнату, Маринелли за нею.)

Явление первое

Принц(выходя из комнаты Эмилии). Идемте, Маринелли! Я должен отдохнуть… должен получить от вас некоторые разъяснения.

Маринелли. Ну и материнская ярость! Ха, ха, ха!

Принц. Вы смеетесь?

Маринелли. Если бы вы только видели, принц, как эта мать бесилась здесь в зале, — вы сами слышали ее вопли, — и как она сразу присмирела, только взглянув на вас. Ха, ха! Мне хорошо известно, что ни одна мать не выцарапает глаза принцу за то, что он находит ее дочь красивой.

Принц. Вы плохой наблюдатель! Дочь без чувств упала в объятия матери, и только поэтому, а вовсе не из-за меня забыла мать о своем гневе. Дочь свою, а не меня щадила она, стараясь не произносить ясно и громко этих слов, которых я не хотел бы ни слушать, ни понимать.

Маринелли. Что же она сказала, ваша светлость?

Принц. К чему притворство? Говорите сейчас же. Правда это или нет?

Маринелли. А если правда?

Принц. Если правда? Значит, так и есть? Он умер? Умер? (Угрожающе.) Маринелли! Маринелли!

Маринелли. И что же?

Принц. Клянусь богом! Всемогущим богом! Я неповинен в этой крови. Если бы вы меня предупредили, что графу это будет стоить жизни… Нет, нет! Даже ценою собственной жизни.

Маринелли. Если бы я вас предупредил? Как будто его смерть входила в мои планы! Я строго-настрого приказал Анжело следить за тем, чтобы никто не пострадал. И все сошло бы без малейшего насилия, если бы граф первый не прибегнул к нему. Он без церемоний уложил выстрелом одного из наших.

Принц. Ну, конечно, ему следовало понимать шутки.

Маринелли. Тогда Анжело пришел в ярость и отомстил за смерть своего товарища.

Принц. Еще бы, это вполне естественно.

Маринелли. Он получил от меня достаточно строгое внушение.

Принц. Внушение! Какая дружба! Предупредите его, чтобы он больше не появлялся в моих владениях. Мое внушение может оказаться не столь дружеским.

Маринелли. Превосходно! Я и Анжело, умысел и случай — оказывается, все это одно и то же. Хотя и было оговорено заранее, заранее было обещано, что никакой несчастный случай, который может произойти при этом, не будет поставлен мне в вину.

Принц. Который может произойти… говорите вы? Или, вернее, должен был произойти?

Маринелли. Все лучше и лучше! Все же, ваша светлость, прежде чем вы мне прямо выскажете, за кого вы меня принимаете, я приведу один довод! Смерть графа мне далеко не безразлична. Я его вызвал на дуэль, он должен был дать мне удовлетворение, а он покинул этот мир, не рассчитавшись со мной, и от этого страдает моя честь. Пусть при любых других обстоятельствах я бы заслуживал подозрения, которое вы против меня имеете, но неужели я его заслуживаю и при этих? (С напускной горечью.) Кто может так думать обо мне?

Принц(уступая). Ну, хорошо, хорошо!

Маринелли. О, будь он жив еще! О, будь он жив! Всем, всем на свете пожертвовал бы я тогда (с горечью), даже милостью принца — этой неоценимой милостью, которою нельзя шутить, — я поступился бы и ею.

Принц. Я понимаю. Ну, ладно, ладно. Его смерть случайность, чистая случайность. Вы утверждаете это, а я этому верю. Но кто еще вам поверит? Мать? Эмилия? Весь свет?

Маринелли(холодно). Едва ли.

Принц. А если этому не поверят, чему тогда будут верить? Вы пожимаете плечами? Меня будут считать убийцей, а вашего Анжело орудием убийства.

Маринелли(еще холоднее). Весьма возможно.

Принц. Меня! Меня самого! Или с этого часа я должен отказаться от всех видов на Эмилию…

Маринелли(совершенно равнодушно). Что вам пришлось бы сделать и в том случае, если бы граф остался жив.

Принц(гневно, но тотчас же овладевая собой). Маринелли! Не советую приводить меня в ярость. Пусть будет так! Так и есть на самом деле! Ведь вы хотите сказать, что смерть графа для меня счастье — величайшее счастье, какое могло встретиться на моем пути, единственное счастье, которое способно послужить моей любви. А если так — то не все ли равно, как это произошло. Одним графом больше или меньше на свете, подумаешь. Так ли я понял вас? Ну, хорошо! Я тоже не останавливаюсь перед небольшим преступлением. Но, милый друг, преступление это должно быть небольшим и тайным — маленькое спасительное преступление. А наше, видите ли, не оказалось ни тайным, ни спасительным. Оно, правда, очистило мне дорогу, но в то же время и преградило ее. Каждый может свалить его на нашу голову — лучше бы мы ничего не затевали. А ведь все дело в ваших мудрых, поразительных действиях.

Маринелли. Как вам угодно.

Принц. В чем же другом? Объясните.

Маринелли. Вы относите на мой счет больше, чем следует.

Принц. Я требую объяснений.

Маринелли. Пусть так! Заключалось ли в моих действиях что-либо такое, что могло бы при всех этих происшествиях навлечь на принца столь явное подозрение? Вся суть в том мастерском номере, которым он соизволил дополнить выработанную мною программу.

Принц. Я?!

Маринелли. Да позволено мне будет заметить, что сегодняшний случай в церкви, если даже все это и было вполне пристойно, если во всем этом и была своя неизбежность, все же не относился к нашему танцу, каким он был задуман.

Принц. А что же он мог испортить?

Маринелли. Ну, если он и не испортил весь танец, то в данную минуту — нарушил его такт.

Принц. Гм! Я не понимаю вас.

Маринелли. Итак, коротко и ясно: когда я взялся за это дело, то Эмилия, не правда ли, еще ничего не знала о любви принца? А мать Эмилии и того меньше? Что, если я все построил на этом? А принц подковал самый фундамент моего здания?

Принц(ударяя себя по лбу). Проклятье!

Маринелли. Что, если он сам раскрыл свой замысел?

Принц. Несчастная затея!

Маринелли. А если бы он сам себя не выдал, то, право, я желал бы узнать, какое из моих действий могло подать матери или дочери хотя бы малейший повод заподозрить его.

Принц. Вы правы!

Маринелли. Именно поэтому я и не прав… Вы простите меня, ваша светлость…

Явление второе

Баттиста(поспешно). Только что прибыла графиня.

Принц. Графиня? Что за графиня?

Баттиста. Орсина.

Принц. Орсина? Маринелли, Орсина! Маринелли!

Маринелли. Я поражен не менее вас.

Принц. Ступай, Баттиста, пусть она не выходит из кареты. Меня здесь нет. Для нее меня здесь нет. Пусть немедленно возвращается обратно. Иди, беги!

Чего хочет эта безумная? Что она себе позволяет? Откуда она знает, где мы находимся? Неужели она следит за мной? Быть может, уже узнала что-нибудь? Ах, Маринелли! Да говорите же, отвечайте! Неужели обиделся тот, кто желает быть моим другом? Обиделся из-за пустой словесной стычки! Неужели я должен просить у вас прощения?

Маринелли. Ах, мой принц, как только вы становитесь самим собой, я снова всей душой принадлежу вам! Приезд Орсина для меня такая же загадка, как и для вас. Однако вряд ли удастся не принять ее. Что вы намерены делать?

Принц. Не разговаривать с нею и удалиться отсюда…

Маринелли. Хорошо! Только поскорее. Я сам приму ее…

Принц. Но только для того, чтобы приказать ей убраться. Не пускайтесь с ней в объяснения. Нам предстоят совсем другие дела.

Маринелли. Нет, нет, принц! Эти «другие дела» уже сделаны. Мужайтесь! То, чего еще недостает, безусловно, придет само собой. Но не ее ли шаги я слышу? Поскорее, принц! Сюда (указывая на кабинет, в который бросается принц), если захотите, вы сможете здесь слушать нас. Боюсь, что выехала она не в самую благоприятную для нее минуту.

Явление третье

Орсина(вначале не замечая Маринелли). Что это значит? Меня никто не встречает, кроме какого-то наглеца, который, видимо, еще охотнее вовсе не впустил бы меня? Ведь я же в Дозало? В том самом Дозало, где, бывало, прежде толпа угодливых льстецов выбегала мне навстречу?^{80} Где ожидали меня любовь и восторги? Да, место то же, но, но… О, здесь Маринелли! Хорошо, что принц взял вас с собой. Нет, худо! То, что мне хотелось бы разрешить, можно разрешить только вместе с ним. Где он?

Маринелли. Принц, любезнейшая графиня?

Орсина. Кто же еще?

Маринелли. Так вы полагаете, что он здесь? Вам известно, что он здесь? Он, по крайней мере, не предполагает встретить здесь графиню Орсина.

Орсина. Не предполагает? Значит, сегодня утром он не получил моего письма?

Маринелли. Вашего письма? Ах, да! Он говорил о письме от вас, теперь я припоминаю.

Орсина. А разве в этом письме я не просила о встрече сегодня здесь, в Дозало? Правда, он не соизволил ответить мне письмом. Но я узнала, что час спустя он действительно отправился в Дозало. Я сочла это за ответ и, как видите, приехала.

Маринелли. Какое странное совпадение!

Орсина. Совпадение? Вы же слышите, что это было условлено. С моей стороны — письмо, с его стороны — действие. Что же вы остолбенели, господин маркиз? И что за взгляд у вас? Вы не способны уразуметь? Но почему же?

Маринелли. Казалось, вчера вы были далеки от мысли когда-либо снова показаться на глаза принцу.

Орсина. Утро вечера мудренее. Где он? Где он? Уж наверно, в той комнате, откуда слышались крики и визг? Я хотела войти туда, но негодяй слуга преградил мне дорогу.

Маринелли. Моя милейшая, дражайшая графиня…

Орсина. Это был женский визг. Не так ли, Маринелли? О, скажите же мне, скажите, если я в самом деле ваша милейшая, дражайшая графиня. Будь они прокляты, эти придворные негодяи. Каждое их слово — ложь! Ну не все ли равно, скажете вы мне или нет? Я ведь увижу сама. (Хочет идти.)

Маринелли(удерживает ее). Куда?

Орсина. Туда, где мне уже давно следовало быть. Не думаете ли вы, что мне прилично заниматься с вами здесь пустой болтовней, в то время как принц ожидает меня в своих покоях?

Маринелли. Вы ошибаетесь, уважаемая графиня. Принц не ожидает вас. Принц не может говорить с вами, не хочет говорить с вами здесь.

Орсина. И все-таки он здесь? Приехал сюда из-за моего письма?

Маринелли. Не из-за вашего письма, отнюдь.

Орсина. Вы же сказали, что он получил его.

Маринелли. Получил, но не прочел.

Орсина(горячо). Не прочел? (С меньшим жаром.) Не прочел? (С горечью, утирая слезу.) Даже не прочел…

Маринелли. Я уверен, что по рассеянности — не из пренебрежения.

Орсина(гордо). Пренебрежения? Кто смеет думать об этом? Кому вы говорите об этом? Вы дерзкий утешитель, Маринелли. Пренебрежение! Пренебрежение! Мною пренебрегают! Мною! (Более мягко, с грустью.) Конечно, он меня больше не любит. С этим покончено. И что-то другое заняло в душе его место любви. Это естественно. Но зачем же пренебрежение? Довольно и равнодушия. Не правда ли, Маринелли?

Маринелли. Разумеется.

Орсина(насмешливо). Разумеется? О, этого мудреца можно принудить сказать все, что угодно! Равнодушие вместо любви? Иными словами, было нечто и вот — ничего. Узнайте же вы, придворный человек, вторящий чужим словам, узнайте от женщины, что равнодушие — пустое слово, один лишь звук, который ничего, ровно ничего не означает. Душа остается равнодушной только к тому, о чем мы не думаем, только к тем вещам, которые для нас не имеют и смысла вещей. А быть равнодушным к тому, что для нас не представляет никакой ценности, — вовсе не значит быть равнодушным. Это, пожалуй, для тебя недоступно?

Маринелли(про себя). О, горе! Как правильны были мои опасения!

Орсина. Что вы такое там бормочете?

Маринелли. Только восхищаюсь! Кто же не знает, уважаемая графиня, что вы философ?

Орсина. Не правда ли? Да, да, я философ! Но разве я только теперь дала повод заметить это? Тем хуже, если я позволяла это заметить, и особенно если это замечали часто! Не удивительно, что принц разлюбил меня. Как может мужчина любить особу, которая, вопреки его воле, еще позволяет себе мыслить? Женщина, которая мыслит, так же отвратительна, как мужчина, который румянится. Ей следует смеяться, только лишь смеяться, для того чтобы поддерживать хорошее настроение у своего строгого господина — владыки всего живущего. Ну, а сейчас над чем же я смеюсь, Маринелли? Ах, да! Над этим совпадением. Я пишу принцу, чтобы он приехал в Дозало, а принц, не прочитав моего письма, все же приезжает в Дозало! Ха, ха, ха! Не правда ли, удивительный случай! Очень смешной и очень глупый! А вы не посмеетесь со мной, Маринелли? Ведь посмеяться с нами может и строгий наш господин, хоть он и не позволяет нам, жалким созданиям, мыслить вместе с ним. (Серьезно и повелительно.) Смейтесь же!

Маринелли. Сейчас, уважаемая графиня, сейчас!

Орсина. Чурбан! А пока проходят мгновенья. Нет, нет, только не смейтесь. Видите ли, Маринелли (задумчиво и с большим чувством), то, что сейчас заставляет меня так искренне смеяться, имеет и свою серьезную, очень серьезную изнанку. Как и все в жизни. Случай? Случай ли, что принцу, который и не думал говорить со мной здесь, все же придется со мной разговаривать? Случай? Верьте мне, Маринелли, слово «случай» — богохульство. В мире нет ничего случайного — и уж меньше всего случайного там, где намерение так явно бросается в глаза. Всемогущее, всеблагое провидение, прости мне, если вслед за этим малоумным грешником назвала я случаем то, в чем так очевидна твоя воля, твоя прямая воля! (Поспешно к Маринелли.) Попробуйте только вновь толкнуть меня на подобное преступление!

Маринелли(про себя). Это заходит слишком далеко! Но, уважаемая графиня…

Орсина. Не хочу я слышать ваших «но»! Каждое «но» требует размышлений, а моя голова… О, моя голова! (Держась за лоб.) Устройте, Маринелли, немедленно устройте мне встречу с принцем, иначе я совсем буду не в состоянии говорить с ним. Вы же видите, нам надо поговорить, мы должны поговорить!

Явление четвертое

Принц(выходя из кабинета, про себя). Нужно помочь ему…

Орсина(увидев его, не решается пойти к нему навстречу). А! Вот и он!

Принц(проходит мимо нее в соседнюю комнату через весь зал и говорит на ходу). Оказывается, здесь наша прелестная графиня! Я весьма сожалею, сударыня, что сегодня так мало могу насладиться честью вашего посещения! Я занят! Я не один… В другой раз, моя дорогая графиня, в другой раз. Я больше не задерживаю вас — да, не задерживаю. А вас я жду, Маринелли.

Явление пятое

Маринелли. Ну вот, уважаемая графиня, вы не захотели поверить мне, а теперь то же самое услышали от него самого.

Орсина(ошеломленная). Не ослышалась ли я? В самом деле, не ослышалась ли я?

Маринелли. Нет.

Орсина(с горечью). «Я занят. Я не один». И это все оправдание, которым удостаивают меня? Кого только не спроваживают подобным образом. Каждого назойливого посетителя, каждого нищего. Он не счел даже нужным придумать для меня хотя бы маленькую ложь. Он занят. Но чем же? Он не один? Но кто же у него? Подите сюда, Маринелли! Из милости, дорогой Маринелли, солгите, как вы захотите. Что стоит вам солгать один раз? Чем он занят? Кто у него? Скажите мне все, что вам придет в голову, и я уйду.

Маринелли(про себя). На этом условии я, пожалуй, могу открыть ей часть правды.

Орсина. Ну? Скорее, Маринелли, и я уйду. Принц ведь сказал: «В другой раз, моя милая графиня»? Не правда ли, он сказал так? Для того чтобы он сдержал свое слово, чтобы у него не было никакого повода не сдержать его, — скорей вашу ложь, Маринелли, и я уйду.

Маринелли. Принц, дорогая графиня, действительно не один. У него находятся лица, которых в данную минуту он никак не может оставить, лица, избежавшие только что большой опасности. Граф Аппиани…

Орсина. Находится у него? Жаль, что в этой лжи я должна уличить вас. Спешите придумать другую. Ведь граф Аппиани, если вы этого еще не знаете, только что убит разбойниками. Недалеко от города я встретила карету с его телом. Быть может, это неправда? Быть может, это был всего лишь призрак?

Маринелли. К сожалению, не призрак. Но те, кто был вместе с графом, благополучно спаслись и укрылись в замке; я имею в виду его невесту и мать невесты, с которыми он направлялся в Сабионетту для того, чтобы там торжественно обвенчаться.

Орсина. Значит, они у принца? Невеста? И мать невесты? А невеста красива?

Маринелли. Принц необычайно огорчен ее несчастьем.

Орсина. Хочу надеяться, будь она безобразна, он отнесся бы к ней точно так же. Ведь судьба ее ужасна. Бедная, милая девушка, его оторвали от тебя навеки в ту самую минуту, когда он навеки должен был стать твоим. Кто же она, эта невеста? Знаю ли я ее? Я уже так давно покинула город, что ничего не знаю.

Маринелли. Это Эмилия Галотти.

Орсина. Кто? Эмилия Галотти? Эмилия Галотти! Маринелли, смотрите, как бы я не приняла эту ложь за правду!

Маринелли. Что вы хотите сказать?

Орсина. Эмилия Галотти?

Маринелли. Которую вы едва ли знаете.

Орсина. Все же! Все же! Пусть только с нынешнего дня! Скажите правду, Маринелли, это — Эмилия Галотти? Эмилия Галотти — та несчастная невеста, которую утешает принц?

Маринелли(про себя). Уж не сказал ли я ей слишком много?

Орсина. И женихом этой невесты был граф Аппиани, только что убитый граф Аппиани?

Маринелли. Именно он.

Орсина. Браво! О, браво, браво! (Хлопает в ладоши.)

Маринелли. Что это значит?

Орсина. Я готова расцеловать дьявола, толкнувшего его на это.

Маринелли. Кто толкнул? Кого? Зачем?

Орсина. Да, готова расцеловать, расцеловать того дьявола… даже если бы этим дьяволом оказались вы сами, Маринелли.

Маринелли. Графиня!

Орсина. Подите сюда! Смотрите на меня! Смотрите мне прямо, прямо в глаза!

Маринелли. Ну, и что же?

Орсина. Знаете ли вы, о чем я думаю?

Маринелли. Как я могу знать?

Орсина. Вы в этом не принимали участия?

Маринелли. В чем?

Орсина. Клянитесь! Нет, не надо, вам не стоит труда взять на себя и лишний грех! И все же поклянитесь. Одним грехом больше, одним грехом меньше — велика ли разница для того, кого бог и так осудил. Вы не участвовали в этом деле?

Маринелли. Вы пугаете меня, графиня.

Орсина. Так ли? И в вашем добром сердце нет никаких подозрений, Маринелли?

Маринелли. Каких? В чем?

Орсина. Хорошо — я вам такое доверю, от чего у вас волосы станут дыбом. Но здесь у самой двери нас могут услышать, идите сюда. Теперь (подносит палец к губам) слушайте! Но полная тайна! Полная тайна! (Наклоняется к нему, как бы собираясь шепнуть на ухо, но вдруг очень громко кричит.) Принц — убийца!

Маринелли. Графиня… Графиня… Вы решительно сошли с ума!

Орсина. Сошла с ума? Ха, ха, ха! (Хохочет во все горло.) Я очень редко, почти никогда не была так довольна состоянием своего рассудка, как сейчас. Поверьте, Маринелли… но пусть это остается между нами. (Тихо.) Принц — убийца! Убийца графа Аппиани! Не разбойники убили его, а сообщники принца, принц убил его!

Маринелли. Как могла вам прийти в голову такая гнусность, как могли вы произнести это?

Орсина. Как? Очень просто. С этой самой Эмилией Галотти, которая сейчас находится у него и жених которой так поспешно должен был убраться на тот свет, — с этой самой Эмилией Галотти сегодня утром на паперти Доминиканского храма принц долго разглагольствовал. Мне это известно, это подглядели мои шпионы. Они также подслушали, о чем он говорил с ней. Ну, милостивый государь? В своем ли я рассудке? Мне кажется, я еще умею связывать вещи, связанные между собой. Или тут тоже только совпадение? И это, по-вашему, не больше чем случайность? О Маринелли, если это только так, то вам столь же мало понятна низость людская, как и пути провидения.

Маринелли. Графиня, вы договоритесь до беды…

Орсина. Если дам всему этому огласку? Тем лучше, тем лучше! Завтра я закричу об этом на рыночной площади, и тот, кто станет возражать — да, возражать, — тот сообщник убийцы. Прощайте. (Направляется к выходу, но в дверях встречает старого Галотти, который поспешно входит.)

Явление шестое

Одоардо. Простите меня, сударыня…

Орсина. Мне нечего прощать и не на что обижаться. Обращайтесь к этому господину. (Указывает на Маринелли.)

Маринелли(увидев его, про себя). Только этого недоставало! Старик…

Одоардо. Простите, милостивый государь, находящемуся в крайнем смятении отцу за то, что он входит к вам без доклада.

Орсина. Отец? (Снова возвращается.) Несомненно, отец Эмилии? А, добро пожаловать!

Одоардо. Слуга прискакал мне навстречу с известием, что здесь неподалеку семейство мое подверглось опасности. Я примчался сюда и узнал, что граф Аппиани ранен, что его увезли обратно в город, а моя жена и дочь спасены и укрылись в замке. Где они, сударь? Где они?

Маринелли. Успокойтесь, господин полковник. С вашей супругой и дочерью не случилось ничего дурного, они отделались лишь испугом. Они чувствуют себя хорошо. С ними принц, и я тотчас же доложу о вас.

Одоардо. Почему сперва надо докладывать?

Маринелли. По соображениям… соображениям, касающимся принца. Вам известно, господин полковник, в каких отношениях вы находитесь с принцем. Никак не на дружеской ноге. Если он милостиво отнесся к вашей супруге и дочери, то ведь они дамы, — но может ли ваше неожиданное появление оказаться приятным для него?

Одоардо. Вы правы, сударь, вы правы.

Маринелли. Но, уважаемая графиня, не предоставите ли вы мне честь проводить вас до кареты?

Орсина. Нет, нет!

Маринелли(настойчиво берет ее за руку). Разрешите мне исполнить свой долг.

Орсина. Осторожнее! Я освобождаю вас от ваших обязательств, сударь. Подобные вам всегда считают вежливость своим долгом для того, чтобы иметь возможность пренебречь исполнением своего подлинного долга. Как можно скорее доложить об этом достойном человеке — вот ваш долг.

Маринелли. Вы забываете о том, что вам приказал сам принц?

Орсина. Пусть он явится и прикажет мне снова. Я жду его.

Маринелли(тихо, отводя полковника в сторону). Милостивый государь, я вынужден вас оставить с дамой, которая… рассудок которой… вы меня понимаете? Я вам это сообщаю, чтобы вам знать, как относиться к ее иногда очень странным речам. Лучше всего — не вступайте с нею в разговоры.

Одоардо. Хорошо, хорошо! Только поторопитесь, милостивый государь.

Явление седьмое

Орсина(после некоторого молчания, во время которого она с состраданием смотрит на полковника, а он на нее с легким любопытством). Что он наговорил вам, несчастный человек?

Одоардо(полувопросительно). Несчастный?

Орсина. Во всяком случае, это не могло быть правдой, и меньше всего той правдой, которую вам предстоит узнать.

Одоардо. Предстоит узнать? Разве я еще недостаточно знаю? Сударыня… Впрочем, говорите, говорите.

Орсина. Вы ничего не знаете.

Одоардо. Ничего?

Орсина. Добрый, хороший отец! Чего бы я не дала за то, чтобы вы были и моим отцом! Простите меня! Простите меня, но ведь несчастье так сближает людей. Я искренне хотела бы разделить с вами боль и гнев.

Одоардо. Боль и гнев? Сударыня… Но я забыл — пожалуйста, говорите.

Орсина. Особенно, если это была ваша единственная дочь… Единственное ваше дитя! Да и не все ли равно? Несчастное дитя всегда единственное.

Одоардо. Несчастное? Сударыня!.. Чего я жду от нее? Но, клянусь богом, сумасшедшие так не говорят.

Орсина. Сумасшедшие? Так вот что наговорил он вам. Ну что ж, возможно, это еще не самая грубая его ложь. Я близка к этому. И поверьте мне, поверьте, что тот, кто не теряет рассудка при известных обстоятельствах, — тому и нечего терять.

Одоардо. Не знаю, что и думать.

Орсина. Не презирайте меня. Ведь и у вас есть рассудок, добрый старик, и у вас есть рассудок. Об этом мне говорит решительное, достойное выражение вашего лица. У вас есть рассудок, но достаточно мне сказать одно только слово, и рассудок покинет вас.

Одоардо. Сударыня, сударыня! Я сойду с ума раньше, чем вы заговорите, если вы не выскажете все тотчас же. Говорите же, говорите. А быть может, неправда, неправда, что вы принадлежите к племени этих благородных безумцев, достойных и нашего сочувствия и сострадания. Быть может, вы самая обыкновенная неумная женщина, и у вас нет того, чего вы никогда и не имели.

Орсина. Так слушайте же! Вы считаете, что вам многое известно, а что вы знаете? То, что Аппиани ранен? Только ранен? Аппиани мертв.

Одоардо. Умер? Умер? О сударыня, это уже нарушает уговор. Вы собирались лишить меня рассудка, а разбиваете мое сердце.

Орсина. Это так, между прочим! Теперь дальше. Жених умер, а невеста, ваша дочь, хуже чем умерла.

Одоардо. Хуже? Хуже чем умерла? Но все-таки умерла? Ведь только одно может быть хуже смерти…

Орсина. И в то же время не умерла. Нет, добрый отец, нет! Она жива, она жива. Только теперь она и начнет жить по-настоящему. Блаженная жизнь, прекрасная, веселая, среди кисельных берегов — до тех пор пока это будет длиться.

Одоардо. Ваше слово, сударыня, то единственное слово, которое должно свести меня с ума! Произнесите его! Не надо по капле наполнять ядом сосуд. Поскорее это слово.

Орсина. Ну, сложите-ка его по слогам. Утром, во время мессы, принц говорит с вашей дочерью, а днем она уже находится в его загородном замке.

Одоардо. Он говорил с ней во время мессы? Принц с моей дочерью?

Орсина. И с какой настойчивостью, с каким пылом! Не о маловажном деле им надо было договориться. Хорошо еще, если они договорились, хорошо еще, если ваша дочь попала сюда добровольно! В таком случае это, видите ли, уже не насильственное похищение, а всего лишь небольшое… небольшое убийство.

Одоардо. Клевета! Проклятая клевета! Я знаю свою дочь. Если совершилось убийство, то совершилось и похищение! (Дико озирается вокруг и в бешенстве топает ногами.) Ну что, Клавдия? Что, матушка? Дождались мы с тобой радости! О, милостивый принц! О, какая исключительная честь нам оказана!

Орсина. Что, старик, подействовало? Подействовало?

Одоардо. Значит, я нахожусь в разбойничьем притоне. (Обыскивает карманы своего камзола и убеждается, что он безоружен.) Удивительно, что я в этой спешке не оставил дома и рук моих! (Еще раз обыскивает все карманы.) Ничего! Нигде — решительно ничего!

Орсина. А, понимаю! Я могу вам помочь! Кое-что я захватила с собой. (Вытаскивает кинжал.) Вот, берите скорее, пока никто не увидел. У меня есть еще яд, но яд годен только для нас, женщин, — не для мужчин. Берите… (Передает ему кинжал.) Берите же.

Одоардо. Благодарю, благодарю. Дорогое дитя, тот, кто посмеет назвать тебя безумной, будет иметь дело со мной.

Орсина. Спрячьте его! Спрячьте его поскорее. У меня не было случая пустить его в ход, но вам этот случай представится, и при первой удобной возможности вы употребите его, — если вы настоящий мужчина. Я — я только женщина, но пришла сюда с твердым решением. Мы все можем доверить друг другу, старик, потому что оба оскорблены, оскорблены одним и тем же обольстителем. Ах, если бы вы знали, как чудовищно, как немыслимо он оскорбил меня и еще будет оскорблять, — вы смогли бы позабыть, вы забыли бы свою собственную обиду. Знаете ли вы, кто я? Я — Орсина, обманутая, покинутая Орсина, покинутая, быть может, только из-за вашей дочери. Но чем виновата ваша дочь? Он скоро бросит и ее. А потом еще одну бросит и еще одну! Ах! (Как в бреду.) Какое великолепное видение! Что, если когда-нибудь все мы, все покинутые им, превратимся в вакханок и фурий, если он очутится среди нас и мы растерзаем его на части^{81}, будем рыться в его внутренностях, чтобы найти его сердце, которое изменник обещал каждой из нас и не отдал ни одной! Вот будет торжество! Вот будет торжество!

Явление восьмое

Клавдия (озирается при входе и, увидев мужа, бросается к нему). Я угадала! Ах, наш защитник, наш избавитель! Ты здесь, Одоардо? Ты здесь? Я догадалась об этом по их перешептыванию, по их лицам. Что мне сказать тебе, если ты еще ничего не знаешь? Что говорить, если ты знаешь все? Но мы не виновны. Я не виновна. Дочь твоя не виновна. Не виновны, ни в чем не виновны!

Одоардо(при виде жены пытается овладеть собою). Хорошо, хорошо! Успокойся, только успокойся и отвечай мне. (К графине.) Не подумайте, сударыня, что я сомневаюсь. Граф скончался?

Клавдия. Скончался.

Одоардо. Правда ли, что принц сегодня утром во время мессы разговаривал с Эмилией?

Клавдия. Правда. Но, если бы ты знал, в какой ужас она пришла, в каком смятении вернулась домой…

Орсина. Ну что, солгала я вам?

Одоардо(с горьким смехом). Я и не желал этого!

Орсина. Сошла ли я с ума?

Одоардо(в бешенстве ходит взад и вперед). О, но и я еще тоже в своем уме.

Клавдия. Ты просил меня успокоиться, и я спокойна. Дорогой мой, позволь мне просить тебя…

Одоардо. Чего ты хочешь? Разве я не спокоен? Может ли человек быть спокойнее, чем я? (Овладевая собой.) Эмилия знает, что Аппиани убит?

Клавдия. Знать она не может. Но он не появляется, и я боюсь, что она начинает подозревать…

Одоардо. И она плачет, вздыхает…

Клавдия. Нет, уже перестала. Ты ведь знаешь ее, она самая пугливая и в то же время самая решительная в нашем роду. Не умея справиться со своим первым впечатлением, она после недолгого размышления снова становится находчивой, готовой ко всему. Она держит принца на почтительном расстоянии, говорит с ним в таком тоне… Устрой только так, Одоардо, чтобы мы могли уехать отсюда.

Одоардо. Я приехал верхом, как же быть? (К графине.) Впрочем, сударыня, вы ведь возвращаетесь в город?

Орсина. Конечно.

Одоардо. Не будете ли вы так любезны взять с собой мою жену?

Орсина. Почему же нет? С удовольствием.

Одоардо. Клавдия (знакомит ее с графиней), графиня Орсина, дама большого ума, мой друг, моя благодетельница. Ты поедешь с ней для того, чтобы сразу же прислать за нами карету. Эмилии незачем возвращаться в Гвасталлу, она поедет со мной.

Клавдия. Но… если только… я не хочу расставаться с дочерью.

Одоардо. Разве отец не останется с нею? Допустят же его в конце концов. Никаких возражений! Идемте, милостивая сударыня. (Тихо графине.) Вы обо мне услышите. Идем, Клавдия. (Уводит ее.)

Явление первое

Маринелли. Сюда, ваша светлость, из этого окна вы сможете видеть его. Он ходит взад и вперед по галерее. Он повернул, направляется сюда… нет, снова поворачивает обратно. Он еще, видимо, не пришел в себя, но стал гораздо спокойнее — или кажется более спокойным. Нам-то все равно. Разве он осмелится высказать то, что обе женщины вбили ему в голову? Баттиста слышал, что жена должна ему тотчас же выслать карету, потому что он приехал верхом. Вот увидите, как только он появится перед вами, то начнет покорнейше благодарить вашу светлость за милостивое покровительство, которое вы в этих печальных обстоятельствах оказали его семье; вместе со своей дочерью будет просить вас не оставлять их своею милостью и далее спокойно отвезет ее в город и с глубочайшим почтением будет ожидать, какое дальнейшее участие соблаговолит принять ваша светлость в его несчастной, любимой дочери.

Принц. Ну, а если он окажется не таким сговорчивым? Вряд ли, вряд ли на это можно рассчитывать. Я его слишком хорошо знаю. Что, если он, в лучшем случае, подавит свои подозрения, заглушит свой гнев, но увезет Эмилию с собой, вместо того чтобы доставить ее в город? Что, если он укроет ее у себя или даже отправит в монастырь, лежащий за пределами моих владений? Что тогда?

Маринелли. Испуганный влюбленный загадывает далеко вперед. Только ведь он этого не сделает…

Принц. А если сделает? Что будет тогда? Какая нам будет польза от того, что несчастный граф лишился жизни?

Маринелли. К чему эти грустные опасения? «Вперед!» — зовет победитель, не оглядываясь, падает ли рядом с ним друг или враг. А хотя бы и так. А пусть бы он и вознамерился, этот старый брюзга, сделать то, чего вы опасаетесь, принц. (Раздумывая.) Нашел, нашел! Дальше намерений ему не пойти. Ни при каких условиях! Но мы не должны упускать его из виду! (Снова подходит к окну.) Он чуть не застал нас врасплох! Идет. Пусть он еще подождет, а вы, принц, выслушайте, как надо будет поступить в самом худшем случае.

Принц(угрожающе). Но, смотрите, Маринелли…

Маринелли. О, нечто совершенно безобидное.

Явление второе

Одоардо. Никто не появлялся? Тем лучше, я наберусь еще большего хладнокровия. Мне посчастливилось. Нет ничего более презренного, чем юношеская горячность при седых волосах. Как часто я это повторял себе и все же позволил увлечь себя. И кому позволил? Ревнивой женщине, обезумевшей от ревности. Что общего между оскорбленной добродетелью и отмщением порока? Мое дело — спасти добродетель. Что же до тебя, мой сын… Мой сын! Плакать я не умел никогда, и теперь уже мне поздно этому учиться… Кто-то другой станет твоим заступником^{82}. А с меня довольно и того, если убийца не воспользуется плодом своего преступления. Пусть это терзает его больше, чем само преступление! Когда пресыщенность и отвращение заставят его бросаться от одного наслаждения к другому, пусть мысль, что в одном-единственном он не успел разочароваться, отравит ему все остальные. Пусть в каждом сновидении приводит ему окровавленный жених свою невесту, и если он все же протянет к ней свою сластолюбивую руку, пусть разбудит его насмешливый хохот ада.

Явление третье

Маринелли. Куда вы исчезли, милостивый государь? Куда вы исчезли?

Одоардо. Дочь моя была здесь?

Маринелли. Нет, но принц выходил сюда.

Одоардо. Прошу простить меня — я провожал графиню.

Маринелли. И что же?

Одоардо. Милая дама.

Маринелли. А ваша супруга?

Одоардо. Уехала с графиней для того, чтобы немедленно прислать за нами карету. Пусть только принц простит, что мы с дочерью задерживаемся здесь так долго.

Маринелли. К чему церемонии! Разве принцу не доставило бы удовольствия самому отвезти в город мать и дочь.

Одоардо. Дочь, по крайней мере, должна была бы отказаться от этой чести.

Маринелли. Почему же?

Одоардо. Она больше не вернется в Гвасталлу.

Маринелли. Не вернется? Почему не вернется?

Одоардо. Графа нет в живых.

Маринелли. Тем более…

Одоардо. Она поедет со мной.

Маринелли. С вами?

Одоардо. Со мной. Я же вам говорю, что граф умер, если вы этого еще не знаете. Что же ей больше делать в Гвасталле? Она поедет со мной.

Маринелли. Разумеется, будущее местопребывание дочери будет зависеть от воли отца. Но только сейчас…

Одоардо. Что сейчас?

Маринелли. Вам придется, господин полковник, дать позволение на то, чтобы ее отвезли в Гвасталлу.

Одоардо. Моя дочь будет отвезена в Гвасталлу? А почему?

Маринелли. Почему? Поймите только…

Одоардо (горячо). Поймите, поймите! Я понимаю только то, что здесь нечего понимать. Она должна ехать и поедет со мной.

Маринелли. О милостивый государь, зачем нам горячиться по этому поводу? Быть может, я ошибаюсь, быть может, то, что я считаю необходимым, вовсе не обязательно. Принцу всего лучше судить об этом. Принц и решит. Я пойду за ним. (Уходит.)

Явление четвертое

Одоардо. Вот как! Предписывать мне, куда везти ее? Прятать ее от меня? Чьи это затеи? Кто на это осмелился? Тот, кому здесь позволено творить все, что ему вздумается? Хорошо, хорошо, ладно же, пусть он увидит, на что могу решиться я, даже не имея на это права! Близорукий изверг! Я еще поспорю с тобой! Тот, кто не соблюдает законов, так же могуществен, как тот, у кого их нет. Или ты не знаешь этого? Появись же наконец передо мной. Однако что же это я? Снова, снова ярость отуманивает мой разум. Чего я хочу? Пусть сперва на деле совершится то, из-за чего я здесь беснуюсь. Чего не наболтает придворный шаркун! Надо было дать ему поболтать вволю! Я бы узнал, быть может, зачем ее снова хотят отправить в Гвасталлу! Я смог бы тогда подготовить ответ. Впрочем, за ответом с моей стороны дело не станет. А если я не найду ответа, пусть она… Идут! Спокойствие, старик, спокойствие!

Явление пятое

Принц. А, мой добрый, честный Галотти, — вот чему суждено было случиться для того, чтобы я смог увидеть вас у себя. По менее значительному поводу вы бы не сделали этого. Но оставим упреки!

Одоардо. Ваша светлость, в любом случае я считал неприличным навязываться своему государю. Если человек ему известен, он сам призовет его, когда в том будет надобность. Даже и при нынешних обстоятельствах прошу простить меня.

Принц. Хорошо, если бы и многие другие обладали вашей горделивой скромностью! Однако перейдем к делу. Вы, конечно, горите желанием увидеть вашу дочь. Она снова встревожена внезапным отъездом своей нежной матери. Да и к чему было удалять ее? Я ожидал только минуты, когда прелестная Эмилия оправится, чтобы их обеих торжественно доставить в город. Вы наполовину испортили мне это торжество, но я не позволю вам полностью отнять его у меня.

Одоардо. Слишком много милости. Позвольте мне, принц, избавить мое несчастное дитя от различных обид, которые ей приуготовлены в Гвасталле врагами и друзьями, сочувствием и злорадством.

Принц. Было бы жестоко лишить ее сладостных утешений дружбы и сострадания. А о том, чтобы ее не коснулись обиды врагов и злорадство, об этом, любезный Галотти, разрешите позаботиться мне.

Одоардо. Отцовская любовь, принц, неохотно делится своими обязанностями. Полагаю, что мне известно также то единственное, что подобает сделать моей дочери в ее теперешних обстоятельствах. Отречение от мира — монастырь, и как можно скорее.

Принц. Монастырь?

Одоардо. А до тех пор пусть плачет на виду у своего отца.

Принц. И такой красоте суждено увянуть в монастыре? Должна ли одна разбившаяся надежда настроить нас так непримиримо ко всей жизни? Во всяком случае, отца никто не смеет уговаривать. Увозите вашу дочь, Галотти, куда вам угодно.

Одоардо(к Маринелли). Что вы скажете, милостивый государь?

Маринелли. Если эти ваши слова — вызов!.

Одоардо. Ничуть, ничуть!

Принц. Что происходит между вами?

Одоардо. Ничего, ваша светлость, ничего. Мы лишь взвешиваем, кто из нас ошибся насчет вас.

Принц. В чем дело? Говорите, Маринелли.

Маринелли. Мне тяжело служить помехой там, где государь мой намерен проявить свою милость. И все же долг дружбы требует от меня прежде всего искать в государе судью…

Принц. Какой дружбы?

Маринелли. Вам известно, ваша светлость, как сильно любил я графа Аппиани, как тесно сплелись между собой наши души.

Одоардо. Вам это известно, принц? В таком случае это известно только вам одному.

Маринелли. Он сам избрал меня мстителем…

Одоардо. Вас?

Марииелли. Спросите вашу супругу. Маринелли, имя Маринелли было последним словом умирающего графа. И каким голосом, каким голосом оно было произнесено! Пусть вечно звучит у меня в ушах этот страшный голос, если я не приложу всех сил, чтобы разыскать убийц и покарать их!

Принц. Можете рассчитывать на мое самое верное содействие.

Одоардо. И на мои самые горячие пожелания! Ну, хорошо, а что же дальше?

Принц. Это и я спрашиваю, Маринелли.

Маринелли. Есть подозрения, что на графа напали не разбойники.

Одоардо(насмешливо). Неужели? Не разбойники?

Маринелли. Что его хотел убрать с дороги соперник.

Одоардо(с горечью). Вот как! Соперник?

Маринелли. Не иначе.

Одоардо. Если так… будь он проклят богом, подлец, убивший из-за угла.

Маринелли. Соперник, и к тому же счастливый соперник…

Одоардо. Что? Счастливый? Что вы говорите?

Маринелли. Не больше, чем говорит молва.

Одоардо. Счастливый? Осчастливленный моей дочерью?

Маринелли. Разумеется, нет. Этого быть не может. Я стану опровергать это даже наперекор вам. Но при всем том, милостивый государь… хотя самое основательное предубеждение ничего не тянет на весах правосудия, нельзя будет избежать допроса прекрасной пострадавшей.

Принц. Пожалуй, это верно.

Маринелли. А где же еще, где же еще это можно сделать, как не в Гвасталле?

Принц. Вы правы, Маринелли, вы правы. Да, это меняет дело, любезный Галотти. Не правда ли? Вы видите сами…

Одоардо. О да — я вижу… я вижу то, что вижу… Боже, боже!

Принц. Что с вами, что вас волнует?

Одоардо. Я не мог предвидеть того, что здесь увидел. Это досадно, а больше ничего. Итак, она должна снова вернуться в Гвасталлу. Я отвезу ее к матери, и пока самое строгое расследование не оправдает ее, я не выеду из Гвасталлы. Ведь кто знает (с горьким смехом), кто знает, не признает ли правосудие необходимым допросить и меня.

Маринелли. Вполне возможно! В таких случаях правосудие скорее делает слишком много, чем слишком мало. Я даже опасаюсь поэтому…

Принц. Чего? Чего вы опасаетесь?

Маринелли. Пока что нельзя допустить разговоров между матерью и дочерью.

Одоардо. Разговоров?

Маринелли. Необходимо будет разлучить мать и дочь.

Одоардо. Разлучить мать и дочь?

Маринелли. Мать, дочь и отца. Форма следствия решительно требует соблюдения этой предосторожности. Мне жаль, ваша светлость, но я вынужден убедительно настаивать на том, чтобы, по крайней мере, Эмилия была взята под особую охрану.

Одоардо. Под особую охрану? Принц, принц! Впрочем, да. Конечно, конечно. Совершенно верно, под особую охрану! Не правда ли, принц? Не правда ли? О! Как прекрасно правосудие! Превосходно! (Быстро опускает руку в карман, в котором находится кинжал.)

Принц(подходит к нему). Владейте же собой, любезнейший Галотти…

Одоардо(в сторону, после того как вынул из кармана пустую руку). Эти слова сказал его ангел-хранитель.

Принц. Вы ошиблись, вы не поняли его. Под словом «охрана» вы подразумеваете тюрьму и даже тюремное заключение.

Одоардо. Позвольте мне так думать, и я успокоюсь.

Принц. Ни слова о тюрьме, Маринелли! Здесь легко совместить строгость законов с уважением к ничем не запятнанной добродетели. Если уж Эмилия должна находиться под особой охраной, то я знаю самую для нее пристойную. Дом моего канцлера Гримальди — без возражений, Маринелли! Я сам отвезу ее туда и передам на попечение одной из достойнейших дам. Эта дама будет мне отвечать за нее. Вы заходите слишком далеко, Маринелли, поистине слишком далеко заходите, требуя большего. Вы ведь знаете, Галотти, моего канцлера Гримальди и его супругу?

Одоардо. Как не знать? Я знаю даже милых дочерей этой благородной четы. Кто их не знает? (К Маринелли.) Нет, сударь, не допускайте этого. Если Эмилия должна находиться под охраной, то ее следует заключить в самое глубокое подземелье. Прошу вас — настаивайте на этом. Безумен я, обращаясь с такой просьбой! Старый я дурак! Да, она была права, эта добрая сивилла^{83}, — кто не теряет рассудка в некоторых случаях, тому нечего терять!

Принц. Я не понимаю вас, любезный Галотти, что же больше могу я сделать? Оставьте это так, прошу вас. Да, да, в доме моего канцлера. Там ей следует быть, я сам отвезу ее туда, и если она не будет встречена с величайшим почетом, то слово мое больше ничего не значит. Только не беспокойтесь! Так и порешим! Вы же, Галотти, можете располагать собой, как вам угодно. Вы можете последовать за нами в Гвасталлу, можете вернуться обратно в Сабионетту — как вы хотите. Было бы смешно предписывать вам. А теперь, до свиданья, милейший Галотти! Идемте, Маринелли, уже становится поздно.

Одоардо(в глубоком раздумье). Как? Неужели я совсем не могу поговорить с моей дочерью? Даже здесь? Ведь я на все согласен, все нахожу превосходным. Дом канцлера, разумеется, лучшее убежище добродетели. О ваша светлость, отвезите туда мою дочь, именно только туда. Но до этого я бы все-таки очень хотел поговорить с ней. Она еще не знает о смерти графа. Она не сможет понять, почему ее разлучают с родителями. Ее надо подготовить к этому, надо успокоить ее насчет разлуки, я должен поговорить с ней, ваша светлость, я с ней должен поговорить.

Принц. Так идемте же…

Одоардо. О, дочь с таким же успехом может выйти к отцу. Здесь, с глазу на глаз, я быстро покончу с нею. Только пришлите ее, ваша светлость.

Принц. Пришлю. О Галотти, если бы вы пожелали стать моим другом, моим руководителем, моим отцом!

Явление шестое

Одоардо(глядя им вслед, после паузы). А почему бы и нет? Очень охотно… Ха, ха, ха! (Дико озирается.) Кто здесь смеется? Клянусь богом, кажется, смеялся я сам. Все правильно! Весело, весело! Так или иначе, а представление идет к концу! Ну, а (пауза)… если она заодно с ним? Если это лишь обыкновенный фарс? Если она не стоит того, что я хочу для нее сделать? Хватит ли сил сознаться в этом самому себе? То, что задумано мною, может остаться лишь помыслом. Ужасно! Прочь, прочь! Я не хочу дожидаться ее, нет! (К небу.) Тот, кто толкнул ее, невинную, в эту пропасть, тот пусть и спасает ее. Зачем ему моя рука? Прочь! (Хочет идти и видит входящую Эмилию.) Слишком поздно! О, ему нужна моя рука, она нужна ему.

Явление седьмое

Эмилия. Как? Вы здесь, отец? Вы один? А матушка? Ее здесь нет? А граф? Его тоже нет? И вы так взволнованы, отец?

Одоардо. А ты так спокойна, дочь моя?

Эмилия. А почему бы и нет, отец? Либо еще ничего не потеряно, либо потеряно все. Заставляем ли мы сами себя сохранять спокойствие или же нас вынуждают к этому, разве это не одно и то же?

Одоардо. А как, по-твоему, обстоит дело сейчас?

Эмилия. Потеряно все — и мы должны быть спокойны, отец.

Одоардо. И ты спокойна, потому что должна быть спокойна? Кто же ты такая? Девушка и моя дочь? Мне, мужчине и отцу, стыдно перед тобой. Но я хочу узнать, что значит, по-твоему, «все потеряно»? Ты говоришь о смерти графа?

Эмилия. И о смерти, и о причине смерти. Ах, так это правда, отец мой? Значит, вся эта страшная повесть, которую я прочитала в диких, заплаканных глазах моей матушки, — правда? Где моя матушка? Куда она ушла?

Одоардо. Опередила нас с отъездом… если только мы последуем за ней.

Эмилия. Чем скорее, тем лучше. Ведь если граф убит, если такова причина его смерти, то зачем мы медлим здесь? Скорее бежим, мой отец!

Одоардо. Бежим? Какая в том надобность? Ты находишься, ты остаешься в руках своего похитителя.

Эмилия. Я остаюсь в его руках?

Одоардо. Одна! Без матери, без меня!

Эмилия. Я остаюсь в его руках, одна? Отец мой, никогда! Или вы больше не отец мне. Я остаюсь одна в его руках? Хорошо, только попробуйте оставить меня, только попробуйте. Я хочу посмотреть, кто меня удержит, кто меня заставит, кто тот человек, который вправе принуждать другого.

Одоардо. Я думал, ты спокойна, дитя мое.

Эмилия. Да, я спокойна. Но что вы называете быть спокойной? Сидеть сложа руки? Переносить незаслуженные страдания? Терпеть, чего стерпеть нельзя?

Одоардо. О, если ты так думаешь — дай заключить тебя в объятья, дочь моя! Я всегда говорил, что природа намеревалась сделать женщину вершиной творения, но ошиблась глиной и выбрала слишком мягкую. Во всем остальном — вы нас выше. О, если таково твое спокойствие, я снова обретаю в нем свое. Дай обнять тебя, дочь моя! Подумай только, под предлогом судебного расследования — о, адское комедиантство! — он хочет вырвать тебя из наших объятий и увозит к Гримальди.

Эмилия. Вырвать? Увезти? Хочет вырвать, хочет увезти, хочет, хочет! Будто у нас нет собственной воли, отец?

Одоардо. Я пришел в такую ярость, что уже схватился за кинжал (вытаскивает его), чтобы кому-то, одному из двух, — одному из двух пронзить сердце.

Эмилия. Ради всего святого, не надо, отец. Жизнь — единственное, чем обладают порочные люди. Мне, отец мой, мне дайте этот кинжал.

Одоардо. Дитя, это не шпилька для волос.

Эмилия. Тогда шпилька превратится в кинжал! Все равно.

Одоардо. Как? Неужели дошло до того? Нет же, нет! Приди в себя. Ведь и у тебя всего одна жизнь.

Эмилия. И одна невинность.

Одоардо. Которая выше всякого насилия.

Эмилия. И не выше всякого соблазна. Насилие, насилие! Кто только не способен противодействовать насилию? То, что называют насилием, — ровно ничего не значит. Соблазн — вот настоящее насилие! В моих жилах течет кровь, отец, такая молодая и горячая кровь! И мои чувства — живые чувства! Я ни за что не отвечаю, ни за что не могу поручиться! Я знаю дом Гримальди — это дом веселья. Один час провела я там под наблюдением матери — и поднялась такая буря в душе моей, что нужны были недели поста и молитвы, раньше чем я успокоилась. Чтобы избежать зла, не большего, чем это, тысячи людей бросались в воду и превращались в святых!^{84} Дайте мне, отец мой, дайте мне этот кинжал.

Одоаро. Если бы ты только знала, чей это кинжал!

Эмилия. Что же, если я не знаю! Неизвестный друг — тот же друг! Дайте мне его, отец, дайте мне его.

Одоардо. А если я дам его… Возьми же. (Отдает ей кинжал.)

Эмилия. Так вот! (Хочет заколоться, отец вырывает кинжал из ее рук.)

Одоардо. Зачем так быстро!.. Нет, кинжал этот не для твоей руки.

Эмилия. Вы правы, я должна шпилькой… (Проводит рукой по волосам и находит розу.) Ты здесь еще? Прочь! Тебе не место в волосах той, в кого я превращусь по воле своего отца…

Одоардо. О моя дочь!

Эмилия. О мой отец, угадала ли я ваше намерение? Но нет, и этого вы тоже не хотите. Иначе зачем вы стали бы медлить? (Говорит, с горечью обрывая лепестки розы.) Были времена, когда отец, чтобы спасти свою дочь от позора, вонзал ей в сердце острую сталь^{85} и так вторично дарил ей жизнь. Но времена этих деяний миновали! Нет больше этих отцов!

Одоардо. Есть еще, дочь моя, есть! (Закалывает ее.) Боже, что я сделал.

Эмилия. Сорвали розу, прежде чем буря успела измять лепестки. Дайте мне поцеловать вашу отцовскую руку.

Явление восьмое

Принц(входя). Что такое? Эмилии дурно?

Одоардо. Ей хорошо, очень хорошо!

Принц(подходя ближе). Что я вижу? О, ужас!

Маринелли. Горе мне!

Принц. Жестокий отец, что вы сделали?

Одоардо. Сорвал розу, прежде чем буря успела измять лепестки… Не так ли, дочь моя?

Эмилия. Не вы, отец мой, — я сама, я сама…

Одоардо. Нет, дочь моя, — нет! Не покидай мир с ложью на устах. Это не ты, дочь моя! Это твой отец, твой несчастный отец!

Эмилия. А… мой отец. (Умирает, он бережно опускает ее на пол.)

Одоардо. Иди в лучший мир! Что же, принц? Она еще нравится вам? Возбуждает она ваши желания, вся в крови, вопиющей об отмщении? (После паузы.) Вы хотите знать, чем все это закончится? Вы ожидаете, быть может, что я обращу эту сталь против самого себя и так, по правилам пошлой трагедии, завершу свое деяние? Вы ошибаетесь! Вот! (Бросает ему в ноги кинжал.) Вот он лежит, кровавый свидетель преступления! Я пойду и сам отдамся в руки правосудия. Я ухожу и жду вас, как судью. А там — выше, буду ждать вас перед лицом нашего всеобщего судьи.

Принц(после молчания, во время которого он с ужасом и отчаянием взирает на труп Эмилии. К Маринелли). Подними его. Ну, ты еще колеблешься? Трус! (Вырывает из его рук кинжал.) Нет, твоя кровь не должна смешаться с этой кровью. Уйди, скройся навсегда с глаз моих. Уходи, говорю я! Боже, боже! Неужели мало того несчастья, что государи — люди, зачем еще дьяволам притворяться их друзьями?

Действующие лица

Султан Саладин.

Зитта, его сестра.

Натан^{88}, богатый еврей в Иерусалиме.

Рэха, его приемная дочь.

Дайя^{89}, христианка, живущая в доме Натана, наперсница Рэхи.

Молодой рыцарь — храмовник.^{90}

Дервиш^{91}, он же дефтердар султана.

Патриарх Иерусалимский.^{92}

Послушник.

Эмир и мамелюки Саладина.

Действие первое