Драмы и комедии

КАРАМАН КАНТЕЛАДЗЕ.

АМБРОЛА — его отец.

ЕЛИЗАВЕТА — его мать.

КЕЧО ЧАЛАДЗЕ — друг Карамана.

КИРИЛЭ — священник.

ГУЛЬЧИНО — его дочь.

ПРОСТИТУТКА, похожая на Гульчино.

СОЗАРА.

КОЦИЯ.

ДАРЧО.

АРТЕМ.

АХМАХ (высокий) }

КОНДАРА (карлик) } — разбойники.

КИНТО.

ХРОМОЙ МАЛЬЧИК.

НЕЗНАКОМЕЦ.

КУЗНЕЦ.

ЧИНОВНИК.

ГОРОДОВОЙ.

ГОРОЖАНЕ.

СТАРУХА.

ПРОХОЖИЙ.

ЦЕРКОВЬ ГОРИТ

Ночь в деревне. Звездное небо. Скрип арбы, шум мельницы. Различим силуэт церкви, к двери которой прикреплены две свечки. Около паперти, под высоким деревом, лежат К а р а м а н и К е ч о. Кечо храпит. Караман прислушивается к перекличке запоздавших путников, которые, подбадривая себя, поют. Горное эхо вторит им.

П е р в ы й г о л о с. Э! Хе-хей! Не нашел?

В т о р о й г о л о с. Нет.

П е р в ы й г о л о с. Боишься?

В т о р о й г о л о с. Как не бояться в дремучем лесу?

П е р в ы й г о л о с. Не бойся, мне тоже страшно.

Голоса смолкают. Караман от нечего делать поднимает огромный валун и легко опускает его на землю.

К а р а м а н. Пропадает во мне силища! Я мог бы бороться с дэвами. Какая тишина! Спят мертвые и живые. А я не сплю, мне надо бодрствовать, молиться и готовить себя к исповеди и причастию. Так приказали отец и мать. Должно быть, хотят покрыть свой грех: ведь меня крестили пятилетним мальчишкой, раньше-то окрестить забыли… А мой друг Кечо Лукич Чаладзе так храпит, что его слышат по ту сторону гор! (Поет на ухо Кечо.)

Эй! Кечо Лукич! (Трясет приятеля.) Заснул, богом забытый? Так-то ты готовишь себя к исповеди и причастию?

К е ч о (спросонья). Гм! Не хочу, нет!

К а р а м а н. Разве тебе что-нибудь предлагают? Проснись! Бог накажет тебя, Кечо.

К е ч о. Богу тоже положено спать в это время.

К а р а м а н. Ты не даешь ему спать своим храпом.

К е ч о (поворачивается на другой бок). Отстань, Караман!

К а р а м а н. Мне скучно.

К е ч о. А ты не таращи глаза, как сова. Пока наши свечи горят, я и не подумаю встать. Я не бог, чтобы не спать всю ночь.

К а р а м а н. Мне страшно.

К е ч о. А ты закрой глаза и обмани самого себя, сказав: я сплю. И заснешь.

К а р а м а н. Зачем мне обманывать самого себя, если меня обманывают другие? Ладно, спи, а я буду сторожить наши свечки… и бога тоже.

Кечо захрапел.

Интересно: есть бог или нет? Вот насчет ангелов могу точно сказать: есть. Вернее, один ангел. И зовут того ангела Гульчино. Гульчино… Гульчино… (Засыпает.)

Крик в ночи: «Эй, люди, помогите, горим! Церковь горит, горит церковь! Воды! Скорее воды!»

Звонят колокола. Сбегается народ с глиняными кувшинами. Крики, шум голосов. Все бестолково суетятся. Появляется священник К и р и л э. Он бежит, размахивая крестом.

К и р и л э. Кто поджег божий храм? Отвечайте, вероотступники!

Г о л о с а. Не знаем!

— Господи, спаси нас!

— Второе пришествие начинается!

К а р а м а н (проснувшись). Эй, Кечо, божий страж, проснись, церковь горит! Не избежать нам проклятья!

К е ч о. Что там проклятье! Нас камнями побьют.

К а р а м а н (торопливо). Смешаемся с толпой и будем орать громче всех. Будто мы первыми прибежали на пожар.

К е ч о (вопит). Эй, люди, помогите! Черти забрались в церковь! Дьявол поджег божий храм!

К а р а м а н (в тон ему). Воды, больше воды! Слепите чертей! Лейте им воду в глаза… Прочь, дьявол! Ага, вон он, вон он… удирает, проклятый!

Люди льют воду на обуглившуюся дверь церкви.

Все понемногу расходятся.

Идут Е л и з а в е т а и А м б р о л а.

Е л и з а в е т а. Ой! Где мой Караман?! Он погиб?! Он сгорел?!

А м б р о л а. Перестань выть, жена. Вон твой выродок, угли сгребает.

Е л и з а в е т а. Что говорят, Амброла, кто поджег церковь?

А м б р о л а. Никто не знает. Но бог знает. Ничто не скроешь от бога, жена. Садись, приди в себя.

Е л и з а в е т а (шепотом). Они уснули, свечи догорели, и дверь занялась. Если так пойдет дальше, он подожжет весь мир. Ой, мамочка! Боже, прости нас!

А м б р о л а. Перестань. Или ты хочешь всей деревне рассказать, что церковь поджег твой сын?

Е л и з а в е т а. Ох, лучше бы сгорела его колыбель, когда он лежал в ней! (Зовет сына.) Караман, иди сюда, негодник! Я послала тебя сюда дрыхнуть или готовиться к святой исповеди? Теперь у тебя, проказник, грехов больше, чем у сотни погрязших в них!

К а р а м а н. А что случилось? Немного подгорела дверь, только и всего. В эту дырку даже голова Кечо не пролезет.

Е л и з а в е т а. Зато пролезет черт. И он встретит тебя в церкви, а не священник.

К а р а м а н (в раздумье чешет нос). Пожалуй, небольшой чертенок пролезет. А с маленьким я легко справлюсь, обломаю ему рога.

А м б р о л а. Где пролезет маленький, пролезет и большой. Нет, нет, Караман, видно, бог не очень-то радовался, когда ты родился. До каких же пор ты будешь ветреником, а? У-у, безбожник!

К а р а м а н. Если я безбожник, зачем вы посылаете меня в церковь? Только чтобы не спать всю ночь и готовить себя к исповеди? Я с богом не знаком. Да и не знаю, охота ли ему знакомиться со мной. (Резко.) Не хочу идти к Кирилэ, не хочу выкладывать ему своих грехов.

Е л и з а в е т а. Ну да, конечно, тебе бы только горланить песни и танцевать.

Из церкви выходит К и р и л э. К нему подбегает Г у л ь ч и н о.

Г у л ь ч и н о. Что случилось, отец? Ограбили церковь?

К и р и л э. Бог нас спас. Сгорела только резная дверь, Гульчино.

Г у л ь ч и н о. Значит, кто-то поджег.

Караман не спускает глаз с Гульчино. Кечо посмеивается, сидя в стороне.

К и р и л э. Люди, злой дух повадился к нам в церковь! Он послал чертей, они подожгли божий храм! Молитесь, люди, молитесь. Тот, кто еще не исповедовался и не причащался, пусть идет в церковь. (Уходит в церковь.)

Е л и з а в е т а. Слышишь, сынок? Пойди исповедуйся.

Караман смотрит вслед уходящей по тропинке Г у л ь ч и н о.

А м б р о л а. Эй! Караман! Не засматривайся на чертей!

К а р а м а н. Ах, если бы все черти походили на Гульчино!

Е л и з а в е т а. Ты слышал, Амброла? Караман, дочь священника не пара тебе. Иди исповедоваться. И смотри не ври. В первый раз отец Кирилэ простит тебя, слышишь? А обманешь — тебя сожгут на медленном огне.

К а р а м а н. Ах, я готов сгореть в аду от любви к Гульчино!

А м б р о л а. Опомнись, дурень! Господь замучает тебя самыми страшными видениями.

К а р а м а н. Отец, я уже дрожу от страха. Или вы хотите, чтобы мои мозги свихнулись?

А м б р о л а. Брось паясничать, бездельник!

К а р а м а н. А если я не верю этому попу? Он настоящий сатана. И как он мог сотворить такого ангела!

А м б р о л а. Не смей хулить священника, бог и за это покарает тебя, отщепенец! Или мне силой тащить тебя в церковь?

К а р а м а н. Иду, иду.

Е л и з а в е т а и А м б р о л а уходят.

Кечо, ты еще здесь?

К е ч о. Сейчас тем более должны помолиться. И мы спаслись, и церковь тоже.

К а р а м а н. Сказать попу правду?

К е ч о. Ты что, спятил? Кто простит нам такой грех? Ведь слышал, все думают, что это черти набедокурили.

К а р а м а н. Ведь бог все прощает… скажем, и…

К е ч о. Хочешь сам себе перерезать глотку? Бог все прощает, а не Кирилэ. Мой отец сказал, что бог все видит, но молчит… Надо остерегаться Кирилэ…

К а р а м а н. Иди первым, Кечо, а?

К е ч о. Мой милостивый господин, а не забыл ли ты, что я моложе тебя ровно на три с половиной дня? Иди, не бойся. Если за все твои грехи церковные своды падут на тебя, я подопру их своими плечами.

Караман, еле шевеля ногами, идет в церковь.

ЦЕРКОВЬ

К а р а м а н на коленях перед К и р и л э.

К и р и л э. Ты крал?

К а р а м а н. Грешен, отец. Мое черешневое дерево стоит рядом с грушевым деревом Кечо. Когда черешня становится спелой, Кечо залезает на свою зеленую грушу и лакомится оттуда моей черешней, а когда у Кечо созревает груша, я залезаю на мою опустевшую черешню и вдоволь наедаюсь спелыми грушами Кечо.

К и р и л э. Бог простит. Ты убивал?

К а р а м а н. Грешен, отец.

К и р и л э (в ужасе). Как! Ты убийца?

К а р а м а н. Да, отец мой. Я ел молоко, ко мне подобралась кошка дяди Луки, отца Кечо, и сунула морду в мою тарелку. Я взял топор и так хватанул по ее голове, что она тотчас протянула ноги. Как вспомню, слезы душат. Правда, она не умела ловить мышей, но мяукала здорово.

К и р и л э. Сын мой, это большой грех убивать кошек. Убил ты ее, конечно, нечаянно, бог простит тебя. Может, ты знаешь, кто поджег церковь?

К а р а м а н. Конечно! Это черт… Ночью выглянул и вдруг вижу, как кто-то с козлиной бородой выскочил с факелом из вашего дома и помчался к божьему храму.

К и р и л э. Из моего дома?

К а р а м а н. Из вашего, отец.

К и р и л э. Это тебе почудилось. Ты веришь в существование черта?

К а р а м а н. Мир переполнен чертями. Только они не часто видимы. Некоторые черти даже в святой храм пробираются. И кто, кроме них, мог поднять руку на божий храм, сообразите, батюшка. Бывают, оказывается, маленькие и большие черти. Маленького черта человеку иногда удается поймать, а вот большие всегда ускользают.

К и р и л э. Кто тебе это сказал?

К а р а м а н. В народе говорят, батюшка. Но бог сильнее черта. Ведь ночью нашу церковь бог спас.

К и р и л э. Это истинная правда, сын мой. Хм! Ты не прелюбодействовал ли?

К а р а м а н. Нет, батюшка. Я просто люблю одну девушку.

К и р и л э. Это хорошо. Богом сказано: любите друг друга.

К а р а м а н. Ведь мы одному богу молимся, отец?

К и р и л э. Конечно, сын мой.

К а р а м а н. А что, если сделать так: вы, святой человек, будете молиться своему богу, а я, грешник, своему ангелу?

К и р и л э. Что ж, умно.

К а р а м а н. Этого ангела зовут Гульчино.

К и р и л э (гневно). Ах вот на кого ты метишь, мальчишка! Не смей и думать о ней!

К а р а м а н. Но вы же сказали, что бог велел нам любить…

К и р и л э. Тебе не понять этого, болван. Иди домой, дурак, не то прокляну. Видно, и вправду при твоем крещении присутствовал не бог, а бес.

К а р а м а н. Отец, при моем крещении присутствовал ты. Помню, твоя борода так напугала меня, что я не хотел снимать штаны. Тогда мне сунули пригоршню медяков и сказали, чтобы я купил себе леденцов. Я зажал деньги в кулак, да тут-то и попался — ты мигом стянул с меня штаны. Оказывается, когда руки полны денег, с тебя легко штаны стащить и совесть не трудно потерять.

К и р и л э. Нашел что вспоминать, дурак. Бог прощает все твои прошлые грехи. Иди и семь дней молись.

К а р а м а н (целует его руку). Семь лет буду молиться, отец. На твою дочь.

К и р и л э. Пошел, пошел, болван! Эй, Кечо, иди-ка сюда, негодник! У тебя грехов небось столько, что, если их сложить, можно новую церковь построить.

К е ч о. Но это будет храм греха, отец. Он рухнет.

К а р а м а н. Не бойся, Кечо, теперь я буду подпирать своды.

К е ч о. Ты покрепче подпирай.

К а р а м а н. Не беспокойся! Ах, если бы эти своды свалились на твою голову, паршивый поп! (Выходит из церкви.) По-видимому, поп даже ложь прощает, если она ему лично не вредит. Что же получается? Мы его обманываем, а он бога?

Навстречу Караману идут А м б р о л а и Е л и з а в е т а, у нее в руках мотыги.

Е л и з а в е т а. Исповедался, сынок?

К а р а м а н. А как же.

Е л и з а в е т а. Теперь ты мужчина, сынок, настоящий мужчина.

К а р а м а н. Неужели после исповеди я так вырос?

А м б р о л а. Все зубы скалишь! Хватит тебе слоняться без дела и безобразничать на пару с этим сорвиголовой Кечо.

К а р а м а н. Не дома же мне сидеть.

А м б р о л а. Ты был теленком. Стал бычком.

К а р а м а н. Вот чудеса! И часа не прошло! Ах, если бы все наши телята росли так быстро!

А м б р о л а. Ты начинаешь новую жизнь, сын мой.

Е л и з а в е т а. И носить тебе отныне ярмо, как и всем, сынок. Ну, я пошла. Амброла, не бей его сегодня.

К а р а м а н. Спасибо, мама. Не ровен час выбьешь из меня божье благословение.

Е л и з а в е т а (покачала головой). Вот озорник! (Уходит.)

К а р а м а н. Ярмо! Свинья ненавидит ярмо, почему его должен любить человек?

А м б р о л а. Потому что он человек. Самим богом предписано нам, сынок, носить ярмо до скончания века. Мать принесла нам мотыги. Бери вот эту, теперь она навечно — твоя. Бери, бери, не бойся, она не кусается. Солнце уже высоко, пора полоть кукурузу. И вот тебе мешок с едой. С этого дня ты будешь таскать его на своей спине.

К а р а м а н. Мать родная! Вот так праздник, исповедался — и суй шею в ярмо! (Берет мотыгу.) Смерть кузнецу, сделавшему тебя, проклятая!

А м б р о л а. Иди, иди, лодырь. Плетешься, словно у тебя ноги соломенные. Небось если бы с нами был Кечо, бежал бы быстрее зайца. Сам черт тебя не догонит, когда ты выкинешь какую-нибудь штуку вместе с этим беспутным малым. Распрями колени, прибавь шагу! Кто это плачет, идучи на работу? (Запевает.) Подпевай! Клянусь памятью твоего деда, ты получишь от меня добрую затрещину, если не запоешь. (Делает круги по сцене.)

К а р а м а н подтягивает ему, но так, словно это не веселая песня, а плач по былому счастью. Отстал от отца и спрятался.

Гей, Караман, куда тебя унесло?

Г о л о с К а р а м а н а. Я у родника. Хочу прочистить желоб.

А м б р о л а. Вчера смотрел, все было в порядке. А-а, бездельник, тебе лишь бы отлынивать от работы.

К а р а м а н появляется.

Видишь эту палку?

К а р а м а н (отскакивает от отца). Я не слепой.

А м б р о л а. От этой палки проку больше, чем от тебя. Я на нее опираюсь… А на тебя смогу ли опереться? Я вешаю на нее мешок с едой… Смогу ли я повесить на тебя мою старость? Ты что же, всю жизнь хочешь сидеть на моей шее, дылда эдакая. Если честному работнику положить на ладони горячие угли, то он и не почувствует. У тебя такие руки? Нет! Люди смеются: одного вырастили, и тот непутевый. Вы с Кечо своими проделками все село взбаламутили. Срамишь ты меня, сынок, понимаешь, срамишь.

К а р а м а н. Перестал понимать. Что тебе от меня нужно?

А м б р о л а. Немного. Я хотел бы сказать всем: и у меня есть сын. Но из тебя мужчины не получится.

К а р а м а н. А женщина?

А м б р о л а. Смеется над отцом! Вырос в длину, скоро головой небо пробьешь, а в голове у тебя что? Нет, не сын ты мне.

К а р а м а н. Коли не твой сын, уйду от тебя. Насовсем.

А м б р о л а. Куда, ненормальный?

К а р а м а н. В город. Не цепями прикован к этой земле. Многие уходят, чем я хуже? Пойду в город, разбогатею.

А м б р о л а. Бывал и я в городе, только счастья там не нашел. Нет, сынок, мы должны жить на этой земле, на нашей кормилице.

К а р а м а н. Как будто она наша.

А м б р о л а. Чья бы она ни была, она требует нашего ухода. Есть ли бог на небе — кто знает? Но что земля наш бог — всякий скажет. Мы ведь крестьяне.

К а р а м а н. Пристал с этой землей! Дед на ней работал рук не покладая, а умер от чего? Не с голоду ли? Больше половины урожая в рот дармоедам пихаем… Хо-хо! Кормилица-земля… Мы работаем, другие едят. Ой, мамочка, и ты хочешь заставить меня полюбить эту землю?! Нет, в город!

А м б р о л а. Будто там народ не грабят! Ведь если ты захочешь — гору свернешь.

К а р а м а н (про себя). Сдвинуть бы мне с места гору, на которой тот поп живет! Но кто позволит! Эх, жизнь! (Бросает мотыгу на землю.)

А м б р о л а. Рукоятку отломал, ах, нет на тебя божьего страха! Сиди здесь, я поменяю рукоятку. (Уходит.)

Караман сидит на камне пригорюнившись. Появляется Г у л ь ч и н о, в руке у нее ветка. Касается веткой Карамана. Тот, думая, что это муха, отмахивается. Гульчино повторяет свою шутку.

К а р а м а н. Брось, Кечо, мне не до тебя!

Гульчино смеется, Караман вскакивает. Он ошеломлен.

Г у л ь ч и н о. У тебя язык отнялся, что ли?

К а р а м а н (в замешательстве). Я так… ничего. Потерял здесь одну вещь, вот сижу, ищу… ее… Ох, какое на тебе красивое платье! Ты похожа в нем на майскую бабочку.

Г у л ь ч и н о (иронически). Но бабочка так недолго живет!

К а р а м а н. Да… это… Ты к родственникам?

Г у л ь ч и н о. Гуляю.

К а р а м а н (достает яблоко, дает ей). Мой подарок. Заверни по пути к нам, отпей родниковой воды.

Г у л ь ч и н о (высокомерно). У нас и своей хватает.

К а р а м а н (печально). Раньше ты пила нашу воду, если даже тебе не хотелось пить.

Г у л ь ч и н о (тем же тоном). Когда это было?

К а р а м а н. В детстве. Ты часто приходила к роднику, и мы играли. Ты рассказывала мне сказки, помнишь? А я нанизывал на нитку клубнику, и ты надевала это ожерелье. Ты так радовалась тогда!

Г у л ь ч и н о (поджав губы). Мало ли что было?! Отец сказал, будто ты любишь меня. Выбрось это из головы, детские сказки окончились.

К а р а м а н. Выбросить тебя из головы… Но почему? Люблю ведь, а не ненавижу. И ты любила меня, Гульчино, дня не могла прожить без меня.

Г у л ь ч и н о (срывает одуванчик). Видишь?

К а р а м а н. Вижу… Одуванчик это.

Г у л ь ч и н о (дует на одуванчик). И цветка уже нет. Так улетучивается детская любовь. Зачем ты нужен мне, нищий?

К а р а м а н. Не век же мне быть бедняком. Вот пойду в город…

Г у л ь ч и н о. Чернорабочим наймешься?

К а р а м а н (не слушая ее). Возьмусь за выгодное дело, разбогатею…

Г у л ь ч и н о. И что же сделает с деньгами богач Караман?

К а р а м а н. Куплю тебе парчовое платье. Одену тебя как царевну, Гульчино, в золоте и серебре будешь купаться. Помнишь, ты рассказывала, как деревенский парень женился на царевне… Вот вернусь из города, встретимся с тобой у родника, и расскажу тебе сказку покрасивей той.

Г о л о с (издалека). Гульчино! Гульчино! Отец зовет тебя! Из города приехал сын князя!

Г у л ь ч и н о (не скрывая радости). Слышишь, Караман? Ты мне сказки — а вот быль.

К а р а м а н. Не уходи, Гульчино, ведь я не все сказал!

Г у л ь ч и н о (возвращает ему яблоко). Не теряй времени зря, иди в поле. Твое место в поле, а не в доме моего отца. (Уходит.)

К а р а м а н. Все-таки я буду надеяться, Гульчино!

Г у л ь ч и н о. Умные живут надеждой, дурачки тешат себя ею. (Уходит.)

К а р а м а н. Жестокая какая! Даже не оглянулась. (Застыл, провожая взглядом Гульчино.)

Появляется К е ч о, прячется.

К е ч о (из укрытия). Гу-гу! Ку-ку, Каро, Каро, ку-ку! Ой, что с тобой? Вовсе одурел парень! Эй ты, жених, на Гульчино засмотрелся? (Выходит.)

К а р а м а н. А-а, это ты? Люблю ее, ангела проклятого. Правда, на ангела похожа?

К е ч о. Похожа. Если бы ты не любил ее, я бы сам… Очнись, приятель, Чтобы разгрызть этот орешек, нужны золотые зубы, а чтобы сделать золотые зубы, надо украсть с неба солнце, оно ведь из чистого золота, говорят.

К а р а м а н. Кечо, хочешь увидеть город?

К е ч о. Ты украл волшебное зеркало у заснувшего волшебника?

К а р а м а н (поднимает Кечо за уши). Видишь город?

К е ч о (пытаясь вырваться). Ой, что ты делаешь?

К а р а м а н (держа его на весу). Видишь или нет?

К е ч о. В глазах темнеет! Вижу, вижу. Только отпусти.

К а р а м а н. Большой он? Красивый?

К е ч о. Ох, большой, ох, красивый!

К а р а м а н. То-то! (Отпускает Кечо на землю.) Вот ты и видел город.

К е ч о (трет уши, стонет от боли). Пригрози любому, что ты ему, как цыпленку, голову свернешь, он не только город увидит, но и белое черным признает, а черное — белым. Между прочим, зачем ты эту шутку сыграл со мной, а? Ой!

К а р а м а н. Кечо, я ухожу в город. У тебя легкий и светлый глаз. Вот я и хочу, чтобы ты осветил им мой путь.

К е ч о. Идет! Коли разбогатею, хорошо, не разбогатею — пустокарманнику терять нечего, голого-то не разденут! В город так в город!

А м б р о л а (возвращается с новой мотыгой). И этот о том же! Думаете, там ослы после себя золото оставляют? Нагнись и собирай пригоршнями?! Дуралеи вы, дуралеи! Нет, сын, видно, никакого прока от тебя не будет. Хочешь в город? Иди, иди!

Е л и з а в е т а (появляется с корзиной). Вижу, вы и не начинали работать.

А м б р о л а. Это ты виновата, женщина.

Е л и з а в е т а. Я виновата? В чем?

А м б р о л а. В том, что родила этого мошенника. Он весь в тебя, твой теленок. В нашем роду таких не было.

Е л и з а в е т а. Послушайте, что он несет, люди добрые! Да если бы не я, весь век прожил бы ты вахлаком, Амброла!

А м б р о л а. Вахлаком?

Е л и з а в е т а. Самым паршивым из всех вахлаков!

А м б р о л а. А какой была ты, когда я из жалости женился на тебе? Соломой кукурузной голова была набита. Впрочем, сейчас там только труха. Бери своего сынка, делай с ним что хочешь!

Е л и з а в е т а. Нет, он твой сын.

А м б р о л а. Нет, твой!

К е ч о. Дядя Амброла, если вы оба отказываетесь от негодного Карамана, уступите его мне. Ведь у меня нет брата. А я подарю вам самого красивого щенка, когда наш кобель ощенится.

А м б р о л а. Ах ты сукин сын! Думаешь, мы взаправду ссоримся? Это ты испортил моего сына! Он был ангел — не ребенок… А кем стал? (Плаксиво.) Бог его знает, кто он?

К е ч о. Такая уж у меня судьба, дядя Амброла, все плохое приписывают Кечо Чаладзе. У турецкого султана желудок расстроится, тоже разбойник Кечо виноват будет?!

А м б р о л а. Вы думаете, что в городе вам лучше будет?! Скатертью дорога! Идите, идите!

К е ч о. Дядя Амброла, это правда, что в городе ослы оставляют после себя золото?

А м б р о л а. Точно. И в воде не тонет и в огне не горит.

Е л и з а в е т а. Зачем тебе золото, дурачок?

К е ч о. Да мне немного надо: два-три мешка для Карамана.

А м б р о л а. Эх, вы!.. Пошли, жена, работать!

Уходят сердитые.

К а р а м а н. А мы в город, Кечо, завтра же в город!

ВОЛШЕБНЫЙ ПЯТАК

Лунная ночь. Лесная дорога. В стороне — дуплистая липа. Появляются К а р а м а н и К е ч о. За спинами хурджины[1] с бурдюками.

К е ч о (вытирая пот). Может, отдохнем?

К а р а м а н. Дойдем до духана Агдгомелы.

К е ч о. Говорят, там за ночевку деньги берут, а у меня в кармане ни гроша. Полежим под липой, а?

К а р а м а н. Пройдем еще немного, сократив завтрашний путь.

К е ч о. Нет. Надо дать отдохнуть бурдюкам, Караман. Я ужасно проголодался. Не поем, умру.

К а р а м а н. Я тоже как волк голоден.

К е ч о. Остановимся здесь, разведем костер, зверье не сожрет нас.

Снимают с плеча хурджины.

К е ч о. Караман, что это ты уставился на дупло?

К а р а м а н (в страхе). Вдруг там черт?

К е ч о. А вдруг Гульчино?

Собирают хворост, разводят огонь, раскладывают провизию на хурджинах, едят.

К а р а м а н. Что у тебя в бурдюке?

К е ч о. Вино, конечно. Дома пробовал — было отличное. Мертвого воскресит.

К а р а м а н. Ты наелся?

К е ч о. Нет.

К а р а м а н. Значит, ты мертвец. Выпей вина, воскресни.

К е ч о. Не могу. Отец приказал продать его в Кутаиси. Денег, мол, у меня нет, вот занял у соседа вино, продай и купи билет на поезд.

Молчание. Едят.

К а р а м а н. Эх, у меня тоже всего один пятачок! Почему замолк мой сладкоречивый Кечо?

К е ч о. Боюсь, как бы вместе с едой не проглотить язык.

К а р а м а н. Ты захватил кувшин для разлива вина?

Кечо, А как же. Налью в кувшин вино — попробуйте, пожалуйста. Только воду приятно пить пригоршнями.

К а р а м а н. Сколько ты будешь просить за этот кувшин?

К е ч о. Пятак.

К а р а м а н. На тебе пятак и налей мне вина. Ведь пятак легче нести, чем вино. Отец дал мне пятак на вино. Не стесняйся, бери.

К е ч о. Брать деньги за вино с друга? Ха! Разве меня подменили в дороге? Убери свой пятак, налью тебе задаром.

К а р а м а н. Задаром пить не буду, ведь я но у тебя в гостях. Я очень обижусь, если ты не возьмешь за вино деньги, клянусь именем Гульчино.

К е ч о. Уж если Караман привяжется, никто от него отвязаться не сможет. Ладно, пей на здоровье, мой первый покупатель. (Наливает в кувшин вино.) Ну как? Не испортилось?

К а р а м а н. Откуда мне знать, ведь у тебя дома я не пробовал его. Хватит. Тут осталось полкувшина, отведай по-братски.

К е ч о. Пить проданное вино? Я еще не потерял совесть.

К а р а м а н. Мы не бабочки, не один день живем. Завтра ты угостишь. Пей!

К е ч о (пьет). Кажись, все выпил… Как приятно освежить горло после трудной дороги. А что у тебя в бурдюке, Караман?

К а р а м а н. Не мясо же.

К е ч о. Хочешь кутнуть в городе?

К а р а м а н. Отец сказал: вот тебе бурдюк. Продай вино в Кутаиси, возьми билет на поезд. И добавил: если сам вылакаешь это вино, пусть оно обернется для тебя ядом. Захочешь выпить, купи вина на пятак, а бурдюк не смей открывать, прокляну!

К е ч о (задумчиво). Довезешь ли ты вино до Кутаиси?

К а р а м а н. Кто знает. А в горле сухо, как в пустыне.

К е ч о. Налей мне на пятак, дружище. Монету легче нести, чем вино.

К а р а м а н (рассудительно). Хоть и не хочется открывать бурдюк, но ради такого покупателя… Ладно, начну торговать вином не сходя с места. Ведь недаром говорится: доброе начало — делу успех. (Наливает из своего бурдюка вино.)

Кечо пьет.

К е ч о (цокая). Ух, винцо! (Передает кувшин Караману.) Тут осталось побольше половины. Выпей.

К а р а м а н. Проданное вино пить? Да я что, дома совесть оставил?

К е ч о. Люди не бабочки, завтра ты меня угостишь.

К а р а м а н. Мудро сказано. Выпьем за наше путешествие. Доброго нам пути, выгодных дел, чтобы благополучие ждало нас дома… и любовь Гульчино.

К е ч о. Я всегда говорил: широкая душа у моего друга Карамана.

К а р а м а н. Это вино слаще материнской молитвы. (Пьет.) Кончился кувшин. А ну, наливай еще, Кечо! Пить так пить, кутить так кутить!

Кечо берет у него пятак и наливает вина из своего бурдюка. Караман отпивает из кувшина и передает остальное Кечо.

К е ч о. Подумать только: вино отдохнуло и стало еще вкусней. Споем, а? (Запевает.)

К а р а м а н.

К е ч о. Кажется, получается.

К а р а м а н. Еще немного промочим горло и так запоем, что луна расплавится.

К е ч о. И верно! Налей еще!

Караман берет у него пятак и наливает вино из своего бурдюка.

Знаешь, Караман, я терпеть не могу запах горящих свечек. Это напоминает мне о смерти. Так выпьем за запах земли, солнца, хлеба и вина! (Отпивает из кувшина и передает Караману.) Пусть процветает наш дом назло врагам! Коли тебе приятен мой тост, пусть будет усеяна цветами дорога твоей жизни! (Наполняет кувшин, передает Караману.) Уважаемый Караман Кантеладзе, это вам посылает с соседнего стола Кечо Чаладзе.

Пьют и поют.

К а р а м а н (наливает вино). Уважаемый Кечо Чаладзе, это вам посылает Караман Кантеладзе.

Пьют.

Знаешь, некупленное вино совсем не то, что купленное. Налей-ка мне. И вот тебе деньги. (Отдает пятак Кечо.)

К е ч о (берет деньги, пожимает плечами). Караман, будь добр, скажи, какой бурдюк мой, какой твой?

К а р а м а н. Не все ли равно, дурачок? За деньги пьем, не даром.

К е ч о. Верно. Все даровое не для нас.

Пьют.

Каро, скажи, будь братом, почему все перепуталось в небе? Одни звезды крупные, другие совсем махонькие? Иные ярко блестят, другие еле-еле мерцают.

К а р а м а н. Мне в земных-то делах разобраться трудно! Наливай, брат Кечо!

Они окончательно перепутали бурдюки. Караман торгует вином Кечо, а Кечо продает Караману его вино. Пятак переходит из рук в руки.

К е ч о (он уже сильно пьян). Караман, растяпа, скажи, куда мы идем?

К а р а м а н (заплетающимся языком). В город, сын Луки, деньги зарабатывать, деньги.

К е ч о. Там мы опорожним наши хурджины и наполним их чистым золотом, брат мой.

К а р а м а н. Ха! Два хурджина! Нет, мы купим еще.

К е ч о. Я горжусь тобой, Караман, ты правильно рассуждаешь. Два хурджина, ха!

К а р а м а н. Мы оба молодцы, Кечо. Кто скажет, что мы плохо ведем себя? Свое вино мы не пьем, а? Не пьем ведь, а? Наши отцы сказали: продайте вино. А что мы делаем! Продаем вино!

К е ч о. Совершенно п-пр-равильно! Раз попался такой хороший покупатель, как мож-жно отказать ему? Давай, наливай еще.

Пьют.

(Запевает.)

А знаешь ли ты, брат Караман, что такое вино?

К а р а м а н. Это веселье и страданье, драка и песня.

К е ч о. Э-э, вздор! Вино — это солнце. В кувшин мы заточили солнце, мы пьем солнце, самое лучшее солнце в мире. Ха! Это наше необыкновенное солнце, грузинское солнце. Что ж это выходит?! Другие могут пить наше солнце, почему же нам не пить его? Да здравствует наше солнце, Караман.

К а р а м а н. Пусть здравствует, только прошу тебя: пореже упоминай о нем. Я вспоминаю Гульчино. (Вздыхает.)

К е ч о. Ты так любишь ее?

Караман целует друга.

Понятно! Ну хватит, понятно! А если вернуться и похитить ее?

К а р а м а н. И жить в дупле этого дерева, дуралей? Накоплю в городе денег, если и тогда она мне откажет… Тогда похищу… (Прислушивается.) Звезды поют. Это они в честь Гульчино поют.

К е ч о. Какие звезды! Лягушки… Ха-ха! Тебе, когда думаешь о Гульчино, даже лягушачье кваканье кажется песнью звезд. Ты помешался. Да, помешался.

К а р а м а н (поет).

К е ч о (поет свое).

Ха-ха! Пусть вся Грузия знает — Кечо пирует. Что-то мир качается и звезды пляшут! Давай и мы плясать, Каро! Какой это пир — без пляски? Бей в ладони, Каро! (Поет.)

К а р а м а н. Осторожней, Кечо, в костер угодишь.

К е ч о (пытается перепрыгнуть через костер и падает). Вот и угодил!

К а р а м а н (поднимает его). Ушибся?

К е ч о. Когда ты упадешь, я помогу тебе встать. Мы ведь братья, так?

К а р а м а н. Конечно, братья! Правильно, генацвале!

К е ч о. Моя мама — твоя мать, твоя мать — моя мама.

К а р а м а н. Правильно.

К е ч о. Будь у меня брат, он бы стал братом твоим, а твой моим…

К а р а м а н. Правильно!

К е ч о. Если бы была у тебя жена, она стала бы и моей женой…

К а р а м а н. Правильно! Что-что? Не стыдно тебе, Кечо? Твоя жена — моя жена?

К е ч о. Ой, извини, Каро, дорогой, моя жена будет твоей сестрой, а твоя сестра…

К а р а м а н. Нет у меня сестры.

К е ч о. Ах, если бы Гульчино была моей сестрой… Ты все думаешь о ней? Окликни ее!

К а р а м а н. Гульчино-о-о-о! Гульчино-о-о-о!

Эхо: «О-о-о!»

К е ч о. Слышишь, она откликнулась.

К а р а м а н. Это горы дурачатся. С тебя пример берут.

Пауза.

К е ч о. Кто-то подкрадывается к нам, слышишь?

К а р а м а н (задрожав). Где? Кто?

К е ч о (шепотом). Вон там… В черной бурке.

К а р а м а н (вглядевшись). Да это пень. У тебя, видно, почернело в глазах от пятикопеечного вина.

К е ч о. Нет, это не пень. (Громко, с вызовом.) Девятерых я убил, а ну, кто будет десятым на острие моего кинжала? А ну!

К а р а м а н. Какой кинжал, где он у тебя?

К е ч о (шепотом). Тихо… Дома. Напугал, все разбежались! Трусы, трусы!

Эхо: «Усы… усы…»

Налей еще на пятачок, Каро, что-то в горле запершило от этих разбойников… Они хотели нас обокрасть… Лей, не жалей.

К а р а м а н. Куда тебе? Ты и без того еле языком ворочаешь.

К е ч о. Я пьян, а ты трезв, да? Да знаешь ли ты, что вино, которое ты можешь выпить, я могу влить себе в левое ухо? Наливай.

К а р а м а н. Спрячь деньги на черный день.

К е ч о. Черный день желаю своему врагу. Сквалыга! Сперва даром меня поил, теперь за деньги жалеешь? Кто ты такой? Ка-ак двину…

К а р а м а н. Да ты ногами не можешь двинуть.

К е ч о. Ты оскорбляешь меня, Каро! Таким сильным я еще никогда не был! Эх! Коли захочу, всю эту землю сотру в порошок, по ветру развею, звездам глаза засыплю… Чертовы звезды!.. Дурака валяют… Эй, звезды, гореть так гореть, а дурака валять нечего!

К а р а м а н. Не кричи. Не ровен час разбойники.

К е ч о. А ты кто такой? Нализался и с кулаками лезешь, храбрец? (Молотит кулаками воздух.) Вот тебе, вот тебе! (Того и гляди упадет.)

К а р а м а н (поддерживает его). Успокойся, Кечо, добром прошу. Не то изобью, клянусь, изобью.

К е ч о. Не хочу драться, хочу петь. (Поет.)

К а р а м а н. Ну, хватит же! Давай спать, Кечо, а утром двинем в путь. Чур не храпеть, а то проснутся звери, сожрут нас. Тогда я только и видел моего ангела, мою Гульчино…

Кечо ложится. Караман поет колыбельную. Костер потух. Облака закрыли звезды, наступила полная тьма. Караман, пристроившись рядом с Кечо, засыпает.

Г о л о с Г у л ь ч и н о. Ау, Караман, ау!

К а р а м а н. Гульчино! Где ты, ангел мой?

Г о л о с Г у л ь ч и н о. На небе, где еще быть ангелам? Сейчас я спущусь к тебе.

Появляется Г у л ь ч и н о. Она очень красива в платье из полевых цветов, в венке из фиалок и роз: это чудесная сказка, это сладкая мечта.

К а р а м а н. Как ты попала сюда, мое солнце?

Г у л ь ч и н о. Прилетела. Вот так… (Кокетливо машет крылышками.) Я и дня не могла прожить без тебя.

К а р а м а н. Не верю. Ты привидение, ты — сон. Я проснусь, и ты улетишь.

Г у л ь ч и н о. А ты ущипни себя.

Караман щиплет себя.

Больно? Вот видишь. А во сне это было бы совсем не больно. Ущипни меня.

Караман щиплет ее.

Не хмурься, мне право не больно; мне даже приятно. Подойди ко мне поближе…

К а р а м а н. Не верю, не верю! Ты богатая, ты одета как весна, я недостоин тебя… Вот скоро разбогатею, тогда…

Г у л ь ч и н о. А вдруг умру от тоски по тебе?

К а р а м а н. Я покончу с собой. Нет, зачем нам смерть? Убью дракона, принесу воды бессмертия… Ах, если бы ты умерла!

Г у л ь ч и н о (надув губы). Как! Ты мечтаешь о моей смерти?

К а р а м а н. Да, чтобы воскресить тебя.

Выстрел.

Г у л ь ч и н о. Ой, я умираю! В меня стрелял сын князя! Зачем, зачем я не с Караманом? Я умираю, Караман!

К а р а м а н (кричит радостно). Гульчо! Гульчино! Не дышит, умерла, исполнилась моя мечта! Как хорошо, что ты умерла! (Танцует, счастливо улыбаясь, потом бежит к источнику, подставляет пригоршню под струю воды, окропляет ею Гульчино.)

Г у л ь ч и н о (открывает глаза). Ой, сколько времени я спала! Где я?

К а р а м а н. Тебя же убил княжеский сын.

Г у л ь ч и н о. Ах да, я и забыла. И ты оживил меня? Я навеки твоя, Каро. Подойди ко мне, рыцарь мой, обними меня!

К а р а м а н. Стыдно… Сначала повенчаемся.

Г у л ь ч и н о. Я сказала (топнув ногой), обними меня!

Караман испускает дикий восторженный вопль и обнимает ее.

Ой, не так сильно, мой Каро, ведь я ангел, я хрупкая, словно бабочка, я снова могу умереть. Будь поосторожней, будь понежней, неуклюжий мой медвежонок! Ох, какое блаженство! Поцелуй еще раз!

К а р а м а н. Мне стало жарко. Ведь ты горяча, как уголь! (Снимает верхнюю одежду, отбрасывает в сторону. Неожиданно покачнулся.) Ой! (Хватается за голову.) Ой! Зачем? За что?

Г у л ь ч и н о. Что с тобой, Каро, милый?

Появляется К и р и л э.

К а р а м а н. Неужели я так одурманил тебя своими поцелуями, что ты теперь бьешь меня?

К и р и л э. Это я тебя бью! (Бьет Карамана по голове крестом.) Вот тебе, вот тебе, негодяй! Да как ты смел прикоснуться к ангелу, безбожник? (Бьет его то ногой, то крестом.)

Г у л ь ч и н о (пытается вырвать у отца крест). Я не могу жить без него! Не хочу княжеского сына, хочу Каро! Беги, Каро, я догоню тебя. Мы встретимся у нашего родника и будем играть, как в детстве.

К и р и л э. Ты с ума сошла, девчонка!

Г у л ь ч и н о (валит отца на землю, отнимает у него крест, бьет им его). Вот тебе, вот тебе! Ты не отец, ты дракон! Ты проклятый дракон!

К и р и л э. Помогите, христиане! Дочь проклинает меня, конец света! Она сошла с ума, ловите, ловите ее!

Г у л ь ч и н о убегает. К и р и л э бежит за ней. С гор наползает рассвет.

К а р а м а н (еще во сне). Куда ты, куда ты, Гульчино? Я люблю тебя! (Обнимает бурдюк.) Вот мы опять вместе, вот мы в раю! (Ласкает бурдюк, кричит.) Ты моя, Гульчино, он не смеет, не смеет!

К е ч о (просыпается от его воплей). Эй, виноторговец, вставай!

К а р а м а н. Не бей меня крестом, не бей! (Поднимает голову.) Что такое?

К е ч о. Утро, вот что. (Кладет на лоб листья белокопытника.)

К а р а м а н. Мне снилось… Здесь была Гульчино и ее отец… А где мои вещи? (Одевается.) Он бил меня крестом.

К е ч о. Это я пихнул тебя ногой.

К а р а м а н. Гульчино была со мной, любила меня.

К е ч о. Сон в руку, Каро.

К а р а м а н. У меня немного болит голова.

К е ч о. Немного? Счастливец! У меня трещит по всем швам. Слушай, мы, кажется, распродали свое вино.

К а р а м а н (выливает остаток вина из бурдюка). Тут осталось на грош.

К е ч о. Плачу за вино пятак.

К а р а м а н. Ну нет! Слушай, а мы ведь научились торговать, это же счастье! А пятак спрячем, на него все наши надежды.

К е ч о. Ладно, пойдем в город и пусть будет что будет. Есть же головы у нас на плечах!

К а р а м а н. Не знаю, голова у меня или тыква.

К е ч о. Разве тыква чувствует боль?

К а р а м а н. Та, что с ушами, конечно. Ну, пошли. Только надуем бурдюки, иначе они испортятся. Бурдюки дали нам вино, а мы вдохнем в них душу. Не принесем в Кутаиси вина, принесем горный воздух.

Надувают бурдюки, взваливают их и хурджины на плечи.

К е ч о. Мы идем, мы идем!

Где-то вдали поет свирель.

К а р а м а н. Мы идем, мы идем! Мы идем за золотом!

Весело поет свирель.

ГОРОД ПРИНИМАЕТ ИХ В СВОИ ОБЪЯТИЯ

Светает. Вырисовывается силуэт Баграта в Кутаиси. Духан К о ц и и. Появляются К а р а м а н, К е ч о, С о з а р а. Они напевают песню «Лилео»[2]. Где-то запел петух.

К е ч о (пританцовывая). Ты слышишь, Караман? Здешние петухи поют, как и наши деревенские. Они приветствуют нас в Кутаиси. Это к добру.

С о з а р а. Вы в первый раз в городе?

К а р а м а н. И не налюбуюсь на его красоту.

С о з а р а. Э-э, а я-то думал, что вы уже здесь были.

К е ч о. Втроем мы не пропадем, Созара.

С о з а р а. Сваны нигде не пропадут.

Из духана выходит К о ц и я.

К о ц и я. Я вижу молодых и красивых путников. Вы устали? Пожалуйте сюда, отдохните.

С о з а р а. Что ж, отдохнем, добрый господин.

Коция почти силой тащит их во двор, сажает за длинный, наспех сколоченный стол под деревом.

К о ц и я. Только не стесняйтесь. Мы, грузины, одна семья, а если как следует посмотреть, то может оказаться, что мы родственники. Да-да, именно так! Грузия, маленькая страна, полна любви, гостеприимства и уважения к путникам. (Созаре.) Ты из Сванетии, да? Двоюродный брат моей крестной бабушки тоже был сваном. Вы проголодались с дороги, отведайте моих кушаний.

К а р а м а н. Как-то неловко…

К о ц и я. Отчего неловко, мои родные? Свои люди! Сейчас, сию минуту подам… (Уходит, напевая.)

К а р а м а н. Кечули, ты проголодался?

К е ч о. Раскрытые ножницы проглотил бы…

К а р а м а н. Он так радостно приветствовал нас, такой заботливый и добрый человек. Мы не можем отказаться от его угощения, он не простит нам этого.

С о з а р а. Но почему он не пригласил нас в дом?

К а р а м а н. Наверное, еще спят.

К о ц и я выходит из дома с посудой.

К о ц и я. Прошу за стол. Вы что хотите? Горячее, холодное?

К е ч о. Что спрашивать! Ты и твоя честь знают, чем нас угостить. Наши рты уже раскрыты.

К о ц и я (кричит). Цабуния, у нас гости! Покажи свое проворство.

К а р а м а н. Извините, хозяин. Как вас зовут?

К о ц и я. Коция, уважаемый. Я тотчас вернусь! (Уходит, напевая и пританцовывая.)

К а р а м а н. Нам говорили, что в городе полно жуликов и разбойников. А первый, кого мы встретили, — оказался таким замечательным человеком!

К о ц и я несет кушанья и водку.

К е ч о (толкая приятеля локтем). Каро, посмотри, какая красотка эта Цабуния!

К а р а м а н. Ах, мне нужна только Гульчино.

К о ц и я. Вы, конечно, начнете с водки? Водочка с утра — благодать!

К а р а м а н. Воспользуемся вашей щедростью, уважаемый Коция, и пропустим по стаканчику.

К о ц и я. Может, от шашлыков не откажетесь?

С о з а р а. Как отказаться от вашей доброты!

К о ц и я. Сию минуту, дорогой родственник. (Уходит и возвращается с шашлыками на вертеле.) Пожалуйста! На здоровье!

Приятели набрасываются на еду.

К е ч о. Ну что за хозяин, как он любит гостей! Видно, у него волшебная скатерть, так быстро все приготовил.

К а р а м а н. Выпьем заздравную. Пусть бог даст вам, хозяин, кучу сладостей и высокими горами отгородит от печалей и бед. (Пьет.)

К е ч о. Что морщишься?

К а р а м а н. Водка огнем прошлась по всем жилам. Кечули, дорогой, ты все съел! Уважаемый Коция, возьмите этот вертел, не то мой приятель проглотит и его.

К о ц и я. Сейчас, сейчас принесу еще! (Уходит.)

К е ч о. Поставили столб под животы, теперь и спеть можно.

Поют.

Возвращается К о ц и я.

К а р а м а н. Уважаемый Коция, присядьте к нам. Хочу произнести тост. Вы пленили нас своим гостеприимством! Живите долго, настоящий человек, открытая душа. Друзья, выпьем за хозяина и двинемся в путь.

С о з а р а. Благодарность свана так же чиста, как родниковая вода. Да здравствует теплое солнце, чем полно твое сердце, Коция. Когда-нибудь и мы позовем тебя к нашему столу.

К о ц и я. Спасибо! (Прижимает руку к сердцу.) Вы так ласковы со мной.

К е ч о. До свидания, хозяин! Счастья твоей Цабунии.

К о ц и я. Одну минутку, одну минутку! (Уходит. Слышно щелканье счетов. Возвращается с бумажкой.) Проверьте, пожалуйста, не обсчитал ли я вас?

К е ч о. Что проверить?

К о ц и я. Вот этот счет, уважаемый. Тут всего три рубля. Три рубля с троих. Себе в убыток, клянусь памятью крестной бабушки.

Приятели, уже собравшиеся в путь, переглядываются.

С о з а р а. Не пойму… О чем ты толкуешь, хозяин?

К о ц и я (поняв, с кем имеет дело, свирепо). Как о чем, бродяги? О том, что мне надо получить с вас три рубля! Не с неба же свалилось то, что вы съели и выпили.

С о з а р а. Ты же пригласил нас?!

К о ц и я. У тебя, сван, усы длинные, а совесть короткая.

С о з а р а (гневно). Оставь мои усы в покое, не то… (Хватается за кинжал.)

К о ц и я (вооружившись вертелом). Думали, что это дармовая еда, и разинули пасти, словно крокодилы? Это, милые мои, духан, а не частный дом. Вот если бы я пригласил вас в свой дом, это другой разговор… Вытряхивайте карманы!

К е ч о. Чем нам платить, если у нас нет ни гроша? Подожди немного, заработаем — отдадим.

К о ц и я. Ах вы мошенники! Тюрьма рядом, не миновать вам ее. (Кричит.) Городовой, городовой!

С о з а р а (выхватив кинжал). Прочь с дороги, если жизнь дорога! Я тебе покажу, как заманивать людей в духан!

К о ц и я (орет). Городовой, городовой! Грабят! Режут!

Г о р о д о в о й (появляясь). Что тут происходит, а?

К о ц и я. Ели в три рта, пили, захлебываясь, а платить не хотят, а сван кинжалом грозит.

Г о р о д о в о й. Вот как?

К о ц и я. Да, уважаемый, и водку пили.

Г о р о д о в о й. Либо платите, либо всех арестую.

К а р а м а н. Вот так покутили!

С о з а р а (вкладывает кинжал в ножны). Сколько, ты сказал, с нас?

К о ц и я. Всего три рубля, всего три рубля!

С о з а р а. Да ты что? Можно подумать, что мы корову съели.

К а р а м а н. Ладно, вот все, что у нас есть. Хоть кожу сдирайте. (Достает пятак.)

К о ц и я. Обманщики! Пятаком хотите отделаться?

Г о р о д о в о й. Деньги на бочку, бродяги!

К е ч о (хватает пятак). Каро, наш талисман хочешь отдать этому сукину сыну? (Бросает к ногам Коции хурджин.) Бери, алчная твоя пасть.

С о з а р а. Забери свой хурджин, парень, я плачу за всех. (Вынимает из кисета трешницу.) У-у, негодяй! И я желал тебе счастья! Будь ты проклят! Пошли, ребята.

К а р а м а н, К е ч о и С о з а р а уходят. Городовой кладет свою лапищу на трешницу.

К о ц и я (натянуто улыбаясь). Шутник вы, вижу.

Г о р о д о в о й. Не напрасно же я трудился.

К о ц и я. Бога в тебе нет.

Г о р о д о в о й. Молчать! Зачем тайный духан держишь? Молчать! Пошли-ка в участок, мошенник. (Хватает Коцию за шиворот.)

К о ц и я. Ах, пожалуйста, куда угодно, но только прошу вас, выпейте за свое здравие, добрый человек. Не водочка, мед. (Наливает.)

Городовой пьет.

Еще?

Г о р о д о в о й (кивает. Опрокидывает в глотку стакан и снова подставляет его Коции). Давай, давай! (Еще стакан исчезает в его глотке.) Ну, хватит. Больше не положено — служба. (Уходит, грозя пальцем духанщику.)

К о ц и я (с ненавистью). Эх, горе наше! Ты грабишь, тебя грабят. Боже, боже, кого ты кормишь нашим хлебом?!

НЕЗНАКОМЕЦ

К а р а м а н и К е ч о плетутся по улице города. Подходят к скамейке у каких-то ворот, садятся.

К е ч о. Выпустим воздух из бурдюков, Каро.

К а р а м а н (тоскливо). Воздух наших гор?

К е ч о. Не падай духом, Каро. Дай руку. Вот так. Ничего, это нам урок на будущее.

Слышится песня: «Всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги, господа… А без денег жизнь плохая, не годится никуда!» Появляется н е з н а к о м е ц. Это он пел.

Н е з н а к о м е ц. Эй, ребята, дайте по копеечке!

Караман и Кечо с удивлением разглядывают незнакомца, его богатую одежду, красивую трость и цилиндр.

К е ч о. Нет у нас копеечек.

Н е з н а к о м е ц. Я ведь не милостыню прошу. Все любят слово «дай», но никто не любит слово «на». Эх, ребята, в городе все продается и все покупается за деньги.

К а р а м а н. Чего тебе надо? Кто ты такой?

Н е з н а к о м е ц. Человек, происшедший от обезьяны и до сих пор обезьянничающий.

К е ч о. Будь же человеком, оставь нас в покое. Нам и своего горя хватает. Вернись туда, где ты напился, пусть там вино перебродит в тебе.

Н е з н а к о м е ц. Вы думаете, я пьян? Меня опьянил мир. Я обошел весь свет. Был священником и содержал публичный дом, был нищим и богачом, артистом и лакеем, мудрым и глупым, много знал и остался невеждой, был правителем и сидел в тюрьме… Тысячу ремесел испробовал и везде прогадывал. Мудрость возвеличила меня, глупость заставляет пресмыкаться. Раньше я все любил, теперь все и всех ненавижу. Прежде я видел покрытую цветами дорогу, а теперь тьма и безнадежность окружают меня. Не надо показывать, что ты умный, лучше притворяться глупым. Мудрец может умереть с голоду, но я еще не видел глупца, которого настигла бы голодная смерть. Кого кормит мудрость — тот плохо живет. Кто глуп — тот богат. Хлеб мудреца горек, дурака — сладок. Все дело в том, ребята, что глупый этого не разумеет. А ведь в мудрости больше яда, чем в глупости. Глупые друг другу улыбаются, умные друг друга убивают. Гоп! (Караману.) Ты знаешь басню «Коза и виноградник»?

К а р а м а н. Знаю. Отстань.

Н е з н а к о м е ц. Знаешь — расскажи.

К а р а м а н. Ненавижу экзамены.

Н е з н а к о м е ц. Я не собираюсь ставить вам отметки.

К е ч о. Мы не дети, чтобы баловаться стишками.

Н е з н а к о м е ц. Значит, не знаете.

К а р а м а н. Знаем, знаем.

Н е з н а к о м е ц. Так давайте.

К е ч о. Ой, мамочка, да что он пристал к нам? Скажем басню, Каро, только бы отстал.

К а р а м а н. Сидя рассказывать или стоя?

Н е з н а к о м е ц. Все равно. Я хочу услышать человеческий голос. Ведь ты сын человека?

К а р а м а н. Не знаю. Отец купил меня на базаре за десятку. А на базар я попал с неба, ангелы не хотели делить со мной компанию в небесном духане. Я был сыном ангела.

Н е з н а к о м е ц. Все хотят быть детьми ангелов, но, увы, ангелы бесплотны и детей не имеют. (К Кечо.) Тебя тоже купили на базаре?

К е ч о. У моего отца не было денег. Он сделал меня сам.

Н е з н а к о м е ц (хохочет). Это интересно. Продолжай.

К е ч о. Дед принес из леса пенек. Отец обстругал меня, и вот я стал тем, кем ты меня видишь. Разве не заметно, что я обструганный?

Н е з н а к о м е ц (хохочет). Да ты мудрец. Ну, расскажите басню, осчастливьте меня. (Дирижирует.)

К е ч о (декламирует).

Продолжай, Каро!

К а р а м а н.

Продолжай, Кечо!

К е ч о.

К а р а м а н.

К е ч о.

К а р а м а н.

К е ч о, К а р а м а н (вместе).

Н е з н а к о м е ц. Браво! Нищие, вы мудрецы. Наш мир — в этой басне. Кто-то кого-то всегда сжирает. Но! Но главное, нищие, дело в том, чтобы не дать себя съесть другому, а самому сожрать другого. В конце-то концов все достанется коту. Вот почему, Кечо, ты должен съесть Каро, пока он не съел тебя. Веселитесь пока молоды, нищие!

В течение всей этой сцены где-то играла гитара, теперь она смолкла.

К а р а м а н. Уважаемый, теперь мы поняли эту басню. Спасибо. Но научи нас еще одному. Мы идем в Тбилиси, а денег у нас нет.

Н е з н а к о м е ц. Вы из деревни? Зачем вы сюда пришли? Я вот, пока ступал по мягкой сельской земле, шагал смело, а в городе боюсь шага сделать. Как бы не провалиться в преисподнюю, ушла земля из-под ног, и я потерял себя. Вернитесь, не отрывайтесь от родной земли. Не то будете такими же, как ваш покорный слуга…

К е ч о. Что вы делаете? Какое ваше ремесло?

Н е з н а к о м е ц. Наставлять на путь истинный лопухов, вроде вас. Вас отравят ядом, а потом вы будете другим отравлять жизнь. Вы разучитесь любить жизнь, солнце, друг друга.

К е ч о. Мы хотим попытать счастья.

Н е з н а к о м е ц. Что ж, желаю удачи. Удача не успех, знайте это! О-о, до успеха там далеко. (Шепотом.) По секрету скажу: не верьте мне, ребята, я отравленный городом. Теперь я ни сельчанин, ни горожанин… Никто не слушает меня, все идут своей дорогой — к пропасти. Идите, идите, ищите счастья, но помните: в городе много бешеных собак, а страшнее их люди!

К а р а м а н. Мне страшно, Кечо. Он болтает бог знает что!

Н е з н а к о м е ц. Ты еще вспомнишь меня, ты, которого сегодня зовут человеком, завтра ты станешь травой, и люди будут топтать тебя. Без жалости, без сожаления. Потому что… козленок съел мой виноградник!

Играет гитара. Ее перекрывает гудок паровоза. Потом слышатся заунывные звуки шарманки.

ИХ ПРИНИМАЕТ В СВОИ ОБЪЯТИЯ ТБИЛИСИ

Звуки шарманки сменяет зурна. Гроза. Молния освещает К а р а м а н а и К е ч о, остановившихся перед огромной лужей на улице города. Где-то тоскливо перекликаются паровозы.

К е ч о. Это и есть твой хваленый Тбилиси?

К а р а м а н (с тоской). Он и есть.

К е ч о. Куда пойдем?

К а р а м а н. Куда дорога ведет.

К е ч о. В городе много дорог.

К а р а м а н. Дай руку, пойдем вместе. Смотри не потеряйся, мышонок, не дай бог, тебя городская кошка слопает. Что я буду делать один в чужом городе, среди чужих людей?

Пробегают г о р о ж а н е, прикрывшись от ливня кто зонтом, кто газетой, куском картона, а то и тазом. Караман и Кечо делают круги по сцене, как бы проходя по городским улицам. Они еле волочат ноги. Редкие прохожие, перебираясь через лужи, обдают наших героев грязью.

Все бегут и бегут сломя голову, и не у кого спросить, где нам укрыться от проклятого дождя. В этом городе и дождь другой: с копотью и грязью.

К е ч о. Эх, когда в деревне идет дождь, воздух там сладок, как мед. А тут и задохнуться немудрено.

Идут хорошо одетые м у ж ч и н а и ж е н щ и н а.

Ж е н щ и н а (на ломаном языке). Мон шер, как же мы перейдем через это вонючее болото?

М у ж ч и н а. Ужас, ужас!

Ж е н щ и н а. Се ля ви! В последнее время небо совсем лишилось совести, льет и льет. Совесть не в моде. Же ву при?

М у ж ч и н а. Ах, когда совесть следует моде, уже ничто не спасает общество. Нет, нет, моя милая, нам снова нужен всемирный потоп, как при блаженном Ное. Ковчег нужен, чтобы убрать со света эту дрянь! Поцелуй меня, мой ангел.

Закрываются зонтиком и целуются. Караман и Кечо толкают друг друга.

К е ч о. О совести болтают, а сами… При всех целуются…

Ж е н щ и н а. Хватит, сумасшедший! Пошли.

М у ж ч и н а. Куда?

Ж е н щ и н а. К тебе, конечно. Ты же сказал, что жена уехала.

М у ж ч и н а. Ах да, я и забыл. Но как нам перейти через это болото, ма шер? Тут всегда околачиваются носильщики-рачинцы. Они за деньги переносят людей через эту вонючку. Но сегодня их что-то не видно.

Ж е н щ и н а. Что же делать, мой песик?

М у ж ч и н а. Обойти лужу.

Ж е н щ и н а (капризничает). Но там тоже лужи. Кроме того, напротив контора, где работает мой муж. Увидит нас — все пропало. Он старик, но зато богатый, просто золотой чурбан. Мне бы не хотелось терять это золото, хотя оно и заключено в противную оболочку.

М у ж ч и н а. Да, конечно, мой ангел. Его деньги еще пригодятся нам! (Караману и Кечо.) Эй, вы случайно не рачинцы?

К е ч о (толкнув Карамана в бок). Да, господин.

М у ж ч и н а. А где ваши вьючные седла?

К е ч о. Их пока нет у нас.

Ж е н щ и н а. Бурдюки заменят седла.

М у ж ч и н а. Снимайте свои чувяки.

Караман и Кечо снимают чувяки.

Засучите штаны.

Караман и Кечо подчиняются, недоумевая.

Теперь нагибайтесь. (Подсаживает женщину на спину Карамана, сам залезает на спину Кечо.) Ну что вы стоите как истуканы? Перенесите нас через это болото. Как ты чувствуешь себя, ма шер?

Ж е н щ и н а. Сидеть на таком парне одно наслаждение. Это лучше, чем на верблюде, хотя я и не знаю, как себя чувствует женщина на верблюде. Я плыву в небесах, облака подо мной! (Хохочет.)

К а р а м а н. Не сучи ногами, дура!

Ж е н щ и н а. Что он сказал?

М у ж ч и н а. Не понял. Давай, давай быстрее.

Караман и Кечо шлепают по луже, надрываясь под непосильной ношей. Пока они переносят «пассажиров», появляются к и н т о и х р о м о й м а л ь ч и к. Они крадут обувь Карамана и Кечо и убегают.

Станция Майдан, приехали! (Спрыгивает со спины Кечо, помогает женщине сойти на землю.) Ну как, мой ангел?

Ж е н щ и н а. Он просто богатырь, этот милый юноша. Мерси, мерси!

К е ч о. У вас что-то порвалось? Но у нас нет иглы.

Ж е н щ и н а. Что он говорит! Какая игла?

М у ж ч и н а. Они не понимают по-французски, дорогая, и вообразили, что ты сказала не спасибо, а немси, что значит игла.

Ж е н щ и н а (хохочет). Они такие нелепые, эти деревенские парни.

М у ж ч и н а (дает деньги Караману). Вот вам за работу.

К а р а м а н. Как?

М у ж ч и н а. Разве я обсчитал тебя? Мы всегда платим столько за двоих.

К а р а м а н. Ах, что вы, добрый господин! Я не знал, что мы можем зарабатывать деньги нашими спинами.

К е ч о. Потому что чаще наши спины обрабатывали палками. Спасибо, уважаемый. Что тут можно купить поблизости?

М у ж ч и н а. Что хочешь: совесть, человечность, должность. Иногда вместо зайчатины можно купить мясо кошки. А что вам надо?

К е ч о. Хлеба, уважаемый. Мы голодны как собаки.

М у ж ч и н а. Вернитесь, пойдете налево, там лавка Артема. Говорят, он печет такой хлеб, который не только голод лечит, но еще и сорок болезней. Пошли, мон ами!

Ж е н щ и н а и м у ж ч и н а уходят.

К а р а м а н (пересчитывает деньги, сияет от радости). Вот что значит гнуть спины, Кечо… Даже за это здесь платят.

К е ч о. А ты думал! Вот увидишь, мы разбогатеем, Каро, мы непременно разбогатеем! А тебе везет! Какой груз ты тащил на своей спине! (Целует пальцы.) Она красивее Гульчино.

К а р а м а н. Ты оскорбляешь Гульчино! Нет девушки красивее ее на всем свете.

К е ч о. Это тебе так кажется. Слушай, княжеский сын непременно привезет ее сюда. Вдруг она ходит по улицам и ищет тебя?

К а р а м а н. Тогда мой сон в руку. Но нет, я не хочу, чтобы она видела меня в таком виде! Сперва надо разбогатеть…

Возвращаются на то место, где оставили вещи, и видят, что их обувь пропала.

К е ч о. Караман, я не ослеп?

К а р а м а н. Нет, что ты!

К е ч о. Но ведь мы вот здесь оставляли наши чувяки.

К а р а м а н. Их украли! (Чуть не плачет.)

Слышится песня «Джан-тико». Идут к и н т о и х р о м о н о г и й м а л ь ч и к.

К е ч о. Ты слышишь? Они поют «Джан-тико». Эти негодяи смеются над нашими пустыми бурдюками. Пусти меня, Каро, я им покажу, как издеваться… Пусти меня, будь братом!

К а р а м а н. Ты с ума сошел. Они позовут городового!

К е ч о. Пожалуй.

Х р о м о н о г и й. Эй, вы, видно, деревенщины?!

К а р а м а н. Не твоего ума дело.

К и н т о. Должно быть, рачинцы. Узнали, что в Грузии уже сто лет нет царя, и решили занять пустующий трон. (К Кечо.) Ты хочешь быть царем, деревенщина?

К е ч о. На кой черт он мне сдался.

К и н т о. Скажи-ка! Каждый приезжий мечтает о царском троне, а ты, видно, скромник.

К е ч о. Каро, что нужно от нас этому паяцу? (К кинто.) Слушай, я могу рассердиться, поберегись!

Кинто подставляет Кечо ногу. Тот падает.

К а р а м а н (вцепился в кинто). Эй ты, чего пристаешь к моему другу?

К и н т о. С такой рожей ему нельзя красоваться на деньгах и портретах. Хочу подрисовать ему морду, чтоб походила на царскую.

К а р а м а н. А ну, прочь! Не то так разрисую твою поганую харю, мать родная не узнает.

К е ч о. Стой! Каро, да на них наши чувяки.

К и н т о (хочет бежать). Воры!

К е ч о. Ах ты, мерзавец. Снимай чувяки. Каро, держи хромоножку. Попались, жулики! (Снимает чувяки с кинто.)

К а р а м а н (хромоножке). А ну, разувайся, тварь!

К и н т о. Мы еще встретимся, вы еще узнаете, кто такой кинто! (Убегает.)

Х р о м о н о ж к а бежит за ним следом.

К е ч о. Вот повезло! Деньги заработали и чувяки вернули. Но какой тут затхлый воздух! Не надо было опорожнять наши бурдюки. Расходовали бы с умом сельский воздух, надолго хватило бы.

К а р а м а н. Может, здесь горный воздух дороже вина, как думаешь, Кечо?

К е ч о. Ну, если здесь втридорога дерут за ослиное молоко, которое мы пили на вокзале, то воздух, конечно, в цене.

К а р а м а н. Ах, если бы с неба упал мешок с деньгами. Бывает ведь такое. Прошу тебя, бог, сотвори это чудо!

К е ч о. С безбожниками вроде нас бог не захочет иметь дела.

К а р а м а н. А может, нам ограбить какого-нибудь богача, раз уж мы безбожники и разбойники?

К е ч о. На что нам ворованное добро?

К а р а м а н. Я пошутил.

К е ч о. Ой, как скучно! Давай поиграем в телят.

К а р а м а н. Давай!

Играют в телят, трутся друг о друга. Возня, смех. Входит А р т е м.

А р т е м. Эй вы, рачинцы! Что привезли с собой? Нет ли в ваших хурджинах знаменитой рачинской ветчины? Очень уж она вкусная.

К е ч о. Вот поэтому мы и не довезли ее до города.

А р т е м. Работу ищете?

К а р а м а н. Конечно, уважаемый.

А р т е м. Хотите печь хлеб?

К е ч о (восторженно). Конечно! По крайней мере с голода не умрем, хлеб всегда будет!

А р т е м. А тесто месить умеете?

К е ч о. Ах, уважаемый, лучше месить тесто, чем грязь на улицах.

А р т е м. Хорошо, молодец. Меня зовут Артем.

К а р а м а н. Не тот ли ты Артем, чей хлеб излечивает сорок болезней?

А р т е м (напыжившись). Ага! Даже до вас, рачинцев, дошел этот слух?.. Да, да, я выпекаю самый знаменитый хлеб в Грузии. Да, он лечит любые болезни. У меня столько покупателей, что не успеваем печь хлеб.

Раздается пушечный выстрел, Караман и Кечо падают на землю.

Испугались?

К е ч о (дрожит). Дождь прошел, туч нет, откуда быть грому?

А р т е м. Настал полдень, и пушка извещает людей о том, что наступила середина еще одного дня быстробегущей жизни.

К а р а м а н. Кечо, положи руку мне на сердце.

К е ч о. Что такое, Каро?

К а р а м а н. Бьется ли оно?

К е ч о. Как молот.

К а р а м а н. А мне покаталось, что оно лопнуло. Ох, чего только не бывает в городах.

К е ч о. Смех! Будто здесь не знают, что полдень наступает, когда солнце стоит прямо над головой. Так нет, им надо стращать людей пушками.

А р т е м. Хватит болтать! Пошли, нас ждут покупатели.

Раздается звон часов.

К а р а м а н. А это что? Какая красивая музыка!

А р т е м. Это звонят городские часы.

К е ч о. Тоже подсказывают здешним, что наступил полдень?

А р т е м. Да, конечно.

К е ч о. И чего только люди не выдумают!

Уходят с веселой песней.

ВЫБИТЫЕ ЗУБЫ

Большая, круглая, до половины всаженная в землю печка-тоня. Корыто, мешки муки. К тоне прислонена палка с железным острием наподобие вилки. К а р а м а н в белом переднике замешивает тесто, читая одновременно книгу, лежащую на мешке.

К а р а м а н (откидывая назад мокрые от пота волосы). Тебе весело, Кечули? А у меня руки отваливаются. Ни сна, ни отдыха!

К е ч о. От работы еще никто не умирал.

К а р а м а н. Ем я хлеб, который излечивает сорок болезней, а на меня от него такие болячки навалились, каких сроду не было. (Шепотом.) И я не встретил еще ни одного больного, которого бы вылечил хлеб нашего хозяина.

К е ч о. Но ведь ты сам целыми днями бегаешь по городу и горланишь: «Покупайте целебный хлеб пекаря Артема!»

К а р а м а н. Вот в этом и соль. Кто-то обманывает нас, а мы обманываем других. Нечистое это дело, Кечули, не для нас оно.

К е ч о. Люди не глупее тебя, почему же они покупают этот хлеб?

К а р а м а н. А черт их знает.

К е ч о. Это книга портит тебя, Каро. Не понимаю: ты бросил школу, потому что не любил книги, а тут вдруг…

К а р а м а н (горделиво). Это драгоценнейшая книга, Кечули. Это лечебник. Тут написано о всех лекарствах от всех болезней. Вернусь домой, стану доктором. Вот твой отец жалуется на грыжу…

К е ч о. Давай, давай! (Свешивается в тоню и чуть не падает туда.) Ой!

К а р а м а н (хватает его за ноги). Чуть не сгорел…

К е ч о. А если бы я сгорел? В этой книге не сказано, как воскрешать мертвецов?

К а р а м а н. Сгоревшего в тоне надо завернуть в бумажные деньги, и он тут же воскреснет.

Оба хохочут. Входит А р т е м.

А р т е м. Эй, лежебоки, поторапливайтесь, покупатели ждут хлеба.

К а р а м а н. Мы и так еле стоим на ногах. Такая работа и ослу не под силу.

А р т е м. Так то осел. Вот вам жалованье за семь месяцев.

К е ч о. Почему так мало?

К а р а м а н. Тут и половины жалованья нет.

А р т е м. А на сколько вы сожрали за эти месяцы хлеба, вы можете сообразить?

К е ч о. Но…

А р т е м. Помолчи, не то…

К е ч о. Что «не то»? Мы не нищие.

А р т е м. Не ворчи. С этого месяца будете получать больше.

К а р а м а н. Ты прибыли загребаешь, а нас грабишь.

А р т е м. Вижу, как ты похудел, бедняга! Эк тебя разнесло… А это что? (Берет книгу.) Ты что, пекарь или ученик?

К а р а м а н (выхватывает у Артема книгу, замахивается на него). Не смей трогать! В одной строчке этой книги ума больше, чем в твоей голове.

А р т е м (перепугавшись). Ладно, ладно, ишь какой вспыльчивый! Иди к прилавку, отдохни, я заменю тебя.

К а р а м а н снимает передник и уходит.

Поворот круга. Прилавок. Очередь за хлебом.

К а р а м а н. Кусочки остались, бабушка, забирай их.

С т а р у х а. Ладно, взвесь. Говорят, этот хлеб лечит все болезни.

Г о л о с. Только не старость!

К а р а м а н. Покупайте, покупайте наш хлеб, уважаемые. Поев его, сумасшедшие становятся мудрецами, мудрецы сумасшедшими! Кому хлеба?! Покупайте наш лечебный хлеб, хлеб-чудо!

С т а р у х а. У меня ревматизм. Может, вылечит?

Ч и н о в н и к. Вот люди! Можно подумать, что они хлеба никогда не видели.

С т а р у х а. А сам-то почему в очереди торчишь?

Ч и н о в н и к. Все стоят, и я стою.

С т а р у х а. Был бы это обыкновенный хлеб, не продавали бы так дорого. (Ест хлеб.) Ах, чудо какой вкусный!

В лавку врывается к и н т о.

К и н т о. Где Артем?

К а р а м а н. Зачем он тебе?

К и н т о. Пусть сейчас же выйдет сюда. Не выйдет, дверь взломаем, за шиворот притащим.

К а р а м а н. Хозяин печет хлеб. Как только хлеб принесут сюда, отпущу тебе первому.

К и н т о. Кому нужен ваш паршивый хлеб! Зови этого афериста!

К а р а м а н. У него нет времени разговаривать с вами.

К и н т о. А на жульничество хватает? А ну, отойди от двери, дурак. Я покажу вам где раки зимуют.

Ч и н о в н и к. Что вы хотите от этого человека? Ведь говорят же, что он чудодейственный хлеб печет.

К а р а м а н. Слышишь? Убирайся! (Хватает нож.)

Кинто опережает Карамана и отталкивает его от двери.

К и н т о. Пусти!

К у з н е ц (выходит из толпы, хватает кинто за шиворот). Чего ты пристаешь к этому парню?

К и н т о. Он работает на жулика, значит, сам жулик. Отпусти меня, кузнец, слышишь?

Г о л о с а. Что такое?

— Зачем ему Артем?

— Чего он так беснуется?

К и н т о. Да вы поглядите только на эту харю! (Показывает на Карамана.) Он и его приятель стащили с меня и вон с того бедного мальчика чувяки.

С т а р у х а. Какой ужас!

К а р а м а н. Это ты украл наши чувяки, дрянь эдакая.

К и н т о. Не верьте ему! Он подручный Артема, он заодно с ним, с этим сукиным сыном, обманщиком! Этот негодяй Артем в прошлом году подкупил проходимца-доктора, а тот распустил слух о чудодейственном хлебе! Разделаемся с ними, люди! А заодно и с этими ворами, снявшими чувяки с нищего мальчика. (Хватает Карамана.)

К а р а м а н вырывается и убегает. Толпа шумит. Все орут, не слушая друг друга.

Г о л о с а. Сюда Артема!

— Сюда обманщика!

— На расправу его подручных!

— Целый год дурачил! Вах!

— Осрамил всех нас!

— Посадить его на осла задом наперед!

— Смерть пройдохе и его подручным!

К у з н е ц. Чего разорались? Может, Артем и виноват, но при чем здесь эти мальчишки?

Появляется г о р о д о в о й.

Г о р о д о в о й (свистит). Рразойдись! Раззберусь сам! (Стучит в дверь пекарни.) Открой, или взломаем!

Шум, крики, звуки разбитого стекла. Толпа врывается в пекарню и вытаскивает К а р а м а н а, К е ч о и А р т е м а. Они отбиваются от озверевших людей.

К е ч о. Караман, в чем дело?

К а р а м а н. Орут, что мы жулики, а кинто говорит еще, что мы у него украли чувяки.

Т о л п а. Вяжи их!

— Попались, мошенники!

Караману скручивают руки. Кечо отбивается палкой. Кинто подставляет ему ногу. Кечо падает. Его тоже связывают.

Г о р о д о в о й (вглядевшись в ребят). Ага! Этих жуликов я видел в Кутаиси. Они отказались платить за еду. (Артему.) И ты попался, прохвост, а?

А р т е м (нагло смеется). Руби меня шашкой, руби напополам.

Г о р о д о в о й. Чтоб я марал руки о тебя, каналья?!

А р т е м (хлопает себя по карману и подмигивает городовому). Руби напополам, в накладе не останешься. (Сует городовому в карман пачку денег.)

Г о р о д о в о й (притворяясь грозным). Кто обманывал людей, Артем, а?!

К и н т о. Все, все они. Особенно вон те мошенники!

Г о р о д о в о й (к кинто). Пошел вон, я сам разберусь! Разойдись!

Толпа расступается.

Ну, говори народу, Артем!

А р т е м. Они шлялись по городу и словно ослы орали, чтобы люди покупали мой хлеб. А сами подмешивали в него отраву! В тюрьму этих негодяев!

Г о р о д о в о й. Верно, им не впервой. А ну, пошли за мной!

К е ч о. Он деньгами купил твою совесть, фараон!

К а р а м а н. Будь проклят твой закон!

Г о р о д о в о й (взбеленившись). Вот как заговорили?! Ну, теперь-то вам не миновать тюрьмы, отравители!

К и н т о. Бей отравителей!

Толпа накидывается на Карамана и Кечо. Их избивают.

Г о л о с а. Бей, не жалей.

К и н т о (бьет Кечо по лицу). Будешь помнить свои чувяки, деревенская свинья!

Хромоножка, вцепившись в ляжку Кечо, кусает его.

Г о р о д о в о й (свистит). Рразойдись, стрелять буду!

Толпа разбегается. К городовому подходит кузнец.

К у з н е ц. Зачем повернул обратно колесо закона? Виноватого отпустил, честных ребят в тюрьму? Смотри!

Г о р о д о в о й. Прочь, кузнец! (Угрожает ему револьвером.)

К у з н е ц. Нашел кого пугать этой игрушкой. Да я в миг раскрою твой поганый черепок! (Заносит над городовым свой здоровенный кулак.) Отпусти ребят, кому сказано! Или соберу народ и подниму бунт.

Г о р о д о в о й (испугавшись). Ну, ну, разошелся! (Кечо и Караману.) Черт с вами, идите куда хотите. Ваше счастье, что я добрый и честный человек.

К у з н е ц. Дерьмо ты, а не человек! (Развязывает руки Кечо и Караману. Городовому.) Катись, царский холуй! Ребята, вы свободны.

Г о р о д о в о й поспешно уходит.

К е ч о. Спасибо тебе, добрый человек.

К а р а м а н. Чем отблагодарить тебя?

К у з н е ц. Не надо благодарностей. Есть еще на свете справедливость. И она победит, ребята, дайте срок. Идите с богом! (Уходит.)

Оборванные, избитые Кечо и Караман остаются одни.

К е ч о. Что нам делать, Каро?

К а р а м а н. Повеситься на этих веревках.

К е ч о. Сказал!

К а р а м а н. Нас чуть-чуть не убили.

К е ч о. Должно быть, твоя мама молилась за нас в этот час.

К а р а м а н. А может, Гульчино?

К е ч о. Может быть. Ангелы всегда выручают попавших в беду.

К а р а м а н. Ах, Гульчино, Гульчино, зачем я ушел от тебя. Больно, Кечули?

К е ч о. Четыре зуба выбили.

К а р а м а н. Как же ты терпишь?

К е ч о. Да ведь еще двадцать восемь осталось.

К а р а м а н. Чем помочь тебе?

К е ч о. Достань хлеба Артема. (Горько.) Он лечит от всех болезней. (Мычит от боли.)

К а р а м а н. Притворяешься, что тебе не больно, а сам мычишь.

К е ч о. Я вспомнил наших быков.

К а р а м а н. Вот несчастье! Приехал в город, чтобы потерять зубы.

К е ч о. Не волнуйся, Каро, достану денег и вставлю золотые. Они будут покрепче настоящих. А при нужде их и продать можно будет. Как видишь, нет худа без добра.

К а р а м а н. Пойдем в духан, запьем нашу беду!

К е ч о. Чтоб тебя кот съел! Разве запьешь вином такое унижение? Гроши, что у Артема заработали, покоя тебе не дают?

К а р а м а н. А вдруг нас ограбят и наши деньги пропьют? Лучше уж сами кутнем.

К е ч о. Сядь рядом. Ближе, ближе.

К а р а м а н. Тебе холодно, верблюжонок?

К е ч о. От стыда. (Привязывает свою веревку к веревке Карамана.) Хорошо, что и здесь есть справедливые люди. Гнить бы нам в тюрьме.

К а р а м а н. Вот и выпьем за здоровье кузнеца! (Встает, но идти не может.)

Кечо потянул его за веревку обратно.

Зачем ты привязал меня к себе?

К е ч о. Чтобы ты был поближе… перед расставанием. Одолжи мне денег.

К а р а м а н. Как так одолжи? Они наши, общие. У нас все общее, даже слезы. Бери так.

К е ч о. Так я не хочу. Одолжи.

К а р а м а н. Ты не жениться ли задумал? (Смеется.) Сколько тебе?

К е ч о. Сто.

К а р а м а н. Умеешь считать до ста? (Дает деньги.) Считай хорошенько, Кечули. Когда возвратишь?

К е ч о. Не бойся, не пропадут. (С тоской.) Куда мы пойдем теперь, Каро?

К а р а м а н. Я слышал, неподалеку есть пекарня, но там нужен один человек.

К е ч о. Знаешь, Каро, что-то у нас плохо получается, когда мы вместе Давай разойдемся, может, судьба улыбнется нам. Иди в пекарню, а я найду себе работу.

К а р а м а н. Ну нет! Ты хорошо работал у Артема, ты и иди в пекарню.

К е ч о. Итак, я направо.

К а р а м а н. Я налево. Если хочешь, сделаем наоборот.

К е ч о. В городе что право, что лево — одинаково.

Обнялись.

К а р а м а н. Найди меня, верблюжонок.

К е ч о. Конечно!

К а р а м а н. Я сохранил знак нашей дружбы: пятачок-сиротинку. Возьми на счастье этот талисман.

К е ч о. Спасибо. Слушай, там опять орут. Не за нами ли гонятся? Беги, беги, Каро!

ДЕНЬГИ ПАДАЮТ С НЕБА

Улица. К а р а м а н тащит на спине огромный диван, сбрасывает его возле дома с винтовой лестницей, ведущей на второй этаж.

К а р а м а н (пихает ногой диван). Будь ты проклят! Там рай, где нас нет. Куда ни ткнись — везде обман.

Свистки городовых.

(Прячется за лестницу.) Вот беда! Все мне кажется, что гонятся за мной.

Входит ч и н о в н и к.

Ч и н о в н и к (заметив Карамана). Где-то я видел тебя.

Караман узнает чиновника — тот стоял в очереди в лавке Артема.

К а р а м а н (испуганно). Что вы, уважаемый, я только что приехал в Тбилиси. Вы слышали свистки? За кем гонятся?

Ч и н о в н и к. Разбойник Дарчо опять ограбил банк. А почему ты дрожишь? Уж не сообщник ли ты Дарчо?

К а р а м а н. В глаза не видел… Слышал только, что он раз девять грабил банк и всякий раз выходил сухим.

Ч и н о в н и к. Большие воры на свободе ходят, а они за воробьями охотятся. Был недавно случай в лавке Артема… (Вглядевшись в Карамана.) Нет, тот был упитанный и без бороды. (Уходит.)

К а р а м а н. Упитанный! Поработал бы с мое, от тебя и тени бы не осталось!

Входит К е ч о. Он в новой черкеске, дорогой папахе и в новешеньких чувяках.

Кечо! Кечули!

К е ч о. Чей это скелет?

К а р а м а н. Мой, Кечо, мой! Ох, что со мной было! Работал на каменоломне, всю поясницу разломило, заработал две сотни, а хозяин отдал всего двадцатку. Я пожаловался в суд, а он судью подкупил. Тот на меня взъелся. «Вымогатель!» — орет. И чуть в тюрьму не засадил. Слава богу, штрафом отделался, отдал последние гроши. Потом работал на одного негодяя: воровал с кладбища венки, подновлял их и продавал за новые. И тут беда — кладбищенский сторож подкараулил меня… Едва ноги унес… И все мне кажется, что вот-вот сгребут. Подойди ко мне ближе, что хмуришься, брат мой?

К е ч о. Бессовестный! Еще братом называешь!

К а р а м а н. Да ты не взбесился ли?

К е ч о. Я, конечно, вовсе не похож на сказочного богатыря, но как ты мог назвать меня верблюдом?

К а р а м а н. Когда, Кечо?

К е ч о. Будто не помнишь? Когда мы расставались.

К а р а м а н. Что же ты не обиделся тогда?

К е ч о. Некогда было… и верблюда-то я только вчера впервые увидел.

К а р а м а н. Я тебе скажу — верблюд это не животное, а чудо! Воспитан он плохо, на людей плюется, зато вина не пьет, только воду, да и то раз в месяц. Как и я. (Вздохнув.) Как и я! Давно не пробовал вина, Кечули. Эх, какое было винцо, которым мы торговали!

К е ч о. Соскучился я по тебе, чертой сын!

К а р а м а н. И я тоже! Отец уж не упрекнет, что я белоручка. Ладони как железные стали, хоть горячие угли на них клади, не вздрогну даже. А ты одет как дворянин.

К е ч о. Как же иначе! Жениться-то придется. А такая черкеска кого хочешь украсит. Эх, сейчас бы, как в детстве, почистить зубы веткой папоротника! (Смеется, чтобы похвастаться золотыми зубами.)

К а р а м а н (ахнув). Целый рот золота!

К е ч о (хвастливо). Посеял простые, выросли золотые.

К а р а м а н. Хоть бы мне выбили зубы! Только не скаль их слишком часто, разбойникам двух минут хватит, чтобы выдернуть твое золото. Эх, плохо мне, Кечо. Хвастался набить золотом полдюжины хурджинов, а вышло так, что не каждый день набивал едой свой единственный живот.

К е ч о. Не хнычь! (Достает из мешка новую черкеску.) Надевай, нищий! Не бойся, не зачту в долг, дарю тебе!

К а р а м а н. А долг когда отдашь?

К е ч о. Когда пройдем все маленькие и большие духаны и увидим свой дом.

К а р а м а н (одевается). Откуда у тебя такое богатство?

К е ч о. Твой пятак волшебным оказался! (Отходит, любуется Караманом.) Чем не жених! Зачем бороду отпустил? Оплакиваешь человеческие несчастья?

К а р а м а н. Сказали, что в городе честность скончалась. Траур по ней ношу.

К е ч о. Когда это случилось?

К а р а м а н (смеется). Опоздал на похороны!

К е ч о. Ну, если честность подохла, делать здесь нам нечего, Каро. (Хватает его за голову, поднимает.) Нашу деревню видишь?

К а р а м а н. Вон она, вон она!

К е ч о. Красивая?

К а р а м а н. Нет на свете прекраснее! Ой, отпусти!

К е ч о. Горы наши на месте?

К а р а м а н. Да, да!

К е ч о. Траву, на которой можно кувыркаться, видишь?

К а р а м а н. Ох, какая она мягкая и душистая!

К е ч о. Гульчино гуляет по той траве?

К а р а м а н. Да, да! Ох, как она выросла и похорошела!

К е ч о (отпускает его). И ты вырос. Был осленком, стал ослом.

Караман потирает уши, ластится к Кечо, словно теленок.

Тебе не хочется домой?

К а р а м а н. Только и мечтаю о нашей деревне, о нашем роднике… о фасоли, приготовленной мамой!

К е ч о. О чуреке?

К а р а м а н. Ох, не говори мне о чуреке!

К е ч о. Но ведь чурек делают из кукурузной муки, а кукурузу надо полоть…

К а р а м а н. Сломается мотыга, руками буду полоть! Нет, не место нам в городе!

К е ч о. А ты не подумал, что и в деревне нас могут унизить и ограбить? Соберем урожай, а придут богачи, скупят его за гроши и втридорога продадут горожанам…

К а р а м а н. Эх, Кечо, Кечо, почему везде ложь, почему так много обманщиков на этом свете?

К е ч о. Не знаю, но ведь мы с тобой не будем обманывать ни друг друга, ни других?

К а р а м а н. Не будем… может, когда-нибудь все будет хорошо.

К е ч о. Жизнь без надежды, Каро, хуже смерти.

Сверху на голову Кечо падает тяжелый узел.

К а р а м а н. Что это?

К е ч о (заглянул в узел. Его затрясло). Де… Деньги, тьма денег. Это нам с неба! Помнишь, ты говорил… Вот и…

К а р а м а н. Но это было в прошлом году?!

К е ч о. Значит, до бога только что дошла твоя просьба. Как-никак, живет он высоко…

К а р а м а н. Я и во сне не видел столько денег. Давай ущипнем друг друга… Вдруг это сон?

Щиплют друг друга. Визжат от боли.

К е ч о. Что нам делать?

К а р а м а н. Не знаю… Никого не видно…

К е ч о. Возьмем?

К а р а м а н. Деньги всем нужны… Не знаю, не знаю! Боже, посоветуй!

К е ч о. Нет, Каро, не нужно нам то, что достается без труда. Чужое — не наше.

К а р а м а н (не очень уверенно). Может быть… Нет, к черту. Пойдем наверх, может, деньги случайно упали.

Шагают вверх по винтовой лестнице. Навстречу им г о р о д о в о й.

Г о р о д о в о й. Опять эти мошенники? Ага, и узел у них.

К е ч о. Он упал мне на голову, клянусь родной матерью!

К а р а м а н (уныло). Опять в беду попали!

Г о р о д о в о й. Нашли кому втирать очки. (Кричит.) Эй, приятель, спустись-ка сюда! (Сталкивает друзей вниз.)

Появляется Д а р ч о.

(К Дарчо.) Вот я и поймал тебя, разбойник. Кто клялся, что не грабил банк? А это что? Выбросил деньги в окно своим подручным?

Д а р ч о. Довольно, дурак! Ладно, ты застукал меня. Ничего, я не задержусь в тюрьме. Но знай, когда я выйду из нее, первым покойником в городе в тот день будешь ты.

Г о р о д о в о й. Что ты, что ты, милок! Какая тюрьма! Я хотел сказать, Дарчо-джан, что такому ловкому разбойнику ни к чему эти олухи-подручные. Видишь, сами тебя выдали!

К а р а м а н (в ужасе). Дарчо?!

К е ч о. Мы пропали.

Г о р о д о в о й. Ну, разбойники, теперь в тюрьму.

Д а р ч о. Помолчи. Идите, нищие.

Г о р о д о в о й. Дарчо!

Д а р ч о. Я кому сказал, отпусти их, слышишь? Тебе и того хватит, что меня поймал. Не будь этих дураков, только бы ты меня и видел. Идите, ребята. (Городовому.) Смотри за мной получше, фараон, не то сбегу, упустишь лакомый кусочек. Пошли наверх. Уж как-нибудь мы с тобой договоримся.

Г о р о д о в о й (ребятам). Убирайтесь! Слышите? Марш, марш! Скажите спасибо, что я добрый человек.

Д а р ч о. Иди, добрый человек, поделим добычу. (Поднимается с городовым наверх.)

К а р а м а н. У-ух!

К е ч о. Разбойник, а сердце доброе.

К а р а м а н. У-ух! Меня даже пот прошиб. Это был сон, дурной сон, Кечо.

Появляется п р о с т и т у т к а, похожая на Гульчино.

К е ч о. А вот уж это совсем не сон! Гляди, Каро, наша Гульчино! Она приехала сюда, она ищет тебя. Сон в руку, Каро!

К а р а м а н (робко). Гульчино, здравствуй! Ты узнаешь меня? Я Караман.

П р о с т и т у т к а. Ну да, конечно, ты Караман, милый, красивый Караман. Но ты так переменился! Ты такой важный в этой новой черкеске. Прямо жених.

К а р а м а н (чуть не прыгая от радости). Твой, твой, Гульчино!

К е ч о. Вы рождены друг для друга.

К а р а м а н. Только бог мог сделать тебя такой, моя Гульчино.

П р о с т и т у т к а. Ах, мой отец совсем не бог. И вообще я не знаю, был ли у меня отец.

К а р а м а н. Как нет отца? Твой отец священник.

П р о с т и т у т к а. Вот как? Значит, я смело могу грешить, будет кому заступиться за меня на этом и на том свете.

К а р а м а н. Как странно ты говоришь, Гульчино. И почему не поздоровалась с моим другом Кечо?

П р о с т и т у т к а. А-а, здравствуй, Кечо! Ты такой шикарный!

К е ч о. Что-то тут не то…

К а р а м а н. Гульчино, не томи меня, скажи, ты отказала сыну князя?

П р о с т и т у т к а. Что ты, Караманчик, я никому не отказываю. Но он оказался таким нахалом… Ушел не расплатившись да еще пятерку украл.

К а р а м а н. Подлец! Гульчино, ты так похорошела, моя милая!

П р о с т и т у т к а (поет).

К е ч о. В этом красивом платье ты похожа на божью коровку. Не боишься испачкать его?

П р о с т и т у т к а. Я легко снимаю его. Довольно болтовни, мой милый Караман. Пойдем со мной.

К а р а м а н. Куда, дорогая?

П р о с т и т у т к а. Не такая уж я дорогая. Всего рубль возьму. Может, дорого? Хочешь, восемь гривен.

К а р а м а н. Кечо, ты понимаешь что-нибудь?

К е ч о. Черт знает что…

П р о с т и т у т к а. Если у тебя нет денег, так и быть. Ты такой красивый и мужественный! Мне нравится твоя борода. Пойдем, милашка. (К Кечо.) Не завидуй ему, вернется он, приходи ты, в обиде не оставлю.

К а р а м а н. Ты… Кто ты?

П р о с т и т у т к а. Ангел, слетевший с неба, черт побери!

К е ч о. Да она вовсе не Гульчино!

П р о с т и т у т к а. Ах, ко мне подходят все имена. (Прильнула к Караману.)

Он как ошпаренный отскакивает от нее.

Неужели я не нравлюсь тебе, мой богатырь? Пойдем! Не мне же просить тебя.

К а р а м а н. Убирайся, проклятая!

П р о с т и т у т к а. Ох, какой ты сердитый! Может, твой друг поласковей? Кечо, щеголь, пойдем. Много не возьму…

К е ч о. Ты… Ах, вот ты кто! Караман, это вовсе не Гульчино, подавиться мне шашлыком! Иди, иди своей гнусной дорогой, дрянь!

П р о с т и т у т к а. Идиоты, столько времени потратила на этих верблюдов! (Закуривает и, виляя бедрами, уходит.)

К а р а м а н (с тоской). Обман, кругом обман!

Сверху спускаются г о р о д о в о й и Д а р ч о.

Д а р ч о (городовому). Надеюсь, свою половину добычи ты будешь беречь покрепче, чем я?

Г о р о д о в о й. Ты такой остроумный, Дарчо-джан! (Козыряет ему и уходит.)

Д а р ч о. А вы еще здесь, молокососы? Эх, вы честные дураки. Взяли бы деньги и жили припеваючи. Чего испугались? Благословен вор, обкрадывающий вора. Правительство грабит народ, я граблю правительство…

К е ч о. Откуда нам было знать, уважаемый разбойник, что эти деньги принадлежат казне.

Д а р ч о. А если бы знали, взяли бы?

К а р а м а н. Нет, уважаемый разбойник, нет.

Д а р ч о. Ха! Деньги им не нужны! Идемте со мной. За два месяца столько заработаете, что прятать деньги будет некуда.

К а р а м а н (уныло). Мы не хотим быть грабителями.

Д а р ч о. Ха-ха! Не украдешь — не проживешь. Сейчас людям одно осталось: греть руки где только можно. Одни грабят в открытую, другие втихую, а какая разница? Если нельзя жить честно, становись вором.

К а р а м а н (упрямо). Нет, уважаемый разбойник, мы все-таки попробуем жить честно.

Д а р ч о. И подохнуть нищими? Ну и катитесь, ослы! Хотя — постойте!

Появляется п р о х о ж и й.

К е ч о. Что вам от нас надо? Мы все сказали.

Д а р ч о. Хочу научить вас уму-разуму. Ограбьте вот этого дурака. (Вынимает револьвер. Прохожему.) Стой! Руки вверх! Ну, чего рты разинули, потрошите его!

П р о х о ж и й (выворачивая карманы). Авва-ва! (Истерически смеется.) Ничего нет, ничего нет!

Д а р ч о. Эй, бородатый, лезь в карманы.

К а р а м а н (дрожит). Я не могу… я не могу… Кечо… Ты смелей меня.

Д а р ч о (к Кечо). Выворачивай его карманы, щеголь! А ну! (Грозит Кечо револьвером.)

П р о х о ж и й (с тем же истерическим смешком). Я сам… сам отдам! Вот, пожалуйста, уважаемые, вот… (Трясущимися руками отдает деньги Кечо, тот передает их Дарчо.)

Д а р ч о (прохожему). Ты почему так легко отдал деньги? Заработал их или украл, а? Говори!

П р о х о ж и й (заикается). Зара… заработал, уважаемый. Ох, деньги-то можно заработать — жизнь дается один раз. Хотите, все сниму с себя, только не убивайте. Голым буду ходить… не заикнусь, что видел вас… (Снимает пиджак.)

Д а р ч о. Не надо. (Сует ножи Караману и Кечо.) Убейте его. Не то встретит вас и позовет фараона. Ну, пырни, его, бородач!

К а р а м а н (еле стоит). Нет, не могу.

Д а р ч о. Он выдаст вас, остолопы! Вас повесят! Кончайте с ним! Скорей, деревенщина!

К е ч о. Что плохого он сделал нам?

Д а р ч о. Не убьете, вас убьют. Спешите! Фараон может вернуться, я всучил ему фальшивые деньги.

К а р а м а н. Мама, что делать твоему сыну?!

К е ч о. Если он не обидит нас, как мы сможем убить безвинного?

Д а р ч о. Считаю до трех, после чего убью вас… Раз… два… Два с половиной…

К е ч о (прохожему). Оскорби нас!

К а р а м а н. Ударь нас!

К е ч о. Смертью пригрози нам!

К а р а м а н. Выругай покрепче нас!

К е ч о. Отца моего оскорби!

К а р а м а н. И мою мать! Молим тебя.

Прохожий истерически хохочет.

К е ч о. Нет, не могу! Оставь нас, Дарчо, не годимся мы тебе в помощники.

Д а р ч о. Несчастные! Обманывать не можете, грабить не хотите, убивать — руки трясутся. Трудно вам будет на свете! Не место вам здесь.

К а р а м а н (вне себя от радости). Мы поедем в деревню, мы решили! Спасибо тебе, добрый разбойник, что освободил нас от кары небесной!

Д а р ч о. Будто в деревне не грабят людей! Эх вы! Давайте ножи! (Прохожему.) Вот твои деньги, убирайся!

Прохожий все хохочет.

Мелкая кража не мое занятие. Катись!

П р о х о ж и й (еле шевеля языком). В спину не выстрелишь?

Д а р ч о. Мое дело грабить правительство, а не убивать безвинных.

П р о х о ж и й. Да, да, это так, не надо убивать безвинных, не надо! Ах, да вы просто шутник! Озорники вы эдакие. Дай вам бог счастья!

Д а р ч о (дает пинок прохожему). Я сказал тебе, катись!

Оглядываясь и истерически смеясь, п р о х о ж и й уходит.

Топайте и вы, сосунки! Что с вами будет, кому нужна ваша честность? (Уходит.)

К е ч о. Бежим, Каро! Сегодня нас разыграли, завтра заставят убивать, грабить, калечить.

К а р а м а н. Да, домой, Кечули, домой! Там поле, где можно порезвиться, там горы, с которыми можно поговорить, там Гульчино…

Свистки. Бежит г о р о д о в о й.

Г о р о д о в о й (орет). Где этот бандит?

Р е б я т а прячутся.

Где этот проходимец? (Свистит. Бежит сломя голову, скрывается.)

К е ч о. Бежим, Каро, бежим из этого ада!

Убегают.

Слышен шум отходящего поезда и песня друзей:

Протяжный гудок паровоза.

ПЕСНЯ СОЛНЦА

Тропинка в горах. Появляются хорошо одетые К а р а м а н и К е ч о. На плечах хурджины. Останавливаются.

К е ч о. Мамочка, какой вкусный воздух, ни могу наглотаться. (Делает движение, как будто ест воздух.) Если бы мы этот воздух отнесли в бурдюках в город, его можно было бы продать. Не воздух, а мед!

К а р а м а н. Ведь мы доказали, что земля действительно круглая, отсюда ушли, сюда же вернулись. Все вокруг сияет золотом. Кечули встал на гору, и все кругом осветилось.

К е ч о. Ты думаешь, мои зубы осветили? Это Гульчино, увидела тебя издали и пошла навстречу. Это ее глаза сияют и освещают все вокруг. Э-гей, гей, Гульчино!

Эхо: «О-о-о!»

Гульчино-о-о!

Эхо: «Что-о-о!»

Идем, идем! Видишь, услышала. Ты похож на жениха.

К а р а м а н. Ну вот, мы почти дома, теперь отдай долг.

К е ч о. Уговор есть уговор, пройдем духан Агдгомелы, подойдем к нашей деревне, тогда и отдам.

К а р а м а н. Ну-ка, посмотри мне в глаза, паршивец.

К е ч о. Пойдем к роднику, отдохнем, немного поспим. (Затянул песню.) «Мы в родных краях, кончились наши беды».

Караман подпевает.

Неожиданно, словно из-под земли, появляются д в а р а з б о й н и к а, в бурках, в башлыках, видны одни глаза.

А х м а х (рычит как лев). Руки вверх! (Стоит широко расставив ноги.)

К о н д а р а (прячется за спиной Ахмаха, а затем падает на землю, просовывает голову между его ног и пищит). Сдавайтесь!

К е ч о. Только не убивайте нас, отдадим все добром.

А х м а х. Друг, помоги им освободиться от поклажи.

Кондара подскочил к парням.

К а р а м а н (Ахмаху). Прошу тебя, не отнимай у меня хурджина. Все твои грехи на том свете возьму на себя.

А х м а х. Не болтай лишнего, а то и вправду отправлю тебя на тот свет. Нет у меня грехов.

Кондара снимает с плеч друзей хурджины и ставит в сторонке.

Теперь выворачивайте карманы, все равно обыщем. (Подносит револьвер ко лбу Кечо, затем Карамана.) Ты знаком с этой штукой?

К а р а м а н. Да, ее поцелуй смертелен.

Ахмах делает знак, чтобы ребята вывернули карманы. У Кечо ничего нет, у Карамана — пятак.

Дарю тебе, желаю тех же благ, какие нам принес этот пятак!

А х м а х (не берет). И это все?! Что это?

К а р а м а н. Пятачок-сиротинушка, уважаемый.

А х м а х. Смеешься? За кого ты меня принимаешь?

К а р а м а н. Других денег нет у меня, уважаемый.

Ахмах оттолкнул его руку, пятак упал и покатился.

Зачем сердишься? Этот пятачок волшебный. Будь я на твоем месте, взял бы монету, а хурджины оставил.

А х м а х. Обыщи их! Боюсь, они дурака валяют.

Кондара обыскивает Карамана, но ничего, кроме голубых бус, не находит.

(Делает Кондаре знак — бросить бусы в хурджин.) На заработки ездили?

К а р а м а н. Да, уважаемый.

А х м а х. Я тут многих грабил, кто был в городе, но еще не видел такого голодранца…

Кечо хочет расстегнуть пояс, но не может, так как руки у него дрожат.

Что ты делаешь, хочешь штаны снять?

К е ч о. Уважаемый, знаю, все равно обыщете… деньги пришиты у меня к подкладке брюк, если не расстегну пояса, не смогу их достать. Подождите немножко, я сейчас… (Достает пачку денег и передает Ахмаху.) Честным путем добыл я эти гроши, используй их на свое благо. Видишь, даже благословляю тебя! Только прошу, отведи дуло пистолета, уж очень оно черное…

А х м а х (рассматривает деньги). Вот настоящий работяга! Люблю таких людей, не то что этот нищий. Вот трудолюбивый человек! (Кондаре.) Осмотри пояс, может, и там у него что-то запрятано.

Кондара подскочил к Кечо, разрывает на нем пояс. С Кечо спадают брюки. Он их тотчас подтягивает.

К е ч о. Ой! Что теперь делать? (Держит брюки.)

А х м а х. Как следует обшарь, сними чувяки, шапку!

К о н д а р а (ощупывает брюки Кечо). Что у тебя тут! А ну, доставай, не то! (Угрожает револьвером.)

К е ч о. Это… это, уважаемый… (Достает деньги и передает Караману.) Вот твои деньги, возвращаю долг!

К а р а м а н. Какой долг, что ты говоришь?

К е ч о. Тот, что я должен тебе, забыл? Не было случая, чтобы я брал взаймы и не отдавал долга. Сосчитай хорошо! Отдельно я их спрятал, сто рублей…

К а р а м а н. Ах, ты о том долге говоришь? Бессовестный, хочешь теперь заплатить долг? Уговор есть уговор, я возьму деньги только после того, как пройдем духан Агдгомелы.

К е ч о. Уважаемый Караман, что поделаешь?

К а р а м а н. Я человек слова и сейчас денег не возьму.

К е ч о. У меня в свидетелях два честных разбойника — хочешь бери, а нет — как хочешь.

А х м а х (грозит). Бери, немедленно!

К а р а м а н (берет). Большое спасибо! Как будто подарил. Вовремя отдал долг, а то я не смог бы оказать уважение честным разбойникам. Я обязательно отблагодарю тебя, хоть сейчас. Теперь бумажные деньги не в ходу, разбойники золото предпочитают. (Ковыряет в зубах.)

Кечо поспешно закрывает рот, чтобы не заметили его золотых зубов.

(Отдает деньги Ахмаху, а сам смотрит на Кечо.) Вы думаете, все у нас отняли? Я отплачу тебе, Кечули!

Кечо делает знаки — мол, не выдавай.

А х м а х. Почему он мычит?

К е ч о (говорит сквозь зубы). Так, просто.

К а р а м а н. Я знаю, почему… Вспомнил своих быков длиннорогих… Они так же мычат.

К о н д а р а. Голову морочишь, говори, что у вас еще есть?

К а р а м а н. То, чего вам не отнять.

К о н д а р а. Все-таки?

К а р а м а н. Ума, которым набили себе головы в городе. Один мудрец мне сказал — не надо давать такой пощечины другому, чтобы у того щека заболела, а у тебя — сердце. Правда, мудрые слова?

А х м а х (осматривает хурджин Карамана). Бредит. (Достает книгу.) На кой черт тебе эта книга?

К а р а м а н. Дарю ее тебе, уважаемый!

А х м а х. Посмотрите на него, как осмелел!

К о н д а р а. Все бедняки горды, ведь нечего терять.

А х м а х. Для чего книга разбойнику? И зачем это ты вздумал дарить ее мне. Хочешь, я сам тебе подарю?! (Бросает книгу.)

К а р а м а н (ставит ногу на книгу). Спасибо, с благодарностью принимаю.

А х м а х. Что с тобой, может, смерть тебя укусила? Смотрите, как он со мной разговаривает?! Почему ты топчешь книгу ногами? Подними!

К а р а м а н. Пусть валяется, так ей и надо. Книги людей свели с ума.

К о н д а р а (достает из хурджина Кечо каменную соль, нюхает и бросает владельцу). Каменная соль? Ты, вижу, отличный семьянин. Это подарок от меня.

К е ч о. Пусть благословит тебя бог. Боже, какие вы честные и порядочные люди! (Застегивает пояс.)

Ахмах взваливает на плечи хурджин Карамана, а Кондара — хурджин Кечо. Разбойники собираются уходить.

К а р а м а н. Подождите немного! (Ахмаху.) Дайте хоть расписку, что вы у меня все отняли — дома не поверят, уважаемый разбойник.

А х м а х. Вам документы нужны? Твой отец не поверит бумаге. (Кондаре.) Отрежь ему ухо, и пусть отнесет отцу. Ладно, ладно, обойдешься без справки. (Идет.)

Караман пошел за ним.

Куда идешь, попрошайка? (Хватается за револьвер.)

К а р а м а н. Хочу помочь вам нести хурджин.

А х м а х. Ты меня не знаешь! Я не моргнув глазом убиваю человека. Возвращайся, не то!

К а р а м а н. Куда я пойду? Домой я не могу вернуться… Я пойду с тобой, стану разбойником.

А х м а х. Убирайся, молокосос… Думаешь, мне приятно быть разбойником? Будь у нас честное правительство, не стал бы я разбойничать! Я сеял бы кукурузу… Убирайся вон!

К а р а м а н. Тогда хоть веревку нам оставь, она в хурджине, чтобы мы могли повеситься.

А х м а х грозно посмотрел на него и скрылся.

Кого вы теперь украсите, бусы, предназначенные для Гульчино? Кто наденет черкеску, купленную для отца? Кто будет щеголять в платке, купленном для моей матери?! Ой, ой!

К е ч о. Что теперь делать, а?

К а р а м а н. Когда следовало действовать, мы стояли как козлы… Я думал, там войско…

К е ч о. Мы не успели как следует рассердиться, не то… Мамочка, какие бессовестный разбойники нам встретились!..

К а р а м а н. А где ты видел совестливых разбойников, Кечули? Другие и нас бы раздели, и все твои золотые зубы повыдернули.

К е ч о. На кой черт мне только каменная соль? Ой! Будь они прокляты! От всего городского одна беда. На тебе вымещу все зло! (Хочет выбросить соль.)

К а р а м а н. Далеко не забрасывай, еще пригодится. Будем как быки ее лизать, а после много пить и пополнеем… Нельзя пухнуть только от горя.

К е ч о. До смеха ли нам теперь?

К а р а м а н. Это единственное, чего у нас не отняли разбойники! В дороге все время скалился, а при разбойниках так сжал рот, что… Не грех бы показать свои золотые зубы…

К е ч о. Знаю, обидел я тебя, но пойми… Я хотел, чтобы ты деньги донес до дому. (Плачет.)

К а р а м а н. Хватит, Кечо, не расстраивайся! (Тоже заплакал.)

К е ч о. А ты почему плачешь?

К а р а м а н. Я тоже человек, и сердце у меня не каменное.

Кечо подставляет ладони к его глазам.

Что ты делаешь?

К е ч о. Ты пей мои слезы, а я выпью твои. У нас общие слезы, поделим их пополам. Так легче будет нам жить.

Обнимаются.

Давай вернемся в город!

К а р а м а н. От одних разбойников — к другим?

К е ч о. Да, теперь везде разбойничают. Один мне говорил: те, что сидят в правительстве, самые страшные разбойники. Лесные разбойники в день одного-двух человек грабят, а они весь народ грабят и еще прикидываются честными людьми.

К а р а м а н. И с теми и с другими ничего нельзя сделать. В их руках оружие и все остальное.

К е ч о. Хоть в Ткибули вернемся, тут близко.

К а р а м а н. Что мы там оставили? Каменный уголь? Угля я в детстве наелся вдоволь.

К е ч о. Тогда подожди меня здесь до утра, я один пойду в Ткибули. Я не могу вернуться домой без денег. В Ткибули у меня родственник, у него одолжу.

К а р а м а н. Какой родственник? Раньше ты о нем не упоминал?

К е ч о. Чего не вспомнишь, когда нужда одолеет. Если я не вернусь до восхода солнца, не жди меня, продолжай путь один. Нашим скажешь, что я в городе остался. Будь осторожней, чтобы волки тебя не съели. Ам! Ам! (Треплет его по щеке. Убегает.)

Темнеет. Лают собаки, кричат петухи.

Светает. К а р а м а н сидит задумавшись.

К а р а м а н. Холодно. Гей, солнце, взойди!

Г о л о с. Иду, иду!

К а р а м а н. Чудеса!.. Оно ответило?! (Прислушивается. Чтобы проверить, вновь заговорил.) Э-ге-гей! А я не вижу тебя.

Г о л о с. Тучи меня скрывают.

К а р а м а н. Убери их!.. (Смотрит вверх.)

Г о л о с. Что ты ищешь в небе?

К а р а м а н. Солнце! Где же его искать?

Г о л о с. На земле! Доброе утро, человек!

Появляется К е ч о, от души смеется.

К а р а м а н. Это ты? Что только не выдумаешь, чертяка!

К е ч о. Разве у тебя есть другое солнце? Я твое солнце, а ты — мое. На, клади в карман. (Дает ему деньги.)

К а р а м а н. Что это?

К е ч о. Совиные яйца.

К а р а м а н. Где ты достал столько денег? Украл?

К е ч о. Тебе до этого нет дела, возвращаю свой долг, бери.

К а р а м а н (увидел, что у Кечо нет зубов). Что ты наделал, обойденный судьбой?

К е ч о. Подумаешь. Если у покойного дедушки не было золотых зубов, то… Долг частично возвращаю… И тебе придется понести убытки.

К а р а м а н. Так и пойдешь домой без зубов? Что скажут люди — в город отправился, чтобы зубы выбили?

К е ч о. Это неплохо. Увидев меня, молодежь не захочет ехать в город.

К а р а м а н. Тот, кто тебе их выдернул, — не спросил, какая тебя нужда к нему привела? Больно было?

Кечо отрицательно покачал головой.

Человек ты или скала?

К е ч о. Даже не почувствовал, как выдернули.

К а р а м а н. На, это тебе! (Протягивает ему деньги.)

К е ч о. Ты что? Наши деньги, как и нашу слезу, мы должны делить пополам. Не возьму даже одной лишней копейки.

К а р а м а н. И я об этом толкую. В лечебнике у меня было пятьдесят рублей. На, смотри, если не веришь!

Слышны топот лошадей и звуки свадебной песни.

(Остолбенел.) Ой?! Это во сне или наяву? Ты видишь всадников, Кечо?

К е ч о. Вижу, но… не смотри туда, Караман… умоляю как брата, не смотри! Лучше оба закроем глаза…

К а р а м а н. Скажи, что ты видишь, может быть, мне все это показалось?!

К е ч о. Действительно, тебе показалось, Каро.

К а р а м а н. Скажи, что ты видишь?

К е ч о. Вижу горе и несчастье. Гульчино верхом на лошади, в подвенечном платье, а рядом сын князя. Видимо, они обвенчались и едут в город.

К а р а м а н. Стоит мне после этого жить?

К е ч о. Умереть всегда успеем, надо жить. Неужели ты не понимал, дурачина, что Кирилэ никогда не отдаст за тебя свою дочь?

К а р а м а н. А разве не ты предлагал мне похитить Гульчино?

К е ч о. Тоже, поверил пьяному человеку. Если б все, что собираются сделать пьяные, они исполняли… Пожалуйста, я к твоим услугам, но что могут сделать такие безоружные, как мы…

К а р а м а н. Ты прав, и меня это бесит. Хоть бы ружье купил, Кечо. Нечего было деньги нести из города.

К е ч о. Мы не рождены для оружия. Наше дело земля.

К а р а м а н. Зачем нам возвращаться в деревню?

К е ч о. Куда же нам идти? Может, покончим с собой? Именно теперь нам необходимо вернуться домой. Прильнем к родной земле и забудем обо всем. Будем работать, и земля вылечит наши раны.

К а р а м а н. Какая земля?

К е ч о. Наша земля. Ты же говорил — чьей бы она ни называлась, земля все же наша и за ней нужен уход. Будем смотреть на землю и солнце…

К а р а м а н. А ты знаешь, что такое любовь?

К е ч о. Как не знать! Я тоже был влюблен в Гульчино, но ты мой брат, я не хотел стоять поперек твоего пути к ее сердцу… я даже не заикнулся об этом.

К а р а м а н. Ничего более утешительного не мог сказать?

К е ч о. И эту потерю поделим поровну, как слезу. Предположим, что нам приснился дурной сон. Знаешь, я нашел наш добрый волшебный пятак! Мы целых три дня сможем кутить в духане Агдгомелы. Подыми голову! Мне хочется петь. (Пропел.) Реро, как ты себя чувствуешь, Караман?

Эхо: «Реро…»

Видишь, горы мне подпевают, а ты не поддерживаешь друга. Если ты умрешь, и мне не жить на свете. Ну подпевай! Пожалей меня. Раздели слезу! Ты со мной слезу раздели, а я с тобой радость разделю! Реро!..

К а р а м а н (поет). «Реро, отстань от меня, Кечо!»

Эхо: «Реро…»

К е ч о (поет). «Реро! Я бы не хотел жить на свете, если б не было, тебя, Реро!»

Караман подпевает.

Слышишь, Каро? Нам подпевает солнце.

К а р а м а н. Нет, горы.

К е ч о. И солнце поет и земля. Природа повторяет наши голоса… мой друг, мы не потеряемся. Э-ге-гей!

Эхо: «Гей, гей!» Затем слышится песня «Лилео».

Слышишь, Караман? Наши соседи-сваны восхваляют солнце…

«Лилео» звучит громче. Встает солнце.

Деревня нас зовет, Караман, наша земля зовет. Э-ге-гей! Мы идем, мы идем! (Бежит.) Догоняй, Караман! Какое большое солнце взошло! Это же наше солнце, Караман!

К а р а м а н. Да.

Переговариваются на бегу.

К е ч о. Теперь мы крепко стоим на нашей земле. И любим ее больше прежнего!

К а р а м а н. Никому ее не уступим!

К е ч о. И друг друга любим, Каро!

К а р а м а н. Как братья.

К е ч о. И мы живы, Каро?

К а р а м а н. Да, да, Кечули!

К е ч о. Что же нам еще нужно? Это самое большое счастье и богатство для человека! Остальное — чепуха.

К е ч о и К а р а м а н (вместе). Э-ге-гей, мы идем!

Встает солнце. Гремит песня «Лилео».

По освещенной солнцем дороге бегут Караман и Кечо.

З а н а в е с.

1967 г.

Авторизованный перевод Н. Вирты.