Древнерусские патерики

л. 1 Патерик Печерский, с помощью Бога начинаем

Слово о создании церкви, чтобы знали все, как Самого Бога промыслом и волею и Его Пречистой Матери молитвою и благословением создалась и свершилась боголепная, и небу подобная, и великая Печерская церковь Богородицы*, Архимандрития* всей Русской земли, которая является Лаврой* святого Феодосия*.

Господи, благослови

Был в земле Варяжской князь Африкан, брат Якуна Слепого, который лишился своего золототканого плаща, сражаясь на стороне Ярослава с лютым Мстиславом. У этого Африкана было два сына Фриад и Шимон*. И после смерти их отца Якун изгнал обоих братьев из их владений. И пришел Шимон к благоверному князю нашему Ярославу*; тот принял его, держал в чести и отослал к сыну своему Всеволоду, чтобы был он у него старшим; и получил Шимон великую власть от Всеволода. Причина же любви Шимона к святому тому месту такова.

В период княжения Изяслава в Киеве половцы пришли на Русскую землю, навстречу им выступили трое Ярославичей: //

л. 1 об. Изяслав, Святослав и Всеволод*, который взял с собою и этого Шимона. И когда пришли они к великому святому Антонию* для молитвы и благословения, то старец отверз неложные свои уста и ожидающую их погибель, не скрывая правды, предсказал. И этот варяг, упав в ноги старцу, умолял уберечь его от такой беды. И блаженный сказал ему: «О чадо, многие падут от острия меча, и, когда побежите от врагов ваших, растоптаны и изранены будете, и в воде утонете; ты же, спасенный, здесь положен будешь, в церкви, которую хотят создать».

И когда были они на Альте, сошлись оба войска; наказанные Божьим гневом, побеждены были христиане; и, когда обратились в бегство, были убиты воеводы и множество воинов в столкновениях с врагом. Тут же и Шимон лежал раненый среди них. И возвел он глаза на небо, и увидел церковь превеликую, какую и прежде видел на море, вспомнил слова Спасителя и сказал: «Господи, избавь меня от горькой этой смерти молитвами пречистой твоей Матери и преподобных отцов Антония и Феодосия!» //

л. 2 И тут вдруг некая сила исторгла его из среды мертвых, и он тотчас исцелился от ран и обрел себя целым и невредимым.

И пришел он к блаженному Антонию, и рассказал ему историю дивную, так говоря: «Отец мой Африкан сделал крест и на нем написал красками образ Христа, соединяющий в себе божественное и человеческое, новой работы, что почитают католики, большой величины в десять локтей*. Воздавая честь ему, отец мой возложил на чресла его пояс, весом в пятьдесят гривен* золота, а на главу его золотой венец. Когда же дядя мой Якун изгнал меня из владений моих, я взял пояс с Иисуса и венец с главы его; и он, обратившись ко мне, сказал: «Никогда, человече, не возлагай его на голову свою, неси же на уготовленное ему место, где созидается церковь Матери моей преподобным, тому в руки передай, чтобы он повесил над жертвенником моим». И я от страха упал, оцепенев, лежал как мертвый, встав же, поспешно взошел на корабль.

И когда мы плыли, поднялась буря великая, так что все мы отчаялись остаться в живых; и начал я взывать: «Господи, прости меня, ибо из-за этого пояса уже погибаю, потому что взял его от честного твоего человеколюбия!» //

л. 2 об. И тут увидел я церковь вверху и стал размышлять, что это за церковь. И раздался голос, обращенный к нам: «Которая будет создана преподобным во имя Божией Матери, — как видели мы, величиной и высотой, если измерить поясом тем золотым, будет двадцать в ширину, и тридцать в длину, и тридцать в высоту стены, с верхом — пятьдесят, — в церкви же этой ты положен будешь». И все мы прославили Бога и утешились радостью превеликой, избавясь от горькой смерти. И вот доныне не знал я, где создается церковь, величиной и красотой подобная показанной мне на море и на Альте, когда я находился уже при смерти, пока не услышал из твоих честных уст, что здесь мне быть положенным, в церкви, которая будет создана».

И старец восхвалил Бога за это, говоря варягу: «Чадо, с этих пор не будешь ты называться Шимоном, но Симон будет имя твое». Призвав же святого Феодосия, Антоний сказал: «Симон, вот он хочет воздвигнуть такую церковь», — и отдал Феодосию пояс и венец. И с того времени //

л. 3 великую любовь имел Симон к святому Феодосию, вкладывая много средств на устроение монастыря.

Основана же была сия божественная церковь Богородицы в 6581 (1073) году. Была заложена церковь эта в дни правления благоверного князя Изяслава, сына Ярославова, который своими руками начал ров копать, дал сто гривен золота в помощь блаженному и размеры определил золотым поясом, как повелел голос с небес, услышанный на море.

Однажды этот Симон пришел к блаженному и после обычного разговора сказал Феодосию: «Прошу у тебя дара единого». Феодосий же: «О чадо, что просит твое величество от нашего смирения?» И Симон ответил: «Более великого и выше моей силы требую я дара». Феодосий же: «Ты знаешь, чадо, убожество наше, когда часто и хлеба недостает в дневную пищу, а другого не ведаю я, имею ли что». Симон же: «Если ты захочешь одарить меня, то сможешь по данной тебе от Господа благодати, так как назвал он тебя преподобным. Ведь когда снимал я венец с главы Иисуса, он мне сказал: «Неси на уготованное место //

л. 3 об. и отдай в руки преподобному, который воздвигает церковь Матери моей». И вот чего прошу я у тебя: дай мне слово, что благословит меня душа твоя как при жизни, так и после смерти твоей и моей». Отвечал святой: «О Симон, Симон, хочу тебе сказать нечто: выше силы прошение твое, но если ты увидишь меня умирающим, а после моей смерти и эту церковь устроенной, и заповеданные уставы соблюденными в ней, то, будет тебе известно, что я имею смелость надеяться на Бога; ныне же сам не знаю того, воспринята ли им моя молитва».

И Симон сказал: «От Господа было мне свидетельство, ведь я сам слышал о тебе из пречистых уст святого его образа, и поэтому умоляю тебя: как о своих черноризцах, так и обо мне, грешном, помолись, и о сыне моем Георгии, и до последних рода моего». И святой, обещав это, промолвил: «Не о них одних молюсь я, но и о ради меня любящих это святое место». Тогда Симон поклонился до земли и сказал: «Отче, не уйду от тебя, если писанием своим не удостоверишь меня».

И Феодосий, побуждаемый любовью к нему, пишет так: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», — даже и доныне влагают умер//шим

л. 4 в руку такую молитву. И с тех пор утвердился обычай класть такое письмо с умершим, прежде же никто не делал этого на Руси. Пишет же Феодосий и эту молитву: «Помяни меня, Господи, когда придешь во царствие твое*, чтобы воздать каждому по делам его, тогда, Владыко, рабов своих, Симона и Георгия, в славе своей сподоби справа от тебя стать и слышать благой твоей глас: «Придите, благословенные Отцом моим, наследуйте уготованное вам царство»*.

И еще попросил Симон: «Отче, пусть отпустятся грехи родителям моим и ближним моим». Феодосий же воздел руки к небу и промолвил: «Да благословит Господь от Сиона, узрите вы благодать Иерусалима во все дни жизни вашей и до последних рода вашего!»* Симон же принял молитву и благословение от святого и, как некий бисер многоценный, дар. Прежде был варягом, ныне благодатью Христовой стал христианином, просвещенный святым отцом нашим Феодосием; оставил он латинскую ересь, истинно уверовал в Господа нашего Иисуса Христа со всем домом своим, около трех тысяч душ, со всеми священниками своими, ради чудес //

л. 4 об. святых отцов Антония и Феодосия. Этот же Симон был первым погребен в той церкви.

С тех пор его сын Георгий имел великую любовь к святому тому месту. Этого Георгия послал Владимир Мономах в Суздальскую землю, поручив ему сына своего Георгия. Спустя много лет Георгий Владимирович стал княжить в Киеве*, а тысяцкому своему Георгию, как отцу, передал в управление всю землю Суздальскую.

Захотел же этот сын Симона оковать гроб святого Феодосия, что и сделал. Послал Георгий одного из подручных бояр своих, по имени Василий, и дал ему пятьсот гривен серебра и пятьдесят гривен золота. И Василий, взяв деньги, нехотя отправился в путь, проклиная жизнь свою и день рождения своего, и мысленно говорил: «Что это задумал старейшина наш столько богатства погубить? Какая награда ожидает его за то, что он окует гроб мертвеца? Но что даром получено, то даром и брошено! Горе же мне одному, не смевшему ослушаться! Чего ради я дом мой оставляю и кого ради иду в путь этот //

л. 5 горький? И приму ли от кого честь: не к князю я послан, не к иному вельможе. Если что скажу или что возвещу этому гробу каменному, кто мне ответит? И кто не посмеется моему безумному приходу?» Это говорил он и иное многое спутникам своим.

Святой же явился ему во сне, смиренно промолвил: «О чадо, я хотел тебя вознаградить за труд твой; если же не покаешься, тяжелые времена испытаешь». Однако Василий не переставал роптать, и великую беду навел на него Господь за грехи его: кони его пали, и одежду их украли, и все взяли у них воры, кроме посланного с Василием богатства. И открыл он отправленное для окования раки сокровище, и взял оттуда пятую часть золота и серебра, и истратил на необходимое себе и коням, и не уразумел он, что был наказан гневом за хулу его.

Когда Василий был в Чернигове, то упал с коня и так разбился, что не мог и рукою двинуть. Спутники Василия, положив его в насад*, привезли под Киев, когда уже свечерело. В ту же ночь явился Василию святой и сказал: «Василий, разве ты не слышал Господа, говорящего: «Приобретайте себе //

л. 5 об. друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители»*. Хорошо ведь уразумел сын мой Георгий слова Господа, сказавшего: «Кто принимает праведника во имя праведника, получит награду праведника»*. Ты же за труд свой мог быть увенчан, хотя такой славы никто не удостаивался, какую ты принял бы вместе с Георгием; теперь же, всего этого лишившись, не отчаивайся за жизнь свою. Иначе не можешь получить исцеление, только если покаешься, и когда положат тебя на раку мою — ты обретешь целым утраченное золото и серебро». И все это наяву произошло с Василием, а не во сне, в тот же вечер было ему явление.

И пришел к нему князь Георгий Владимирович со всеми боярами и, увидев Василия в столь горестном состоянии, ушел, обеспокоенный за него.

Василий же, поверив видению святого, повелел своим спутникам нести себя в Печерский монастырь. Когда они были уже на берегу, вошел некий незнакомец к игумену, говоря: «Скорее иди на берег, введи Василия и положи его на гроб Феодосия, и, когда тебе даст сокровище, обличи его перед всеми, сказав, что он взял себе пятую часть денег, если же он покается, то верни ему». Сказав это, сделался он невидим. И игумен стал искать того //

л. 6 человека, что являлся ему, но никто не видел его входящим или выходящим. И пошел игумен к Днепру, ввел Василия на* гору; и положили его на раке святого и встал Василий, цел и здоров всем телом, и подал игумену четыреста гривен серебра и сорок гривен золота. И игумен сказал ему: «Чадо, а где еще сто гривен серебра и десять золота?» Василий же начал каяться, говоря: «Я взял и истратил; подожди, отче, все тебе отдам; я хотел скрыть и не предъявить всего, думая утаить от всевидящего Бога». Тогда высыпали деньги из сосуда, в котором они были запечатаны, и перед всеми сосчитали, и обрели все сполна: пятьсот серебра и пятьдесят золота, и все прославили Бога и святого Феодосия. Тогда начал Василий рассказывать все явленное и содеянное по порядку.

И на другой день утром князь, взяв с собою лекарей, пришел в указанное место, чтобы лечить больного, но не застал там Василия. Узнав, что его отвезли в Печерский монастырь, и думая, что он уже умер, князь поспешил в монастырь и нашел Василия здоровым, будто никогда и не болевшим. И, услышав от него о дивных чудесах, князь всею душою склонился к святой Богородице и к святому Феодосию.

Тысяцкий Георгий Симонович приложил к значительному по величине //

л. 6 об. подаянию шейную гривну, весом в сто гривен золота, написав так: «Я, Георгий, сын Симонов, раб святой госпожи Богородицы и холоп святого Феодосия, благословен был святою его рукою: услышав из уст его: «Прозри!» — я прозрел; три года страдал я болезнью глаз, не видел даже света солнечного — по слову же Феодосия исцелился. Пишу я грамоту до последнего в роде своем, чтобы никто не был отлучен от дома святой госпожи Богородицы и святого Феодосия. Даже если кто в крайнюю нищету впадет, не сможет ничего дать в монастырь, пусть будет положен в селениях церкви той, ведь везде молитва Феодосия помогает. Когда же приходили мы с половцами на Изяслава Мстиславича*, то издалека видели ограду высокую, и пошли к ней, и никто не знал, что это за город. Половцы же бились под ним и ранены были многие; и бежали мы от города того. И потом узнали мы, что это село обители святой Богородицы, а города здесь никогда и не бывало, даже те, кто жил в том селе, не знали сами о случившемся, но, вышедши, увидели они кровопролитие, и подивились тому, что произошло. Я пишу вам об этом потому, что все вы вписаны в молитву святого Феодосия, ибо обещал он отцу моему Симону как о своих //

л. 7 черноризцах, так и о нас молиться. И эту молитву повелел отец вложить в руку свою во гроб, веря в обет святого, что и известил некоему из богоносных тех отцов, говоря так: «Скажи сыну моему, что я уже получил все блага по молитве святого, постарайся и ты, чадо, вслед за мной достичь этого добрыми делами». Если же кто не захочет молитвы Феодосия и от благословения его уклонится, то возлюбит проклятие, и падет оно на него». Вот почему правнуки Симона испытывают любовь к храму Святого Дмитрия* и имеют место свое в нем; если же кто из них лишится его, то он проклят прародителями и отцами, ибо по своей воле отрекаются от молитвы, и благословения, и обета преподобного отца.

И это еще вам, братья, расскажу дивное и преславное чудо о той богоизбранной церкви Богородичной. Четверо очень богатых людей пришли из Царьграда в Печерский монастырь к блаженным Антонию и Феодосию, говоря: «Где хотите положить начало церкви?» Они же им ответили: «Там, где Господь место укажет». И пришедшие сказали: «Если смерть свою предвидите и место не обозначили, зачем столько золота дали нам?» Антоний и Феодосий, призвав всю братию, стали расспрашивать греков, говоря: «Скажите нам правду: //

л. 7 об. что это значит?»

И эти мастера рассказали: «Когда мы еще спали в своих домах, рано утром, на восходе солнца, пришли к каждому из нас благообразные скопцы, говоря: «Зовет вас царица во Влахерну*». Когда же мы пошли, взяв с собою друзей и ближних своих, то явились все одновременно и рассудили: одно и то же повеление царицы слышал каждый из нас и одни и те же посланцы были у нас. И, увидев царицу в окружении множества воинов, мы поклонились; и она сказала нам: «Хочу церковь себе построить на Руси, в Киеве. И повелеваю вам, чтобы взяли золота на три года». Мы же, поклонившись, спросили: «О госпожа царица, в чужую страну посылаешь нас, к кому мы там придем?» И она ответила: «К ним посылаю, к Антонию и Феодосию». Мы же сказали: «Зачем, госпожа, на три года золота даешь? Им прикажи о наших еде и питье заботиться, а сама распорядись, чем нас одарить». И царица промолвила: «Сей Антоний, только благословив вас, уйдет из этого мира в вечный, а сей Феодосий на второй год после него отойдет к Богу. Вы же возьмите золота с избытком, а почтить вас так, как я, не может никто: дам вам, о чем ухо не слышало и на сердце че ловеку не всходило*. И сама приду посмотреть церковь //

л. 8 и в ней буду жить». Дала же она нам и мощи святых мучеников Артемия и Полиевкта, Леонтия, Акакия, Арефы, Иакова, Феодора, сказав нам: «Это положите в основание*». И взяли мы золота с избытком. И повелела нам она: «Выйдите наружу и посмотрите на церковь в ее величии». И увидели мы церковь на небе, и, вернувшись, с поклоном спросили ее: «Ό госпожа царица, как называется эта церковь?» И она сказала так: «Своим именем хочу назвать». Мы же не посмели ее спросить: «Как твое имя?» Она же сказала: «Богородицына будет церковь». И дала нам эту икону, и сказала нам: «Пусть эта икона будет наместной*». Мы же, поклонившись ей, пошли в дома свои, неся эту икону, полученную из рук Царицы».

Тогда все прославили Бога. Антоний ответил: «О сын мой, мы никогда не выходили отсюда». Греки же клятвенно заверили: «Из ваших рук взяли мы золото перед многочисленными свидетелями, и до корабля с ними вас проводили, и через месяц после вашего ухода отправились в путь; и сегодня уже десятый день, как мы вышли из Царьграда. И спрашивали мы Царицу о величине церкви, и она сказала нам: «Я уже послала в меру пояс Сына моего, по //

л. 8 об. его повелению».

Антоний отвечал: «О чада, великой благодати Христос удостоил вас, ибо вы его воли вершители». Звавшие же вас благообразные скопцы — пресвятые ангелы, а царица во Влахерне — сама, зримо явившаяся вам, пресвятая, и чистая, и непорочная владычица наша, Богородица и приснодева Мария, а стоящие перед ней воины — бесплотные ангельские силы. Нам же двоим подобные и дача золота — то Бог ведает, так как он сам сотворил и повелел о своих рабах. Благословен приход ваш, и добрую спутницу имеете вы, эту честную икону Госпожи, и Богородица даст вам, как обещала, чего не слышал и не может вообразить человек: того же никто не может дать, кроме нее и сына ее, Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, пояс и венец которого варягами были принесены и мерой объявлены ширины, и длины, и высоты той пречистой церкви, как возвестил об этом голос с неба от величественного в своей славе Бога».

И греки с покорностью поклонились святым и спросили: «Где то место? Покажите». Антоний ответил: «Три дня будем молиться, //

л. 9 и Господь укажет нам». И в первую ночь, когда он молился, явился ему Господь, говоря: «Обрел ты благодать предо мною». Антоний же сказал: «Господи, если я обрел благодать пред тобою, пусть будет по всей земле роса, а место, которое изволишь освятить, пусть будет сухо». И наутро нашли сухое место, где ныне стоит церковь, в то время как по всей земле была роса. Во вторую же ночь, также помолившись, Антоний попросил: «Пусть будет по всей земле сухо, а на месте святом роса». И, выйдя, обрели это. В третий же день, встав на том месте, помолившись и благословив его, измерили золотым поясом ширину и длину. Воздев руки к небу, Антоний громко возгласил: «Услышь меня, Господи, ныне откликнись мне* огнем, пусть уразумеют все, что тебе угодно это!» И пал огонь с небес, и пожег все деревья и колючий кустарник, и росу уничтожил, долину выжег, подобно рву, где и начал копать благоверный князь Святослав. И все бывшие со святыми от страха упали, как мертвые.

Оттуда начало той божественной церкви. В Житии же святого Антония* найдешь об этом подробнее. А из Жития Феодосия* всем известно, как явился столп огненный от земли до неба, иногда же облако, иногда же //

л. 9 об. радуга сходили с верха старой церкви на это место, много раз и икона переходила, — ангелы переносили ее в то место, где ей надлежало быть.

Что, братия, чудеснее этого? Даже перелистав все книги Ветхого и Нового заветов*, нигде не найдешь таких чудес о святых церквах, как о ней от варягов, и от самого Господа нашего Иисуса Христа, и честного его божественного и человекоподобного изображения: и святой головы Христа венец, и богозвучный голос от образа Христа, повелевший нести венец на уготованное место, поясом Христа измерить церковь по небесному гласу, и сама она, виденная до ее создания, — так и от греков, от которых икона пришла с мастерами и мощи святых мучеников были положены подо всеми стенами церкви, где и сами святые были изображены над мощами по стенам.

Должен похвалить я прежде умерших благоверных князей, и христолюбивых бояр, и честных иноков. Блажен и треблажен тот, кто здесь сподобился быть погребенным, великой благодати и милости Божьей удостоится он молитвами святой Богородицы и всех святых. Воистину блажен и треблажен тот, кто здесь записан в поминание, так как примет он отпущение грехов и не будет лишен небесного вознаграждения. Ведь сказано: «Радуйтесь и веселитесь, ибо имена ваши //

л. 10 написаны на небесах»*, — церковь эта, которая Богу любима, подобна небу. И Богородица пожелала ее создать, как обещала во Влахерне этим мастерам, сказав: «Приду, чтобы увидеть эту церковь, и в ней хочу жить». Очень хорошо и похвально находиться с нею в ее святой и божественной церкви; ведь какой славы и похвалы удостоится положенный здесь — будет записан в книги жизни*, чтобы перед ее очами быть поминаемым всегда.

И еще вам, братья, составлю слово, чтобы укрепить вас. Что греховнее того, как от такого света вдруг тьму возлюбить и себя отлучить от этой богонареченной церкви, как оставить Богом созданную и искать людьми сотворенную с помощью насилия и грабежа, которая и сама взывает к Богу против строителя своего? Этой же церкви создатель, и устроитель, и художник, и творец — Бог, который своим божественным огнем спалил вещи тленные, деревья же и горы сравнял ради дома Матери своей для поселения рабам своим. Разумейте, братья, основание и начало ее: Отец свыше благословил росою, и столпом огненным, и облаком светлым; Сын в меру дал свой пояс, хотя на вид был деревянным крест, но наделен был божественной силой; Святой же Дух и огнем бесплотным ров ископал //

л. 10 об. для сооружения основания, и на этом камне создал Господь церковь эту, и врата адовы не одолеют ее*. Так же и Богородица: на три года дает она золота мастерам, и, даровав икону своего пречестного образа, утверждает ее наместной, — от иконы этой чудеса многие свершаются.

И еще одно поведаю. Пришли от того же богохранимого Константинополя к игумену Никону* иконописцы, говоря так: «Поставь перед нами тех, с которыми мы рядились, хотим с ними тяжбу вести: нам они показали церковь малую, и так мы урядились с ними перед многими свидетелями, эта же церковь велика очень; вот возьмите ваше золото, а мы вернемся в Царьград». И спросил игумен: «Какими были рядившиеся с вами?» Иконописцы в ответ описали внешность и облик Феодосия и Антония. И сказал игумен: «О чада, мы не можем вам показать их, ибо уже десять лет как ушли они из этого мира, и непрестанно молятся за нас, и неотступно хранят эту церковь, и заботятся о своем монастыре, и пекутся о живущих в нем».·

И, услышав это, греки, придя в ужас от ответа, привели многих других купцов, которые были из тех земель, путешествовали вместе с теми греками же и обезами*. Говорили они: «Перед ними рядились мы, золото взяли из рук старцев, а ты не хочешь нам показать их. Если же они преста//вились,

л. 11 то покажи нам изображение старцев: пусть и присутствующие увидят, те ли это». Тогда игумен вынес перед всеми иконы с изображением Феодосия и Антония. И, увидев лики святых, греки и обезы поклонились, говоря так: «Воистину, это они, и мы веруем, что они живы и после смерти, и могут помогать, и спасать, и оберегать возлагающих надежды на них». И они отдали мозаику, которую принесли было на продажу и которой теперь украшен святой алтарь.

И начали иконописцы каяться в своем прегрешении. «Когда, — говорили, — приплыли мы в Канев*, то увидели эту великую церковь в высоте. И спросили мы бывших с нами: «Какая это церковь?» И они ответили: «Печерская, которую вы будете расписывать». Мы же, рассердившись, хотели плыть назад. И в ту же ночь поднялась сильная буря на реке. Когда мы утром проснулись, то оказались около Треполя*, а ладья сама двигалась вверх по течению, как будто некая сила влекла ее. Мы же с трудом удержали ладью и стояли весь день, размышляя, чтобы это значило: за одну ночь, не гребя, мы прошли такой путь, который другие с большим трудом преодолевают за три дня. На другую ночь мы снова увидели эту церковь и чудную икону Богородицы наместную, говорившую нам: «Люди, зачем пребываете в напрасном смятении, не покоряясь воле Сына моего и моей? Говорю вам истину: если меня ослушаетесь и захотите бежать, //

л. 11 об. всех вас возьму и вместе с ладьей поставлю в церкви моей. Знайте и то, что оттуда вы не выйдете, но здесь, в монастыре моем, постригшись, скончаетесь, и я дарую вам милость в будущем веке ради строителей этой церкви, Антония и Феодосия». И мы, поутру встав, хотели плыть вниз и гребли изо всех сил, но ладья двигалась вверх, против течения реки. И мы, повинуясь воле и силе Божьей, покорились, и вскоре ладья сама пристала к берегу под монастырем».

Тогда все вместе черноризцы, и мастера, и греки, и иконописцы прославили великого Бога, и чудотворную икону его пречистой Матери, и святых отцов Антония и Феодосия. И так те и другие, церковные мастера и иконописцы, жизнь свою окончили монахами; положены они в своем притворе, и доныне свитки их на полатях и книги их греческие сохраняемы в память такого чуда.

Когда же игумен Стефан, демественник, изгнанный из монастыря, стал свидетелем преславных чудес о приходе мастеров, которые принесли икону и рассказали о видении Царицы во Влахерне, то в честь этого сам создал на Клове церковь, подобную Влахернской*. А благоверный князь Владимир Всеволодович Мономах*, будучи юным, стал самовидцем дивного видения, когда пал огонь с неба и выгорела яма, где было заложено осно//вание

л. 12 церкви. Слух об этом разошелся по всей земле Русской. Ради этого князь Всеволод с сыном своим приехали из Переяславля, чтобы видеть то великое чудо. Владимир же тогда был болен, но когда его опоясали тем золотым поясом, то он тотчас же выздоровел молитвами святых отцов наших, Антония и Феодосия.

Во время своего княжения христолюбец Владимир, взяв размеры той божественной церкви Печерской, создал в городе Ростове церковь, во всем подобную ей: и по высоте, и по ширине, и по длине; и записал на хартии, где и в каком месте церкви какой праздник изображен; все это он сделал по образу и подобию той великой церкви, отмеченной Божьим знамением. А сын его князь Георгий, услышав от отца своего Владимира о том, что произошло с той Печерской церковью, в период своего княжения создал в городе Суздале церковь в ту же меру; со временем все те церкви разрушились, только эта Богородицына церковь одна нерушима пребывает.

И это необыкновенное чудо рассказали нам блаженные те черноризцы. Были два именитых человека из города того, друзья между собою, Иван и Сергий. Пришли они в церковь богонареченную, и увидели свет, ярче солнечного, на чудной иконе Богородицы, и вступили в духовное братство.

Спустя много лет разболелся Иван, //

л. 12 об. оставив без попечения пятилетнего сына своего Захарию. И призвал Иван игумена Никона, и раздал все имение свое нищим, а сыновнюю часть, тысячу гривен серебра и сто гривен золота, дал Сергию. И малолетнего сына своего Захарию он отдал на попечение другу своему, как брату верному, завещав Сергию: «Когда возмужает сын мой, отдай ему золото и серебро».

Когда Захарии исполнилось пятнадцать лет, он захотел взять у Сергия золото и серебро отца своего. Тот же, подстрекаемый дьяволом, задумав разбогатеть, а жизнь и душу погубить, говорит юноше: «Отец твой все богатство свое Богу отдал, у того и проси свое золото и серебро; Бог тебе должен, может быть, и помилует тебя. Я же ни твоему отцу, ни тебе не должен ни одной златницы. Вот что сделал с тобой отец твой по безумию своему: он раздал все, что имел, в милостыню, а тебя оставил нищим и убогим».

Услышав это, юноша стал тужить о том, чего лишился. Обращается он с мольбою к Сергию: «Верни мне хотя бы половину, оставив себе другую». Но Сергий жестокими словами укорял отца его и его самого. Захария же стал просить третью часть, и даже десятую. Наконец, увидев, что лишился всего, он говорит Сергию: «Поклянись мне в церкви Печерской пред чудотворной иконой Богородицы, где ты вступил в духовное братство с отцом //

л. 13 моим».

Тот же отвечал, клянясь, что не брал тысячи гривен серебра и ста гривен золота; и хотел поцеловать икону, но не мог приблизиться к ней. И когда он выходил из дверей, то стал громким голосом взывать: «О святые Антоний и Феодосий, не велите убить меня этому ангелу немилостивому! Помолитесь же госпоже Богородице, чтобы она отогнала от меня множество бесов, которыми я одержим! И возьмите золото и серебро, спрятанное в доме моем». И страх охватил всех. И с тех пор никому не давали клясться иконой святой Богородицы.

Послав в дом к Сергию, взяли сосуд запечатанный и нашли в нем две тысячи гривен серебра и двести гривен золота: так вот умножил Господь богатство, вознаграждая творящих милостыню. Захария же все деньги отдал игумену Ивану*, чтобы тот потратил их по своему желанию. А сам постригся в монахи и окончил жизнь здесь, в Печерском монастыре. На это золото и серебро была построена церковь Святого Иоанна Предтечи, где вход на хоры, в память боярина Ивана и сына его Захарии, чье были золото и серебро.

Сказание о святом жертвеннике и об освящении той великой церкви Божьей матери. В 6597 (1089) году, в первый год игуменства Ивана, освящена была церковь Печерская. И долго разыскивали, кто бы мог сделать жертвенник из камня, но не нашелся ни один мастер; //

л. 13 об. тогда положили сделанный из деревянной доски. Но митрополит Иван* не хотел, чтобы в такой великой церкви был деревянный жертвенник, и поэтому пребывал в большой печали. И прошло несколько дней, а освящения церкви не было. В тринадцатый день августа вошли монахи в церковь, как обычно, петь вечерню и увидели, что у алтарной ограды положена каменная плита и столпцы для устроения жертвенника. Тотчас дали знать об этом митрополиту. Он же, восхвалив Бога, повелел совершить освящение церкви во время вечерни.

И долго разыскивали, откуда и кем принесена была эта плита и как была внесена в церковь, когда та была заперта. И всюду расспрашивали, по воде или по суше, из какого места была привезена, совсем не могли найти следов тех, кто привез ее. И отправили туда, где делаются такие вещи, три гривны серебра, чтобы создатель той плиты взял за свой труд. И исполнители обошли все места, но не обнаружили мастера. Только мудрый создатель и попечитель всех, Бог, сотворивший это чудо, сделал жертвенник, и положил, и утвердил его руками святительскими на приношение своего пречистого тела и святой крови, возжелав на том святом жертвеннике, который сам даровал, быть всегда приносимым в жертву за все человечество.

На другой день пришли с митрополитом Иваном и епископы: Иван Черниговский, //

л. 14 Исайя Ростовский, Лука Белгородский*, — никем не званные, явились они на чин освящения. Спросил их блаженный митрополит: «Чего ради пришли вы, когда вас не звали?» Отвечали епископы: «Твой посланец сказал нам, что четырнадцатого августа освящается церковь Печерская и чтобы мы были готовы быть с тобой во время литургии. И мы не смелили ослушаться твоего наказа, и вот мы здесь». Антоний, епископ Юрьевский*, поведал в ответ: «Я был болен, когда этой ночью вошел ко мне чернец и сказал: «Завтра освящается церковь Печерская, будь там». Как только услышал это — тотчас выздоровел, и вот я здесь, по повелению вашему».

И святитель хотел разыскать тех людей, которые позвали епископов, и вдруг раздался голос: «Да исчезнет испытывающий предначертанное!»* Тогда митрополит воздел руки к небу и сказал: «Пресвятая Богородица! Как на успение свое со всех концов вселенной ты собрала апостолов в честь своего погребения*, так и ныне на освящение своей церкви ты созвала их наместников и наших сослужебников!»

И все в ужасе были от великих чудес. Трижды обойдя вокруг церкви, начали петь: «Поднимите, врата»*, — но не было никого в церкви, кто бы отпел: «Кто есть сей царь славы?»*, потому что все до единого вышли из церкви, //

л. 14 об. дивясь приходу епископов. Долго длилось молчание, и вдруг из церкви раздался голос, подобный ангельскому: «Кто есть сей царь славы?» И стали искать этих певцов, кто они и чьи они. Когда же вошли в церковь, то обнаружили, что двери закрыты, а в самой церкви никого нет. И стало ясно всем, что все, имеющее отношение к той святой божественной церкви, свершается Божьим промыслом.

После этого и мы скажем: «О бездна богатства и сила разума! Кто познает ум Господен или кто может быть советником ему?»* И пусть Господь сохранит вас и будет оберегать вас во все дни жизни вашей молитвами святой Богородицы, и святых отцов Антония и Феодосия, и преподобных и блаженных игуменов наших, и святых черноризцев монастыря того. С ними же пусть и мы удостоимся получить милость в жизни земной и загробной о Христе Иисусе, Господе нашем, ему же слава с Отцом и Святым Духом ныне и присно.

Послание смиренного епископа Симона Владимирского и Суздальского Поликарпу, черноризцу печерскому*

Господи, благослови

Брат, сидя в безмолвии, соберись с мыслями и скажи себе*: «Человече, не ты ли мир оставил и родителей тебе по плоти?» И если сюда пришел ты для спасения души, а сам не духовное творишь, то ради чего ты облекся в монашеские ризы? Ведь не избавят тебя от мук черные ризы. Знай, что почитают тебя здесь князь, и бояре, и все друзья твои, //

л. 15 ибо говорят они: «Блажен тот, кто возненавидел мир и славу его, уже не заботится ни о чем земном, желая небесных благ». А ты не по-иночески живешь. Великий стыд за тебя охватывает меня! Что если те, которые почитают нас здесь, опередят нас в царствии небесном, и покой обретут они, а мы, пребывая в горьких муках, возопием? И кто помилует тебя, самого себя погубившего?

Воспрянь, брат, позаботься мысленно о своей душе! Служи Господу со страхом и полным смиренномудрием! Пусть не будет так, что сегодня ты кроток, а завтра яр и зол, недолгое молчание — и снова роптание на своего игумена и его службу. Не будь лжив под предлогом телесной немощи не отлучайся от церковного собрания: как дождь растит семя, так и церковь влечет душу на добрые дела. Ведь все то, что ты совершаешь в келье, незначительно: даже если Псалтирь читаешь или двенадцать псалмов поешь*, — это не может сравниться с единым соборным «Господи, помилуй!» Вот что пойми, брат: когда верховный апостол Петр, который сам — церковь Бога живого*, был схвачен Иродом и посажен в темницу, не молитва ли церкви избавила его от руки Ирода?* Ведь и Давид молится, говоря: «Одного просил я у Господа и только того взыскую, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей, и созерцать красоту Господню, и посещать святой храм его»*. И сам Господь сказал: «Дом мой домом молитвы наречется». «И где, — говорил, //

л. 15 об. — двое или трое собраны во имя мое, там и я посреди них»*. Если же соберется такой собор, где будет более ста, веруй, что тут Бог наш. От того же Божественного огня приготовляется их обед, единой крупице которого я предпочел бы все сущее предо мною. Свидетель же мне Господь, что не вкусил бы я никакой пищи, кроме четверти хлеба и гороха, приготовленного на святую братию.

Ты же, брат, не делай так, чтобы сегодня хвалить сидящих за трапезой, а завтра роптать на повара и служащего брата, — этим старейшему зло творя, окажешься нечистоты вкушающим, как об этом в Патерике написано*. Когда ты ешь или пьешь, возблагодари Бога, ибо видел старец, как различалась одна и та же еда: хулящие ее ели нечистоты, а хвалящие — мед, и не брани келаря*, так как ропщущий погибель себе творит: «Едите ли, пьете ли — все во славу Божию делайте»*. Терпи же, брат, и досаждение, ибо претерпевший до конца — спасется*, а такой и без труда будет спасен. Если же случится тебе быть оскорбленным, и некто, придя, расскажет, что такой-то зло порицал тебя, ответь сказавшему тебе: «Хотя он и укорял меня, но он мне брат, видно, достоин я того; не сам же он делает так, но дьявол подстрекнул его на это, чтобы посеять вражду между нами. И Господь пусть проклянет лукавого, а брата помилует!» И ты говоришь, что //

л. 16 он хулил тебя пред всеми: не ожесточайся, чадо, и не поддавайся скорому гневу, но, пав на колени, поклонись брату до земли, говоря: «Прости меня!»

И исправь свои прегрешения, и ты победишь всю силу вражью. Если же ты будешь выступать против оскорбившего тебя, то только себе досадишь. Разве ты лучше царя Давида, которого Семей поносил при всех*? И один из слуг царя не стерпел. «Пойду, — сказал, — сниму с него голову, зачем он, пес смердящий, проклинает господина моего?!» Но что же Давид сказал ему? «О сын Саруш, не трогай его! Пусть увидит Господь смирение мое и воздаст мне добром за его проклятия». Подумай, чадо, и о большем, как Господь наш смирил себя, быв послушным до самой смерти своему Отцу: когда его оскорбляли он не противился; когда говорили, что он одержим бесом, били его по лицу и по щекам, оплевывали — он не гневался, но даже за распинавших его молился*. И тому тебя учил Господь: «Молитесь за врагов ваших и добро творите ненавидящим вас, благословляйте клянущих вас»*.

Достаточно, брат, и того, что ты совершил по своему малодушию. Теперь же тебе, чтобы получить прощение, подобает оплакивать то, что ты оставил было честной и святой монастырь, и святых отцов Антония и Феодосия, и святых черноризцев, которые были с ними, и взялся игуменствовать у святых бессребренников*, [в монастыре Козьмы и Дамиана]. Ты хорошо сделал, отказавшись от такого суетного начинания //

л. 16 об. и не поддался врагу своему, ибо это — дьявольское желание, которое погубило бы тебя. Разве не знаешь ты, что дерево, не поливаемое часто, вскоре засыхает? И ты, отказавшись от послушания отцу и братьям своим и оставив свое место, вскоре мог бы погибнуть. Овца, которая пребывает в стаде, будет невредима, а отбившаяся от него вскоре погибает или волком бывает съедена*. Следовало бы тебе прежде подумать, чего ради хотел ты уйти из святого, и блаженного, и честного, и спасенного того места Печерского, в котором так дивно всякому, желающему обрести спасение. Думаю, брат, что Бог совершил это, не стерпев твоей гордости: низверг тебя, как прежде Сатану с отступниками*, потому что не захотел ты служить святому мужу, своему господину, а нашему брату, архимандриту Анкудину, игумену Печерскому*. Печерский же монастырь как море: не держит в себе гнилого — извергает вон*.

А что написал мне про свою обиду — горе тебе: погубил ты душу свою! Вопрошаю тебя, как хочешь ты спастись? Если постник ты и трезво судишь обо всем, нищ и без сна пребываешь, а упреков не терпишь, то не узришь спасения. Но радуется за тебя игумен и вся братия, и мы, слыша весть о тебе; и все обрадовались обретению твоему, когда ты пропал //

л. 17 и нашелся. И еще раз поступил ты по воле своей, а не игумена: захотел опять игуменствовать — уже в монастыре Святого Димитрия*, а не принуждал тебя к этому ни игумен, ни князь, ни я, — и вот ты снова впал в искушение. Пойми, брат, что не угодно Богу твое старейшинство, и потому послал тебе Господь слабость зрения. Но ты и тогда не содрогнулся и не сказал, как бы следовало: «Благо мне, что смирил ты меня, да научусь я уставам твоим!»* Убедился я, что ты санолюбец и славы ищешь от людей, а не от Бога. Не веруешь ты, окаянный, писанному: «Никто сам собой не приемлет чести, но только призванный Богом»*. Если ты не веруешь в то, что происходило согласно свидетельству апостола, то и Христу не поверишь. Зачем ты сам ищешь сана от людей, а не от Бога; поставленным же по воле Бога ты не хощешь повиноваться и ведешь себя высокомерно, когда уже в древние времена такие с небес были низвергнуты? «Разве я не достоин принятия такого сана, или хуже я эконома* этого и его брата, который тоже начальствует?» [- думаешь ты]. Сам, не получив желаемого, мятешься и хочешь, часто переходя из кельи в келью, ссорить брата с братом, говоря приносящее вред: «Или думают эти игумен и эконом, что только здесь, а не где-то в другом месте, можно обрести спасение? А разве мы ничего уж и не разумеем?» Все это дьявольские начинания, скудоумные твои измышления о превосходстве. Если же и сам //

л. 17 об. ты получишь такое продвижение вперед, что займешь высокое место, не забывай о мудрости смирения; и когда случится тебе лишиться этого положения, то ты снова пойдешь по смиренному пути своему и не впадешь в различные скорби.

Пишет ко мне княгиня Ростиславова Верхослава*, что она хотела поставить тебя епископом или в Новгород, на место Антония, или в Смоленск, на место Лазаря, или в Юрьев, на место Алексея*. «Я готова, — говорила она, — хотя бы и тысячу серебра истратить ради тебя и ради Поликарпа». И я сказал ей: «Дочь моя Анастасия! Дело не богоугодное хочешь ты сотворить. Если бы он пребывал в монастыре неисходно, с чистой совестью, в послушании у игумена и всей братии, в совершенном воздержании, то не только бы в святительскую одежду был облечен, но и вышнего царства достоин бы был».

Ты же, брат, не епископства ли захотел? Доброе дело задумал! Но послушай обращение к Тимофею апостола Павла*, прочитав которое, поймешь, в какой мере ты исполняешь то, что подобает епископу. Если бы ты был достоин такого сана, то не отпустил бы тебя от себя, но своими руками поставил бы сопрестольником себе в обе епископии — во Владимир и Суздаль, — как и князь Георгий пожелал*, но я ему воспрепятствовал, видя твое //

л. 18 высокомерие. Если ты меня ослушаешься, какой-либо власти возжелаешь, — окажешься виновным в епископстве или игуменстве, — будет тебе проклятие, а не благословение! И после того не войдешь ты в святое и честное место, в котором ты принял постриг. И будешь, как сосуд непотребный, извержен вон, и станешь горько сетовать*. Брат, не в том совершенство, чтобы быть прославляемым всеми, а в том, чтобы праведно жить и чистоту свою сохранить.

Из того, брат, Печерского монастыря многие епископы поставлены были. Как от самого Христа, Бога нашего, апостолы были посланы по всей вселенной, так и от великого монастыря его Матери, госпожи нашей Богородицы, многие епископы поставлены были по всей Русской земле. Первый из них — священномученик Леонтий Ростовский*, которого Бог прославил нетлением, — это первопрестольник, кого язычники после долгих мучений убили, и это третий святой Русского мира, с теми двумя варягами увенчанный мученическим венцом от Христа*, за которого он принял смерть. Про митрополита Илариона ты сам читал в Житии святого Антония, как от него он был пострижен, так и священства удостоен. После них [были епископами] Никола, Ефрем — в Переяславле, Исайя — в Ростове, Герман — в Новгороде, Стефан — во Владимире, Нифонт — в Новгороде, Марин — в Юрьеве, Мина — в Полоцке, Никола — в Тьмуторокани, Феоктист — //

л. 18 об. в Чернигове, Лаврентий — в Турове, Лука — в Белгороде, Ефрем — в Суздале*. Если же ты хочешь все узнать, то читай старую Ростовскую летопись*: там их всех будет более тридцати, а после них и до нас, грешных, я думаю, около пятидесяти.

Разумей, брат, какова слава того монастыря! И, устыдившись, покайся и возжелай это тихое и безмятежное житие, к которому Господь привел тебя. Я был бы рад оставить свою епископию и служить игумену [Печерского монастыря], но ты знаешь, что удерживает меня. Разве кто не знает меня, грешного епископа Симона, и этой соборной церкви, красы Владимира, и другой, Суздальской церкви, которую я сам создал?!* И сколько они имеют городов и сел, и десятину* собирают по всей земле той, — и тем всем владеет наше ничтожество.

Перед Богом тебе говорю: всю эту славу и власть за прах счел бы, только бы мне колом торчать за воротами, или сором валяться в Печерском монастыре и быть попираемым людьми, — все это лучше временной чести. Один день [пребывания] в доме Божьей Матери лучше, чем тысяча лет [жизни вне монастыря], и лучше в нем я хотел бы находиться, чем пребывать в селениях грешников.

И это тебе, брат, скажу, чего ради имею я усердие к святому Антонию и святому Феодосию* [Слово об Онисифоре]

Слышал я предивную вещь от блаженных тех старцев, а они говорили, что узнали об этом от очевидцев чуда, случившегося во время игумен//ства

л. 19 Пимена* в Печерском монастыре.

Был муж, совершенный во всякой добродетели, именем Онисифор, пресвитер саном; и сподобился он от Бога дара прозорливости, так что видел согрешения человека всякого. Рассказывают и о других его подвигах, но я об одном расскажу.

Был у этого блаженного Онисифора сын духовный и любимый друг, черноризец, который подражал житию того святого: он притворялся постником и целомудренником, а втайне вкушал пищу, пил и в распутстве проводил жизнь свою. И утаилось это от духовного того мужа, и никто из братии сего не знал.

И однажды, будучи в полном здравии, тот монах неожиданно умер. И никто не мог приблизиться к его телу из-за смрада, исходящего от него. И они, объятые ужасом, с трудом вытащили тело монаха, но из-за смрада не могли совершить отпевания. Положили тело в стороне и, став поодаль, творили обычное пение, иные же зажимали носы свои. Внесши внутрь, положили его в пещере; и так воссмерделось тело, что и бессловесные твари обегали ту пещеру. И многократно слышался вопль горький, как будто мучал кто его.

И явился святой Антоний [Онисифору], с гневом говоря: «Зачем ты это сделал? Такого скверного, и порочного, и лживого, и многогрешного здесь положил, //

л. 19 об. какой не должен быть положен, и осквернил святое это место». Очнувшись же от видения, Онисифор пал ниц, молил Бога, говоря: «Зачем, Господи, скрыл ты от меня дела человека этого?» И ангел, приблизившись, сказал ему: «В назидание всем согрешающим и некающимся, чтобы, увидев, покаялись». И, молвив это, сделался невидимым. Об этом поп рассказал все игумену. И следующей ночью Онисифору снова было видение: «Выброси его скорее вон на съедение псам, [- сказал Антоний, -] ибо недостоин он пребывания здесь!» Онисифор же снова стал молиться, и был к нему глас: «Если хочешь, помоги ему».

И, посоветовавшись с игуменом, решили силою привести кого-нибудь, чтобы вытащили вон и в воду бросили [смердящее тело], так как добровольно никто не мог приблизиться к той горе, где была пещера. И снова является святой Антоний, говоря: «Смиловался я над душой, брата этого, потому что не могу нарушить обета, данного вам, что всякий, положенный здесь, помилован будет, даже если и грешен будет. Ведь не хуже отцы, которые здесь со мною в пещере положены, бывших до христианства и в христианской вере угодивших Богу. И молил я Господа Бога, чтобы никто из Печерского монастыря не был осужден на муку. И Господь говорил, что слышал я слово его: «Я тот, кто сказал Аврааму: ради двадцати праведников не погублю всего города*, — тем более тебя ради и тех, кто с тобою, помилую и спасу грешника; если здесь постигнет его смерть, то покой он обретет, твоей //

л. 20 ради молитвы прощен будет». И тот Онисифор все виденное и слышанное рассказал игумену своему и всей братии. Одного же из них я встретил, и он поведал мне историю о тех первых черноризцах.

Игумен же Пимен в великом недоумении был из-за такого страшного события, со слезами он молил Бога о спасении души брата. И было ему некое явление от Бога, говорившего так: «Поскольку здесь многие грешные положены были, и все получили прощение ради угодивших мне святых, лежащих в пещере, и это окаянного душу помиловал я ради Антония и Феодосия, рабов моих, и молитвою спасшихся с ними святых черноризцев. И вот тебе знамение — изменение смрада, который в благовоние превратился». И игумен, призвав всю братию, рассказал о явлении и пошел с монахами к пещере, чтобы увидеть случившееся; и все ощутили благоухание, а злосмрадия и вопля нисколько не чувствовалось. И все насладились добровония и прославили Бога и святых его угодников.

Оттого-то и я, грешный, епископ Симон, тужу, и скорблю, и плачу, и желаю там умереть, чтобы только быть положенным в божественной той земле и хотя бы малое облегчение получить от многих моих грехов ради молитв святых отцов о Христе Иисусе, Господе нашем.

Слово о блаженном Евстратии постнике

Господи, благослови

Некто пришел из Киева, желая стать монахом. И раздав все убогим, малую часть имения он оставил ближним, чтобы они в память о нем это делали. //

л. 20 об. Был же этот черноризец Евстратий постник и послушен всем.

Этот блаженный, всех христиан укрепляя в вере, с мольбою поучал, говоря: «Братия, вы, которые крестились и в Бога веруете, не будьте отступниками от своего обета, что дали при крещении. Христос нас искупил от проклятия* и освятил водою и духом, сынами и наследниками нас сотворил: так что, если умрем, — с верой в Господа умрем; если жить будем — исполним, как должно, службу нашу*; если за людей умрем — то смертию жизнь купим, и Христос жизнь вечную даст нам».

Был же этот Евстратий пленен половцами и продан с многими другими иудею*. Вскоре умерли все пленники от голода, погибли от жажды: некоторые — через три дня, иные — через четыре дня, другие — через семь, крепкие же — через десять дней. И скончались все от голода и жажды. Было же их всего пятьдесят: тридцать монастырских работников и двадцать киевлян.

Когда минуло четырнадцать дней, остался в живых один монах, потому что был постником с детства. Иудей же усмотрел в этом монахе виновника погибели золота, которое он заплатил за пятьдесят пленных, и принес его в жертву на Пасху свою. Когда настал день Воскресения Христова, надругался он над святым Евстратием так, как, по писаному в Евангелии, сотворили иудеи с Господом нашим, Иисусом Христом, — надругавшись, пригвоздили его ко кресту. И Евстратий благодарил Господа на кресте, и оставался живым пятнадцать дней.

Иудеи же говорили ему: «Немедля прими нашу веру, //

л. 21 безумный, и жив будешь, ведь Моисей от Бога закон принял и нам дал, и вот что в книгах сказано: «Проклят всякий, висящий на древе»*. Монах же ответил: «Великой благодати сподобил меня Бог в нынешний день пострадати. И сказал мне Господь: «Ныне со мною будешь в раю»*. Он ведь сам уничтожил закон и ввел благодать. Это о нем говорил Моисей: «Увидите жизнь вашу, висящу пред очами вашими»*; Давид же: «Пригвоздили руки мои и ноги мои», и еще: «Разделили между собой ризы мои и об одежде моей метали жребий»*. Об этом же дне говорил: «Вот день, который сотворил Господь! Возрадуемся и возвеселимся в день этот!»* Ты же и другие с тобой иудеи ныне восплачите и возрыдаете, так как пришло вам время дать ответ Богу за кровь мою и всех христиан, потому что субботы ваши возненавидел Господь и преложил праздники ваши в сетование*, ибо убит начальник вашего беззакония».

Иудей же, слыша, как распятый поносит его, взяв копье, пронзил его, и так Евстратий предал душу Господу. И было видно, как душу преподобного несли в огненной колеснице огненные кони*, и голос произнес по-гречески: «Вот названный достойным небесного града гражданин!» И потому протостратором* зовется в поминании вашем.

И тут внезапно в тот же день пришел царский указ об иудеях, чтобы изгнать их всех, отняв имения, а старейшин их казнить*. Случилось же вот что. Некий иудей, богатый //

л. 21 об. и очень храбрый, крестился, и ради этого приблизил его к себе царь, вскоре назначил его эпархом*. Он же, получив сан, втайне оставался отступником от Христа и его веры и дал свободу иудеям на всей территории Греческого царства покупать себе христиан в рабство. И обличен был нечестивый этот эпарх, убит был по предсказанию блаженного Евстратия вместе с бывшими тут иудеями, зимовавшими в Корсуни*; того иудея, который замучил монаха, имение отобрав, повесили. «Обратилась злоба его на главу его, и на его темя злодейство его пало»*.

Тело же святого было брошено в море, где множество чудес свершается им. Был разыскиваем верными и не обретен, ибо желал святой славы не от людей, а от Бога. Скверные же иудеи, видев страшное чудо, крестились.

Слово о смиренном и многотерпеливом Никоне-черноризце

Другой монах, именем Никон, был также взят в плен, и держали его в оковах. И пришел некто из Киева, желая выкупить пленника. Но он не радел о том, хотя был из знатных людей города. Христолюбец же тот, выкупив многих пленников, возвратился в Киев. И, услышав об этом, родственники Никона со многим богатством пошли выкупать его. Монах же сказал им: «Не тратьте всуе богатства вашего. Если бы хотел Господь, чтобы я был свободным, не предал бы меня в руки этих беззаконных и //

л. 22 самых коварных во всем мире людей. Ведь сказал Господь: «Я предаю в плен и священников»*. Благое приняв от руки Господней, неужели не стерплю зла?»* Родственники же, укоряя его, ушли, унося с собой большое богатство.

Половцы же, видя, что не осуществилось их желание, начали мучить монаха без всякой милости. Каждый день в течение трех лет они причиняли ему страдания, связывали, и бросали в огонь, и резали ножами, с закованными руками и ногами оставляли под палящим солнцем, морили голодом и жаждою, иногда день, иногда два или три не давая пищи. Никон за все это благодарил Бога и беспрестанно молился. Зимой же на снег и на мороз выбрасывали его. И все это делали половцы, чтобы он дал за себя большой выкуп. Он же говорил так: «Христос даром избавит меня от рук ваших, и я уже получил известие: явился мне брат мой, которого вы продали иудеям на распятие. Они же осудятся с теми, кто сказал: «Возьми и распни, кровь его на нас и на детях наших будет!»* — вы же, безбожные, окаянные, с Иудою мучимы будете*, как предатели нечестивые, беззаконники. Вот что сказал мне святой Герасим*: «Через три дня ты будешь в монастыре ради молитв Антония и Феодосия и святых черноризцев, которые с ними».

И услышав это, половчанин, думая, что Никон хочет бежать, подрезал ему связки на голени, чтобы он не убежал, и стерегли //

л. 22 об. его крепко. На третий день, в шестом часу, когда пленник сидел в окружении вооруженных стражников, он стал вдруг невидим, и послышался голос с небес: «Хвалите Господа!».

И таким образом он был обретен в церкви во время пения кенаника*. И стеклась к нему вся братия, стали спрашивать его, когда сюда пришел. Он сначала хотел утаить великое то чудо. Увидев же на нем железа тяжкие, и раны неисцелимые, и тело его, все гнойное от ран, а самого в оковах, и кровь, еще капающую из перерезанных голеней, — не поверили ему монахи.

Некоторое же время спустя поведал он им истину, но не дал снять оков с рук и ног. И игумен сказал: «Брат, если бы хотел Христос тебя в беде оставить, то не вывел бы он тебя оттуда; теперь же подчинись воле нашей». И, снявши с него железа, сковали из них вещи, необходимые для алтаря.

Прошло много дней, и тот половчанин, который держал блаженного в плену, прибыл в Киев для переговоров о мире и пришел в монастырь Печерский. И увидел старца, и рассказал о нем все игумену и черноризцам, и после этого не возвратился к половцам, принял крещение вместе с родом своим и стал монахом; здесь они окончили жизнь свою в покаянии, служа пленнику своему, и положены в своем притворе.

И о многих других деяниях того блаженного и святого мужа рассказывают, о которых нет времени писать. Когда Никон был в плену, то страдающим от голода и от болезней пленникам он повелел ничего не принимать в пищу от язычников, //

л. 23 сам же, будучи в узах, всех молитвою исцелил и помог тайно убежать.

В другой раз, когда тот половчанин стал умирать, он повелел женам своим и детям, чтобы распяли над ним этого монаха. И тот блаженный, помолившись, исцелил половчанина: он предвидел его будущее покаяние, себя же избавил от горькой смерти. Этот Никон «Сухим» именуется в поминании вашем: он истек кровью и сгнил от ран, иссох.

Как смогу я, брат, поведать о святых мужах, бывших в честном том и блаженном монастыре?! Благодаря им и язычники монахами становились, ради того блаженного мученика Герасима иудеи крестились, а этого ради страстотерпца Никона половцы сделались иноками. И больше этого многое слышал ты от меня, грешного епископа Симона, худшего из епископов, недостойного быть подножием тех святых черноризцев; их же, думаю, и весь мир недостоин, и нет того, кто мог бы описать их чудеса. К ним обратил свою речь Господь: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы, увидев тех, кто творил добро, прославляли Отца вашего, который на небесах»*. Что же может нарушить наш обет и изменить жизнь нам, с такой высоты в глубину житейскую падшим? И начальников, и наставников имеем, равных бесплотным, первых же молитвенников и ходатаев пред Творцом, подобных ангелам и увенчанных мученическими венцами!

О Кукше

Не имею права обойти вниманием //

л. 23 об. этого блаженного и святого мученика, того же Печерского монастыря черноризца Кукшу, о . котором все знают, что он бесов прогнал, и вятичей крестил, и дождь свел с неба, озеро иссушил, и многие чудеса сотворил. После многих мучений он был убит вместе со своим учеником. В один день с ними скончался и блаженный Пимен Постник, который за два года предсказал свою кончину и о многом другом пророчествовал, недужных исцелял. Посреди церкви во всеуслышание он сказал: «Брат наш Кукша на рассвете убит»*. И, произнеся это, с теми святыми в одночасье умер.

Я прекращаю многословный рассказ о святых. Если не достаточно тебе слов, что слышал из уст моих, то и мое писание не убедит тебя, подобно тому, как не поверишь, если кто из мертвых воскреснет.

Слово о святом затворнике Афанасии

Господи, благослови

Был в том святом монастыре брат один, живущий свято и богоугодно, именем Афанасий, который после болези умер. И два брата, омыв мертвое тело, оставили его, спеленав, как подобает покойника. И иные, случайно пришедшие, увидев, что Афанасий умер, ушли. И оставался покойник весь день без погребения, так как был он очень беден, и поэтому он, не имея никаких сбережений, был в небрежении; богатым же всякий старается послужить как в жизни, так и при смерти, чтобы получить что-либо в наследство. //

л. 24 И узнал об этом игумен: некто, пришедший ночью, сказал ему: «Человек Божий второй день лежит непогребенным, а ты веселишься». Утром следующего дня игумен со всею братиею пришел к умершему, и обнаружили его сидящим и плачущим. И ужаснулись они, видя Афанасия ожившим, стали спрашивать его, говоря: «Как ты ожил и что видел?» Но Афанасий ничего не отвечал, только: «Спасайтесь!» Они же умоляли, чтобы он поведал о случившемся: «Пусть и нам пойдет это на пользу». И изрек Афанасий: «Не поверите мне, если вам расскажу». Братия же поклялась ему, сказав так: «Соблюдем все, что ты скажешь нам». И Афанасий отвечал им: «Во всем слушайтесь игумена, и все время кайтесь, и молитесь, чтобы здесь окончить вам жизнь свою и быть погребенными в пещере со святыми отцами. Вот эти три самых главных правила из всех; если же кто сможет все эти заповеди исполнить по чину, пусть не возгордится. И впредь не спрашивайте меня, и молю вас, простите меня».

И ушел он в пещеру, и заложил за собой дверцы, и пробыл в безмолвии двенадцать лет. Когда же пришло время преставления его, то он, призвав всю братию, повторил ранее сказанное им о покаянии и послушании. [Сказав:] «Блажен, кто здесь сподобится быть погребенным», Афанасий почил с миром о Господе.

Некий монах, страдавший много лет болью в ногах, был принесен к умершему; и обнял он тело, блаженного, //

л. 24 об. — и так исцелился, и никогда, от того часа и до дня смерти своей, у него не болели ни ноги, ни что другое. Имя этому исцелившемуся — Вавила. И тот рассказал братии: «Когда я лежал и стенал от боли, вошел блаженный Афанасий и сказал мне: «Приди и я исцелю тебя». Я же хотел его спросить, когда и как он сюда попал, но Афанасий вдруг стал невидим». И уразумели все, что угодил он Господу, так как никогда не исходил из пещеры и не видел солнца двенадцать лет, и беспрестанно плакал день и ночь, принимал в пищу мало хлеба и немного воды, и то через день. Об этом услышал я от исцеленного им Вавилы.

Если кому невероятным покажется здесь написанное, пусть почитает жития святых отцов Антония и Феодосия, зачинателей русского монашества, и тогда уверует. Если же и тогда не изменит своего мнения, неповинны в этом: должно сбыться притче, сказанной Господом: «Вышел сеятель сеять семя свое, иное упало при пути, другое — в терние»*, — о тех же, кто лишь заботами житейскими поглощен, пророк говорит: «Окаменело сердце людей сих, им трудно слышать ушами»*; другой же: «Господи, кто поверит слышанному о нас?»*

А ты, брат и сын, не следуй этим людям, не ради них я пишу это, но чтобы тебе принести пользу. Я совет тебе даю: утвердись в почитании Бога в Печерском монастыре, //

л. 25 не возжелай власти, ни игуменства, ни епископства; довольно тебе для спасения окончить жизнь свою в нем. Ты знаешь сам, что я могу привести примеры из всевозможных книг, но лучше для меня, а для тебя полезнее, если я расскажу малое из того многого, что слышал о случившемся в божественном и святом монастыре Печерском, о Христе Иисусе, Господе нашем, ему же слава со Отцом и Святым Духом.

Слово о преподобном Святоше, князе Черниговском*

Господи, благослови

И уразумев [суетность мира], оставив княжение и славу, честь и богатство, и слуг, и весь двор, блаженный князь Святоша всем этим пренебрег и стал монахом.

И все печерские черноризцы знают его добродетельное житие и послушание. Три года Святоша пробыл в поварне, работая на братию; и своими руками он колол дрова для приготовления гороховой каши, и часто с берега на своих плечах носил дрова; с трудом отговорили его братья, Изяслав и Владимир*, от такого рода занятий. Однако этот истинный послушник с мольбою упросил, чтобы ему еще один год варить ягловую кашу на братию. И так как Святоша был искусным и совершенным во всем, потом приставили его к монастырским воротам; и здесь пробыл он три года, не отходя никуда, кроме церкви. И после того велено ему было служить в трапезной. И, наконец, по воле игумена и всей братии, //

л. 25 об. он был принужден завести свою келью, которую сам построил, и доныне зовется она «Святошиной», как и сад, что он своими руками насадил.

Рассказывают же о нем и то, что во все годы монашества его никто никогда не видел Святошу праздным: когда сидел или пел молитвы, он занимался рукоделием, что удовлетворяло его потребность в одежде. Не вкушал он ничего иного, [кроме дозволенного монахам]; хотя он и много имел, но все то на нужды странников и нищих отдавал и на церковное строение. Книги же его многие сохранились и доныне в монастыре. Сам же Святоша всегда ел монастырскую пищу.

Еще во время княжения имел этот блаженный князь Святоша лекаря весьма искусного по имени Петр, родом сирийца, который вместе с ним пришел в монастырь. Но, видя добровольную нищету князя, служащего в поварне и у ворот, Петр покинул его и стал жить в Киеве, врачуя многих. И часто приходил он к блаженному, и, видя его в злострадании и безмерном посте, увещевал Святошу, говоря: «Княже, следовало бы тебе обратить внимание на свое здоровье, чтобы не погубить плоть свою безмерным воздержанием, ибо когда-нибудь ты изнеможешь так, что не в силах будешь нести лежащее на тебе бремя, которое сам возложил на себя Бога ради. Ведь не желает Бог сверх //

л. 26 силы поста или труда, но только сердца чистого и раскаявшегося; ты же не привык к такой нужде, которую переносишь, работая как подневольный раб. И благочестивым твоим братьям Изяславу и Владимиру в великую укоризну нищета твоя, ведь от такой славы и чести ты пришел в последнее убожество, чтобы изнурить тело свое и впасть в болезнь из-за неподобающей пищи. Дивлюсь я твоему чреву, которое раньше отягощалось сладкой пищей, а ныне, принимая сырые овощи и сухой хлеб, терпит. Когда-нибудь недуг охватит тебя всего, и ты, не имея крепости, скоро жизни лишишься, повергнув в плач неутешный братьев своих, а мне нельзя будет помочь тебе. Вот и бояре, служившие тебе, думали когда-нибудь стать с твоей помощью великими и славными, теперь же они, лишившись твоей любви, в печали: построив себе дома большие, пребывают в них в великом унынии. Ты же не имеешь где голову приклонить, на сметии сидя, и многие думают, что ты лишился рассудка. Разве какой-нибудь князь поступал так? Блаженный ли отец твой Давид, или дед твой Святослав, или кто из бояр возжелал пойти по этому пути, кроме Варлаама, бывшего здесь игуменом?* //

л. 26 об. Прежде Божьего суда осужден будешь».

Это неоднократно говорил он Святоше, иногда в поварне с ним сидя, а иногда у ворот, подученный братьями князя. Блаженный отвечал: «Брат Петр! После долгого размышления решил я не щадить плоти моей, чтобы снова не поднялась во мне борьба: пусть под гнетом большого труда смирится. Сила ведь моя в немощи проявляется*. Нынешние временные страдания не могут сравниться с будущей славой, которая явится в нас*. И я благодарю Господа, что освободил меня от мирских забот и сделал меня слугой рабам своим, этим блаженным черноризцам. Братья же мои пусть сами о себе подумают, ведь каждый свое бремя должен нести, и довольствуются моей волостью. Все это я оставил Христа ради: и жену, и детей, дом, и власть, и братьев, друзей, и рабов, и села, — и по этой причине думаю унаследовать жизнь вечную. Я обнищал ради Бога, чтобы Его приобрести*. Ведь и ты, когда врачуешь, не велишь ли пренебрегать пищей? Для меня же умереть ради Христа — умножить богатство*, а на мусорной куче сидеть, подобно Иову, — царствовать*. Если же ни один князь не делал этого до меня, то пусть послужу для них примером: может быть, кто проявит усердие к этому и последует за мной. А в остальном внимай себе и тем, кто научил тебя».

Когда же блаженный Святоша бывал болен, видя то, лекарь начинал готовить зелье для врачевания той болезни, //

л. 27 которая тогда случалась, была ли это лихорадка или разлитие желчи, — но князь выздоравливал до его пришестия, никак не давая себя лечить. Много раз так бывало. Однажды, когда сам Петр разболелся, Святоша послал к нему, говоря: «Если не будешь пить лекарства, то быстро поправишься; а если меня ослушаешься, то примешь много страданий». Петр же, веря в свое искусство и желая избавиться от болезни, принял лекарство и едва не лишился жизни, но молитвою святого получил исцеление.

Когда же Петр снова разболелся, Святоша послал известить его: «Ты выздоровеешь на третий день, если не будешь лечиться». Послушался его сириец и на третий день получил исцеление по слову блаженного. И, призвав Петра, Святоша повелел ему постричься в монахи: «Через три месяца я уйду из этого мира». Говорил же он это, предрекая смерть ему. Но сириец не понял предсказания. И этот Петр пал к ногам Святоши, говоря со слезами: «Увы мне, господин мой и добродетель мой, ты дороже мне самой жизни! Кто окажет помощь мне, чужеземцу? Кто накормит множество нуждающихся? Кто заступится за обиженных? Кто проявит милость к нищим? Не говорил ли я тебе, княже, что оставишь ты по себе плач неутешный братьям своим? Не говорил ли я тебе, о княже, что ты меня не только словом Божиим и силой Его исцелил, но и молитвою своею? Куда же теперь уходишь, пастырь //

л. 27 об. добрый? Яви мне, рабу своему, язву ту смертную, и, если я не вылечу тебя, пусть будет голова моя за голову твою и душа моя за душу твою*! Не отходи от меня молча, открой мне, господин мой, откуда тебе такая весть, — и отдам жизнь свою за тебя! Если же известил тебя Господь о том, моли Его: пусть я умру за тебя! Если же оставляешь меня, то где сесть мне, чтобы оплакать свою утрату: на этой мусорной куче или у врат этих, где ты пребываешь? Разве что получу в наследство, кроме твоего благословения? Ты сам теперь наг и после смерти будешь положен в гроб в этих заплатанных одеждах. Даруй же мне твою молитву, как в древности Илия Елисею милоть*, чтобы проникла она в сердце мое и чтобы достиг я райских мест крова дивного дома Божия. Ведь знает и зверь, где скрыться, когда взойдет солнце, и ложится в логовища свои, и птица находит себе дом, и горлица гнездо себе, в котором кладет птенцов своих*, — ты же шесть лет живешь в монастыре и места своего нет у тебя».

И блаженный сказал ему: «Лучше уповать на Господа, нежели надеяться на человека*: ведает же Господь, могущий защищать и спасать бедных, как пропитать всю тварь. А братья мои пусть не плачут обо мне, но оплакивают себя и детей своих. И при жизни я не нуждался во врачевании, //

л. 28 мертвые же не оживают*, и врачи не могут их воскресить». И Святоша отправился с ним в пещеру, вырыл себе могилу и сказал сирийцу: «Кто из нас двоих [смерти] сильнее желает?» А сириец [отвечал]: «Тебе ведомо, кто что хочет, но ты живи еще, а меня здесь положи». Блаженный же [молвил]: «Пусть будет так, как ты захотел». И так постригся сириец в монахи, и три месяца день и ночь пребывал в непрестанном плаче. А блаженный, утешая его, говорил: «Брат Петр, хочешь ли, я возьму тебя с собою?» Он же со слезами отвечал ему: «Хочу, чтобы ты отпустил меня, и я за тебя умру, а ты молись за меня». Блаженный сказал ему: «Дерзай, чадо, и будь готов: через три дня умрешь». И так, [по пророчеству святого, на третий день], Петр причастился, и лег, приготовился в последний путь, и, вытянув ноги, предал душу Господу.

Блаженный же князь Святоша прожил после этого 30 лет, не выходя из монастыря до преставления в вечную жизнь. И в день кончины его чуть ли не весь город пришел [проститься с ним].

И, узнав об этом, [Изяслав], брат Святоши, прислал с мольбою [к игумену], кланяясь, он просил на благословение крест от парамана* святого, и подушку, и кладку, на которой он преклонял колена. И игумен дал ему это, сказав: «По вере твоей да будет тебе!» Князь же, приняв дар, бережно хранил его и дал игумену три гривны золота, чтобы возместить за то, что принадлежало брату.

Однажды это Изяслав так разболелся, что все уже были в отчаянии, и, полагая, что видят его при смерти, //

л. 28 об. находились рядом с ним жена его, и дети, и все бояре. Князь же, приподнявшись немного, попросил воды из печерского колодца и онемел. Послав, набрали воды; и игумен дал власяницу* Святошину, отерев ею гроб Феодосия, чтобы в нее облекли князя, брата святого. И прежде чем вошел посыльный, князь промолвил: «Выходите скорее за город встречать преподобных Феодосия и Николу». И когда вошел посланный с водою и власяницею, князь воскликнул: «Никола! Никола Святоша!» И дали ему пить, и облекли во власяницу, — и тотчас выздоровел князь. И все прославили Бога и его угодников. В ту власяницу Изяслав облачался всякий раз, когда заболевал, и выздоравливал. И хотел князь сразу же поехать к брату, но был удержан находившимися тут епископами. Во всех битвах надевал он эту власяницу на себя и оставался невредим. Но однажды Изяслав, согрешив, не посмел облечься в нее, и был убит в сражении*; и завещал князь похоронить себя в той власянице.

И о многих других деяниях того мужа рассказывают, потому что и доныне все старцы Печерского монастыря хранят память о блаженном князе Святоше.

Обращу речь к тебе, [Поликарп]. Совершил ли ты нечто подобное? Богатство ли оставил? — но ты не имел его. Славу ли? — но ты не достиг ее, но от убожества пришел к славе и благополучию. //

л. 29 Подумай об этом князе — подобного ему ни один правитель на Руси не совершил: по своей воле никто не стал монахом. Воистину он выше всех князей русских! Разве может сравниться твой плащ с власяницей Святоши? Ты ведь к нищете призван, а платьем себя украшаешь, и из-за этого будешь лишен нетленной одежды и, как не имеющий брачной ризы, будешь осужден*. Вот что пишет божественный Иоанн в Лествице: «Иудей радуется субботе, чтобы по закону отпраздновать ее явствами»*. Ты же, им уподобляясь, заботишься о питье и еде, этим творя себе славу. Послушай блаженного Евагрия: «Кто согрешит, не будет иметь праздника»*. Не насыщай тела своего, чтобы не стало оно твоим врагом; не начинай подвига сверх меры: если не в силах будешь совершить, примешь укоризну. Подражай святым отцам, и ты не будешь лишен той божественной славы. Если не удостоишься быть увенчанным с совершенными, то хотя бы с угодившими Богу постарайся удостоиться похвалы. Недавно вступил ты в монашество, а уже даешь обеты, и, не обретя навыка [иночества], епископства желаешь, и строгим законодавцем себя являешь; и, не выучившись покорности, всех смирить хочешь; ты мудрствуешь о высоком, с гордынею повелевая, с дерзостью возражая. Все это узнал я из уст твоих, что помышля//ешь

л. 29 об. ты о земном, а не о небесном, о плотском, а не о духовном, о страстях, а не о воздержании, о богатстве, а не о нищете. От света отступил ты и во тьму впал; блаженство отверг и муку вечную себе уготовил; и, приняв оружие Христово на врага, в сердце свое его вонзил. Воспрянь, брат, и поразмысли внимательно о своей жизни, неизменно обращая свою мысль и ум к святому месту тому — [Печерскому монастырю].

И расскажу тебе о черноризце Еразме то, что сходно с твоим деянием

Был черноризец по имени Еразм; обладая большим богатством, он все, что имел, истратил на церковные нужды, многие иконы оковал, которые и доныне стоят у вас над алтарем. И этот Еразм, впав в крайнюю нищету и став всеми пренебрегаем, пришел в отчаяние, думая, что не получит награды за истраченное им богатство, которое вложил в церковь, а не раздал как милостыню. Эту мысль дьявол вложил ему в сердце, и поэтому Еразм перестал радеть о житии своем, во всяком небрежении и бесчинстве проводил дни свои.

И разболелся он сильно, и наконец уже восемь дней был нем и слеп и едва дышал. И на восьмой день пришла к нему вся братия, и, видя страшное его мучение, дивясь, говорили: «Горе, горе, душе брата сего! Так как в лености и во всяком грехе жила, то ныне видит нечто, и мятется, и не может покинуть тела». //

л. 30 Еразм же этот встал, будто никогда и не болел, сел и сказал им: «Братия, послушайте, воистину так есть. Как вы знаете, грешник я и доныне не покаялся. И вот сегодня явились мне святые Антоний и Феодосий, говоря: «Мы молились Богу, и даровал тебе Господь время для покаяния». И вот увидал я святую Богородицу, держащую на руках сына своего, Христа, Бога нашего. И сказала она мне: «Еразм, за то, что ты украсил церковь мою и иконами возвеличил, и я тебя прославлю в царствии сына моего, ибо убогих всегда беру с собой*. Только ты, исцелившись, покайся и прими ангельский образ*, и в третий день к себе я возьму тебя, чистого, возлюбившего благолепие дома моего».

И сказал он это братии, и начал пред всеми, исповедоваться в грехах своих, которые совершил, не стыдясь, а радуясь о Господе. И, таким образом получив исцеление, Еразм сам направился в церковь, и был пострижен в схиму, и на третий день отошел к Господу в добром исповедании. Об этом слышал я от блаженных старцев, бывших свидетелями и самовидцами того.

И это слыша и ведая, брат, не думай, что напрасно истратил то, что имел, ибо все, до последнего медяка, истрачено во имя Бога. Ожидай от Господа милости за труд свой. Твоими стараниями сооружено двое дверей в той святой великой церкви Богородицы, и та отворит тебе двери милости своей, ибо о таких иереи в той церкви всегда с мольбой взывают: //

л. 30 об. «Освяти любящих благолепие дома Твоего* и прославь их божественною Твоею силою!» Вспомни одного вельможу, который сковал крест из чистого золота, а юноша, с усердием подражая ему, приложил к кресту немного своего золота и унаследовал все его богатство*. И ты, если истратишь то, что имеешь, во славу Бога и его Матери, не лишишься награды своей; но говори с Давидом: «Буду умножать всякую хвалу Тебе»*, — чтобы и тебе сказал [Господь]: «Прославляющих Меня прославлю»*. Ведь ты сам говорил мне: «Лучше мне все, что имею, на церковные нужды истратить, чтобы не пропало напрасно от рати, или воров, или огня». Я похвалил доброе желание твое. Сказано: «Давая обет, выполняйте»*. Лучше ведь не обещать, чем, дав обещание, не исполнить*.

Если же так случится и что-нибудь пропадет или от рати, или от воров, то ни в коем случае не возноси хулу, не вводи себя во искушение, но восхваляй это с Иовом: «Господь дал, Господь взял»*. Тому слава с Отцом.

И это видел, пребывая в Печерском монастыре [Слово об Арефе]

Был черноризец по имени Арефа, родом из Полоцка. Много богатства имел он в келии своей, но никогда ни единой копейки, ни куска хлеба не подал убогому, и был в такой мере одержим скупостью, что самого себя морил голодом.

Однажды ночью пришли воры //

л. 31 и украли все. Арефа же этот, сам себя чуть не погубив от печали, тяжкие обвинения возвел на неповинных и многих несправедливо мучал. Мы же все молили его прекратить розыск, но он никак не хотел повиноваться. Блаженные же те старцы, увещевая его, говорили: «Возложи на Господа печаль свою, и Тот тебя поддержит»*. Но Арефа досаждал всем жестокими словами.

Через несколько дней впал он в недуг лютый и уже при смерти был, но никак не переставал роптать и хулить. Однако Господь, который всех хочет спасти, явил ему в видении ангелов и полк бесов. И начал взывать Арефа: «Господи, помилуй! Господи, согрешил я — все Твое, и я не ропщу». Избавившись же от болезни, Арефа рассказал нам о видении. «Когда, — говорил он, — явились ангелы, то пришли также и бесы, начали спорить они об украденном богатстве. И говорили [бесы]: «Так как не обрадовался он, а возроптал, то он наш и нам принадлежит». А ангелы говорили: «О окаянный человек! Если бы благодарил Господа об утраченном, то вменилось бы тебе это, как Иову*. Если кто милостыню творит и по своей воле это совершил, то велика его заслуга пред Богом; но кто за взятое насилием возблагодарил Бога — это больше, чем милостыня: ведь дьявол, это сотворив, хотел ввергнуть человека в хулу, но тот с благодарением предал все Богу — вот почему это больше, чем милостыня». И когда ангелы сказали мне это, я воскликнул: //

л. 31 об. «Господи, помилуй! Господи, прости! Согрешил я, Господи, — все Твое и не ропщу я!» И тут неожиданно бесы исчезли, а ангелы возрадовались и вписали мне в милостыню пропавшее серебро».

И это услышав, восславили мы Бога, известившего нас о сем. И блаженные те старцы поразмыслили и решили: «Воистину достойно и праведно за все восхвалять Господа». И мы, видя Арефу, каждый день воздающего славу и хвалу Богу, удивлялись изменению его ума и нрава: тот, кого прежде никто не мог отвратить от хулы, ныне же все время с Иовом взывает: «Господь дал, Господь взял; как Господу угодно, так и будет. Пусть будет имя Господне благословенно вовеки!»* Если бы не видел Арефа явления ангелов и не слышал их речей, не престал бы роптать. И мы веровали, что истинно было так. Если бы этого было недостаточно, не молился бы другой старец, о котором рассказано в Патерике, чтобы пришли к нему разбойники и взяли бы у него все, и был услышан он Богом, и все, что имел, отдал в руки разбойников*.

Вот уже, брат, всевозможными наставлениями поучил я тебя. Проси у Господа Бога, чтобы в Печерском монастыре жизнь свою окончить в покаянии и послушании игумену своему Анкудину. Эти три вещи больше всех добродетелей, как свидетельствовал Афанасий Затворник*.

И еще расскажу тебе о другом чуде, которое сам видел, вот что случилось в том святом монастыре // [Слово о Тите и Евагрии]

л. 32 Были два брата по духу: Евагрий-дьякон и Тит-поп. И имели они друг к другу любовь великую, нелицемерную, так что все дивились их единодушию и [безмерной] любви. Ненавидящий же добро дьявол, который всегда рыкает, [как лев], ища кого поглотить*, посеял между ними вражду; и такую ненависть возбудил в них, что не хотели они видеть друг друга и избегали встреч. Много раз молили их смириться, но они и слышать не хотели. И когда стоял Евагрий, а Тит шел с кадилом, то уклонялся Евагрий от фимиама. Если же он не отбегал, то Тит проходил мимо него, не покадив. И так пребывали они долгое время во мраке гневном: Тит, совершая службу, прощения не просил, а Евагрий, принимая причастие, гневался, — на это враг их вооружил.

Однажды этот Тит сильно разболелся и, впав в отчание, начал оплакивать свое прегрешение. И посылает он с мольбой к брату, говоря: «Прости меня, брат, Бога ради, что напрасно гневался я на тебя». Но жестокосердный Евагрий отвечал ему проклятиями. Старцы же те, видя, что Тит умирает, силою привели Евагрия, чтобы он примирился с братом. И больной, увидев брата, немного привстал, пал ниц в ноги ему, говоря со слезами: «Прости меня, отче, и благослови». Но Евагрий, немилостивый и лютый, пред всеми нами отверг это со словами: «Никогда примирения //

л. 32 об. не захочу с ним, ни в этой жизни, ни в будущей», — и вырвался из рук старцев тех, и вдруг упал. И когда мы хотели поднять его, то обрели мертвым и уже остывшим, и не могли ему ни рук опустить, ни рта закрыть, как будто он давно умер. Больной же вскоре встал, словно и не болел.

И мы ужаснулись внезапной смерти одного и скорому исцелению другого. И с плачем великим погребли мы Евагрия, у которого уста и очи были открыты, а руки распростерты.

И спросили мы Тита: «Что же случилось?» И Тит рассказал нам: «Видел я, — говорил он, — ангелов, отступивших от меня и плачущих о душей моей, и бесов, радующихся гневу моему. Тогда начал я молить брата о прощении. Когда же, — говорил Тит, — вы привели его ко мне, то увидел я ангела немилостивого, держащего пламенное копье. И когда Евагрий не простил меня, ударил его ангел, и тот пал мертвым. Мне же ангел подал руку и исцелил меня». И мы, услышав это, убоялись Бога, сказавшего: «Прощайте — и прощены будете*. Ведь всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду»*. Ефрем же говорил: «Если кому случится во вражде умереть, неумолимый суд обретут они»*.

И если Евагрий ради святых Антония и Феодосия прощения не получит, горе ему, побежденному такой страстью. Ее же и ты, брат, берегись, не давай места бесу гнева [в душе своей]: //

л. 33 ведь кто ему подчинится, тот будет порабощен им. Но, коли пал в грех, поклонись тому, кто враждует с тобой, и ты не будешь предан ангелу немилостивому, и сохранит тебя Господь от всякого гнева. Он ведь сказал: «Да не зайдет солнце во гневе вашем»*. Слава Ему с Отцом.

Из второго послания к архимандриту Печерскому Анкудину о святых блаженных черноризцах нашей братии, написанного Поликарпом

Господи, благослови

С помощью Господа, утверждающего слово, к твоему благоумию обращу его, пречестный архимандрит всея Руси, господин мой, отец Анкудин. Приклони же ко мне благосклонный твой слух, и я начну повествование о житии дивных и блаженных мужей, их деяниях и знамениях, совершившихся в этом святом монастыре Печерском, о чем слышал я от Симона, епископа Владимирского и Суздальского, твоего брата и бывшего черноризца печерского; он рассказал мне, грешному, о честных мнихах, последовавших за святым великим Антонием, основателем русского монашества, и за святым Феодосием и скончавшихся в доме Божьей Матери, [в монастыре Печерском]. Пусть послушает твое благоразумие моего младоумия и несовершенного разума*.

Когда-то ты обратился ко мне с просьбой рассказать о деяниях тех черноризцев; но ты знаешь мою простоту и невежество, ибо всегда со страхом во всякой беседе веду с тобой разговор, — разве я могу внятно рассказать о сотворенных ими чудесах и преславных знамениях? Ведь кое-что уже рассказал тебе, но гораздо большее я от страха забыл или, устыдившись твоего благочестия, невразумительно поведал. Побудил я себя //

л. 33 об. письменно изложить все, что знаю о нашей святой и блаженной братии, пусть и будущие после нас черноризцы узнают о благодати Божьей, бывшей в этом святом месте, и прославят Отца небесного, явившего светила в Русской земле, в Печерском святом монастыре.

Слово о Никите затворнике, который потом был епископом Новгорода*

Был во дни преподобного игумена Никона* брат один по имени Никита. Желая людской славы, задумав великое, но не богоугодное дело, он просил у игумена позволения войти в затвор. Игумен же не разрешал ему, говоря: «О чадо, нет тебе пользы в праздном сидении, потому что ты еще молод; лучше тебе остаться среди братии, и, работая на нее, ты не лишишься вознаграждения от Бога. Ты сам видел, как был прельщен брат наш, святой Исакий Печерник. Разве не великая благодать Божия спасла его, который и ныне творит многие чудеса?!» Никита же говорит: «Никогда не прельщусь я так, как он. И прошу я у Господа Бога, чтобы и мне дал дар чудотворения». Отвечал Никон: «Выше силы прошение; берегись, брат, и не возносись, а то изведаешь ты падение. Повелевает тебе наше смирение служить братии, ради этого ты будешь увенчан за послушание». Но юноша никак не хотел внять словам старца и, что захотел, то и сделал: заложил за собой двери и пребывал в келье, не выходя из нее.

И тут неожиданно Никита был прельщен дьяволом. Во время пения своего //

л. 34 услышал он голос молящегося с ним и почувствовал благоухание несказанное, и умягченный этим, говорил сам себе: «Если это был не ангел, то он не молился бы со мною, и обоняния духа святого не было бы». И стал Никита прилежно молиться, говоря: «Господи, явись мне сам, чтобы я ясно увидел тебя»*. И тогда был голос к нему: «Не явлюсь тебе, ибо еще юн, чтобы не вознесся ты, а то падешь»*. Затворник же сказал со слезами: «Не прельщусь я, ведь получил наставление от игумена своего, и все, что ты велишь, исполню». Бес же, получив власть над юным, ответил: «Невозможно человеку видеть меня во плоти, поэтому посылаю я ангела моего: пусть будет с тобою, а ты исполняй волю его». И тотчас встал тут пред ним бес в образе ангела. И монах, пав, поклонился ему, как ангелу. И бес сказал ему: «Ты больше не молись, а только книги читай, и таким образом ты обретешь способность беседовать с Богом, чтобы давать полезное наставление приходящим к тебе. Я же постоянно буду молить о спасении твоем Творца своего». И прельстился монах, никогда не молился, но прилежно занимался чтением и поучением; видя же беса, непрестанно молящегося о нем, радовался ему, как ангелу, творящему молитву за него. С приходящими же к нему Никита беседовал о пользе души и начал пророчествовать. И пошла о нем слава великая, и все дивились, что сбываются предсказания его.

Посылает однажды Никита к [князю] Изяславу [известие]: «Сегодня был убит Глеб Святославич в Заволочье*, //

л. 34 об. скорее пошли своего сына Святополка на княжеский стол в Новгороде»*. Как он сказал, так и было: через несколько дней пришла весть о смерти Глеба. И с тех пор прослыл затворник пророком, и очень верили в его предсказания князья и бояре.

Бес же, не ведая того, что будет впоследствии, а зная только то, что сам содеял, или то, чему научил злых людей: убить или украсть, — об этом возвещает. Когда приходили к затворнику, чтобы услышать слова утешения, то бес, мнимый ангел, рассказывал ему о случившемся, и о чем Никита пророчествовал, то и сбывалось.

И никто не мог соперничать с ним в знании книг Ветхого завета, так как Никита знал его наизусть: Бытие, Исход, Левит, Числа, Книгу Судей, Книгу Царств и все Пророчества по порядку*, и во всех книгах иудейских хорошо разбирался. Евангелия же и Апостола*, этих святых книг, переданных нам в благодати Господом на наше утверждение и исправление, он никогда не хотел ни видеть, ни слышать, ни читать, ни говорить о них с другим. И поэтому стало ясно всем, что прельщен Никита дьяволом.

И этого не могли стерпеть преподобные те отцы: Никон-игумен, Иван, что после него игуменствовал, Пимен Постник, Исайя, который был епископом в Ростове, Матфей Прозорливец, святой Исакий Печерник, Агапит Целитель, Григорий Чудотворец, Никола, //

л. 35 бывший потом епископом в Тмуторокани, Нестор, написавший Летопись*, Григорий, творец канонов, Феоктист, который был епископом в Чернигове, Онисифор Прозорливец. Все эти богоносцы пришли к прельщенному и, помолившись Богу, отогнали от него беса, и впредь не видел его Никита. И, выведя его из пещеры, они спрашивали затворника о Ветхом завете, чтобы услышать от него что-либо. Но Никита клялся, что никогда не читал книг; тот, кто прежде знал наизусть иудейские книги, ныне в них ни единого слова не понимал, попросту сказать, и азбуки не знал; и те все блаженные отцы едва научили его грамоте.

И с тех пор Никита предался воздержанию, жил в чистоте, смирении и послушании, так что всех превзошел в добродетели; позднее, за многие добрые дела поставили его епископом Новгорода, который много чудес сотворил: помолившись Богу, дождь с неба свел и пожар в городе погасил. И ныне со святыми чтут святого и блаженного Никиту*.

Слово о Лаврентии затворнике

Потом другой некий брат по имени Лаврентий захотел войти в затвор. Святые те отцы ни в коем случае не позволяли ему делать этого*. Тогда Лаврентий стал затворником, уйдя в Изяславов монастырь Святого Димитрия*. И за его строгое //

л. 35 об. житие Господь даровал Лаврентию силу исцеления.

И был приведен к нему один бесноватый из Киева; но затворник не мог изгнать из него беса, ибо был очень лют: бревно, которое десять человек снести не могли, тот один, подняв, забрасывал. И после того, как бесноватый долгое время пребывал неисцеленным, затворник повелел вести его в Печерский монастырь. Тогда бесноватый начал вопить: «К кому посылаешь меня? Я не смею приблизиться к пещере ради святых, положенных в ней, в монастыре же только тридцати иноков боюсь, а с прочими могу бороться». И ведущим бесноватого было известно, что он никогда не бывал в Печерском монастыре и никого там не знает, и спросили они его: «Кто те, которых ты боишься?» И назвал бес всех их по именам: «Вот тридцать, которые словом единым могут изгнать меня». Всего же [в Печерском монастыре] было тогда сто восемьдесят черноризцев.

Говорили бесноватому: «Мы хотим затворить тебя в пещере». А бесноватый отвечал: «Какая польза мне с мертвыми бороться? Ведь они теперь с большим дерзновением молятся Богу о своих черноризцах и о приходящих к ним. Но если хотите видеть мою борьбу, то ведите меня в монастырь, — и перечислил поименно тех тридцать монахов, [которым не мог противостоять], — с другими же, — [сказал], — могу бороться». И начал говорить по-еврейски, а потом по-немецки, также по-гречески и, попросту сказать, на всех языках, которых никогда не слышал, так что ведшие бесноватого испугались изменения //

л. 36 речи его и владения разными языками. И до того, как вошел в монастырь, бесноватый исцелел и начал здраво мыслить.

Когда же они вошли в церковь, то пришел игумен со всею братнею, но исцелевший не узнал ни игумена, ни единого из тех тридцати, которых называл, беснуясь. И тогда спросили приведшие того: «Кто исцелил тебя?» Он же, смотря на чудотворную икону Богородицы, отвечал так: «С нею встретили нас те святые отцы, имена которых я назвал, числом тридцать, — и так исцелился». Хотя имена всех были ему известны, но самих тех старцев он ни одного не знал. И они все вместе воздали славу Богу, и его пречистой Матери, и блаженным угодникам его.

Для того на писал я тебе, господин мой Анкудин, чтобы не покрылись тьмою неведения дивные чудеса блаженных и преподобных отцов знамения, и деяния, и наставления. Пусть и другие узнают о святом житии братии нашей, что в одно время было до тридцати таких, которые могли одним словом изгнать бесов. К пещере же они не смели даже приблизиться из-за положенных в ней святых отцов Антония и Феодосия и других черноризцев, чьи имена вписаны в книги жизни.

Блажен тот, кто сподобится быть положенным с ними; блажен и спасен тот, кто сподобится быть написанным с ними. Да сподобит и меня Господь милости с ними в день судный молитвами твоими. Аминь. //

л. 36 об.

Слово о блаженном Агапите Целителе

Некто из Киева, именем Агапит, постригся в монахи при блаженном отце нашем Антонии и, будучи самовидцем деяний святого, последовал примеру его ангельского жития. И как великий Антоний, скрывая свою святость, исцелял больных своей пищей: они думали, что получают от него лекарство, а выздоравливали благодаря его молитве, — так и этот блаженный Агапит, подражая святому старцу, помогал больным. Когда кто-либо из братии заболевал, Агапит, оставив келию свою, так как не было в ней ничего, что можно было бы украсть, приходил к больному монаху и служил ему: и подымал, и укладывал, и на своих руках выносил, и давал ему еду, которую варил для себя, — и таким образом, молитвою его, тот больной выздоравливал. Если же недуг продолжался, что было по благоволению Бога, дабы усилить и веру, и молитву раба его, то этот блаженный Агапит оставался при больном неотступно, молясь за него непрестанно, пока Господь не возвращал тому здоровья ради молитвы его. И поэтому был прозван Агапит «Целителем», так как наделил его Господь даром исцеления. И разнеслась по городу весть, что есть в монастыре некий целитель; и многие больные приходили к нему, и выздоравливали.

Был же во времена этого блаженного армянин родом //

л. 37 и верою, столь искусный во врачевании, как никто не бывал прежде него: только стоило ему увидеть больного, он сразу узнавал, когда тот умрет, и объявлял ему об этом, называя день и час, — и ничто не могло изменить его предсказания, — и такого больного он уже совсем не лечил. Один из таких больных, старший у князя Всеволода*, которого армянин привел в отчаяние, предсказав ему через восемь дней смерть, был принесен в Печерский монастырь. Блаженный же Агапит, дав больному еды, которой и сам питался, сделал его здоровым. И стал известным Агапит по всей Русской земле.

Но армянин, уязвленный стрелою зависти, стал укорять блаженного. Некоего человека, осужденного на смерть, он послал в монастырь, повелев дать тому смертного зелья, чтобы, приняв перед Агапитом яд, пал мертвым. Блаженный же, увидев умирающего, дал ему монастырской пищи, и исцелил молитвою своею, и избавил от смерти осужденного. И после этого ополчается на Агапита иноверный, получив своих единоверцев, чтобы они дали монаху выпить зелье, желая его тем ядом жизни лишить. Но блаженный выпил зелье без вреда, ни в коей мере не пострадав от злого умысла. Ведает же Господь, как благочестивых от смерти избавлять; он говорил: «Если и смертоносное они выпьют, нисколько не повредит им; на //

л. 37 об. больных руки они возложат — и те здоровы будут»*.

В то же время разболелся князь Владимир Всеволодич Мономах*, и усердно лечил его армянин, но безуспешно, только усиливался недуг. Будучи уже при конце жизни, посылает больной с мольбой к печерскому игумену Ивану*, чтобы тот понудил Агапита прийти к нему, ибо княжил он тогда в Чернигове. И игумен, призвав Агапита, велит ему идти в Чернигов. Блаженный отвечал: «Если я к князю пойду, то и ко всем пойду; нельзя мне ради людской славы за монастырские ворота выйти и нарушить свой обет, данный перед Богом: быть в монастыре до последнего вздоха. Если же ты изгонишь меня, то я пойду в другое место и потом, как только минет эта беда, возвращусь». И никогда не выходил из монастыря блаженный до дня смерти своей. Посланник же князя, видя, что Агапит не хочет идти, стал молить монаха, чтобы тот хотя бы дал ему лекарство. И Агапит, принужденный игуменом, дает посланнику зелье от своей еды, чтобы тот отнес его болящему. И как только князь принял это зелье, то тотчас выздоровел.

И, прибыв в Киев, пришел князь Владимир в Печерский монастырь, желая почтить монаха и увидеть того, кто даровал ему с помощью Божьей лекарство и выздоровление, — ибо никогда он его не видал, думая вознаградить Агапита. Но тот, //

л. 38 избегая славы, скрылся. Князь же все принесенное Агапиту отдал игумену. Спустя время Владимир Мономах послал к монаху одного из своих бояр с многими дарами. Посланный нашел Агапита в келье и положил пред ним принесенное. Монах сказал в ответ: «О чадо, никогда и ни от кого ничего не брал я, неужели теперь лишусь награды своей [от Бога] ради золота, которого ни от кого не требую?» Отвечал боярин: «Отче, знает пославший меня, что не требуешь ты награды, но ради меня утешь сына своего, которому с помощью Бога даровал ты здоровье, возьми это и раздай нищим». Монах сказал в ответ: «С радостию приму это ради тебя, как будто бы мне требуется. А пославшему тебя скажи: «Все, что ты имел, чужое было, этого ты, умирая, не сможешь с собой взять, раздай же теперь нуждающимся, так как ради этого избавил тебя Бог от смерти, а я бы ничего не успел сделать. И не думай ослушаться меня, чтобы не пострадать как прежде"». И, взяв принесенное, Агапит вынес его вон из кельи, бросил на землю, а сам скрылся. Боярин вышел и увидел, что принесенные им дары брошены у ворот; и он собрал все и отдал игумену Ивану, и рассказал князю о монахе. И поняли все, что Агапит — раб Божий. Князь же не посмел ослушаться монаха и раздал все свое имение нищим по слову блаженного.

И после этого разболелся тот монах Агапит. Армянин, о котором говорилось прежде, пришел навестить его //

л. 38 об. и начал беседовать с иноком о врачебном искусстве, говоря: «Каким лекарством можно излечить такую болезнь?» Блаженный отвечал: «Каким Господь исцелит». И армянин, поняв, что монах не сведущ в этом деле, сказал своим: «Ничего он не умеет». И, взяв Агапита за руку, сказал так: «Он через три дня умрет. И это истина, и не изменится слово мое; если же так не произойдет, то я стану монахом».

Блаженный же с негодованием промолвил: «Так вот в чем суть твоего врачевания: смерть мне предрекаешь, а помочь не можешь! Если ты искусен, то даруй мне жизнь; если ты не владеешь [этим даром], то за что укоряешь меня, осуждая на смерть через три дня? Было мне известие от Господа, что умру я через три месяца». Армянин говорит: «Раз ты уже сам понял, что умрешь, то уже никак не переживешь третьего дня», — ибо Агапит разболелся так сильно, что сам не мог и двинуться.

В это время принесли одного больного из Киева, и встал Агапит, будто вовсе и не болел, взял зелие, которое сам ел, и показал лекарю, говоря: «Вот лекарство, смотри и разумей». Лекарь же, увидев, сказал монаху: «Это не наше лекарство, но, думаю, что его из Александрии приносят»*. И посмеялся блаженный над невежеством армянина, дав зелье больному, исцелил его. А лекарю сказал: «Сын мой, так как убоги мы, нечем мне угостить тебя». Армянин же отвечал ему: «Теперь, в течение четырех дней этого месяца, мы, отче, постимся». И Агапит спросил его: «Кто ты и какой веры?» А лекарь отвечал ему: «Разве ты не слышал, что я армянин?» Блаженный //

л. 39 же сказал тому: «Как ты посмел войти, и осквернить мою келью, и держать мою грешную руку? Иди прочь от меня, иноверный и нечестивый!» И армянин, посрамленный, ушел. А блаженный Агапит, прожив три месяца и немного поболев, отошел к Господу.

После его смерти пришел армянин Атанаисин в монастырь и сказал игумену: «С этих пор и я буду монахом, и отрекаюсь я от армянской веры, и истинно верую в Господа Иисуса Христа. Явился же мне блаженный Агапит, [говоря]: «Ты обещался принять иноческий образ, если солжешь, то с жизнью и душу погубишь». И так я обрел веру. Если бы Агапит хотел жить здесь всегда, то Бог не взял бы его к себе из этого мира; если же принял его Господь, то даровал ему вечную жизнь; и думаю я, что по своей воле он, который еще мог жить, ушел от нас, желая обрести царство небесное. Как я узнал, что не прожить ему больше трех дней, он из-за этого прибавил себе три месяца; если бы я сказал: три месяца, — он бы прожил и три года; и хотя умер, он жив». Сам же армянин постригся в Печерском монастыре, закончив жизнь свою в добром исповедании.

Такие [чудеса], — и больше этих, — совершались //

л. 39 об. теми святыми черноризцами, чье добродетельное житие вспоминаю и удивляюсь, как были замолчаны великие дела пресвятого отца нашего Антония? И если такое светило угасло из-за нашего небрежения, то как воссияют от него лучи, под которыми я разумею преподобных братии нашей? Но как сказал Господь: «Никакой пророк не признается в отечестве своем*».

Я бы написал тебе, честной архимандрит, господин Анкудин, о прежде упомянутых святых отцах, и все это: одних блаженных отцов чудотворения, иных же — подвиги, других же — твердость, этих же — послушание, а тех — прозорливость, — все эти знамения и чудеса засвидетельствованы верою твоего черноризца, а моего господина, епископа Симона. Другие же не верят в истинность рассказанного мною из-за величия описанных дел, а причина недоверия в том, что они знают меня, Поликарпа, как грешника. Но, если твое преподобие повелит мне написать о том, что ум постигнет и память припомнит, и если даже тебе это не пригодится, пусть останется для пользы тех, кто будет после нас, как это сделал блаженный Нестор, написав в Летописи о блаженных отцах: о Демьяне, и Еремее, и Матфее, и Исакии, — в Житии святого Антония жития их всех изложены, хотя и вкратце*.

Постараюсь я подробнее, чем о названных черноризцах, поведать, ничего не утаивая, //

л. 40 как и до этого делал: если я умолчу, потом не будут помянуты имена их и будут преданы полному забвению, как было и до сего дня. В пятнадцатый год твоего игуменства говорится это, о чем не вспоминалось сто шестьдесят лет*, а теперь, ради твоей любви, утаенное было услышано.

Слово о Григории Чудотворце

Память любящих Бога постоянно почитаема и хвалима, так как угодили они Богу и были им увенчаны. Для меня же величие — украшать труд их именами, и это, надеюсь, оправдает недостатки моего дела: как только вспомню слышанное, я пишу, чтобы благодаря мне стали известны чудеса их.

Если, как сказал Господь: «Радость бывает на небесах и об одном грешнике кающемся»*, то сколь радостнее веселие ангелов о таких праведниках, земная жизнь которых была подобна ангельскому житию, и славы их они достойны быть наследниками. Здесь о плоти они не радели, и, как бесплотные, жили и всем житейским пренебрегали, чтобы единого Христа обрести. И кто всю свою волю направит на это и приблизится к Богу, тот может творить чудеса по благодати, дарованной ему. Без Святого Духа ничто не дается человеку, если не дано это свыше.

Потому и я, грешный Поликарп, //

л. 40 об. покоряясь воле твоей, державный Анкудин, напишу тебе малое нечто о блаженном Григории Чудотворце.

Этот блаженный пришел к святому отцу нашему Феодосию и от него научился житию монашескому: нестяжанию, и смирению, и послушанию. Особое прилежание Григорий имел к молитве, и поэтому он обрел власть над бесами, которые, даже находясь вдали от него, вопили: «О, Григорий, ты изгоняешь нас молитвою своею!» И имел блаженный обычай: после каждого пения творить запретительные молитвы.

Древний враг — [дьявол], не желая терпеть гонения от монаха, но не в силах ничем навредить святому, подучил злых людей, чтобы они обокрали Григория. Он же ничего не имел, кроме книг. Однажды ночью пришли воры и стали подстерегать старца, чтобы, когда он пойдет к заутрене, войти и взять все его [имущество]. Но Григорий почувствовал их приход, так как обычно все ночи он проводил без сна, пел и молился беспрестанно, стоя посреди келии. Помолился же он и о ворах: «Боже, даруй сон рабам твоим, так как утрудились они, врагу угождая». И спали воры пять дней и пять ночей, пока блаженный, призвав братию, не разбудил их, говоря: «До каких пор будете стеречь, желая обокрасть меня? Идите теперь домой!» Но, востав ото сна, они не могли идти, потому что ослабли от голода. Блаженный же дал им поесть и отпустил их. //

л. 41 Об этом узнал правитель города и велел наказать воров. И затужил Григорий, что из-за него осуждены они, пошел и отдал книги властелину, а воров отпустил. Остальные же книги монах продал, а деньги нищим раздал, говоря так: «Да не попадут в беду снова хотящие их украсть». Ведь сказал Господь: «Собирайте себе сокровища не на земле, где воры крадут, но на небесах, где их ни моль не истребляет, ни воры не крадут. Где, — сказал Господь, — сокровища ваши, тут и сердца ваши»*. И воры те покаялись ради чуда, бывшего с ними, и больше не возвращались к прежним делам, а отдались работе на Печерский монастырь.

Имел же этот блаженный маленький огород, где выращивал посеянные в келье овощи и плодовые деревья. И за этим снова пришли разбойники, но, когда, взвалив на себя украденное, хотели уйти, то не смогли. И стояли они два дня неподвижно под гнетом ноши, и начали вопить: «Григорий, отпусти нас, уже раскаиваемся в грехе своем и больше не совершим такого!» И, услышав, пришли черноризцы, схватили воров, но не могли увести их с того места. Спросили их монахи: «Когда вы пришли сюда?» Воры же ответили: «Два дня и две ночи стоим мы здесь». И черноризцы сказали: «Мы все время здесь ходили, но не видели вас». Воры же ответили: «Если бы мы видели вас, то со слезами молили, чтобы он нас отпустил. Это, уже изнемогши, начали мы кричать. А теперь попросите, чтобы старец нас простил»*. //

л. 41 об. И Григорий, придя, сказал им: «Так как всю жизнь свою вы пребывали праздными, крадя плоды чужого труда, сами не желая работать, то теперь стойте праздно оставшееся вам до кончины время. Если же хотите работать и трудом своим кормить других, то тогда я вас отпущу». И воры поклялись: «Ни в коем случае не ослушаемся тебя». Григорий же сказал: «Благословен Бог! Отныне вы будете работать на святую братию: приносить от труда своего на нужды ее». И так отпустил их. И воры окончили жизнь свою в Печерском монастыре, занимаясь огородом; я думаю, что потомки их живут здесь и доныне.

И снова пришли трое неизвестных, желая подвергнуть поруганию этого блаженного. И двое из них стали умолять Григория, говоря неправду: «Этот друг наш осужден на смерть. Помоги спасти его — дай же ему, чем откупиться от смерти». И заплакал Григорий от жалости, ибо знал, что суждено тому умереть. И молвил блаженный: «Горе этому человеку, так как пришел день погибели его!» Они же сказали: «Но, если ты, отче, дашь что, то он не умрет». Говорили же они это, желая получить от монаха что-нибудь и разделить между собой. Григорий сказал: «И я дам, но он умрет». И блаженный спросил их: «На какую смерть тот осужден?» Они же отвечали: «Будет повешен на дереве». //

л. 42 И блаженный сказал им: «Должное присудили вы ему: завтра утром он повесится». И спустился Григорий в пещеру, где молитву творил, чтобы ум его не слышал ничего земного, а очи не видели суетного, и вынес оттуда оставшиеся книги, и дал им со словами: «Если это вам не пригодится, возвратите мне». Они же, взяв книги, стали смеяться, говоря: «Продав их, разделим деньги между собой». А увидев плодовые деревья, решили: «Придем сегодня ночью, оберем плоды».

Когда настала ночь, эти трое пришли и заперли монаха в пещере, где он молился. И тот, который, по их словам, должен быть повешен на дереве, влез на вершину, стал обрывать яблоки и ухватился за ветвь, а она обломилась; двое других убежали, всполошившись; он же, падая, зацепился одеждой за другую ветвь и, лишенный помощи, задушился воротом.

Григорий же был заперт и не смог прийти в церковь, на молитву со всею братиею. И когда все вышли из церкви, то увидели висящего на дереве мертвого человека и пришли в ужас. И, поискав, нашли Григория запертым в пещере. Когда он вышел оттуда, то повелел снять мертвого, а к друзьям его обратился с речью: «Вот и сбылась ваша мысль! Бога ведь обмануть нельзя*. Если бы вы не заперли меня, придя, снял бы его с дерева, и он не умер бы. Но так как враг научил вас скрывать суетное ложью, то Бог не помиловал вас». //

л. 42 об. Когда обманщики узнали, что сбылось предсказание монаха, то пришли и пали в ноги блаженному, прося прощения. И Григорий осудил их работать на Печерский монастырь, чтобы впредь, трудясь, ели они хлеб свой и могли других накормить от трудов своих. И так они окончили жизнь свою, с детьми своими работая в Печерском монастыре на рабов пресвятой Богородицы и учеников святого Феодосия.

Подобает и это рассказать о нем, как претерпел блаженный муку смертную. Случилось однажды в монастыре, что осквернился сосуд от падения в него какого-то животного, и поэтому Григорий спустился к Днепру за водой. В то же время случилось там быть князю Ростиславу Всеволодичу, который хотел идти в Печерский монастырь за молитвой и благословением, так как с братом своим Владимиром отправлялся в поход против половцев*. И, увидев старца, слуги князя начали оскорблять его, ругаясь непотребными словами. Монах же, провидя их скорую смерть, стал говорить: «О, чада, в то время как вам следовало быть благочестивыми и призывать всех молиться за вас, вы большее зло творите, что Богу неугодно. Плачьте о своей погибели и кайтесь в своих согрешениях, чтобы получить хотя бы снисхождение в день Страшного суда*, ибо вас уже постиг суд: все вы умрете в воде с князем вашим». Князь же, страха Божьего не имея, //

л. 43 не воспринял серьезно речь преподобного, думая, что пророчество Григория о его судьбе — пустые слова, и сказал: «Мне ли, умеющему плавать, предсказываешь смерть от воды?» И, разгневавшись, князь повелел связать монаху руки и ноги, повесить на шею камень и бросить в воду, — и так Григорий был утоплен.

Братия же два дня искала его и не могла найти. На третий день пришли в келью Григория, чтобы взять оставшееся после него, и оказался он в келье мертвый, связанный, с камнем на шее, одежды его были еще мокры, но лицо светло, и сам как живой. И не нашли того, кто принес Григория, даже келья была заперта. Но слава о том Господу Богу, творящему дивные чудеса ради угодников своих! Братья же вынесли тело Григория, положили его с честью в пещере, где многие годы пребывает оно цело, нетленно.

Ростислав же, не чувствуя вины за грех, от ярости не пошел в монастырь. Не захотел он благословения, и удалилось оно от него; возлюбил проклятие, и пало оно на него*. Владимир же пришел в монастырь для молитвы. Когда же они были у Треполя и началось сражение, то побежали князья наши от врагов. И благодаря молитве Владимир переправился через реку, а Ростислав утонул со всеми своими воинами, как предрекал //

л. 43 об. блаженный Григорий*. «Каким, — сказано, — судом судите, таким будете судимы, какою мерою мерите, такою будут мерить и вам»*.

Подумайте как следует, обидчики, над тем, что сказал Господь в евангельской притче о судье немилосердном и вдове обиженной, которая часто приходила к судье и докучала ему, говоря: «Защити меня от противника моего»*. Говорю же вам, что вскоре сотворит Господь отмщение рабам своим. Он ведь сказал: «Мне отмщение, и я воздам»*. Говорит Господь: «Не обижайте ни одного из малых сих, ибо ангелы их всегда видят лицо Отца моего небесного»*. Так как праведный Господь правду возлюбил, то праведники увидят лицо его*. Что человек посеет, то и пожнет*. Таково отмщение гордым, которым Господь противится, смиренным же дает благодать*. Слава Ему с Отцом и Святым Духом.

Слово о Иване, Затворнике многотерепливом

Рожденные на земле подобны образом первому человеку, страстны, как и он, ибо, увидев красоту [запрещенного] плода, не удержался [Адам], и Бога ослушался, и стал жить, обуреваем страстями*. Хотя, когда он был создан, не имел на себе вины, как творение Бога: Господь Бог наш, взяв прах земной, руками пречистыми и непорочными создал человека прекрасным и добродетельным, но он, сотворенный из грязи, возлюбя земное, устремился за наслаждениями, и они овладели им; и с тех пор род человеческий порабощен страстями; и к новым //

л. 44 наслаждениям стремимся, и они всегда побеждают нас*.

И я один из них — страсти побеждают и порабощают меня, греховные помыслы смущают душу мою, и я со всею страстью приобщаюсь к ним, и неодолимое желание имею к совершению злодеяния; и нет мне подобного на земле во всех моих согрешениях, в которых я и до сего часа пребываю.

Вот тот, который один из всех обрел истину, предав себя Божьей воле и непорочно следуя заповедям Божьим, а тело и душу свою в чистоте сохранил, чуждый всякой скверны плотской и духовной. Я имею в виду преподобного Ивана, затворившегося в одном узком месте пещеры. И там пребывал он в великом воздержании лет тридцать, долгим постом себя удручая, и страдая, и вериги на теле своем нося.

И часто приходил к нему один из нашей братии, страдающий под воздействием дьявола от искушения плоти; и просил он блаженного молиться за него, чтобы Господь ослабил страсти и положил предел похоти. Много раз приходил он с этой просьбой. Блаженный же Иван говорил ему: «Брат, мужайся и крепись, потерпи Господа ради и следуй по пути его, и Бог не оставит тебя в руках дьявола и нас не сделает добычей зубов его»*. Одержимый страстью отвечает затворнику: «Поверь мне, отче, если не облегчишь муку мою, то я не обрету покоя, стану переходить с места на место». И сказал ему Иван: «Зачем хочешь ты //

л. 44 об. предать себя на съедение врагу? Ты уподобляешься человеку, стоящему на краю пропасти; когда враг подойдет и внезапно столкнет его вниз, люто будет падение его, так что не сможет он встать. Если до скончания пребудешь в святом и блаженном монастыре, подобен будешь человеку, стоящему далеко от пропасти; и враг будет стараться увлечь тебя в нее, пока Господь не изведет тебя из рва страстей и грязной тины и не утвердит на камне ноги твои. Но послушай, чадо: я расскажу тебе, что случилось со мною в юности моей.

Много страдал я, томимый блудным желанием, и не знаю, чего только я не делал для своего спасения: по два-три дня оставался голодным, и так три года провел; часто и целую неделю ничего не ел, и без сна пребывал все ночи, и сильной жаждою мучал себя, и тяжкие вериги на себе носил, — и провел я в таком злострадании года три, но покоя так и не обрел. И пошел я в пещеру, где лежит святой отец наш Антоний, и стал молиться, и пребывал в молитве у гроба его день и ночь. Услышал я голос его, обращенный ко мне: «Иван, Иван! Нужно тебе здесь затвориться, и невидением и молчанием борьба прекратится, и Господь поможет тебе молитвами преподобных своих». С того времени я поселился здесь, в этом тесном и скорбном месте, и уже //

л. 45 тридцатый год, как я живу тут, но только недавно покой обрел.

Всю жизнь свою страстно боролся я с помыслами плотскими и пребывал в строгом воздержании, питаясь только для продления жизни. И потом, не зная, что делать, не в силах терпеть борение плоти, задумал я жить нагим, и надел на себя вериги тяжкие, что и сейчас на мне, и был изнуряем холодом и железом. И иное совершил я, благодаря чему получил облегчение. Выкопав яму, глубиною до плеч, и дождавшись наступления святого поста, я влез в яму и своими руками засыпал себя землей, так что остались свободными только руки и голова. И так, жестоко угнетаемый, провел я весь пост, не в силах двинуть ни одним суставом, — но и тогда не оставили меня плотские желания и телесные вожделения. К тому же враг-дьявол устрашал меня, чтобы изгнать оттуда. Ощутил я его воздействие: ноги мои, что были в яме, возгорелись снизу, так что жилы скорчились и кости затрещали; затем пламя достигло утробы моей, и члены мои обгорели все, — и я превозмог лютую боль, и порадовался душою, что страдание очистит меня от всякой скверны, и пожелал лучше сгореть в огне том, Бога ради, чем выйти из ямы той.

И вот увидел я страшного и лютого змея, стремящегося всего меня проглотить, и извергающего пламень, и обжигающего меня искрами. //

л. 45 об. И так много дней он мучал меня, чобы прогнать. Когда же наступила ночь Воскресения Христова, напал на меня тот лютый змей; и голова моя, и руки мои оказались в пасти его; и опалились волосы мои на бороде и на голове, что и теперь ты можешь видеть. Будучи уже в пасти змея, я воскричал из глубины сердца: «Господь мой! Спаситель мой! Зачем ты меня оставил? Сжалься надо мной, ибо ты один человеколюбец. Спаси меня, грешного, единственно безгрешный! Избавь меня от зубов врага моего, который, как лев, ходит, рыча, желая меня поглотить!* Воздвигни силу свою, приди, чтобы спасти меня! Блесни молнией своей и изгони [врага]: пусть исчезнет он от лица твоего!’* И как только кончил я молитву, вдруг блеснула молния — и лютый тот змей исчез, и с тех пор не видел его и доныне.

И свет божественный, как солнце, осиял меня, и услышал я голос с небес: «Иван, Иван! Вот помощь тебе, а в остальном внимай себе, чтобы не было тебе горше и не пришлось страдать на том свете». Я же с поклоном отвечал: «Господи, чего ради оставил меня в таком злострадании?» И сказал мне Бог в ответ: «По мере силы терпения твоего навел на тебя [искушение], чтобы ты очистился, [страдая], как золото в огне. Ведь Господь не посылает человеку испытания выше силы, //

л. 46 а вдруг он изнеможет; но, как хозяин, крепким и сильным рабам тяжелые и большие дела поручает, а немощным и слабым малые и легкие дела определяет. Вот что разумей: борясь с плотским желанием, ради чего ты молишься, [Иван, немедленно обратись с молитвой] к лежащему против тебя мертвецу, чтобы он облегчил борение плоти, ибо он сделал больше, чем Иосиф*, и может помогать страдающим тяжко от такой страсти». Я же, не зная имени того святого, начал взывать: «Господи, помилуй!» И только потом узнал, что это Моисей, венгр родом.

И снизошел на меня свет неизреченный, в котором и ныне пребываю, и не требовалось мне свечи ни ночью, ни днем; и даже все достойные, приходя ко мне, наслаждаются этим светом, видя наяву утешение, получаемое от него, который ночь осветил ради надежды будущего света. Мы же погубили ум свой плотолюбием, и Христос, праведное творя, насылает страсть на нас, никогда плода не сотворивших. Брат, вот что тебе говорю: «Давай помолимся вдвоем этому преподобному Моисею, и он поможет тебе».

Иван же взял одну кость от мощей святого и дал монаху, чтобы приложил к телу своему. Тот сделал так. И утихла страсть — омертвели члены его; и с тех пор не было ему искушения. И возблагодарили они вместе Господа, прославляющего святых своих: тех, что при жизни ему угодили, после смерти даром исцеления он наградил и венцами нетления //

л. 46 об. украсил. И ныне слава Ему с Отцом и Святым Духом.

Слово о преподобном Моисее Угрине

Господи, благослови

Вот что известно об этом блаженном Моисее Угрине, любимце святого Бориса. Он — родом венгр, брат того Георгия, на которого святой Борис надел золотую гривну и которого убили вместе с князем на Альте, отрубив голову из-за золотой гривны*. Этот же Моисей один избавился от горькой смерти и горького заклания избежал. И пришел он к Предславе, сестре Ярославовой*, и оставался там, ибо в то время нельзя было никуда пойти. И Моисей, крепкий душою, пребывал в молитве к Богу до тех пор, пока не пришел благочестивый князь наш Ярослав, побуждаемый горячей любовью к убитым братьям, и не победил безбожного, и гордого, и окаянного Святополка. Но тот бежал в Польшу, и снова пришел [на Русь] с Болеславом, и изгнал Ярослава, а сам сел править в Киеве*. Когда Болеслав возвращался в Польшу, он взял с собою обеих сестер Ярославовых и захватил бояр его, с которыми вели и этого блаженного Моисея, закованного по рукам и ногам в тяжелые цепи; и крепко стерегли его, потому что был хорош телом и прекрасен лицом.

Увидела его одна знатная женщина, красивая и молодая, имевшая большое богатство и огромную власть. И так поразил ее вид Моисея, что овладела ею похоть и восхотела она преподобного. Начала она льстивыми словами увещевать его, говоря: //

л. 47 «О, юноша, напрасно такие муки терпишь, имея ум, который мог бы избавить тебя от оков и страданий». И сказал ей Моисей: «Богу так угодно». Женщина же отвечала ему: «Если мне покоришься, то я освобожу тебя, и сделаю великим во всей Польской земле, и будешь обладать мною и всеми поместьями моими».

Но блаженный, уразумев скверное вожделение женщины, сказал ей: «Какой муж взял жену, подчинился ей и исправился? Адам первозданный покорился женщине и был изгнан из рая*. Самсон, превзойдя всех силою и всех врагов одолев, женщиной предан был иноплеменникам*. Соломон постиг глубину мудрости, но, женщине повиновавшись, идолам поклонился*. Ирод, одержавший многие победы, поработившись женщине, обезглавил Иоанна Предтечу*. Как же я, свободный, сделаюсь рабом женщины, не познав от рождения [близости плотской]?» Она же сказала: «Я тебя выкуплю, и сделаю знатным, хочу, чтобы ты был хозяином всего, что имею, и мужем моим, только исполни волю мою и желание души моей и дай насладиться твоей красотой. Для меня довольно твоего согласия, ибо не могу я больше видеть, как неразумно гибнет твоя красота, да и пламя сердца, сжигающее меня, утихнет. Я же получу отраду, удовлетворив свое желание, и покой, освободившись от страсти, а ты, насладившись моей красотой, станешь обладателем всего //

л. 47 об. моего богатства, и наследником моей власти, и старшим среди бояр». И блаженный Моисей ответил: «Твердо знай, что не исполню я воли твоей; не желаю я ни власти, ни богатства, выше всего этого для меня чистота душевная, а еще более — телесная. Нельзя мне погубить труд пяти лет, что Господь даровал претерпеть в оковах этих. Не заслужил я таких страданий, но ради них, надеюсь, буду избавлен от вечных мук».

И тогда женщина, видя, что лишается такой красоты, следуя новому дьявольскому наущению, пришла к такой мысли: «Если я выкуплю его, он поневоле покорится мне». И посылает она к владельцу пленника с просьбой: пусть возьмет у нее столько денег, сколько пожелает, Моисея же отдаст ей. И он, усмотрев подходящий случай для приобретения богатства, взял у женщины около тысячи за то, что отдал ей Моисея. И силою стала она увлекать юношу на дело нечестивое. Получив власть над ним, эта женщина повелевает ему сочетаться с ней, освободив Моисея от оков, и облачив в многоценные одежды, и окружив сладкими кушаньями и любовными обольщениями, принуждая удовлетворить ее страсть.

Этот же преподобный, увидев неистовство женщины, стал еще прилежнее молиться и поститься, предпочитая лучше, Бога ради, есть сухой хлеб и воду с чистотою, чем дорогие кушанья и вина //

л. 48 со скверною. И не только одну сорочку, он снял с себя, как Иосиф*, но и всю одежду сбросил и греха избежал, ни во что вменив жизнь земную; и в такую ярость привел он женщину, что хотела она уморить его голодом.

Но Бог не оставляет рабов своих, уповающих на его помощь. Он преклонил на милость одного из слуг, и тот тайно давал Моисею пищу. Другие же [слуги] увещевали преподобного, говоря: «Брат Моисей! Что мешает тебе жениться, ведь ты юн, а она вдова, которая прожила с мужем один год, и превосходит всех людей красотою, и имеет богатство бечисленное и власть великую в Польше? Если бы она захотела выйти замуж за какого-нибудь князя, тот бы не погнушался ею; ты же, пленник и невольник этой женщины, не хочешь стать ее господином?! Если ты говоришь: «Не могу преступить заповеди Христовой», — то разве Христос не утверждает в Евангелии: «Оставит человек отца своего и мать ради того, чтобы прилепиться к жене своей; и будут оба плотью единой, так что уже их не двое, а одна плоть»*. Апостол же [говорит]: «Лучше жениться, нежели распаляться страстью», а вдовам велит вступать во второй брак*. Зачем же ты, свободный от закона монашеской жизни, обрекаешь себя на злые и горькие муки, чего ради страдаешь? И если в этой беде тебе придется умереть, какую славу обретешь? Разве кто от первых людей и доныне возгнушался женщин, кроме монахов? Авраам, Исаак, Иаков?* И Иосиф, сначала одержав победу, затем был побежден женщиною*. И ты, если теперь в живых //

л. 48 об. останешься, потом все равно женишься, и кто тогда не посмеется твоему безумию? Лучше тебе покориться женщине этой и стать свободным, и быть всему господином».

Моисей же отвечал: «Ей-богу, братья и друзья мои добрые, хорошие советы мне даете! Думаю, что предложения ваши лучше тех слов, какие в раю змей нашептывал Еве*. Вы убеждаете меня покориться этой женщине, но я ни за что не приму вашего совета. Если мне придется умереть в этих оковах и горьких муках, знаю, что непременно получу милость от Бога. Хотя все праведники обрели спасение с женами, я же, единственный грешник, не могу спастись с женою. Если бы Иосиф покорился жене Потифара, то потом бы не царствовал*. Но Бог, увидев его терпение, даровал ему царство; за то и славят Иосифа в поколениях, что он, хотя и имел детей, оставался целомудренным. Я же не хочу обрести Египетское царство, или обладать властью, или быть великим в Польше, или иметь почитание по всей Русской земле, — ради небесного царства всем этим я пренебрег. Если же я не погибну от руки этой женщины, то стану монахом. Ведь что говорит в Евангелии Христос? «Всякий, кто оставит отца своего, и мать, и жену, и детей, и дом, тот есть мой ученик»* Кого мне больше надо слушать: Христа или вас? Апостол же говорит: «Женатый печется о том, как угодить жене, а неженатый думает, как угодить Богу»*. Я спрашиваю //

л. 49 вас: кому больше следует служить — Христу или жене? Говорится в Писании: «Рабы, повинуйтесь своим господам, [устремляясь] на благое, но не на злое»*. Будет же известно вам, удерживающим меня, что никогда красота этой женщины не прельстит меня и не отлучит от любви Христовой».

Когда женщина услышала об этом, то, затаив в сердце лукавый помысл, повелела посадить Моисея со многими слугами на коней и возить его по городам и селам, ей принадлежащим, говоря ему: «Это все, что тебе угодно, твое; ты можешь делать с ним все, что хочешь». К людям же она обращалась со словами: «Это ваш господин, а мой муж; и все при встрече кланяйтесь ему». А в услужении у той женщины было множество рабов и рабынь. Блаженный же посмеялся безумию женщины и сказал ей: «Напрасно трудишься ты: не можешь ни прельстить меня тленными [богатствами] мира сего, ни отнять у меня духовного богатства. Пойми это и не трудись всуе!»

Женщина же сказала: «Разве ты не знаешь, что продан мне, и кто тебя избавит от меня? Живого тебя не отпущу, но после многих мук смерти предам». Но Моисей без страха отвечал ей: «Не боюсь я того, то ты говоришь, а на том, кто предал меня тебе, больший грех лежит. Я же отныне буду монахом».

В то время пришел один поп со Святой Горы*, направляемый Богом, и, придя к блаженному, постриг его в монахи и ушел. И стали искать его, //

л. 49 об. и не нашли. Тогда женщина, отчаявшись обрести задуманное, подвергает Моисея тяжким мучениям: по ее приказу пленника, распластав, били палками так, что и земля напиталась кровью. И говорили Моисею: «Исполни волю [госпожи своей] и покорись! Если не послушаешься, то раздробим тело твое на части; и не думай, что избежишь этих мук, но горькой смертью умрешь. Пожалей сам себя и, сняв безобразные рубища, облекись в многоценные одежды, избавь себя от несчастий, ожидающих тебя, — мы даже не коснемся тела твоего». Отвечал Моисей: «Исполняйте то, что вам повелели, без промедления. Меня же, который лишается права на иночество и любовь к Богу, никакое истязание, ни меч, ни раны не могут отлучить от пути к Господу. Эта безумная женщина принуждает меня к осквернению, бесстыдному прелюбодеянию, но я ей не покорюсь, не исполню волю окаянной!»

Женщина, сильно озабоченная тем, как отомстить за свой позор, посылает к князю Болеславу* со словами: «Так как мой муж был убит, находясь вместе с тобою в военном походе, дай мне волю взять в дом свой, кого захочу. Я же полюбила прекрасного юношу, одного из твоих пленников, и, заплатив много золота, выкупила его, взяла в свой дом и все //

л. 50 мое золото, и серебро, и власть даровала ему. Он же к этому от несся без всякого внимания. Много раз голодом и ранами томила я его, но ему и этого было мало. Пять лет он провел в оковах у пленившего его, у которого я его выкупила; и вот шестой год находится у меня, принимая за непослушание много мук, которые навлек на себя из-за жестокосердия своего; а теперь какой-то черноризец постриг его в монахи. Что ты повелишь мне сделать с ним, то я и сделаю».

И князь повелел ей приехать к нему, взяв с собой Моисея. Увидев преподобного, Болеслав долго принуждал его взять вдову в жены, прибавив и это: «Можно ли быть таким бесчувственным, как ты, кто, стольких благ и чести лишившись, обрек себя на горькие муки?! Отныне да будет тебе известно, что жизнь и смерть находятся в твоих руках: или, исполнив волю госпожи, будешь от нас в чести и обретешь власть великую, или, ослушавшись, после многих мучений примешь смерть». А женщине Болеслав сказал: «Никому из купленных тобою пленных не давай свободы и сделай с Моисеем, как госпожа с рабом, что захочешь, чтобы и другие не дерзали ослушаться господ своих».

Моисей сказал в ответ: «А что говорит Господь: «Какая польза человеку в том, что обрет весь мир, а душе своей нанесет вред, и что может человек дать взамен души своей?»* Что же ты мне обещаешь славу и честь, которых //

л. 50 об. ты сам скоро лишишься, и гроб примет тебя, ничего не имеющего?! И эта скверная женщина будет жестоко убита», — как и случилось по пророчеству блаженного.

И женщина, обретя над Моисеем большую власть, бесстыдно влечет его на грех. Однажды повелела она положить его с собою, целовала и обнимала юношу, но и этими обольщениями не могла привлечь его к удовлетворению своей похоти. Ей же блаженный сказал: «Напрасен труд твой; не думай, что я не могу этого дела сделать, но из-за страха перед Богом гнушаюсь тебя, как нечистой». Услышав это, женщина повелела давать ему по сто ударов каждый день, а потом приказала и тайные члены ему отрезать, говоря: «Не пощажу его красоты, чтобы не насытились ею другие». И лежал Моисей как мертвый, истекая кровью, едва дыша.

Болеслав же, потакая женщине ради ее высокого положения и первой любви к ней, воздвиг великое гонение на черноризцев и всех их изгнал из земли своей. Но Бог отомстил за рабов своих. Однажды ночью Болеслав внезапно умер, и поднялся великий мятеж по всей Польской земле: восставший народ побил епископов своих и бояр своих, //

л. 51 как о том поведано в Летописи*, — [тогда] и эту женщину убили.

А преподобный Моисей, оправившись от ран, пришел к пречистой Богородице, в святой Печерский монастырь, нося на себе мученические раны и венец исповедания, как победитель, воин Христов. И Господь даровал ему силу против страстей.

Некто из братии, одержимый плотской страстью, молил Моисея о помощи: «И до смерти я буду хранить, как обет, то, что ты повелишь мне». Блаженный же сказал тому: «Никогда в жизни ни слова не говори ни одной женщине». Он же с любовью обещался исполнить это. А Моисей, имея в руке посох, без которого он не мог ходить от полученных ран, ударил монаха в лоно, и омертвели члены его, и с тех пор не было искушения брату.

Все это о Моисее записано в Житии святого отца нашего Антония*, так как во времена святого Антония пришел и скончался о Господе в добром исповедании, прожив в монастыре десять лет, в плену же он страдал от оков пять лет, а шестой год — за чистоту.

Я упомянул и об изгнании из Польши монахов за пострижение преподобного, предавшего себя в руки Бога, которого он возлюбил. Это записано в Житии святого отца нашего Феодосия. Когда святой отец наш Антоний был изгнан князем Изяславом из-за пострижения Варлаама и Ефрема*, то жена князя, полька, //

л. 51 об. удерживала его от этого, говоря: «И не думай так поступать. Подобное случилось в нашей земле: некоей ради вины были изгнаны черноризцы, и великое зло сотворилось в Польше». Из-за Моисея то совершилось, как уже прежде писал. Это все, что я нашел и записал о Моисее Угрине и о Иване Затворнике, что сотворил Господь через них во славу свою и, прославляя их за терпение, обогатил дарами чудотворения. Слава Ему!

Слово о черноризце Прохоре, который зовется Лебедником

Так угодно человеколюбцу Богу, который все время заботится о своем творении, даруя роду человеческому полезное. Желая нашего покаяния, Бог наводит беды, или голод, или войны из-за междоусобных распрей существующего правителя. И этим Владыка призывает человеческое нерадение к добродеянию и памяти о нечестивых делах, ибо творящие злое и непристойное будут преданы злым и немилосердным властелинам за грехи свои, и те тоже не избежат суда: немилостивый суд ожидает несотворившего милости*.

Во время своего княжения в Киеве Святополк творил великое насилие*: без вины искоренил до основания семьи знатных людей, отняв у многих имения, — поэтому Господь попустил поганым одержать победу над ним; и было тогда много войн с половцами, к тому же и усобицы. Сильный голод и великая скудость наступили в то время по всей Русской земле.

В те дни пришел некий человек из Смоленска к игумену Ивану*, //

л. 52 который постриг его в монахи под именем Прохор. Став черноризцем, тот предался такому воздержанию, что и хлеба себя лишил. Он, собирая лебеду и растирая ее своими руками, делал себе хлеб и этим питался. И заготовлял лебеду на год, а на следующее лето собирал новую; и этим Прохор довольствовался, обходясь без хлеба, всю свою жизнь. И за это он был прозван Лебедником, ибо никогда не вкушал ни хлеба, кроме просфоры, ни какого-либо овоща, ни напитков, только лебеду и воду, как об этом было сказано выше. И никогда Прохор не испытывал печали, но был весел, с радостью служил Господу. И не страшился он вражеского нашествия, потому что жил, как птица: не стяжал ни сел, ни амбаров, где мог бы собирать добро свое*. Он не говорил: «Душа, много добра лежит у тебя, ешь и пей!»* Долгое время ничего не имел Прохор, кроме лебеды, и ее заготавливал только до следующего лета, говоря: «Человече, в эту ночь можешь лишиться души, тогда кому останется приготовленная тобою лебеда?» Этот Прохор претворил в дело слово Господа, сказавшего: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, но Отец ваш небесный питает их»*. Им подражая, этот блаженный Прохор легко преодолевал путь до места, где росла лебеда, на своих плечах, как на крыльях, приносил ее в монастырь, готовил из лебеды пищу: был для него на непаханой земле несеяный хлеб. //

л. 52 об. И настал великий голод, и голодная смерть нависла над всеми людьми. Блаженный же продолжал делать свое дело, собирая лебеду. И, увидев это, некий человек тоже стал собирать лебеду для себя и своих домашних, чтобы питаться ею в голодное время. Прохору же тогда пришлось собирать больше лебеды на пищу, и принял он на себя в те дни еще больший труд: своими руками собирая траву и растирая, как я прежде говорил, он готовил из нее хлебы и раздавал неимущим, умирающим от голода. Многие приходили к нему с просьбой в это голодное время, и он всех оделял хлебами, и всем они казались сладкими, будто с медом; и никому не хотелось так настоящего хлеба, как полученного из рук блаженного. И кому Прохор давал хлеб с благословением, тому хлеб казался светел и чист и был сладок.

Некий человек, потихоньку украв хлеб, стал есть его без благословения того старца, но не смог, так как в его руках хлеб превратился в пыль и стал сверх меры горьким. Так повторялось много раз. Но от срама ему было стыдно, и он не мог поведать блаженному о своем прегрешении. Однако будучи голодным, не в силах терпеть естественной нужды, видя смерть перед глазами своими и стеная, этот человек приходит к игумену Ивану, рассказывает ему о содеянном и просит прощения за свое согрешение. Игумен же, не поверив рассказанному, чтобы узнать, подлинно ли это так, повелел другому брату сделать то же: взять тайком хлеб. И при//несли

л. 53 хлеб, и случилось с ним то, о чем рассказал укравший монах: хлеб стал таким горьким, что никто из братии не мог его есть. Держа горький хлеб в руках, игумен послал попросить хлеб [у Прохора]. «Из рук его, — сказал, — возьмите; а, уходя от него, другой хлеб украдите». Когда были принесены эти хлебы, украденный на их глазах изменился, и стал как персть, и сделался горек, как и первый; а хлеб, взятый из рук блаженного, был светел и [сладок], как мед. И после такого чуда повсюду прошла слава об этом старце, который многих голодных прокормил и многим был полезен.

Когда же Святополк, в союзе с Володарем и с самим Васильком, пошел ратью на Давида Игоревича из-за Василька*, которого Святополк ослепил по наущению Давида Игоревича, не стали пускать ни купцов из Галича*, ни ладей из Перемышля*, — и не было соли по всей Русской земле. Настали трудные времена, к тому же начались беззаконные грабежи, как сказал пророк: «Съедающие народ мой вместо хлеба Господа не призывали»*. И тогда можно было видеть всех людей в великой печали, изнемогших от войны и от голода, без хлеба и без соли.

Прохор же, имевший тогда свою келью, собрал много пепла изо всех келий так, что никто не знал об этом, и раздавал его всем, и пепел превращался в чистую соль. И чем больше он раздавал, тем больше у него становилось. И ничего не брал за это, все даром раздавал, кому сколько //

л. 53 об. требовалось; и не только монастырю было довольно соли, но и мирские люди, приходя к Прохору, в изобилии получали ее для удовлетворения своих домашних нужд. И можно было видеть, как опустело торжище, а монастырь был полон приходящими за солью. И поэтому возникла зависть у продавцов соли, ибо они не получили желаемого. Они думали в те дни обрести все богатство мира, торгуя солью, но тщетно: если прежде соль дорого ценилась, две меры — за куну*, то теперь десять мер за ту же цену никто не брал.

И восстали продающие соль, стали наущать Святополка против монаха, говоря так: «Прохор-чернец отнял у нас богатство, и мы обнищали». Князь же, желая угодить им, в мыслях преследовал двойную цель: и прекратить возникшее волнение, и приобрести себе богатство. Одержимый этой мыслью, думающий только о выгоде князь решил со своими советниками установить высокую цену на соль, чтобы, отняв у монаха, самому продавать ее. Мятежникам же тем князь, скрывая в себе мысль о приобретении [богатства], дает обещание, говоря: «Ради вас пограблю чернеца». Желая немного угодить им, много вреда сотворил, ибо, только не ведая зависти, можно принести пользу.

И посылает князь, чтобы взяли соль у монаха. Когда же соль была привезена, князь с теми мятежниками, которые подстрекали его против блаженного, пришел, чтобы посмотреть на нее, — и увидели все перед глазами пепел. //

л. 54 Сильно удивился князь: «Что это?» — говорил он, недоумевая. Желая узнать доподлинно, в чем дело, князь приказал хранить ее три дня, чтобы понять истинную суть [случившегося]. Одному же человеку князь повелел отведать ее — пепел оказался в устах у того.

Как обычно, множество народа приходило, чтобы получить соль от блаженного; и, узнав, что Прохор ограблен, люди возвращались ни с чем, проклиная сделавшего это. Блаженный же сказал им: «Когда выбросят то, что взяли у меня, пойдите и возьмите себе». И князь, три дня продержав изъятое у монаха, повелел ночью высыпать это. Когда же пепел выбросили, он тотчас превратился в соль. Горожане, узнав об этом, разобрали соль.

И когда произошло это дивное чудо, пришел в ужас сотворивший насилие, и не в силах скрыть случившегося, так как совершилось это на глазах всего города, начал князь расспрашивать о том, кто сделал это. Тогда рассказали князю о другом чуде, которое сотворил Прохор, кормя лебедой множество народа, и в устах их она становилась сладким хлебом; когда же некий человек украл один хлеб, то он обратился в прах и стал горьким, как полынь. Услышав это, князь устыдился содеянного и, придя в монастырь к игумену Ивану, покаялся ему. Прежде же Святополк питал ненависть к нему, так как игумен обличал его ненасытную жажду богатства и насилие. Схватив игумена, Святополк заточил его в Туров,* //

л. 54 об. если бы не выступил против него Владимир Мономах, что испугало Святополка, он бы так скоро не возвратил игумена с почестями в Печерский монастырь.

[Теперь же], ради совершившегося чуда, воспылал князь великой любовью к [монастырю] святой Богородицы и к святым отцам Антонию и Феодосию, а черноризца Прохора очень сильно почитал и прославлял, убедившись, что он воистину раб Божий. И Святополк дал слово Богу, что больше никому не сотворит насилия. И Прохору князь дал обещание: «Если я по Божьей воле умру до тебя, то ты своими руками положи меня в гроб, чтобы этим явить мне твое беззлобие. Если же ты прежде меня преставишься, на своих плечах внесу тебя в пещеру, и за то Господь даст прощение мне за великую вину перед тобой».

Блаженный же Прохор еще много лет прожил в добром исповедании богоугодным, чистым и непорочным житием. Потом разболелся старец, а князь в то время был на войне. Тогда Прохор посылает к нему с известием, говоря: «Приблизился час моего исхода из тела; и, если хочешь, приди, чтобы простились мы с тобой; и исполнишь обещание — своими руками положишь меня во гроб, и примешь прощение от Господа. Я ожидаю только твоего прихода, но если ты промедлишь, я отойду в мир иной; и не завершится война поражением, если ты придешь ко мне». //

л. 55 Услышав это, Святополк распустил воинов и без промедления пришел к блаженному. И Прохор долго поучал князя о милостыне, и о будущем суде, и о вечной жизни, и о бесконечной муке; он дал Святополку благословение и прощение и целовал всех, бывших с князем; потом, воздев руки к небу, старец испустил дух. А князь с черноризцами, взяв его, внес в пещеру, своими руками в гроб положил.

И после погребения Прохора Святополк пошел на войну и одержал победу над погаными*, покорил всю землю Половецкую и вернулся с большой добычей в свою землю. И это была Богом дарованная война в Русской земле, предсказанная блаженным.

С тех пор Святополк, когда отправлялся или на войну, или на охоту, приходил в монастырь с благодарением, поклоняясь пресвятой Богородице и гробу Феодосиеву, и входил в пещеру к святому Антонию и блаженному Прохору, и, всем преподобным отцам поклонившись, шел в путь свой. И так процветало оберегаемое Богом княжение его. Сам будучи свидетелем, Святополк открыто возвещал о бывших преславных чудесах и знамениях Прохора и других преподобных, с которыми все мы да получим милость о Христе Иисусе.

Слово о блаженном Марке Печернике

Господи, благослови, Отче

Мы, грешные, подражаем писанию древних святых, где они нам изъяснили то, что с великим трудом обрели в пустынях, и в горах, и в пропастях земных; //

л. 55 об. одних сами видев, а о других слышав, жития, и чудеса, и деяния богоугодные преподобных мужей написали; иных же, до них бывших, слыша жития, и словеса, и деяния, рассказали, сложив патерик, и мы, читая их, наслаждаемся теми духовными словами*.

Я же, недостойный и не постигший разума истины, ничего такого не видел, но последую слышанному; то, что мне рассказал блаженный епископ Симон, то я и написал твоему преподобию. И не исходил я святых мест, и не видел ни Иерусалима, ни Синайской горы, чтобы мог что прибавить к повести, как это ради красоты обычно делают словесники. Мне же нечем будет похвалиться, кроме этого блаженного монастыря Печерского и в нем бывших святых черноризцев; с радостью вспоминая их жития и чудеса, уповаю и я, грешный, на молитвы тех святых отцов.

Отсюда положу начало повести о преподобном Марке Печернике, который жил в пещере и при котором святой Феодосий был перенесен из пещеры в святую и великую церковь. Этот блаженный много могил в пещере выкопал своими руками, на своих плечах вынося землю, и днем и ночью трудился он для дела Божия. И выкопал он много могил для погребения братии, и ничего не брал за труд, а если кто сам что-нибудь давал ему, он, приняв это, раздавал убогим. //

л. 56 И когда однажды, копая, как обычно, он изнемог, утрудившись, то оставил могилу узкой и нерасширенной. Случилось же одному из братии, что болел, умереть именно в тот день, и не нашлось другой могилы, кроме этой тесной. И принесли мертвого в пещеру, и с трудом положили его в могилу из-за ее тесноты. И стала братия роптать на Марка, потому что могила была узка и нельзя было ни поправить одежд на мертвом, ни елея на него возлить. А Печерник со смирением всем кланялся и говорил: «Простите меня, отцы, за худость, не докопал я». Они же еще больше стали укорять его... Тогда Марко сказал мертвому: «Так как эта могила тесна, сам, брат, соберись с силами и, приняв елей, возлей на себя». И мертвый, приподнявшись немного, простер руку, взял елей и возлил на себя крестообразно, на грудь и на лицо, и отдал сосуд; сам же, пред всеми оправив одежды, лег и умер. И когда произошло это чудо, всех охватил страх от свершившегося.

Потом после продолжительной болезни умер другой брат. И некто из его друзей пошел в пещеру, чтобы увидеть могилу, где будет положено тело его любимого друга, и спросил об этом блаженного. И ответил ему Марко: «Брат, иди и скажи умершему: «Подожди до завтра, пока не выкопают тебе могилу, и тогда отойдешь к покою загробной жизни"». Но пришедший брат говорит ему: «Отче Марко, я отер губкой его мертвое тело. Кому велишь мне говорить?» Этот Марко отвечал: «Видишь, могила не докончена. //

л. 56 об. Прошу тебя, иди, скажи умершему: «Говорит тебе грешный Марко: «Брат, поживи еще этот день и умри завтра. Когда я приготовлю место, чтобы положить тебя, то пришлю за тобой».

И пришедший брат, послушав блаженного, явился в монастырь и нашел всю братию совершающей обычное пение над покойником. И, став пред мертвым, он сказал: «Говорит тебе грешный Марко, что могила тебе не готова, подожди до завтра». И удивились все словам таким. И только произнес он их пред всеми, как тут мертвый тотчас прозрел, возвратилась душа в него, и весь тот день и ночь пробыл он с открытыми глазами, но никто не мог говорить с ним.

На другой день тот брат, который прежде приходил [к Марку], направился в пещеру, чтобы увидеть, закончена ли могила. И блаженный сказал ему: «Пойди, скажи умирающему: «Оставь эту временную жизнь и перейди в вечную, ибо уже готово место для принятия тела твоего; предай Богу дух твой, тело же твое будет положено здесь, в пещере, со святыми отцами"». И брат, придя, все это сказал ожившему, и он тотчас сомкнул глаза и испустил дух пред всеми явившимися посетить его. И положили его честно в том месте пещеры, о котором говорилось выше. Все удивились этому чуду: как по слову блаженного мертвый ожил, а затем по его повелению преставился. //

л. 57 В том же великом монастыре Печерском были два брата духовных, с юности связанные сердечной любовью, имеющие одни мысли и одни желания. Они умолили блаженного Марка, чтобы тот сделал общую могилу, где бы они были вместе положены, когда Господь повелит.

Спустя долгое время Феофил, старший брат, отлучился куда-то по надобности. Юный [брат] разболелся, умер и был положен в приготовленном месте. Через несколько дней возвратился Феофл. Узнав о брате, он сильно горевал. Взяв с собою некоторых [от братии], он направился в пещеру, чтобы посмотреть, где и на каком месте положен умерший. И когда он увидел, что юного брата положили на верхнем месте, то стал негодовать и сильно роптать на Марка: «Зачем его здесь положил? Так как я старше того, то ты положил его на моем месте». Печерник же, человек смиренный, с поклоном говорил Феофилу: «Прости меня, брат, согрешил я перед тобой». А умершему сказал: «Брат, встань и дай место неумершему брату, а сам ляг на нижнем месте». И тотчас по слову блаженного на глазах у всех пришедших мертвый встал и лег на нижнем месте. И видели все чудо страшное, полное ужаса.

Тогда брат, роптавший и сердившийся на блаженного за то, как он положил умершего, припал к ногам Марка, говоря ему: //

л. 57 об. «Отче Марко, я согрешил, подняв брата с места. Молю тебя: вели, чтобы он опять лег на своем месте». Блаженный же сказал ему: «Господь пресек вражду между нами. Он сделал это из-за твоего роптания, чтобы ты не вечно враждовал, сохраняя злобу на меня. Вот и бездушное тело являет действительную любовь к тебе, признавая твое старшинство. Я хотел, чтобы ты, не выходя отсюда, унаследовал свое старшинство и сейчас же был бы положен здесь, но, так как ты не готов к исходу, иди, позаботься о душе своей, и вскоре сюда принесен будешь. Воскрешение мертвеца — дело Божье, а я — человек грешный. Но этот мертвый, боясь твоей обиды, а мне укоризны, которой бы он не стерпел от тебя, оставил тебе половину места, общего для вас. Бог может поднять его, я же не могу сказать умершему: «Встань!» — а потом: «Ляг на верхнем месте!» Ты воспрепятствуй ему и скажи — а вдруг тебя послушается, как и теперь?» Услышав это, Феофил стал сильно скорбеть от страшных слов Марковых и думал, не чая дойти до монастыря, что, тут пав, тотчас умрет.

И когда он пришел в свою келью, то охватил его плач неутешный. Раздав все, до последней рубашки, он оставил себе только свиту, которая была как мантия, //

л. 58 и пребывал в ожидании часа смертного. И никто не мог остановить его горького плача, и никто не мог заставить его принять сладкой пищи. Когда наступал день, он говорил: «Не знаю, доживу ли до вечера». Когда же приходила ночь, он, плача, говорил: «Что сделаю, если доживу до утра? Ведь многие, встав [утром], не доживали до вечера, или, ложась [спать], не вставали с лож своих; как же быть мне, получившему извещение от блаженного, что скоро я скончаюсь?» И он со слезами молил Бога дать ему время для покаяния.

Делая это: изнуряя себя голодом, и молясь, и плача ежечасно, и ожидая, что вот-вот наступит день отлучения души от тела, он так истощил свою плоть, что можно было счесть все его кости. Многие желали утешить Феофила, но ввергали его в еще большее рыдание. И от сильного плача ослепли очи его. И так, в великом воздержании, проводил он все дни жизни своей, угождая Богу добродетельным житием.

Блаженный же Марко, узнав о часе своего отшествия к Богу, призывает Феофила и говорит тому: «Брат, я заставил страдать тебя на протяжении многих лет, прости меня. Вот уже ухожу из этого мира, молись обо мне. Я же, если получу милость от Бога, не забуду тебя, да сподобит нас Господь свидеться там и быть в том месте, где обретают στцы Антоний и Феодосий». //

л. 58 об. А Феофил с плачем отвечает блаженному: «Отче Марко, зачем ты меня оставляешь? Или возьми меня с собою, или даруй мне прозрение». И Марко сказал ему: «Брат, не тужи, так как Бога ради ослеп ты очами телесными, но духовными на постижение Бога прозрел. Брат, я был виноват в твоей слепоте: предсказав тебе смерть, я желал принести пользу душе твоей и смирить твое высокоумие, ибо сокрушенного и смиренного сердца Бог не отвергнет»*. Феофил же ответил: «Знаю, отче, что за грехи мои, упав, умер бы пред тобою в пещере, когда ты мертвого поднял, но Господь ради твоих святых молитв даровал мне жизнь. Ныне же я прошу того, чтобы с тобой умереть или прозреть». А Марко промолвил: «Не требуется тебе видеть этот временный свет, проси у Господа, чтобы там увидеть славу его; не желай смерти, так как она придет, даже если ты и не захочешь. Но вот тебе знамение твоего отшествия: за три дня [до смерти] прозреешь, и так отойдешь к Господу, и там увидишь свет нескончаемый и славу [неизреченную]». И сказав это, блаженный Марко преставился о Господе и был положен в пещере, где сам выкопал [себе могилу].

Феофил же стал рыдать с удвоенной силой, потому что сердце его было уязвлено разлукой с отцом; он проливал потоки слез, которые все умножались. У него был сосуд, и Феофил, когда //

л. 59 становился на молитву и приходили слезы, поставив сосуд, плакал над ним, — и за долгие годы наполнил его слезами, так как жил в ожидании [исполнения] пророчества блаженного.

Почувствовав приближение конца, Феофил стал прилежно молиться Богу, чтобы угодны были слезы его пред ним. И тут вдруг некто, прекрасный видом, предстал перед Феофилом, говоря ему: «Зачем ты хвалишься тщетой слез?» Взяв сосуд, значительно больше, чем у Феофила, благоухания исполненный, как мирра добровонного, он сказал: «Это часть твоих слез, которые ты в молитве к Богу от сердца излил, которые ты или рукою, или платком, или ризою [отер] и которые на землю упали из твоих очей, все эти слезы собрал я в этом сосуде и сохранил по повелению Творца нашего, а ныне послан с радостным известием: с веселием отойдешь к Богу, который сказал: «Блаженны плачущие, ибо утешатся"*». Промолвив эти [слова], он стал невидим.

Блаженный же призвал игумена и поведал ему о явлении ангела и о речах его, показав два сосуда, наполненных слезами; один из них был полон благовония, превосходящего все ароматы, и его Феофил повелел возлить на тело свое. Через три дня он преставился. Положили его достойно в пещере рядом с Марком Печерником, помазавши тело его из сосуда ангелова, так что пещера наполнилась благоухания; и слезный сосуд вылили на Феофила, чтобы сеявший слезами в радости пожал плод дела рук своих, ведь сказано: «Сеющие со слезами семена свои //

л. 59 об. о Христе утешены будут»*. Ему же слава с Отцом и со Святым Духом!

Слово о преподобных отцах Феодоре и Василии

Сказано: как проявление любви к благому — нестяжание, так и корень любви ко всему злому — сребролюбие*. Как говорил Лествичник: «Такой [человек, который любит не богатство, а Бога], не может сберечь имения, но растрачивает его благолепно, всем нуждающимся подавая»*. Ведь сказал Господь: «Если человек не отрешится от всего, что имеет, он не может быть моим рабом»*.

Последуя сказанному, Феодор оставил все мирское, раздал богатство нищим и стал монахом, крепко подвизаясь в добродетели. По повелению игумена он поселился в пещере, которая называлась Варяжской*, и в ней провел много лет в великом воздержании.

Но под влиянием дьявола Феодор стал тужить о богатстве, розданном им нищим, так как пришло ему на ум, что после долгих лет жизни и изнеможения плоти он не сможет довольствоваться монастырской пищей. Искушая, в это вверг его дьявол, а он, не поразмыслив, не вспомнил сказанного Господом: «Не заботьтесь о завтрашнем дне [и не говорите]: «Что нам есть?», или «Что нам пить?», или «Во что нам одеться?» Взгляните на птиц небесных: Отец ваш небесный питает их»*. Многократно смущал Феодора дьявол, желая привести его от скорби к отчаянию нищеты ради истощенного богатства, которое он раздал нищим. И долгое время провел Феодор в мрачных мыслях из-за бедности, своим друзьям о своей печали открыто //

л. 60 рассказывая.

И некий Василий, один из совершеннейших черноризцев того монастыря, сказал ему: «Брат Феодор, молю тебя, не погуби мзды своей. Если ты хочешь богатства, то я все, что имею, отдам тебе, только скажи пред Богом: «Пусть все, что я раздал, Твоей будет милостыней», — и, если простит тебя Господь, будешь жить без печали, обретя богатство». Услышав это, Феодор убоялся гнева Божия. Узнал он от Василия также о том, что произошло в Константинополе* [с человеком, который] пожалел о золоте, розданном в милостыню: как, упав посреди церкви, он умер, лишив себя и того, и другого ради золота и душу, и жизнь свою погубил. Поразмыслив над этим, Феодор стал оплакивать свое согрешение и воздавать хвалу брату, который исцелил его от такого недуга. О таких сказал Господь: «Извлекающий драгоценное из ничтожного будет как мои уста»*. И с тех пор возросла великая любовь между ними. Когда этот Феодор преуспевал в заповедях Господних и творил угодное Богу, то сильно уязвлял этим дьявола; так как невозможно было прельстить монаха богатством, снова вооружается противник, иную кознь восставляет ему на погибель.

Однажды Василий был послан игуменом по некоторому делу [из монастыря], и, найдя это время удобным для своего злого умысла, враг принял облик Василия и входит к пещернику, сначала доброе ему говоря: «Феодор, как ты живешь теперь? Прекратилось ли нашествие бесов, искушающих тебя любовью к богатству, //

л. 60 об. или до сих пор они творят тебе вред, напоминая о розданном имении?» И не распознал Феодор, что это бес, думая, что с ним говорит брат, которому блаженный отвечал: «Твоими, отче, молитвами мне теперь хорошо; я был утвержден тобою и не внимаю бесовским мыслям. Если ты велишь что-либо, то я с усердием исполню, не ослушаюсь тебя, потому что обрел великую пользу души благодаря твоему наставлению». Бес же, мнимый брат, взял над ним силу, потому что Феодор не помянул Господа Бога. И говорит ему бес: «Другой совет я даю тебе, благодаря которому покой обретешь и скорое воздаяние получишь: только попроси у Бога, и он даст тебе множество злата и серебра; но не разрешай никому входить к тебе, и сам не выходи из пещеры своей». И пещерник обещал сделать так. Тогда отошел [от него] бес.

И вот пронырливый стал невидимо внушать ему мысль о сокровище, чтобы подвигнуть Феодора на молитву: пусть попросит у Бога золота и, если получит, как милостыню раздаст. И вот увидел он во сне беса, светлого и прекрасного, как ангел, показывающего ему сокровище в пещере, — и много раз было это видение Феодору. И когда спустя много дней пришел он на указанное место и стал копать, обрелось сокровище — золота и серебра многое множество и сосуды многоценные.

И тогда снова приходит бес в образе брата и говорит пещернику: «Где сокровище, данное тебе? Тот, кто являлся тебе, //

л. 61 сказал мне, что множество золота и серебра дано тебе по молитве твоей». Но Феодор не хотел явить ему сокровища. Бес же действительно говорил с пещерником, а втайне внушал тому мысль, чтобы, взяв золото, уйти в иную страну. Говорит [бес]: «Брат Феодор, не предупреждал ли я тебя, что скоро примешь воздаяние? Ведь Бог сказал: «Всякий, кто оставит дом, или села, или имение ради меня, получит больше во сто крат»*. Вот уже в руках твоих богатство, делай с ним, что хочешь». Пещерник же ответил: «Ради того просил я у Бога, чтобы, если мне даст, в милостыню все раздать, для этого даровал мне Бог [богатство]». Супостат говорит: «Брат Феодор, берегись, чтобы снова враг не заставил тебя тужить из-за розданного, как прежде, ведь это дано тебе взамен того, что ты раздал убогим. Я велю тебе: взяв это, иди в иную страну и там купи себе села и все, что тебе потребуется, ведь и там ты можешь спастись и избавиться от козней беса, а после своего ухода из жизни ты можешь отдать богатство, куда захочешь, и ради этого память о тебе будет». Феодор же сказал ему: «Не стыдно ли мне будет, что я, оставив мир и все, что в нем, дал обет здесь жизнь свою окончить, в пещере этой, а теперь сделаюсь беглецом и мирским жителем? Если же тебе угодно, пусть я живу в монастыре и все, что ты скажешь мне, сделаю». Бес же, мнимый брат, отвечал: «Ты не можешь утаить сокровища, — узнают о нем и будет взято, но последуй моему совету, тому, что тебе велю. //

л. 61 об. Если бы это не было угодно Богу, то тебе не даровал бы [богатства] и меня не известил бы».

Тогда пещерник, поверив ему, как брату, стал готовиться к уходу: соорудил возы и ящики, чтобы в них собрать сокровище и уйти, куда бес повелит ему. Но Бог, не желая погибели ни единому из печерских монахов, и этого спас молитвами святых своих.

В это время возвратился посланный игуменом Василий, который прежде спас пещерника от помышления злого. И пришел он в пещеру, желая увидеть живущего в ней брата. Говорит ему: «Брат Феодор, как в Боге живешь ныне?» Удивился Феодор вопросу, что Василий говорит так, будто долгое время не виделись: «Вчера, и третьего дня, и все время ты был со мной и поучал меня, и вот иду, куда велишь мне». И ответил Василий: «Скажи мне, Феодор, что значат слова твои: «Вчера, и третьего дня, и все время ты был со мной, поучая меня?» Или ты, поучая меня, отходишь, а, может быть, это бесовское видение? Не утаи от меня Бога ради». А Феодор, гневаясь, сказал ему: «Что меня искушаешь и зачем смущаешь душу мою, то так мне говоря, то иначе? И какому слову должен я верить?» И так прогнал его от тебя с жестокими словами.

Брат же, все это выслушав, пошел в монастырь. А бес снова в образе Василия явился к Феодору: «Лишился ты, брат, жалкого разума. Я не попомнил обиды твоей, что от тебя этой ночью //

л. 62 принял, но ты поскорее, в эту же ночь, уходи, взяв найденное». Сказав это, бес ушел от него.

Когда же настал день, пришел к Феодору Василий, взяв с собой некоторых из черноризцев, говорит пещернику: «Их привел я в свидетели, что три месяца прошло с тех пор, как с тобою виделся, и только третий день я в монастыре. Ты говоришь, «Вчера и третьего дня», — это какое-то бесовское действо. Когда тот придет к тебе, не позволяй ему беседовать с тобой прежде, чем он молитву сотворит, тогда ты поймешь, что это бес». И сотворил Василий запрещальную молитву, призвав на помощь святых, и пошел в свою келью, утвердив пещерника.

Бес же впредь не смел являться, и стало понятно Феодору, что это было обольщение дьявола. И всякого, кто приходил к нему, Феодор заставлял прежде помолиться и только после этого беседовал с ним. И с тех пор укрепился он на врагов и познал пронырство их. Господь избавил его от мысленных зверей и не позволил ему быть рабом их, что со многими случается, пребывающими в пустыне, или в пещерах, или в затворе, живущими в уединении. Необходима великая твердость, чтобы не погибнуть от бесов, тогда как и этого не погубят хотящие сделать это.

Выкопав яму глубокую, Феодор положил там найденное сокровище и засыпал землей, так что с того времени и доныне никто не знает, где оно сокрыто.

Сам же, по своей воле, предался работе, чтобы снова, будучи праздным, не поддаться //

л. 62 об. лености, из-за чего пропадает страх [перед Богом], а бесы опять обретают власть. И поставил он в пещере жернова, и, беря из сусека пшеницу, своими руками молол ее. Всю ночь он пребывал без сна, трудясь на работе и на молитве, а на другой день ссыпал в сусек муку и снова брал жито. И так он делал много лет, облегчая жизнь монастырских рабов; и не стыдился Феодор такой работы, беспрестанно моля Бога о том, чтобы отнял у него память сребролюбия. И Господь освободил его от страсти, так что он и помыслить не мог о богатстве. Золото и серебро стали для него как грязь.

В такой работе Феодор провел много лет. Однажды келарь, видя его в злострадании, отправил к нему в пещеру пять возов жита, привезенного из сел, чтобы он не утруждался, постоянно приходя за житом. Феодор же, ссыпав жито в сосуды, начал молоть, распевая наизусть Псалтирь. Устав, он прилег, желая немного поспать. Но вот внезапно раздался гром, и начали жернова молоть. Поняв, что это бесовское действо, блаженный, встав, начал прилежно молиться Богу и громко произнес: «Господь запрещает тебе [делать это], вселукавый дьявол!» Но бес не переставал молоть жерновами. И Феодор снова сказал: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, свергшего тебя с небес и предавшего тебя на попрание своим угодникам, Бог приказывает тебе через меня, грешного: ты не перестанешь трудиться, пока не измелешь жито, пусть и ты порабо//таешь

л. 63 на святую братию!» Сказав это, он стал на молитву. Бес же не смел ослушаться, до рассвета измолол все пять возов жита. И Феодор известил келаря, чтобы тот прислал за мукой. Удивился келарь дивному видению, что за одну ночь пять возов [жита] измолото, и вывез пять возов муки из пещеры, к которым еще пять возов муки прибавилось.

И это было удивительно слышать и тогда, и ныне, — сбылось сказанное в Евангелии: «И бесы повинуются вам именем Моим»*. И это сказано: «Я дал вам власть над змеей, и над скорпионом, и над всей силой вражьей»*. Хотели бесы устрашить блаженного, но обрели узы тяжелой работы, что заставило их взывать к пещернику: «Больше здесь не появимся!»

И решили Феодор и Василий по богоугодному совету между собой, что никогда не утаят друг от друга помыслов своих, но вместе рассудят и разрешат их, следуя Божьему совету. Василий же поселяется в пещере, а Феодор из-за старости оставляет ее, хотя поставить себе келью на старом дворе.

Монастырь был тогда выжжен*, и, когда к берегу пристали плоты [для строительства] и церкви, и всех келий, то наняли возчиков, чтобы возить лес на гору. Феодор же, не желая быть другим в тягость, сам на себе стал носить бревна. Но бревна, что поднимал Феодор для постройки кельи своей, бесы, пакости творя, сбрасывали с горы: так они хотели прогнать блаженного. Феодор же сказал: «Во имя Господа Бога нашего, повелевшего вам в свиней войти*, он приказывает вам //

л. 63 об. устами моими, раба своего: каждое бревно, что на берегу, поднимите на гору, чтобы облегчить труд работающих Господу, и из того леса построят они дом молитвенный Госпожи Богородицы и кельи себе поставят. Прекратите им пакости творить и узнайте, что Господь обретает в этом месте». В ту же ночь, не переставая, бесы носили бревна от Днепра на гору, пока внизу не осталось ни щепочки; из этого леса возвели церковь и келии, кровлю и помост, так что хватило удовлетворить все монастырские нужды.

Встав утром, возчики поехали на берег, чтобы возить бревна, — ни единого не нашли на берегу, но все были на горе; и все то не в одном месте было сложено, но в разных, по порядку: для кровли, особо — для помоста, особо — большие бревна, неудобоносимые из-за длины, — все в целости оказалось на горе. И дивились все, видевшие и слышавшие, тому, что совершилось сверх силы человеческой. И это многим иноверным показалось невероятным из-за величия случившегося, но свидетели того прославили Бога, творящего предивные чудеса ради своих угодников. Ведь сказал Господь: «Не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь больше тому, что имена ваши написаны на небесах»*. Это Бог сотворил во славу свою, ради молитв отцов наших Антония и Феодосия.

Бесы же не стерпели обиды, ведь некогда их почитали неверные и им поклонялись поганые, принимая их за богов, //

л. 64 теперь же они правоверными угодниками Божьими пренебрегаемы, уничижаемы, лишены чести, как смерды, мелют и бревна носят на гору, и от людей отгоняемые бегают, боясь наказания преподобных, ибо все их прельщения были обличены пред всеми Феодором и Василием. Видя этих людей, бес укорял их: «Не отступлюсь, не отдохну, до самой смерти борясь с вами!» Не ведал дьявол, что еще большую славу принесет им. Подучил он злых людей погубить монахов, и те натянули лук свой, орудие зла, и стрела их вонзилась в сердца Феодора и Василия, о чем после расскажем.

Когда Мстислав был смертельно ранен в грудь*, то обнаруженная в нем стрела оказалась той, которой он застрелил Василия. «Сегодня умираю, — молвил он, — из-за Феодора и Василия». Ведь предрек Василий: когда убили его, вытащив стрелу из тела, он бросил ее князю и сказал: «Этой стрелой сам уязвлен будешь», — это и сбылось, о чем после расскажем.

Нанятые извозчики воздвигли обвинение на блаженного, требуя платы за провоз, говоря так: «Не ведаем, какою хитростью велел он этим бревнам на горе оказаться». Неправедный же судья, взяв с них мзду, присудил им получить плату с блаженного, сказав так: «Пусть тебе помогут заплатить бесы, которые тебе служат», — и не попомнил он, что будет осужден Богом неправедно судящий*.

Снова враг дьявол воздвиг бурю //

л. 64 об. на благочестивых: он нашел среди княжеских советников некоего человека, лютого и свирепого, непотребного нравом, и делом, и всякой злобой. Приходит к этому боярину бес в облике Василия, потому что Василий был ему знаком, и говорит боярину: «Феодор, который до меня жил в пещере, нашел сокровище — золота много, и серебра, и сосуды многоценные, — со всем этим хотел он бежать в иную страну, но я удержал его. И вот теперь он юродствует: приказывает бесам молоть и с берега бревна носить, — и свершается это, а сокровище он до времени скрывает, чтобы втайне от меня уйти с ним, куда замыслил. Вы же ничего не получите».

Когда боярин услышал то от беса, которого считал Василием, то привел его к князю, и больше того сказал бес: «Скорее схватите Феодора, а сокровище возьмите. Если же он не отдаст, то устрашите его побоями и пытками; если же и тогда не отдаст, то предайте его страшным мучениям; а если и после этого не отдаст, меня призовите, и я обличу его пред всеми и место укажу, где скрыто сокровище». Дав им такой злой совет, бес скрылся с глаз их.

И рано утром князь, словно на охоту или на какого-то воина грозного, поехал сам со множеством слуг, и схватил блаженного Феодора, и привел его домой. Сначала ласково спрашивал он его: «Нашел ли сокровище?» «Я, — сказал князь, — разделю его с тобою, и ты будешь отец отцу //

л. 65 моему и мне». А Святополк был тогда в Турове*. Феодор сказал: «Да, я нашел, и теперь оно зарыто в пещере». Князь же спросил: «Много ли, отче, золота, и серебра, и сосудов? Кем, по слухам, это сокрыто?» И Феодор отвечал: «В Житии святого отца нашего Антония рассказывается*, что это варяжский клад, так как там есть сосуды латинские, поэтому и доныне пещера зовется Варяжской. А золота и серебра там бесчисленное множество». Князь же сказал: «Почему же не дашь мне, сыну своему? Себе же возьми, сколько хочешь». И отвечал Феодор: «Мне не нужно ничего, или прикажешь мне взять то, что мне не требуется? Не помню я, а то бы все вам поведал, потому что вы богатству служите, а я свободен от этого».

Тогда князь с гневом сказал слугам: «Этого монаха, отказавшегося от милости моей, приказываю сковать по рукам и ногам и три дня не давать ни хлеба, ни воды». Снова и снова Феодора спрашивали: «Поведай, где сокровище?!» Он всякий раз отвечал: «Не припомню, где спрятал его». Князь же повелел жестоко мучить Феодора, так что власяница его омочилась кровью; а потом приказал повесить монаха вниз головой над большим очагом и развести огонь. Тогда многие удивились терепнию мужа, который пребывал в пламени, как в росе, а огонь и власяницы его не коснулся. Один из очевидцев рассказал о Феодоре, который сотворил чудеса. Ужаснувшись, князь сказал монаху: «Зачем ты губишь себя, не отдавая //

л. 65 об. сокровища, достойного нас?» И Феодор отвечал: «Истину тебе говорю, что был спасен молитвою брата моего Василия тогда, когда нашел [сокровище], а ныне Господь отнял у меня память сребролюбия, не помню, где зарыл [клад]».

Вскоре же насильно привели из пещеры Василия, не хотевшего идти. И сказал ему князь: «Все, что ты велел сотворить, я сделал с этим злодеем, и хочу, чтобы ты был мне как отец». Василий спросил: «Что я велел тебе сделать?» Князь сказал: «Поведай мне, где сокровище, так как Феодор не сказал мне и я мучил его». Отвечал Василий: «Вижу козни злого беса, прельстившего тебя, а меня и этого блаженного оболгавшего, ведь не видел меня никто от рождения своего выходящим из пещеры своей пятнадцать лет». Все, бывшие тут, подтвердили: «При нас ты говорил князю». Василий же отвечал: «Всех вас бес прельстил, не видал я ни князя, ни вас».

Разгневался князь и повелел мучить его без милости. Не стерпев обличения, став буйным от вина, разъярившись, он взял стрелу и вонзил ее в Василия. Повелел князь порознь затворить монахов, чтобы утром предать их злым мукам. Но в ту же ночь они оба скончались о Господе. Узнав об этом, пришла братия, взяла тела их со следами мучений, погребла честно в Варяжской пещере; где они подвизались, тут и положены были Василий в одежде кровавой и Феодор во власянице, которые, думаю, и доныне в целости обретаются: тех, кого постыдился огонь, как тление коснется?

По прошествии немногих дней сам Мстислав был застре//лен

л. 66 на городской стене Владимира, сражаясь с Давидом Игоревичем. Узнав стрелу свою, которой убил Василия, он сказал: «В этот день умираю за блаженного».

Да сбудется сказанное Господом: «Всякий, взявший нож, от ножа погибнет»*. Как он беззаконно убил, так и сам беззаконно убит был. Феодор же и Василий приняли мученический венец о Христе Иисусе, Господе нашем.

Слово о Спиридоне-просвирнике и об Алимпии-иконописце

Всякая душа простая свята, не имеет лукавства в себе, ни лести в сердце*. Такой [человек] праведен пред Богом и людьми, не может совершать безрассудные поступки, потому что он сосуд Божий и жилище Святого Духа, и от этого освящается и тело, и душа, и ум*, как сказал Господь: «Я и Отец к нему придем и обитель в нем сотворим*. Вселюсь, — сказал, — в них, и буду ходить, и буду их Богом, и они будут моим народом»*. Апостол же [сказал]: «Вы церковь Бога живого, и Дух Святой живет в вас»*. Такие [люди] на земле живут, как ангелы, и на небесах с ними вовеки радуются: как в жизни неразлучны с ними были, так и после смерти с ними веселятся, о чем мы скажем и в конце этого слова.

Блаженный Спиридон вместе с Никодимом пек просфоры по повелению печерского игумена Пимена Постника*. На протяжении лет они, единые умом и нравом, добросовестно трудились в пекарне, честно и непорочно совершая службу. Спиридон пришел в иночество не из города, а из села, он был необразованным человеком, но выучил наизусть всю Псалтирь. Придя в пекарню, //

л. 66 об. он своими руками, с особым благоговением работал, принося Богу жертву чистую от своего труда. Плод же уст его, — живая словесная жертва, — приносилась от него всемогущему Богу от всех и за всех: беспрестанно поя Псалтирь, Спиридон каждый день прочитывал ее до конца; колол ли он дрова, месил ли тесто, она постоянно была у него на устах.

И однажды, когда сей блаженный совершал свою обычную работу с особым благочестием, случилось ему, как всегда, затопить печь для печения просфор, но от огненного жара загорелась кровля дома. И Спиридон, взяв свою мантию, закрыл ею устье печи*; завязав рукава рубахи, он, взяв ее, побежал к колодцу, и, налив в нее воды, быстро устремился назад, призывая всю братию гасить печь и пекарню. И монахи, прибежав, увидели дивное явление: не вытекла из рубахи вода, которая угасила силу огненную.

Большое усердие требуется, чтобы вспомнить всех, и восхвалить, и воздать должное о Господе скончавшимся здесь, в божественном монастыре Печерском. Скажем словами Давида: «Торжествуйте, праведные, о Господе, праведным подобает похвала! Стройно пойте ему с восклицанием на десятиструнной псалтири!»* Но те двенадцать часов Богу молились, творя угодное ему*, которые от юности предали себя Богу; насажденные в доме Божьей Матери, они процветут в чертогах Бога нашего и еще умножатся в старости маститой, как и сей [Спиридон].

Блаженный Алимпий был отдан родителями своими учиться писать //

л. 67 иконы. Это было во дни благоверного князя Всеволода Ярославича, при игумене Никоне, когда по воле Бога и пречистой его Матери против своего желания прибыли в ладье из Царьграда греческие иконописцы, чтобы расписать Печерскую церковь, как о них рассказано в письме Симона*, когда явил Бог чудо страшное.

Когда мастера украшали мозаикой алтарь, вдруг образ пресвятой и пречистой владычицы нашей Богородицы, Приснодевы Марии сам изобразился, а они все были внутри алтаря, выкладывая мозаику, Алимпий же помогал им, учась. И увидели все дивное и страшное чудо: смотрят — образ владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии засиял ярче солнца, так что невозможно было глядеть на него, и в ужасе пали они ниц. Только они приподнялись, чтобы видеть свершившееся чудо, как вдруг из уст Богородицы вылетел голубь белый, и полетех вверх, к образу Спасову, и там скрылся. Они же все стали смотреть, не вылетел ли он из церкви, но на глазах у всех голубь снова вылетел из уст Спасовых и стал летать по всей церкви. Прилетая к каждому святому, одному на руку садился, а другому — на голову; слетев же вниз, голубь сел за наместной чудной иконой Богородичной. Стоявшие внизу хотели поймать голубя, приставили лестницу, но не нашли его ни за иконою, ни за завесою. Всюду смотрели они, не зная, куда скрылся голубь, и стояли все, взирая на икону, и вот снова пред ними вылетел голубь из уст Богородицы, стал под//ниматься

л. 67 об. вверх, к образу Спасову. Закричали стоявшим вверху: «Ловите, ловите!» Те же простерли руки, чтобы поймать голубя, но он влетел в уста Спасовы, откуда и вылетел. И вот опять озарил их свет, ярче солнечного, ослепляя глаза человеческие. Они же, пав, поклонились Господу. С ними был и блаженный Алимпий, воочию видевший Святого Духа, пребывающего в той святой и честной церкви Печерской.

Когда окончили расписывать церковь, тогда, при игумене Никоне*, блаженный Алимпий был пострижен в монахи. Он постиг все тайны искусства: иконы писать был большой мастер. Алимпий создавал произведения искусства не ради прибыли, он писал икон столько, чтобы хватало всем, игумену и всей братии, и ничего за это не брал. Если же у него не было работы, он брал взаймы золото и серебро, сколько требовалось на изготовление икон, и делал, кому был должен, и, взяв это, отдавал икону за долг. Часто также Алимпий просил своих друзей, чтобы, увидев в церкви обветшавшие иконы, приносили к нему; обновив их, он возвращал иконы на прежние места.

И все это он делал, чтобы не быть праздным, потому что святые отцы велели черноризцам трудиться и считали это великим делом пред Богом, ведь, как сказал апостол Павел: «Мне и бывшим со мною руки мои послужили, и ни у кого я задаром хлеба не ел»*. Так и этот блаженный Алимпий, который делил [заработанное] на три части: первую часть — на святые иконы, вторую часть — на милостыню нищим, а третью часть //

л. 68 — на нужды себе и телу своему. И так делал он всегда, не давая себе покоя каждый день: ночь проводил он в пении и молитве, а когда наступал день, он принимался за работу, — никогда Алимпий не был праздным, но от собрания церковного он из-за дел никогда не уклонялся. Игумен же за многую добродетель и чистое житие поставил Алимпия попом, и в таком чине священства он добросовестно и богоугодно пребывал.

Некто из богатых киевлян был прокаженным и долго лечился у волхвов и врачей; и даже у иноверных людей искал он помощи и не получил, но лишь сильнее разболелся. Один из его друзей уговорил его пойти в Печерский монастырь и попросить помощи у старцев. И когда его привели в монастырь, то игумен повелел напоить его губкой из колодца святого Феодосия; омочили ему голово и лицо, — покрылся он весь гноем за неверие свое, так что все стали избегать его из-за смрада. И так возвратился он в дом свой, плача и сетуя, и долго не выходил оттуда из-за смрада. И говорил он друзьям своим: «Покрыл стыд лицо мое. Чужим стал я для братьев моих и незнакомым для сынов матери моей*, потому что без веры пришел к святым Антонию и Феодосию». И жил он в ожидании смерти.

Однажды, спустя время, он, образумившись и осознав свои прегрешения, пришел к Алимпию и покаялся ему. Блаженный же сказал прокаженному: «Сын мой, ты хорошо сделал, исповедав Богу свои грехи передо мной, недостойным, ведь сказал Давид: «Исповедуюсь в преступлениях моих перед Господом, и он простит нечестие сердца //

л. 68 об. моего»*. И много поучив его о спасении души, Алимпий взял вапницу* и разноцветными красками, которыми иконы писал, раскрасил лицо больного, замазав гнойные струпья, и вернул больному первоначальный вид, благообразие. И Алимпий привел прокаженного в божественную церковь Печерскую, и дал причаститься Святых Тайн, а затем велел ему умыться тою водою, которой попы умываются, — тут тотчас спали с него струпья, он исцелился.

Зри, каков разум блаженного! Христу уподобился он*: как и Господь, прокаженного исцелив, повелел ему показаться жрецам, принести дар за очищение свое, так и сей блаженный избегал славословия; как Христос, слепого исцелив, не тотчас даровал ему прозрение, но велел ему идти к Силоамской купели и умыться, так же и Алимпий сначала разрисовал разноцветными красками образ, смердящий из-за неверия, честь же исцеления уступил служителям Божьим, чтобы они были соучастниками чуда. С помощью воды он очистил больного не только от язв проказы телесной, но и душевной. За это очищение правнук исцеленного оковал золотом кивот над святым престолом. Все удивились скорому исцелению прокаженного. И сказал им блаженный Алимпий: «Братья, внимайте сказавшему: «Не может раб служить двум господам»*. Вот и этот прежде служил врагу грехом чарования, позднее же, отчаявшись, пришел к Богу, но еще больше пострадал от проказы из-за неверия. «Просите, — сказал Господь, — и не просто просите, но с верою просите, //

л. 69 и получите». Когда же он покаялся перед Богом, сделав меня свидетелем, то Господь, всегда готовый к милости, исцелил его». И отошел исцелившийся в дом свой, славя Бога, и родившую его Мать, и святых отцов наших Антония и Феодосия, и блаженного Алимпия — нового для нас Елисея, который Неемана Сириянина от проказы исцелил*.

Другой [человек], некий христолюбец из того же города Киева, поставил церковь и для украшения той [решил сделать] большие иконы: пять деисусных* и две наместные. Он дал серебро двум чернецам Печерского монастыря, чтобы те урядились с Алимпием и заплатили бы ему за иконы столько, сколько он пожелает. Они же ничего не сказали Алимпию, взяв у киевлянина столько, сколько захотели. И спустя время христолюбец послал узнать у чернецов, готовы ли иконы. Те же сказали, что Алимпий еще золота требует. И взяли то, и растратили. Снова послали они объявить киевлянину, говоря так о блаженном: «И еще просит столько же, сколько взял». Этот же христолюбец с радостию дал. Чернецы опять сказали: «И еще Алимпий столько же требует». «Даже если он десять раз попросит, — отвечал христолюбец, — дам, только молитвы его хочу и дела рук его». Алимпий же ничего не знал о том, что чернецы творили.

И вот присылает этот человек, чтобы посмотреть, написаны ли иконы, а чернецы сообщают ему об Алимпии: «Взяв добро, не хочет он писать икон твоих». Христолюбец же тот пришел в монастырь //

л. 69 об. к игумену Никону с многочисленной дружиной, чтобы вести тяжбу с блаженным Алимпием, и обо всем поведал Никону. И сказал Алимпию игумен: «Брат, что это за несправедливость была от тебя сыну нашему? Много раз молил он тебя, давая все, что хочешь, хотя ты иногда и даром пишешь». Блаженный отвечал: «Честной отче, известно твоей святости, что я никогда не ленился в этом деле. Ныне же не понимаю, о чем ты говоришь». Игумен же сказал так: «Три цены ты взял за семь икон». И вот, для обличения его, Никон повелел принести доски иконные и призвать чернецов, которые брали добро, чтобы они вступили в спор с Алимпием.

Посланные же увидели иконы, написанные с большим искусством, и принесли их к игумену. Увидев иконы, все удивились и в ужасе, с трепетом пали ниц на землю, поклонившись нерукотворному изображению Господа нашего Иисуса Христа, и его пречистой Матери, и святых его, так что громкая слава об этом разнеслась по всему городу Киеву. И пришли два чернеца, оговорившие блаженного, ничего не зная о случившемся, и вступили в спор с Алимпием, говоря так: «Ты взял тройную плату, а икон не пишешь». Отвечали все тем, говоря: «Эти иконы Богом написаны». Те же [монахи], увидев [иконы], пришли в ужас от совершившегося чуда.

Эти же чернецы, обкрадывавшие монастырь, были обличены, и //

л. 70 лишились всего, и изгнаны были из Печерского монастыря. Но и тогда они не оставили своей злобы, возводя хулу на блаженного и говоря всем так: «Мы написали иконы, а владелец их, не желая нам платить, это замыслил, чтобы лишить нас заработанного», — и они солгали, что иконы были ими созданы, а не сами вообразились. И так убеждали они народ, приходивший, чтобы посмотреть на иконы, а хотящим поклониться им, они запрещали это делать, поэтому люди поверили чернецам, клевещущим на блаженного Алимпия.

Но Бог, прославляя своих святых, так сказал в Евангелии: «Не может город укрыться, стоя на верху горы, также и свечу, зажегши, не ставят под спудом, но на подсвечнике, чтобы светила всем приходящим»*. Так и сего блаженного Алимпия не утаилась добродетель. Дошла и до князя Владимира* весть о чуде, бывшем с иконами. По воле Божьей от пожара выгорело все Подолие*, и сгорела та церковь, где находились те иконы. После пожара, хотя церковь вся сгорела, эти семь икон оказались целыми. Услышав об этом, князь пошел посмотреть на чудо, бывшее с иконами, которые по Божьему мановению были написаны за одну ночь, и прославил от Творца всех, совершающего преславные чудеса молитвами уго//дников

л. 70 об. своих Антония и Феодосия. И взял Владимир одну икону, образ святой Богородицы, и послал в город Ростов, в тамошнюю церковь, которую сам создал*, икона эта существует и доныне, я сам ее видел. И вот что при мне совершилось в Ростове*: церковь рухнула, а икона та осталась невредимой; она была перенесена в деревянную церковь, которая сгорела от пожара, но икона та опять не пострадала, даже следов огня не осталось на ней.

Теперь перейдем к другому сказанию об Алимпии. Иной некий боголюбец дал сему блаженному написать икону. Но вскоре блаженный Алимпий разболелся, и икона не была написана. Боголюбец же стал докучать блаженному. И тот сказал ему: «Чадо, не приходи ко мне, не понуждай меня, но возложи свою печаль об иконе на Господа*, и он сделает, как ему угодно; икона твоя в свой праздник на положенном ей месте станет». Обрадовался человек, что до праздника икона будет написана; поверив словам блаженного, он пошел домой, радуясь. И снова пришел боголюбец накануне Успения*, чтобы взять икону, и увидел он, что икона не написана, а Алимпий сильно болен. И стал досаждать он блаженному, говоря: «Почему не известил ты меня о своей немощи, я бы дал писать икону другому, чтобы праздник был честен //

л. 71 и светел, а теперь, задержав икону, ты посрамил меня». И блаженный кротко отвечал ему: «Брат, разве я по лености это сделал? Неужели икону своей Матери Бог не может словом написать? Господь открыл мне, что я ухожу из этого мира, а после моего отшествия Бог непременно утешит тебя». И, негодуя, человек ушел от него домой.

И после его ухода явился некий светлый юноша, взяв вапницу, он стал писать икону. Алимпий же подумал так: «Разгневался на меня хозяин иконы, прислал другого иконописца», — так как сначала тот выглядел как обычный человек, но быстрота его работы показала, что это бесплотный. То он золотом покрывал икону, то на камне краски растирал и всеми ими писал, — за три часа кончил икону и сказал: «О калугер*, что-нибудь не хватает или что-нибудь не так сделал?» И блаженный ответил: «Ты хорошо поработал. Бог, помогший тебе искусно написать эту икону, сотворил ее твоими руками». Когда настал вечер, то светлый юноша стал невидим вместе с иконою.

Владелец же иконы провел всю ночь без сна от печали, что нет иконы на праздник, называя себя грешным и недостойным такой благодати. Встав, он пошел в церковь: «Да оплачу там свое согрешение», — отворив церковные двери, он увидел икону, на своем месте сияющую, и упал от страха, думая, что это привиделось ему. Немного оправившись //

л. 71 об. от испуга, он понял: это действительно икона. В великом ужасе и трепете он пошел и разбудил домашних своих. Они же с радостью устремились в церковь со свечами и кадилами, и увидели икону, сияющую ярче солнца, и, пав ниц на землю, поклонились иконе, и целовали ее в веселии душевном.

Боголюбец же тот пришел к игумену и стал рассказывать о чуде, совершившемся с иконою. Все вместе пошли они к Алимпию и увидели блаженного отходящим из мира сего. И спросил его игумен: «Отче, как и кем написана была икона?» Алимпий же поведал им все, что видел, сказав так: «Ангел написал икону, и вот он стоит возле, чтобы взять меня». И, сказав это, испустил дух. Приготовив его в последний путь, принесли в церковь, где по обычаю отпели покойника, и с почестями положили его в пещере с преподобными отцами.

Слово о преподобном черноризце Пимене

Отказываясь от предисловия, положим здесь начало слову о Пимене, приступим к повествованию о его тяжком страдании, как он со смирением мужественно переносил болезнь.

Этот Пимен больным родился и вырос, и из-за этого недуга он был чист от всякой скверны, от утробы матери не познал греха. Много раз он молил родителей своих, чтобы постричься в монахи. Но они, желая, чтобы сын, надежда их жизни, стал наследником, запрещали ему это. //

л. 72 И когда он изнемог и пришел в отчаяние, то был принесен в Печерский монастырь, чтобы от молитв тех святых отцов получить исцеление или от их рук принять святой иноческий образ. Родители же, сердечно любя Пимена, не покинули свое чадо, но всех просили молиться за исцеление их сына. И много потрудились преподобные те отцы, но ничто не приносило ему пользы, потому что молитва Пимена побеждала другие, ибо он просил не о здоровье, а об усилении болезни: ведь если он выздоровеет, то будет исторгнут своими родителями из монастыря и не осуществит своей мечты. Отец и мать находились рядом с ним, не давая ему постричься, и блаженный, опечалившись, стал молиться Богу, чтобы он исполнил его желание.

И вот однажды ночью, когда все вокруг спали, туда, где лежал Пимен, вошли со свечами люди, похожие на скопцов светлых, они принесли с собой Евангелие, и рубаху, и мантию, и куколь* — все, что требуется для пострижения, и сказали ему: «Хочешь, мы пострижем тебя?» Он же с радостью согласился, говоря: «Господь послал вас исполнить желание мое». Они же тотчас начали задавать вопросы: «Зачем пришел, брат, припадая к святому жертвеннику и к святой дружине? Любо ли тебе принять монашеский ангельский образ?» И все исполнили по чину, как написано [в уставе], //

л. 72 об. также и в великий иноческий образ постригли, и облекли его в схиму, и в мантию, .и в куколь, и все, что следует отпевши, возвели его в великий образ, и, целовав, дали ему имя Пимен, и, свечу возжегши, сказали: «Да не угаснет она сорок дней». Сделав все это, они ушли, а волосы постриженного, взяв с собой в платке*, положили на гроб святого Феодосия.

Монахи, находящиеся в кельях, услышали звуки пения, и разбудили окружающих, думая, что игумен с некоторыми [из братии] постригает Пимена или что тот уже преставился, и все вместе они пришли в келью, где лежал больной, и обнаружили всех спящими: и отца, и мать, и слуг. Вместе с ними они вошли к блаженному, и все преисполнились благоухания, и увидели его веселым и радостным, облаченным в одежду мнишескую. И спросили его: «Кем ты был пострижен? Что за пение мы слышали? Этого твои родители, с тобою бывшие, ничего не знают». И сказал им больной: «Я думаю, что это игумен, придя со всей братией, постриг меня, Пименом назвав. И это было их пение, которое вы слышали, и сказали они, что свеча будет гореть сорок дней, и, взяв мои волосы, пошли в церковь».

Услышав это от Пимена, они пошли в церковь и, увидев, что та закрыта, разбудив пономарей*, спросили их: «Входил ли кто в церковь после вечерни?» «Никто не //

л. 73 входил в нее, а ключи у палатника»*. Войдя в церковь, они увидели на гробе святого Феодосия платок с волосами Пимена, и рассказали обо всем игумену; стали искать тех, кто постриг больного, и не нашли. И всем стало ясно, что это промысел Божий,

Стали размышлять о случившемся: можно ли это засчитать Пимену за уставное пострижение. Так как имелось свидетельство: церковь была заперта, и волосы оказались тут, на гробе святого Феодосия, и свеча, которой хватило бы на один день, сорок дней непрестанно светила ночью и днем и не сгорела, — то еще раз Пимена не стали постригать, сказав ему: «Достаточно для тебя, брат Пимен, иметь Богом данный тебе дар и нареченное имя».

Спрашивали Пимена: «Как выглядели постригавшие тебя?» Показывали ему книги, по которым совершается постриг: может быть, что-то было сделано не по правилам. Но Пимен сказал игумену: «Зачем искушаешь меня, отче? Ты сам вместе со всею братиею совершил [этот обряд] надо мной так, как написано в этих книгах, и сказал мне: «Подобает тебе пострадать в болезни. Когда приблизится твоя кончина, выздоровеешь и своими руками понесешь ложе свое». Только моли за меня, честной отец, чтобы Господь даровал мне терпение».

И пробыл Пимен в тяжелой болезни много лет, так что служившие ему стали гнушаться им. Много раз оставляли они его без пищи и питья по два или три дня. //

л. 73 об. Он же с радостью терпел это и Бога за все благодарил.

И другой некто, больной как и Пимен, был принесен в Печерский монастырь и пострижен. Чернецы же, приставленные служить больным, взяв его, принесли к Пимену, чтобы одновременно и в равной службе, они часто забывали про них, и больные изнемогали от жажды. И сказал Пимен больному: «Брат, так как служащие гнушаются нами из-за исходящего от нас смрада, то если исцелит тебя Господь, сможешь ли ты исполнять эту службу?» И тот обещал, что до самой смерти своей с усердием будет служить больным. Пимен же сказал ему: «Вот Господь снимает с тебя болезнь, чтобы ты, будучи впредь здоровым, мог исполнить свой обет: служи мне и подобным мне. А на нерадеющих об этой службе наводит Господь болезнь смертную, так как они, наказанные ею, спасутся». Тут тотчас встал больной и служил Пимену до дня его смерти. А на всех ленивых, не хотевших служить больным, по слову блаженного напал недуг.

Исцелившийся же брат стал втайне немного гнушаться Пименом и избегать его, оставляя без пищи и воды, из-за смрада, исходящего от утробы больного. Однажды, когда этот брат лежал в своей собственной келье, его как будто стало жечь огнем, так что он не мог встать три дня, и, не стерпев жажды, //

л. 74 он стал кричать: «Вспомните обо мне Бога ради, уже умираю от жажды!» Когда услышали его крик в другой келье, то пришли и, увидев брата, впавшего в недуг, возвестили о нем Пимену. И сказал блаженный: «Что человек посеет, то и пожнет*, так как он оставил меня без пищи и питья, то и сам получил это, солгав Богу и презрев мою немощь. Но так как нас учили не воздавать злом за зло*, то подите и скажите ему: «Зовет тебя Пимен, встань и приди сюда».

И как только сказал это, больной сам пришел, никем не поддерживаемый, как будто и не болел с того времени. И блаженный сказал ему: «Маловерный, вот ты здоров, впредь не согрешай! Разве ты не знаешь, что одинаковую награду получат и больной, и тот, кто ему служит? Ведь терпение убогих не пропадет бесследно: здесь, [в земной жизни], скорбь, и недуг, и горе, а там, где нет болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь вечная, там радость и веселие*. Ради того, брат, все это терплю. Бог, через меня исцеливший тебя от недуга твоего, может и мне вернуть здоровье, но я не хочу этого. «Кто претерпит до конца, — сказал Господь, — тот спасется»*. Лучше в этой жизни мне всему изгнить, чтобы там плоть моя была нетленной: здесь смрадный дух там благоухание неизреченное. Хорошо стоять в церкви, в светлом и чистом пресвятом месте, с ангельскими силами невидимо воссылать трисвятую песнь — очень благо//приятно

л. 74 об. и богоугодно; ведь церковь называется небом земным, стоящие же в ней словно на небе находятся*. А что же, брат, это темное и смрадное жилище — не суд ли прежде суда и вечной муки? Ведь болящий может достойно утверждать: «Терпя, обрел я сострадание Господа, и он внял мне»*. Вот почему апостол говорит тем, кто страдает телесными болезнями: «Если вы наказание терпите, то как с сынами поступает с вами Господь; если же вы остаетесь без наказания, то вы рабы, а не сыновья»*. Сказал им Господь: «Терпением вашим спасайте души ваши».

Так страдая, пролежал Пимен двадцать лет. Во время же преставления его явились три столпа над алтарем и оттуда перешли на верх церкви, о них рассказано и в Летописце*. Господь же ведает: ради этого блаженного было явлено знамение, или это был какой-то другой знак Божий.

В тот же день выздоровел Пимен, он стал обходить все кельи, кланяясь всем до земли, и просить прощение, объявляя о своем исходе из этой жизни. А больным монахам он говорил: «Встаньте и проводите меня!» и по слову его отступала болезнь, и они выздоравливали и шли с ним. Сам же Пимен, придя в церковь, причастился, и, взяв одр, понес в пещеру, хотя никогда в ней не бывал и отроду той не видал; войдя, он поклонился святому Антонию и указал место, где его положить.

«Здесь, — сказал он, — двух [иноков] положили в этом //

л. 75 году, и того брата, которого вы без схимы положили, в схиме найдете. Много раз он хотел постричься, но из-за его нищеты пренебрегала им братия, которой вменится это в грех; он же жил достойно этого образа, и поэтому даровал ему Господь схиму: ибо творящему добрые дела — воздастся, а от того, кто не совершает их, но мнит [себя добродетельным], — отымется и дастся творящему*. У другого же брата, которого вы положили в схиме, она была взята, потому что при жизни он не захотел ее, но лишь умирая, сказал: «Когда увидите, что я уже отхожу, то постригите меня». Вот почему лишился он благодати, не уразумев говорившего: «Не мертвые восхвалят тебя, Господи, но мы, живые, благословим Господа»*. Ведь сказано: «Во тлении кто исповедается тебе?»* Пострижение в схиму не принесет никакой пользы, если человека дела добрые от муки не избавят. А третий здесь с давних лет положен, его схима нетленна, сохраняется ему на обличение и на осуждение, потому что дела его были недостойны монашеского образа: в лености и грехах он проводил всю свою жизнь, не понимая сказавшего: «Кому много дается, с того много и спросится"*. Если молитва Антония и Феодосия такого не спасет, то повинен он суду». Произнеся это, он сказал братии: «Пришли постригшие меня, чтобы взять с собою». И лег Пимен, и скончался о Господе. И с великой честью положили его в пещере. Раскопав вышеупомянутое место, они нашли, как говорил блаженный, трех чернецов: один весь истлел, только одна схима //

л. 75 об осталась целой; из двух же монахов, недавно умерших, с того, кто был положен в схиме, она была снята и возложена на другого, который не был пострижен. И много дивились неизреченному суду Божию, [говоря] так: «Ты, [Господи], воздаешь каждому по делам его»*.

Из этого, братья, кажется мне, надо разуметь: когда больной, постригаясь с верою, просит у Бога жизни, чтобы в иночестве послужить ему, владеющий жизнью и смертью Господь, если и отведет его [от мира], то приравняет к праведникам, [подобно работникам], пришедшим в одиннадцатый час*.А кто говорил так: «Когда увидите, что я уже умираю, то постригите меня», — того суетна вера и пострижение.

Слово о первых чернецах Печерских*

Собрал Господь воедино таких чернецов, которые как светила в Русской земле сияли: одни были постниками, другие подвизались в бдении, иные — в земных поклонах, некоторые постились через день или два дня, иные питались только хлебом с водой, а другие — только вареными или сырыми овощами, — все они в любви жили: младшие подчинялись старшим и не смели при них говорить, и все делали с покорностью и с великим послушанием; также и старшие имели любовь к младшим, наставляя и утешая, как детей возлюбленных. Если какой брат впадал в какое-нибудь прегрешение, другие утешали его и ради великой любви епитимию*, наложенную на одного, разделяли либо трое, либо четверо, — такая была любовь среди братии той, возде//ржание

л. 76 и смирение. Если какой-нибудь брат уходил из монастыря, вся братия о том печалилась и, посылая за ним, приводила брата к монастырю. И, придя к игумену, все кланялись и умоляли игумена принять брата в монастырь с радостью. Вот какие были тогда чернецы — постники и подвижники! Из них же вспомяну о некоторых чудных мужах.

Вот первый из них — Демьян-пресвитер*. Он так постился и воздерживался от пищи, что до самой смерти своей ничего не ел, кроме хлеба и воды. Если когда кто-нибудь приносил больного ребенка, одержимого каким-либо недугом, то его несли в монастырь к блаженному Феодосию, который повелевал Демьяну сотворить молитву над больным. Как только он совершал молитву и помазание елеем, тотчас исцелялись приходящие к нему.

Однажды, когда он разболелся и, ожидая кончины, лежал в немощи, явился ангел в образе Феодосия, даруя ему царство небесное за труды его. После этого пришел Феодосий с братиею, сели они у постели уже изнемогающего Демьяна. Тот посмотрел на игумена и сказал: «Не забудь, что ты мне обещал этой ночью». И понял великий Феодосий, что было тому видение, и сказал ему: «Брат Демьян, что я тебе обещал, то и сбудется». Он же, смежив очи, предал душу в руки Божьи. Игумен же и вся братия похоронили тело его.

Был также и другой брат, именем Еремей, который помнил //

л. 76 об. крещение Русской земли*. У него был дар, данный Богом, — предсказывать будущее. Когда он видел в ком-то [дурные] помыслы, то обличал его втайне, наставлял, как уберечься от дьявола. А если какой-нибудь брат замышлял уйти из монастыря, он прозревал это, и, придя к нему, обличал замысел его, и утешал брата. Если что кому предсказывал: доброе ли, злое ли, — сбывалось сказанное старцем.

А другой старец, именем Матфей, был прозорлив. Однажды, стоя на своем месте в церкви, он поднял глаза свои, оглядел братию, стоящую по обеим сторонам [клироса] и поющую, и увидел беса в образе ляха, носящего под полой цветки, которые называются лепок*. Обходя братию и вынимая из-под полы цветок, бес бросал его на кого хотел. Если к кому-либо из поющей братии прилипал цветок, то тот, немного постояв, начинал дремать, и, придумав какую-нибудь причину, покидал церковь, и шел спать, и не возвращался до конца богослужения. Если же бросал на другого [монаха] и цветок не прилипал к нему, то тот крепко стоял на службе, пока не отпевали заутреню, после чего каждый уходил в свою келью.

И еще вот какой обычай был у старца: когда братья, отпев заутреню, до зари расходились по келиям своим, этот старец последним выходил из церкви. Однажды, когда он шел и присел отдохнуть под клепалом*, ибо келья его была поодаль от церкви, то увидел, как толпа идет от ворот. Поднял он свои очи //

л. 77 и увидел одного [беса], сидящего на свинье, а других, идущих около него. И сказал им старец: «Куда идете?» И ответил сидящий на свинье бес: «За Михалем Тобольковичем». Старец же, осенив себя крестным знамением, пришел в келью свою. Когда наступил рассвет, то уразумел старец [видение] и сказал своему келейнику: «Пойди и спроси, в келье ли Михаль?» И ответили ему: «Давно, еще после заутрени, он перескочил через ограду». И поведал старец игумену и братии о бывшем ему видении.

При этом старце Феодосий преставился, и был игуменом Стефан, потом Никон*, а Матфей все еще жил, и были ему многие другие видения. И скончался старец, как положено, в монастыре.

Слово о блаженном Исакии-Печернике

Когда другой чернец, именем Исакий, родом торопчанин*, еще жил в миру, он был богатым купцом. И задумал он стать монахом, раздал все свое имущество нищим и монастырям, и пошел к великому Антонию в пещеру, умолял того, чтобы сделал его черноризцем. И принял его Антоний, возложил на него монашеские одежды, дал ему имя Исакий, а мирское имя того было Чернь.

И стал этот Исакий вести жизнь строгую; он облекся во власяницу, и велел купить себе козла, и содрать с него шкуру, и надел ее на власяницу, и обсохла на нем сырая шкура. И затворился Исакий в одном из проходов пещеры, в маленькой кельице, в четыре локтя, и тут молил Бога со слезами. Он съедал //

л. 77 об. одну просфору, и то через день, и воды в меру пил. Приносил же это ему великий Антоний, подавал в оконце, куда едва проходила рука, — и так Исакий принимал пищу. И то совершал он семь лет, не выходя на свет, не ложась, а сидя погружаясь в недолгий сон.

Однажды, когда наступил вечер, он, как обычно, стал класть поклоны, петь псалмы, вплоть до полуночи, и, утрудившись, сел на сиденье свое. И однажды, когда он сидел, как всегда, погасив свечу, внезапно в пещере засиял свет, будто от солнца, такой, что мог ослепить человека. Подошли к нему двое юношей прекрасных, лица которых блистали, как солнце, говоря ему: «Исакий, мы — ангелы, а вот идет к тебе Христос с ангелами». И, встав, Исакий увидел толпу [бесов], лица которых были ярче солнца, а один среди них сиял так, что от его лица больше всего исходило лучей. И говорили юноши ему: «Исакий, это Христос, поклонись ему до земли!» Он же, не распознав дьявольского наваждения и забыв перекреститься, вышел и поклонился, как Христу, бесовскому действу. И возопили бесы, и сказали: «Ты наш, Исакий!»

И ввели его в кельицу малую, и посадили, и начали рассаживаться вокруг него, так что заполнилась ими келья и проход пещерный. И сказал один из бесов, называемый Христом: «Возьмите сопели*, и гусли, и бубны и играйте, а Исакий нам спляшет!» Грянули они в сопели, и гусли, и бубны и начали им забавляться. Изму//чив,

л. 78 оставили его едва живого, и ушли, надругавшись над ним.

На следующее утро, когда пришла пора вкусить хлеб, Антоний, как обычно, подошел к оконцу и проговорил: «Благослови, отче Исакий», но в ответ ему было молчание. И много раз говорил это Антоний, но не было ответа. «Видно уже преставился Исакий», [подумал он]. И послал в монастырь за Феодосием и за братией. И откопали они, где был засыпан ход, пришли и взяли Исакия, думая, что он мертв; когда вынесли и положили его перед пещерой, то увидели, что он жив. И сказал игумен Феодосий так: «Это случилось с ним из-за бесовского действа». И положили его на постель, и Антоний стал ухаживать за ним.

Случилось, что в это время Изяслав вернулся из Польши и стал гневаться на Антония из-за Всеслава*. Из Чернигова послал Святослав ночью за Антонием. Антоний же, придя к Чернигову, полюбил Болдины Горы, где, ископав пещеру, поселился. И доныне стоит монастырь Святой Богородицы на Болдиных Горах*.

Феодосий же, узнав, что Антоний ушел в Чернигов, придя с братией, взял Исакия, и принес его к себе в келью, и ухаживал за ним. Тот был так расслаблен умом и телом, что не мог ни повернуться с боку на бок, ни встать, ни сидеть, но только лежал на одном боку, часто мочась под себя, и черви вгрызались под бедра ему от этого мочения и поливания. Феодосий же сам, своими руками, обмывал и переодевал его; в течение двух лет //

л. 78 об. Исакий лежал, а тот ухаживал за ним. Вот что удивительно и чудесно: за два года Исакий не взял в рот ни хлеба, ни воды, ни кусочка от какой-либо снеди или овоща; он ничего не мог говорить и лежал нем и глух два года.

Феодосий же молился Богу за него и совершал молитву над ним день и ночь, пока на третий год Исакий не заговорил, и не попросил поставить его на ноги, как младенец, и не стал ходить. Но пренебрегал он хождением в храм, поэтому его насильно приводили туда, — и так мало-помалу он стал ходить в церковь. А потом начал он ходить в трапезную, и, посадив его отдельно от братии, клали перед ним хлеб, но он не брал его, пока не вложат ему в руку. Феодосий же сказал: «Положите перед ним хлеб, а в руку не вкладывайте: пусть он сам ест». И неделю Исакий пренебрегал едой, но понемногу огляделся, стал пробовать хлеб — и так научился есть. Так избавил его Феодосий от козней дьявола. Исакий же снова стал вести крайне суровый образ жизни.

Когда преставился Феодосий и игуменом стал Стефан, Исакий сказал: «Ты, дьявол, уже прельстил меня, сидящего на одном месте, поэтому теперь я не затворюсь в пещере, а буду побеждать тебя, ходя по монастырю». И облекся он во власяницу, а на власяницу надел рубаху из толстой, грубой ткани, и стал юродствовать. Начал Исакий помогать поварам и варить на братию; и на заутреню приходил он раньше всех, стоял [службу] стойко и непоколебимо. Когда же //

л. 79 приходила зима с морозами лютыми, то и тогда Исакий стоял в, изношенных до дыр башмаках, так что ноги его примерзали к каменному полу, и не сходил с места, пока не отпоют заутреню. А после заутрени он шел в поварню и разводил огонь, приносил и воду, и дрова, а потом приходили другие повара из братии.

Один из поваров, с таким же именем Исак, сказал, насмехаясь: «Исакий, вон сидит ворон черный, пойди и возьми его!» Исакий же, поклонившись до земли, пошел, взял ворона и принес ему на глазах у всех поваров. И все пришли в ужас, поведали об этом игумену и братии, и с этих пор братия стала почитать Исакия. Он же, не желая славы от людей, стал юродствовать, начал творить пакости то игумену, то братии, то мирянам, так что иные били его. И стал ходить по миру, также юродствуя.

И поселился он в пещере, в которой жил прежде, — тогда Антоний уже умер*, — и собрал вокруг себя юных, и одевал их в одежды монашеские, за что били его то игумен Никон*, то родители тех детей. Исакий все это терпел, день и ночь перенося побои, наготу, холод.

Однажды ночью он затопил печь бани в пещере; когда разгорелась печь, — а она была ветхой, — и пламя стало вырываться через щели, которые заложить ему было нечем, тогда Исакий встал босыми ногами на огонь и, как только прогорела печь, сошел ничем невредимый. И многое другое рассказывали о нем, а иное я сам видел.

И такую победу Исакий одержал над бесами, [что были они ему] как мухи, ни во что не ставил он их устрашения и наваждения. //

л. 79 об. И говорит он им: «Хотя вы и прельстили меня сначала, так как не знал я козней ваших и лукавства, но ныне, имея в сердце Господа Иисуса Христа, Бога моего, и надеясь на Феодосия, одержу победу над вами». Много раз ему пакостили бесы и говорили: «Наш ты, Исакий, потому что старейшине нашему поклонился!» Он же отвечал: «Ваш старейшина — Антихрист, а вы — бесы», — и осенял лицо свое крестным знамением, и исчезали бесы.

Иногда же снова являлись к нему ночью бесы, пугая его видением, как будто приходило много народа с мотыгами и кирками, говоря: «Раскопаем пещеру эту и погребем его здесь». Другие же говорили: «Беги, Исакий, хотят тебя засыпать землей!» А он отвечал им: «Если бы вы были люди, то днем пришли бы, а вы — тьма и во тьме ходите»*. Исакий осенил себя крестом — бесы исчезли. В другой раз они устрашали его, приняв медвежий облик, иногда же обернувшись лютым зверем, либо быком, либо как змея вползали, либо были как жабы, или мыши, или любое мерзкое животное — но не могли ему ничего сделать.

И сказали: «О Исакий, победил ты нас!» Он же отвечал: «Когда-то вы прельстили меня, приняв образ Иисуса Христа и ангелов, но не достойны вы такого вида, и вот ныне являетесь в своем истинном обличье — зверином, или скотском, или змеином, или в образе какого-либо гада, такими, как вы сами есть». С тех пор не было ему никакой пакости от бесов, о чем он сам поведал, [говоря] так: «Три года продолжалась моя борьба с ними».

Потом от стал жить в строгости и соблюдать воздержание от еды и сна. И так живя, окончил жизнь свою. Когда разболелся он в пещере, то перенесли его, больного, в монастырь, где на восьмой день Исакий скончался о Господе в добром исповедании. Игумен Иван* и братия, обрядив тело его, с почестями похоронили.

Таковы были чернецы Феодосиева монастыря, которые сияют и после смерти, как светила, и молят Бога за здесь находящуюся братию, и за мирских детей духовных, и за жертвующих в монастырь, где и доныне добродетельной жизнью живут сообща, все вместе, в пении, и в молитвах, и в послушании, во славу всемогущему Богу хранимы молитвами Феодосия. Да обретем все мы жизнь вечную о Христе Иисусе, Господе нашем. Ему же слава с Отцом и Пресвятым Духом и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

л. 2 Поскольку многие монахи издавна сочиняли повести о древних святых, с которыми они вместе жили и от которых многое слышали, иное же сами видели и узнали, странствуя по монастырям, и по лаврам, и по пустыням, — чудеса, совершающиеся по воле Бога и его святых, умерших или пребывающих еще в этом мире, и не только сами из этого извлекали пользу, но и другим через написанное передавали то, что случилось в древности, не сокрыв таланта, как достойные строители благодати Владыки*, чтобы не были забыты со временем чудеса Бога и святых его, — захотелось и мне следовать святоотеческому преданию*, описать для тех, кто будет после нас, свершившееся прежде наших отцов, как слышанное от ранее живших святых и в их времена случившееся, что они нам поведали, так и происшедшее в наше время, что мы от других узнали или сами ви//дели

л. 2 об. бывшее, в обители отца Пафнутия* и ученика его отца Иосифа*, о чем слышали от них и от их учеников, живших в их монастырях, потому что отец наш Иосиф после кончины отца своего Пафнутия вернулся на родину, на Волок Ламский*, и с Божьей помощью создал свой монастырь.

Тот Волок изначально был владением Великого Новгорода*. Следует сказать и о Великом Новгороде, ибо древним был тот город. Во времена святых апостолов города тут еще не было, но там, где ныне Новгород, жили люди, которых называли «славянами». Святой же апостол Андрей захотел пойти в Рим*, и проплыл в устье Днепра, а по нему в Понтийское море*, и так прибыл в Рим. Славяне же после его ухода расселились по многим местам. Некоторые из них стали жить около большого озера Ильменя*, и построили город, и назва//ли

л. 3 его «Новгород», и стали называться «новгородцами», и были некрещеными до великого князя Владимира*.

Волок Ламский — владение того города, и до сего времени он находится под властью новгородского архиепископа*. Этот город тоже древний. Первоначально он располагался на берегу Ламы-реки, ныне этот город великого князя Владимира, крестившего всю Русскую землю, называется «Старый Волок»*. После смерти Владимира великий Ярослав*, его сын, объезжая русские города, пришел на Старый Волок. И, отойдя от него два поприща*, поставил шатры на горе близ речки, которая впадает в Ламу, чтобы отдохнуть в середине дня. И явился ему во сне старец, и указал перстом на другую сторону реки, говоря: «На этом месте заложи //

л. 3 об. город Волок и людей приведи оттуда». И показал на возвышенность рядом, и сказал ему: «А на этой горе поставь церковь Воздвижения Честнаго Креста Христова и создай монастырь*. На горе же, где отдыхаешь, воздвигни церковь во имя святого пророка Ильи и также сотвори монастырь*». Князь спросил его: «Господин, кто ты?» Он же ответил: «Я боговидец пророк Илья*», — и, сказав это, стал невидим. Пробудившись, благочестивый великий князь Ярослав сделал все, что повелел ему святой пророк Илья. И построил город Волок там, где он и доныне стоит, и оба монастыря на указанных ему горах, а внутри города соборную церковь Воскресения Господа нашего Иисуса Христа*. И дал священникам и обоим монастырям на содержание тамгу со всего: и поме//рное,

л. 4 и явку, и пятно*; и дал им вечные грамоты, и печати золотые приложил, которые мы сами видели и читали. И хранились они до князя Бориса Васильевича* почти пятьсот лет. Тот же взял их, не знаю, с каким намерением, в свою казну, а им дал свои грамоты; возможно, он хотел надежнее сохранить их, но не сумел: когда скончался, они пропали у него в казне, и погубил память предков своих.

Как Великий Новгород никогда не был завоеван кочевниками, так и удел его Волок*. Когда по Божьей воле из-за наших грехов безбожный агарянский царь Батый Российскую землю взял в плен и пожег, то он пошел к Новгороду, который Бог и пречистая Богородица защитили явлением архистра//тига

л. 4 об. Михаила*, запретившего ему идти на Новгород. Батый пошел на литовские города, и пришел к Киеву, и увидел написанный над дверями каменной церкви образ великого архангела Михаила, и сказал своим князьям, указывая на него перстом: «Этот мне запретил идти на Великий Новгород».

Все это поведал своим ученикам отец Пафнутий, услышав от тех, кого поставил Батый властителями по русским городам («баскаками» называли их на языке врагов), и от своего деда Мартына*, который был баскаком в городе Боровске. Когда же безбожный Батый был убит секирою, данной Богом, венгерским королем Владиславом, которого святой Савва Сербский* обратил из католической в православную веру, на коне, посланном от Бога, то//гда

л. 5 все правители Русской земли приказали убивать поставленных по городам властителей Батыя, если они не примут крещения. И многие из них крестились. Тогда и отца Пафнутия дед крестился и был наречен «Мартыном».

Я же захотел написать о жизни отца Пафнутия, как сообщал выше, все, что слышал от него и его учеников, бывшее в его монастыре и в других, о чем он поведал своим последователям; а также о жизнии ученика его, отца Иосифа, которого мы почтили «Надгробным словом» и о жизни которого кратко сообщили*: кто и откуда был, — все, что от него узнали и сами видели в его монастыре и других, и все, что он нам поведал, также изложили по порядку. Пишем же мы об этом не потому, что святые отцы этого требовали, //

л. 5 об. но для того, чтобы мы, читая, старались подражать их житию, — поэтому следуем древнему преданию, так как в патериках не только великих и чудотворных отцов жития, и чудеса, и слова, и поучения написаны, но и тех, что не достигли такого совершенства, но по силе возможностей подвиги творили, и тех тоже жития и слова описаны.

О них пишется: один уподобился солнцу, другой луне, иной же большой звезде, некоторые малым звездам, — но все пребывают на небе. Как у земных царей знатные люди, подобно друзьям, большую свободу имеют и могут совершать все, что хотят, и помогать просящим у них, а которые менее знатны обладают властью, но не та//кой,

л. 6 а иные воины подобны малым золотым монетам, если и не имеют власти над людьми, то для себя извлекают пользу, но тоже пребывают в царской палате, — так же надо разуметь и о святых. Как апостолы, названные [Господом] друзьями и братьями, как мученики и чудотворцы, все эти святые могут помогать молящимся, всем им святые отцы на весь год создали каноны и праздники и, как должно, узаконили в Христовой церкви; иных же великих и чудотворных отцов оставили, таких как Паисий Великий, Иоанн Колов, и Аполлоний, и Марк, и Макарий Александрийский*, и бесчисленное множество других, которым завещено вместе праздновать, малым и великим, в воскресенье по Пятидесятнице*, а жития и чудеса их писать в патериках.

Ныне же мы дошли до последних дней и не можем сравниться //

л. 6 об. с великими и соборными старцами, но, как говорили святые, те, что в последние времена будут спасаться многими скорбями и бедами, будут не меньше первых*, — ради этого изволил я написать в патерике, по старинному преданию, о тех, кто по силе возможностей совершал подвиг трудничества: сначала об отце Пафнутии и его учениках, и что они от него слышали; затем об отце Иосифе и его последователях, и что от него узнали и сами видели, также все, что услышал и сам увидел, пребывая в других монастырях, и все, что поведали мне миряне. Постарался я описать, что бывало от древних святых и от живущих в нашей земле святых, ради неправедно говорящих и думающих, что в нынешние времена таких знамений не бывает*: утверждающие это хо//тят

л. 7 и ранее совершившиеся знамения подвергнуть сомнению, не ведая, что и сейчас тот же Бог, сам и святыми своими, до конца мира творит чудеса. Мы же, предостерегая от такого зломудрия, постарались описать то, что действительно было в наше время, последуя древнему отеческому преданию, во славу Бога и его святых. Сначала скажем следующее.

Говорил старец Иосиф: «Как монах, пребывающий в своей келье, прилежно занимаясь рукоделием, и молитвой, и чтением и углубляясь в свой внутренний мир, принимает утешение от облегчения совести и слез, так и начальствующий над братией одно имеет утешение, если находит своих духовных детей живущими по заповедям Бога, по божественному апостолу: «Не имею большей радости, чем видеть своих детей пребывающими //

л. 7 об. в истине»*. Сказал также: «Истинное родство есть, если, уподобившись добродетелями ближнему, творишь богоугодные дела, разделяя все его страдания». Говорил еще: «Следует иноку, пребывающему в общежительном монастыре, часть пищи оставлять и говорить: «Это часть Христа моего». Изрек и другое: «Если монах довольствуется трапезной пищей, не будет за это осужден, так как она дается с благословением. Горе же тайно вкушающему, по утверждению Григория Двоеслова, и вещи, и деньги имеющему в личном пользовании»*. Сказал и это: «Милостыня обще живущим, если они пострадали друг от друга, и претерпели от обидевшегося на него брата, и не воздали зла за зло»*.

Поведал нам отец Иосиф: «При//шли

л. 8 ко мне два человека, оба мирянина, по-божески живущие, оба мне дети духовные, имена обоих означают «Божий дар»: Феодосий-живописец и ученик его Феодор*, который в иночестве носил имя учителя, — оба они по имени и жизнь свою построили, от младенчества обрели светильники девственности. Пишется ведь так: «Без Божьей благодати этого не совершить, ибо девственность есть огонь». Они же не только его стяжали, как неразумные, но постоянно, подобно мудрым, покупали масло*, до полного истощения раздавая свое имение, чтобы не угасли их светильники, так как огонь — девственность, масло же — милостыня. Это сказал я о них, желая показать, что говорили они истину, а не коварную ложь, ибо от них я слышал //

л. 8 об. такое страшное чудо.

Как говорил я выше, эти люди пришли ко мне. Был же тогда розыск от державных государей Русской земли на безбожных еретиков*. Привели некоего человека, которого и я знал, и имя его мне известно, но не пишу, так как, по слову Господа, не достоин он упоминания. Он же, желая скрыть истину, начал рассказывать: «Однажды стоял я в церкви и размышлял о том, что слышал от проявляющих ложную мудрость еретиков, и подумал: «Если бы верно было их учение, то почему святые апостолы, которые проповедовали христианство и за то кровь свою проливали, так же и мученики, и сколько святителей мудрых и чудотворцев было — все одинаково рассуждали?» Опять начал я размышлять как еретик, //

л. 9 и неожиданно исходящий от алтаря огонь хотел опалить меня. Я же упал ниц, молился и с тех пор полностью отказался от еретических мыслей». Но это он говорил не истинно, а желая избежать надвигающегося наказания, как потом станет известно. Они же поверили ему и отпустили.

Со временем он был поставлен в священники. И, отслужив литургию, пришел в дом свой, держа в руках потир*. Печь тогда топилась, а жена его, стоя рядом, готовила пищу. Он же, вылив содержимое потира в огонь печи, отошел. А жена его посмотрела в печь и увидела в огне малое дитя*. И послышался голос его: «Ты меня здесь огню предал, а я тебя там вечному огню предам». Тотчас разверзлась //

л. 9 об. кровля избы, и жена видит: прилетели две большие птицы и, взяв дитя из печи, полетели на небо. (Ей привиделись птицы, но то были ангелы). А кровля избы встала на свое место. Она же, испугавшись, никому не рассказала об этом. У нее была одна знакомая женщина, которая часто к ней приходила, а жила рядом с домом того человека, что мне об этом поведал. И так как была ей близка и пользовалась доверием, то рассказала ей женщина, что сотворил ее муж-поп и как видела дитя в огне и голосу его внимала. Услышав это, та женщина, объятая страхом, призналась мужу своему. Муж же ее был знаком тому, кто мне рассказал, передал он ему, что слышал от жены своей. Он же нам поведал.

Мы же прославили //

л. 10 Бога, творящего преславные чудеса, и с тех пор поняли, что не только православные, недостойно служащие и крестящие, но и те, которые являются тайными еретиками и из страха человеческого совершают службы по правилам соборной церкви, а мы от них получаем крещение, и у них исповедуемся, и от них божественные тайны принимаем, — и эти ничем не вредят нам, ибо Бог совершает свои таинства Святым Духом и служением ангельским. Как многие святые свидетельствовали, разве только от отъявленных еретиков и совершающих службы не по церковному правилу — от этих надо удаляться, и дружбы с ними не поддерживать, и избегать их, как врагов истины». Богу нашему слава!

Поведал нам отец Вассиан*, брат отца Иосифа, бывший потом архиепископом //

л. 10 об. Ростовским. «Когда стоял я, — говорил, — в московском соборе честного Успения преславной Владычицы нашей Богородицы*, видел некоего крестьянина, который прилежно молился великому мученику Христову Никите* и выяснял, где его икона. Я же, сведущий в этих делах, видя веру человека и необычную его молитву, подойдя, стал выяснять причину такой просьбы. А он отвечал: «Отец мой и господин, я долгое время страдал от болезни и всегда молился и призывал на помощь великого мученика Никиту. Однажды все бывшие со мной в доме крепко спали, лишь я один, лежа на постели у открытого окна, не мог из-за боли уснуть. //

л. 11 Много раз понуждали меня родные позвать в дом чародея. Я же никак не хотел и молился всегда великому мученику Никите. И той ночью услышал я, что ворота моего дома отворились. Подняв глаза, я увидел: муж светлый, сидя на коне, приблизился к окну, которое было открыто над моей головой, и сказал мне: «Встань и выйди ко мне!» И я ответил: «Не могу, господин». Он же вновь сказал мне: «Встань!» Я пошевелился, и почувствовал себя здоровым, и вышел из дома так, что никто не услышал, и поклонился ему до земли.

А когда я встал, видел очень черного человека с огненным мечом в руке; он прилетел на коне быстро, как птица, и хотел меня зарубить. Светлый же тот муж //

л. 11 об. запретил ему, говоря: «Не этого, а такого-то и такого-то в том селении», — и имена их назвал, также и имена людей, которые ходили к чародеям. Черный человек вновь быстро, как птица, улетел. И я спросил того светлого мужа: «Господин, кто ты?» Он же отвечал мне: «Я Христов мученик Никита и от него послан исцелить тебя за то, что в свой дом не ввел ты чародеев, но на Бога надеялся и меня призывал, чтобы помог тебе. И даст тебе Бог жизни еще двадцать пять лет». И, сказав это, скрылся из глаз, выехав на коне из моего дома теми же воротами. Я поклонился ему, и потом он стал невидим. И вот уже, отец и господин, прошло пять лет, как случилось это.

Утром я рассказал об этом всем, //

л. 12 кто был в моем доме. Они же, видя доказательство сказанному в моем здоровье, очень удивились и прославили Бога и святого мученика его Никиту. Я же наутро послал в названное селение, и обнаружили, что в ту ночь умерли люди, которых великий мученик повелел черному человеку убить, — те, что ходили к волхвам. И мы еще больше прославили Бога, что избавил нас от такой беды и смерти». Богу нашему слава!»

Поведаю вам другую повесть, что произошло в Иосифовом монастыре. Подобно тому, как пребывающий в богатстве, если по-доброму распорядится им, спасение обретет, так и находящийся в нищете, если с благодарностью терпит, как Лазарь нищий, благодарный и терпеливый, о котором упоминает наш Избавитель в Евангелии, будет после кончи//ны

л. 12 об. отнесен ангелами на лоно Авраамово*. Подобное случилось и в наше время. Некий человек по имени Илья был не очень знатного рода, но имел небольшую деревню; злые люди отняли ее у него, и поэтому жил он в нищете, не имея возможности приобрести необходимую пищу, жил со своей женой в убогой избушке, и то не в своей — у некоего христолюбца выпросил. И пребывал он в крайней нищете, терпя с благодарением и молчанием, всегда не пропускал церковной службы; и, приходя в Иосифов монастырь, немногое, что требовалось ему, брал по повелению игумена.

Спустя некоторое время он разболелся сухоткою*, но до кончины пребывал в уме и не терял дара речи. Брат его, монах, взяв больного, //

л. 13 постриг в Иосифовом монастыре и ухаживал за ним до самой смерти. Когда же пришёл час кончины, а ум и речь больного еще были тверды, Илинарх (так называли его в иноках) радостно и со смирением сказал присутствующим при этом старцу и другим монахам: «А вот Михаил-архангел», и немного спустя промолвил: «И Гавриил». Брат же его, стоя перед ним, вздохнул и сказал: «Что-то еще даст Бог?» А он, услышав, ответил: «Бог со мной». И так скончался.

Поистине удивительно, как открылись у него мысленные очи и познал он святых архангелов, которых никогда не видел. Из этого яв ствует: если [человек] во плоти был удостоен видеть и разуметь, то, отрешившись от плотских уз, он тем более может узнать не только //

л. 13 об. святых ангелов, но и всех святых. И из этого следует: хотя он и был женат, но пребывал в невинности, ибо братья его имели много детей, сколько бы ни жили с женами, — вот почему Илинарх был удостоен этого видения. Так было от Бога, ему же слава ныне, и присно, и во веки веков.

В обители старца Иосифа был некий человек из знатного рода по имени Елевферий Волынский*; он пришел к старцу Иосифу, и стал монахом его монастыря, и был назван Евфимием. Этот монах достиг такого умиления и дара слезоточения, что не только в келье, но и во время церковной службы молитву Иисусову читал сосредоточенно и плакал беспрестанно; и в келье ничего другого не делал, только слезно плакал и преклонял колени; ни с кем не разговаривал и на каждой //

л. 14 литургии получал у старца Иосифа прощение, каясь в греховных помыслах.

Однажды, когда он стоял на литургии, молясь и плача, внезапно от алтаря его озарил несказанный свет; он же, охваченный великим страхом, только спустя некоторое время приблизился к клиросу и поведал старцу Иосифу о сиянии света. А старец сказал ему: «Не внимай этому, думай только о молитве и слезах». После этого видения инок Евфимий принял схиму и причастился животворящего тела и честной крови Христа, Бога нашего.

Когда в один из дней он не пришел на утреннее славословие, отец-игумен послал к нему монаха, который будил братию; и тот, придя с огнем, нашел Евфимия, стоящего на коленях перед образом Божиим и пречистой Богородицы, //

л. 14 об. держащего в руках четки, с заплаканным лицом — на коленопреклонении предал душу свою Богу. Посланный же брат, думая, что Евфимий спит, хотел его разбудить и обнаружил, что он мертв. Такую смерть Бог посылает готовым к ней, устрашая нас, неподготовленных, и на покаяние обращая, чтобы всегда помнилио неожиданном приходе смерти.

Спустя время после его кончины старец Иосиф рассказал нам о свете, осиявшем монаха Евфимия, о чем шла речь выше, и о том, как запретил ему обращать внимание на это. Мы же начали толковать случившееся как благое знамение. Но Иосиф сказал нам: «Если и благо будет, но нам не на пользу такое; от этого нужно отдаляться и не внимать ему, чтобы не принять вместо пастыря волка. //

л. 15 Некоему из монахов явился Сатана, и несказанным светом осиял, и сказал ему: «Я Христос». Он же закрыл свои глаза и ответил ему: «Я Христа не хочу здесь видеть». Тем более нам, немощным, и перед концом света нельзя стремиться к такому, а надо иметь послушание, заниматься физическим трудом, по силе возможностей прилежать посту и молитве, а также смирению, считая себя ниже всех, так как это главная из добродетелей, и держать начало*.

Как у нас инок Феогност, по мирскому прозванию «Скряба», который положил такое начало своему житию: вместо рубашки возложил на тело железные латы, и каждый день читал псалмы Давидовы да пять канонов, и совершал тысячу земных поклонов да пять тысяч Иисусовых молитв*. И не изменил этого //

л. 15 об. обычая до своей смерти, которая произошла через три года. Как Епифаний, который был богатым и знатным человеком, но в юности отрекся от мирского и пребывал в послушании. Как достигший глубокой старости Досифей, который только пять лет со смирением и в нищете служил всем, как незлобивый агнец и целомудренный голубь, а по прошествии пяти лет умер. И юный Давид, который семь лет страдал, как и древний Иов: черви, называемые «волосатиками»*, грызли ему ногу и не давали все ночи спать; и бывшие с ним не могли уснуть от его стонов и крика. И в той болезни он скончался и отошел к Господу. И иные многие в нашей обители со смирением и послушанием совершали посильные для них подвиги: будучи созданы по законам вещественной жизни, по словам Лествичника, прожили они жизнь //

л. 16 по вещественным законам природы*. И все веруют Богу, что спасение получили».

Поведаю же вам другое чудо преславное, которое слышал от отца Никандра, что родился и жил в Литовской земле. Когда безбожный агарянский царь Ахмат пришел к Угре*, Никандр, будучи еще мирянином, был пленен одним из князей Ахмата и принуждаем к отречению от Господа нашего Иисуса Христа. Повелел тот безбожный князь дать Никандру шнурок со множеством животворящих крестов, которые его злочестивые слуги отняли у христиан, чтобы он бросил их в огонь (в том доме тогда топилась печь), а другому слуге повелел стоять с мечом над его голо//вой,

л. 16 об. чтобы отрубить Никандру голову, если не ввергнет их в огонь. Никандр же предпочел умереть за Господа нашего Иисуса Христа и сказал безбожному князю: «Мы крестам поклоняемся и целуем их». Тогда злочестивый князь повелел устрашить его смертью: резать понемногу шею Никандру и давать ему кресты, чтобы бросил их в огонь. Он же не хотел этого сотворить, И безбожный князь повелел теми крестами, взяв за шнурок, немилосердно бить Никандра. Но он никак не подчинялся. И внезапно напал страх на безбожного царя Ахмата, и побежал он. Тогда и тот князь побежал. А Никандра в одной сорочке и босого бросили на льдине, и из-за сильного мороза пальцы на ногах его отмерзли. И после ухода //

л. 17 безбожных взяли его, едва живого, в город; был он по своей воле мучеником и без крови принял венец.

Никандр был благоразумным человеком: хотя и не научился писать, но со слуха все в памяти хранил и разумел, скольких благ сподобил его Бог, что не отрекся от него и не бросил в огонь честного креста, только сильно печалился, что не умер мученической смертью за Христа. И поэтому он пожелал отречься от мира, и пришел в монастырь к старцу Иосифу, и стал монахом. С ним и я долгое время жил. Никандр пребывал в монастыре 43 года, исполненный всякими добродетелями: нестяжанием, и послушанием, и молитвой, и слезами; около тридцати лет служил больным, не имея даже своей кельи. Воздержание такое творил, что всегда, до //

л. 17 об. самой смерти, не все, принесенное братиею, брал, но и обычно принимаемую пищу оставлял, говоря, как старец Иосиф: «Это часть Христа моего». О всех его добродетелях нельзя сказать мимоходом; это ему Бог помог совершить за то, что Никандр не отрекся от него не бросил в огонь великого и честного креста.

Никандр поведал мне это преславное чудо. «Когда я, — говорил, — еще жил в миру на окраине Литовской земли, там была церковь владычицы нашей Богородицы, в которой многие чудеса совершались преславною Богородицею. Об одном из них тебе расскажу. Была там некая вдовица из знатных людей, имела единственного сына, который находился на военной //

л. 18 службе. Случилось так, что он, заболев, умер. Его же, как принято делать с умершими, обрядили и понесли к той церкви, чтобы предать погребению. Как только хотели положить его в гроб и засыпать землей, мать, беспрестанно рыдая, и ударяя себя в грудь, и терзая волосы, с громким воплем стала молить пречистую Богородицу и биться головой о гроб сына своего, говоря: «Верни мне, Владычица мира, живого сына и разреши вдовство и сиротство!» И долгое время плакала горько, не давая положить его в гроб, так что и другие с ней плакали. И когда подняли его, чтобы положить в гроб, вдова упала на землю, горько рыдая. И вдруг пришел в движение умерший. И, открыв, распеленали его, как //

л. 18 об. некогда Лазаря*. Он же тотчас встал здоровым, будто никогда не болел. А бывшие тут воскликнули: «Господи, помилуй!» — и со многим удивлением и страхом со вдовицей и ее сыном долго прославляли преславную Богородицу, сотворившую такое страшное чудо. И с того времени до второй смерти «Мертвым» звали его.

И спросили его, видел ли что он там А он отвечал: «Ничего не помню». И стало ясно, что, если и видел он там бывшее, то забыл, потому что до нынешней смерти пробыл в этой жизни до сорока лет и все забыл, что в те годы было. Но когда воскрес, будто бы второй раз родился: и тамошнее, и здешнее — все забыл, подобно тому, как нам часто случается во сне видеть, про//будившись

л. 19 же, все забыть. Как и о Лазаре писано, что ничего не поведал: или не позволено было видеть, или и видел, но не разрешено ему было рассказывать».

Бывает и другая смерть людям: по виду как мертвый, но душа его в нем, это бывает с пораженными молнией и громом. Как Анастасий-царь поражен был громом* и вскоре положен во гроб, а потом ожил и начал кричать во гробе, так же и в наше время некий юноша поражен был громом, и его вскоре погребли, и говорили о нем, что кричал в гробу. Так же и некоторые из тех, что вином горючим опивались или от угару умирали, после нескольких дней оживали, потому что души их еще в них были //

л. 19 об. и они не совсем умерли. И если от удара, или от скоротечной болезни, или внезапно умерли — всех этих не следует вскоре хоронить, тем более в холодное место класть: случается с некоторыми, что уже умерли, но души их еще в них находятся. Некий монах умер, и, обрядив его, положили в гроб. И пришел пономарь, чтобы взять и нести его в церковь для отпевания, и нашел монаха снявшим с себя погребальные одежды и сидящим. А если бы вскоре он был похоронен и во гробе ожил, то вновь умер бы жестокой смертью. Но тогда лето было, поэтому он остался в живых; если бы зима была, то умер бы от мороза. Поэтому, как я уже говорил, не следует вскоре погребать, также в холодное место тело класть. //

л. 20 Поведаю и другое чудо владычицы нашей, преславной Богородицы, которое было в наше время. Некий человек из боярского рода по имени Борис, по прозванию Обабуров*, постригся в монахи и был назван Пафнутием. И жил в монастыре старца Иосифа на Волоке Ламском. В том городе есть девический монастырь, а в нем церковь святой великомученицы Варвары*. В том монастыре постриглась бывшая супруга вышеназванного старца. Их дочь, выданная замуж, вскоре сделалась расслабленной и немой; мать, взяв ее, постригла в том же монастыре. И пребывала она немой и расслабленной 5 лет, даже рукой не могла двинуть.

Когда же в Иосифовом монастыре приблизился праздник преславной Богородицы, честного ее Успения, //

л. 20 об. родители той инокини умолили старца Иосифа, чтобы разрешил принести ее ночью и положить в церкви Успения святой Богородицы в его монастыре. И он уступил их просьбам, несмотря на запрет входить туда женщинам. Иосиф послал одного старого священника и приказал совершить молебен. Когда началось пение, больная ощутила, как немного окрепло ее тело, также и гортань, и повелела поднять себя с ложа, с которого никогда раньше не могла встать. Поднявшись, она, поддерживаемая двуми людьми, подошла и стала целовать икону Успения святой Богородицы. И, отведя, поставили ее у клироса; она же, держась за клирос, стояла до конца пения. Потом отвезли ее в своей монастырь. //

л. 21 И в пост преславной Богородицы захотела она причаститься животворящего тела и честной крови Христа, Бога нашего, за два дня до бессмертного Успения пречистой его Матери. И в ту же ночь случилась с ней телесная немощь: она те дни пребывала без пищи, совершая молитвы. На божественное Успение пресвятой Богородицы перед литургией принесли ее в церковь того монастыря и поставили у клироса. Священный же инок, игумен Покровского монастыря*, захотел произнести над ней «Покаяние» и велел ей вникать в силу сказанного. И когда проговорил: «Исповедаюсь Богу и пречистой его Матери», — тогда открылись ее уста, и стала повторять за ним, и выздоровела. Священник был поражен великим страхом и говорил, трепеща. Она же чисто повторила за ним все «По//каяние»

л. 21 об. и по окончании сама быстро пошла в свою келью, с радостным криком призывая родившую ее, извещая о своем исцелении и о бывшем с ней чуде, совершенном преславной Богородицей. И можно было видеть мать, радующуюся за свое чадо; и все, слышавшие об этом, вместе с ними прославляли Бога и пречистую его Матерь за преславные ее чудеса.

Подобает же и это поведать вам, что произошло в монастыре Иосифа. У благоверного князя Бориса Васильевича был некий боярин — князь Андрей, по прозванию Голенин, у которого было три сына: Иоанн, и Семен, и Андрей*, — во всем подобны ему, и телом, и разумом, — и умер он. Потом старший сын Иоанн после тяжелой болезни, покаявшись и причастившись, преста//вился

л. 22 и был погребен в Иосифовом монастыре.

Вскоре после этого их мать Мария* (такое она носила имя) после обеда, читая вслух Псалтырь и устав, легла немного отдохнуть. И, задремав, увидела сына своего Иоанна, и с радостью молвила: «Дитя мое сладкое, ведь ты уже скончался». Он же ответил: «Скончался, госпожа моя матушка». «Да каково, господин, тебе там?» Он же поведал: «Хорошо, госпожа, потому что во святую Великую пятницу искренне покаялся отцу духовному, и епитимию взял, и обещал впредь греха не творить, и сохранил меня Бог до смерти». И она сказала: «Так возьми, мое чадо, и меня к себе». А он отвечал: «Не тебя, а брата Семена». Она же вскричала со слезами: «Что //

л. 22 об. ты говоришь, чадо мое?» А он, воздев руки, ответил: «Бог так повелел». И она, очнувшись, радостна и печальна была: радостна потому, что видела своего возлюбленного сына, получив известие, что находится он среди праведников; печальна же потому, что и второй ее сын будет взят у нее.

Вскоре и средний сын Семен разболелся, покаялся и причастился животворящих тайн Христа, Бога нашего. И так преставился, и был положен в Иосифовом монастыре вместе со своим братом. Мать же много плакала, как древняя Клеопатра*, и всегда по ним творила многие милостыни и священные службы, и находила утешение в одном младшем сыне Андрее. И молилась, чтобы быть похороненной им. //

л. 23 И по прошествии времени она скончалась и была погребена сыном.

И сотворил он в ее память священноприношения и многие милостыни, и был свободным от всех. И увидев несостоятельность сего мира, — ибо обладал он совершенным разумом и хорошим знанием Божественного писания, — и подражая божественному Святоше*, отрекся от мира, и множество слуг отпустил на свободу, и всех ублаготворил. Они же со многими слезами проводили его в монастырь отца Иосифа. И рукою его был пострижен, и облечен в священный иноческий образ, и наречен был Арсением. И многое богатство, и села свои — все вложил в монастырь отца Иосифа*, а прочее многое богатство раздал слугам своим и нищим. И был нищ Бога ради, и в пло//хие

л. 23 об. одежды одет, и выполнял тяжелую работу в хлебне и поварне, как один из нищих, по отношению ко всем был смирен и многотерпелив, как никто другой. И к отцу Иосифу имел великую веру, и все делал по его воле, как сын родной; и не только здесь с ним хотел быть, но и по смерти. Сотворил же родителям своим и себе вечную память в Иосифовом монастыре, чтобы поминали их во вседневном списке, пока стоит монастырь Пречистой, и всякий год устраивали по ним по шесть трапез на братию и на нищих*. Таким благотворением не только себе принес пользу, но и своих родителей возместил недостатки.

Когда же Иосиф умер, он //

л. 24 непрестанно молился у его гробницы Господу Богу и пречистой его Матери, и отца Иосифа призывал на молитву, и выражал желание отрешиться от плоти и быть с ним. И услышал Бог молитву его; и вскоре, немного поболев, принял великую схиму и, причастившись животворящего тела и крови Христа, Бога нашего, и простившись со всеми, с радостным ликом отошел он к Господу. Братия же очень жалела о нем. Был он прекрасным человеком, и речь его была сладка, всегда Господа славил, и лицом был светел, имел бороду черную, густую и не очень большую, раздвоенную книзу, а роста был среднего. Положили его в приделе церковном с братьями его, которые прежде умерли, //

л. 24 об. славяще Бога, которому слава ныне и присно.

Об отце Макарии Калязинском*

Поведал нам отец Иосиф Волоцкий об отце Макарии Калязинском. Говорил, что он был родственником знатных бояр тверских, предки его назывались «Кожины». Когда был еще юным, родители женили его. Он же понемногу уговорил жену отречься от мира и принять монашество. Также и он оставил мир и стал монахом. И в своих родных местах, в Кашине, на берегу великой реки Волги, создал монастырь и вотчину свою, все села, вложил в тот монастырь. В том месте жил земледелец по прозванию Каляга. Из смирения Макарий не разрешил назвать монастырь своим именем и назвал Калязиным. Устав же //

л. 25 принял не держать хмельных напитков, не есть, не пить по кельям.

Когда же собралось к нему много иноков, то он не пожелал принять священство и начальствовать над братией, но пожелал в смирении жить. И поэтому, выбрав одного из бывших с ним иноков, поставил его игуменом, сам же, как один из последних монахов, пребывал в труде, выполняя всякую работу, и носил самую плохую одежду, был очень смирен и кроток; и когда кого называл по имени, всякому говорил: «Старчушко добрый». И ничем, что было в обители, не владел, только следил, чтобы жили по установленному монастырскому закону.

Игумен же, объединившись с некоторыми монахами, начал нарушать бывшие в мо//настыре

л. 25 об. обычаи: и в пище, и в питии, и в прочем во всем отступать от установленного правила. Святой же много поучал его, но не послушался игумен; Макарий доложил о нем епископу и, другого избрав, сделал его игуменом. Со временем и тот начал таким же образом жить, Макарий и его отставил от игуменства.

И когда святой достиг средовечия*, епископ начал побуждать его самого принять посвящение и начальствовать над братией в своем монастыре. Также и родственники его, — Захария, по прозванию Бороздин*, и все другие родные, — с трудом уговорили его, как наиболее достойного, принять священство. И, дав благословение, епископ послал его в монастырь начальствовать над братией; он же пошел, и должным образом пас свое стадо //

л. 26 на пажити данного им закона, и всем был примером в пощении, и нищете, и в трудах, и в молитвах, и был первым в исполнении церковного правила. И был Макарий хорошим подвижником, и жил в простоте, подобно великому Спиридону*. И многих учеников прежде себя отправил к Богу, потом и сам в старости должным образом преставился, умножив данный ему талант благодати, и обрел радость Господа своего, и поставлен был над учениками своими, которых он спас и которых ныне спасает в своем монастыре, тех, кто подражает его житию. И был положен около церковной стены.

И много лет спустя некий человек в Кашине, очень благочестивый и богатый, по имени Михаил, прозванием Воронков, имея великую веру в святого, захотел создать в его монастыре ка//менную

л. 26 об. церковь. И, когда копали ров, обрели гроб святого, целый и невредимый, и, открыв, увидели не только самого святого целым и невредимым, но и одежды его, будто в тот день положенными, ничем не поврежденными. И воскликнули все: «Господи, помилуй!» О чудо, братья, — пробыл святой в земле до сорока лет и больше, а обретен, будто сейчас положен.

Был же в обители его некий человек, у которого ноги были скорчены и который ползал всегда на коленях и руках, и поэтому его прозвали «Кочкой». И прикоснулся он к раке святого с воплем и слезами, и внезапно в тот же час выздоровел, скакал и хвалил Бога, как во времена апостолов у Красных дверей хромой*. И постоянно многие чудеса совершались //

л. 27 от честных мощей Макария во славу Бога, как о них запись свидетельствует. Богу нашему слава ныне и присно!

Поведал нам тот же отец Иосиф. Был некий игумен в большом монастыре в Тверской земле*, очень добродетельный: с младенчества чистоту обрел, в юности от мира отрекся — и жил долгое время, начальствуя над братией. У него был обычай стоять у передних дверей церковных, в которые братия входила и выходила; и если монахи выходили не из-за неотложных дел, а на паперть церковную для празднословия, он, одержимый яростью, бил тех жезлом, что был в его руках. И так поступал до кончины своей и не ставил себе в вину этот недоста//ток,

л. 27 об. но думал, что совершает это ради пользы братии. Когда блаженный достиг конца жизни, охватила его руки болезнь и, как огнем, жгла их. Братия ставила ему кадку, полную снега, в который он погружал свои руки до запястья, и, когда таял снег, вновь насыпали. И так делали, пока он не скончался.

Сообщили об этом отцу Пафнутию, что в Боровске, он же сказал так: «Старец думал, что ради пользы братии он это делал, и потому не осуждал себя и не скорбел об этом. Вот почему Бог при кончине здесь наказал его страданием, чтобы там помиловать». Также написано о великом Арсении у святого Никона*: некто из святых //

л. 28 видел великого Арсения, который в неизреченном свете восседал на золотом престоле, поставив ноги на ветхой колоде, и вопросил его о том, он же сказал: «Это из-за того, что ноги свои всегда омывал я теплой водой и держал в дорогих сандалиях, и не ставил себе этого в вину».

Если уж и великие отцы будут отвечать в том мире за то, что не осудили себя в этой жизни за малые недостатки, как было рассказано, то тем более я, окаянный, увы мне, и подобные мне, которые не только малые недостатки презирают, но и в великих грехах пребывают и не каются, будем достойны великого осуждения, если здесь не омоем грехи свои слезами и милостыней или телесным тяжким страданием, допускаемы Богом, милостивым и душелюбивым целителем, к врачеванию душевных язв, //

л. 28 об. и не примем здесь наказания за согрешения души. Если же, здесь не очистившись, отойдем туда, будем подвергнуты жестокому осуждению. Поэтому постараемся плачем, и слезами, и прочими добродетелями излечить язвы душевные с помощью благодати и человеколюбия Господа нашего Иисуса Христа, ему же подобает слава с Отцом и со Святым Духом ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

И это мы слышали у преподобного отца Иосифа. Когда-де из-за наших грехов около Русской земли была Орда, называемая «Золотой»*, взяли в плен двух детей боярских христианской веры, двух родных братьев. Один из братьев по понедельникам постился, не ел скоромного. Когда злые те кочевники стали принуждать //

л. 29 пленников есть свою пищу, они, не покорившись, один день терпели голод; но на другой день один из братьев не мог терпеть, стал есть пищу врагов. Другой же брат, который постился по понедельникам, не покорился им, оставался голодным. И они начали его бить, и принуждать к принятию их пищи; он же три дня голодал и страдал от ран, но им не покорился.

Вечером кочевники, видя его твердость и терпение, связали пленника и бросили под телегу. Он же молился и стойко переносил боль. И около полуночи явился к нему светлый человек и сказал ему: «Востань!» А он отвечал: «Как мне, господин, встать, если связан я крепко?» Тот же повторил ему: «Востань, не бойся!» Юноша начал вставать, и неожиданно все, чем он был связан, разрушилось; и, когда он встал, светлый //

л. 29 об. тот человек сказал ему: «Не бойся, иди за мною». Когда шли через безбожное то кочевье, они видели, как в ночи кочевники по их скверной вере творили греховные дела, говоря: «Бог, мол, — спит», — и пили без меры, и во всякую скверну языческую впадали. Юноше стало страшно, и сказал ему тот светлый: «Не бойся, только следуй за мной». И так прошли они сквозь все безбожное то кочевье невредимыми. И, как вышли из людного места, увидели стоящее дерево. Тот светлый приказал юноше влезть на дерево и сказал: «Никого не бойся, только молчи!» Он же спросил его: «Ты кто, господин?» И ответил ему светлый: «Я Понедельник», — и исчез. Юноша, объятый великой радостью и страшным волнением, сидел на дереве и смотрел на кочевье язычников.

Когда же хватились те злые //

л. 30 кочевники сына боярского, обнаружив, что под телегой никого нет, они схватили его брата и начали бить, говоря: «Ты, — мол, — брата освободил». И избили его, и связали по рукам и ногам, и продели сквозь них бревно, и стали на огне печь, как палят свиней, и сожгли его. Когда же рассвело, то кочевье двинулось вперед, и никто из людей не посмотрел на верх дерева. Юноша же слез с дерева, вышел на Русскую землю и направился не к родным, а в Пафнутьев монастырь, где постригся и всем рассказал о случившемся.

Рассказы отца Пафнутия*

Поведал нам отец Пафнутий: «Во время, когда был великий мор, в 6935 (1427) году, люди умирали от болезни, называемой «прыщ»*: кому суждено было умереть, на том этот прыщ был синим, //

л. 30 об. и после трех дней болезни человек умирал. И которые берегли свою душу, те в покаянии и монашестве кончали жизнь свою. Которые же были духовно неразумны и много пили, так как огромное количество меда было брошено и оставлено без присмотра, те в такое бесчувствие впадали из-за злостного пьянства, что, когда один из пьющих внезапно падал и умирал, они, запихав его под лавку ногами, продолжали пить. И тогда находился без присмотра не только мед, но и ризы, и всякое богатство. Кому же суждено было остаться в живых, на них болячка была красной; и долго болеют, и место то выгнивает, — но не умирают. Однако не много таких было, очень мало осталось людей. И те только золото и серебро бра//ли,

л. 31 а всем другим пренебрегали.

То было наказание Божие; Бог сотворил так, чтобы было известно, кому умереть или остаться живым, ибо за три дня можно покаяться и постричься в монахи. Которые были одержимы неразумием, те в этом наказании и гневе Божьем, ниспосланном Богом, погибли, как бесчувственные скоты. Мало же и редко осталось людей».

Рассказал же блаженный отец Пафнутий, что в тот мор некая монахиня умерла, но вскоре ее душа возвратилась в тело. И поведала она, что многих видела там: кого в раю, а иных в муке, и монахов, и мирян. Рассудили о тех, о ком она поведала, и открылась истина: воздалось им соответственно их житию.

О Великом князе Иване Даниловиче//

л. 31 об. Она рассказывала, что видела в раю великого князя Ивана Даниловича; называли его «Калитою»*, так как был он очень милостивым, и всегда носил на поясе мешок, полный серебряных монет, и, куда бы ни шел, раздавал нищим, сколько рука достанет из мешка. Один из нищих, получив от него милостыню, вскоре снова пришел*, и князь дал ему второй раз. И потом, с другой стороны зайдя, просил, князь же и в третий раз дал ему, говоря: «Возьми, ненасытные глаза». Нищий сказал ему в ответ: «Это ты ненасытные глаза: и здесь царствуешь, и там хочешь царствовать». И стало ясно: он был послан Богом, искушая князя и извещая, что Богу угодно дело, которое тот творит.//

л. 32

О видении Великого князя Ивана Даниловича

Князь видел сон: привиделась ему большая гора, на верху которой лежал снег; и на глазах его снег, растаяв, исчез; вскоре также и гора исчезла. Поведал он о видении преосвященному митрополиту всея Руси Петру*. А тот сказал князю: «Чадо мое и сын духовный! Гора — это ты, а снег — я. И прежде тебя суждено мне уйти из этой жизни, а тебе — после меня». И сначала преосвященный митрополит всея Руси Петр преставился, 21 декабря 6834 (1326) года, а великий князь Иван Данилович умер в 6849 (1341) году. И ради добрых его дел инокиня, о которой прежде рассказывалось, видела князя в раю.

И по пути оттуда, не дойдя до места мучений, //

л. 32 об. она видела ложе, на котором лежал пес, укрытый собольей шубой. Инокиня обратилась к проводнику, спросив его: «Что это?» И он отвечал: «Это агарянин того щербетника, милостивый и добродетельный. Бог избавил его от муки ради его несказанной милостыни; но поскольку не потрудился он обрести истинную веру и не обновился водою и духом, недостоин войти в рай, по слову Господа: «Кто не родится от воды и Духа, не может войти в царство небесное»*. Но агарянин был столь милостив, что всех отпускал, избавляя от нужды и всякого долга, и освобождал пленных христиан, посылая [за ними] по кочевьям и выкупая их; и не только людей, но и птиц отпускал на волю, выкупив их у ловцов. И показал это Господь в понятных для человека образах: ради злой //

л. 33 его веры — в образе пса, ради честной милостыни — в многоценной шубе, которой покрыт в знак избавления от вечной муки. Там же души неверующих в Бога не в образе пса будут, не шубами покроются, но, как уже говорил, дав ему образ пса, указал на его зловерие, дав шубу — на честную милостыню. Смотри: сила милостыни так велика, что и нехристианам помогает!

О Витовте*

А потом [проводник] повел ее в место мучений, и многих видела она там в муках, и стало ясно, что это обрели они за то, как жили. Видела она там в огне человека, который в этой жизни был велик и славен, исповедовал католическую веру, и страшного мурина*, стоящего рядом с ним, и кидающего в рот ему золотые монеты, выхваченные клещами из огня, и приговаривающего: «Насы//ться,

л. 33 об. окаянный!» И другого человека, который в этой жизни назывался «Петеля», и был любим богатым и знатным человеком, и благодаря тому неправедно стяжал большое богатство, его она видела нагим и обгоревшим, как головня; и носил в обеих горстях золотые монеты, предлагая всем: «Возьмите!» Но никто не хотел взять.

И это было показано в привычных для человека образах, что из-за неправды, лихоимства, сребролюбия и немилосердия такое наказание приняли. Там же осужденные не имеют ни золота, ни серебра, и, если бы и давали им их — никому они там не нужны, но таким образом показал Господь, почему они были наказаны; и не только грешных, но и добродетельных людей в телесных образах показывает, за что те были спасены.//

л. 34

О милостыне

И это рассказывал блаженный отец наш: «Может и одна милостыня спасти человека, если он живет, не нарушая законов. Слышал я о некоем человеке, который до конца жизни творил милостыню, и, когда он скончался, как было некоему откровение о нем, был приведен к огненной реке, а на другой стороне реки — место злачное и очень светлое, садовием украшенное*. И не мог он перейти в чудесное то место из-за страшной реки; и внезапно пришло множество нищих, и стали они перед его ногами укладываться в ряд, и сделали подобие моста через страшную ту реку — и он перешел по ним в чудесное то место».

Бог мог и без моста перевести через эту реку. Ведь пишется о Лазаре: перенесен был //

л. 34 об. ангелами на лоно Авраамово, хотя и была великая пропасть между праведными и грешными, и не потребовалось моста, чтобы преодолеть ее; но таким образом, ради нашей пользы, было показано наказание грешных и спасение праведного, чтобы мы узнали, за что будем осуждены, также явил Бог, за что праведный был спасен.

Подобно тому и в «Беседах» Григория Двоеслова написано: через огненную реку мост*, а на нем испытание, и грешные при том испытании бывают задержаны бесами и сброшены в огненную реку; а на другой стороне реки такое же место чудесное, всякими красотами украшенное. Праведные же не задерживаются при испытании, но свободно проходят в то чудесное место. И мно//гое

л. 35 другое там написано о праведных и о грешных, показано в образах человеческих.

О князе Георгии Васильевиче*

Поведали нам ученики отца Пафнутия: «Отец наш имел обычай вставать прежде заутрени и воздавать Богу молитвы и пение. И когда церковный служитель опаздывал бить в клепало*, сам отец будил его.

И в одну из ночей, разбудив служителя, Пафнутий пошел и сел на пороге церкви. Служитель медлил, а отец, устав от многого труда, задремал; и вот видит он во сне: ворота монастыря открылись, и множество людей со свечами идет к церкви, и среди них князь Георгий Васильевич. И, подойдя, князь поклонился церкви и своему духовному отцу до земли, и Пафнутий сделал так же, //

л. 35 об. как он. И вопросил его отец, говоря так: «Ты уже, государь, умер?» Он же сказал: «Отче, /.../» «Каково тебе сейчас?» И князь ответил: «Твоими молитвами Бог дал мне добро, отец, ибо, когда я шел против безбожных кочевников под Алексин*, принес тебе чистое покаяние». И, когда начал звонить церковный служитель, отец проснулся, и удивился необычному видению, и прославил Бога.

Долгое время тот князь приходил к Пафнутию, как к духовному отцу, и жил в чистоте, не зная жены. И говорил тот князь: «Как пойду на исповедь к отцу Пафнутию, то ноги у меня подгибаются». Таким был добродетельным и богобоязненным».

О ворах

Поведали нам и это: «Имел наш отец пару волов, на которой вместе с братом выполнял монастырскую рабо//ту,

л. 36 и в летнее время оставил их вне обители, в чаще леса. Ночью пришли воры, обротали их и хотели увести, лишив отца Пафнутия любимой им работы. И всю ночь блуждали воры в чаще леса, пока не рассветало. И увидели их монастырские работники, и привели к старцу. Он же, наказав им никогда не брать ничего чужого, повелел накормить их и отпустить».

Поведали нам те же ученики отца Пафнутия, что некий старый инок (имя его Евфимий), очень духовный человек, имел такой великий слезный дар, что не только в келии, но и в церкви на всякой службе безмолвно испускал теплые слезы. И захотел Бог пока//зать

л. 36 об. отцу Пафнутию и другим монахам, что не суетные то были слезы, но обращенные к Богу.

Некие два брата имели любовь между собою, отец же Пафнутий был недоволен этим, поэтому они задумали тайно уйти из монастыря. И во время божественной литургии старец Евфимий, о котором говорилось выше, творил обычное для него дело: в сильном умилении испускал теплые слезы, — и посмотрел на Пафнутия и на поющих с ним. Были с ним на клиросе и оба те брата. Старец Евфимий видит: из-за них высунулся некий мурин, на голове которого был очень острый колпак, а сам он был клокат, и клочья были разного цвета, и в руках держал железный крюк, каким стал тех братьев за ризы притягивать к себе. И, когда привлекал //

л. 37 и хотел схватить руками, внезапно железное то орудие лишалось силы и отлетало в сторону.

А это надо понимать так: когда враг внушал им мысль, чтобы не покоряться старцу и уйти из монастыря, и они принимали помысл и действовали согласно ему, бесу было легко притягивать их; когда же братья сопротивлялись помыслу и отвергали его, тогда железное то орудие лишалось силы и отлетало в сторону от них.

И когда начали читать святое Евангелие, тогда тот мурин исчез, а по окончании Евангелия снова явился и стал совершать прежние дела; и во время Херувимской песни опять исчез, а по окончании той явился и стал делать так же, как прежде. Когда же возгласил иерей «Изрядно пречистой владычице нашей Богородице», тот страшный //

л. 37 об. мурин, как дым, исчез и больше не являлся.

Оный же старец, видевши это, вострепетал и в великом смятении пребывал все время службы. И по окончании литургии, прийдя, поведал [о случившемся] отцу Пафнутию. Блаженный же, призвав названных монахов, наставил их, чтобы не принимали внушаемые врагом мысли и не скрывали их, а искореняли покаянием.

Поведали нам ученики отца Пафнутия и блаженный Иосиф: «Некогда, — рассказывал Иосиф, — был я послан отцом в город Воротынск к бывшему там князю* ради некоторых нужд и нашел его в великой скорби: у князя был некий человек, очень любимый им, добродетельный и боголюбивый, который всегда давал ему полезные советы, имя его было Мат//вей,

л. 38 а отчество Варнавин; сын же князя ненавидел его, ибо тот давал отцу не такие советы, как он хотел, и поэтому приказал одному из своих слуг убить его; князь же об этом ничего не знал.

Когда убили Матвея, всесильный Бог захотел отомстить за кровь праведного, возопившую к нему от земли, как в древности Авелева*. И поэтому сын князя, приказавший убить Матвея, вскоре внезапно умер; также и убивший праведного по его приказу умер злой и неожиданной смертью, И мать того убийцы захотела на третий день по существующему обычаю принести дары в память о нем. //

л. 38 об. Священник же облачился в одежды и послал за просфорами, желая начать проскомидию, чтобы принести дары об убийце. Пекущий просфоры открыл печь, чтобы взять их и отправить к священнику, — и увидел печь, полную крови. Священник же и все бывшие с ним в великом страхе прославили Бога, отомстившего за кровь праведного, несправедливо пролитую, и поняли, какое наказание приняли убийцы праведного, ибо лишены они были всякой помощи».

Тот же отец Иосиф поведал нам. «Слышал, — говорил, — от отца Пафнутия, как блаженный Петр Чудотворец, преосвященный митрополит всея Руси, в соборной церкви Успения пречистой Богородицы, которую сам создал, начал молиться о некоторых государственных делах. И пришел к нему монах, его келейник, по прозванию //

л. 39 Целада, и сказал ему: «Ты молишься и хочешь быть услышан, а в казне у тебя три рубля». Петр тотчас повелел ему раздать деньги нищим, и сразу же получил то, о чем просил в молитве. Смотри, какое нестяжание имел этот блаженный, вот почему он был назван новым чудотворцем».

Тот же отец Иосиф поведал нам. «Некий, — говорил, — разбойник по имени Яков, а по прозванию Черепина, был очень жесток, вспомнив все совершенное им зло, он пришел к старцу Пафнутию и постригся в монахи. Но вскоре, отказавшись от монашества, стал снова разбойничать. И однажды, когда отец Пафнутий стоял в монастырских воротах, а Яков ехал мимо монастыря на коне, отец-игумен сказал ему: «Горе тебе, побежденный страстями человек, двойное зло сотв//орил

л. 39 об. ты: отверг монашество и возвратился к первоначальным злым делам, как пес на свои блевотины!*» Разбойник достал саблю и хотел убить Пафнутия, но удар пришелся по верее, за которую отец успел скрыться.

Потом, вспомнив свои злые дела и постыдившись вернуться к отцу Пафнутию, пошел он к отцу Варсонофию, который жил в пустыне за пределами Саввина монастыря*, и там окончил жизнь свою в покаянии и слезах. Услышав об этом, отец Пафнутий сказал: «Того ради даровал ему Бог такой конец, что ни одного человека не предал он смерти, и дружине своей запрещал, и тех, кого хотели убить, взяв, отпускал»«.

Поведал некий монах: «Во время нашествия кочевников, по Божьему по//пущению,

л. 40 ради грехов наших, многие христиане попали в плен. Один из язычников взял в плен монаха и девицу: монаха, связав, он бросил на землю, а девицу отвел в свое жилище и ненадолго ушел. Девица сказал монаху: «Отец мой и господин, я знаю, что хочет со мной сотворить этот беззаконный; если ударю его ножом, не будет ли на мне греха?» Он же ответил: «Бог благословит тебя, дочь моя: язычник, придя в ярость от этого, убьет тебя, и ты будешь с мучениками». И пришел враг, и хотел коснуться ее, она же ударила его ножом в руку. Он, разгневавшись, взял меч и иссек ее, и стала она мученицей Христовой.

Тогда же попали в плен два воина и лежали связанные. И приказал нечестивый князь отрубить им головы. И к первому пришел [палач], и поднял меч над ним, он же закрыл глаза и перекрестился, и был убит, и стал мучеником Христовым. И над другим был поднят меч, он же испугался, прельщенный дьяволом, //

л. 40 об. увидевшим пяту его, то есть конец жития, и вскричал ужасным голосом, подобным рыданию: «Увы мне! Не убивай меня: я обращусь в вашу веру!» И как только произнес тот проклятый эти слова, тотчас был убит. И произошло чудо, возлюбленные: в одно мгновение один попал в руки Бога, другой — в руки дьявола».

Этого ради, как сказал я прежде, шествуя по пути добродетели, надо быть внимательным к своему внутреннему миру и молиться Богу со слезами, чтобы не оставил нас искушенными от дьявола и погубившими свой труд; особенно в таких бедах, как вражеское нашествие, надо углубиться в самопознание и слезно молить Бога, чтобы в один час не погибнуть и телом, и душою, поэтому и просим в молитве: «Не введи нас во искушение», — то есть просим не быть побежденными искушением, душою и те//лом

л. 41 совершая подвиги до смерти, претерпев искушение, приходящее к нам от врага-дьявола, чтобы принять от Бога венец терпения.

В то же время пленили жену некоего воина. И он, взяв с собою одного только пса и меч, пошел вслед за врагами. Они же пришли в одно село боярское, оставленное людьми, и нашли много хмельного пития. И опились им из-за сильного зноя, и спали, как мертвые; воин же отсек головы всем секирою. И вошел в одно из жилищ, и увидел свою жену, лежащую на постели с главным из врагов, спящую, как и они, после долгого пьянства. Она, увидев мужа, разбудила язычника. А он, встав, начал биться с ее мужем и, победив, сидя на нем, стал вынимать нож, чтобы его зарезать. Пес же, //

л. 41 об. увидев, что его хозяин может быть убит, стал хватать врага за губы, глаза и голову, стащил его со своего господина. И он, встав, убил язычника, и, взяв жену свою, новую Далилу*, ушел оттуда, и поступил с ней, как захотел.

О, бесование женское! И зверей явилось злейшим: пес избавил своего хозяина от смерти, жена же предала его на смерть. Изначала все злое роду человеческому было от женщины: Адам из-за жены был изгнан из рая*, и поэтому весь род человеческий был осужден на тление и смерть; премудрый Соломон из-за жен отстранился от Бога*; также и великий Самсон, освященный в чреве матери, женою был предан иноземцам*, и ослеплен, и удалился от Бога. Не только в Ветхом, но и в Новом завете, не только миряне, //

л. 42 но и монахи, и те, кто возлюбили пустынное житие, из-за женщин погибли и свой иноческий труд погубили. Сначала и доныне дьявол женщинами прельщает род человеческий. Таких, победивших этот искус, — как прекрасный Иосиф*, которому за это из века в век творят похвалу, хотя он потом и имел жену, — и девство сохранивших, в Ветхом завете было очень мало. А с тех пор, как от Девы произрос цвет жизни, Господь наш Иисус Христос, бесчисленное множество людей сохранило и сохраняет подвиг девственности, их больше песка морского, не только монахов, но и мирян, которые брак презирают, и в подвиге девственности подвизаются, и творят его до конца жизни во славу Бога, ему же слава ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

л. 352 Поведал нам некий отец: «В святую Великую среду жители некоторого села пришли к одному пресвитеру, чтобы, как принято у христиан, в святой Великий четверг причаститься пречистого тела и честной крови Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. И в среду вечером после окончания обычного правила священник исповедовал всех. А в четверг ночью некий человек, прельщенный дьяволом и побежденный похотью, пришел к своей жене, чтобы совокупиться с нею. Она же долго поучала его, указывая на то, что скоро кончится время поста, и напоминала о постнических трудах, которые он претерпел, и о том, что из-за малой похоти //

л. 352 об. будут лишены животворящего тела и честной крови Господа нашего Иисуса Христа. И долго она поучала его, и не повиновалась ему. Он же, устыдившись ее речей, ушел. Но, распаляем дьявольским желанием, не мог удержаться, и, стремясь к своей погибели, вошел в конюшню, и начал совершать грех со скотиною, и внезапно упал, умерев смертью, достойной рыдания. Утром стали искать его и не нашли. Когда же хотели вести коней на водопой, под их ногами обнаружили того человека мертвым; и всех охватил великий страх.

И другое, подобное тому, было в некоем монастыре, близ которого находилось село; один монах //

л. 353 пошел туда, и был побежден похотью, и совокупился с женщиной. И, когда лежал на ней, внезапно умер».

Так случается умереть тем, кто не радеет о конце человеческой жизни. И Господь, прогневавшись, не дает ему дождаться урочного часа из-за пренебрежения к концу жизни, серпом смерти посекает его прежде времени, чтобы и живые, видя это, убоялись и не оказались в таком же положении, как пишется: «Враг видит пяту человека, то есть конец его жизни, и тотчас уловляет в свои сети». Кто согрешит перед Богом в момент приближения конца его жизни, не сможет покаяться и умрет со своим грехом, по пророческому слову: «Каким тебя обрету, //

л. 353 об. таким и судить буду», — говорит Господь. Поэтому каждому христианину подобает ежечасно молиться о том, чтобы Бог дал не скорую смерть, а позволил в покаянии принять конец христианской жизни, и всегда думать о неожиданном пришествии смерти.

Случается, что и праведные быстро умирают, — это ради наставления нам, чтобы мы, убоявшись, покаялись, а им то не во вред, но в великую честь, так как они всегда готовы к смерти. Горе мне, такому, и другим, подобным мне! Господь-человеколюбец, когда видит, что подходит к концу урок жизни какого-нибудь человека, ради какой-либо прежней его добродетели обратит его мысль на покаяние, как пишется в Отечнике: «Некая //

л. 354 монахиня ушла из монастыря и долгое время пребывала в телесном грехе. Потом она покаялась и отправилась в свой монастырь, но перед воротами, упав, умерла. И было откровение о ней некоему монаху: бесы спорили о ней с ангелами: «Наша есть и много времени работала на нас!» Ангелы же говорили: «Но покаялась». Бесы утверждали так: «Не успела и в монастырь войти». Ангелы отвечали: «Как та владела покаянием, так Бог — жизнью». И, взяв душу её, отлетели, а бесы были посрамлены».

Господь-человеколюбец совершает это по милости своей; вселукавый же дьявол видит конец установленного срока человеческой жизни и прельщает его совершить грех, //

л. 354 об. как я прежде говорил, чтобы тот не имел времени для покаяния; иных же прельщает грешить до самой кончины, и те восхищаемы бывают без покаяния.

Поведал нам отец Паисий Ярославов*: «Рядом с одним монастырем жил инок-отшельник, и со временем он начал говорить старцам так: «Является мне апостол Фома». Они же сказали ему: «Не воспринимай это наваждение, но твори молитву». А он отвечал им: «Когда я молюсь, и тот со мной молится». Старцы долго наставляли отшельника, он же не послушал их. Длительное время прельщенный монах не причащался божественных тайн, крови и тела Христова. Старцы и отец Паисий корили его за это; //

л. 355 он же, побежденный кознями дьявола, отвечал монахам: «Апостол Фома не велел мне причащаться». Старцы и отец Паисий говорили ему с великим осуждением: «Безумный инок, ты прельщен бесовским наваждением», — и многими жестокими словами укоряли его, и наставляли не внимать вражьему искушению. Прельщенный же монах говорил старцам: «Как придет ко мне апостол Фома, я у него спрошу, велит ли мне причащаться». Спустя немного времени прельщенный инок сказал: «Апостол Фома разрешил мне причащаться и говеть неделю, с пятницы до субботы». Но на заутрене того инока не оказалось среди монастырской братии. И игумен послал в келию проведать его: //

л. 355 об. может быть, заболел, и поэтому не явился на службу. Пришедшие нашли его мертвым, удавленным за щеки руками злого беса, который являлся ему в образе апостола Фомы».

Вселукавый Сатана, принимая разные образы, стремится погубить человека. Если видит кого, не устремляющегося к злым делам, а подвизающегося в добрых, стремится подчинить его своей воле и заставить ни с кем не советоваться, как пишет святой Дорофей*: «Во многом совете спасение бывает, а тот, кто следует только своему разуму, падает, как лист». И потом вселяет в него дьявол тщеславные помыслы, ибо то самосмышление — начало и корень тщеславия, так как человек мнит себя не только способным как следует жизнь свою устроить, но и самым разу//мным,

л. 356 не нуждающимся в совете, он с яростью отвергает против него сказанное и желает, чтобы его слова, как речи Богослова, слушали. Когда же видит вселукавый дьявол, что укрепится в этом прилежащий к добродетели, то начинает прельщать его блистанием света или каким-нибудь видением в образе ангела или какого-нибудь святого. И если человек в это поверит, как вышеназванный брат, то тогда погибает; не только прилежащий злу человек, но и творящий добро, и тот погибает от самосмышления. //

л. 358 Поведал нам священноинок Иона, духовник преосвященного тверского епископа Акакия*: «В то время, когда я еще жил в монастыре Святого Николы на Улейме*, некий священноинок начал служить святую литургию в обители. И, когда он хотел читать святое Евангелие, то внезапно упал, как мертвый. Монахи, взяв его, //

л. 358 об. вынесли из церкви. Через несколько дней к нему вернулся дар речи. Братия стала спрашивать его о случившемся. Он же начал рассказывать со слезами: «Я, окаянный, лишившись разума, совершал прелюбодеяние и осмеливался служить божественную литургию. И в одну из ночей недели, в которую служил, был в селении и совершил грех прелюбодеяния. И до такой степени утратил рассудок, что не потрудился после этого не только омыть нечистое тело, но и переменить оскверненную ризу, и, выполнив проскомидию, начал служить божественную литургию. Когда прочли Апостол и начали петь «Аллилуйя», а я хотел пойти читать святое Евангелие, то увидел старого человека с бородой, //

л. 359 стоящего за престолом с жезлом в руке (по облику можно было узнать, что это святой Николай). И сказал он мне с яростью: «Не смей служить, окаянный!» Я же думал, что это призрак, и, чтобы не опоздать, поторопился начать чтение. Тогда он ударил меня по голове и плечам жезлом, который был в его руках. И я упал, как мертвый, и долгое время лежал на постели парализованный». Тот же священноинок Иона сказал: «Не знаю, каким был его конец, ибо я ушел из монастыря».

Миряне, которые не удержаться и впадут в скверну злого прелюбодеяния, если не покаются, разжигают для себя печь великого неугасимого огня; но более мирян возжигают геенский огонь монахи, //

л. 359 об. впадающие в такой грех. Кто может вымолвить, что не только в мире живущие, но и в иночестве пребывающие побеждаются любовной страстью; больше мирских наказание они примут, если посягнут на священнические обязанности; и мирские попы, после жен своих побежденные любовным влечением, которые решаются служить в церкви, больше простых смертных будут осуждены; монахи же, одержимые любовной страстью и дерзающие быть священниками и касаться неприкосновенного, чего трепещут [касаться] и слова самаритян*, а они, теряя последний рассудок и надежду, побеждаемые неверием в грядущий суд и воздаяние, //

л. 360 осмеливаются совершать таинство и касаются неприкосновенного, и не только до священничества, побеждаемые нечистыми помыслами, дерзают служить, но и после принятия священства, совершая то же, осмеливаются творить службу, хотя не достойны и к алтарю приближаться.

И Господь-человеколюбец, если захочет на кого-нибудь из тех ради какой-либо добродетели излить каплю свой милости, то пошлет на него скорбь, и запретит такую дерзость, и страданием обратит на покаяние. Если же от кого отступится и не оградит страданиями от такой дерзости, те будут навсегда оставлены Богом и будут достойны слез, так как там, [в загробном мире], они обретут вечное наказание за свой грех. Не только //

л. 360 об. священноинокам и мирским иереям, но и простым монахам и мирянам, которые неудержимо стремятся к существующим в этой жизни плотским грехам и осмеливаются принимать причастие без должной епитимии и покаяния, если страданием не оградит их Бог от этого, то в конце жизни и после смерти укажет им, какого наказания они достойны. Бог творит это не ради их пользы, но наставляя нас на страх и покаяние. Также и добродетельных в конце жизни и после смерти он объявляет добрыми знамениями, поучая нас быть подобными им, и прославляет угодивших ему, как я прежде говорил.

Поведал нам отец Иосиф: «Когда я был в честной обители //

л. 361 преславной Богородицы на Симонове*, по повелению державного государя привезли туда расслабленного человека и постригли. И я отправился посетить его, и спросил о причине его болезни. Он же, вздохнув, сказал: «Отец мой и господин, вот причина моей напасти. Когда приближался праздник святых верховных апостолов Петра и Павла*, у церкви которых я жил, то, посовещавшись с соседями, сотворили мы сообща в честь святых апостолов хмельной напиток из меда. Я же, окаянный, в святой праздник до литургии, взяв с собой некоторых, начал пить вино прежде литургии. И, когда лежал я, словно в иступлении, то увидел человека, борода которого была черной и вьющейся, а сам был плешив и взором страшен. И он посмотрел на меня с яростью, и ударил меня //

л. 361 об. правой рукой по щеке; и с той стороны выпали зубы мои, а я от страшного удара был весь расслаблен и лежал, как мертвый. Когда бывшие в моем доме люди, думая, что я сплю, вошли в комнату, чтобы разбудить меня к литургии, то они увидели меня, расслабленного и полумертвого, и нашли пять зубов на моей постели. Спрашивали, что случилось со мной. Я же, окаянный, едва пришел в себя и рассказал им все, как и тебе; и охватил всех страх, и поняли по описанию, что мне являлся апостол Павел». И со многими слезами прославили они Бога и святых апостолов, молясь, чтобы Бог был милостив к нему ради молитв святых апостолов. Он пробыл //

л. 362 год в монастыре, каясь, а потом умер».