Древнерусские патерики

Житие Кассиана Босого. Текст

л. 104 Житие и подвизи вкратце старца Касиана, рекомаго Босого, иже бысть во Иосифове монастыре[404], о немже слышах преже мене бывших, иное же своима очима видех

Сей убо честный старец родом града Переславля, от родителей православных, Козма бе имя ему. И егда дошед свершена возраста, и бысть силою крепок и мужествен, и сводворяяся с жывущими в царской полате. И его ради мужества, и крепости, и силы позна его и самодержець, князь велики Иван Васильевич всея Русии[405], иже и научи его, самодержьца, праволучно стрелы пущати по знамени, и сего ради бысть от дрьжавнаго в чести и в брежении.

И сей Козма некогда разсуди суету ми//ра

л. 104 об. сего, и честь, и славы его, и позна, яко преходна суть, и в небытие преходить, и, яко дым, вскоре по воздуху изчезает, и прииде в монастырь к преподобному игумену Пафнутию, иже в Боровьске[406]. Перподобный же, видя его, яко от усердьства от мира сего отбегша, постриже его во иноческый образ и нарече имя ему Касиан; и бысть у старца в послушании. Преподобный же зело любя его за его смирение, и послушание, и за великиа труды его.

Старцу же Иосифу в та времена устав держащу, и видя его старец Касиян¹ живуща житием крепким, пребывая в посте и в молитвах, паче же в велицем послушании преподобнаго игумена Пахнутиа, и прилепися к нему духовною любовью о Христе. Старец же Иосиф нача помышляти, дабы //

л. 105. опщее¹ житие устроити, еже бы в келиах здравым и могущим не ясти, ни паки питии или что снедно имети, но все бы трапезою и равностию довлетися; такоже и одежа, и обуща — все бы имети обще, своего же никако не имети, но украшатися безоимением и равностию, — якоже бысть и в апостолех, иже во мнозех телесех яко едина душа, иже есть имение всем равно и телесное требование обще всем, — еже не услажатися мира сего красотами, но имети в памяти, еже о души попечение и како изьбыти² мукы вечныя[407]. Сказа же сей помысл и Касиану-старцу, и отвеща Касиян: «Бог и пречистыя Богородица твой помысл делом соврьшит, а яз с тобою же».

И егда же преподобный //

л. 105 об. игумен Пафнутие отъиде к Господу, и понудиша на игуменство старца Иосифа[408], и паки Иосиф не преста помышляя, дабы совершити свой помысл; и бысть их о сем в совете седмь[409]. И начяша его советникы понужати Иосифа, дабы прешел рускыя¹ обители[410] и лучша изобрал ко спасению душам, а собя бы нигде знаема не учинил. Игумен же Иосиф послуша их совета, и взя с собою единого от советник своих — старца Герасима, пореклу Черного[411], и пройде вся большая обители; и не познаша его ни во едином монастыре. Егда же прииде на Бело езеро во обитель святого великаго чюдотворца Кирила[412], и полюби предание и закон, еже предаде преподобный, узаконоположи², и како братия пребы//вают

л. 106 по заповеди и преданию святаго чюдотворца Кирила, и великою радостию духовною возрадовася, яко обрете, яже помышляше.

И егда прииде на место, идеже ныне пречистыя обитель, и бысть знамение[413]: освети молниа, паче солнечнаго света, солнцу же сияющу, а воздуху светлу сущу; бысть же сиа яко от полудьни. И полюби игумен Иосиф место, и начя тружатися с немногою братиею, и пребывая в великих трудех, в посте и в молитвах.

Сей же старец Касиян, о немже нам слово, прииде на другой год ко Иосифу, и видя старца игумена Иосифа и с ним братию в великих трудех стражуща, и поревнова им духовною ревностию, и нача с ними тружатися. И возложи //

л. 106 об. на собя пансыр[414], под свитку на наго тело, и пекий хлебы на братию. Правило же его бысть в келье — 6000 молитов Исусовых[415] и тысяща поклонов. И егда же разсыпася пансыр, онже возложи на собя веригы тяшки зело[416], и тако тружаяся и постяся.

И прииде ему помысл, дабы четыредесят дней не ясти, ни пити, ни паки возлещи на ребрех. И сиа ему наченшу, и пребысть тако дьни 12, и изнеможе. И уведевшу же сиа игумену Иосифу, и, пришед, запрети ему не тако чрез силу тружатися. Он же пакы чрез день вкушая¹ хлеб и воду, овогда же и чрез два дьни, и дотолика тако тружаяся, еже от очию ему и свет омрачися. И в та времена бысть у него ученик — старець Иона Голова, пореклу Пушечников[417], //

л. 107 и той вожаше его к пению. И тако пребысть 30 дьней не видя, водим учеником. Видя же сия Иосиф-игумен и позна, яко от великих трудов ему и поста сиа бысть, и паки запрети великим запрещением. Он же послуша Иосифа, и мало от поста ослаби, и отздраве очима[418].

И паки¹ посем не во мнозе времени впаде в немощь, и отняшяся у него ногы, яко не мощи ему ни ступити, и тако, ползая, исполните свою телесную нужу. И во един от то дьни лежащу ему и молящуся пречистой Богородици, и начата звонити литоргию, он же, лежа, возрев на образ пречистыя Богородица, держащаго на руку Создателя всего мира, Превечнаго Младенца, и, прослезися, нача глаголати: «О пречистыя //

л. 107 об. госпоже¹ владычице, Мати Божиа, аще ми даси на ногах своих ходити, донели жив буду, никакоже обую сапог на ногу мою, ни пакы шубу на грешное тело мое и до кончины живота моего». И абие в той чяс воста, и, яко лежа, тако и потече скоро в божественую церковь, и многы слезы точя, благодаря пречестную Богоматере. И тако нача² ходити, и до кончины живота своего не измени обета своего, еже обещася пречистой Богородици: якоже лете, тако и зиме бысть, и во единой ризе хождаше. Некогда же зима бысть многомразна, яко и птицам зябнути, он же никакоже на собя что прибави, но тако терпя, глаголаше собе: «Терпи, грешный Касиане, терпи! Горек мраз, но сладок рай, и аще не ныне умрем, //

л. 108 умрем же всяко». И тако терпя до отпущения божественаго пениа, еще бо в та времена теплыа церкви не бе.

И егда же в старости постиже его и немощь, — бе бо ему от роду 90 лет, — и видя его братиа уже телом изнемогша, сняша с него вериги, и не хотяща ему, и сковаша в них чепи ко кресту, иже и доныне на церкви над колоколы. И егда же он устрабися от болезни, повеле паки иныя сковати, но тяшки не потолику, и паки возложи на ся, — и тако пребысть в них, тружаяся, и до кончины живота своего.

О кресщении царя, великого князя Ивана Васильвичя всея Русии[419]. И бысть егда родися дрьжавному великому князю Василию Ивановичю всея Руси сын[420] — царь и великий князь Иван Василиевич //

л. 108 об. всея Русии¹; дрьжавный же государь всея Руси, князь великий Василье возрадовася великою радостию, зело бо о сем много лет моляся, и постяся, и по монастырем великиа милостыня посылая[421]. Бог же услыша молитвы его.

И егда получи желаемое, посылает старца Тихона Зворыкина[422] во Иосифов монастырь с великим смирением к старцу Касияну², дабы принял от святыя³ купели сына его, великого князя Ивана. Сиа же старцу Касияну слышавшу от старца Тихона, яко родися великому князю сын, бяше убо уже старец в велицей немощи и в старости; и скоро воста от постеля своея, и став предо образом Божиим, и воздаде благодарение и славу Богу, и возрадовася духовною радостию, яко государь желаемое получи, земля Руская //

л. 109 не опусте, и род православных царей рускых не оскуде. И паки возлеже, и нача¹ радоватися, и глаголаше: «Еще Бог Рускиа земля не забыл».

Тихан² же сказа ему приказ дрьжавнаго, яко: «Велел тобе принять от святыя купели сына своего, великаго князя Ивана». Он же усумнеся и рече: «Кто есмь³ аз и откуду, яко дерзнути ми на толикое дело великое, не мощно ми и помыслити, кто есмь аз, грешный?» Видя же его старець Тихон ни мало уклонна, возвещает игумену Нифонту[423] и всем преимущим старцем, сказа же им и прещение дрьжавнаго. И слышав сиа игумен и старцы таков приказ от боголюбиваго государя и милостиваго царя, и с великим трепетом потекоша, и начата молити старца Касияна, еже не ослушатися боголюбиваго государя. //

л. 109 об. Он же послуша их и рече: «Буди Божиа воля!»

И егда приеде старец Касиан во град Москву, и уведе государь его приезд, и того часа скоро сам дрьжавный государь всея Русии¹ приеде на подворие монастырьское. И егда узре старца Касьана², и снемь царскый³ венець со главы своея и поклонися, глаголя: «Честный старче Касияне, кланяюся тобе на твоих великих трудех, еже в толицей старости и немощи не ослушася нашего слова и бысть ми сопричастник радости моей, и ныне тобе челом бию: приими от святыя купели во святемь кресщении на руки своя Богом дарованнаго ми сына Ивана ваших ради молитов». Старець же Касиян слыша сиа и рече: «Буди, царю дрьжавный, Божия⁴ воля и твоя⁵, государя всея Русии⁶» //

л. 110 И посла его князь велики с великою честию и брежениемь с сыном своим, великим князем Иваном, в честную святую обитель живоначалныя Троица великаго чюдотворца Сергия[424]. Игумен же бысть тогда во святей той обители старець Иасаф, еже и бысть митрополит после[425].

Егда же крестиша царя, великого князя Ивана Василиевичя всея Русии¹, и прияста² его от святыя купели ³архимандрит Данила Переяславьский и⁴ старец Касиян[426], и даста⁵ на руки отцу его, великому князю Василью ⁶Ивановичу, всея Русии самодерзцу; боголюбивый же великий князь приим сына своего у старца Касияна с великою радостию, что желаемое у Бога получил⁷. И егда же приехаша во град Москву, что же боголюбивый и милостивый отець его, князь великий Василие Иванович всея Русии⁸, от великиа радости на многых победных милость показа: овех от казни смертныя свободи, а инех ис темницы пусти; и во вся монастыри посла милостыню. //

л. 110 об. И во всем граде Москве бысть благоденьство и радость неизреченная; и не токмо же сиа бысть на Москве, но и во всей Русской земли. ¹Архимандрита же и старца² Касияна великому чрежению и чести сподоби, и великими дарованми одари, и отпущаеть их³ во своя.

И после того поживе старець Касиян полтретя года, и отоиде с миром к Господу. Бысть же всех лет от рожениа его 90 и 3. Богу нашему слава ныне и в бесконечныя веки веком. Аминь.

И бысть некогда загореся кровля⁴, иже на трапезе древяный верх. И егда зело разгореся, и воста великий⁵ ветр и начя пламень клонити на келиа, иже близ трапезы стоят. И бысть толик жар, яко вмале не заняшася келии пламенем. Мне же в та //

л. 111 времена лучися быти в келарех[427], и зрящу ми толику беду, и не домышляхся, како¹ пособити. И текох скоро к старцу Касияну, и падох пред ним, и начях молити его со слезами, дабы помолился Господу Богу и пречистой его Богоматери. А ему стоящу у дверей в кельи своей, и обратився ко образу пречистыя Богородица, держащаго² на руку своею Превечнаго Младенца, иже стоит в келии его, и рече: «Пречистая, Пречистая! Возлюбила еси место сие, попусти же наказание с милостию». И сотвори «Достойно», и прослезися, и, обратився ко мне, рече: «Не бойся, не оскорбит нас Пречистая выше нашия³ меры». И абие в той час обратися пламень на другую страну, и паки начя //

л. 111 об. пламянь вихром витися вверх, инаго ничего не повреди, и тако паки и пагасе¹ от собе².

О преставлении старца Касияна Босово³ . Благородному и христолюбивому государю, великому князю Василию Ивановичю, всея Русии самодержцу, Пречистыя обители, Иосифова монастыря, грешный чернець, игумен Нифонт со священники и з братнею челом биет⁴. Прислал еси, государь, ко мне, к своему нищему, велел отписать, коим обычаем старца Касияна не стало⁵.

И дал Бог, государь, по житие его и конец хрестияньской⁶. День за десять и болши до⁷ преставления его мало понемог, а в суботу мясопустную[428] по меня прислал: велел себе покаяние проговорити; а сам старец Касиян⁸ за мною говорил слово в слово и прочее извещение в совер//шенне

л. 112 разуме; и все правило ему отправили причастьное. И егда прииде священник и з Божественым таинством, и Касиан стретил святая в сенех и Божественых таин причастился со страхом и радостию. И потом с пятка на суботу Сырные недели[429] паки причастился Божественых тайн, и после того устрабися; и неции от братии начаша к нему приходити, желающе получити от него благословения и прощения; и он с ними беседоваше кротко, обрадованным образом когождо нас ¹от скорбий² утешая. И во время вечерняго собрания в неделю повеле у собя³ говорити вечерню, и потом повеле начати правило на исход души. И на втором кануне⁴ третей песни и дух Богу предаде.

И⁵ яз тебе, государю, священники и з братиею — все соборне челом бием⁶, и должне Бога //

л. 112 об. молити о твоем здравии и о спасении, и о твоей благоверной великой княгине Елене[430], и о вашем сыне и нашем государе, благоверном князе Иване Васильевиче.

⁷В лето 7040, месяца февраля 11, на паметь святого священномученика Власья[431], в неделю Сыропусную, в десятый час дьни[432] преставися старець Касьян Босой, восприемник от святыя купели в святем крещении царя, государя, великого князя Ивана Васильевича, всея Русии самодержца⁸.

Житие Кассиана Босого. Перевод

л. 104 Вкратце о житии и подвигах старца Кассиана, по прозванию Босого, что был в Иосифове монастыре*, о котором слышал я от бывших прежде меня [иноков], а иное и своими глазами видел

Сей честной старец родился в городе Переяславле у православных родителей, Козьма было его имя. И когда достиг он совершеннолетия, то сделался физически крепок и мужественен, и стал бывать у тех, кто жил в царских палатах. И за его смелость, и отвагу, и силу стал известен он и самодержцу, великому князю всея Руси Ивану Васильевичу*; Козьма научил его, самодержца, метко стрелять в цель, и за это державный правитель оказывал ему честь и заботился о нем.

Но однажды этот Козьма осознал суету сего ми//ра,

л. 104 об. и чести его, и славы, и понял, что они преходящи, и в небытие уходят, и, как дым, исчезают скоро в воздухе, и [поэтому] пришел он в монастырь к преподобному игумену Пафнутию, что в Боровске*. И преподобный, видя, что он из усердия [пред Богом] бежит от мира, постриг его в монахи и нарек его Кассианом; и был Кассиан у старца в послушании. Преподобный же очень любил Кассиана за его смирение, и послушание, и за великие его труды.

А старец Иосиф в то время был уставщиком; и видел старец Кассиан, что он живет строгим житием, пребывая в посте и молитвах, и особенно в великом послушании у преподобного игумена Пафнутия, и привязался к нему духовной любовью Христовой. И начал помышлять старец Иосиф, дабы //

л. 105 общежительную жизнь устроить, чтобы здоровым и сильным в кельях не питаться, а также не пить и не иметь чего-либо съестного, но всем бы совместной на трапезе и равной для всех пищей удовлетворяться; также и одежду, и обувь — все бы иметь общее, своего же [ничего] никоим образом не иметь, но украшаться нестяжанием и равенством, — как было у апостолов, у которых во многих телесах была как бы одна душа, у которых было имущество, одинаковое для всех, и телесные, нужды, общие для всех, — чтобы не услаждаться мира сего красотами, но иметь в памяти заботу о душе и думать, как избежать вечной муки*. И сказал Иосиф об этом помысле Кассиану-старцу, и ответил Кассиан: «Бог и пречистая Богородица претворят в дело твой замысел, а я с тобою буду».

И когда преподобный //

л. 105 об. игумен Пафнутий отошел к Господу, то принять игуменство убедили старца Иосифа*; однако Иосиф непрестанно думал о претворении своего замысла; и было их, советовавшихся об этом, семь человек*. И начали его единомышленники убеждать Иосифа, чтобы обошел он русские монастыри* и отобрал все лучшее, что способствует спасению душ, а свое бы имя нигде не открывал. И игумен Иосиф послушался их совета, и взял с собой одного из своих советчиков — старца Герасима, по прозванию Черного*, и обошел все крупные обители; и не узнали его ни в одном монастыре. Когда же пришел он на Белое озеро в монастырь святого великого чудотворца Кирилла*, то понравились ему обычаи и правила, которые заповедал и узаконил преподобный, и как братия жи//вет

л. 106 по завету и преданию святого чудотворца Кирилла, и возрадовался он великой духовной радостью, ибо обрел то, о чем помышлял.

И когда пришел он на место, где ныне обитель Пречистой, то было знамение*: осветила [то место] молния, ярче солнечного света, в то время как солнце сияло и воздух был светел, а было это около полудня. И полюбил игумен Иосиф то место, и начал трудиться [здесь] с немногочисленною братиею, и пребывал в великих трудах, в посте и молитвах.

А сей старец Кассиан, о котором наш рассказ, пришел к Иосифу на другой год, и увидел старца игумена Иосифа и бывшую с ним братию, пребывающих в великих страдных трудах, и возревновал им духовной ревностью, и начал с ними трудиться. И возложил //

л. 106 об. на себя Кассиан панцирь*, под рубашку на нагое тело, и пек хлеб на братию. А правило его было келейное — 6000 молитв Иисусовых* и тысяча поклонов. А когда рассыпался панцирь, то он возложил на себя очень тяжелые вериги*, — и так трудился и постился.

И пришла ему мысль, чтобы сорок дней не есть, не пить и, кроме того, не спать лежа. И когда он начал это, то провел так 12 дней, и изнемог. Когда же узнал об этом игумен Иосиф, то, прийдя, запретил ему так чрезмерно трудиться. Но Кассиан снова стал принимать хлеб и воду через день, а иногда и через два дня, и до тех пор так трудился, пока в очах его и свет померк. И в то время был у него ученик старец Иона Голова, по прозванию Пушечников*, //

л. 107 и тот водил его к церковной службе. И так пребывал Кассиан 30 дней ничего не видя, водимый учеником. И увидел это Иосиф-игумен, и понял, что это произошло со старцем от великих трудов и поста, и опять запретил ему [это делать] великим запрещением. И Кассиан послушался Иосифа, и немного ослабил пост, — и выздоровели его глаза*.

А затем вновь, спустя немного времени, он впал в немощь, и отнялись у него ноги, так что не мог он даже ступить и, ползая, исполнял свои телесные потребности. И в один из дней, когда он лежал и молился пречистой Богородице, начали звонить к литургии, а он, лежа, взглянул на образ пречистой Богородицы, держащей на руках Создателя всего мира, Превечного Младенца, и, заплакав, начал говорить: «О пречистая //

л. 107 об. госпожа владычица, Матерь Божия, если ты дашь мне на ногах своих ходить, пока буду жив, никогда не надену я сапог на ноги мои, ни шубы на грешное тело мое до конца жизни моей». И вдруг в тот же час встал, и, как лежал, так быстро и устремился в Божию церковь, и, многие слезы проливая, благодарил пречестную Богоматерь. И так начал он ходить, и до конца жизни своей не изменил своего обета, что обещал пречистой Богородице: как летом, так и зимой, в одной монашеской ризе ходил. И однажды зима была такая морозная, что и птицы замерзали, а Кассиан никак не хотел что-либо прибавить к своей одежде, но так терпел, говоря себе: «Терпи, грешный Кассиан, терпи! Горек мороз, но сладок рай, и если и не сегодня умрем, //

л. 108 то все равно умрем». И так терпел он до конца божественной службы, ибо еще в те времена теплой церкви не было.

И когда в старости постигла его немощь, — а было ему от роду 90 лет, — и увидели его братья уже телом изнемогшего, сняли они с него вериги, хотя он и не хотел этого, и выковали из них цепи к кресту, что и доныне на церкви над колоколами. Когда же Кассиан оправился от болезни, то повелел вновь другие вериги сковать, но не такие тяжелые, и снова возложил их на себя, — и так пребывал он в них, трудясь, и до кончины своей.

О крещении царя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича*. Это было, когда родился у державного великого князя всея Руси Василия Ивановича сын* — царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич; //

л. 108 об. и державный государь всея Руси, великий князь Василий возрадовался великой радостью, так как очень об этом много лет молился, и постился, и по монастырям большие милостыни посылал*. И Бог услышал молитвы его.

И когда государь получил желаемое, то послал он старца Тихона Зворыкина* в Иосифов монастырь к старцу Кассиану, с великим смирением [прося], чтобы принял тот от святой купели сына его, великого князя Ивана. Когда же старец Кассиан услышал от старца Тихона, что у великого князя родился сын, он был уже в великой немощи и старости; и быстро встал он с постели своей, и, став перед образом Божиим, воздал благодарность и славу Богу, и возрадовался духовной радостью, что государь получил желаемое, и земля Русская //

л. 109 не опустела, и род православных царей русских не оскудел. И снова возлег он, и стал радоваться, и говорил: «Еще Бог не забыл Русской земли».

Тихон же передал ему приказ державного государя: «Велел он тебе принять от святой купели своего сына, великого князя Ивана». А старец усомнился и сказал: «Кто я и откуда, чтобы осмелиться мне на такое великое дело, нельзя мне и подумать об этом, кто я есть, грешный?» И когда старец Тихон увидел, что Кассиан совсем не склонен к этому, он сообщает это игумену Нифонту* и всем соборным старцам, передав им и приказ самодержца. И услышали игумен и старцы, что таково повеление боголюбивого государя и милостивого царя, и с великим трепетом поспешили они к Кассиану, и начали молить старца, чтобы не ослушался он боголюбивого государя. //

л. 109 об. Кассиан же выслушал их и сказал: «Да будет Божья воля!»

И когда прибыл старец Кассиан в город Москву, и узнал государь о его приезде, то быстро, в тот же час, сам державный государь всея Руси приехал на монастырское подворье. И когда увидел он старца Кассиана, то снял царский венец с главы своей и поклонился, говоря: «Честной старец Кассиан, кланяюсь тебе за твои великие труды, что в такой старости и немощи не ослушался нашего слова, стал сопричастником моей радости. А ныне бью тебе челом: прими на руки свои от святой купели при святом крещении Богом дарованного мне ради ваших молитв сына Ивана». Старец же Кассиан, услышав это, ответил: «Да будет, державный царь, Божья воля и твоя, государя всея Руси». //

л. 110 И послал его великий князь с большими почестями и заботой с сыном своим, великим князем Иваном, в честную святую обитель живоначальной Троицы великого чудотворца Сергия*. А игуменом был тогда в святом том монастыре старец Иоасаф, который после был митрополитом*.

И когда крестили царя, великого князя всея Руси Ивана Васильевича, то приняли его от святой купели архимандрит Данила Переяславский и старец Кассиан* и передали на руки его отцу, великому князю Василию Ивановичу, всея Руси самодержцу; и боголюбивый великий князь принял сына своего у старца Кассиана с великой радостью, что получил желаемое у Бога. А когда приехали они в город Москву, то боголюбивый и милостивый отец его, великий князь всея Руси Василий Иванович, от большой радости многим несчастным милость оказал: одних от смертной казни избавил, а других из темницы выпустил; и во все монастыри послал милостыню. //

110 об. И во всем городе Москве было благоденствие и радость несказанная; и не только в Москве это было, но и по всей Русской земле. А архимандрита и старца Кассиана государь удостоил великой заботы и чести, и одарил большими дарами, и отпустил их восвояси.

И после того прожил старец Кассиан два с половиной года, и отошел с миром к Господу. Всего же было ему от рождения 93 года. Богу нашему слава ныне и в бесконечные веки веков. Аминь.

И однажды загорелась кровля, деревянная крыша на трапезной. И когда она сильно разгорелась, то поднялся большой ветер и начал направлять огонь на кельи, что стоят около трапезной. И был такой жар, что едва не занялись кельи пламенем. А мне в то //

л. 111 время случилось быть в келарях*, и, когда я увидел такую беду, не мог догадаться, как помочь. И устремился я к старцу Кассиану, и пал пред ним, и начал слезно просить его, чтобы помолился он Господу Богу и пречистой его Богоматери. А он стоял у дверей в своей келье и, обратившись к образу пречистой Богородицы, держащей на руках своих Превечного Младенца, — эта икона находится в его келье, сказал: «Пречистая, Пречистая! Возлюбила ты место это, так пошли же наказание с милостью». И прочел «Достойно», и прослезился, и, обратившись ко мне, сказал: «Не бойся, Пречистая не причинит нам страдания выше нашей меры». И тотчас же повернуло пламя в другую сторону, и затем стало //

л. 111 об. пламя вихрем виться вверх, ничего другого не повредив, а потом так и погасло само собой.

О преставлении старца Кассиана Босого. Благородному и христолюбивому государю, великому князю Василию Ивановичу, всея Руси самодержцу, обители пречистой Богородицы, Иосифова монастыря, грешный чернец, игумен Нифонт со священниками и с братиею челом бьет. Прислал ты, государь, ко мне, к своему нищему, и велел написать, каким образом старца Кассиана не стало.

А дал Бог, государь, по житию его и конец христианский. Дней за десять или больше до кончины своей немного поболел, а в субботу мясопустную* прислал за мной: велел прочитать себе чин покаяния; и сам старец Кассиан говорил за мной слово в слово и другое, что я произносил, в пол//ном

л. 112 разуме; и все положенные молитвы совершили ему причастные. И когда пришел священник с Божественными дарами, то Кассиан встретил святыню в сенях и Божественных тайн причастился со страхом и радостью. И потом с пятницы на субботу Сырной недели* вновь причастился Божественных тайн, и после этого он поправился; и некоторые из братии начали к нему приходить, желая получить от него благословение и прощение; и он с ними беседовал кротко, с радостным видом каждого из нас от скорбей утешая. И во время воскресного сбора на вечерню повелел у себя совершать вечерню, а потом велел начать чтение обычных молитв на исход души. И на втором каноне третьей песни отдал Богу душу.

И я тебе, государь, со священниками и с братиею все соборно челом бьем, и должны мы Бога //

л. 112 об. молить о твоем здравии и спасении, и о твоей благоверной великой княгине Елене*, и о вашем сыне и нашем государе, благоверном князе Иване Васильевиче.

В 1532 год, 11 февраля, на память святого священномученика Власия*, в неделю Сыропустную, в десятый час дня* преставился старец Кассиан Босой, восприемник от святой купели в святом крещении царя, государя, великого князя Ивана Васильевича, всея Руси самодержца.

Житие Фотия волоцкого. Текст

л. 172 Преставися раб Божий старец Фатей, ученик великаго старьца Касиана Босово[433], в лето 7062-го, месяца марта 9, на паметь святых великомученик 40, иже в Севастии[434], на 6-м часе дьни[435], в пяток, на 5 недели святаго поста. А того же дни, на 5-м часе, его перед преставлением и причащали пречистых и животворящих Христовыих тайн. И по причастии святыих тайн на преставлении и образ пресвятые Богородици ¹c Превечным Младенцем² поцеловав, душу свою в руце Богу предаст.

Сей честный старец родом града Киева, от православных и благородныих родителей, Феодор бе имя ему. И егда князь Богдан Путивльскый[436] жил на своей вотчине, во граде Путивле, и в те време на сей Феодор служил князю Богдану Пути//вльскому;

л. 172 об. и добродетелнаго ради его нрава князь Богдан у своего сына, князя Владимера[437], повелел дяткою ему быти.

Егда же великого князя Ивана Васильевича, всея Руси самодерсца, посланием воеводы с войском взяли град Путивль¹[438], тогда со князем² Богданом, и з сыном его князем Владимером, ^Зи с прочими⁴ и сего Феодора плениша. И по великого князя велению у Юрья Ивановича Замятнина жил сей Феодор[439] неколико лет. Видя же Юрьи Иванович его добронравие и держал у собя его небезсчесна.

Егда же сей Феодор прииде в монастырь к преподобному игумену Иосифу, иже на Волоце, преподобный же, видя его, яко от усердьства от мира сего отбегша, постриже его во иноческий образ, и нарече имя ему Фатей, и дасть его под начало ста//рцу

л. 173 Касиану Босому; и бысть у старца в послушании. Преподобный же Иосиф зело любя его за его смирение и послушание. Уведав же Юрьи Иванович Замятнин, что пострижеся сей Феодор в Осифове монастыре, часто посылаше ему милостыню и грамоты, с великиим смирением¹ и² челобитным молением прося от него, чтобы его посещал писанием полезнаго наказания на спасение души, желаше бо от Бога Юрьи за святыя церкви и за православную веру кровию венчатися, ^Зи по его желанию⁴ еже и бысть[440].

Слово же мне предлежит о чюдном том старце. И жил в пречистой обители, в Осифове манастыре, постригшись, Фатей неисходно до преставлениа своего полпетадесять лет в великиих подвизех духовных и в воздержании; с начала и до пре//ставлениа

л. 173 об. своего не изменил правила своего келейнаго. Правило же его бе: в день да в нощь по 4 кафизмы, да по два кануна переменные, да статия Евангелия, да шестьсот Исусовых молитв, а седмое сто молитв^{1 —} Пречистой, глаголя сице². «Владычице моя, пресвятая Богородица, помилуй мя, грешнаго», — да триста поклонов, да иефимон, да полуношницу[441]; прочее же время упражняшеся на пропитание Божественаго писаниа и на рукоделие. Сна же приимаше в нощь и в день всего три часы или четыре, на земли без постели лежаше; иногда же и на ребрех не лежаше, но сидя в предреченныя³ часы числа сна приимаше. К соборному же пению с великим тщанием к началу хожаше и на крылосе с великим радением стояше. //

л. 174 И много лет устав держал с великим, от Бога дарованным ему, разсужением.

И тако в обетщание его к трудом некогда, в хлебьне ходя, написал Евангелие сполна совсем в двенадцать недель, а в ыное время без службы пребысть и написал Евангелие в девять недель, такоже совсем сполна, а в правиле келейном никакоже собе ослабы не давал. Прочих же книг, — Евангильев, и Псалтырь, и четиих, — много преписал, иже и доныне в обители Пречистой, в Осифове монастыре[442], трудолюбное его списание. В кельи же, кроме келейные нужи и рукоделные снасти, отнюдь стяжаниа не имел, разве книг.

И не услажашеся мира сего красотами и не желаше старейшиньства¹ или под старейши//ною

л. 174 об. быти. Егда же кто, вражим навожениемь, сатониным действом, разгордяся, оскорбляше его, он же сердечным воздыханием и многыми слезами моляше всемилостиваго создателя всего мира Бога и пречистую Богоматерь и призывая на помощь молитвы великих чюдотворцов и святаго преподобнаго старца Иосифа, еже даровати ему терпение. И вменяше собе скорбь от человек в великое посещение от Бога, человеческыя же помощи нимало не искаше и на отмщение не поучашеся, еже клеветати брата своего. Пищею же довлелся трапезною вкупе з братиею, но и се с великим воздержанием. Егда же прихожаше святая четыредесятница и святая Страстьная //

л. 175 неделя[443], тогды наипаче от духовныя теплоты труды к трудом прилогаше.

Прочие же подвизи его и труды и сердечное воздыхание и слезы како могу исписати подлинно от простоумиа моего, но, Бога ради, отцы, и братиа, и господие мои, не позазрите худоумию моему¹ и грубости, да не будеть в подсмеяние² написание се недостойнаго, и худаго, и грубаго черньца Васияна, что есми дерьзнул написати отчасти себе на воспоминание о чюдном том старце Фатее³ пребывании и о подвизех духовных, не ему похвалу поставляя, но укоряя свое непотребьство и окоянную леность, чюдный бо сей старец не требоваше и тогда человеческыя похвалы, егда жил в време//нном

л. 175 об. сем веце, но желаше единыа¹ от Бога милости и похвалы.

Или кто помолвит, что яз, тщеславяся, писал себе в похвалу, что яз таковаго старца ученик; и мне то стытко и помыслити от великого моего раслаблениа, занеже яз своим злонравием и слабостию в лености пребываю, аки свиниа в кале, воляюся в непотребьстве[444] и во сне препровожаю дьни своя, мучим бысть совестию своею, что есми от добраго древа веть непотребная отросла[445]; но и свиниа лучши меня, понеже по устроению Божию живет: в какой ея Бог статии устроил, в той и пребывает. А яз от Бога человек устроен и почтен есми от Бога всем, а нимало по заповедем Божиим не шествую своим чином, от Бога дарованным на спасение //

л. 176 душе, но пребываю, аки скот бесловесной, нимало подвизаюся о своем спасении.

Да некли прочет сия, ужаснуся и воздохну, воспомянув собе чюднаго сего старца подвизи и злостраданиа, слезы же и трьпения, и прежде смерти умрьтвие в трудех о Христе Исусе, Господе нашем, емуже слава ныне, и присно, и в бесконечныя векы. Аминь¹.

Старца Фотея ученик Исайя поведа[446]. «Некогда, — рече, — незадолго время до преставления старца Фатея, против недели, учали звонить в будилной колокол ко всенощному. Аз же из задние кельи пришел в прежнюю келью благословитися у старца Фатея поити ко всенощному. Свещник же у него горит, бяше бо старец против всенощнаго мало сна приимаше, но упражняшеся //

л. 176 об. на молитву и пропитание Божественых писаний. И видех старца обрадованным образом и слезны очи имущу.

И нача поведати мне: «Возлег есми приопочинути и видех во сне жену в багряных ризах; пришед в келью ко мне и глагола: «Фатей, дай из-за пазушия жемчюгов»[447]. Аз же с великим страхом, трепеща, глаголаху ей: «Нет, госпоже, у меня жемчюгу». Она же рече ко мне: «Есть». Аз же прострох руку в пазуху, и обретох, и дах ей пол ну горьсть жемчюгу. Она же рече: «Еще дай». Аз же паки обрав с полгорьсти еще в пазухе жемчюгу и отдах ей. Ана же паки рече: «Дай еще». Аз же поискав в пазухе, и не обретох, и речкох с великим трепетом: «Толко, госпоже». Ана же рече: «Днесь у нас же будешь». Аз же от великого страха пробудихся и ди//влюся

л. 177 необычному видению, и ныне бо от великого страха еще трепещет ми сердце».

Запрети же ученику своему никомуже того поведати. Зело бо любяше его за великое его смирение и послушание и не скрывашеся от него. Рече же ему и се: «Аще слягу, и мне не востати». И поиде ко всенощному едва на великую силу, бяше бо от великого воздержания, и подвигов, и старости изнеможе телом. И пришед после утрени, и от того дьни изнемог и к церковному пению ходити, словословие же Божие изо уст его безпрестани исхожаше и до последняго издыхания с великою паметию. Сия же Исайя поведа после преставления его.

Того же старца Фатея ученик Феодосей поведа[448]. «Некогда, — рече, — приидох //

л. 177 об. в келию после соборнаго пения не за многими дьньми до преставлениа старца Фатея и обонях в кельи великое благоухание, якоже бысть доволно бывает кажение с ладану. И вопросих брата своего Арсения[449] (бе бо Арсеней у старца брежения для пребывал и, егда будет, кадил: бе бо старец велми изнемог), он же глагола: «И яз слышу благоухание то, а кажения не было и огня в кадилнице не бывало». И абие помале преста благоухание. Се же бысть, — рече, — и не в одно время слышах в кельи благоухание перед преставлением его и без кажения».

Сия же слыша яз, непотребный Васиян, и написах себе, умегчевая ниву сердца своего злонравие, поминая старца подвизи и нежелание мира сего наслажения для будущих вечных //

л. 178 благ наслажение, идеже праведнии ликоствуют; еже око не виде и ухо не слыша[450], и на сердце человеку не взыде Божие уготование любящим его и творящим волю, его; якоже не мощно алчущому не помянути хлеба[451], сице не мочно спастися, иже исхода и суда не поминающему².

Житие Фотия волоцкого. Перевод

л. 172 Преставился раб Божий старец Фотий, ученик великого старца Кассиана Босого*, в 1554 году, 9 марта, на память 40 святых великомучеников, бывших в Севастии*, в 6-м часу дня*, в пятницу, на 5-й неделе святого поста. В тот же день, на 5-м часу, перед, смертью, и причащали его пречистых и животворящих Христовых тайн. И после того, как перед кончиной причастился Фотий святых тайн и поцеловал образ пресвятой Богородицы с Превечным Младенцем, предал он свою душу в руки Бога.

Сей почтенный старец родился в городе Киеве у православных и благородных родителей, Федор было его имя. И когда князь Богдан Путивльский* жил в своем родовом владении, в городе Путивле, в те времена этот Федор служил Богдану Пути//вльскому;

л. 172 об. и за добродетельный его нрав князь Богдан повелел Федору быть дядькой своего сына, князя Владимира*.

Когда же посланные великим князем Иваном Васильевичем, самодержцем всея Руси, воеводы с войском взяли город Путивль*, тогда вместе с князем Богданом, и с сыном его князем Владимиром, и вместе с другими взяли в плен и этого Федора. И по повелению великого князя этот Федор несколько лет жил у Юрия Ивановича Замятнина*. Юрий Иванович, видя добрый нрав Федора, держал его у себя, оказывая должное почтение.

Когда же сей Федор пришел в монастырь к преподобному игумену Иосифу, что на Волоке, то преподобный, видя, что тот всей душою стремится отречься от мирского, постриг его в монахи, и нарек его Фотием, и отдал под начало ста//рцу

л. 173 Кассиану Босому; и находился Фотий у старца в послушании. И преподобный Иосиф очень любил его за смирение и послушание. А Юрий Иванович Замятнин, узнав, что постригся тот Федор в Иосифовом монастыре, часто посылал ему милостыню и послания, с великим смирением и челобитным молением прося старца, чтобы он навещал его письмами с полезными для спасения души поучениями, ибо Юрий хотел от Бога получить венец мученика, умерев за святые церкви и за православную веру, что по его желанию и сбылось*.

Слово же мне надлежит сказать о чудном том старце. А жил в пречистой обители, в Иосифове монастыре, постригшись, Фотий неисходно до кончины своей 45 лет, в великих духовных подвигах и воздержании; с начала и до пре//ставления

л. 173 об. своего не изменил он своего келейного правила. А правило его было: днем и ночью [читал] по 4 кафизмы, и по два переменных канона, и главу из Евангелия, и шестьсот Иисусовых молитв, а седьмую сотню молитв — пречистой Богородице, говоря так: «Владычица моя, пресвятая Богородица, помилуй меня, грешного», — да [совершал] триста поклонов, и ефимон, и полунощницу*; остальное же время он упражнялся в чтении Божественного писания и в рукоделии. А спал он ночью и днем всего три или четыре часа, лежа на земле без постели; иногда же и не ложился, но сидя вышеуказанное количество часов спал. И к началу соборной службы он с великим тщанием ходил, и на крылосе с великим усердием стоял. //

л. 174 И на протяжении многих лет был уставщиком с большим, Богом дарованным ему, знанием дела.

И так, по монашескому обету, некогда, работая в хлебопекарне, он переписал Евангелие полностью за двенадцать недель, а в другое время, когда он пребывал без службы, то переписал Евангелие за девять недель, также целиком, а в келейном правиле никакого себе облегчения не давал. И других книг, — Евангелий, Псалтирей и книг для чтения, — много переписал, что и доныне [хранятся] в обители пречистой Богородицы, в Иосифовом монастыре*, плоды его трудолюбивой переписки. В келье же, кроме необходимых келейных вещей и инструментов для рукоделия, он не имел никакого имущества, за исключением книг.

И не наслаждался Фотий мира сего красотами, и не желал началствовать над братией или быть помощником начальствую//щего.

л. 174 об. А если кто по дьявольскому наваждению, сатанинскому действию, возгордясь, оскорблял его, то он с сердечным воздыханием и многими слезами молил всемилостиво создателя всего мира Бога и пречистую Богоматерь и призывал на помощи в молитвах великих чудотворцев и святого преподобного старца Иосифа, чтобы даровали ему терпение. И вменял себе Фотий страдание от людей в великую милость от Бога, а человеческой помощи совсем не искал и о мщении не задумывался, чтобы оклеветать брата своего. А пищей он довольствовался трапезною, [вкушая] вместе с братиею, но и это [делал] с великим воздержанием. Когда же наступали святая четыредесятница и святая Страстная //

л. 175 неделя*, тогда он еще больше от духовной теплоты труды к трудам прибавлял.

Другие же его подвиги и труды и сердечное воздыхание и слезы как я могу подлинно описать по простоумию моему, но, Бога ради, отцы, и братья, и господа мои, не осудите худоумие мое и грубость, чтобы не было осмеяно то, что написано недостойным, и плохим, и невежественным монахом Вассианом, который дерзнул написать отчасти себе на память о жизни и духовных подвигах чудного того старца Фотия, не ему похвалу творя, но обличая свой непристойный образ жизни и окаянную леность, так как чудный сей старец не требовал и тогда славы от людей, когда жил во време//нном

л. 175 об. этом веке, но одной желал от Бога милости и похвалы.

Возможно, кто-то скажет, что я, гордясь, писал [это] себе в похвалу, что я такого старца ученик; но мне о том стыдно и подумать от великого моего бессилия, потому что из-за своего злонравия и слабости пребываю я в лености, как свинья в кале, валяюсь в непотребстве* и во сне препровожу дни свои, мучимый своею совестью, что отрос я ветвью непотребной от доброго древа*; даже и свинья лучше меня, потому что по закону, установленному Богом, живет: какое Бог определил ей положение, в том она и пребывает. А я по замыслу Бога создан человеком и почтен всем от Бога, а нисколько, по заповедям Божьим, не следую своим путем, дарованным от Бога к спасению //

л. 176 души, но пребываю, подобно бессловесному скоту, нимало не заботясь о своем спасении.

Может быть, прочтя это, ужаснусь и воздохну, вспомнив чудного сего старца подвиги, и слезы, и терпение, и прежде смерти умерщвление в трудах ради Иисуса Христа, Господа нашего, которому слава ныне, и присно, и в бесконечные времена. Аминь.

Поведал старца Фотия ученик Исайя*. «Некогда, — рассказал он, — незадолго до преставления старца Фотия, накануне воскресенья, начали звонить в будильный колокол ко всенощной. И я из задней кельи пришел в переднюю келью просить благословения у старца Фотия, чтобы пойти ко всенощной. А свещник у него горит, ибо старец мало спал перед всенощной, но упражнялся //

л. 176 об. в молитвах и чтении Божественных писаний. И увидел я старца радостным и со слезами на глазах.

И начал он рассказывать мне: «Лег я немного отдохнуть и видел во сне женщину в багряных одеждах; она пришла ко мне в келью и сказала: «Фотий, дай из-за пазухи жемчугов»*. Я же с великим страхом, трепеща, отвечал ей: «Нет, госпожа, у меня жемчуга». А она сказала мне: «Есть». И я просунул руку за пазуху, и нашел, и дал ей полную горсть жемчуга. Она же сказала: «Еще дай». И я опять собрал за пазухой еще с полгорсти жемчуга и отдал ей. Она же снова попросила: «Дай еще». И я поискал за пазухой, и не нашел, и сказал с великим трепетом: «Больше нет ничего, госпожа». А она ответила: «Сегодня же у нас будешь». И я от сильного страха проснулся, и ди//влюсь

л. 177 необычному видению, и сейчас еще от великого страха трепещет сердце».

И запретил он ученику своему кому-либо это рассказывать. Очень же любил Фотий Исайю за великое его смирение и послушание и ничего не скрывал от него. Сказал он ему и это: «Если я слягу, то мне не встать». И с трудом пошел он ко всенощной, так как от великого воздержания, и подвигов, и старости изнемог телом. И пришел после утрени, и с того дня не мог больше ходить к церковной службе, но славословие Богу из уст его исходило постоянно, и совершал он это до последнего дыхания в полной памяти. И поведал Исайя об этом после его преставления.

Рассказал того же старца Фотия ученик Феодосий*. «Однажды, — поведал он, — пришел я //

л. 177 об. в келью после церковной службы за несколько дней до преставления старца Фотия и почувствовал в келье сильное благоухание, такое обильное, как бывает после каждения ладаном. И спросил брата своего Арсения* (а Арсений у старца находился, опекая его, и, когда надо было, кадил, так как старец изнемог), и он ответил: «И я чувствую это благоухание, в то время как каждения не было и огня в кадиле не бывало». И понемногу прекратилось благоухание. И это было, — сказал он, — и не однажды чувствовал я в келье благоухание без каждения перед его кончиной».

И это слышал я, непотребный Вассиан, и написал для себя, умягчая ниву своего злонравного сердца, поминая подвиги старца и неприятие им мирских наслаждений ради счастья будущих вечных //

л. 178 благ, там где праведники ликуют; того око не видит и ухо не слышит*, и на сердце человеку не придет, что уготовал Бог тем, кто любит его и творит его волю; как нельзя алчущему не помнить о хлебе*, так нельзй спастись тому, кто не думает о конце и Божьем суде.