Другая жизнь. Назад в СССР-2

Глава 13

Мы играли в настольный теннис и после завтрака, и в «сонный час», который японцы, даже младшие дети, игнорировали, и после ужина. Тиэко жаждала реванша но выигрывала изредка и то, — с минимальным преимуществом, а от того бесилась. Но это не портило наши с ней хорошие отношения, установившиеся после первого вечера. Она умела моментально переключаться из состояния спортивного соперничества в состояние вынужденного подчинения.

Видимо, вожатый знал о моей функции телохранителя, а поэтому всю работу с остальными детьми тянул сам. Хотя большая их часть следила за нашим состязанием, и даже проигнорировала морскую прогулку на катере. Когда я спросил, почему ребята не пошли на морскую прогулку, мне ответил один из них:

— Моря и в Японии много, а вот, как злиться Тиэко Минобэ мы в Японии не увидим!

— Смотри, получишь у меня! — огрызнулась на реплику Тиэко.

— Ну, вот! Разве можно такое пропустить⁈ — хохотнул тот же парень. — Вздрючь её ещё немного, Мик. Очень хочется увидеть, как она потеряет своё лицо.

— Не дождёшься! — сквозь зубы прошипела моя соперница и буркнула. — Иди, учи хейяны.

Улыбка с лица парня сошла и в его глазах появилась неприкрытая злоба. Он скривился.

— Не больно кичись своим карате, — сказал он. — Как-нибудь ты нам попадёшься без своей охраны.

— Шакалы, — сказала девушка так тихо, что услышал только я. Услышал и понял, хотя и было сказано это по-японски. Понял и это слово, и предыдущие фразы. Уже на третьи сутки я стал замечать, что до меня доходит смысл почти всего, о чём говорят японцы. Мало того, я и сам болтал на их токийском японском, как на родном русском. В пределах разговорника, но и в нём было достаточно фраз. Главное, что я их все помнил…

Ещё в первый вечер я не заметно для себя с английского перешёл на японский, а потом уже было поздно «пить боржоми». Снова возвращаться к английскому? Тиэко это бы насторожило. И я продолжил «практиковаться», как я ей заявил, в японском. С ней всё было в порядке, а вот вожатый и другие представители администрации «Океана», наблюдали за мной с сильнейшим подозрением, но ничего не говорили.

А мы с Тиэко всё больше сближались на почве спорта. Тут ещё нужно признать, что собранные в группы японские дети между собой были не знакомы. Кроме Тиэко и того парня, мечтавшего чтобы она попалась ему с приятелями без охраны. Парня звали Ичиро Матаити.

— Он — сын дедушкиного помощника по партии, который хотел бы занять его место.

— Понятно, — сказал я, выдыхая, ловя воланчик у самого пола и с трудом «запуливая» его вверх, стараясь перебросить через сетку.

В бадминтон Тиэко меня обыгрывала вчистую, так как ни я, ни «предок» по настоящему перекидыванием волана не увлекались. Особенно через сетку. Так, кхе-кхе, на полянке с родителями, или во дворе с ребятами…

Тиэко гоняла меня по площадке, заставляя падать «рыбкой» и скользить на животе по паркету, или скакать «козлом», взлетая выше сетки, когда она пыталась меня перебросить.

— Ты такой забавный, — сказала она, хихикая, когда я в очередной раз выпрыгивал вверх и в сторону, стараясь достать волан. — У тебя совсем нет техники, как и в пинг-понге, но ты играешь на очень хорошем уровне.

Она уже не прикрывала свои брекеты ладонью. На площадке спортзала мы были одни. Никого не интересовало наше соперничество в этом виде спорта, а потому она была расслаблена и не нервничала от того, что ей нужно было «сохранять лицо».

— Я в бадминтон совсем не играл, — выдохнул я, выполняя подачу.

— Это всё твоё самбо даёт тебе такие преимущества? — удивилась она. — Что же вы там творите, что ты так прыгаешь и падаешь? Я бы не смогла упастьна спину и отбить волан, а потом катнувшись вперёд встать и сразу прыгнуть вверх. Это цирк какой-то. Точно! Тебе можно в цирке выступать!

— Клоуном? — спросил я.

— Хе-хе-хе… Ты, кстати, обещал показать мне своё самбо.

— Это бросковая техника. Кого мне бросать прикажешь?

— У нас есть парень, который раньше занимался дзюдо. Он, правда, потяжелее тебя будет… Можно с ним поговорить. Мы с ним у одного сенсея изучаем карате. И даже взяли с собой форму. А у тебя спортивная форма есть?

Я тоже имел «дзюдогу»: куртку со штанами, для выступления на соревнованиях по дзюдо. Специально шил себе в ателье. Мы сами шили себе куртки-самбовки из крепкой, чаще всего зелёной, парусины. Куртки-самбовки отличались от курток-дзюдог «крыльями на плечах, за которые удобно было хвататься и не очень длинными 'полами». У меня была куртка, хе-хе, — «два в одном».

Да-а-а… Когда я увидел настоящую каратековскую форму, у меня потекли слюни и я даже застеснялся своей самоделки.

— Это военный спорт? — Спросил Тэкео, малый, килограммов под сто весом и мало похожий своими рыжими волосами и европейскими чертами лица на японца.

Я сразу, как только увидел, подумал, что он занимается борьбой, но, естественно, приписал его к сумоистам. Хм! А он, оказывается дзюдоист и каратист.

— Я никогда не понимал, зачем очень большим и очень сильным людям карате? — сказал «предок» — Борьба — да, а карате… Встречал я таких несколько раз… Кхе-кхе…

— Да. Самбо сначала не было спортом и предназначалось для обучения воинов бою без оружия. Как и ваше карате.

— Да. Карате тоже только недавно стало спортивным, — кивнул головой Тэкео. — Показывай своё самбо.

— Да, собственно, нечего мне показывать, — пожал плечами я. — Очень много бросков похожи на приёмы дзюдо, а удары — на удары в карате. Ведь принципы движений одни и те же, как и тела людей.

— Ну, хорошо, — сказал Тэкео. — Тебе не трудно будет показать ваши приёмы? Правда, я для тебя тяжеловат, наверное…

— Тяжеловат, конечно, но это не критично. У меня есть броски и для таких как ты. ТЫ хорошо умеешь страховаться при падении?

— У меня чёрный пояс по дзюдо. Второй дан…

— О, ты мастер⁈ У меня, по вашему, первый кю или чуть ниже.

— А на соревновании вы, что, и дерётесь? — удивился парень.

— Нет, — покрутил головой я. — Ударная техника только в боевом разделе.

— понятно. Показывай свой волшебный приём от которого я должен упасть.

— Да, пожалуйста, — сказал я и скользнув обеими ногами вперёд, накрутил его правую руку на своё тело и, падая, повлёк за собой. В «классической борьбе» этот приём назывался «вертушка» и выполнялся с захватом руки противника обеими руками и без прогиба. Я же делал с прогибом и это был «смертельный номер» для соперника.

— У-у-х! — выдохнул Тэкео, приложившись о не очень твёрдый «ковёр», но приложился амплитудно.

— Кхе-кхе-кхе.

Тэкео вставал откашливаясь.

— еожиданно, — проговорил он. — Повтори!

Он попытался не допустить броска, но я сделал прогиб чуть больше, и он снова взлетел в воздух.

— На улице так падать больно.

— Согласен.

— И тебе тоже, — заметил парень.

— На улице я буду падать на противника. Ведь стоит лишь чуть-чуть перекрутиться…

— Да-а-а… Жуткая вещь, это ваше самбо.

Потом он показал мне свой любимый приём. Это оказался обычный «подсад» Тогда я ему показал «подсад» с захватом руки «обратный узел плеча». Этим болевым приёмом Масахико Кимура выиграл в пятьдесят первом году у бразильца Хелио Грейси. Причём, Грейси не сдавался даже будучи на болевом и получил два перелома: локтя и лучевой кости. С тех пор этот болевой приём стал называться «Кимура». Однако, со стойки переход на этот приём ещё никто не делал.

— Вот это да! — восхитился Тэкео. — Я снова влюбляюсь в дзюдо. Это же «кимура»! Мой кумир с детства! В Кодокане нам показывали фильм с тем боем, когда он победил бразильца… Грэйси, кажется… Он сломал ему руку в двух местах. А ты… Раз, и мне его сделал прямо из стойки.

— Странно, — сказала Тиэко. — Ничего сверхестественного я в твоём «самбо» не вижу, но ты как-то двигаешься иначе, чем Тэкео. В чём дело? Как кот, который скрадывает мышь… Откуда это у тебя?

— Может быть отсюда? — спросил я, и показал ей «гриву лошади» с переходом на «толчок ногой».

— А-а-а, — с облегчением в голосе проговорила она. — Китайская хрень! Так вот ты чем занимаешься⁈

— Почему это — хрень? — обиделся я.

— Это не боевое искусство, а кино! — презрительно скривилась и покрутила головой девушка. — У них слабые удары. Вот как у нас бьют.

Она выполнила несколько мощных, сопровождающихся хлопками рукавов ударов руками и ударов ногами, при которых штанины «кимоно» щёлкали, словно кнуты погонщика верблюдов. Я сделал то же самое и Тиэко приоткрыла рот.

— Не поняла, — проговорила она. — Да у тебя импульс и техника исполнения стоек и ударов на уровне третьего дана, минимум.

— Я не знаю ваши ката. У меня свои связки.

— Покажи.

Я показал кусок своего боевого комплекса, составленного из вполне себе «рабочих» связок с кувырками, колесом, нижним «хвостом дракона» ударами в прыжках и теперь увидел удивление на обоих лицах.

— Это хорошее карате, — задумчиво проговорила Тиэко, — правда Тэкео?

— Он очень быстрый. Сколько, ты изучаешь самбо?

— Пять лет, — не соврал я, упустив, что ударной техникой я «увлёкся» только в декабре прошлого года. У меня только недавно перестали болеть кулаки и хорошо, что мои запястья и пальцы был укреплены скалолазанием и захватами.

— Малова-то, конечно. Я тоже занимаюсь карате пять лет, но такой техникой не обладаю. А у меня коричневый пояс. Твой уровень — уровень хорошего мастера, а некоторые удары — абсолютно «сётокановские». Правда, Тиэко?

— Правда-правда… А ката… В других стилях свои ката, но это не означает, что у них нет мастеров. Тот же Кимура сначала изучал карате у Фунакоси Гитина… Это наш стиль… Потом у Со Найтю изучал стиль годзю-рю, потом тренировался с Масутацу Оямой. А это совсем разные школы… Вот и у него…

Она показала на меня, словно на музейный экспонат.

— Перемешаны стили, словно он не подросток, а умудрённый опытом мастер, прошедший всех учителей. Это невероятно, но похоже, что он — самородок. Не думаю, что я могла бы у него победить в спарринге. Он очень быстрый и текучий, как ртуть.

— И у него такие же, как ртуть, тяжёлые удары.

Потом Тиэко посмотрела мне в глаза.

— И много у вас таких спортсменов, Мик?

Я пожал плечами и улыбнулся.

После обмена спортивным опытом и демонстрации своего «у-шу», Тиэко немного «притухла» и даже отказалась от просмотра советских фильмов, переведённых на японский язык. Она всё время проводила на шезлонге под навесом с книжкой в руках. Как-то проходя мимо, я поинтересовался: «Что читаешь?» и был удостоен показом обложки с английскими буквами и заголовком «Дюна» автора Фрэнка Герберта.

— Нравится? — спросил я.

— Очень, — сказала Тиэко.

— И мне понравилась.

— Ты читал? — удивилась она.

— Читал, — соврал я. — Спайс, черви, Арракис, вражда Великих Домов Атрейдесов и Харконненов… Любишь фантастику?

Девушка посмотрела на меня озадачено.

— Люблю. Но нам говорили, что в Советском Союзе люди ограничены коммунистической идеологией. И что у вас много чего запрещено. Ну, из того, что производится за «железным занавесом».

— Ну, почему, кое что проходит. Кстати, железный занавес опустили не мы, а Уинстон Черчилль в сорок шестом году. Чтобы издать книгу, нужно получить разрешение автора, а Черчилль призвал соблюдать информационный барьер. Хотя в энциклопедии «Британника» и западной публицистике преобладает мнение о том, что «занавес» был возведён СССР в курсе проводимой нашим руководством политики самоизоляции. Какая чушь! Нефтяные трубы купить не можем. Соединённые штаты запрещают ФРГ их продавать. Да и Японии запрещает с нами общаться.

Тиэко поморщилась.

— Что-то нет желания вдаваться в политику, Мик. Извини… Давно хотела почитать, а дома нет времени. Извини.

— Нет-нет! Это ты меня извини. Просто, заинтересовала твоя книга. Сам обожаю фантастику. У нас переводили и издавали Клиффорда Саймака и Гарри Гаррисона, — сообщил я и пошёл купаться и валяться на песочке. Одним глазом косясь на Тиэко, впрочем.

Глядя на то, что от меня отстала со своим бадминтоном Тиэко, на меня стали обращать внимание другие старшие девчонки. Я, как оказалось, был их ровесником, и они перестали меня опасаться. Тем более, что я сносно понимал о чём они говорят и неплохо говорил в пределах «чуть больше русско-японского разговорника». Словарный запас у меня был, откровенно говоря, не большой, но я не стеснялся, говорил относительно чисто, уверенно. К тому же я проявлял интерес к и их жизни и ребята увидели во мне нормального собеседника.

Поначалу я «тупо» приставал с расспросами, типа: «Ходишь ли ты в Японии в кино? И любишь ли фильмы про самураев?», но тема про самураев не «проканала». Потом я как-то спросил одного парня: «А ты в Японии купаешься в море?», «А далеко заплываешь?», «А при тебе кто-нибудь тонул?», «А у меня друг чуть не утонул, когда ему было двенадцать лет, и он спасал меня, когда тонул я». После этого начались расспросы, подтянулись другие ребята, и меня «уговорили» рассказать, как всё случилось. Причём, я не забыл упомянуть, что после того, как друг очнулся, он стал отлично разбираться в радиотехнике, а раньше ни бум-бум…

Не знаю, выдал ли я государственную тайну, но с меня подписку о неразглашении не брали, а сказал я чистую правду. Зато ребята вдруг стали вспоминать, что тоже знают случаи, когда после того, как кто-то перенёс травму или клиническую смерть, приобретал особые способности.

Тогда я продемонстрировал шрам на голове, рассказал его историю и как я пролежал в комме два месяца, а после неё стал всё легко запоминать и хорошо рисовать. Вот и японский язык освоил за один месяц.

Мне не поверили, и стали проверять, подсовывая, разные книжки, но на японском языке. Но я от них со смехом «отбояривался». Тогда кто-то сбегал к Тиэко и попросил у неё её книгу. Та спросила: «Для чего?». Ей объяснили, что будут проверять мою память. Тиэко удивилась и пришла с книжкой сама. Протянув её мне открытую на том месте, где читала, она с интересом, словно на экзотического жука, посмотрела на меня.

— Хе-хе… Сейчас я вам устрою цирк шапито, — подумал я, посмотрев на обе страницы книги и тут же её захлопнув.

— Under the pressure of his stare, — начал я, — she turned half away, exposing her profile. And he realized there was no single and precise thing that brought her beauty to focus. The face was oval under a cap of hair the color of polished bronze. Her eyes were set wide, as green and clear as the morning skies of Caladan. The nose was small, the mouth wide and generous. Her figure was good but scant: tall and with its curves gone to slimness…[1]

Хе-хе-хе… Фотографически запомнить книжный текст для меня было плёвым делом. А вот осознать его, я мог только прочитав его и, желательно, несколько раз. Вот если бы меня попросили пересказать, или спросить, о чём написано, то я бы этого сделать не смог, а воспроизвести увиденное — легко. Однако, когда Тиэко забрала у меня книгу и сказала:

— Давай ещё раз!, а я закрыв глаза «прочитал» то же самое ещё раз, все японцы — и не только — буквально «выпали в осадок».

[1] Под давлением его взгляда она полуобернулась, показав свой профиль. И он понял, что не было ничего особенного в её красоте. Лицо было овальным, с шапкой волос цвета полированной бронзы. Глаза были широко расставлены, зелёные и ясные, как утреннее небо Каладана. Нос был маленьким, рот — широким и щедрым. Фигура была хорошей, но худощавой: высокая, с плавными изгибами.