Другие

Глава 2

За полчаса до конца рабочего дня раздался сигнал серетаря через селектор.

— Товарищ полковник. В приёмной майор Васильев и подполковник Игнашев. Сказали — по вызову. Впускать?

— Давай, Миша. Я их жду.

В кабинет вошли двое. Совершенно разных внешне, но было видно, что всех троих связывало очень и очень многое.

Полковник вышел из-за стола, подошел к вошедшим. Обнял каждого и посадил рядом с собой.

Вызвал серетаря.

— Миша. Я тут чаю-кофе сделаю своим товарищам. Будь добр — сгоняй в столовку. Принеси с десяток бутербродов. А то мои гости голодные. Вон, аж лысины поблёкли.

Все рассмеялись. В кабинете была та атмосфера, когда становилось понятно, что люди собрались не только не случайные, а со своей общей если не тайной, то судьбой точно.

Интерлюдия.

Майор Алексей Евгеньевич Васильев, (по прозвищу Шприц) — невысокий колобок с блестящей лысиной и постоянной улыбкой на лице. Его полковник знал уж около сорока лет. Вместе были в Афгане. Тогда и познакомились. Там и побратались. С начала молодой старлей, рискуя жизнью, практически тащил на себе почти десяток километров до точки эвакуации молого врача-лейтенанта. А спустя полгода всё случилось наоборот. Уже лейтенант, буквально прикрывая своим телом раненого командира, одиночными отгонял окруживших их группу духов, дожидаясь эвакуационной вертушки. Всё тогда сложилось. Задание выполнили и группа не имела безвозвратных потерь, но целыми никто не остался. Всех попятнало. Потом опять госпиталя и судьба в дальнейшем их разбросала. Переписывались постоянно, звонили друг другу. Но позже, совершенно случайно, пересеклись на каком-то торжественном мероприятии и… далее держались вместе. Служа хоть и в разных подразделениях, но часто встречась и поддерживая друг друга.

А кличка Шприц к нему пристала из-за постоянного ношения одноразового шприца в упаковке в нагрудном кармане вместо авторучки. Когда спрашивали — зачем носишь, следовал традиционный ответ.

— Что вколоть, я всегда найду, а вот чем? Тут может возникнуть проблема. А так я всегда готов как пионер.

А по факту этот жизнерадостный человек был носителем энциклопедических знаний. И не только в медицине. Прекрасно знал литературу, разбирался как в классической, так и в современной музыке. А в истории живописи и архитектуре — он был настолько знатоком, что, порой, в Эрмитаже или Русском музее, когда тот приходил на очередную выставку, исскуствоведы, которые вели тематические экскурсии, видя Васильева, контролировали каждое слово, боясь ошибиться и сказать что-то не то. Многие знали или помнили, когда этот всезнайка, совершенно не стесняясь, прервал речь на открытии очередной выставке самого Пиотровского потому, что, как показалось Васильеву, тот не правильно назвал отчество супруги художника. А далее, в гробовой тишине, после слегка издевательского предложения провести самому экскурсию, мгновенно согласился и с энтузиазмом водил посетителей почти час по Эрмитажу, ни на минуту не закрывая рот.

После той экскурсии ему предложили перейти в штат Эрмитажа, но майор откзался. Зачем было время даром терять на обычные экскурсии, когда он мог посвятить его своему самообразованию.

* * *

Второй друг полковника, подполковник Игнашев Александр Александрович (Сан Саныч или СС) — был отцом его зятя. Они служили в последнее время в одной конторе, правда, в разных подразделениях после того, как и подполковника перевели в Питер из Москвы. А близко познакомили офицеров их собственные дети.

* * *

Сын Александра Александровича, Дмитрий, не захотел идти по стопам отца и закончил в Питере Корабелку. И на последнем курсе обучения, его закадычные друзья как-то пригласили на концерт в Филармонии. Все были с подругами, и только Дима был один.

Он был целеустремлённым человеком и никогда не пропускал занятий в институте. Он не хотел, как многие, иметь лишь корочки об окончании «вышки», а учился с полной отдачей и выходил на красный диплом. Да и с распределение было вообщем-то ясно. ТАКИХ студентов было немного и его давно приметили и вели лучшие преподаватели института. Одни предлагали остаться в аспирантуре и далее преподавать на кафедре. Другие преподаватели уже пытались его «продать» в ведущие КБ как гражданского, так военного профиля.

А Дима не хотел опять окунуться в армию. Он своё оттрубил после школы. Да, не смог поступить с первого раза, хоть и закончил школу с серебряной медалью. Но накануне первого экзамена подрался из-за незнакомой девушки. Надавал паре выпивших парней по мордАм и… попал в милицию за нанесение тяжких побоев несовершенннолетним.

Как оказалось, один из тех двоих уродов, что избивал девушку, был сынком какого-то высокого чиновника из мэрии. Родители «потерпевших» начали угрожать судом и реальным сроком заключения, требовать крупную материальную компенсацию и…. завертелось…

Когда Дима не позвонил в Москву родителям и не сообщил о результатах экзамена — об истории узнал его отец и, подключив уже свои связи, очень быстро освободил сына, но с поступлением, как говорится, «поезд уже ушел».

Отказавшись от помощи отца, пошел сам в армию. Без блата и протекции. Туда, куда Родина-мать пошлёт. И она «послала». Но, к дивлению Димы, в Ленобласть, в погранвойска. Самое забавное, что отец не предпринял никаких шагов для помощи сыну после резкого, на повышенных тонах, «разгора по душам». Он, конечно, отслеживал судьбу единственного ребёнка, но не вмешивался. Понимая, что если тот узнает, будет очередной сканадал дома, а его супруга и так очень близко приняла к сердцу провал с экзаменами и попадание сына в милицию, проведя последнее время на лекарствах от сердца и высокого давления, порой вызывая неотложку.

Отслужив положенное, парень, хорошо подготовившись, поступил практически слёту туда, куда и мечтал. А далее — серые и светлые будни обучения.

6 лет назад.

И вот Филармония… Дима немного завидовал своим друзьм, что у тех есть свои девушки, а его самый близкий друг, Паша, уже подал заявление в ЗАГС. У Димы тоже были подружки, но так, мимолётные. Не все могли вытерпеть, что высокий красивый парень предпочитал кафешкам и тусовкам учёбу, а вечеринкам — пропадал вечерами в лабораториях института. Так что, к последнему курсу, его не смогла охмурить и привязать к себе ни одна из красавиц, хоть было множество попыток.

Первое отделение концерта он просидел вполне спокойно, но всё же слегка устал. Ну не его это было — сидеть тихо и слушать спокойно музыку, когда в одной из лабораторий в это же самое время делали макет по его дипломной работе.

Не выдержав и извинившись перед друзьями, он, в антракте, оделся в гардеробе. Вышел на улицу, сделала пару шагов… подскользнулся и, услышав тихое — ОЙ… упал на что-то мягкое.

Это «мягкое», спустя пару секунд, тихо прошептало.

— Молодой человек. Я понимаю, что Вы можете лежать на мне и отдыхать довольно долго, но мне всё же холодно и… мокро. Не могли б Вы встать с меня и хотя бы извиниться? — и добавило тихо, почти не слышно.

— Ну за что мне сегодня такое? Второй раз за день один и тот же мужчина сбивает меня с ног и укладывается на меня совершенно беспардонно???

Дима, встав, протянул незнакомке руку и с ужасом понял, что буквально чуть более часа назад, выйдя из метро, уже сбивал с ног эту невысокую красивую милую девушку. Правда, первый раз, он её почти поймал, а она приняла его извинения молча и пошла своей дорогой. Он же почти не обратил внимания на свою «жертву», так как бежал на встречу к своими друзьм, боясь опоздать на концерт.

Сейчас же девушка выглядела совсем иначе. Её светлая шубка была мокрой и грязной после купания в луже. Она была как маленький мокрый котёнок. Жалкой, потеряной, но, как не мог не заметить Дима, безумно красивой и нежной. И на фоне её грязной белой вязаной шапочки — яркие зелёные глазища. И у Димы ёкнуло сердце. Впервые в жизни он почувствовал, что проглотил язык. Чуть ли не в прямом смысле.

В голове совершенно не было мыслей. Исчезли желания куда-то бежать и что-то делать. Ему хотелось только одного — прижать это мокрое маленькое существо к себе и никуда никогда не отпускать.

И всё, что мог сказать, это назвать — своё имя, буквально прорывая звуки через перехватившее спазмом горло.

— Д-Д-Ди. И. Ма. То есть Ди-И-Ма. Это как Дмитрий.

— Это «КАК» Дмитрий? Забавное, если б не было так обидно. Это Ваши извининения?

— Да. То есть нет. Нет. То есть. Да.

— Так да или нет? — строго спросила девушка.

— Не знаю, наверное. Да. Точно.

Она была безумно расстроена. Совершенно случайно ей достались билеты в театр, куда она хотела пригласить вечером свою подругу. Они так мечтали попасть на премьеру в свой любимый Ленсовета.

Виктория сунула руку в карман, где лежали заветные билеты и, вынув, поняла, что в театр они уже точно не попадут. Вместо билетов в её руке лежал мокрый бумажный комок, в котором только с большим трудом можно было опознать бывшие билеты. Жалко было билетов, жалко было денег, заплаченных за них. Ведь она студентка, да и живёт далеко от дома. Да, папа помогает, но и соблазнов в этом городе так много…

И так стало ей обидно и захотелось плакать… А тут ещё эта косноязычная дылда. Нет, он был по-своему симпатичен, но Вике в данный момент хотелось только исчезнуть, мгновенно оказавшись у себя в комнате, где можно было бы переодеться в сухое и просто тихо поплакать… А этот… Ну что ему ещё надо? Что он пристал?…

Сквозь душившие слёзы, как сквозь вату, она услышала его слова. Подняла свои глаза и увидела. Чёрт! Не хватало только ЕГО дурацкого и, похоже, ехидного голоса.

Ей показалось, что тот просто издевается над ней, но совершенно не расстроен случившимся. Да и почему ОН должен быть расстроен? Ведь это она лежала в этой дурацкой луже, а он почти лежал до этого на ней, прижав своим телом так, чтот б, наверное, вся вода, что была вокруг, впиталась в её одежду. И за что мне такое???

Так… Надо хоть немного успокоиться и, в конце концов, попытаться исчезнуть от этого…

— Молодой человек! Отпустите меня. Что Вы в меня вцепились? Я в состоянии стоять сама. И вообще. Странно. Раньше я слышала иные слова. Извините. Простите. Другие слова и выражения, которые более понятны для слуха нормального человека. А здесь — ДИ-И-МА. И всё?

— Наверное, да. А что Вам не нравится в моём имени?

— А. Так это, оказывается, Ваше имя? А я думала, что ДИ — И-МА — это извинение на языке племени тумба-юмба.

— Нет. Это моё имя. А как Ва-ас зовут?

— А зачем ВАМ моё имя?

— А может Ваше имя звучит на языке племени… как там? Тумба-юмба? Да? Как красивое, но мокрое?

— Хватит издеваться! Из-за Вас мне сейчас надо будет добраться как-то домой и переодеться. Меня ж в таком виде даже в метро не пустят. Как облезшая кошка! Да и в театр уже не смогу пойти. Помимо того, что и билеты теперь не билеты. ВОТ — И Вика протянула буквально к глазам юноши мокрый бумажный комок. — Так если б даже они были бы целы, кто в таком виде меня б пустил? У меня не только шуба мокрая, а, пожалуй, и всё, что одето на мне… Как облезшая кошка!!!

— Вы? В театр хотели? А почему облезшая кошка? Вы не облезшая кошка, а мокрая… Ой! Простите. Вы не кошка, вы…

— Ладно. Я всё поняла. Вы — косноязычный молодой человек, который испортил не только мне настроение и сегодняшний вечер, испачкал мою одежду, но не можете даже просто извиниться и поступить как настоящий мужчина…

— Простите меня, что перебиваю… А могу я Вас, мокрую кошку, ой, простите, не кошку… пожалуйста, довезти домой? Если Вы снимете свою шубку, то в такси нас пустят. Вы же будете со мной.

— Нас? Я с Вами?

— А как же? Я не могу Вас вот так, в таком жутком виде, как облезшую… Боже, что я мелю… Просто я не могу Вас оставить в положении.

— Молодой человек. Я не в положении ещё и я не облезшая… тьфу, да что за чертовщина какая-то? Вместо извинения — меня обзывают облезшей кошкой…

— Я так не обзывался. Я сказал — мокрая кошка!

— Слушайте. Да Вы вообще можете помолчать?

— А выходите за меня замуж?!

— …

— Нет. Правда. Я Вас отвезу сейчас ко мне в общежитие, вымою, высушу…

— И выкину?

— Нет. Я Вас никогда не выкину. Тем более в таком положении.

— В каком таком?

— В… таком. Мокром положении. Да… А знаете… Можно ко мне на квартиру поехать. Я год снимаю однокомнатную квартиру в Купчино. Иногда и забываю. Ночую где придётся — иногда в общаге, иногда на сьёмной. Давайте туда?

* * *

С этой однокомнатной квартирой вообще была цела история. Когда родители, осознав, что их сын не вернётся к ним в Москву, продав дачу, купили, в тайне от него, недорогую однокомнатную квартиру в Санкт-петербурге. А чуть позже, под видом, что родная сестра его мамы переезжает жить к своим детям (а она до этого жила в Питере), по доступной цене будет сдавать свою квартиру племяннику, число за условную сумму.

Так что студента, после первого визита и осмотра жилья, всё устроило. Обставлена картира была не богато, но было, где поспать и перекусить. Благо, что он имел возможность небольшой подработки в институте и имел небольшие, но СВОИ деньги, которые потом пересылал по почте вроде как хозяйке квартиры. Его тётка, в свою очередь, эти деньги отправляла сестре. А мама Димы, хоть и не постоянно, но пыталась ненавязчиво помочь материально своему сыну, хоть тот и был категорически против. Но, под видом того, чтов Москве снабжения всё же было лучше, присылала то обувь, то джинсы, то свитера и куртки, купленные, по её словам, по знакомству и не дорого. Дима ворчал, но принимал вещи. Он прекрасно понимал, что сам он себе это не купит, а выглядеть совсем уж жалким среди сокурсников, ему не хотелось.

* * *

— Так что, мы едем? Вы стойте на месте, а я попытаюсь поймать машину.

— М-да. Стойте на месте… Мокрая и замёрзшая… Мне холодно!!!

— Ну что же мне делать тогда? Хорошо. Снимаёте с себя эту мокрую ко… шубу. А Вы оденьте мою куртку. Соглашайтесь. Пожалуйста.

— Хорошо. Сейчас я уже на всё согласна.

Виктория сняла свою шубку, которая внешне и в самом деле стала выглядеть как что-то совсем мерзкое. Её заячья шубка, которую она так берегла и которая ТАК ей нравилась… А тут эта куртка. С виду дорогая и тёплая на самом деле…

— Господи! Я в ней выгляжу как Пьеро — рукава почти до колен…

Она потихоньку согревалась, хотя её свитер и юбка были тоже насквозь мокрые. Она подняла воротник и капюшон куртки, сняв свою мокрую шапку и машинально засунув её в карман куртки. И почувствовала запах. Приятный запах, который шёл от капюшона. Немного странный, но не отталкивающий, а какой-то… волнующий, что ли.

Виктория уже несколько иначе посмотрела на молодого человека. Симпатичный парень. Волосы почти пепельные и глаза какие-то девичьи. Голубые. Рост за 180, но и плечи уже не как у подростка. Чем-то напоминал её папу. Любимого и родного человека, её папочку. Да и запах, что шёл от куртки, на удивление был похож на домашний, папин запах…

Так… Ладно… Надо собраться. Надо ехать домой. Да и парень, по-моему, не совсем комфортно чувствует в своём лёгком свитерке. А на улице почти ноль. А собственно. Почему она должна переживать за него? Это он её искупал, запачкал, да и держит на улице вместо того, что б найти такси и отвезти домой! И что он опять «несёт»?

— Зато тепло и не поддувает. Смотрите — у Вас низ куртки закрывает колени. И никто ничего не видит!

— А что должны все не видеть?

— Ваши коленки. Ой, простите. Вам не холодно?

— Странно, но я немного согрелась. Если б ещё и под курткой было сухо — вообще было бы прекрасно.

— Я сейчас Вас отвезу к себе. Вы примите душ, согреетесь. Я вам одежду свою дам сухую. И сам постираю Ваши вещи и высушу их. И напою Вас горячим чаем с малиновым вареньем.

— Прямо джентельмен. Даже чай с вареньем. МАЛИНОВЫМ???

— Да. Это моё самое любимое. Мама присылает. Она сама варит варенье. У нас на даче много кустов малины растёт. И так едим, и варенье варим.

— Варим? Или мама варит?

— Ну, сейчас мама варит. Я ведь в Питере заканчиваю учиться. На последнем курсе. В Корабелке. Скорее всего, здесь и останусь. А родители живут в Москве. Раньше мы с мамой варили варенье вместе на даче. У меня даже вкуснее получалось, чем у неё. Ну… она так говорила.

— ДИ-И-Ма, как Вы представились ранее. Смешно. Так мы поедем хоть куда-нибудь или так и будем стоять здесь? А? Так. Стоп. Подождите. Говорите, кошка? Пожалуйста, наклонитесь.

Дима наклонился к лицу девушки, и та, совершенно неоожиданно для него, довольно больно укусила его за нос.

— Ой. Мяу. Больно же. У Вас зубы как иголки. Зачем кусаться-то? Тем более так больно?

— Да так. Проверяю древний тест.

— Что за тест дурацкий. И для этого надо было обязательно укусить меня за нос? Нет, я понимаю, что я безумно виноват перед Вами, но это уж слишком. Я, если честно, уже Вас немного боюсь.

— Угу. Вы ведь так и не извинились, что изваляли меня в грязном снегу, а чуть позже ещё и в лужу кинули.

— Я не кидал и не валял. Просто так как-то неловко получилось. Я же извинился и в первый раз и сейчас.

— Ну да. Как там? «Меня зовут ДИ-И-МА?» Забавно. Так что, молодой человек? Будем и дальше стоять? Может быть стоит ожидать третьего столкновения? Или купания? Снег был. Лужа была. Теперь где, в канале???

— Не. Пожалуйста, я больше так не буду. Правда.

— Как маленький. Больше так не буду. Да идите уже. Я опять стала замерзать.

— Только, пожалуйста, не уходите. Я теперь без Вас не смогу.

— Прям, не сможете?

— Знаете, да. Я хочу, что б Вы со мной всегда были рядом. Такая необыкновенная, красивая, мокрая… ой…

— Кошка??? Идите уж. Сами Вы кот. Кто из нас первым сказал «Мяу»?

— Я?

— Ну не я же? Всё, идите. И отвезите пострадавшую девушку в тепло. А то я могу простыть и заболеть. А мне этого совсем не нужно…

* * *

Уже через пару часов, Виктория, попив вкуснейшего чая с НАСТОЯЩИМ, её любимым, МАЛИНОВЫМ вареньем, уже больше получаса буквально летала, находясь на руках юноши. Вначале, переодевшись в его громадные, но тёплые вещи, когда он сверху напялил на неё ещё и два совершенно гиганских толстых свитера и две пары теплых шерстяных носков, которые заканчивались у неё почти под коленями, она почувствовала, что наконец-то согрелась. И дрожь, которая била её последние часы, ушла.

Надо признать, внимание юноши ей было приятно. Его забота, его тёплые руки и его совершенно безумные глаза. Глаза болванчика, который, как поняла Вика, в неё влюбился…

А потом она стала летать. Когда он подхватил её на руки, прижал к груди и стал носить по квартире. Вначале она пыталась отбиваться, а потом… ей понравилось. Ведь только в детстве её папка вот также носил на руках, качал и подкидывал вверх. А она заливалась радостным смехом и была счастлива… И сейчас. Почти как в детстве…

И Вика, совершенно неожиданно для себя, обняла руками Диму за шею и положила голову ему на плечо… и ей стало ТАК хорошо…

Дима ходил и держал СВОЁ, так неожиданно приобретённое сокровище на руках, почти не ощущая её тяжести. Он устал чуть-чуть, но совершенно не хотел отпускать её из рук. И постоянно что-то шептал. Но что…

— Эй, медведь, что ты постоянно дуешь мне в ухо и что-то шепчешь? Не могу понять!

— Ты мой котёнок, я тебя никогда не отпущу. Ты мой котёнок, зеленоглазое чудо. Ты моё сокровище. Слушай, а как тебя зовут и откуда ты свалилась на мою голову?

— Вообще-то, это ТЫ свалился на мою голову. А зовут меня Победа! (Боже. Что я несу???)

— Победа? Как машина? Странное имя. Никогда не слышал.

— Да нет. Не машина. Победа — это Виктория. Меня так назвали.

— Кто назвал?

— А кто может назвать ребёнка, если не его родители?

— Победой? Родители… А.… Так Победа или Виктория???

— Виктория. Вика. Странный ты, ДИ-И-МА. Не знаешь таких простых вещей.

— Вика! Нет, это имя совсем тебе не подходит. Ты — маленький теплый комочек. Ты больше похожа на…

— На мокрую кошку?

— Сейчас на сухую. — Дима засмеялся. — Только маленькую. Маленькую, теплую, пушистую, нежную, ласковую….

— Всё. Закончили. Ты меня отпустишь наконец? У меня уже голова кружится!!!

— Не отпущу. Больше. Н И К О Г Д А!!!

— Надоест носить на руках. Я ведь не пушинка. И ты уже устал. Я же чувствую. Да и домой надо собираться. Моя подруга наверняка волнуется. Мы ведь в театр договорились сегодня пойти. Она, наверное, вся с ума сходит.

— А телефон у неё есть? Номер помнишь?

— Да.

— Так давай позвонишь и успокоишь. А я тебя, комочек, не хочу выпускть из рук. Ты пострадала из-за меня. Всё у тебя сегодня кувырком. Поэтому я сделаю так, что б исправиться в твоих глазах. А компенсацию за моральную травму ты придумаешь сама.

— Любую? Смотри, не пожалей! Моя мстя будет неподьёмной. Хотя, для такого медведя…

Дима отнес свою ношу к телефону и, естественно, услышав весь разговор с подругой, много узнал о девушке, что он носил на руках.

- -

Виктория, как выяснилось, тоже была студенткой. Правда училась ещё на 3 курсе педагогического института и так же, как и её избранник, жила в общежитии, вдали от отца, который жил и служил в Москве, но ожидал скорого перевода по службе в Питер.

Как оказалось, её подруга уже успела позвонить её папе и тот, похоже, тоже психанул. Ведь на часах уже было почти 9 вечера, и дочь пропустила традиционный вечерний звонок. Они договорились, сразу после поступления дочери в институт, что каждый день будут созваниваться по вечерам, приблизительно в 8 вечера, когда отец уже возвращался домой. Это за годы стало просто жизнено необходимым для обоих. Отец, узнавая ежедневные новости дочери и слыша её голос, успокаивался и это была его единственная отдушина в жизни. А дочь всегда закрывала глаза при разговоре с её любимым папкой и представляла, что она находится совсем рядышком, буквально в соседней комнате, в своей комнате.

Пришлось поэтому звонить Вике уже и отцу, рассказывая о случившемся, успокаивая и обещая, что не совершит никаких глупостей. Получив трубку от девушки, Дима услышал угрозы её отца в свой адрес на счёт того, что, если… вообщем, если останется жить, то не будет иметь головы и… других частей тела…

А Виктория понимала, что ей и самой уже совершенно не хочется никуда уезжать отсюда. От человека, в глазах которого она увидело то, что порой видела в глазах своего только папки — заботу, волнение, страх от потери и… любовь. Не ту, конечно, что у папы, иную, но которой она, наверное, боялась. У неё не было ещё мужчин и она очень боялась того, что могло случитьса. Она ещё ни в кого никогда по-настоящему не влюблялась. Были, конечно, заинтересованные взгляды от юношей в школе, в институте, были увлечения и поцелуи после кино. Но это, скорее, было просто любопытство.

А сейчас в этих глазах она просто потерялась. Его совершенно идиотская постоянная улыбка. А его руки, с которых она так и не смогла спуститься на пол. А хотела ли она, что б он её отпустил? Скорее нет.

Мелькнула дурацкая мысль. А если я захочу в туалет? Он отпустит меня или так же отнесёт на руках?

— Дим. Я хочу в туалет. Отпусти меня, пожалуйста.

— Не-а. Я тебя отнесу. А потом обратно принесу в комнату. Я же чувствую, что ты убежишь, а я без тебя не смогу. Так что, в туалет?

— Надеюсь, ты не будешь стоять рядом?

— Нет. Сегодня не буду.

— Только сегодня? Что-то это меня настораживает…

Вике стало одновременно смешно, волнительно и… страшно. Она поверила, что ей не убежать… да и поймала себя на том, что и убегать-то не хочется. Ей было безумно хорошо в этих сильных, тёплых и нежных руках. Хорошо и спокойно. И уютно. Она впервые почувствовала себя опять маленькой. Впервые после того дня, как ушла её мама.