«Во сне ты будешь сильнее Орловского».
Эти слова отца Линовский вспомнил первым делом, когда его враг стал меняться. И было это словно бы не во сне, а наяву.
Там, где только что был Орловский/Замятин, возникло нечто другое. Черная субстанция поглотила тело человека и стала другой. Стала принимать иную, новую форму. Форму Зверя.
Могучее тело, черное как смола, вытянутая зубастая, но безглазая морда. Чудовище возвысилось над Линовским даже в его могучих доспехах из сна. А потом оно, черное, как тень зверя, громко упало на четвереньки. По всему телу, от головы до хвоста раскрылись жуткие глаза с красными зрачками.
Линовский подумал, что если бы кошмар имел форму, он выглядел бы именно так.
«Во сне ты будешь сильнее Орловского».
— Ты умрешь, — бросил он взгляд на девушку, — предательская сука!
Кашмарница, это живое оружие, не ответила. Она выглядела слабой и едва поддерживала сон всех троих. Линовский знал, что нужно быстро расправиться с Замятиным, иначе она умрет, а сон прекратится.
Он бросился на Зверя, занес меч над головой. Рубанул, что есть сил. Огромный клинок прожужжал в воздухе, с грохотом ударил в пол, прорубил его, как если бы тот был деревянным, а не каменным. Зверя там уже не было.
Тогда Линовского ударило что-то справа. Огромной массой его прижало к полу.
«Во сне ты будешь сильнее Орловского».
«Нет, не буду, — подумал он, — я слабее. Я чувствую, что этот сон — не моя территория. Что тут царствует он. Зверь. О, Предки! Для кого предназначена эта ловушка⁈ Для Замятина, или меня⁈»
Он навис над ним. Продолговатая хищная морда волка приблизилась так, что Линовский мог почувствовать горячее дыхание зверя. Горячее, как наяву.
«Это точно сон? — подумал Линовский».
— Посмотри мне в глаза, — проговорил Зверь нечеловеческим голосом, и раскрыл глаза. Все глаза, что были на его зверином теле. Миллионы-миллионы глаз.
«Черное небо и звезды на нем», — подумал Линовский, потому что больше не мог говорить от страха.'
Проснувшись, я глубоко вздохнул. Так глубоко, будто давно не дышал. Подскочил. Оглядел все вокруг.
Я лежал у входа в большую комнату, которая развернулась на цокольном этаже «Розы Ветров».
Черт… Что это было? Что за темная сила это была? Темная и опасная. Тот сон… Мне казалось, что я в нем жертва, но потом, та девушка, снящая… Линовский называл ее кашмарницей, вернула мне силы. Даже больше, передала мне контроль над сном. И внутри я воспользовался спорой. Стал хозяином сна. Повелителем.
Потом я встал. Прошел к большой кровати с балдахином. Линовский лежал на полу. Глаза графа были распахнуты. Рот, подбородок и грудь вымазаны белой пеной. В руках он держал пустую колбу, которая могла работать как шприц. В крышке была игла.
Опустившись, я попробовал пульс. Линовский был мертв.
«Он посмотрел мне в глаза,» — вспомнил я собственные слова.
Поднявшись, посмотрел на девушку. Снящая. Вернее, кашмаринца…
— Нет, Лолита, — проговорил я, — ее зовут Лолита.
Худощавая и тщедушная, в грязной, серой футболке и джинсовых шортах она лежала на кровати. Под носом запеклась кровь.
Присев рядом, я тронул и ее пульс. Девушка была жива.
Она была пленницей. И ее заставляли вредить против собственной воли. Это было ясно по ее состоянию: руки в синяках и ранках от иголок, потрескавшиеся губы, бледная кожа. Под глазами синяки.
— Лолита? — позвал я.
Лицо девушки на мгновение изменило выражение. Она будто бы вздрогнула всем телом. И раскрыла глаза.
— Я… жива? — удивилась она.
— Жива. И теперь ты в безопасности. Идем, Лолита.
Я помог ей подняться с кровати. Слабая, она едва шла, потом упала. От вопросов я пока воздерживался, знал, что ей нужна медпомощь. По всей видимости, в девушку литрами заливали какие-то эликсиры. Это было понятно по многочисленным склянкам, что валялись вокруг: на кровати, столике, полу. Одна из них была в руках Линовского.
— Не могу… идти… — споткнулась она, и я придержал девушку.
Быстро достал телефон из кармана джинсов, набрал номер.
— Ало! Орловский! — на той стороне линии раздался веселый и даже энергичный голос Дениса Фомина, — слушаю!
— Роза Ветров, — назвал я адрес, — нужен транспорт. И медики. У меня тут раненный.
— Ты ранен? — посерьезнел он.
— Нет. Цел. Но у меня тут раненная девушка. А еще, — я бросил взгляд на труп Линовского, — мертвый дворянин. Линовский.
— Я так и знал, что он замешан во всем этом! — Весело сказал Фомин.
— Да, замешан.
— Отлично. Это ниточка к его отцу, он точно стоит за всем этим.
— Как операция? — спросил я, имея в виду штурм магазина «5 Минут», в котором прятался фон Миллеров.
— Отлично! Твоя наводка оказалась точной. Тридцать пять человек, не считая самого фон Миллерова. Его уже опознали по книгам дворянского учета. Эти козлы отлично вооружились. Куча пушек. Их тут по горлышко. Даже гребаный гранатомет. Несколько машин, зачарованных на невидимость. Они хотели ими перекрыть дорогу.
— Я рад, что все обошлось. Давай транспорт, срочно.
— Понял! — крикнул он, — а… а снящий? Ты его ликвидировал?
— Можно сказать, — посмотрел я на девушку, — что да. Ликвидировал. Дому Фоминых ничего больше не угрожает.
— Я считаю, что ты зря не убил ее, Орловский, — проговорил князь Евграф Семенович Фомин, глава дома Фоминых.
Мы сидели в его круглом кабинете, что расположился в одной из башен замка. По всей окружности помещения бежали неширокие, но вытянутые окна. Поэтому в любое время дня, тут было светло, но нежарко, из-за особой системы проветривания помещения.
Вместе с Князем заседало здесь еще четыре человека: мой знакомый Денис Фомин; его младший брат, лысый, с лихими гусарскими, совершенно белыми усами, по имени Александр; почтенная женщина в летах по имени Анастасия, даже в ее морщинистом лице можно было увидеть былую красоту; а также на удивление молодой мужчина по имени Иван Фомин. Я знал, что он отец Сапфиры.
— А я считаю иначе, уж извините за прямоту, — проговорил я и поморщился.
Очень мне не нравилось, что все это действо напоминало суд. Фомины, словно председательствующие восседали за высокими кафедрами. Меня же усадили в кресло, что было ниже по уровню. Не выдержав, я встал.
— Почему вы встали? — проговорила Анастасия очень старушечьим голосом.
— Потому что считаю, что не заслуживаю, чтобы на меня смотрели свысока. Этот разговор напоминает трибунал. Я в чем-то обвиняюсь? Напомню, что я помог вам разобраться с проблемами. А вы тут же выдвигаете мне претензии, что снящую, мол, нужно было убить.
Все, кроме, Дениса нахмурились. Князь Фомин сжал тонкие губы, потом проговорил:
— Она опасное оружие. Как ее называл покойный Линовский? Кашмарница? Кто-нибудь когда-то слышал о кашмарниках? — он посмотрел по сторонам, на своих «коллег».
Все покачали головами.
— Скорее всего, — начал я, — это секретная техника какого-то дома. Вы сами знаете, что таких полно. Например, долгое время такой была техника Тенехождения.
— Почему вы хотите оставить ее в живых, граф Орловский, эту кашмарницу? Ведь вы и сами едва не погибли от ее рук, — проговорила Анастасия.
— Потому что она помогла мне расправиться с Линовским. Потому что она жертва. Потому что ее держали в подвале заброшенного отеля и пичкали зельями, чтобы она могла вредить окружающим.
— Это правда, — сказал Денис, — я был там. И помогал Игнату перевезти ее в больницу. Она очень плохо выглядела.
— И вы даже оставили там взвод магов-охранников, верно? — усатый Александр посмотрел на Дениса.
— Верно, братец.
— Ее может попытаться убить Малиновский. Он замешан во всем этом, — сказал я.
— К сожалению, вздохнул Евграф, — то что бастард господина Малиновского был найден мертвым в подвале Розы Ветров, говорит только о том, что он был в сговоре с фон Миллеровыми. А эта проблема решена, с вашей помощью, конечно, — поклонился князь, — вы навели нас на Миллеровых, и устранили второго главаря банды. За это мы признательны, а вы не останетесь без награды.
— Если вы мне признательны, — смело сказал я, — то уберите от снящей руки. Она тоже лишь пешка в этой игре. И теперь я заявляю, что девушка под моей защитой.
— Я поддерживаю Орловского, — поднял руку Денис, — этот узел развязался только благодаря ему.
— Но поймите, — Анастасия многозначительно посмотрел на меня, — мы лишь беспокоимся о безопасности дома. Мы уже потеряли одну из самых перспективных невест. К счастью, с Сапфирой все хорошо. Девочка пришла в себя.
— За что я лично вам благодарен, граф, — вставил Иван, — спасибо, что спасли мою дочь.
— Как это, потеряли? — нахмурился я.
— Тильду не получится залечить бесследно, — уточнил Александр Фомин, — это потеря. На ее лице останутся шрамы.
— Ее жизни ничего не угрожает? — спросил я.
— Не угрожает, — вздохнула старая Анастасия.
— Тогда это победа.
Все замолчали. Князь смотрел на меня безэмоционально. Непонятно было, что конкретно он думает.
— Все же, — шевельнул белым усом Александр Фомин, — оставлять ее в живых опасно. Мы не знаем ни мотивов, ни способностей этой кашмарницы.
— Вы все, — вздохнул я, — наперегонки мне благодарны. Сами меня в этом заверяете. Но почему-то отказываетесь поверить в том, Лолита не опасна. Теперь.
Никто не ответил. Князь был также безэмоционален. Остальные переглядывались недоуменно. Только Денис выглядел так, будто весь этот совет в печенках у него сидит.
— А сами говорите, — продолжал я, — что боитесь ее. Не знаете, чего она хочет и что может. А я узнаю. Хочу узнать. Чтобы понять ее.
— Поделитесь ли вы знаниями, — сказал вдруг князь Фомин, — если дом вас попросит? Попросит исключительно вежливо. Мы тоже хотим знать, что нас так напугало, а в перспективе, могло лишить могущества.
— Если попросите вежливо, — кивнул я.
— Тогда решено. Фомины не будут объявлять кровную месть неизвестной дворянке по имени Лолита. Не будут требовать удовлетворения своей части и безопасности, ибо дом считает их удовлетворенными. Благодарю вас, граф Орловский. Вы будете щедро награждены за ваш вклад. И помощь дому, без которых мы, несомненно, не смогли бы обойтись, — он встал и поклонился.
Остальные, смирившись с вердиктом главы, встали и поклонились тоже. Кроме Дениса. Его поклон был искренне благодарным.
Дом Малиновского.
Вечер того же дня.
Семен нервничал. Он часто дышал и потел. Не мог успокоиться и то и дело ослаблял ворот рубахи.
— Чего же ты так волнуешься, Сеня? — прозвучал глубокий мужской голос, резонирующий внутри золотой маски, — мы лишь обсудим очередную твою неудачу.
Малиновский сглотнул.
— Я… дайте мне еще шанс…
— Какой по счету?
Сновидец, расположившийся в кресле, за рабочим столом, который, обычно, занимал сам Малиновский, откинулся на спинку. Закинул ногу на ногу. Он смотрел на Малиновского, занявшего стул просителя, что стоял за столом, по правую руку, с интересом. Об этом свидетельствовал наклон головы Сновидца.
— Сколько шансов тебе нужно еще? Ты говори сразу, что б я знал.
— Один. Один последний!
— Ты говорил так и в прошлый раз, друг мой.
— Молю, — он сполз со стула на колени, — умоляю! У меня план! В этот раз он точно умрет!
Сновидец встал, вытянулся, прямой и гордый, как офицер.
— Не унижайся, дружище, — он обошел стол кругом, взял и потянул Малиновского за предплечье, чтобы тот поднялся.
Когда Сновидец хлопнул его по плечам, Малиновский вздрогнул.
— Время интриг прошло, друг мой, — проговорил он, — пришло время решительных действий.
— Вы… вы убьете меня? Как Виктора, правда?
— Кто тебе сказал, что Виктор мертв?
Малиновский округлил глаза.
— И тебя я не убью. Пока что. Ты нужен мне. Но первую скрипку в нашем деле играть ты больше не будешь. Пришло время решить все иначе. Так, как нужно было с самого начала, когда Виктор потерпел неудачу. Я больше не буду добреньким, Сеня, не буду давать разным карьеристам выслужиться передо мной. Блеснуть умом, чтобы показать, какой этот карьерист — умный интриган.
— Господин! Нет! — потянулся к Сновидцу Малиновский, — у меня не было и в мыслях!
— Не прикасайся! — крикнул Сновидец, когда Малиновский чуть было не схватил его за предплечья, — падаль!
Малиновский аж отпрянул, испуганно рухнул на кресло.
— Сегодня ночью мы штурмуем Предлесье, князь Малиновский, — проговорил Сновидец, — и ты поведешь боевую группу. Если Орловский не умрет, то лучше бы тебе сложить голову там, в его замке. Иначе я поступлю с тобой гораздо более жестоко, — приблизился к Малиновскому Сновидец, заглянул ему в глаза, — гораздо более жестоко, чем любой твой враг. Чем даже сам Замятин, он же Орловский.
Малиновский смотрел в глаза Сновидцу. Смотрел и дрожал. Потому что в них он видел только тьму.